Газета Завтра 603 (24 2005)

ДУША НЕИЗЪЯСНИМАЯ

ДУША НЕИЗЪЯСНИМАЯ

Владимир Личутин

Владимир Личутин

ДУША НЕИЗЪЯСНИМАЯ

Мне кажетсЯ, православную икону постепенно перетягивают в мир художественной красоты, искусства (искус, блазнь), отсюда охладелый, прощупывающий конкретный взляд, когда душа невольно охладевает. Как же относились к иконе в старину?

…Икона пуще высокой ограды боронит от беса вашу душу. И потому перед входом в каждую холопскую избенку, крытую дерном или берестою, над дверью в брусяные хоромы и белокаменные палаты, над крепостными вратами и перед царским Красным крыльцом, у входа в питейный двор и охотничий лабаз в суземке, на тябле в бревенчатой скрытне и путевой часовенке, над всяким спальным местом в дому и над прилавками торгового ряда, в богадельне и городской мыльне, на стенах тысячей тысяч церквей и над усыпальницами государей, на речной насаде, поднимающейся вверх по реке на тягловой лямке, и в соляной варнице, в тюремном дворе и рыбацком становье, в разбойном таборе и на казацком майдане, в писчей избушке у лобного места на Болоте и в печурах подземных скудельниц — везде негасимо и кротко взирает на вас с любовию желанный лик…

Цка, доска, икона, образ, лик…

Из одного дерева лопата и икона, но…

Икона встречает и провожает на всем крестном пути от края и до края Русской земли; и, идя под свадебным венцом иль в похоронном скорбном платне вслед за гробом, всяк православный невольно замедлит пред каждой иконою, встреченной на пути, сотворит крестное знамение.

Медная икона посадского литья иль липовая досточка усердного изуграфа-постника непременно на груди у всякого солдата, стрельца и ратника под зипуном, кафтаном иль сермягою -она живет под холщевой исподницей на подвздошье, постоянно напоминая о себе, о Господе, о доме родном и родителях, о близкой смерти, что надобно достойно принять; и в каждый день военного похода, найдя тихую минуту и укромное уединение, ставит православный иконку на придорожный камень, иль в чистом поле на пестерек, набитый немудрящим походным скарбом, иль на березовый окомелок и усердно молится Богородительнице и Заступленнице, прося защиты. И с каждым молитвенным словом светлеет и мягчеет душа, отряхаясь, освежаясь от суровой походной накипи.

Издревле лик на русской иконе тончаво-постный и безмятежно-неукорливый, на нем печать вечного блаженства. Лишь у Христа Грозное Око суровый взгляд, повергающий в трепет. Святой угодник пребывает в вечности, его не волнуют земные страсти, он отринул от себя всякую житейскую печаль; угодник наш всевечно жив, как мимолетно жив христовенький, и поселясь в каждой доброрадной, богопоклончивой избе, угодник становится учителем, неуступчивым наставником во всяком добром деле, что целительно отзывается на душе, изгоняет из неё хмару. Вот и Богородица наша Пресветлая — не призрак какой, не воображение художного ума, не нравоучительный урок, хотя бы и благочестивый и возвышенный, но она живая, еще более живая, чем мы сами; и через явление Её прославленных икон в Казани и Смоленске, Тихвине и во многих других городах, селах, погостах и урочищах ощущается её повсеместное присутствие на земле.

В русской иконе нет отвлеченных красот и житейской суетности, и чувственных зовов грешной плоти нашей; она куда больше красоты — ибо вся Дух. Святая икона — это источник духовный, целебный душе и телу, это река неисчерпаемая, точащая святую воду. Безотчивым она дает зрение, глухим — благоглаголание, хромым — хождение, прокаженным — очищение, беснующимся — целомудрие. Пречистая икона бесов прогоняет и лица нечестивых омрачает; не терпит нежить её, боится и прочь бежит, и исчезает….

Потому к иконе такое глубокое почтение. Иконник, прежде чем начать труд свой бессонный, изнуряет себя постом, чтобы изжелта-светлым обличьем с голубыми обочьями, нездешним покоем в заглубившихся кротких глазах походить на святого угодника. По обыкновению, изуграф — молитвенник неустанный, допоздна живет в его келеице свеча, а уже часа через два после куровозглашения наш списыватель опять на ногах, растирает краски, подливая в них святой воды, а то и подмешивает частички святых мощей. Ночь черна, непроницаема во все концы света и за слюдяной шибкой в четвертушку листа нет-нет да и всхохочет луканька, зажгутся озоркой зеленью чужие глаза; встрепещет, содрогнувшись от внезапного сквозняка, восковой огарыш, и снова завладеет миром всеместная тишина. В эти минуты и навещает труждающегося иконника благодать творения и праздник духа.

Иконник — не табашник и вина не пьет, не дерзит монастырским старцам и властям, бежит напрасного гнева; взгляд его тал, истончен, ласков и направлен внутрь себя, в самую душу, откуда нескончаемой Исусовой молитвой он и изымает образ угодника…

Оскорбить святой лик — великий грех. Неприлично не только оказаться пред иконою в шапке, но и умащиваясь ко сну, класть ноги на лавке в сторону тябла. В пожар прежде спасают образа, а после и прочий живот, но если икона в войну попала в руки ворогу, то за дорогую цену освобождают её из плена. Грешно сказать, что икона куплена, но говорят, де икона выменяна на деньги. Если икона погибает на пожаре, то не повернется язык сказать, что икона сгорела, "вознеслась на небо". Считается кощуною вешать иконы на гвозди, поэтому ставят на полицу иль в печуру. Если икона по ветхости не может более служить, ее не выбрасывают и не сжигают, но иль пускают в реку, иль закапывают глубоко в землю на кладбище, или в саду, и то самое место охраняют от всего нечистого.

Ибо поругание икон навлекает гнев Божий.

Всяк на Руси блажит свою икону, что идет по роду-племени и по наследству. Свою защитницу и в церковь на службу носят, так издревле повелось, и в то время все храмовые стены от алтаря до притвора бывают уставлены образами, и всяк кланяется родному святому угоднику, защитнику очага и живота семейного…

Но бес силен; ты его в окно, а он в печную трубу, ты его в дверь, а он в пятник в стене заскочит и давай смущать и поваживать ко греху. И вот с обозами купцов и рейтар, писцов-служек и греческих святителей поехали иконы франкского и польского письма, и бояре и дьяки почали за честь иметь у себя в дому те доски и похваляться ими, обряжая в золото и серебро, и не столько Христа со угодниками славя, сколько похваляясь своим богачеством. А иные и гордиться на Москве стали, что иконы их сильно разняться от древнеотеческих. Если в православной иконе всякие чувства тончавы, а лики измождены примерным постом и трудами во славу Господа, то на еретических привозных досках угодники, словно люди земные, отягощенные грехами — толсторожи и толстобрюхи, а ноги и руки будто стулцы и словно ниточками перевязаны..

Вот он, яд-то сатанинский, неслышно проникает о сквозь рубежи и вливается в жадное до чужебесия и поклончества, спесивое и преизлиха сытое от крестьянских покорливых щедрот боярское сердце. И вот от неслышимого искуса сначала становится неразборчив взгляд, а после и вовсе чужеет душа, отвращаясь от родины.