Газета Завтра 751 (15 2008)

Олег Кильдюшов АПОСТРОФ

Карл Шмитт. Теория партизана / Пер. с нем. Ю.Ю. Коринца. — М.: Праксис, 2007, 301 с. (Серия — "Новая наука политики").

Одним из симптомов изменений, наблюдаемых в последние годы в российском дискурсивном пространстве, стало "внезапное" появление (ренессанс), реабилитация имен, маркирующих определенные интеллектуальные традиции прошлого. Классический пример — Мартин Хайдеггер, ставший в начале 90-х для интеллектуальной публики — наряду с французскими "постмодернистами" и русскими "возвращенными именами" — просто культовой фигурой, наделенной к тому же непререкаемым авторитетом. Сегодня, в начале XXI века, одним из "новообретённых классиков" современной России — довольно неожиданно, на первый взгляд, — стал немецкий правовед и историк Карл Шмитт, пик интеллектуального влияния которого пришелся на 20-30-е годы прошлого века.

Приведу лишь пару свидетельств возросшего осознания "рождения" на наших глазах новой путеводной звезды для отечественных интеллектуалов. Например, вот как оценивал приключения Шмитта в России наш главный шмиттовед А.Филиппов: "Шмитт манит запретами, он соблазняет. И не назовет нам пароли, явки и адреса, потому что сам их не знает… Но, кажется, время уже пришло — не в первый раз мы пытаемся дать ему слово и сказать о нём. Уже не редкость услышать у нас его имя, уже зашелестело вокруг — а и десятка лет не прошло со времени первого перевода — "друг-враг", уже сделали из него геополитика. Чего только нам не придется еще услышать о нем, каких историй мы наслушаемся, каких переводов начитаемся…" Т.е. говоря о том, что "время пришло", исследователь одновременно отдает себе отчет в том, что "мы вновь даём ему слово, не предугадывая, как оно отзовётся". В качестве еще одного примера признания роли в российском интеллектуальном процессе трудов К.Шмитта, еще недавно считавшегося "откровенным фашистом", можно привести слова философа В.Куренного, который, указывая на необходимость выбора адекватного языка для описания сущности путинской России, "с помощью которого могут быть сформулированы аналитические выводы о сути данного политического момента", прямо называет Шмитта в качестве ключевой фигуры. По его мнению, данный немецкий мыслитель задает ту интеллектуальную перспективу, которая "позволяет продуктивно (аналитически, а не идеологически) фиксировать некоторые особенности современной российской политической ситуации". Причем Куренной подчеркивает, что "в этом не следует видеть влияние запоздавшей российской моды на Шмитта, хотя она, — как он вполне справедливо указывает, — конечно, сама по себе тоже не случайна". Здесь он ссылается на мнение итальянского философа Дж.Агамбена, что "именно Шмитт верно уловил одну из основных особенностей политической эпохи, наступившей после Первой мировой войны и продолжающейся до настоящего времени". Своеобразным апофеозом интереса к фигуре Карла Шмитта стало прямое или косвенное цитирование его трудов персонажами, напрямую ассоциируемыми с нынешней властью — В.Сурковым, Г.Павловским и другими.

Многие участники дискурсивного процесса принимают новый статус Шмитта как нового классика априори и особо не утруждают себя вопросами о том, что, собственно, квалифицирует этого выдающегося мыслителя в качестве "теоретика эпохи Путина". Хотя само по себе цитирование ряда его работ 20-30-х годов, уже известных российскому читателю, еще мало что говорит о российской ситуации последних лет, в рамках которой стал возможен феномен "Шмиттовского ренессанса". Возможно, что именно работы данного периода — уже в силу своей политико-исторической локализации (время краха Веймарской демократии и установления нацистской диктатуры) — должны помочь нам в разгадке "тайны" Карла Шмитта, т.е. в понимании источника возрастающей познавательной и объяснительной ценности его трудов для анализа современного России. Ведь в некотором смысле наше положение напоминает Веймарскую Германию после поражения в Первой мировой войне и экономического краха, когда возник феномен "республики без республиканцев": институты и дискурсы, заимствованные немцами из прошлого западных победителей, не помогли им в решении проблем их тогдашнего настоящего — как и русским в 90-е…

"Теория партизана" связана прежде всего с экзистенциальным и интеллектуальным опытом Веймарской Германии, которой в ситуации общенациональной катастрофы также пришлось искать свой выход из ловушки "догоняющей модернизации". Без этого невозможно понимание данной книги, которая хотя и была написана в 60-е годы, но является прямым продолжением мыслительного труда Шмитта в межвоенный период: даже её подзаголовок "Промежуточное замечание по поводу понятия политического" отсылает к работе "Понятие политического", самому известному его сочинению того времени. В этом смысле в "Теории партизана" Карл Шмитт, пытавшийся следовать завету "мыслить до конца", лишь продолжает свою интеллектуальную миссию обнаружения адекватных понятий для понимания новых исторических феноменов.