Газета Завтра 788 (52 2008)

Василина Орлова МОСТ НА ОСТРОВ РУССКИЙ

ЭТИ ДЕВЯТЬ ЧАСОВ в самолёте похожи на некое испытание, из которого выходишь попросту в другом, параллельном пространстве, где, оказывается, тоже существует русский город — Владивосток. До того непредставимо, не укладывается в голове поистине необъятная земля, перемотавшаяся под крылом самолета наподобие киноленты.

А что перемоталось, отмоталось куда-то назад — не только моё ощущение человека, первое детство которого прошло в Приморье, но и чувство, знакомое многим путешествующим москвичам.

Без особенного озлобления и не так торопятся здесь люди, на улицах меньше наглой рекламы, а та, что есть, скажем, в виде щитов и растяжек над дорогой, издырявлена на манер перфокарты, чтоб не сдуло штормовым ветром. От этого и сами рекламные призывы кажутся чем-то не таким неизбывным. И — настроение здесь другое, другие интонации, другие взгляды на все, что происходит у нас в стране, — мало похожие на те, которые в обыкновении теперь в столице.

Разумеется, Москва бесконечно разнообразна: здесь всякой твари не менее, чем по паре. Но основные векторы жизни Москвы и других частей России, увы, столь различны, что не будет натяжкой назвать их разнонаправленными, и еще не известно, достанет ли у власти силы скреплять это непрочное единство. Во всяком случае, в Москве мало у кого сердце отзовется особенной болью при все новых и новых печальных известиях из провинции: о срыве отопительного сезона, о выводе военных частей из пустеющих городков, о закрытии очередного деревенского клуба — и здесь, по разделительной меже, по линии, означающей равнодушие, не по картам местности, а по лоциям сознания, проходит настоящая граница между русским Западом и русским Востоком.

ЗА ВРЕМЯ НЕДЕЛЬНОГО ПУТЕШЕСТВИЯ по краю я и мои коллеги, литераторы Приморья, побывали в нескольких селах и районных центрах. Может быть, они бы со мной не согласились, но я бы сказала, что наши встречи с читателями прошли без особенного подъема. Слушали, впрочем, хорошо, внимательно. Но больше люди хотели сами сказать, донести хоть до кого-то свои горести и упования.

В Чкаловском, где на фасаде средней школы давно выцвели огромные серп и молот, учительница труда Наталья Егоровна бережно разворачивала перед гостями альбомы с фотографиями: ученицы сами шьют себе наряды — платье принцессы, выпускное платье, платье на бал. Над классной доской — картинки, перерисованные из журналов мод, на стенах — декоративные панно собственного изготовления, всё, как везде в девчачьих классах труда. "А что это за материя такая? Оттенки больно странные" — "Эти платья из полиэтилена. Мы часто используем нетрадиционные материалы…"

Это использование нетрадиционных материалов — потому что нет шёлка и атласной ткани. И сразу перестал казаться странной, нелепой деталью школьного пейзажа пустой кирпичный остов с проёмами бывших окон.

— Не фотографируйте, это плохое здание, — сказали проходящие мимо школьницы. Плохое — сгорело…

Речь идёт о бывшем клубе. Почему в Чкаловском, где есть профессиональное училище, не удалось удержать в числе живых зданий клуб? Неужели он здесь, в поселке, где много молодежи, совсем не нужен? Оказывается — его вместе с другими учреждениями, связанными с безликим словом "культура", отдали "на поселение". Эти загадочные слова означают, как выяснилось, что клубы, библиотеки, дома творчества, краеведческие музеи и всевозможные очаги культуры (где таковые еще, конечно, сохранялись) передали теперь в ведение небольших административных единиц — поселений. На них в соответствии с реформой местного самоуправления был свален ряд важных полномочий, в том числе самых затратных, — от починки дорог до ремонта труб. Механизмов же финансового их обеспечения не существует. В результате многие клубы, где жители сами вели занятия, устраивали кружки, проводили встречи, праздники, нынче оказались закрыты. Они, отключенные от источников электроэнергии, горят и ветшают.

Заехали мы в Нововладимировку, где два года назад я застала небольшую, но небестолковую библиотеку с набором классической литературы, а также клуб, где проводились дискотеки, а также — совсем уж редкость в этих краях! — небольшой центр детского и семейного отдыха. Зима здесь, в сопках, привлекала горожан возможностью покататься на лыжах, и центр прекрасно функционировал, хотя до какого-нибудь фешенебельного альпийского горнолыжного курорта ему оставалось и далековато. Но опять-таки — почему? Ведь если бы загвоздка была в природных красотах, то здесь еще не такую активность можно было бы развить: тайга — значит, охота, кедровый лес, грибы, ягоды. Нетронутые места. Возможно, подобные мысли брезжили в сознании той таинственной и невидимой власти, которая, как известно, поставляется повсеместно для пущего развития, но, как это часто бывает, сворачивает даже то, что худо-бедно функционировало до её неумолимого прихода. Не удалось отстоять в Нововладимировке ни библиотеку, ни культурный центр. Осталась только полуподпольная дискотека в забитом досками здании.

Как рассказала мне молодой сотрудник администрации Спасского Татьяна, сейчас в районе организовывается кукольный театр. Продумываются спектакли, шьются куклы, её собственный муж, сварщик, сделал ширму — ширма теперь разборная и помещается в машину. Можно хоть сейчас ехать на гастроли. Правда, не всё села могут себе это позволить, ведь за спектакли нужно платить. Администрация бы и рада давать свои представления бесплатно, но ведь с неё тоже требуют. И вот сидят работницы накануне сдачи очередного отчёта, изыскивают способы, чтобы собрать какие-нибудь копейки с той же Нововладимировки, Гайворона и других деревень. Тех из них, в которых остались если не клубы — так школы, где можно выступить. Ведь школы повсеместно укрупняются?

— Дети ездят в более крупные, лучше укомплектованные классы.

— Что вы говорите. И далёко?

— Ну, где как. Когда пять, когда десять, когда пятнадцать километров.

Что ж, мол, поделать, если держать в селе школу — нерентабельно. Это "волшебное" слово способно всё расставить по своим местам. Ничего удивительного, что школы, детские сады, ясли, библиотеки, дома творчества, а заодно поликлиники и даже больницы со стационарами и родильными отделениями — нерентабельные заведения.

Почему-то в советское время не ставилось под сомнение благо общеобязательного среднего образования, медицинского обслуживания, наличия библиотеки в селе. Новое время не принесло ничего взамен продолжающих хиреть советских учреждений. Ни, к примеру, сельской приходской школы, ни гомеопатических лечебниц, ни компьютерных классов с выходом в интернет. Если все это где-то и возникает, то бесконечно вопреки, а никак не благодаря теперешним условиям. Не говоря уже о том, что приходская школа отнюдь не способна восполнить общеобразовательную, привнесенную в отдаленные поселки советской властью, да так там и брошенную нынче на волю судьбы и случая. Такое впечатление, что лишь нечто эфемерное, вроде отвлеченных пониманий, что управлять вскоре останется нечем, только и удерживает от того, чтобы объявить нерентабельным весь наш народ.

ЧУГУЕВКА, МНИЛОСЬ, успокоит немного после открывшегося. Всё же крупный населенный пункт, районный центр, здесь две школы, воинская часть, музей. Не каждому поселку повезло со своим Фадеевым, хоть он и не родился здесь, а только провел детство и после жил в летнем домике. Прославленный советский писатель принимал деятельное участие в жизни станицы: хлопотал, чтобы тракты не обошли стороной, да и самим фактом своего бытия прописал Чугуевку на культурных картах страны — на долгий срок, но, похоже, не навсегда.

Два года назад музейный работник Людмила Бадюк делилась со мной планами, как можно было бы перестроить экспозицию в большом музее Фадеева. (Фадеевский домик — на грани сноса, там ничего не хранят и никого не водят, не равно крыша рухнет на голову экскурсантам.) Массивные красные с белым стенды уже и чисто внешне, не говоря о запыленном пулемете, не соответствуют тому, как нынче организовывается музейное пространство, да и красно-белый подход явно требует углубления, в дополнительном исследовании, новой, взвешенной, спокойной оценке нуждается и фигура Александра Фадеева — писателя, партийного деятеля, которого одни считали защитником писателей в эпоху террора, а другие — их гонителем, человеку, который, как говорят литературоведы, не напечатал стихи Ахматовой в подвластном ему альманахе и в то же время ходатайствовал о жилье и пенсии для неё. Есть свидетельства, что он действительно во время оно многих вывел из-под нависших над ними угроз, но не выдержал "ветра перемен". Впоследствии новый генсек Никита Хрущев фактически обвинил Фадеева в крови собратьев по перу. Предсмертное письмо Фадеева разительно, оно клеймит обличениями "самоуверенно-невежественное руководство партии", а официальный некролог о его смерти сообщает, что "А.А. Фадеев в течение многих лет страдал прогрессирующим недугом — алкоголизмом". Какая русская писательская судьба — её печальную хрестоматийность можно поставить в один ряд с судьбами Чаадаева, Пушкина и Лермонтова, а также сравнить с канвой жизненного пути многих героев великой русской литературы.

Как ни парадоксально, именно самоубийство Фадеева способно сегодня напомнить об этом писателе, обладавшем незаурядным даром, но слишком укоренённом в своём времени.

Письмо выведено старательным курсивом от руки на одном из стендов музея, рядом с помещенной под оргалитом копией, отпечатанной на машинке, да разворотом старого журнала, где анализируется точный текст, без купюр (ведь его по сей день цитируют отрывочно, находя возможность обойтись то без упоминания Ленина, то без "святая святых"). Непростое письмо. И не без пророческих прозрений, высказанных, конечно, на свой лад: "Самодовольство нуворишей от великого ленинского учения даже тогда, когда они клянутся им, этим учением, привело к полному недоверию к ним с моей стороны, ибо от них можно ждать еще худшего, чем от сатрапа-Сталина".

Письмо это производит впечатление неотвратимого, нервного, поверхностного, и всё-таки, возможно, оно — самое важное, потрясающее, глубокое, тем более, что точку в нем поставил выстрел, литературное произведение Фадеева. Безусловно, и Булгаков, и Цветаева, и Пастернак, и Набоков могут и даже в какой-то степени должны быть прочитаны по-иному постольку, поскольку может и должен быть не забыт автор "Молодой гвардии".

В школе номер два нас встретил целый класс "фадеевцев": девушек и юношей — но в основном все-таки девушек, вероятно, они лучше успевают по литературе — отчего-то все они были в синих шейных галстуках, которые в давнее время носили пионеры ГДР.

АРСЕНЬЕВ — ЕЩЕ ОДИН город в свидетельство безысходности. И здесь на довольно содержательной встрече в библиотеке искали, как быть услышанными: ветеран Великой Отечественной войны, нуждающийся в постоянном уходе, 1923 года рождения, орденоносец, обладатель медалей "За взятие Берлина", "За освобождение Варшавы", "За отвагу", живет в холодном доме без коммунальных услуг, с 85-го года стоит в очереди на жилье, но, когда очередь подошла, ему отказали.

Газета "Литературный меридиан", которую издает в Арсеньеве Владимир Костылев, выходящая уже не первый год через все "невозможно" в девятистах упорных своих экземплярах, не получает никакой поддержки ни на одном из уровней местного — или неместного — управления. Да и зачем это всё. Вся эта культура, литература…

Когда я вернулась из Приморья, то в двух-трех разговорах с газетчиками поинтересовалась невзначай, не требуется ли какого очерка из тех отдаленных мест? Ответом было вежливое, но вполне ясное: не требуется, то есть в принципе, может, и требуется, но как-нибудь после, и лучше о чем-нибудь другом. Впрочем, услышала и такое: "Пиши — но только под углом инноваций и развития".

Метрополисы, в отличие от деревни и небольшого города, живут не так плохо, наверное. Во всяком случае, во Владивостоке из-под брюха фуникулёра (фуникулёр пришлось закрыть — может, временно?) строят мост на полуостров Черкавского, в район мыса Чуркин через бухту Золотой Рог. Мы там жили, на Чуркине, и в город ходил паром, потом на долгие годы паром закрыли, и оставался долгонький путь в объезд общественным транспортом, но разговоры о мосте плелись на манер мечтаний о мосте Манилова. А еще рассказывают, что построят-таки мост на остров Русский. И казино там открывать не станут. А отдадут часть территории под "Тихоокеанский научно-образовательный центр". Так говорят…