Газета Завтра 904 (11 2011)

-- «Меня благословил отец»

Канта Ибрагимов и Владимир Бондаренко (Республика Чечня, г. Грозный, март 2011 года). ФОТО В. АЛЕКСАНДРОВ

Владимир Бондаренко. Канта Хамзатович, меня поражает, как вы стали писателем? Как сбросили с себя все путы бизнеса, большой власти, экономической науки и пришли в наш тревожный, грешный мир литературы? Или это ваша судьба — кочевание по жизни, по пространствам, по времени, по своим жизненным пристрастиям? Как я знаю, вы и родились в поезде, когда ваша семья возвращалась в 1960 году после депортации из Казахстана в родную Чечню. На вас как бы изначально было клеймо удачника. Еще родители вам предсказывали "особую жизнь". Известный экономист в советское время, молодой доктор наук, затем удачный чеченский бизнесмен, академик, крупный администратор. Разве мало? Чего вам еще надо было? И вдруг — уход в литературу почти в сорок лет, один за другим написаны семь романов, последний "Аврора" еще не издан. В 2003 году получаете Госпремию России по литературе, издательство "ЭКСМО" выпускает уже в Москве ваш роман "Прямой наводкой по ангелу". С 2009 года становитесь руководителем Союза писателей Чечни. Такого не бывает. Как вы пришли в литературу? Что заставило вас перевернуть свою жизнь? Или это было заложено с детства?

Канта Ибрагимов. Меня благословил отец. Отец оберегал меня от всего. Он давно знал о моей тяге к литературе, о моих литературных опытах. Он и сделал меня писателем. Я уж ему пытался объяснить: нам нужны деньги, большая семья, всех надо содержать, весь род поддерживать, как принято у нас на Кавказе. Отец стоял на своем. Отец был воспитан в русской культуре, для него звание "писатель" было выше всех финансов, академиков и руководителей. Он мечтал, что его сын станет писателем. Я не мог его ослушаться. Хотя рос я в семье ученых. И, что скрывать, это была и моя мечта всю жизнь, всегда был влюблен в литературу. Когда я защитил докторскую по экономике, я дал отцу слово, что займусь литературой.

В.Б. Молодец ваш отец. Вы должны посвятить ему одну из ваших книг.

К.И. Я и посвятил ему "Сказку о Востоке". Когда я издал первый роман, в это время меня назначили очень важным чиновником, собирающим налоги. У меня был отдел по работе с крупными налогоплательщиками. У меня там можно было ставить просто большой пустой ящик, и к вечеру он бы наполнился деньгами. Я там проработал, на этом ящике с деньгами, три месяца, и когда я оттуда буквально убегал, иные хотели посочувствовать, но мой коллега заметил: "Канта, у тебя глаза блестят от радости". Так закончилась моя карьера чиновника.

В.Б. Тем более, мне интересно ваше мнение и как талантливого, самого популярного в Чечне писателя, и как опытного политика: как будет складываться дальнейшая судьба Чечни в России? Что нас всех вместе ждет?

К.И. Выход может быть только один — наше единство. Сейчас в мире тяжелейшая ситуация. Когда-то призрак коммунизма бродил по Европе и миру, нынче бродит призрак исламского терроризма. Вы видите, что творится в Африке, во всём арабском мире. Какие-то волны доходят и до Кавказа. Мы обязаны жесткой волей, оставаясь исламской нацией, исламским регионом, не допустить на Кавказе новых войн. Народ нам сказал — хватит. Народ был услышан сначала нашим первым президентом Ахматом-Хаджи Кадыровым, затем и нынешним главой Чеченской республики Рамзаном Ахматовичем Кадыровым. И потому сегодня мы здесь, на переднем крае борьбы за единую Россию. Рамзан Кадыров — это спаситель Чечни.

В.Б. Нам бы такого Рамзана на всю Россию. Глядишь, и стали бы вновь великой державой. Будем говорить откровенно, в нашей общей истории было немало острых моментов и в девятнадцатом веке, и в двадцатом. Как будут складываться отношения сейчас между людьми? Я знаю, что мы — русские, при всех наших достоинствах и недостатках, народ терпеливый и умеющий прощать. Знаю, что при надлежащей национальной политике русские не будут таить зла ни на немцев, ни на французов, ни на чеченцев. Как вы думаете, чеченцы в целом способны искренне наладить новые отношения? Скажем, можете ли вы лично простить депортацию вашей семьи, гибель родственников?

К.И. Главное, чтобы нашли язык наши элиты, а народы, думаю, всегда поймут друг друга. Скажем, после взрыва в Домодедово мы, чеченцы, острее всех восприняли эту трагедию. Ведь она была направлена и против нас. Мы знаем, к чему могут приводить такие взрывы. Мы знаем, что это сделала "партия войны", кто бы в неё ни входил из русских или чеченцев. Я лично всегда был и буду против войны. У меня может быть обида на ту или иную власть, но у меня нет и не было никакой обиды на русский народ, на русскую литературу, которой я обязан всем. Все мои семь романов написаны на русском языке, описывают войны, революции, развал великого Советского Союза, наши конфликты, но никто не найдет в моих романах неприятия русского народа. У меня есть и исторические романы "Прошедшие войны" и "Седой Кавказ", есть самые современные романы "Детский мир" и "Дом проблем", где описаны трагические события 90-х годов, но у меня нет романов ненависти.

В.Б. Как вы помните, в горской легенде повествуется о храбром юноше, сражающемся с демоном. Один меч поломался, второй. И юноше говорит мудрец: смерть злодея лежит в его сундуке, в его мече, хранящемся там. Но открыть этот сундук можно только волшебным словом. Подобные легенды были и в древней Руси. То есть, еще наши с вами предки понимали: никакое самое мощное оружие не победит, если нет силы слова, силы идей, силы литературы. В Советском Союзе хватало мощнейшего оружия, способного уничтожить весь мир, но советское волшебное слово кончилось, и великая держава рухнула. Ни мощная экономика, ни могучая армия, ни искусная политика — ничто не может предотвратить крушения державы, если у державы иссякло волшебное слово. Идеи сильнее всего на свете.

Что такое волшебное слово? Это писатели, это современная литература. Вам не кажется, что пока мы не поймем силу слова, не будем поддерживать нашу национальную литературу, ничего хорошего в России не произойдет. Никакое Сколково не поможет.

К.И. Согласен с вами, Владимир Григорьевич. Зайдите в любой московский книжный магазин, что вы увидите на полках? Нет кавказских писателей, но нет и уральских, сибирских, вологодских. Необходимы встречи писателей с читателями, постоянные передачи по телевидению, необходима мощная поддержка государства национальной литературы всех наших народов: и малых, и великих. Национальная литература — это концентрированный многовековой опыт народов. А прилавки книжных магазинов — и чеченских, и московских — заполняются макулатурой, проповедующей разврат и насилие. Негоже, чтобы национальная чеченская литература кланялась в ножки чеченским бизнесменам Москвы и Петербурга, негоже, чтобы русская национальная литература угождала богатым русским дельцам. Государство, если не хочет рухнуть, должно делать всё для подъёма русской культуры, чеченской культуры, культуры всех народов России.

Я недавно был в Пятигорске, спросил в книжном магазине книги местных писателей. Продавцы удивились, что это за невидаль такая. А ведь в Пятигорске живут прекрасные русские писатели. И так по всей России. Увы, нынче есть писатели Рублевки, Кремлевки, но нет национальных русских писателей. Что же вы хотите, чтобы и мы такими же были?

Извините, Владимир Григорьевич, но если в России власти не хотят развивать русскую национальную литературу, у которой бы мы все учились, как учились в прошлом веке у Пушкина и Лермонтова, у Толстого и Чехова, у Горького и Шолохова, то не мешайте нам развивать свою чеченскую литературу. Если ядро русской культуры подтачивается, то страдают и все культуры народов России.

В.Б. У нас, Канта Хамзатович, свои претензии к власти, так же, как и у вас. По сути, русский народ и восстать должен был первым. Что он и попробовал сделать в октябре 1993 года. И наши русские национальные писатели не против других российских народов поднимают голос, а против чиновников, уничтожающих многовековую русскую культуру. Будем в этой борьбе за культуру вместе. Разница в том, что русские чересчур терпеливы, а кавказцы чересчур горячи, не успеваем попасть в общую амплитуду колебаний. А попали бы вместе, то, думаю, не было бы отдельно московского мятежа и чеченской войны, а было бы общее общенациональное восстание против ельцинской клики, разрушающей государство.

К.И. Наш корень — это русская классическая литература. Кто этого не понимает, тот несчастный человек. Сегодня и бьют под этот корень, всячески принижая значение русской литературы. Но виноваты и мы все — писатели. Возьмите сегодня произведения современных авторов. Вот я — Ибрагимов Канта, писатель, лауреат премий, профессор. Я пытался, чтобы мои романы издали в Москве. Это просто невозможно. Вышел только один сокращенный вариант "Детского дома" в "ЭКСМО". Я пытался попасть в московские литературные журналы, в ту же "Дружбу народов". Всюду отказ. И думаю, дело не в качестве моих книг. Либеральная элита печатала бы меня, если бы я сидел в Лондоне, писал книги против русского народа. В то же время современные модные авторы повсеместно портят вкус у читателей России, снижают планку русской литературы. У кого нам учиться? У Владимира Сорокина, у Елены Колядиной? Да здесь сам народ у нас распнет этих авторов, если они приедут сюда. Придется охранять спецназом. Нормой стал мат. Если нет мата — это не литература. А почему Пушкин, Толстой, Достоевский обходились без мата? Они же были офицерами, кто-то сидел на каторге. Что, там не было бранных выражений? Или эти нынешние сквернословы новый какой мат изобрели? Ничего нового. Просто им сказать людям нечего, нет ни образов, ни идей. Но такая русская литература не нужна Чечне. С кем же нам находить общий язык?

В.Б. Как вы считаете, вы уже состоялись как писатель? Удалось совершить нечто главное в жизни?

К.И. Пока отец у меня был жив, я был настоящим писателем. Сейчас отца уже нет, и я волей-неволей являюсь кормильцем рода. Раньше я в этот свой писательский период думал только о литературе, о своих романах. Теперь думаю обо всем, и литература отодвинулась пока на задворки. Даже как председатель Союза писателей я думаю и об электричестве, о ремонте, о издательстве. И о детях своих думаю. Их у меня шестеро. Шесть детей, шесть романов. Знаете, чем они старше, тем больше проблем. Старшие учатся в Москве, младшие здесь.

В.Б. У вас выходит седьмой роман "Аврора". Значит, будет и седьмой ребенок?

К.И. Всё может быть.

В.Б. Что вы считаете своей главной удачей в литературе?

К.И. Надеюсь, главная удача еще впереди. Из написанных романов пока мне кажется наиболее интересным "Детский мир".

В.Б. Вы пишете в основном на русском языке. На русском языке пишет и ваш чеченский коллега, строптивый питерец Герман Садулаев. Вы, естественно, соревнуетесь, конкурируете друг с другом. Не будем влезать в конфликт Германа с чеченским руководством. Герман издается в московских журналах, в московских издательствах, но лишен трибуны в Чечне. Вы — самый уважаемый и талантливый на сегодня чеченский писатель в своей республике, известный человек, лауреат Госпремии России, но вас обходят московские издания. А как вы сами относитесь к творчеству Садулаева? Вы — два лидера чеченской современной литературы. Может, вам стоит найти общий язык?

К.И. Я отношусь к его прозе очень хорошо. Современная чеченская литература очень динамично развивается. Конечно, ребята прошли войну, все наши трагедии, писать есть о чем. Не надо искать надуманные сюжеты. В этом плане, на мой взгляд, современная чеченская литература лидирует среди всех литератур Северного Кавказа. Пишут и на русском, и на чеченском языках. К примеру, в этом году у нас должно выйти 9 книг чеченских писателей. Это уже молодые писатели. Надеюсь, их заметят и в Москве.

В.Б. Не было бы Отечественной войны 1812 года — не было бы "Войны и мира". Не было бы Гражданской войны в России, не было бы и "Тихого Дона". Увы, но трагедии и войны подталкивают развитие литературы. И в этом смысле еще долгое время чеченским писателям будет о чем писать. Желаю вам великих произведений. Мне как-то известный норвежский прозаик жаловался: им не о чем писать. Вот и пишут об однополой любви и прочей дребедени. А наши москвичи часто начинают им подражать. У тех на самом деле полвека нет никаких крупных идей, нет никаких событий. В России столько всего наворочено, а иные москвичи уходят в такую же надуманную дребедень, подражая Западу. А великая литература — всегда на крови.

К.И. Великая литература на крови, потому что история человечества — это история войн.

Вначале была война, потом мы её описываем. И мы пишем о войне для того, чтобы её больше никогда не было. Мы показываем зримо, к чему приводят войны. Я бы назвал из молодых Измаила Мустаева, он получил премию "Дебют", поэтесс Асю Халикову, Петирову Петиму. Не забываю я и про "Шалинский рейд" Германа Садулаева. Просто его столичная жизнь несколько удалила от наших горских традиций и канонов.

В.Б. Уверен, если бы Герман Садулаев не был чеченцем, его вольное мнение, вольно выраженное в нынешней "Комсомольской правде", никто бы и не заметил. Скажи те же самые слова Михаил Елизаров или Андрей Бычков — никогда бы Рамзан Кадыров не обратил бы на них внимания. Тем более, наше телевидение уже несколько раз осознанно провоцировало чеченского главу республики на не приемлемые для наших либералов высказывания. Интересно, пустили бы ту же Канделаки с её декольте ниже всякого приличия на встречу с американским президентом? Там же строгие правила делового этикета. По крайней мере, в крупной американской фирме она вряд ли нашла себе работу.

Садулаев оказался лишь разменной монетой в устах развязного телевизионного журналиста, добивающегося крутых фраз от Рамзана Кадырова.

К.И. Я думаю, мы еще найдем с Германом общий язык в Чечне, минуя ваших бульварных журналистов. Ценю прозу Александра Проханова и Валентина Распутина. Скажу честно, писать легче, когда за спиной великий и могучий русский язык и русская литература.

В.Б. За свой наиболее острый и проблемный роман "Детский мир" вы были официально номинированы на Нобелевскую премию. Насколько я знаю, к вам пришло из Нобелевского комитета официальное письмо о включении вас в список номинированных на премию писателей. Как вы реагировали на это выдвижение?

К.И. Конечно, для меня это великая честь, а для нашей современной чеченской литературы — хороший стимул для рывка вперед. Не каждую литературу замечают в мировом сообществе. Но, если честно, я понимал, что вряд ли получу саму премию. Я даже написал небольшой шутливый роман об этом выдвижении меня на Нобелевскую премию. Он пока лежит в черновиках. Конечно, для меня — это мечта, я надеялся и надеюсь на будущее. Для меня — это некий абсолют, к которому надо стремиться. И я на какое-то время так был загипнотизирован этим выдвижением на Нобелевскую премию, что перестал писать. Для того, чтобы избавиться от этого гипноза, я и написал свой роман о выдвижении некоего писателя. Этакая самокритика, самоирония. Мой герой в результате получает премию. Держит в руках награду и думает: "Ну и что?".

Эта премия, как и любая другая, если всерьез, нужна не мне, она нужна нашему народу. Как символ, что мы входим в число культурных народов мира. Нужно, чтобы люди знали: есть такая литература, есть такая национальность, чтобы люди в республике гордились своей культурой. Любая премия нужна прежде всего для того, чтобы о писателе и его книгах, о его родной литературе узнало как можно больше читателей. Надеюсь, постепенно и москвичи будут узнавать чеченскую литературу.

В.Б. Ваше первое произведение?

К.И. Стихи, которые написал старшему брату, чтобы тот преподнес их своей девушке. И получил свой первый гонорар от него — двадцать копеек. До сих пор горжусь им.