Газовая атака

I Тени прошлого

— Сначала огонь оближет твои пятки. Потом поднимется выше и станет лизать твои гениталии. Это будет медленный, очень медленный огонь, дон Филиппо! Все удары шпаг, изведанные тобою за свою грешную жизнь, покажутся тебе комариными укусами в сравнении с той болью, которая тебя ждет. Нет ничего ужаснее, чем подобная казнь, и нет палачей опытнее, чем наши. — Голос судьи, поднимавшийся из подземелья его души, отвергшей свет и соблазны мирской жизни, умолк. Но его горящие глаза аскета все так же неистово сверкали, впиваясь в бледное лицо узника.

Дон Филиппо, красивый идальго с талией танцовщицы и кулаками молотобойца, понимал, что речь судьи — не всплеск слепой ярости импотента, возомнившего себя праведником, а начало изощренной пытки.

Слова были таким же страшным орудием, как раскаленные щипцы или тиски для размозжения костей. От них веяло жаром паленого человеческого мяса и ледяным холодом тайных захоронений. Дон Филиппо был не в силах отвести руку палача, но попытаться не слушать судью он мог.

Дон Филиппо перевел взгляд на зарешеченное окно темницы, где копошились голубки.

Почувствовав, что жертва ускользает, судья черным вороном кинулся к окну:

— Прочь, мерзкие птицы!

Голуби взмыли в напоенный ароматом спелых персиков воздух Кастилии, унося что-то золотистое, привязанное к лапкам. И узник проводил их тоскливым взглядом.

— Дон Филиппо. — Голос судьи стал неожиданно вкрадчивым, почти ласковым. Так молодая свинарка ласкает поросенка, которого предстоит зарезать. — Неужели тебе не хочется жить?

— Жизнь — дорогая штука, судья. Хватит ли у меня дукатов, чтобы выкупить ее у вас?

— Цена не велика, Дон Филиппо, отрекись от своих двух жен — от этих ведьм, помутивших твой разум, — и ты спасен.

— А что ждет их?

— Костер! Пусть ведьмы сгорят в огне! — Глаза судьи загорелись с новым неистовством.

— Я люблю обеих. Одну — черненькую и быструю, как крыло ласточки, и другую — пушистую и светленькую, как ее брюшко. Для того чтобы это понять, надо хоть что-то иметь в штанах, судья.

— Мерзкий многоженец! Ты!.. — Судья ошпарился собственной яростью, как повар опрокинутым кипятком. — Ты извращенец, нарушающий законы природы!

— Взгляните на эти растения, судья, — с улыбкой, пробужденной отчаянием, дон Филиппо указал на толстые, мучнистой белизны отростки, свесившиеся в келью. — Не так ли мужчина ищет чрево, способное произвести дитя его мечты? А что сталось бы с лошадиной породой, судья, если бы лучшего скакуна вели к одной и той же кобыле? Порода выродилась бы. Не ждет ли то же самое род людской, погрязший в единобрачии? Я специально говорю о лошадях, чтобы вам было понятнее.

— Гнусный выродок! — заскрипел зубами судья.

— Может быть, вы и правы. Новая любовь обычно затмевает старую, как восходящее солнце затмевает застоявшуюся луну. Но мне светят сразу два солнца — я полюбил вторую, не разлюбив первую. И почему, черт вас всех побери, человек, нашедший вторую жемчужину, должен вышвырнуть первую?

— А подумал ли ты, дон Филиппо, об этих бедняжках, твоих женушках. Как противно им делить тебя, похотливого пса?

— Не спорю, судья, кому-то это противно. Но мои возлюбленные неразлучны, как крылышки и грудка ласточки, и вряд ли вы найдете во всей Кастилии подруг, которые так нежно ворковали бы друг с другом, как они.

— Если бы ты, дон Филиппо, как другие почтенные люди, сделал одну из них любовницей, мы бы закрыли глаза на твои провинности.

— Нет, судья, я не отрекусь ни от одной из них. Можете меня сжечь или четвертовать, но обе они — мои законные жены. Я не куплю избавление ценой их мучений!

— Так воркуйте же на костре все трое!..

Судья не договорил. Его челюсть, выбитая рыцарской рукой дона Филиппо, отлетела в сторону. Из разверзшейся пасти посыпались металлические детальки, пружинки, какие-то диковинные штучки.

— Боже праведный! — ужаснулся узник.

— Пришел твой конец, несчастный. — Голос судьи проскрипел, как ржавый клинок на точиле.

— Проклятый колдун! — Дон Филиппо снова рванулся на врага, но на этот раз не застал его врасплох.

Во лбу судьи открылся третий глаз. Из него ударил изумрудный луч, и тотчас неведомая сила парализовала идальго. Он замер посреди комнаты, как статуя.

— Колдун! Ха-ха! — Судья окончательно пришел в себя. — Пройдут сотни лет, дон Филиппо, прежде чем люди научатся выговаривать слова "НЛО", "робот", "инопланетянин". Сейчас ты примешь смерть. Но прежде, по законам моей планеты, время на которой течет не так, как у вас, я обязан объявить причину, заставившую меня вынести этот приговор. Ты никогда не задумывался, дон Филиппо, почему многоженство есть на Ближнем Востоке, в Африке и нет, скажем, во Франции или Германии? Это моих рук дело. Я провожу гигантский эксперимент: юг я отдал многоженству, север — единобрачию. Когда мой опыт закончится, я буду владеть тайной человеческой расы. И горе тем, кто доживет до этого дня! Ты, дон Филиппо, едва не загубил опыт тем, что пытался утвердить многоженство на севере. Ты опасен для нас и будешь умерщвлен!

Судья поднял руку. На его пальце дон Филиппо заметил свой перстень в форме овечьего копытца, отнятый накануне тюремщиками.

Это было последнее, что увидел идальго. В следующую секунду его тело встряхнуло! Подобно извивающимся красным червям, из организма узника потек кровоточащий фарш его внутренностей.

Инопланетянин, брезгливо переступив через тело, вышел из камеры. На крепостной стене он остановился, напряженно всматриваясь вдаль. Но так и не рассмотрел того, что хотел.

Накренившись на свежем норд-осте, галион "Святой Павел" взял курс к берегам благословенной Америки, которая в те времена, подобно толстухе, лечащейся муравьиным ядом, охотно позволяла заползать на себя всяким насекомым, не очень-то интересуясь их прошлым. Тяжелый и опасный путь через океан, кишащий пиратами, служил им искуплением прежних грехов.

На корме галиона, крепко обнявшись, стояли двое юношей. Даже грубая мужская одежда не могла скрыть грацию их тел и красоту лиц. Это были юные жены дона Филиппо: одна — темненькая и быстрая, как ласточкино крыло, и другая — светленькая и нежная, как ее брюшко.

— Смотри! — Брюнетка указала на золотую искорку, мчащуюся над водой.

— Это же голуби дона Филиппо! — радостно воскликнула блондинка.

Однако радостный возглас тут же сменился стоном — в руки юных путешественниц легли две половинки разломленного золотого сердечка — любимого медальона дона Филиппо.

— Его нет в живых! — испуганно прошептала брюнетка.

— Но во мне шевельнулась зачатая им жизнь, — печально улыбнулась блондинка.

— И во мне тоже, сестра. Помолимся за наших будущих детей.

Богатые никогда не плачут. Пусть они будут богатыми на нашей новой родине!

Дон Педро Гонзалес — режиссер и автор знаменитого сериала о богатых — и сам был далеко не беден. Его кинобизнес шел настолько успешно, что он мог позволить себе снять очередную серию в Штатах, расплатившись со всеми звонкими американскими долларами, заняв при этом номер из пяти комнат в лучшем отеле Нью-Йорка. Дон Педро остановился у зеркала. С минуты на минуту в его номере должна была появиться американская кинозвезда Лиз Коннели, которой он пообещал роль в обмен на кое-какие интимные услуги.

— Карамба!

Скулы режиссера свело, как у голодного бродяги, увидевшего жареную индейку. Ее мальчишеские бедра и огромная грудь сводили дона Педро с ума.

— О мама мия! — Услышав скрип, режиссер ринулся к двери, как кот на мышиное поскребывание.

"Каков! — Лиз Коннели, лениво пожевывая банановую жвачку, молча разглядывала режиссера. — Похож на козла, только без бороды".

"Хороша, стерва!" — Дон Педро отодвинул полу халата, обнажив кривые ноги со свалявшимися, как у старого койота, волосами, ибо мужчина, берущий красотой, демонстрирует совершенства, а берущий деньгами — свои уродства.

"Козел вонючий", — прошептала про себя Лиз, с обворожительной улыбкой протягивая режиссеру подарок — флакон дорогого французского одеколона. "Может быть, с этой приправой я сумею заглотить кусок дерьма под названием мистер Гонзалес", — подумала Лиз, кокетливо потупив глазки.

— Дон Педро, — сказала она вслух, — надеюсь, я тоже получу от вас подарок — ту роль, на которую рассчитываю?

"Ха-ха! Сейчас ты у меня получишь такой подарочек! Я обработаю тебя с проворством электрической зубной щетки. Ха-ха!" — ухмыльнулся про себя дон Педро, увлекая актрису в постель.

— Пожалуйста, дон Педро, сначала освежитесь одеколоном, — поморщилась Лиз.

— О да! Сейчас я погружусь в этот водопад благоуханий. — Дон Педро открыл флакон и опрокинул его содержимое себе на голову.

Но вместо благовонного французского одеколона на плешь несчастного дона Педро хлынула неприлично пахнущая жидкость.

— Что?! Что такое?!! Карамба!!! Это же моча!!! Ах ты, шлюха! Кто тебя подослал?! Мои конкуренты? Да? Эти бездари из Голливуда? Отвечай, мерзавка!

— О, милый, прости! Какой ужас! — Не на шутку испуганная Лиз Коннели принялась вытирать своими кружевными панталонами бешено вытаращенные глаза режиссера.

— Поклянись, что ты ничего не знала! — Дон Педро приставил полированный ноготь, как стилет, к горлу актрисы.

— Клянусь, милый, очаровательный, любимый, — выпалила она со всей искренностью, на которую была способна ее фальшивая артистическая душа. — Я купила одеколон в соседнем супермаркете.

— Ладно, пошли на кушетку. Но имей в виду, мои подозрения еще не рассеялись. — Дон Педро строго посмотрел на актрису. "Все ее мозги ушли в сиськи. Поэтому сама она до такого, пожалуй, не додумалась бы", — решил режиссер.

На кушетке, под сенью двух огромных дынь, дон Педро так сильно заинтересовался волосиками на затылке Лиз, беленькими и шелковистыми, как под хвостом у болонки, что чуть не позабыл о своей быстродействующей зубной щетке. Когда же она пришла в движение, страшный вопль дона Педро потряс отель.

— О…!!! Значит так, стерва? Наждак подсыпала, да? Ну все!

Дон Педро бросился за визжащей от ужаса кинозвездой. С ловкостью акробата он вскочил на диван и занес над головой Лиз вазу с цветами.

— Отвечай, мерзавка, чья это работа?

— Моя! — произнес за спиной режиссера незнакомый женский голос.

Дон Педро обернулся и увидел наведенный на него ствол револьвера. Грянул выстрел! Осколки вазы обрушились на его голову.

— И моя тоже!

Краешком глаза режиссер заметил вторую женскую фигуру, поднимающую револьвер.

— Мама мия! — В мгновение ока дон Педро оказался под диваном, что спасло его от неминуемой гибели.

…Полиция немедленно оцепила отель. Но самые тщательные поиски не дали результатов. Террористы бесследно исчезли.

II Похищение

Каждый шаг идущего следом человека был как укол в мягкое место шприцем с тупой иглой, которых Лиз Коннели так боялась в детстве. Шаги приближались. Их неотвратимость была ужаснее внезапной хлесткости выстрелов в отеле. Лиз судорожно сжала газовый баллончик в кармане. И когда преследователь вцепился рукой в ее волосы, она быстро повернулась и направила струю в хамскую морду, похожую на выжатую мочалку.

Но это не помогло. Могучая рука свирепого негра по имени Джек Горилла подняла Лиз за волосы, как нагадившего щенка, и швырнула в багажник подкатившего "бентли-турбо-Р".

Машина понеслась прочь, как лиса, укравшая курицу. На поворотах актрису перекатывало из угла в угол багажника вместе с пустыми бутылками и каким-то хламом. В кромешной тьме она ткнулась головой в сумку с инструментами. Это был ее шанс! Дрожащей рукой кинозвезда нащупала отвертку и принялась без особой надежды на успех ковырять ею в замке багажника.

Внезапно замок щелкнул. Ослепительный луч света ударил в глаза актрисы. Крышка багажника пошла вверх. Поймав ее, Лиз выглянула наружу — в двух метрах от себя она увидела радиатор идущего сзади "форда". При виде выглянувшей из багажника кинозвезды лицо водителя вытянулось от изумления, словно он увидел вынырнувшую из унитаза голову морского змея.

Машины остановились у перекрестка. С завидным проворством актриса выскочила из багажника. Левой рукой она распахнула дверцу "форда", а правой рванула шофера за ворот. Вспотевшим задом водитель чмокнулся об асфальт и зашелся в приступе истеричного смеха.

— Лиз Коннели! Меня ограбила Лиз Коннели! — орал он на всю улицу.

Впрыгнув в "форд", Лиз направила его вперед и влево, объезжая "бентли". Но дверца со стороны водителя распахнулась. Джек Горилла с воплем африканского воина кинулся пузом на "форд", пытаясь его остановить, словно это был бейсбольный мяч. Сквозь лобовое стекло актриса увидела разъяренное лицо с расплюснутым носом. Вцепившись в крышу, Горилла поднял свою лобастую голову и ударил ею в стекло. Паутина трещин закрыла актрисе обзор. Не дожидаясь второго удара, она воспроизвела то, что на ее глазах не раз проделывали голливудские каскадеры. Разогнав машину, она дернула ее влево.

— Прощай, Америка! — Толстопузая "торпеда" с болтающимися ногами сорвалась с крыши и со всего маху врезалась в киоск со жвачкой и прочей уличной дребеденью.

— Эх, жаль, нет кинокамеры! — Лиз прибавила газу.

Но вместо того чтобы набрать скорость, "форд" вдруг "клюнул" носом и медленно покатился, теряя скорость. Прямо над собой Лиз увидела большую штуковину, похожую на дирижабль. В следующую секунду "форд", как мыльный пузырь, поднялся в воздух, направляясь к шлюзам НЛО, зависшего над Нью-Йорком.

— Вы только послушайте, Норман, что эти негодяи пишут обо мне! — Начальник полиции Морли развернул страницы "Нью-Йорк пресс" так, словно это были крылья укусившей его осы. — "Пока обер-полицейский пил пиво, в центре Нью-Йорка похитили кинозвезду", — прочитал он. — А фотография? Ума не приложу как они сумели меня щелкнуть?

— Не расстраивайтесь, сэр, на фото вы выглядите очень мужественно, — знаменитый сыщик Майк Норман с трудом подавил улыбку.

— Ну да, я действительно пил пиво в то самое время, когда произошло похищение. А разве его не пьет тот мерзавец из "Нью-Йорк пресс", как его там — Джимми Смит, который сфотографировал меня, а, Стивен? — Морли повернулся к своему помощнику. — Ну ладно, Стив, выкладывайте все, что у вас есть о похищении мисс Коннели.

— Сэр, к сожалению, это не единичное происшествие, а целая серия. Все похищенные — артисты, приглашенные на съемки в телесериале мистера Гонзалеса. Они исчезли совершенно бесследно. Исключение составляет лишь мисс Коннели. Ей удалось вырваться из рук преступников и бежать на угнанном "форде". Но дальше ее следы теряются. Мы не могли найти ни ее, ни угнанный автомобиль. Похоже, кто-то сводит счеты с кинокомпанией мистера Гонзалеса.

— У этих киношников нравы упали до уровня их персонажей. — Морли брезгливо поморщился. — Я не стал бы отвлекать вас, Норман, на расследование эти плевых интриг, но задета честь начальника полиции, и мы должны утереть нос проклятым газетчикам. Возьмитесь за это дело, Норман, и извините, что я вам поручаю подобную ерунду.

Морли дружески похлопал по плечу Майка, но этот жест не мог обмануть Нормана. Детектив отлично понимал, что он неприятен, но одновременно и необходим шефу, как баллончик для уничтожения тараканов неряшливой кухарке. К тому же интуиция подсказывала Норману, что в деле мисс Коннели и мистера Гонзалеса "тараканы" будут не менее устрашающими, чем свирепые гиперы, с которыми ему пришлось недавно столкнуться в мрачных подземельях Нью-Йорка.

Дон Педро Гонзалес ненавидел полицию своей страны за то, что она берет слишком большие взятки. Но еще больше он ненавидел и боялся американскую полицию за то, что она взятки берет не у каждого. Смешно было бы предлагать деньги, например, знаменитому детективу Норману. С любопытством, выглядывающим подобно устрице, из ракушки его страхов, режиссер переступил порог кабинета сыщика, о котором не раз писала мировая пресса, особенно после потрясшего всех захвата террористами атомной ракеты в России.

— Сеньор Норман, — голос режиссера прозвучал так глухо, как будто доносился из-за захлопнувшихся створок раковины, — обещайте, что не отправите меня в сумасшедший дом, что бы вы от меня ни услышали.

— Мистер Гонзалес, — детектив поднял могучую десницу с блестящим, как нож гильотины, платиновым браслетом, — этой рукой я уничтожил несколько космических негодяев, а также отправил в тюрьму множество обыкновенных мерзавцев. Но поверьте, никого из них я не упрятал в сумасшедший дом. Я сыщик, мистер Гонзалес, а не психиатр. Здесь вы можете говорить все без малейших опасений быть превратно понятым.

— Хорошо, сеньор, я верю вам. В прошлом месяце, — начал режиссер, — я отдыхал на Гавайях. Был полный штиль, и вода была прозрачная-прозрачная. Я плыл на надувном матрасе вдоль берега и тут… — Режиссер замер, словно ныряльщик, стушевавшийся на краю вышки. — И тут я увидел в воде лицо Эстер — героини моего фильма! Оно было похоже на лицо утопленницы. Она схватила меня за ноги и начала топить! Сеньор Норман, я не разговаривал бы сейчас с вами, если бы с проходившей яхты ко мне на помощь не бросился огромный лендзир. Знаете, такой пес размером с волкодава. Он поймал меня на глубине и вытащил на поверхность. Смотрите, сеньор Норман, это следы его зубов. — Режиссер закатал рукав, и Норман увидел свежие следы собачьих клыков.

— Вы кому-нибудь рассказывали об этом, мистер Гонзалес?

— Что вы, конечно, нет. Я был уверен, что у меня галлюцинации, что я схожу с ума. Я бы никогда не решился заговорить об этом. Но ужасное происшествие в отеле заставило меня прийти в полицию.

— В вас стреляла Эстер? — Майк пристально посмотрел в глаза режиссера.

— Да, сеньор, она и вторая героиня фильма — Марианна. Пожалуйста, поверьте мне, сеньор. Лиз Коннели может подтвердить мои слова.

— Лиз Коннели похищена, — сухо, как автомобильный компьютер, произнес Майк.

— Как, и ее похитили?! Это ужасно, сеньор Норман. Они преследуют меня, они похищают моих артистов. Моя кинокомпания на грани краха. Умоляю вас, сделайте что-нибудь, сеньор Норман. Я знаю, они следят за каждым моим шагом. Я не могу больше жить в отеле. Я перееду в какую-нибудь нору. Мне хочется зарыться как можно глубже, чтобы они не достали меня.

— Успокойтесь, мистер Гонзалес, — Норман протянул режиссеру рюмку японской рисовой водки, — я найду способ помочь вам. Но при одном условии — вы должны будете строго выполнять мои инструкции!

— О, разумеется, сеньор. — В глазах режиссера засветилась радостная готовность лендзира выполнять любые команды проводника.

— И тогда, Стив, он увидел под водой лицо утопленницы…

— Чушь какая-то, однако от нее мороз идет по коже. Ты, случайно, не разыгрываешь меня, Майк? — Помощник начальника полиции поднял бокал и, прищурившись, посмотрел сквозь него на Нормана, как это делают часовщики.

— Стив, все очень серьезно. Приближаются ужасные события. Я словно слышу крики людей, взывающих о помощи. — Майк Норман скользнул рассеянным взглядом по столикам открытого кафе, по пустынной улице с одиноким фургончиком фирмы "Кока-кола".

— Может быть, в режиссера стреляли актрисы, играющие Эстер и Марианну?

— Исключено, Стив, у них железное алиби. В момент обоих покушений они были за тысячи миль от режиссера.

— Тогда что же?

Почувствовав странное беспокойство, Майк склонился к самому уху Стивена.

— Оба покушения, — зашептал он, — произошли во время демонстрации телефильма с участием Эстер и Марианны. Сегодня по телевидению пойдет следующая серия, и я подозреваю, что покушение повторится. Жизни мистера Гонзалеса угрожает опасность. Проверь оружие, Стив, вечером предстоит серьезная работа.

— Проклятие! — Джек Горилла сорвал с головы наушники и швырнул их на пол фургона фирмы "Кока-колы". — Ни черта не слышно! Этот легавый осторожен, как старая лисица!

— Не расстраивайтесь, — Проныра Гарри отключил подслушивающую аппаратуру, — и так ясно, Джек, фараоны сегодня что-то затевают.

— Поднимай наших людей, Проныра, и пусть берут побольше патронов, сегодня вечером будет жарко и нам, и нанявшему нас мистеру Гонзалесу, — приказал гангстер.

Добравшись до окраины Нью-Йорка, Майк Норман вылез из кабины "форда" и, уперев руки в бока, выгнул спину, сгоняя усталость, как леопард, точащий когти о ствол дерева.

Шел дождь. Мокрый асфальт в неверном свете фонарей мельтешил в глазах, как экран "видика" перед началом кино. Майк усмехнулся, подумав, что сюжет "фильма", в котором ему сейчас предстояло сыграть главную роль, и не снился киношникам Голливуда.

— Бог ты мой! — Стив замер на краю лужи, утирая холодный пот, выступивший на лбу. — Майк, я только что видел в воде женское лицо.

— Как не позавидовать человеку, которому на каждом шагу мерещатся девушки, — пошутил Норман.

— Клянусь тебе, Майк! У нее было лицо утопленницы.

— Вздор! — Тяжелый башмак детектива разбил зеркальную поверхность лужи на тысячи мелких брызг. — Смотри в оба, Стив, сейчас нам будет не до девушек. Прикрывай меня сзади.

Норман взглянул на часы. До начала телесериала мистера Гонзалеса оставалось две минуты.

Подняв воротники, детективы направились к одиноко стоявшему дому режиссера. А вслед за ними, как крысы к мусорному бачку, направились крадущиеся гангстеры.

Войдя в сумрачную гостиную, Майк увидел режиссера, сидящего под старинным светильником. Он казался мертвенно-бледным. Это было все, что успел рассмотреть детектив, потому что в следующую секунду он почувствовал легкий холодок от приоткрывшейся двери. Майк резко повернулся. На пороге стояли две сногсшибательные красавицы: одна — темненькая, как крыло ласточки, вторая — светленькая, как ее брюшко. Майк обомлел — это были Эстер и Марианна. Их револьверы смотрели в грудь детектива.

Выстрелы грянули почти одновременно. Страшная сила отбросила Майка к стене. Он ударился о нее, благодаря Господа за то, что предусмотрительно надел бронежилет.

— Пардон, бэби, это все-таки не скалки! — Обезоружив девчонок, Стив подтолкнул их к столу.

— Сеньориты, как я рад вас видеть, — дон Педро осклабился, словно волкодав, прижавший лапой волчонка.

— Мерзкий палач! — гневно вздернув подбородок, Марианна отвернулась от режиссера.

— Этот человек — межпланетный монстр, убийца нашего мужа и похититель американских граждан. За сотрудничество с ним всю вашу шайку посадят на электрический стул. — Эстер обожгла Майка презрительным взглядом, в котором электричества было ничуть не меньше, чем в смертоносном стуле.

— Полиция Нью-Йорка! — Норман отогнул лацкан плаща; на нем, как луч надежды, блеснул полицейский значок.

— Этому можно верить? — Прекрасные голубые глаза Эстер увлажнились слезами.

Не отвечая ей, детектив повернулся к режиссеру:

— Против вас выдвинуто серьезное обвинение, мистер Гонзалес. — Тяжелый, как меч правосудия, взгляд Майка уперся в дона Педро.

— Девчонка сказала правду.

Режиссер поднял руку к лицу, и на его пальце Майк увидел старинный перстень в форме овечьего копытца… Оттянув губы, режиссер оголил потускневшую от времени биоэлектрическую начинку своей головы.

— Киборг, — прошептал побледневший Стив.

— …Да, — продолжил монстр, — это я убил их мужа, едва не сорвавшего мой эксперимент по внедрению единобрачия в северных странах. Но в последние годы эксперимент снова оказался под угрозой — в Европе и Америке появился коллективный секс, моногамия начала отступать. И тогда я задумал свой телесериал. Его формула: один мужчина плюс одна женщина. Все крутится вокруг этого. Он должен был укрепить моногамные традиции. Я решил сам написать сценарий.

"Теперь понятно, откуда его банальные сюжеты и слабая литературная основа", — подумал Майк.

— Я читаю ваши мысли, Норман, — усмехнулся режиссер. — Существует искусство кино и искусство заполнять зрительные залы. Это совершенно разные вещи. Мой телесериал снабжен спецэффектами, которые заставляют людей, словно мух, облеплять экран телевизоров. Это меня и подвело. Когда миллионы людей одновременно стали смотреть мой телефильм, возник массовый психоз, высвободилось колоссальное количество биоэнергии, что привело к материализации экранных персонажей, прообразом которых мне послужили женушки идальго дона Филиппо. Кстати, и актрис я подобрал похожих на них. Теперь при каждой демонстрации телефильма эти ожившие картинки с кинопленки сходят с экрана и отправляются меня убивать! Я ничего не могу с ними поделать — ведь они не люди. Вот для чего понадобились вы, Норман. Вы должны были отдать их в мои руки.

— Сеньор Гонзалес, — вмешался в разговор Стив, — не скажете ли вы, что я видел в таком случае в луже? — он кивнул в сторону улицы.

— Это побочное явление материализации, возникающее при недостатке биоэнергии, — небрежно ответил режиссер.

— Вы забыли рассказать о целях эксперимента, мистер Гонзалес, или это тайна? — тихо спросил Майк, будничностью тона пытаясь скрыть жгучее любопытство.

— По законам моей планеты, я даже обязан сообщить вам, за что вы будете уничтожены. Моя цивилизация приступила к захвату чертовски богатой планеты, населенной змеями, которые для нас то же, что для вас коровы. Нам нужны колонисты, которые добывали бы нам змеиное мясо и одновременно сами служили бы пищей для змей. Люди идеально подходят для этой роли. Но мы должны были знать, какую форму половых контактов установить в колониях, что жизнеспособнее — многоженство или единобрачие.

— Теперь понятно, для чего понадобился ваш эксперимент. — Майк мельком взглянул на часы. До затребованного им прекращения показа телефильма оставалось всего пять минут. Это означало, что через пять минут выключатся телевизоры и Эстер с Марианной бесследно исчезнут, выскользнув из лап монстра.

— А похищенные американские граждане, включая Лиз Коннели, — первые кандидаты в колонисты, не так ли, мистер Гонзалес?

— Вы правы, сеньор Норман, под видом набора актеров мы комплектовали первую группу колонистов.

Майк задумчиво погладил левую щеку, что служило для Стива сигналом "к бою". До остановки телефильма теперь оставалось всего шесть секунд.

— Эй-эй, вы куда? Стойте! — Монстр подскочил, разинув свой резиновый рот. На его глазах Эстер и Марианна растаяли в воздухе, подобно двум струйкам сигаретного дыма.

— Убейте легавых! — в бешенстве закричал режиссер нанятым бандитам.

И тотчас в окна просунулись стволы гангстерского оружия.

Но первым прозвучал выстрел Нормана, вдребезги разнесший светильник. В темноте Майк кинулся к режиссеру, стремительно напялил на него белый плащ и тут же отскочил в сторону.

— Огонь, братва! Вон он, в белом! — заорал Джек Горилла, тыча пальцем в режиссера.

Рой пуль гулко ударил в металлокерамическую задницу инопланетянина.

Преследуемый этим роем, дон Педро носился по гостиной, изрыгая проклятия. Наконец зацепился за край столешницы и рухнул на пол.

— За мной, братва! Бей легавого!

Джек Горилла перемахнул через окно и кинулся на белое пятно, лежащее на полу. Но, получив межпланетную зуботычину, отлетел на спрыгнувшего с подоконника Проныру и рухнул, придавив его своей тушей.

— Джек, это не человек, я сам всадил в него две обоймы! Это дрессированный полицейский дьявол! Надо рвать когти. Пусти меня, Джек! — хрипел Проныра в ухо бездыханному гангстеру, выдергивая из-под него свою ногу.

— Тише ты, дурак, — услышал он вдруг ответный шепот. — Давай ползком, ползком.

Затаив дыхание, гангстеры поползли к двери, и тут Джек Горилла уткнулся сопящим носом во что-то ползущее туда же. Глаза гангстера вылезли из орбит! Прямо перед собой он увидел ненавистное лицо Нормана!

— А!!! Ужасный крик Гориллы заставил содрогнуться целый квартал.

Выпрыгивая из модных штиблет, гангстеры, сверкая пятками, неслись к машинам.

— Кретины проклятые! Идиоты! — тихо хныкал в углу дон Педро, хватаясь за свою изрядно потрепанную задницу.

Оказавшись в безопасном месте, Майк извлек из револьвера стреляную гильзу и протянул ее другу:

— Возьми, Стив, на память.

Положив холодный цилиндрик на ладонь, помощник начальника полиции в задумчивости разглядывал его.

— Спасибо, Майк. Я восхищен. Одного твоего выстрела было достаточно, чтобы остановить всех этих негодяев…

— Чтобы устроить фейерверк, за который нам еще влетит от шефа: ведь его не интересует ничто, кроме Лиз Коннели и заметки в "Нью-Йорк пресс", — буркнул весьма недовольный собой детектив.

III Гаденыш

Лиз Коннели сидела на корточках, тупо уставившись на висевший в центре пещеры светильник, источавший тошнотворный зеленый свет. От этого базальтовые своды делались похожими на покрытые зеленой слизью остовы затонувших кораблей, а обнаженные тела людей принимали черты странных морских существ.

Время от времени они на четвереньках, испуганно разбегались по углам пещеры, суетливо, как крабы, перебирая конечностями. Это означало, что Большой Гаденыш подобрался к ним и, громко чмокая, щиплет за животы и груди своим беззубым младенческим ртом. Иногда он хватал за ноги женщин, пытаясь их изнасиловать. И тогда они отбивались от него из последних сил.

Лиз Коннели с ужасом думала, как быстро растет Гаденыш. Его ноздреватые десны становились все тверже, а местами сквозь них уже пробивались хищные акульи резцы. Когда они окончательно проклюнутся, Большой Гаденыш превратится в Большого Змея и начнет пожирать узников пещеры.

Актриса надеялась умереть в числе последних, потому что каким-то непостижимым образом она была перенесена сюда вместе с угнанным "фордом", что дало ей возможность вовремя скрыться от рептилии и спать не на полу пещеры, куда в любую минуту мог заползти Гаденыш, а в кабине, вместе с дюжиной других людей, зажатых теснее, чем патроны в пистолетной обойме. Даже в багажнике автомобиля ухитрялись спать трое бывших артистов.

По ночам Большой Гаденыш подползал к машине и, присосавшись к стеклу, пристально разглядывал несчастных, подобно тому, как деревенское дитя, прильнув к парнику, разглядывает зеленые помидоры, с нетерпением ожидая, когда они поспеют. Насмотревшись на притихших людей, он залезал под машину и принимался раскачивать ее, словно привязанную к шесту лодку.

"О Господи! Кому все это нужно? Чья злая воля создала сей кошмар — этот огромный террариум, куда вместо лягушек выпущены люди? Что нас ждет?" — Лиз Коннели уже в тысячный раз задавала себе эти вопросы и ни на один из них не находила ответа.

Режиссер дон Педро Гонзалес — инопланетянин, несмотря на недавние неприятности, чувствовал себя вполне сносно. Разгуливая взад-вперед по внутренней палубе НЛО, висевшего над Кордильерами, он старался не думать о паршивых легавых, безмозглых гангстерах и улизнувших девчонках. Главное — эксперимент, а он успешно завершился. Впрочем, его результат подсказали сами люди.

Инопланетянин усмехнулся, вспомнив, как с трагическим пафосом дон Филиппо говорил о "лучшем скакуне" — единственном полноправном продолжателе породы. Если бы идальго знал, какую важную информацию он передал "режиссеру", то наверняка проглотил бы свой язык. Да, на змеиных планетах будет только один мужчина-производитель, словно трутень, окруженный работающими пчелками — женщинами. Все родившиеся мальчики, подобно бычкам на земных фермах, пойдут на корм змеям. Расчеты показывали, что баланс убыли и прироста колонистов будет при этом соблюден.

Теперь дело было за малым — приучить первую группу колонистов к мысли, что они являются такой же естественной пищей для змей, как коровы для них самых. После этого можно было отправлять колонистов на змеиные планеты. Пусть испытают то же, что несчастные цыплята с их птицефабрик, прежде чем стать "грилем".

На этом миссия "режиссера" заканчивалась. Впрочем, оставалось еще одно дельце — нужно было заполучить Нормана, которому предстояло стать производителем. Но это был уже сущий пустяк.

Майк Норман медленно шел по улице, глубоко засунув руки в карманы и низко опустив голову. В действительности его угнетали неудачи: во-первых, он упустил девушек-террористок, во-вторых, Гонзалеса, который теперь наверняка зарылся глубже, чем крот.

Радовало лишь одно — то, что теперь в деле Лиз Коннели не было белых пятен.

Майк брел по тускло освещенной улице Нью-Йорка к дому "режиссера", напротив которого Стив увидел утопленницу.

Здесь! Норман остановился перед лужей, и его тень, подобно туловищу аллигатора, легла на ее дно. Почувствовав легкую вибрацию, Майк напряг зрение, и тут сквозь мутную пленку воды явственно различил печальное лицо Марианны.

— Жди нас дома, Майк, — тихо сказала девушка.

Снова незаметно задрожал воздух, и видение исчезло.

"Даже если вам назначает свидание утопленница, вы должны выглядеть элегантно" — таков был принцип Майка, поэтому по пути домой он посетил модный салон.

Когда запыхавшийся, украшенный парикмахером, словно новогодняя елка, Норман влетел в свою квартиру, то не поверил своим глазам — в его постели лежали две сногсшибательные красавицы: одна — темненькая, как крыло ласточки, вторая — светленькая, как ее брюшко.

Теряя голову, он опустился на кровать навстречу лилиям и орхидеям, которые сами тянулись к нему. Юные прекрасные змейки обвили и стиснули своего удава, самозабвенно отдаваясь ему, проваливаясь вместе с ним в темную пьянящую бездну сладострастия и тут же поднимаясь к сияющим вершинам искреннего чувства!

— О, как я счастлив! — восторженно шептал Майк. — Но кто вы, люди или существа, сотканные из телевизионного эфира?

— А ты кто, Майк? — Поцелуй Эстер белой розой лег на его губы.

— Меня родила женщина.

— Ты видел это, Майк? — Поверх белой розы легла красная — это был поцелуй Марианны.

— Нет, моя прелесть. Не видел.

— Мы тоже не знаем, откуда мы. И нам страшно, Майк. — Эстер пушистым белым котенком прижалась к Норману.

— Бедняжки! — Он обнял их обеих. — Я спасу вас или умру, — так же тихо прошептал Майк, с ужасом осознавая свое бессилие.

— Спасешь, чтобы сделать своими любовницами? — Марианна нежно и грустно коснулась его плеча.

— Я женюсь на вас обеих, — неуверенно сказал Норман, представляя завистливое и в то же время осуждающее лицо Морли. — Женюсь, даже если вы не люди.

— Мы люди! Мне было больно. — Эстер подняла руку — на ее пальчике чистейшим рубином горела капелька крови.

— Конечно, люди. — Майк обнял девушку.

"Они воссозданы из эфира чистыми и невинными, значит, они принадлежат только мне". — Сердце Нормана тревожно и счастливо замерло.

— Вы пришли, чтобы отомстить Гонзалесу, Эстер?

— Не только. Мы с Марианной любим друг друга, а он в каждой серии стравливает нас. Это причиняет нам невыносимые муки. Да, мы надеялись рассчитаться с ним, но предпочли любовь мести. Ты так похож на дона Филиппо, Майк. — Эстер умолкла.

— В эти минуты, — Марианна с робкой надеждой посмотрела на Нормана, — по телевидению идет последняя серия. Мы исчезнем навсегда, неотмщенные, униженные.

— Я боюсь, Марианна, боюсь темноты и небытия. Ведь от нас не останется ничего, даже цветка на могильном холмике! — зарыдала Эстер.

Майк прижал к себе мокрое от слез лицо девушки, чувствуя, как у него самого на глаза наворачиваются слезы:

— Любимые, я сумею вас спасти!..

Но лицо Эстер, словно солнечный зайчик, выскользнуло из его рук и, растворяясь, исчезло.

— Нет!!! — закричал Майк.

"Месть! Клянусь вам, девочки, я сделаю то, что не смогли сделать вы своими нежными руками…"

— Нежными руками… — повторил он и разрыдался. Так же безутешно и жутко, как тогда, когда потерял свою Эолу. Он чувствовал себя усопшим, низвергнутым из рая в ад.

Прокусив губу насквозь, он слезами боли остановил слезы отчаяния. Не разжимая челюсти, Майк быстро собрал походный саквояж. Оставалось заехать в полицейский арсенал за оружием.

Сев в "форд", Норман потянулся к рулю и вдруг отпрянул — на лобовое стекло шлепнулась огромная зеленая капля. Вот это птичка! Детектив включил стеклоочиститель. Но в тот же миг вся машина была облеплена противной зеленой слизью. Стало темно. Автомобиль поднялся в воздух и куда-то полетел, набирая скорость.

Когда он наконец остановился, мягко осев на пружинах, Майк ударом плеча распахнул склеившуюся дверь.

"Форд" стоял посреди огромной зеленой пещеры! Норман увидел застывшие в ужасе фигурки людей и гигантскую змею, которая тащила за ногу женщину, вцепившуюся в бампер заплывшей зеленой слизью машины. Это была Лиз Коннели!

Не раздумывая, Майк кинулся к гадине. Заметив его, чудовище оставило актрису. Она обвила шершавым хвостом бедро Нормана, пытаясь вывихнуть сустав, вцепившись беззубой пластинчатой пастью в шею детектива.

Пригнувшись, Майк запустил руку по самый локоть в пасть бестии и, ухватив ее горячий, мокрый язык, рванул его на себя! Жуткий звук, похожий на визг тормозов, потряс своды пещеры. Ударил фонтан отвратительной зеленой жижи.

Майк отшвырнул вырванный язык чудовища, и тут стены пещеры раздвинулись. Вспыхнул забытый и радостный, словно воспоминание детства, дневной свет… Фигура "режиссера" медленно и зловеще, точно палач к эшафоту, приближалась к Норману.

— Как ты посмел, мразь! — Инопланетянин остановился у бездыханной рептилии. — Ты убил змея, доставленного сюда за миллионы световых лет! За это ты будешь умерщвлен!

Инопланетянин нацелил револьвер в лоб Нормана, с садистским интересом наблюдая за выражением его лица. Но оно было презрительным и непроницаемым.

— Подойди, — приказал он Лиз Коннели. — Его убьешь ты!

Актриса взяла оружие из рук инопланетянина и, зная, что исполняет самую важную в своей жизни роль, направилась к Норману.

— Держи! — неожиданно крикнула она и кинула револьвер детективу.

Норман поймал его на лету. В то же мгновение во лбу инопланетянина открылся третий глаз, готовый извергнуть смертоносный луч. Но секундой раньше Майк нажал на спуск. Пуля вдребезги разнесла третий глаз Гонзалеса.

Склонившись над упавшим киборгом, Майк снял с его пальца золотой перстень в форме овечьего копытца.

— Я отомстил за вас, девчонки, — прошептал Норман.

Войдя в кабинет главного редактора "Нью-Йорк пресс", фотокор Джимми Смит развязно закинул в свой лягушачий рот ананасовую жвачку — он знал себе цену.

— Какие проблемы, босс? — спросил он главного редактора тоном начальника, одалживающего десятку шоферу.

Это был имидж крутого журналиста, необходимого газете больше, чем она ему.

— Для начала выплюнь резинку, Джимми, чтобы тебе не пришлось ее проглотить. — Взгляд шефа не предвещал ничего хорошего.

— Вы хотите сказать, сэр, что я уволен? — спросил Джимми дрогнувшим голосом, при этом его имидж съежился до размеров сдутого воздушного шарика.

— Ты угадал, Джимми, — утвердительно кивнул главный.

— Все из-за той фотографии, где начальник полиции лакает пиво?

— Да. Мы выставили его дураком, а он провел блестящую операцию, освободил Лиз Коннели и всех остальных. Его даже представили к награде. Мне жаль, Джимми. Пойми, это вынужденное решение…

Выйдя на улицу, безработный Джимми Смит увидел полицейскую машину и сидящего в ней Морли.

— Иди сюда, парень, — поманил газетчика начальник полиции. — Почему бы тебе не стать полицейским фотографом? Садись в машину и расскажи, сукин сын, как тебе удалось сделать этот снимок?

— Слушаюсь, сэр, — просиял Джимми.

Шел дождь. Глухая ночь обезлюдела улицы Нью-Йорка, словно средневековая чума. Нахлобучив шляпу на самые глаза, Майк шел к дому Гонзалеса навстречу воспоминаниям, сладким и мучительным, как слезы любви.

"О мотыльки, трогательные полночные танцовщицы в плащах из серебристой лунной пыли, даже вам дается для любви целая ночь! Почему же моей любви были отпущены лишь считанные мгновения?"

Остановившись на краю лужи, он долго всматривался в нее, надеясь различить любимые черты. Но тщетно. Толпа ушла за другими кумирами, забыв Эстер и Марианну. И не нашлось даже десятка тех, кто помнил бы о них в этот час.

Тогда Майк опустился на колени и бросил в воду золотой перстень в форме овечьего копытца:

— Прощайте, девочки, я люблю вас обеих, вопреки ханжеству этого не лучшего из миров.

— Помни нас, любимый, — прошептала вода.

Очередной звонок Доры был каким-то зловещим.

— У вас все в порядке? — странно осведомилась она.

— Более чем. У меня осталось всего две необработанных кассеты. Думаю, теперь ничто не в силах помешать мне завершить роман.

— На вашем месте я не была бы так самоуверенна, Вилли.

— Хорошо, когда есть кому о тебе позаботиться. Но плохо, когда забота становится навязчивой, — буркнул я и раздраженно повесил трубку.

Взял с полки предпоследнюю кассету…

IV Генерал Стернин

Ночное небо было непроницаемо, черно и отвратительно. Тот, кому предстояло стать героем Бродвея, задрал морду, посеребренную ледяными чешуйками и оттого похожую на небритую рожу старого гангстера, и над заснеженной русской равниной раздался его жуткий вой. То была песнь висельников и бродячих волков, всех неприкаянных душ, не смеющих потревожить имя Божье и потому возносящих свою молитву к дьяволу.

Прервавшись на высокой ноте, он посмотрел туда, где, подобно ящерице, пробирающейся между черной крышкой гроба и белым саваном покойника, пассажирский поезд дерзко отслаивал ночную тьму от белого полога снегов.

Вагон-ресторан, прицепленный в конце поезда, дергался и юлил. При каждом толчке поезда ложка в хрустальном стакане кандидата в президенты России генерала Стернина вздрагивала, точно язычок вечевого колокола, придавая его словам мрачное мистическое звучание:

— Хищный ястреб уже в воздухе, и жадное воронье летит вслед за ним доклевывать бездыханное тело России. Богатейшая страна мира побирается, словно нищенка. Красивые девушки уезжают в Америку проститутками, а парни торгуют матрешками! За доллары люди продают честь и совесть! Кто сделал Россию всемирной проституткой? Кто вывернул ее карманы, и толкнул на панель? — Генерал повернулся к собеседнику благообразным волевым лицом и посмотрел на него взглядом полицейского, разговаривающего из седла мощного мотоцикла с провинившимся пешеходом. — Я вам скажу кто — спекулянты, воры и взяточники!

— Я слышал, генерал, если вы придете к власти, больше не будет тюрем? — Собеседник Стернина — мордастый крепыш в кожанке с выступающими скулами потенциального убийцы — посмотрел на генерала, как голодный на фокусника, собирающегося вытащить из цилиндра жареного кролика.

Но вместо кролика фокусник извлек гремучую змею.

— Да, тюрем больше не будет, — произнес генерал, — нашим кодексом будет "Русская правда": за первое преступление — долой левую руку, за второе — правую. И никаких тюрем.

— К-ха-к-ха-к-ха! — закашлялся собеседник Стернина, подавившись куском пряной осетрины.

— Сегодня грабить и спекулировать выгоднее, чем работать, — продолжил генерал. — Завтра это станет невозможно. Люди начнут трудиться, и вы не узнаете Россию.

По мере того как генерал разворачивал свою предвыборную кампанию, лицо его попутчика все больше напоминало морду пса, у которого слишком долго крутили перед носом плеткой. Его глаза поблескивали недобрыми огоньками, а напряженные губы едва скрывали злобный оскал. Этот заурядный мафиози по кличке Боб Шкворень вдруг отчетливо понял, какую грозную опасность представляет генерал для всего преступного сообщества и для него лично. Продолжая преданно Смотреть в глаза Стернину, он нащупал в кармане рукоятку ножа…

Тот, кому предстояло стать Героем Бродвея, с трудом поднял свое тяжелое тело, налитое кровью, точно иранский бурдюк с вином. С тех пор как во время аварии под Тобольском он получил огромную дозу радиации, в его организме буквально бурлили кроветворные органы. Он чувствовал себя так, словно ему вместо клизмы вставили пожарный брандспойт и до отказа отвернули кран. Обилие крови приводило его в неистовство. Оно распирало его изнутри, угрожая взорвать. Из разбухших десен постоянно сочилась кровь.

Глядя сквозь красную пелену, застилавшую глаза, на проносившийся поезд, он с удивлением увидел, как от последнего вагона отделились две слипшиеся, словно мухи, фигурки и полетели под откос, подминая мягкую снежную перину…

Увидев выброшенную вперед руку с ножом, генерал Стернин усмехнулся ленивой улыбкой опытного бойца. В следующую секунду нож мафиози нырнул в снег буднично и неэффектно, словно зубочистка, вывалившаяся из дырявого кармана. И тотчас лицо бандита исказила гримаса ужаса. Однако испугала его не ловкость Стернина. Глядя куда-то мимо противника, он попятился. Генерал обернулся и увидел огромную кровавую пасть.

Отбросив тело генерала, волк кинулся за убегающим Шкворнем. Повалив, он прижал его своей огромной тушей к земле. Противная шерсть забила рот и нос, мешая дышать. Пытаясь глотнуть воздуха, Шкворень всосал что-то горячее. Это были соски зверя, разбухшие от крови. Шкворень потянул в себя жаркую волчью кровь, чувствуя, как наливаются невиданной силой мышцы, как загораются лютой злобой глаза. Радиоактивная кровь зверя наделила его сверхъестественной силой и властью вожака стаи. Еще не понимая этого и изумляясь произошедшей с ним перемене, Шкворень одной рукой легко поднял за шкирку гигантского волка и шмякнул его об землю. Жалобно заскулив, тот, кому предстояло стать героем Бродвея, подполз к мафиози и преданно лизнул ему сапог.

Прошли годы…

— Русские едут! — Мечтатель Хью вдохнул дымок от автобуса с русскими туристами так, словно это было облачко, выпорхнувшее из рая.

Русские продавали рубли по восемь тысяч долларов за штуку, это было чертовски выгодно. В крайнем случае у них можно было по дешевке купить раздевающие очки, позволяющие увидеть любую женщину совершенно голой, или еще какие-нибудь новомодные русские штучки. Между тем автобусы, прибывшие из аэропорта Кеннеди, остановились у отеля "Пенинсула" на Пятой авеню. Их двери распахнулись, точно врата Эдема, и запах легких денег заставил тревожно забиться сердца уличных Робин Гудов.

Проныра Гарри и еще целая свора нью-йоркских фарцовщиков кинулась к автобусам.

— Господин, я хотел бы получить русский супермода, — пролепетал на ломаном русском Проныра, ухватив туриста за рукав, и тут же отлетел в сторону со скоростью плевка. Русские захохотали.

— Что за черт, Хью, готов поклясться, никто из них даже не дотронулся до меня пальцем. — Проныра Гарри недоуменно потер ушибленную щеку.

— Дистанционная пощечина, парень, — произнес русский на чистейшем английском, — ведь ты хотел получить "русский супермода", не так ли? — Русские снова захохотали.

— На, держи, — с великодушием белого, дарящего зажигалку вождю краснокожих, русский турист протянул Гарри черную коробочку с кнопкой.

— Сколько я вам должен, господин? — Проныра торопливо полез за деньгами.

— Оставь эти вшивые доллары себе, парень. Я не ношу с собой корзинку для мусора, — сострил русский. — Первому, кому влепишь оплеуху, скажешь — это от Тамбова. Понял?

— От Тампона, — неуверенно повторил Гарри, кланяясь удаляющимся русским.

— Эй, Гарри, я, кажется, знаю, кому его можно загнать. — Мечтатель Хью вожделенно потянулся за приборчиком.

— Убери лапы, Хью. — Гарри молниеносно спрятал коробочку за спину.

— Все-таки не мешало бы ее испытать, а, Гарри? — Хью указал на толстого копа, стоявшего рядом с запряженным конем…

— Сколько раз я говорил вам, олухи, что полицейский должен уметь все! Вы не просто полиция, вы еще и конная полиция! — Морли обвел подчиненных уничтожающим взглядом. — Даже я, ваш начальник, раз в неделю беру коня и делаю вот так. — Он прыгнул в седло, но конь вдруг встал на дыбы, и Морли повис на его крупе, как серьга в ухе китайца.

Полицейские захохотали.

— Молчать, олухи! — Морли бросил на них свирепый взгляд.

Подчиненные прикусили язык, с удивлением разглядывая лошадиную морду, на которой явственно отпечаталась багровая пятерня.

— Ты идиот, Гарри! Ты же попал в лошадь! — зашипел прямо в ухо приятеля Мечтатель Хью.

— Сейчас исправим, — с невозмутимостью опытного фотографа Проныра Гарри навел на полицейских русский приборчик…

Усевшись в седле, Морли испытующе всматривался в глаза подчиненных, ища в них скрытую непочтительность.

— Еще раз говорю вам, олухи, неудачи не могут преследовать полицейских. Полицейские сами преследуют неудачи. Ой, что я говорю?! — С этими словами шеф полиции, перевернувшись, непостижимым образом, упал с коня.

— Это от Тампона, — с выстраданным злорадством произнес Гарри.

— Получилось! Получилось! По… полиция! — пролепетал Мечтатель Хью, ощутив на своем загривке тяжелую руку фараона…

— Все же дело того стоило, правда, Гарри? Не каждый день удается влепить затрещину шефу! — воодушевленно изрек Мечтатель Хью в полицейском участке.

V Рецидивист Тампон

Надежно усевшись в кабинетное кресло, Морли с ястребиной надеждой воззрился на своего помощника.

— Докладывайте, Стивен, — приказал он.

— Мерзавец по кличке Проныра Гарри не признает себя виновным в этой оплеухе, сэр. — Стивен сделал паузу. — Он обвиняет рецидивиста по кличке Тампон, сэр.

— Этот негодяй Тампон значится в нашей картотеке, Стивен?

— Минутку, сэр. — Стивен коснулся клавиш компьютера. — Сожалею, но мы ничего о нем не знаем, сэр.

— Вот как! Ваш начальник среди бела дня получает оплеуху с автографом какого-то Тампона, а вы даже не знаете, кто он? — Распаляя себя для решительных действий, Морли погладил щеку. Ее неприличный цвет все же взывал к мести.

— А вы что молчите, знаменитый сыщик? Ну конечно, оплакиваете свои миллионы!

Майк Норман обвел кабинет начальника полиции равнодушным взглядом. Миллионы проплыли над его головой, как облака — величественные и бесполезные. Все съела инфляция. Доллар упал. Банки скупают рубли по безумному курсу — десять тысяч долларов за один рубль. Американские девушки уезжают в Россию проститутками, а парни продают русским туристам копии статуи Свободы, вставляющиеся одна в другую подобно матрешкам. Хитроумные русские штучки вытеснили конкурентов со всех рынков. Они делают лучшие автомобили, лучшие компьютеры, лучшие самолеты. Их торговый представитель в Нью-Йорке пользуется большим авторитетом, чем президент Соединенных Штатов.

А началось все с малого. Сначала русское издательское ворье принялось печатать книги американских авторов, не выплачивая им ни гроша. И ничего — сошло с рук. Богатая Америка позволила голодным воробышкам запустить клюв в свою тарелку. Потом к власти в России пришла мафия. Она и вовсе перестала считаться с международными законами. Если в основе японского экономического чуда лежала покупка лицензий, то в основу русского легло воровство. Чертежи изобретений выкрадывались из сейфов фирм и корпораций, лучшие американские образцы копировались и продавались за полцены. Передовые идеи Запада схватывались русскими на лету.

Дело в том, что после горбачевской перестройки со всех помоек Европы русские свезли огромное разношерстное стадо старых автомобилей. Год-другой эти реанимированные трупы ползали по разухабистым русским дорогам, а потом начали рассыпаться. Вот тогда-то миллионы русских автолюбителей, восстанавливая этот хлам, и стали первоклассными механиками и электронщиками. Именно благодаря их мастерству и изобретательности в скором времени в России появились чудеса техники, поразившие мир, благодаря которым экономическая мощь России росла со стремительностью ядерного грибовидного облака.

Этот экономический взрыв привел к чудовищной инфляции и спаду в Штатах, в результате чего Норман лишился львиной доли своего состояния. Впрочем, и у самой Америки дела пошли не лучшим образом. С тонущего корабля спасаются поодиночке. Возможно, скоро Вашингтон станет столицей "Разъединенных Штатов Америки" — Техас и Калифорния уже заявили о своих притязаниях на суверенитет.

— Оплакиваете свои миллионы? — с требовательной раздражительностью повторил Морли.

— Нет, сэр, то, что стоит денег, не стоит слез. Извините, я немного задумался.

— Так что вы думаете по поводу происшествия, Норман?

— Думаю, вы нас собрали по другому поводу, сэр.

— Ну почему вы всегда правы, Майк? Неужели вам не противно быть жалким подобием никогда не ошибающегося русского компьютера? Да, джентльмены, забудем на время об оплеухе, я действительно пригласил вас в связи с чрезвычайными обстоятельствами. Наш агент в России сообщает о готовящемся покушении на президента Соединенных Штатов. Все это настолько же серьезно, насколько парадоксально. Преступление назначено на тот день, когда будет сожран последний волкодав. Чушь какая-то! Маразм! Полный маразм! — Морли нервно заходил по кабинету. — Положение осложняется тем, что связь с агентом потеряна. Мы даже не знаем, жив ли он?

— Насколько я понимаю, сэр, это дело Центрального разведывательного управления и Федерального бюро расследований. Вы слышали что-нибудь об этих ведомствах? — произнес Майк, скрывая издевку за подчеркнутой вежливостью тона.

— Не паясничайте, Норман. И ЦРУ и ФБР просят лично вас заняться пропавшим агентом. Поймите, речь идет о судьбе Америки!

Да, Морли не преувеличивал, стоит сейчас убрать президента — и благословенная Америка, подобно бывшему СССР, рассыплется на десяток второразрядных ранчо, в каждом из которых немедленно появится свой ковбой, то бишь президент.

Но где были все эти ЦРУ, ФБР, Госдепартамент и Сенат, когда к ним приходили хорошие русские и предупреждали, к чему может привести пиратское издание в России книг американских авторов? В те времена достаточно было снять телефонную трубку, чтобы проверить информацию, ради которой Норман должен был теперь рисковать жизнью. Нет, Майк не испытывал страха, но он чувствовал себя пешкой в игре политиканов и собственного начальства. Это приводило детектива в бешенство.

В самом деле, знаменитый сыщик был для Морли не более чем послушным игровым автоматом. Однако на сей раз автомат дал осечку, и тогда шеф полиции решил кинуть в него свою последнюю монету.

— Стивен, пригласите мисс Аню, — распорядился он.

В кабинет вошла девушка с ножками кинозвезды. Но глаза! Норман провалился в них как в пропасть. Падая, он ощущал тревожные толчки в сердце, сладкое головокружение и пьянящую сумасшедшую веселость. "Черт побери, если уж падать в пропасть, то пусть она по крайней мере будет бездонной", — подумал Майк.

— Разрешите представить. — Морли поднялся навстречу девушке. — Русская эмигрантка Анна Бок.

Майк недоуменно вскинул брови. Эмигрировать из богатой России в обнищавшую Америку в то время, как американские девушки мечтают уехать если не в Санкт-Петербург, то хотя бы в Архангельск?!

— Не удивляйтесь, Норман. Аня приехала в Америку, чтобы бороться с преступной кликой, захватившей власть на ее родине. Она будет для вас хорошим прикрытием, несмотря на то, что вы и сами говорите по-русски, если вы, разумеется, отважитесь взяться за это задание. — На устах Морли появилась коварная усмешка опытного искусителя.

"Боже праведный! С ней я готов отправиться хоть в преисподнюю", — заплетающимся языком прошептал Майк. Но надо было выдержать марку:

— О’кей! Я сделаю это для Америки, — хмуро взглянув в глаза Морли, сказал детектив.

Из полицейского участка Проныра Гарри выпорхнул с восторгом попугая, удравшего из клетки.

— Гарри! Ты вышел! Дай мне тебя обнять, дружище! Ну, это надо отметить. — Мечтатель Хью стиснул приятеля в объятиях.

— Хью, выпивка за тобой, только не приглашай меня туда, где встречают по одежке, а провожают по чаевым.

— Нет, Гарри, я придумал кое-что получше. Сегодня мы идем лицезреть Героя Бродвея, — заговорщицки подмигнул приятелю Хью.

В центре Манхэттена, на месте трех скупленных по дешевке кварталов, возвышалось потрясающее своей футуристической красотой здание русского торгового представительства. Здесь, за пуленепробиваемым стеклом первого этажа, скрывалось то, на что стоило посмотреть.

— Сейчас, Гарри, — Хью захихикал нервным смешком начинающей проститутки, — сейчас ты это увидишь.

Медленно, как в грошовом театре, поднялся занавес. "Черт меня побери, Хью, это же настоящий снег! Никогда не видел столько снега!" Проныра Гарри разинул рот и, расплющив свой негритянский нос о бронестекло, уставился на открывшуюся картину.

Снег искрился как капли дождя на крышах нью-йоркских автомобилей. Легкая поземка сметала миллионы этих искорок в причудливые сугробы в самом центре изнывающего от жары Нью-Йорка.

— Вот он, вот он! — заволновалась толпа зевак.

— Эй, мистер, из-за вас мне просто ни черта не видно. — Мечтатель Хью привстал на цыпочках, пытаясь выглянуть из-за спины высокого джентльмена в шляпе, надвинутой на глаза, стоявшего рядом со светловолосой девушкой. И тут он увидел Героя Бродвея. Огромный монстр, лишь отдаленно напоминавший волка, опустив голову, медленно шел по сугробам, а навстречу ему, ощерившись для последней схватки, скакал отважный волкодав, верный собачьей клятве предков.

— Один против тысячи! — загалдели уличные букмекеры.

То, что произошло дальше, было безусловно не для слабонервных.

— Идем отсюда, Хью, пока меня не вырвало. — Проныра Гарри повернулся и чуть не бегом направился к ближайшей урне, где уже собралась изрядная очередь из недавних зрителей.

Но не успел он дойти, как в здании представительства открылась неприметная дверь, и на пороге появился подвыпивший русский.

— Добро пожаловать, джентльмены! — радушным жестом он пригласил приятелей пройти. — Для таких парней, как вы, у нас всегда найдется стаканчик виски.

— Мистер, не вы ли подарили мне дистанционную пощечину? — Проныра Гарри расплылся застенчивой улыбкой школяра, приглашенного в пивную директором колледжа.

Высокий джентльмен, мешавший Хью, снял шляпу, открыв кудрявые темные волосы, зеленые глаза и гордый красивый профиль, хорошо знакомый многим из тех, кто был не в ладах с законом. Скомкав шляпу, Майк Норман молча смотрел на подавленную и притихшую Аню.

— Они не жалеют даже зверей, — прошептала девушка.

— Энн, что значит это еженедельное представление? Оно что, должно подчеркнуть мощь и величие России?

— Видишь ли, Майк, в России очень долго вместо "господин" люди говорили "товарищ". Но теперь там другая система обращений, заимствованная у нацистов. Во главе фашистского рейха стоял фюрер — вождь, за ним шли вожди помельче — штандартенфюрер, оберштурмбанфюрер… и самую последнюю ступеньку занимал югендфюрер, то есть вождь малолеток, вожатый. То же самое у нас — главный мафиози, стоящий у власти, это Волк, ниже его — Волчара, потом Волчище… Волчишко. Герой Бродвея — символ, олицетворяющий силу и власть нашего фюрера, главного Волка.

— Кто он, Энн?

— Этого не знает никто, кроме его ближайшего окружения.

— И ты не побоялась всех этих хищников, Энн, ты решила драться?

— Я не одна, Майк. Люди работают по четырнадцать часов за гроши, нет ни свободы совести, ни свободы слова, мой народ стоит на коленях, но кто-то ведь должен первым поднять голову!

— Хотите промочить горло, мистер?

Норман обернулся. Около него стоял невзрачный, как платяная моль, человек с фляжкой, видимо из завсегдатаев.

— Благодарю вас, нет, — рассеянно ответил детектив.

— Жаль беднягу Рэкса. Так звали погибшего сегодня волкодава, — пояснил человек-моль.

— В самом деле? — Майк затаил дыхание.

— Да, теперь у них осталось всего три волкодава — Александр Македонский, Цезарь и Наполеон.

— Если я вас правильно понял, скоро будет сожран последний волкодав? — переспросил Норман, стараясь скрыть охватившее его волнение. Шифровка агента, казавшаяся бредом, приобрела вдруг определенность и смысл.

— Да, мистер, через две-три недели эта бестия оставит Америку без волкодавов.

"Покушение на президента состоится, когда будет сожран последний волкодав". Значит, до преступления осталось две, максимум три недели.

— Идем, Энн, судьбы твоей и моей родины сейчас в наших руках, мы разыщем пропавшего агента, чего бы нам это ни стоило!

Под крылом самолета простиралась щедрая земля России, которая теперь подобно застоявшемуся коню бешено рвалась вперед.

Любуясь профилем спящей в соседнем кресле Ани, Майк размышлял о своей незатейливой жизни донжуана. Кажется, впервые он с благодарностью думал о Господе за то, что он наделил его душою. Сейчас Майку хотелось быть не простым человеком, а поэтом, чтобы рассказать ей о своих чувствах…

— Наш самолет совершает посадку в аэропорту Санкт-Петербурга. Прошу пристегнуть ремни, — миловидная русская стюардесса с эмблемой в виде волчьей пасти на форменной пилотке прервала размышления Нормана.

— Позволь, я поухаживаю, Энн. — Детектив бережно застегнул ремень на тонкой талии девушки.

Город, в котором Майк не был несколько лет, изменился до неузнаваемости. Пропали кооперативные ларьки, назойливо обступавшие станции метро. Зато на каждом углу появились молодчики в черной униформе с нарукавными повязками, украшенными изображением волчьей морды. Сжимая короткоствольные автоматы, они хмуро поглядывали на редких прохожих.

С улиц исчезла автомобильная мелочь — "Лады", "тойоты", "форды" — простым людям было запрещено иметь машины. Лишь изредка бесшумно проносились новейшие черные "Волги" волчар — воплощение технического прогресса и совершенства.

— Пожалуй, здесь у нас меньше шансов попасть под машину, чем в Нью-Йорке, — пошутил Норман. Но его шутка не была принята.

— Я не знаю, что ты сделаешь, Майк, — Аня взглянула на детектива с доверчивостью ребенка, смотрящего на Санта-Клауса, — но если все, что я читала о тебе, — правда, то к вечеру ты найдешь пропавшего агента.

В сиянии прекрасных глаз мелькнуло розовое облачко надежды, и Норман с веселой отвагой канатоходца решил пройти по проволоке самоутверждения.

— Я сделаю это не для России и не для Америки, а для тебя одной, Энн. Для профессионала моего класса это раз плюнуть, — сказал Майк, дерзко искушая судьбу.

— Глупый. — Аня шутливо потрепала его по волосам, и ледяная стена разницы в возрасте, растаяв, тонкой струйкой стекла к их ногам. Так порой искренний порыв сближает больше, чем годы терпеливого ухаживания.

К вечеру Майк вернулся на конспиративную квартиру русских повстанцев со сдержанной улыбкой победителя.

— Энн, агент упрятан в Михайловский замок, — как о чем-то само собой разумеющемся сказал он.

— О Майк! — Аня повисла на шее Нормана, осыпая его звонкими поцелуями.

— Энн! — Теряя голову, Майк целовал глаза, губки и миленькие щечки Ани.

— Майк! Я полюбила тебя задолго до нашей встречи. Я восхищалась твоим благородством и мужеством, утонченностью души. Я собирала твои фотографии из газет. Я приехала в Штаты с тайной мечтой увидеть тебя. Как ты красив! Неужели ты мой, Майк?!

— Неужели ты моя, Энн?!

Майк взял девушку на руки бережнее, чем берут мотылька, и погрузился в тепло русской перины. А когда в белоснежной пене сверкнула голенькая ножка, Норман, прерывисто дыша, коснулся ее губ и замер вдруг, не решаясь совершить святотатство.

— Энн, — прошептал срывающимся голосом Майк, — в этих кружевах ты как Афродита, вышедшая из морской пены! Ты так прекрасна, что у меня слезы наворачиваются на глаза от счастья! Ты так юна, Энн! Я боготворю тебя!

Майк вопросительно поцеловал грудку девушки.

— Да-да! — Екнуло сердечко на языке влюбленных. И Майк слился с прекрасной нимфой в нежное и трепетное существо.

— Майк, клянусь любить тебя всю жизнь! — прошептала, сотрясаясь от страсти, Энн…

Когда все было кончено, помрачневший Майк отвернулся от девушки. На его лице появилось разочарование взломщика, вскрывшего пустой сейф.

— Ты так юна и ты недевственна, Энн!

С болью за раздавленного мотылька Норман разжал объятия.

Михайловский замок величественной громадой возвышался над окрестностями. Воздвигнутый по высочайшему повелению императора Павла Первого, он стал местом его ужасной гибели. Теперь над башнями замка развевался черный флаг с волчьей пастью — здесь была резиденция новых правителей России.

В ночной тиши, неподалеку от замка, кучка русских повстанцев, распустив полы одежды, тесным кругом обступили горелку, не позволяя проблескам огня вырваться наружу. Жадно ловя каждый шорох предательской ночи, они тревожно озирались, словно огнепоклонники, скрывающиеся от стражи. А над их головами все увереннее и туже надувалось черное брюхо аэростата.

— Пора, Майк. — Эдуард Соколов, командор русских, положил на плечо Нормана крепкую руку. — Любой из нас готов сделать это вместо тебя, но не у любого получится. Эти люди — учителя, журналисты, инженеры, а не воины.

— Однако они соорудили неплохой летательный аппарат. — Норман пристегнулся к стропе аэростата. — Эдди, позови Аню, и дайте нам попрощаться, — попросил он. — Энн, — начал неуверенно Майк, — не могу сказать, что у меня никогда не было девственниц, но сейчас я отдал бы их всех за то, чтобы я у тебя был первым. Это не каприз, Энн. Даже самая красивая женщина не может дать больше того, что она имеет, и лишь девушка может дать больше…

— Если бы ты любил меня, Майк, ты не говорил бы так. — Уязвленное достоинство сверкнуло в глазах Ани.

— Если бы не любил, меня бы это не ранило. Прощай, Энн, и, что бы со мной ни случилось, знай, я никого не любил так, как люблю тебя, люблю, несмотря ни на что!

— Прощайте, друзья. — Взмахнув рукой, детектив рассек канат, и аэростат рванулся в черное, как судьба России, небо Санкт-Петербурга.

донеслись до провожающих берущие за душу слова старой каскадерской песни, которую пел Майк.

— Кто дал Норману виски? — пошутил кто-то из русских, но никто не засмеялся, а лишь надменная тишина имперских улиц сдержанно аплодировала детективу.

Оказавшись над крышей замка, Норман бросил якорь-присоску. Аэростат дернулся и застыл в воздухе. По натянутому как струна тросу Майк большим черным пауком стремительно скользнул вниз. Ступив на кровлю, он выпрямился во весь рост — прекрасный и грозный, словно волкодав, ощерившийся для последней схватки. Любовь, ревность, страх и боль — все отступило назад, как это бывает у каскадеров перед трюком. Осталось только победить или умереть.

Обвешанный самым совершенным оружием, какое могла дать повстанческая Россия, Майк нырнул в вентиляционный люк. Фотонные стабилизаторы мягко опустили его на каменные плиты внутренних покоев замка. Не встречая сопротивления, Норман уверенно шел к цели, вскрывая замки лазерным резаком. Оказавшись перед старинной арестантской, Майк тихо позвал агента по имени:

— Арсений!

— Я здесь, — ответил из темноты слабый голос.

Рухнул последний запор, и детектив очутился возле маленького немощного человека, лежащего в углу камеры на куче тряпья.

В ту же секунду со всех сторон ударил яркий свет — ловушка! Обрушив на нападавших шквал огня, детектив подхватил Арсения и ринулся к выходу. Ему удалось прорваться к аэростату. Выстрелив в якорь, он разнес его в клочья. Аэростат резко пошел вверх. Прижимая к себе дрожащего Арсения, Майк посылал вниз точные выстрелы. Внезапно Арсений дернулся и застонал.

— Вы ранены?! — закричал Норман, не слыша в грохоте пальбы даже собственный голос. — Ах черт! — Что-то полыхнуло над головой. Аэростат начал терять высоту. Фотонные стабилизаторы не дали разбиться, но Майка вместе с агентом накрыло оболочкой аэростата, выстрелы смолкли. В тишине было слышно, как клокочет кровь в горле у Арсения.

— Вы слышите меня? — Майк приподнял голову агента. — Что вам известно о покушении? — закричал детектив. — Говорите или будет поздно!

— В сумасшедшем доме под Петербургом содержится человек, он знает все. Его зовут Стернин. Генерал Стернин… — угасающим голосом повторил Арсений.

— Черт бы побрал эти русские имена! Только бы не забыть — Стернин, Стернин, — бормотал про себя осыпаемый ударами детектив.

Его проволокли по двору замка, и он вошел узником в ту самую камеру, куда только что входил освободителем.

Несколько угрюмых дней Норман провел на груде тряпья, где до него томился Арсений. От подстилки пахло порохом и кровью. И Майк никак не мог понять, чья она. Наконец лязгнул засов, и шестеро охранников, опутав детектива цепями, повели его на допрос.

В сумрачном рыцарском зале с мраморными полами и большим портретом императора Павла Первого на стене стоял богато накрытый стол, в конце его, закинув на американский манер ноги на столешницу, сидел сутулый человек с выступающими скулами потенциального убийцы. На нем была черная униформа, украшенная золотой волчьей пастью.

"Очень значительное лицо в иерархии правителей России", — догадался Майк.

— Я представлял тебя другим, — не поднимаясь из-за стола, сказал волчара, с интересом разглядывая детектива. — Мы давно могли тебя прикончить, но ребята захотели посмотреть на тебя поближе.

— Ну и как? — с издевкой спросил Майк.

— Знаешь, ничего, я, пожалуй, взял бы тебя шофером, если ты, конечно, разделяешь идеалы нашего движения. Ведь тебе у нас нравится, правда, Норман?

— Вы — грязное жулье, нажившееся на воровстве чужих книг и изобретений, — брезгливо поморщился детектив.

— Ну, это было давно, — усмехнулся волчара. — Стоит ли вспоминать о таких мелких грешках? И потом, Россию никто не спрашивал. Пришел Большой Волк и сказал, что надо делать.

— Вы — обыкновенное зверье и не скрываете этого. — Детектив кивнул на спинку стула с вырезанной на ней волчьей мордой.

— Что такого? Разве у американских индейцев покровителями племен не были змея, рысь, тот же волк? А орел или лев в гербах цивилизованных стран? Чем один хищник хуже другого? Символика — это мелочи. Мы вытащили Россию из нищеты и междоусобиц, вернули ей достоинство, и нас теперь ничто не остановит. — Волчара включил телевизор.

"Блистательная кличка не помогла Александру Македонскому. Этот волкодав был буквально растерзан нашим Героем Бродвея на глазах потрясенной американской публики. Теперь у Америки остаются всего два боевых пса, способных противостоять ему. Да, русский волк — это вам не американский волкодав, джентльмены".

Спортивный комментатор позволил себе снисходительную улыбку.

Волчара выключил телевизор, и детектив понял, что он отлично осведомлен о цели его визита в Россию.

В эту минуту шорох шелков заставил Нормана обернуться.

— Энн!!! — чуть не вскрикнул он.

Да, это была Аня. В платье из императорского гардероба она казалась прекрасной. Даже не взглянув на Майка, она с кошачьей грациозностью прильнула к мафиози и тут же отпрянула, манящая, как убегающая волна.

— Уберите его! — приказал волчара охране, открывая бутылку шампанского.

Лязгнули цепи, и Майка, как упирающегося волкодава, поволокли прочь из царских покоев.

В мрачном оцепенении Майк лежал на каменном полу камеры, непрестанно думая об Ане. Может быть, именно в этот миг волосатые лапы волчары пощупывают тело возлюбленной. "Как она могла?! Подлая, низкая тварь!" — шептал Майк. — Боже, что со мной?! Я, кажется, схожу с ума!" Верхняя часть черепа, подобно крышке от кастрюли, сдвинулась в сторону. Майк с ужасом ощущал, что его мысли и поступки становятся ему не подвластны, как это бывает только во сне. Последние секунды отделяли его от помешательства.

— Сударь. — Майк вздрогнул. Обернувшись, он увидел человека в белом с обезображенным лицом. Один его глаз висел на ниточке.

— Ваше величество! — прошептал Норман.

— Да, сударь. Перед вами несчастный император Павел Первый. Здесь, в этом замке, я был изувечен и убит самими близкими мне людьми. Вы тоже преданы самым близким и дорогим для вас человеком. Никто другой не в силах разуметь ваши муки, как я. Мне ли не знать, что такое предательство! Я не могу дать вам оружие для борьбы, но я дам вам оружие мести. Всякого, к кому вы обратите нижеследующие слова, постигнут муки более страшные, чем ваши. — В глазах призрака зажегся мерцающий свет. — Запомните эти слова!..

…Очнувшись, Майк попытался вспомнить заклинание призрака, но напрасно.

Спустившись в огромный, ярко освещенный подвал русского торгового представительства, Мечтатель Хью замер на месте.

— Какие люди! Ты посмотри, Гарри, просто негде плюнуть! Рядом с ними мы жалкие молокососы. — Хью опасливо разглядывал сидящих за длинными столами бандитов и прощелыг, жадно поглощавших бесплатное угощение. И впрямь здесь собрались самые опасные люди Нью-Йорка.

— Смотри, Гарри, не наступи кому-нибудь на лапу, — предупредил Хью, осторожно пробираясь вдоль столов в поисках свободного места.

— На всякий случай я приготовлю дистанционную пощечину, Хью.

— Ты с ума сошел, Гарри, приготовь лучше себе гроб!

Найдя наконец свободное место, Хью вцепился в стакан бесплатного виски.

— Эй, черномазый, ты как сюда попал? — Огромный волосатый мужичище свирепо уставился на Мечтателя.

— Извините, мистер, я вошел через дверь, — вежливо ответил Мечтатель.

— Ты считаешь меня дураком? Слышишь, Том, он издевается надо мной!

— Придави его, Джимми, — посоветовал сосед верзилы.

— Извините, мистер, но, по-моему, выпивки и закуски здесь хватит на всех, — миролюбиво сказал Хью.

— Том, этот хмырь считает, что я голоднее его. — Громила медленно поднялся из-за стола, с удовольствием демонстрируя огромные мускулы, подобно тому, как палач перед казнью прогуливается по эшафоту, показывая зевакам остро отточенный топор.

Верзила занес волосатую ручищу над головой Хью, но тут же замер. Звонкая пощечина обожгла его щеку.

— Кто это сделал? Ты, Том? — Неожиданным ударом верзила опрокинул соседа, но и сам получил сокрушительный удар от его приятеля. Вскакивая с мест, чтобы лучше видеть, зрители немедленно превращались в участников потасовки, ибо нет ничего соблазнительнее и справедливее, чем огреть стулом по башке олуха, закрывавшего тебе вид.

— Гарри, не будь дураком, ныряй ко мне под стол. — Хью потянул приятеля за штаны. Штаны дернулись, и Мечтатель Хью с ужасом удильщика, вытащившего крокодила, увидел прямо перед собой разъяренную рожу громилы, пышущую жаждой мщения.

— Дядя, отстань. — Хью ткнул пальцем в выпученный лаз громилы.

— О! О!.. — взвыл от боли несчастный.

Не дожидаясь, пока громила придет в себя, Хью проворной ящерицей метнулся прочь, лавируя на четвереньках между подпрыгивающими и притопывающими ногами.

Вдруг страшный рев, на который не способна человеческая глотка, чуть не лишил Хью сознания. Он выглянул из-под стола и совсем рядом с собой увидел… Героя Бродвея, удерживаемого цепями. Рядом с ним стоял русский.

— Отлично повеселились, джентльмены! — крикнул он в присмиревшую толпу. — Знайте, здесь всегда вам рады. Вы можете спросить: какого черта эти идиоты русские поят нас водкой? Не буду скрывать. Скоро нам понадобятся от вас кое-какие услуги. Не бесплатно, конечно. А сейчас небольшое развлечение, джентльмены! — Лязгнули цепи, и Герой Бродвея, опрокидывая столы и не успевших увернуться людей, бросился навстречу Цезарю. Расправа, мало похожая на схватку, была короткой…

Теперь у Америки оставался последний волкодав — Наполеон. Трагическая развязка событий неумолимо приближалась.

Среди ночи Майк проснулся от сквозняка. Дверь камеры отворилась, и он увидел Аню в волчьей униформе. Или это был только сон?

— Ты ранен, Майк? — Она положила холодную как лед ладонь на лоб Нормана. — Вставай, в нашем распоряжении всего несколько минут. Мне удалось раздобыть ключи.

— Ты спала с этим уродом, Энн?

— Ну вот еще! — вспыхнула девушка.

— Хотелось бы верить. — Норман отвернулся к стене.

— Глупый, я люблю тебя одного, каждая моя клеточка принадлежит тебе, вставай. — Девушка порывисто поцеловала Нормана. — Идем, дорогой. Вчера погиб Цезарь. Теперь в любую минуту может наступить очередь последнего волкодава. Идем, Майк, мы еще не выиграли эту битву.

VI В психушке

Каскадерский прыжок Майка через ограду психиатрической лечебницы не вызвал переполоха у ее обитателей. Больные встретили его появление спокойными сочувственными взглядами, и детектив подумал, что настоящие психи, пожалуй, те, кто живет по другую сторону ограды. Присмотревшись к бредущим навстречу фигурам в длинных халатах, Норман безошибочно узнал в одной из них генерала Стернина. Ни годы заточения, ни уродливая одежда не могли скрыть гордую осанку солдата. Замирая от мысли, что этот настрадавшийся человек волен не поверить ему, Норман заступил ему дорогу.

— Генерал, — начал решительно он, — я из Сопротивления, мне нужна информация о Герое Бродвея. Мне нечем доказать вам, что я не провокатор, разве что этим. — Он показал свои изъеденные пороховой гарью руки. — В начале недели я устроил небольшой переполох в Михайловском замке…

— Так это были вы! — Стернин задумчиво приподнял воротник халата, закрывая страшные следы клыков. — Ну что же, если вы из волков, я не сообщу вам ничего нового, а если из Сопротивления, то надеюсь, хоть чем-то помогу вам.

Из четкого, по-военному краткого, рассказа генерала детектив узнал о рецидивисте по кличке Боб Шкворень, а ныне Верховном Волке, скрывающемся под личиной русского торгового представителя в Нью-Йорке; о свойствах радиоактивной крови зверя, дававшей ему необычайную власть и силу.

Было совершенно очевидно, что покушение на президента всего лишь жалкая часть более обширного плана по захвату Америки с помощью ее преступного мира. Сигналом к его осуществлению станет гибель последнего волкодава. Преступники, собравшиеся якобы на собачий бой, хлынут на улицы, сметая все на своем пути. Сорвать этот план можно, только уничтожив Героя Бродвея. Лишенный радиоактивной крови, Шкворень потеряет свою сверхъестественную власть вожака стаи, и тогда Америка, а затем и Россия вырвутся из его когтей.

… Рассказывая обо всем этом на конспиративной квартире русских повстанцев, Майк нетерпеливо поглядывал на дверь, ожидая появления Ани. Но она так и не появилась…

Не пришла она и в аэропорт, чтобы проводить Майка, отлично зная, что он не может больше оставаться в России ни единого часа. Радио принесло тревожную весть: в Нью-Йорке был растерзан последний из волкодавов — Наполеон.

Простившись с русскими друзьями, Норман, загримированный под араба, с тяжелым сердцем отбыл на родину.

На борту "боинга", возвращавшегося из России в Нью-Йорк, никто, против обыкновения, не читал, не ел, не пил, не разговаривал. Все жадно ловили каждое слово вечерних новостей. А они были ужасными. Банды уголовников, выйдя на улицы, грабили, убивали, жгли. По рассказам очевидцев, их возглавил какой-то звероподобный человек. Одного его слова было достаточно, чтобы десятки бандитов беспрекословно шли на верную смерть. Его власть над ними была просто пугающей.

Аэропорт Кеннеди встретил прибывших страшным грохотом — "боинги" разлетались во все стороны, словно стая испуганных воронов, унося состоятельных американцев подальше от ужасов и пожаров Нью-Йорка.

— Скорее в центр! — Срывая на ходу парик, Майк распахнул дверцу такси.

— Работаю только за рубли, — предупредил полупьяный водитель.

— А пошел ты!.. — Выкинув таксиста из кабины, Норман сел за руль.

— Хью, чтоб мне сдохнуть, твой друг, кажется, сменил профессию. — Проныра Гарри указал на мелькнувшее в окошке такси лицо Нормана.

— И правда! — Черная "Волга" приятелей, развернувшись, понеслась вслед за желтобоким такси.

Впереди мелькнули распахнувшиеся дверцы лавки. Из них высыпала гурьба погромщиков, обвешанных тюками.

— Тормози, Гарри, свои! — завопил Хью.

Но поздно. Расшвыряв грабителей как строй кеглей, "Волга" снова устремилась за Норманом.

— Ну, фараон, сейчас я до тебя доберусь! — Потеряв самообладание, Гарри дал полный газ.

Внимательно следя за приближающейся "Волгой", детектив вышел на прямую, упирающуюся в застекленную витрину русского торгового представительства.

— Газу! Еще! Еще! — В последнюю секунду он развернул машину, хладнокровно наблюдая, как "Волга" в грохоте и звоне разбитого стекла влетела в здание представительства. Оставив такси, Норман бросился вслед за ней.

— Сдаюсь, сдаюсь! — обалдевший от удара Гарри поднял вверх трясущиеся руки.

Но детективу было уже не до него — жуткое рычание заставило Майка забыть о разбившейся машине. Герой Бродвея! Не дрогнув, Майк пошел навстречу ему по боевой тропе погибших волкодавов, протоптанной в искусственных сугробах. Приблизившись к монстру, он выхватил складную русскую рогатину. Щелкнула кнопка. В руках детектива оказалось что-то напоминающее копье с двумя наконечниками.

С ужасным рыком зверь бросился на Нормана. Мелькнуло вытянутое в прыжке тело с разинутой пастью и страшными акульими клыками. Но в ту самую секунду, когда волчьи челюсти должны были мертвой хваткой вцепиться в горло Нормана, он вонзил рогатину…

— Отдохни, приятель. — Майк пнул бездыханное тело зверя. И тут же увидел человека в одежде из черного и золотого, с выступающими скулами потенциального убийцы, того самого, из Михайловского замка. Подбежав к зверю, он упал на колени, ища вожделенную кровь, чтобы, напившись ее, восстановить растраченную в уличных беспорядках энергию. Норман молча взял его за шиворот, как берут нагадившего щенка.

— Как ты смеешь?! Я — Верховный Волк! — Скуластый человек по-собачьи оскалился, пытаясь испугать Майка.

— Идем, Шкворень, все это ты расскажешь в полицейском управлении. — Детектив рывком поставил его на ноги и, подтолкнув в спину, повел к выходу.

"О, если бы я щелкал свои личные проблемы с той же легкостью, с какой решаю глобальные", — усмехнулся про себя Норман.

Этот телефонный звонок в Россию должен был решить все. Майк понимал, что его надежды не более реальны, чем пригоршня солнечных зайчиков, и все-таки снял трубку…

— Привет, Энн, — сказал он, стараясь казаться беспечным.

— Зачем ты звонишь, Майк? — ответил до боли знакомый голос.

— Нам надо встретиться, Энн.

— Я сплю с другим, Майк, ты для меня чужой.

Кровь отхлынула от лица детектива.

— Ты… ты понимаешь, что это подлость, измена? — прошептал потрясенный Майк.

В памяти Нормана возник мерцающий свет в глазах призрака и его магические слова.

— Будь ты проклята! — произнес он самое страшное проклятие возлюбленного и медленно опустил трубку, как опускают пистолет после смертельного выстрела.

Понурив голову, Майк пошел прочь. Обычно осторожный, готовый к неожиданностям, на этот раз он не заметил мелькнувшую впереди тень. И, лишь увидев направленный ему в грудь ствол, понял, что проиграл… Грянул выстрел! За ним второй! Майк покачнулся, упал, погружаясь в непроглядную тьму небытия…