Газпром. Новое русское оружие

Глава 10 Поход на Запад

9 декабря 2005 года в поселке Бабаево Вологодской области был праздник. Вернее, для местных жителей это был ужас – праздник был только для приехавших в Бабаево высоких гостей. В этот день здесь сваривали первый участок газопровода «Грязовец – Выборг», который впоследствии должен стать началом трубопровода «Северный поток», по которому газ пойдет из России в Германию, минуя все транзитные страны.

Корреспонденты государственных каналов российского телевидения приехали в Бабаево за неделю до торжества, уже успели снять все необходимые стендапы на фоне трубы и проговорить в камеру взволнованно-торжественные тексты. В назначенный день к участку трубопровода привезли главу Газпрома Алексея Миллера, премьер-министра РФ Михаила Фрадкова, министра экономики ФРГ Михаэля Глосса, руководителей компаний E.ON и BASF. Чтобы не отморозить уши при тридцатиградусном морозе, высоким гостям пришлось надеть громадные меховые шапки. Началась показательная сварка. Все выстроились в ряд, Алексей Миллер поднял руку и скомандовал: «Давай!»

– Сварочный аппарат заработал и тотчас заглох, – вспоминает Сергей Белов, замдиректора «Сварочно-монтажного треста», который проводил показательную сварку. – Он не работал тридцать семь секунд, пока не запустили по новой. Все эти тридцать семь секунд у меня не билось сердце. Потом трубу все-таки заварили.

Михаил Фрадков, Алексей Миллер и остальные гости оставили на трубе свои автографы, а затем вместе со строителями прошли в прогретый шатер, где были уже накрыты столы – выпивать за успех проекта.

Зато не до выпивки было журналистам. В тот же день специально привезенных журналистов подвели к Алексею Миллеру и он сделал им важное объявление: совет акционеров компании, которая будет строить газопровод в Германию, возглавит бывший канцлер ФРГ Герхард Шредер. Журналисты побежали перемонтировать свои заранее отснятые сюжеты.

Как рассказал нам один из руководителей Газпрома, для самого Миллера назначение Шредера было неожиданностью: эту новость ему сообщил Путин, позвонив за несколько минут до пресс-конференции.

На следующий день, когда гости разъехались, первый стык, сваренный накануне, убрали на склад – и продолжили настоящую работу. На счастье строителей, та зима была очень морозной. Володогодская и Ленинградская области, по которым должен пройти газопровод, – это сплошные болота. Тяжелая техника может подойти к месту строительства только тогда, когда болото замерзает.

– В теплое время года приходится делать лежневки – деревья укладывать в несколько слоев. А то шаг влево, шаг вправо – и все, в болоте, – показывает нам Сергей Белов. – Тридцать лет работаю, а такого сложного участка еще не было. Хотя, с другой стороны, сколько работаю, хорошего участка еще никогда не попадалось. У нас ведь везде: то болото, то опять болото, то вечная мерзлота, то снова болото.

Строительство трубы на его участке, между Грязовцом и Тихвином, уже завершено. Сейчас специалисты из немецкой фирмы TUF вместе с сотрудниками «Сварочно-монтажного треста» проводят гидроиспытания: в трубу закачивают воду и нагнетают давление, чтобы проверить трубу на прочность.

– Вообще-то по плану мы должны были строить два года. Но тут вдруг партия сказала – надо! Планы изменились, и трубу нужно закончить за год. Ну что ж, мы напряглись и построили за год.

– Партия – это Газпром?

– Он, конечно, кто же еще?

Мы едем вдоль газопровода. Вокруг – густой, непролазный лес – тонкие сосны растут так близко друг к другу, что, кажется, протиснуться между ними невозможно. На дорогу то и дело выбегают зайцы. С дороги лениво разбегаются жирные трясогузки.

Выезжаем на берег реки Колпи.

– Вот из этой реки мы берем воду для гидроиспытаний. И трубу мы проложили как раз под ней, – рассказывает Белов.

– А рыба в реке еще есть? – с печальной улыбкой интересуемся мы.

– Рыба? Да мужики постоянно ловят. Тут и хариус, и карп, и сом, и лещей ловят… – Белов становится заметно веселее, – у нас тут живности много. По ночам на стройку лоси заходят, сторожей мне пугают. На этой неделе заходила медведица с малышами. Так что они тут к нам привыкли. Мы тут своими делами занимаемся, к ним не лезем. Да и жители местные тоже к нам привыкли. Мы только за лето три свадьбы сыграли: наши люди знакомятся с местными девушками, семьи создают.

– Ну прямо гусары!

– Точно. Газовые.

Строители обычно живут неподалеку от газопровода – во временных городках, состоящих либо из вагончиков, либо из «бочек» – странных домов, имеющих форму огромных лежащих бочек. В таких городках живут вместе с семьями, по нескольку лет. Детей отдают в ближайшие сельские школы. А когда стройка заканчивается, весь городок переезжает в другое место – вместе с бочками, строителями и их семьями. Детей забирают из их прежних школ и отдают в новые, тоже расположенные вдоль трассы строящегося газопровода, – но уже другого. Их называют «трассовые дети» – многие из них так и вырастают около газпромовской трубы и сами почти всегда идут в Газпром.

– А что, я сам такой. Отец работал в Надыме. Я до девятого класса прожил в «бочке». Некоторые мои школьные друзья по 10–15 школ меняли. А что поделать, такая работа, – рассказывает нам Леонтий Вареца. Сейчас он работает в «Лентрансгазе». И тоже занимается строительством газопровода «Грязовец – Выборг».

С Леонтием мы едем вдоль будущей трассы трубопровода. В Ленинградской области стройка еще далека от завершения. Он с ужасом вспоминает прошлую теплую зиму и говорит, что если в этот раз морозов не будет, проложить трубу по болоту в срок будет нелегко.

Еще одна проблема строителей в Ленинградской области – неразорвавшиеся снаряды. Их то и дело находят вдоль трассы. 60 лет назад здесь проходили ожесточенные бои.

С 1942 по 1944 продолжалась блокада Ленинграда – в городе был голод, а продовольствие подвозили с востока, по так называемой «Дороге жизни». Сейчас почти вдоль той легендарной дороги строится газопровод, по которому и будет поставляться газ в Германию.

По суше труба должна пройти до бухты Портовой, что недалеко от Выборга. Дорога от Санкт-Петербурга туда занимает три часа – и вот уже появляются указатели на Хельсинки. Сразу за Выборгом – граница с Финляндией. Да и город до «зимней войны» 1940 года был финским.

Оставив Выборг позади, всего в паре километров от границы мы сворачиваем в лес. Где-то здесь вскоре должны построить мощнейшую в Европе компрессорную станцию, газ будет перетекать из наземного трубопровода «Грязовец – Выборг» в подводный «Северный поток». Но сейчас еще нет и намека на будущее строительство. Мы кружим по лесу, заезжая то и дело в аккуратные деревушки – никто из местных жителей не знает, где бухта Портовая и что в ней построят. В лесу, вдоль дороги, то и дело попадаются военные блиндажи и окопы – то ли русские, то ли финские, то ли немецкие. Через шестьдесят лет не различишь.

Наконец, выезжаем на берег Финского залива.

– Она. Точно. Бухта Портовая, – узнает Леонтий. – Вот здесь все и построят, отсюда газ пойдет в Европу. Фотографируйте, через пару лет этой красоты здесь уже не будет. Сначала придется взрывать – почва каменистая, иначе валуны вытащить не удастся. А потом начнется строительство.

Пока мы разговариваем, газпромовский фотограф аккуратно выводит краской из баллончика слово «Газпром» сначала на окрестных валунах (которые придется взорвать), а потом и на песке пляжа – только после этого пейзаж ему кажется законченным и он начинает снимать.

Волны приходят и уходят и довольно быстро размывают этот «Газпром» на песке.

Идею строительства газопровода в Европу, который шел бы по дну Балтийского моря, в России обсуждали давно. Еще в 1998 году Рем Вяхирев ответственно заявлял, что этот проект экономически неоправдан и реализация его невозможна. Но почти десятилетие спустя все изменилось. Судьба «Северного потока» окончательно решилась в сентябре 2005 года.

На 18 сентября в Германии были назначены внеочередные выборы в бундестаг. Согласно всем соцопросам, СДПГ федерального канцлера Герхарда Шредера имела минимальные шансы на победу, а сам Шредер был почти обречен потерять свой пост. За десять дней до выборов в Берлин с официальным визитом прилетел президент России Владимир Путин. Ключевым событием этого визита стало подписание соглашения о строительстве «Северо-европейского газопровода» (несколько месяцев спустя его переименуют в «Северный поток»). Соглашение подписывали главы Газпрома, E.ON и BASF, а Владимир Путин и Герхард Шредер осуществляли политическую поддержку. Несмотря на то, что подписание было согласовано заранее, все выглядело так, будто готовили его в большой спешке – чтобы успеть с подписанием, пока не закончился срок правления Герхарда Шредера. Но на это поначалу никто не обратил внимания. А Шредер и правда вскоре проиграл.

Соглашение о строительстве газопровода по дну Балтики произвело на европейскую общественность грандиозное впечатление. Никогда – ни до, ни после – Владимир Путин не был так популярен в Европе. Критика в адрес российских властей вдруг смолкла. В октябре, когда Путин летал на саммит Россия – ЕС в Лондон, его повсюду встречали овациями. Европейские лидеры благоговейно слушали, как российский президент говорил им об энергетической безопасности. И активно соглашались с его предложениями спасти Европу от скорого дефицита газа, который будет грозить континенту после истощения запасов в Северном море.

Даже придирчивые европейские журналисты на какой-то момент размякли. На пресс-конференции в Лондоне французский журналист спросил, не станет ли зависимость Европы от России избыточной.

– Да вам радоваться нужно! Я даже не понимаю, о чем мы говорим! – смеялся в ответ российский президент.

Критиковали новый проект только власти прибалтийских республик и Польши – ведь по проекту трубопровод должен обойти стороной именно их. Президент Александр Квасьневский обозвал соглашение «пактом Путина – Шредера», намекая на его схожесть с «пактом Молотова – Риббентроппа»: два больших соседа вновь поделили Польшу без ее согласия. Но эту критику никто не воспринимал всерьез – она была естественна, с учетом того, что от реализации нового проекта все эти страны теряли ощутимые деньги.

Идиллия продолжалась вплоть до того самого дня, когда в поселке Бабаево состоялась торжественная сварка будущего газопровода. Вернее, до того момента, как Алексей Миллер объявил, что Герхард Шредер назначен председателем комитета акционеров компании-оператора строящегося газопровода North European Gas Pipeline Company (NEGPC). Компанию зарегистрировали в швейцарском городе Цуг, сообщив, что ее комитет акционеров должен будет выполнять функции совета директоров, а войдут в него четыре представителя Газпрома и по два человека от немецких совладельцев NEGPC. Одобренный всеми акционерами председатель комитета Герхард Шредер вошел в него именно как представитель Газпрома.

В Москве совершенно искренне считали, что назначение Шредера – это удачный пиар-ход. Что авторитетный европейский политик теперь сможет с легкостью лоббировать интересы Газпрома в Европе и будет создавать крупнейшей российской компании позитивный имидж. Но вышло почему-то все наоборот.

Почти трехмесячная европейская овация Газпрому моментально закончилась. Неожиданное трудоустройство бывшего канцлера в Газпром у одних вызвало шок, у других – серьезные подозрения. Европейская пресса писала о каких-то тайных связях и договоренностях между Путиным и Шредером. Одновременно все громче зазвучали голоса из Польши и стран Балтии.

В Москве возникла острая необходимость убедить европейцев в том, что транзитные страны, через которые проходит в Европу российский газ, – крайне ненадежные посредники, поэтому сделать ставку на «Северный поток» – в интересах самих же европейцев. И именно в это время разразилась так называемая газовая война между Россией и Украиной.

В Газпроме, вероятно, полагали, будто этот конфликт убедит европейскую публику, что «Северный поток» – вещь важная и нужная, и после его запуска Европа уже не будет зависеть от Украины. В Москве считали, что репутация Украины как благонадежного транзитера будет подорвана, а репутация России как принципиального поставщика станет еще лучше. Однако европейская общественность сделала прямо противоположные выводы.

Когда Газпром в новогоднюю ночь перекрыл газ Украине, первое, о чем подумали европейцы – что на месте Украины могли бы оказаться и они. Европейские потребители просто вспомнили, насколько сильно они зависят от поставок российского газа. В Германии объем импортируемого российского газа составлял 40 % от общего потребления, в Италии и Франции – по 25 %, в Австрии – 75 %, в Словакии и Болгарии – около 90 %, а в Финляндии и вовсе 100!

Европейская пресса взорвалась. «Методы бандитизма и шантажа, к которым прибегает Газпром, напоминают советские времена», – писала британская The Daily Telegraph. «Газпром стал объектом всеобщей критики за то, что грубо отключил газ и использовал голубое топливо в качестве оружия», – вторила немецкая Handelsblatt.

За несколько месяцев Газпром стал общеевропейским пугалом, а работающий на него Герхард Шредер приобрел имидж человека, продавшего душу дьяволу.

Причем чем дальше, тем хуже выглядела его сделка с Газпромом. В апреле 2006 года стало известно, что за месяц до ухода Герхарда Шредера с поста канцлера Германии его правительство предоставило Газпрому гарантии по кредитам KfW Bankengruppe и Deutsche Bank на сумму 900 миллионов евро для строительства «Северного потока». Предоставленные госгарантии позволили бы Газпрому получить кредит под более низкие проценты, чем при обычном оформлении займа, а в случае неплатежеспособности NEGPC – переложить ответственность на правительство Германии. Шредер, правда, уверял, что ничего не знал об этих гарантиях, а Газпром объявил, что не станет брать эти кредиты.

Немецкие парламентарии, в первую очередь свободные демократы и «зеленые», требовали от бывшего канцлера покинуть пост главы комитета акционеров NEGPC. Но Шредер не прислушался. Напротив, вместо этого он продолжил свою работу в качестве пиарщика и лоббиста Газпрома: во всех своих редких публичных выступлениях он старательно прославлял Газпром как надежного поставщика энергоресурсов. Публично подчеркивая, что за свою работу на Газпром получает всего лишь 250 тысяч евро в год, он призывал европейцев «не забывать о гордости русских людей и о русской душе». Он заступался за Газпром, за российские власти и за президента Путина тогда, когда их всюду критиковали. И в Кремле, и в Газпроме искренне считали, что это хороший пиар.

Если бы не появление Герхарда Шредера в числе немцев-менеджеров Газпрома, общественность в Германии, возможно и не стала бы интересоваться, кого еще российский газовый монополист привлекает для работы в своих европейских подразделениях. Однако в 2006 году всех сотрудников Газпрома начали разглядывать под лупой.

Еще одним лицом «Северного потока», его управляющим директором, стал Маттиас Варниг, руководитель российского отделения Dresdner Bank. Американская газета Wall Street Journal утверждала, что Варниг познакомился с Путиным еще будучи офицером «Штази» – в то время, когда будущий российский президент являлся агентом КГБ в Дрездене. Правда, сам Варниг факт столь давнего знакомства с Путиным отрицает.

Затем выяснилось, что он вовсе не единственный человек из «органов» в германском представительстве Газпрома. Как выяснила Die Welt, Ханс-Уве Креер, директор по персоналу Gazrpom-Germania являлся штатным осведомителем «Штази» под кодовыми именами «Роланд Шредер» или «Хартман». Сотрудничал со «Штази» также и финансовый директор Gazrpom-Germania Феликс Штрехобер. Этих фактов хватило для того, чтобы имидж Газпрома стал еще более демоническим: выходило, что Москва, как и в советские времена, пытается взять Германию под свой контроль с помощью «Штази» – но уже не силой своего оружия, а силой своего газа.

Сейчас никаких интервью Герхард Шредер не дает. Он принимает участие лишь в тщательно спланированных мероприятиях, в которых исключен элемент случайной критики.

Через нашего литературного агента мы пытаемся пообщаться с ним в Берлине – он должен приехать на презентацию книги своего давнего друга, статс-секретаря немецкого министерства экологии по фамилии Миллер. Помощники предупреждают, что господин Шредер не готов отвечать ни на какие вопросы. Но после пресс-конференции мы все же начинаем общаться: он мило улыбается, жмет руки – его обаяние длится ровно столько, сколько требуется нам, чтобы сказать, что мы пишем книгу про Газпром. Улыбка тут же исчезает с его лица, он энергично машет руками и бежит к двери в окружении толпы рослых охранников. Бессменная секретарша Шредера, тоже убегая, бросает: «Он никогда этого не сделает».

Проходит неделя, и он снова перед нами. На этот раз в Москве, презентует свою книгу «Решения. Моя жизнь в политике». На пресс-конференции он сидит рядом с председателем cовета директоров Газпрома Дмитрием Медведевым. Шредер заранее договорился с организаторами, чтобы к нему не подпускали журналистов. И предупреждая все возможные вопросы, сам заговаривает про «Северный поток»:

– Этот проект же служит интересам Европы и России! Мы строим газопровод, который будет снабжать российским газом всю Европу. Не знаю, что тут плохого!

Потом следует динамичное подписывание книг, и экс-канцлер скрывается за спинами сотрудников ФСО. Его помощники, заслышав слова «интервью» и «Газпром», крутят пальцем у виска.

Наш литературный агент Галина Дурстхоф тем временем делает еще одну попытку. В своем письме Шредеру она пытается объяснить, что можно, конечно, воспользоваться и открытыми источниками информации, но нам хотелось бы получить информацию из первых рук.

Спустя неделю она получает письмо за подписью Герхарда Шредера, в котором он категорически отказывается от каких-либо интервью на тему Газпрома.

– Не знаю, почему он так себя повел. Может быть, он решил, что вы собираетесь критиковать Газпром? – недоумевает Буркхард Бергман, глава компании E.ОN Ruhrgas и член совета директоров Газпрома.

– Да нет, мы стараемся писать объективно. А как раз его нежелание общаться наводит на мысль, что ему есть что скрывать.

– Ну я даже не знаю. Может, у него есть свои причины?

Буркхард Бергман очень деликатен. Он уже много десятилетий является одним из руководителей Ruhrgas. И в последние десять лет – единственным иностранцем, входящим в совет директоров Газпрома.

Буркхард Бергман был одним из тех, кто стоял у истоков «Северного потока», он входит и в комитет акционеров компании-оператора трубопровода, который возглавляет Шредер. Бергман – большой сторонник строительства «Северного потока».

– Я считаю, что этот проект – очень разумный, и не только потому что E.ON тоже в нем участвует. Газпрому ведь нужно диверсифицировать маршруты транспортировки и не все ставить на одну карту – это один из основополагающих принципов любого предприятия. Проблемы, которые были у России с Украиной и Белоруссией, до сих пор не решены, и я не вижу решения этих вопросов в ближайшем будущем. Nordstream – это решение, которое само напрашивалось. Раньше было два маршрута и необходимо было создать третий, независимый от двух первых.

– Все говорят, что «Северный поток» хорош тем, что избавляет Газпром от транзитных издержек. Но ведь это не так, – возражаем мы. – Газпрому придется платить и компании-оператору, которая будет обслуживать газопровод, и Германии – потому что в этом случае именно она станет транзитером для остальных европейских стран, куда Газпром намерен поставлять газ.

– Вы правы, если говорить о транзите газа через Германию в Великобританию – за это придется платить дополнительные деньги, – отвечает Бергман. – Зато нет никакого риска срыва поставок. В Германии есть гарантия, что транспортировка будет выполнена. И в этом отличие от ситуации на Украине. Там на ситуацию влияют два фактора. Во-первых, Украина хочет получить газ для своего потребления по более низкой цене. Здесь, в Германии, такой проблемы не стоит. Вторая проблема в том, что, по мнению Газпрома, газотранспортная система на Украине не может обеспечить сохранность газа.

Бергман слишком деликатен, чтобы сказать прямо: по мнению Газпрома, Украина ворует газ.

– Прокладывать газопровод на дне – это, конечно, дороже, чем строить газопровод по суше. Но транспортировка через Балтийское море – всего 10 процентов от стоимости продажи в Западной Европе. А значит, он выгоден, – уверяет Бергман.

Даже в России не все так думают – включая бывших менеджеров Газпрома. Александр Рязанов, в недавнем прошлом зампред правления, курировавший «Северный поток», считает, что экономическая целесообразность проекта сильно уступает политической.

– Довольно дорогой проект, политический. Но нужен он, конечно, только потому, что мы им давим и на Белоруссию, и на Украину. Если бы у нас была ясная ситуация с транзитом через Украину или Белоруссию, то никакой Nordstream был бы не нужен, – говорит Рязанов.

А Буркхард Бергман улыбается. Мы сидим в его кабинете, на шестом этаже офиса E.ON в Эссене. За огромными окнами его кабинета видны две старые кирхи и желтые деревья с облетающей листвой. Бергман улыбается, но совершенно спокойной и отстраненной улыбкой. У него тоже осень – через полгода он уходит на пенсию. В феврале 2008 года, в связи с достижением 65 лет, Бергман должен оставить свой пост. И главным связным между Европой и Газпромом вместо уважаемого ветерана Бергмана станет кто-то другой.

– И, кстати, – продолжает он, – никто не заставляет Газпром транспортировать газ в Великобританию. Если это окажется невыгодно, слишком дорого, то и не надо. На мой взгляд, большей проблемой является то, сколько газа нужно и можно поставлять в собственных интересах. Если на рынке будет избыток объемов поставляемого газа, это приведет к снижению цены. А в данный момент в Великобритании наблюдается именно такая ситуация – оптовая цена там ниже, чем в Германии. Поэтому многое зависит от того, является ли правильным собственное планирование экспортных объемов.

Именно с Великобританией было связано одно из первых европейских разочарований Газпрома. В Москве довольно долго не замечали ухудшения отношения европейцев к Газпрому. В январе 2006 года, когда газовая война с Украиной поутихла, а к продолжающейся критике в адрес «продавшегося Газпрому» Герхарда Шредера в Москве не прислушивались, Газпром начал свою первую мощную попытку расширения на Запад. Зампред правления Газпрома и гендиректор «Газэкспорта» Александр Медведев 22 января 2006 года в интервью Guardian заявил, что Газпром намерен довести свою долю на британском рынке до 20 % за счет Centrica – компании, контролирующей 63 % внутреннего газового и 23 % энергетического рынков Великобритании. Столь прозрачный намек топ-менеджера Газпрома вызвал в Британии ажиотаж. Котировки акций компании Centrica моментально подскочили на 8 %. Через две недели заместитель Медведева Александр Шкута вновь публично признал факт интереса Газпрома к покупке Centrica. Стоимость компании выросла еще на 8 %.

Переговоры Газпрома и Centrica находились только на начальной стадии, а сделкой уже обеспокоилось правительство Великобритании. За первые три месяца 2006 года британские министры провели восемь совещаний, посвященных угрозе предстоящего поглощения Газпромом крупнейшей газовой компании страны. Правительство пришло к выводу, что для блокирования потенциальной сделки нужно будет вносить изменения в законодательство Великобритании.

Летом премьер Тони Блэр заявил, что британские власти не должны препятствовать сделке между Газпромом и Centrica. Но это было уже не слишком важно. Переговоры к тому времени зачахли.

Газпром явно не собирался покупать компанию за деньги, особенно после того, как ее стоимость так выросла. В Москве были уверены, что в Европе все еще очарованы «Северным потоком» и за перспективу принять участие в проекте могут отдать многое. Газпром обещал включить в проект компанию из той страны, которая пустит его в свои газораспределительные сети. Поэтому менеджеры Газпрома считали, что Centrica должна быть счастлива отдать Газпрому свои акции, поменяв их на право поучаствовать в проекте Nordstream. Но ни британские СМИ, ни британские министры, ни деловой мир не были рады перспективе появления в Британии российского газового монополиста.

После неудачи в Британии доступ к конечному европейскому потребителю стал идеей фикс для Газпрома. Менеджеры компании признавались, что хотят быть поближе к газовым плитам рядовых европейцев. Но подобные амбиции европейские власти сразу сочли политическими: если Газпром возьмет под свой контроль поставку газа в каждый европейский дом, он сможет навязывать европейцам любую цену. В этом случае зависимость Европы от Газпрома, а значит и от Кремля, станет почти абсолютной. После перекрытия газа Украине европейцы перестали доверять Газпрому.

В апреле 2006 года немецкий концерн BASF, один из партнеров по «Северному потоку» согласился с условием Газпрома. На российско-германском саммите в Томске Газпром и BASF в присутствии канцлера Ангелы Меркель и президента Владимира Путина подписали рамочное соглашение, которое увеличивало долю российского газового монополиста в газораспределительных сетях BASF в обмен на доступ BASF к Южно-Русскому месторождению. Изначально планировалось, что одновременно аналогичная сделка будет заключена и со вторым партнером Газпрома по Северному потоку, концерном E.ON. Но E.ON сначала затягивал, а потом отказался выполнять это условие.

Глава E.ON Ruhrgas Буркхард Бергман старается избегать резких выражений и, конечно же, отрицает то, что европейские компании не пускают Газпром в распределительные сети, опасаясь поставить правительства своих стран в зависимость от русского газового монополиста. Однако Бергман считает, что скупка распределительных сетей в Европе невыгодна самому Газпрому. По мнению члена совета директоров российского газового гиганта, Газпрому нужно заниматься своими проблемами, прилагать все усилия для того, чтобы разбираться с внутренними трудностями, а не пытаться одним махом покорить Европу.

– Газпром, конечно, должен иметь полную свободу и возможность продавать свой газ рядовым потребителям. Но пусть только они смотрят на это не с идеологической, а с экономической точки зрения. Мир изменился, и на конечного потребителя можно выйти и опосредованно: через систему распределения третьих фирм. Тарифы регулируются, в том числе и ЕС, так что сегодня нет опасности и риска не получить доступа к конечному потребителю. Надо задаться вопросом, почему сегодня другие крупные производители не пошли по этому пути. Statoil, Exxon, Shell сейчас не покупают, а продают свои транспортные системы. Для Газпрома было бы разумнее инвестировать в добычу газа, чем в продажу или выход на конечного потребителя. Как член совета директоров Газпрома, я считаю, что компании в первую очередь надо обеспечивать свою экономическую эффективность.

Бергман делает долгую паузу. Из готического собора, который виднеется в окне у него за спиной, слышится колокольный звон.

– Вопрос в том, что важное и что первостепенное. Я считаю, что для Газпрома – это добыча, реконструкция и санация сетей. Поэтому я большой сторонник вложения капиталов внутри России.

Мы спрашиваем, насколько рациональны те крупные инвестиции, которые делает Газпром внутри России. И Бергман, конечно, говорит, что они вполне разумны.

– Например, Сахалин. Приобретение долей в Сахалине, конечно, окупится. Это экономически целесообразно и разумно. Правда, надо отметить, что срок финансирования этих проектов очень долгий, доходы начнут поступать довольно поздно, и в связи с этим сильно возрастет задолженность Газпрома. Пока еще все это приемлемо, но в будущем это перерастет в ограничивающий фактор.

Бергман, как и положено члену совета директоров Газпрома, говорит о Сахалине осторожно. Между тем для европейцев то, что произошло на Сахалине в июне – сентябре 2006 года, стало важным символом их отношения к Газпрому.

Летом 2006 года Европа по-прежнему смотрела на Газпром с недоверием и подозрением. А в Москве как раз возникла обида на европейцев за их недоверчивость и подозрительность.

25 июля 2006 года Минприроды начало проверку деятельности оператора проекта «Сахалин – 2» компании Sakhalin Energy, 55 % акций которой принадлежит англо-голландскому концерну Royal Dutch Shell, остальные доли – японским Mitsui (25 %) и Mitsubishi (20 %). Российские власти говорили, что «проект опасен для окружающей среды», и 18 сентября глава Минприроды Юрий Трутнев подписал приказ, отменяющий положительное заключение экологической госэкспертизы проекта «Сахалин – 2», принятое в 2003 году. Иностранные СМИ обвинили Газпром в использовании административного ресурса с целью выдавить конкурентов из России. Доля Shell вскоре была выкуплена Газпромом.

Почти одновременно с Сахалином был решен и вопрос Штокмановского месторождения. В течение трех лет Газпром заманивал европейцев и американцев к участию в разработке этого проекта. Норвежские Statoil и Hydro, французская Total и американские Chevron и ConocoPhillips боролись за право стать партнерами Газпрома. Но жестокая осень 2006 года все повернула иначе. 9 октября глава Газпрома Алексей Миллер объявил, что Штокман не достанется никому. Из него будут осуществляться поставки газа по новому трубопроводу в Германию, а разрабатывать его будет сам Газпром. Это было похоже на пощечину.

Вскоре Владимир Путин еще раз пытался показать Европе, что несложившиеся отношения можно склеить.

В декабре 2006 года российский президент в ходе визита в Германию предложил Ангеле Меркель не только переориентацию почти всего (до 55 миллиардов кубометров из 70 возможных) газа Штокмана на Германию, но и «энергетический пакт». Фактически Германии предлагалось стать европейским центром дистрибуции газа: Газпром должен был поставлять газ, Германия – распределять и продавать. Ангела Меркель вежливо согласилась принять газ, но об «энергетическом пакте» не было сказано уже ни слова. Зато спустя месяц Ангела Меркель договорилась о создании энергоальянса с Францией – но без России.

Любовь между Европой и Газпромом закончилась. В качестве плодов этой недолгого и скандального романа на руках у Газпрома остались едва начатый «Северный поток» да Герхард Шредер за 250 тысяч евро в год.

Все то время, пока Газпром и Западная Европа выясняли отношения, внимания на Восточную Европу почти никто не обращал. А тем не менее Польша и страны Балтии продолжали активно выступать против проекта «Северного потока», заявляя, что на дне Балтийского моря имеются захоронения химического оружия, оставшиеся там еще с Первой мировой войны. Их реплики, в общем-то, никого не пугали. Но потом неожиданная помощь противникам «Северного потока» пришла со стороны Москвы.

Один из самых ощутимых ударов по реализации проекта «Северный поток» удалось нанести самой маленькой из прибалтийских стран – Эстонии. Летом 2007 года эстонские власти не дали согласие на то, чтобы труба проходила в эстонских территориальных водах.

Другого ответа от эстонских властей было трудно ожидать – Россия сама едва ли не вынудила ее отказать. Как нарочно, буквально за месяц до принятия Таллином это важного для Газпрома решения, между Россией и Эстонией разразился грандиозный конфликт.

Еще в 2006 году в Таллине стали предлагать перенести памятник советскому воину-освободителю (так называемого Бронзового солдата) с одной из центральных площадей города на мемориальное кладбище. Проблема обсуждалась целый год, который оказался в Эстонии предвыборным – одни партии пошли на выборы под лозунгом переноса Бронзового солдата, другие (ориентирующиеся на русскоязычных) – выступали против.

Выборы прошли: те, кто хотели передвинуть памятник, победили. И вскоре они начали реализовывать свои планы.

Вот тут-то стали происходить странные вещи. В России перенос Бронзового солдата вдруг вызвал колоссальный резонанс – намного больший, чем в свое время снос Берлинской стены или памятника Феликсу Дзержинскому на Лубянской площади. Больше пятнадцати лет российская общественность совершенно не интересовалась событиями в сопредельных республиках – тем более в не входящей в СНГ Прибалтике. Но в апреле 2007 года российские телеканалы вдруг обратили все свое внимание на Эстонию, а подразделение администрации президента РФ, отвечающее за связи с соотечественниками, стало активно помогать русскоязычным организациям в Эстонии, в первую очередь радикальным.

26 апреля 2007 года, в тот день, когда памятник перенесли, начались события, которые напугали многих европейцев едва ли не больше, чем предыдущие газовые конфликты. Сначала митинг противников переноса памятника в Таллине перерос в грандиозный ночной погром. А потом в Москве молодежная группировка «Наши» взяла в осаду эстонские посольство и консульство, а вместе с ними и целый квартал в центре российской столицы. Молодые люди несколько раз нападали на машину посла Марины Кальюранд и сожгли флаг на посольстве. Они взяли на себя контроль над всем кварталом: почти круглосуточно изводили громкой музыкой сотрудников посольства, а заодно и жителей близлежащих домов. Милиция равнодушно взирала на это со стороны.

Новости, передаваемые по российскому телевидению, напоминали военные сводки: создавалось впечатление, что переносом памятника из одного места в другое Эстония (самое маленькое из государств, граничащих с Россией как по площади, так и по численности населения) объявила России войну. Впервые Россия оказалась в состоянии прямого конфликта со страной, входящей в Евросоюз.

Страсти улеглись только к середине мая, уже после Дня Победы. С какой целью проводилась эта идеологическая кампания, так и осталось непонятным. Возможно, единственным ее последствием стал убыток в несколько миллиардов долларов, понесенный Газпромом. Поскольку вскоре после конфликта Эстония отказалась предоставить свое дно под «Северный поток». Любопытно, что почти все специализированные ведомства, опрошенные эстонским правительством, стараясь воздержаться от политики, рекомендовали дать добро на прокладку трубопровода. Однако благодаря Бронзовому солдату и шумихе вокруг него, сделка сорвалась, и Газпрому пришлось начинать переговоры с Финляндией о прокладке трубы по ее территориальным водам. Финское дно имеет более сложный ландшафт, кроме того, отказ Эстонии означал годовую задержку в начале строительства – Газпрому пришлось дожидаться следующего лета.

Свою роль в российско-эстонском конфликте сыграл и Герхард Шредер. Он, видимо, по просьбе своих российских партнеров был едва ли не единственным европейским политиком, который выступил с яростной критикой действий Таллина, заявив, что перенос Бронзового солдата противоречит всем мыслимым законам. Подобное заявление он сделал как раз накануне намеченного визита в Таллин, где должен был обсудить с премьером Андрусом Ансипом предстоящую прокладку трубы. Ансип в ответ от встречи демонстративно отказался, и переговоры так и не состоялись.

– Отказ Эстонии приведет, скорее всего, к задержке, а не к невозможности строительства. Проект будет реализован, – уверяет нас Буркхард Бергман.

В офисе E.ON, совсем неподалеку от кабинета Бергмана, слышна русская речь.

– Это люди из Газпрома. Они часто приезжают к нам в Эссен на стажировку. У нас развитые программы обмена, – объясняют нам.

Всего в восьми минутах езды от Эссена находится Гельзенкирхен. Там «людей Газпрома» еще больше. По улицам города расхаживают добропорядочные немцы в футболках с гордой надписью Gazprom.

Гельзенкирхен – одно из немногих мест в Европе, где Газпром, наверное, искренне любят. Газпром является главным спонсором местной футбольной команды «Шальке 04».

– Ну, конечно, раньше мы тоже ничего не знали про Газпром. Думали, это русская мафия, – рассказывает директор отдела маркетинга футбольного клуба «Шальке 04» Андреас Штайнигер. – Но потом, когда они приехали сюда, мы поняли, что они нормальные бизнесмены, это прозрачная европейская компания, которая умеет работать.

– А почему Газпром из всех немецких футбольных клубов выбрал именно ваш?

Андреас смущенно улыбается и начинает пересказывать те слова, что говорят в таких случаях менеджеры Газпрома:

– Ну, Газпрому близки наши ценности, те традиции, которыми сильна наша команда. Мы больше всего ценим трудолюбие. Гельзенкирхен – это город шахтеров, и в начале века, когда клуб только создавался, в футбольной команде играли горняки. Мы с утра до вечера работаем, добываем уголь. Газпром – добывает газ. Именно поэтому они нас и выбрали.

На самом деле история сближения Газпрома и «Шальке 04» чуть более запутанная.

Штайнигер признает, что первым русским, который проявил интерес к «Шальке 04», был глава «Лентрансгаза» Сергей Фурсенко. В Германии о нем знают еще то, что он президент футбольного клуба «Зенит», ставшего в 2007 году чемпионом России, а в России – что он брат министра образования и науки России Андрея Фурсенко и давний друг президента Путина. Фурсенко якобы обратил внимание на то, что у «Шальке 04» и «Зенита» одинаковые цвета.

Было это еще в начале 2006 года, в тот момент, когда имидж Газпрома в Европе стремительно ухудшался. В Газпроме этого не видели и не хотели в это верить. Но поверить пришлось, и возникла идея улучшить свои позиции за счет футбола. Топ-менеджеры Газпрома вспомнили Романа Абрамовича, который благодаря статусу владельца «Челси» стал британской знаменитостью, и захотели сделать Газпром коллективным Абрамовичем. Однако купить футбольный клуб по правилам УЕФА Газпром не мог, поскольку у него и так уже есть футбольный клуб «Зенит». Одному владельцу, по правилам, не могут принадлежать две команды, имеющие возможность встретиться в одном турнире, например, в кубке УЕФА. Это значит, единственным выходом было взять клуб под свою спонсорскую опеку.

Доподлинно известно (по крайней мере, так уверяют в Гильзенкирхене), что решение Газпрома взять из всего множества европейских клубов под опеку именно «Шальке 04» было принято после телефонного разговора Сергея Фурсенко и Герхарда Шредера. Президент «Зенита» просил бывшего германского канцера связать его с руководителями футбольных клубов бундеслиги, в том числе и «Шальке 04». Но проблема в том, что Герхард Шредер – вовсе не болельщик команды из Гельзенкирхена. Причем это еще мягко сказано. Всем в Германии известно, что любимый клуб Шредера – дортмундская «Боруссия». А «Боруссию» и «Шальке 04» связывает давняя лютая ненависть. Соперничество двух клубов – принципиальное, и их фаны обязаны друг друга ненавидеть.

И тем не менее Шредер дал Фурсенко именно телефон президента «Шальке 04» Клеменса Тенниса. И без того раскритикованный немецкими СМИ бывший канцлер понял, что если он сведет Газпром к своему любимому футбольному клубу, то от обвинений ему будет уже никогда не отмыться. И он предпочел пойти от противного, посоветовав Газпрому свой самый нелюбимый клуб – чтобы никто не упрекнул его в пристрастности.

Летом того 2006 года в Германии проходил Чемпионат мира по футболу. Среди прочих болельщиков, приехавших посмотреть на матчи, были и топ-менеджеры Газпрома во главе с Алексеем Миллером. Сборная России на тот чемпионат не попала, а болеть за Украину спустя полгода после «газовой войны» они, видимо, сочли слишком циничным.

Смотреть футбол болельщики из Газпрома пошли как раз в Дортмунде – городе, где играет любимая Герхардом Шредером «Боруссия». Оттуда Алексей Миллер доехал до соседнего Гельзенкирхена, посмотреть на стадион и на команду. Вскоре все было решено.

Подписание договора между Газпромом и «Шальке 04» было решено отложить до осени – до тех пор, когда президент Путин приедет с визитом в Германию. Но к осени отношения Газпрома и Европы ухудшились.

10 октября 2006 года, через три дня после своего дня рождения и на следующий день после объявления о том, что Газпром будет разрабатывать Штокман самостоятельно, Владимир Путин приехал в Дрезден. В город, в котором когда-то служил. Переговоры с Ангелой Меркель прошли не слишком успешно, но все же Газпром объявил о намерении спонсировать «Шальке 04». Владимир Путин предложил Ангеле Меркель совместно принять участие в подписании соглашения между Клеменсом Теннисом и Сергеем Фурсенко. Но Ангела Меркель отказалась, решив, что не будет делать Газпрому дополнительного пиара. Владимир Путин благословил Газпром и «Шальке 04» единолично, заявив, что «слухи о том, что Газпром может купить эту футбольную команду, должны рассеяться», потому что если бы Газпром и вздумал что-то покупать в Германии, так сразу всю бундеслигу.

Сейчас вокруг стадиона Veltins-Arena, на котором играет «Шальке 04», развеваются флаги Газпрома. Одна из трибун называется «трибуной Газпрома», а среди частных лож, которые принадлежат спонсорам команды, есть и ложа Газпрома. Хотя она отнюдь не самая центральная и не самая большая – болельщики из Москвы и Санкт-Петербурга приезжают поболеть за «Шальке 04» нечасто.

Но самое главное – слово Gazprom теперь красуется на груди всех футболистов команды, и в своей сине-белой форме футболисты действительно совершенно не отличаются от игроков «Зенита». Если не всматриваться, то и Гельзенкирхен местами начинает напоминать российский город.

Мы обходим владения клуба «Шальке 04». Здесь всего четыре футбольных поля, включая главную арену. На двух из них тренируются юношеские команды. Мимо нас с криками пробегают маленькие футболисты лет шести – на каждом из них красуется фирменная футболка «взрослого» «Шальке 04» с надписью Gazprom.

– Вы знаете, нас в действиях Газпрома очень подкупает то, что ему от нас ничего не надо, – радуется Андреас Штайнигер. – Мы точно знаем, что он не хочет купить клуб – ну хотя бы потому, что клуб невозможно купить. У него нет владельца. Он принадлежит тридцати тысячам членов клуба, нашим болельщикам. Газпром никак не хочет повлиять на политику клуба – не вмешивается в то, каких игроков мы покупаем, а каких продаем. Он даже не требовал для себя места в совете директоров. Это очень хорошо. Я надеюсь, наше партнерство продлится еще очень долго. Контракт заканчивается в 2010 году, но я думаю, что мы будем продлевать его и дальше.

Слово «Газпром» появилось на официальной символике клуба всего лишь полгода назад, а в сувенирном магазине «Шальке 04» уже полно плюшевых медвежат в сине-белой форме и надписью «Газпром».

– Почем медвеженок?

– Восемь с половиной евро. А вы из России? Покупайте, это же ваш, русский медведь.

Оказывается, в Европе вполне могут любить русских медведей. Если они плюшевые.