Где обитает любовь

11

Ведьмы не горят и в воде не тонут. Огонь ее не берет.

— А нашего господина Господь уберег. Он сам был в огне, а ее зачем-то схватил на руки и спас. Ей бы лучше сгореть живьем — самое справедливое было бы для ведьмы наказание.

Голоса женщин, говоривших по-английски, доносились до нее сквозь пелену забытья.

Время текло нестерпимо медленно — все дни и ночи были бесконечными, — и Элен никак не могла различить, когда ночь сменяется днем.

Почему ее так мучит жажда и почему так жжет рана? Ей смутно виделось чье-то лицо, и этот человек подавал ей питье и тихо произносил какие-то успокаивающие слова.

Она едва могла раскрывать спекшиеся губы, чтобы проглотить хоть каплю, но он мягко настаивал и добивался своего.

Это был не отец ее — у голоса был странный, чужеземный акцент… Но где же тогда отец? И куда подевалась Тангуин? Только отец и Тангуин могли помочь ей, если только они вернутся из небытия.

На утро третьего дня Элен пробудилась от беспокойного сна, все еще одурманенная вином с какими-то травяными настоями, которыми ее щедро поили. Голова ее раскалывалась от боли, горло пересохло.

Приподнявшись на постели, она дотянулась до кувшина, стоящего на столике. Дрожащими руками она поднесла его ко рту, пока не напилась всласть, и поблагодарила неизвестно кого, что живительная вода оказалась под рукой.

Комната кружилась перед глазами. Элен вновь уронила голову на подушку, пытаясь вспомнить, где она и что с ней происходит.

И воспоминания внезапно накинулись на нее, как стая взбесившихся волков. Отец мертв, брат и жених тоже погибли в бою, мать умерла, и где Тангуин — одному Богу известно. А она — узница английской крепости и жива лишь по милости Ричарда Кента, злейшего врага своего, на жизнь которого неудачно покушалась.

С глухим стоном Элен вновь выпрямилась и, приподняв рубашку, начала осматривать свои раны. На ожогах сошли волдыри и появилась свежая розовая кожица, порез на бедре тоже начал затягиваться. Она будет жить, если только ее не замучают до смерти за покушение на английского наместника.

А как же Оуэн? Ведь она не использовала единственный шанс спасти Оуэна! Стоит ли ей припасть к ногам Ричарда и молить… о чем? О себе или о нем? Сможет ли она сторговаться с Ричардом Кентом, заплатив любую цену, но опять же за что? За свою никчемную жизнь или за Оуэна? Боже, сколько времени она потеряла, пребывая в забытьи!

До слуха ее донеслось бормотание за дверью, и женщина с подносом вошла в комнату. Дымящаяся миска густого горячего супа и кувшин со свежей водой — вот что предназначалось на этот раз для Элен.

Обе посудины с грохотом были поставлены служанкой на столик возле кровати.

Элен с какой-то слабой надеждой глядела на женщину. Насупленная, с сурово поджатыми губами, служанка явно не желала общаться с узницей. На вопрос, заданный по-французски, сколько Элен спала, женщина ничего не ответила. Хуже того, она его словно бы не слышала. Молча служанка повернулась к двери, собираясь уходить.

— Подожди, пожалуйста! — воскликнула Элен по-английски и на смеси двух языков повторила свой вопрос. Вдобавок она поблагодарила за то, что женщина ухаживала за ней, приносила еду и питье.

Служанка подняла руку вверх, растопырила пальцы и загнула два из них.

— Три дня, не считая сегодняшнего, ты была в лихорадке. И тебе, ведьма, повезло, что Ричард Бассет не оставил тебя подыхать, как ты того заслужила.

Распахнув дверь, чтобы уходить, она перекрестилась.

— Боже, спаси нас от этих подлых дикарей!

Три дня! Элен проводила взглядом уходящую женщину, с трудом веря ее словам.

Впрочем, раны и ожоги стали затягиваться — разве это не доказательство?

Усилием воли заставив себя подняться, Элен, пошатываясь от слабости, подошла к оконной амбразуре, подставила стул, с трудом взобралась на него. За бревенчатым частоколом простирался обширный луг, покрытый зеленой травой, напоминающей мягкий, изумрудного цвета бархат. Закатное солнце золотило его своими лучами. Никакого движения не было заметно — маленькое укрепление Бофорт словно бы пребывало в спячке.

Наверное, прошли не минуты, а часы, но Элен не услышала ни голоса Ричарда, ни вообще ничьих мужских голосов. До третьего этажа деревянного укрепления, где она была заточена, не доносилось никаких звуков.

И тогда последнее и самое пугающее воспоминание вспыхнуло в ее мозгу. Ричард решил выполнить свой план и отправился ловить Уэльского Лиса.

Странно, но при этой мысли она не завопила, не зарыдала. Она сделала все, что могла, но сил ее не хватило, чтобы свершить задуманное. Раз так, она будет покорно ждать решения своей судьбы, какой бы печальной она ни была.

Еще два дня и две ночи она почти полностью провела на коленях, умоляя всех святых покровителей Уэльса спасти Оуэна.

Третий день близился к концу. Сумерки сгущались за окнами. Элен уже думала, что скоро сойдет с ума, когда стук копыт и ржание коней донеслись до нее, а затем и голоса людей.

Крепостной двор мгновенно ожил, наполнился шумом. Окно, выходящее во внутренний двор, было забито досками, что остались еще с зимы.

Элен отчаянно боролась с деревянной преградой, ломая отросшие ногти, но безрезультатно. Она пробовала использовать как рычаг ножку стула и вновь потерпела неудачу.

Высоко задрав ногу, она подпрыгнула и с силой ударила ставень, как кобылица копытом. Трещина прошла по доске. Отломав щепки, Элен заглянула в образовавшееся узкое отверстие, но тут же головокружение свалило ее на пол.

Это был не обморок, просто она исчерпала все свои силы. Однако охранник — оказывается, был безмолвный охранник, оставленный Ричардом дежурить возле ее двери, — заслышав удары и треск ломаемого дерева, ворвался в комнату.

Он грубо потащил ее прочь от амбразуры, но это неожиданное нападение мужчины вновь вдохнуло в нее волю к сопротивлению.

Тяжелое тело охранника от ее толчка отлетело прочь, а сама она устремилась опять к амбразуре, подставила стул и приникла к узенькой, стоившей ей таких усилий щелочке.

Тесный двор крепости быстро заполнялся всадниками на храпящих лошадях. За ними в ворота въезжали одна за другой тяжелые, запряженные волами повозки. Их колеса с грохотом переваливались через бревенчатый настил. Лошадей и устало понурых волов распрягали и отводили в конюшни. Люди возбужденно переговаривались, то и дело раздавался смех. Царил всеобщий хаос, но в нем ощущался радостный настрой после победоносного, удачно закончившегося похода.

Элен колотила дрожь страшного предчувствия. Сжав побледневшими от напряжения пальцами край пробитого ставня, она вперила взгляд в золотовласого рыцаря, на голову выше ростом многих из его людей. Алая вспышка ударила ей в глаза, когда Симон, спешившись со своего серого жеребца, гордо развернул знамя господина.

Юноша направился к одной из повозок, и сердце Элен откликнулось на это движение, будто совсем перестав биться.

Ричард встал возле повозки, чтобы лично наблюдать за размещением раненых… Несколько человек осторожно подняли носилки, на которых покоилось неподвижное тело, завернутое в пропитанное кровью одеяло.

Элен на какое-то мгновение зажмурила глаза в приступе слабости.

Оуэн… это Оуэна они сейчас пронесут через крепостной двор. Зачем они потратили столько усилий, чтобы доставить его тело с места подлой засады сюда, в крепость? Чтобы поиздеваться над поверженным врагом и попировать над его трупом? Значит, Ричард не выполнил волю своего короля?

Эдуард Английский хотел, чтобы ему представили Лиса живым, желал сделать его казнь и предсмертные муки показательными для всех будущих вождей уэльского сопротивления.

Элен было очень плохо — силы почти оставили ее. Но ей не терпелось переговорить с Ричардом. Знает ли он, что Оуэн и есть тот легендарный Рыжий Лис? Она будет все отрицать, будет клясться, что это один из ее дядюшек, родственник в третьем колене. Ричард должен ей поверить — она убедит его!

Приняв это решение, Элен кинулась на только что оправившегося после ее нападения стражника. Он что-то пробормотал угрожающе, но она, не обращая на это внимания, обратилась к нему по-английски:

— У меня есть важная новость для твоего господина. Я должна увидеться с ним немедленно.

Опешивший солдат недоуменно вытаращил глаза.

— Ты… говоришь на нашем языке? Элен нетерпеливо кивнула:

— Отведи меня к Ричарду. Я буду говорить с ним. Стражник никак не мог прийти в себя.

— — Как я могу увести тебя из этой комнаты, когда мне приказано охранять тебя здесь? Мне еще повезет, если я не получу сто ударов плетью за неподчинение. Мой милорд когда пожелает, тогда с тобой и увидится.

Элен привыкла иметь дело с прислугой. И с умной, и с глупой, как на этот раз.

— Дурак! — крикнула она. — Твой лорд даст тебе вдвое плетей, если ты скроешь сведения, которые очень важны для него. Выбирай — или отведи меня к нему, или он исполосует твою спину да вдобавок отрежет язык и бросит его собакам!

Английский смерд затрепетал и все же стоял на своем.

Ричард Кент был не из тех людей, чьи приказы можно было безнаказанно нарушать.

— А если ты передашь свои сведения через меня? Я узнаю, насколько это будет милорду интересно.

Элен понимала, что время не терпит. Куда эти дьяволы-англичане отнесут Оуэна и как с ним поступят? Она холодно взглянула на солдата.

— Мои сведения не для твоих ушей. Если ты боишься, что я поборю тебя, безоружная, и сбегу, то приведи милорда сюда. Только решай скорей!

Стражник на всякий случай отступил на шаг.

— Я запру дверь и узнаю, что там к чему. Только не устраивай здесь разгрома… Сэр Томас будет недоволен, что я позволил тебе буйствовать.

Стражник удалился, проверив на всякий случай запоры. Элен судорожно гадала — знает ли уже Кент, кто на самом деле Оуэн и кто она. Если нет, вполне возможно, что новые пленники под пыткой развяжут языки и выдадут, что она наследница Тайви, а дальше цепочка потянется.

Ричард распахнул дверь ударом сапога. Элен тщетно выискивала в его каменном лице следы прежнего сострадания к ней. Это была маска воина — словно он явился сюда в шлеме с опущенным забралом.

Однако все-таки что-то было в его облике человеческое: морщины вокруг глаз и на лбу — след душевных страданий или суровых ветров. Но глаза его не оттаяли, как льдины на вершине гор в апреле.

Ричард остановился посреди комнаты, широко расставив ноги, будто готовясь к поединку на мечах.

— У тебя, женщина, много талантов! И я не устаю удивляться, сколько же ты фокусов мне покажешь. На ярмарках ты бы немало заработала.

Зеленые глаза его сверкали злобой.

— А теперь Хьюго сообщил мне, что ты отлично говоришь по-английски и тогда, естественно, понимаешь, о чем мы беседовали при тебе. Что еще ты можешь открыть мне? Поторопись… мое терпение иссякает…

Грозный тон его и вид не поколебали решимости Элен выведать у Ричарда все, что можно, о его походе. Ради этого она способна была пойти на любые уловки.

— Кажется, твой капкан не сработал. — Она не отрывала взгляда от Ричарда, пытаясь разгадать, что он чувствует и о чем думает в этот момент. — Неужто ты надеялся, что Рыжий Лис клюнет на твою наживку? Я ведь предупреждала тебя, что он не из породы дураков.

Ричард вздрогнул. Ему бы очень хотелось смолчать, но он ответил:

— Да. Лиса мы не изловили. Я рассчитывал, что он пойдет на риск, чтобы освободить тебя, но ошибся. Ты, оказывается, стоишь дешевле, чем я тебя оценил. Ты не лгала мне, когда говорила, что ты для него никто.

Что-то в нем сломалось. Огромного роста рыцарь слегка ссутулился, подошел к очагу, поворошил кочергой едва тлеющий в нем торф. Красные всполохи пламени осветили его суровое лицо.

— И все же нашу охоту можно назвать удачной. Мы позабавились на славу. Нас атаковала шайка уэльских оборванцев…

Слова были бодрые, но произносил он их с горечью. И улыбка Ричарда была мрачной, а не торжествующей, когда он снова выпрямился во весь свой рост, посмотрел свысока на Элен.

— Твоим сородичам не очень-то понравился прием, какой мы им оказали. Как говорят англичане, самый лучший уэльсец — мертвый уэльсец. Мы оставили там, на поле боя, немало непокорных уэльсцев.

Элен инстинктивно отерла о тунику внезапно вспотевшие ладони. Боже, скольких же еще ее друзей умертвили англичане? Она могла легко представить в воображении картину кровавого побоища, когда из крытых повозок якобы со съестными припасами выскочили воины и ощетинились стальными копьями и мечами против — как сказал Ричард — толпы оборванцев.

И все же она не добилась прямого ответа — жив Оуэн или мертв? Может, Ричард Кент желает проучить ее за попытки покушения на его жизнь, дразнит ее…

— Я виновата перед тобой… Мне нет прощения. Но зачем же мучить раненого пленника? Не срывай на нем свой гнев…

Элен сразу же поняла, что допустила оплошность. Ричард мгновенно уловил ее заинтересованность в судьбе пленника. В ледяной глубине его глаз вспыхнули искорки. Она была не хитрее его. Он раскусил ее и теперь может этим воспользоваться .

На душе у него был горький осадок. Он вернулся из своего короткого похода недовольный собой и озлобленный против этой девицы. Слишком уж он доверился ей, потерял бдительность, забыл, что имеет дело не с человеческим существом, а со змеей, готовой ужалить в любую минуту. Все они такие, уэльсцы, — подлый, дикий народ. А соблазнительная красота Элен делала ее еще более опасной.

Она походила на Жанну. Его красавица мачеха, используя все средства, а главным образом свое роскошное тело, подчинила себе полностью отца Ричарда, превратила его из некогда гордого, могучего мужчины в безвольного чудака, потакающего всем ее прихотям. Что бы она ни пожелала, он выполнял покорно, он даже не замечал, как коварная ведьма губила его собственного сына.

Пальцы Ричарда сжимались в кулаки при этом воспоминании. Будучи еще мальчишкой, он грезил о воинской славе, верил в свое высокое предназначение, и тот же честолюбивый мальчишка по-прежнему жил в его душе. Он добивался успеха, несмотря на козни Жанны и своего алчного сводного брата, а может быть, именно потому, что они заставляли его преодолевать все мыслимые и немыслимые препятствия. Они воспитали в нем силу духа, умение противостоять житейским невзгодам. Но по вине мачехи Ричард стал презирать весь женский род!

— Твой человек сам нарвался на нашу засаду и получил сполна, — произнес Ричард сурово. — Не мы его искали, а он сам искал нас. Он напал, а мы… защищались. Он сражался как безумный… как десяток демонов. Если я уцелел, то лишь потому, что на то была воля Господня. За раны, нанесенные моим людям, он заплатит муками под пыткой. Если тебе угодно, Элен, можешь взглянуть на него прежде, чем он умрет. Мне доставит удовольствие, если ты своими глазами увидишь, как я именем короля вершу суд над мятежниками. Я здесь полноправный хозяин, и закон дает мне право быть беспощадным.

Глядя на Ричарда, Элен ощутила всю горечь своего поражения. Господь сотворил ее женщиной — более слабой телом, чем мужчина. И никаких хитроумных уловок у нее в запасе не осталось. Она себя исчерпала до дна.

Если ей надо умолять его и унижаться перед ним, она пойдет и на это. Робко она приблизилась к нему, из пересохшего горла вырвалось неясное бормотание, пусть Ричард посмеется над ней — она все стерпит.

— Твой пленник… всего лишь мой старый дядюшка. Он растил меня, заботился обо мне с самого моего рождения. Он поверил слухам, которые распространяли твои же люди, и по глупости своей рискнул жизнью, чтобы освободить меня. Для тебя, милорд, он не опасен. Ради бога, пощади его!

Ричард изобразил на лице удивление.

— Он не опасен? Ты, наверное, говоришь о другом человеке. Этот дьявол управляется с оружием гораздо лучше, чем ты.

Ей хотелось ударить его в отместку за издевательство, но она себя смирила. Медленно она опустилась на колени и склонила голову, которую всегда держала гордо. О Господь! Сделай так, чтобы отец не видел с небес, как унижается его дочь!

— Пожалуйста, Ричард… молю тебя!

Ричард не пошевелился.

Она набрала в легкие воздуха и продолжила:

— Милорд! Подари жизнь одному старику — прояви великодушие!

Каждое слово, произнесенное ею, жгло ей рот, как расплавленная смола. Все внутри у нее горело, а слезы, невольно потекшие из глаз, не могли затушить этот пожар.

— По крайней мере разреши, милорд, посмотреть его раны. Я буду послушна, я не доставлю тебе хлопот. Все, что ты потребуешь от меня, я исполню. Все!

Она с отчаянием выкрикнула последние слова:

— Все! В уплату за его жизнь.

Ричард нахмурил брови в раздумье. Еще мгновение назад он ненавидел эту девчонку, готов был раздавить ее сапогом, как ядовитую гадину, и вот она, плачущая и желанная по-прежнему, лежит у его ног.

Что он хочет на самом деле? Избавиться от нее… убить… или?..

Ответ сам пришел вместе с волной беспричинного гнева. Да он просто желает опять обладать ее телом! Он такой же похотливый самец, как и его солдаты!

— Прочь от меня! — Он пнул ее сапогом. — Убирайся…

Она не подчинилась. Тогда Ричард подхватил ее под локоть и поставил на ноги.

— Я не верю ничему, что извергают твои отравленные уста! Ты, змея, едва не убила меня на прошлой неделе. Если ты обросла новой кожей, то не надейся, что я тебе поверю.

Выплеснув из себя накопившуюся ярость, он вдруг опять словно бы окаменел. Прошла, наверное, минута, прежде чем Ричард заговорил:

— Ты забыла, ведьма, что тебе нечем подкупить меня! Гак что всякий торг неуместен. Ты будешь делать то, что я захочу, — и выбора у тебя нет. Второй раз я не поддамся на твои уговоры.

Его огромная сильная рука обвивала ее стан. Какой крохотной она казалась рядом с ним. Игрушка — не более.

— Ты дикарка… пленница из завоеванной мной страны… Ты моя собственность, и нечего требовать от меня уступок.

Он говорил это, а его алчущие руки блуждали по ее телу, и похоть затуманивала его разум. Как он мог хотеть эту мерзкую предательницу — подлую, коварную, лживую?

Девчонка заслуживала казни — и не единожды. Жаль, что обезглавить ее можно лишь один раз.

Он повернул к себе ее маленькое личико.

— Видишь, Элен, как ты беспомощна в моих руках? Я все возьму сам. Это мое право победителя.

Она очень хорошо понимала его, и ненависть к нему сжигала все ее нутро. Его руки сжимали ее, причиняли ей боль, но эта боль была ничто по сравнению с унижением, которое она испытывала, слушая его словоизлияния.

Он впился в ее рот, и поцелуй его был омерзителен. Он уже не дразнил ее губами и языком, как прежде, возбуждая в ней ответное желание, а насильно заставлял ее губы разомкнуться, и поцелуй был не любовной лаской, а лишь доказывал его превосходство, превосходство могучего мужчины над слабой женщиной.

И он был холоден, целуя ее, и губы его показались ей ледяными.

Она заставила себя быть покорной, пока он терзает ее. Если она начнет бороться, его это только раззадорит и навлечет на нее новые унижения.

Поцелуй длился бесконечно — грубый, жестокий, животный… Это был изощренный способ наказать ее. Но воспоминание о том, как Ричард целовал ее в первый раз, невольно всплыло в ее мозгу, и непрошеные слезы вдруг навернулись на ресницы.

Ричард стал другим — не человеком, а чудовищем, и она тоже стала другая…

Потому, когда он в конце концов оторвался от нее, Элен, раздавленная его натиском и все же не сломленная, нашла в себе силы произнести:

— Я ненавижу тебя, Ричард Бассет! — Ей хотелось, чтобы глаза ее, затуманенные слезами, так же жгли его, как и ее слова.

Загорелое лицо Ричарда казалось ей бронзовой маской, которую она желала расплавить взглядом.

— Я буду ненавидеть тебя до последнего вздоха. И никогда не попрошу тебя ни о чем! Никогда! И если Господь есть на небесах, то я еще увижу, как ты горько расплатишься за свои преступления.

— Ты все перепутала, Элен, — холодно ответил Ричард. — Платить придется тебе, и по большому счету, за свое коварство, за подлость, измену…

— Мою измену? — Элен решительно тряхнула головой. — Я своему долгу не изменяла. И не смей обвинять меня в подлости и в измене. — Ею овладевал истерический смех. — Мой отец, брат и любимый жених погибли из-за тебя. Ты привел сюда, на нашу землю, кровожадных мясников, ошалевших от убийств и насилия.

Она уже была не в силах владеть собой. Слова лились из нее, как поток лавы. Голос стал громким и, казалось, сотрясал бревенчатые стены.

— Моя мать скончалась в горах от холода, потому что мы лишились крова. Ты загнал нас в горы, как диких зверей, о доблестный охотник! А моя подруга умерла, рожая ребенка, и просила заткнуть ей рот тряпкой, чтобы ее крики не услышали твои ищейки. И все же ты учуял наш лагерь…

Элен вдруг стало так горько, как никогда раньше, и она сникла, но уже не могла остановиться:

— А в этом месяце… мне исполнилось семнадцать, Ричард… В апреле я должна была обвенчаться с юношей, которого любила всей душой… и буду хранить память о нем, пока жива. Но ты, Ричард, разрушил мою мечту, ты убил его…

Элен проиграла свою битву, и теперь слезами она справляла траур по погибшим и по себе самой. Ее рука легла на могучую руку Ричарда, и пальцы их сомкнулись на рукояти меча.

— Этим мечом ты лишил меня всего, что мне было дорого в жизни. Тогда покончи и со мной! — выкрикнула она. — Оставь старика Оуэна умирать от ран в темной земляной дыре, куда ты его засунул. Накажи меня за измену и коварство, раз ты счел меня коварной изменницей! Я больше не способна воевать с тобой! Ты доказал свое могущество. Давай, вперед! Шагай по трупам, славный английский рыцарь.

Внезапно она отпрянула от него, отбежала к дальней стене.

— О боже, как мне мерзки все вы, англичане!

Ноги уже не держали ее. Она опустилась на пол и скорчилась в истерических рыданиях.

Ричард в изумлении смотрел на Элен, потом перевел взгляд на свои руки. Неужто их прикосновение вызвало у нее такое отвращение? Ненависть Элен к нему прожигала даже броню равнодушия, которой он пытался защитить себя. Но еще большую брешь пробили в его защитном панцире ее слезы.

Осторожно Ричард приблизился к ней, наклонился, поднял ее с пола, как пушинку.

Элен вырывалась, задыхаясь, кидала ему в лицо бесполезные проклятия:

— Оставь меня! Лучше убей сразу, но не прикасайся ко мне!

— Тихо, тихо… — нашептывал Ричард успокаивающе. — Перестань кричать… Я тебя не трону.

Он уложил ее на кровать. Ее огромные, полные горестной влаги глаза смотрели на него безжизненно, но все-таки он видел в них укор себе. Губы ее распухли от его жестокого поцелуя, из них сочилась кровь, потому что он в припадке ярости прикусил их. Видимо, правду она сказала, что в нем под человеческим обличьем прячется зверь.

Раскаяние сдавило ему горло.

Как легко он превратился в дикаря! А ведь раньше он сам презирал нормандских наемников за безжалостное отношение к женщинам.

Он убрал с лица Элен разметавшиеся, смоченные слезами пряди волос. И внезапно горестная мысль поразила его как удар молнии. Почему он не встретил ее раньше, когда не было еще этой проклятой войны, полей, залитых кровью, и нескончаемых могил, где похоронены и мечты, и любовь, и радость, и смех? Теперь мертвецы встают из земли и, словно жутким частоколом, отгораживают его от этой девочки…

Ричард заботливо прикрыл меховым покрывалом ее дрожащие плечики.

— Не ты и не я затеяли эту войну, Элен, — начал он мягко. — Нелегко рассудить по справедливости поступки, совершаемые на войне… а уж в разгар сражения тем более… С ранних лет меня учили воевать и убивать врагов… и только это я и умею делать… и неплохо сражаюсь, как говорят.

Я не прошу прощения за выигранную мною битву, где пали дорогие тебе люди. Мы сражались… мы бились на равных. Я убил многих, но и меня могли убить. Если б твои сородичи оказались сильнее, то ты не проклинала бы меня, как сейчас, а праздновала бы с ними победу, а я бы уже гнил в земле…

Он опустил правую ладонь на ее худенькое плечо, а левой рукой погладил мокрые от слез щеки.

— Нет, Элен, — вздохнул он, — я не прошу у тебя прощения за свою победу. Но если я что-то сделал не так, не то, что положено рыцарю и мужчине, то прости меня. Я смирю свою гордость, а ты укроти свою ненависть ко мне… если сможешь…

Ричард ждал от нее ответа, но она молчала. И внезапно он ощутил, что задыхается в тесном пространстве, наполненном дымом от тлеющего в очаге торфа, а еще больше ненавистью, которая словно бы сгустилась в этих стенах.

Ему захотелось глотнуть свежего воздуха. Бросив последний взгляд на скрюченную фигурку на широком ложе, он поспешил прочь, провожаемый удивленным переглядыванием охранников, расположившихся у дверей.

За какое-то мгновение Ричард преодолел все ступени и многочисленные повороты лестницы и увидел, что его люди, заполнившие холл, ждут, когда их накормят, а раненые — когда их перевяжут. Ему следовало бы сейчас отдавать распоряжения, общаться со своими рыцарями и солдатами, но все его мысли были заняты той, которая осталась наверху.

С юности он гордился тем, что поверженные им враги уважали его и признавали свой проигрыш. А здесь, в битве с этой девушкой, уверенности в своей победе у него не было.

Жиль поймал его за рукав:

— Что с тобой, Ричард?

Ричард оттолкнул его:

— Я хочу прогуляться.

— Ты сошел с ума! Какие могут быть прогулки после изнурительного похода?

Жиль преградил ему путь.

— Опять эта девчонка? Ее рана открылась? Что еще она натворила?

Ричард властной рукой отстранил Жиля в сторону.

— Я не хочу о ней больше слышать. Займись ранеными, Жиль…

Симон выскочил из-за стола, где подкреплялся черствым хлебом и сыром, чтобы сопровождать своего господина, но Ричард взмахом руки приказал ему вернуться на место.

— Мне не нужны спутники… — Он склонился и шепнул на ухо Жилю: — Пусть этого раненого Оуэна отнесут наверх, к девчонке… И поспеши, а то он умрет, и они так и не свидятся.