Генералисимус Суворов

Часть вторая

Мы, врачи, желая поставить диагноз, т. е. определение тому или другому, выделяющемуся в душевной или телесной жизни человека, состоянию, прежде всего перечисляем кратко его симптоматологию, т. е. те проявления, на сочетании которых мы можем выделить и обособить данное состояние как особенное и характерное. Позволим себе применить этот способ к Суворову.

О наследственности Суворова мы почти ничего не знаем. От отца он унаследовал сдержанность к проживанию материальных средств. Ничего мы не знаем также и о семейных свойствах семьи Суворова. В детстве Суворов был ребенок хилый, слабый, малорослый, худощавый, и тем не менее он вполне доказал исключение из римского положения, что mens sana может быть только in corpore sano. В его слабом и хилом теле развился и укоренился необыкновенно сильный и стойкий дух, укрепляюще воздействовавший на самое тело. С раннего детства он увлекся войной и военными подвигами. Одинокий, сосредоточенный и замкнутый, он всей душой предался чтению военных книг, описаний подвигов, геройств и событий. Эти книги были его друзьями и воспитателями. Обреченный отцом на гражданские подвиги, Суворов нисколько не смущается этим. Он продолжает жить войною и готовиться к военной службе. Этому мешала слабость его организма. Ее нужно было устранить. Такому устранению способствуют гимнастические упражнения, ходьба, плавание и закаливание организма. Суворов занялся этим. Диво ли, что от книжки он вскакивал, бежал в поле, выхаживал большие пространства, преодолевая утомление, переплывал реки, побеждал слабость и хилость организма, проводил часы под дождем и в непогоду, закаляя организм против невзгод и укрепляя его в противодействии всему болезнетворному. Силою духа он успел победить свои телесные немощи. Он победил себя, он победил свою природу. Над всем царило желание служить в военной службе и непреодолимое влечение к военным подвигам. Его дух, его мысль одержали верх над телом, и он достиг желанного.

Победив свое тело, Суворов принялся за самообуздание, за борьбу против духа в излюбленном и избранном им направлении. Он служил восемь лет солдатом. Суворов не считался только солдатом, а был солдатом, причем нес свою службу без уклонений, во всей полной ее обстановке, со всеми лишениями и тяготами. И в этом отношении он победил себя. Он подавил свои барские наклонности, пренебрег сословными преимуществами, отверг возможность облегчений и служил солдатом верой и правдой. Это была победа над духом, над традициями времени, над обычаями сословия, над правами положения. Такой характер, такая выдержка, такое самообладание резко выделяли Суворова из среды подобных и способствовали образованию и укреплению в нем идеи о превосходстве его личности над прочими. Эта борьба с собою развила в нем и самоуверенность и даже самомнение, не в узком смысле, а в благородном: самомнение о выполненном долге и превосходстве своей силы воли. Он сам себе был обязан в победе над собой и своим превосходством.

Суворов любил войну. Слава — идеал его жизни. Военные подвиги — его стремление. Войска — его средство. Суворов любил солдат. Суворов любил человека. Любя солдат, Суворов прежде всего видел в них своего брата, своего товарища по подвигу. В солдате он видит орудие и средство к успеху подвига и славе. Но для того, чтобы обладать всецело орудием, нужно в совершенстве владеть им. Для этого требуется уменье господства над ним и сила внушения. А в этом обязателен личный пример, личные доблести и подвиги, достойные подражания, подчинения и повиновения.

Суворов-офицер прежде всего проявляет беззаветную храбрость, хладнокровное умение схватывать и обсуждать момент и полное самоотрицание.

Суворов-начальник — душа солдат. Он всегда с ними, он весь для них, он первый пример во всем. Ничего он от них не требует такого, чего бы не сделал сам. Сознавая необходимость переработки всего строя, быта и характера войск, Суворов начинает с упражнений, в которых он всегда сам впереди. Он ест с солдатами, носит платье солдат, ездит на солдатской лошадке, — с солдатами он ходит по полям в холод и непогоду, переплывает реки, проводит ночи в маршах, делает в темень нападения…

Солдаты с своим командиром становятся неутомимыми, неустрашимыми, не боящимися ни жары, ни холода, ни суши, ни воды, ни голода, ни жажды. Суворов вселял в них идею, сам являлся образцом выполнения, и солдаты отдавались ему безраздельно и от всей души. Это не было веление формы. Это было господство духа сильного над слабым. Солдаты были орудием в руках Суворова не только за страх, но и за совесть, — из любви и преданности.

Суворов создает новую систему военной тактики. Не нам касаться военного дела. Но система Суворова является выражением его характера: глазомер, быстрота и натиск, — это дух Суворова.

Что значит глазомер? Под этим разумеется способность вмиг схватить положение неприятеля и моментально воспользоваться его положением в свою пользу. Для этого нужно иметь необыкновенную остроту органов чувств, преимущественно зрения, крайнюю быстроту сообразительности и сочетания, чрезвычайно ускоренный ход всех мыслительных процессов и такое же проявление всех этих фактов в действиях и поступках. Все эти проявления энергии, мощи и быстроты действия главным образом принадлежат немногим людям от рождения. Можно также путем упражнения и повторности развить все эти свойства, но в этом развитии и совершенствовании существует известный физиологический предел, для различных людей различный: кто от природы имеет более ускоренный процесс мышления, тот и путем упражнения достигает наивысшего совершенства, наоборот, лица от природы с медленным ходом процесса мыслительного акта и путем усовершенствования достигнут немногого. Суворов от природы обладал всеми преимуществами в этом отношении и равных ему было немного; но он понимал преимущество этих свойств, развивал их у своих солдат, достигал у них известной степени усовершенствования, превосходил в этом отношении солдат других армий, а потому и одерживал над ними победы.

Суворов с детства и до последних дней жизни много читал, и не только специальных военных книг, но любил читать классиков и текущую литературу. Он пытался и сам писать, хотя творения эти не отличались особенным блеском. Кроме новейших языков, Суворов изучил языки турецкий, татарский, арабский и финский. Суворов никогда не принадлежал себе и не жил своею личной жизнью. Вставал он чуть свет, обливался холодной водой, проделывал гимнастику и сейчас же за дело. Ел не много и скверно, — не видел в этом удовольствия, — пил также мало. Одет был легко и в простой костюм, обстановка жизни была солдатская. Ни роскоши, ни удобств, ни чревоугодия Суворов не знал. Он ел и пил, чтобы существовать, одевался — чтобы не замерзнуть, жилье имел потому, что без этого нельзя было обойтись. Словом, его тело не было предметом забот и задачей жизни. Суворов жил идеей и для идеи. Всю свою жизнь отдавал военной службе и войскам. В этом он видел задачу жизни, цель жизни и счастье жизни. В военное время и в походах Суворов не знает устали и утомления. Ни непогоды, ни невзгоды для него не существовали, он был всегда счастлив, доволен и прекрасно настроен.

Хуже бывало в мирное время. Не было дела, не было живого захватывающего интереса. Суворов томился, Суворов скучал, хандрил и капризничал. В эту пору он был невыносим для окружающих: острил, язвил, издевался и дурачил; почему его в Петербурге не терпели и под благовидным предлогом высылали.

При таком строе характера Суворов не мог быть хорошим семьянином. Его семья — армия, его жена — служба, его дети — солдаты, его интересы — успех боевой и слава отечества. Как человек, Суворов женился, но его жена была для него женщиной, почему, естественно, они скоро разошлись и она искала себе утешения в других. Не до жены было Суворову и не до семьи. Он весь принадлежал делу и всецело был им поглощен. Любил Суворов сына, но особенно любил свою дочь, Суворочку. Однако и о детях Суворов заботился издали. Он дочери часто писал, любил получать от нее письма, горячо радовался всякой от нее весточке, но это была слишком отвлеченная любовь, и дети все время жили и воспитывались на чужих людях.

Суворов был честолюбив, самолюбив, себялюбив. Он давал большую цену военным отличиям, гонялся за ними и добывал их. Явление весьма естественное и представляющееся логическим выводом его бытия. Это человек — самородок. Он не был похож на остальных людей. Он сам создал свою физическую и духовную мощь, создал свою систему войны, создал армию, создал победы. Он ясно видел и сознавал свои личные преимущества перед другими, почему и требовал награды по своим личным заслугам. Он необыкновенно выдавался из числа других, почему и награды для него должны быть не обычные, порядковые, а выдающиеся.

Нет гибельней и ужасней системы для дела, как выслуга по порядку и по старшинству. Эта система весьма выгодна для посредственности, которая выслуживается терпением. Но эта система не выгодна для людей с личными заслугами, достоинствами и преимуществами. От действия такой системы гибнет дело. Оно плесневеет, не двигается вперед, впадает в рутину, формализм и внешнюю жизнь. Прогресс и совершенствование здесь невозможны. Поэтому, если в такой обстановке является человек, который оживляет рутинную обстановку, одухотворяет ее, совершает дела, отличные от других, является новатором, то к этому человеку и мерка наград и поощрений должна быть иная. Суворов все переживал, сознавал и понимал, а потому и требовал себе отличий и наград. Эти отличия были естественною данью его гению, его самобытности, его нравственному сознанию. Собственно говоря, Суворов был не кичлив. Он не любил выдаваться внешностью, не любил фигуривать, не любил величаться. Если он требовал отличий, то потому, что чувствовал себя их достойным.

Насколько Суворов любил низших себя, заботился о них, был с ними прост, ласков, обходителен, настолько часто был невыносимым с равными и старшими. Сознавая свои заслуги и достоинства, он позволял себе по отношению к этим лицам весьма резкие выходки, издевательства, насмешки, остроты и шутки. Разумеется, все это делалось по отношению к тем, кто того заслуживал. В этом отношении Суворов был человек беспокойный. Человек беспокойный — это самый ужасный и нетерпимый в обществе человек. Он не умеет себя сдерживать, он не желает замаскировывать своих мыслей и убеждений, он имеет дурную привычку говорить правду. Глупому человеку он говорит, что тот глуп, взяточнику — что взяточник, мошеннику — что мошенник, лгуну — что лгун и т. д. И это говорится людям высокопоставленным и власть имущим. Беспокойный человек был ужасным во все времена и ныне. Можно быть глупым, вором, взяточником, изменником, — все это в обществе терпимо и не лишает уважения, — но быть правдивым и беспокойным человеком — это гибель. Суворов был именно человеком честным, чистым, не лукавым, а потому и нетерпимым. Никакие заслуги, никакие подвиги не могли спасать его от зависти, лжи, ненависти и мести. Поэтому не удивительно, что чистый, честный, герой и гений, но беспокойный человек в обычном обществе был нетерпим и его, по миновании надобности, сбывали в провинцию. Так поступают с важными беспокойными людьми, менее важных заставляют выходить в отставку…

Суворов был религиозен, набожен, чист душою, честен, некорыстолюбив, прямодушен, вспыльчив, раздражителен, не сдержан, откровенен и необыкновенно быстр в решениях.

Принимая во внимание чрезвычайно острое восприятие органов чувств, необыкновенно быстрый психический процесс, огромное участие личных бессознательных проявлений в мышлении, необыкновенную энергию действий, самобытность и оригинальность в действиях и поступках, полное личное самоотвержение и самоотречение для идеи, полное подавление низших человеческих проявлений для высших идеалов, величие духа, господство над окружающим, мы можем с полным правом сказать, что Суворов был в духовном отношении неизмеримо выше всей остальной современной массы людей, он выделялся из нее и составлял тип передовой и высший человеческий тип, почему Суворов по всей справедливости может быть признан гением и, по специальности деятельности, военным гением. Суворов по своим гениальным способностям — брат Карла XII, но Суворов был неизмеримо чище, добрее и человечнее. Суворов не носил рядом с своими гениальными дарованиями душевного недуга, тогда как Карл XII не был его лишен.