Генеральская дочка

13

Про болезнь отца Иван узнал вечером. Во вторник. Вечера, если не приходилось задерживаться дольше обычного, начинались ужином в «Стеклянном покойнике». Заканчивались в комнате общежития для офицеров. Койка, шкаф, стол, два стула. На двери – зеркало. Утром, берясь за дверную ручку, Иван строго всматривался в свое отражение.

В тот вечер за столом с ним вместе сидели непосредственный начальник, подполковник Налепин, и Сефер Салиходжич, заместитель главы местного самоуправления. Ждали, когда дочь хозяина принесет ужин. Перед каждым стояла стопка грушевой ракии.

– Жевели! – поднимал Сефер свою стопку, запивал маленький глоток ракии горячим кофе и настойчиво уговаривал Налепина, несмотря на шедший второй день дождь, не менять график разминирования.

– Я-то в Мостар уезжаю, – отговаривался Налепин, по обыкновению недовольный тем, что махнуть всю стопку разом неприлично, и кивал на Ивана. – Ты с ним говори. Ему по холмам лазить. Его техника. Свалится робот в овраг, ты будешь за ремонт платить? Робот английский, дорогой…

– Йован! – Сефер поворачивался к Ивану. – Йован!

Иван собрался уже сказать Сеферу, что график никто менять не будет: ведь в меморандуме главы международной миссии указывается, что прокладка коридоров в минных полях не может быть остановлена ни под каким предлогом. А еще он хотел – уже по-свойски – добавить, что под дождем работа идет медленно, что кинологи уже не раз отказывались выходить с собаками под дождь, а роботы, хоть английский, хоть родной, русский, на крутых склонах действительно могут оказаться ненадежными, то есть собирался сказать Сеферу, что будет день и будет пища, что после завтрака он, Иван, все равно поедет на холмы, но почувствовал, как задрожал в кармане куртки поставленный на виброзвонок мобильный телефон. Он посмотрел на дисплей. Номер не определялся.

– Да! – вдруг поперхнувшись, сказал Иван в трубку.

Звонила отцовская подруга, та самая, с которой отец в последний раз приезжал в Москву. Из-за которой полковник ушел из семьи. Последний отпуск Ивана. Съемная квартира. Чужая мебель, дребезжащий холодильник. Отцовская подруга Ивану никогда не нравилась. Он даже не пытался это скрыть. И этим вновь обидел отца. Расставаясь, они только пожали друг другу руки. И вот надо же – Иван сразу узнал ее голос.

– Алло! Алло!

Аккордеонист закончил проигрыш и запел, высоко, слегка гнусаво. Каждый вечер он начинал с одной и той же песни, «Една и едина». Неловко отодвинув стул, Иван протиснулся между столиков и вышел на воздух. Под козырьком курили трое мужчин, один – в цветастом шейном платке. Албанцы, точно – албанцы.

– Да! – почти крикнул Иван. – Дударев слушает!

Албанец в шейном платке бросил на Ивана быстрый взгляд, отщелкнул окурок в темноту, толкнул дверь, вошел в трактир. Двое других последовали за ним.

– Дударев слушает! – повторил Иван.

Когда он вернулся за столик, ужин уже принесли. Налепин, скрежеща ножом по тарелке, резал мясо. Лицо его было краснее, чем обычно. Губы собрались в тонкую ниточку. Сефер по мобильному телефону говорил кому-то, что график разминирования остается без изменений. Иван сел за стол. Перед ним стояла тарелка с тушеными овощами. Он залпом допил ракию, наполнил большой стакан красным вином. И тут же его ополовинил. Трое сидели неподалеку, человек в шейном платке – к Ивану спиной, заказывал ужин на всех троих. Дочь хозяина упирала руки в боки: ей не нравился албанский акцент клиентов.

Ивану показалось, что один из троицы, левый, – с золотыми цепями на шее, с руками в толстых перстнях – подмигивает кому-то рядом с ним. Иван оглянулся. И Сефер, и Налепин были попрежнему заняты: один – мясом, другой – разговором.

– Что случилось? – спросил Налепин.

– Отец заболел. Сердце. Положили в больницу, в районную. Нетранспортабелен.

Иван поймал себя на том, что думает не о заболевшем отце, а об этих трех албанцах. Что им здесь нужно? Они не похожи на тех, кто иногда проезжал мимо казарм международных сил, устремляясь на запад, через Хорватию – в Италию, всеми правдами и неправдами – в Италию, в страну Евросоюза. Те выглядели хоть и целеустремленными, но тревожными, они поминутно озирались, боялись, что их документы проверит боснийская или международная полиция. Эти же были спокойны. Они заказывали узо. Узо и кофе. Все трое курили крепкие сигареты, Иван видел пачку, чувствовал запах черного табака – «житан».

– Хочет меня увидеть, – сказал Иван. – Значит, дело плохо. Мы же с ним…

– Да, ты рассказывал. – Налепин кивнул. – Пиши рапорт. На три дня я тебя отпущу, но только когда вернусь из Мостара. Значит – только с послезавтра. А в четверг как раз будет рейс.

– Не успею обернуться, – покачал головой Иван. – В Пскове я буду только к вечеру, до Калязина самолеты не летают, а на машине это день.

Налепин приступил к еде. Его щеки втягивались – двигая кадыком, он проглатывал большие куски. Сефер сделал знак, и дочь хозяина принесла еще по стопке ракии.

– Жевели! – Сефер поднял стопку и слегка пригубил. Иван выпил все до дна. Сефер вежливо улыбнулся:

– Неприятности? – Он кивнул на лежащую на столе трубку мобильного телефона.

– Отец заболел.

Сефер цокнул языком, отпил глоток остывшего кофе.

– Ты завтра и послезавтра закончи начатые проходы, – сказал Налепин. – Я доложу замглаве миссии. Прогноз-то плохой. Ливневые дожди. И у тебя будет время. Три дня – это без субботы и воскресенья. У тебя получится целых пять дней. А если ты в четверг с утра выйдешь на холмы, то и среду на той неделе приплюсуем.

– Спасибо!

– Да не за что! Жевели!

Утром следующего дня Иван, отметив, что у его отражения круги под глазами стали больше, уехал на разминирование. Два сержанта-контрактника и кинолог с собакой ехали в кузове. Дождь, шедший всю ночь, превратился в водяную пыль, стоявшую между темно-зелеными холмами и низким серым небом. Когда они прибыли к месту, из разрыва в облаках выглянуло солнце, тут же спрятавшееся, и дождь пошел вновь. Иван долго изучал карту, злясь, что не сделал этого вовремя, вчера. Сержанты сидели в кузове, рядом с Иваном стоял кинолог и, поставив уши домиком, сидела собака. Запах мокрой собачьей шерсти примешивался к запаху земли. Намеченный по карте проход упирался в полуразрушенный дом, не огибая его, продолжался за домом. Это означало, что предстояло разминировать развалины. Кинолог вздохнул и погладил облизнувшуюся собаку. Иван связался с Налепиным, доложил, что начинает работу, потом дал знак сержантам. Те откинули борт, начали выгружать оборудование. Предстояло перенести его от кармана на горной дороге до поля, полого спускавшегося к разрушенному дому. Метров тридцать, от дороги до поля, были промечены флажками «Мин нет». Кинолог, по команде Ивана, прошел до последнего флажка. Собака, низко опустив морду к земле, поджав хвост так, что он, пройдя меж задних лап, почти прижался к брюху, и часто поводя боками, начала работать. Но, пройдя каких-то два метра, села и оглянулась на кинолога.

– Сплошняком! – громко сказал кинолог и полез за сигаретами.

Сержанты подкинули монетку. Тот, кому выпала решка, взял щуп и машинально, словно не веря флажкам, тыкая щупом в землю перед собой, дошел до кинолога, другой повесил на грудь пульт управления роботом, щелкнул тумблером, и робот, подчиняясь движению джойстика, почти неслышно покатил к стоявшим кинологу и сержанту со щупом.

– Мы до этих развалин за сегодня не дойдем, – сказал сержант с пультом.

Иван чувствовал покалывание под ложечкой. У него было какое-то неприятное ощущение, что сегодняшний день, этот очередной дождливый день, закончится плохо.

– По карте нам надо подготовить все для прохода шириной полтора метра. – Иван смотрел на монитор пульта: черно-белое изображение пока было четким, но, когда робот начнет движение по полю, когда включится сканер, оно начнет дрожать.

– Ладно…

Сержант пошел вперед, Иван услышал, что по шоссе к их грузовику подъехала легковая машина, и оглянулся: патруль полиции ЕС, за рулем сидел рыжий сержант-ирландец, с ним рядом – улыбчивый капитан-итальянец, а на заднем сиденье – соотечественник, ждущий замены и еще одной звезды, с неприятным, каким-то вечно упертым выражением лица. С ним Иван был только знаком, разговаривал пару раз и поразился – этот майор был словно пронизан абсолютной верой в свою миссию, видел себя кем-то вроде спасителя и разговаривал со всеми свысока. Майор и капитан вылезли из машины, пошли по направлению к Ивану, сержант остался у машины. «Ну и здоровяк!» – подумал Иван про сержанта…