Генеральские игры

Кошки-мышки в преисподней

Дым от сбитого вертолета стоял коромыслом. Черный столб поднимался в небо почти вертикально, словно оповещая возможных проследователей о местонахождении Хвата и его спутницы. И вскоре преследователи должны были появиться, в этом можно было не сомневаться. В очередной раз повторялась вечная история предательства и подлости, начавшаяся с сотворения первых людей.

Ломать голову над причинами столь резкой перемены в планах генерала Конягина и его приближенных не было смысла. Взывать к его совести – тем паче. Вместо этого, вспоминая топографические линии виденной однажды карты, Хват размышлял, куда лучше податься. Как тот витязь на распутье, которому, в принципе, без разницы, куда сворачивать, лишь бы подальше от верной погибели.

– Успокоилась? – спросил Хват, переждав приступ истерики, сотрясавшей Алису.

– Надеюсь, – сказала она, вытирая слезы.

Она делала это совершенно по-мальчишески: кулаками, зло, решительно. Ее перепачканные травяной зеленью колени кровоточили, майка изодралась в клочья, юбка перекрутилась задом наперед. Но взгляд Хвата задержался на ее ступнях, кое-как защищенных протершимися до дыр носками. Путешествие с босой девушкой по предгорьям Кавказа не сулило ничего хорошего ни ей самой, ни тому, кто взялся ее опекать. То есть Михаилу Хвату, и без того влипшему в дерьмо по самые…

– По самые помидоры, – пробормотал он.

– Ты о чем? – удивилась Алиса. – Какие помидоры?

– Те самые, которые растут на кудыкиных горах, – кое-как отшутился Хват, после чего сказал девушке: – Отсюда надо уходить. Но сначала нужно сделать одно небольшое дельце.

– Мне бы сначала… – Она не договорила, вертя головой по сторонам.

– Потерпи, – попросил Хват, шагая прочь. – Сейчас у тебя появится возможность совместить приятное с полезным.

– Какое приятное? С каким полезным?

Алиса так и не дождалась разъяснений. Оставив ее одну, Хват молча сбежал вниз по откосу, а через несколько минут возвратился, чтобы швырнуть перед ней офицерскую рубаху и ботинки.

– Одевайся, – сказал он. – Штаны на господине офицере подгорели, но зато все остальное в целости и сохранности.

– Ты снял это с мертвеца? – спросила Алиса, медленно поднимаясь на ноги.

– Нет, с медведя. Шлялся, знаешь ли, в военной одежке поблизости, пижонил.

– Не смешно. Я ни за что не оденусь в одежду мертвого.

– Иначе нельзя, – сухо возразил Хват. – Неизвестно, сколько километров нам придется пройти. Не в таком же виде. – Он скептически взглянул на Алису. – Твоего наряда часа на полтора хватит в лучшем случае.

Она подняла рубаху двумя пальцами и тут же уронила обратно:

– На рукаве кровь. И на воротнике тоже. Я не смогу.

– Еще как сможешь.

– А я говорю тебе: нет.

– А я говорю тебе: да.

Хват неожиданно развернул Алису к себе спиной и рванул на ней майку, тут же разползшуюся на клочки. Перебросил через ее плечо рубаху с заблаговременно оторванными погонами. Сунул ей в руки ботинки. Подтолкнул в направлении груды камней:

– На туалет у тебя ровно семь минут. Потом тебе придется догонять меня вприпрыжку. Если, конечно, ты сообразишь, в каком направлении я ушел.

– Ну и уходи, – топнула ногой Алиса.

– Как знаешь. – Хват повернулся к ней спиной.

– Подожди!

– Жду. Осталось шесть минут сорок две секунды.

– Я тебе не солдат!

– Шесть минут тридцать восемь секунд.

– Меня просто бесит твоя бесцеремонность!

– Тридцать пять секунд…

– Обращаешься со мной, как со своей собственностью!

– Тридцать секунд…

– Только попробуй меня здесь бросить, – угрожающе произнесла Алиса, метнувшись к валунам.

– А я тебя не брошу, – пробормотал оставшийся один Хват. – Повода не будет. Ты управишься за четыре с половиной минуты. Он ошибся. Переодевание заняло на двенадцать секунд меньше.

Второй привал сделали после полудня, когда Алиса по-собачьи вывалила язык и уже чуть не падала на четвереньки. Рубаха на ней потемнела от пота, но в общем-то смотрелась неплохо. Куда лучше, чем державшаяся на честном слове маечка, решил Хват. Бродить по безлюдным местам в компании полуголой девушки – слишком трудное испытание для мужчины.

– Как ноги? – спросил он.

– Они разве у меня есть? – слабо спросила свалившаяся на траву Алиса. – Лично я никаких ног не чувствую.

– Это хорошо, – заверил ее Хват.

– Ха! Куда уж лучше!

– Я серьезно говорю. Вот если бы ты сбила ноги ботинками до кровавых мозолей, то ты бы их прекрасно чувствовала. Каждую секунду. – Хват положил рядом с Алисой рюкзак и посоветовал: – Положи ноги сюда, повыше. Когда переведешь дух, обязательно перемотай портянки заново.

– Портянки! – она то ли всхлипнула, то ли усмехнулась. – Это была майка от Готье. Знаешь, сколько она стоила?

– Понятия не имею, – пожал плечами Хват.

– Двенадцать тысяч рублей.

– Твои приятели по тусовке умрут от зависти, когда узнают.

– Лишь бы я не умерла, – простонала Алиса, забрасывая ноги на рюкзак. – Сил моих больше нет.

– Это поправимо.

– Каким образом?

– Сейчас узнаешь.

Приподняв одну из ног, бессильно раскинутых поверх рюкзака, Хват запустил руку внутрь и извлек наружу индивидуальную аптечку с обычным набором медицинских препаратов. Бегло осмотрев содержимое кожаного футляра, он сунул в нагрудный карман упаковку таблеток для обеззараживания воды. Кинь такую в любую лужу – и пей на здоровье, только грязь да хлорку отплевывать не забывай.

– Всех излечит, исцелит добрый доктор Айболит, – продекламировал Хват, раскрывая упаковку боевого стимулятора. – Держи. – Он протянул Алисе две таблетки и почти пустую флягу.

– Мне бы яду, – томно сказала она.

– Сейчас твоя депрессия мигом пройдет.

– Это что-то вроде экстази?

– Экстази пусть ведущие молодежных программ заглатывают, чтобы языком трепать без перерыва, – сказал Хват. – У тебя на ладони так называемые боевые стимуляторы. Плохие командиры пичкают ими солдат перед атакой. У самых слабых силы появляются, у самых трусливых – бесстрашие.

– А как поступают хорошие командиры? – спросила Алиса, недоверчиво разглядывая белые, в серую крапинку, таблетки.

– Они сами по себе стимуляторы.

– Значит, ты не очень хороший командир, – констатировала Алиса, запивая подношение водой из фляги. – Ты не в силах заразить меня собственным примером.

Хват ухмыльнулся. Эта городская девушка продолжала хорохориться, что говорило в ее пользу. Многие мужчины, которых он знал по Москве, уже давно раскисли бы, превратившись в безвольных слизняков, раздавленных тяжестью выпавших на их долю испытаний. А Алиса держалась. Шутила. И если уж плакала, то утирала глаза отнюдь не женским жестом.

– Я не в силах заразить тебя своим примером, – сказал Хват, – потому что ты никудышний вояка. Но в разведку я бы с тобой пошел.

– Я бы с тобой тоже, – призналась Алиса. – Если быть точной, то уже пошла.

– Угу. Теперь главное – возвратиться из этой разведки домой.

– К кому?

– Не понял? – нахмурился Хват.

– Я спрашиваю: к кому домой? У меня своего дома нет. Значит, к тебе?

Алиса выжидательно прищурила один глаз.

Вместо того чтобы ответить, Хват демонстративно принялся изучать надписи на упаковке, из которой были взяты тонизирующие таблетки.

– Н-да, – сказал он наконец, – кажется, я дал маху.

– В чем дело? – напряглась Алиса. – Я проглотила не стимуляторы?

– Стимуляторы, но очень специфические. Некоторые функции они активизируют, а все остальные отключают напрочь. В первую очередь умственную деятельность. – Хват многозначительно покрутил пальцем у виска.

– А, тогда не страшно, – сказала с безмятежной улыбкой Алиса. – Тебе совсем не обязательно напрягать мозговые извилины. Ведь у тебя есть я.

Оставлять подобную наглость без ответа было нельзя.

– Подъем, – скомандовал Хват, выдергивая рюкзак из-под расслабленных ног девушки.

– Наконец-то, – обрадовалась Алиса. – А то энергия бьет через край. Предупреждаю: держись от меня подальше, Миша, не то улучу момент и доведу до конца начатое вчера ночью. Понимаешь, о чем я говорю?

– Нет, – отрезал Хват, отвернувшись.

«Все-таки она неисправима, эта чертовка, – думал он, шагая впереди. – Но, может быть, это как раз хорошо? Впервые вижу девушку, в которой мне ничего не хочется менять. Интересно, что бы это значило?» Внутренний голос моментально разъяснил ему, что это значит, после чего выражение лица Хвата сделалось растерянным, как у человека, который в точности не знает: веселиться ему или же все-таки печалиться.

Дождь, как это часто бывает в горах, собрался неожиданно. Еще несколько минут назад облачные хмари клубились вокруг далеких горных вершин, а теперь голубизна неба сменилась серой пеленой, поглотившей краски и звуки летнего дня. Словно сумерек, наплыла тень, и день закончился, хотя до ночи было еще далеко.

Сразу за редкой линией кустов, за которой остановились путники, начиналась пологая долина. В ее нижней части виднелись обгоревшие руины вымершего поселка. Присмотревшись, можно было заметить пролегающую мимо дорогу с проржавевшим остовом автобуса на ней, но, судя по проросшей в колеях траве, здесь уже давно никто не ездил. И не жил.

– Как дела? – спросил Хват, обернувшись к присевшей на корточки Алисе.

– Отлично, – соврала она. На ее бледных щеках цвели две розы лихорадочного румянца, лоб лоснился от испарины, его перечеркивали две вздувшиеся вены. Действие стимуляторов заканчивалось, начинался период так называемого «отходняка», схожий с сильнейшим похмельем.

– Еще полчасика выдержишь? – спросил Хват.

– Хоть десять часов, – заявила пытающаяся бодриться Алиса. – Особенно если ты дашь мне еще парочку своих волшебных таблеток.

– Не дам, – покачал головой Хват. – Подстегивать непривычный к физическим нагрузкам организм опасно.

– Я выдержу, – пообещала Алиса, роняя голову на грудь. В том, что она совершенно вымоталась, не было ничего странного. Удивительно было как раз то, что она доплелась до места очередного привала. Стоило лишь взглянуть на ее ноги и представить себе, сколько весят надетые на них ботинки, чтобы восхититься выносливостью девушки.

Однако Хват не умел восхищаться. Вместо этого он буркнул:

– Если станет совсем невмоготу, скажи. Я тебя понесу.

Алиса подняла занавешенное волосами лицо:

– Как жених – невесту?

– Как Ленин – бревно.

– Сравнивать девушку с бревном некрасиво.

– Беру свои слова обратно. Понесу тебя как мешок с картошкой.

– Спасибо за комплимент.

– Это был не комплимент. Вот если бы я сравнил тебя с мешком персиков, тогда другое дело.

Хват снова раздвинул ветки, вглядываясь в открывшуюся его взору долину. Возможно, когда-то здесь функционировал самопальный нефтезаводик, гнавший желтый вонючий бензин, за который платили пахучими зелеными купюрами. Теперь это раздолье закончилось. Поселок был уничтожен то ли враждующими тейпами чеченцев, то ли российскими войсками, но факт оставался фактом: единственным уцелевшим зданием оставалась приземистая кошара на отшибе, криво прилепившаяся к пригорку. Ее прохудившаяся крыша сулила хоть какое-то укрытие от дождя, первая капля которого упала на щеку. Сам он предпочел бы переночевать под открытым небом, но, еще раз взглянув на Алису, он принял окончательное решение:

– Идем. Впереди нас ждет ужин и кров над головой.

– А двуспальная кровать? – осведомилась Алиса, распрямляясь с грацией столетней старухи. – Хороший секс взбодрил бы меня немного.

– Хороший секс загнал бы тебя в могилу, – сказал Хват, успевший привыкнуть к шуточкам подобного рода.

У каждого своя манера самозащиты. Если Алиса предпочитала изображать из себя женщину-вамп, что ж, это ее право. В тех случаях, когда она была сама собой, ее натура не казалась Хвату ни пошлой, ни вызывающей. В глубине души он был рад, что встретил эту девушку. Куда глубже была запрятана горечь от осознания того факта, что она замужем. Когда Хват вспоминал, что Алиса очутилась в этих диких краях по милости своего законного супруга, он был вынужден считать в уме до тридцати и задерживать дыхание, выпуская воздух мелкими порциями сквозь стиснутые зубы: с-с-с-с.

– Ты не простудился? – участливо поинтересовалась Алиса, идущая следом. – Легкие у тебя свистят, как дырявая гармонь.

– Я в полном порядке, – заверил ее Хват, готовый изрешетить из автомата любой подозрительный предмет, но еще лучше – властителя тинейджерских дум, поп-кумира Никиту Сундукова, который находился далеко отсюда. Возможно, он как раз сочинял какую-то сопливую фирменную тягомотину типа: «Ты далеко, и мне нелегко, и слезы в глазах, а ты приходишь во снах… А-ла-ла-лай-лай, а-ла-ла-лай-лай…»

За такие штучки убивать надо, решил Хват. Не за сами песни. За то, что распевающий их звездострадалец полагает, будто его собственные грешки обязан оплачивать кто-то другой. В частности, его жена, из последних сил идущая к заброшенной овчарне, в которой ей предстоит провести ночь. В то время, как ее муж, этот горластый лоботряс, будет пританцовывать на сцене клуба, гнусавя свои бесконечные «а-ла-ла-лай».

– Когда мы вернемся в Москву, – сказал Хват, – я обязательно наведаюсь в клуб, где выступает твой супруг. Как, кстати, он называется?

– Он называется просто Ник, – откликнулась Алиса. – Фамилия не слишком благозвучная, поэтому ее стараются не упоминать.

– Я спросил, как называется клуб, – поправился Хват.

– По-русски – «Башня». По-английски – «Тауэр». Когда отправишься туда, обязательно захвати меня.

– Я думал, что ты и так можешь появиться там в любой момент, без провожатых.

– Я тоже так думала, – спокойно сказала Алиса. – Но теперь кое-что изменилось. Пока не все, но очень многое.

Хвата так и подмывало задать пару уточняющих вопросов, и все же он сдержался. Это было бы все равно что делать резкие движения в присутствии птички, доверчиво опустившейся на твое плечо. Вспугнуть легко, вернуть почти невозможно. Лучше делать вид, будто ты ничего не замечаешь.

Некоторое время они молча шагали по открытому пространству, вздрагивая от попаданий таких холодных и тяжелых капель, словно их отлили из свинца. Серая пелена окутала все видимое пространство, скрыв от путников руины домов. Попадавшиеся на их пути валуны походили на кости и черепа доисторических чудовищ. Было очень тихо, только редкий дождь шуршал по одежде. Приближающаяся кошара была окружена пространством утоптанной земли, сквозь которую до сих пор не сумела пробиться трава. Но запаха навоза не ощущалось, и овечьего блеяния не было слышно. Здесь царило запустение. Глядеть на крохотные черные окошки кошары было неприятно. Словно в глаза слепому заглядываешь. Нет – в глаза безумцу, прикидывающемуся слепым.

– Не слишком уютный домик, – заметила Алиса, когда они проникли на территорию пустого загона, окруженного полуразвалившейся оградой. – Как могут люди жить в таких лачугах, не понимаю.

Хват хотел сказать, что в заброшенной кошаре когда-то обитали овцы, а не люди, но промолчал. Потому что из дверного проема вышла как раз вполне человеческая фигура. Это была пожилая чеченка, красные веки которой жутковато контрастировали с совершенно черным одеянием.

– Здравствуйте, добрые люди, – произнесла она на почти чистом русском языке.

– Привет, – сказал Хват, снимая автомат с предохранителя.

– Ай, – вскрикнула Алиса, пятясь, как будто перед ней возникло приведение.

– Не бойтесь, я тут одна. – Чеченка обнажила в улыбке вполне здоровые еще зубы. – Заходите, гостями будете.

– Там видно будет, – туманно сказал Хват, пытаясь определить, что за женщина находится перед ним и что она здесь делает.

Она словно прочла его мысли, махнув рукой в сторону ржавых останков «пазика»:

– В нем ехали двое моих сыновей, дочь, мать и отец. И еще много родственников. Солдаты сказали: будем вас эвакуировать. Посадили в автобус и стали стрелять из пушки. – Голос чеченки был совершенно бесстрастным. Словно она тоже сидела в том автобусе, а потом воскресла, но уже начисто лишенная каких-либо эмоций.

– Сочувствую тебе, – сказал Хват, заглядывая в кошару. Ствол одного из его автоматов был направлен вверх, но указательный палец лежал на спусковом крючке.

– Мне твое сочувствие ни к чему, – ответила чеченка. – Мне здесь хорошо. Как приходит лето, прихожу сюда и разговариваю со своими. День, два, неделю. Сколько захочу.

Сумасшедшая? Сообщница бандитов, заманивающая собеседников в западню? Хвату никогда не доводилось сталкиваться с женщинами-боевиками, но на всякий случай он визуально оценил внешность странной незнакомки, как поступил бы при встрече с любым чеченцем возраста от семи до ста лет.

Боевика можно вычислить по нескольким приметам. Материя на его правом плече потерта от постоянного ношения автомата, само плечо опущено ниже левого. Последняя фаланга указательного пальца отмечена мозолью, оставленной спусковым крючком. Левая рука вечно полусогнута, как бы придерживая цевье автомата, рукав характерно лоснится. Поры кожи забиты пороховой копотью, поэтому лица часто кажутся чумазыми. Одним словом, стрелок стрелка видит издалека. Чеченка, перехватив изучающий взгляд Хвата, подтянула длинные рукава растянутой кофты и показала ему свои растопыренные пальцы:

– Смотри. Я никогда не держала в руках огнестрельное оружие.

– Вижу, – буркнул Хват, неожиданно нырнув в кошару. Его глаза буравили полумрак, ища какие-нибудь подозрительные детали, но, похоже, здесь действительно никого не было. Клочья полусгнившей соломы, дырявые корзины, несколько овечьих шкур, развешанных на шестах. Под самой крышей тянулся настил, служивший чем-то вроде чердака. Пахло тленом и запустением.

Шестое чувство подсказывало Хвату, что здесь никто не прячется, но для очистки совести он все же решил обойти кошару, где намеревался провести ночь. Правда, присутствие чеченки означало, что спать придется вполглаза, потому что незнакомым людям в диких краях доверять нельзя. И все же худая крыша лучше, чем никакой. Особенно когда на твоем попечении изнемогающая от усталости девушка.

Сдавленный возглас Алисы настиг его на дощатом настиле под крышей, куда Хват забрался по шесту с набитыми на него перекладинами. Недолго думая, он нырнул в щель между жердями крыши и, очутившись снаружи, похолодел от ужаса.

Черная вдова, вооружившись вилами, надвигалась на отступающую Алису, явно намереваясь проткнуть ее насквозь. Впрочем, хватило бы даже царапины, нанесенной ржавыми остриями. Насколько мог судить Хват, это были специальные вилы, которыми овчары выволакивают из кошары дохлых овец или делают аборты живым. В результате орудие труда превратилось в настоящее бактериологическое оружие, которым можно было прикончить десяток городских девушек вроде Алисы.

– Миша! – крикнула она, с трудом увернувшись от яростного выпада чеченской фурии.

– Не подпускай ее к себе!

Стрелять по мечущимся внизу фигурам было слишком опасно, тем более что дождь уже хлестал вовсю, а как следует прицелиться у Хвата возможности не было: жерди крыши под его тяжестью трещали и прогибались. Сделав на них нечто вроде стойки гимнаста, раскачивающегося на брусьях, он швырнул тело вперед.

В последний момент, пока он еще находился в воздухе, чеченка бросилась Хвату навстречу, намереваясь наколоть его летящее тело на зубцы вил, но ее подвела подмокшая подстилка из прелой соломы, разъехавшаяся под ногами. Ударившись затылком об землю, она на мгновение сомкнула веки, а когда открыла глаза вновь, перед ними мерцала сталь клинка.

– Дай сюда, сука, – потребовал нависший над нею Хват, берясь одной рукой за древко вил.

– Нет, – каркнула чеченка.

– Да. – Вырванные из ее рук вилы улетели на крышу кошары, после чего острие ножа коснулось аорты на ее шее, мокрой от дождя.

– Не смей! – завопила Алиса во всю силу голосовых связок. – Она больна.

– Она чуть не убила тебя…

– «Чуть-чуть» не считается!

– И убьет при первой возможности, – закончил свою мысль Хват. – Оставлять ее в живых все равно что согревать змею на груди. Целый выводок змей.

– Так пусть уходит, – предложила Алиса. – Отпусти ее, Миша.

– Я уйду, – сказала чеченка, веки которой покраснели еще сильнее, хотя на них не проступило ни одной слезинки. – Я уйду, и больше вы меня никогда не увидите. Клянусь памятью своих детей.

Несколько долгих секунд Хват смотрел на нее, распластавшуюся у его ног под проливным дождем. Инстинкт спецназовца твердил ему: «Убей гадину, убей, убей!» Голос разума поддакивал: «Как ни прискорбно, но иного выхода нет». А голос сердца требовал: «Пощади женщину… Пощади несчастную вдову, безутешную мать… Она безумна, но ты должен понять ее горе, должен простить… Потому что в ее трагедии есть толика и твоей вины тоже… Все русские виноваты перед чеченцами, точно так же, как все они виноваты перед русскими. Пора разрывать этот замкнутый круг. Хватит кровопролития. Вспомни христианские заповеди».

Не суди… Не убий… Подставь щеку… Черт побери, как же это трудно быть православным!

– Вставай, – сказал Хват, даже не подумав подать чеченке руку. После случившегося у него не было желания проявлять галантность.

– Спасибо, сынок, спасибо, милый, – зачастила она, поспешно вскакивая на ноги и поправляя сбившуюся назад косынку.

– Я тебе не сынок, овца красноглазая.

– Миша! – укоризненно крикнула Алиса.

– Что «Миша»? Эта гадина собиралась проткнуть тебя насквозь, а я должен с ней миндальничать?

– Нужно уметь проявлять милосердие.

– И великодушие, – добавил Хват, поморщившись, как при упоминании чего-то неприятного.

– И великодушие, – подтвердила Алиса. – Посмотри на эту пожилую женщину. Ты с ней собираешься воевать? Лучше бы пожалел ее.

– Спасибо, деточка, – прошелестела черная вдова, пятясь. – Меня жалеть не надо, меня Аллах уже пожалел. Лишил меня ума, скоро лишит памяти. Больше не вернусь сюда. Тут никого нет, все кончилось.

Сгорбившись, она устремилась прочь, готовясь вот-вот раствориться за пеленой дождя.

– Куда же вы? – окликнула ее Алиса. – Переждите хотя бы грозу.

– Это не гроза, – прокричала чеченка. – Ты еще не знаешь, что такое гроза в наших горах.

С этими словами она исчезла, а Хват еще долго стоял на пороге кошары, вслушиваясь в шум дождя. Почему-то ему казалось, что прощальная тирада чеченки должна завершиться раскатами ведьмовского хохота, но лишь водяные струи шуршали вокруг монотонно, как в начале всемирного потопа.

Хват велел себе проснуться в два часа ночи и открыл глаза как раз вовремя, что его абсолютно не удивило. Привычка – вторая натура. Он осторожно повернул голову. Алиса спала, прижавшись спиной к его боку, будить ее ужасно не хотелось, но он все же потрепал ее по плечу:

– Подъем, эй… Просыпайся.

– С ума сошел? – заныла она, пытаясь свернуться на сене калачиком.

– Не спать. – И до сих пор в голосе Хвата было трудно распознать хотя бы одну нежную нотку, а теперь его тон сделался и вовсе безжалостным. – Не спать, тебе сказано.

– В чем дело? – спросила Алиса, беспрестанно хлопая ресницами. – Неужели приступ непреодолимой страсти? – Она энергично потянулась, сделавшись похожей на кошку, опрокинувшуюся на спину.

Хват поспешно отвел взгляд и сказал:

– Мы уходим.

– Куда? – изумилась Алиса.

– Не важно. Просто уходим.

– Вот прямо сейчас?

– Прямо сейчас, – кивнул Хват.

– Ночью?

– Если тебе не хочется уходить ночью, то можешь назвать этот час предрассветным. Так будет поэтично.

– Но там мокро! – сопротивлялась сонная Алиса. – Мы промокнем и простудимся.

Хват взял ее за плечи, развернул к себе лицом и сказал, отчетливо выговаривая каждое слово:

– Черная вдова, которая бросалась на нас с вилами, уже наверняка направила сюда каких-нибудь своих недобитых родственников. Это даже хорошо, но оставаться здесь нельзя. Насморк пройдет. Смерть – никогда.

– Ты сказал: «Это даже хорошо»? – недоверчиво спросила Алиса.

– Именно так.

– Тебе не терпится уничтожить еще десяток-другой чеченцев?

– Этим займутся другие, – сказал Хват.

– Кто?

– Скоро все узнаешь. А теперь собирайся.

– Бедному жениться – только подпоясаться, – пожала плечами Алиса, поднимаясь на ноги.

Дождь давно закончился, тучи уплыли в неведомые края, лунное сияние проникало в кошару сквозь каждую дыру, освещая ее молочным призрачным светом. Выбравшись наружу первым и дождавшись Алису, Хват вручил ей трофейный «АКМ», сопроводив жест словами:

– Стрелять я тебя учил, так что будь добра носить оружие сама.

– У тебя автомат лучше, – завистливо сказала Алиса, пристраивая «АКМ» на плечо.

– «Калаш» как «калаш». – Хват хмыкнул.

– У него рожок больше, чем у моего.

– Соображаешь.

– Тут ума большого не надо.

– Ум нужен везде, – возразил Хват. – Смекалка тоже. Вот, гляди, это магазин от ручного пулемета Калашникова. Емкостью на пятнадцать патронов больше, чем автоматный, в него помещается 45 штук. – Излагая шепотом эти премудрости, Хват медленно двигался вокруг кошары, вглядываясь в темноту. – Жаль только, что калибр у патронов 5,45, а не 7,62, как раньше, – продолжал он. – Это наши конструкторы во время войны в Афгане намудрили, на американскую винтовку «М-16» ориентируясь. Но у «пятерочки» рикошет больше и пуля из стороны в сторону телепается. Траектория, как бык поссал… Гм.

Смутившийся Хват осекся.

– Очень познавательно, – степенно кивнула Алиса. – Спасибо за науку, Михаил. Особенно мне понравилось сравнение с быком. Так и вижу его, идущего по дороге, огромного, важного, пока…

– Тс-с! – Предостерегающее шипение было дополнено красноречивым прикладыванием пальца к губам. – Не время и не место болтать о всяких пустяках.

– Молчу-молчу. Но все же бык…

– Еще одно слово, и я поведу тебя через самые густые заросли, которые нам попадутся по дороге, – предупредил Хват. – Это будет что-то вроде отрезвляющего душа. А потом мы устроим марш-бросок километров эдак на десять. И завтракать будем в ужин, причем не сегодня, а завтра.

– Я больше не буду представлять себе быка, – сказала Алиса голоском маленькой послушной девочки. – Я лучше буду представлять тебя, Миша. Ты идешь по дороге, чинно, благородно…

Вместо того чтобы рассердиться, Хват смешливо фыркнул. Не часто ему встречались девушки, с которыми о чувствовал себя так легко и свободно, и Алиса была одной из них. Нет, не просто одной из них. Самой лучшей.

Переход через залитую лунным светом равнину производился короткими перебежками. Припадая к влажным валунам, Хват косился на во всем подражающую ему Алису и думал, что они могли бы быть отличной парой. А совершая очередной рывок, он не на секунду не забывал о том, что она рядом, и невольно подлаживался к ее манере бега. Довольно странное занятие для спецназовца, находящегося на вражеской территории.

– Здесь остаемся, – сказал Хват, когда они достигли скалистой гряды и, пройдя около полукилометра на север, наткнулись на удобную во всех отношениях расселину. – Там должно быть сухо. – Он указал на каменистый козырек, напоминающий обломок гигантской пемзы. – Ложись спать.

– Светает, – тихо сказала Алиса, оставшись рядом. – Сто лет не видела утреннюю зарю. Жалко пропускать.

Хват хотел напомнить ей о необходимости полноценного отдыха, но вместо этого смущенно кашлянул и признался:

– Мне тоже.

– Сейчас тут тишь да гладь да божья благодать, – задумчиво промолвила Алиса, подпирая кулаком подбородок. – А скоро будет война. Стрельба, взрывы, черный-черный дым в небе…

– Как ты догадалась? – спросил Хват.

– Чего же от тебя еще ждать? Мне только интересно, как ты все это собираешься устроить.

– А хочешь небольшую лекцию на отвлеченную тему?

– Если о любви и дружбе, то я вся внимание, – сказала Алиса.

– Моя тема более универсальная, – усмехнулся Хват, неотрывно следя за покинутой кошарой и подступами к ней. – Вот ты упомянула любовь и наверняка убеждена, что она касается только двоих людей, объединенных взаимной привязанностью. Это не так. Повсюду и всегда задействованы три, а не две силы.

– Ты имеешь в виду любовный треугольник?

– Да нет же, – отмахнулся Хват, после чего кратко изложил теорию, усвоенную на специальных курсах по обучению воздействия на людей.

По его словам, вся вселенная, от мельчайшей молекулы до величайшей звезды, являлась результатом сочетания трех противоположных сил. Большинство так называемых образованных людей, утверждал он, принимают во внимание лишь две силы: действие и противодействие, положительный и отрицательный заряд, инь и ян, тьма и свет. На самом же деле лишь наличие третьей силы позволяет первым двум произвести тот или иной эффект.

– Древние называли это «законом трех». – Хват растопырил перед глазами слушательницы соответствующее количество пальцев. – Предположим, некий поп-артист пытается избегнуть больших неприятностей, возникших у него после посиделок в казино. Хотя он и законченный подонок, его намерение можно считать положительной, активной силой. Нежелание оппонентов простить ему карточный долг будет силой пассивной, или отрицательной. – Хват свел вместе указательные пальцы левой и правой руки, демонстрируя, как они упираются друг в друга, не в состоянии преодолеть встречное сопротивление. – Так может продолжаться бесконечно долго, пока не возникнет третья сила, нарушающая сложившийся баланс.

– Например? – вырвалось у Алисы.

– Например, на помощь проигравшемуся артисту приходит его жена, – сказал Хват. – Она, эта жена, сталкивается с чеченскими террористами, но вмешательство третьей силы в моем лице нарушает баланс. И так далее, и так далее. Это может продолжаться бесконечно долго.

– Глупости. Есть масса примеров, когда достаточно взаимодействия лишь двух противоположных сил.

– Да? – вежливо удивился Хват. – Звучит интригующе, но хотелось бы услышать хотя бы один такой пример.

Брови Алисы нахмурились.

– Пожалуйста. Каин убил Авеля без постороннего вмешательства. Позавидовал брату и зарезал его, вот и весь сказ.

– Разве? – удивился Хват. – Но ведь Каина спровоцировали, это общеизвестный факт. Господь обласкал своего любимчика Авеля, отверг дары, принесенные вторым братом, а потом еще и подзуживать его начал, мол, «почему ты огорчился? отчего поникло лице твое?». Вот Каин и вспылил, и его можно понять. Не каждый на его месте сумел бы сохранять хладнокровие.

– Ладно. Вот пример двустороннего конфликта. Иуда предал Христа…

– Потому что существовала третья сторона: первосвященники.

– Бог с ней, с Библией, – не сдавалась Алиса. – Давай возьмем нас. Мы тут совсем одни, никто не влияет на наши с тобой отношения, и вот я решаю поцеловать тебя. Как в данном случае проявит себя третья сила, хотелось бы знать?

– Она уже здесь, – сказал Хват.

– Где? – Алиса посмотрела по сторонам.

– Прямо перед нами. Внизу. Кошару, в которой мы пережидали дождь, окружают бандиты. – Хват повернул голову девушки в нужном направлении. – Несчастная вдова, которую ты пожалела, поступила именно так, как я предсказывал.

– И что теперь? – испугалась Алиса, вглядываясь в заросли, окаймляющие долину.

– А теперь я продемонстрирую тебе, какой грандиозный эффект способна произвести третья сила. За нами охотятся русские вояки из штаба и чеченские боевики, так?

– Ну да. Что здесь забавного, не понимаю?

– Я намереваюсь столкнуть их лбами, – признался улыбающийся Хват.

– Каким образом? – спросила Алиса с сомнением в голосе.

– Сейчас свяжусь по рации со своими работодателями и назову им координаты кошары, в которой мы якобы находимся. Скажу, что мы окружены чеченцами, пусть нас спасают.

– Ты думаешь, что твои работодатели примчатся на выручку?

– Конечно, нет. – Улыбка Хвата сделалась широкой, как у Чеширского Кота. – Они опять попытаются уничтожить нас. Пусть прилетают. Тут работы непочатый край.

Красное солнышко выкатилось на небо румяным колобком, которого некому проглотить. Из укрытия, в котором засели Хват и Алиса, открылись такие дали, что даже дух захватывало, но их взгляды были прикованы к равнине, по которой передвигались боевики, разбившиеся на три примерно равных отряда. В каждом было от десятка до дюжины человек, вооруженных автоматами, ручными пулеметами и даже гранатометами, прозванными военным народом «мухами».

– Да, вовремя мы оттуда смылись, – пробормотала Алиса. До чеченцев было далеко, но она невольно понизила голос, словно опасаясь, что ее могут услышать. Немудрено. Наблюдая, как на тебя охотятся мрачные бородатые горцы, вооруженные до зубов, ты становишься предельно собранным и осторожным. И благодаришь бога за то, что охотники окружают место, где тебя нет. Или человека, благодаря которому ты не превратился в легкую добычу.

Алиса мысленно благодарила Хвата, хотя вслух произносила совсем другие слова.

– Что-то они не спешат, – удивилась она, обнаружив, что, вместо того чтобы немедленно атаковать кошару, боевики залегли за естественными укрытиями и ждут неведомо чего.

– Хотят взять нас живыми, – невозмутимо пояснил Хват. – Чтобы позабавиться хорошенько, вытягивая из нас какую-нибудь ценную информацию или деньги.

– Вот и брали бы нас, спящих, тепленькими, – сказала Алиса, как будто речь шла о совершенно посторонних людях.

– А вдруг мы не спим? Завязывается бой. Мужчина и женщина, вместо того чтобы сдаться в плен, погибают от пуль. Или стреляются сами, желая избегнуть нечеловеческих пыток. Как тогда быть чеченским воинам? Убираться восвояси, несолоно хлебавши?

– Можно подумать, что ты их жалеешь.

Глаза Хвата сделались холодными, как льдинки.

– Если я и жалею о чем-то, – сказал он, – то лишь о том, что не могу уничтожить всю эту плесень собственноручно.

– Ты уверен, что вертолеты прилетят? – спросила Алиса, скользнув взглядом по лазурному небосклону.

– Почти, – сказал Хват. – Полагаю, рацию, по которой я выходил на связь, исправно пеленговали. Хотя я могу ошибаться.

– И что тогда?

– Тогда нам придется здорово попотеть, выбираясь из этого квадрата. Чеченцы возьмут наш след не хуже гончих. Им в этих горах каждая тропка знакома, каждое ущелье.

– И как же тогда проявит себя твоя пресловутая третья сила?

– Как обычно. – Хват пожал плечами. – Вжик, и все.

– Ты что имеешь в виду?

– Не что, а кого.

– Кого же?

– Курносую с косой.

– Очень оптимистично, – сказала Алиса, в горле которой набух горячий комок. Ей не хотелось умирать. Даже мысль о смерти в такой погожий день причиняла почти физическую боль.

– Если хочешь проникнуться настоящим оптимизмом, – посоветовал ей Хват, – то прислушайся. Курносая уже тут как тут. Во всяком случае, ее гонцы.

– Гонцы?

– Ангелы смерти.

– Я ничего не слышу.

– Ты уверена?

– Конечно. Хотя…

– Тихо, – велел Хват. – Просто слушай и смотри. Представление начинается.

Где-то далеко за горами нарастал, постепенно ширясь, рокот моторов. На несколько секунд он пропал, заглушенный горным отрогом, но потом шум возник снова, уже значительно ближе и явственнее.

– Летят! – воскликнула Алиса, давая выход накатившему облегчению.

Рука Хвата предупредительно стиснула ее плечо:

– В укрытие.

Схоронившись под поросшим мхом каменным козырьком, накрывавшим часть темной расщелины, они услышали усиливающийся грохот двигателей, сопровождающийся пронзительным свистом турбин. Вынырнув из-за скалистого гребня прямо над их головами, тройка боевых вертолетов летела вниз, устремившись в долину с одиноким строением кошары по центру. Их тени мчались внизу, не разбирая дороги, как спущенные с поводков псы.

Алисе показалось, что до ее ушей доносятся гортанные голоса растерянных чеченцев, а потом все утонуло в таком оглушительном грохоте, что она испугалась за свои барабанные перепонки. Это взорвались первые ракеты, выпущенные вертолетами.

Зажимая уши ладонями, вытаращив глаза, девушка, полагавшая, что все самые крутые зрелища на земле происходят в кино или на концертных подмостках, смотрела, как низвергаются на землю дымные смерчи, порождая разрывы, вздымающиеся на равнине, словно грандиозные огненные кусты. Кошара лопнула и развалилась, подобно картонной коробке, по которой хватили невидимым кулаком. Среди дыма, пламени и земляного крошева метались человеческие фигурки, некоторые из которых взлетали в воздух, разваливаясь на куски или вообще исчезая из виду. Земля дрожала так сильно, что у Алисы заныли зубы, а вертолеты продолжали кружиться над долиной, обрушивая вниз шквалы огня. Они действовали подобно огнедышащим драконам, договорившимся смести с лица земли все живое.

Когда иссякли ракеты и бомбы, заговорили пулеметы, добросовестно перемалывающие глиняные останки кошары заодно с костями живых и мертвых. В какой-то момент по вертолетам открыли автоматный огонь. Алисе даже показалось, что она видит искры, высекаемые пулями из стальных боков «вертушек», но потом автоматы боевиков захлебнулись.

– Что это? – спросила Алиса, заметив шлейф белесого дыма, протянувшийся от земли к небу.

– Чеченцы пытаются достать вертолеты из гранатометов, – пояснил Хват. – Бессмысленное занятие. Заведомо проигрышное.

– Почему же у тебя получилось?

– Чтобы стрелять, как я, нужно сначала пройти ту школу, которую я прошел.

– Как она называется?

Ухмыляющийся Хват покачал головой:

– Забыл. Но эта школа довольно реалистично описана то ли у Данте, то ли у Вергилия.

– А-а, – понимающе протянула Алиса. – Ты имеешь в виду круги ада?

– Угу. Что-то в этом роде.

– Лично мне при упоминании ада всегда будет представляться одна и та же картина.

– Какая?

– Эта.

Алиса кивнула на вертолеты, зависшие над равниной. Их стеклянные морды были опущены вниз, как у хищников, выискивающих новые жертвы. Наверное, среди разбросанных по земле тел произошло какое-то шевеление, потому что пушка одного из вертолетов отозвалась на это выстрелом, коротким, как удар молотка, загнавшего гвоздь в гроб. Последний гвоздь. Завершающий.

– Теперь будет высадка десанта, – сказал Хват. – Пока бойцы будут искать мой труп с компьютерным «винчестером» в рюкзаке, мы с тобой должны убраться отсюда как можно дальше.

– Куда мы пойдем? – спросила Алиса, готовая последовать за своим проводником.

– В горы. На равнине нас скоро прихлопнут либо свои, либо чужие. Скорее всего, нас объявили какими-нибудь опасными преступниками, так что русские теперь представляют для нас такую же угрозу, как и чеченцы. – Пригнувшись, Хват двинулся вперед, спеша скрыться среди корявых кустов и сосенок, постепенно переходящих в лес, покрывающий горный склон.

– Между молотом и наковальней, – прокомментировала Алиса, подражая каждому его движению. – И долго мы будем так странствовать?

– Двое суток, может быть, трое. Пока не доберемся до Северной Осетии или Ставрополья. Это уж как повезет.

– Повезет, – убежденно заявила Алиса. – Если, конечно, я шею не сверну мимоходом.

Хват обернулся:

– Горы здесь небольшие, лесистые, так что превращаться в скалолазку тебе не придется, не беспокойся.

– Я беспокоюсь о том, в каком виде я покажусь людям. Меня примут за самку снежного человека. За йети.

– Ну, здешний народ ко всему привычный. Не думаю, что ты произведешь особый фурор.

Приостановившись, чтобы напоследок полюбоваться затянутой дымом низиной, Алиса согласилась:

– Да, после подобного зрелища уже трудно чему-то удивляться. Теперь я понимаю, почему бог не карает грешников. Мы все и так наказаны. Настоящее пекло здесь.

Хват промолчал. Он давно пришел к аналогичному выводу, так что переливать из пустое в порожнее не имело смысла.