Гений Одного Дня

Глава пятнадцатая

- И вот к столу подходит величайший игрок двадцатого столетия. Итак, вот он гордо вышагивает. Обратите все внимание на его сосредоточенный взгляд и гордую походку победителя! Вот он прищуривается, выясняет расположение шаров. Бесспорно, это один из сильнейших игроков. Так… Он прицеливается. Он не тратит много времени на удар, быстро подсчитывая в уме траекторию. О да, он обладает хорошим воображением! Его соломенные волосы от волнения сброшены на бок, но он думает о внешности в последнюю очередь. Вот все затаили дыхание. Кий заносится для удара, звучит барабанная дробь, и…

- Гай, ты с кем разговариваешь?

-… Удар срывается по техническим причинам.

Гезенфорд замер с кием наготове. Перед ним стоял посмеивающийся Надькевич, с очередной колбой в руке. Он потряс ей, и жидкость всколыхнулась там, забурлила. Он слегка усмехнулся. Гай всё-таки забил шар, всё ещё негодуя, что его застали в такой позе – по-пластунски лежащего на бильярдном столе и комментирующего свои удары.

- Ты чего пугаешь дядю Гезенфорда?

- Потому что парня Надькевича пугает дядя Вингерфельдт.

- Ну, он это зря, - Гай нахмурил брови. – В последнее время он всех подряд пугает. Это ведь далеко не хорошо…

- Ты знаешь, тут ведь и бильярдная поблизости открылась. Официальная.

- А денег сколько там берут? Небось как с американского президента, а?

Надькевич усмехнулся во весь рот и поставил колбу на стол. К несчастью, не вовремя. Гай готовился забивать следующий шар, и его траектория как раз должна была пересечься с траекторией стоящей колбы. Он поморщился и затаил дыхание, не зная, что делать, затем рванулся вперёд. В последний миг он ухватил колбу и вырвал её прямо из-под шара, а последний скатился в лузу.

- И господин Гезенфорд с удивительным для себя мастерством ловит падающую колбу и забивает шар. О да, это восхитительный игрок нынешнего столетия! Посмотрите: на его лице нет даже тени смущения, что говорит о его высоком мастерстве.

- Веснушечкин, рано или поздно ты взорвёшь, разрушишь, расколешь, разрежешь, зальёшь весь земной шар своими выходками. Так, что тут у нас? Ртуть?! Матка бозка!!!

- Ты ещё и польский знаешь?

- С тобой выучишь и язык африканского племени какого-нибудь Зимбабве. Уж ртуть-то тебе зачем? Или ты профессиональный наёмный убийца, работающий на господина Читтера? Ты решил поодиночке прикончить ведущих специалистов и предпринимателей мира? И начал с Вингерфельдта? А?! Всё, я тебя раскусил!

- Но на это у меня имеется свой аргумент! – и Надькевич извлёк из кармана брюк... Нет, не пистолет! Шоколадку.

- О, нет! Моя жизнь кончена! Ах, и для потомков я останусь лишь метеором… Всё, я ничего не успел добиться в этой жизни! Нет! Нет! Нет! Исполните мою последнюю… с конца просьбу: дайте сыграть последний разок в снукер.

- Тогда идём, куда скажу.

Когда они выходили из кабинета, им на пути попался Нерст, лицо которого частично скрывала шляпа. Гай молча проводил Академика, а затем поспешил шепнуть Морицу:

- Вот они там, у Читтера, все такие – в шляпах ходят. Сразу видно – подозрительная личность!

Гай даже кий убирать не стал, а вместе с ним, и Надькевичем под мышкой, пошёл вместе с вперёд, куда его повели. Гезенфорд пребывал в весёлом расположении духа, нутром чувствуя, что день этот точно за зря не пройдёт. В любом случае, сидеть в четырёх стенах – далеко не самый лучший вариант развития дел. Он так и шёл по улице с кием наперевес, и чему-то мысленно про себя усмехаясь, в то время как Надькевич, вместо путеводителя, таскал его от улицы к улице.

Наконец они свернули в последний раз, и Гаю пришлось резко затормозить – прямо в спину Морицу, который чуть не упал от такого толчка. Гезенфорд поспешил хмуро заметить:

- Увы, у меня не такая тормозная система, какую например, выдумал Джордж Вестингауз, так что не надо жаловаться, что я отдавил тебе все ноги – сам виноват.

- Никакой ласки от тебя не дождёшься!

- Я думаю, горностай тебя вполне устроит. Так мы пришли?

Мориц коротко кивнул, после чего кивнул на здание с ярко разукрашенной вывеской. Гай невольно про себя удивился, что не заметил его ранее, до этого момента – ведь он каждый день проходил этой улицей. Услышав ворчание за своей спиной, Гезенфорд понял, что Надькевичу не терпится войти в здание, и его безумно злят обдуманные и несколько медлительные действия этого молодого парня с кием. Кстати о кие. Люди эту странную парочку из-за подобного атрибута как-то сразу обходили стороной, но Гай поспешил оправдаться (правда, кроме Морица его больше никто не слышал): «Да не уж-то я чужим кием буду шары забивать. Мой – самодельный, качественный, а там подсунут чёрти чего, играй называется!»

Они поспешили войти, и Гезенфорд даже не успел толком всё подряд разглядеть, как Мориц потащил его куда-то вглубь, раздвигая людей, попадавшихся на пути. Один раз всё-таки сделал попытку сопротивления, и тем самым чуть не уронив Морица на пол. Продвигаясь сквозь толпу, Гай успевал только смотреть на пол, где и сумел обнаружить много интересного. Он увидел чьи-то деньги, да причём крупную сумму – 100 чешских крон. Глаза аж разбежались от такой находке, он быстро нырнул вниз, подхватил бумажку с пола и сунул к себе во внутренний карман пиджака.

- Что там такое? – пытался оправиться Надькевич, после того, как его чуть не потащили за собой на пол.

- Да так… Фантик, - улыбнулся Гай, дав понять этим, что всё нормально.

И он не соврал - деньги именно цветными фантиками и являлись по существу. Вот наконец они нашли нужный зал, и Надькевич поспешил оправдаться, прекрасно зная, что на данный момент в глазах Гая больше ценится именно старое тайное заведение для любителей бильярда:

- Ну, это конечно не Монте-Карло, но зато первое узаконенное заведение подобного рода.

- Значит, играть в карты у друзей – это уже к закону не относится, и тебя могут посадить? – Гай быстро пробегался взглядом по людям, быстро нащупал глазами выделяющуюся группу людей и тихо свистнул. – Кого я вижу! Кто бы мог подумать…

В центре группы людей можно было различить высокую фигуру жгучего брюнета с горящими глазами, на голову выше всех остальных. Что его узнавать – когда даже этих внешних качеств хватает для определения личности. Николас чему-то посмеивался в компании четырёх окружавших его человек, а в руках он держал кий. Гай, заинтригованный происходящим, поспешил приблизиться, искренне недоумевая в душе. Серб что-то увлечённо рассказывал, вставляя иногда едкие фразочки, потом вдруг резко осёкся, словно бы потерял всякую мысль для дальнейшего продолжения разговора. Вновь загорелся искрой разговора и продолжил.

- Так что там, так всё и оставили что ль? – спросил кто-то сзади. Это был Сцигетти, личный друг Николаса.

- Ну, классная дама, так же известная как «ферзь», пыталась (или пытался?) что-то противопоставить, но что-то явно не задалось.

- Ну-ну, смотри, доиграешься. Компании, работа, мозги – всё это хорошо, но не везде и не всегда. Не все такие люди как ты, и не всем им суждено столько всего знать и держать в голове, помни это, приятель.

Замечание про память Николаса, пожалуй, была достаточно оправданной. Ни один человек не обладал, как он, такой феноменальной памятью – он знал наизусть целые тома и мог в любой момент продекламировать главы из «Фауста» Гёте, или какое-нибудь сочинение Вольтера, которые, он естественно читал на одном дыхании. Сцигетти что-то ещё расспрашивал про жизнь простого студента, затем поспешил добавить:

- Всё это конечно прекрасно, что мы так в наглую нарушаем клятву университета, и проводим много времени за его пределами, но рано или поздно этому должен придти конец. Ой, скандала-то будет. Хотя, сейчас, наверное, грех за книгами сидеть… Я слышал, ты драться хорошо можешь?

- Ну, не то, чтобы хорошо, но защитить себя могу, - отозвался Николас, чувствуя себя как-то сразу неуютно оттого, что его, кажется, хотят впутать в очередную аферу.

- Я бы посмотрел, - с умилением кивнул головой Сцигетти. – К нам на днях приезжает какой-то новенький, так вот, он раньше боксом занимался. Я слышал лишь, что он готов любого вызвать потягаться с ним. Я думаю, это далеко не плохая идея.

- Всё зависит от её реализации, - невозмутимо ответил серб, завидев среди людей никого иного, как именно Гая. Николас протиснулся сквозь людей к нему, но право первому задавать вопрос его лишил валлиец, сразу открыв рот:

- Ты что вообще здесь делаешь? Каким тебя ветром сюда занесло?

- Смена деятельности есть отдых. Вот я и отдыхаю после напряжённого дня.

- При этом ты забываешь, что спишь по три часа в сутки…

- Но это уже детали. Сыграем?

Проворчав что-то под нос про то, как теряется нравственность в кругах молодёжи, он всё-таки согласился. Гай невольно отметил про себя, что всеми своими повадками и привычками Николас больше напоминает эдакого европейского интроверта, тем самым составляя полную противоположность Александру Вингерфельдту. Да, более непохожих людей трудно было найти на всём белом свете. Впрочем, может надо быть более оптимистичным?

- Самое интересное заключается в том, что это заведение не входит в чёрный список составленный университетскими людьми, и сюда смело может зайти любой человек, - продолжал серб. – Нисколько не боясь за своё образование. Странно, правда?

- Интересно, кому оно просто принадлежит? Знаешь, мне иногда кажется, что ты совсем не знаешь чувства меры. Давненько ты состоишь в обществе бильярдистов?

- После того памятного вечера, - подмигнул правым глазом Николас. – Разве я сделал что-то неподобающее своей личности?

- Вы уж больно привились к азартным играм. Сначала бильярд, а потом что? Карты? Но ты в них играешь и без меня… - Гай стал подбрасывать вверх шары, упражняясь в жонглировании. Глаза Николаса засветились северным сиянием при виде этого естественного для Гезенфорда жеста.

- Ты ещё и жонглировать умеешь? Меня научишь?

Гай коротко кивнул, мысленно удивляясь тому, в какие иногда стороны бросало этого человека. «Явно неординарная личность. Выделяется из толпы», - думал Гезенфорд об этом сербе. Если последнему не суждено великое будущее, то необычная судьба – это точно. Гарантия. Они разыграли одну партию, после чего у Николаса вдруг закружилась голова, и выйдя на улицу он кратко намекнул, что чувствовал в воздухе слабый запах камфоры – ещё одного ненавистного Николасу предмета быта.

Следующий день начался абсолютно так же, как и все предыдущие, и казалось, ничто не предвещало последующих событий, охвативших Николаса с головой. В институт он прибежал с опозданием – и как назло, первой лекцией была именно лекция профессора Новака, который наверняка не удержится от колкого замечания в адрес своего любимого студента. На занятия пришлось бежать бегом, искренне проклиная книгу, которой он зачитался этим утром перед тем, как отправиться. За чем-то интересным пространство и время становятся чем-то абстрактным и неестественным…

Его опоздания даже не заметили – точнее, сделали вид, что не заметили. Может быть, всё не так уж и плохо, раз пошло развиваться именно таким ходом. Не самый худший сценарий развития дальнейшего сюжета дня. Лекцию завершили ещё до конца положенного времени, и Новак поспешил остановить серба, одним из первых собиравшегося уходить из кабинета. Он хитро взглянул на высокого студента и попросил задержаться его на несколько минут. Дождавшись, пока все уйдут, он достал небольшую папку с бумагами, и просматривая их, деловито поинтересовался:

- Так мы, значит, ещё и на Вингерфельдта работаем?

- Есть такое, – не стал отрицать Николас.

- Я знаю, у него тяжёлый характер, и надо обладать не малым талантом, чтобы терпеливо сносить все его выходки и грубые шутки. По поводу вас он у меня открыто интересовался, уж не питайтесь ли вы человеческим мясом, по понятиям этого чистокровного немца ваша Родина находится как раз далеко от Трансильвании…

- И вы конечно же выдали мою тайну о том, что я каждую ночь поедаю мясо младенцев и вою на луну? – улыбнулся Николас.

- Естественно, как же я ещё мог поступить в подобной ситуации? Впрочем, перейдём к теме нашего разговора. Вы мне тогда что-то упорно доказывали про машину Грамма. Что вас конкретно в ней не устраивает? – профессор не сомневался услышать от этого серба вполне правдоподобный и уверенный ответ.

- Коллектор, - слегка приподнял брови Николас и его странные чёрные глаза упёрлись в профессора. Подобное выражение лица, свойственное Николасу могла неоднократно навести на мысль, что он словно бы с другого мира пришёл сюда.

- Почему? – приготовился выслушать серба профессор, делая себе на бумагах какие-то пометки, и глядя как-то напряжённым взглядом.

- Она работает на постоянном токе. Коллектор мешает превращению его в переменный – а ведь именно переменный ток способен уменьшить потери, тем самым мы увеличим работоспособность этой машины.

Рука Новака так и осталась висеть в воздухе. Он с некоторым непониманием взглянул на серба. Его можно было понять в тот момент: постоянный ток, он всюду сопутствовал, на его основе держались важнейшие изобретения, благодаря ему, если удастся опыт с электрическим освещением со стороны всех изобретателей наподобие Лодыгина или Вингерфельдта или Яблочкова, то весь мир станет понемногу освещаться именно постоянным током – током будущего. А тут приходит какой-то серб с горящими глазами и толкует про ток переменный. Всё ли в порядке с головой у этого несчастного парня?

- Вы решили изобрести перпитуум-мобиле? – тихо спросил профессор.

- Его уже до меня сколько раз пытались сделать. Я не собираюсь повторять опыты минувших дней, хотя не буду скрывать свои мысли – при правильном подходе можно создать и его. Главное не знать, что он невозможен.

- Вы поражаете меня, юноша, - больше Новак не интересовался никакими коллекторами или машинами Грамма. Взгляд его упал на книгу, которую держал в руках серб. – Что вы читаете?

Николас молча вручил книгу на проверку, и профессор невольно удивился, выхватив лишь начало книги, которого уже хватило, чтобы повергнуть его в тихий ужас – вся книга полностью посвящалась водяным турбинам, наиболее распространенным способом получения электроэнергии в тогда ещё не электрической Европе. Простейшая турбина – водяное колесо, едва ли было не в каждой деревне, и человек давно научился пользоваться ими, применяя их себе на пользу. В посёлке Николаса было тоже водяное колесо…

Преподаватель вручил книгу, как знамя, и больше уже ничего не добавлял относительно странностей серба, а тем более его суждений, которым в последствие ещё не раз будет дан повод раскрыться. Время покажет, кто прав, кто виноват. Может и эта горячая сербская голова ещё покажет себя не раз с лучшей стороны? Но зато так не считал Вингерфельдт. Начинающиеся успехи серба привели его в крайнюю степень подозрительности, а тут ещё эти проблемы с долгами компании. Да, всё складывалось далеко не в его сторону. В любом случае он признавался одному лишь Нерсту, что тучи всё сгущаются и сгущаются, при этом он всегда находил время для смеха. Ни одно несчастье не могло взять его… А этот серб пусть учится – может, ещё покажет себя в этой компании. Всё может быть.

Николас этот день провёл в обществе своих любимых голубей. Он сам невольно забредал на площадь со своей литературой, и находил это место наилучшим для её усвоения. Драгутина, всегда в весёлом расположении духа, рассказывала множество интересных историй, поднимая настроение и сербу, просто что-то вспоминала – и ей было ведь чего. Так произошло и в этот раз. Выплеснув зерно на брусчатку, как всегда, она вновь присела к Николасу, сосредоточенно смотрящему в книгу. Он на миг оторвался и поспешил поинтересоваться:

- Откуда же вы зерно-то берёте? Вроде складов тут поблизости нет, чтобы воровать…

Драгутина лишь беззвучно рассмеялась.

- Да какие уж там склады. Работаю ведь я. Помимо того, что развожу голубей для почты, ещё и часть недели отрабатываю на одном из заводов, как раз занимающимся сельскохозяйственной продукцией. Тут всё законно – как всегда.

- И на жизнь хватает, в общем-то, она протекает абсолютно в ваше удовольствие…

- Это да, - не стала отрицать Драгутина.

- Так как вы тогда оказались на концерте Вингерфельдта?

Женщина слабо улыбнулась и хитро прищурила глаза, проворно вскочив с городской лавки. Николас удивился её прыти, и поспешил подняться тоже, чувствуя приближение неожиданной разгадки своим давним подозрениям и домыслам. Драгутина многозначительно посмотрела на него.

- Пошлите со мной. Всё смогу показать…

- Да как же я пойду-то? Книги ведь. Дорогие. Редкие.

- Да кому нужны твои книги! Отстань, ради Бога! Оставь их на лавке – никто на них не посмеет покуситься, даю тебе слово, - она взяла за руку сомневающегося серба, и тот проворно припустил за ней, горя желанием всё узнать о своей знакомой.

Она привела его куда-то за угол, повернула, и оказалась у довольно страшного на первый вид здания. Казалось, Николас здесь не был никогда в жизни. Драгутина, видя смятение на лице серба, тут же поспешила произнести своим звонким голосом:

- Не, ты не подумай – это вид Национального Театра сзади. Странно, правда? Такое красивое снаружи, и такое страшное сзади – но пани Мюллерова, моя давняя знакомая, говорит, что скоро всё изменится к лучшему. Здание обещали отремонтировать. А теперь – внутрь.

Она провела Николаса к лестнице, ведущей куда-то наверх. Серб ещё больше удивился, всё больше и больше ожидая разгадки своих предположений. С самого начала, как показалось Николасу, лестница вела куда-то в тупик. Драгутина поспешила его обогнать, прыгая через ступени. Она достала ключи и вставила куда-то в стену. Оказавшись поблизости, Николас понял, что дверь и стена как бы составляли единое целое, и чуть поодаль их невозможно было вообще различить, если не знать, что это дверь. «Высоко здесь. Как на четвёртом этаже» - отметил про себя Николас, входя куда-то внутрь.

- Осторожнее! – крикнула Драгутина.

Было сказано слишком поздно. Николас, с его высоким, под два метра ростом, с размаху впечатался лбом о дверной косяк, но чудом устоял на ногах, получив здоровенную шишку на лбу. Драгутина слегка встревожилась и во мгновение оказалась рядом с сербом. Николас небрежно махнул рукой, несколько секунд корча лицо от неприятной боли.

- Сильно ушибся?

- Да ерунда. Память только выпирает. Так, и всё-таки, куда же я попал?

- Ко мне домой, - забыла о случившимся Драгутина. – Это считается чердаком здания.

Помещение не было особенно освещено, а когда хорватка плотно закрыла дверь, перед глазами некоторое время плыли цветные круги. Привыкнув к темноте, он заметил, что стоит в небольшом, не особо освещенном помещении, в которое пробиваются несколько лучей солнца, освещая пыль, кружащуюся в воздухе. Драгутина кивнула ему вперёд, и они прошествовали далее. «Как я понимаю, это была прихожая» - отметил он про себя. Вместо двери здесь висела большая и плотная штора, которую Драгутина поспешила решительным жестом отодвинуть в сторону, и таким образом они оказались в следующей комнате. Здесь было много яркого света, здесь же стояла и кровать – судя по всему, самой хорватки.

- Да, это моя спальня. А теперь – тсс-с-с! Главное, не спугнуть. Идите за мной.

И эта пожилая женщина на цыпочках прошествовала далее, юркнула в небольшую щёлку, за ней это поспешил сделать и Николас. Когда серб открыл глаза, первое, что предстало его глазам, было схоже картине пред глазами Гая, когда тот увидел множество голубей у своего окна. Ох, и ругался же тогда Гезенфорд! Но это были птицы, значит животные – поэтому наказание ограничилось лишь мороженым, за которое валлиец же и заплатил…

Это была настоящая голубятня. Николас взглянул высоко вверх, и увидел простирающиеся вверх жердочки для голубей. Их здесь были сотни, а может и тысячи. И самых разнообразных окрасок. Восхищению серба просто не было предела. Они спустились вниз, - дальше куда-то вела лестница, таким образом, они оказались в узком коридоре. Драгутина приставила палец к губам, усмехаясь:

- А теперь самый торжественный момент!

- Мне сразу хлопать или подождать? – спросил лишь серб, искренне верящий в эту пожилую женщину, которую неспособны были сломать даже превратности судьбы.

- Бьёт барабанная дробь… Та-да-ам!

Она отворила ещё одну дверь, легко ей, однако поддавшуюся, и они оказались над балконом театрального зала. И вот тогда удивлению Николаса не было совсем предела. Он с удивлением озирался вокруг, не в силах поверить своим глазам. Меж тем Драгутина продолжила свою экскурсию:

- Отсюда можно спуститься и ниже, в сам театральный зал, не имея, однако, ни билета за душой.

- Ах, вот оно как всё происходило! – рассмеялся Николас.

- И не подумайте! Я вовсе не собираюсь занимать чужие места. Хотя, бывает, иногда спускаюсь ниже. Отсюда я просмотрела все концерты и представления, за которые люди громадные деньги готовы были отдать…

- Это восхитительно! Но неужели здесь жил кто-то раньше вас?

- Раньше да, говорят кто-то жил. А сейчас это крыло полностью заброшено. Я узнала о нём у оной из своих знакомых. С тех пор и решила перебраться сюда. А голубятню не я разводила – она была здесь уже задолго до меня… Времена менялись, и труппы актёров тоже. Состав переменился, и никто не имеет понятия о существовании этого места, да и я стараюсь не выделяться. Вот и вся моя тайна, господин Фарейда.

Николасу осталось лишь поаплодировать, тем самым подтвердив, что этот случай полностью удивил его и поразил до глубины души, как и обещала Драгутина. Она сдержала своё обещание. И сербу оставалось лишь удивляться этой женщине, которая и в старость продолжала жить, словно была бы молодой, с улыбкой смотря на жизнь. Надо было иметь невероятную силу воли, тягу к жизни, чтобы несмотря на все те лишения, что произошли с ней, смотреть таким образом сквозь пальцы, и не придавая им особенно никакого значения, живя настоящим.

«Будет ли у меня такая старость?»

Будет, но далеко не такая, да и не мог он ещё предположить того, что его ждёт через много-много лет на другом краю света… Поэтому он продолжал жить каждой секундой. Не для себя – единственно лишь для людей.

В эти дни случился довольно примечательный случай в Карловом Университете. Они со Сцигетти, спокойно прогуливались по университетским коридорам, оба держа под мышками солидную стопку тетрадей и книг. Тогда-то итальянец и рискнул начать разговор со своим другом, который был выше его на голову – по коридору шли лилипут и Гулливер:

- Ты знаешь, друже, - он перехватил манеру от дружков Николаса вставлять подобные сербские слова – как-никак пример Гая и его команды действовал просто заразительно! – Сегодня к нам приезжает никто иной, как один высокопоставленный гость. Он типо к нам учится едет, но уж между нами-то говоря, признаемся, что какая там учёба с подобным высоким положением.

- Шишка то есть, - Николас на миг остановился у подоконника, чтобы поудобнее взять связку свесок (тетрадь по-сербски - свеска). Кто-то чуть подальше крикнул:

- Сюда! Сюда несите.

Там стояла какая-то молоденькая учительница в очках и с приветливым лицом.

- Это наш учитель музыки. Мужчин на эту роль не смогли взять – слишком грубые пальцы. А она на всю Чехию знаменита своими музыкальными выступлениями. Говорят, она не имеет абсолютно никакого образования. Просто дано от природы, получается, это умение. И так всегда. Кому какой талант дан.

- Ну и какой же достался тебе?

- Похоже, я остался обделённым! Видать, кто-то выкинул меня из очереди за получением талантов.

- Вставай за мной, меня уж точно не выкинут – не достанут, - усмехнулся Николас.

- Да уж, на твою спину никто не попрёт – она как булыжник – ка-мен-на-я!

Они подошли к учительнице, и Николас невольно обратил внимание на симпатичность этой молодой особы, но Сцигетти как-то больше заметил это, что и поспешил подметить, благо язык у него вперёд его самого родился:

- Как вы сегодня прекрасно выглядите! Оставайтесь с нами! Александр Вингерфельдт никого в обиду не даст, так что. Я думаю, своей красотой вы будете освещать нам путь к зёрнам науки…

- Ой, да что вы… - засмущалась учительница. Николас взвесил ещё раз в руке свою ношу, скромно намекая на неё. Она словно бы спохватилась. – Ой, совсем забыла, извините меня, господи! Кладите вот сюда, на стол. Уж тут-то мы сами управимся.

Серб послушно поставил свою ношу на стол, в отличие от Сцигетти, который на вихре эмоций с размаху впечатал её в стол – и тот устоял лишь чудом, но устоял же! Учительница тихонько захихикала, но это ни произвело на итальянца никакого впечатления, и тот поскорее вывел прочь своего друга, который из-за низкой высоты дверного проёма чуть не повторил свой подвиг у Драгутины в доме.

Сцигетти, с опаской оглянувшись назад, поспешил произнести, смотря на решительное лицо своего друга Николаса:

- А она ведь симпатичная… Думаю. Мы её уроки будем посещать с удовольствием. Так, на чём я остановился?

- На учительнице по музыке? – удивился краткосрочной памяти Сцигетти серб.

- Не, не, раньше… Ах да! Эта шишка обещала приехать к нам вот-вот. Некоторые источники заявляют, что это может случиться как раз сегодня. Представляешь, как мы удачно можем попасть?

- Вот как? А чем этот человек тебя так заинтересовал?

- Не меня, а весь институт. И в первую очередь интересоваться им должен ты, друже.

Чёрные брови серба слегка приподнялись вверх от удивления. Он взглянул ещё раз сверху вниз на Сцигетти, затем остановился, словно что-то бы припоминая. Что-то кто-то из его знакомых говорил о какой-то важной встрече гостя в Университете. Уж не это ли он и есть? Итальянец подождал достаточно времени, и, отсчитав его строго по чужим часам (Николаса), поспешил сказать, чтобы заполнить паузу в разговоре:

- Вон, совсем немного времени осталось до его приезда. Давай подойдём к той мраморной доске, мне интересно, что там пишут. Якобы туда даже моё имя вписано. Надо бы проверить, не так ли?

Николас ничего не сказал, лишь молча последовал за Сцигетти, благодаря которому к нему порой возвращалась вера в жизнь. Человеком он был жизнелюбивым, и этому приучал и серба. Сцигетти был атлетом, увлечённо занимался своей физической подготовкой, утром делал пробежку, упражнения – это ему доставало неподдельное удовольствие. И вот теперь этот итальянец стоит здесь, а его тонкие брови удивлённо приподнимаются на лице:

- Эвона! Я, оказывается, Жигетти на самом деле… Нико, тебя дезинформировали!

Серб внимательнее всмотрелся в доску и действительно, чемпион многих соревнований Сцигетти, внесённый на доску почёта вдруг сменил фамилию. Весьма забавно… Николас с усмешкой взглянул на своего друга, но тот уже был занят другим делом. Где-то позади него раздался шум многих голосов, и естественно, теперь всё его внимание было приковано в том направлении. Там было что посмотреть. Обернулся и Николас.

С лестницы спускалась огромная толпа студентов, пожалуй, со всего Карлова Университета, и шли они явно, удручённые каким-то событием. Казалось, пыль на этой лестнице не протирали веками, поэтому она сразу взвилась в воздух, когда появилась эта огромная толпа людей здесь. А вскоре стала видна и причина всего этого торжественного шествия. В центре этого круга людей шёл невысокий, атлетического телосложения человек, любезно со всеми раскланивающегося и производя впечатление старейшего аристократа. Да и одёт он был вызывающе, как франт.

Сцигетти сразу же поспешил отметить его внешность:

- Что это он вырядился как а парад, а ли не в курсе, что здесь люди учатся…

- Может, на то располагают дальнейшие события? – спросил Николас, видя, что люди приближаются к ним. Сцигетти только больше хмурился. – Сейчас мы всё узнаем.

- Да ты прям ясновидец, Нико! – итальянцу нравилось так сокращать его имя.

Люди поравнялись с ними и резко остановились, окружив полукругом серба и его друга. Видно было, что ради них двоих они сюда, собственно, и шли. Удивление мелькнуло на лице молодого человека, явно находящегося в центре внимания, когда он взглянул снизу-вверх на Николаса. Затем кто-то выскочил вперёд и громко провозгласил:

- Сын знаменитого австрийского предпринимателя из древнейшего аристократического рода, самопровозглашённый чемпион по боксу, прекрасный борец и искусный танцор, а так же ещё теперь и студент нашего университета – Гельмут фон Штайниц!

«Ах, вот кого тут всё поджидали в учреждении!» - отметил про себя Николас и пожал руку этому аристократу, которого тот корчил из себя, после чего поспешил представиться:

- Я Николас. Фа-рей-да! – для чего-то произнёс по слогам отчётливо свою фамилию серб, чем несколько удивил этого человека. – Позвольте узнать, ради какого мероприятия мы тут все собрались и с таким выжиданием смотрим на меня?

- Когда говорили об этом молодом человеке, там ясно намекнули на то, что мы ждём от нашего студента Николаса Фарейды.

- Да я-то сразу просёк, но решил проверить свои подозрения. Так что же, вы требуете хлеба и зрелищ?

- Не, а тебе слабо что ль? Одному из лучших спортсменов университета? Отстоять нашу честь никак? – настаивала толпа, и серб сдался.

Сцигетти ещё больше хмурился. Он был явно недоволен тем, что происходит вокруг него. Николас просто ожидал развязки событий. Что ж, свои силы он не откажется испробовать, хотя бы просто, чтобы проверить себя. Сцигетти что-то бурчал рядом под нос, когда толпа пошла вперёд, спеша организовать по-быстрому всё это зрелище, пока ещё было время. Главное, чтобы кто-то стоял на своём посту и не пропускал любой намёк на опасность, а то обоим студентам не повезёт, впрочем, последнее – уже всецело их проблема – пусть как хотят, так и делают, мы лишь толпа, мы невинные овечки, ничего не знаем, ничего не видели и не слышали.

Впрочем, ладно. Площадку для боя быстро нашли на первом этаже. Там было всё равно ограничено пространство, но всё же лучше, чем, например, узкие коридоры. Да и зрителям удобнее смотреть, ибо здесь пересекалось сразу несколько переходов. Народ расположился повсюду – ибо любопытно было всем, чем дело кончится – заняли и первый, и второй, и третий этаж, буквально забив их битком, как селедка в бочке. Теперь все люди с любопытством свесились вниз и смотрели. Назначенный глашатай провозгласил начало сему интересному событию, и все как-то умолкли и замерли, даже боясь лишний раз вздохнуть.

В центре по-прежнему остались Николас и его новоиспечённый соперник, который в данный момент просто стоял разминал руки. Говорят, он раньше в армии служил, и там неоднократно отличался в этих делах. Интересно бы посмотреть на него… А Николас? Окажет ли он какое-либо сопротивление своему противнику, покажет ли свои боевые качества? Очень, очень интересно. Так считал народ. И смотрел внимательно за любыми движениями этой пары человек.

Глашатай отбежал в сторону, оставив пространство для боя, и с этого момента, можно сказать, он и начался. Сие было весьма интересным событием. Николас думал, что противник его будет весьма неповоротлив, как казалось на первый взгляд, но тот мгновенно оказался рядом с ним, и лишь то, что серб увернулся, спасло его от удара. Толпа неистовствовала сверху, подбадривая и крича обоим бойцам, создавая ощущение пчелиного роя. Вот соперник серба вновь перешёл в наступление, посыпались удары, и лишь то, что тот прикрывался руками, спасло от них. Затем австриец выдохся из сил, отскочил проворно назад, ожидая ответных действий, которые, однако, не заставили себя ждать. Николас с той же яростью накинулся на этого Гельмута фон Штайница, драка пошла сильней, горячей, интенсивней. Кулаки сыпались со всех сторон, где-то успевал уворачиваться от ударов, где-то нет. Но теперь обоим вскружил голову азарт, и битва пошла ещё более интересной, толпа совсем охрипла от криков и свиста, продолжая кричать что-то со всех щелей здания.

Фон Штайниц со всей силы ударил Николаса по лбу, да так удачно, что у того выпали искры из глаз, а резкая боль пронзила лоб, впрочем, сам виноват. Однако серб в долгу решил не оставаться, и улучив прекрасный момент, забыв, то его самого колотили, со всей силы ударил в нос изумлённому австрийцу, сделав его ассиметричным.

- Серию долби, серю! – орал Сцигетти, но его, впрочем, как и всю толпу, никто не слышал.

Из носа прославленного на Австрию боксёра хлынула кровь, глаза злостно вспыхнули, и он уже занёс руку для ответного удара, как вдруг раздался крик откуда-то сверху, и бой прекратился на миг. Голова Николаса кружилась после удачного попадания соперника, сам австриец стоял, прикрывая платком разбитый нос и полностью негодуя по поводу этого ненормального серба. Раздались шаги преподавателя, после чего вся толпа, впрочем, как и сами виновники торжества в первую очередь, поспешила растечься по щелям и вехам всего здания, придавая умный вид себе…

На следующий день Николас в Университет не пошёл – лоб разболелся ужасно, вся голова напряжённо гудела после вчерашнего побоища, когда он просто шёл, голова кружилась, как в полуобморочном состоянии. Еле-еле Сцигетти вчера довёл его до дома, а теперь он и вовсе валялся на кровати, штудируя многочисленные книги по технической части.

Его появление дома немало смутило Гезенфорда, обычно привыкшего видеть пустующую постель своего друга, а теперь, обнаружив его дома, вместо учёбы и работы. Особо не скрывая своего отношения к случившемуся, он обозвал Николаса халтурщиком, после чего с чувством выполненного долга спустил ему всё с рук.

Через день после бойни, Николас совсем уже оправился и вновь стал учиться и ходить на работу. По словам Сцигетти, австриец ещё долго не мог опомниться после случившегося и всячески сторонился этого серба, если их траектории движения каким-то чудом умудрялись пересекаться. Вот на работе-то Николасу и напомнили об этом отгремевшим на весь Университет событии. Да, то, что сотворил этот серб, считалось подвигом – разбитый нос австрийца видели все, а вот о том, что у серба болела голова, знали лишь единицы…

Авас Бекинг, сам в прошлом занимавшийся подобными делами, встретил Николаса, как национального героя. Первое время они даже не разговаривали о работе, что обычно не соответствовало их распорядку дня, к которому привыкли уже оба, впрочем, как и вся компания. У серба ещё окончательно не прошла голова, и при резких перегрузках давала о себе знать, только вот Бекинг, к несчастью, об этом вообще не знал…

- Так вот значит наш победитель?

Он сделал попытку побороться с сербом, но так один раз удачно сжал его, что у бедняги поплыли цветные круги перед глазами… Бекинг обладал богатырской силищей, хотя нигде практически её не применял на предприятии. На этом убедилась рука Николаса. Серб сначала думал, что её сломают, как жалкую спичку, однако этого всё же, на удивление, не произошло. С Бекингом тягаться в силе серб больше не решился, искренне уважая в душе этого богатыря, и чувствуя ещё большие боли в гудящей голове. Впрочем, расстраиваться было нечего, и жизнь текла по-прежнему весело и непринуждённо, особо не заморачиваясь.

С Авасом Бекингом после серба так никто и не решился бороться. Странно, почему…