Гений Одного Дня

Глава девятнадцатая

Авас Бекинг прищурившись, смотрел на сидящего на крыльце Витуса. Главный механик явно был чем-то недоволен. Прикусывая травинку, он всё хмурился и хмурился. Правда, сидящего Витуса нисколько ничего не беспокоило. Он что-то рисовал на бумаге, и всё вокруг его ни капли не интересовало. Бекингу, весьма далёкому от искусства, естественно, всё было непонятно. Вскоре он решился высказать свои претензии к самому художнику:

- Ну, и что это за каля-баля?

- Между прочим, это ваза с цветами, - сердился Витус.

- Ну что мне от этой вазы. Ваза должна дома стоять, а не на бумаге. Только пустая трата времени и бумаги.

- А сам-то! – передразнил Витус, хитро ухмыляясь. – Ишь, умный какой! Я тоже могу командовать сворой лиходеев и мастерить всякие штуковины!

- Так что же не командуешь?

- Всё равно платят одинаково…

И оба поспешили замолкнуть. Витус больше углубился в своё занятие, с гораздо большей страстью принявшись рисовать. Бекинг переключился на другое – теперь он стал смотреть куда-то вдаль, и нашёл весьма интересным рассматривать проходящих, куда-то вечно спешащих людишек. Авас был единственным человеком в компании, который ни с кем не был во вражде, и ко всем относился совершенно одинаково. Он был своеобразной прослойкой между остальными шумными членами этого домашнего предприятия. Эта гора мускулов, абсолютно добродушная, но всё же что-то знающая и могущая, была так же отдушиной всех членов компании. Ему не стыдясь рассказывали всё, что было на уме абсолютно все люди. Авас мог что-то посоветовать, утешить. Он не обладал такой грубостью, был бесхитростным и вполне простодушным человеком. Этим все и пользовалась. Неудивительно, что Алекс поставил его во главе всего этого сборища инженеров - электротехников.

Да, с зарплатой были видные проблемы. Жалованье сейчас получали нерегулярно, и приходилось расплачиваться порой то из собственного кошелька, то просто энтузиазмом. А ещё всегда под боком был Витус. Откуда у него были деньги – пожалуй, он сам был не в курсе. Всё это казалось ему какой-то нелепой сказкой. Но, так или иначе, он оплачивал большинство расходов всеми уважаемого Александра Вингерфельдта.

- А ну-ка брысь с прохода! Расселись тут, воробушки, не протолкнуться!

Из-за двери показалась жена прославленного изобретателя с метлой наперевес.

- Вы что, забыли, что это вам не прошлое здание вашей компании. А ну, отошли все! Дайте мне убраться!

- Извините, - промямлили как-то вместе оба, словно провинившиеся дети.

За калиткой показалась грозная фигура Гая, который вёл куда-то, словно она поводке Николаса. По его выражению лица было видно, что ему это особо не доставляет удовольствия, у него, мол, у самого дел по горло, а тут ещё возиться надо… Вот валлиец подошёл к калитке и было видно по его лицу какое-то злобное торжество. Он словно бы к чему-то готовился. Демонстративно встав перед Николасом, он протянул руку к калитке и произнёс тоном давно чего-то ожидающего человека:

- Ну, я надеюсь, здесь с калиткой всё в полном порядке!

Он схватился за ручку её, повернул и потянул вперёд. Каково же было его разочарование, когда отворив калитку, он приложил немало сил. Дух компании переместился и на дом самого Алекса. Гай входит на территорию дома, оставляет велосипед у забора и проводит Николаса куда-то вперёд. Увидев двух стоящих молодцов, он презрительно усмехается:

- Что это вы здесь забыли, а? Мне кажется, Алекс вчера вам всем вчера ясно разъяснил, что приходить сюда вовсе и не зачем…

- Как незачем? – расширились глаза Аваса.

- Сегодня Алекс объявил отбой – ибо у него весь день битком забит делами. Ему с ними не протолкнуться, не то о вас, бедных, вспомнить. Наверное, он вам вчера забыл сказать об этом. С ним это бывает – человек он совершенно рассеянный. Так что по домам, братцы.

- Столько времени потеряли, - буркнул недовольно Витус, сдвигая на бок кепку и собираясь.

Дождавшись, пока они уйдут, Гай услужливо пригласил Николаса в дом, предварительно вытерев о ковёр ноги. Он знал, как здесь любят чистоту. Затем поспешил спросить жену Вингерфельдта:

- Милая, а куда же подевалась сама душа компании? Почему я его нигде не вижу?

- Может, он в лаборатории? – невинно пожала плечами она и продолжила подметать крыльцо.

Гай ничего не сказал, только было собирался открыть дверь, как услышал шум где-то позади себя. Николас мгновенно обернулся, сам чувствительный ко всем шумам, и увидел знакомую фигуру тучного мужчины на фоне забора. Вингерфельдт шёл явно недовольный, что-то успевая ворчать себе под нос. Он никого, естественно не заметил. Подойдя лишь к самому крыльцу, он увидел наконец стоящих Гая с Николасом.

- А! Пришли, голубчики. Что ж, доброе утро, господа! Надеюсь, уж для кого, для кого, а для вас оно было добрым. Гай, тебе разве не надо никуда? – спросил вдруг Алекс, переключившись с погоды на дело.

- Как раз надо. Я уже опаздываю, - начал раздражаться валлиец. – Своего работничка я привёл, я думаю, ты найдёшь, чем с ним заняться. А я опаздываю – у меня там дела, а потом ещё поезд…

- Какой поезд? – округлились глаза дяди Алекса.

- В Париж, - невинно ответил Гай.

- Зачем? Что ты там позабыл?

- Понимаешь, там именно располагается штаб-квартира одного нашего главного финансиста. Я думаю, ты прекрасно поймёшь, о чём я говорю… Ты просил меня раздобыть большую сумму денег, должен же я что-то предпринимать, верно я мыслю? И наконец, самое важное – там ещё вскорости произойдёт одно весьма интересное событие. Но подробности о нём вы получите позже. Нико! Не забывай выгуливать моего пса! Он очень мстительный и может укусить ни за что, ни про что!

Гай так же поспешил раствориться во тьме событий. Остались лишь Николас да Вингерфельдт. Даже жена Алекса поспешила уйти куда-то – впрочем, её никто и не держал. Вингерфельдт оглядел серба с высоты своего роста и поспешил спросить, как бы невзначай:

- Ну, что ты думаешь о нашем новом расположении компании? Нравится?

- Против ничего не имею, - кратко отозвался серб. – А для каких целей эта знаменитая калитка поспешила перекочевать сюда?

- Ну, не вся же слава тому умнику, что купил наше здание. А во-вторых, так удобнее будет всем нам привыкать к новой обстановке. И наконец, это опять-таки коммерчески выгодно, чёрт побери!

Когда прозвучало последнее, фирменное выражение дяди Алекса, Николас невольно улыбнулся. Они поспешили войти в дом, где и должна была продолжиться их беседа. Алекс сам звал к себе, за делом. Якобы у него имелась какая-то важная беседа, о нём самом, Николасе.

Для начала Вингерфельдт провёл его куда-то вглубь дома, в просторную, светлую комнату. Здесь и надлежало состояться той самой беседе, к которой так взывал дядя Алекс. Сам он присел на стул, выпрямил ноги, и кивнул Николасу на стоящий недалеко стул. Вингерфельдт обернулся к роялю, возле которого сидел, осторожно приподнял крышку вверх, и задумчиво простучал пальцем несколько нот. Всё так же, не закрывая крышки и держа руки на клавишах, он обратился к ожидавшему его сербу:

- Это комната моей племянницы. Сам её чёрт знает, где носит сейчас. Видать, порывы буйной головы сказываются. Как, например, бывает у меня.

Он вдруг ушёл в себя, убрал руки с клавишей и пропел своим грубым голосом, который во время пения оказался не таким уж и грубым, какую-то ноту. Едва он окончил, как из рояля донеслась в точности такая же нота, прямо из клавишей. Николас невольно удивился только что увиденному факту, который Вингерфельдт тут же поспешил подкрепить словами:

- Если нажать на правую педаль рояля, при условии, что крышка будет открыта, можно спеть какую-то ноту. Колебания голоса вызывают вибрацию струн, а нажатие педали позволяет струнам вибрировать совершенно свободно. Каждая струна в рояле вибрирует с собственной частотой.

- Чистейший резонанс! – кивнул согласно головой Николас, соглашаясь в этом с ним. – А откуда тебе самому известно это явление, раз ты не учёный?

- Я лишь жалкий исследователь мира, участь которого – облегчать всем нам жизнь. Я не исследовал законов природы, как Фарадей, Ньютон, Торричелли, Архимед или кто-нибудь ещё, моя цель просто наблюдать. Вот я и наблюдаю много различных явлений, многие из которых, вполне вероятно, открыты уже до меня…

- Всё может быть, - вздохнул довольный ответом Николас. – И всё-таки, зачем я здесь тебе так понадобился? Что-то случилось на работе?

- Нет-нет. К работе это никак не относится.

Светились в темноте глаза прищурившегося Вингерфельдта. Он опять что-то взвешивал в своей голове, что-то высчитывал, продумывал. Вдруг резко обернулся куда-то назад, и остановил свой взор на дверном проёме. Не понимая, чем он его так может заинтересовать, Николас с выжиданием уставился в том же направлении. Через несколько минут всё встало на свои места…

Раздался чей-то топот, лёгкий смех, который бывает только у детей, и в комнату вбежало двое ребят – мальчик и девочка. Глаза Вингерфельдта налились отеческой любовью.

- Знакомься, Николас. Дош и Дат, как я их прозвал, мои дети, - он усмехнулся.

Дош и Дат, в переводе с английского, означали точку и тире. Весьма примечательные прозвища для человека, отдавшего телеграфному делу свои шесть лет. Вингерфельдт хотел было разъяснить всё до конца, но его дети уставились на серба с неподдельным интересом, что великий король изобретателей, которому явно хотелось продолжать свои дела, невольно нахмурился. Но не зло.

- Так-так! Что это у нас, уроков что ли нет? Так я найду.

- Вон этот, папа, слишком смышленый! – вдруг сказал сын Вингерфельдта, указывая пальцем на Николаса. Серб даже растерялся от такого неожиданного внимания.

- Ну что вас, не учили, что на людей пальцем не показывают, а? А ну-ка все пошли вон, ваш любимый папаша будет вести очень-очень важную беседу. Считаю до трёх, а то иначе хуже будет. И чтоб духу вашего при счёте три здесь не было! Раз… Два… Три!

Николас невольно рассмеялся при виде этой доброй сцены. Но Вингерфельдт быстро перешёл от семейных забот к заботам, связанных с именем Николаса, и отделался одной-единственной фразой по поводу своего семейного счастья:

- Это только двое. А у меня их всего шестеро. И все шустрые, везде лезут, нос свой суют – ужас просто! Ладно, всё же перейдём к делу, пока всё моё семейство сюда не сбежалось и не отметило приход одного весьма смышленого паренька, - он вновь улыбнулся хитрой улыбкой и поспешил достать из кармана дорогую сигару. Но закуривать её не стал, скорее воспользовался ей, как дирижёр палочкой, расставляя правильно акценты в своей речи.

Николас поудобнее устроился на стуле, поняв, что разговор будет долгим. Ибо просто так к себе на дом он никого и никогда не повезёт. Таков уж был наш дядя Алекс. Когда случается что-то действительно важное, можно было услышать его приглашение к себе. Затем Алекс вспомнил о своём гостеприимстве и поспешил куда-то уйти (как он сам выразился, за чаем, без которого невозможно гостеприимство в доме Вингерфельдтов). А серб всё это время беспокойно сидел на стуле, чувствуя себя как-то неуютно. Как будто бы он сидел на иголках.

Тогда у него появилась хорошая возможность осмотреть всё то помещение, в которое он попал. Несмотря на то, что Алекс жил далеко не богато, семейство он содержал огромное. Мы умолчим про то, что он ещё содержал все свои компании, своё «домашнее предприятие» и остановимся на его доме. Восемь членов семьи, включая самого Алекса, проживало в этом не очень большом доме прямо на окраине Праги.

Взгляд Николаса скользил от светло-бирюзовых обоев дальше. Вот стояло два шкафа, в которых, наверняка, хранилось много всякой домашней утвари, одежды, посуды. Возле рояля стояли горшки с цветами, которые сразу придавали комнате какой-то уют. Дальше виднелись две кровати, стоящие на достаточно близком расстоянии друг с другом, маленький столик, на котором не было даже пылинки и всё стояло в строгом образцовом порядке. На нём возвышалось огромное зеркало, вверху поцарапанное. Но в общем плане, всё было просто прекрасно со всех точек зрения. Чувствовался уют в этом помещении, да и вообще во всём доме.

Вскоре вернулся Вингерфельдт, в руках которого были две небольшие чашки чая. Боясь их пролить, он шёл осторожно, тщательно выбирая дорогу, пока, наконец, не дошёл до Николаса. Серб благодарно принял это послание дяди Алекса и устроился поудобнее. Ибо разговор представал долгий.

- Итак, вспоминается мне одна весьма старая история, связанная с твоим именем. Это касается твоего заговора против постоянного тока, - Алекс поднял глаза на серба, при этом его лицо было окутано какой-то таинственностью, которая обычно бывает у шаманов.

- Ну? – выжидающе спросил серб, поняв, что сейчас ему устроят хороший опрос.

- Свои гениальные мысли ты изложил лишь поверхностно Новаку. Он тебя даже выслушивать не стал. Но я не Новак. Я – это я. Гениально, правда? Ладно. Меня заинтриговал этот случай. Я ни к чему не отношусь поверхностно – жизнь меня отучила от этого. Я не успокоюсь. Пока не осмотрю эту самую проблему со всех точек зрения. Вот скажи, раз ты такой умник, что ты знаешь об электрической индустрии?

- Ну, если переходить к делу, - поняв, что запахло жареным, сказал Николас, тщательно выбирая слова для речи. – Сейчас постоянный ток – основа всей индустрии, сейчас на нём всё базируется. Без него нынешняя жизнь просто невозможна. Но есть и другой ток – переменный…

- Вот! – довольно кивнул головой Алекс, которому ответ понравился. – Так вот, дорогой друг, продолжай-продолжай, я очень внимательно слушаю.

- Переменный ток, однако, широкого применения не получает, ввиду того, что люди просто недостаточно владеют знаниями, как с ним обращаться. Зато прекрасно знают, что такое постоянный ток. Но..

Вингерфельдт угрожающе поднял руку.

- Довольно. Мы вошли в курс дела. Теперь можно только ещё больше углубиться в сие происшествие. Значит, как мне доложили, в тот день тебе е понравилась несчастная машина Грамма. Ты пришёл к Новаку и предложил свою, новую оригинальную мысль, так?

- Так, - кивнул Николас, а про себя подумал: «Как будто допрашивают на суде».

- Но развить тебе её не позволили. Переходим к основной части нашего вопроса. Мне абсолютно безразлично, что ты думаешь о Новаке, и что он думает о тебе. Мне важна сама суть. Я слышал, ты в карты долгое время играл. Гай мне уже успел на всё нажаловаться. Не чувствуешь связи между этими двумя событиями?

- Да какая тут связь, - Николасу говорить на эту тему явно было неприятно.

- А вот я чувствую! Эти слова Новака подстегнули тебя к этому необычному и необдуманному решению. Оставим воспитание и нравоучения. Продолжаем логическую цепь событий: Новак тебе в сильных фразах сказал, чтобы выбросил эту идею из головы. И тогда ты решил назло всему свету водворить её в жизнь. Но по недостатку опыта ты никак не мог справиться с этой задачей. И тогда тебя стали подкашивать депрессии и неудачи. Чтобы как-то уйти от них, ты решил заиграть в карты. Действительно, приходило твоё облегчение. Но уходили деньги. Причём в довольно известном направлении. Теперь карт нету, а есть только ты: здесь и сейчас. Что ты дальше собираешься делать? Куда будешь путь держать?

Николас молчал, напряжённо думая, и начав цедить чашку чая. Он поднял глаза на Вингерфельдта и вновь принялся что-то обдумывать. Дядя Алекс, ещё немного отхлебнув чая, стал ждать ответа. Нет, он не отступится от этого серба!

- А что мне остаётся делать? Учиться да работать.

- Хватит уже мне тут лапшу на уши вешать! – начал сердиться Вингерфельдт.

- … И заодно пытаться найти это злополучное решение.

- А что, ты так уверен в своей правоте? Ведь ты не обладаешь и долей технических знаний. Что же тебя заставляет мыслить в таком духе. Что же тебя подталкивает к этой мысли? Откуда она к тебе пришла? – он был готов завалить несчастного студента вопросами. На самом деле он пытался просто понять то, чего не знал, что он никак не мог продумать при своей дальновидности.

- Я не знаю. Мне кажется, что решение где-то рядом. Но мне не хватает лишь какого-то толчка, доли, чтобы к нему прийти. Я всё блуждаю кругами вокруг него и всё никак не могу прийти к нему самому. Я не знаю, что мне мешает. Дело тут не в знаниях. Есть такая штука интуиция. Вот она иногда и делает три четверти работы. Я верю в то, что я абсолютно прав в этом. И не знаю почему.

- А можешь вкратце изложить, что ты увидел, что работало не так в машине Грамма? Что тебя там так смутило? – Алекс достал из кармана какую-то бумажку и карандаш и вручил их сербу.

- Я заметил, что щётки в динамо-машине слишком искрят. Это из-за того, что используется постоянный ток, - как я подумал далее. Надо убрать коллектор – он мешает самой работе машине, и подключить её к переменному току. Тогда бы устройство работало гораздо эффективнее.

Дядя Алекс слегка отклонился назад, задумался. Хитрый его взгляд долго-долго блуждал по лицу серба. Он словно что-то высчитывал.

- Так. Значит у тебя такие мысли и выводы (сердце Николаса сжалось, когда он понял, что сейчас ему вынесут вердикт). Хорошо, - задумчиво протянул Вингерфельдт. – Это весьма интересный и рискованный план, - и тут он спохватился. – Да понимаешь ли ты, что ты вершишь революцию во всём сознании людей?! Понимаешь ли ты, жалкий студент, что твои масштабные мысли перевернут весь этот мир?!

Он не говорил – слова из него сами полились потоком. Он был на пределе своих нервов, достал какую-то газету, принялся её лихорадочно листать, и наконец, найдя нужную страницу, поспешил показать Николасу. На ней был изображён… Генри Читтер!

- Видишь этого дядю? Вся его империя строится на использовании постоянного тока. Я, начинающий король электричества построил за свою жизнь множество всяко-разных машин и устройств, работающих именно на постоянном токе, я внедрил его в нашу глухую жизнь. А тут приходит какой-то сербский студент-второкурсник, и вдруг выдвигает такую крутую мысль. Типа все такие тупые вокруг меня, никто раньше ничего не думал в таком направлении. Да, Николас?! – Вингерфельдт вдруг рассмеялся. – Я такой крутой, знания мне нужны. Я всю жизнь пронюхал наперёд, а во всём виновата моя интуиция – она мне твердит, что я прав, даже если я не прав. И вообще все идеи подсказали мне зелёные человечки. Перпитуум мобиле! – вдруг воскликнул Вингерфельдт, отбрасывая в сторону газету. – Боже, какой наивный этот жалкий свет! Прошлое их ни чему не учит – они и сейчас пытаются построить то, что ещё древняя алхимия отрицала. Вечный двигатель – какая сладкая булочка, да? А то что ещё существуют законы природы, это не…

Дядя Алекс сконфуженно опустил голову, явно приходя в себя после этого порыва. У Николаса разве что волосы не встали дыбом от только что им услышанного.

- Вон! А знаешь ли ты, что такая оригинальная идея уже приходила кому-то голову. Берём Феррариса. Он тоже предложил идею применения переменного тока. И что, ему оно удалось? Вот свидетельство. Он-де, коллектор-то оставил, но что-то там похимичил, да ток из постоянного стал превращаться в переменный. Ну а дальше-то что, спросишь ты? А дальше вот что – потом он накатал доклад о НЕВОЗМОЖНОСТИ использования переменного тока в отечественных полевых условиях. А он тут мне, умничает!

Вингерфельдт вновь залился громким смехом. Серб ещё больше сжался.

- Так что же от меня ты ждёшь? – просто спросил Николас.

- Валяй. Только вряд ли у тебя что-то получится, - дядя Алекс взял в руки бумажку, на которой рукой Николаса был нарисован принцип его изобретения, и изорвал её в мелкие клочья . – Посмотрим же, на что ты способен. Только смотри, не заставь людей над тобой хохотать. Великий мистификатор ты, а не изобретатель! Надо же до такого додуматься!

И Николас ушёл. Поверженный, убитый. Это ему сказал сам авторитет научного мира. Вряд ли знал Вингерфельдт, какую глубокую травму нанёс этому впечатлительному сербу. Но было уже поздно – а назад дороги нет. И Николасу ничего не оставалось, как утереть слёзы и вновь идти по своему пути, несмотря ни на что…

Генри Читтер смотрел свысока на здание, в котором располагался банкирский дом Моргана. Несложно догадаться, кто был его главой. Ах, какой всё-таки лакомый кусочек! Но сейчас его путь лежит не сюда. В высоком чёрном цилиндре, в смокинге, с тростью наперевес, гордо вышагивает чудовище с Уолл-стрита. Какое ему дело до других людей – он задался одной-единственной целью…

В кабинете душно. И рука мгновенно открывает окно. Говорят, свежий воздух прочищает мысли. Поверим им на слово. Генри садится в своё кресло, на руках у него сидит котёнок. Так, начинается новый день. Что-то он сегодня должен сделать важное, но в чём вопрос – что же? Впрочем, не будем торопиться с выводами – если ты не можешь сам прийти к идее, она сама придёт к тебе.

Появление Грайама Берга котёнок встретил встопорщенной шерстью. Так Читтер понял, что кто-то вошёл. Развернувшись, он увидел высокого мужчину с волевыми чертами лица.

- А! Так это ты. Как я рад тебя снова видеть! – лёгкая улыбка, которая бывает только у промышленника, продумывающего в своём мозгу очередную гениальную аферу.

- Читайте газету, мистер Читтер! Я думаю, вы весьма обрадуетесь одной статейке… - глаза знакомого незнакомца засветились тем же блеском, что и у Генри. – Это дело стоило мне очередным местом в редакторской конторе.

- Тебя бы выгнали оттуда и без меня! – махнул безнадёжно рукой Читтер. – Я боюсь даже сосчитать, сколько подобных инцидентов произошло за твою краткосрочную жизнь.

- Ты читай, читай!

Берг присел на стул, закинул ногу на ногу. Внешность у его была, как у викинга или крестоносца из двенадцатого столетия – тяжёлый подбородок, густые брови, густые светлые волосы, в конце один из их пучков заплетается в коротенькую и маленькую косичку, бородка, охватывающая всё пространство от носа до подбородка. Словом, всем видом он скорее походил на разбойника, чем на редактора газеты. Хотя, может именно поэтому он никогда не имеет постоянной работы и его отовсюду гонят?

Рука Читтера скользила по газете. Ага, вот оно! Вингерфельдта выселили с тёплого местечка на Харватова. Неплохо… Генри с благодарностью взглянул на Грайама Берга – это ведь на его совести хранится подобное утверждение. Читтер снова присел, положил часы и газету на стол. Сейчас он больше всего походил на того величественного магната. Он размял руки и усмехнулся.

- Что ж, нам остаётся только радоваться! Теперь, устроив антирекламу нашему дорогому господину, мы добились хороших успехов. Хорошо, что я имею таких людей, как ты!

- Мне за это платят.

Именно Берг был повинен в этом событии. Он хорошо поторопил время, и механизм сработал чётко и слаженно. Делать аферы и скандалить ему нравилось. А Читтер всегда давал такую возможность у себя, тем более старому другу и знакомому. Грайам ещё раз осмотрел всё помещение.

- Ты кого-то ждёшь?

Но не успел Генри ответить на вопрос, как в комнату без стука вошли высокая женщина и какой-то худой мужчина в очках (видно профессор, – решил Читтер). Генри оглядел всю свою комнату и высказал волновавшую его мысль вслух:

- Уж не знаю, разместимся ли мы тут все. Кстати, добрый день, Илайхью!

Спустив котёнка на колени Берга, он быстро куда-то вышел, а затем вернулся в сопровождении человека, тащившего два лишних стула.

- Так, вроде всё, - смотря, как усаживаются его гости, сказал с некоторым облегчением Читтер. – Теперь мы все в сборе. И можно спокойно начать этот весёленький разговор. Итак, господин, я бы хотел услышать, кто вы и всё такое. Не могу же я знать всех людей в Америке, вы ж это понимаете?

- Конечно, - согласно кивнул человек. «Учитель из сельской школы» - более точно поставил свой диагноз этому человеку Читтер. – Я профессор Машен, преподаю в одном из университетов. Я сам раньше занимался электричеством…

- Электричество! – вдруг воскликнул Читтер.

- Я сделала всё, как ты просил, - улыбнулась Илайхью.

- Вы говорите-говорите! – прошептал обрадованный Генри. – Ведь это именно то, что мне сейчас нужно. Наверное, вы догадываетесь о моём положении – всюду я вроде изгоя, везде я числюсь отрицательным героем. Впрочем, ладно. Я всего лишь бизнесмен, и мне важны деньги. Верите ли вы в возможность электрического освещения?

- Э-э, - растерялся от такого потока вопросов профессор. – Понимаете ли, я сам раньше занимался этим вопросом…

Читтер облокотился к спинке своего величественного кресла и смотрел сверху вниз на робкого профессора. Конечно, эта стеснительность понятна. Читтер – это не просто человек! Это целая легенда, бродящая по Америке и держащая всю страну в диком страхе.

- Вы продолжайте. Мы не съедим. Просто скажите, возможно это или нет.

- Теоретически – да. Как человек, который отдал этому делу большую часть жизни, я с уверенностью могу сказать, что…

- Довольно лирики! – оборвал резко Читтер.

Затем он обернулся к Илайхью. Сделав ей жест рукой, он задумался. В этот миг все думы Генри не предвещали ничего хорошего. Со зловещим выражением лица он впился взглядом в несчастного профессора. Илайхью подошла к столу Читтера и достала несколько пачек долларов, заранее приготовленных на этот случай.

- Значит, говорите да. А если подумать… - и он рукой показал на деньги. – Вы по-прежнему так считаете?

- Пожалуй да, но не совсем.

Взмах тростью в руках Генри, и на столе появляются ещё деньги.

- А теперь?

- Пожалуй, что нет, - сдался профессор.

«Ох уж эти жалкие людишки! За золото они продадут всё. Что поделаешь, сейчас такое время», - подумал про себя Читтер. Затем он стал развивать свои мысли далее:

- Этот Вингерфельдт – словно палка в нашем колесе. Из-за него я терплю убытки и не могу нормально заняться делами. Живя совсем на другом континенте, он портит мне жизнь здесь, в этой частной конторе. Так вот, послушайте меня, что я вам скажу. Вы против того, если я вам предложу провести лекцию о том, что освещение невозможно?

- Но…

- Невозможно. Вы меня понимаете? – Трость Читтера указала на аккуратно сложенные пачки денег. Под взглядом троих человек профессор не устоял.

Он коротко кивнул, а Генри с невероятной для него легкостью встал на ноги, подошёл к профессору и любезно похлопал его по плечу, как старого друга. Зловещая улыбка не сходила с его лица.

- Вот и прекрасно, я же вам говорил, что мы сработаемся!

Проводив этого человека за дверь и указав ему, куда идти, он вновь вернулся в свой кабинет и сунул трость под мышку. Читтер принялся насвистывать один навязчивый мотив песни одного серба: «Чести золото не купит». Берг поспешил ехидно заметить, глядя, как Генри в задумчивости крутит свои усы.

- Ты знаешь, Генри, в Германии недавно звучало твоё страшное имя. Кайзер Вильгельм был недоволен, что его усы имеет какой-то промышленник.

- Сами мне награду дали бог знает за что, - и Читтер показал на свой немецкий, единственный орден, с которым не расставался никогда. – А теперь ещё – тьфу! Жалкий народец. И вообще, это у кайзера усы как у меня, а не у меня, как у него. Ему дай волю, он и собаке покажет, как правильно надо гадить. Только и делает, как всех учит… Ненавижу этих политиков!

- А сам бы полез в политику, а? – спросила Илайхью.

- Не знаю, - резко оборвал Читтер. – Сейчас у нас о другом помыслы… Мы остались одни – и вынуждены теперь ото всех обороняться.

- Что ты думаешь о Вестингаузе?

- Ему бы лучше заняться своими пневматическими тормозами, он ведь знает в них толк. А он всё лезет не в своё дело. Как и все эти Морганы, Рокфеллеры, Томсоны, Хьюстоны… Но раненый лев никогда не подаст лапы своим охотникам! Никогда! Они думали, что выжат меня, но я не сдамся, пока у меня есть деньги и средства! Я готов к борьбе и буду бороться.

Заговорил дух магната. Скоро действительно начнутся великие дела на континенте.

Напротив, стояло здание «дома Моргана». В нём, как это ни странно, верховодил дугой не менее именитый промышленник – Джон Пирпонт Морган. Для него совсем неплохо складывались дела. Как, например, и для миллионера Рокфеллера. Но потом пришёл Читтер. И 90 % всей добываемой нефти трестом Рокфеллера в стране стали 44, а Морган лишился своей конторы привилегий. Теперь все шли уже к Читтеру на поклон – а банкирский дом никто уже серьёзно не воспринимал. Естественно, это не устраивало Моргана. Даже очень не устраивало. Он, миллионер, всегда, если захотел, вершил судьбы мира в своих руках. У него было власти побольше, чем у политиков. Он финансировал проекты и прочее, без него не обходилась ни одна сторона жизни. А потом Читтер. Этот наглый выскочка! Ничего не остаётся, как обвинить ему войну! И война началась. Причём на два фронта – интриги Генри сделали так, что все более ли менее богатые люди восстали против него и стали вести продолжительную борьбу против него. С одного конца Джордж Вестингауз, автор 400 изобретений, сын какого-то токаря. Ныне – ведущий промышленник Америки. Томсон и Хьюстон – тоже два промышленника-изобретателя, проекты которых переехала тропа Читтера. И опять же Рокфеллер, которого вполне не устраивали нынешние дела в мире нефтяной промышленности. А ещё есть Вингерфельдт, который напрямую воздействует на Читтера. Что оставалось Генри? Правильно – окопаться и засесть в глухой обороне. А он? Полез в наступление – да причём ещё в какое – его дела способны удивлять даже современников. А он ещё побеждает – да ещё с таким солидным преимуществом! Каков же это хитрый лис во всей Америке! Вот уж кто действительно может оказаться не по зубам. Один Читтер стоит голов всех ведущих промышленников и магнатов. Да, он ходил по лезвию ножа, но делал это так искусно, словно бы был прирождённым акробатом. Так на чём мы? Да, на Моргане.

Джон Пирпонт Морган. Не коронованный король Америки. Миллиардер, лучший бизнесмен в мире – его банк знаменит на весь свет, деньги текут рекой. Самый богатый человек в мире (!). Такие, как он, и решали судьбу всей Америки. Что ещё можно о нём сказать? Вот же он, да-да, этот самый человек с громадным красным носом (наследственная болезнь), который швырял на искусство свои огромные капиталы. Он был богом и дьяволом одновременно. Говорили, что ему свойственна сатанинская безжалостность и тот, кто задел его хотя бы по мелочи, не мог рассчитывать на пощаду. Говорили, что взгляд его больших, широко расставленных глаз не могут выдержать даже очень сильные люди: это все равно что смотреть на фару несущегося прямо на тебя паровоза. Говорили, что он нежно любит кошек и собак, помогает бедным, верен друзьям, великодушен по отношению к женщинам - лояльные к Моргану журналисты описывали его так, что ему самому становилось тошно.

Железнодорожный король, торговец золотом и оружием, знаток банковского дела… Громоподобные титулы! Одна большая, жесткая монополия царила в антимонопольном государстве. Но при этом он не был никогда в своей жизни счастлив. Болезненный, всю свою жизнь страдающий какими-то хворями, вечно шмыгающий заложенным носом, он производил страшное впечатление. Он увлекался искусством – может, именно это и спасло его жизнь? Он не взирал на цены – денег было у него предостаточно, скупал всё: картины великих художников, предметы античного искусства, скульптуры, фарфор, словом, всё, что мог достать. А потом раздаривал различным музеям. Благотворительность, на которую подсадила его же собственный библиотекарь Белль да Коста Грин (а библиотека у Морганов, следует сказать, была огромная), кстати, она сама была самой лучшей библиотекаршей в мире…

Но он был всегда одинок. Как это и бывает. Он не имел ничего против света, но временами ему становилось тошно. Семейного счастья у него так никогда и не было (разве что его первая жена). И тогда он уходил в работу. Эта работа и поддерживала в нём какой-то внутренний стимул, заставляла уходить от собственных невзгод. Как и Читтер, он любил животных. Они помогали ему ещё с детства избежать одиночества – так, известна на свете история о его канарейке по имени Салли Вест.

И Читтер. Обаятельный, остроумный, гонящий всю прессу прочь, живой, активный, готовый на самые невероятные решения. Он молод – вся его жизнь впереди. Он не самый богатый человек в мире, не у него миллиарды, он не имеет за своей душой монополии, не влияет на политику, но… влияет на умы и действия тех, кто способен влиять на политику. Человек пробивной, своего состояния добился исключительно сам и своим трудом, - из семьи он происходил далеко не аристократической, он знал, что такое настоящие рабочие, да и его родители были эмигрантами, пережившие многие тяготы того времени. Своевременная суета во время золотой лихорадки позволила этому наследнику эмигрантов неплохо подзаработать. Континентальная компания Читтера, уже известная во всём мире, раньше занимающаяся геологией (просто удачное прикрытие), ныне занимается месторождениями и добычей нефти, занята продажей её и прочем, прочем, прочем. Это только Аляска – но как звонко она ударила по карману ведущих нефтяных магнатов! Читтер не был тем шаблонным бизнесменом, хитрый, способный на любые козни, мотивируя это древним правилом джунглей – «не будешь убивать ты - убьют тебя», он и персонал такой себе подобрал – настоящее сборище различных авантюристов и разбойников. Уже страшно? Тогда можно представить себе, как дрожали стены всех корпораций и зданий великих магнатов. Но нет, не всех. Были и такие, которые ко всему этому относились вполне нейтрально.

- Этот Рокфеллер… Хотя господин О’Читтер ударяет именно по его карману, нисколько не спешит действовать. Если позволять первому продолжать свои козни, это может плохо кончится. Для нас. Господину О'Читтеру ничего не стоит захватить власть хотя бы над банками. Он давно покушается на мой банкирский дом. Он спит и видит, как дом Моргана станет домом Читтера, - продолжая шмыгать носом, откровенничал Морган со своей библиотекаршей – единственным человеком, который знал обо всех его переживаниях, страданиях, взлётах и падениях. – Но есть и надежда. Она заключается в одном весьма непокорном и трудном характере в Европе. Да, да, я говорю об Александре Вингерфельдте – этот предприимчивый молодой парень неплохо дружит с башкой, он как раз из тех, кто нам нужен. Сейчас он переживает не лучшие времена. Его многочисленные компании и дальше развиваются, но сам он на грани банкротства. С маленькой командой доверенных сотрудников они творят воистину чудесные вещи в маленьком подвале дома. Им не хватает спонсора. Если мы выступим в этой роли, то сможем добиться весьма неплохих успехов. Чихать на всех этих рокфеллеров, вестингаузов, фордов и прочих! Мы справимся и без них!

Решив подкрепить свои слова делом, Морган громко чихнул. Очередная болезнь, а ведь с ними он уже так сжился, что и вовсе не обращал внимания на многие его мучающие боли и заразы. Как и Нобель, человеком он был неуравновешенным и болезненным.

- Это вполне неплохая мысль, - вслух продолжил размышлять Джон, - и надо спешить её реализовать. Война с господином О'Читтером приобретает весьма скудный характер. Она затягивается – ему-то что, ему выгодно этим заниматься и поднимать скандал за скандалом, тем более, если они в первую очередь вредят нам. Я не так молод, чтобы продолжать вести эту весёлую передрягу. Вот посмотри!

В руках великого магната была сжата стопка всяких бумаг разного формата и качества.

- Это всё – иски в суд. Он судится со всеми ведущими людьми, которые ему мешают. Мы прошли уже через множество судов, сейчас он пишет очередной иск в суд и плачет по поводу того, мы устроили без его ведома монополию, а теперь не хотим делиться. Он сетует на то, что у нас антимонопольная политика. И жалуется, жалуется, жалуется. До чего он мне тошен! Вот так уже (И Морган провёл ладонью по своему горлу так, словно бы хотел его перерезать)! Ты знаешь, как я расправляюсь с конкурентами. Я бьюсь с ними до победного, пока не разорю их, или не переманю их на свою сторону. Но господин О'Читтер – вот это да, тот весьма крепкий даже для меня орешек. Его ничего не берёт. И это так – в своё время он прошёл хорошую школу жизни, и теперь как зверь, чувствует опасность и изворачивается. Хотя, он всего в нескольких шагах отсюда…

И Морган подошёл к окну, отбросил занавеску и с нескрываемым призрением посмотрел в сторону окна ненавистного дома, в котором одиноко горела свеча. И это у такого богача, как Читтер! Какой позор…

- Решено. Завтра я отправлю сои приказы по поводу финансирования Вингерфельдта. Это риск! Большой риск. Лишь бы у этого парня всё получилось с его изобретениями…

На том и порешили. На следующий день, прочитав о решении своего «коллеги» Моргана в газете, другой, не менее именитый человек, чьё имя стало почти нарицательным, предался долгим и грубым ругательствам. Этого человека звали Рокфеллером.

В то время даже поговорка такая ходила: «Быть богатым, как Рокфеллер». Этот человек нажил себе весьма неплохое состояние на нефти, можно воистину окрестить его «нефтяным королём» - прозвище, которое долго носили братья Нобели. Но то в Европе. А в Америке совсем другие дела – этот континент лет на сто отставал от бурной своей «коллеги». Рокфеллер стал первым (!) миллиардером в мире. Ещё одна монополия, и снова в антимонопольном государстве.

Он смело давал взятки, не брезговал никакими средствами. Был личным другом Генри Форда, и часто раскаивался перед ним. Был мизантропом. Он ненавидел буквально всё: деньги, любовь, свет, людей… И всё же это был весьма влиятельный человек. На выборах он дал такую взятку, что всенародному избраннику ничего не оставалось как закрыть рот и продолжать болтать о несуществующих монополиях. А в тени стоял всё тот же страшный Рокфеллер.

Им пугали маленьких детей. Нефтяная лихорадка, захватившая мир, стала его золотым ключиком. Иными словами, зарабатывающий на торговле предприимчивый парень, оказался в нужное время в нужном месте. В 1871 году его компания (уже переименованная в Standart Oil) могла выдержать волны финансового кризиса. И выдержала. Фактически, он монополизировал промышленность по добыче нефти, скупая разоряющиеся холдинги.

Джон Рокфеллер считал живопись полным развратом и в его доме до сих пор нет ни одной картины – эту нелюбовь он привил и детям. Он мало ел, относясь к аппетиту как наказанию. «Что это такое: ешь и ешь, и еще хочется», – говорил он Генри Форду. На еде, он, кстати, не экономил, но и траты на нее считал бессмыслицей. До умопомрачения любил каштаны – все его карманы были забиты ими. И тем не менее тоже не жаловался, и занимался благотворительностью.

Своих детей он стремился воспитывать в том же духе. И они научились жить своим умом, и не только состоянием их богатого папочки.

И вот этот человек сейчас стоит возле окна своего дома – страшный, злой. И его личным слушателем на сей раз всё тот же старый приятель Генри Форд.

- Морган решил повести игру так, значит. Пусть! Пусть! На этом он и сломает себе всю шею. Мы поступим похитрее. Пусть они все перебьют друг друга в этой схватке, а нам достанутся все лавры победителя. Пусть Вестингауз занимается своими тормозами, а Томсон с Хьюстоном экспериментируют над переменным током. Пусть изобретёт лампу Вингерфельдт, и пусть на него растратит своё состояние Морган. Главное, чтобы рухнул Читтер. Вот мы и будем против него, пока не свергнем его с пьедестала. Мною купленные люди уже занимаются тщательным изучением его достижений. Скоро он взлетит на воздух со всем своим состоянием, как на пороховой бочке! Этот враль того стоит. Скоро всплывут весёленькие фактики, и покатится звезда гениального бизнесмена туда, откуда она вышла! – и он глухо рассмеялся. Но в трущобы Читтер идти отнюдь не горел желанием…

Рокфеллер знал о многом. В его голове давно уже был составлен хитрый план всех действий. Никто кроме него, не знал всей этой системы. Ему стоило только нажать на кнопку – и вся Америка задвигается. Но он чего-то выжидал. Чего? На этот вопрос может ответить лишь время.

Что мог ответить своему хорошему знакомому «автомобильный король» (и тоже король!), который в своих книгах претендует на роль социального реформатора, сам благотворитель и создатель конвейерного производства? Генри Форд сам часто выступал за человечность, которую умело сочетал с деньгами (одно другому не мешает) и нажил тоже весьма неплохой капитал. А оставалось ему лишь одно – слушать да делать выводы. Он не лез во все эти передряги, и вероятно, делал правильно…

В другой части света, в пригороде Праги, с наступлением вечера случился весьма забавный разговор, который несколько опережал события в Америке:

- Витус, ты меня слышишь? – ещё не теряя надежду уговорить его, продолжал дядя Алекс, преграждая путь из дома. – Какая тут лампочка! Я говорю о целой системе освещения. Я забегаю вперёд. Разве я многого прошу? Мне всего-навсего нужны пятьдесят тысяч долларов, и дело будет у нас в кармане!

… Вряд ли знали они, какой сюрприз им преподнесут следующие дни!