Геноцид и массовые репрессии

УНИЧТОЖЕНИЕ ТУРЦИЕЙ КУЛЬТУРНОГО НАРОДА

Знаете ли вы, что апогеем злого гения человечества было не 15-месячное неистовство оборотней на склонах кратеров Во и Дуо, а превзошедшая Голгофу драма, разыгравшаяся в ущельях Кавказа и выходящая за все пределы ужасного, перед которой блекнет даже сила воображения Грюневальда, Гойи, Бройгеля?..»

Так начинается книга Генриха Фирбюхера, одного из выдающихся деятелей пацифистического движения в Германии 1920 — 30 гг. «Что скрыло кайзеровское правительство от немецких подданных. 1915 г. Уничтожение Турцией культурного народа» (Ереван, 1991 г.).

Рассказ Г. Фирбюхера — это рассказ очевидца геноцида армян в Турции, и «самого большого организованного убийства» (Паул Рорбах), т. к. во время первой мировой войны он был переводчиком маршала Лимана фон Сандерса в Турции.

Далее использованы материалы названной книги.

АРМЯНСКИЙ НАРОД. МЛАДОТУРКИ У ВЛАСТИ

«Характер армянского народа формировался под воздействием особенностей их страны и ходом их изменчивой истории. Тысячелетняя судьба этого народа определялась желанием всех переднеазиатских держав завоевать Армянское нагорье. Ассирийцы, персы, римляне, парфяне, византийцы, туркмены, монголы, сельджуки, турки, новые персы и русские вели борьбу за Кавказ. Страну с темно-зеленым и коричневым ландшафтом во все времена окрашивали кровью, долины изнывали от неистовств фурии войны и криков измученных людей. То, что Эльзас-Лотарингия, Польша, Ирландия выстрадали за столетия, Армения должна была выносить тысячелетиями.

Армянский народ жил в основном в долинах, в то время как в горах обитали курды, которые, как бедуины, не были оседлыми, остались полукочевниками и не могли быть покорены никакими завоевателями. Курды и армяне всегда были смертельными врагами. Жители армянских долин, занимающиеся земледелием и торговлей, постоянно подвергались нападениям со стороны занимавшихся разбоем курдов. Курды же сыграли ужасную роль во всех погромах, включая истребление армян, совершившееся в 1915 г.

Армяне — христиане. В 301 г. их царь Трдат II был крещен апостолом Григорием. На соборах 451 и 491 гг. они отделились от большой церкви, создали собственное церковное общество под названием Григорианцы. Армянская католическая церковь в своих обычаях застыла на таком уровне, что иностранец, присутствующий на их церковном обряде, может получить неприятное впечатление от бездуховности и соблюдения ритуалов. Во всяком случае, когда я однажды присутствовал на торжественных похоронах, не смог преодолеть это чувство. Но армянская религия когда-то была источником большой литературы, представителями которой были великие писатели Егише и Мовсес Холикос Эчмиадзина, который владеет высочайшей реликвией — десницей Святого Григория.

Армянский народ в рамках Турецкой империи, что совершенно естественно, жил в определенном смысле своей собственной жизнью. Это вытекало из его своеобразия, замкнутости его культурной сферы. Но чем же армяне не угодили правителям страны? Такой же вопрос можно задать и относительно поляков, чехов, украинцев, хорватов, а также бывших и настоящих национальных меньшинств всего мира, и всегда и везде получить один и тот же ответ: каждый народ имеет полное право на сохранение и выживание своего рода, при этом не растоптав права другого народа.

Кому должны угрожать армяне? Турецкие эфенди являются самой крупной кастой господ на земле. А турецкий народ? Эта бедная, измученная, тупая деревенщина, не имеющая ни читать, ни писать, терпеливое вьючное животное господствующего слоя. Где тут могли быть точки соприкосновения для высокоразвитого народа? И все же армяне по возможности приспосабливались. Армянский язык постепенно исчезал, турецкий становился языком общения. Я не встречал ни одного армянина, который не знал бы турецкого языка.

Мольтке в своих мастерски написанных письмах к матери с восхищением подчеркивал прямо-таки детскую веру армян в справедливость султана. Тогда, в 1840 г. армянские погромы еще не являлись правилом и Германия еще не имела интересов в Турции. В 1898 г. Фридрих Нойман в своей книге «Азия» под влиянием только что свершенных массовых убийств армян с неизмеримым лицемерием писал об измученном народе и его судьбе, когда погромы в течение нескольких десятков лет отняли сотни тысяч жизней и когда немецкой общественности с избытком преподносились розовые описания о немецких перспективах в Турции.

Армяне в своем подавляющем большинстве честные трудолюбивые крестьяне с особо ярко выраженной родственной привязанностью. Армянин чадолюбив. Не будь он таким, то массовые истребления за последние десятилетия, до 1915 г. истребили бы народ. Совершенно мирный образ жизни, блестящая интеллигентность многих армян создали такую предпосылку, что лучшие учителя, врачи, переводчики и торговцы Передней Азии были армяне. В Восточной Анатолии они являлись основной силой цветущего сельского хозяйства. По всей стране, вплоть до Сирии и Палестины, ремеслами в основном владели армяне, торговля была в руках армян, лишь на побережье ею занимались и греки.

Будучи прекрасными коммерсантами, армяне протянули мосты к европейскому прогрессу. Это, естественно, явилось результатом их торгового предпринимательства. Купец, усвоивший во время сотрудничества с внешним миров современное мышление и соответствующие духу времени методы, разумеется, особенно четко видит беспорядки в собственной стране, прегрешения и ошибки правительства. Турки никак не могли простить того, что некоторые армяне стали богатыми, что весь армянский народ стремился повысить уровень духовного мышления европейским обучением молодежи, и у него возникла мысль, что ему не нужно вечно быть объектом повторяющихся истреблений.

Турок видел, как шатко его гнилое государство, но к нему не приходило просветление, что разрушение можно предотвратить только отказом от старых методов. Турок чувствовал свою несамостоятельность творить, он всегда был насильником, господином, а тут был народ, который по праву заявлял на весь мир, что с ним опять обращаются с возмутительной бесчеловечностью.

Что могло произойти после этого? Или надо были идти на уступки и ладить с армянами, или продолжать истреблять армян. На Берлинском конгрессе 1878 г. Турция под давлением держав торжественно обязалась провести реформы внутри страны и в основном обеспечить жизнь христианского населения. Многочисленные избиения привели к единому фронту против кровавого правительства Абдул-Гамида. Турция подписала все, но ничего не выполнила.

Пока Абдул-Гамид правил своей кровавой властью, армяне ежедневно ждали новых истреблений. Если внутриполитические трудности были настолько больше, что в отдельных частях страны ожидались восстания, то бойни были тем вентелем, которым правительство старалось разряжать обстановку. Это было похоже на то как в России еврейскими погромами пытались отвлечь народ от политических и экономических требований. Так же, как в 1878 г. Бисмарку удалось в связи с покушениями Гедела и Нобилинга издать исключительный закон против социалистов, так и в Турции, используя диверсии отдельных лиц, приписывая эти преступления армянам, побудили дрожащего за свою жизнь султана издать приказы об истреблении армян и привели в неистовство мусульманский народ, подняв их против последних.

Еще не придя к власти, младотурки упрекнули султана в том, что во время его правления были истреблены 500 000 человек.

В июле 1906 г. в Салониках началась турецкая революция. В течение многих лет бытовало мнение, что только коренными изменениями и серьезными реформами Турция в состоянии избежать участи быть раздробленной и стать легкой добычей для великих держав. Стремления отделиться распространились особенно в арабской части огромной империи, во Фракии, и в Албании уже уже вспыхнули восстания. Финансовый механизм зашел в тупик, и Абдул-Гамин пытался и дальше держать страну в своих руках под постоянным страхом с помощью армии шпиков. Подошел конец деспотизму османских султанов.

Молодые офицеры, некоторые добровольно, другие как ссыльные, жившие в Македонии, стали ведущей силой одного из удивительных военных мятежей в истории. Молодой майор Энвер и его друзья потребовали от султана восстановить уже на три десятилетия преданную забвению конституцию. Восставшие подались в горы, угрожая оттуда двинуться на Константинополь. Как большинство генералов, так и духовенство присоединились к требованию революционеров. Абдул-Гамин потерпел фиаско и… стал во главе революционного комитета!

Турки, армяне, греки были воодушевлены, они братались на митингах.

Очень редко властелин уступал свое место без — борьбы. Через 276 дней Абдул-Гамид благодаря своим огромным финансовым средствам поднял страну против младотурок. Он пытался дискредитировать новый курс перед заграницей такими мерами, которые могли прийти в голову только азиатскому тирану. Приказом Абдул-Гамида был свершен страшный геноцид армян, который унес 200 000 жизней. В Адане за несколько дней было вырезано 2500 армян. В других местностях последовало то же самое. Руководители младотурок вынуждены были убежать. Тогда выступила армия под командованием Мехмета Шовкета-паши, которая спасла страну. Она тут же двинулась на Константинополь, заняла город, осадила дворец султана. Решением шейх-ульислама, высочайшего духовного вельможи, Абдул-Гамид был свергнут и выслан с Салоники, а его место занял его брат Мехмет Решад.

Дорога для младотурок была свободна. Комитет «Единение и прогресс» скоро добился безграничной власти в стране.

Страшные удары судьбы, испытанные армянским народом при Абдул-Гамиде, способствовали образованию армянской народной партии «Дашнакцутюн», которая руководствовалась исключительно демократическими принципами. Таким образом у народа появился орган, через который он мог бы обратить внимание мировой общественности на злодеяния, совершавшиеся над ним. Вожди этой партии по-братски действовали вместе с младотурками, так как программа последних со своими требованиями демократических преобразований в империи и равноправия всех народов в соответствии с их численным составом полностью отвечала желаниям армян. Лидеры младотурок и армян крепко подружились. Убогим карьеристам во всем содействовали образованные и в основном богатые армянские лидеры. И когда в апреле 1909 г. охранники Абдул-Гамида преследовали младотурецких лидеров, дашнакские руководители, подвергая свою жизнь опасности, скрывали их. Армянские лидеры были союзниками мужей, обещавших вычеркнуть кровавое прошлое. Когда революция победила, народные массы, во во главе с мусульманскими и армянскими духовниками, шествовали по улицам Стамбула, а в одной армянской церкви состоялось трогательно-торжественное оплакивание жертв с двух сторон.

Когда сегодня оглядываешься назад и анализируешь те события, армянские лидеры кажутся жертвами своей преданности и веры в людей, которые вскоре показали свое истинное лицо. Даже парализующий страх, который охватил их после истребления я Адане, был преодолен. Там мужчин разрывали на куски и их мясо бросали собакам. Заживо были сожжены сотни армян нашедших убежище в церкви. На одном кладбище гонялись за людьми как за дикарями и вырезали их прямо над могилами. Младотурки проявляли полное безразличие. Казалось, они боялись только огласки за границей, а само преступление им было по душе.

В 1911 г. младотурки обманули армян и не дали им обещанных десять мест в парламенте. Обманутые подавили гнев. Что им оставалось делать? Они продолжали надеяться, вновь и вновь доказывая новому правительству свою лояльность, особенно во время балканских войн, когда государство трещало по всем швам. Когда в ноябре 1914 г. Турция вступила в мировую войну, армянская партия полностью признала себя ответственной в деле защиты турецкого «отечества».

Надеялись. На что? По крайней мере надеялись на то, что то доброе, что было пережито в совместной борьбе против кровавого султана, не прошло бесследно мимо тех, в руках которых теперь находилась власть. Надеялись на мнение мировой общественности, на ее поддержку. Считали невозможным, что правительство могло быть таким глупым, чтобы, уничтожив самую деятельную часть народа, обречь всю страну на бедность. Думали, надеялись, но у младотурецких правителей были особые расчеты. И они взялись за дело: в 1915 г. хладнокровно убили армянских друзей, которые в 1909 г. спасли им жизнь.

Деятельность младотурецкой власти с первых же дней проходила под знаменем диктатуры. Комитет «Хурриет ве иттихад» «Единение и прогресс» располагал такой же полнотой власти, как и комитет общественного спасения во французской революции, но только не имел в своем руководстве личностей неподкупных, как Робеспьер и пылких идеалистов, как Сен-Жюст. В турецкой революции отсутствовали борьба за идеи и сила таких великих умов, как Кромвель, Мирабо, Дантон, Ленин. Младотурки боролись не за народ, не было борьбы и разных мнений друг против друга, отсутствовал гром штурма Бастилии, 9-й термидор.

Борьба шла не за новое образование, не за улучшение жизни народа, а за удовлетворение страстного желания отдельных людей властвовать, для которых народ был ничто, а высокомерие — все. С первого же дня в комитет входили только члены турецкой национальности. Ни один араб, грек, тем более армянин не мог знать, что делалось, в Комитете. Таким образом, заранее была предотвращена возможность влияния двух третей части населения на историю страны. Это была чисто националистическая власть, диктатура, дилетантизм который лучше всего можно понять, представив себе действия правительства Каппа в 1920 г. Конечно, были и планы ввести в Константинополь увиденное в Берлине, Париже. Вскоре, после того как с большим вдохновением раструбили о запланированных преобразованиях многое застопорилось уже в самом начале.

Разруха продолжалась, комитет держал в своих руках все богатство страны со времен Абдул-Гамида, «революционеры» получали оклад пашей, Энвер стал зятем султана.

Чем меньше достижений было в практической работе, тем больше младотурки упивались своими грандиозными планами. Еще никогда политической властью не правили более опасные фантазеры. Это были в худшем понимании слова — невежды. Комитет «Единение и прогресс» был охвачен империалистической иллюзией. Еще в начале века афганский дервиш Джемаледдин пытался внушить кровавому султану, что турецкую политику надо вести с точки зрения большого панисламизма, чем делалось до сих пор, так как только таким путем можно сохранить Турцию от полного перемалывания со стороны Англии и России. Несмотря на большое искусство убеждения Джемаледдина, владеющего такой же силой внушения, как Распутин, Абдул-Гамид был достаточно умен, чтобы отказаться от этой игры с огнем. Младотурки подхватили ход мыслей афганца и сформировали его в пантюркистскую идею. Это давало возможность фанатикам развить их фантазии до бесконечности.

«АРМЯНСКИЙ ВОПРОС МОЖНО РЕШИТЬ НАИЛУЧШИМ ОБРАЗОМ, ИСТРЕБИВ ВСЕХ АРМЯН»

Империалистическое опьянение, завладев умами младотурок, скоро взяло верх над реальными политическими соображениями, под кричащей необходимостью перестройки внутри страны, над страхом перед мнением внешнего мира, который помешал даже Абдулу-Гамиду довести до конца истребление армян.

Скоро начал действовать страшный националистический режим, начавший беспощадную борьбу против всего нетурецкого в стране.

Когда председатель восточной миссии доктор Лепсиус по ходатайству немецкого посла и с соглашения немецкого министра внешних дел в июне 1915 г. нанес визит военному министру Энверу-паше, выражая свое возмущение в связи со свирепствующими армянскими погромами, он старался нравственными словами подействовать на этого щеголеватого человека. Он обратился к политическому благоразумию кумира многих немцев, при этом представлял ему следующее: «Крупная и мелкая торговля находится в руках греков в прибрежных областях, а во всей Анатолии полностью — в руках армян. Армяне являются желудком страны. Вы сейчас вырезаете желудок и думаете, что другие члены — туркмены, курды, лазы и черкесы смогут взять на себя его функцию. Это заблуждение».

Энвер улыбнулся: «Может быть, несколько лет после войны у нас будет слабый желудок. Мы отдохнем. Подумайте, турецкий народ — это 40 миллионов людей. Когда они будут сплочены в одном государстве, тогда в Азии мы будем играть ту же роль, что Германия в Европе».

Турецкий народ в Османской империи составлял около 9 миллионов человек. Энвер замышлял завоевать еще территорию, охватывающую остальные 31 миллион турок. Таким образом, турецкий Александр намеревался совершить захватнические походы приблизительно до Китая.

Во время войны детям в немецких школах, вместе с сугубо немецкими требованиями, в военных целях также вдалбливали турецкие экспансионистские планы в духе Энвера. В книжке инспектора районной школы Гауптмана «Цели войны. Методическая помощь для современных занятий» написано:

«Теперь о дальнейших странах: Персия, Центральная Азия, Хива, Бухара, Туркестан. Как мы увидели, здесь ведь тоже живут магометане. Более того, есть связь между Турцией и мусульманами этих территорий. Здесь прародина турок. Здесь жили их предки. Отсюда их предки рысью добрались до юга и юго-запада. Турки давно забыли об этом. Они больше не думали о том, что было когда-то. Их мужество было раздавлено. Их враги по кусочку отрывали от старой турецкой империи. Турция стала наподобие больного человека. Турок снова надеется, снова тоскует, снова имеет цель перед собой. Но особенно горячо бьется сердце турка при мысли о тех землях, которые теперь принадлежат русским. Для них это родина, отечество. В стихотворениях поэты воспевают их, и все вторят:

Если внешнеполитическая цель как блуждающий огонек маячила перед глазами турок, то в своей стране они служили своему националистическому делу железной логикой. Они хотели создать свое национальное государство, которое беспощадно отклонило бы любую концессию национальным меньшинствам. То, что арабов невозможно на долгое время усмирить и продержать, с этим в Стамбуле более или менее примирились. Но от христианских народов надо было наконец избавиться, чтобы больше ни один чужак в их собственной стране не смог затормозить националистический захватнический поход.

Против всего нетурецкого с 1914 г. принимались меры с большим энтузиазмом. Все иностранцы, даже местные немцы, подвергались невыносимому давлению и произволу. В Константинополе, в этом многоязычном городе мира, исчезли все европейские, в том числе немецкие вывески фирм. Армянская и греческая пресса было подавлена штрафами и запретами. Это были предвестники тех страшных мер, которые будут предприняты в дальнейшем для «очистки» страны. Первый удар был направлен против армян. С ними они думали разделаться быстрее всего, так как армяне считались беззащитными. Потом должны были последовать греки и евреи. И пожалуй, в конце концов из страны выгнали бы немцев, если страны Центральной Европы и Турция выиграли бы войну.

Во время Абдул-Гамида один министр сказал: «Армянский вопрос можно решить наилучшим образом, истребив всех армян». Это выражение нашло одобрение со стороны геттингенского географа Эвальда Банзе. В своей книге «Турки» он назвал его не совсем несправедливым выражением. Этим замечанием господин профессор покрыл немецкую науку позором, который ему трудно будет смыть.

Один турецкий министр во время войны выразился следующим образом: «В конце войны в Константинополе не будет ни одного христианина. Город так основательно будет очищен от христиан, что Константинополь станет подобно Каабе» (высшее святилище ислама). Начальник отдела министерства юстиции сказал одному армянину: «Для нас и для вас в этой империи нет больше места, и было бы безответственным легкомыслием, если мы не воспользуемся возможностью, чтобы избавиться от вас».

«Возможностью» являлась война на стороне Германии. В своей обвинительной книге «Гибель армянского народа» (Потсдам, «Темпель-фермаг») Лепсиус опубликовал отрывки из армянской партийной корреспонденции. Страшно читать, как армяне все больше и больше заявляют, что они постепенно теряют надежду и видят надвигающуюся на них страшную катастрофу. В Турции армянам уже сказали: «Вы, армяне, виноваты в неудаче этой войны и мы вас уничтожим».

Уже 18 марта 1915 г. военный министр запретил центральный орган армян «Азамарт». В Константинополь доходили уже первые слухи о погромах. 21 апреля 1915 г. турецким правительством был составлен приказ об истреблении армянского народа и соответствующий приказ получили военные и гражданские ведомства. Талл ат и Энвер одержали победу над робким великим визирем, египетским принцем Сеидом Халилом-пашой. В Константинополе были арестованы около 600 армянских интеллигентов и транспортированы в глубь Анатолии. Таким образом народ лишили своих предводителей. Депутат Варткес, который находился в особенно дружественных отношениях с младотурецкими лидерами, после ареста друзей посетил шефа полиции Бедри-бея, с мизерной надеждой услышать от своего старого друга слова утешения.

Ваткес — Вы слишком далеко зашли.

Бедри — Джаным, что мы сделали?

В. — Вы подстрекаете наш народ и толкаете его в бездну отчаяния.

Б. — Я даю тебе три дня, чтобы уехать из Константинополя. В. — моя жена больна, ей необходимо самое малое 10 дней. Б. — Как я сказал, так и будет.

Варткес и Акнуни посетили своего старого товарища по борьбе, чтобы спросить почему были арестованы невинные люди.

Талаат ответил: «Я не мог этому препятствовать».

12 апреля Талаат сказал Варткесу:

«В дни нашей слабости вы взяли нас за горло и подняли вопрос об армянских реформах. Вот почему мы должны воспользоваться благоприятным обстоятельствами, в которых сейчас находимся, и так рассеять ваш народ, чтобы на целых пятьдесят лет вы выкинули из головы мысль о реформах».

Варткес — Значит, собираетесь продолжать дело Абдул-Гамида?

Талаат — Да!

Маска спала: семь чаш апокалипсиса были вылиты на один бедный народ. Через несколько недель после депутат Варткес был зарезан в ущелье Кемах. Убийца был адъютант зятя Энвера-паши. Жена Варткеса получила от правительства сообщение, что ее муж в ссылке покончил с собой.

Высланные из Константинополя армянские лидеры из ссылки послали Талаату следующую телеграмму:

«Организация, которая всеми силами содействовала Вам во имя благоденствия и прогресса империи, сегодня находится в таком странном и уму непостижимом положении, что только этот факт должен быть для Вас достаточным, чтобы поставить конец этому постыдному состоянию. Подумайте, что такое поведение турецкого правительства против представителей армянского народа омрачит взаимоотношения между двумя нациями и приведет к отчуждению двух народов. Мы никогда не могли представить себе, что после нашей совместной деятельности будем вынуждены отсюда по телеграфу вести в Вами переговоры»

Бедные люди все еще надеялись. Их смерть давно была предрешена. Из 600 константинопольских интеллигентов около 590 были убиты.

Из приказов Талаата недвусмысленно вытекает, что цель правительства была не переселение армян, а их уничтожение.

Уже в марте 1915 г. турки, в образе человека и думающие по-человечески, собирались предпринять истребление армян в Эрзруме.

В мечетях моллы, ссылаясь на Священную войну, верующих натравливали на христиан.

В июне 1915 г. Талаат-паша дал указание органам гражданской власти начать «депортацию» армян. Тучи беды уже месяцами надвигались над обреченными на смерть людьми, и вот с оглушительной силой грянул гром. Уже с января турецкое правительство со всей жестокостью принимало меры против армян Восточной Анатолии. Большей частью предлогом для преступного вымогательства денег являлось обвинение в шпионаже и незаконном хранении оружия. В тюрьмах заводились следственные акты против тысяч людей, давая возможность служащим и жандармам подвергать заключенных варварскому обращению.

И вот из Стамбула пришел смертоносный приказ. Та-лаат и Энвер, конечно, знали, что означал приказ «выслать все не совсем безупречные семьи в Месопотамию». В Месопотамии были такие убогие, бедные земли, что там невозможно было сразу поселить полтора миллиона человек, тем более что для принятия такой массы людей не были предприняты даже самые малейшие приготовления. Поселение означало бы удвоение месопотамского населения. И потом, надо себе представить, что означает оторвать целый народ с женщинами и детьми от земли, где они жили сотни тысяч лет, гонять потоки ограбленных, беспомощных людей на сотни километров по суровой стране в самый разгар знойного лета, обрекая их на голод, жажду, болезни.

Сотни тысяч людей месяцами без крова, без медицинской помощи, без гигиенических условий — уже только это — смертный приговор десяткам тысяч!

Главным образом окружали города и села и требовали от мужчин сдать оружие. Оружие было у очень немногих и то большей частью осталось со времен переворота, когда младотурки давали его армянам, чтобы они защищали новый режим. У кого находили оружие расстреливали на месте или умертвяли более страшным образом. Мужчин веревками привязывали друг к другу и умертвляли часто недалеко от дома. Близкие слышали их предсмертные крики. Потом приказывали женщинам и детям в течение нескольких часов, часто нескольких минут, приготовиться к отправке.

Из города Зейтуна таким образом вывели 20 000 людей. Только шести ремесленникам разрешили остаться. А остальные? Они должны были оставить свое имущество, которое расхищалось жандармами и чернью или же в спешке продавалось владельцами по смехотворно низким ценам. Потом обреченных на смерть гоняли из Зейтуна в Мараш, оттуда через Тавры до Карабунара, где они должны были основать так называемую колонию.

Это одна из беднейших и вредных для здоровья местностей Анатолии. Туда прибыло около 6000–8000 армян, за несколько дней сыпной тиф скосил более ста человек. А что случилось по дороге? Доктор Лепсиус приводит об этом показания одного очевидца:

«У старых женщин от бессилия, подкашивались ноги, но когда заптий приближался с поднятой палкой, они, собрав последние силы, вскакивали. Других подгоняли как ослов. Я видел, как одна молодая женщина упала, заптий нанес ей два-три удара, и она и трудом снова встала. Впереди нас шел ее муж с двух- или трехлетним ребенком на руках. Чуть дальше одна старая женщина споткнулась и упала в грязь. Жандарм подтолкнул ее два-три раза дубинкой. Она не шевельнулась. Потом он два или три раза ударил ее ногой, но она лежала неподвижно. Жандарм еще раз так сильно ударил ее ногой, что она свалилась в яму. Надеюсь, что она была мертва… Мой референт рассказывал, что по дороге в Конии в Карабунар одна молодая армянка, бросила своего новорожденного ребенка в колодец, потому что больше не могла кормить. Другая бросила своего ребенка из окна поезда».

Тот же очевидец:

«Один бывший богатый армянин из Зейтуна тащил с собой остаток своего имущества — двух козлов. Подошел один жандарм и схватил за веревку. Армянин начал просить его оставить ему козлов, так как у него больше ничего нет, на что он мог бы жить. Вместо ответа жандарм начал бить его налево и направо пока тот не упал в пыль, и пыль превратилась в кровавую грязь».

Тысячи умерли такой мученической смертью. Женщин с грудными детьми и беременных кнутами гнали вперед как скотов. Совершались изнасилования средь бела дня. На промежуточных стоянках жандармские офицеры вырывали женщин из толпы и раздаривали мужчинам для любого применения. Жандармам доставляло особое наслаждение на местах передышки по-скотски мучить мужчин, часто перед глазами родных. Они жгли их каленым железом, вырывали ногти и волосы и применяли особенно чисто турецкий метод мучения, который был в ходу и в армии — бастонаду, удары по пяткам ног, пока не лопалась кожа.

В Трапезунде очистили около тысячи армянских домов. Там была применена такая форма умерщвления, которая проводилась во время французской революции под названием «Нойаде». Мужчин погружали на пароходы, а через несколько часов пароходы возвращались пустыми… В Трапезунде члены младотурецкого комитета выбирали самых красивых армянских воспитательниц детских домов для пользования на своих оргиях.

В Эрзруме, против воли вала, были организованы банды, которые подвергали страшным пыткам тех армян, которых подозревали в хранении оружия. Жандармы также пользовались этими методами, чтобы вырвать признание о спрятанном оружии. Мужчину, по имени Амаяк, так избили, что он больше не мог ходить. Потом в тюрьме клещами вырвали ему зубы и волосы. Когда мученик терял сознание, его обливали водой и приводили в чувство.

В деревне Мерватзик старший лейтенант жандармерии Сулейман вместе с бургомистром Абдулом-эфенди заставил крестьян, после того, когда они были замучены, купить оружие у соседей турок. В деревне Аркан кнутами так ударяли женщин и мужчин, что женщины теряли сознание. В деревне Моллах избили крестьян, потом их лица намазали экскрементами и бросили их в реку. В одной церкви прервали службу и священника подвергли пыткам. В деревне Махмуд Бекри Сулейман и его сообщники били трех крестьян до потери сознания, обливали водой, приводили в чувства и снова истязали. Одному крестьянину оторвали два пальца. Если крестьяне не были в состоянии назвать членов армянской народной партии и места укрытий оружия, насиловали женщин.

ЧЕРТОВО УЩЕЛЬЕ

Депортированных армян Трапезундского и Эрзрумского вилайетов погнали по долине Ефрата до ущелья Кемах. Это глубокий, крутой каньон в горах, где река превращается в быстрину. То, что разыгралось здесь со многими тысячами армян, представляет картину такой невообразимой жестокости и зверства, что, кажется, еще раз сконцентрировалось все безумие тысячелетий и возвысилось на этом клочке проклятой земли, чтобы в образе огромного чудовища торжествующе выкрикнуть пылающему июньскому солнцу, что вся цивилизация всего лишь вуаль, которая каждый день может быть разорвана жестокостью двуногого изверга.

8,9,10 июня толпы армян покинули город Ерзнка в сопровождении военного конвоя, который должен был обеспечить безопасность транспорта, состоящего из шагающих людей и сотен повозок волов. Они шли в Кемах, в следующий окружной город. Из десятков тысяч армян, гонимых по долине Ефрата, только небольшая часть достигла места назначения. Беззащитные люди в ущелье были подвергнуты нападению солдат и кровожадных курдов, ограблены, а потом вырезаны в приступе кровавого безумия.

Под дикие вопли режущих извергов в зияющую пропасть бросались горы полумертвых и трупов. Треск раздробленных человеческих тел снова и снова раздавался между скалами, смешиваясь с безумными стенаниями скорчившихся в предсмертной агонии жертв наверху. Перед глазами мужчин и женщин расчленяли и разрезали на куски детей и близких, истекающие кровью тела разбивались о выступы скал. Потерявшие рассудок перед призраком ада матери и жены прыгали вслед за детьми и мужьями в пропасть смерти.

Отчаявшиеся человеческие существа падали на колени перед мокрыми от крови извергами и молили поскорей убить их. Другие просили сострадания или сами бросали своих детей в реку, на прибрежных выступах которой трупы образовали барьер. Падающие мертвые тела шлепались о быстрые волны. И эта сатанинская работа длилась не час, и не два, а три дня подряд.

Часами продолжались удушение и резня людей. Ручейки крови медленно стекали вниз по скалам и перемешивались с бурными волнам. Три дня…

Три дня! Пожитки людей, поглощенных Евфратом, увезли в повозках, оставшихся без владельцев. И только на четвертый день в ущелье Кемах был послан 86-й кавалерийский отряд, чтобы «наказать» кровожадных курдов. Этот «благородный» отряд завершил работу, вырезав немногих оставшихся в живых. Склоны и скалы были усеяны вздувшимися трупами, которые наполняли воздух невыносимым зловонием.

Две медицинские сестры из Ерзнка рассказывали об одном жандарме, который хвастался, что каждый день убивал десять-двенадцать мужчин и бросал в реку. Детям, которые не могли бежать, раздроблял черепа. Женщины в каждой деревне по пути заново насиловались. Далее говорилось:

«На следующий день, ранним утром мы услышали шум проходящих обреченных на смерть… Вопль неописуемый. Это было большое стадо. Многие кричали: «Спасите нас, мы хотим стать мусульманами или немцами, кем хотите, только спасите нас. Сейчас они поведут нас в Кемах и отрубят наши головы…»

Когда мы приблизились к городу, увидели, как многие турки скакали верхом и хватали детей и молодых девушек. У входа в город, где находились и дома немецких врачей, стадо на мгновенье остановилось, перед тем как пуститься в дорогу, в Кемах. Здесь был настоящий базар рабов, с той лишь разницей, что ничего за них не платили. Матери добровольно отдавали своих детей, и сопротивление не помогло бы»:

Когда 21 июня сестры милосердия оставили Ерзнка, по дороге они увидели многочисленные страдания депортированных… Они шли молча вперед, малые и взрослые, даже престарелые женщины, которые еле держались на ослах. Шли чтобы потом, связанные друг с другом, быть сброшенными с высоких скал в волны Евфрата, в той долине проклятия, которая называется Кемах-Бохази. Один греческий кучер рассказал, как это делалось. Сердце леденеет от его рассказа.

Наш жандарм поведал, что он сам привел одну из таких колонн из 3000 женщин и детей из Мамахатуна в Кемах: «Нет gitdi bitdi, всех уничтожили!» — сказал он. Мы спросили: «Если вы хотели убить их, зачем вы это не сделали в деревнях? Почему сначала довели их да такого неописуемого унизительного состояния?». «Тогда куда должны были девать трупы, они распространяли бы зловоние!» — был ответ».

Один американский миссионер из колледжа в Мерсива-не (вилайет Сиване) сообщает, что в начале июня власти приказали выпытать у нескольких армян признание о местонахождении большого количества оружия, якобы хранящегося у них. Такое признание заставили сделать под пытками бастонадой, каленым железом и выкалыванием глаз. Эти наказания были распространены с целью возбуждения населения. В Мерсиване собрали мужчин всех возрастов и сословий, также больных, которых заставили пуститься в путь, в ссылку. Они по дороге были беспощадно убиты. После этого последовала транспортировка женщин и детей, которым разрешили взять с собой продовольствие только на один день. Были высланы также учителя и ученицы армянской национальности, которых по просьбе директора-американца Талаат-паша обещал оставить в городе. Из 12 000 армян — жителей города только несколько сотен избежали резни.

Раненный солдат-армянин из Цилеха, сообщает, что, вернувшись с фронта в родные места, он увидел, как к ступням сивасского епископа были подбиты лошадиные подковы. Вали обосновал это мучение тем, что «нельзя же было допустить, чтобы епископ шел босиком… Муч-жин Цилеха, связанных друг с другом, погнали до центра и убили на глазах у всего города. Женщин заставляли принять исламскую веру. Когда они отказались, матерей закололи перед глазами детей.

Учителей американской школы Харпута перед умерщвлением страшно истязали. Профессорам Тене-кеджяну и Буджиганяну в тюрьме вырвали волосы и бороды, чтобы принудить их к признанию, и днем и ночью подвешивали их за руки. Другой профессор сошел с ума, увидев, как у него на глазах до смерти избили нескольких армян. В пытках профессора Люледжяна принимал участие даже вали. Господин оберргирунгс — президент был так долго, что устал и сказал: «Кто любит свою религию и свой народ, может бить дальше».

В Диарбекире, действовали так же, как и в Трапезун-де. С начала в тюрьме убили двадцать шесть знатных армян, среди которых был и священник Арпиар. Десять жандармов изнасиловали и почти до смерти замучили его молодую жену. Потом 674 мужчин погрузили на паром, по пути сбросили их в Евфрат и по приказу жандармов стреляли выплывающих. Пятерых священников раздели догола, обмазали смолой и вели по улицам Ди-арбекира. Один унтер-офицер хвастался, что он вместе с пятью жандармами расстрелял 700 беспомощных армян в пути между Диарбекиром и Урфой. Начальник окружного управления Лиджея, из-за невыполнения устно переданного приказа вали истребить армян, был отстранен от должности и по дороге в Диарбекир убит.

3000 мужчин из области Сасун были транспортированы в Харпут и вырезаны за исключением трех.

Газета «Deutsche allgemeine Zeitung» от 28 апреля 1927 г. публикует письмо генерал-фельдмаршала фон дер Гольца, отправленное из Алеппо 22.11.1915 г. Маршал пишет:

«…На следующее утро проехали главный туннель и въехали в Северо-Сирийскую низменность. Здесь нашему взору представилось жалкое зрелище — бежавшие армяне, поселившиеся у южного подножия Тавра, пребывали в безграничном убожестве, так как такой огромной массе людей нельзя было помочь чем-нибудь существенным. Ужасающая трагедия целого народа. Тысячи и тысячи беззащитных людей шли навстречу неизвестной цели, без продовольствия, без снабжения. Многие умирали в пути, и их трупы лежали по обочинам дорог. Сочувствуешь им от свей души, но не можешь ничем помочь. Сколько горя принесла эта роковая война и сколько еще принесет».

РАСОВАЯ ТЕОРИЯ НАЦИЗМА

Расовая теория была действенным оружием в руках Гитлера. Главная ее цель заключалась в покорении других народов, в установлении системы рабства во всей Европе, при которой немцы играли бы роль хозяев и надсмотрщиков. Но наряду с этим расовая теория выполняла также внутриполитические функции — она была направлена на порабощение большей части самого немецкого народа и на утверждение безраздельного господства Гитлера.

Расовый фактор был также объявлен главной движущей силой общественного развития. «Расовый вопрос, — писал фашистский деятель Вальтер Дарре, — это ключ к пониманию мировой истории». Альфред Розенберг в своих работах отстаивал точку зрения, что борьба различных рас всегда составляла основное содержание мировой истории и истории культуры.

«ОТБОР ФЮРЕРОВ» СРЕДИ НЕМЦЕВ

Первая из основополагающих идей нацизма — доктрина, провозглашающая право на абсолютное господство фюрера над всем немецким народом и над каждым немцем в отдельности.

В речи перед выпускниками офицерских школ в 1939 г. Гитлер делит весь немецкий народ на две неравные части — на громадное большинство, которое состоит либо из «нечистых арийских элементов», либо из «арийцев», лишенных «признаков господ», и на меньшинство — «чистых арийцев», наделенных качествами господ.

Только последний слой имеет право на власть в стране, остальные представляют собой, по словам Гитлера, «женственный элемент», который только и жаждет подчиниться руководству «мужского элемента», т. е. «арийцев-господ». «Громадное большинство (немецкого народа), — говорил Гитлер, — не принадлежит к слою «арийцев — господ», оно противостоит «нордически-господскому» элементу и составляет, я бы сказал, женственный элемент, обладает типично женственными качествами… Оно, подобно женщине, всегда мечтает о том, чтобы найти мужчину, который мог бы стать абсолютным господином ее жизни.»

Гитлер, развивая свою идею, говорит, что точно так же, как женщина сопротивляется тому, чтобы ей овладел мужчина, так и большинство ненордических элементов в народе сопротивляется власти «арийцев-господ». Но «естественный закон» берет верх: «мужской элемент» становится господствующим. «Те же самые немцы, которые смеялись над нашими слабосильными буржуазными партийными руководителями… теперь в слепом повиновении маршируют в наших рядах. И они будут маршировать с нами до тех пор, пока наш руководящий слой сохранит абсолютно господские и тем самым нордические черты».

Итак, господство меньшинства «нордических людей» над народом. Но как же определить принадлежность того или иного немца к «нордическому элементу»? Это может сделать, по логике нацистов, только прирожденный фюрер. «Выход в том, — утверждал Гитлер, — чтобы произвести отбор фюреров.»

Если перевести теоретические упражнения Гитлера на язык цифр, то получится следующая картина: в речи перед воспитанниками эсэсовский «орденской школы» в Зонтхофене в 1937 г. фюрер заявил, что в нацистские организации уже вовлечено 25 миллионов немцев, а слой фюреров составил к этому времени 30 тысяч человек. Таким образом, «фюреры выше народа».

Вот какой портрет нордического человека дает Г. Фризе (1936): «Нордический человек обладает высоким ростом, он строен, длинноног. С первого же взгляда он кажется гибким. У него узкие бедра и широкие плечи. Голова у нордического человека узкая, череп удлиненный, лоб высокий. Особенно характерен для этого лица нос, высоко посаженный, сильно выдающийся вперед. Так называемый орлиный нос относится к нордическим формам носа. Крылья носа узкие… Благодаря этому лицо приобретает особое выражение благородства. Губы узкие, слегка припухлые, умеренно изогнутые. Нордический человек светловолосый, у него тонкие пушистые волосы. Глаза голубые, иногда серо-голубые или серые…»

Соответствующими признаками наделен характер нордического человека. Это были люди, наделенные наивысшими добродетелями. Нордический человек обладал «свободой духа», был смел, активен; утверждалось также, что среди истинных германцев гораздо больше талантливых людей, нежели у других рас. Нордическому человеку, естественно, присущи и «военные успехи», и «новые глубокие мысли», и «способность принимать решения», и «правдолюбие»…

НЕАРИЙЦЫ ВНУТРИ СТРАНЫ

«Права человека» даются не самим фактом рождения его, они зависят от «биологической полноценности», — писал в книге «Норма. Загнивание. Гибель.» немецкий антрополог К. Гильдебрандт.

Из этой же книги документ: «Антропологический институт при Университете в Братиславе:

Господину старосте общины в… По согласованию с правительством Ваша община будет исследована с расовых позиций. См. публикацию господина ландрата… в официальном окружном вестнике №… от… В связи с этим Вам предлагается собрать всех постоянных коренных жителей, мужчин и женщин в возрасте от 20 до 50 лет, в указанные часы в гостинице (школе). Постоянными, коренными жителями считаются те жители, чьи предки, включая бабушку и дедушку, родились в этом округе. Мы просим Вас выделить для требуемого опроса достаточно светлое помещение, где можно будет измерять и фотографировать… В дополнение Вы получите повестки для членов Вашей общины, которым надлежит расписаться в них — тем самым будет ясно, что они оповещены.

Хайль Гитлер печать подпись»

Но самая главная «работа» заключалась в том, чтобы составить каждому жителю «третьего рейха» специальный «паспорт», так называемый «родословный паспорт», подтверждавший его «арийское происхождение».

Со свойственной немецким фашистам сентиментальностью и любовью к красивостям они окрестили этот паспорт «шкатулочкой для сокровищ предков». В «шкатулочку» вносились данные о матерях, отцах, дедушках и бабушках по материнской линии и отцовской с указанием их «расы». Так как мертвых нельзя было обследовать и сфотографировать «по форме» (впрочем, такие попытки тоже делались), в удостоверении писалось просто «немец», «немка». Но иногда возникали недоразумения. Допустим, бабушка была приезжей и кому-то из начальства показалось «подозрительным» ее имя. В церковной книге, где был зарегистрирован брак дедушки с бабушкой, она значилась евангелистка (или католичка), бабушкину метрику затеряли (или уничтожили намеренно) — тут-то внуков ждала чрезвычайно неприятная процедура: их соответствующим образом «проверяли», так сказать, по экстерьеру. Ведь в «шкатулочку» следовало что-то внести.

Если познакомиться с выводами «экспертов», становится очевидным — какого бы роста ни был «подопытный», какой бы цвет глаз и волос у него ни был — все равно вывод делался одинаковый — наличие неарийской крови не исключено. А если «эксперт» счел «подопытного» арийцем (это случалось в одном случае из тысячи) — результаты «экспертизы» оспаривались. Словом, установка была ясна: во всех случаях уничтожать ненадежных.

Иногда результаты «экспертизы» и впрямь означали смертный приговор. Насилие арийской крови (хотя бы одного арийского родителя) исключалось — и человеку грозил концлагерь и смерть в печах крематория.

Составление родословной, определение расы воистину охватило миллионы людей. Это стало повседневностью для жителей нацистской Германии.

Безумие стало повседневностью.

15 октября 1943 г. Гесс, тогдашний заместитель фюрера, создал специальное ведомство для изучения родства при НСДАП. В марте того же года оно получило официальное название «Имперское ведомство для изучения родства», в обиходе его звали «Ведомство по родству». И СС, и министерство юстиции руководили работой ведомства, не давая ему, так сказать, расслабиться. Если «эксперт» старался облегчить участь испытуемого, говоря, что он не нашел видимых примесей «неарийской» крови, его тут же «поправляли». Новый «эксперт» писал: «Примесь неарийской крови исключить нельзя» или «Одна восьмая еврейской крови совершенно ясно видна по глазам и носу» (таков был научный уровень «экспертиз»). Хотя испытуемые могли гораздо больше походить на так называемый «нордический тип», нежели любой из фюреров нацистского рейха.

На местах все решали суды (на основе «справок») — окружные, земельные, а также «партийный суд», если речь шла о члене НСДАП. У судов были свои «эксперты», а у ведомства — свои. Так, на общегерманской конференции по расовым вопросам в 1939 г. присутствовало 2800 судебных «экспертов» и 370 «экспертов» «Имперского ведомства по определению родства». В общем, была создана огромная бюрократическая машина.

В 1936 г. по указанию имперского министра юстиции было объявлено, что девяти специальным (антропологическим) институтам вменяется в обязанность определять расовую принадлежность испытуемых.

Вот перечень институтов: Берлинский (имени кайзера Вильгельма), институты во Франкфурте-на-Майне, в Братиславе (Вроцлаве), в Мюнхене, в Вене. Справка о расовой принадлежности, которая выдавалась отныне немцам, также получила определение: «фирменное» название «Наследственное и расовое заключение экспертизы Имперского института по изучению родства». При составлении «расовой справки» следовало учесть от 120 до 130 «расовых признаков» — результаты обмеров и «морфологических» описаний. Плюс установление группы крови, которая (признавали сами нацистские «ученые»), была бесполезной: «широко распространенное мнение среди дилетантов, что по установленной группе крови можно определить расовую принадлежность испытуемого, ошибочно». Плюс фотографии головы, «сделанные при правильном положении» и «при сильном свете» (спереди, сзади, справа, слева). Плюс фотографии зубов, зрачка, языка, рук и ног, плюс отпечатки ладоней и ступней (их мазали специальным составом).

Параллельно с опросами, осмотрами и поголовной классификацией немцев по принципу «чистый», «нечистый», шла и законодательная деятельность гитлеровцев, направленная на все большее ущемление прав «нечистых» на их изоляцию.

Уже в 1935 г. был издан закон об «имперском гражданстве». В нем прямо говорилось, что гражданином рейха может быть лишь тот германский подданный, у кого в жилах течет «немецкая или родственная кровь…» И уже в первом, изданном два месяца спустя указе на основе закона было зафиксировано: «Еврей не может быть гражданином рейха. Ему не положено иметь право голоса в политических вопросах, он не может занимать административный пост…»

Куда важнее было то, что в окончательной формулировке закона о «Восстановлении профессионального статуса чиновничества» (сентябрь 1933 г.) говорилось, что все «нечистокровные чиновники, служащие и рабочие в пределах рейха подлежат увольнению». Сперва еще делались кое-какие исключения для участников первой мировой войны (их выводили на пенсию), а также для детей, чьи отцы погибли на фронте. Но расовое безумие скоро смело и эти крохотные преграды на пути тотального преследования всех неарийцев (это произошло уже в 1935 г.)

С чрезвычайной помпой был принят закон «О запрещении евреям вывешивать флаг со свастикой». Разумеется, он играл чисто символическую роль. Зато чудовищные практические последствия имел так называемый «запрет на браки», категорически не разрешавший браки между: 1) арийцами и евреями, 2) «евреями на одну четверть» и евреями, 3) «евреями на одну четверть» и «евреями на одну четверть». В «запрете «специально оговаривалось, что немец может жениться на немке, если она была до этого замужем за евреем и разошлась с ним или овдовела. Знаменательное разъяснение: стало быть, еврей не навек «осквернял» арийскую кровь.

Но этого еще мало: запрещались и внебрачные связи между арийцами и неарийцами. В параграфе 11, в пункте втором того же указа говорилось: «За преступление, выражающееся в расовом позоре, ответственен мужчина».

«Расовый позор!» Вот такое новое юридическое понятие изобрели нацисты! Сожительство с негром, к примеру, считалось «расовым позором» и каралось концлагерем. В годы войны как «расовый позор» клеймилась также связь немки с поляком, с русским… Неарийца вешали, немку упрятывали в концлагерь…

Неарийцам запретили посещать концерты, доклады, театральные спектакли.

Запрещено им было также работать на частных предприятиях, торговать вразнос, на рынках, на ярмарках… А с января 1939 г. — и заниматься ремеслом.

В 1938 г. был издан приказ, согласно которому «евреи должны были иметь только еврейские имена и фамилии». С 1939 г. «неарийцев» начали выгонять из домов и квартир, в 1940 г. их еще «уплотнили», поскольку «смешанные» дома стали столько же нежелательны, как и «смешанные» браки.

И наконец, все это венчал указ «о желтой звезде». В нем было три пункта. В последнем говорилось, что евреям запрещено покидать свои дома, даже нацепив желтую звезду, но не имея при себе специального разрешения местных властей на выход. А переезд из одного населенного пункта в другой и вовсе запрещался.

Приведем письмо некоего верноподданного Гитлера, который, испугавшись насмерть, пишет в 1944 г.: «При сборе документов для выяснения родословной я узнал страшный факт, до сих пор совершенно не известный ни мне, ни моим родителям. Половина моих предков (со стороны отца) были евреями.

Согласно Нюрнбергским законам, моя кровь считается немецкой, так что как чиновника это меня не затрагивает. Но как быть с членством в НСДАП и НСКК… И что будет с моими детьми, если они появятся на свет? У них неарийской крови будет 1/16 часть?..»

ТЕОРИЯ «ВЫСШЕЙ РАСЫ»

Что касается расовой теории в целом, то она, как это уже было отмечено, должна была служить обоснованием права Гитлера и нацистской Германии господствовать над всеми другими государствами. Расовая теория давала не только чувство превосходства сравнительно узкому слою фюреров, причисленных к «арийскому» ядру внутри страны, но и нордической или арийской расе в целом.

Уже в 1930 г. Розенберг заявлял в своей книге «Миф XX века»: «Через пятьдесят лет сила цветных возрастет… Поэтому человек нордической расы должен позаботиться о том, чтобы в его государстве не осталось ни одного негра, желтого, мулата, ни одного еврея».

Из директивы Управления питанием и сельским хозяйством «Обращение с беременными женщинами не немецкой национальности»:

«…За последнее время наблюдается значительный рост деторождаемости у женщин не немецкой национальности. Вследствие этого возникают трудности не только при использовании на работах, но и еще в большей степени появляется опасность социально-политического характера, которую нельзя недооценивать…

Простейшей борьбой с этими трудностями явится то, чтобы возможно скорее оповестить о беременных женщинах не немецкой национальности те учреждения, которые их используют на работе…»

В «Майн кампф» Гитлер писал: «Он (еврей) не только планомерно портит женщин и девушек, но и не останавливается перед тем, чтобы распахнуть двери, куда хлынет чужая кровь. Не кто иной как еврей приваживает негров к Рейну и всегда с той же дальней мыслью и ясными целями: с помощью «бастардизации» разрушить ненавистную ему белую расу, сбросить ее с культурной и политической высоты и самим превратиться в ее господ».

В нацистской Германии была принята такая классификация европеоидов: 1) арийская раса, 2) фельская (палеолитская — гунны), 3) восточно-балтийская, 4) восточная раса (альпийская), 5) динарская, 6) западно-средиземноморская.

Представители фельской расы, наиболее близкой к германской, были хоть и смелые, но скрытные, тугодумы, к тому же «вросшие в землю».

Еще меньше достоинств было у восточно-балтийской расы. К ней принадлежали «слабые люди», подверженные несчастьям, фаталисты, вечно всем недовольные и беспокойные.

Альпины (восточная раса) были трезвыми работягами и скупердяями, в общем типичными мелкими обывателями, а также честолюбцами и карьеристами. Зато динар-ская раса отличалась, по мнению нацистов, любовью к родине и хорошими солдатскими качествами, музыкальностью и надежностью.

Больше всего недостатков было присуще представителям средиземноморской расы: непостоянство (при живом уме), нетерпение, болтливость, отсутствие творческих способностей.

Из расовой теории непосредственно вытекал тезис о «недочеловеке» как крайней форме представителя низшей расы. Одним из ярых сторонников этого тезиса был руководитель германских СС Генрих Гиммлер.

«Недочеловек, — заявлял он, — это на первый взгляд полностью идентичное человеку создание природы с руками, ногами, своего рода мозгом, глазами и ртом. Но это совсем иное, ужасное создание. Это лишь подобие человека, с человекоподобными чертами лица, находящееся в духовном отношении гораздо ниже, чем зверь. В душе этих людей царит жестокий хаос диких, необузданных страстей, неограниченное стремление к разрушению, примитивная зависть, самая неприкрытая подлость. Одним словом, недочеловек. Итак, не все то, что имеет человеческий облик, равно. Горе тому, кто забывает об этом».

Из этого логически вытекало, что изоляция «недочеловеков» и даже их уничтожение не нарушают принципов, на которых основано общество, и даже наоборот, способствуют их реализации, поскольку ликвидируется то, что препятствует нормальному существованию действительно ценных человеческих особей.

Расовое безумие в нацистской Германии прошло несколько стадий. Первую надо считать теоретической, подготовительной. Как говорили сами гитлеровцы, они проводили «отбор», а точнее, разделение всего народа на расово «полноценных» и «неполноценных» особей. После того, как «полноценных» отобрали и «неполноценных» отделили, этих последних стали поэтапно лишать всех гражданских прав, превращать в изгоев. Ну а потом настал и последний этап — пресловутое «окончательное решение» — поголовное уничтожение, ликвидация евреев. В беседе с Раушнингом Гитлер сказал как-то, что не будь в Германии евреев, их следовало бы выдумать».

Затем расовое безумие распространилось на многие народы. Из «теории высшей расы» вытекало, что немцам, вследствие их принадлежности к ней, присвоено «право» строить свое благополучие на костях других рас и народов. Эта «теория» объявила немецко-фашистских захватчиков не связанными ни законами, ни общепризнанными правилами человеческой морали. «Расе господ» все дозволено. Все действия этих господ, сколь бы отвратительны и бесстыдны, жестоки и чудовищны они ни были, обосновывались «идеей» превосходства этой расы.

«Мы хотим, — говорил Гитлер, — произвести отбор слоя новых господ, чуждого морали жалости, слоя, который будет сознавать, что он имеет право на основе своей лучшей расы господствовать, слоя, который сумеет установить и сохранить без колебаний свое господство над широкой массой».

Эта расовая «теория» должна была вместе с тем служить «научным» обоснованием подготовки гитлеровцами нападения на другие страны, оправданием агрессивных войн, к которым гитлеровцы лихорадочно готовились в течение всего времени своего господства в Германии.

Распоряжениями немецко-фашистских властей «расовое учение» введено было в учебные планы как важнейший и обязательный предмет. Школы и университеты были опаснейшими для цивилизации центрами умственного и морального уродования людей. Все науки были военизированы. Все виды искусства подчинены целям агрессии.

«Мы идем к науке свободные от бремени знания и научного образования, — говорилось в журнале «Полити-ше виссеншафт» № 3 за 1934, — студент должен приходить в высшую школу с требованием, чтобы наука была такой же солдатской, как его собственная выправка, а профессор обладал качествами вождя и солдатской выправкой».

«Мы снова хотим оружия, — говорил Гитлер, — поэтому все, начиная от букваря ребенка и до последней газеты, каждый театр и каждое кино, каждый столб для плакатов и каждая доска для объявлений должны быть поставлены на службу этой единственной большой миссии».

География служила орудием пропаганды «преимущественного» значения в мире немцев, их «права» на «господство» над другими народами. Молодежи внушали чувство расового превосходства, высокомерия, человеконенавистничества, презрения и жестокости по отношению к другим народам.

В немецкой песне пелось:

Фашисты возвели в принцип произвол, насилие, надругательство над людьми, они объявили опасными для «расы господ» идеи свободы, идеи просвещения и требования гуманности.

«Я, — говорил Гитлер, — освобождаю людей от отягощающих ограничений разума, от грязных и унижающих самоотравлений химерами, именуемыми совестью и нравственностью, и от требований свободы и личной независимости, которыми могут пользоваться лишь немногие» (Г. Раушнинг, «Голос разрушения», изд. 1940 г., Нью-Йорк, стр. 225).

В духе таких «принципов» была построена вся фашистская система воспитания немцев, приспособленная к тому, чтобы подготовить их к беспрекословному выполнению планов и целей, поставленных гитлеровскими правителями перед Германией. Угар шовинизма и человеконенавистничества систематически отравлял сознание немцев в результате фашистской пропаганды и всей системы мероприятий, культивировавшихся гитлеровским государством.

«Наследие предков, германская научная миссия, аванпост Фландрия, оберштурмфюрер СС, доктор Августин.

Годовой отчет.

Цель работы — оказать влияние на широкие слои интеллигенции во Фландрии и Валлонии. Следуя германской линии, которая представлена только в лице СС, необходимо: 1) Прорвать фронт либерально-гуманистического просвещения путем привлечения на свою сторону лиц, занимающих основные посты в интеллектуальной жизни страны. 2) Выступить против великогерманского мифа с идеей создания велико-германского культурного и национального самосознания с помощью весьма эффективных, замаскированных под нейтральные, средств политической пропаганды в науке, перед лицом французских притязаний на культуру и комплекса неполноценности у фламандцев».

Из книги Германа Раушнинга «Голос разрушения», издания 1940 г.:

«Он (Гитлер, прим, авт.) продолжал: минимально, что мы можем делать, — это предотвратить поднятие чужеземной крови в теле нашей нации.

Я признаю, что угроза этого чужеземного засилья не ослабнет, если в недалеком будущем мы оккупируем территории с весьма высоким процентом славянского населения, от которого нам не удастся так скоро отделаться. Подумайте об Австрии, о Вене. Разве в них осталось что-нибудь немецкое?

Мы обязаны истреблять население, — продолжал он, возбуждаясь, — это входит в нашу миссию охраны германского населения. Нам придется развить технику истребления населения. Если меня спросят, что я подразумеваю под истреблением населения, я отвечу, что я имею в виду уничтожение целых расовых единиц.

Именно это я и собираюсь проводить в жизнь, — грубо говоря, это моя задача. Природа жестока, следовательно, мы тоже имеем право быть жестокими. Если я посылаю цвет германской нации в пекло войны, без малейшей жалости проливая драгоценную немецкую кровь, то, без сомнения, я имею право уничтожить миллионы людей низшей расы, которые размножаются, как черви.

Под словами «уничтожить» я не имею в виду непременное истребление этих людей. Я просто приму меры к систематической приостановке естественного прироста этого населения. Например, я могу на несколько лет отделить мужчин от женщин. Вы помните, насколько упал процент деторождаемости во время мировой войны? Почему бы нам в течение нескольких лет не проводить сознательно то, что тогда явилось неизбежным следствием продолжительной войны?

Существует немало путей, при помощи которых можно систематически, сравнительно безболезненно и уж во всяком случае без кровопролития добиться вымирания нежелательных для нас народов. Кстати, — добавил он, — я без всякого колебания заявляю об этом открыто.

После войны французы жаловались, что немцев на двадцать миллионов больше, чем нужно. Мы соглашаемся с этим заявлением. Мы приветствуем существование регулирования по плану численности населения. Но нашим друзьям придется нас извинить, если мы каким-либо другим образом разрешим вопрос об этих двадцати миллионах. После всех этих веков хныканья о защите бедных и забитых для нас пришло время решить защищать сильных перед низшими.

Одна из основных задач германского государственного управления во все времена будет заключаться в предотвращении развития славянских рас. Естественные инстинкты всех живых существ подсказывают им не только побеждать своих врагов, но и уничтожать их. В прежние времена победитель получал исключительное право уничтожать целые племена, целые народы. Осуществляя это постепенно и без кровопролития, мы проявляем гуманность. Нам не нужно забывать, что мы поступаем с другими только так, как они сами поступили бы с нами…»

В октябре 1943 г. Гиммлер писал:

«Детей славян, из которых можно воспитать хорошую расу, надо перевезти в Германию. Если ребенок будет сопротивляться, мы его убьем, ибо он опасен. 120–130 млн. германцев будут править сотнями миллионов недочеловеков».

Из директивы начальника Верховного командования германскими вооруженными силами от 16 сентября 1941 г.:

«…Следует иметь в виду, что человеческая жизнь в странах, которых это касается, абсолютно ничего не стоит и что устрашающее воздействие возможно лишь путем применения необычайной жестокости…

Подписано: Кейтель»

Из замечаний и предложений Ветцеля (Э. Ветцель — начальник отдела колонизации 1-го главного политического управления министерства по делам оккупированных восточных областей) по генеральному плану «ОСТ»

«27 апреля 1942 г.

Совершенно секретно, государственной важности

К вопросу о будущем обращении с русским населением.

Необходимо коснуться еще одного вопроса, который совсем не упоминается в генеральном плане «ОСТ», но имеет большое значение для решения вообще всей восточной проблемы, а именно: каким образом можно сохранить и можно ли вообще сохранить на длительное время немецкое господство перед лицом огромной биологической силы русского народа. Поэтому надо кратко рассмотреть вопрос об отношении к русским, о чем почти ничего не сказано в генеральном плане.

Теперь можно с уверенностью сказать, что наши прежние антропологические сведения о русских, не говоря уже о том, что они были весьма неполными и устаревшими, в значительной степени неверны. Это уже отмечали осенью 1941 представители управления расовой политики и известные немецкие ученые. Эта точка зрения еще раз была подтверждена профессором доктором Абелем, который по поручению верховного главнокомандования вооруженных сил проводил подробные антропологические исследования русских…

Абель видел только следующие возможности решения проблемы: или полное уничтожение русского народа, или онемечивание той части, которая имеет явные признаки нордической расы. Эти очень серьезные положения Абеля заслуживают большого внимания. Речь идет не только о разгроме государства с центром в Москве. Достижение этой исторической цели никогда не означало бы полного решения проблемы. Дело заключается скорее всего в том, чтобы разгромить русских как народ, разобщить их. Только если эта проблема будет рассматриваться с биологической, в особенности с расово-биологической, точки зрения и если в соответствии с этим будет проводиться немецкая политика в восточных районах, появиться возможность устранить опасность, которую представляет для нас русский народ.

Предложенный Абелем путь ликвидации русских как народа, не говоря уже о том, что его осуществление едва ли было бы возможно, не подходит для нас также по политическим и экономическим соображениям. В таком случае нужно идти различными путями, чтобы решить русскую проблему. Эти пути вкратце заключаются в следующем:

а) Прежде всего надо предусмотреть разделение территории, населяемой русскими, на различные политические районы с собственными органами управления, чтобы обеспечить в каждом из них обособленное национальное развитие. Пока можно оставить открытым вопрос о том, следует ли учредить имперский комиссариат на Урале или здесь надо создать отдельные районные управления для проживающего на этой территории нерусского населения без специального местного центрального органа управления. Однако решающее значение здесь имеет то, что эти районы административно не подчинялись немецким верховным властям, которые будут созданы в русских центральных областях. Народам, населяющим эти районы, нужно внушить, чтобы они ни при каких обстоятельствах не ориентировались на Москву, даже в том случае, если в Москве будет сидеть немецкий имперский комиссар…

Как на Урале, так и на Кавказе существует много различных народностей и языков. Будет невозможно, а политически, пожалуй, и неправильно делать основным языком на Урале татарский или мордовский, а на Кавказе, скажем, грузинский язык. Это могло бы вызвать раздражение у других народов этих областей. Поэтому стоит подумать о введении немецкого языка в качестве языка, связывающего все эти народы… Тем самым немецкое влияние на Востоке значительно увеличилось бы… Следует также подумать об отделении Северной России в административном отношении от территорий, находящихся под управлением имперского комиссариата по делам России…

Нет сомнения в том, что такое административное дробление русской территории и планомерное обособление отдельных областей является одним из средств борьбы с усилением русского народа.

б) Вторым средством, еще более действенным, чем мероприятия, указанные в пункте «а», является расслоение русского народа в расовом отношении. Онемечивание всех русских для нас невозможно и нежелательно с расовой точки зрения. Что, однако, можно и нужно сделать, так это отделить имеющиеся в русском народе нордические группы населения и произвести их постепенное онемечивание…

Важно, чтобы на русской территории население в своем большинстве состояло из людей примитивного полуевропейского типа. Оно не доставит много забот для германского руководства. Эта масса расово неполноценных, тупых людей нуждается, как свидетельствует вековая история областей, в руководстве. Если германскому руководству удастся не допустить сближения с русским населением и предотвратить влияние немецкой крови на русский народ через внебрачные связи, то вполне возможно сохранение германского господства в этом районе при условии, если мы сможем преодолеть такую биологическую опасность, как чудовищная способность этих примитивных людей к размножению.

в) Есть много путей для подрыва биологической силы народа…

Целью немецкой политики по отношению к населению на русской территории будет являться доведение рождаемости русских до более низкого уровня, чем у немцев. То же самое относится, между прочим, к чрезвычайно плодовитым народам Кавказа, а в будущем частично и к Украине. Пока мы заинтересованы в том, чтобы увеличить численность украинского населения в противовес русским. Но это не должно привести к тому, что место русских займут со временем украинцы. Для того, чтобы избежать в восточных областях нежелательного для нас увеличения численности населения, настоятельно необходимо избегать на Востоке всех мер, которые мы применяем для увеличения рождаемости в империи. В этих областях мы должны сознательно проводить политику на сокращение населения. Средствами пропаганды, особенно через прессу, радио, кино, листовки, краткие брошюры, доклады и т. п., мы должны постоянно внушать населению мысль о том, что вредно иметь много детей…

Для нас, немцев, важно ослабить русский народ в такой степени, чтобы он не был больше в состоянии мешать нам установить немецкое господство в Европе. Этой цели мы можем добиться вышеуказанными путями…

Рассмотренные выше проблемы огромны по своим масштабам. Но было бы очень опасно отказаться от решения их, объявив их неосуществимыми или фантастическими. Будущая немецкая политика по отношению к Востоку покажет, действительно ли мы преисполнены воли обеспечить прочную основу длительного существования третьего рейха. Если третий рейх должен существовать тысячи лет, то наши планы должны быть разработаны на целые поколения. А это означает, что расово-биологическая идея должна иметь решающее значение в будущей немецкой политике. Тогда мы сможем обеспечить будущее нашего народа.

Д-р Ветцель»

Из передовой статьи газеты «Дас шварце кор» «Германизировать ли?» г. Берлин, 20 августа 1942 г.:

«В номере журнала «Немецкий труд», посвященном задачам колонизации Востока, опубликовано следующее предисловие рейхсфюрера войск СС:

«Наша задача заключается в том, чтобы германизация Востока не в прежнем смысле этого слова, т. е. не в том, чтобы побудить живущих там людей усвоить немецкий язык и немецкие законы, а в том, чтобы населить Восток людьми с подлинно немецкой, германской кровью».

Отказ от всех тенденций к германизации отнюдь не нов. Он по меньшей мере того же возраста, что и национал-социализм. В устах рейхсфюрера войск СС как рейхскомиссара по укреплению немецкой национальности этот отказ становиться приказом. Именно в этом заключается смысл вышеприведенных слов.

Здесь выражается не точка зрения, наряду с которой могут быть признаны законными и другие взгляды; здесь излагается лишь одна-единственная программа человеком, который претворяет в действие волю фюрера.

Воля фюрера нашла свое выражение еще в его книге «Моя борьба». С постоянным восхищение мы читаем в ней, как этот в то время еще одинокий, понятый лишь немногими ефрейтор эпохи первой мировой войны сумел пророчески проникнуть в решающую проблему германской судьбы. Так, в одном месте своей книги он говорит об «усиленной работе немецкого плуга, которому меч должен предоставить землю».

Эту мысль претворил в действие в наши дни немецкий меч, поскольку неспособный к государственному мышлению большевистский колосс намеревался жить на развалинах Европы. Эта мысль нашла свое завершение в нижеприводимом месте из «Политического завещания немецкой нации», написанного невидимыми буквами на всех наших победных знаменах:

«Империя не может считать себя обеспеченной до тех пор, пока она не даст на столетия вперед каждому отпрыску нашего народа свой собственный кусок земли! Нельзя забывать, что самым священным правом нашего мира является право на землю, ту самую землю, которую люди хотят возделывать сами, а самой священной жертвой является кровь, которую проливают за эту землю!»

Следовательно, победа на Востоке является лишь предпосылкой для обеспечения нашего будущего; это обеспечение само по себе осуществится лишь тогда, когда земля, приобретенная в результате священной кровавой жертвы, в той мере, в какой она вообще пригодна для колонизации, станет немецкой, немецкой по людям, которые живут на ней и возделывают ее, немецкой в результате «усиленной работы немецкого плуга»…

Народное государство Адольфа Гитлера считает своей задачей сохранение, развитие и стимулирование народности, что ему поручено самой судьбой. Будущее немецкого народа может быть обеспечено лишь великодержавным положением империи, а также тем, что он «на столетия вперед сумеет предоставить каждому отпрыску нашего народа свой собственный кусок земли». Вот почему вновь завоеванное пространство должно быть заполнено немецкой кровью и немецкой жизнью, но отнюдь не онемеченными людьми.

Германизация в прежнем смысле этого слова повлекла бы за собой гибель нашего народа, каким мы его знаем ныне. Любая примесь чужой или даже отдаленно родственной крови принесла бы вред и тем и другим… »

ПОЛЬША — «ГЕНЕРАЛЬНАЯ РЕПЕТИЦИЯ» ГЕНОЦИДА

Указ о назначении Гиммлера «Имперским комиссаром по укреплению германской расы» был издан Гитлером 10 октября 1939 г., вскоре после того, как гитлеровская Германия оккупировала Польшу. Задачей нового ведомства была, согласно указу, «борьба с враждебными элементами, создающими угрозу германскому народу». Под этой формулой скрывались конкретные указания Гитлера о биологическом истреблении населения оккупированной Польши и заселения «польского пространства» немецкими колонистами за счет «вытеснения» коренного польского населения.

Воплощалась в жизнь чудовищная программа «освобождения» Польши от наиболее активной части ее коренного населения и превращения сотен тысяч людей в рабов германской военной промышленности. Шла германизация поляков — женщин, мучжин и детей.

Естественно, что пальма первенства при в проведении всех этих «мероприятий» принадлежала карательному аппарату нацистов. Впрочем, и нацистская администрация во главе с Франком делала свое дело исправно.

Переселение поляков на предназначенные для них территории на востоке страны в своего рода гетто шло полным ходом. Одновременно ни на минуту не прекращалась отправка на принудительные работы в Германию десятков тысяч поляков. Были спешно разработаны специальные «Правила обращения с поляками», насильственно увезенными в Германию. Они были рассчитаны на то, чтобы превратить польских рабочих в «домашний скот», арийских рабов.

В этих правилах содержалось 15 параграфов. Первый из них предусматривал, что никто из поляков не имеет права жаловаться на своего хозяина в какую-либо вышестоящую инстанцию: всем ведомствам рейха было запрещено принимать к рассмотрению подобного рода жалобы.

С 20 часов до 6 часов утра зимой и с 21 часа до 5 часов утра летом поляки не имели права покидать помещение. Полякам было запрещено пользоваться велосипедом для поездки на работу, посещать кинотеатры, слушать концерты и даже ходить в церковь. Строжайшим образом запрещалось посещение ресторанов, запрещалось всякие «сходки, собрания и манифестации». Наконец, поляк не имел права пользоваться городским транспортом. Можно упомянуть и такой параграф, как запрещение полякам переходить на работу к другому хозяину без получения на то специального разрешения. Немецким хозяевам было дано право подвергать поляков телесному наказанию, «если уговоры не помогут» (именно так было написано в инструкции, разработанной гестапо).

Женщины и девушки, угнанные из Польши, часто использовались в немецких семьях в качестве прислуги, при этом члены НСДАП имели преимущество при получении польской служанки перед беспартийными. Число польских женщин, переданных в качестве бессловесных слуг немецким хозяйкам, оценивается в 400–500 тыс. человек. Разумеется, никакой зарплаты прислуга не получала.

25 января 1940 г. Франк объявил, что собирается «в кратчайшее время» депортировать миллион поляков для работы на немецких военных заводах. Эту программу можно было выполнить лишь путем устройства массовых облав на юношей и девушек в польских городах. И Франк добился, по его собственным словам, «полного успеха». Он смог уже в августе 1940 г. отрапортовать фюреру о вывозе в Германию 800 тыс. польских рабочих.

В 1939–1940 гг. нацисты начали специальную операцию, направленную против польской интеллигенции. Она получила кодовое название «Акция АБ». Непосредственное руководство акцией взял на себя РСХА, назначив своими уполномоченными обергрупенфюрера и верховного руководителя полиции и СД в «генерал-губернаторстве» Фридриха Крюгера, а также бригаденфюрера полиции Бруно Штреккенбаха, руководителям отдела кадров первого ведомства безопасности была передана группа эсэсовцев, присланных из Берлина.

Уже в начале 1939 г. гестапо арестовало нескольких профессоров Краковского университета. Это было началом «Акции АБ». За первыми арестами последовали другие. Франк распорядился, чтобы арестованных профессоров не отправляли в Германию, а уничтожали на месте.»

«Нам совершенно нет смысла, — сказал он во время разговора с Крюгером и Штреккенбахом 30 мая 1940 г., — перевозить их туда, а затем обратно и потом опять в польский концентрационный лагерь. Это вызовет лишь ненужные осложнения и переписку с родными. Поэтому надо с ними поступить так, чтобы до предела упростить процедуру, то есть уничтожить быстро».

Для того, чтобы закрепить подобного рода практику, Франк отдал следующее распоряжение судебным инстанциям «генерал-губернаторства»: «Любая попытка судебных органов вмешиваться в дела лиц, арестованных в порядке проведения «Акции АБ», будет рассматриваться как предательство. Комиссия по рассмотрению ходатайств об амнистии не должна принимать заявлений от родственников арестованных».

После окончания «Акции Аб» Франк устроил прием по случаю отъезда Штреккенбаха, на котором выразил благодарность ему за проделанную «работу» (в ходе этой работы без суда и следствия были расстреляны 17 тыс. польских граждан). Франк провозгласил при этом следующее: «То, что вы, бригаденфюрер Штреккенбах, и ваши люди сделали здесь, в генерал-губернаторстве, никогда не будет забыто немецким народом. Вы вправе не стыдиться этих дел».

Немало потрудились в Польше и «расоведы». Одновременно с уничтожением части польского народа началась и массовая ликвидация евреев.

«Мы должны полностью уничтожить евреев, — сказал Франк на приеме во время совещания руководящих работников своего штаба. — Мы должны их истребить везде, где только найдем».

В июне 1940 г. в порядке выполнения этого наказа, утвержденного самим Гитлером, на болотистой территории недалеко от Кракова был создан лагерь истребления Освенцим.

В течение последних лет правления нацистских убийц туда были свезены несколько миллионов евреев и ПОЛЯКОВ. Вскоре к этому лагерю прибавились еще два — в Майданеке и Треблинке. Последний считался «моделью», образцом для подражания.

ИНДУСТРИЯ УНИЧТОЖЕНИЯ

Из доклада обергруппенфюрера СС Поля рейхсфюреру СС о местонахождении концентрационных лагерей:

«…Рейхсфюрер, сегодня я докладываю о положении в области лагерей и о мерах, которые я принял для того, чтобы выполнить ваш приказ от 3 марта 1942 г.

1) В начале войны существовали следующие концентрационные лагеря:

а) Дахау: 1939 г.: — 4000 заключенных, сегодня — 8000;

б) Саксенхаузен: 1939 г. — 6500 заключенных, сегодня — 10 000;

в) Бухенвальд: 1939 г. — 5300 заключенных, сегодня — 9000;

г) Маутхаузен: 1939 г. — 1500 заключенных, сегодня — 5500;

д) Флоссенбюрг: 1939 г. — 1600 заключенных, сегодня — 4700;

е) Равенсбрюк: 1939 г. — 2500 заключенных, сегодня — 7500…

2) В период с 1940 по 1942 г. было создано еще девять лагерей, а именно: а) Освенцим, б) Нейенгамме, в) Гузен, г) Натцвейлер, д) Гросс-Розен, е) Люблин, ж) Ни-дерхаген, з) Штутхоф, и) Арбейтсдорф.»

Узники концлагерей были разбиты на множество категорий, каждая из которых была либо на ступеньку ниже в лагерном аду, либо на ступеньку выше и имела… свой цвет.

Ойген Когон перечисляет следующие категории узников:

— «политические»;

— представители «неполноценных» рас и «расово-биологически неполноценные»;

— уголовники;

— так называемые «антисоциальные элементы»;

— гомосексуалисты.

Группа «расово-неполноценных» заключенных была чрезвычайно многочисленной. К ней принадлежали на первых порах цыгане и евреи. А в годы войны еще и поляки, русские, украинцы, белорусы.

«Расово-неполноценные» стояли на самой нижней ступеньке лагерного ада. Их больше всего унижали, истязали, убивали.

Группа «расово-неполноценных» делилась, в свою очередь, на подгруппы: «политические», «уголовники», «антиобщественные» и т. д.

Каждая из перечисленных категорий и групп имела, как уже сказано, свой цвет, свой ярлык. Кроме того, заключенный сразу же после прибытия в лагерь получал номер. (В Освенциме номера заключенных вытатуиро-вывались у них на предплечье). В других лагерях номер пришивался к одежде. К одежде — полосатым лохмотьям — пришивался и соответствующего цветы треугольник. Узник обязан был носить этот треугольник на левой стороне груди и на правой штанине.

«Политическим заключенным» полагался красный треугольник (люди, попавшие в концлагерь во второй раз за политические «преступления», кроме красного треугольника имели на одежде чуть выше еще красную черту).

Уголовники были «украшены» зеленым треугольником. Если они принадлежали к рецидивистам, то в треугольник было вписано латинское Б.

«Свидетели Иеговы» получали лиловый треугольник. «Антисоциальные элементы» — черный.

Цыгане — коричневый.

Евреи кроме треугольника, причисляющего их к какой-либо группе (скажем, «политических», уголовников и т. д.), обязаны были нашивать еще один треугольник — желтого цвета. Он укреплялся таким образом, чтобы получалась шестиконечная звезда.

Лагерное начальство беспрерывно подчеркивало, что любой грабитель, любой член гитлеровского «народного сообщества» выше нежели «политический» — предатель и изменник, и уж тем паче, чем «расово-неполноценный».

В Люблине на Майданеке был создан огромный комбинат смерти. Немцы его называли «Фернихтунгслагер», т. е. лагерь уничтожения.

Захваченные в плен служившие в этом лагере немцы показали (по материалам Нюрнбергского процесса):

Ротенфюрер СС Шолен Тео: «Этот лагерь носил название «Лагерь уничтожения» — «Фернихтунгслагер» именно потому, что здесь истреблялось колоссальное количество людей».

Кампфполицай Штальбе Гейнц: «Основной целью этого лагеря было истребление как можно большего количества людей, поэтому он носил название «Фарнихтунг-слагер», т. е. «лагерь уничтожения».

Лагерь «Майданек» расположен в двух километрах от г. Люблина и занимает площадь в 270 гектаров. Строительство его началось в конце 1940 г.

К началу 1943 г. было закончено строительство 6 полей лагеря. На каждом поле было 24 барака, а всего 144 барака (не считая всяких построек под склады, мастерские и пр.), вмещавшие каждый до 300 человек и более. Лагерь был обнесен двумя рядами колючей проволоки. Сверх того все 6 полей были отделены внутри лагеря целой системой проволочных заграждений, с отдельным караульным помещением при входе на каждое поле. Через эти проволочные заграждения проходил ток высокого напряжения.

По всему лагерю были расположены большие вышки, на которых постоянно находились часовые с пулеметами. Лагерь сильно охранялся войсками СС. Сверх этого было 200 немецких овчарок, составлявших очень важный элемент в охране лагеря, и вспомогательная полиция, кампфполицай, формируемая из уголовных элементов.

Освенцимский лагерь был построен в 1939 г. по приказу рейхсфюрера СС Гиммлера специально для уничтожения порабощенных граждан оккупированных стран Европы. Лагерь был расположен на огромной территории вокруг города Освенцима и представлял собой целую систему лагерей: Аушвиц, Биркенау, Моновице, Голешау, Явишовице, Нейдахс, Блемахер и другие. Основные из них — Аушвиц и Биркенау — были расположены на территории в 467,5 гектарах и имели свыше 620 жилых бараков и служебных помещений. В лагерях Освенцима содержалось постоянно от 180 до 250 тысяч заключенных. Все лагери были обведены глубокими рвами и оцеплены густой сетью колючей проволоки, через которую пропускался ток высокого напряжения.

Ограбления заключенных в лагере гитлеровцы возвели в систему. Миллионы людей, привозимых из разных стран в концлагерь Освенцим, в первый же час их пребывания подвергались организованному ограблению. Все вещи: чемоданы, одежда, постельные принадлежности, вплоть до нательного белья и обуви, забирались эсэсовцами в специально построенные и оборудованные склады и направлялись в Германию. Часть трудоспособных людей, которая оставалась на каторжных работах, вместо своих вещей получала арестантскую полосатую одежду.

На территории Освенцимского лагеря имелось 35 специальных складов для сортировки и упаковки вещей и одежды.

В Освенцимском лагере были и газовые камеры, и крематории, и хирургические отделения, и лаборатории — все это было предназначено для чудовищного уничтожения людей.

Газовые камеры немцы называли «банями особого назначения». На входной двери этой «бани» было написано «Для дезинфекции», а на выходной — «Вход в баню». Таким образом, люди, предназначенные для уничтожения, ничего не подозревая, заходили в помещение «Для дезинфекции», раздевались и оттуда загонялись в «баню особого назначения», то есть в газовую камеру, где они истреблялись ядовитым веществом «циклоном».

Из совершенно секретного отчета унтерштурмфюрера СС доктора Беккера от 16 мая 1942 г., адресованного оберштурмбаннфюреру СС Рауффу в Берлин, Прин-цальбрехтштрассе, д. 8:

«Осмотр газовых автомобилей группами «Д» и «С» окончен. В то время, как газовые автомобили первой серии могут использоваться также, когда погода не слишком плохая, автомобили второй серии (Заурер) совершенно выходят из строя в дождливую погоду. Например, если они пробыли под дождем в течение получаса, то газовый автомобиль нельзя использовать, потому что он буксует. Его можно использовать только при абсолютно сухой погоде.

Вопрос заключается теперь в том, может ли газовый автомобиль использоваться только тогда, когда он стоит на месте казни. Во-первых, автомобиль следует доставить к этому месту, что возможно только при хорошей погоде. Место казни обычно находится в 10–15 километрах от шоссе, и к нему трудно добираться. В грязь или сырую погоду к нему вообще нельзя проехать. Если лиц, подлежащих уничтожению, перевозят или ведут к этому месту, то они немедленно понимают, что происходит. Они начинают беспокоиться, чего следует избегать насколько возможно. Остается один только способ — грузить их на автомашины в одном пункте, а затем перевозить к месту казни.

Я приказал замаскировать автомашину «Д» под прицепы, приспособленные под жилье, приделав по одной паре оконных ставен на каждой стороне больших автомобилей так, чтобы это походило на крестьянские домики, какие можно наблюдать в сельской местности. Эти машины стали настолько хорошо известными, что не только власти, но и гражданское население называют эти автомобили «душегубками», как только появится хотя бы одна такая автомашина.

Я думаю, что невозможно даже в течение короткого промежутка времени не только держать в секрете газовый автомобиль, но даже и замаскировать его…

Ввиду пересеченной местности, ужасных дорог и шоссе со временем в машине отходят заклепки и появляются щели. Меня спросили, надо ли в таких случаях направлять автомобили на ремонт в Берлин. Перевозка в Берлин была бы слишком дорога и требовала бы слишком много горючего. С целью избежать этих затрат я приказал запаивать небольшие щели, а если это, в конце концов, окажется невозможным, то немедленно информировать Берлин по радио, что автомобиль неисправен. Затем я приказал, чтобы во время выпуска газа служебный персонал находился на возможно большем расстоянии от автомашины с тем, чтобы их здоровье не страдало от газа, который может иногда выходить наружу.

Я хотел бы воспользоваться случаем, чтобы обратить ваше внимание на тот факт, что некоторые команды должны были произвести разгрузку после применения газа своими силами. Я обратил внимание командира С. К. на огромный психологический вред и ущерб для здоровья, которые эта работа может иметь для них если не сразу, то, по крайней мере, позднее. Люди жалуются мне на головные боли, которые появляются после каждой разгрузки. Тем не менее они не хотят уклоняться от выполнения приказа потому, что заключенные, привлеченные к этой работе, могут использовать удобный момент для того, чтобы совершить побег.

Я прошу вас отдать соответствующие приказы для того, чтобы предохранить служебный персонал от ущерба их здоровью…

Газ не всегда применяется правильным образом. С целью кончить как можно скорее шофер нажимает акселератор до отказа. Таким образом, люди умирают от удушья, а не от отравления, как это было запланировано. Выполнение моих инструкций показало, что при правильном положении рычага управления заключенные мирно впадают в глубокий сон. Больше не приходится наблюдать искаженные лица и испражнения, как это было прежде.

Сегодня я продолжу мою инспекционную поездку и посещу группу «Б», где я смогу получить дальнейшие сведения.

Подписано: Доктор Беккер, унтерштурмфюрер СС.»

Письмо начальника полиции безопасности и СД Ост-ланд гауптштурмфюрера Трюгеса по вопросу газовых автомобилей, адресованное в главное имперское управление безопасности в Берлине:

«Тема: Газовые автомобили.

Транспорты с евреями, которые должны быть подвергнуты особому способу обращения, прибывают еженедельно в управление начальника полиции безопасности и службы безопасности Белоруссии. Три газовых автомобиля, которые имеются там, недостаточны для этой цели. Я прошу, чтобы прислали еще один газовый автомобиль (пятитонку). В то же время я прошу, чтобы переправили 20 газовых труб для трех автомашин, которыми мы располагаем (две — Диамонд, одна — Заурер), так как имеющиеся трубы уже пропускают газ.

Подписано: Начальник полиции безопасности и службы безопасности Остланд.»

Из показания Здислава Лукашевича, судьи окружного суда в Лодзи:

«…Нагих мужчин, женщин и детей отправляли дорогой, ведущей к камерам, причем объявляли, что все они идут купаться. В первое время даже было приказано держать в руке один злотый, как плату за вход в купальню, чтобы возбудить у людей доверие…

Для того, чтобы в камерах поместилось большее число жертв, людей загоняли с поднятыми руками, а на головы им бросали маленьких детей.

Эсэсовец Зепп Гейтрейдер был специалистом по убиванию младенцев, которых сам хватал за ножки и убивал, ударяя головкой о забор. По показанию свидетелей, умерщвление в камерах продолжалось 15 минут…

Характерно, что в лагере находились учреждения, имеющие целью обмануть жертвы относительно предназначения лагеря. Для этого, например, был построен фиктивный вокзал… там были надписи «буфет», «станционный зал», «кассы», путевые столбы, знаки, указывающие узловую станцию и путь на «Восток».

В 1941 г. в лагере Аушвиц был выстроен для сжигания трупов умерщвленных людей первый крематорий с тремя печами. При крематории была так называемая «баня особого назначения», т. е. газовая камера для удушения людей. Первый крематорий просуществовал до середины 1943 г. Летом 1942 г. рейхсфюрер СС Гиммлер произвел инспекторский осмотр Освенцимского лагеря и распорядился расширить его до гигантских размеров и технически усовершенствовать.

Детей, родившихся в лагере, эсэсовцы отбирали от матерей и умерщвляли. При выявлении у прибывших женщин беременности, их немедленно выделяли в особый барак, где вызывали у них преждевременные роды. В случае сопротивления беременных женщин направляли в газовую камеру.

Бывшая заключенная Фляке София Исааковна, из города Кракова:

«…У многих женщин, прибывших в августе 1944 г. в лагерь, имелись дети в возрасте от 5 до 12 лет. Все они, по прибытии. в лагерь, вместе с матерями были отправлены в крематорий. Я прибыла с семимесячной беременностью. При осмотре врач СС Кениг обнаружил у меня беременность и направил в барак В-3 (Биркенау). Там было 63 таких женщин. Через три дня мне сделали укол в область бедра с целью вызвать преждевременные роды. Такие уколы проделывали четыре дня. На пятый день я родила ребенка, которого у меня забрали. В бараке за мое пребывание таких случаев я видела 14. Новорожденные или преждевременно рожденные увозились неизвестно куда».

Из показаний Шмаглевской, гражданки Польши, в заседании Международного военного трибунала:

«Я могу рассказать о детях, которые родились в концентрационном лагере, о детях, которые были привезены в лагери с еврейскими транспортами и которых вели прямо в крематории, а также о детях, которые были привезены в лагери как интернированные.

Я была в лагере Биркенау. Это часть лагеря Освенцим. Там я заметила женщину, которая была на последнем месяце беременности. Это было видно по ней. Эта женщина вместе с другими шла 10 км. к месту своей работы и там трудилась весь день с лопатой в руках на раскопке траншеи. Она уже была больна и попросила мастера-немца, чтобы он разрешил ей отдохнуть. Он на это не согласился, смеялся и вместе с другим эсэсовцем начал бить ее. А потом стал строго следить за ней и за ее работой.

Таково было положение всех беременных женщин. Только в последнюю минуту им разрешалось не идти на работу. Дети, которые были рождены, если это были еврейские дети, немедленно посылались на смерть.

Через несколько минут после рождения ребенка отрывали от матери. Мать никогда больше не видела своего ребенка. После нескольких дней перерыва она опять шла на работу. В 1942 г. не было еще отдельных блоков для детей. В начале 1943 г., когда начали татуировать заключенных, дети, которые были рождены в лагере, были также татуированы. Номер был татуирован на ноге, так как ребенок очень мал и номер, состоявший из пяти цифр, не поместился бы на маленькой ручонке. Дети не имели отдельных номеров, у них были те же номера, которые имели взрослые, иначе говоря, порядковые номера.

Дети помещались в отдельном блоке, и через несколько недель увозились из лагеря. Нам никогда не удавалось узнать, куда увозили этих детей. То не были исключительно польские дети, так как в Биркенау были женщины со всей Европы. И до сегодняшнего дня неизвестно, живы эти дети или нет.»

…По указанию рейхсминистра Германии Гиммлера и генерал-майора полиции СС Кацмана в июне 1943 г. были проведены специальные мероприятия по выкапыванию и сжиганию трупов замученных и расстрелянных мирных жителей, военнопленных и «расово неполноценных».

В Львове немцами была создана зондеркоманда № 1005, состоявшая из 126 человек. Шефом этой команды был гаупштурмбаннфюрер Шерляк, его заместителем — га-упштурмбаннфюрер Раух. В обязанности зондеркоманды входило выкапывание из земли трупов убитых немцами мирных жителей и военнопленных и сжигание их…

Из показаний свидетеля Д. Ш. Манусевича (Манусевич был заключен немцами в Яновский лагерь, расположенный во Львовской области, где работал в команде заключенных, занятой сжиганием трупов. После сожжения 40 000 трупов умерщвленных в Яновском лагере команда была отправлена для аналогичных целей в лагерь, размещенный в Лисеницком лесу):

«…В этом лагере на фабрике смерти были организованы специальные 10-дневные курсы по сжиганию трупов, на которых занималось 12 человек. На курсы были присланы из лагерей Люблина, Варшавы и других, из каких — не могу вспомнить. Фамилии курсантов не знаю, но это были не рядовые, а офицеры. Преподавателем курсов был комендант сжигания полковник Шал-лок, который на месте, где выкапывали и сжигали трупы, рассказывал, как практически это производить, разъяснял устройство машины по размолу костей. Дальше Шаллок объяснял, как разровнять яму, просеять и посадить деревья на этом месте, как рассыпать и прятать пепел. Такие курсы были на протяжении длительного времени. За время моего пребывания, т. е. за пять с половиной месяцев работы в Яновском и Лисеницком лагерях, было пропущено десять партий курсантов…»

ПРЕСТУПЛЕНИЯ ПРОТИВ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

Но мало было убить, уничтожить — было создана целое производство по переработке трупов…

На территории анатомического института Медицинской академии находилось каменное здание, небольшое по площади, но с разного рода приспособлениями — «Фармакологический институт Медицинской академии», по существу организованный в полупромышленном масштабе для производства мыла из человеческих тел и дубления человеческой кожи, сдираемой с умерщвленных людей.

Руководил этим делом уроженец города Киля директор анатомического института профессор Рудольф Шпан-нер, заместителем его был доцент Вольман, офицер СС, ассистентом — фон Барген. Трупы подносили Рейхарт и Борктан. В должности препаратора работал Мазур, поляк, принявший немецкое подданство в 1944 г.

Мазур давал показания на Нюрнбергском процессе: «Рядом с анатомическим институтом в глубине двора летом 1943 г. было построено каменное одноэтажное здание из трех комнат. Здание это было построено для обработки трупов, вываривания костей. Так было объявлено официально профессором Шпаннером. Именовалась эта лаборатория лабораторией для изготовления человеческих скелетов, сжигания мяса и ненужных костей. Но уже зимой 1943–1944 г. профессор Шпаннер приказал собирать человеческий жир и не выбрасывать его. Это приказание было отдано Рейхерту и Воркману.

В феврале 1944 г. профессор Шпаннер дал мне рецепт приготовления мыла из человеческого жира. В этом рецепте предписывалось брать человеческий жир 5 кило с 10 литрами воды и 500 или 1000 г. каустической соды — все это варить 2–3 часа, затем дать остыть. Мыло всплывает вверх, а остатки и вода остаются на дне в ведрах. К смеси прибавлялось еще пригоршня поваренной соли и сода. Затем добавлялась свежая вода, и смесь снова варилась 2–3 часа. После остывания готовое мыло выливалось в формы.

Мыло получалось неприятного запаха. Для того, чтобы уничтожить этот неприятный запах, прибавлялся бен-зальгедид.

Работа по изготовлению мыла из человеческого жира началась в январе 1944 г. Непосредственным начальником фабрики мыла был старший препаратор фон Бар-ген. Все оборудование было взято из анатомического института.

Первая партия трупов была доставлена из Конрад-штейна из психиатрической больницы, количество не помню.

Кроме того, был большой запас трупов в анатомическом институте в количестве около 400. Значительная часть трупов была обезглавлена. Обезглавленные трупы были доставлены после гильотинирования в тюрьме г. Кенигсберга, а в 1944 г. гильотина была установлена в тюрьме г. Данцига. Эту гильотину я видел в одной из комнат тюрьмы и видел я ее, когда ездил в тюрьму г. Данцига за трупами. Схему гильотины прилагаю.

Когда я приезжал в тюрьму за трупами, то трупы были свежие, только что после казни, и брали мы их в комнате, соседней с той, где находилась гильотина. Трупы были еще теплые.

К каждому трупу была прикреплена карточка с указанием фамилии и года рождения, и эти данные в анатомическом институте вписывались в особую книжку.

Жир собирали с человеческих трупов Воркман и Рейхерт. Мыло варил я из трупов мужчин и женщин. Одна производственная варка занимала несколько дней — от 3 до 7 дней. Из двух известных мне варок, в которых я принимал непосредственное участие, вышло готовой продукции мыла более 25 килограммов, причем для этих варок было собрано 70–80 килограммов человеческого жира, примерно с 40 трупов. Готовое мыло поступало к профессору Шпаннеру, который его хранил лично у себя.

Работами по производству мыла из человеческих трупов, как мне известно, интересовалось гитлеровское правительство. В анатомический институт приезжали министр просвещения Руст, министр здравоохранения Конти, гауляйтер Данцига Альберт Форстер, а также много профессоров из других медицинских институтов.

Сам я лично для своих потребностей, для туалета и стирки, употреблял это мыло из человеческого жира. Лично для себя я взял этого мыла четыре килограмма.

Так как эта работа по производству мыла производилась по приказанию профессора Шпаннера, то я считал это нормальным явлением».

Из заключения судебно-медицинской экспертизы, произведенной в Освенцимском лагере:

… Судебно-медицинская экспертная комиссия установила, что немецкие врачи в Освенцимском лагере производили следующие эксперименты над живыми людьми.

1. Массовое иссечение тканей шейки матки или даже полную ампутацию последней.

2. Испытание ряда неизвестных веществ для целей рентгенографии матки и труб. Указанные вещества с помощью специальных приборов под давлением вводились в полость матки, что зачастую было сопряжено с мучительными болями для экспериментируемых жертв.

3. Стерилизация женщин путем облучения рентгеновскими лучами тазовой области, с последующим чревосечением и изъятием яичников. Эти опыты производились преимущественно над молодыми женщинами.

4. Изучение действия разных химических препаратов по заказам немецких фирм. По показанию немецкого врача, доктора медицины Валентина Эрвина, был случай, когда для подобных опытов представители химической промышленности Германии врач-гинеколог Глаубер из Кенигсхютте и химик Гебель специально купили у администрации лагеря 150 женщин.

5. Стерилизация мужчин путем рентгеновского облучения.

6. Опыты над мужчинами с применением раздражающих химических веществ на коже голени для искусственного вызывания язв, флегмон.

7. Ряд других опытов — искусственное заражение малярией, искусственное оплодотворение и т. д.

Очень многие опыты кончались быстрой и мучительной смертью подопытных заключенных. После окончательного использования заключенных для экспериментов их убивали и сжигали. Этим путем немцы стремились уничтожить свидетелей своих опытов.

Из показаний свидетеля, бывшего заключенного Штерна Самуила Абрамовича, жителя г. Бухареста:

«…В лагере Аушвиц я работал в качестве исполняющего обязанности фельдшера. По приказанию обер-фельдфебеля Кошуба я делал уколы и другие манипуляции заключенным. Хорошо знаю, что многим заключенным впрыскивался керосин под кожу в голень…

Второй метод экспериментов: химическое раздражение кожи.

Для этой цели применялся 80-процентный раствор уксусно-кислого алюминия (алюминь-ацетикум). После этого снимали весь слой кожи и отправляли на исследование. У тех же, у которых было глубокое раздражение кожи, вырезали кусок мяса с кожей и также отправляли на исследование… Кошуб прививал также искусственную желтуху и вливал кровь маляриков…»

Из письма доктора медицины С. Рашера от 17 февраля 1945 г. на имя Генриха Гиммлера, рейхсфюрера СС:

«…Проще было бы, если бы я был переведен в части СС и смог бы поехать с племянником в Аушвиц, где бы я мог более быстро на ряде опытов разрешить вопрос отогревания обмораживаний, происшедших на суше. Для таких опытов Аушвиц во всех отношениях более приспособлен, чем Дахау, поскольку там более холодно и территория больше. Потом, это будет меньше привлекать к себе внимания (испытуемые кричат, когда замерзают).

Если, уважаемый рейхсфюрер, в наших интересах ускорить важные для армии опыты в Аушвице (Люблине или в каком-либо другом лагере на Востоке), то я вас покорнейше прошу дать мне в ближайшее время приказание, чтобы я еще смог использовать последние зимние холода.

С приветом и благодарностью. Хайль Гитлер!

Вам всегда преданный С. Рашер».

КОЛЛЕКЦИЯ СКЕЛЕТОВ И ЧЕРЕПОВ

В Страсбурге обществом по изучению наследственности «Аненэрбе» создавалась коллекция скелетов и черепов евреев. Перед вами запись стенограммы заседания Международного военного трибунала от 8–9 августа 1946 г.:

«Допрос свидетеля Зиверса Элвис Джонс: Вы — Вольфрам Зиверс, и с 1935 г. вы были имперским директором «Аненэрбе» (общество по изучению наследственности), не так ли?

Зиверс: Я был управляющим делами общества «Аненэрбе».

Э. Д.: Вы когда-нибудь слышали о коллекции скелетов, имевшихся у профессора Хирта?

3.: Да, слышал об этом.

Э. Д.: Вы принимали весьма активное участие в создании этой коллекции скелетов?

3.: Нет.

Э. Д.: Я хочу, чтобы вы прежде всего взглянули на документ № ВБ-573. Сейчас мы проверим, насколько правильно то, что вы не имели ничего общего с этой коллекцией. Это письмо Брандта в главное управление имперской безопасности, датированное 6 ноября 1942 г. Брандт был адъютантом Гиммлера, не так ли?

3.: Он был личным референтом.

Э. Д.: Итак, в этом письме сказано:

«Содержание. Создание коллекции скелетов в анатомическом институте в Страсбурге.

Рейхсфюрер СС приказал, чтобы все, что необходимо для исследовательской работы капитана СС (гаупт-штурмфюрера) профессора доктора Хирта, который в то же время является директором одного из отделов военно-исследовательского института специального назначения в управлении по вопросам наследственности, было предоставлено в его распоряжение. По приказу рейхсфюрера СС я прошу вас организовать запланированную коллекцию скелетов. Подполковник СС (оберш-турмбаннфюрер) Зиверс свяжется с вами для выяснения подробностей».

Этот Зиверс — это вы, не так ли? Откуда вы собирались получить эти скелеты?

3.: Мы должны были получать их из Освенцима.

Э. Д.: Теперь взгляните на письмо, направленное вами Брандту в ответ на его запрос, в котором вы советуете ему, где именно можно достать эти скелеты. Это письмо озаглавлено: «Общество по изучению наследственности», от 9 февраля 1942 г. помечено: «Секретно». Письмо адресовано Брандту, адъютанту Гиммлера. Я прочту его. «Дорогой Брандт! Отчет профессора доктора Хирта, который вы затребовали в вашем письме от 29 декабря 1941 г., приложен к настоящему письму. Я не имел возможности направить вам его ранее, так как профессор Хирт был тяжело болен». Затем следуют подробности его болезни. «Поэтому профессор Хирт смог написать только предварительный отчет, который я, однако, хотел бы Вам представить».

Вот отчет Хирта:

«Содержание: Коллекционирование черепов еврейско-большевистских комиссаров с целью исследования в имперском университете в Страсбурге.

Мы имеем полную коллекцию черепов всех рас и народов. Что касается еврейской расы, то мы имеем лишь очень немного экспонатов черепов, вследствие чего невозможно прийти к каким-либо определенным выводам в результате их исследования. Война на Востоке теперь дает нам возможность восполнить этот пробел.

Лучшим практическим методом для получения и отбора этой коллекции черепов явится распоряжение вооруженным силам немедленно передавать живыми полевой полиции всех захваченных еврейско-большевистских комиссаров. В свою очередь полевая полиция должна получить соответствующие директивы регулярно сообщать определенному учреждению относительно количества и места заключения захваченных евреев и тщательно за ними следить до прибытия специального уполномоченного, которому будет поручен сбор материала. Он должен предварительно заснять их на пленку, провести антропологические измерения и, насколько это возможно, установить происхождение, дату рождения заключенного и другие личные данные о нем.

После того, как эти евреи будут умерщвлены, — причем надо следить за тем, чтобы голова не была повреждена, — уполномоченный отделит голову от тела и пошлет ее в герметически закрытом жестяном ящике, специально сделанном для этой цели и наполненном консервирующей жидкостью, в назначенный для этого пункт. По прибытии в лабораторию можно приступить к фотографированию, сравнениям и анатомическим исследованиям черепа, а также к исследованиям по установлению принадлежности к расе, относительно патологических явлений, формы черепа, формы и объема мозга и т. д. Основой для этого изучения послужат фотографии, измерения и другие данные о голове и, наконец, исследование самого черепа. Самым подходящим местом для хранения и исследования полученных таким образом коллекций черепов является новый имперский университет в Страсбурге в силу своего призвания и стоящих перед ним задач».

Э. Д.: Каким образом проходило такое коллекционирование черепов живых людей?

3.: Это вытекает из отчета. По распоряжению Гиммлера выполнение этой задачи было поручено соответствующим лицам.

Э. Д.: Я прошу вас взглянуть на документ № 086. Это еще одно из ваших писем, написанное вами снова адъютанту Гиммлера; оно помечено «секретно» и датировано 2 ноября 1942 г.

«Дорогой Брандт! Как вам известно, рейхсфюрер СС приказал, чтобы гауптштурмбаннфюреру СС профессору Хирту было предоставлено все необходимое для производства его опытов. Для некоторых антропологических опытов — я уже докладывал о них рейхсфюреру СС — необходимы 150 скелетов военнопленных или евреев, которые должны быть поставлены концентрационным лагерем Освенцим. Единственное, что остается сделать, это, чтобы главное управление имперской безопасности получило официальную директиву от рейхсфюрера СС. Это, однако, может быть сделано также вами от имени рейхсфюрера СС».

Вот письмо Брандта, адресованное в главное имперское управление безопасности, датированное 6 ноября 1942 г., помеченное: «Секретно. К сведению оберштурмбанн-фюрера СС Эйхмана из Главного имперского управления безопасности. Содержание: Создание коллекции скелетов для анатомического института в Страсбурге». «…Рейхсфюрер СС издал директиву для того, чтобы га-уптштурмбаннфюрер СС профессор доктор Хирт, который является директором анатомического института в Страсбурге и главой одного отделения института военно-научных исследований общества по вопросам наследственности, получил все, что ему необходимо для исследовательской работы. Поэтому в соответствии с приказом рейхсфюрера СС я прошу вас сделать все возможное для создания коллекции. Оберштурмбанн-фюрер СС Зиверс установит с вами связи с тем, чтобы договориться о подробностях и деталях».

Э. Д.: Одну минуту, свидетель. Сколько человеческих существ было убито для того, чтобы создать эту коллекцию скелетов?

3.: В этом отчете речь шла о 150 лицах.

Э. Д.: Обратитесь, пожалуйста, к документу № 087, чтобы освежить вашу память. Это — еще одно из ваших писем. Оно озаглавлено: «Общество по изучению наследственности, институт военно-научных исследований». Оно датировано 21 июня 1943 г. и обозначено: «Совершенно секретно. Главному управлению имперской безопасности. Отдел IV Б-4. Лично оберштурм-баннфюреру СС Эйхману. Содержание: Создание коллекции скелетов».

«Ссылаясь на письмо от 25 сентября 1942 г. отдела IV Б-4 и личные разговоры, которые с того времени имели место на эту тему, я хочу информировать вас, что сотрудник местной инстанции гауптштурмфюрер СС доктор Бруно Хаген, который выполнял вышеупомянутое специальное задание, 15 июня 1943 г. прервал свои опыты в концентрационном лагере Освенцим в связи с возникшей опасностью эпидемии. Всего 115 лиц были подвергнуты опытам, в том числе 79 евреев, 2 поляка…

Дальнейшие опыты над этими отобранными заключенными потребуют перевода их в лагерь Натцвейлер. Этот перевод должен быть проведен как можно скорее, так как в Освенциме существует опасность эпидемии. Список отобранных лиц прилагается.

Просим издать соответствующие директивы, поскольку этот перевод заключенных сопряжен с некоторой опасностью перенесения эпидемии в Натцвейлер; просим также, чтобы из Натцвейлера в Освенцим немедленно была выслана дезинфицированная чистая одежда для 80 мужчин и 30 женщин. В то же время для 30 женщин надо приготовить в концентрационном лагере Натцвейлер временное жилище».

Э. Д.: Какова дальнейшая судьба этой коллекции скелетов? Где ее собирали?.. Посмотрите на документ № 088. Это — еще одно ваше письмо Брандту, адъютанту Гиммлера; оно направлено в личную ставку рейхсфюрера СС, отдел по вопросу наследственности? Тема письма — «Коллекция скелетов евреев».

«Согласно предложению от 9 февраля 1942 г. и с вашего одобрения 23 февраля 1942 г., штурмбаннфюрер СС профессор Хирт собрал коллекцию, которой прежде не существовало. Из-за большой работы научно-исследовательского характера, связанной с этой коллекцией, превращение тел в скелеты еще не закончено. Поскольку потребовалось бы еще некоторое время для 80 скелетов, Хирт запросил директив, касающихся обращения с коллекцией, собранной в морге анатомического института, в том случае, если Страсбург подвергнется опасности.

От тел сложно отделить мясо, и, таким образом, нельзя будет определить, кто были эти люди. Однако это означало бы, что часть всей работы была бы сделана напрасно и что необыкновенная коллекция будет потеряна для науки, так как после этого будет невозможно сделать гипсовые слепки. Коллекция скелетов может остаться незаметной. Можно было бы заявить, что мясо с костей было оставлено французами в то время, когда мы взяли у них анатомический институт, для того, чтобы предать его кремации. Пожалуйста сообщите, какое из следующих трех предложений должно быть проведено в жизнь: 1) коллекция в целом должна быть сохранена; 2) коллекция должна быть уничтожена частично; 3) коллекция должна быть целиком уничтожена».

Следующий документ от 26 октября 1944 г. Это тоже записка Берга доктору Брандту.

«Во время моего посещения оперативного штаба, 21 октября 1944 г, штандартерфюрер СС Зиверс сообщил мне, что за это время коллекция в Страстбурге полностью уничтожена в соответствии с той директивой, которая была получена в свое время. Он придерживается того мнения, что лучше всего поступить именно так, принимая во внимание создавшееся положение»:

Последние два-три десятилетия в длительной исторической эволюции коренных народов Северной Америки составляют особый период. Как бы ни были драматичны пять столетий послеколумбовых контактов с европейской цивилизацией, вторая половина XX в. впервые поставила перед аборигенными этносами вполне отчетливую дилемму: выживание и сохранение в будущем их социально-культурной целостности и специфики или же скорее завершение давно и далеко зашедшей трансформации и ассимиляции в доминирующей евроамериканской и евроканадской среде в рамках существующих государственных образований — США и Канады?

СОЕДИНЕННЫЕ ШТАТЫ АМЕРИКИ

Основным направлением индейской политики американских властей в послевоенные годы была терминация, или же ликвидация особого статуса коренного населения США и обязательств федерального правительства относительно общин индейцев.

Прежде всего необходимо подчеркнуть, что коренной американец обладал статусом не как индивид: с 1924 г. все индейцы считались полноправными американскими гражданами. Статус указывал на принадлежность к индейской общине, которая, согласно принятому в годы администрации Ф. Рузвельта закону Уилера-Ховарда 1934 г., признавалась правительством США в качестве особой формы местного самоуправления коренного населения. Власти страны взяли на себя обязательства содействовать социальному прогрессу общин, что нашло отражение в прямом государственном финансировании нужд индейцев в области образования, здравоохранения и т. п.

Управление индейскими делами осуществлялось через специальное агентство-БДИ при министерстве внутренних дел страны. В 1946 г. положение общин стало еще более автономным: получив право предъявлять правительству США земельные иски, они как бы вступили в непосредственный контакт с высшим эшелоном власти страны. Другими словами, особый статус общин давал индейскому населению ряд льгот, препятствуя расхищению индейских земель и гарантируя их жителям хотя бы минимум финансовой помощи, способствовали облегчению положения коренных американцев.

Однако формально провозглашая содействие развитию индейских этносов, терминация имела цель — «полную, подлинную, но почетную, проходящую на самом высоком уровне интеграцию индейцев в основной поток американской жизни», как подчеркивал Д. Коллиер, возглавлявший БДИ с 1933 по 1945 г. Именно в этом и проявлялась двойственность подхода к проблеме индейцев: «признавая на личностном уровне их право на культурную самобытность», правительство «считало ассимиляцию положительным результатом в стране, которая являлась плавильным котлом.»

Проведение терминации в жизнь началось в 1954 г., когда был ликвидирован статус общин алабама-коу-шатта, кламатов и еще 60 мелких племен Орегона, меномини, пайюте и так называемых «метисов» резервации Юинта-Оурей. В 1956 г. их число пополнили оттава, еориа и виандот, в 1958 г. — 2 035 ранчерий Калифорнии, а в 1959 г. — катауба. Общее число населения этих общин превысило 13 тыс. человек, а площадь их резерваций — 1,4 млн. акров.

Несмотря на отдельные отличия, все эти законы содержали в себе следующее. Они упраздняли общинную организацию: в течение 2–6 лет ликвидировались членство в общинах и полномочия их советов; упразднилась общинная форма собственности на резервационные земли, которые переходили в частное владение отдельных индейцев; прочая недвижимость и денежные фонды в переходный период считались корпоративным владением с последующим разделом их и передачей частным лицам.

В административном отношении территории резерваций, перестав быть особой категорией земель, входили в состав округов; естественно, теперь они подлежали федеральному и местному налогообложению. В связи с утратой статуса бывшие члены общин автоматически выходили из сферы федеральной опеки. Они теряли право на социальную помощь, предназначенную для индейцев. Здравоохранение в резервациях по закону от 1 июля 1955 г. передавалось в ведение министерства здравоохранения страны. Образование индейцев переходило под контроль соответствующих инстанций штатов. К собственно терминационным законам органически примыкал и закон № 280 от 15 августа 1953 г. о распространении гражданской и уголовной юрисдикции штатов Калифорния, Миннесота, Небраска, Орегон и Висконсин на территории расположенных там резерваций. Формально не упраздняя общины, этот закон также представлял терминационные меры, ликвидируя особые права индейцев.

Если для сторонников правительственного курса в индейских делах терминация была «уничтожением остатков официальной сегрегации» и «эмансипацией индейцев, дающей им, наконец, возможность занять подобающее место в американском обществе», то для коренного населения она стала началом тяжких испытаний. Особенно трудным оказалось положение жителей упраздненных общин, которое прекрасно иллюстрирует ситуация в резервации кламатов.

Лесные ресурсы (площадь лесов кламатов в 1954 г. была равна 800 тыс. акров) и собственная лесопильня, казалось, позволяли надеяться, что после прекращения государственной помощи индейцы будут иметь хороший источник доходов. Но неподготовленность их к участию в конкуренции на рынке наемного труда стала непреодолимым препятствием действенного использования этих ресурсов. Приглашенный индейцами менеджер оказался авантюристом, незнакомым с организацией лесозаготовок, и неудивительно, что и без того невысокие прибыли индейского предприятия сократились в 2–3 раза. Вследствие этого, по данным БДИ, доля лиц бывшей резервации, нуждавшихся в социальной помощи, к 1957 г. составила около 40 %, увеличившись по сравнению с 1954 г. в 5 раз.

В подобных условиях практически единственным способом поправить положение для индейца стала продажа своего участка.

Вот что рассказывал один из жителей резервации — Кроу: «В резервации нет работы и многие из нас не имеют денег. Я один из таких людей. Я — старик, старику редко удается найти работу… Поэтому я решил попытаться продать свой аллот — возможно, это скорейший путь добыть деньги».

Распродажа индейских земель приобрела большой размах: ежегодно в руки белого населения переходило в среднем по 0,6 млн. акров. И без этого недостаточной земельной базе резерваций был нанесен серьезный удар. Комментируя ситуацию, сложившуюся в индийских делах после ликвидации статуса резерваций, конгрессмен-демократ Л. Меткаф отметил: «Единственная заслуг правительства в решении индейского вопроса — предоставление коренным жителям права покупать спиртное и возможности быть арестованным федеральной или штатной полицией… Если это и есть законное место индейцев в нашем обществе, то пусть лучше никто из них его не займет».

Активизировалась борьба индейцев. Своим острием она была направлена прежде всего на сохранение индейских земель: «Если существующие темпы отчуждения собственности индейцев останутся прежними, — говорилось в послании в сенат общины блэкфутов — у нас не останется угодий даже для ведения подсобного хозяйства… Те, кто поощряет это, не принимают во внимание дальнейшее существование отдельных индейцев и общин… Как только индивид продает свой участок, он попадает в зависимость от помощи своей общины, экономика которой, однако, не может развиваться из-за отчуждения ее земельной базы».

Одной из наиболее важных акций, предпринятых коренными американцами, стало проведение в июне 1961 г. в Чикаго конференции представителей 67 общин. В принятых на ней основных документах открыто провозглашалось «неотъемлемое право… сохранять свой дух культурные ценности».

КАНАДА. «БЕЛАЯ КНИГА» ПЬЕРА ТРЮДО

Уже с конца 50-х гг. начались первые открытые выступления представителей индейских общин, особенно из западных провинций, с заявлениями, что именно индейцы в действительности являются первожителями страны и их права должны быть не менее оговорены и признаны, чем у франкоканадцев. Необходимость пересмотра политики и действующих правительственных программ все больше ощущали и правительственные чиновники, подвергавшиеся довольно резкой критике со стороны индейцев и канадской общественности.

С середины 60-х гг. федеральные власти начали проводить политику «совещательного федерализма», предполагавшую осуществление совместных федерально-провинциальных ассигнований на индейские программы прежде всего в сферах образования и медицинского обслуживания. Стремление федеральных властей частично переложить ответственность и расходы на провинциальную администрацию представители последней встретили без всякого энтузиазма. Правящие круги в провинциях предпочитали придерживаться провозглашенного еще в 1867 г. принципа ответственности центральных властей за коренное население и его нужды.

В целом, как считает С. Уивер, 60-е гг. показали усиление недоверия к попыткам правительства решить индейскую проблему как со стороны аборигенов, так и со стороны общественности страны. «Стремление правительства ограничиться в конце 60-х гг. лишь пересмотром некоторых положений Закона об индейцах, считавшегося образцом расистского законодательства, давало этим силам еще, одно доказательство беспомощности департамента сколько-нибудь серьезно изменить ситуацию к лучшему».

Возглавивший в 1968 г. правительство либералов П. Э. Трюдо в принципе оставался приверженцем старого курса. Новый канадский лидер был убежденным противником каких-либо специальных прав для индейцев, эскимосов и метисов, полагая, что обеспечение «равных возможностей» для всех канадцев независимо от их расовых, этнических или религиозных различий — это единственный путь обеспечения равноправия и демократии. Фактически Трюдо выступил сторонником все той же ассимиляции, но только не в ее постепенной и более естественной форме, а в ее наиболее радикальном и скорейшем осуществлении.

Новая позиция федеральных властей была обнародована в 1969 г. в виде Белой книги по индейской политике, в основу которой лег тезис о том, что всякие особые права и статус индейцев только усиливают сегрегацию и дискриминацию последних в канадском обществе и поэтому стоят на пути ассимиляции. Предлагаемая политика исходит из той простой реальности, что особый правовой статус индейцев и проистекающая из этого политика держит индейский народ в приниженном и отчужденном от других канадцев положении. Правительственное заявление предлагало: а) в течение 5-лет-него периода прекратить деятельность министерства по делам индейцев и развития Севера, б) отменить Закон об индейцах и принять новый закон о статусе индейских земель, которые должны были попасть под провинциальное налогообложение, в) передать все осуществляемые федеральным министерством программы в руки провинциальных органов и других федеральных министерств, г) отказаться от признания за индейцами исконных прав на землю. Что касается заключенных с индейцами договоров и обязательств властей по ним, то на этот счет П. Трюдо высказался следующим образом: «Я считаю неприемлемым, что в обществе одна его часть имеет договор с другой его частью. Мы должны быть все равны перед законами, и мы не должны подписывать между собой договора… Я не думаю, что нам следует поощрять индейцев в их чувстве, что эти договоры должны существовать вечно в Канаде… Они должны стать канадцами, как и все остальные канадцы».

Заявление правительства было встречено коренными жителями безоговорочно отрицательно. Более того, оно вызвало настоящую политическую бурю и дало значительный импульс движению канадских индейцев за свои права. Критика индейцами Белой книги сводилась к трем главным моментам: а) правительство осуществило выработку новой политики в строгой секретности, изолировало индейцев от участия в этом и не учло рекомендаций индейских организаций и общин; б) индейцы решительно против упразднения резерваций и территорий, на которые у них имеются особые права, и никогда не примирятся с утратой этих земель; в) индейцы не согласны с передачей полномочий по осуществлению политики в отношении аборигенов в руки провинциальных органов, которые еще менее способны учитывать интересы коренного населения.

В 70-е гг. одним из важных моментов в эволюции федеральной политики по отношению к индейцам и в официальном статусе последних стал вопрос о юридическом признании так называемого аборигенного права, проистекающего прежде всего из факта первожитель-ства на континенте. Это право касается в первую очередь вопросов владения землями и самоуправления.

Хотя в канадских официальных документах можно найти много случаев, подтверждающих, что власти, как колониальные, так и доминиона, исходили из факта существования у аборигенных народов прав на занимаемые земли вплоть до 70-х гг. XX в. вопрос об этом праве ни разу не стоял в формально-правовом аспекте. Впервые канадские индейцы обратились в суд с иском о нарушении их аборигенного права на владение землей только в 70-е гг. Это было известное «дело нишга» (по названию индейского племени в Британской Колумбии), когда вождь нишга Кэлдер при поддержке адвокатов и ученых-антропологов сформулировал иск о нарушении договорных обязательств правительством и о праве индейцев на занимаемые ими земли в Британской Колумбии, которые никогда формально не уступались колонизаторам.

Суд Британской Колумбии отказался признать за нынешними нишга права на землю на том основании, что их предки к моменту контакта с европейцами были слишком примитивным обществом и не обладали законами, которые английская метрополия была бы способна признать. Однако Верховный суд Канады в 1973 г., пересматривая дело, хотя и отклонил иск по ряду формальных причин, но по сути признал существование особых аборигенных прав. За этим последовали судебные решения по признанию аборигенных прав эскимосов Бейкер-Лейк и индейцев кри залива Джеймс. В то же время судебные власти всячески старались ограничить признаваемые ими аборигенные права. Так, например, в 1977 г. суд Британской Колумбии постановил, что на индейцев распространяются все законы и правила, регулирующие охоту и трапперство в стране. «Короче говоря, суды, с одной стороны, согласились с существованием аборигенного права, но, с другой стороны, ограничили его настолько, что оно ничем не стало отличаться от обычных прав, которыми обладают все граждане.

Как отмечалось в заявлении, основа политики правительства в вопросе о земельных исках — «это обменять неопределенные права» аборигенов на землю, на конкретные права и привилегии, которые будут гарантироваться достигнутыми соглашениями».

По сути этот принцип означал не что иное, как смягченный вариант политики «терминации», то есть ликвидации национальных прав индейцев и эскимосов в обмен на разного рода конкретные уступки, прежде всего материальные компенсации. Этот подход получил затем определение как «политика современных исков».

В 1981 г., правительство объявило, что главная цель разрешения основных проблем — «дать коренным народам возможность жить таким образом, как они хотят… Договоренности по искам должны помочь защищать и развивать чувство самосознания у индейских и эскимосских народов. Это чувство идет дальше удовлетворения простых человеческих потребностей в пище, одежде и жилье. Канадское правительство желает видеть своих первожителей получившими сатисфакцию и от этого расцветшими социально, культурно и экономически».

Для достижения этой цели правительство предложило на сей раз преобразовать или» разменять» общие аборигенные права на ряд особых преимуществ, закрепленных формальными договоренностями.

Власти пока с трудом сдают свои старые позиции. По крайней мере, сегодня уже признаются две важные вещи. Во-первых, право аборигенных народов на сохранение и развитие своих культур и право на некоторые формы самоуправления в рамках канадской конституции. Что касается политических прав, то правительство считает, что индейские общины могут иметь только «делегированную» власть, подобную той, какую имеют обычные муниципальные власти Канады.

В 1985 г. парламентом были внесены важные изменения в Индейский акт. После многолетней борьбы и настойчивых требований аборигенов было устранено дискриминационное для индейских женщин положение, по которому они и их дети лишались права сохранять индейский статус и членство в общине в случае вступления в брак с не индейцем. Лишившиеся в прошлом статуса женщины и их дети могут теперь восстановить свои права и членство в общинах, а общинные советы получили право решать вопросы о составе общины. И все же нынешний статус аборигенов в Канаде и осуществляемая властями политика в отношении коренного населения продолжают вызывать острое недовольство и протесты со стороны индейцев, эскимосов и метисов. На“ лозунгах, которые держали многочисленные демонстранты перед зданием в Оттаве, где 26–27 марта 1987 г. проходила последняя министерская конференция, можно было прочитать такие слова, как «геноцид», «расизм», «бесправие»: такую оценку дают сегодня этой политике сами аборигены.

(Коренное население Северной Америки в современном мире. М. 1990)

«ХОРОШИЙ ИНДЕЕЦ — МЕРТВЫЙ ИНДЕЕЦ»

Почти 50 лет тому назад малоизвестный тогда голливудский актер Рональд Рейган снялся в роли бравого генерала Кастера, беспощадно истреблявшего краснокожих.

«Хороший индеец — мертвый индеец» — этим печально известным лозунгом руководствовался отнюдь не один только генерал Кастер. Из нескольких миллионов индейцев, проживавших к моменту появления европейских конкистадоров на территории нынешних Соеди-. ненных Штатов, по данным последней переписи населения, осталось лишь около 850 тысяч. Некогда многочисленное племя ирокезов, насчитывавшее до полутора миллионов человек, в наше время едва ли наберет в своих рядах более 90 тысяч. Историческая судьба других племен еще более трагична — многие из них вообще исчезли с лица земли. А ведь это коренные жители Американского континента…

В чем же причины трагедии этого некогда многочисленного народа, создавшего одну из крупнейших цивилизаций прошлого, обогатившего мировую культуру выдающимися произведениями искусства?

«Горы — мой дом. Когда я был маленьким, я играл в горах. Индейцы ловили там рыбу и охотились на оленя. Но пришел чужеземец и отнял у меня мой дом. Теперь я не могу охотиться, не могу ловить рыбу. Я смотрю на горы и вижу чужеземца, и мне становится больно. Мой родной дом и родные горы — не мои. И я закрываю глаза, чтобы не видеть».

Так поется сегодня в песне индейцев некогда могучего, а ныне крошечного племени пайютов.

Земля — необходимое условие существования человека, тем не менее ее безжалостно рвут из-под ног индейцев. Племена пенобекот и пасса-макуодди объявили, что власти незаконно отторгли у них 12 миллионов акров земли; племена анейда и кейуга претендуют соответственно на 200 тысяч и 65 тысяч акров. Если в конце минувшего века индейцы США владели 130 миллионами акров земли, то к 80-м гг. века нынешнего ее у них осталось не более 50 миллионов акров. Площади пока еще существующих резерваций неуклонно сокращаются; причем захвату подлежат, как правило, не просто лучшие, а жизненно необходимые земли — сельскохозяйственные угодья, пастбища, источники воды…

Как следует из официальных материалов Бюро по делам индейцев на территории одной из крупнейших резерваций Пэйн-Ридж 90 процентов всех пригодных к земледелию площадей не принадлежат более ее жителям.

Политика геноцида в отношении коренных жителей страны породила мощное движение социального протеста. Активную роль в ней играет Национальный совет индейской молодежи. Все больший авторитет приобретает созданная в 1964 г. на съезде представителей различных племен «Ассоциация по выживанию американских индейцев». Трудно найти аналог по глубине трагизма и отчаяния, которыми исполнено само название этой организации.

Разуверившиеся в справедливости администрации и судебных властей, коренные жители Америки пытаются собственными силами отстоять свое право на жизнь. В конце 1960-х — начале 1970 гг. они предприняли целый ряд попыток привлечь внимание американского и международного общественного мнения к своему бедственному положению. Крупнейший общественный резонанс имели захват индейцами острова Алькатрас в бухте Сан-Франциско, массовые выступления за возврат земель в Форт-Лоутоне в штате Вашингтон, у горы Рашмор в штате Южная Дакота, на острове Эллис в штате Нью-Йорк.

В 1973 г. весь мир с напряженным вниманием следил за драматическими событиями на территории резервации Пэйн-Ридж (штат Южная Дакота).

Вооруженные индейцы племени оглала сиу захватили поселок Вундед-Ни и предъявили правительству ряд требований в защиту своих гражданских прав. 71 день продолжалась беспримерная эпопея в Вундед-Ни. Белый дом вынужден был пойти на переговоры. Молодой лидер повстанцев Рассел Минс был принят в Вашингтоне. Здесь его официально заверили в том, что некоторые основные требования индейцев будут удовлетворены. Желая предотвратить кровопролитие, индейцы согласились на компромиссные условия и сдали поселок полиции и национальным гвардейцам.

И тогда началась расправа. Агенты ФБР расстреливали каждого, кто «пытался оказать сопротивление». Засучила рукава и американская Фемида — 550 арестованных, 185 обвинительных актов — таковы масштабы ее деятельности только в одной индейской резервации. Все руководители выступления индейцев подверглись жестоким репрессиям.

Рассел Минс, вождь восстания, после упомянутых событий 12 раз подвергался арестам. Против него неоднократно выдвигались самые различные обвинения — от «вооруженного сопротивления представителям власти» до «нарушения порядка в помещении суда». За сравнительно короткий период времени было организовано четыре покушения на его жизнь.

Неоднократно подвергался судебным преследованиям и другой руководитель индейского движения сопротивления — Деннис Бэнкс. На первом судебном процессе обвинения, связанные с его участием в восстании в Вундед-Ни, провалились.

Против Денниса Бэнкса было сфабриковано новое уголовное дело. На этот раз он предается суду за организацию мирной манифестации в знак протеста против безнаказанности белого убийцы, от рук которого пал индеец. Бэнкс был осужден к 15 годам тюремного заключения. Из-под стражи ему удалось совершить побег, но 12 сентября 1984 г. его снова арестовали. Однако и в этих условиях Деннис Бэнкс продолжает борьбу. «Угнетение индейцев стало еще более грубым, — заявил он, — все более быстрыми темпами отчуждаются их земли. Ужесточились полицейские и судебные репрессии, жертвами которых стали сотни коренных жителей Америки».

На территории штатов, где расположены резервации, число индейцев среди заключенных в 10-350 раз превышает пропорцию индейского населения. Так, в штате Монтана численность жителей резерваций составляет не более 3,7 процента, а в тюрьмах доля индейцев доходит до 35 процентов. В Миннесоте это соотношение составляет 0,4 и 12,5 процента, в Северной Дакоте — 0,05 и 17,5 процента.

Трагедия в Вундед-Ни отнюдь не исключительный факт современной американской действительности. Это еще раз подтвердили события, разыгравшиеся во время зимних Олимпийских игр 1980 г. в Лейк-Плэсиде. Под предлогом строительства спортивных сооружений недалеко от столицы Белой Олимпиады были изъяты земли, несколько столетий принадлежавшие племени мохаук. Индейцы обратились в суд. Напрасно они искали здесь защиты своего исконного права проживать на земле предков. Вместо рассмотрения иска суд выдал ордер на арест 22 организаторов индейского движения протеста. Опасаясь международного скандала, власти распорядились на время Олимпийских игр блокировать резервацию индейцев. Была ограничена доставка продовольствия, медикаментов, топлива. Дело не обошлось без человеческих жертв.

От рук полиции и поощряемых ею уголовных и расистских элементов пали участники борьбы за гражданские права индейцев Кларенс Кросс, Джозеф Станз, Байрон Десерса, Стэйси Кортье, Джеймс Литл… Нет пощады даже женщинам и детям. Убита Эдит Игл-Хокс, вместе с нею погибли и двое ее детей — старшему было три года, а младшему — четыре месяца.

По данным, опубликованным в американской прессе, физически уничтожено около тысячи членов организации «Движение американских индейцев».

Во время второй мировой войны специальная подкомиссия палаты представителей американского конгресса опубликовала заявление:

«Окончательное решение индейской проблемы состоит в том, чтобы стараться ликвидировать эту проблему, а не обрекать соответствующее федеральное ведомство возиться веки вечные с постепенно возрастающим индейским населением».

Не менее остро стоит проблема выживания индейцев в Канаде. И здесь они неизменно оказываются людьми «второго сорта». В настоящее время на территории страны существует 2242 резервации, в которых нищета, голод, болезни стали столь же характерными признаками индейцев, как и красный оттенок кожи.

…Вокруг тихого некогда озера Любикон в канадской провинции Альберта сотни буровых установок, строительных и дорожных машин не прекращают работу ни днем, ни ночью. Нефтяная лихорадка. Ныне ей здесь подчинено все. Ежедневно в этих местах выкачивается нефти на 1 миллион долларов. Но ни цента не достается исконным владельцам этой земли — индейцам. Более того, огромные масштабы нефтяных разработок нарушили экологическое равновесие природной среды. В окружающих озеро лесах исчезли звери, охота на которых составляет основу питания местного населения. Тем самым подрываются устои индейского образа жизни, да и само существование их общины ставится под угрозу.

В этих условиях в 1982 г. индейцы решили обратиться в суд для защиты своих прав. Они потребовали судебного запрета на геологическую разведку и разработку нефтяных и газовых месторождений на площади в 2400 квадратных километров до тех пор, пока не будет решен вопрос о праве собственности на землю.

Почти год продолжалось судебное расследование. Наконец, в сентябре 1983 г. суд в Калгари вынес решение: местная община не является индейской этнической группой, и ее права на землю давно утрачены.

«Индейцы с берегов озера Любикон не прекратят борьбу», — заявил их лидер Бернард Оминаяк. И далее добавил: «Если только индейская община не перестанет существовать раньше, чем закончится судебная волокита».

Пока что многочисленные попытки индейских племен вернуть свои исконные земли через суд имеют один лишь финал — категорический отказ. Поэтому стоящие на грани физического истребления люди объединились в организацию «Братство индейцев Канады».

А теперь от северных озер мысленно перенесемся к южным прериям.

В Колумбии судебной защиты права на жизнь практически лишены коренные жители страны — 300 тысяч неассимилированных индейцев, многие из которых до сих пор находятся едва ли не на первобытном уровне развития. Летом 1972 г. общественность страны потряс судебный процесс по делу о зверском убийстве индейцев из племени куиба в департаменте Мета. Фабула дела поразительна по злодейству замысла и жестокости исполнения.

Группа индейцев получила приглашение отобедать за деревенским столом в поместье крупного латифундиста-скотовода. Простодушные приглашенные пришли как на праздник — с женами и детьми. Но не пиршество ожидало их… Едва лишь расселись индейцы за господским столом, как засвистели пули наемных убийц. Здесь нашли свою кончину 16 индейских мужчин, женщин и детей.

В суде города Вильявисеньо подсудимые — охранники латифундии — полностью признались в содеянном. Однако, как тут же выяснилось, это признание отнюдь не означало раскаяния. Подсудимые заявили, что всегда считали индейцев «животными» и поэтому даже не предполагали, что их уничтожение является преступлением.

Трагическая страница в истории индейского населения Гватемалы — события весны 1985 г. в деревне Санта-Анита лас Каноас. Однажды ясным апрельским утром сюда ворвались каратели. По имевшимся у них сведениям, деревенские жители поддерживали партизанское движение. За это в Гватемале не судят — в лучшем случае расстреливают на месте, а чаще всего умерщвляют после изощренных издевательств и садистских пыток. На этот раз всех молодых и способных носить оружие мужчин и женщин согнали за околицу и приказали рыть «братскую могилу». Когда работа была окончена, застрочили пулеметные очереди и 125 мертвых тел доверху наполнили ров…

О другом случае рассказывает Ригоберда Менчу, 26-летняя индейская крестьянка из Гватемалы:

— Один из моих братьев был секретарем деревенского кооператива — это было его единственным преступлением. Солдаты похитили его и зверски пытали 16 дней, хотя ему было только 14 лет. Они страшно его изуродовали — вырвали ногти, отрезали язык, изрезали ступни ног. Потом военные власти разослали по всем общинам приказ собраться в одной из деревень, чтобы присутствовать при казни партизан. Мы пошли туда вместе с отцом и матерью. В 8 часов утра прибыл военный грузовик. Из него выгрузили десятка два изуродованных людей, среди которых был мой брат. Мы увидели, какие ужасные страдания вынесли наши товарищи, и поняли, что власти называют партизанами обыкновенных людей — крестьян и батраков с плантаций.

Никогда в жизни не забуду того, что я видела. Заключенных выстроили в шеренгу, и капитан, командовавший отрядом, произнес речь, прерывая ее, чтобы отдать приказание солдатам удерживать пленников стоя. Их поднимали ударами прикладов, но они снова падали. В заключение своей речи капитан пообещал всем мятежникам такую же участь. Когда он отдал приказ раздеть осужденных, одежду на них пришлось разрезать, так как она была в крови и присохла к телу. Их связали… облили бензином и подожгли. Мой брат и многие другие погибли не сразу…

В подобных случаях вопрос об ответственности карате-лей за массовые убийства мирных жителей без суда и следствия в Гватемале даже не возникает. Кровавый террор реакции только за последние четыре года унес по меньшей мере 25 тысяч человеческих жизней. Свыше 100 тысяч детей, лишившись родителей, превратились в маленьких бродяг.

В 1984 г. правительство Мехиа Виктореса потребовало от мексиканских властей убрать подальше от границы лагеря гватемальских беженцев под тем предлогом, что эти лагеря используются партизанами в качестве убежища. Гватемальцам предложили новые районы для поселения в мексиканских штатах Кампече и Кинтана-Роо на Атлантическом побережье. Это известие вызвало волнение в лагерях, так как климатические и географические условия на побережье значительно отличаются от условий Гватемальского нагорья — родины индейцев. Поэтому большинство беженцев предпочли остаться на месте.

В других случаях уцелевшие после армейских и полицейских облав индейцы, испытав голод и лишения в отдаленных районах, где они укрывались от репрессий, фактически становятся пленниками армии в «образцовых» деревнях. Для индейцев жизнь в такой деревне не в последнюю очередь сложна тем, что в подобных поселениях происходит насильственное смешивание различных индейских народностей, разрушение общинных уз и традиций. Ясно, что община, лишенная своей земли, привычного уклада жизни, обречена на распад.

О четко выраженной политике этноцида в отношении индейцев, проводимой бывшими военными режимами, свидетельствует кампания массовой стерилизации, которая неофициально осуществлялась продолжительное время в индейских поселениях. По словам архиепископа Гватемалы Пенадоса, он лично убедился в том, насколько безнравственно обращаются военные власти с индейцами женщинами, которых насильно заставляют участвовать в программе «планирования семьи». Всю ответственность за осуществление подобных проектов, подчеркнул он, несут частные и государственные учреждения США, навязавшие Гватемале столь «хитроумный» способ снижения рождаемости среди индейцев.

С точки зрения международного права насильственная стерилизация населения может квалифицироваться как намерение военных добиться резкого сокращения численности индейского населения. Цель такой политики довольно откровенно обрисовал газете «Нью-Йорк таймс» один из гватемальских генералов: «Повстанческое движение приобрело множество союзников среди гватемальских индейцев, поэтому индейцев надо уничтожать как пособников подрывных элементов».

Но, несмотря на голод и лишения, притеснения и репрессии, в сердце каждого индейца не умирает мечта о свободе. Ей посвящены стихи индейского поэта Джо Лафферти:

(В. Ковалев Досье репрессий. М. 1987)

«ГЕНОЦИД ПУТЕМ ЗАБВЕНИЯ НУЖД И ИНТЕРЕСОВ…»

Положение коренного населения Австралийского континента, включая жителей островов Торресова пролива (на этих островах, входящих в состав Австралии, живет около 7 тыс. островитян, относящихся к меланезийской группе народов), борьба за ликвидацию его дискриминации и достижение им гражданского и социально-экономического равенства — все это обычно определяется как «проблема аборигенов».

Правящие круги страны столкнулись с необходимостью пересмотра проводившейся на протяжении десятилетий политики дискриминации и сегрегации коренного населения. Эта политика основывалась на концепции «расовой неполноценности» аборигенов. Один из «ученых» апологетов расизма, профессор Мельбурнского университета Т. Стрелоу, заявил в конце 40-х гг.: «Аборигены не только примитивная, но и вырождающаяся раса. Туземцы — народ слишком слабый, чтобы суметь приспособиться к европейской цивилизации. И посему им, как было со многими другими народами, уготовано исчезнуть с лица земли».

В это время была провозглашена «новая» политика — политика «ассимиляции». Федеральные министры и министры штатов на конференции по проблеме благосостояния коренного населения в сентябре 1951 г. заявили: «Ассимиляция является цепью мер по повышению благосостояния коренного населения. В практическом плане ассимиляция означает, что по прошествии определенного времени все чистокровные аборигены или лица смешанной крови будут жить так же, как белые австралийцы».

На конференции по проблеме благосостояния коренного населения в 1961 г. это было выражено еще более четко: «Политика ассимиляции означает, что… все аборигены и лица смешанной крови в конце концов придут к тому образу жизни, который свойствен остальным австралийцам, и будут жить как члены единого австралийского общества, пользуясь теми же правами и привилегиями, беря на себя ту же ответственность, соблюдая те же обычаи и разделяя те же верования, надежды и приверженности, что и остальные австралийцы».

Ясности в отношении того, как далеко должна была зайти подобная политика и как она будет реализовываться, не было. Правительственные заявления порой были противоречивы и отличались большой амплитудой колебаний — от рассуждений о социальной трансформации аборигенов и их врастании в белое австралийское общество с сохранением всей или части их культуры (по сути дела, рисунков на кофе, корробори и бумерангов для туристов) до предложений об их полном физическом поглощении, предположительно через смешанные браки. Сами аборигены назвали это «культурным геноцидом».

На деле же происходил процесс насильственной ассимиляции, в ходе которого старые формы отношений между аборигенами рушатся, а сами они рассеиваются среди белого населения, особенно в больших городах. В Австралии этот процесс принимает форму пролетаризации — превращения аборигенов в низкооплачиваемых рабочих. Ассимиляция является продолжением под новым названием старой политики удержания аборигенов под контролем.

Правительство также встало на путь постепенной отмены дискриминационных мер в отношении коренного населения и признания за ним гражданских прав. Важнейшей вехой на этом пути была отмена ст. 51-й и 127-й австралийской конституции — результат специального общественного референдума (май 1967 г.). Конституцией, принятой после многолетних споров шестью австралийскими колониями и приведшей к созданию в 1901 г. Австралийского Союза, предусматривалось, что федеральное правительство не осуществляет контроля над делами, касающимися аборигенов. Ст. 51 гласила:

«Парламент в соответствии с данной конституцией обладает полномочиями по принятию законов в целях обеспечения мира, порядка и справедливого управления Федерацией, распространяющихся… на лиц любой расы, кроме представителей аборигенной расы в любом штате; что касается последних, то считается необходимым издание для них специальных законов».

В ст. 127 говорилось: «При подсчете численности населения Союза, штата или какой-либо части Союза аборигены не учитываются». В соответствии с статьей 127-й чистокровные аборигены не учитывались во время переписей. Смысл ее сводился к тому, что аборигены не являлись гражданами страны, а следовательно, не обладали никакими гражданскими правами. Они именовались «лицами, находящимися под опекой государства».

К концу 60-х гг. была отменена подавляющая часть дискриминационных ограничений. Аборигены были признаны «гражданами Австралии». Однако формальное признание за аборигенами гражданских прав не означало, разумеется, достижения ими действительного равенства в рамках австралийского общества.

«ВЕРНИТЕ НАМ ЗЕМЛЮ»

В 60-х гг. представители аборигенов выдвинули требование возврата «традиционных («племенных»)» земель (лозунг «Верните нам землю» стал главным лозунгом движения коренного населения) или компенсации за отчужденные земли. В апреле 1965 г. Федеральный совет содействия прогрессу аборигенов на своей ежегодной конференции принял резолюцию, в которой потребовал выплаты компенсации за отчужденные у аборигенов земли в размере 150 млн. австрал. ф. (300 млн. австрал. долл.).

Гуринджи первыми потребовали признания за ними права на землю. 1 мая 1966 г. рабочие-аборигены скотоводческой «станции» Ньюкасл-Уотерс забастовали, и многие из них вместе с семьями покинули «станцию». Вскоре их примеру последовали рабочие Уэйв-Хилла и других «станций» скотоводческой компании «Вести». Большинство забастовщиков были из племени гуринджи. К концу месяца основная часть бастующих разместилась во временном лагере на берегу реки Виктория, неподалеку от поселка Уэйв-Хилл.

Гуринджи так рассказывают о первых днях забастовки: мужчины, женщины и дети двигались колонной, помогая друг другу, старшие дети и взрослые несли младенцев, уставших маленьких детей, одеяла, пищу и те немногие вещи, которые они смогли взять с собой. Шумная колонна из взволнованных, счастливых и испуганных людей миля за милей двигалась по труднопроходимой, покрытой жестким кустарником и редкими деревьями местности.

Лили Пунаи гладила белье в фермерском доме в Уэйв-Хилле, где она служила прислугой. В этот момент вошел белый рабочий и, объявив ей, что все аборигены уже ушли, спросил, собирается ли она остаться. Она ответила, что тоже уйдет. Оставив утюг, собрав пожитки в одеяло, эта пятидесятипятилетняя женщина пустилась в путь одна и прошла около пятнадцати миль, чтобы присоединиться к своим сородичам.

Примерно с октября 1966 до марта 1967 г. наблюдалось затишье в борьбе между гуринджи и скотоводческими компаниями. Во время влажного сезона занятые в животноводстве аборигены обычно не работают, и поэтому ожидалось, что конфликт снова разразится в апреле-мае 1967 г. Совет защиты прав аборигенов Северной Территории грозил организовать забастовку рабочих-аборигенов на всех «станциях» в северной части страны и, таким образом, полностью парализовать их в апреле.

Бастовавшие гуринджи отказались вернуться к работе на старых условиях. Некоторые владельцы «станций» в охваченном забастовкой районе пошли на уступки. В январе-феврале 1967 г. (с началом работ, связанных с уходом за крупным рогатым скотом) некоторые бастовавшие гуринджи покинули лагерь в Уэйв-Хилле и приступили к работе на двух небольших «станциях», где им предложили зарплату лишь на 1,5–2 долл, ниже полных ставок.

Однако в марте 1967 г. гуринджи предприняли шаг, который не только привел к коренным изменениям в их собственной борьбе, но и явился серьезным вкладом во всеавстралийское движение в защиту аборигенов. Забастовщики и их семьи двинулись в Уотти-Крик (на языке аборигенов — Дагу-Рагу). Выбранное ими место расположено в районе, который издавна занимали гуринджи. Неподалеку от него находятся несколько их важных мест, а также источники питьевой воды.

В апреле 1967 г. гуринджи направили петицию генерал-губернатору (в то время этот пост занимал лорд Кейси) с требованием вернуть им 500 кв. миль их традиционных земель в районе Уэйв-Хилл — Лимбунья. Через несколько месяцев пришел решительный отказ.

Некоторые молодые мужчины трудились на скотоводческих «станциях», чтобы заработать деньги для всей этой группы аборигенов, другие строили примитивные жилища на месте нового лагеря. Действия гуринджи стали довольно широко известны и привлекли внимание политических кругов. Шесть членов Законодательного собрания Северной Территории посетили их лагерь.

После окончания влажного сезона 1967/68 г., когда вновь стала возможно транспортная связь, произошло другое важное политическое событие. 8 апреля 1968 г. Уотти-Крик посетил федеральный министр по делам аборигенов У. Уэнтворт. Он встретился и беседовал с лидерами гуринджи, и, по-видимому, на него произвели большое впечатление их чувство собственного достоинства и твердая решимость добиться возвращения земли. У самих гуринджи и общественности сложилось впечатление, что министр готов предоставить им достаточно земли для постройки деревни, огородов и загонов для лошадей и других домашних животных. Назывался возможный минимум — 8,5 кв. миль. Выбор, естественно, склонялся в пользу земель вокруг Дагу-Рагу: эти земли были пригодны для земледелия рядом с постоянным источником воды и священными местами и, что важнее всего, место было выбрано самими гуринджи.

Но компания «Вести» решительно выступила против. 10 июля 1968 г. право аборигенов на землю было отвергнуто. Федеральное правительство столкнулось с такой бурной волной протеста, что оказалось вынуждено искать какой-то выход из положения. Поэтому оно выступило с планом постройки деревни для гуринджи на земельном участке, известном под названием «Пустошь погонщиков», рядом с поселком Уэйв-Хилл.

Но участок был пыльным и бесплодным. Он не подходил ни для обработки, ни для выпаса скота и к тому же был расположен слишком близко к священным местам, чтобы на нем могли находиться женщины. (По верованиям аборигенов, пребывание женщин вблизи священных мест недопустимо). Во влажный сезон его заливало водой, а в остальную часть года здесь не было воды, помимо плохой, с большим содержанием солей из единственной артезианской скважины. Участок соседствовал с местным аэродромом, поселком и полицейским кордоном. Кроме того, он был расположен совсем не в том месте, которое выбрали гуринджи. Они затратили много времени, терпения и выдержки, на протяжении года обосновывая свой выбор, свое неотъемлемое право на землю и решение оставаться на ней отныне и навсегда с такой убежденностью и постоянством, что правительству, прислушайся оно к этим аргументам, должно было сразу стать ясно, что гуринджи не согласятся ни на что иное. До настоящего времени подавляющее их большинство отказывается жить в новых домах.

После отказа федерального правительства признать права аборигенов на землю и после обнародования плана строительства новой деревни лидеры гуринджи призвали мужчин, которые к этому времени приступили к работе на различных «станциях», вернуться в Дагу-Рагу. Этот «исход» продолжался три месяца.

Дагу-Рагу оставалось для гуринджи центром, где многие члены этой (племенной) группы жили постоянно и куда молодые мужчины возвращались на время отпусков или для участия в религиозных церемониях. Незаконность (согласно законам белых) пребывания гуринджи на земле, взятой компанией «Вести» в аренду у государства, совершенно их не волновала, за исключением тех случаев, когда это мешало им обзавестись стадом коз или же зарегистрировать клеймо, которым они метили своих лошадей.

Пинчер Намиари, один из лидеров гуринджи, так обрисовал сложившееся положение: «Земля наша, название ее наше, и никто никогда не сможет ее у нас отнять. «Сновидения» на этом месте наши».

Гуринджи в последующие годы занимались благоустройством поселения, зарабатывали и организовывали сбор денег для этого, учились строить дома, душевые и туалеты, разводили сады, ставили заборы, покупали и выращивали лошадей и крупный рогатый скот. Они также разрабатывали планы на будущее.

Выступление гуринджи было важным моментом в борьбе за возврат аборигенам земель, которые оказались к этому времени арендованными скотоводческими монополиями.

Первая попытка вернуть находящуюся в руках государства землю имела место на полуострове Гов, в северо-восточной части Арнемлендского резервата для аборигенов. Швейцарско-австралийский консорциум «На-балко» планировал израсходовать 310 млн. долл, на создание на полуострове Гов комплекса по добыче и обогащению б'оксидов и поселка на тысячу белых рабочих. Аборигены-ирркала, жившие на полуострове Гов, в 1963 г. направили федеральному правительству в Канберре написанную на коре эвкалипта петицию, в которой протестовали против притязания на их землю, осквернения и уничтожения их священных мест. Это был политический протест, современный по содержанию, но все еще традиционный по форме.

Министр либерально-аграрного правительства Пол Хэзлак отверг большинство содержавшихся в этом обращении требований. Но на стороне аборигенов было общественное мнение, а также лейбористская оппозиция в парламенте, и поэтому была создана комиссия по рассмотрению их жалоб. Хотя аборигены добились некоторых уступок, консорциум «Набалко» тем не менее продолжал разработку недр в резервате. Ирркала же продолжали протестовать против этого.

Тогда правительство изменило свою тактику и в 1970 г. предоставило ирркала денежную субсидию, дабы они могли передать свое дело в высшую инстанцию суда в Дарвине. Попытка суда в 1970 г. сразу же отклонить разбирательство дела не удалась, в марте 1971 г. суд вынес окончательное решение, — как и следовало ожидать, не в пользу аборигенов. Кого такого рода юридическое крючкотворство должно было убедить в справедливости и беспристрастии правительства, не совсем ясно, но на жителей полуострова Гов оно не произвело впечатления. Они продолжали отстаивать свои требования об изменении законов относительно права аборигенов на землю.

Показательно, что в процессе развития политического движения, в которое после второй мировой войны были вовлечены аборигены и их сторонники, вопрос о праве на землю вначале не играл заметной роли, а если и поднимался, то обычно только в отношении государствен-, ной земли. Все австралийцы, и черные и белые, знали, что первые британские колонисты просто отняли у аборигенов их землю и что последние не получили никакой компенсации. Тем не менее на протяжении многих лет в своей политической деятельности ни аборигены, ни белые не уделяли должного внимания этим фактам.

После Дагу-Рагу все изменилось. Показательно, что первые настойчивые требования возвращения земли аборигенам прозвучали не на юге, а на севере, то есть их выдвинули аборигены, чей традиционный образ жизни был уничтожен совсем недавно.

Правительство было вынуждено «проявить внимание» к коренному населению. В 1969 г. оно выдвинуло план «содействия социальному и экономическому равенству аборигенов». Однако в нем даже не ставилась задача достижения аборигенами действительного равенства, речь шла лишь о некоторых мерах «содействия» улучшению их положения.

В последние годы проблема аборигенов приобрела еще большую остроту. Коренные жители Австралии остаются гражданами «второго сорта». Видный политический деятель, бывший (лейбористский) премьер-министр Э. Уитлем прямо обвинил правительство в полном забвении интересов коренного населения. Он подчеркивал, что по уровню жизни аборигенов можно приравнять лишь к жителям «бантустанов» в ЮАР и что они — одни из самых обездоленных и в наибольшей степени страдающих от болезней людей на земле. По приводимым им данным, детская смертность среди аборигенного населения в 1973–1977 гг. составляла 63 человека на 1000, тогда как среди белых австралийцев — 15.

В 1981 г. австралийский профессор Ф. Холлоуз, руководитель центра по борьбе с трахомой среди аборигенов, подал в отставку, возложив на правительство ответственность за состояние здоровья коренного населения. Он заявил, что на Северной Территории каждый двадцать восьмой абориген болен проказой, 30 процентов аборигенов в возрасте от 15 до 49 лет заражено сифилисом, случаев слепоты среди них в 7 раз больше, чем среди белых австралийцев. Продолжительность жизни аборигенов на двадцать лет ниже средней продолжительности жизни в Австралии.

Группа представителей Всемирного совета церквей, посетившая страну в 1981 г., пришла к заключению, что в отношении коренного населения там осуществляется «геноцид путем забвения его нужд и интересов».

В дополнение к сохраняющейся фактической дискриминации, к исключительно тяжелому социально-экономическому положению аборигенов в настоящее время началась новая волна захватов горнорудными транснациональными, в первую очередь американскими, монополиями только что открытых месторождений природных ископаемых (алмазов, урана, нефти) на землях, где живут аборигены, то есть новая волна вытеснения аборигенов с «традиционных» земель.

Необходимо отметить, что положение аборигенов различно в зависимости от того, в каком штате они живут. Жесткую линию против коренного населения, и прежде всего против требования признания его права на «традиционные» земли, проводят правительства Западной Австралии и Квинсленда. В то же время правительство Южной Австралии в ноябре 1981 г. заключило первое в истории страны соглашение с аборигенами племени питджантджатджара, согласно которому за ним признана «неотчуждаемая собственность» на десятую часть территории штата (на площадь, примерно равную Венгрии и Австрии, вместе взятым). Горнорудные компании отныне могут действовать на землях племени только с согласия питджантджатджара и на условиях, одобренных представителями племени.

Правительство также согласилось на переговоры с представителями коренного населения (Национальной конференцией аборигенов) о заключении договора — «макаррата» (это слово на одном из языков аборигенов означает «конец спора и восстановление нормальных отношений»). По «макаррата» должны быть признаны права аборигенов как «бывших собственников Австралийского континента» и определены размеры и формы «надлежащей компенсации».

(по матер, кн. X. Миддлтон Теперь пусть нам вернут землю. М. 1983)

«КУЛЬТУРНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ»

То, что в Пекине называют «великой культурной революцией», было задумано в 1965 г. 17 июня 1966 г. агентство Синьхуа сообщило:

«В сентябре 1965 г. на рабочем совещании Центрального Комитета Коммунистической партии Китая председатель Мао подчеркнул необходимость подвергнуть критике реакционные буржуазные идеи».

Эта кампания должна была затронуть все сферы жизни страны. Вот что писал журнал «Хунци» 3 июля 1966 г.:

«Мы должны в первую очередь разоблачать, критиковать и бороться с представителями буржуазии, пробравшимися в партию, в правительство, в армию и во все области культуры».

Историками «культурная революция» справедливо оценивается как прежде всего политический переворот, как борьба за власть в партии и государстве. Но фактом является и то, что «культурная революция» началась формально серией критических кампаний именно в сфере литературы и искусства и глубоко затронула каждого, кто имел к этой сфере хоть малейшее отношение. Культурная жизнь страны была опустошена, культурная политика подвергалась коренному пересмотру.

Китайская творческая интеллигенция вынесла широчайшее по масштабам гонение, творческая деятельность в стране остановилась на годы, писатели умолкли: кого затравили, кого выслали без права на творчество. Издание художественной литературы было прекращено вплоть до 1972 г., выпуск игровых кинофильмов — до 1974 г. Целью было провозглашено создание «новой пролетарской литературы и искусства», которые не должны были иметь ничего общего с литературой и искусством предшествующего периода — «семнадцати лет черной линии».

Программным документом «культурной революции» стал «Протокол совещания по вопросам работы в области литературы и искусства в армии, созванного т. Цзян Цин по поручению т. Линь Бяо». Совещание состоялось в Шанхае со 2 по 20 февраля 1966 г., сам протокол был впервые опубликован 29 мая 1967 г., затем в течение четырех лет его роль была определяющей в культурной политике.

Творческими принципами отвергнутой «черной линии» объявлялись установки: «писать правду», «открыть широкую дорогу реализму», «углубить реализм», «отказ от решающего значения темы», теории «среднего героя», «долой запах пороха», «смешанного духа времени».

Все перечисленные в «Протоколе», теории, установки или крылатые словечки вроде «долой запах пороха» уже подвергались проработке в китайской печати в первой половине 60-х годов. Совсем новым было заявление «Протокола», что хороших произведений литературы и искусства за все семнадцать лет «было немного». Это означало, что помимо уже раскритикованных печатью уклонов, взглядов и произведений отрицаются вообще все достижения китайской культуры в годы развития Китая по пути к социализму.

«В некоторых произведениях извращались исторические факты, вместо правильной линии в них отображалась одна лишь ошибочная линия. В других хотя и имеются положительные герои, но их или изображают нарушителями дисциплины, или же заставляют умереть, искусственно создавая трагическую развязку. В третьих вместо положительных героев преподносятся только средние герои, фактически же отсталые элементы. Образы рабочих, крестьян и солдат уродуются, а враги, вместо того, чтобы разоблачать их классовую природу как эксплуататоров и угнетателей народа, приукрашиваются.

Наконец, есть низкопробные произведения на сугубо любовные сюжеты. Проповедуется, что «любовь» и «смерть» — это-де вечная тема. Все это буржуазный ревизионистский хлам, против которого необходимо вести решительную борьбу».

«Протокол» призвал «покончить со слепой верой в китайскую и зарубежную классическую литературу», «разрушить старое и создавать новое». В качестве достижений в нем утверждались успехи Цзян Цин в ре-волюционизации китайского театра, массовая деятельность непрофессиональных писателей из рабочих, крестьян и солдат, «творческий метод сочетания революционного реализма с революционным романтизмом». Провозглашалась необходимость «перевоспитывать» всех работников литературы и искусства Китая, необходимость «идти в гущу жизни, сливаться с рабочими, крестьянами и солдатами».

Так была отчетливо сформулирована платформа «культурной революции».

«Культурной революции» предшествовала проработочная кампания. Базой для развертывания критики стал Шанхай.

КАЗАРМА — ОБРАЗЕЦ ДЛЯ ВСЕЙ СТРАНЫ

«Культурную революцию» стали проводить и в армии. Руководил ею сам маршал Линь Бяо, а его газета «Цзефанцзюнь бао» играла при этом первую роль.

Восемнадцатого ноября 1965 г. Линь Бяо объявил «пять пунктов», в которых, между прочим, говорилось:

«Изучать и творчески применять произведения председателя Мао, в особенности делать все, что в наших силах, для их претворения в жизнь. Рассматривать произведения председателя Мао как наивысшие указания во всей деятельности нашей армии.

Руководителей надлежит направлять в низовые подразделения, наладить их деятельность и добиться хорошего стиля руководства.

Смело выдвигать на главные ответственные должности лучших командиров и руководителей».

За этими сдержанными словами скрывалось намерение осуществить ряд важных перестановок в руководстве армией.

Доклад Сяо Хуа, опубликованный 24 января 1966 г., дал первое представление о смысле этих перемен. Заклеймив позором тех военных работников, которые не ставят политику и идеи Мао Цзэ-дуна превыше всего, Сяо Хуа заявил: «Мы должны смело ломать все условности и действительно выдвигать тех командиров и бойцов, которые политически благонадежны».

Речь шла о преодолёнии сопротивления теориям руководящей пекинской группы, о смещении с занимаемых постов «строптивых» офицеров, выступающих против этих теорий, и замене их надежными людьми. Прежде чем атаковать партию, взялись за армию. Чтобы легко сломить это сопротивление, в 1965 г. решено было отменить все воинские звания и знаки различия.

Кто же были эти офицеры, недостаточно благонадежные с точки зрения Линь Бяо и Сяо Хуа? Не те ли военные работники, которые хотели следовать решениям 8 съезда КПК? На этом съезде с речью выступил тогдашний министр обороны маршал Пын Дэ-хуай, уволенный в 1959 г. в отставку и замененный Линь Бяо за то, что не одобрял внутреннюю политику Мао Цзэ-дуна в своей речи на 8 съезде КПК в 1956 г.

Об изучении военного опыта иностранных государств Пын Дэ-хуай сказал:

«…У нас встречаются некоторые товарищи, проявляющие элементы зазнайства и самоуспокоенности в учебе и считающие, что поскольку опыт, накопленный нами, уже достаточен на случай любых возможных неожиданностей как в настоящее время, так и в будущем… поэтому нам якобы не следует изучать положительный опыт других. Такое отношение к учебе является ошибочным…

…даже наш прошлый правильный опыт может оказаться неправильным или не совсем правильным в будущем ввиду изменения обстановки».

Третьего сентября 1966 г., отмечая первую годовщину со дня опубликования статьи Линь Бяо «Да здравствует победа народной войны!», газета подчеркивала:

«Лучшее оружие — это не то или иное смертоносное оружие вроде самолета, пушки, танка или атомной бомбы, но идеи Мао Цзэ-дуна, а самой большой силой в бою является народ, пробужденный и вооруженный идеями Мао Цзэ-дуна, а не мощь какого-либо нового оружия».

Понятно, что многие офицеры, знающие, что такое современное оружие, хорошо осведомленные о серьезности современного положения в мире и о разрушительной силе ядерного оружия, втайне или даже открыто отвергают утверждения Линь Бяо, предпочитая им точку зрения Пын Дэ-хуая.

Шестого июня 1966 г. армейская газета «Цзефанцзюнь бао» предостерегала:

«Если идеология людей, которые держат в руках винтовки, изменится, то эти винтовки будут служить другой цели, другому хозяину. Было бы глупо забывать об этом…»

Итак, «великая пролетарская культурная революция» проводилась в течение нескольких месяцев в армии, чтобы прежде всего была обеспечена «поддержка винтовкой». Но против кого же? Против «ревизионистов», которые «в партии, в правительстве, в армии, во всех культурных организациях плетут нити заговоров».

Чтобы пояснить, как китайские руководители дошли до всего этого, придется набросать хотя бы беглую картину развития борьбы в КПК, ставшей относительно острой с 1957 г. и приведшей в 1966 г. к прямому столкновению между группой Мао Цзэ-дуна, Линь Бяо и их хунвейбинов, с одной стороны, и значительной частью Коммунистической партии Китая — с другой.

В мае 1958 г., выступая на второй сессии 8 съезда КПК, Лю Шао-ци заявил:

«В результате борьбы против правых элементов антикоммунистические, антинародные, антисоциалистические буржуазные правые элементы были окончательно изолированы в массах, и они начали расслаиваться…» И далее: «Мы очистили партию от находившихся в ее рядах правых элементов. Они занимались ревизионистской и другой антисоциалистической и антикоммунистической деятельностью…»

30 марта 1960 г. заместитель премьер-министра Ли Фу-чунь в докладе об экономическом плане на текущий год заявил:

«В партии горстка правых оппортунистов сопротивлялась генеральной линии партии, большому скачку в области производства и движению народных коммун. Они объединялись в группы и занимались подрывной деятельностью с целью расколоть партию, предпринимали ожесточенные атаки изнутри партии против ее большинства».

В сентябре 1962 г. X Пленум Центрального Комитета отмечал, что «борьба между социалистическим путем и капиталистическим путем» будет продолжаться «несколько десятилетий или даже еще больше»; что в классовой борьбе бывают «приливы и отливы и порой она принимает весьма ожесточенный характер»; что она «неизбежно найдет свое отражение внутри партии».

В 1966 г. дело дошло уже до необходимости «бороться и раздавить тех, кто пробрался на руководящие посты, но идет капиталистическим путем». Этого требовало постановление Центрально Комитета от 8 августа, где, кроме того, говорилось:

«Будучи революцией, культурная революция неизбежно встречает сопротивление. Источником этого сопротивления являются главным образом те облеченные властью, которые пролезли в партию и идут по капиталистическому пути… В настоящее время это сопротивление все еще является довольно большим и упорным».

В сентябре 1959 г. Линь Бяо, только что сменив на посту тогдашнего министра обороны маршала Пын Дэ-хуая, написал статью, в которой напомнил, что на второй сессии 8 съезда КПК в мае 1958 г. было отмечено:

«Народно-освободительная армия является защитником, а также строителем социализма»,

«После освобождения всей континентальной части страны, — писал Линь Бяо, — задачи нашей армии изменились: до этого главное место занимали боевые операции, а после — боевая подготовка. От распыленного размещения в деревнях армия перешла на казарменный режим. Сократились возможности непосредственных контактов между армией и народными массами. В то время некоторые товарищи считали, что, поскольку есть разделение труда на экономическое строительство и оборонное строительство и к тому же на армию возложены очень сложные и тяжелые задачи по боевой подготовке армии, мол, необязательно принимать участие в революционной борьбе масс и в государственном экономическом строительстве, необязательно, дескать, принимать участие в «местных» делах. Мы своевременно осудили и решительно исправили такой ошибочный взгляд… Народно-освободительная армия является орудием политической борьбы… А практика массовых движений, практика общественной борьбы как раз и насыщена политикой…» Поэтому, требовал Линь Бяо, армия должна «активно и инициативно участвовать… в массовых движениях».

Здесь необходимо подчеркнуть одно важнейшее обстоятельство: в Китае нет воинской повинности. Солдат — это доброволец, обязующийся служить не менее трех лет, но обычно остающийся в армии, шесть, девять, двенадцать, пятнадцать или даже больше лет.

В Китае всеобщая воинская повинность, бесспорно, неприменима из-за огромной численности населения этой страны.

От китайских офицеров, занимающихся отбором добровольцев, требуют оценивать последних по одному-единственному критерию — безоговорочной преданности «идеям Мао Цзэ-дуна». Значит, в меру применения этого критерия армия превращается в инструмент «группы по делам культурной революции».

«С 1964 г. весь народ в ответ на великий призыв товарища Мао Цзэ-дуна ведет широкую и полную энтузиазма кампанию, суть которой состоит в том, чтобы следовать примеру Народно-освободительной армий…», — писала «Жэньминь жибао» 1 августа 1966 г.

Народу в качестве примера показали целую плеяду героев: Лэй Фэн, Цян Хай, Ван Цзе, Май Сянь-дэ и так далее. Все это были военные.

Рабочим было предложено следовать «образцово организованному» предприятию — нефтяному центру в Дацине, крестьянам — брать пример с производственной сельскохозяйственной бригады в Дачжае. И в том и в другом случае вся работа регламентирована как в армии, трудящиеся живут как солдаты, в силу чего им выплачивают меньшую зарплату, чем на других предприятиях. Об этом газеты пишут почти ежедневно. На заводах и в деревнях, в учреждениях и школах многие соревнуются, стремясь подражать образу жизни, уста-нов ленному в Дацине и в Дачжае. Кадровые или недавно демобилизованные военнослужащие во все больших количествах направляются на заводы и в народные коммуны для «организации труда».

Четвертого января 1965 г. Всекитайское собрание народных представителей утверждает новый состав Государственного совета. Портфели получает ряд военных, в том числе линь Бяо. Министр общественной безопасности генерал Се Фу-чжи становится заместителем премьера. Три других заместителя премьера — маршалы. Пять из восьми недавно созданных машиностроительных министерств также передаются под начало военных.

В состав Постоянного комитета Политбюро, который вопреки Уставу КПК фактически стал ее руководящим органом, входят семь человек, одновременно являющихся членами Военного комитета ЦК КПК, то есть руководящего политоргана армии.

Первого августа 1966 г. смещен со своего поста министр культуры Лу Дин-и. Его заменил генерал Сяо Ван-дун, бывший его заместителем с 1965 г.

Как видим, роль армии не ограничивается ее влиянием в области идеологии. Ей предоставляются руководящие посты, включая самые высокие. Именно такую армию Линь Бяо и стремится прибрать к рукам. В 1959 г. среди военных кадров была проведена жесткая «чистка».

«Главные члены антипартийной группировки, разоблаченные на Лушаньском пленуме партии, злоупотребляя своим важным служебным положением в армии, они всячески стремились ликвидировать безраздельное руководство партии армией, отменить политическую работу, аннулировать задачу армии участвовать в социалистическом строительстве и вести работу среди масс». Им нужна была «ревизионистская» армия, как заявила «Цзефанцзюнь бао» в номере от 1 августа 1966 г.

«В 1960 г. под председательством товарища Линь Бяо созвано расширенное заседание военного комитета ЦК КПК, — говорится в той же статье. — Это совещание еще радикальнее покончило с влиянием буржуазной военной линии. Третье крупное сражение имело место совсем недавно. Разоблаченные в этой борьбе представители буржуазии, пробравшиеся на важные посты в армии, — это важные участники антипартийной, антисоциалистической, контрреволюционной группировки, раскрытой нашей партией в последнее время. Они выступают против Центрального Комитета партии, против идей Мао Цзэ-дуна и двурушнически отнеслись к указанию товарища Линь Бяо о выдвижении политики на первое место. На словах они кричали, что политика — командная сила, а на деле ставили на первое место военное дело, технику и профессионализм».

После этих трех последовательных «чисток», позволивших назначить на командные должности «благонадежные элементы», Мао Цзэ-дун и Линь Бяо считают, что в их руках идеальный инструмент, которым можно «изменить духовный облик трудящихся».

Первого августа 1966 г. газета «Цзефанцзюнь бао» опубликовала один из самых важных в этом смысле материалов:

«Наш великий вождь председатель Мао недавно дал чрезвычайно важное указание о строительстве нашей армии.

Председатель Мао говорит: «Народно-освободительная армия должна быть великой школой. В этой школе овладевают политикой, военным делом и культурой, и в то же время занимаются сельским хозяйством, организуют средние и мелкие промышленные предприятия, призванные выпускать некоторые виды продукции, предназначенной для удовлетворения собственных нужд, а также производить эквивалентный обмен с государством. Эта школа ведет работу среди масс и принимает участие в движении за социалистическое воспитание на заводах и фабриках и в деревне… Она в любое время принимает участие в такой борьбе, как критика буржуазии, культурная революция… Отдельная воинская часть может взять на себя по совместительству одну или две, но не все одновременно, из следующих трех задач: сельское хозяйство, промышленность и работа среди масс».

Председатель Мао указал: «Таким образом, многомиллионная армия будет играть огромную роль».

Этот текст и в самом деле «чрезвычайно важен», а посему заслуживает внимания.

Указания Мао предусматривают, чтобы армия, эта чисто военная сила, стала одновременно и автономной экономической силой, чтобы у нее были свои заводы, фабрики и фермы, которыми она сама будет руководить, пользуясь при этом правом продавать соответствующую продукцию государству и самостоятельно распоряжаться полученной прибылью. Участие солдат в труде, в строительстве социализма на их родине — вполне нормальное явление, особенно в такой стране, как Китай, который вынужден прилагать величайшие усилия для создания современной экономики. Но наделять армию в целом какими-то особыми экономическими полномочиями — значит в известном смысле создать государство в государстве.

Но и этого мало: будучи военной и экономической силой, армия становится вдобавок еще и политической организацией, призванной непосредственно вмешиваться в политическую жизнь страны, причем не в целях самовоспитания, а для воспитания других — рабочих и крестьян. Кроме того, там уточняется, что некоторые соединения будут работать на заводах, фабриках и в деревне, а другим предстоит специализироваться в области политической работы среди масс.

Первого августа 1966 г., «Жэньминь жибао» выступает со следующим призывом:

«Освободительная армия является наилучшей великой школой овладения идеями Мао Цзэ-дуна. Все заводы и фабрики, сельские народные коммуны, учебные заведения, магазины и предприятия бытового обслуживания, партийно-правительственные учреждения нашей страны должны брать пример с Народно-освободительной армии, стать великими школами идей Мао Цзэ-дуна».

Назначение Линь Бяо на пост, который, по существу, делает его преемником Мао Цзэ-дуна, говорит о том, что тенденция превратить армию в самую главную, самую «передовую» часть народа восторжествовала. Это и есть победа «военного коммунизма», победа «военной линии» Мао Цзэ-дуна.

Двадцать первого августа 1966 г. агентство Синьхуа сообщило, что в ответ на призыв Линь Бяо «…большая группа командиров из Гуанчжоу, Пекина, Цзинани, Ланьчжоу, Чжэнчжоу, Уханя и других китайских городов пошла в массы, чтобы пропагандировать идеи Мао Цзэ-дуна. Они обязались изучать произведения председателя Мао и распространять его идеи в течение всей своей жизни, чтобы 700 миллионов китайцев глубоко усвоили великие идеи Мао Цзэ-дуна».

Другие подробности о роли, которую сыграли военные в 1965 г., были опубликованы 17 октября 1966 г. в «Пекин энформасьон»:

«В течение истекшего года в соответствии с указаниями председателя Мао командиры и солдаты ходили в массы, чтобы распространить идеи Мао Цзэ-дуна; они побывали на шахтах, на промышленных предприятиях и в народных коммунах, где участвовали в движении по социалистическому воспитанию; они отправлялись в места, где классовая борьба была особенно ожесточенной; они находились там в порядке «политической закалки» и занимались разнообразной деятельностью».

Семнадцатого октября 1966 г. агентство Синьхуа, снова напомнив об «указаниях товарища Линь Бяо относительно необходимости начать новый этап массового движения за изучение и творческое применение произведений Мао Цзэ-дуна», сообщило:

«Партийные комитеты военных округов в Шэньяне, Пекине, Цзинани, Нанкине, Гуанчжоу и Ухане приняли энергичные меры, чтобы быстро довести эти указания до подразделений и полностью претворить их в жизнь». В некоторых районах офицеры и солдаты «уже покинули казармы, аэродромы, посты на границах или на побережье», чтобы практически осуществлять эти указания среди народа.

Руководство КПК все еще находилось в плену «военного коммунизма», который помог ему захватить власть.

Мао Цзэ-дун и его сторонники в Коммунистической партии Китая видели все того же, прежнего врага, который будто бы появляется вновь и вновь и с которым необходимо бороться. А если он не появляется, что ж, тогда его «воссоздают». Коль скоро буржуазия устранена. значит теперь уже «ревизионисты» хотят «реставрировать капитализм».

«Борьба… по необходимости будет продолжаться долго», — гласило «Постановление из 16 пунктов» о развертывании «культурной революции», принятое Центральным Комитетом КПК в августе 1966 г. Она будет продолжаться «из поколения в поколение», писала «Жэньминь жибао».

«КРАСНАЯ ОХРАНА»

В один из майских дней 1966 г. семь аспирантов философского факультета Пекинского университета в кинозале студенческого городка вывесили дацзыбао — прокламацию, написанную от руки крупными иероглифами. В прокламации ректор университета Лу Пин был объявлен «антипартийным черным бандитом».

Текст прокламации появился в газете «Жэньминь жибао». Вся пресса КНР открыла шумную кампанию подстрекательства учащихся страны к аналогичным действиям. Дацзыбао (в университете их количество достигло 100 тысяч) появились на улицах столицы, крупных городов Китая. Загремели гонги и барабаны. В обыденный лексикон втиснулись понятия: «черная банда», «собачьи головы», «современный ревизионизм» и т. д.

В календарь «великой пролетарской культурной революции» день 18 августа 1966 г. вошел как день рождения «красной охраны». Выход Мао Цзэ-дуна на трибуну площади Тяньаньмынь был обставлен, словно явление Будды. Не сказав ни единого слова неистовствующему морю «революционных учащихся», он долго позировал перед кинокамерами. Затем несколько подростков поднялись на трибуну и вручили Мао Цзэ-дуну красную повязку с иероглифами «хунвейбин» («красный охранник»). Он надел ее и выбросил руку вверх.

«Группа хунвейбинов, — писало агентство Синьхуа, — в восторге воскликнула: «Председатель Мао надел нашу красную повязку! Он утвердил создание нашей красной охраны!»

В действительности первые отряды «красной охраны» сформировались несколько раньше. Прокламации, расклеенные на улицах Пекина, свидетельствуют, что еще 1 августа Мао Цзэ-дун в письме к учащимся пекинской средней школы при институте «Цинхуа» поощрял их на «ниспровержение реакционеров и ревизионистов». Но его появление к «революционным учащимся» 18 августа как бы окончательно санкционировало создание «красной охраны».

18 августа площадь Тяньаньмынь, по определению агентства Синьхуа, «напоминала море красных знамен». Когда митинг окончился, это «море» разлилось по городским улицам.

С этого дня Пекин стал походить на город, куда съехались сотни тысяч молодых людей.

По улицам стали водить людей с шутовскими колпаками на голове и черными табличками «бандит», «контрреволюционер», «преступник», первое время это были преподаватели школ и вузов. Под неистовые вопли хунвейбины ставили их на колени и били головой о землю. Это называлось «коу тоу» («поклон раскаяния»). Вот как описал все это китайский школьник:

«Я несчастный ученик средней школы. В этом году мне исполнилось 18 лет. В «дни избиений» отряд хунвейбинов ворвался в нам в дом. Хунвейбины, подстрекаемые соседями, устроили у нас обыск, перевернули все вверх дном. Затем они вызвали мою мать с работы. Когда она пришла домой, устроили ей незаконный допрос и, как фашисты, избили. (Это я перенес тяжелее всего. Они действовали, как стая диких зверей. Каждый из них был вооружен ремнем. Они били мою мать ремнями, и каждый удар, как игла, вонзался в мое сердце). Они заставили мою мать встать на колени на два кирпича, поставленных стоймя, и били ее больше часа. В результате моя мать потеряла человеческий облик.

Затем хунвейбины погрузили на грузовик и увезли почти все вещи из нашего дома. На чем же нам спать, на чем сидеть, как жить? Но разве им есть дело до того, будешь ли ты жить или умрешь! Вечером мой отец вернулся из учреждения. Увидев все это, он внешне ничем не вызывал своих чувств. Вероятно, желая тем самым успокоить мать, меня и брата. Он только прикрепил на стене по бокам от портрета председателя Мао два изречения Мао Цзэ-дуна. Затем расспросил нас о случившемся.

Однако в тот же день вечером наши соседи (все они хунвейбины) снова набросились на моих родителей. Они грозили им смертью. Хотели той же ночью устроить «собрание борьбы». И только когда моя мать встала перед ними на колени, а отец долго молил, они согласились перенести эту «борьбу» на завтра. В ту же ночь из соседнего двора донеслись крики, свидетельствующие еще об одном избиении.

В «период избиений» каждый день убивали десятки, а то и сотни людей. Трупы перевозили автомашинами. Некоторые были убиты, иные сами покончили с собой. Тем же, кто был избит до полусмерти, больницы не решались оказывать помощь и в лучшем случае проводили освидетельствование. В то время считалось: если забили до смерти плохого человека, то так ему и надо, а если забили до смерти хорошего человека, то это лишь недоразумение. И вот в таких чрезвычайных обстоятельствах мои несчастные родители, написав завещание «лучше умереть от своей руки, чем от рук хунвейбинов», решили покончить с собой.

Обманом выпроводив меня с братом из дому, мои несчастные родители решили умереть, прикоснувшись к электрическим проводам! Однако из-за того, что напряжение было не слишком большим, моя мать не умерла. Тогда она вскрыла себе вены на руке и перерезала вены на шее. Увидев это, хунвейбины стали ругаться и смеяться. Моей матери опять не удалось покончить с собой. Но, потеряв слишком много крови, она впала в забытье. Я видел, как мои родители лежали на кровати, они были в крови, и одеяла пропитались их кровью.

Прошло очень много времени, прежде чем хунвейбины отправили, наконец, мою мать в больницу, чтобы там зашили ей раны. А когда раны были зашиты, они заставили моего брата немедленно отнести ее домой. Дома один из полицейских сказал мне: «Твою мать отправили в больницу не для того, чтобы спасти ей жизнь, а для того, чтобы иметь рот, способный говорить, и чтобы мы могли разобраться».

Меня хунвейбины отправили в школьную тюрьму. В то время в ней уже забили до смерти больше десяти человек! Когда я хотел вернуться домой, они стали угрожать мне и говорить, что я стою на реакционной платформе! Моя несчастная мать все время плачет и страдает, комнаты, в которых мы жили, опечатаны хунвейбинами. Когда хунвейбины узнали, что я вернулся домой, они стали опять орать и ругаться. Потом решили отправить меня, как и некоторых других учащихся нашей школы, в деревню на трудовое воспитание.

Как они относились к нам! Хуже, чем к собакам. Они били нас, когда хотели. Помимо того, что мы каждый день по восемь часов работали под их надзором, они заставляли нас работать еще и еще. По ночам мы не могли спокойно спать, потому что в любой момент тебя могли поднять и выгнать в темноту, во двор, а там заставить «делать упражнения» или трудиться. Душевные страдания и физические муки постепенно подорвали мои силы, но все-таки я все вынес!

Я не мог спокойно думать о трагической судьбе моих родителей. Мой доведенный до самоубийства отец был объявлен «контрреволюционером», а мою несчастную мать хотели либо понизить по службе, либо отправить в деревню. У меня больше нет сил терпеть все это! Я не могу не обратиться к богу с вопросом: «За какие грехи мы попали в такое положение? Почему так трагична судьба моих родителей? Почему эти хунвейбины, которые принесли нам столько горя, пользуются защитой закона, а мы ее лишены? Почему в ходе этого движения меня едва не убили? Почему все это?!

И сейчас у хунвейбинов нет никаких материалов, подтверждающих, что мои родители контрреволюционеры, что они кончали жизнь самоубийством, чувствуя якобы за собой вину. Почему же все так происходит? В ходе движения было убито столько людей, что эти цифры поражают, но что значат цифры в сравнении с 700 миллионами людей? Ведь китайцев слишком много! Пусть умрут сотни, тысячи, десятки тысяч… Ничего не случиться.

Чем больше я думаю о своем будущем, тем более безнадежным кажется оно мне, и я спрашиваю себя: есть ли вообще будущее у таких, как я, молодых людей, выросших в новом обществе? Передо мною тупик. Умереть? Нет! Я еще молод! Я хочу жить! Мне всего восемнадцать».

Правящая группировка звала всех «бунтарей» причаститься к «революционному делу» в столице. Началось невиданное паломничество в Пекин за опытом столичных хунвейбинов. В терминологии «культурной революции» это называлось «революционной смычкой».

О том, сколько значительным было число этих экскурсантов, свидетельствует, например, специальное уведомление ЦК КПК и горсовета КНР от 5 сентября 1966 г., расклеенное на улицах города. Там, в частности, указывалось, что в Пекин для участия в «революционной смычке» могут ехать абсолютно все учащиеся высших учебных заведений страны. Для приезда была установлена норма — один человек на пятьдесят студентов. Что касается учащихся средних школ, то они «ввиду того, что их общее количество очень велико», должны были посылать по одному представителю от каждых десяти тысяч. Преподаватели, служащие и рабочие имеют право посылать одного человека на каждую сотню выехавших в Пекин учеников.

Беспорядочный вихрь хунвейбинов внес сумятицу в напряженный ритм жизни больших и малых городов.

Хунвейбины и цзаофани объединены в батальоны, роты, взводы, звенья. Они имеются в провинциях, городах, университетах, школах. С самого первого дня было заявлено, что «красные бунтари» должны стать резервом Народно-освободительной армии.

День «красного охранника» разбит на две части. Первая — так называемая учеба. Точнее, это неоднократно возобновляемая зубрежка цитат Мао плюс многочасовой рейд по центральным улицам, площадям, бульварам, где уже с рассвета вывешены свежие дацзыбао. Сидя на корточках, стоя в толпе, лежа на тротуаре, хунвейбины старательно переписывают с них все подряд в свои толстые тетради и блокноты. Это главный капитал, который юные «миссионеры маонизма» должны унести на периферию и с его помощью склонять к исповеданию той же «религии» полуграмотную, а то и вовсе неграмотную массу в деревне.

Вторая половина «рабочего дня» хунвейбина, как правило, начинается двухчасовой военной подготовкой.

Агентство Синьхуа сообщало: «Каждый день хунвейбины проходят военное обучение, отрабатывая штыковой бой, стрельбу по мишеням, метание гранаты и другие основные упражнения». Как сообщала печать, для организации военной подготовки «красных охранников» было выделено свыше 100 тысяч советников из числа военнослужащих.

Ни днем, ни ночью не смыкают глаз города, оккупированные шумным воинством. «Красные охранники» уже не прочь попросить и оружие. Но пока сам премьер увещевает пылких революционеров: «Вы правильно говорите, что вы резерв нашей Народно-освободительной армии. В вашей среде раздаются голоса, чтобы дать вам оружие. Мы не можем этого сделать».

В Пекине вывешены дацзыбао с текстом «приказа №76 военного комитета ЦК КПК» об участии армии в «культурной революции». Командирам и солдатам приказано поддержать действия хунвейбинов и цзаофаней. Согласно этому приказу армейские части могут самостоятельно производить аресты, обыски и подвергать людей физическим наказаниям.

Юнцы с красными повязками разрушили множество ценнейших памятников культуры — древних скульптур, древних архитектурных сооружений, созданных гением народа.

В древней столице Тибета — Лхасе хунвейбины разрушили и разграбили бесценные сокровища храмов, в том числе уничтожили и растащили по кускам статую тибетского «Бога бесконечного милосердия». Это одна из самых знаменитых скульптур Востока — фигура с одиннадцатью головами и тысячью рук, в ладонь каждой руки был вложен глаз Будды. Согласно легенде глина для этой скульптуры была собрана в разных местах Индии и смешана с водой Ганга. Поколения паломников покрыли эту статую листами узорного золота…

Разрушена могила крупнейшего китайского художника Ци Бай-ши, снесен бюст Пушкина в Шанхае, загажены уникальные галереи императорского дворца в Пекине.

Впрочем, хунвейбины не просто разоряют исторические и художественные ценности, принадлежавшие народу. Их руками сознательно уничтожают культуру те, кому она мешает. При этом группа Мао Цзэ-дуна не останавливается только на разрушении памятников культуры. Инакомыслящие должны быть унижены и подавлены.

Одним из первых в черных списках «великой пролетарской культурной революции» был ректор, секретарь парткома Пекинского университета Лу Пин, которого ныне в Китае именуют не иначе, как «черным бандитом, контрреволюционером, агентом советских ревизионистов». Его преступления состоят в том, что он придерживался принципов обучения принятых в СССР. В том, что студенты философского факультета изучали философию, исторического — историю, физического - физику вместо того, чтобы заниматься лишь зубрежкой цитат Мао Цзэ-дуна. Добавим к этому, что, помимо ректора, в черном списке оказалось несколько десятков профессоров и преподавателей Пекинского университета и что подобной участи не избежало почти ни одно высшее учебное заведение КНР.

В конце июня 1966 г. «Чжунго цинняньбао» в передовице «Ученики могут помочь революционизации учителей» давалась следующая установка школьникам: «В рядах учителей имеется часть пролетарских, революционных, смелых элементов. У большинства учителей пролетарское мировоззрение еще не окончательно заменило буржуазное. Имеется еще и группка, нечисти, настроенной против партии, против социализма, против идей Мао Цзэ-дуна. Мы должны под руководством партии, опираясь на левые элементы, имеющиеся среди учителей, в процессе упорной работы постепенно сплотить большинство учителей до конца обнажать, до конца критиковать, до конца уничтожать всю нечисть».

Последние годы в Китае велась массовая пропаганда новых «героев» китайской молодежи, в основном из числа бойцов Народно-освободительной армии.

Лично Мао Цзэ-дун в 1963 г. отдал команду «учиться у Лэй Фэна», который после своей гибели оставил дневник, исписанный цитатами из его произведений.

Дневник издан с предисловием Мао цзэ-дуна: «Учитесь у товарища Лэй Фэна. Мао цзэ-дун», и Линь Бяо: «Вся молодежь должна учиться у товарища Лэй Фэна быть верным солдатом председателя Мао. Линь Бяо».

Вот отрывок из дневника Лэй Фэна:

«1959 г.

Председатель Мао — это мой отец.

Идеи председателя Мао как солнце!»

«1959 г. Октябрь.

Вчера я слушал товарища, который вернулся с большого митинга в Пекине. Он рассказывал, что председатель Мао встречался с ними… В эти минуты мое сердце билось так, что готово было выскочить из груди. Я думаю, что однажды я тоже, как и он, увижу Мао, о котором думаю день и ночь… О, вчера вечером я заснул и во сне увидел председателя Мао».

«1960 г. 8 января.

Я обязательно должен стать хорошим солдатом эпохи Мао Цзэ-дуна».

«1960 г. 21 ноября

… Необходимо добросовестно изучать труды председателя Мао, слушать председателя Мао… Руководствоваться в делах указаниями председателя Мао, только тогда можно стать хорошим солдатом председателя Мао».

«1960 г. 18 декабря.

Каждое слово председателя Мао, каждый иероглиф Мао прибавляют мне безграничные силы и глубоко учат меня».

«1961 г. 22 февраля.

… Когда я погрузился в сон, я увидел во сне председателя Мао… Я действительно стану хорошим солдатом председателя Мао».

В дневниках других героев та же фанатичная преданность Мао Цзэ-дуну, клятвы громить всех, кто выступает против председателя Мао.

Раньше у китайской молодежи были другие любимые герои. Теперь в музеях целые стенды посвящены «новым» героям.

Эти герои совершали подвиги и умирали уже и с именем Мао Цзэ-дуна на устах.

…От неосторожного обращения с миной погиб солдат Ван Цзе. Пресса возвела его в ранг героя. Газета «Чжунго цинняньбао», орган ЦК КСМК, писала: «Ван Цзе — герой, взращенный на идеях Мао Цзэ-дуна. Моральные качества Ван Цзе являются концентрирован-ним выражением революционного духовного облика широких масс молодежи нашей страны. Такой образец, подобно Лэй Фэну, является духовной атомной бомбой, этот пример, безусловно вызовет мощный отклик среди молодежи страны».

Группа Мао Цзэ-дуна, Главпур НОАК обратились к китайской молодежи с призывами: «Учиться революционному духу Ван Цзе, не бояться трудностей, не бояться смерти!»

В «дневнике» Ван Цзе — сплошные цитаты из Мао Цзэ-дуна и собственные «сочинения». Вот одно из них: «В настоящее время империализм, реакционеры всех стран и современные ревизионисты организовали большой антикитайский хор. Я, революционный боец с винтовкой в руках, приложу все усилия для боевой подготовки, буду в любое время готов разгромить все новые происки врага».

В мае 1965 г. он сделал другую запись: «Сегодня в 10 часов утра успешно испытана вторая атомная бомба нашей страны, это еще одна важная победа нашей науки, это еще одна победа под руководством партии и председателя Мао Цзэ-дуна, еще один тяжелый удар по империализму и ревизионизму».

Среди студентов-иностранцев, которым правительство КНР предложило покинуть Китай, был 23-летний студент Дашдава из Монголии, обучавшийся на последнем курсе Шанхайского текстильного училища. Местные революционные учащиеся устроили ему весьма своеобразные проводы.

2 октября 1966 г. Группа подростков с красными повязками среди бела дня забросала монгольского студента камнями, в результате чего Дашдава был вынужден потребовать защиту в полицейского, наблюдавшего за этой сценой с полным безразличием.

3 октября. Решив, что поскольку до отъезда остались считанные дни, а появляться на улице небезопасно, Дашдава остался в общежитии. В тот момент, когда он сидел у себя и слушал пластинки, дверь с грохотом распахнулась и в комнату ворвались несколько парней. С некоторыми их них Дашдава был знаком, еще недавно встречался в студенческих аудиториях. Но сейчас они кричали, словно впервые его видели: «Кто такой?», «Как смеешь слушать контрреволюционную музыку?»

Вести диспут об эстетике было бессмысленно, и Дашдава попытался ответить непрошенным оппонентам их же излюбленной формулой. «Эта музыка болгарская, — сказал он. — Болгария — социалистическая страна, значит, музыка не контрреволюционная». Его слова вызвали еще больший гнев. «Это ревизионистская музыка! Запрещаем ее слушать!»

Впрочем, самые серьезные испытания были впереди.

5 октября. Вынужденный выйти в город для выполнения формальностей в связи с отъездом, Дашдава вечером возвращался в свое училище. На улице Янаньсилу, метрах в 500 от училища, он остановился при виде большой толпы хунвейбинов, окруживших седую женщину и заставлявших ее кланяться так, чтобы лбом касаться земли. «Мы с тебя собьем буржуазную спесь!» — кричали они модный в «культурной революции» лозунг. Вдруг кто-то из подростков увидел остроносые ботинки Дашдава. Последовал приказ: «Разувайся!» Вероятно, благоразумнее всего было бы разуться и идти в общежитие босиком, как это приходилось уже делать некоторым иностранным студентам, обучающимся в КНР.

Однако Дашдава отказался выполнять это требование. Тогда вся толпа, оставив женщину, переключилась на него. Ему стали выкручивать руки, рвать одежду, волосы. Дашдава отбивался как мог. Его свалили на землю и хотели убить. Но тут среди хунвейбинов возникли разногласия. Одни были готовы линчевать «враждебного элемента» на месте, другие сочли более целесообразным отвести ее в полицию. И только в полиции Дашдава стало страшно. Если Хунвейбины могли принять его за какого-нибудь китайского эмигранта, который вернулся на родную землю, не продумав предварительно свой туалет, то полицейские прекрасно знали, что перед ними иностранный гражданин.

Но перед монгольским студентом не подумали извиниться. Ему устроили многочасовой допрос, шантажировали: «Ты долго дома не увидишь, останешься здесь, в тюрьме, будем тебя судить». За что?» Ну, например, за то, что ты… избил восемь хунвейбинов, — сказал ему полицейский не моргнув глазом. — Это очень серьезное преступление — избить восемь человек…» Наконец, его принудили подписать протокол допроса, содержавший, в частности, «признание», что он, Дашдава, «нанес троим хунвейбинам удары рукой и пяти хунвейбинам — ногой». Лишь шестого утром измученный и избитый Дашдава вернулся в общежитие.

Прощаясь на вокзале у поезда «Пекин — Улан-Батор», он сказал:

«Напишите все как было, но не раньше, чем я пересеку китайско-монгольскую границу».

(Г. Елисеев, А. Крушинский, В. Милютенко Кричащие батальоны. М. 1967)

Новое обострение борьбы в руководстве КПК произошло в 1961–1962 гг.

Как бы то ни было, но имелись все основания для того, чтобы 1966–1967 годы стали годами «реванша»: авторов политики «урегулирования» сразу же обвинили в том, что они «буржуазные академические авторитеты», что они «противятся идеям Мао Цзэ-дуна» и хотят «реставрировать в Китае капитализм», — одним словом, что они «ревизионисты».

Сунь Е-фан, директор Института экономики Академии наук КНР, арестованный в конце 1966 г., «в течение длительного времени распространял большое количество нелепостей, заимствованных у современных ревизионистов Советского Союза», — писал в начале ноября 1966 г. журнал «Хунци».

«В течение трех лет стихийных бедствий Сунь Е-фан действовал заодно с внутренними и внешними классовыми врагами, свирепо атаковавшими партию и социализм, и выдвинул насквозь ревизионистскую экономическую программу, тщетно надеясь добиться реставрации капитализма в Китае… Он цинично заявил, что его взгляды «согласуются» со взглядами ревизионистского советского экономиста Либермана».

Роспуск в конце декабря 1966 г. Всекитайской федерации профсоюзов, арест 3 января 1967 г. Во И-бо, руководившего планированием в Китае, обвинение в «экономизме», выдвинутое в начале 1967 г. против тех, кто «увеличивает заработную плату и продажу товаров широкого потребления», кто «применяет засахаренные снаряды, то есть разговорами о благосостоянии обманывает массы», — все это показывает, каков характер разногласий.

Статья «Да здравствует мятежный революционный дух пролетариата!», написана хунвейбинами пекинского университета «Цинхуа» и опубликована в журнале «Хунци» 10 ноября.

Вот что можно было прочитать в этом центральном органе КПК:

«Тысячи и тысячи положений марксизма в конце концов сводятся к одному: «Бунт — дело правое». В этом сама душа идей Мао Цзэ-дуна. Основным и самым драгоценным качеством революционных пролетариев является отвага. Они должны смело думать, говорить и действовать, чтобы преодолеть все преграды и завершить революцию. В этом и заключается основа партийного духа пролетариата. Уклоняться от бунта — значит попросту погрязнуть в ревизионизме.

Вот уже семнадцать лет, как наше образование находится под влиянием ревизионизма. Если мы не восстанем против этого сейчас, то когда же еще?

Кое-кто из тех, кто открыто противился нашему бунту, теперь прикидываются робкими и сдержанными. Они желчно причитают, что мы слишком пристрастны, слишком дерзки, слишком грубы и заходим слишком далеко. Все это сплошная глупость. Если вы против нас, скажите об этом прямо. Зачем бояться?

Но поскольку мы полны решимости бунтовать, то вам ничто не поможет. Мы, конечно же, не боимся запаха порохового дыма. Разглагольствования о «человечности» и «беспристрастии» не дают ровным счетом ничего, и с ними надо покончить.

Вы говорить, что мы пристрастны. Но какой же вид беспристрастности устроил бы вас? Уж не та ли эклектическая беспристрастность, когда две точки зрения сливаются в одну?

Вы полагаете, что мы чрезмерно дерзки. Но как раз такими мы и хотим быть. Председатель Мао говорит: «Тех, кто занимает высокие посты, следует ценить дороже, чем пыль». Мы намерены нанести удар не только по реакционерам нашего университета, но и по реакционерам всего мира. Преобразование мира — вот задача революционера. Как же нам в таком случае не быть дерзкими?

Вы говорите, что мы грубы и жестоки. Но именно такими мы и хотим быть. Как можем мы быть мягкими и покладистыми в отношении ревизионизма или проявлять к нему какую-то особенную умеренность? Проявлять умеренность к врагу — значит быть жестоким к революции.

Вы утверждаете, что мы заходим слишком далеко. Откровенно говоря, ваш совет «не заходить слишком далеко» выражает всего лишь реформистскую концепцию о «мирном переходе». Что ж, мы собьем вас с ног и не дадим подняться».

Далее хунвейбины из университета «Цинхуа» заявляют, что намерены «перевернуть старый мир вверх тормашками, разнести его в щепки, создать хаос, сплошную неразбериху. И чем больше эта неразбериха, тем лучше… Мы хотим довести наш мятеж до конца, вызвать грандиозное восстание пролетариата и сотворить новый, пролетарский мир».

Стало также известно, что «первой обязанностью хунвейбинов является сформирование боевой армии, готовой защищать и охранять председателя Мао» и окончательно устранить «лиц, которые все еще находятся у власти в партии, но идут по капиталистическому пути».

Новый первый секретарь Пекинского комитета КПК Ли Сюэ-фэн, 3 июня сменивший на этом посту Пын Чжэ-ня, в середине октября в свою очередь подвергся резким нападкам, как, впрочем, и весь новый горком, членов которого стали называть «черными бандитами», плетущими коварные интриги» против Мао Цзэ-Дуна и «группы по делам культурной революции Центрального Комитета», руководимой Чэнь Бо-да, членом постоянного комитета Политбюро, и Цзян Цин, супругой Мао Цзэ-дуна.

Ван Куан, заведующий отделом пропаганды Центрально-Южного бюро ЦК (провинции Гуандун, Гуаней, Хубэй, Хуанань и Хэнань) и второй секретарь партийного комитета провинции Гуандун, были отстранены от должности «как ревизионисты, сторонники буржуазной линии и враги идей Мао Цзэ-дуна… сообщники Чжой Яна, противники большого скачка и народных коммун».

Популяризацию цитат из произведений председателя Мао в газетах, плакатах и по радио Ван Куан назвал «прагматической и упрощенной вульгаризацией».

Северо-Западное и Юго-Западное бюро Центрального Комитета, а также секретари партийных комитетов провинций Хубэй, Хунань, Шаньдун, Шэнси, Анхой, Гуйчжоу и так далее примкнули к организациям и руководителям, выступающим против «идей Мао Цзэ-дуна», то есть к «антипартийным элементам».

Появились плакаты с требованием «сжечь живьем» Ван Энь-мао, первого секретаря комитета КПК Синцзян-Уйгурского автономного района, и «разбомбить» этот комитет за подстрекательство масс к дурному обращению с хунвейбинами.

Снова несколько китайских писателей, в частности Ша Тин и Вань Юань-чжэнь, были внесены в «черные списки». Хэ Лун, член Политбюро ЦК КПК, Тань Чжэнь-линь, член Политбюро, секретарь ЦК КПК и заместитель премьера Государственного совета, Во И-бо, кандидат в члены Политбюро, заместитель премьера Государственного совета и председатель Комитета по народному хозяйству, Чэнь Чжэн-жэнь, один из министров машиностроительной промышленности, Чжао Хуа-минь, заместитель министра торговли, — все они подверглись нападкам или были арестованы; Хэ Чан-гун, заместитель министра геологии, был снят с поста за то, что, как говорили, якобы «сообщил советским геологам о недавних открытиях их китайских коллег». Заодно его обвинили в «пацифизме». Хэ — ветеран Великого похода; в двадцать четыре года он командовал полком и в бою лишился ноги. Лю Синь-цюань, заместитель министра иностранных дел, был также снят с работы.

В конце октября восемь из шестнадцати заместителей председателя Государственного совета, в том числе Лу Дин-и и Ло Жуй-цин, подверглись нападкам хунвейбинов. Около двадцати министров и заместителей министров и четырнадцать министерств в целом были объявлены противниками «культурной революции».

В кругу руководящей пекинской группы царила атмосфера неустойчивости. С одинаковой быстротой одно за другим следовали выдвижения и смещения. Самой сенсационной оказалась судьба Тао Чжу, которого вдруг, ни с того ни с сего, причислили к «черной банде» и тут же убрали. Сяо Хуа, начальник Главного политического управления армии, считавшийся одним из ближайших людей Линь Бяо, внезапно подвергся нападкам со стороны Чэнь бо-да и Цзян Цин, после чего на его защиту неожиданно встал Чжоу Энь-лай. Тан Пин-чжу, назначенный 13 января 1967 г. главным редактором «Жэньминь жиабо», заведующим отделом пропаганды Центрального Комитета (вместо Тао Чжу) и членом Военного комитета «культурной революции», через четыре дня, как утверждалось в широковещательных плакатах, оказался «ревизионистским буржуазным элементом».

Множились аресты. Начиная с 16 января в Пекине стали появляться плакаты, иллюстрированные фотографиями арестованных руководителей, которые присутствовали на митингах, где против них выдвигались обвинения. Под солидной охраной хунвейбинов и солдат, низко опустив головы, они стояли перед своими обвинителями на коленях. Так во время аграрной реформы обходились с крупными помещиками-феодалами.

На фотографиях, расклеенных в столице, люди узнавали Пын Чжэня, мэра Пекина и члена Политбюро; Линь Фэна, заместителя председателя Всекитайского собрания народных представителей; генерала Ло Жуй-цина, начальника генерального штаба армии; Лу Дин-и, кандидата в члены политбюро, заведующего отделом пропаганды Центрального Комитета, министра культуры; Линь Мо-ханя, заместителя министра; У Лэн-си, главного редактора «Жэньминь жиабо» и генерального директора агентства Синьхуа; Чжоу Яна, заместителя заведующего отделом пропаганды; историка У Ханя и г-жу Фань Цзинь — заместителей мэра Пекина; Лу Пина, ректора Пекинского университета; Ян Шан-куня, кандидата в члены секретариата Центрального Комитета, и т. д. и т. п.

Во второй половине дня 20 января появились плакаты с сообщением о самоубийстве арестованных Во И-бо (кандидат в члены Политбюро и председатель экономической комиссии Государственного совета КНР) и Ло Жуй-цина (секретарь ЦК и начальник Генерального штаба). Согласно тем же сообщениям, генеральный секретарь КПК Дэн Сяо-пин и Ян Сюфэн, председатель Верховного народного суда, пытались покончить с собой. Через несколько дней Дэн Сяо-пин повторил такую попытку и был отправлен в больницу.

В феврале 1967 г. более двух третей членов Центрального Комитета подверглись нападкам и публичным унижениям, их снимали с постов. Вот каким образом меньшинство, которое поддерживало Мао Цзэ-дуна, устранив своих противников, стало большинством.

«НАРОДНЫЕ КОММУНЫ»

В 1958 г. в Китае началась очередная всенародная кампания. На этот раз ее объектом стали мухи, комары, воробьи и крысы. Каждая китайская семья должна была продемонстрировать свое участие в кампании и собрать большой мешок, доверху этими вредителями. Особенно интенсивными было наступление на воробьев. Его стратегия заключалась в том, чтобы не давать воробьям сесть, держать их все время в воздухе, в полете, пока не упадут в изнеможении. Тогда их убивали. Прекрасно!

Но неожиданно все это обернулось экологической катастрофой. Жители Китая стали наблюдать что-то невероятное: деревья покрылись белой паутиной, вырабатываемой какими-то червями и гусеницами. Вскоре миллионы отвратительных насекомых заполнили все: они забирались людям в волосы, под одежду. Рабочие в заводской столовой, получая обед, находили в своих тарелках плавающих там гусениц и других насекомых. И хотя китайцы не очень-то избалованы, но и у них это вызвало отвращение.

Природа отомстила за варварское обращение с собой. Кампанию против воробьев и насекомых пришлось свернуть.

Зато полным ходом развертывалась другая кампания. Ее объектом стали люди — 500 млн. китайских крестьян, на которых ставился невиданный эксперимент приобщения к неведомым им новым формам существования; На них решили опробовать идею, которая запала в сознание вождя. Это была идея «большого скачка» и «народных коммун». Как началось дело?

Выступая на пленуме ЦК КПК в Лушане (23 июля 1959 г.) уже после провала политики «народных коммун», Мао так объяснял возникновение самой идеи: «Когда я был в Шаньдуне, один корреспондент спросил меня: «Народные коммуны — это хорошо?» Я сказал: «Хорошо», а он сразу же поместил это в газете, в чем также проявилась некоторая мелкобуржуазная горячность. Потом корреспондент должен был уехать».

Дело, конечно, обстояло куда сложнее. Фактическая сторона его выглядела следующим образом. В начале 1958 г. Мао Цзэ-дун отправился в провинцию Хэнань. Во время этого вояжа и появилась первая китайская «коммуна». Она родилась в апреле 1958 г., когда 27 коллективных хозяйств численностью 43,8 тыс. объединились в первую коммуну, которая была названа «Спутник».

Именно так началась кампания по осуществлению социальной утопии Мао Цзэ-дуна.

По инициативе Мао в мае 1958 г. 2-я сессия VIII съезда КПК одобрила так называемый курс «трех красных знамен» («генеральная линия», «большой скачок», «народные коммуны»). Его суть формулировалась так: «упорно бороться три года и добиться перемены в основном облике большинства районов страны», «несколько лет упорного труда — десять тысяч лет счастья».

В августе 1958 г. по предложению Мао было принято решение Политбюро ЦК КПК о создании «народных коммун», и через 45 дней появилось официальное сообщение, что практически все крестьянство — 121 936 350 семейств, или более 500 млн. человек — вступили в «коммуны».

Какие конкретно цели ставили перед собой китайские руководители?

Обратимся прежде всего к упомянутому решению Политбюро ЦК КПК от 29 августа 1958 г. Оно состоит из шести пунктов, которые содержат попытку теоретического обоснования этого шага. Здесь утверждается, что «народные коммуны» «являются неизбежной тенденцией развития общества». В решении указывалось далее, что создание «народных коммун» будто бы позволит значительно ускорить экономическое развитие страны. Это-де произойдет потому, что удастся высвободить и использовать больше рабочей силы для проведения агротехнических мероприятий в широких масштабах, высвободить и перевести в сферу промышленного производства рабочие руки с фронта сельскохозяйственного производства. В конечном счете создание «коммун» явится «основным курсом руководства строительства, в деле досрочного построения социализма и постепенного перехода к коммунизму».

Иными словами, политика «коммунизации» преследовала, по замыслу ее организаторов, цели как экономические — повышение эффективности общественного производства, так и социальные — ускорение строительства социалистического и коммунистического общества.

Что касается методов ускорения темпов экономического строительства, то на этот вопрос проливают свет массовые пропагандистские кампании, которые проводились в тот период. Газеты, журналы, дацзыбао (газета больших иероглифов), развешанные на стенах домов, содержали стереотипные призывы: «боритесь за каждую минуту и секунду ночью и днем, в солнце и дождь», «ешь и спи на полях и борись день и ночь», «работай, как муравей, двигающий гору». На этом последнем лозунге стоит остановиться особо.

Организаторы «коммун» ставили задачу приобщить народ Китая к совершенно новым формам трудовых отношений, общественной жизни, быта, семьи, морали. Предполагалось, что «коммуна», которая впоследствии должна была распространяться на городское население, станет универсальной производственной и бытовой единицей существования каждого человека. Все существовавшие до этого общественные и личные формы отношений были обречены на разрушение: кооперативная собственность и приусадебные участки, распределение по труду и сохранение дворового дохода, участие в управлении кооперативными. делами и т. п… Даже семья — этот высокочтимый испокон веков в Китае институт — должна быть разрушена, а взаимопонимания внутри ее подчинены жесткому контролю со стороны властей.

Вот что можно было прочесть в ту пору в китайских газетах: «Народная коммуна — вот наша семья, не следует уделять особого внимания‘созданию собственной небольшой семьи…», «Родители — самые близкие, самые любимые люди в мире, и все же их нельзя равнять с Председателем Мао и Коммунистической партией», «Личная жизнь — дело второстепенное, вот почему женщины не должны требовать от своих мужей слишком большой отдачи энергии…»

Исполнители на местах не только ухитрялись осуществить в течение нескольких месяцев «коммунизацию» всего сельского населения страны, но и двинулись решительно вперед, огосударствив собственность кооперативов, личную собственность крестьян, военизируя их труд и быт.

Члены «коммун» отказывались не только от своего пая в качестве кооператоров, но и отдавали сады, огороды, мелкий домашний скот и даже предметы домашнего обихода.

В конце 1959 г. стали возникать городские «коммуны». Вскоре движение за «коммунизацию» в городах усилилось, оно проводилось под лозунгом» все принадлежит государству, за исключением зубной щетки».

Другая черта «коммун» — военизация труда, создание трудовых армий и отказ от социалистического принципа распределения по труду. Крестьян — мужчин, женщин — обязали проходить военную подготовку, они были объединены в роты, батальоны, нередко отправлялись вооруженные в строю, солдатским шагом на полевые работы. Кроме того, их перебрасывали с места на место, в другие районы и даже провинции, где возникала потребность в рабочей силе.

Корреспондент пекинского агентства Синьхуа писал в ту пору: «…Через какие-то четверть часа крестьяне выстраиваются. По команде командира роты или взводного держа развернутые знамена, они отправляются на поля. Здесь уже не увидишь людей, которые, собравшись группами по два, по три человека, курят или бродят лениво по полю. Слышны только размеренные шаги и военные песни. Неорганизованные формы жизни крестьян… ушли навсегда».

Во многих «коммунах» стали применять так называемую оплату по потребностям. Члены «коммуны» получали за свой труд тарелку супа в общественной столовой и пару матерчатых тапочек. В некоторых более состоятельных «народных коммунах» декларировались «гарантии» бесплатного распределения товаров и услуг. К числу таких гарантий относились питание, одежда, медицинская помощь, организация свадеб, похорон, обучение детей в школе и т. п.

Особенностью «коммун» было также включение их в систему государственного управления. Как заявило агентство Синьхуа (31 августа 1958 г.) «коммуны должны сочетать промышленность, сельское хозяйство, торговлю, образование, ополчение в одной единице и, таким образом, облегчить руководство».

Наконец, «коммунизация» зашла так далеко, что распространилась на семейную и личную жизнь крестьян. Вот что писали в ту пору китайские газеты по этому поводу: «Коллективная жизнь полностью освобождает женщину и таким образом ликвидирует семью как экономическую единицу общества». «Детей нужно, отдавать воспитывать в коммуне, как только их можно будет отделить от матерей».

Печать сообщала, например, что в 500 селениях провинции Цзянсу дома крестьян были разрушены, чтобы построить новые 10 тыс. общежитий и столовых из их материала. Подчеркивалось, что концентрация домов в одном месте позволит осуществить «организацию по военным образцам, выполнение задач в боевом духе и коллективную жизнь… В каждом центре крестьяне собираются за 15 минут и направляются немедленно на поля, повышая производительность труда».

В столице рабочие спали на фабриках. Их лозунгом было: «Не оставляй поле боя, не победив врага».

В Хунани «люди сражались день и ночь, оставив все свои занятия — сон, работу, собрания и даже детей — ради полей». В той же провинции в женском батальоне «ни один его член не оставил свой пост 10 дней и 10 ночей».

Крестьян объединяли в военизированные бригады и направляли то на полевые работы, то на строительство плотин; вместо работы на заводах люди лили металл в плавильных печах, сооруженных во дворах домов. Под неумолкаемый призыв лозунгов и агитаторов люди работали круглосуточно ради экономического чуда. «За одну ночь можно достичь такого результата, что он превзойдет то, что сделано за тысячелетия, — говорилось в обращениях. — Большой скачок открыл новую историческую эпоху, свидетельствующую о том, что Китай обгоняет Советский Союз в переходе к коммунизму».

После провала политики «большого скачка» и «народных коммун» Мао говорил: «…Я не претендую на право автора идеи создания народных коммун, я только внес предложение о них… Я виновен в двух преступлениях: первое — призывал к массовой выплавке 10,7 млн. т. стали, и если вы одобряли это, тоже можете разделить со мной часть вины, но стал погребальной куклой все-таки я, никуда не денешься, главную ответственность несу я. Весь мир против опыта народных коммун. Может быть, мы потерпели полное поражение? Мы потерпели только частичное поражение, раздули поветрие коммунизма, что послужило уроком для всей страны».

Так говорил Мао Цзэ-дун на Лушаньском совещании Политбюро ЦК КПК 23 июля 1959 г. Говорил, как видим, довольно самокритично. Погребальной куклой, однако, сделали вовсе не его, а многих кадровых работников и руководящих деятелей, которые осмелились выступать с критикой линии «скачка» и «коммун»…

Мао замечает: «Говорить неосторожно невелико искусство, нужно быть осторожнее. Хорошо еще, что крепкое здоровье позволяет нести бремя ответственности. Это лучше, чем какая-то скорбь и безутешность. Но выдвижение обвинений по важным вопросам требует осторожности. Кое-кто также выдвинул три крупных обвинения: по народным коммунам, выплавке стали и генеральной линии… Я действительно иду напролом, как Чжан Фэй (легендарный герой из классического произведения «Троецарствие», но я умею и лавировать. Я говорю, что в народных коммунах существует система коллективной собственности, что для процесса перехода от системы коллективной собственности к системе коммунистической, общенародной собственности период двух пятилеток слишком короток, возможно, потребуется 20 пятилеток».

Итак, раньше для построения «коммунизма» в деревне достаточно было 45 дней, а теперь — не меньше 100 лет (20 пятилеток). «Маятник» сознания Мао снова резко качнулся в другую сторону.

В апреле 1958 г. Мао с большой горячностью говорил: «Нет ничего плохого в том, чтобы стремиться к величию и успеху. Нет также ничего плохого… в том, чтобы немедленно получить вознаграждение за усилия. Надо ковать железо, пока оно горячо. Лучше одним рывком добиться чего то, чем прозябать. Революция должна следовать за революцией…»

Во многих выступлениях того времени Мао повторяет, что главное — это поддерживать на высоком уровне энтузиазм народных масс. «Я был свидетелем потрясающей силы и энергии масс. На таком фундаменте можно решить любую задачу», — восторженно говорил Мао в сентябре 1958 г.

Первые симптомы поражения политики «скачка» и «народных коммун» появились очень быстро. Это позволило противникам экстремистской линии активизировать свои действия. На 6-м пленуме ЦК КПК, который состоялся в Ухане (в ноябре — декабре 1958 г.), была принята пространная резолюция «О некоторых вопросах, касающихся народных коммун». Внешне она, как это принято в КПК, где тщательно заботятся о сохранении «лица», вовсю трубила о победах: «В 1958 г. над бескрайним горизонтом Восточной Азии взошло солнце, солнце новой формы организации общества — народной коммуны…» Но на самом деле уханьская резолюция била отбой и давала сигналы к отступлению. Всем своим содержанием она была направлена против «забегания вперед», подвергая критике людей, которые «переусердствовали, думая, что построение коммунизма — «дело совсем несложное». Резолюция подтверждала постепенность процесса перехода к коммунизму, указывая, в частности, что процесс «насаждения коммун» займет не меньше 15–20 лет.

(Ф. Бурлацкий Мао Цзе-дун и его наследники. М. 1979) Руководство народной коммуны — этого огромного целого, объединявшего в среднем три десятка прежних кооперативов, от 20 до 60 тысяч человек (а некоторые коммуны объединяли даже до 400 тысяч человек), — организовывало и распределяло рабочую силу в централизованном порядке. В тот период каждый китаец был обязан в той или иной мере трудиться у маленьких примитивных домен, выплавлять чугун и сталь. Во время осенних уборочных работ «эра маленьких домен» достигла своей кульминации.

«На юго-западе провинции Хэнань, — писал французский журналист Ж. Видаль (кн. Куда ведет Китай группа Мао Цзе-дуна. М. 1967), — в уезде Ю, у подножия одной горы, мне довелось осмотреть такой «центр производства стали». Из соседних коммун сюда стянули 20 тысяч крестьян, чтобы они добывали руду и по «местному способу» превращали ее в чугун, а затем в сталь. Издалека на сотнях тачек и лошадей доставлялся уголь. Все эти люди и транспортные средства были нужны на полях. В 1959 г. официально объявили, что произведенная таким образом сталь непригодна для промышленного использования. Ее даже не стали учитывать в показателях выполнения плана. Часть металла пошла на изготовление лопат и мотыг, себестоимость которых оказалась непомерно высокой.

На обратном пути из уезда Ю, следуя по провинции Хэнань, я пересек огромные хлопковые поля» Урожай гнил на корню».

Во всем Китае на строительство и эксплуатацию «маленьких домен» было мобилизовано около 60 миллионов человек. Таким образом, сельское хозяйство полностью лишилось этой крайне необходимой ему рабочей силы.

В декабре 1958 г. Центральный Комитет КПК, собравшись в Учане, принял резолюцию «О некоторых вопросах, касающихся народных коммун». Подтвердив положения августовской резолюции, этот документ все же содержал некоторые важные уточнения.

«Основываясь на обильных урожаях, — говорилось в последней резолюции, — многие народные коммуны применяли систему вознаграждения, сочетающую бесплатное снабжение с денежной оплатой… Семьи, для которых вопрос ежедневного пропитания некогда был предметом весьма серьезных забот… отныне могут «есть и ничего не платить». Иными словами, теперь к их услугам самая значительная и надежная общественная помощь».

Увы, эта помощь продолжалась всего несколько месяцев. 1959, 1960 и 1961 годы прошли под знаком тяжелых недородов. В резолюции вновь говорилось о «коммунистических факторах, значение которых по необходимости должно постепенно нарастать. Разумеется, нельзя игнорировать или тем более задерживать этот ход развития и отодвигать коммунизм в какое-то далекое будущее». Однако несколько дальше в резолюции отмечалось:

«В целях поощрения трудового энтузиазма членов коммун, а также более полного удовлетворения совокупности всех их повседневных нужд коммуны должны постепенно увеличивать своим членам заработную плату. Всякая преждевременная попытка отойти от принципа «каждому по труду» и заменить его принципом «от каждого по потребностям», то есть попытка прийти к коммунизму, когда условия для него еще не созрели, является, безусловно, утопической концепцией, которая не может привести к успеху».

В период 1958–1962 годов народные коммуны, хотя и сохранившие свое название, не были полностью реорганизованы. Произошла эволюция, совершенно противоположная той, какую предсказывали в пору их образования.

В 1958 г. народная коммуна и даже более того. Газета «Жэньминь жиабо» ставила в пример коммуну «Чанч-жэнь» (провинция Аньхой), где «все крестьянские дома принадлежат коммуне». В начале осени 1958 г. такая «коммунизация» личного имущества была проведена во многих районах страны.

«Временный устав коммуны «Вэйсин», который приводился в качестве типового образца, предусматривал, что «члены сельскохозяйственных кооперативов, переходящих в коммуны, передают последней все участки земли, находящиеся в их личном пользовании, а также сдают ей в общественную собственность все принадлежащие им средства производства… строительные участки и так далее».

В провинции Хэнань коммуны стали владельцами швейных машин, некогда приобретенных крестьянскими семьями. В районе Баодин (провинции Хэбэй) крестьян обязали сдать в коммуну личные велосипеды.

Тогда крестьян призывали искать и находить свое счастье в «великой семье», то есть в коллективной жизни коммуны, построенной по образцу военных организаций, но отнюдь не в «малой семье», то есть в родном семейном очаге.

В январе 1959 г. печать сообщала о дискуссиях, вызванных подобными представлениями о «семейной жизни». «Жэньминь жиабо» опубликовала 8 января 1959 г. статью «О связи между коллективной жизнью и личной свободой после основания народных коммун».

В ходе дискуссии, состоявшейся в коммуне «Наньван» (провинция Шаньси), «один крестьянин заявил, что народная коммуна принесла с собой коллективную жизнь, но оставила мало места для личной свободы в связи с «военизированной организацией» и так далее. Некоторые люди разделяют это мнение, писала «Жэньминь жиабо».

Тринадцатого января та же газета сообщала о другой дискуссии, происходившей в коммуне «Суньхуа» (тоже в Шаньси):

«Вначале слово взял крестьянин Цзань Се-дун. Он сказал, что сейчас все питаются вместе. Существует ли еще семья? По-моему, моя семья уже не моя семья, а только спальня, потому что каждый день я прихожу домой, только чтобы лечь спать…»

«Жэньминь жиабо» пространно разъяснила, что коллектив, являющийся «великой семьей», разрушал старую семью, где царил феодальный патриархат (это само по себе верно), что после создания народных коммун все стали лучше питаться, лучше одеваться и что через «три года напряженных усилий» и труда, «организованного по военному образцу», народ достигнет известного уровня изобилия и обретет счастье.

Менее чем через год после появления народных коммун поневоле пришлось приступить к исправлению утопической политики «коммунизации». 9 июня 1959 г. газета «Хэбэй жиабо», отвечая одному читателю, писала:

«Велосипеды, которые были источником существования, возвращены их бывшим владельцам. Если эти велосипеды были повреждены или проданы, владельцам выплатили соответствующую компенсацию».

В 1959 г. крестьянам вернули приусадебные участки и предложили вновь выращивать свой домашний скот и птицу. Благодаря этому быстро увеличилось поголовье свиней. В трудные годы (1960–1962) продукция этих приусадебных участков в значительной мере обеспечила снабжение сельских и городских рынков овощами, птицей и мясом (с 1958 г. и до указанного периода эти рынки были закрыты).

Частичное восстановление принципа материальной заинтересованности и оплаты по количеству и качеству выполненных работ стимулировало производительность труда. «Зародыши коммунизма», которые были декретированы в 1958 г., разумеется, исчезли. Но меры, принятые под давлением реальных фактов жизни, сыграли положительную роль, и с 1963 г. стал восстанавливаться объем продукции. Эти меры привели к постепенному восстановлению резко снизившегося жизненного уровня населения городов и деревень.

ЖЕРТВЫ «КУЛЬТУРНОЙ РЕВОЛЮЦИИ»

1 января 1966 г. газеты опубликовали доклад Чжоу Яна 29 ноября 1965 г. на Всекитайском слете молодых непрофессиональных писателей. В докладе Чжоу Ян признал чуть ли не все те обвинения, которые впоследствии привели к осуждению его самого. Он говорил о «попятном течении» в китайской культуре 1961–1962 гг., критиковал принцип изображать «среднего человека» и восхваление «традиции 30-х годов».

«Это наступление буржуазии в области литературы и искусства мы осознали сравнительно поздно и противодействовали ему недостаточно сильно. Как и в случаях с другими движениями борьбы в области литературы и искусства, на этот раз тоже товарищ Мао Цзэ-дун первым забил тревогу… Согласно указаниям ЦК партии и товарища Мао Цзэ-дуна мы разобрались в своих недостатках и ошибках, провели кампанию исправления стиля в литературе и искусстве, осуществили суровую критику разнообразной буржуазной и ревизионистской идеологии в области литературы, искусства и науки…» Далее Чжоу Ян обрушился на интеллигенцию, «получившую буржуазное воспитание».

Обращаясь к молодым непрофессиональным писателям, Чжоу Ян самоуничижался: «Я по сравнению с вами отсталый элемент. Я хочу учиться у вас. Вы с самого начала возвышены партией и идеями Мао Цзэ-дуна, а старые писатели не совсем такие».

Ближайшее будущее показало, что попытка Чжоу Яна уцелеть самому, сохранить свое положение и аппарат в целом, выдав на расправу творческую интеллигенцию, не удалась.

В докладе Чжоу Ян выдвинул новый принцип творческого решения современной темы: «сочетание трех». Он имел в виду партийное руководство, помощь масс и работу автора. Отметим, что для «идей» Мао Цзэ-дуна в этом перечне не было выделено места. Чжоу Ян унижался, отступал, но не капитулировал полностью.

4 июля того же года в газетах были опубликованы материалы с критикой Чжоу Яна, которому не удалось отвести от себя удар. Первым обвинением ему было «злонамеренное извращение истории» — по воле Чжоу Яна в шестом томе сочинений Лу Синя было помещено благоприятное для Чжоу Яна примечание по поводу дискуссии о лозунге «литературы национальной обороны» тридцатилетней давности. За первой статьей последовала широкая проработанная кампания, которая завершилась арестом Чжоу Яна 2 января 1967 г. по обвинению в участии в заговоре.

В статье от 4 июля указана причина, которая, возможно, была одним из подлинных мотивов критики: «Чжоу Ян действовал самовольно… В политическом смысле Чжоу Ян является главным представителем черной линии». Вероятно, относительная самостоятельность Чжоу Яна, проявившаяся в годы «урегулирования», раздражала Мао Цзэ-дуна и его окружение.

Деятельность Чжоу Яна была очернена полностью. Его активная борьба с «правыми элементами» в 1957 г. была квалифицирована как карьеризм; ему были зачтены выступления против гипертрофии «классовой борьбы», высказывания за «всенародную литературу и искусство». Его прямо обвинили в заимствовании советских идей и методов руководства, в «поощрении абсурдных теорий… «писать правду», изображать «среднего человека», «отказаться от решающего значения темы». Статья утверждала, что Чжоу Ян — «глава черного притона», создал вокруг себя «черную банду своих учеников, ветеранов буржуазной литературы, феодалов, национальных предателей, изменников и реакционных авторитетов». Министерство культуры КНР было официально объявлено «орудием диктатуры буржуазии против пролетариата», а творческие союзы стали называть «ревизионистскими организациями типа венгерского клуба «Петефи».

Зимой 1966-67 гг. центральная пресса перешла к публикации хунвейбиновских материалов об осужденных деятелях китайской культуры. Так стали известны обвинения, предъявленные Тянь Заню, Ся Яню, Оуян Шаню, Ша Тину, Чжао Шу-ли, Хуа Цзюнь-у и др. Осужденные очерняются от начала до конца, о них не говорится ни единого доброго слова. Обвинения тоже стандартны: антипартийная, антисоциалистическая деятельность, буржуазная идеология, ревизионизм. За всем этим стояла единственная реальная причина: сопротивление в той или иной форме насаждению культа личности Мао Цзэ-дуна и его политическому курсу.

В июле 1966 г. языком «культурной революции» стала площадная ругань. Печать непрерывно прорабатывала осужденных деятелей культуры, причем наибольшая доля критики досталась так называемым «четырем молодчикам»: Чжоу Яну, Тянь Ханю, Ся Яню и Ян Хань-шэну, которые практически осуществляли руководство творческими союзами в КНР.

Ни возраст, ни положение не могли защитить деятелей культуры от хунвейбиновского произвола. Трагическая участь постигла Лао Шэ. Против него кампании в печати не было, в Пекине постарались замолчать обстоятельства его гибели. В начале сентября на углу небольшой площади перед универмагом по улице Ванфуцзии висело рукописное сообщение одного из хунвейбинов-ских боевых отрядов: «Буржуазный элемент Лао Шэ черным самоубийством доказал свою контрреволюционность».

В настенном листке говорилось, что боевой отряд хунвейбинов прочесывал один из районов столицы: В доме Лао Шэ они испытали «возмущение и революционный гнев». Образ жизни писателя показался им «смесью феодализма и капитализма». В квартире Лао Шэ стены были увешаны картинами мастеров китайской национальной живописи, но среди этого, по выражению хунвейбинов, «феодального мусора» не нашлось места для портрета Мао Цзэ-дуна. В доме была выставлена коллекция китайского фарфора — и «ни одной чашки с изображением красного знамени». Наконец, в доме «до сих пор хранились ядовитые книги на русском зыке». Писатель не проявлял раболепия перед налетчиками, и поэтому с ним решили «бороться в духе культурной революции». Хунвейбины перешли к решительным действиям: порвали коллекцию старинных картин и перебили редкий фарфор.

Лао Шэ произнес речь, которую хунвейбины сочли «контрреволюционной». Лао Шэ сказал, что они сами не ведают, что творят, но когда вырастут, то раскаются. Последнее было воспринято хунвейбинами как неслыханная дерзость. Они предложили писателю сейчас же самому сжечь все книги прямо на полу комнаты. Лао Шэ отказался. Апофеозом враждебности «был его следующий поступок: «ослепленный классовой ненавистью», старый писатель покончил с собой.

Самоубийства в Китае в 1966 г. были частыми и обычными. И все-таки в принципе хунвейбины были против самоубийства, а потому в случае с Лао шэ сообщение о самоубийстве сомнительно. Писатель был в руках целого боевого отряда, и привыкшие к насилию юнцы могли лишить его жизни. Даже из хунвейбиновской листовки ясно, что старый писатель не склонил головы перед штурмовиками «культурной революции».

Репрессии «культурной революции» отличались необыкновенной даже для Китая массовостью и масштабностью, особой свирепостью морального подавления. Практически все слои интеллигенции подпали под их действие. Во всех государственных учреждениях, в системе органов образования — от начальной до высшей школы, в творческих союзах, редакциях и научных учреждениях, в аппарате государственного управления — пострадали практически все, хотя и в разной степени.

Главной целью, которая достигалась жестокими мерами морального унижения, был подрыв репутации интеллигенции и образованности в глазах народа. Необходимо было показать, что прежние знания, прежняя наука и культура — всего лишь «старье», «хлам», а их носители недостойны звания человека. Врагов официально именовали «уродами и чудовищами».

Хунвейбины из Педагогического университета Пекина врывались в квартиры и уничтожали предметы «старой культуры»: книги, картины, фарфор и т. п. — и затем изолировали задержанных от семьи, помещая их в старое складское помещение. Осужденные жили там под предлогом «охраны от гнева масс», дескать, в интересах сохранения их жизни. Их кормили полугнилой капустой, заставляли заниматься физическим трудом, если не тяжелым, то унизительным, непрерывно оплевывали и били. Ежедневно устраивались «выставки», где осужденные стояли с позорными надписями на груди и громким голосом перечисляли свои «преступления», или же их водили по улицам в колпаках, исписывая одежду грязными ругательствами, а лицо замазывая белой краской (грим отрицательных персонажей в китайском театре).

Некоторые по многу часов проводили на помостах перед митингами хунвейбинов, где каждый участник имел возможность выступить с обвинением в их адрес, издеваясь над беспомощными жертвами. Многие люди пожилого возраста, проводя целые дни под жарким солнцем с непокрытой головой, не выносили издевательств и умирали «от болезни», как например, Ли Да — ректор Народного университета Пекина.

Обычной пыткой было заставлять осужденных публично стоять с поднятыми вверх руками в течение долгого времени; когда же они теряли сознание, их подвергали избиениям. Изобретательность и изуверство хунвейбинов, пользовавшихся полной безнаказанностью, не знали границ. Считалось, что гораздо лучше попасть в тюрьму, чем оказаться в руках хунвейбинов, которые месяцами издевались над жертвами.

Долгое время жизнь осужденных в ходе «культурной революции» лиц висела на волоске, но затем было принято решение выслать основную массу их в деревню на «перевоспитание ручным трудом». Наиболее видных партийных активистов направляли в так называемые «школы 7 мая», которые были созданы согласно директиве Мао Цзэ-дуна, датированной 7 мая 1966 г.

Первая волна высылаемых в деревню направлялась туда без указания срока и без надежды на возвращение.

Масштабы этих мероприятий по «перевоспитанию», которые одновременно помогали разгружать китайские города от лишних ртов, были грандиозны: В 1969 г. около 25 миллионов человек, или 15 % городского населения, были отправлены в деревню и тем самым сняты с государственного продовольственного снабжения.

В ходе «великой пролетарской культурной революции» в Китае уничтожались национальные культурные ценности и были отвергнуты национальные традиции. Старая китайская культура — все, что наличествовало до «культурной революции», независимо от классового содержания, — была отвергнута в числе «четырех старых», т. е. вместе со старыми идеями, нравами и обычаями.

Чтобы обосновать уничтожение этого «старого», писателей прошлого объявляли «покойниками». Логика осуждения была прямолинейна: всякий живущий в феодальном или буржуазном обществе тем самым оказывается представителем культуры буржуазного или феодального общества, т. е. культуры старой, вредной и ненужной для будущего.

22 сентября 1966 г. «Жэньминь жибао» поместила подборку материалов, осуждающих бывшего заместителя заведующего отделом пропаганды ЦК КПК Линь Мо-ханя. Прежде Линь Мо-хань неоднократно выступал с руководящими статьями по вопросам теории и литературной политики. Его обвинили в совместной деятельностью с Чжоу Яном, в «клевете на великие идеи Мао Цзэ-дуна», в том, что он выступал против массовых тиражей сочинений Мао Цзэ-дуна, против песен о Мао Цзэ-дуне, против «революционной» литературы, что он «пропагандировал советскую литературу и искусство».

В августе 1967 г. в печати был осужден бывший заведующий отделом пропаганды ЦК КПК Лу Дин-и, которого назвали «владыкой ада». 25 августа «Гуанмин жи-бао», сообщила о «преступлениях Лу Дин-и. Так, о выступлениях Мао Цзэ-дуна в Яньани в 1942 г. он говорил, что это «устные выводы», и добавил: «Могут ли литература и искусство играть столь важную роль? Я не верю, это пустословие».

В 1953 году Лу Дин-и рекомендовал литературно-художественной общественности КНР читать книгу И. Эренбурга «О работе писателя»: «Он хотел, чтобы работники литературы и искусства Китая поступали согласно установленным Эренбургом принципами. За десять с лишним лет Лу Дин-и не удосужился распорядиться, чтобы литературно-художественная общественность изучала «Выступления на совещании работников литературы и искусства в Яньани» и другие лучезарные сочинения председателя Мао, напротив, он возвел в ранг классики черный товар Эренбурга».

Из статьи стало известно, что именно Лу Дин-и в 1962 г. выдвинул в КНР лозунг «общенародной литературы и искусства» и говорил в докладе, который не был тогда опубликован: «Литература и искусство должны просвещать народ все страны, а в народ входят рабочие, крестьяне, интеллигенция, прочие патриотические деятели, вплоть даже до заключенных в тюрьмах». Лу Дин-и отстаивал лозунг «пусть расцветают сто цветов, пусть соперничают сто ученых» и заявил: «Тематика литературы и искусства должна быть необычайно широкой. В произведениях можно выводить не только все в мире сущее или исторически существовавшее, но и то, чего никогда не бывало, например небожителей или говорящих животных и птиц».

Лу Дин-и инкриминировались «ненависть» к «отважной» знаменосце великой культурной революции Цзян Цин» и симпатии ко многим осужденным в КНР литераторам. Он якобы четырежды ходатайствовал об освобождении из заключения Ху Фэна и просил об освобождении Дин Лин.

Критические кампании распространились на все области культурной жизни страны. Кинематография пострадала, пожалуй, даже больше, чем другие виды искусства. Фильмы КНР выпуска прошлых лет были в большинстве своем раскритикованы, их изъяли из прокатного фонда, совершенно прекратилась демонстрация иностранных кинокартин. Выпуск новых фильмов резко упал: с мая по октябрь 1966 г. появился только один новый художественный фильм на военную тему и один сусальный фильм о «процветании» национальных меньшинств в Синьцзяне. Кинематографы стали снимать хунвейбиновские парады, испытания атомного оружия, торжественные приемы у Мао Цзэ-дуна, массовые сборища участников «культурной революции» в присутствии высших руководителей и т. п. Жизнь страны и народа исчезла с китайского экрана.

Та же политика национальной изоляции и шовинистической исключительности проводилась и в театре и в музыке.

Еще совсем недавно старая пекинская опера мирно сосуществовала с классическим мировым наследием — на театральных сценах с неизменным успехом ставились «Евгений Онегин», «Бахчисарайский фонтан», «Травиат», а симфонические оркестры регулярно исполняли произведения Чайковского и Рахманинова, Бетховена и Баха.

Но вот уже итальянская газета публикует интервью с одной из китайских актрис, которая заявляет: «Балет — это западная форма искусства, но мы можем принять его, если он становиться инструментов революции. Только не должно повторяться то что было в прошлом, когда ставили «Лебединое озеро» и публика скучала. Мы, актеры, должны коренным образом переделать нашу идеологию, читая произведения председателя Мао».

Впрочем, такая трактовка не случайна. Ведущие художественные ансамбли Китая переданы армии. Ими сейчас занимается Цзян Цин — жена Мао Цзэ-дуна, проводившая в свое время реформу пекинской оперы. Эта форма, как известно, явилась фактическим запретом любимого китайским народом театрального жанра. Древний мир символических масок, мелких шажков по мосткам, подвешенным над рекой, блистательных хореографических представлений в декорациях традиционного Китая — все это полностью отвергается.

В так называемой «новой опере» уже в прологе актеры в солдатской форме то выступают вперед, что отодвигаются в глубь сцены и повторяют: «Учите наизусть произведения председателя Мао». По ходу представления в качестве комментария к действию в кульминационные моменты за кулисами раздается голос, читающий изречения Мао.

На гигантской панораме, каждая фигура которой в 10 раз больше человеческой, есть сцена «суда» в Хуашан-ской коммуне провинции Гуандун. Человек поставлен коленями на битый Кирпич, на шее табличка: «ревизионист», под дулом винтовки он читает разложенные перед ним труды Мао Цзэ-дуна. Подобные скульптурные группы и картины можно было встретить на фронтонах домов и площадях многих городов Китая.

Уже накануне «культурной революции» в декабре 1965 г., была осуждена пользовавшаяся успехом у китайского зрителя постановка опера «Травиата». Когда летом 1966 г. была поднята молодежь на «борьбу со старым», то борьба повелась прямолинейно: насилием. Студенты консерватории с энтузиазмом выбрасывали из окон классов рояли и пианино: они поверили, что фортепьяно — «буржуазный инструмент» и его следует уничтожить. За «иностранное происхождение» ломали скрипки. В магазинах грампластинок полы покрылись толстым слоем битого шеллака: кроме записей песен о Мао Цзэ-дуне, все было уничтожено.

Творческий союз работников музыкальной культуры был разогнан. Директор Центральной консерватории в Пекине Ма Сы-цун вместе с семьей подвергся издевательствам и был вынужден бежать за границу. Председателя союза Люй Цзи схватили в Шанхае. Его позорили перед толпой на стадионе и подвергли побоям. Несколько недель подряд издевались над композитором и директором Шанхайской консерватории Хэ Лу-тином.

В одном из номеров газеты «Цзэфан жибао» была помещена статья, посвященная крупнейшему китайскому композитору, еще недавно занимавшему пост директора Шанхайской консерватории.

«Антипартийный и антисоциалистический элемент Хэ Лу-тин долгое время занимал руководящий пост в области музыкального творчества, взыграл много антипартийных и антисоциалистических черных песен. Сейчас мы должны окончательно сорвать с него маску, окончательно разоблачить все его происки».

Далее идет анализ одной из его последних хоровых песен — «Ночь над рекой Синьцзян»: «Под ширмой воспевания социалистического строительства Хэ Лу-тин злобно распространял отраву. Во-первых, он написал мотив этой песни бессильным и вялым, он даже употребил размер «шесть восьмых», наподобие колыбельных песен и танцевальной музыки европейской буржуазии ХVIII-ХIХ веков. Во-вторых, он сделал пометку «с тонким чувством».

В чем крылось его намерение? Разве еще не ясно, что он тем самым пытался представить боевой пафос нашего рабочего класса как стремление к покою и праздности! Разве он хотел через эту песню воспевать героев, нашего рабочего класса, занятых строительством гидроэлектростанций, их революционный энтузиазм, выражающийся в духе опоры на собственные силы? Нет, вовсе не так! Он искажал героический образ нашего рабочего класса, он разнузданно выступал против нашего большого скачка!

Но еще более преступно то, что во всей песне с начала до конца Хэ Лу-тин использовал гармонию, употребляемую на Западе для церковной музыки. Что он хотел, кроме того, как осквернить революционный дух нашего большого скачка? Это ли не яркое свидетельство того, что Хэ Лун-тин питал лютую ненависть к генеральной линии и большому скачку».

Свой «музыкальный анализ» газета завершает тем, что обвиняет Хэ Лу-тина в стремлении «при помощи своих черных вредительских песен расчистить дорогу для реставрации капитализма».

Поэта Хэ Цзин-чжи не спасло то, что он написал слова для массовой песни о Лэй Фэне: его обвинили в лицемерии…

С разгоном творческого союза прекратили существовать журнал «Чжунго иньюэ» и другие музыкальные издания. Всех, кто выучился играть на фортепьяно, ждала принудительная высылка в деревню на физическую работу, причем предварительно брали подписку об отказе когда — либо прикасаться к «буржуазному инструменту».

В годы «культурной революции» китайское радио непрестанно передавало мелодию песен о Мао Цзэ-дуне «Алеет восток». Толпы хунвейбинов распевали на улицах «В открытом море полагайся на кормчего, Мао Цзэдун подобен солнцу…» Гимн КНР не исполнялся, концертов не было совсем. Постепенно стали появляться новые массовые песни, которые сочинялись боевыми группами хунвейбинов в погромном стиле:

(Судьбы культуры КНР. М. 1978)

ВОЙНА, ПОХОЖАЯ НА КОШМАР

В 1976 г. в Хане вторым изданием вышла книга известных государственных деятелей Вьетнама Фам Ван Батя и Нгуен Тхань Виня под названием «Агрессивные неоколониалистические преступления империалистов США во Вьетнаме». Ниже дается сокращенное изложение этой книги.

«Война, которую вели Соединенные Штаты почти четверть века против вьетнамского народа, вспыхнула не случайно, как неожиданно налетевший тайфун, разразившийся средь бела дня, а явилась реализацией заранее и всесторонне подготовленного плана. Этим планом предусматривалось превратить Вьетнам, прежде всего его южную часть, в колонию нового типа и военную базу американцев, которая стала бы частью общей системы военных баз США на Дальнем Востоке.

Идею о важности Вьетнама для интересов США ясно выразил в газете «Санди глоб» 28 февраля 1965 г. бывший посол США в Сайгоне Кэбот Лодж: «В чьих руках будет влияние во Вьетнаме, тот будет держать в своих руках и будущее Филиппин и Тайваня на Востоке; Таиланда и Бирмы, очень богатых рисом, — на Западе; Малайзии и Индонезии, очень богатых каучуком и другими минеральными ресурсами, на Юге…»

8 мая 1950 г. США приняли решение оказать военную и экономическую помощь Франции в Индокитае в размере около 10 млн. долларов. Это был первый шаг. Затем последовали новые решения правительства США о предоставлении военно-экономической помощи Франции. С одной стороны, США толкали французских колонизаторов на продолжение войны, а с другой — постепенно вытесняли их из Индокитая, намереваясь собственными силами продолжать войну. Они стремились всячески ограничить роль Франции, пытались превратить правительство императора Бао Дая в свою марионетку путем подписания с ним ряда соглашений. На завершающем этапе войны французских колонизаторов во Вьетнаме (1953–1954 гг.) американская помощь составляла более 80 процентов всех французских военных расходов.

Подписание Женевских соглашений в 1954 г. ознаменовало победу вьетнамского народа над французскими колонизаторами и крупное поражение американской политики в отношении Вьетнама.

Особенностью американской политики во Вьетнаме в тот период было то, что США использовали сайгонский марионеточный режим и его вооруженные силы для подавления борьбы южновьетнамского населения. Сай-гонская армия и полиция развернули жестокий террор против патриотов, выступавших за строгое соблюдение Женевских соглашений, за воссоединение страны. Проводилась кампания «по уничтожению коммунистов», включавшая крупномасштабные карательные операции, массовые аресты, жестокие пытки и истязания патриотов, в том числе женщин и детей, вплоть до бомбардировок с американских самолетов даже напалмовыми бомбами освобожденных районов, разрушение деревень, уничтожение имущества крестьян.

Только в западных провинциях Южного Вьетнама в результате карательных операций «по уничтожению коммунистов» в период с начала 1959 г. до конца 1960 г. американцами и марионеточными вооруженными силами, по неполным данным, было убито 3848 человек, искалечено 5622, арестовано 16 539, заключено в концлагеря 24 000 человек, разрушено 10 тыс. домов, убито или украдено 20 тыс. буйволов.

В ходе карательных операций десятки тысяч патриотов вместе с семьями были согнаны в «зоны процветания» и другие подобные поселения, которые в действительности представляли собой концентрационные лагеря, откуда жители не имели права уезжать и где они подвергались всяческим притеснениям и унижениям. В целом за указанный период, по неполным данным, американско-сайгонский режим подверг пыткам 527 тыс. человек, число заключенных в тюрьмы (многие из них убиты) составило 77,5 тыс.

Южновьетнамское население поднимается на борьбу в защиту своего права на жизнь. Восстания, ставшие мощным ответом на преступления американо-дьемовской клики в 1955–1960 гг., вспыхивали то в одной провинции, то в другой.

Потерпевшая поражение стратегия была заменена другой. Основной формой ее были крупномасштабные карательные операции с использованием танков, самолетов, крупнокалиберной артиллерии, боевых кораблей. В 1962 г. было проведено 27 тыс. таких операций, а в 1963 г. — 37 тыс. Чтобы запугать народ и тем самым вынудить его уходить в «стратегические деревни», американцы подвергли ожесточенным бомбардировкам с применением напалмовых и фосфорных бомб крупные населенные пункты — города и деревни. Одним из многих серьезных преступлений США во Вьетнаме является то, что в эти годы они начали применять в широких масштабах ядохимикаты, то есть, по существу, развернули химическую войну против южновьетнамского населения. Только за период с августа 1961 г. по май 1964 г. американцы, по неполным данным, опрыскали ядохимикатами и погубили 330 тыс. гектаров риса и других продовольственных культур, отравили более 20 тыс. человек, 118 из них умерло.

По плану Стейли-Тэйлора предполагалось построить 16322 «стратегические деревни» и согнать в них до 10 млн. человек, чтобы «вырвать корни партизанской войны».

Вскоре наступил очередной этап в политике США в отношении Вьетнама — этап осуществления доктрины президента Р. Никсона и «вьетнамизации» войны. Этот этап продолжался с 1969 по 1973 г.

Суть «вьетнамизации» войны состояла в том, чтобы заставить вьетнамцев воевать против вьетнамцев американским оружием, за американские деньги, а вооруженные силы США постепенно вывести из войны. В более широком смысле эта доктрина была направлена на то, чтобы заставить азиатов воевать против азиатов представляя войну во Вьетнаме как «гражданскую войну».

Одной из важнейших составных частей этой стратегии было «умиротворение» южновьетнамской деревни.

Широкое наступление народных вооруженных сил и массовые восстания во многих районах Южного Вьетнама в марте-апреле 1972 г., в ходе которых были разгромлены основные силы марионеточной армии — становой хребет стратегии «вьетнамизации» войны и сорваны планы «умиротворения».

Потерпев очередное поражение, Никсон вынужден был 27 января 1973 г. подписать Парижское соглашение о прекращении войны и восстановлении мира признавали национальную целостность Вьетнама, перед всем миром обещали не вмешиваться в его внутренние дела, обещали в короткий срок вывести все свои войска и военный персонал из Южного Вьетнама (что было выполнено в марте 1973 г.) Впервые США официально признавали свою ответственность за причиненный двадцатилетней войной ущерб и заявили о своей готовности «внести вклад в залечивание ран войны и в послевоенное строительство ДРВ и всего Индокитая» (ст. 21 Соглашения).

В годы агрессии против Вьетнама США совершили массу преступлений в отношении вьетнамского народа. Одним из них является геноцид, который международным правом рассматривается как тягчайшее преступление против человечества. США стремились уничтожить не только вьетнамский народ, но и окружающую его природную среду. Всему миру известно высказывание американского генерала, заявившего, что массовые бомбардировки нужны, чтобы «загнать Вьетнам в каменный век». Не зря американские солдаты соревновались между собой, кто больше убьет-вьетнамцев, рассматривая их, независимо от пола и возраста, как своего потенциального врага. У них была даже своя «поговорка», широко распространенная в американских войсках, — «лишь тот вьетнамец хорош, который мертв».

О зверствах американских солдат, не желавших рассматривать вьетнамцев как равных себе людей и не считавших их убийство за преступление, писал и известный американский журналист Ричард Хаммер. США, по сути, вели во Вьетнаме тотальную войну, в которой не было ни фронта, ни тыла не различали ни гражданских, ни военных лиц, не ставили никаких ограничений на применение средств уничтожения людей и окружающей природной среды.

Наряду с систематическими бомбардировками американские войска и их сайгонские марионетки в ходе карательных операций и в тюрьмах подвергли самым жестоким и унизительным пыткам арестованных и заключенных — мужчин и женщин. Истязания, расстрелы, массовые убийства, отравления — вот удел заключенных южновьетнамских тюрем, где царили ужасающие антисанитария и бесчеловечный режим, а также жителей «стратегических деревень», «зон процветания» и тому подобных концентрационных лагерей.

Мир никогда не забудет преступления в концлагере Фулой, где 1 декабря 1958 г. в результате отравления пищей умерло более 1 тыс. человек; преступления в тюрьме Киенфонг, где 20 июня 1960 г. тюремщики вывели на берег реки Меконг 52 заключенных, отрубили им головы и обезглавленные трупы сбросили в реку; преступление в тюрьме Тэйнинь, где 19 июня 1969 г. гранатами было убито 100 заключенных, и множество других еще более страшных преступлений.

И, наконец, химическая война, которую США начали в 1961 г. Только за восемь лет (1961–1969 гг.), по американским данным, на Южный Вьетнам было сброшено более 100 млн. английских фунтов ядохимикатов (1 англ, фунт = 453 грамма), то есть в среднем на каждого южновьетнамского жителя по 6 фунтов. А в 1974 г. Академия наук США информировала конгресс, что США сбросили на Южный Вьетнам 75 млн. литров ядохимикатов. В результате опрыскивания ядохимикатами пострадало 13 тыс. кв. км., или 43 процента, обрабатываемых площадей Южного Вьетнама. От этих химикатов пострадало около 1,3 млн. человек, погибли десятки тысяч голов домашнего скота, миллионы голов домашней птицы. Нанесен огромный ущерб лесам площадью 25 тыс. кв. км., или 44 процента от общей площади южновьетнамских лесов. Широкое применение ядохимикатов и газов, на что не решились даже гитлеровцы, является примером самого жестокого геноцида».

Доктор Эрих Вульф, проработавший два года в университете крупного южновьетнамского города Хюэ, по возвращении оттуда сделал следующее заявление для печати: «Прежде всего меня поразил дикий террор… В психиатрическое отделение медицинского факультета в Хюэ мне регулярно приводили политических заключенных, которых длительное одиночное заключение привело на грань сумасшествия. Я обратил внимание, что все заключенные без исключения подвергались избиению и пыткам».

По словам французского журнала «Экспресс» (номер от 7 августа 1966 г.), для интервентов, бесчинствующих в Южном Вьетнаме, «противник считается мертвым тогда, когда по его трупу пройдет какой-нибудь солдат, а раненым считается тот, кто на протяжении 300 метров оставит после себя кровавый след, когда его протащат по земле».

Американские бандиты, как правило, добивают раненых на поле боя. «В одном месте, — сообщал корреспондент агентства Рейтер 18 ноября 1965 г. после сражения в долине Ядранг, — американцы нашли трех раненых. Один лежал под деревом и улыбался. «Ты больше не будешь улыбаться, — сказал американский солдат и всадил в него несколько пуль. Двое других разделили ту же участь».

«Я знаю о случае, когда двух пленных вьетконговцев со связанными руками и ногами американцы перевозили на вертолете. Пленные думали, что их отправят в лагерь для военнопленных. Но нет. Перед самым прибытием на базу эти два человека были выброшены из вертолета и разбились насмерть…» (из заявления канадского офицера Джона Поуэла, работавшего с июня 1964 г. по июнь 1965 г. в Международной комиссии по контролю и наблюдению во Вьетнаме).

Пытки пленных и «подозрительных лиц» сайгонскими и американскими солдатами и офицерами — это общеизвестный факт.

«Каждый, кто пробыл достаточно много времени в сражающихся частях сайгонских войск, — пишет Уильям Туохи, корреспондент журнала «Ньюсуик», — видел, как пленных опускают головой в воду, как к горлу приставляют острие штыка. В некоторых случаях жертвам загоняют под ногти бамбуковые щепки или присоединяют провода полевого телефона к рукам и соскам груди» («Нью-Йорк таймc мэгэзин», 28 ноября 1965 г.).

Дональд Уайз, главный заграничный корреспондент лондонской газеты «Санди миррор», писал, что американские офицеры закрывают глаза на такие пытки или руководят ими.

Вот некоторые широко распространенные виды пыток, о которых рассказал Уайз: «Людей сначала опускают головой в баки с водой и затем полосуют их ножами, их бьют по вискам шелковыми носками, набитыми песком, присоединяют людей к проводам электрогенераторов» (Санди миррор», 4 апреля 1965 г.).'

Многие американские корреспонденты были очевидцами пыток. Беверли Дип, сайногский корреспондент газеты «Нью-Йорк геральд трибюн», писала 25 апреля 1965 г.

«Одна из самых гнусных пыток, применяемых в Южном Вьетнаме, состоит в «поджаривании» электрическим током, как называл эту пытку один американский советник. Ваш корреспондент присутствовал однажды при применении этой пытки. К большим пальцам рук пленного партизана присоединяли по проводу. К противоположным концам проводов был подключен полевой электрогенератор. Запустили двигатель, машина дала ток, который обжег пальцы пленного и вызвал у него шок».

Применяются также еще более изуверские методы. Беверли Дип пишет: «Другой метод, обычно преследующий цель заставить пленных говорить, заключается в том, что одному из них на глазах остальных вырываются ногти, отрезают пальцы, уши и половые органы. Иногда стену помещения сайгонских войск украшает связка ушей. В одном американском учреждении сохраняется заспиртованное ухо вьетконговца».

Пытка электрическим током применяется во Вьетнаме повсюду, даже на поле боя. Небольшой американский полевой генератор, используемый для питания переносной радиостанции, часто «приспосабливается «для пыток и цениться за его высокую мобильность. Он вырабатывает ток, напряжение которого достаточно, чтобы вызвать сильный, а иногда и смертельный удар.

Вот что пишет Малькольм Браун, корреспондент Ассо-шиэйтед Пресс в своей книге «Новое лицо войны»:

«При допросе по методу «динг-а-линг «электроды генератора присоединяют к вискам или другим частям тела. Когда пытают пленных женщин, электроды присоединяют к соскам. Результаты ужасающие, боль нестерпимая…»

В той же книге Браун пишет: «Многие корреспонденты и американские военные советники видели конечности рук, отрубленных у военнопленных с помощью мачете. Иногда военнопленных кастрируют или ослепляют. В ряде случаев вьетнамцев, которых подозревали в том, что они партизаны, привязывали к транспортеру и волокли по рисовому полю. Это самая мучительная смерть». Пытка редко используется для получения чисто военных разведывательных сведений — чтобы узнать диспозицию вражеских войск или место намеченной засады; она стала самоцелью, средством терроризирования населения и даже просто развлечением озверевших американских и сайгонских солдат.

«Многие солдаты, — пишет Малькольм Браун, — испытывают удовольствие, избивая вьетконговских пленных. Допрашиваемые так часто умирают на допросе, что получение разведсведений кажется делом второстепенным…»

В начале 1968 г. французский журнал «Нувель обсер-ватер» опубликовал показания бывшего американского военнослужащего Петера Мартинсена.

«Полевой телефон». Через несколько дней после того, как мы обосновались в лагере, мне доверили пленного. Я абсолютно ничего не знал о нем и начал допрашивать его спокойно. Он мне говорил и повторял, что он не вьетконговец и что он не знает, где находятся солдаты Вьетконга.

Что касается первого пункта, то я не знал, лжет ли он. Что касается второго пункта, то я был уверен: он знает, где солдаты Вьетконга. Тогда я начал его бить, давал ему пощечины и бил кулаком, но это ничего не дало.

И вот, как это часто бывает в таких случаях, меня заменил другой специалист по допросам, лейтенант. Он действовал как и я: сначала ставил вопросы, потом бил. Поскольку и он ничего не добился, лейтенант подверг этого военнопленного пытке (электрическим током), именуемой «полевой телефон». Сначала он поставил электроды на руки пленного, потом он их прикладывал к его половым органам…

В другой раз, во время операции «Сайдер-фоллс», был взят в плен капитан… Мне поручили его допрашивать, и мои начальники говорили и повторяли, что им нужно получить сведения, и притом немедленно. Пока ставил вопросы, мой командир взвода пытал вьетнамца «полевым телефоном». Капитан все же ничего не сказал, и меня заменил лейтенант. Поскольку вьетнамец по-прежнему ничего не говорил, лейтенант разъярился и начал забивать ему под ногти бамбуковые щепочки.

Командир нашей части упрекнул его за это: пытка с применением бамбуковых щепочек оставляет следы, тогда как электричество никаких следов не оставляет. У нас же допускалось делать с пленными все, что мы пожелаем, только при условии, что на их телах не останется следов. Я лично не убивал пленных, но многие другие специалисты по допросам убивали…

«Деревянный молоток»… Всех жителей собрали и подвергли сортировке. Из одной ямы вытащили человека с оружием. Я узнал таким образом, что он вьетконго-вец. Но мне предстояло еще установить, какое у него звание. Я начал его допрашивать. Тем временем мой переводчик бил его деревянным молоточком по коленным чашечкам и по лопаткам. Он ничего не говорил.

Поскольку при допросе присутствовали мои офицеры, я разнервничался и испытал другое средство. Я приставил мой пистолет к затылку пленного и заставил его рыть себе могилу, отсчитывая громким голосом по-вьетнамски, сколько секунд ему осталось жить. Так же по-вьетнамски я объяснял ему, как он сейчас умрет. Пока он рыл свою могилу, мой переводчик продолжал его бить.

Пытка электричеством была абсолютно повседневной практикой. К концу моего срока службы ее стали применять немного реже, но при каждом допросе военнопленного избивали. Один специалист по допросам мне сказал: «У меня болит кулак: слишком долго пришлось бить по морде этого типа…»

Это ложь — утверждать, что пытками занимаются только сайгонские солдаты. Лично я ни разу не видел, чтобы им поручали допрос военнопленного. Я не знаю, как они этим занимаются, но у меня есть все основания считать, что они делают те же вещи, что и мы, с той разницей, что им безразлично — остаются на допрашиваемых следы или нет».

В тюремных камерах Южного Вьетнама с женщинами обращаются так же зверски, как и с мужчинами. Австралийский журнал Уилфред Бэрчетт писал в газете «Нейшнл гардиан»:

«Так же как арест кого угодно вообще здесь означает немедленную пытку, так и арест любой женщины в возрасте от 15 до 50 лет означает, что она будет изнасилована, а ее детородные органы искалечены пытками («чтобы не могла плодить вьетконговцев», — говорят истязатели)».

Бэрчетт взял интервью у одной их жертв дикого произвола, двадцатилетней Чан Тхи Ням из деревни Дьенхонг. Девушка показала Бэрчетту правое плечо. «Мне стало дурно, — пишет он. — Кожу покрывали небольшие, сморщенные как цветная капуста, ямки — там, где мясо было вырвано раскаленными щипцами. На предплечье было с полдесятка шрамов от ожогов…»

ТРАГЕДИЯ СОНГМИ

На американской тактической карте масштабом 1:100 000, изданной в 1967 г., рядом с кружком, отмеченным красным карандашом, имеется надпись: «Район действия 2-й бригады корейской морской пехоты с I-1967 по 31-12-1967. Передан в распоряжение тактической группы Баркера с 1-1-1968 г.». Другой кружок, поменьше, охватывает деревню Сонгми. Именно здесь, на маленьком клочке земли, ранним мартовским утром 1968 г. и было совершено преступление.

Тактическая группа Баркера, непосредственно учинившая бойню в Сонгми 16 марта 1968 г., входила в состав 11-й бригады 23-й дивизии армии США (дивизия «Амерткэн»). Эта бригада была в спешном порядке сформирована на Гавайях и в декабре 1967 г. переброшена во Вьетнам.

Тактическая группа Баркера была сформирована непосредственно с целью заменить южнокорейские подразделения в районе северо-востока провинции Куангнгай. Не успев прибыть на место, группа сразу же приступила к проведению карательных акций.

Из показаний отдельных американских солдат во время процесса над лейтенантом Колли: «Во время одной из акций мы увидели женщину с коромыслом на плечах. На окрик остановиться она продолжала двигаться. Раздались выстрелы, женщина упала. Подойдя ближе, мы увидели, что она с обычными покупками возвращалась с рынка».

Другое свидетельство: «Мы вступили в деревню. Я увидел в поле мужчину. Схватил его и отвел к лейтенанту Колли. Вдруг услышал чей-то голос: «Посмотрим, умеет он держаться на воде или нет». Его бросили в колодец. Услышав крики, я обернулся и увидел, как Колли разряжает обойму в колодец. Посмотрев вниз, я вместо воды увидел лишь кровь».

Еще один солдат из той же группы в письме своим родителям писал: «По пути на базу мы увидели женщину, работающую на рисовом поле. Меня заставили выстрелить в нее, и она упала, раненная. Затем они заставили меня добить ее насмерть. Они расстреливали также всех детей, которые им встречались на пути. Они играли в охоту на дичь. Это преступление, и я ничего не мог сделать, чтобы помешать ему».

Подобные преступления совершались ежедневно. Солдаты из тактической группы Баркера, следуя указаниям начальства — генерала Кэстморленда, рассматривали этот район как «зону свободного огня», между собой называя ее «землей краснокожих», то есть любое движущееся тело здесь являлось объектом прицельного огня. Здесь они могли убивать, жечь, разрушать по собственному усмотрению, без видимой на то причины, зачастую лишь для пристрелки оружия.

Именно полковник Хендерсон, командир 11-й бригады, и подполковник Баркер разработали эту акцию. «Найти и уничтожить» — такова была ее цель. На судебном процессе Колли показал, что получил следующий конкретный приказ: «Окружить, стремительно атаковать противника и уничтожить его полностью». Подполковник Баркер конкретизировал понятие «противник»: «Каждый в Пинквиле считается противником и будет уничтожен… Нельзя допустить, чтобы кто-либо выжил после того, как там пройдем мы».

Врагом был каждый вьетнамец — и стар и млад. Понятие «гражданское население» не признавалось. Все были «вьетконговцами», которых надо убивать.

Среди американских солдат бытовала поощряемая командованием так называемая игра «в копилку мертвых вьетконговцев». Шли целые соревнования по убийству людей. Больше убьешь. — значит, больше «трофеев», значит — повышение, награды.

Сам Колли признавал впоследствии: «Во Вьетнаме вошло в практику, что если ты не даешь постоянный отчет о количестве убитых вьетнамцев, то начальство начинает обращать на тебя внимание и относиться с прохладцей. Одно дивизионное начальство поощряет свои подразделения убивать как можно больше вьетнамцев, с тем чтобы обскакать по количеству убитых другие дивизии. Следовательно, подразделения упорно соревнуются друг с другом в игре «в копилку». Колли также признавал, что после акции в Сонгми, несмотря на сотни мирных вьетнамских граждан, уничтоженных им и его подразделением, ему ни разу не было предъявлено никаких претензий, нареканий или же напоминаний об этом. Наоборот, вскоре после этой чудовищной резни он был награжден медалью «Пурпурное сердце» и получил чин лейтенанта.

В тот же день, 16 марта 1968 г., после обеда, когда солдаты смывали на морском побережье копоть, пот и кровь, офицер разведки уже готовил телеграмму начальству. В ней говорилось: «Рейнджеры армии США из 11-й бригады дивизии «Америкой» при поддержке артиллерии и вертолетов рано утром 16 марта 1968 г. начали наступательную операцию на деревню Сонгми. Бой продолжался до второй половины дня. В результате убито 128 человек противника, 13 подозрительных взято в плен, захвачено 3 единицы стрелкового оружия».

А как же отнеслось к расправе в Сонгми марионеточное правительство Нгуен Ван Тхиеу? Ведь здесь было совершено преступление против их же соотечественников, людей той же крови, что и они? На все вопросы, касающиеся этой акции, у него был уже заранее подготовлен ответ: «Любые сведения о репрессиях являются пропагандой Вьетконга».

С другой стороны, в стане самой марионеточной администрации появились первые признаки, косвенно признававшие это преступное злодеяние. В своем докладе от 30 апреля 1968 г. губернатор провинции Куангнгай писал, что «провинциальные власти не вправе комментировать действия армии США в этой операции». Нгуен Ван Тхиеу, несмотря на верноподданнические чувства к своим хозяевам, вынужден был осторожно сказать: «Некоторое количество деревенского населения погибло от артиллерийского огня… Это всего лишь обычная военная операция… Любые обвинения американских солдат в массовых убийствах являются полностью ошибочными…»

БОМБЫ, БОМБЫ, БОМБЫ…

Кхам Тхиен — старинная улица, расположенная в центре Ханоя, история которой. восходит к династии Ли, правившей более десяти веков назад.

Налет происходил в 10.30 вечера 26 декабря 1972 г., то есть в ночь после рождества.

В эту ночь было приказано подразделению стратегической авиации США нанести удар стальным кулаком бомбардировщиков Б-52 по району Кхам Тхиен и смести его с лица земли. Американские «летающие крепости» с большой высоты методично сбросили громадное количество бомб, обладающих колоссальной разрушительной силой, превосходящей все виды когда-либо использованных бомб, кроме атомных.

Нападение было в высшей степени варварским. Тридцать вылетов бомбардировщиков Б-52 были осуществлены глубокой ночью, когда люди были дома. На небольшой густонаселенный район Кхам Тхиен тысячи фугасных и вакуумных бомб весом от 250 до 2000 фунтов обрушились плотным дождем, вызывая цепную реакцию, разрушая дома (включая и железобетонные корпуса), вырывая деревья и срывая крыши.

Налет длился до рассвета. Многие районы города и его пригороды были разрушены одновременно, что вызвало очень большие жертвы среди населения и помешало осуществлению спасательных работ, извлечению из-под обломков домов жертв бомбардировки и эвакуации раненых…

Район, подвергавшийся бомбардировке, — 1200 метров в длину и 300–400 метров в ширину — проходил через улицу Кхам Тхиен от ее пересечения с проспектом Нам Бо до улицы Ханг Бот. В одно мгновение густонаселенная и оживленная улица была превращена в развалины: дома полностью снесены, двухэтажные железобетонные дома рухнули на землю, вытянув скелеты стальных балок. Повсюду кучи цементных обломков и кирпичей, смешанных с искореженной стальной арматурой железобетонных конструкций, разбитая вдребезги мебель, одежда, постельное белье и противомоскитные сетки, детские колыбельки, златокудрые куклы, пропитанные кровью клочья детских и женских рубашек. Повсюду валялись изорванные книги. Дороги были завалены, деревья и столбы электропередач лежали сломанные, опутанные проводами, как локонами волос. Неуклюже застыли обгорелые каркасы машин.

Обширная зона была превращена в безжизненную пустыню. 534 дома были уничтожены дотла, 1200 других были серьезно повреждены. Все 18 кварталов были варварски разрушены. 45-й, 46 и 47-й кварталы были сровнены с землей. Тысячи семей были лишены крова.

Сорокаметровый участок Конг Чанга (Белый канализационный коллектор) Кхам Тхиена — общественной системы для отвода излишков воды и нечистот из района тоже был разрушен тоннами бомб. Осколки кирпичей и черепицы от разрушенных домов завалили канал, что привело к скапливанию жидких нечистот, которые стали заливать улицу.

Нгуен Тхи Ман, проживавшая в доме номер 320 по Кхам Тхиен, оставшаяся в живых после бомбардировки, рассказала следующее: «Из подземного убежища я видела падающие бомбы, которые разрывались с ужасным грохотом. Места взрывов озарялись яркими вспышками, опаляя невыносимым жаром весь район, повергая дома, деревья и превращая все в щебень и щепки. Взрывная волна подхватила все это, перемещала со столбами дыма, подняла вверх. Я была ранена и лежала без сознания.

Когда я пришла в себя, я увидела, что лежу на носилках. Я огляделась вокруг: земля была усеяна телами людей, извлеченных из-под обломков, телами моих соседей, убитых американскими бомбами. Над ними, проливая горькие слезы, стояли их родственники. Я увидела детей, внезапно лишившихся своих родителей. Они стояли растерянные, как цыплята, застигнутые ненастьем. А как много детишек в возрасте от трех до семи лет лежали бездыханные около воронок от бомб! Я увидела также раненых, истекающих кровью малышей, изуродованных или обожженных. Невозможно было сдержать слезы, глядя на все это».

Как много судеб были внезапно оборваны, как много дел осталось незавершенными!

Вернувшись домой после второй смены, Нгуен Тхи Ли-єн готовила к отправке в эвакуацию маленькую Ха, когда завыли сирены.

Тетушка Лиен прислонила свой велосипед к дереву напротив дома и отвела свою дочку в погреб тетушки Хай. Затем она направилась в другое убежище. В это время воздух наполнился душераздирающим свистом, и земля начала содрогаться. Вокруг летали обломки кирпичей и камней. Она выглянула из своего убежища и увидела, что ее дом рушится. Погреб, где пряталась ее маленькая Ха, был засыпан. Тетушка Хай была убита взрывной волной и выброшена из убежища.

Заваленная внутри убежища, маленькая Ха кричала: «Мама! Спаси меня! Забери меня отсюда! Мама!» Лиен отчаянно отбрасывала один камень за другим, ее руки кровоточили, но все было тщетно. Соседи и, спасательная команда бросились ей на помощь, но было уже слишком поздно. Когда проход в убежище был расчищен, Ха уже умерла. Лиен, рыдая, взяла своего ребенка на руки…

Ни один из участвовавших в извлечении из-под обломков жертв бомбардировки в переулке Тоан Тханг в тот день не мог забыть двух братьев: 13-летнего Хоанг Минь Кыонга и 10-летнего Хоанг Нгиа Хая, оказавшихся в разрушенном убежище. Освобождая завалы, в подземелье подавали кислород и давали детям воду. Кыонг взял бутылку, но не стал пить сам, а протянул ее своему младшему брату, не зная еще, что тот уже умер.

После налета бомбардировщиков Б-52 на Кхаим Тхиен, совершенного 26 декабря 1972 г., не могли найти даже следов многих убитых, а найденные тела были изуродованы до неузнаваемости. У раненых, как правило, все тело было покрыто кровоподтеками, повреждены внутренние органы, что трудно поддается лечению.

Соотношение между числом убитых и раненых после налета Б-52 носит характер геноцида и нарушает основополагающие принципы международного права о ведении военных действий, трактующие различие между военными и гражданскими целями.

ОБЛАКА СМЕРТИ

«Никогда еще в истории человечества ни одно государство не вело войну с окружающей средой другого государства, а Соединенные Штаты приступили к этому беспрецедентному экологическому эксперименту без надлежащего исследования того, будут ли применяемые химические вещества приводить к опасным последствиям для людей и всех форм существования растительности и животных… Это государство (США), по всей видимости, установило экологический взрыватель замедленного действия во Вьетнаме, который будет влиять на всю жизненную цепь, широко разрушая формы существования растительности, животных и подводного мира, которые никогда не могут быть восстановлены, а также причиняя людям, проживающим там, такой вред, который не может быть оценен, пока не пройдет определенное время».

Эта цитата из выступления в американском сенате сенатора Нильсона была приведена в докладе Эгберта Пфейффера, профессора зоологии университета штата Монтана (США). Доклад был сделан еще в 1970 г. в Париже на первой международной научной конференции по химической войне во Вьетнаме.

Применение химического оружия должно было — по планам американского командования — нанести массовые поражения бойцам Освободительной армии и местному населению, уничтожить урожай и продовольствие в освобожденных районах, сломить волю народа к сопротивлению, заставить его отказаться от вооруженной борьбы.

В ходе войны было обнаружено, что наиболее эффективной боевой рецептурой оказалась так называемая «оранжевая». Самолеты ВВС США рассеяли над землей Вьетнама, как теперь подсчитано самими американцами, не менее 57 тысяч тонн «оранжевой смеси» («эйджент орандж»), содержащей примесь высокотоксичного и чрезвычайно стабильного вещества, обычно называемого диоксином. Это один из самых сильных и коварных ядов, известных в настоящее время. Он отличается высокой и острой токсичностью при одноразовом введении в организм и вместе с тем способен накапливаться в организме, проявляя еще более высокую токсичность при медленном и продолжительном поступлении в него. При несмертельных, даже ничтожных дозах диоксин поражает человека и теплокровных животных, вызывая заболевания, в том числе раковые, нарушает генетический аппарат людей.

Наблюдаемые сейчас во Вьетнаме частые случаи бесплодия и аномальных беременностей, рождения мертвых детей и уродцев, прогрессирующих опухолевых заболеваний и лейкемии — все это результаты прямого и косвенного воздействия диоксина на генетический аппарат людей. Особенно опасно то, что этот яд может вызывать врожденные пороки у потомства.

Вьетнамские врачи исследовали случаи патологии беременности в провинции Бенче (в дельте реки Меконг), где многократно рассеивались гербициды. Частота самопроизвольных выкидышей здесь возросла вдвое, а частота врожденных пороков плода повысилась с 0,14 процента до 1,78 процента, то есть более чем в 10 раз. По данным гинекологической больницы города Хошимина, частота внематочной беременности резко увеличилась, достигая 4,6 процента против 0,6 процента в Северном Вьетнаме и 0,5 в других странах Юго-Восточной Азии.

Во Вьетнаме американцы также широко использовали, напалмовые бомбы. «Напалм» является легковоспламеняющимся веществом, продуктом смеси бензина с 4-6-процентным алюминиевым или натриевым мылом, которое придает ему студенистый вид. Он использовался отдельно или же с добавлением фосфора в течение многих лет в Южном Вьетнаме, а с начала 1965 г. и в Северном Вьетнаме. Им начиняются бомбы различных типов.

Напалм представляет собой страшное оружие, потому что он прилипает к коже и долго горит: 5-15 минут, крупные капли его создают температуру в 800 и даже 1200,1500 и 2000 градусов, когда он применяется вместе с некоторыми металлами, такими, как магний, алюминий и т. п. Тогда мясо воспламеняется и превращается в уголь…

Белым фосфором начиняются артиллерийские снаряды. Он выбрасывается, когда снаряд разрывается. Соединяясь с кислородом воздуха, он самовоспламеняется…

Фосфор может глубоко проникать в раны, где он медленно сгорает. Он может вызвать тяжелое отравление.

Напалм был превращен американской армией в эффективное оружие массового уничтожения.

Вот как это делается…

«Мы пролетели над целью, и я увидел охваченные пламенем тростниковые крыши. Я закрыл глаза и не мог открыть их, пока мы не поднялись на несколько тысяч футов. Внизу хижины были окутаны густым облаком черного удушливого дыма.

Когда мы пролетали через него, взорвалась вторая напалмовая бомба. На земле быстро вырастал большой огненный шар оранжевого цвета». Так описывает корреспондент газеты «Сан-Франциско хроникл» свой полет на военном американском самолете «Фантом», который подверг бомбардировке напалмом южновьетнамскую деревню в дельте Меконга. А вот что пишет в мартовском номере за 1967 год французского журнала «Монд дипломатии» его специальный корреспондент в Южном Вьетнаме Бернар Куре:

«В провинции Контум американские бомбардировщики систематически обрушивают на леса зажигательные бомбы и напалм. Деревни местных жителей и горный рис, произрастающий на склонах, уничтожены, потому что в высоких сферах решили, что нужно прежде всего обречь на голод Вьетконг (так западная печать называет Национальный Фронт освобождения), который получает продовольствие у местного населения. Из кабины вертолета я видел обуглившиеся хижины лесных жителей, почерневшие от пожара деревья. Тысячи этих жителей разбрелись, многие погибли…

Двухместный самолет, который везет меня из Контума в Плейку, летит над лесом на высоте менее 500 метров… В ложбине, несколько левее от нас, появилась деревня. Пилот совершает вираж и пикирует на опушку леса. Менее чем в 200 метрах от земли он выравнивает самолет, сбавляет газ и описывает круги. Закончив разведку, он набирает высоту, продолжая связь с базой.

Не прошло и 10 минут, как появились американские вертолеты. Они совершают первый заход и сбрасывают бомбы на занавес из деревьев, прикрывающий деревню. Я вижу, как люди бегут из деревни. Занавес из деревьев буквально снесен бомбами. Все хижины пылают. Операция закончена. Вертолеты удаляются. В деревне не осталось ни одной живой души. Наш самолет спускается на высоту 100 метров. Близ хижин, которые догорают, я различаю множество трупов».

«Наши войска, — пишет журнал «Феллоушип», издающийся одной пацифистской организацией штата Нью-Йорк, — во Вьетнаме широко используют фосфорные бомбы, (которые по свидетельству одного новозеландского врача, страшнее напалма, «так как они рвут тело до самых костей, подобно зубам крысы»), бомбы замедленного действия и новые, более стойкие виды напалма.

В большинстве случаев жертвами всего этого становится беззащитное гражданское население Южного Вьетнама. Потери среди гражданского населения никогда не подсчитываются; их цифра была бы способна привести в ужас. Согласно одному медицинскому сообщению, число южновьетнамских жителей (в большинстве своем гражданских лиц), у которых пришлось ампутировать конечности, достигло 35 тысяч».

Вот такую историю рассказал мальчик Хо Ван бот со шрамами на руках и на обеих сторонах лица. Он был в школе, когда появился американский самолет. Дети немедленно спрятались в глубоких убежищах, вырытых вокруг школы. К несчастью, напалм проник в убежище. В нем было 63 школьника, и все они начали гореть.

В ужасе, с громкими криками бросились они к своим матерям. Каждый из них был подобен факелу. Когда матери попытались помочь своим детям, они также оказались охваченными огнем. Погибло более 40 детей.

Мальчик, рассказывавший об этом происшествии, был одним из счастливчиков, которым удалось выжить.

Рассказывают очевидцы: «Я — Нгуен Тхи се, 35 лет, живу в Фо, деревня Чыонг Ксуан, район Омон, провинция Кантхо.

Моя семья — одна из бесчисленных жертв варварских средств ведения войны американцами против населения Южного Вьетнама. Я хочу рассказать о трагедии, постигшей мою семью.

6 марта 1965 г. мой муж, пятеро детей и я — обычная крестьянская семья — были у себя дома. В 3 часа дня отряд истребителей-бомбардировщиков прилетел из Кантхо и сбросил напалмовые бомбы, которые причинили нам тяжкие ожоги.

Мой старший 14-летний сын, на руках у которого была 5-месячная сестренка, выскочил из дома, крича: «Папа, спаси сестру, спаси меня, жжет, я умираю». Муж поспешно схватил малютку. Обгоревшая кожа ее слезала от прикосновения его рук.

Бомбардировка и обстрел с бреющего полеты продолжались.

Муж сказал старшему сыну, чтобы он скорее перебрался на другую сторону реки. Но тот продолжал кричать.

«Жжет, я умираю». 10-летняя дочь переплыла реку и, подбежав к одной старой женщине, сказала: «Моя мать, брат и сестра горят, они погибнут. Наша лодка и все вещи тоже горят».

Только мой муж чудом уцелел после этой бомбардировки. Наши пятеро детей и я получили тяжелые ожоги. Самая маленькая, пятимесячная, дочь была слишком мала, чтобы выдержать ожоги, и тут же умерла. Десятилетняя дочь, покрытая брызгами напалма, хотя и переплыла реку, умерла часом позже. Старший сын был перевезен в Так Кади и вскоре тоже умер. Оставшиеся две дочери, трехлетняя и 12-летняя, перевезенные в больницу, умерли спустя два дня.

У меня было сожжено лицо, руки, ноги, спина. Меня долго лечили. Теперь мои раны зажили, но я осталась инвалидом. Все имущество нашей семьи уничтожено… Моя трагедия — одна из тысяч трагедий.

Нгуен Тхи Се

30 июня 1966 г.»

Еще факты:

«8 июля 1964 г. отряд «Скайрейдеров» сбросил около 50 напалмовых бомб на начальную школу Линфунг (уезд Лонгми, провинция Бенче), которая занимает участок примерно в 3 гектара. Почти все школьники были обрызганы горящим напалмом. Объятые пламенем, взывая о помощи, несчастные дети бросились в беспорядке бежать к своим родителям.

Дорога, ведущая к деревне, была усеяна их обуглившимися телами. Взрослые, бросившиеся спасать детей, были расстреляны «Скайрейдерами» из пулеметов. Погибло 32 школьника, 100 было ранено. Много убитых и раненых было среди взрослых, десятки домов превращены в пепел…

3 октября 1964 г. американцы разбомбили школу в Дукхоа (провинция Шолон), погибло 40 школьников, много было и раненых. 16 марта 1965 г. бомбардировке подверглась начальная школа в Хоатлен, недалеко от Дананга, 45 ее учеников было убито, около ста ранено…

Кампучия — древняя страна трудолюбивых кхмеров, страна многовековой культуры, высокой цивилизации. Родина талантливого народа, создавшего одно из чудес света — величественные храмы Ангкора. В течение многих лет Кампучию называли азиатской Швейцарией.

После трех лет существования полпотовского режима Кампучию называют не иначе как «огромным концентрационным лагерем», «гигантской тюрьмой», «государством казарменного социализма», где рекой течет кровь и безжалостно и планомерно осуществляется политика геноцида в отношении собственной нации.

Народное восстание в январе 1979 г. смело с многострадальной земли Кампучии кровавое правительство, возглавляемое Пол Потом. 1300 дней Кампучия утопала в крови своих граждан. Около трех миллионов кампучийцев были уничтожены, экономическая и социальная структуры разрушены, очаги культуры ликвидированы.

Взявший власть народ потребовал привлечь к ответу виновных. И Народно-революционный трибунал 19 августа 1979 г. вынес им приговор — Пол Пот и Иенг Сари (приговорены к смертной казни заочно) были осуждены за то, что, узурпировав государственную власть в Кампучии, сделали ее орудием совершения преступлений.

За годы их правления были совершены кажущиеся невероятными злодеяния…

Говорят, что вскоре после прихода к власти премьер-министр Пол Пот заявил: «Из восьми миллионов жителей Кампучии нам нужен только один». Видимо, руководствуясь этой директивой, власти расправляются со всеми, кто кажется им неугодным. Сотни тысяч простых кампучийцев уничтожаются по любому поводу. За просьбу об улучшении жилищных условий — смерть, за три опоздания на работу — смерть, за жалобу на плохие условия труда — смерть. Смертный приговор обычно приводится в исполнение палками из твердой древесины, мотыгами и топорами в целях экономии боеприпасов.

Полпотовцы готовили убийц, вербуя 14–17 летних подростков, которым внушалось, что если они не согласятся убивать, то после мучительных пыток будут убиты сами. Кроме того, отобранных подростков заведомо растлевали, приучая к убийствам, спаивали смесью пальмового самогона с человеческой кровью. Им внушалось, что они «способны на все», что они стали «особыми людьми», потому, что выпили человеческую кровь.

НАЧАЛО ТРАГЕДИИ

Многие считали, что, захватив столицу, «красные кхмеры» могут учинить расправу над бывшими лидерами лонноловского правительства, но их отношение к остальным жителям будет разумным и справедливым. Ведь все они воспитаны в духе одной религии — буддизма, который проповедует терпимость, уважение и сострадание к ближнему.

«В тот день мы кричали: «Победы, победы» — вспоминает 23-летний студент экономического факультета Пномпеньского университета Унг Сок Чоеу, — не потому, что любили «красных кхмеров», а от радости, что ненавистное правительство Лон Нола наконец пало и кончилась война, в которой кампучийцы убивали друг друга».

К 8.30 утра основные подразделения «красных кхмеров» вошли в столицу, и уже тогда появились первые симптомы будущей трагедии. Хотя новые власти приостановили грабежи, начатые было бандами уголовников и недобитых лонноловских солдат, объявив, что мародеры будут расстреляны или повешены на месте, они ничего не предприняли, чтобы предотвратить разграбление города своими же солдатами.

Вскоре «красные кхмеры» уже рыскали по торговым кварталам городка, взламывая и взрывая запоры магазинов, срывая замки с помощью тросов, привязанных к «джипам». Солдаты в черной форме перекрыли движение и приступили к конфискации автомобилей, мотоциклов, велосипедов. При этом они произносили одну и ту же фразу — «ангка», что можно перевести приблизительно как «организация». С неизменной «учтивостью», но весьма недвусмысленно направляя дуло автомата или пистолета в сторону жертвы, «освободитель» бесцеремонно заявлял: «ангка» требует, чтобы ты предоставил мне свой мотоцикл, «ангка» хочет, чтобы ты отвез меня туда-то. Большинство пномпеньцев никогда не слышали о пресловутой «ангке», но дуло автомата — аргумент, который не требует долгих разъяснений.

За грабежами последовали убийства. 18-летний Сар был свидетелем пномпеньской трагедии. «Тем же утром в 8.45, — рассказывает он, — «красные кхмеры» убили нашего соседа Кима. Ему было 42 года. В 1971 г. его призвали в лонноловскую армию рядовым — у него не было одной ноги…» Приблизительно в это же время несколько десятков бывших лонноловских солдат и служащих попытались незаметно покинуть правительственную резиденцию, но были расстреляны из пулемета поджидавшими их «красными кхмерами». Чуть позже у здания министерства информации «освободители» окружили одного прохожего, который чем-то вызвал их недовольство, несчастного сбили с ног и тут же прикончили ударами ножей. А рядом стояли потрясенные пномпеньцы и с ужасом смотрели, как в предсмертной агонии корчился их соотечественник.

В 9 часов утра доктор Ван Хэй пришел, как обычно, в свою частную клинику, которая находилась против военного госпиталя. Он сразу направился в операционную, где лежал раненый полковник, которому при последнем обстреле осколок мины попал в живот. «Я был в операционной, — рассказывает Ван Хэй, — когда вошла сестра и сказала, что внизу стоят «красные кхмеры» и требуют, чтобы все немедленно покинули помещение. Я спустился вниз, чтобы поговорить с ними. Их было человек 20, молодые парни лет 16–18. Никакие мои увещевания не помогли, они повторили приказ очистить клинику.

«Но в палатах много тяжелобольных и раненых, — пытался возразить я. — Они не в состоянии даже подняться, не то чтобы идти». «Ни для кого нет исключений, — заявил один из солдат. — Город должен быть полностью очищен. Всем убраться немедленно».

Стреляя в воздух, колотя в двери прикладами автоматов, через мегафоны и громкоговорители «освободители» предложили всему населению столицы незамедлительно покинуть город, при этом ничего не принималось во внимание — ни пол, ни возраст, ни физическое состояние. Тем, кто расспрашивал о причине столь странного приказа, «красные кхмеры» давали противоречивые ответы: «Американцы собираются бомбить город» или «Таков приказ «ангки». Но самое точное объяснение, как показали события, было то, которое дали представители новой власти иностранным католическим священникам: «Отныне, если люди хотят есть, они должны сами добывать себе пропитание на рисовых полях. Город — обитель порока. Здесь властвуют деньги и коммерция, а это оказывает на человека тлетворное влияние. Вот почему мы должны ликвидировать города».

Солдаты пришли за Анг Сок и ее семьей после полудня. 22-летняя Анг, как и большинство молодых пномпень-цев, поначалу восторженно приветствовала «освободителей», но, когда началась стрельба и грабежи, поспешила укрыться в доме своей сестры. И вот они стоят перед солдатами в черной форме, которые пришли, чтобы выгнать их на улицу. Куда им идти? «Подальше от города, — отвечали солдаты. А сколько предстоит там оставаться? Довольно продолжительное время.»

«На дороге творилось что-то невообразимое, — рассказывает Анг, — женщины, старики, дети брели в страшной толчее. Я видела, как двое мальчиков вели под руки дряхлого старика, который еле передвигал ноги».

Людское море захлестнуло город. В эту ночь тысячи людей спали под открытым небом. На следующее утро группы солдат по пять-шесть человек прочесывали Пномпень, выгоняя новые тысячи несчастных на дорогу, «ведущую в никуда». Теперь уже «красные кхмеры» не церемонились — они почувствовали себя полными хозяевами положения. Перед жителями столицы был выбор — либо быть убитым, либо покинуть родной город, впрочем, второе нередко завершалось убийством. Дост Мохаммед, торговец, с женой и шестью детьми попытался проехать сквозь толпу беженцев на своей машине. На одном из перекрестков солдат, регулировавший движение, крикнул ему: «Не заезжай на левую сторону дороги». Мохаммед не услышал приказа и был тут же убит очередью из автомата.

Из окна французского посольства наблюдали следующую картину. Патруль «красных кхмеров», пробираясь сквозь вереницу людей с узлами и чемоданами, оттеснил отца мать от детей, которых тут же направили в другую колонну. В отчаянии родители бросились за ними, но были убиты в упор выстрелами из пистолета.

Вскоре дорога была буквально усеяна трупами, которые начали быстро разлагаться под жаркими лучами солнца. Их никто не убирал.

В городе прекратилась подача воды. Люди пили из озера в городском парке, из зловонных сточных канав. Это привело к вспышке дизентерии, которая унесла еще тысячи жизней. Люди медленно и мучительно умирали от жажды, голода, ран и болезней, от пуль озверевших победителей.

Еа Тан, 27-летний библиотекарь, покинул свой дом 18 апреля. «Весь Пномпень ринулся на юг, — рассказывает он. — Это был сущий ад — за трое суток мы прошли каких-то две мили. То и дело солдаты стреляли в воздух и кричали: «Вперед, пошевеливайтесь». Я видел, как обезумевшая мать несла труп своего маленького сына, старательно укрывая его тельце от палящего солнца».

Через несколько дней Пномпень превратился в город — призрак, в котором остались только трупы, стаи бродячих собак, голодных и затравленных, да свиньи, куры, утки, брошенные их несчастными хозяевами. На всех дорогах, ведущих в столицу, стояли посты «красных кхмеров». 23 апреля новый режим предпринял аналогичные действия во всех городах Кампучии. «Выселение» было осуществлено за 24 часа. По дорогам страны тянулся бесконечный поток беженцев, которые теперь повиновались одному хозяину — «ангке» — «верховной организации», жестокосердечной и бесчеловечной.

Таким образом, одной из первых мер, направленной на массовое уничтожение народа, было принудительное выселение жителей городов в сельские и горные районы.

Это была заранее продуманная политика. Например, в документе, служившем пособием по «повышению квалификации» высших полпотовских кадров в 1975 г., говорилось, что политика перемещения населения была определена решением руководства полпотовской партии еще в 1970 г. Согласно этому решению, войска «перемещают» население городов по мере вступления в них.

Применительно к населению столицы в документе говорилось, что желательно выселить из Пномпеня 95 процентов его жителей. Они должны были буть отправлены в отдаленные районы, причем личную собственность выселенных предлагалось довести до минимума.

Полпотовцы «объясняли» свои действия по выселению жителей Пномпеня, во-первых, необходимостью избавить жителей города от голода, поскольку, мол, у правительства нет необходимого запаса продуктов, и во-вторых, потому, что там был якобы раскрыт заговор, направленный на свержение правительства.

С захватом власти Пол Пот — Иенг Сари разделили все население страны на три категории — по степени лояльности к режиму. К первой категории, так называемому «старому населению», относились лица, проживавшие в отдаленных горных и лесных районах Кампучии. Во второй категории — «новое население» — оказались лица, проживавшие в районах, контролировавшихся предыдущим режимом. Третью категорию составляли военнослужащие, сотрудники свергнутой администрации, члены их семей, а также жители города Пномпеня. Население третьей категории подлежало поголовному уничтожению. Население второй категории подлежало «чистке», к которой полпотовцы прибегали настолько часто, что эта часть населения практически также уничтожилась. Первая категория населения, вначале пользовавшаяся некоторыми преимуществами (могла жить, меньше опасаясь за свою судьбу), с 1977 г. также стала объектом чисток. В этой группе населения были уничтожены многие тысячи людей.

Жители Пномпеня были отнесены к третьей категории населения — к категории, подлежащей уничтожению.

В первые же дни после 16 апреля 1975 г., когда в столицу вошли полпотовские войска, из города было изгнано свыше двух миллионов человек. В соответствии с приказом город были обязаны покинуть все жители. Продукты и вещи брать запрещалось.

Тех, кто отказывался подчиниться приказу или медлил, избивали или расстреливали. Этой участи не избежали ни старики, ни инвалиды, ни беременные женщины, ни находившиеся в госпиталях больные. Люди должны были идти пешком, несмотря на дождь или палящее солнце. Их подвергали обыску на каждой остановке, чтобы по прибытии на место у них не осталось ничего. Во время следования им не давали ни пищи, ни лекарств. Санитарные условия были ужасающими. Если кто-либо пытался обменять у местных жителей одежду или другие вещи на рис, рыбу или соль, в них стреляли.

Только на берегах Меконга, когда пномпеньцев переправляли в отдаленные районы страны, погибло около пятисот тысяч человек.

В одном из документов, распространявшемся в высших кругах полпотовцев, об итогах переселения говорилось: «Жители ушли с пустыми руками и будут находиться в коммунах. Это означает, что мы полностью уничтожили государственный строй, загнали людей в деревни. Это приведет, в конечном счете, к их полному уничтожению».

«КОММУНЫ» — ЛАГЕРЯ СМЕРТИ

Политика полпотовцев по созданию так называемых «коммун» была в свое время одобрена Мао Цзэдуном. В беседе с Пол Потом в июне 1975 г. Мао Цзэдун заявил: «Вы одержали блестящую победу. Одним ударом вы покончили с классами. Народные коммуны в деревне, состоящие из бедных и средних слоев крестьянства, по всей Кампучии — вот наше будущее».

Что же представляли собой такие «коммуны»? Их отличало прежде всего то, что людей, независимо от возраста и состояния здоровья, привлекали к принудительному труду по 12–16 часов в сутки. Дети старше 10 лет, старики и больные работали наравне со взрослыми. Детям, достигшим шестилетнего возраста, жить с родителями запрещалось.

За свой труд работавшие в коммунах получали лишь голодный паек. Помимо обычной работы, члены коммун привлекались к так называемой «социалистической» работе, которая выполнялась в перерывах между обычной. За обитателями коммун устанавливалась слежка с помощью секретных служб. Те, кто проявлял независимость, жаловался при протестовал, заносились в списки «сомнительных элементов», «оппозиционеров» и подлежали ликвидации.

Жесточайший полицейский контроль распространялся на чувства и мысли людей. Им запрещалось думать, страдать, смеяться, плакать. Крик отчаяния, сострадание, просьба рассматривались как проявление недовольства и оппозиции. Агенты следили даже за мимикой людей. Выражение грусти или возмущения могли служить достаточной причиной, чтобы отправить чело-. века на тот свет.

В «коммунах» планомерно разрушались общественные связи. С этой целью разлучались дети, супруги, запрещались конфликты между соседями. Было ликвидировано все, что вело к установлению отношений между людьми: рынки, средства коммуникации, почта, телефон и т. п.

Разрушение семьи и внутрисемейных отношений совершалось методично, с помощью разнообразных средств. Усилия режима прежде всего были направлены на то, чтобы уничтожить чувства любви между супругами, между родителями и детьми. Супругов заставляли жить порознь, работать вдали друг от друга; им запрещалось видеться и помогать друг другу в горестях и тревогах, а также проявлять чувства привязанности, даже оплакивать умершего.

Люди боялись прийти на помощь друг другу из страха за свою жизнь. Боялись, например, поддерживать детей, родители которых были уничтожены, так как можно было тем самым навлечь на себя обвинение в сочувствии врагам. Поэтому многие сироты в коммуны не принимались, и жили как бродяги. Если этих детей заставали за выпрашиванием милостыни, их нередко забивали до смерти.

Достигших четырнадцати-пятнадцатилетнего возраста насильно направляли в так называемые «мобильные производственные бригады» или в армию. Полпотовцы считали, что именно в таком возрасте из них легче всего сделать солдат, слепо и бездумно исполняющих приказы.

Изнурительный труд и постоянное недоедание способствовали распространению болезней. Однако никакой медицинской помощи никто не получал. Медицинская служба была уничтожена. Из 683 врачей и фармацевтов в живых сталось 69. Болезнью признавалась лишь малярия или ранения. Других больных объявляли «лентяями» и «бунтовщиками», что нередко влекло за собой физическое уничтожение. Беременность рассматривалась как стремление уклониться от труда. Беременных ограничивали в питании. Отпуск по беременности и родам считался недоступной роскошью. Через месяц после родов женщина обязана была выходить на работу. Если она задерживалась, ее рассматривали как саботажницу.

«Врачами» при полпотовском режиме чаще всего были лица, не имевшие медицинской подготовки и нередко не умевшие даже читать. Основными лекарствами были — кокосовое молоко, кора деревьев и всевозможные химические растворы. Нетрудно представить, какую «помощь» получали истощенные больные от таких «врачей» и «лекарств».

За нарушение многочисленных предписаний работавшие в «народных коммунах» подвергались суровым наказаниям.

Установленная система наказаний включала только две меры: одна — увеличение обычной нормы в 2–3 раза, сопровождаемое сокращением пайка и избиением; вторая — смертная казнь.

ОНИ ЗНАЮТ, ЧТО ТАКОЕ АД

О трагедии обычной семьи, жившей в «коммуне» Псот из провинции Свайриенг повествует журналист М. Озеров («Октябрь, 1979, № 3).

«Все трое были похожи на скелеты — кожа да кости. У мальчика рука висела, как плеть. Тело девочки покрыли кровоподтеки. Они из провинции Свайриенг, что на юге Кампучии. Раньше жили в городе. Отец работал на текстильной фабрике, мать — на почте. После смены правительства фабрику закрыли, почту тоже, а их семью отправили в джунгли. Там создали «народные коммуны», — по сути дела, концентрационные лагеря. В каждой коммуне — плетеная вышка. Жителям запрещали покидать территорию, даже посещать родственников.

В «коммуне» Псот 5 тысяч человек с рассвета до темноты работали на поле — выращивали рис. Люди падали от усталости, каждый день кто-то умирал. Есть было нечего: миску риса и немного соли давали лишь два раза в сутки, а Дикие овощи и фрукты собирать не разрешали. В перерыве между работой, по вечерам, с семи до девяти часов, проводили собрания: речь обычно шла об «агрессивности» Вьетнама.

— В «коммуне» категорически запрещали читать, — говорил старший из детей. Этого шестнадцатилетнего юношу звали Ком.

Ночью он вставал, пробирался к кокосовой пальме, которая росла неподалеку, и доставал из дупла обмотанный тряпками сверток.

Что же прятал Ком? Оружие? Взрывчатку?

Еще более опасный, по мнению властей, предмет — книги. Солдаты убили одного из жителей «коммуны» только за то, что он держал в руках лист бумаги — решили, что это письмо. Если же находили журнал или книгу — расправлялись со всей семьей. Поэтому, прижав к груди сверток, Ком спешил в джунгли. Там при свете карманного фонарика он разворачивал тряпку и читал, читал… В драгоценном свертке хранились «История Кампучии» и еще четыре книги. Их удалось спрятать после того, как школу, где он учился, закрыли. Преподавателей тогда сразу арестовали. Заодно арестовали и старшеклассников: те тоже могли распространять «крамолу». А учебники, другие книги отобрали и сожгли.

Но потом мне стало не до чтения, — заметил юноша. — Заболела Лам, моя сестренка. Отец сказал, что попробует найти лекарство. Ушел и не вернулся. От соседей мы узнали, что солдаты казнили отца, осмелившегося попросить лекарство: велели ему выкопать яму и забросали — живого — землей. Спустя два дня маленькая Лам — ей было всего шесть лет — умерла.

Ком прервал рассказ: брат и сестра рыдали в полный голос. Он сам едва сдерживал слезы. Трудно представить себе, что все это происходило в наши дни…

Ком показал фотографию. Мать стоит у порога дома — того, где они раньше жили. Нежный овал лица, миндалевидные глаза, мягкая улыбка. «Наша красавица Си», — называли ее соседи. А как она пела!

После гибели мужа и смерти дочери Си стала выглядеть на все шестьдесят, хотя ей было тридцать пять. Целыми днями молчала сидела, уставясь в одну точку. «Сошла с ума», — решили люди.

Как-то утром, увидев проходившего мимо офицера, Си выбежала из хижины и плюнула ему в лицо. К их дому согнали всех жителей «коммуны». Возле матери стоял Ком, два брата и сестра.

«Пой! Говорят, ты хорошо поешь», — приказал офицер. Она молчала. Тогда солдаты схватили ее трехлетнего сына, потянули за руки и за ноги и разорвали. «Если не запоешь, всех прикончим!» — закричал офицер и ударил прикладом автомата другого ребенка. С тех пор Ньям не может двигать рукой. А солдаты набросились на дочь, повалили ее на землю и стали избивать.

И тут мама запела. Запела песню, которая так нравилась мужу: влюбленные сидят у ручья, смотря на звездное небо и мечтают о счастье…

Солдаты облили Си бензином и сожгли.

«В то утро, когда казнили маму, — продолжал свой горестный рассказ Ком, — меня заставили рыть могилу.

Не ей — ведь маму сожгли, — а брату. Рыть ножом. Я долбил твердую землю, солдаты смеялись. И повторяли: «Если заплачешь, будешь рыть еще одну могилу — для себя». Я боялся, что не выдержу и брошусь на них. Но на мне остались сестренка и маленький Ньям! К тому же оба искалеченные!»

Не проходило дня, чтобы в «коммуне» кого-нибудь не убивали. За что? «За то, что пожаловался на недомогание, или опоздал на работу, или подобрал с земли банан. Убивали просто для того, чтобы убить, — пояснил Ком. — Нашего соседа убили, когда он отказался жениться». «Жениться?» — «Да». На шестидесятилетней монахине». «Почему он должен был это сделать?» «Во имя борьбы с религией. — Помолчав Ком добавил: — Моего товарища казнили за то, что он влюбился». Любовь считалась в Кампучии серьезным преступлением. Молодым людям не разрешалось даже разговорить друг с другом.

В «коммуне» Псот расправа обычно происходила следующим образом: человека закапывали по шею в землю и били мотыгами по голове. Стрелять не стреляли — берегли пули для «главного врага» — Вьетнама.

«А когда вы решили бежать?» — спросил журналист Кома. «После казни мамы. К нам вот-вот должны были явиться солдаты, чтобы покончить с «семьей преступников».

Спросили Кома, были ли в их «коммуне» китайские эмигранты. «Около пятидесяти человек. А потом никого не осталось. Всех убили. Обвинили в заговоре и сожгли. Два уцелевших китайца бежали вместе с нами».

Перед вами рассказ «хуацяо» — китайского эмигранта, которому удалось бежать во Вьетнам.

«Меня зовут Лам Тхань. Я жил в Кампонгсаоме, на западе Кампучии. В нашем квартале были в основном китайцы. Однажды ночью в нам ворвались солдаты, это произошло сразу после переворота. Они будто бы искали оружие. А сами избивали каждого, кто попадался под руку. И не только избивали. На моих глазах выбросили из окна женщину. А соседку-школьницу изнасиловали. Когда ее отец кинулся на помощь, солдаты застрелили его. Это была страшная ночь. Самая страшная ночь в моей жизни!

Утром нас выгнали из домов и построили в колонны. Вещи брать не разрешили, нам сказали, что они отныне принадлежат государству. В горах нас разделили на группы. Всех, кто раньше служил в государственных учреждениях и в армии, отвели в сторону и забросали камнями. Так же поступили и с врачами, студентами, инженерами. В третью группу попали те, кто имел свое дело, торговал. Их вначале раздели и обыскали. Если находили золото, деньги — убивали всю семью. Моему другу китайцу Тет Суку и его детям вбили гвозди в затылок.

В тот день я потерял еще одного давнего товарища, его звали Хиа Пхет. В отдельную группу согнали всех, кто был не в состоянии работать: стариков, больных, инвалидов. Хиа Пхет был здоровым, сильным человеком. В Кампонгсаоме солдаты сломали ему ногу. Он хромал, и с ним расправились так же как с другими.

Тех, кто уцелел, отправили строить канал. Мы таскали землю в огромных тяжелых корзинах. Надсмотрщики были нас бамбуковыми палками и кричали «Шевелись, лентяи!» Если в этот момент застонешь —_: убивали на месте. Они вообще предпочитали убивать, а не избивать: меньше возни!»

ТРАГЕДИЯ НА ПЛАНТАЦИИ ЧУП

Кампучийское информационное агентство СПК передало 5 февраля 1979 г. следующий комментарий о преступлениях клики Пол Пота — Иенг Сари на плантации Чуп:

Каучуковая плантация Чуп расположена в уезде Тхо-бум Комонг провинции Кампнгтям, где на протяжении нескольких последних лет существовало мощное движение сопротивления режиму Пол Пота — Иенг Сари. Здесь же учинялись жестокие кровавые расправы над рабочими и крестьянами. В соответствии с планом, разработанным центральными властями, в середине 1978 г. сюда были подтянуты войска из других районов, которые начали методично уничтожать деревню за деревней, убивать без разбора мужчин и женщин, стариков и младенцев.

Корреспондент агентства СПК приехал на плантацию Чуп после ее освобождения, встретился в уцелевшими, видел своими глазами вскрытие захоронений, колодцы, доверху заполненные трупами, ужасающие кладбища в рощах каучуконосов. Поиски свидетельств не закончены. Но в уже известных местах, где учинялись зверства над людьми, обнаружены десятки тысяч трупов.

«Мы приехали в лес у деревни Сресеам Кхумтире, примерно в 1100 метрах от дороги №7. На площади приблизительно в три гектара, где пасется скот, недалеко от предприятия обнаружено 30 круглых ям диаметром около 5 метров и глубиной свыше 10 метров. Под слоем земли в толщину не более 30 сантиметров покоятся человеческие тела, в каждой яме по несколько десятков трупов, в основном женщин и детей.

Чам Саун, 21 года, плача рассказывает: пять из восьми членов ее семьи погибли. В первую ночь были схвачены и уничтожены старший брат Чам Кхоан и младшие братья Чам Кран (10 лет) и Чам Чран (2 года). В семье Чам Саун остались отец, мать и три сестры. Пятеро оставшихся в живых людей молча лежат в доме, опасаясь даже громко вздохнуть или заплакать. В следующую ночь солдаты схватили отца и мать, которая была на шестом месяце беременности. Зная, что родителям грозит расправа, сестры заплакали, умоляя пощадить отца и мать. Но солдаты в черных рубашках в ответ избили их до полусмерти. Сейчас Чам Саун не знает даже, где тела ее близких.

Она рассказала также, что солдаты врывались в дома и убивали всех мужчин, включая мальчиков, чтобы, как они объясняли, «уничтожить даже корни тех, кто выступал против ангки». После этого они принялись за женщин и стариков. Население деревни Сресеам было почти полностью уничтожено. После освобождения из джунглей возвратилось лишь около 200 человек, которым удалось скрыться.

В той же деревне Сресеам около двух старых воронок от бомб валяются кучи детских шляпок, одежды, сандалий. Как рассказывают местные жители, солдаты сгоняли сюда детей, связывали их в цепочку, сталкивали в залитые водой воронки и заживо хоронили.

Недалеко от деревни Сресеам в лесу Пиенг Ченг около лагеря для раненых солдат правительственных войск еще 12 больших воронок от бомб, в которых захоронено около трех тысяч человек. По указанию клики Пол Пота — Иенг Сари сюда были присланы два бульдозера. Канавокопателем были вырыты траншеи шириной 3 метра, длинной 6 метров и глубиной 2 метра. Людей подгоняли к краю траншеи, наносили лопатой или мотыгой удар в затылок, и сталкивали вниз.

Когда ликвидации подлежало слишком много людей, их собирали в группы по нескольку десятков человек, опутывали стальной проволокой, пропускали ток от генератора, установленного на бульдозере, а затем сталкивали потерявших сознание людей в яму и засыпали землей. Один из двух бульдозеров до сих пор стоит здесь. При вскрытии захоронений было обнаружено, что у многих жертв раздроблен череп, сломаны позвоночник и кости ног, руки связаны.

В самом лагере для раненных под бананами закопано множество трупов. Только на поверхности земли торчат останки нескольких десятков человек. Как рассказывают местные жители, клика Пол Пота — Иенг Сари посылала сюда солдат из разных частей для тайного уничтожения раненных, чтобы не заботиться об их лечении. Чаще всего трупы здесь сбрасывались в колодцы с питьевой водой и сверху заваливались камнями.

По совету жителей журналисты посетили деревни Тхо-нот Тотоунг, Сле Кодыонг, Локдап Пран, Черойко, Чуп-крау, Трап Эранг, Крауко и повсюду находили колодцы, заполненные человеческими телами. В деревне Тхонот Тотоунг они увидели три колодца с черной пенящейся водой, над поверхностью которой выступали три черепа. В каждом колодце было по нескольку десятков трупов.

В пяти километрах восточнее плантации Чуп у дороги №7 находятся город Суонг, центр уезда Табаунг Кхо-мум. Город образован девятью деревушками, раньше в каждой из них насчитывалось от одной до двух тысяч жителей. За месяц террора было уничтожено свыше трех тысяч человек.

Кхой Сум, председатель деревни Тон, устроил журналистам встречу с Нонг Ха, в семье которого погибло трое. Нонг Ха рассказал: «В деревне нет, пожалуй, ни одного дома, где не было бы жертв. В семьях Кат Соуна, Чан Мона, Чин Кана, Кхат Неапа, Танг Сокхима было убито от пяти до девятнадцати человек. В семье Танг Сокхима, например двенадцать человек были уничтожены в течение лишь одного вечера».

В июне 1978 г. клика Пол Пока — Иенг Сари направила в деревню роту солдат в черных рубашках. С наступлением ночи они стали врываться в дома и убивать жителей. В одной из могил мы увидели тела со связанными нейлоновой веревкой руками, перед убийством с них была сорвана одежда, а из кучи трупов торчала мотыга.

Нужно еще длительное время, чтобы сосчитать всех погибших. Здесь есть и местные жители, и согнанные издалека. Их убили лишь за то, что они проживали в районе, где нарастало движение сопротивления. Клика Пол Пота — Иенг Сари отдала приказ об уничтожении всех жителей 203-й военной зоны, так как, по мнению властей, «если против режима выступает военная зона, за ней поднимутся и уезды, за уездами — общины и деревни, а затем и все население».

Плантация Чуп всего лишь одна из капель в море крови, пролитой кликой Пол Пота — Иенг Сари на земле Кампучии.

ТОТАЛЬНЫЙ ГЕНОЦИД

Опустошив и разграбив города, лидеры «ангки» объявили о рождении новой, «демократической» Кампучии. Кумиром и «идеологической» вывеской для «красных кхмеров» был небезызвестный принц Нородом Сианук, который из Пекина руководил их действиями. Именно там была выработана программа построения новой Кампучии, где будет осуществлена «тотальная социальная революция». Что под этим имелось в виду, показали последующие события.

Прежде всего новые правители приступили к уничтожению. «разложившихся элементов». В Баттамбанге, во втором по величине городе Кампучии, «красные кхмеры» приказали бывшим лонноловским солдатам и офицерам взять свои вещи из казарм и явиться к зданию школы на центральной площади города. На следующий день около тысячи бывших офицеров и трех тысяч солдат собрались в указанном месте. Им выдали по чашке риса и разрешили повидаться с родными. Пленные немного успокоились — с ними пока обращались учтиво. Войне конец, кампучийцы теперь не будут убивать Друг друга, полагали они.

На следующий день город облетела весть — принц Сианук возвращается в Пномпень! Бывшие офицеры поедут в столицу и будут приветствовать нового главу правительства. Ком Кири, 52-летний майор пехотного полка, был среди тех, которых назначили в конвой почетного эскорта. Впереди колонны двигались джипы и бронированные лэндроверы, за ними шел автобус с четырьмя десятками до зубов вооруженных «красных кхмеров», пять грузовиков с солдатами, и замыкал колонну бронетранспортер. В автомобиле, на котором находился Ком, царило радостное оживление. Один их «красных кхмеров» пустил слух, что после приветственной церемонии всем бывшим офицерам будет выдана официальная бумага о помиловании и им предоставят свободу.

Три часа колонна двигалась по направлению к Пномпеню по шоссе №5, а потом резко свернула в сторону к железной дороге. Смех и шутки среди пленных офицеров смолкли. В двухстах метрах от дороги они увидели цепь «красных кхмеров» с автоматами наизготовку. Машины остановились, и пленным приказали построиться. Ком спрыгнул с грузовика и огляделся — по правую сторону от дороги выстроились солдаты, заняли свои места пулеметчики. Слева тянулось поле, за которым виднелся лес. Нельзя было терять ни минуты — Ком бросился бежать. Ему вдогонку раздались выстрелы. Добежав до канавы, заполненной водой, Ком упал ничком на землю. В течение трех часов слышалась пальба у дороги — «красные кхмеры» убивали лонноловских офицеров. Из 400 человек уцелели только четверо — Ком и три его товарища.

Это один из многочисленных эпизодов кровавой бойни, учиненной «красными кхмерами» сразу же после прихода к власти. Были уничтожены все представители бывшего государственного аппарата, чиновники, экономисты, учителя, писатели, видные общественные деятели. Только в монастыре Ват Ек к северо-западу от Баттамбанга томилось в заключении свыше двух тысяч преподавателей средних школ. Шофер, которому посчастливилось бежать в Таиланд, поведал, что в мае 1975 г. на его глазах «красные кхмеры» убили топорами 17 бывших учителей. Это было в Ват Еке.

В первые месяцы после апреля 1975 г. новый режим развернул кампанию массовых убийств «интеллектуалов», к которым относили всех мало-мальски образованных людей.

В мае в деревне Кал Кабеи округа Тмар Пуок появился взвод «красных кхмеров». Жителям приказали: «Ночью не выходить из домов». Встревоженные крестьяне опасливо косились на телегу, которую тащил трактор. В ней находились женщины от 18 до 25 лет. Наутро все поняли, почему им не разрешали выходить на улицу. «Несчастных женщин закопали по шею в землю, — рассказывает житель этой деревни, — а потом всем перерезали горло». Целую неделю крестьянам не разрешали хоронить их останки.

В ту весну нещадно палящее солнце высушило рисовые поля, арыки и каналы, заполненные гниющими трупами. Миллионы беженцев без воды и еды двигались по пяти главным дорогам. Спали где придется, ели что придется. Первыми умирали самые молодые и самые старые. Вот что вспоминает об этих страшных временах доктор Ван Хэй, который целый месяц скитался по дорогам, пока не представился случай бежать во Вьетнам: «Самое невыносимое было видеть как на твоих глазах гибнут дети. Многие из них умирали от инфекционных заболеваний. При мне была аптечка, и, пока в ней были лекарства, я делал все, чтобы помочь больным ребятишкам, но я был один, а их было так много…»

Обычно колонну сопровождали вооруженные охранники, время от времени их меняли. Дисциплина были строжайшая: на глазах у Ван Хэя солдат убил шесть человек, которые настолько обессилели, что не могли поспевать за остальными. «Сначала они делают первое предупреждение, — рассказывает доктор, — потом второе, затем стреляют. Как правило, пристреливали пожилых людей…»

В Кампучии около 90 процентов населения исповедует буддизм. Для подавляющей части населения, в первую очередь для крестьянства, это не только религия, но и культура. В связи с этим уничтожение буддизма имело особый смысл: оно было направлено против культуры народа, его традиций.

В результате бесчинств, организованных режимом Пол Пота — Иенг Сари, из 2800 пагод в Кампучии не осталось ни одной. Многие пагоды были превращены в склады зерна и удобрений, в концлагеря и тюрьмы. Из 82 тысяч монахов выжили лишь немногие. Монахам запрещали носить культовую одежду, их принуждали работать в «народных коммунах». Согласно буддийским убеждениям, убивать и употреблять в пищу птицу — смертный грех. Полпотовские главари издали приказ, обязывающий монахов делать именно это. За отказ подчиниться их предавали смерти.

Уничтожению подлежали все буддийские книги. Населению запрещали молиться и вступать в монашеские ордена.

Были приняты меры по уничтожению ислама, который исповедовала главным образом народность чам, являвшаяся национальным меньшинством. В результате этих мер были разорены и разрушены все 115 исламских храмов. Часть из них была превращена в свинарники, другие взорваны или снесены бульдозерами.

Чамы были почти полностью истреблены. Из 20 тысяч человек, проживающих в пяти деревнях уезда Ком-понгсием провинции Конпонгтям, в живых не осталось ни одного. Из нескольких десятков тысяч чамов, проживавших в семи деревнях уезда Компонгмеас этой же провинции, в живых осталось четверо.

Такая же судьба была уготовлена представителям других национальных меньшинств. Тринадцать этнических групп подвергались насильственной ассимиляции.

«Люди должны отказаться от своих имен и взять новые, близкие к кхмерской традиции. Убеждения, языки, этнические особенности, костюмы, обычаи, религия бывших национальностей подлежат решительному искоренению».

За невыполнение этих предписаний жестоко карали. Так, десятки тысяч людей, принадлежавших к национальным меньшинствам Северо-Восточного района, были убиты вблизи города Стунг-Тренг. В их числе были почти полностью уничтожены работники этнической группы лао, включая военных и партизан, принимавших участие в борьбе против американской агрессии.

Поголовно уничтожалась интеллигенция: врачи, учителя, инженеры, артисты, ученые, студенты были объявлены смертельными врагами режима.

В директиве от 5 сентября 1977 г., распространенной в Восточном районе во исполнение решения руководства полпотовской партии, говорилось, что нужно удвоить революционную бдительность в отношении лиц, служивших в старом аппарате власти: техников, преподавателей, врачей, инженеров… поскольку партия приняла решение не использовать их. Считалось, что, если использовать опыт и знания этих людей для развития техники, враг при их посредничестве может проникать в государственный аппарат, что создает серьезную опасность для власти.

Эвакуируя городское население, полпотовцы заставляли представителей интеллигенции селиться в деревнях для… «перевоспитания». Интеллигентам приходилось скрывать происхождение и образование, чтобы избежать уничтожения. При этом интеллигентом считался всякий, кто носил очки, читал книги, знал иностранный язык, носил приличную одежду, в частности европейского покроя.

Интеллигентов, живших за границей, полпотовцы пригласили вернуться в Кампучию для участия в восстановлении страны. На этот призыв откликнулось около тысячи человек. Все они были направлены на каторжные работы и поголовно уничтожены.

Одновременно была уничтожена вся материальная база национальной культуры кампучийского народа. Были снесены такие центры культуры и искусства, как театр в Пномпене и театры провинциальных центров, музеи и кинотеатры; уничтожены телевидение и стадионы, университет изящных искусств и консерватория, библиотеки. Музыкальные инструменты, традиционные театральные костюмы, вся литература по искусству были преданы огню. Школы либо разрушались, либо превращались в тюрьмы, места пыто. к, в склады зерна и удобрений. Книги из библиотек, институтов, научно-исследовательских центров, имущество музеев уничтожалось, а ценнейшие предметы древнего искусства — похищались.

Была уничтожена половина исторических памятников, в том числе 1225 памятников архитектуры. Погибли всемирно известные архитектурные ансамбли Ангкор-ват, Ангкортхом и др.

Тюрьмы были превращены в фабрики смерти. Особо зловещую репутацию имела тюрьма Туолсленг в Пномпене, где было истреблено около 10 тысяч человек. Перед отступлением полпотовцы успели уничтожить узников, содержавшихся в этом лагере смерти. В живых осталось восемь человек, четверо из них — дети.

Массовой резней отметил режим Пол Пота — Иенг Сари последние часы своего существования. Кровавый заключительный аккорд чудовищной трагедии, которая в течение трех лет разыгрывалась на кампучийской земле.

(Использованы книги: Кампучия: от трагедии к возрождению. М. 1979; Геноцид! М. 1985)

АПАРТЕИД — «ОБОСОБЛЕНИЕ», «РАЗДЕЛЬНОЕ РАЗВИТИЕ»

Единственной страной в мире, в которой принцип расового неравенства положен в основу конституционного устройства, является Южно-Африканская Республика — ЮАР, расположенная на самом юге Африки.

Южноафриканский премьер X. Фервурд определил смысл политики государства следующим образом: «Если свести эту проблему к простейшей формуле, то она заключается в следующем: мы хотим, чтобы Южная Африка оставалась белой… Сохранить ее белой может означать только одно, а именно — господство белых. Не «руководство», не «наставления», а «контроль», «превосходство». (Сегрегация в Южной Африке. Вопросы и ответы о политике апартеида. Нью-Йорк, ООН, 1970).

В настоящее время в ЮАР проживает более 30 миллионов человек, из которых 4,6 миллиона — белое население, обладающее всеми гражданскими и политическими правами. Африканцы же — а их более 21 миллиона — не имеют права голоса и поэтому не могут влиять на политику правительства.

Законы «О землях туземцев» и «О туземных землях и земельном фонде» — это юридическое закрепление определенной площади за определенной категорией населения в зависимости от. расовой принадлежности. При этом 87 процентов территории страны закреплено за белым населением и 13 процентов — за африканцами.

В 1950 г. был принят закон «О расселении по расовым группам», устанавливающий определенные места проживания для каждой из расовых групп. Неукоснительное соблюдение властями этих законов привело к массовому переселению миллионов не белых жителей страны, сопровождавшемуся многочисленными трагическими событиями.

Жители местечка Дрифонтейн, приговоренные к насильственному выселению с земли, которая принадлежала им на протяжении многих лет обратились через газету «Нью-Йорк таймс» к мировой общественности со следующими словами: «Когда мы предавали земле тех, кто ушел от нас навсегда, мы полагали, что им навечно уготованы мир и спокойствие. Мы заплатили за землю, на которой живем и намерены сохранить ее за собой. Мы не хотим владеть землями, на которые нас вытесняют. Мы скорее незаконно поселимся на незанятой земле, и (кто знает?) когда еще кому-нибудь придет в голову переселять нас вновь? Почему мы должны уезжать? Потому что правительству понадобились наши угодья? Ради скрытых в них полезных ископаемых? Решилось бы оно переселять белых — вывозить их автобусами в бесплодные районы, где нет ни дорог, ни воды, ни школ, ни магазинов — ничего?»

«Разделяя расы во всех, насколько это возможно, областях, — утверждает И. Г. Стрейд, один из приверженцев политики апартеида, — мы сумеем предотвратить столкновения и трения между белыми и африканцами. В то же самое время с точки зрения справедливости к африканцам им должна быть предоставлена возможность развития в обособленных, принадлежащих им районах под опекой белых и в соответствии с их природой и особенностями. Коль скоро их развитие происходит в условиях системы, наилучшим образом отвечающей их натуре и традициям, достигается их собственное самоуправление и представительство общин на всех уровнях национальной жизни».

Вступившая в силу в 1984 г. конституция ЮАР не только закрепила лишение африканцев политических прав, она отказала им в основном праве человека — иметь собственную родину. Создавая видимость признания прав африканцев на суверенное развитие в бантуста-нах, а в действительности закрепляя контроль белых над основной частью страны, власти ЮАР по существу насаждают неоколонизм в отношении коренного народа Южной Африки. Иностранцы (белые), эмигрировав в ЮАР, имеют возможность стать ее гражданами. В отличие от них родившихся в ЮАР африканцам навсегда отказано в такой возможности.

Африканеры утверждают, что современные реформы де Клерка ведут к развалу южноафриканского государства. В чем же тут дело? Об этом рассуждает журналист Мидхат Зарипов в статье «Трансвааль, Трансвааль — страна моя…» (Новое время. 1991, № 40).

«Каждое утро сотни тонн взрывчатки выдаются со складов горнорудных предприятий ЮАР. Проконтролировать расход динамита практически невозможно. Любой из рабочих, уходя со смены, может прихватить с собой две-три шашки: личные досмотры белых служащих здесь не практикуются. Недавно полиция в пригороде Йоханнесбурга обнаружила склад взрывчатки, похищенной с шахт. Здесь же был конфискован целый арсенал оружия, принадлежащего организации «Афганское движение сопротивления» (АРМ). Значит ли это, что белая община ЮАР готовиться к войне?

Президент де Клерк ничего не скрывал. Наоборот, он все время говорил о своем намерении построить «новую Южную Африку», освобожденную от апартеида. Но белые южноафриканцы — племя», состоящее из 5 миллионов человек, которое живет среди 26 миллионов черных и 4 миллионов индийцев и метисов, — не слушали его. И вдруг небеса обрушились на их голову — лидер АНК Нельсон Мандела вышел из тюрьмы, правительство вступило в диалог с «черными террористами». Конечно, для африканеров это шок. Либералы говорят, что они потрясены и взволнованы храбростью де Клерка. Сторонники апартеида возмущены и настроены в высшей степени враждебно.

Но все испытывают тревогу. Они осознают, что идет отсчет последних днец существования апартеида, что рано или поздно им придется отдать часть власти, а может быть, и всю ее черному большинству. Как это будет происходить? Быстро меняющаяся обстановка в ЮАР привела к тому, что белый человек оказался как бы во временном провале: старые идолы разрушены, а новые грозят хаосом и еще большими разрушениями.

Дело в том, что «белое племя» далеко не однородно. Крепость апартеида только со стороны казалось монолитной, фактически она давно дала трещины. Англофоны (их в ЮАР два миллиона) составляет костяк либеральной партии и группировки «ферлигт», выступающей против апартеида. С определенными оговорками они приняли «перестройку» де Клерка. Их символ хозяин южноафриканских золотых рудников Гарри Оппенгеймер, создатель империи «Англо-Америкэн корпо-рейшн», утверждает, что экономика страны не может выжить, если чернокожие остаются вне общества.

Деловые круги не слишком задумываются о расах и расовых конфликтах. Либералы хотят социал-демократии, которая сгладила бы различия между бедными и богатыми, а не между черными и белыми. По их мнению, единственный выход из создавшегося положения — это правительство, представляющее большинство населения. В противном случае, говорят либералы, мы и впредь будем сидеть на пороховой бочке. Правда, демократически настроенных белых беспокоят междоусобные столкновения внутри черной общины ЮАР, дестабилизирующие ситуацию в стране. Надежды здесь возлагают на начавшийся диалог между соперничающими организациями черного большинства — АНК и «Инкатой».

Иначе мыслят правые силы, или, как их называют в ЮАР, «фекрампт» — «твердолобые». «Англофоны могут себе позволить быть либералами, — мрачно иронизируют африканеры. — У них у всех в левом кармане британский паспорт. А нам отступать некуда». И в этом буры правы. Ведь их предки — голландцы и гугеноты, бежавшие из Франции после отмены Нантского эдикта, стали первыми поселенцами Капской провинции. С Библией в кармане, ружьем в одной руке и киркой в другой они осваивали Трансвааль и Оранжевую, строили первые форты. Африканерам некуда возвращаться, они стали белыми африканцами.

Выживание во все времена было главной заботой буров. Долгие годы идеологи апартеида приучали белую общину к осадному мышлению. Поэтому неудивительно, что широкую поддержку в среде африканеров получила идея «государства буров — Бурестаат». Лидер Партии бурского государства (ПБГ) Роберт ван Тондер утверждает: «ЮАР — нежизнеспособный конгломерат. Здесь проживает не одна нация, а целых 15, белых и черных. Если их и впредь вынуждать жить вместе, произойдет то же, что и в Советском Союзе — вспышка национализма. Мы требуем воссоздания бурского государства. Это будет убежище для белых».

Можно понять африканеров: их гложет тоска по Трансваалю — стране, аннексированной Британией в ходе англобурской войны 1990 г.

С ван Тондером блокируется и «Африканское движение сопротивления» во главе с Ю. Тербланшем. Этот импозантный, седобородый бур не любит говорить по-английски. «Я у себя дома. Если хотите побеседовать, приводите с собой культурного человека, который знает африканас», — отшивает он журналистов.

Сторонники АРМ утверждают, что сепаратистам сочувствует практически вся белая глубинка ЮАР. По крайней мере в городках трансваальского буша бытует четкое убеждение: де Клерк — предатель, а черные — приди они к власти — готовы всех белых перестрелять. Впрочем, скоро количество желающих отделиться станет известно — уже заказаны удостоверения личности гражданина Бурестаата с изображениям эмблемы государства: орел, лев, первопроходец и повозка, увенчанные девизом «В единстве — сила».

Как мыслится организация государства буров? По мнению ван Тондера, Южно-Африканская Республика станет конфедерацией нескольких государств чернокожих африканцев и белых. Страна буров помимо Трансвааля и Оранжевой провинции должна включить в себя район Фрейхел, присоединенный к Наталю после поражения в войне с англичанами. Претория и Йоханнесбург останутся в границах бурского государства. Хотя в ЮАР все и перемешано, как в омлете, большинство африканеров уже сейчас живут на «своей» земле. Другим же белым придется переехать сюда.

Очень знакомая ситуация, не правда ли? Все расселяются по своим квартирам. И обоснование совсем как у нас: отношения между различными народами Южной Африки станут намного лучше. Черные будут смотреть на буров не как на угнетателей, а как на друзей. Зулусы избавятся от британского влияния и станут процветать. У буров и флаг свой уже готов: красная, белая и синяя полосы нидерландского стяга плюс зеленая полоса, символизирующая плодородие Трансвааля. И отряды «охраны края» практически сформированы.

Напряженность в южноафриканском обществе заметно возросла после обнародования «Белой книги» об аграрной реформе в стране. План правительства де Клерка предусматривает отмену расистских ограничений на владения землей. Если учесть, что 87 процентов земли в ЮАР принадлежит белым, неудивителен всплеск сепаратистских настроений в общине. Лидер Консервативной партии А. Треурнихт заявил в парламенте, что администрация не оставляет белому населению иного выбора, как начать борьбу за выживание. Правые потребовали распустить парламент, назначить новые выборы или провести референдум о будущем ЮАР. Их расчеты ясны.

В настоящее время Националистическая партия имеет 93 места из 166. 39 мест принадлежат консерваторам, сильны другие правые. Опросы общественного мнения в фермерских районах показывают падение популярности правящей партии. Пока центр удерживает власть в своих руках, но идеи сепаратизма охватывают все большую часть общества. Играет ли де Клерк в «русскую рулетку»? Ответ на этот вопрос покажет будущее. Пока же, к сожалению, прогнозы оптимизма не вызывают. Ведь в ЮАР достаточно тех, кто не желает поступаться принципами».

КОСА — ПРОТИВ ЗУЛУСОВ, БЕЛЫЕ — ПРОТИВ БЕЛЫХ

В Йоханнесбурге подписано очередное соглашение о мире. Но в стране сомневаются: положит ли оно конец войне черных против черных.

Н. Решетников, корреспондент «Нового времени», побывав в ЮАР, рассуждает о внутренних проблемах многонационального государства:

«Мне довелось побывать в Соуэто — черном пригороде Йоханнесбурга, населенном в основном племенем коса, на которое опирается Африканский национальный конгресс, затем в поселках Квазулу — на землях, где'живут зулусы — сторонники «Иканты». Видел и сожженные жилища, и только что оплаканные могилы…

Каждый в отдельности зулус не держит зла на того, кто принадлежит к коса. То же самое наоборот. А между тем люди гибнут повседневно. За одну неделю до встречи в Йоханнесбурге, где 29 политических, государственных, профсоюзных и религиозных организаций подписали соглашение о мире, погибло 129 человек и свыше 600 было ранено.

Так кто же виноват в этой вакханалии насилия? На сей счет имеется несколько версий.

Первая и самая расхожая. Виноваты правые. В частности, руководители полиции и армии. Это, мол, они провоцируют столкновения, подогревают националистические чувства, трайбалистские разногласия…

Между тем, после личных встреч с бывшим министром законности и порядка А. Флоком я не склонен считать, что межплеменные конфликты инспирируются полицией. И, правда, зачем разжигать огонь, чтобы затушить его ценой собственных жизней?

Адриаан Флок однажды остроумно заметил: «Мы выступаем за то, чтобы наши оппоненты из черной общины как можно быстрее вошли в правительство. Потому что сейчас они критикуют нас извне. В противном случае они должны взять на себя ответственность за то, что происходит в стране, в том числе и за столкновения в черных общинах».

Другое дело — речи и призывы главы Консервативной партии Южной Африки доктора Треурнихта. Непримиримость его сторонников ведет к тому, что кровь льется теперь не только в столкновениях черных с черными, но и внутри белой общины. (В августе в результате «белой атаки» на президента и массовых столкновений с полицией в Вентередорпе погибло 8 буров). Доктор Треурнихт считает, что нельзя допускать черных до управления страной ибо это приведет не только к экономическому развалу, но и к гражданской войне.

Вот и вторая версия. Руководители двух основных враждебных группировок, еще не получив политической власти, приступили к ее разделу. Подоплека этих суждений ясна. АНК не скрывает, что претендует на главное место за столом переговоров о будущем безра-совом устройстве Южной Африки. Лидеры «Инкаты», в свою очередь, заявляют, что не хотели бы, чтобы кто бы то ни было представлял их интересы, поскольку они сами способны это сделать.

Третья версия связана с тем, что во внутриобщинной бойне виновато правительство. Это формула удобна для всех: и левых, и правых, и центристов… Но я позволю себе заступиться за президента ЮАР Фредерика де Клерка. Он неоднократно встречался и с Нельсоном Манделой (АНК), и с Мангосуту Бутелези («Инката»). Президент убеждал их согласиться на проведение многопартийной конференции, на которой были бы сформулированы основные принципы безрасового, демократического устройства Южной Африки. Когда же все было готово к проведению форума, Нельсон Мандела неожиданно выдвинул ультиматум с требованием отставки ведущих министров страны и тем самым фактически торпедировал конференцию.

Ф. де Клерк все-таки нашел в себе мужество пойти на разумный компромисс с АНК, хотя ему и пришлось выстоять перед ожесточенным натиском правой оппозиции среди белых. Они угрожали ему и сейчас. И все же он явился инициатором и последней конференции.

Так стоит ли строго судить президента? Может быть, лучше предложить ему сотрудничество и помощь в сложный период реформирования страны?

Значение последнего соглашения, несомненно велико, однако рассчитывать на примирение в ближайшем будущем пока не приходится. Потому что по-прежнему дает о себе знать наследие апартеида. Как бы красиво ни выглядело братание Н. Манделы и М. Бутелези, они продолжают перетягивать политический канат, иногда втягиваясь в «войну слов», которая перерастает в реальную бойню между их последователями.

И все же остается место для хрупкой надежды: президент страны и его партнеры по политической ответственности за судьбу Южной Африки делают трудные шаги навстречу друг к другу.

ОГЛЯДЫВАЯСЬ В ПРОШЛОЕ

По инициативе венского журналиста Т. Герцля в конце августа 1897 г. в швейцарском городе Базеле состоялся II Сионистский конгресс, на котором присутствовало 197 делегатов из 17 стран мира. На Базельском конгрессе было фактически создано ядро организационной структуры международного сионизма — Всемирная сионистская организация, которую возглавил Т. Герцль.

Представители различных еврейских общин одобрили идею создания «еврейского национального очага» и приняли «Базельскую программу», в которой предусматривались конкретные шаги для осуществления этой цели.

«В своей книге «Еврейское государство», — писал сионистский историк Н. Сафран, — Герцль отдал предпочтение Палестине как месту для создания еврейского государства… но он был согласен и на какое-либо другое место. I Сионистский конгресс, однако, единодушно высказался за Палестину. Через несколько лет этот выбор подвергся испытанию, когда британское правительство предложило Герцлю территорию для расселения евреев в Восточной Африке. Герцль и многие другие сионисты были склонны принять это предложение, но у сионистов из Восточной Европы сложилась твердая оппозиция любой альтернативе, кроме Сиона (название холма в Иерусалиме)…

Наконец, VII Сионистский конгресс, собравшийся в 1905 г., после смерти Герцля, отверг предложение о Восточной Африке и окончательно переориентировался на Палестину».

Между тем фактическая колонизация Палестины, которая в то время входила в состав Оттоманской империи, началась гораздо раньше. Уже в 1882 г. там возникли первые поселения, основанные Палестинским еврейским колонизационным обществом, которое принадлежало банковской группировке Ротшильда. В самом конце XIX века во главе колонизации встала Всемирная сионистская организация, при которой вскоре были образованы экономические и финансовые учреждения, занимавшиеся скупкой земли у местных арабских и турецких помещиков.

«Освоение» Палестины в соответствии с положениями «Базельской программы» стало возможным благодаря тесному союзу» сложившемуся между ведущими сионистскими лидерами и правящими кругами Великобритании, давно стремившимися к установлению своего контроля над Ближним и Средним Востоком.

«Англия со своими владениями в Азии должна быть больше всего заинтересована в сионизме, — писал Т. Герцль, — так как кратчайший путь в Индию лежит через Палестину. Великие политики Англии первыми поняли необходимость колониальной экспансии. Вот почему британский флаг реет на всех океанах. И поэтому, я надеюсь, в Англии идея сионизма, которая является колониальной идеей, легко и быстро будет воспринята в своей истинной и наиболее современной форме».

В годы первой мировой войны центром международного сионизма стал Лондон, где активно действовал президент Британской сионистской федерации (в будущем — первый президент государства Израиль) Хаим Вейцман. Установив доверительные отношения с такими политическими деятелями, как Ллойд Джордж, А. Бальфур, У. Черчилль, Г. Сэмюэль, Р. Сесил, лорд Мильнер и др., X. Вейцман сумел убедить их в выгодах, которые Англия могла бы извлечь из сотрудничества с сионизмом.

Великобритания, стремившаяся к установлению своего контроля над Палестиной, рассчитывала на помощь сионистов в борьбе против национально-освободительного движения палестинцев. В ходе первой мировой войны к этим соображениям добавилось еще одно обстоятельство, которое, по-видимому, сыграло решающую роль в окончательном выборе Великобритании в пользу сионизма. Обратимся к документу. Вот выдержка из доклада специальной королевской комиссии, созданной английским правительством для изучения ситуации в Палестине, сложившейся во время первой мировой войны:

«В своих показаниях перед комиссией Ллойд Джордж, являвшийся тогда (т. е. в годы первой мировой войны) премьер-министром… указал на серьезное положение, в котором оказались союзники по Антанте. Румыния разбита, русская армия деморализована французская армия неспособна предпринять широкое наступление, итальянцы потерпели серьезное поражение при Капо-ретто. Британские суда общим водоизмещением в миллионы тонн пущены ко дну германскими подлодками. Ни одна американская дивизия так и не появилась в окопах. В этой критической ситуации возникло мнение, что симпатии или антипатии евреев могут изменить в ту или иную сторону положение союзников. В частности, симпатии евреев могли обеспечить странам Антанты поддержку американского еврейства…»

В докладе комиссии не указывалась еще одна причина, побудившая британское правительство к всемерной поддержке сионизма. Так, например, по мнению современного английского историка К. Сайкса, «перед ноябрем 1917 г. считалось, что открытая поддержка сионизма Англией оторвет русских евреев от большевистской партии».

2 ноября 1917 г. после длительных переговоров сионистских лидеров с английскими правящими кругами появилась на свет так называемая Декларация Бальфура, в которой правительство Великобритании обещало сионистам оказать помощь в создании еврейского «национального очага» в Палестине. Декларация, имевшая столь важное значение для последующего хода событий на Ближнем Востоке, имела вид частного письма, адресованного министром иностранных дел Англии Джеймсом Бальфуром могущественному еврейскому магнату лорду Ротшильду.

«Министерство иностранных дел 2 ноября 1917 г.

Мой дорогой лорд Ротшильд!

Мне доставляет удовольствие довести до Вашего сведения от имени правительства Его Величества следующее заявление, свидетельствующее о симпатии к планам еврейских сионистов, которые были представлены на рассмотрение кабинета и одобрены им.

Правительство Его Величества благосклонно относится к идее учреждения в Палестине национального очага для еврейского народа и приложит все усилия, чтобы облегчить достижение этой цели, причем само собой разумеется, что не будет предпринято ничего, что могло бы нанести ущерб гражданским и религиозным правам существующих в Палестине нееврейских общин или правам и политическому статусу евреев в любой другой стране.

Я был бы Вам благодарен, если бы Вы довели эту декларацию до сведения Сионистской федерации.

Ваш А. У. Джеймс Бальфур».

Декларация Бальфура в течение трех десятилетий искусно использовалась сионистскими лидерами в их борьбе за реализацию одной из своих главных целей — создание еврейского государства в Палестине.

Еще до опубликования Декларации Бальфура в печати она была вручена американскому президенту Вильсону и одобрена им, а в начале 1918 г. ее официально поддержали правительства Франции и Италии. На конференции в Сан-Ремо 25 апреля 1920 г. державы Антанты одобрили Декларацию Бальфура и вынесли решение о ее включении в текст Севрского мирного договора между странами Антанты и Турцией, который был заключен 10 августа 1920 г.

Тогда же участники конференции в Сан-Ремо приняли решение о передаче Англии мандата на Палестину, снабдив его дополнительной статьей, где указывалось, что страна-мандатарий несет ответственность за выполнение Декларации Бальфура. В июле 1922 г. британский мандат был одобрен Лигой Нации и вступил в силу 29 сентября 1923 г. В преамбуле соглашения о предоставлении Англии мандата на Палестину содержалась ссылка на Декларацию Бальфура, а в третьем параграфе преамбулы было четко сформулировано признание «исторической связи» евреев с Палестиной и «оснований для возрождения его национального очага в этой стране».

За несколько лет до британского мандата, а именно в январе 1918 г., в Палестине появилась так называемая сионистская комиссия, наделенная британским правительством полномочиями по подготовке условий для создания «национального очага». Присвоив себе функции «параллельной администрации», сионистская комиссия, действовавшая по инструкции Всемирной сионистской организации (ВСО), пыталась создать в Палестине свой, независимый аппарат управления.

Ответом на притязания сионистской комиссии явились массовые волнения арабского населения Палестины. «Возмущение арабов было, в частности, спровоцировано требованием комиссии об участии евреев в военной администрации и о наделении комиссии правом развернуть подготовку еврейских сил обороны» — писал американский специалист по ближневосточным проблемам Д. Дэвис.

Последнее объяснялось тем, что по окончании первой мировой войны британские власти распустили еврейский легион, которым командовал известный сионистский лидер В. Жаботинский, рассчитывавший со временем создать из него регулярную армию. После роспуска легиона В. Жаботинский приступил к формированию нелегальных «частей самообороны», впоследствии составивших костяк полурегулярной армии сионистов «Хагана».

Военные приготовления сионистов до предела накалили обстановку. В марте 1920 г. произошли вооруженные столкновения между переселенцами и местными жителями в северной Палестине. Несколько недель спустя ареной кровопролитных столкновений стал Иерусалим, где было убито несколько евреев и арабов, а раненых оказалось более двухсот человек.

«Равновесие терпимости», складывавшееся в Палестине в течение веков, было нарушено первой волной еврейских колонистов, хлынувших на «землю обетованную» еще до первой мировой войны. Причину сразу же возникшей в Палестине напряженности, с годами развившейся в ближневосточный конфликт, нетрудно понять, если учесть, что многие переселенцы, усвоившие шовинистские установки сионистской доктрины, поступали в соответствии с предложенной еще Т. Герцлем программой «освоения» Палестины.

«Предположим, например, — писал Т. Герцль, — что нам необходимо очистить страну от диких зверей. Мы не будем решать эту задачу так, как это делали европейцы в V веке. Мы не будем метать стрелы и копья и преследовать медведей. Мы организуем широкую и энергичную охоту, мы выгоним зверей и сбросим на них мелинитовые бомбы».

Сионистская формула «народу без земли — землю без народа» способствовала распространению почти биологического расизма в отношении арабов. Вот что писал о сионисте, бывшем депутате кнессета Шмуэле Даяне (отце бывшего министра обороны, а позднее министра иностранных дел Израиля Моше Даяна) израильский журналист Шабтай Тевет: «Арабы были для него принадлежностью этой дикой местности, подобно москитам, насекомым и диким зверям. Поэтому они воспринимались как временное явление. Подобно тому как дикая трава и колючий кустарник подлежали сожжению, а болота — осушению, пораженные болезнями и голодающие племена бедуинов должны были исчезнуть».

Если на первых порах сионистские эмиссары скупали у местных арабских феодалов пригодные для земледелия участки, что неизбежно вело к разорению и изгнанию с земли тысяч палестинских крестьян-арендаторов, то впоследствии, по мере укрепления позиций сионизма в Палестине, стали возрастать притязания евреев и на руководящую роль в промышленности и сельском хозяйстве.

План создания в Палестине сионистских вооруженных формирований родился еще в начале века, когда на «земле обетованной» возникли первые разрозненные поселения иммигрантов. Небольшие вооруженные группы, носившие название «Бар-Гиора», были сформированы еще в 1908 г. В апреле 1909 г. на их основе была учреждена террористическая организация «Гашо-мер». В 1921 г. Исполком ВСО объявил о наборе добровольцев в вооруженные отряды «Хаганы». В 1929 г. был сформирован штаб «Хаганы», в функции которого входили мобилизация и военная подготовка личного состава, нелегальное приобретение оружия, разработка тактики ведения боевых действий против арабских повстанцев.

В 1924 г. идеолог милитаристской концепции сионизма В. Жаботинский заявил: «Наша программа не сложна. Цель сионизма — еврейское государство. Территория — оба берега реки Иордан. Метод — массовая колонизация. Решение финансовой проблемы — национальный заем…· Следовательно, требование времени заключается в проведении новой политической кампании и в военной подготовке еврейской молодежи…»

Если сионизм и идея превращения Эрец Исраэля («Земля Израиля». Так сионисты называли всю территорию подмандатной Палестины) в еврейское государство являются нравственными, то есть справедливыми, то эта справедливость должна быть установлена вне зависимости от чьего-либо согласия или несогласия… И если кто-либо попытается помешать осуществлению справедливости, ему следует дать отпор при помощи силы… Другой морали не существует».

Вопрос о переселенцах по-прежнему оставался главной заботой руководящих органов международного сионизма. Ведь подготовка к созданию еврейского государства путем постепенного «огосударствления» «ишува» было бы невозможна без постоянного притока еврейских иммигрантов в Палестину. Особого размаха иммиграция достигла во время второй мировой войны и в первые послевоенные годы. Сионистские эмиссары развернули активную деятельность в лагерях для перемещенных лиц на территории Западной Европы, призывая евреев, переживших ужасы гитлеровского геноцида, переселяться в Палестину.

«Арабы знали, что политика сионизма наносит им ущерб, — писал в 1945 г. палестинский общественный деятель Эмиль Гури, — и что эта политика приведет в будущем к изгнанию их из собственной страны, в которой они жили веками. Время показало, что их опасения были оправданы и политика сионистов в Палестине действительно угрожает интересам и существованию арабов. Эти опасения проявляются в трех основных аспектах:

1) Арабы в Палестине в 1918 г. составляли 93 % населения, евреи — 6 %, а ныне, в 1945 г., арабы составляют 67 % населения, тогда как евреи — 32 %. Если сионистская иммиграция в Палестину будет продолжаться, то арабы могут со временем стать меньшинством в своей собственной стране… а впоследствии им, возможно, вообще придется покинуть ее.

2) В 1918 г. арабы владели 95 % всех земель в Палестине, а в настоящее время в их руках остается не более 70 % земель. Остальное перешло в руки евреев, причем та часть земли, которой они овладели, составляет половину лучших обрабатываемых земель…

3) Жители Палестины лишены возможности управлять своей страной, они чувствуют себя иностранцами на родине. Лишенные прав и независимости, они сегодня пользуются лишь правом избирать городские советы. Однако и это право до сих пор не обеспечивается на деле…»

29 ноября 1947 г. Генеральная Ассамблея ООН на своем пленарном заседании приняла резолюцию 181 (II) о разделе Палестины и создании на бывшей подмандатной территории Англии в Палестине двух государств — еврейского и арабского. Под территорию еврейского государства с населением 1 008 800 человек выделялось 14,1 тыс. кв. км., арабское государство с населением 758 520 человек должно было разместиться на территории площадью 11,1 тыс. кв. км.

Пункт «А» части III резолюции гласил:

«Город Иерусалим учреждается как отдельная единица, пользующаяся специальным международным статусом и состоящая под управлением Организации Объединенных Наций».

Стремясь во что бы то ни стало не допустить создания арабского государства, сионисты уже в конце 1947 г. начали необъявленную войну за овладение всей Палестиной.

К марту 1948 г. они разработали программу действий по вытеснению арабских жителей под кодовым наименованием «План Д».

В апреле 1948 г. сионисты «перешли к политике умышленного нажима на арабов, чтобы вынудить их к бегству, применяя широкий спектр средств от искусной психологической войны до безжалостного изгнания силой».

В ночь с 9 на 10 апреля 1948 г. две группы террористов из «Иргун цвей леуми» и «банды Штерна» окружили арабскую деревню Дейр-Ясин, расположенную неподалеку от Иерусалима, и учинили там жестокую расправу над мирными жителями. По свидетельству представителя Международного Красного Креста, в ту ночь сионисты вырезали 254 человека — мужчин, женщин и детей.

Вот как это происходило:

«Выведенные из дома жители, в их числе и новобрачные, чью свадьбу недавно отметила деревня, оказались в числе первых жертв. Их выстроили вдоль стены и расстреляли…

Двенадцатилетний Фахми Зайдан, один из тех, кому удалось выжить, рассказывал: «Евреи приказали всей нашей семье встать у стены и начали стрелять. Я был ранен в бок, но большинство из нас, детей, сумели спастись, так как мы прятались за родителей. Пули попали моей сестренке Кадри (4 года) в голову, моей сестре Самии (8 лет) в шею, моему брату Мухаммеду (7 лет) в грудь. Все, кто был с нами у стены, погибли: папа, мама, дедушка и бабушка, мои дяди и тети и некоторые из их детей…»

«Халим Ид, тридцатилетняя женщина, принадлежавшая к одной из влиятельных семей в Дейр-Ясине заявила, что видела, как человек всадил пулю в шею ее сестре Салхи, которая находилась на 9-м месяце беременности. Затем он вспорол ей живот ножом… Рассказы выживших указывают на то, что женщины, действовавшие в составе банд, соперничали в жестокости со своими сообщниками-мужчинами. Постепенно Дейр-Ясин превратился в ад, наполненный воплями, взрывами ручных гранат, запахом крови, пороха и дыма. Бандиты убивали, грабили, насиловали…»

А вот отрывок из протокола дознания, проведенного офицером британской полиции на месте преступления: «Многие школьницы были изнасилованы, а затем зверски убиты… Рассказывают случай, когда маленькую девочку в буквальном смысле разорвали на части. Многих младенцев изрубили на куски…»

Первая арабо-израильская война началась сразу же после провозглашения Израиля. Стремясь положить конец зверствам сионистов в отношении мирных арабских жителей, войска шести арабских стран (Иордании, Египта, Сирии, Ирака, Ливана и Саудовской Аравии) вступили на территорию Палестины. Боевые действия продолжались с перерывами до 23 марта 1949 г.

В ходе войны Израиль оккупировал 6,7 тыс. кв. км. арабской территории (что составляло чуть меньше половины всей площади, отведенной еврейскому государству резолюцией ООН.), в том числе значительную часть Иерусалима.

«Результатом осуществления «Плана Д», — писал Д. Дэвис, — и жестокой практики изгнания, которая продолжалась в ходе войны, было то, что к сентябрю 1948 г. сотни тысяч арабских жителей лишились своих домов, владений и средств к существованию».

(Использованы материалы книги Игоря Ярославцева «В чем обвиняется сионизм».)

ТРАГЕДИЯ САБРЫ И ШАТИЛЫ

15 сентября 1982 г., на 102-е сутки вероломной агрессии против Ливана, израильские войска вошли в Бейрут, ранее покинутый отрядами Палестинского движения сопротивления. Захватив ливанскую столицу, оккупанты блокировали лагеря палестинских беженцев Сабра и Шатила, расположенные на южных окраинах города неподалеку от аэропорта.

Утром 16 сентября 1982 г., как свидетельствуют очевидцы, в районе аэропорта появились люди в военной форме оливкового цвета без знаков различия. Их было около тысячи. 18 сентября мир узнал о кровавой расправе над мирными жителями Сабры и Шатилы.

27 сентября 1982 г. парижская газета «Матэн» опубликовала рассказ жительницы Шатилы по имени Лейла. 16 сентября в ее дом ворвались вооруженные люди. «Всем на улицу! — приказали они. — Если у вас есть грудные дети, возьмите их с собой». Угрожая оружием, они отводили мужчин и юношей в одну сторону, женщин и детей — в другую. По словам Лейлы, эти люди принадлежали к отрядам так называемой «армии свободного Ливана», возглавляемой известным головорезом майором Хаддадом. Кроме них, Лейла видела на улицах лагеря израильских солдат и бойцов из формирований фалангистов.

Все произошло в считанные секунды. Отойдя на несколько шагов, убийцы вскинули автоматы и открыли огонь по безоружным людям.

Мужчины и юноши (среди них муж и два сына Лейлы) были убиты все до одного. «Я видела женщину с младенцем на руках, — рассказывала Лейла. — Ее убили, а ребенок чудом остался жив. Один из людей Хаддада сказал: «Его надо прикончить», и тут же задушил его собственными руками.

«Как вы определили, что среди солдат были израильтяне?» — спросил Лейлу корреспондент газеты. «Они объяснялись на иврите, — сказала она. — Один из них разговаривал по полевому телефону. Он докладывал о том, что творилось вокруг».

Солдаты из воинства Хаддада и фалангисты с повязками «МР» (военная полиция) на рукавах оттаскивали трупы, не забывая при этом обшаривать карманы в поисках денег и драгоценностей. «Всюду была кровь, — рассказывала Лейла, — и убийцы наскоро засыпали ее песком».

«Армия свободного Ливана». Так называются бандитские формирования, сколоченные бывшим майором ливанской армии Саадом Хаддадом на юге Ливана при помощи израильских спецслужб. Значительная часть этой «армии», насчитывающей по разным источникам от двух до четырех тысяч человек, состоит из фалангистов и других правохристианских элементов, как местных, так и переброшенных морем из порта Джуния на севере в Хайфу (Израиль) и оттуда по суше в южные районы Ливана», как ее представляет израильское командование, — борьба с отрядами ПДС и Национальнопатриотических сил на юге Ливана.

«Это началось вечером 16 сентября, — сообщил журна-листам один из жителей Шатилы Ибрагим Насер. — Мы с женой и детьми были у друзей в северной части лагеря и только поэтому остались живы. В тот день после длительного артобстрела израильские танки появились на главных улицах южной части лагеря и перекрыли все выходы. Мы слышали стрельбу, видели осветительные ракеты, но не придали этому особого значения, так как за долгие годы жизни в лагере привыкли к выстрелам. А ведь это было настоящее побоище — они уничтожали всех подряд».

Голос Ибрагима дрогнул, он стиснул кулаки. «Никого из тех, с кем я бок о бок прожил здесь почти сорок лет, не осталось в живых. Варвары не пощадили даже грудных детей».

«В Шатиле у меня много родных, но сам я живу в Бейруте, — начал свой рассказ учитель местной школы Аднан Мааруф. — В пятницу я решил навестить родственников. С трудом пробравшись через израильские кордоны, я вошел в лагерь и оказался одним из первых, кто увидел весь этот ужас. Убийцы пытались уничтожить следы бойни — засыпали трупы землей, утрамбовывая ее гусеницами танков. Дома сносили бульдозерами. Оставшиеся в живых в панике прятались в подвалах. Если бы они знали, что этим обрекают себя на еще более страшную смерть… Бандиты бросали в подвалы гранаты, а потом взрывали дома динамитом, погребая под развалинами живых и мертвых…»

Рассказывает Дэвид Грей, хирург из Великобритании, работавший в палестинском госпитале «Газа»:

«Уже в четверг 16 сентября до нас донеслись слухи, что в лагеря беженцев ворвались какие-то солдаты и убивают всех подряд…» Поначалу врачи не придали этим слухам особого значения — чудовищная истина открылась им лишь через день.

Рано утром в субботу в госпитале появились вооруженные люди. Они разрешили остаться с больными одному врачу и одной медсестре, а остальных работников госпиталя, около 20 человек (среди них были англичане, американцы, норвежцы, шведы, датчане, финны, западные немцы и палестинцы), отвели на территорию Сабры.

Там врачи увидели чудовищные следы кровавой бойни — изуродованные трупы на улицах, забрызганные кровью стены. Двух палестинцев из медперсонала убийцы отвели в сторону и тут же расстреляли. Иностранным врачам они приказали снять с себя белые халаты и передники. «Не надо было обладать особым воображением, чтобы представить себе, для чего это делается», — сказал Грей.

К счастью, бандиты вовремя одумались, испугавшись ответственности за убийство врачей из западных стран. Один из фалангистов даже извинился перед ними за «причиненные неудобства». Грей и его коллеги спаслись только из-за нежелания убийц навлечь на себя гнев западных правительств», — заявил журналист Дж. Редден, интервьюировавший Грея.

В субботу 18 сентября журналисты, дипломаты и наблюдатели ООН, прибывшие в лагерь Шатила, оказались свидетелями ужасающих последствий кровавой бойни. Среди руин валялись окровавленные, облепленные мухами трупы мирных палестинских жителей, ставших жертвами преступления, заставившего содрогнуться весь цивилизованный мир.

В тот же день американское агентство ЮПИ передало из Бейрута срочное сообщение: «Репортеры видели сотни трупов мужчин, женщин и детей, уничтоженных в лагерях палестинских беженцев в Западном Бейруте».

«Лагерь палестинских беженцев Шатила на Южной окраине Бейрута фактически превращен в руины, — сообщил корреспондент ТАСС Ратмир Орестов. — В воздухе стоит удушающий трупный запах, земля усеяна стреляными гильзами. Повсюду валяются вещи, еще недавно принадлежавшие жившим здесь людям. Земля — и это не преувеличение — пропитана кровью. Везде работают бригады добровольцев и представителей Международного Красного Креста. Надев противогазы, они разгребают руины, извлекают оттуда сотни трупов».

А вот репортаж корреспондента ЮПИ Уолтера Висни-евски, переданный в Нью-Йорк после полудня 18 сентября: «У Ибрагима аль-Бурги (49 лет) не было никаких шансов на спасение. Его и еще восемь убитых мужчин нашли неподалеку от главного входа в палестинский лагерь Шатила. Все они убиты выстрелами в упор. Смерть, видимо, наступила мгновенно. Их трупы — первое, что я увидел в лагере.

То, что мне довелось увидеть потом, было еще ужасней. Трупы женщин и детей уже раздулись от палящего солнца, над ними кружили тучи мух. Это было страшное зрелище. Только за 20 минут (за это время мы обошли лишь незначительную часть территории Шатилы) я насчитал 200 трупов. Большинство домов в лагере были разрушены бульдозерами. Немало трупов оказались погребенными под грудами щебня и обломков. Казалось, что убийцы задались целью уничтожить все живое… Девять мужчин у стены, чуть дальше еще 15 других были расстреляны из автоматов, а затем по трупам проехал грузовик. Рядом с телом Ибрагима аль-Бурги валялся пакет с хлебными лепешками. А чуть дальше — цветные фотографии двух мальчиков и двух девочек, видимо его детей, и несколько фотографий жены. В кармане у Ибрагима аль-Бурги обнаружили ливанский паспорт; возможно, он даже не был палестинцем. Его убили только потому, что в тот страшный день он оказался в лагере палестинских беженцев».

ТРАГЕДИЯ «СРЕДИЗЕМНОМОРСКОГО РАЯ»

21 мая 1947 г. один из «отцов-учредителей» Израиля Давид Бен-Гурион записал в своем дневнике: «Ахиллесовой пятой арабской коалиции является Ливан. Превосходство мусульман в этой стране искусственно и может быть легко ниспровергнуто. Там следует создать христианское государство с южными границами по реке Литани. Мы бы с таким государством подписали договор о союзе… Мы могли бы захватить Трансиорданию, после этого пала бы Сирия. А если бы Египет осмелился продолжить войну против нас, мы бы нанесли бомбовые удары по Порт-Саиду, Александрии, Каиру. Мы, таким образом, закончили бы войну, отплатив Египту, Ассирии и Халдее за наших предков».

В 1954 г. Бен-Гурион вновь выступил с идеей создания на территории Ливана христианского минигосударства. Для разжигания сепаратистских настроений и межобщинной розни в Ливане он предложил использовать деньги из фондов Еврейского агентства.

С годами, по мере развития Палестинского движения сопротивления, в обиходе израильской пропаганды появился провокационный тезис о так называемом «палестинском факторе».

«Палестинское присутствие» в Ливане, как известно, восходит к 1948 г., когда там появились первые палатки беженцев, пытавшихся спастись от сионистского террора. После 1970 г. в Ливан из Иордании переместилось командование ПДС и его боевые отряды, которым официальный Амман запретил ведение военных действий против Израиля с иорданской территории. Часть этих отрядов была переброшена в Южный Ливан. Под предлогом борьбы с «террористами» из ООП израильское командование начало в широких масштабах применять на юге Ливана тактику карательных рейдов. Израильская артиллерия регулярно обстреливала ливанскую территорию; постоянные вторжения мелких подразделений, а иногда и крупных частей израильской армии нарушали суверенитет соседней арабской страны.

Так, за 7 лет фактической войны Израиля против Южного Ливана (1968–1975) сионисты совершили более 6200 мелких актов агрессии, более 4 тысяч раз бомбили с воздуха или обстреливали из артиллерийских орудий ливанские населенные пункты, 350 раз вторгались в его пределы силами от сотен до тысяч солдат. С 12 мая 1968 г. по 31 октября 1974 г. в результате этих террористических акций погибло более 500 мирных жителей, 765 были ранены, 151 похищены и уведены в Израиль. Ливанская армия потеряла 60 человек убитыми, 159 ранеными, 30 человек были похищены израильскими патрулями. За тот же период в южном Ливане агрессоры разрушили две тысячи домов, нанесли огромный ущерб поголовью скота и сельскохозяйственным посевам, вырубили много оливковых рощ.

Цель агрессора была ясна: заставить население бежать на север, освободив таким образом территорию для «людей без земли» — будущих израильских колонистов. Вот зарисовка об обстановке в Южном Ливане в начале 70-х годов, приведенная журналистом «Мидл Ист интернэшнл» со слов одного из жителей этого района: «Приграничные деревни по ночам освещаются израильскими прожекторами… Через громкоговорители передаются оскорбительные реплики в адрес ливанцев. Крестьянин, работающий на полях, рискует быть убитым израильским снайпером. Чуть дальше от границы крестьяне и их дети могут быть изувечены или убиты бомбами замедленного действия, города в глубине ливанской территории также небезопасны. Около 70 процентов жителей Набатии по ночам покидают город и спят в близлежащих деревнях, боясь бомбежек и артобстрелов».

Изо всех сил раздувая назревавшие в Ливане внутренние противоречия и конфликты, сионисты стремились вбить клин между ливанцами и палестинцами, представить многострадальный народ, который они сами же лишили земли и родины, как непреодолимое препятствие благополучию Ливана. Разгорается гражданская война.

Перед вторжением в Ливан летом 1982 г., которое стало пятой за последнюю треть века ближневосточной войной, Израиль поставил определенные цели: разгромить организацию освобождения Палестины, утвердить в Ливане послушный режим, ослабить Сирию и вытеснить ее войска с ливанской территории, где они находятся под флагом Лиги арабских государств.

6 июня 1982 г. Израиль начал крупномасштабную агрессию против Ливана. Это было, по характеристике «Монд дипломатии», неравное противоборство между «гигантской военной машиной — одной из самых усовершенствованных и «обкатанных» в мире, с ультрасовременной техникой и сверхоснащенной авиацией, — и десятью тысячами партизан, имевших лишь легкое и среднее оружие…»

Проутюжив гусеницами своих танков более 80 километров ливанской территории, войска агрессора вышли к южным пригородам Бейрута. 15 июня они приблизились к бейрутскому международному аэропорту, а их бронетанковые подразделения заняли позиции в пригороде ливанской столицы Баада, где находится резиденция президента республики.

Свидетельствует французский журналист Поль-Мари де Ла Горе:

«Живя в Бейруте, я почти каждый день шел пешком обычным маршрутом: либо к отделению агентства Франс Пресс, расположенному неподалеку от резиденции премьер-министра, либо к кварталу Верден, где жили мои друзья. Всякий раз я проходил мимо восьмиэтажного дома, который называли домом Авкара — кажется, по имени владельца. Размещался он на окраине квартала Саная. Как у любого городского дома, у него была своя жизнь, и я иногда замедлял шаг, приглядываясь к его обитателям — женщинам, болтающим у входа или переговаривающимся прямо из окон соседних квартир; молодым влюбленным, назначавшим здесь свидания, и, конечно, детям, целыми днями играющим в войну, как и все дети мира. Но для Бейрута это было обычное явление еще и потому, что с начала гражданской войны весной 1975 г. она стала частью повседневной жизни.

В этом доме жили палестинцы. В 1948 г. они покинули свои города и деревни, но были уверены, что когда-нибудь вернутся обратно — когда проведут новую границу, когда на помощь придут арабские государства, когда установится подлинный мир… Но они не вернулись. Они жили в лагерях на западном берегу реки Иордан. А в 1967 г., после «шестидневной войны», когда Израиль оккупировал Западный берег, они перебрались в Иорданию. Три года спустя палестинцам вновь пришлось сняться с места: они оказались на юге Ливана. В 1978 г., когда Израиль провел первые крупные операции на южном берегу реки Литани, они вновь были вынуждены уйти. Так они оказались в Бейруте.

6 августа 1982 г. исполнилось два месяца с начала новой ливанской войны. Я находился в Бейруте и жил, как обычно, в отеле «Бристоль». В течение нескольких последних дней израильтяне непрерывно обстреливали город, хотя уже были достигнуты договоренности между правительством Ливана, палестинским эмиссаром Филипом Хабибом о выводе сил ООП из Бейрута.

В 13.45 в дом Авкара попал первый снаряд, семью минутами позже — второй.

Израильтяне взорвали «вакуумную бомбу» американского производства. Вот что пишет о принципе ее действия военный обозреватель израильской газеты «Гаарец» Зеев Шифф: «Это своего рода гигантский распылитель, рассеивающий авиационное горючее. В момент попадания в цель специальное устройство распространяет вокруг себя облако горючей смеси, которая затем поджигается. Это вызывает «подлинный эффект взрыва, направленного вовнутрь в пространстве диаметром. 15 метров». Возникающая пустота как бы притягивает внешние стены к центру пострадавшего здания. Преимущество такого оружия заключается в том, что оно «разрушает исключительно запланированную цель». Действительно, всевозможные усовершенствования превратили «вакуумную бомбу» в своего рода самона-водящуюся ракету с гарантированным попаданием в цель.

В тот день израильская авиация применила «вакуумную бомбу» в порядке эксперимента — восьмиэтажный дом Авкара обрушился в мгновение ока. В течение четырех дней вооруженные лопатами спасатели тщетно пытались отыскать уцелевших людей. Следует добавить, что с объявлением воздушной тревоги многие жители соседних домов сбежались в укрытие — обширные подвалы дома Авкара. Не уцелел ни один». «Пари матч», 14 января 1983 г.

(Использованы материалы книги Ю. Тыссовского «Преступление без наказания». М. 1983)