Была еще ночь, когда небольшой реактивный самолет приземлился на ухабистой полосе. Как только он остановился, Римо почувствовал, что его клетку потащили к двери. Через секунду клетка упала с высоты пяти футов на землю.
– Больно, черт возьми! – крикнул Римо. Однако его голос не вырвался за пределы тесной клетки, завернутой в плотный черный брезент.
Воцарилась тишина. Через некоторое время моторы самолета заработали снова, причем прямо у него над головой. Было время, когда он умел отгородиться от любого шума, подобно тому, как обычные люди закрывают глаза, но сейчас у него ничего не вышло.
Оглушительный рев моторов отдавался у него в голове, заставляя стучать зубами и нарастая с каждой секундой. Наконец Римо перевел дух: самолет покатился прочь, взлетел и вскоре шум моторов стих.
Ночь была тихой, если не считать стрекота насекомых, выступавших слаженным сводным хором всех букашек, какие только появлялись когда-либо на свет.
Римо по-прежнему сходил с ума по сигарете. Неожиданно чехол откинули, и по ту сторону решетки предстала Шийла Файнберг в шортах, которые едва прикрывали то, что им положено прикрывать, и в рубашке цвета хаки, обтягивающей ее огромную грудь.
– Как поживаешь? – спросила она.
– Превосходно, – отозвался Римо сквозь прутья. – Время бежит незаметно, когда человек веселится вовсю.
– Хочешь выбраться оттуда?
– Либо так, либо присылай мне служанку. Как тебе больше нравится.
Шийла наклонилась над прутьями клетки.
– Слушай. Думаю, теперь ты понял, что целиком находиться в моей власти. Если не станешь этого забывать и не будешь пытаться сбежать, я тебя выпущу. Но если начнешь выкрутасничать, лучше не выходи из клетки. Выбор за тобой.
– Выпусти меня, – сказал Римо.
– Ладно. Так-то лучше.
Она достала ключ из кармашка шортов, которые казались Римо слишком узкими для того, чтобы держать там даже заколку, и отперла замок.
Римо выбрался на растрескавшуюся полосу, встал и потянулся.
– Как здорово! – сказал он.
– Пошли, – сказала Шийла и направилась к джипу, стоявшему неподалеку.
Римо сел рядом. Она завела мотор.
– Один вопрос, – сказал Римо. – Ты – Шийла Файнберг, да?
– Да.
– На фотографиях ты другая...
– На фотографиях я еще в прежнем виде. С тех пор прошло много времени.
– Где мы? – задал Римо второй вопрос.
– В Доминиканской республике, в восемнадцати милях от Санто-Доминго.
– Далеко же ты меня затащила, чтобы убить!
– Кому нужно тебя убивать? У меня в отношении тебя другие планы.
Она повернулась к Римо и улыбнулась ему, продемонстрировав острые зубы. От этого зрелища Римо сделалось не по себе.
– Какие планы? – задал Римо третий вопрос.
– Ты будешь работать племенным жеребцом, – сказала она, громко захохотала и помчалась по узкой грязной дороге в сторону холмов, протянувшихся милях в шести от взлетной полосы.
Римо откинулся в кресле и решил получить удовольствие от поездки, чему, правда, мешало адское желание курить.
Они остановились у беленького домика на краю квадратного поля сахарного тростника размером с четыре городских квартала. Урожай был давно убран, тростник срублен и увезен. Остались только небольшие островки, похожие на клочки волос на голове у лысеющего мужчины. Остатки стеблей на земле были совсем сухими и оглушительно хрустели под ногами.
В домике было чисто и удобно. Бензиновый движок, тарахтевший неподалеку, снабжал дом электричеством, поэтому здесь был нормальный свет и холодильник. Римо начал с поиска сигарет, который увенчался успехом: он нашел их в кухонном буфете. Он поспешно закурил и сладострастно зажмурился, наслаждаясь вкусом дыма на языке и чувствуя, как смола частично оседает у него на зубах, деснах и языке, а частично проникает в легкие.
Потом он залез в холодильник и нашел там бисквит в целлофане. Он разорвал целлофан зубами и запихал бисквит в рот. В жизни есть два главных удовольствия: сигарета и шоколадный бисквит, подумал он.
Еще недавно его рацион состоял исключительно из риса, рыбы, утиного мяса и иногда овощей. Сколько времени прошло с тех пор, когда он последний раз уплетал сладости? И как он обходился без них столько лет?
Римо принялся за второй бисквит, когда в двери кухни появилась Шийла.
Она переоделась в прозрачный белый халат, который не оставлял воображению возможности дорисовывать прелести ее тела, так как выставлял их напоказ. Она открыла было рот, чтобы что-то сказать, но тут же сжала губы, подскочила к Римо и решительно затушила его сигарету в пепельнице.
– Эй, я ведь курю! – запротестовал он.
– Пора понять, что курение опасно для здоровья. – Она повернулась, задев его грудями. – Не то, что я: я могу оказаться полезной для твоего здоровья.
Римо так и застыл с бисквитом в руке. Он почувствовал то, чего не чувствовал уже много лет, – желание, жгучую потребность обладания женщиной. Искусство Синанджу научило его овладевать женщиной, когда это бывало нужно, причем так, что женщины лезли на стену от восторга. Однако, превратив это занятие в искусство и в науку, Синанджу сделало его скучным. Римо забыл, когда в последний раз испытывал настоящее желание.
Сейчас же он его испытывал.
Он запихал остаток бисквита себе в рот и обнял Шийлу Файнберг. Телесное влечение заставило его забыть, что эта женщина всего несколько недель тому назад разодрала ему глотку и живот.
Он провел ладонями по ее гладкой спине, обхватил ее круглые ягодицы и прижал ее к себе, с удовольствием чувствуя, что его тело должным образом откликается на контакт.
Она подставила ему рот, и он впился в него поцелуем.
Шийла Файнберг подняла его и отнесла в спальню, где аккуратно уложила на постель.
– Мы что же, будем сожительствовать? – спросил Римо.
Шийла сбросила халат и легла с ним рядом.
– Тебя предназначили на роль племенного жеребца, – сказала она. – Действуй!
Римо подчинился и стал действовать. Это продолжалось тридцать секунд.
Искусство, убившее желание, погибло, когда желание вернулось. Все кончилось быстро, вопреки намерению Римо. Он устыдился своего неумения.
– Ненадолго же тебя хватило! – заметила Шийла, поджав губы.
– Я исправлюсь, – пообещал Римо.
– У тебя будет достаточно практики, – холодно сказала она и, даже не подумав понежиться в постели после секса, встала и направилась к двери.
Римо услышал щелчок замка.
– Спи, – донесся до него ее голос из-за двери. – Тебе нужен отдых.
На это у Римо не нашлось возражений. Прежде чем покинуть кухню, он сунул в карман брюк пачку сигарет. Сейчас он извлек одну, закурил и откинулся на подушку, стряхивая пепел на пол и размышляя о том, что все в жизни случается не вовремя.
До того, как он стал работать на КЮРЕ, он не мог и помыслить о чем-либо более заманчивом, чем сделаться пленником роскошной блондинки, единственное требование которой состоит в том, чтобы обрабатывать ее в постели как можно чаще и качественнее. Теперь же, оказавшись в такой ситуации, он вовсе не чувствовал себя на вершине блаженства.
Он выкурил три сигареты, гася их об пол и забрасывая окурки под кровать, и уснул. Спал он крепко, без сновидений. Проснувшись утром, он увидел, что дверь в спальню распахнута настежь.
Обнаженная Шийла стояла перед кухонной раковиной. Тело ее источало здоровье и силу. Она казалась образцом совершенства, хоть сейчас на журнальную обложку.
– Хочешь заняться любовью до или после еды? – спросила она подошедшего к ней Римо.
– После. – Увидев на тарелке еду, – незажаренный бекон и миску с только что разбитыми яйцами – он поправился: – До.
– После, – сказала она.
– Но тут ничего не готово, – возразил Римо.
– Не хочу возиться с этой плитой, – объяснила Шийла.
– Кто же будет такое есть? – спросил Римо, но Шийла уже села за стол и стала насыщаться, поглощая жирный бекон, как финалистка соревнований по глотанию золотых рыбок.
– Это лучшее, на что я способна, – отрезала Шийла. – Если тебе не нравится мой завтрак, то ничего не могу поделать. Ешь хлопья.
– Я сам что-нибудь приготовлю.
– Не трогай плиту! – приказала Шийла. – Ешь хлопья.
Римо довольствовался бисквитом из вчерашнего пакета. Дождавшись, когда он поест, Шийла взяла его сильной рукой за плечо и подтолкнула к спальне.
– Давай, специалист, – сказала она. – Посмотрим, протянешь ли ты сегодня хотя бы минуту.
Римо повиновался, не зная толком, что из этого выйдет, но решив не переживать понапрасну. Во всяком случае, пока не кончатся сигареты.
Прошло три дня. В Фолкрофте были получены результаты вскрытия троих убитых людей-тигров, подтвердившие худшие опасения Смита. Все трое претерпели изменения на хромосомном уровне. По сути, они перестали быть людьми и находились где-то в промежутке между человеком и зверем. Смит беспокоился, как бы новое существо не оказалось сильнее, хитроумнее и даже кровожаднее, чем человек.
Убийства в Бостоне продолжались, но их стало меньше. Возможно, причина заключалась в патрулировании улиц Национальной гвардией. Однако Смит склонялся к мнению, что это он подорвал силы людей-тигров, вырвав из их рядов сразу троих. Из этого следовало, что Шийла Файнберг – Смит пришел к убеждению, что именно она похитила Римо, – не возвращалась в Бостон, иначе она бы уже успела наштамповать новых чудищ и жертв бы прибавилось.
Смиту не давала покоя еще одна мысль, такая страшная и тягостная, что он сознательно гнал ее. Однако мысль отказывалась повиноваться. Что, если Шийла Файнберг завладела Римо, чтобы превратить его в члена своей стаи? Римо, сохранившего все свои навыки, помноженные на беспощадную, звериную жестокость! Его и раньше нельзя было одолеть, теперь же он станет во сто крат хуже. Значит, его просто необходимо остановить. Но это было по плечу единственному человеку на свете...
Но как заговорить об этом?
Смит легонько постучал в дверь на втором этаже. Ответа не последовало.
Он распахнул дверь и вошел в комнату.
Чиун, облаченный в кимоно очистительного белого цвета, сидел на травяной циновке посреди комнаты. Оба окна были наглухо зашторены. По углам темной комнаты, напрочь лишенной мебели, горели свечки. Перед Чиуном стояла фарфоровая чашечка с курящимися благовониями.
– Чиун! – негромко позвал Смит.
– Да?
– Мне очень жаль, но сообщений от Римо нет. Он и эта женщина, кажется, исчезли с лика земли.
– Он мертв, – ответил Чиун нараспев.
– Откуда такая уверенность?
– Потому что я так хочу, – ответил Чиун, помолчав.
– Вы?! Вы этого хотите?! Но почему, скажите Бога ради!
– Потому что если Римо не погибнет, то станет одним из них. Если он станет одним из них, сотни поколений Мастеров Синанджу потребуют, чтобы я утопил его в морской пучине. Даже если он мой сын. Раз я научил его Синанджу, то не могу позволить, чтобы он воспользовался своим мастерством в негодных целях. Раз я не хочу... – Чиун не смог заставить себя произнести слово «убивать». – Раз я не хочу его убирать, мне остается надеяться, что он уже мертв.
– Понимаю, – проговорил Смит. Он уже получил ответ на свой вопрос. Если Римо изменился, Чиун избавит от него мир. Он хотел было поблагодарить Чиуна, но вовремя осекся.
Голова старика снова опустилась на грудь. Смит знал, что разговор окончен. Одного он не знал: сколько дней продлится траурная церемония Синанджу.
Римо догадывался, почему Адам и Ева пошли на сделку с дьяволом, чтобы удрать из рая. Дело было в скуке.
Прошло шесть дней. Погода оставалась безупречной. Шийла Файнберг была безупречно прекрасной и доступной.
Римо нечем было заняться, кроме расхаживания по дому и выполнения желаний Шийлы.
Ему это наскучило.
Ситуация усугублялась тем, что бисквиты кончились, а сигареты должны были кончиться вот-вот. С сигаретами можно было бы протянуть и дольше, но Шийла завела мерзкую привычку, едва завидя сигарету, давить ее в пепельнице.
Причем делала она это не как цивилизованный человек, который просто притушил бы окурок, и тогда Римо мог бы снова его раскурить. Нет, она расправлялась с сигаретой с такой силой, словно метала дротики, и всегда ломала окурок минимум в двух местах. Такие окурки не подлежали вторичному использованию. Помимо этого, она вечно выкидывала спички, поэтому он теперь прятал их под матрасом.
О еде и вовсе не хотелось думать. Шийла по-прежнему не подпускала его к плите. Сама она жрала сырое мясо, не пользуясь приборами; из углов ее рта стекали при этом струйки крови. Насытившись, она слизывала кровь с пальцев и смотрела на Римо такими глазами, словно перед ней был не поджарый мужчина, а ходячая вырезка.
Римо довольствовался едой из пакетиков. Он все чаще вспоминал славные деньки, когда на чеках обильно рос рис, а в океанах ходила косяками рыба. Впрочем, он еще не успел соскучиться по рису и рыбе.
Иногда он вспоминал Чиуна и задумывался, увидятся ли они когда-нибудь.
Вполне возможно, что Чиун уже забыл его и ищет, кого бы еще потренировать. Что ж, Римо вполне мог обойтись и без этого. С него и так хватило тренировок и ворчания наставника. Ему также надоел Смит и работа, при которой из него делали затычку для всех бочек на свете, причем одновременно. Хватит, хватит, хватит!
Римо вышел на веранду. Она была обнесена заборчиком в три фута высотой. Римо провел по заборчику рукой. Он вспомнил, как Чиун тренировал его, заставляя ходить по самым узким жердочкам для улучшения равновесия.
На счету Римо было хождение по тросам моста Золотые Ворота и по ограждениям палубы океанского лайнера в сильный шторм. Что такое для него ограда веранды? Но стоило ему забраться на ограду, как правая нога потеряла опору. Падая, он больно ушиб колено.
Происшествие сильно его удивило. Обычно он не оступался. Он повторил попытку, и на этот раз удачно, хотя для того, чтобы не свалиться, ему пришлось отчаянно раскачиваться, расставив руки в стороны.
– От тебя никакого проку!
Реплика Шийлы застала его врасплох. Он чуть не свалился в кусты, но вовремя подобрался и тяжело спрыгнул на скрипучий дощатый пол веранды.
– Что ты хочешь этим сказать?
Шийла стояла в дверях, как всегда, нагая. Это помогало спариванию в любой момент.
– При нашей первой встрече ты был необыкновенным. Поэтому ты здесь. А теперь? Обычное молодое ничтожество. Со временем ты превратишься в старое ничтожество.
Она даже не старалась скрыть свое презрение.
– Подожди-ка? В каком смысле «поэтому я здесь»?
Она осклабилась.
– Вот именно. Мозги у тебя тоже не ворочаются. Если сам не можешь сообразить, то не надейся, что я тебя надоумлю. Иди, завтракай. Тебе надо подкрепиться.
– Я устал от хлопьев и бисквитов.
– Мне-то что? Ешь траву.
Шийла вернулась в дом. В первые дни она неусыпно следила за ним, чтобы не позволить сбежать, или запирала на ключ. Теперь же она махнула на него рукой, словно, оценив его физическую форму, решила, что он и так никуда не денется.
Неужели он действительно так опустился? Чтобы женщина испытывала к нему физическое пренебрежение? Что же хорошего в Синанджу, если оно так быстро покидает тело?
Или это он сам отказался от Синанджу?..
Он снова налег на ограждение и потрогал брус пальцами. Всего несколько недель назад он сумел бы сказать, из какого дерева выпилен брус, насколько он сух, сколько лет древесине, насколько он скользок, если его намочить, и какая сила требуется, чтобы его переломить.
Теперь же брус был для него простой деревяшкой, бесчувственной, мертвой палкой, не способной ни о чем ему поведать.
Это он отвернулся от Синанджу, а уж потом Синанджу отвернулось от него. Он забыл про тренировки, забыл про дыхательные упражнения, забыл, как делать свое тело непохожим на тела остальных людей.
Он отвернулся и от многого другого. Например, от Чиуна, который на протяжении многих лет был для него больше, чем отцом. Который с любовью учил его вековой мудрости Синанджу. А что сказать о Смите и нечеловеческом напряжении его труда? О проблеме людей-тигров в Бостоне? О президенте?
Римо понял, что забросил свою единственную семью, своих единственных друзей. Поэтому его и оставило искусство Синанджу, в свое время преобразившее его.
Римо огляделся и сделал глубокий вдох. Воздух был чист и свеж. Он сделал еще более глубокий вдох, наполняя воздухом легкие, пропуская его через весь организм, как учился делать это день за днем, месяц за месяцем, год за годом.
Подобно шлюзу, открывающемуся в наводнение, какой-то механизм у него внутри, уступив напору воздуха, дал волю воспоминаниям о том, каким он был прежде. Теперь он мог не только нюхать воздух, но и пробовать его на вкус. В нем была сахарная сладость и гниение растительности, а также влага, свидетельствующая вместе с солоноватым привкусом о близости моря.
Он сделал новый вдох и учуял полевое зверье. В ноздри ударил запах мяса с кухонного стола Шийлы, тяжелый дух мертвечины. Он чувствовал сухой аромат досок под ногами. Ощущение было такое, будто он был мертв, а теперь ожил.
Римо громко засмеялся, переполненный жизнью. Синанджу было искусством смерти, но тем, кто им владеет, оно несло только жизнь, полноту жизни, когда все органы чувств и каждый в отдельности нерв вибрирует от ощущения своего всесилия.
Римо опять засмеялся. Веранда заходила от его смеха ходуном.
Он сделал разворот и высоко подпрыгнул.
Он опустился на узкий брус ограждения двумя ногами и застыл без движения, как мачта, строго перпендикулярно брусу.
Зажмурившись, он подпрыгнул, перекувырнулся и опустился на балюстраду двумя ногами, только с развернутыми в стороны ступнями. Он пробежался по ограде вперед и назад, не разжимая век, ощущая дерево подошвами и впитывая природную силу через древесину.
Смеясь, он понял, что добился своего.
Шийла Файнберг была в кухне и не слышала его смеха. Она только что закончила завтрак, состоявший из сырой кровавой печени. Теперь ее выворачивало наизнанку.
Она посмотрела на свою рвоту и улыбнулась. Чуткий зверь внутри ее уже третий день подавал долгожданные сигналы. Теперь к нему подключилось ее женское естество. Если это тот самый сигнал, на который она надеялась, то Римо ей больше ни к чему.
Разве что на обед.
Стоя на веранде, Римо вынул из кармана пачку с сигаретами, раздавил ее в ладони и выбросил на поле срубленного тростника. Он больше не испытывал потребности в сигаретах.
Впрочем, он приберег спички.