Герильеро

Глава 3 Сплошная Кастанеда

Расхлебывать Вася начал только через пару месяцев.

Сразу по приезду несколько дней новенькие обустраивались в базовом лагере экспедиции. Полтора десятка сборных домиков, со светом, интернетом, водопроводом и даже канализацией в септик-баки — ЮНЕСКО и спонсоры денег не пожалели. Помимо подключения к общим электросетям, в отдельном строении стояли три аварийных генератора с запасом топлива — даже при перебоях в снабжении, как это случалось иногда при падении деревьев от сильных ливней, лагерь все равно жил в обстановке хай-тека среди компьютеров, плазменных панелей, кухонных комбайнов и прочего комфорта XXI века.

Временным лагерям, разумеется, такого счастья не полагалось, так на то они и временные. Хорошо, если их разворачивали в финках, как тут называли подворья, или в каких еще «центрах цивилизации». Хуже если приходилось ставить палатки в богом забытой глуши, но и там тарахтели переносные генераторы, распускались лепестки спутниковых антенн и работала электронная почта. Цивилизация, йоу.

Еще две недели ушли на распаковку, сборку, наладку и освоение привезенного оборудования, по вечерам Вася падал в походную койку и отключался до утра, не хватало сил даже читать. Потом началась эпопея с геомагнитными, сейсмическими и электросъемками — таскать датчики, расставлять их по схеме, снимать данные, сворачивать и все по новой, изо дня в день.

Пауза наступила когда начали обрабатывать собранную информацию, личный состав поделился на «камеральщиков» и всех остальных. Вот с остальными Вася наконец-то выбрался «по профилю» — посмотреть сельский праздник в соседней общине. Как ему объяснили, это уменьшенная местная версия главной ярмарки Боливии — Alasitas, нечто вроде локализованной рождественской традиции. В роли дедушки Мороза или Санта Клауса выступал инкский бог изобилия Экеко, только никто не писал ему писем, пожелания тут высказывали иным образом — проситель покупал миниатюрную копию желаемой вещи и вешал ее на статую божка, несущего огромный мешок утвари.

Импровизированные прилавки занимали малюсенькие шляпы, сандалии, флейты, мешочки с кукурузой, валяные фигурки лам и других домашних животных, посуда и прочие предметы, необходимые в крестьянском быту. Но попадались и керамические «телевизоры» и даже спутниковые тарелки, вырезанные из пивных банок. Два американца из состава экспедиции скалили зубы и тыкали пальцами, выбирая самые эффектные безделушки и жалея, что никак не получится попасть на большой Alasitas в конце января в Ла-Пасе.

По возвращении Вася узнал, что назавтра в столицу департамента поедет пикап за припасами, причем он пройдет буквально в паре километров от «клада». За вечер удалось уговорить отца и начальство чтобы водитель подбросил его к нужному месту, высадил и забрал на обратной дороге.

Выехали затемно, рулить водиле предстояло верст двести в одну только сторону. Примерно через час он высадил Васю и велел через восемь часов быть на этом же месте как штык.

«Так, по описанию все сходится — резкий поворот дороги, приметная скала и спуск в небольшую долину» — Вася прикинул, что до места он за два часа заведомо дойдет, еще часа четыре потратит на поиск схрона и успеет вернуться к назначенному времени.

Примерно так и вышло, разве что обнаружить склад не удалось — были там и пещерки, и все вроде совпадало с описанием, но увы, никаких следов gran principal не было. Вася даже задержался на полчаса, чтобы проверить еще одно место, отчего возвращаться ему пришлось бегом. Как при этом не сломал ноги в темноте горной ночи, известно только андским богам.

Бежал он, впрочем, зря — пикап приехал с опозданием на час. А ночью на высокогорье, несмотря на то, что формально кругом лето, бывает и до десяти градусов мороза. Одно счастье — все то веселое насекомое царство, так и норовящее впиться в залетного гринго, угомонилось и оставило его наедине с мыслями о странностях климата. Дубак усиливался, Вася малодушно решил двинуть по дороге в сторону лагеря, надеясь за разумное время добраться до жилья или хотя бы согреться в движении, но тут вдали мелькнули отсветы от фар. Опоздавший водитель страшно ругался на дороги, полицию, нерасторопных грузчиков, бюрократию с их чертовыми бумагами — в общем, вел себя, как настоящий водитель.

Добрались ополночь, с утра Вася рассказал родным о своих поисках, те только ухмылялись с видом «Ну мы же говорили!» И только один из подсобников, местный индеец, утешил неудачливого кладоискателя — в горах много похожих мест. А раз наскоком не получилось, надо искать системно и Вася добыл топографическую карту и попытался определиться по ней. Но тщетно — большинство упомянутых в описании ориентиров на ней отсутствовали. От разочарования он даже перечитал еще раз «Боливийские дневники» Че, на этот раз на испанском, и с удивлением понял, что на русский они были переведены отнюдь не целиком — отсутствовали большие куски о действиях партизан летом 1967 года.

Несмотря на наличие в лагере газовых и даже электрических плит, по вечерам ученые, техники, охранники и подсобники предпочитали собираться вокруг очагов, сложенных из самого доступного здесь материала — обломков камней. За время работы экспедиции «каминов» построили аж пять штук и все могли найти себе место по интересам.

Сегодня у костра собралась русская часть экспедиции.

— Ну что, вьюнош, тяжело? — спросили из темноты, отгороженной золотыми всплесками огня, голосом профессора Зайончковского.

— Тяжело в учении, легко в гробу! — хохотнул Рома-морпех.

Вася только поморщился — тело все еще страдало от высокогорья, хорошо хоть спортивная подготовка не давала раскисать.

— Тяжело. Дыхалка сбивается, к вечеру как выжатый.

— Это нам еще повезло с районом. Угораздило бы к солончаку Уюми — вот бы взвыли!

— Почему? — как ни устал Вася, но сил на любопытство хватило.

— Там очень сухо, сильные ветра и днем резкое солнце, — объяснил голос профессора. — Через один день в поле трескается и кровоточит кожа на руках, через два на лице, через три воспаляются глаза.

— От сухости?

— Нет, пыль. Ветер поднимает пыль, а она соленая. Ну и солончаки блестят так, что глаза слезятся. И очень высоко, воздух совсем разреженный, ночью адски холодно. Без внешнего источника тепла даже в альпийских спальных мешках колотун.

— Как же там индейцы живут?

— А никак, — Зайончковский явно усмехался, — они там только за солью появляются. Не дураки, полдня там и сразу обратно.

Через неделю руководство экспедиции собрало совещание, на котором выползшие на свет божий камеральщики, переругиваясь и тряся отросшими бородами, тыкали пальцами в карты съемок.

По всему выходило, что обнаружено нечто гораздо большее, чем просто одиночное сооружение, из-за находки которого и пришлось усиливать экспедицию. А тут на картах прослеживался крупный подземный комплекс, причем не весь — заметная часть уходила глубже и дальше, туда, где имевшиеся в распоряжении экспедиции приборы уже не давали достоверных данных. Особенно возбуждал широкий вроде бы тоннель в сторону гор. Во всяком случае, именно так трактовали результаты измерений специалисты.

Профессор Зайончковский говорил ровно, но было хорошо заметно, что он крайне воодушевлен находками:

— Если наши предположения подтвердятся, то мы можем получить доступ к сооружению куда более значительного размера, чем широко известные Пума-Пунку или даже Тиуанако[11]. Во всяком случае, площадь, занимаемая предположительным подземным комплексом, существенно больше. Остается только надеятся, что это не карстовые пещеры или что-то подобное.

— Слишком прямолинейные очертания, это не природный объект, — подал голос один из камеральщиков.

— Вероятно, — подчеркнул голосом профессор. — Но сначала необходимо получить достоверные и окончательные данные. Поэтому нам необходимо изменить программу экспедиции и успеть с доказательствами до окончания полевого сезона.

Последовали полтора часа споров и, наконец, жрецы науки выработали решение — провести локальные раскопки самого близкого к поверхности «входа в комплекс» и попытаться проникнуть внутрь. Если получится — вместе с аппаратурой.

Объем земляных работ прикинули на листочке и прослезились — копать не перекопать. В округе удалось нанять лишь десять землекопов, отчего к делу припахали даже охранников и поваров экспедиции — всех, кто мог поднять лопату земли, а уж Вася попал в числе первых. Наука требовала жертв, а время не ждало.

Инструментальная разведка тем временем продолжала поиски других выходов, а молодые-здоровые, а также не очень молодые, но тоже здоровые развлекались в стиле «бери больше, кидай дальше, отдыхай, пока летит». За полтора месяца в свободное от рытья время Вася еще пару раз прокатился по дороге к «кладу», тщательно фотографируя все, мало-мальски подходящее под описание.

Первую камеру вскрыли просто и буднично, когда лопата одного из землекопов провалилась в пустоту. Вопреки опасениям, внутренний объем не завалило и не засыпало за столько лет или, вернее, столетий. Вопреки ожиданиям, ничего не нашли, не считая следов от камнерезных инструментов на стенах. Вопреки консервативной тактике, Зайончковский решил исследовать внутренний объем и попробовать пробиться дальше — ему нужны были «веские аргументы» для научного руководства и, что даже важнее, спонсоров.

Камеру «прозвонили», как выразился дядя Миша, быстро, всего за два дня. Кусок ровной и вроде бы скальной стенки на деле оказался имитацией и закрывал узкий проход в глубину. Ее со всем тщанием, чтобы не повредить ценный артефакт древней строительной технологии, расколупали и просунули в отверстие эндоскоп с подсветкой.

И снова облом — просто помещение, ни тебе статуй, ни резьбы по камню.

Профессор утешал всех тем, что даже из двух таких пустых залов можно, при должном старании, выжать пяток монографий и десяток грантов, но чувствовалось, что ему нужно нечто более весомое.

Вечером, когда все разбрелись по кострам, дядя Миша переговорил с Зайончковским и убедил его расширить проход, протащить внутрь датчики и провести максимально подробную съемку. В качестве носильщиков дядя миша затребовал брата и племянника, мотивируя тем, что они сыгранная команда. Впрочем, профессор согласился на условии, что с ними отправится один из археологов.

Утром, нацепив налобные фонари и выслушав инструктаж чтобы ни-ни руками, если что обнаружится, они полезли вниз. С приборами управлялся дядя Миша, с кабелями — отец и Вася, от четвертого толку было мало, но он по мере сил помогал.

До тех пор, пока они не нашли вход в третий зал.

Небольшая куча щебня всего лишь наполовину перекрыла вырубленный в скале портал и, влекомый неудержимой жаждой познания археолог устремился внутрь, не подумав о последствиях. Выскочил он оттуда буквально через минуту, сжимая в руке нечто вроде золотой брошки, сунул фонарь в руки оторопевшему Васе и с криками «Самолетик! Золотой самолетик!»[12] помчался на выход.

Егоровы переглянулись, пожали плечами и осторожно потащили датчики в третий зал. Посередине, на небольшом возвышении стоял невысокий каменный параллелепипед.

— Саркофаг? — спросил Вася.

— Не похоже, крышки нет, — ответил отец. — Наверное, ванна.

Примерно до половины ее заполняла пыль, сверкавшая под лучами фонарей изумрудными искорками. И в этой пыли сияли золотые вкрапления — пять… шесть… одиннадцать… нет, двенадцать золотых самолетиков.

Несмотря на то, что зал простоял закупоренным как минимум несколько столетий, затхлости в нем не ощущалось. Скорее, наоборот — свежесть как после грозы, присутствовал даже резковатый запах озона. И слегка покалывало кожу. Но ощущение громадной научной удачи было столь велико, что никто на это не обратил внимания.

— Так, ничего не трогаем, — распорядился дядя Миша, — давайте-ка сюда аппаратуру поближе.

Вася глубоко вздохнул, еще раз глянул на веселые блестки пыли и протянул отцу фонарь, чтобы освободить руки, но внезапно почувствовал легкое головокружение.

Фонарь выскользнул из рук прямо в ванну, пыль взвилась в воздух.

На губах было солоно, а в глазах темно. Вася разлепил их, но светлее не стало — мрак окружал его со всех сторон. Неужели он разбил фонарь? Но ведь были еще и налобные… Он резко поднял руку к голове — нету. Видимо, соскочил при падении.

— Папа! — слабо позвал Вася, но ответа не получил.

— Дядя Миша! — и опять тишина.

Они что, тоже потеряли сознание? Тогда надо срочно выбираться наружу за помощью. Вася пошарил вокруг дрожащими руками, надеясь нащупать фонарь или хотя бы кабель. Искать родных было боязно — бог весть, что с ними случилось, без света страшновато…

Нащупал только край ванны. Держась за него левой рукой, чтобы не потеряться во мраке, Вася обошел ее по периметру, тщательно проверяя пространство вокруг.

Ни-че-го.

Ни кабелей, ни датчиков, ни фонаря…

«Он же упал в ванну!» — неожиданно сообразил Вася.

Солоноватая пыль забивала нос и рот, перетекала между пальцами. Два раза Вася выуживал нечто мелкое и тяжелое, наверное, «самолетики», но фонаря как не бывало. Так, надо сесть и подумать. Кажется, пару дней назад в карманах штанов-карго болталась зажигалка?

Именно так, вот только штаны отсутствовали как класс.

А вместе с ними и футболка, куртка, ботинки и все прочее — и только постоянное покалывание кожи и головокружение помешали почувствовать это раньше.

«Так, это, наверное, такое испытание, родичи решили посмотреть, как я буду действовать» — пришла в голову мысль, от которой Вася успокоился и стал думать, как выбраться наружу.

Он набрал из ванны несколько «самолетиков» и решил укладывать их через каждый шаг на пути до стенки, хватило семи штук. А если есть стенка, то выйти из любого лабиринта просто, вспомнил он читанное в детских книжках — держимся за нее правой рукой и идем вдоль, следуя всем изгибам. Куда-нибудь да придем, надо только считать повороты.

Выход нашелся почти сразу, но вел не во второй зал, а в довольно узкий коридор. Вырубленная в скале дорожка явно шла вниз, в неизвестные глубины комплекса, Вася вспотел от ужаса и повернул обратно, поменяв руку. Но тоже безуспешно — после зала с ванной он попал в другой, за ним в следующий, и так далее, а выхода все не было.

Пытаясь удержать панику, Вася считал повороты, когда осознал, что снова оказался в коридоре. Сердце колотилось как безумное, ноги норовили подогнуться, но коридор, в отличие от первого, вел наверх и это придало сил.

Сколько он блуждал в темноте, неизвестно, но после очередного, тридцать восьмого или тридцать девятого поворота — Вася почти сбился со счета — впереди чуточку посветлело. Он рванулся вперед, не обращая внимание на камешки под ступнями, все так же не отрывая руки от стенки и втягивая носом воздух, будто надеясь учуять запахи земли. Да хоть бы и бензина из генератора!

Коридор привел в пустую комнату, в дальнем углу которой ослепительно сиял узкий лаз. Настолько сильно, что пришлось зажмурится и карабкаться наощупь. Выбравшись наружу, Вася рухнул на траву и некоторое время пролежал с закрытыми глазами, недоумевая, откуда несется тихая музыка.

С осторожностью еле-еле приоткрыв веки, он увидел незнакомую поляну, на которой каменным истуканом восседал с закрытыми глазами пожилой индеец. Прямо перед ним, на расстеленном на земле ярко-красном пончо лежали пучки трав, камешки и резные амулеты, а также стоял темный глиняный кувшин на таком же глиняном блюде.

— Где я? — хотел было спросить Вася, но забившая горло соленая пыль не дала произнести и слова.

Он поперхнулся и кашлял до тех пор, пока не сплюнул комок слизи, смешанной с пылью. Сел, вытирая слезы на глазах и увидел, что индеец неотрывно смотрит на него.

— Где я? — слабым голосом выговорил Вася.

Индеец невозмутимо продолжал рассматривать его, не говоря ни слова и Вася, наконец, сообразил прикрыть пах ладонями. Впрочем, это не произвело никакого эффекта. Старик, похожий на сеньора Уанку дубленым лицом, морщинами и сединой, только перебирал сухими старческими пальцами разложенные на пончо амулеты.

— Кто вы?

— Твой дед, внучек, — неожиданно скрипуче раздалось из щели рта.

«Какой, твою мать, дед???» — чуть было не завопил Вася, но вовремя прикусил язык.

Спорить с единственным человеком, могущим вывести его обратно к экспедиции — так себе идея. Но удивление на лице скрыть не удалось и старик, довольно улыбаясь, пошарил у себя за спиной, вытащил оттуда свернутое в рулон пончо и подал Васе:

— Прикройся и слушай.

И понес такую пургу, куда там Кастанеде с его доном Хуаном!

Из рассказа выходило что дед, сильномогучий калавайя[13] Контиго, совершил ритуал призывания в тело своего внука духа самого Тупака Амару, великого воина и вождя восстания против испанцев. Краешком сознания Вася вспомнил, что этих Тупаков было двое — последний правитель инкской империи, казненный испанцами, и второй, его дальний потомок, также казненный испанцами, но двести лет спустя.

А поскольку прошло еще двести лет, даже больше, то совсем пришла пора явиться третьему Тупаку Амару. Вот заботливый дедушка и решил, что им станет любимый внук.

«В общем, ты Избранный. Хрень какая-то. Ладно, дослушаю и надо выбираться к своим, они не могут быть слишком далеко» — подумал Вася под речитатив старика. В замороченные детали ритуала въехать было невозможно, одно счастье, что музыка не почудилась — на соседней поляне ученики деда исполняли канту, священную мелодию, на церемониальных флейтах. Что в ней было священного непонятно, на слух она не отличалась от того, что играли оркестрики в Ла-Пасе.

Размышления о музыке были прерваны ударом крепкого посоха прямо по башке: дед потребовал внимания и Вася, потирая голову, вынужденно сосредоточился на пурге и на манипуляциях шамана. В основном, на том, как он наливал воду из кувшина в маленькую глиняную посудинку — пить хотелось ужасно.

Перелив воду туда-сюда несколько раз и бросив в нее листики и травки из лежавших перед ним, дед подал стаканчик «внуку».

«Черт его знает, чего он туда намешал, наверное, не стоит пить» — но вопреки своим опасениям, осушил до дна, повинуясь немигающему гипнотическому взгляду калавайи.

— Я вижу в тебе чужой дух! — взревел дед, отчего Вася чуть не выронил емкость. — Но я не знаю, чей это дух. Если ты Тупак Амару, то дойдешь до дома сам. Если же проклятый gachupin[14]…

В голове уже звенело, но Вася все-таки сообразил, что только последнее слово дед произнес на испанском, а до того весь разговор шел на неизвестном студенту доселе языке кечуа.

То ли выпитое, то ли это эпохальное открытие, пронзившее голову, отключило мозг и Вася кулем повалился на землю.

Второе за сутки возвращение из бессознательного оказалось лучше первого хотя бы тем, что вокруг стоял белый день и поляна никуда не делась. Делся дед — Вася торчал посреди неведомой глуши один-одинешенек, с больной головой, завернутый в пончо и без малейшего понятия, что делать дальше. Хотя… первым делом надо как-нибудь обуться и одеться, не скакать же по горам босиком и в одеяле на голое тело.

Проблема решилась сама собой, поскольку рядом обнаружилась куча оставленного дедом барахла. Штаны, рубаха, сандалии — уже хорошо. Фляга, мешочек с листьями, небольшой нож — совсем хорошо, еще бы зажигалку… Вместо зажигалки нашлись кресало и кусок кремня, и тут Вася вздрогнул — а вокруг не древние ли эпохи, уж больно все архаичное? Но вспомнил, что дед говорил про двести лет, сложил два и два, сообразил, что это соответствует его времени (ну, плюс-минус два лаптя) и малость успокоился. То есть где бы он не находился, цивилизация тут есть, чему подтверждением стал кусок газеты на розжиг, извлеченный из того же мешочка, что и огниво. С датой — сентябрь 1965 года. Хоть газетка и была потерта на сгибах, но пожелтеть не успела и на шестьдесят лет не выглядела никак.

Волосы у Васи встали дыбом.