Глава VIII. Бесславье культа кулака

На античных стадионах, которые, кстати сказать, существовали не только в священной округе Олимпии, во время состязаний страсти накалялись до предела.

Страсти кипели! И ради победы обильные жертвы богам-покровителям приносили и сами атлеты, и верные их приверженцы.

Искренне и бурно переживали зрители успех или поражение своих соотечественников, своих сограждан, друзей, родных, знакомых и незнакомых, просто хороших состязателей! Иной раз реакция болельщиков была настолько острой и великолепной, что это подсказывало древним писателям явно гиперболические, если не сказать больше, сюжеты и детали.

Они, например, сообщали, что однажды от мощно-единодушного вопля торжествующих болельщиков на поле стадиона с поднебесной выси замертво попадали птицы. Взрывоподобный крик ликующей толпы прорвал плотный слой воздуха и тем самым лишил пернатых привычной опоры…

Атлетические поединки живо интересовали не только зрителей и летописцев, но и, естественно, поэтов, которые славили победителей и осуждали неумелых и грубых атлетов.

Да, во все времена поэты живо и остро откликались на те явления, которые волновали, смешили или огорчали их современников.

Греческий сатирик I века до и. э. Лукиллий создал цикл эпиграмм, посвященных плохим атлетам и ограниченным кулачным бойцам. Вот одна из них:

Как и у всех, государь, у Олимпика этого были

Уши, была борода, брови, и веки, н нос,

Но, подвизаясь в кулачных боях, он утратил все это,

Да и в отцовском добре части лишился своей,

Так как, увидев портрет его прежний, предъявленный братом,

Судьи решили, что он — вовсе другое лицо[11].

Грустный сарказм этой эпиграммы имел под собой, увы, вполне реальную почву. Один из самых мужественных и трудных видов состязаний — кулачный бой — порой велся эллинами весьма жестоко.

А вот еще одна эпиграмма того же Лукиллия:

Авл, кулачный боец, посвящает Зевесу свой череп,

Бережно все до одной косточки вместе собрав.

Коль из Немей вернется живым, посвятит Громовержцу

Шейные все позвонки (те, что остались пока)[12].

На олимпийские игры кулачный бой пришел лишь в 688 году до н. э., но вообще состязания эти на территории Греции широко бытовали уже с начала II тысячелетия до н. э. Покровителем кулачных бойцов считался Аполлон, который даже носил прозвище Пюктэс (кулачный боец).

Основные правила кулачного боя разработал и учредил Ономаст из Смирны — первый олимпийский победитель в этом виде агонистики.

Тут, как и в борьбе, не существовало разделения по весовым категориям, и преимущества массивных тяжеловесов были очевидны. Однако и техника ведения боя никогда не утрачивала значения. И нередко великаны падали от умелых ударов малорослых, но искусных атлетов.

Так, невысокий Гипподам из Элиды стал трехкратным победителем олимпийских игр, ни разу не испытав горечи поражения. А его земляк Гиппомах умудрился победить троих соперников, не получив ни одного серьезного удара: его выручало умение виртуозно защищаться.

Руки бойцов обматывались мягкими, эластичными ремешками из бычьей кожи, ими прикрывались все пальцы, кроме большого. Затем ремень туго закручивали вокруг кисти. Это не только предохраняло пальцы рук от травм, но и увеличивало мощь удара. А поскольку бить разрешалось только в голову и лицо, то не удивительно, что порой бойцы выступали в кожаных или даже металлических шлемах.

Опытные атлеты умело маневрировали по площадке, стараясь поставить противника лицом к солнцу и, ослепленному на мгновение, нанести ему сокрушительный удар.

Но больше всего, повторяем, любили греки тех, кто побеждал не хитростью и даже не силой, а искусством.

Велика была слава Меланкома, кулачного бойца из Карии, жившего в I веке н. э. Это был мастер защиты. Держа руки вытянутыми вперед, он умело удерживал противника на дистанции, не позволяя тому наносить удары.

Меланком так мог продержаться и час, и два, и три (время поединков не ограничивалось!), до тех пор, пока его соперник не выбивался окончательно из сил.

За все свои выступления, не изувечив ни одного из многочисленных партнеров, он с чистой совестью и высоко поднятой головой покинул стадион непобежденным.

Такой же любовью зрителей и соперников пользовался и кулачный боец Апис. На его статуе было высечено такое двустишие Лукиллия:

Апис, кулачный боец, никого не поранил. За это

Был от соперников он статуей этой почтен[13].

Многие, не нарушая правил, побеждали и в нападении. В VI веке до н. э. на всю Элладу прославился Главк с острова Эвбея. Строгим соблюдением всех законов боя был известен и боец наступательного стиля Диагор (о нем вы прочли в предыдущих главах), и его потомки. Но существовали атлеты, которые стремились просто изувечить противника: мастерства им не хватало.

Несмотря на строгость элланодиков, бойцы порой забывали о всех правилах, и поединок завершался трагедией.

Вот что рассказывает Павсаний об одном таком печальном эпизоде. Речь идет о кулачном бойце из Эпидамна по имени Кревга: «На немейских играх аргосцы присудили венок победы уже мертвому Кревге, потому что бившийся с ним сиракузянин Дамоксен нарушил их взаимный уговор. Уже наступал вечер, когда они приступили к кулачному бою; и вот оба при свидетелях договорились наносить друг другу удары поочередно. Кулачные бойцы в то время не носили еще на запястьях жестких ремней, но сражались в мягких оплетках, прикрепляя их под выгибом руки так, чтобы пальцы оставались свободными. Эти мягкие ремни делались из тонких полос сырой воловьей кожи и переплетались между собой по какому-то старинному способу. И вот в том случае, о котором я рассказываю, Кревга первый опустил свой кулак на голову Дамоксена; в свою очередь, Дамоксен приказал Кревге приподнять руки, и, когда он это исполнил, Дамоксен ударил его вытянутыми пальцами под ребра; ввиду крепости ногтей и силы удара рука вошла внутрь, и Дамоксен, ухватившись за внутренности, оторвал их и вытащил наружу. Кревга тотчас же испустил дух, а аргивяне за то, что Дамоксен так вероломно нарушил договор, навсегда изгнали его за пределы государства. Кревге, хотя и мертвому, они присудили победу и поставили ему в Аргосе статую, которая еще до моего времени стояла в храме Аполлона Ликейского» (VIII, II, 1).

Конечно, это исключительный случай проявления жестокости. И жестокости намеренной. Но сколько случалось на древних стадионах непреднамеренных убийств!

Уже в IV веке до н. э. начинается упадок античной агонистики, и все чаще любители уступают место профессионалам. Упомянутые у Павсания мягкие ремни заменяются более жесткими, снабженными металлическими выступами и прокладками. Затем входят в обычай своеобразные перчатки, сплетенные из четырехгранных ремешков, скрепленных на суставах специальными кожаными кольцами.

Всем любителям древнего искусства и спорта известна бронзовая статуя кулачного бойца, созданная в I веке до н. э. афинским скульптором Аполлонием. Мастер изобразил атлета-профессионала, отдыхающего после нелегкого боя. Лицо его нельзя назвать одухотворенным. Сплющенные уши, изуродованные губы и нос, явственные шрамы. Видно, что этот усталый человек не привык щадить, но и сам не попросит пощады подняв указательный палец.

Обстановка и условия проведения кулачных боев постепенно изменяются. В самый ранний период, на заре агонистики, в Олимпии выступали преимущественно аристократы — атлеты, гордившиеся не только победами на стадионах, но и легендарной родословной. Среди них были и такие, которые не сомневались, что ведут ее от Геракла, Тесея, Аполлона или даже самого Зевса.

Это были спортивные поединки свободных и благородных любителей агонистики. Именно любителей!

Но со временем, когда политическая конкуренция между древнегреческими полисами обострилась, занятия гимнастикой также приобретают своеобразную политическую окраску. Они становятся как бы обязанностью гражданина по отношению к своему городу-государству. Эллин отстаивал честь родины и на иоле боя, и на поле стадиона. И нередко от числа атлетов-победителей зависел авторитет данного полиса в эллинском мире.

Если же говорить об упадке олимпийских игр и всего античного спорта, то здесь существуют определенные хронологические рамки. Так, VI век до н. э. — это еще период процветания. Веками складывающиеся агонистические устои начинают колебаться лишь в V веке до н. э., а в середине IV века до н. э. упадок уже явственно ощутим: он закономерно совпал с кризисом рабовладельческого общества.

Эллинистическая эпоха, начало которой положил своими триумфальными войнами Александр Македонский, принесла победителям такую желанную и почти бесплатную рабскую силу. Причем в неограниченном количестве! На первый взгляд это должно было бы способствовать всестороннему процветанию и колоний, и особенно эллинских полисов. Но только на первый взгляд!

Почти в безвыходном положении оказались свободные ремесленники-греки, которым трудно было выдержать конкуренцию со стороны тысяч и тысяч рабов (преимущественно пленных, захваченных в военных походах): эллинским мастерам приходилось работать значительно интенсивней, чем раньше. У них почти не оставалось времени для гимнастических упражнений, не говоря уже о регулярных тренировках.

Дешевый рабский труд порождает разделение труда, узкую специализацию ремесленников. В немалой степени коснулось это и античного спорта: могучие, но ограниченные профессионалы, сменившие на стадионах гармонично развитых любителей-универсалов, выступают преимущественно в каком-либо одном виде состязаний. И эта «феноменальная специализация» вызывала порой весьма отрицательные последствия…

Особенно неприглядный характер приобретают состязания во время македонского и римского господства.

Греция утратила самостоятельность. И хотя снижение патриотического и воспитательного значения игр ненамного уменьшило интерес к ним со стороны зрителей, такие состязания никак не способствовали процветанию спорта в благородном, истинном значении этого слова.

Весьма характерный штрих подметил Б. Ривкин: «О том, как сильно изменяется внешний вид атлетов-профессионалов, говорят рисунки на вазах. Достаточно сравнить кулачных бойцов на амфоре Клеофрада (около 500 года до н. э.), тела которых развиты пропорционально и гармонично, с грубыми и грузными фигурами атлетов на панафинейской амфоре IV века до н. э.»[14].

Да, нигде профессионализм не приносил столько горьких плодов, как в тяжелоатлетических видах античной агонистики. Кулачные бойцы теряли человеческий облик не только внутренне, но и внешне. И понятна горькая ирония все того же Лукиллия, который обращался со словами упрека к атлету Стратофону и его партнерам:

Хоть Одиссей двадцать лет добирался к порогу родному,

Узнан немедленно был Аргосом — преданным псом.

Ты ж, Стратофон, за пять лет, что в кулачных боях подвизался,

Так искажен, что себя в зеркале б сам не узнал[15].

Следует заметить, что кулачный бой уже в древности среди людей разумных имел гораздо меньше приверженцев, нежели другие виды античного спорта. Доказательство этому — кулачный боец Эпей, выведенный в «Илиаде» Гомера. Все герои и атлеты описаны «отцом поэтов» с явным сочувствием, а порой и с восхищением. И лишь Эпей не вызывает симпатий автора.

Этот тип атлета — полная противоположность универсальным многоборцам — Одиссею, Нестору и Ахиллу. В совершенстве он владеет лишь сокрушительным кулачным ударом и весьма этим гордится.

Уже в самом начале состязаний Эпей показан как неудержимый хвастун. После призыва Ахилла, пообещавшего в награду победителю мула, а занявшему второе место — кубок,

…быстро восстал человек и огромный, и мощный

Славный кулачный боец, Панопеева отрасль, Эпеос.

Мула рукой жиловатой за гриву схватил и кричал он:

«Выступи тот, кто намерен кубок унесть двоедонный,

Мула ж, надеюсь я, не отвяжет никто из ахеян,

В битве кулачной, победной, горжуся, боец я здесь первый.

(XXIII, 664–669)

Далее Эпей хвастается тем, что уж никак не могло вызвать сочувствия даже в те времена жестоких межплеменных битв (а речь-то идет о соплеменнике). Обратясь к товарищам, уже заранее предвкушая победу, он кричит:

Что же до битвы, объявляю при всех и исполнено будет:

Плоть до костей прошибу я и кости врагу изломаю.

Пусть за моим супротивником все попечители выйдут,

Чтобы из битвы унесть укрощенного силой моею.

(XXIII, 672–675)

Тут же, однако, читатель узнает, что не всегда Эпей столь храбр и дерзок. В тоне «первого кулачного бойца» слышны и досада, и явная зависть, когда он тут же нехотя признает:

Будет того, что меж вами я воин не лучший, что делать:

Смертному в каждом деянии быть невозможно отличным.

(XXIII, 670–671)

Хотя в кулачном поединке Эпей одерживает победу, как атлет он показан Гомером в самом неприглядном свете. Ограниченный, неловкий силач знает лишь одно: кулачный бой. Когда же дело касается иных видов состязаний, он терпит поражение.

Вот герои начинают соревноваться в метании огромного железного диска:

…первым тот круг поднимает Эпеос.

Долго махал он и бросил, и хохот раздался по сонму.

(XXIII, 839–840)

В греческом фольклоре незадачливый Эпей на протяжении многих веков выступал как фигура сугубо комическая. Впоследствии эта литературная традиция не умерла, ибо существовала и ее база! Кулачного бойца-труса фессалийца Боиска осмеял в своем «Анабасисе» историк и писатель Ксенофонт, живший в V–IV веках до н. э. Воин этот «сражался так, словно он по болезни не может носить щита, а сейчас, как я слышу, он ограбил многих…» (V, VIII, 23). И, наконец, в I веке н. э. в своих блестящих эпиграммах едко высмеял ограниченных и жестоких кулачных бойцов уже знакомый нам Лукиллий. Таким образом, здесь мы встречаемся не с чем-то случайным, а с системой взглядов.

* * *

Если помните, Геракл голыми руками задушил страшного немейского льва и затем всю жизнь носил на плечах его шкуру. Однако Геракл был не одинок. Античные писатели свидетельствуют, что, подобно Гераклу, задушил голыми руками льва и атлет Полидам, живший в V веке до н. э. На 98-й олимпиаде Полидам завоевал венок победителя в панкратии, самом трудном и, несомненно, самом жестоком виде тяжелоатлетической агонистики.

Соединяя в себе приемы кулачного боя и борьбы, панкратий, вернее всего, ведет начало от военных рукопашных стычек, отличаясь от них лишь отсутствием оружия.

Здесь было дозволено все: любой удар, любой захват, пинки ногами, всевозможные болевые приемы и даже… укусы. Ближе всего панкратий стоит к современному кетчу, распространенному сейчас в Америке и других капиталистических странах.

Спора нет, тут для достижения чистой (?) победы требовалось разностороннее умение. Начиная схватку в стойке, панкратиаст пытался неожиданным мощным ударом свалить соперника. Применялись всевозможные подсадки, броски и подножки.

К сожалению, как и в кулачном поединке, здесь можно было бить даже лежащего на земле противника.

Выворачивание суставов тоже не считалось особым нарушением, равно как и другие болевые приемы. Поэтому об эстетическом наслаждении для зрителей тут не могло быть и речи. В этом виде состязаний, естественно, профессионалов с гипертрофированными мышцами было гораздо больше, чем среди борцов и даже кулачных бойцов.

Очень верно заметил по этому поводу знаменитый римский врач Гален: «Победы в панкратии более прочих достоин осел, который лягается сильнее всех».

Вообще же многочисленные опасности, которые таил в себе панкратий, не способствовали его популярности даже среди атлетов. Случалось, что на состязание выходил лишь один панкратиаст. Его объявляли «незапылившимся» и награждали венком.

До нас дошло немало античных рисунков на вазах и скульптур, изображающих бой панкратиастов. Более чем два тысячелетия, прошедшие со времени их создания, не уменьшили впечатления, которое производят предельно напряженные мышцы, вздувшиеся жилы, искаженные гримасой боли или торжества лица борющихся.

Здесь, как и в кулачном бою, и в борьбе, тоже могли состязаться мальчики. Вот о каком необычном случае рассказывает Павсаний.

«Случилось, что Артемидор, борясь на олимпийских состязаниях в качестве панкратиаста среди мальчиков, потерпел поражение. Причиной этой неудачи был чересчур юный его возраст. Когда же наступило время состязаний, которые справляют ионийцы из Смирны, то к этому сроку настолько окрепли его силы, что, выступив как панкратиаст, в один и тот же день он победил своих противников по Олимпии, а после этих мальчиков одержал победу над юношами, которых называют безбородыми, а также третью победу над взрослыми, которая была наиболее славным его делом» (V, XIV, 1).

Поскольку панкратиасты и борцы состязались в один день, иногда один и тот же атлет выступал в обоих видах. И если побеждал дважды, то судьи торжественно присваивали ему звание «парадоксоника», то есть «необыкновенного победителя». Но уже в III веке до н. э. такое «совместительство» было запрещено, так как в пылу схватки паикратиасты нередко забывались и применяли во время чистой борьбы слишком специфические приемы. Последствия этого бывали весьма печальны…

Рассказывали, например, что когда панкратиаст Аррахион, успешно дойдя до финала, уже сражался с последним соперником за победную масличную ветвь, противник, применив жесткий захват ногами, стал его душить. Из последних сил Аррахион сжал и сломал палец на ноге соперника и тут же испустил дух. Но и душивший, не вынеся ужасной боли, в этот момент признал себя побежденным и отказался от дальнейших состязаний. Немного посовещавшись, элланодики провозгласили победителем мертвого Аррахиона и увенчали его венком.

Автор понимает, что рассказ об этом и других, не менее трагических, финалах, описания умышленной и неумышленной жестокости античных атлетов едва ли доставляют читателям удовольствие.

Но эллинская агонистика, увы, имела и теневые стороны. И сторон таких, как видите, было немало. Поэтому, восхищенно приветствуя все хорошее, все приемлемое для нас, не будем слишком уж идеализировать события, происходившие в древней Олимпии.


Загрузка...