Героический эпос народов СССР. Том первый

Здесь собраны древнейшие сказанья

О нартских героических деяньях.

Сказители их завещали миру,

Отдав всю душу звучному фандыру.

Во времена далекие, седые,

Проникли нарты в небеса впервые.

Они не раз пересекали страны,

Где жили уаиги - великаны.

В скитаниях не находя покоя,

Они спускались и на дно морское.

К донбетрам шли, терк-туркам и гумирам,

Они всегда кончали битвы пиром.

В подземном царстве жили далимоны.

У всех - свой нрав, у всех - свои законы.

Но вот огонь сверкнул во мгле зарницей,

Чтоб до конца земли распространиться.

И люди, озаренные огнем,

Не в силах были позабыть о нем.

Герои-нарты, мощь огня изведав,

Считать устали славные победы.

Так утверждались нарты на земле,

С огнем в глазах, со славой на челе.

На пиршествах, в сраженьях, на охоте

Вела их смелость, честь была в почете.

Отвергнув зло, насилие и гнет,

Искал свободы нартовский народ,

Он даже небу бросил смелый вызов -

И ринулся к воздушным далям снизу.

Но в этих битвах, страшных и неравных,

Погибло много нартов достославных.

Как воск на солнце, таяли полки,

Под женский стон у вспененной реки.

А те, которые в живых остались,

Опять, как прежде, с силами собрались.

Народный дух рождал живое слово,

И крепло мужество в борьбе суровой:

В полях, ущельях, на вершинах горных

Сражались нарты долго и упорно.

Вот в царство мертвых нарт огненноокий

Однажды утром двинулся до срока.

Привратник царства мертвых Аминон

Пришедшему сказал: "Таков закон,

О храбрый муж, о нарт огненноокий,

Всему предел есть, для всего есть сроки.

Вернись обратно в светлые края,

Не наступила очередь твоя.

Никто здесь до кончины не бывал".

Тогда Созырко гневом воспылал,

В железные ворота он ударил

И в преисиодню скакуна направил.

Он на коне объехал царство мертвых,

Увидел там супругов распростертых

В изнеможенье на воловьей шкуре,

На ней они лежали, брови хмуря.

Хоть шкура и громадная была,

Казалось, что для них она мала.

Они глядели друг на друга хмуро,

Не зная, как же разделить им шкуру.

На шкурке зайца в двух шагах от них,

Заметил путник пару молодых.

Короткой шкуркой укрываясь нежно,

Покоились супруги безмятежно.

Он едет дальше. Вот, едва живая,

Прорехи гор вдовица зашивает,

Пот градом катится с ее чела.

Сверкает мрачно толстая игла.

Вот - женщина и жернова над ней.

Но не муку, а пыль лишь от камней

Разбрасывает мельница большая.

Встает картина перед ним другая:

Старушка надоила молока,

Полна им бочка, хоть и высока.

Но сыр, как ни трудилася она,

Не превышал ячменного зерна.

Другая ж в ложку с птичий ноготок

Чуть надоила молока глоток,

Но сыр ее - и сочный и большой,

Пред ней он белой высится горой.

Он едет дальше. Вот под бугорком

Сидят супруги за большим столом,

Что яствами уставлен дорогими.

И не пустеет пышный стол пред ними.

Он едет дальше, видит старика,

Что носит кучи щебня и песка.

В мешке дырявом днем и ночью носит,

Но снисхожденья у судьбы не просит.

Нарт едет дальше. На траве зеленой

Вол отдыхает, солнцем озаренный.

Жует он рьяно чей-то ус седой,

Не соблазняясь сочною травой.

Созырко, онемев от изумленья,

Путь продолжает в прежнем направленье.

Вот остров, словно пост сторожевой,

Как лезвие, там мост волосяной.

На острове, что перед ним возник,

В яичной скорлупе живет старик.

Вот кто-то бороды седые бреет

Каких-то старцев, брить их не умея,

У жертв своих не может сбрить никак,

При всем старанье даже волоска.

А дальше - сука старая лежит

И чей-то вход безмолвно сторожит,

И слышен лай двенадцати щенят,

Что из утробы вырваться хотят.

Вот видит он: бегут чувяк и арчи.

Созыр подумал: "Что же это значит?

Как в состязанье нартов огнеоких.

Для бегунов кто установит сроки?"

Чувяк был впереди, и вот, казалось,

Ему уже победа улыбалась,

Но арчи обогнал его внезапно,

Сноровкою напоминая нарта.

Созырко дальше едет по дороге.

Вот средь равнины стол стоит треногий,

Стол ломится от яств, напитков редких,

А за столом он видит славных предков.

Он созерцает вид обычный кувда.

Но вдруг он вздрагивает: "Что за чудо?

Лежат на блюде среди сочных лакомств

Зажаренные кошка и собака".

Всем виденным ошеломлен был нарт.

И вот спросил Созырко их как брат:

"О предки нартов, расскажите мне,

Откуда столько бед у вас в стране?

Я на коне объехал царство мертвых,

Увидел и супругов распростертых

В изнеможенье на воловьей шкуре,

На ней они лежали, брови хмуря.

Хоть шкура та громадная была,

Казалось, что для них она мала.

Они глядели друг на друга хмуро,

Не зная, как же поделить им шкуру".

Созыру предки дружно отвечали:

"Был потому их облик так печален

И потому судьба их так плачевна,

Что ссорились супруги ежедневно".

"На шкурке зайца в двух шагах от них

Супругов наблюдал я и других.

Короткой шкуркой укрываясь нежно,

Они лежали дружно, безмятежно".

"А эта пара любящих была,

Которая смогла прожить без зла.

Они любили жизнь и в дни печали

Друг друга никогда не покидали".

"Потом я видел, как, едва живая,

Прорехи гор вдовица зашивает.

Катился пот, как град, с ее чела,

Сверкала мрачно толстая игла".

"А это, друг, была одна блудница.

Беда, коль и во сне она приснится!

Дружку белье строчила строчкой мелкой,

А мужу крупной - вот ее проделки".

"По царству мертвых дальше проезжая,

Я видел сам, как женщина другая

Лежала молча; жернова - над ней.

Но не муку, а пыль лишь от камней

Выбрасывала мельница большая".

"А это вот что, милый, означает:

Всю жизнь свою она была воровкой,

Муку чужую воровала ловко.

Вот здесь и платит долг она примерно

И на груди тяжелый держит жернов".

"Поехал дальше и увидел я

Корову и старуху у ручья.

В огромную она доила бочку,

И молоко лилось по ободочкам.

Но сыр, как ни трудилася она,

Не превышал ячменного зерна".

"А это, друг, хозяюшка скупая,

Она для ближних, как собака злая.

Она имела больше ста коров,

Но был всегда ответ ее готов,

Когда попросит молока сосед:

"Ни капли молока сегодня нет",

То: "Не доила нынче я корову",

То: "Скисло молоко, к несчастью, снова".

"Другая ж в ложку с птичий ноготок

Чуть надоила молока глоток.

Но сыр ее и сочный и большой,

Пред ней он белой высится горой".

"А это - щедрая хозяйка крова.

Она владела лишь одной коровой,

Но просьбе обездоленных людей

Вовек отказа не было у ней".

"В пути увидел я под бугорком

Супругов за обеденным столом,

Что яствами уставлен дорогими.

И не пустел обильный стол пред ними.

Лишь выпит ронг, как пенится опять".

"О них мы тоже можем рассказать, -

Супруги эти часто пировали,

Но без гостей к еде не приступали".

"Я на пути заметил старика.

Носил он кучи щебня и песка

В дырявом таске, выбившись из сил,

Но у судьбы пощады не просил.

Вздыхал он только, будто от забот.

С его лица катился градом пот".

"А этот отнимал у бедных землю,

Ни разуму, ни совести не внемля

Жил краденым, хотел он всем владеть

И все ж никак не мог разбогатеть".

"Я видел остров - пост сторожевой,

Как лезвие - там мост волосяной.

На острове, что предо мной возник,

В яичной скорлупе сидел старик".

"А это, солнышко, был нелюдим,

Он равнодушен был всегда к другим.

Он не имел ни близких, ни друзей,

К столу ни разу не позвал гостей".

"Заметил я вола в траве зеленой,

Среди равнины, солнцем озаренной.

Жевал он рьяно чей-то ус седой,

Не соблазняясь сочною травой".

"Судьба карает всех скупцов сурово

И это - участь каждого скупого.

Когда пахал он с другом иль знакомым,

То их волу подсовывал солому,

А своего кормил душистым сеном.

Так поступал он в жизни неизменно".

"Я видел: сука старая лежит

И чей-то вход безмолвно сторожит.

Был слышен лай двенадцати щенят,

Что из утробы вырваться хотят".

"А это означает: будет время,

Когда придет младое поколенье,

Которое сочтет себя всех краше

И разуму учить захочет старших".

"Потом я видел бег чувяк и арчи.

Я не могу понять, что это значит.

Чувяк был впереди, и вот, казалось,

Ему уже победа улыбалась.

Но арчи обогнал его внезапно,

Сноровкою напоминая нарта".

И улыбнулись предки, отвечая:

"А это, солнышко, то означает,

Что бедняки, судьбой так суждено,

Богатых перегонят все равно".

"Я видел, стариков обледенелых

Тупая бритва брила неумело,

И не могла она у них никак

При всем старанье сбрить и волоска".

"А это, пусть тебе известно будет,

Судьба плохих несправедливых судей,

Что богачам вину за мзду прощали,

А бедняков невинных осуждали".

"О предки, вы собрались здесь для кувда,

Так объясните мне и это чудо.

Зачем лежат среди обычных лакомств

Зажаренные кошка и собака?"

"А это, гость наш славный и желанный,

Совет дала нам мудрая Сатана:

"Придет Созырко скоро в царство мертвых,

Там встретит предков доблестных и гордых,

Когда же он придет домой обратно

О виденном поведать смелым нартам,

О кошке и собаке он расскажет.

И только этим нартам он докажет,

Что хоть недолго в царстве мертвых был,

Но видел вас и с вами говорил".

Созырко был ответами доволен,

И с предками поговорил он вволю.

А под конец, не скрыв от них волненья,

Он рассказал о цели посещенья:

"Дочь Солнца полюбил я всей душой,

Но требует она калым большой.

Я должен к свадьбе предоставить ей

Оленей, туров и других зверей,

В долине выстроить дворец стальной,

Блистающий волшебной красотой,

Углы же зданья по ее веленью

Украсить должен я аза-растеньем.

Зверей разнообразных я достану,

Мне обещала славная Сатана

Их выпросить у щедрого Афсати,

Но как дворец построю я богатый?

Где аза я теперь возьму, о предки?

Встречаются цветы такие редко".

Сказали предки нартскому герою:

"Возьми кольцо Бедухи золотое.

Стальной дворец ты выстроишь без рук:

Кольцом ее ты очерти лишь круг,

И на равнине, что была пустой,

Дворец стальной возникнет пред тобой.

Цветы ж аза, столь редкие для мира,

Есть у владыки мертвых, Барастыра.

Их выпросит Бедуха для тебя,

Живого мужа мертвая любя.

Обычай давний есть в стране у нас -

Неведом нашим женщинам отказ",

Бедухе Барастыр не отказал,

Цветы аза он для нее сорвал.

Бедуха же, придя от Барастыра,

Дала цветы аза с кольцом Созыру.

Нарт взял кольцо с цветком аза столь редким,

Поклон отвесил достославным предкам.

На землю он спешил вернуться быстро.

Но Аминон сердитый был неистов,

Созырко не хотел он выпускать.

"Закон превратник должен соблюдать, -

Сказал он, путь рукою преграждая, -

Тебе уехать я не разрешаю.

Ты задом наперед подкуй подковы

И лишь тогда поедешь к нартам снова.

Все мертвые иначе за тобой

Повалят бесконечною толпой".

Созырко вмиг коня перековал

И в путь-дорогу собираться стал.

А мертвые за нартом наблюдали.

И Аминону так они сказали:

"И нас наверх ты отпусти за ним,

Ты видишь, мы от холода дрожим,

Вода и хлеб здесь вкуса не имеют,

Здесь солнце нас своим теплом не греет".

Но Аминон одно ответить мог:

"Другого счастья не послал нам бог.

Из царства мертвых нам возврата нет.

Вот поглядите вы на конский след,

Ведет он внутрь, а не на землю, правда?»

Никто не разгадал уловки нарта.

И мертвые, поверив Аминону,

Вернулись вновь дорогой погребенных

И неохотно расходиться стали

На те места, что раньше занимали.

Когда на землю храбрый нарт вернулся,

Кольцом провел он круг и оглянулся -

Пред ним, сияя дивной красотой,

Утесом высился дворец стальной.

Цветы аза, что Барастыр любил,

По четырем углам он рассадил.

Сатана у Афсати попросила

Его свирель и нарту подарила.

Вот заиграл Созырко на свирели.

И стаями к нему сбегались звери.

На зов его, как будто по веленью,

К нему пришли и туры и олени.

Тогда семь братьев отдали в супруги

Дочь Солнца славному Созырко-другу.

В селенье нартское ее послали

И радостно на свадьбе пировали.

Батрадз погиб, и все в немой печали

О самом храбром нарте вспоминали,

Объятые тоской необычайной,

Как в самый страшный год неурожайный.

Сердца героев кровью обливались,

И юноши с тех пор не улыбались.

Печально было на ныхасе нартов,

Ушел Батрадз от нартов безвозвратно.

Поник главою Урызмаг старейший,

Из лучших нартских мудрецов мудрейший,

И на ныхасе он сидел суровом.

Но вот, подумав, произнес он слово:

"Немало бед мы в жизни испытали,

Но эти беды дух наш закаляли.

Нас не смутят тяжелые потери,

В победу над врагами свято верим.

Как прежде, будем с ними яро биться

И сохраним мы в памяти Хамыца.

Ценя порыв души живой и пылкой,

Век будем помнить славного Созырко.

Не запятнаем честь свою ни разу

И сохраним мы в памяти Батрадза.

Мы победили на земле врагов,

Не побоимся и самих богов.

В былые дни мы жили с ними дружно,

Но час настал, и нам решиться нужно.

Должны мы все откинуть всякий страх,

Теперь сражаться будем в небесах.

Раз зэды на Батрадза нападали,

То и они врагами нартов стали.

Час пробил, нартов наступило время,

Чтоб рассчитаться с недругами всеми.

Во имя счастья нартов на земле

Пусть наше горе скроется во мгле.

Теперь все наши мысли и стремленья

Направлены должны быть к наступлению.

А на богов мы не хотим смотреть.

Чем в рабстве жить, уж лучше умереть!"

И от села к селу промчались вести

О предстоящей беспощадной мести,

О наступленье на врагов жестоких,

Чья жизнь проходит в небесах высоких,

И клятву дал весь нартовский народ,

Что в бой с богами смело он пойдет.

И в небе поднялось тогда смятенье,

И замелькали зэды, словно тени,

И стали у небесного порога,

Объятые мучительной тревогой.

Уастырджи примчался на коне.

В лучах закатных был он, как в огне.

Казалось, бурка белая горела

И жгла в боях испытанное тело.

Афсати, бросив всех зверей в лесах,

Мгновенно очутился в небесах.

Курдалагон на молоте верхом

Летел в смятенье в небе голубом,

А вор Тутыр пришел туда последним,

Хоть он бодрился, но был страшно бледен.

Собравшись вместе, так они решили:

"В своих делах без бога мы бессильны.

Нет выхода у нас теперь иного:

Должны мы к богу обратиться снова".

Сказали: "Боже, что нам делать ныне?

Как воевать без божьей благостыни?

Настали снова времена крутые,

Возносим мы моления святые.

Дай силу нам, чтоб нартов победить,

Ведь с ними в мире невозможно жить.

Ты знаешь сам, что не идет на убыль

Их ненависть, что нартами погублен

Сайнаг-алдар, наш почитатель славный,

За нас погиб и мощный Карадзау,

Они убили самого Балсага,

Прославленного силой и отвагой.

А сколько зэдов враг наш уничтожил,

И сосчитать, наверно, невозможно.

Но нартам этих злодеяний мало,

От дерзости их нам житья не стало.

Они подняли бревна косяков,

Чтоб и на миг не наклонять голов,

Чтоб никогда на собственном пороге

Не появилась даже мысль о боге.

Они боятся, чтоб мы не сказали:

"И вы пред богом головы склоняли".

Тебя ж они врагом считают главным

И, страх забыв, грозят концом бесславным".

Разгневанный гордыней небывалой,

Бог проклял вскоре нартские кварталы.

Он богу солнца приказал на землю

Послать два солнца, гласу злобы внемля,

Чтоб накалилась бедная земля

И высохли все нартские поля.

И богу мора также приказал он

Послать болезни в нартские кварталы.

А богу урожая приказал,

Чтоб все посевы он уничтожал.

Тутыру, что служить всегда готов,

Велел на нартов выпустить волков.

Свершилось вдруг неслыханное чудо:

Взошли два солнца в небе изумрудном.

И вот, как два единокровных брата,

Остановились над землею нартов.

И в ярости они кору земли

Своим огнем с двойною силой жгли.

И треснула тогда земля от жара,

Охваченная солнечным пожаром.

С раскрытым клювом пролетали птицы,

Но не было росинки, чтоб напиться.

Не стало трав, иссякли родники,

И люди изнывали от тоски.

Болезни, голод в этот трудный год

Одолевали и людей и скот.

Тем временем с густыми облаками

Сам Бардуаг пронесся над полями.

Стенаньям нартов благосклонно внемля,

Дождь проливной он ниспослал на землю.

Все прославляли щедрость Бардуага.

Насытилась земля живящей влагой.

Как будто вспомнив вдруг о человеке,

Опять в ущельях забурлили реки,

На склонах гор зазеленели травы

И зашумели пышные дубравы,

В густых ветвях запели песни птицы,

И звери в чащах начали резвиться.

Но вот внезапно мор напал свирепый,

Не успевали нарты строить склепы,

Бродила смерть опять средь нартских сел.

Тогда Сырдон лекарство изобрел.

Он крикнул громко жителям селений:

"Ко мне спешите все на излеченье.

Авдадз-лекарство вмиг излечит вас,

То средство я испытывал не раз.

Лекарства нет целебней и дороже,

Оно с постели встать больным поможет".

Народу помогло оно, и скоро

Все нарты были спасены от мора.

И дауаги стали говорить,

Что гордых нартов трудно победить,

Что нелегко их уничтожить мором,

И возвратились в небеса с позором.

Когда в полях посевы пожелтели

И нарты их собрать уже хотели,

На их глазах вдруг чудо совершилось,

Им зрелище нежданное открылось:

Лишь серп прильнет к пшенице золотой,

Становится она травой простой.

Они Сатану стали донимать:

"Ты объясни, как это все понять?"

Ответила Сатана им, вздыхая:

"То злые козни бога урожая.

Он сделал так - должны вы это знать, -

Что урожая днем вам не собрать.

Лишь прикоснется острый серп к пшенице,

Она в траву мгновенно превратится.

Чтоб недруга скорей перехитрить,

Вам надо будет в поле выходить

Лишь ночью. И тогда идите смело,

Возьмите разветвленные вы стрелы,

Срезайте быстро стрелами колосья.

Об этом вас Сатана очень просит".

Спать не ложились нарты лунной ночью,

Колосья собирали в поле молча,

Пока рассвет не начинал сиять.

Но много ли они могли собрать?

Афсати им не посылал оленей,

И жили нарты впроголодь в селеньях.

Бог урожая, проклиная нартов,

Ушел домой, досадою объятый.

Поднялся к зэдам он и так сказал:

"До нартов я рукою не достал,

И мне не удалось их уничтожить.

Примите вы в бою участье тоже.

Тутыра также мы должны призвать,

Чтоб сообща жестокий бой начать".

К сраженью начали приготовленья,

И зэды ждали часа наступленья.

Тутыр же злобный, всех волков собрал,

К отарам нартским ночью подослал.

Надеялся Тутыр, что наконец

Лишатся нарты всех своих овец.

Но был Тутыр Сатаною обманут,

Умом недаром славилась Сатана,

И хитростью и ловкостью своей

Она сковала челюсти зверей,

А нарты стрелами их осыпали

И стаю злобную уничтожали.

С небес в то время зэды прилетели,

От нетерпенья их мечи звенели.

Вот начался ожесточенный бой,

И нартских стрел летел за роем рой,

Одна стрела семижды семь врагов

Сражала разом, к ужасу богов.

Семижды семь от ран изнемогали

И на земле беспомощно лежали.

Тут зэды все от страшного испуга

Бежали ночью, прячась друг за друга.

Хоть боги войны с нартами вели,

Но уничтожить нартов не могли

Ни голодом, ни холодом, ни мором.

Прогнали нарты, как врагов, с позором,

Дуагов, зэдов, мести не боялись

И с небесами вовсе не считались,

На кувдах больше их не вспоминали,

Как будто их вовеки не знавали.

Собрались как-то нарты на ныхас,

И все они решили в тот же час:

"Враждебны нам и зэды и дуаги,

Их гложет зависть к нартовской отваге.

А бог на небе, первый небожитель,

Их злобных козней - друг и покровитель,

Считаем бога первым мы злодеем.

Коль мы его в бою не одолеем

И не отгоним за небес пределы,

Он будет снова запускать в нас стрелы,

Покоя в жизни никогда не даст,

И весь народ проклятью он предаст".

Узнав об этом, зэды, впав в тревогу,

С дауагами вновь устремились к богу.

Хоть знал владыка о разгроме, все же

Хитро спросил их: "Что же вас тревожит?"

И те сказали, стоя на пороге:

"О, как нам не испытывать тревоги!

Ты видишь сам: вернулись мы обратно.

В бою разбили наше войско нарты,

Немало зэдов преданных они

Убили в эти горестные дни.

Покрыты наши имена позором,

И наш позор тебя коснется скоро".

Тогда владыка яростный и властный

Сказал, волнуясь, ласточке прекрасной:

"Лети скорее в нартское селенье,

Оповести их злое населенье,

Что бог готовит нартам наказанье,

И передай словесное посланье:

"Сыны земные, совесть вы забыли,

Дауагов, зэдов обрекли на гибель,

И сам владыка впал у вас в немилость".

Тут ласточка с небес к земле спустилась,

Над крышами села мелькнули крылья.

В то время нарты на ныхасе были.

Посланье бога сообщила им.

Прослушав речь с терпением большим,

Они сказали, правды не тая:

"Ты передай пославшему тебя:

"Мы все в своем решении упрямы,

И знать отныне не хотим тебя мы.

И в трудный час ты нам не помогал,

Зато всегда поддерживал врага.

Ты нас лишил великого Батрадза,

Который не был побежден ни разу,

На землю нартов посылал ты войско,

Чтоб уничтожить наш народ геройский.

Зачем болезни ниспослал и мор?

Зачем хотел увидеть наш позор?

Иль тучные тебе мешали нивы?

Иль надоел тебе народ счастливый?

Мы ни одной обиды не простим,

Тебя, владыка, мы уже не чтим,

Тебе не будем больше мы молиться,

И от тебя мы отвратили лица,

Как равные, мы говорим с тобой

И вызываем на открытый бой".

И ласточка, ответ прослушав нартов,

Вмиг улетела в небеса обратно.

Едва она пред богом появилась,

Как в божий дом уже стрела вонзилась.

Владыка вспыхнул, яростью объятый,

И ласточку опять направил к нартам:

"Спроси, что мой противник предпочтет:

Чтоб я совсем искоренил их род,

Коли сломлю я нартское упорство,

Иль им оставил жалкое потомство?"

И снова к нартам ласточка слетала

И божий слова пересказала.

И ласточке, смеясь, сказали нарты:

"Лети к пославшему тебя обратно

И передай ответ: "Чем в рабстве жить

И жизнь свою позорную влачить,

Уж лучше нам тогда погибнуть вместе.

Мы нартовской не опозорим чести,

Мы не хотим ничтожного потомства,

Идти готовы на единоборство".

И ласточка явилась к богу снова,

Пересказала нартовское слово.

Бог молвил: "Ласточка, лети обратно

В последний раз к забывшим бога нартам.

Пусть на заре по божьему приказу

Подымутся на гору, на Уазу.

Пусть выйдут все от мала до велика.

Приду я с войском утренней порой,

И вступим мы в ожесточенный бой!"

И нарты смело собрались в дорогу,

Они готовы были к битве с богом.

Вот на горе Уаза, на вершине,

Под пологом расположились синим.

Палатки развернув, в молчанье строгом

Все ожидали появленья бога.

Но в этот миг природа взбунтовалась,

Все сокрушая, буря разыгралась,

И молния, как молот, ударяла

И разрушала каменные скалы,

И сломанные падали деревья.

Не испугалось войско нартов гнева

И терпеливо бога ожидало.

Вдруг цепь небесная загрохотала,

И зэды все, летя под облаками,

На землю нартов низвергали пламя.

Тогда и нарты быстро луки взяли

И стрелами все небо забросали.

Летели в цель отточенные стрелы,

И стая зэдов в небесах редела.

И охватила ангелов тревога,

И вновь они бежали в страхе к богу.

Еще сильней разгневался владыка,

И у него сомнение возникло:

Посильную ль взял на себя задачу

И будет ли конец войны удачен?

Но ненависть его ожесточила,

На землю он послал двойные силы.

Все поле загорелось от огня.

Сражались нарты до исхода дня.

Дрожали горы, разбегались тучи,

Бежали звери из лесов дремучих.

От грома в небе и огней палящих

И птичьи стаи покидали чащи.

И дал совет Сырдон во время боя:

"Нам надо в горы уходить, герои,

В ущельях мы укроемся глубоких

От гнева неба и от стрел жестоких".

И нарты в горы двинулись толпою,

Великого не прекращая боя.

Так год еще они средь гор блуждали,

Потом друг другу так они сказали:

"Что делать нам? Ответили мы сами,

Когда вступили в битву с небесами:

Чем в рабстве жить нам и позор терпеть,

Уж лучше всем со славой умереть".

Таков конец был мужественных нартов.

Пусть помнит мир о подвигах их ратных!

Нарты скачут в поход,

Нарты скачут вперед,

Чтоб врагов покарать,

Чинтов рать разгромить,

Скачут в бой по степям,

А Сосруко с собой

Порешили не брать.

Нартов страшный мороз

Настигает в пути.

Как проехать-пройти?

Каждый всадник прирос

К этой мерзлой земле,

И в седле он дрожит

В этих Кумских степях:

Мир - в цепях ледяных!

Горе нартским бойцам,

Горе нартским коням!

Стала стужа сильней,

Сила мужа - слабей.

Старцы-нарты кричат

Среди Кумских степей, -

Снег у них на глазах,

Злоба в их голосах:

"Эй, Имыс, есть огонь?"

"Нет огня у меня".

"Эй, Сосым, есть огонь?"

"Нет огня! Нет огня!"

"Эй, Химиш, есть огонь?"

"Нет огня у меня".

"Ашамез, есть огонь?"

"Нет огня! Нет огня!"

Нет огня у нартов смелых.

Разве так в походы скачут?

Тут Насрен Длиннобородый

Обратился к нартам смелым:

"Смертным стал наш путь отныне,

Все в пустыне мы погибнем, -

Тот, кто стар, и тот, кто молод.

Горе нартам: холод смертный

Свалит, превратит нас в трупы!

Ох, мы глупы, глупы, нарты,

Будет нам вперед наука:

Надо было взять с собою

Смуглолицего Сосруко,

Всадника того, чье имя

Чинты в страхе произносят,

Чьи следы приносят счастье,

Чье участье в деле бранном

Все напасти побеждает,

Чье копье готово к бою,

Пролагает путь к победе,

Чей высокий шлем сверкает

Нам звездою путеводной,

Чьей отвагой благородной,

Как кальчугой, мы прикрыты,

Чья стрела воюет с вьюгой,

Из "беды людей выводит,

В трудный час находит выход.

Мы напрасно, братья-нарты,

Поскакали без Сосруко!"

Нарты смелые - в печали:

Надо было взять Сосруко!

Кто там в холоде-тумане

На кургане показался?

То примчался нарт Сосруко:

Там Сосруко, где опасность,

Где нуждаются в подмоге!

Посреди дороги вьюжной

Нартов дружный клич раздался:

"Здравствуй, наш воитель грозный,

Предводитель знаменитый!

Мы в ночи морозной гибнем.

Помоги ты, если можешь,

Если можешь, разожги ты

Поскорей костер горячий!"

"Всем удачи я желаю, -

Говорит в ответ Сосруко, -

Кто же в путь коня седлает,

Без огня в пустыню скачет?

У меня и малой искры

Не найдется, потому что

Без огня я в путь пускаюсь,

Холода не опасаюсь.

Не растраивайтесь, нарты,

Я сейчас огонь добуду.

Не отчаивайтесь, нарты,

Я для вас огонь добуду!"

Он достал стрелу стальную

И пустил в звезду ночную, -

Падает звезда ночная,

Шумно рассыпая искры.

Хвалят всадника Сосруко,

Нарты руки подставляют,

Чтоб согреться хоть немного,

Но тревога снова в сердце:

Сразу же звезда погасла

И растаяла в пустыне, -

И опять в кручине нарты!

Что же делать Сосруко?

Он, могучий, решает

Из беды неминучей

Смелых вызволить нартов.

Он садится, упрямый,

На лихого Тхожея,

Не робея, летит он

На вершину Харамы.

Вот он видит, бесстрашный:

Дым из башни старинной

Вьется, тонкий, и тает,

И скрывается в тучах.

И, дымком осчастливлен,

Он тайком подъезжает, -

Семь оград, семь колючих

Замечает Сосруко:

То - жилище Иныжа.

Подъезжает поближе,

Видит - пламень высокий

В сердце круга пылает:

То Иныж одноокий,

Мощным кругом свернувшись,

Спит, храпит, головою

Опершись на колени.

Озарен головнею,

Рот раскрыт, не хватает

В нем переднего зуба,

А костер все пылает

В сердце мощного круга,

Ни на миг не слабея...

А Сосруко Тхожея

Вопрошает, как друга:

"Нартам нужен огонь,

Что же делать нам, конь?"

Конь проржал семикратно:

"Ой, Сосруко булатный,

Сильнорукий и статный!

Не поедем обратно,

А подъедем к Иныжу.

Как поближе подъедем, -

Бег свой конский, горячий

Обращу в шаг собачий,

Как поближе подъедем,

Не пойду по-собачьи, -

Подкрадусь по-кошачьи

Я, рожденный из пены!

Перепрыгну я стены

Этой башни старинной,

Над Иныжем, бесстрашный,

Встану я на дыбы.

Победим без борьбы:

Наклонись ты к огню

И хватай головню".

Полетел к старой башне

Конь, советчик всегдашний

Удалого Сосруко.

Как подъехал поближе, -

Конский бег свой горячий

Обратил в шаг собачий,

А подъехал поближе, -

Обратил шаг собачий

В легкий шорох кошачий,

А приблизился к башне, -

Быстрым вихрем рванулся,

Легкой пылью взметнулся

Над старинною башней.

А бесстрашный Сосруко

Наклонился к огню

И схватил головню,

Да неловко схватил -

Отскочил уголек,

На Иныжа упал,

Опалил ему бровь -

Бровь густая зажглась.

Приоткрыл великан

Свой единственный глаз,

Головни сосчитал -

Не хватает одной:

Смелый нарт с головней

Ускакал далеко!

Заорал великан:

"Кто меня обокрал?

Чтоб тебя, сучий сын,

Мой отец покарал!"

Не вставая, Иныж

Руки вытянул вдруг,

Опустил за порог.

Стал он шарить вокруг,

Семь обшарил дорог.

А Сосруко скакал

День за днем - семь ночей,

А подъехал к реке, -

Оказался Тхожей

У Иныжа в руке!

Посмотрел великан

На того, кто посмел

Ускакать с головней,

Видит - весь он стальной.

И подумал Иныж:

"Этот парень крепыш.

Хоть и глуп коротыш,

А заменит мне зуб!"

Так во рту великана

Очутился Сосруко.

Не смутился Сосруко,

Вынул меч смертоносный,

Резать начал он десны

Великана Иныжа.

Не стерпел сильной боли

Великан одноглазый:

Сразу выплюнул нарта.

Оказался на воле

Смуглолицый Сосруко!

Тут воскликнул Иныж:

"Слушай нартский малыш,

Похититель огня!

Недруг есть у меня -

Смуглолицый Сосруко.

Отвечай поскорей:

Где он - сын Сатаней,

Смуглолицый Сосруко?

С великанами в ряд

Нарты ставят Сосруко,

Так о нем говорят:

"Он сильней на земле

Всех, сидящих в седле,

Великанов сильней

Смуглолицый Сосруко!"

Говори же скорей:

Где он - сын Сатаней,

Смуглолицый Сосруко?"

Отвечает Сосруко:

"У подножия гор

Я у нартов пастух,

Мало видел мой взор,

Много слышал мой слух.

Не видал я Сосруко,

Но слыхал о Сосруко,

Где храбрец - не скажу,

Но о нем расскажу".

Отвечает Иныж:

"Если, нартский малыш,

Ты не смог мне сказать,

Где гуляет Сосруко,

То сумей показать,

Как играет Сосруко!"

Тут Сосруко встрепенулся,

Усмехнулся, молвил слово:

"Нет такого человека

Среди нартов, что сумел бы

Игры повторить Сосруко.

Нарты верят: нет такого

Великана, что сумел бы

В играх победить Сосруко!"

Рассердился одноглазый:

"Не болтай, пастух плюгавый,

А начни свои рассказы

Про Сосруковы забавы!"

"Я слыхал, для Сосруко

Нет милее игры:

Он стоит, наш Сосруко,

У подножья горы:

Абра-камень бросают

Нарты с этой горы:

Но Сосруко булатный -

Богатырь настоящий:

Лбом толкает обратно

Абра-камень летящий!"

"Мне ли это не под силу?

Ну-ка живо, пастушонок,

Камень ты пусти с обрыва!"

Нарт берет огромный камень

И с горы его бросает,

Великан огромный камень

Ловит лбом и лбом толкает,

Возвращает на вершину,

Громко восклицает: "Право,

Хороша забава эта!

От нее - поесть охота,

А работа - лбу на пользу:

От ударов лоб крепчает!

Мне игра пришлась по нраву,

Но забаву потруднее,

Может быть, пастух, ты знаешь?..

Где, Сосруко, твой разум?

Ох, беда с одноглазым:

Смерть к нему не приходит!

Тут уводит подальше

Великана Сосруко,

Говорит великану:

"Тот, чье имя - Сосруко,

Так твердит нартский род, -

Опускаясь на землю,

Открывает свой рот:

В рот кладут ему стрелы.

А Сосруко умелый

Их головки жует, -

Он жует и смеется,

А концами плюется!"

"Рот набей мне до отказу:

Не боюсь такой работы!"

Усмехается и сразу

Опускается на землю

Великан широкоротый,

Открывает пасть большую.

Набивает до отказу

Стрелами ее Сосруко.

Нипочем Иныжу злому

Нарта юного уловки!

Великан жует головки,

А концами стрел плюется

И смеется над Сосруко:

"Пастушонок нартский! Право,

Хороша забава эта:

Придает слюне свирепость,

А зубам - стальную крепость!

Мне игра пришлась по нраву,

Но забаву потруднее,

Может быть, пастух, ты знаешь?.. "

Где, Сосруко, твой разум?

Ох, беда с одноглазым:

Смерть к нему не приходит!

Тут уводит подальше

Великана Сосруко,

Говорит великану:

"Тот, чье имя - Сосруко,

Тешит душу такою

Удалою забавой:

Перед ним, храбрецом,

Нарты ставят котел,

Наполняют свинцом

Исполинский котел,

На огонь его ставят,

И свинец они плавят

Девять дней и ночей -

Вот игра силачей!

Ой, Сосруко недаром

Среди нартов прославлен!

Вот в свинец он садится,

Что кипит, что расплавлен,

И сидит он в котле,

Словно всадник в седле,

Ждет, когда наконец

Затвердеет свинец!"

"Мне ли это не под силу? -

Говорит Иныж с зевотой, -

Я в котел с охотой сяду!"

Юный нарт огонь разводит -

На огонь котел поставлен.

Девять дней-ночей проходит -

И свинец в котле расплавлен.

Великан в свинец садится,

Вместе с ним затвердевает,

Но рывком могучим тело

От свинца он отрывает,

Восклицает одноглазый:

"Я своим доволен делом,

Телом стал стократ сильнее,

Захотелось пообедать!

Мне игра твоя по нраву,

Но забаву потруднее,

Может быть, пастух, ты знаешь?

А не знаешь - будет худо:

Сам себя позабавлю,

Я живьем тебя расплавлю!"

Где, Сосруко, твой разум?

Ох, беда с одноглазым:

Смерть к нему не приходит!

Смуглолицый Сосруко

Речь такую заводит:

"Ой, двужильный, двуглавый,

Не спеши пообедать,

Чтоб успел я поведать

О забаве последней:

Там, где в океан глубокий

Устремляются, вскипая,

Всех семи морей потоки, -

Опускается в пучину,

Дна стопой не доставая,

Ртом воды не набирая,

Тот, кого зовут Сосруко.

Дуют, дуют старцы-нарты,

Семь ночей, семь дней колдуют,

Замораживают море,

Смуглолицего Сосруко

Замораживают в море.

Он в пучине, в лед одетый,

Семь ночей, семь дней проводит,

Дожидается рассвета,

Гордо плечи распрямляет,

Лед ломает и выходит".

"Мне ли это не под силу!" -

Восклицает одноокий.

Нарт его туда приводит,

Где семи морей потоки

В океан глубокий, грозный

Устремляются, сливаясь.

Опускается в пучину

Великан Иныж, стараясь

Не коснуться дна стопою

И в воде не захлебнуться.

Холод напустил Сосруко

И в пучине океана

Великана заморозил.

В той пучине великана

Семь ночей, семь дней держал он,

А потом сказал он: "Выйди!"

Не был великан в обиде.

Поднатужась, одноглазый

Сильными повел плечами -

Лед могучий треснул сразу.

"Погоди, - вскричал Сосруко. -

Я нагнал не все морозы,

Трещины не все заделал,

Лед еще не очень крепок!"

Дунул нарт - взвились метели,

Затрещал мороз жестокий,

И семи морей потоки

На бегу оцепенели!

Нарт в пучине океана

Великана заморозил,

Крепким льдом сковал он воду,

Злобному уроду крикнул:

"Эй, Иныж, попробуй, вырвись,

Ты из плена ледяного!"

Поднатужась, одноглазый

Плечи распрямляет снова,

Гневно силы напрягает.

Вот на лбу надулись жилы,

Глаз единственный моргает, -

Поздно: в этом льду могучем

Заморожен одноглазый!

Вынув быстрый меч из ножен,

Тут подумал нарт Сосруко:

"Я врага сковал надежно,

Душу можно позабавить -

Обезглавить великана!"

Но подул Иныж свирепый,

И отбросил он Сосруко

Сразу на два перехода.

Прискакал назад Сосруко,

Сзади подскакал к Иныжу,

Осадил на льду Тхожея,

Чтоб злодея обезглавить,

Но бессилен меч двуострый:

Волоска снести не может

И царапинки оставить!

Загремел одноглазый:

"Если б не был я глупым,

Догадался бы сразу

По твоим тонким икрам,

По твоим хитрым играм,

Что я вижу Сосруко:

Смерть приходит к Иныжу!

Ой, Сосруко булатный,

Ратный всадник ты нартский!

Не трудись понапрасну, -

Головы не отрубишь,

Только меч ты затупишь!

Поднимись-ка ты лучше,

На порог моей башни,

На дверях моей башни

Меч увидишь могучий.

Этот меч ты прославишь:

Обезглавишь Иныжа!"

Повернул коня Сосруко,

К башне великана скачет.

"Нет ли хитрости, обмана,

Западни в речах Иныжа?"

Так подумав, нарт Сосруко

Открывает двери башни,

Только сам не входит в башню,

А полено он бросает,

И срывается мгновенно

С притолоки меч могучий

И вонзается в полено.

Нагибается Сосруко,

Меч за рукоять хватает,

И назад с мечом Иныжа

Возвращается Сосруко.

Великан, его увидев,

Зарыдал рыданьем громким:

"Ой, Сосруко, всадник ратный,

Нарт булатный, статный воин!

Я спокоен был, я думал,

Что моим мечом ты будешь

Обезглавлен, что навеки

Буду от тебя избавлен.

Меч в твоих руках я вижу,

Смерть пришла к Иныжу ныне.

Если так - в моей кончине

Пусть отраду, нарт, найдешь ты.

Обезглавь меня скорее,

Вытяни из шеи жилу,

Опояшь себя, и силу

Великана обретешь ты,

И тогда никто из нартов

И никто из великанов

Одолеть тебя не сможет!"

Отвечал ему Сосруко:

"Не за сказками я прибыл, -

Прибыл на твою погибель,

Чтоб добыть огонь для нартов,

Чтоб спасти друзей от смерти.

Не нужна твоя мне жила,

Полная отравы мерзкой:

Только сила человека

На земле достойна славы!"

Так воскликнув, нарт Сосруко

Обезглавил великана

И коня к друзьям направил,

Захватив огонь Иныжа...

Нартский муж Бадыноко,

Быстроокий, бесстрашный,

Был для нартов душою,

Был грозою для чинтов.

Был он сильным, удалым,

Ста ударам был равен

Взмах меча Бадыноко.

Был повсюду он славен -

И вблизи, и далёко.

И повадкой особой,

И посадкой особой,

И особою хваткой.

Говорили повсюду:

"Всех сильней Бадыноко!

Всех смелей Бадыноко!"

Жажда славного дела

Овладела им снова.

Он седлает гнедого,

Надевает доспехи,

Со двора выезжает.

Конь поджарый, могучий

Едет-скачет горами,

Впереди мечет пламя,

Позади - словно тучи -

Поднимаются птицы.

А ездок смуглолицый,

Как шатер возвышаясь,

Мчится, сталью сверкая.

Справа скачет борзая,

Слева скачет борзая,

И, крыла расправляя,

Два орла прирученных

По бокам реют плавно.

Славный муж Бадыноко -

Одинокий наездник,

Никогда не искал он

Легких троп для похода:

Вот он мчится по скалам,

Переходит без брода

Псыж, глубокий, бурливый,

И сухим из потока

Выбегает на берег

Конь гнедой Бадыноко.

Вот и пастбище нартов

Разбежалось широко.

Семь дорог видит всадник,

Пастуха - на распутье.

Обращается всадник

К пастуху на распутье:

"Да умножится стадо!"

"Век живи, добрый всадник,

Нартский муж Бадыноко!

Прибыл ты издалека,

Прибыл ты из-за Псыжа.

В первый раз тебя вижу,

Но давно тебя знаю:

Стал ты нартскому краю

Самой крепкой защитой.

Богатырь знаменитый,

Мой шалаш посети ты,

Побеседуй со мною,

Хлеба-соли отведай.

Я корову зарежу,

Я зарежу барана,

В честь тебя я открою

Бочку светлого сано,

И пшена золотого

Тридцать мер я достану,

Я не стану скупиться,

Накормлю я гнедого

Самой вкусной травою!"

"Тридцать мер, - молвил всадник, -

Сам ты съешь на здоровье,

Хочешь - съешь и барана,

Съешь и мясо коровье,

Бочку светлого сано

Выпей сам на здоровье,

Самой вкусной травою

Накорми свое стадо,

Пусть пребудут с тобою

Изобилье, отрада!

Лишь поведай мне честно,

Что слыхать повсеместно,

Чтобы знал я, какою

Мне тропою помчаться!"

Так ответствовал старый:

"Днем отары пасу я,

Ночью сплю как убитый, -

Ничего я не знаю,

Богатырь знаменитый!"

"Как, пасешь ты отары

На таком людном месте,

А не знаешь ты, старый,

Что за вести у нартов?"

Это слово промолвив,

В гневе гонит гнедого

Нартский муж Бадыноко.

Два орла реют сверху,

Две борзых скачут сбоку.

Едет всадник суровый,

А пастух вспомнил слово,

Закричал издалека:

"Эй, герой Бадыноко!

Ты душой стал для нартов,

Ты грозой стал для чинтов!

Я ценю твою славу,

Мне по нраву твой облик,

Не по нраву беспечность!

На тебя погляжу я, -

Ты смельчак знаменитый.

Не прими ты за сплетню,

Что тебе расскажу я.

К дому Алиджа

Вьется тропинка,

Вьется и рвется,

Как паутинка.

Этот старинный,

Белый и длинный

Дом покосился,

Да не свалился:

Дом подпирают

Сотни столбов, -

Каждый тащили

Восемь волов!

Есть там ворота, -

Вряд ли проедешь,

Есть там болото, -

Конь твой застрянет,

Стыдно, обидно

Всаднику станет.

В доме Алиджа

Поздно ли, рано

Нарты гуляют,

Нарты лихие,

Пьют они сано,

Пляшут, играют

В игры мужские, -

Многим на зависть!

В доме Алиджа

Много красавиц,

Но превосходит

Их красотою

Та, что проходит

Лисьей походкой,

Что колдовскою

Силой владеет,

Что не стареет,

А молодеет.

Это Гуаша

С ликом девичьим,

С нежным обличьем,

Так величава!

Нартам желанна

Больше, чем слава,

Больше, чем сано, -

Мать Сатаней.

Старый и юный

Тянутся к ней!

В доме Алиджа

Встретишь Насрена:

Нарт бородатый

Там завсегдатай,

Там завсегдатай

Славный Сосруко!

В доме Алиджа

Будешь утешен

Пеньем и пляской,

Будешь опутан

Девичьей лаской!"

Рассердился Бадыноко,

Распалился Бадыноко,

Словно дерево сухое:

"Эй, старик, пастух болтливый,

Как ты молвить мне решился

Слово глупое такое:

Что скакун мой горделивый

Станет пленником болота,

Что в ворота я не въеду,

Что победу надо мною

Тонкобровые одержат?

Никогда я не стремился

К угощениям богатым,

К песнопениям веселым,

К наслаждениям любовным.

Не шатаюсь по лагунам,

К юным женам и девицам

В гости я не приезжаю,

Презираю их утехи.

А доспехи боевые

Я надел для дел высоких:

Мой удел - защита правды!"

Так сказав, он машет плетью,

Сплетена из кожи зубра,

Плеть свистит, и этот посвист

Слышится в семи ущельях

И восьмого достигает,

Робких, спящих коз пугает, -

Робких коз собаки ловят.

Упускают их собаки, -

Два орла их настигают.

Убегают от пернатых, -

Конь гнедой их настигает,

Мечет пламя, обжигает

Придорожные он травы.

Жаркий пар над ним клубится,

Неотступной мчится тенью.

Едет-скачет всадник смелый,

Тот, чьи стрелы реют в небе...

Вот из каменного дома

Вышла девушка с кувшином.

С исполином повстречалась

И увидела гнедого, -

В старый дом назад вбежала,

Госпоже сказала слово:

"Сатаней, сиянье наше,

Кто тебя умней и краше?

Кто сравнится красотою

С тонкобровою Гуашей,

Что гадает на фасоли?

Золотом подол твой вышит,

Облик - молодостью дышит,

Очи - солнце, зубы - жемчуг.

Ум твой славится повсюду,

Кто ни явится, воскликнет:

"Ты - красавица, ты - чудо!"

Прибыл к нам могучий всадник.

Я не ведаю, откуда,

Я в лицо его не знаю, -

В нашем крае он впервые".

Сатаней вышивала,

Красотою сияла,

А шитье золотое

На коленях держала.

Как девица вбежала,

Эту весть рассказала,

Сатаней задрожала,

И шитье уронила,

И спросила в смятенье:

"Каков этот муж?

Куда он спешит?

Каков его вид?

Каков его конь?

Поди разгляди!"

Вышла девушка и скоро

Возвратилась и сказала:

"Вид его необычаен.

Конь его могуч, красив он,

Горделив он, как хозяин.

Ах, какими я словами

Расскажу об этом альпе?

Из ноздрей он мечет пламя,

Наши травы обжигая.

Впереди - туман клубится,

Или туча то густая?

Сзади мчится стая галок.

Всадник несется,

К нам приближаясь

И возвышаясь,

Точно шатер.

Справа - борзые,

Слева - борзые,

Сверху большие

Реют орлы.

Справа, сквозь тучи,

Солнце сияет,

Слева сыпучий

Падает снег.

То выдвигаясь,

То опускаясь,

Меч исполина

Сталью блестит.

Муж несравненный

Важен и статен,

Солнце вселенной -

Над головой.

Видно, что всадник

Грозен в сраженье,

Видно, трепещет

Враг перед ним.

Кто этот всадник,

Чье снаряженье

Золотом блещет

И серебром?

Нет, я не знаю,

Кто этот всадник:

Нашему краю

Он незнаком!"

Сатаней, солнце нартов,

Подбегает к оконцу,

Раскрывает оконце

И, раскрыв, восклицает:

"Это - нарт Бадыноко,

Одинокий наездник,

Слава нартского края.

Он, врагов сокрушая,

Стал для нартов душою,

Стал грозою для чинтов.

То не туча густая

Впереди его мчится,

То не галочья стая

Позади его мчится,

Это копь его дышит

Горячо и сердито,

Это комья взметают

Прямо в небо копыта.

Не огонь обжигает

Придорожные травы,

Это конь величавый

Наземь пену роняет.

Не седок солнцеликий

Нам шатром показался,

То двуглавая пика

Нам шатром показалась!

Богатырь Бадыноко -

Нартской силы вершина,

Исполина сильнее

Не найти во вселенной.

Но хочу я проверить:

Этот витязь бесценный,

Этот муж устоит ли

Пред моей красотою

Молодою, нетленной?

Быстро зеркальце дай мне,

Принеси-ка мне гребень,

Расчеши-ка мне косы,

Насурьми мои брови:

Надо быть наготове,

Чтоб завлечь Бадыноко!"

Ой, жилище Алиджа,

Игрищ древнее место!

Сатаней, как невеста,

Надевает цветные

Дорогие наряды,

Щеки белит, румянит

И сурьмит свои брови.

Сатаней - наготове:

Кто соперничать станет

С красотою нетленной?

Сатаней приказала

Черноокой девице:

"Приведи Бадыноко!"

Та пошла по дороге,

А гнедой тонконогий

Скачет, бег замедляя:

То седок его строгий,

Уваженье являя

Незнакомой девице,

Бег коня замедляет.

Восклицает девица:

"Нартский муж Бадыноко,

Воин, славой покрытый,

Воин с пикой двуглавой,

Величавый, суровый:

Обернись на мгновенье!"

Шаг замедлив гнедого,

Храбрый нарт обернулся,

Молвил слово привета,

И в ответ он услышал:

"В дом Алиджа вступи ты,

Знаменитый воитель.

Здесь обитель веселья.

В честь тебя мы зарежем

И быка и барана,

В честь тебя мы откроем

Бочку светлого сано,

Пир богатый устроим.

Здесь услышишь ты много

Звонких песен и здравиц,

Здесь увидишь ты много

Тонкобровых красавиц.

Витязь добрый, удалый,

К нам пожалуй ты в гости!"

Черноокой девице

Бадыноко ответил:

"Дом Алиджа да будет

Изобилен и светел!

Пусть отведают гости

И быка и барана,

Бочку светлого сано

Ваши гости осушат!

Пусть все чаши для здравиц

Ваши гости поднимут,

Тонкобровых красавиц

Ваши гости обнимут!

Одержим я иною

Благородною целью,

Не стремлюсь я к веселью,

К угощеньям богатым,

К песнопеньям красивым,

К наслажденьям любовным!

Не хожу по лагунам

В гости к женщинам юным,

Я не сплю в их объятьях!

Я люблю одарять их

Справедливой добычей,

Против зла я сражаюсь,

И добро - мой обычай.

С черной силой воюя,

Светлой силой владея,

Лиходея ищу я,

Чтоб его уничтожить!

Вольный витязь и воин,

Другом я называю

Лишь того, кто достоин

Званья смелого нарта!"

"Светлой силой владея,

Ищешь смелого нарта?

Приведу Шауея!"

"Шауей мне не нужен:

Он из рода строптивых".

"Приведу я Пануко!"

"Мне Пануко не нужен:

Не терплю я кичливых!"

Так сказав, Бадыноко

Ускакал от девицы...

И тогда надевает

Сатаней ноговицы,

Сатаней надевает

Златотканое платье,

И платком свои косы

Сатаней покрывает,

И берет она в руки

Позолоченный посох.

Сатаней на ходули

Ставит стройные ноги

И спешит по дороге,

Как лиса молодая,

Мягко-мягко ступая,

К Бадыноко навстречу.

К Бадыноко подходит,

Обращается с речью:

"Бадыноко знаменитый,

Отдохни ты в нашем доме!

Стал для нартов ты душою,

Стал грозою ты для чинтов,

Ты, чьи подвиги известны,

Но кого в лицо не знаем!

Прославляем ты повсюду,

Ты красив, могуч и строен.

Не приравнивай меня ты

К женщинам болтливым, вздорным:

Я в седле сижу, как воин!

Не считай, герой, зазорным

В нашем доме пребыванье,

Если в доме нет Сосруко!

Я устрою пированье,

Я открою бочку сано,

На обед быка зарежу,

Дам на ужин я барана.

Если будет нужен отдых -

Отведу покой богатый:

Снимешь латы и вздремнешь ты,

Отдохнешь ты, Бадыноко!"

"Я не вижу соблазна

В этом праздном веселье,

В угощеньях богатых,

В песнопеньях красивых,

В наслажденьях любовных.

Не хожу по лагунам

В гости к девушкам юным.

С черной силой воюя,

Силой правды владея,

Лиходея ищу я,

Чтоб его уничтожить!"

Так сказал Бадыноко,

Одинокий наездник.

Тут срывает Гуаша

Свой платок златотканый,

Обнажает Гуаша

Белоснежную шею, -

Храбреца не прельщает

Белоснежная шея.

Опускает Гуаша

Златотканое платье,

Обнажает Гуаша

Белоснежные груди, -

Храбреца не прельщают

Белоснежные груди.

Обижает Гуашу,

Обижает жестоко

Гордый взор Бадыноко.

Обнажает Гуаша

Белоснежные бедра, -

Не глядит Бадыноко

На Гуашу нагую,

Говорит Бадыноко:

"Не старайся впустую, -

Ты себя опозоришь.

Никогда не ночую

Я в гостях у красавиц.

Для беседы ищу я,

Вольный витязь и воин,

Лишь того, кто достоин

Званья смелого нарта!"

Сатаней, устыдившись,

Покрывалом накрылась,

Бадыноко сказала:

"Если ищешь ты нартов,

Богатырь Бадыноко, -

Недалёко отсюда

Дом стоит кособокий,

Невысокий, старинный.

Там пируют мужчины,

Там идет санопитье:

Это - нартов услада.

Смех звенит, громкий говор.

А Насрен - их тхамада,

А Сосруко - их повар.

В этот дом кособокий

Ты вступи, Бадыноко,

Осиянный победой.

Нартов сано отведай,

Нартов силу изведай!"

Поскакал Бадыноко,

Одинокий наездник,

Нартской силы вершина.

Вот и дом кособокий,

Невысокий, старинный.

Там пируют мужчины,

Чаши ходят по кругу,

Все желают друг другу

Долголетья и счастья.

Как взмахнул всадник плетью

Дом старинный качнулся,

Потолок пошатнулся,

На цол чаши упали.

Тот, кто пил, - захлебнулся,

Кто сидел - встал в испуге,

Кто стоял - прочь пустился:

Все бегут врассыпную.

Но булатный Сосруко

Глянул в щелку дверную, -

Бадыноко увидел.

И воскликнул Сосруко:

"Э-эй, глупые нарты,

Почему вы в испуге?

Не узнали вы, что ли,

Исполина в кольчуге?

То - отваги вершина,

Богатырь Бадыноко,

Одинокий наездник,

Что душой стал для нартов,

Что грозой стал для чинтов!"

Все вздохнули глубоко,

С плеч их бремя упало!

Слез с коня в это время

Богатырь Бадыноко, -

Слышит слово тхамады:

"Нарт прославленный!

Рады Твоему мы прибытыо:

К санопитью ты прибыл.

Нам рожден ты на радость,

А врагам - на погибель.

Так изведай ты сладость

Сано, светлого сано,

Осиянный победой,

Заходи, нарт-сподвижник!"

Бурки стелют пред гостем

Нарты, семеро счетом,

И в кунацкую вводят

Бадыноко с почетом,

Гостю чашу подносят

И сплясать его просят.

Хоть устал он с дороги,

А вскочил на треногий,

Круглый, маленький столик,

В пляс веселый пустился,

Закрутился он вихрем,

Не колебля приправы,

Не пролив даже капли,

И, сплясав, спрыгнул на пол.

Тут булатный Сосруко

В пляс веселый пустился,

По краям закружился

Чаши с острой приправой,

Не пролив даже капли.

Он, сплясав, спрыгнул на пол.

Тут Насрен белоглавый

В пляс веселый пустился,

По краям закружился

Чаши с острой приправой,

Но и капельки малой

Он не пролил ни разу.

Именитые нарты

Говорят Батаразу:

"Покажи, как ты пляшешь!"

Подчиняясь приказу,

В быстрый пляс он пустился.

Батараз для забавы

Вкруг приправы кружился,

Но и капли не пролил,

Спрыгнул на пол дощатый

И такой поднял грохот,

Будто грома раскаты

Пронеслись над полями.

Хаса нартов - в тревоге:

"Грозной молнии пламя

Отвратите, о боги!"

В гнев приходит Сосруко.

В землю меч он вонзает,

По его рукояти

На носках пробегает.

В гнев пришел Бадыноко:

Меч прославленный в землю

Рукоятью вонзает

И по лезвию гордо

На носках пробегает,

И дрожит пол дощатый!

И, восторгом объяты,

Все воскликнули громко:

"Век живи, Бадыноко,

Наш отважный вожатый,

Ты душой стал для нартов,

Ты грозой стал для чинтов!"

Ёрюзмек, сын Схуртука, - всем нартам глава.

Обладал он отвагой и силою льва.

Был он рода простого, но, правдой ведом,

С детских лет он становится нартским вождем.

Большеглазый, с усами, что цвета каштана,

Верный слову и враг лицемерья, обмана, -

Вот каков Ёрюзмек, этот нартский уздень!

В детстве много невзгод он терпел каждый день,

И он понял, что самая тяжкая мука -

Безграничная власть красноликого Фука,

Что для нартов страшней притеснителя нет!

Стал он с Фуком бороться с двенадцати лет,

А с двенадцати лет мальчик стал чабаном.

Фук приехал на пастбище, вспомнив о нем.

"Дай баранов!" - потребовал у мальчугана.

Ёрюзмек ему выбрал худого барана.

Поднялась красноликого Фука рука,

Дважды плетью своей он огрел смельчака,

И увел он двенадцать баранов из стада,

И решил мальчуган: "Отомстить ему надо!"

Глубоко, до поры, он таил свою месть,

И росли его сила, бесстрашье и честь.

Сатанай многомудрую выбрал он в жены,

Рассказал ей однажды, врагом возмущенный:

"Фук приехал, внезапно и злобно нагрянув,

У меня он потребовал много баранов.

Я и выбрал худого, притом - одного,

Отказался жестокий мой враг от него,

По спине отхлестал меня плетью сердитой,

А на пастбище прибыл он с дьявольской свитой,

Был я молод, ему я казался в забаву,

Учинил надо мной, над мальчишкой, расправу,

Он двенадцать баранов увел у меня, -

Не забуду я этого черного дня!

И язвит он, и жалит меня, краснолик,

И насмешками жарит меня, как шашлык.

Не прощу красноликому Фуку обиду, -

С нартской местью на битву с противником выйду!

Скачет недруг верхом на свирепом драконе, -

Не догонят крылатого ветры и кони:

Как рассердится, пламя взметнется в глазах,

Как встряхнется, - обрушит утесы в горах!"

Ёрюзмеку совет подала Сатанай:

"Чтобы месть совершить, в камыши ты ступай.

Там живет алмосту, безобразна лицом,

Каждый день она зайца съедает живьем.

Яму вырой глубокую в тех камышах,

Вслед за зайцем направь свой внимательный шаг,

И, поймав, привяжи возле ямы косого.

В той же яме ты спрячься до часа ночного.

Как придет алмосту, - ты ее задуши,

И чудовища шкуру надень ты в тиши,

И ступай к завидущему Фуку в сарай,

Там его ты схвати, там его покарай".

Принял этот совет Ёрюзмек и в тиши

Осторожно отправился в те камыши.

Там он выкопал яму, - упорный, упрямый,

Там и зайца поймал, привязал возле ямы,

Да и спрыгнул, и спрятался в яме глубокой.

Стал высматривать чудище нарт сильноокий.

Всюду рыскало чудище сквозь темноту, -

Запах зайца почуяла вдруг алмосту,

И на зайца набросилась, жадная, сдуру, -

Тут возник Ёрюзмек и содрал с нее шкуру!

Облачившись в ту шкуру, пошел он в сарай,

Поступил, как велела ему Сатанай.

Он в Сарае засел, у врага во дворе.

В свой сарай понаведался Фук на заре, -

Тут схватил его нарт, полон силы великой,

И утратил сознание Фук красноликий,

В прах зарылось багряного цвета лицо.

Золотое, с печатью, носил он кольцо, -

Ёрюзмек снял кольцо, что так ярко лучилось,

Рассказал Сатанай обо всем, что случилось...

Вместе с джиннами двигался Фук красноликий,

С нартов дань собирал он по праву владыки:

Каждый год шестьдесят изобильных столов,

Столько ж валухов, столько ж коров и волов.

Ёрюзмек, рассердившись, затеял с ним спор:

"Тяжкой дани от нас не возьмешь с этих пор.

Много нартам принес ты невзгод и страданий,

Нартской клятвой клянусь: не получишь ты дани!"

Ёрюзмек был могуч, хоть незнатной породы.

Перед ним, красноликий и рыжебородый, -

Перед гневом его грозный Фук трепетал.

Коль хотел Ёрюзмек, то по небу летал,

Разгонял, словно ветер, небесные тучи,

Рассекал он булатом гранитные кручи,

В сердце скал прорубал он ворота с размаху.

Фук не выдержал, скрылся на небе со страху,

В жажде мести раскрыл он со злобою рот,

Проклиная весь нартский воинственный род:

"Да не выпадет с неба ни капли воды,

Да сожжет солнце мира поля и сады!"

Как сказал - так свершилось. Горела земля.

От жары высыхали сады и поля.

Без воды на лугах погибали стада,

Перестало живое родиться тогда.

От беременных женщин, кобыл и овец

Ничего не рождалось. Иль скоро конец.

Нарты думают думу: "Как биться со злом?

Ёрюзмека, - решили, - мы к Фуку пошлем".

Поклонились они мудрым женам селенья:

"Как нам быть? Посоветуйте без промедленья!"

Помогли эти женщины в скорби великой:

"Пушку старую прячет семейство Алика

Глубоко под землей. Откопайте орудье, -

Да не будет бесплодье, не будет безлюдье,

Да низвергнется влага из туч и туманов!

В пушку пороха сорок насыпьте батманов,

Пусть ее зарядит молодой Джамболат,

А в жерло пусть войдет Ёрюзмек - нартский брат.

Пушка выстрелит, - выпустит нарта в полет,

Ёрюзмек попадет на заоблачный свод,

Долетит до гнезда красноликого Фука, -

И на этом да наша окончится мука".

Ёрюзмек, как велели те женщины, влез

В старый ствол. Грянул выстрел до самых небес -

И взлетел Ёрюзмек на заоблачный свод,

В то гнездо, где - он знал - красноликий живет.

Он воскликнул: "Твой день да пребудет благим!

Слушай, Фук, помириться с тобой мы хотим.

Как покинул ты нас - солнце землю спалило,

Ни одна жеребиться не хочет кобыла,

Ничего не растет - ни цветок и ни колос,

И в селеньях младенца не слышится голос:

Перестали-то женщины наши рожать!

Долго ль будешь ты нартский народ обижать?

Да не знаешь ты горя, - однако, взгляни,

Как страдает народ в эти трудные дни!"

Фук ответствовал нарту: "Будь проклят вовек.

О, пусть день твой пребудет плохим, Ёрюзмек!

О, на трупе твоем пусть воссядут орлы!

Я бежал от тебя до заоблачной мглы,

Ты не дал мне приюта на тверди земной,

Ты не дал мне господства над нартской страной!"

Так ответив, на землю глаза он уставил.

Вынул меч Ёрюзмек и его обезглавил.

И тогда супостат покорился безглавый,

До полудня в тот день лился ливень кровавый,

Но полился потом чистый дождь, светлый дождь, -

В сердце нарта умножил он радость и мощь.

Стала ярче земля, плодороднее, чище.

Ёрюзмек находился в небесном жилище,

Но воздушному, преданному скакуну

Сатанай приказала взлететь в вышину.

Гром гремит, - Ёрюзмек на воздушном коне

Приближается к нартской желанной стране.

От насилия Фука людей он избавил,

И его нартский род благодарно восславил.

Сатанай рождена милоокой Луной,

Солнце, неба властитель, - отец ей родной.

Джелмауз, бог морской, отнял дочь у Луны

И на остров унес, в дальний край тишины.

Много лет он держал ее в крепком плену,

Он в отчаянье Солнце поверг и Луну.

У Луны потускнели от горя глаза,

Выжигала их солью печали слеза.

Потому-то на небе и шум, и волненье,

И Луны происходит и Солнца затменье,

Потому-то порою все небо во мгле,

Недостаточно света на нашей земле.

Кличут звезды они, чтоб наплакаться вволю,

И на землю взирают с надеждой и болью.

Всем вопрос задают: где их дочь Сатанай?

Где ее заточенья неведомый край?

Но не знает никто, где сокрыта девица,

А спросить Джелмауза - не могут решиться.

Вот и плачет Луна день за днем, день за днем,

Низвергаются слезы на землю дождем,

В сердце Солнца - палящее пламя смятенья,

От него на земле высыхают растенья.

Но пылает ли Солнце, Луна ль горько плачет, -

Их дитя похититель на острове прячет,

Возвратить не желает родителям дочь,

Этот остров окутал он темным, как ночь,

Непроглядным туманом, а сам, в глубине,

На морском, на просторном покоится дне.

Лишь богиня воды лаской девушку тешит

И волос ее золото пальцами чешет,

Но сжимается пленницы сердце тоской,

Ей отрады рассвет не приносит морской.

А слезами легко ль каждый год провожать?

И надумала ночью однажды бежать.

Вот, покрасив лицо, эта узница горя

По земле островной вышла на берег моря.

Увидала она сквозь счастливые слезы,

Что плывет ей навстречу доска из березы.

Села, стала грести, и на влажной дороге

Послужили ей веслами руки и ноги.

Ветер гнал ее к суше, придав быстроту, -

На земле подобрали ее алмосту.

Увели Сатанай, - в темной чаще густой

Угостили обильной и вкусной едой.

Ей высокий почет оказали при встрече,

Только чудища дара не ведали речи.

Занялись они как-то игрой-беготней, -

И увидели холм на поляне лесной.

Исходила тяжелая вонь от холма,

Унесла от чудовищ остатки ума,

Алмосту без сознанья упали мгновенно:

Этот холм дряхлолетнею был эмегеной.

В темной чаще она прожила семь столетий.

Алмосту от нее убежали, как дети.

Сатанай растерялась, на месте осталась,

И все ближе чудовище к ней придвигалось,

Одноглазая к ней приближалась беда!

Сатанай на нее посмотрела тогда,

Красота Сатанай светозарно зажглась,

Ослепив эмегены единственный глаз.

Стала камни кидать она с местью горячей,

Стала глину глотать она в злобе незрячей,

На скалу поднялась и с обрыва свалилась,

О подводные острые камни разбилась.

Сатанай сквозь листву побрела поутру.

Ей одной-одинешенькой страшно в бору.

Листья, звери со всех обступают сторон, -

Не пойти ли ей к богу земли на поклон?

Проходила она сквозь глухие места, -

Камни гор озаряла ее красота,

Ветры, встретив ее, замедляли свой бег,

Перед ней замирало течение рек.

Устремит она вдаль светоносные очи, -

И становятся яркими темные ночи.

Но безлюдны и лес, и гора, и равнина,

Чтоб поесть, не найдется и крошки гарджына.

Шла и шла и неделям не знала числа,

Наконец до селения нартов дошла.

На окраине встретилась с женщиной мудрой, -

Эта женщина сжалилась над златокудрой,

И в кладовке своей Сатанай поместила,

И, от нартов скрывая, кормила, растила.

Ёрюзмеку о девушке весть принесла, -

Сатанай за отважного замуж пошла,

И, уму-разуменью учась у жены,

Ёрюзмек превратился в опору страны.

Сатанай стала матерью нартского рода,

Ёрюзмек стал отцом и вожатым похода.

Жил у нартов сын Фука, бесчинства творя.

Зложелатели в нем обрели главаря.

Он решил умертвить, уничтожить отравой

Ёрюзмека со всей его громкою славой.

Сатанай догадалась о замысле злобном

И пришла к Ёрюзмеку с рассказом подробным.

Ёрюзмеку она продырявила горло,

Хитроумная, трубочку вставила в горло

И сказала: "Тебе не опасен злодей,

Только помни, - бузу через трубочку пей".

Собрались зложелатели в доме Алика.

Ёрюзмек их от мала страшил до велика,

И боялся позвать его недругов круг.

"Я пойду! - закричал мальчуган Сосурук. -

Приведу его, ваши обрадую души,

Если ушки да ножки дадите от туши".

Он пришел, передал приглашение-зов:

"Если хочешь, иди, но поклясться готов,

Что тебя не добро ожидает, а зло".

Закричал Ёрюзмек: "До чего же дошло,

Коль посмели за мною прислать малыша!"

У могучего нарта вскипела душа.

Он явился на пир, что возглавил сын Фука.

"Испытаем, кто лучше стреляет из лука, -

Он сказал. - Цель - подпорка железная дома".

Всем была его нартская меткость знакома,

Испугались и стали стрелять, но вошла

В ту мишень одного Ёрюзмека стрела.

Хоть старается каждый, усилия множит, -

А никто ее вытащить, право, не может.

"Я попробую!" - крикнул малыш Сосурук,

И стрелу без усилий он выдернул вдруг.

Посмотрел Ёрюзмек на врагов-силачей:

"А теперь мы начнем испытанье мечей".

Принесли два отчаянных головореза

Толстый вертел, что был сотворен из железа.

Вынул меч Ёрюзмек и сказал сыну Фука:

"Ты вглядись, да вперед тебе будет наука,

Твоего обезглавил отца этот меч,

Но когда голова его падала с плеч,

Я случайно задел его зуб коренной,

С той поры и зазубрился меч мой стальной".

И мечом на две части он вертел рассек,

И, погладив, упрятал свой меч Ёрюзмек.

Предлагают воителю место почета,

Но занять это место ему неохота.

Пьют хмельную бузу всей веселой оравой,

И ему предлагают бузу, но с отравой.

Через медную трубочку пьет он бузу,

Льется наземь буза, - лужа, лужа внизу!

"Пьян старик, под себя он мочиться привык,

Да умрет он сейчас!" - поднимается крик.

Поднял чашу свою злоязычный смутьян, -

Поднял чашу с проклятием Гиляхсыртан:

"У врага, у которого зубы кабаньи,

Да затупятся зубы в тоске и страданье,

Да съедят кабана до кости муравьи!"

Но слова Ёрюзмек возглашает свои:

"Да вовек не затупится зуб кабана,

Муравьиная рать да не будет страшна!"

Как сказал он, - так сразу же дверь на запор

Вынул меч, - да врагов покарает, остер!

Зложелателей кровь заалела вокруг.

"Всех убил, порубил!" - закричал Сосурук.

Вышиб стену ударом, ворвался он в дом,

Ёрюзмека он на руки поднял с трудом,

И отнес его мальчик к воде ручейка,

И от грязи и крови омыл смельчака.

Посадил на коня и отправил домой.

Стал беседовать нарт с многомудрой женой.

Вопросила его Сатанай: "Подобру,

Поздорову ль пришел? Что узнал на пиру?"

"Был там ловкий малыш. Как в года он войдет,

Будет всюду его славословить народ".

"Ты хотел бы, чтоб это был младший твой брат?"

"Не хотел бы: недаром у нас говорят:

Коль сильнее ты брата, - имеешь ты брата,

Коль слабее, - имеешь ты в нем супостата".

"Ты хотел бы, чтоб мальчик был сыном твоим?"

"Я хотел бы, да счастьем богат ли таким?"

"Так узнай: он твой сын. Он - опора-скала,

Чтобы старость твоя опереться могла".

Это было в давнишнее время седое.

Обитало в пещерах все племя людское.

В те года, когда каменным было корыто

И повсюду из дерева делалось сито,

Бог огня стал супругом богини земли.

Загремело вблизи, загремело вдали, -

И земля зачала. Становясь все круглей,

Ожидала дитя девять лет, девять дней.

Вот разверзлась земля, и родился Дебет,

И богиня воды искупала чуть свет,

Напоила водой родникового, звонкой,

И кормить, и воспитывать стала ребенка,

И учила его, и следила сама,

Чтобы нартского мальчик набрался ума.

У Дебета в груди ярко пламя горело,

Было крепким и твердым железное тело,

И растягивались, точно лук, сухожилья

И при этом сжиматься могли без усилья,

А сустав его каждый, круглясь и играя,

Разгибался легко, точно петля дверная.

Были кровь и душа у него из огня.

Как рукою дотронется он до кремня -

Раскален докрасна, расплавляется камень:

Сочетались в Дебете железо и пламень.

Бог огня научил его пламенной речи,

Бог земли научил его каменной речи,

Бог воды ему пищу давал и питье,

И открыл он Дебету наречье свое.

Вот, взобравшись однажды на горный хребет,

Там беседовать начал с камнями Дебет,

Он узнал их совет, услыхал наставленье,

И набрал он камней, и спустился в селенье.

В душу каждого камня он чудно проник,

Потому что камней понимал он язык.

Как лепешкой ячменной, камнями питался

И камней существо он постигнуть пытался.

Бог огня помогал ему, полон веселья,

Из камней всевозможные делать изделья,

А железо, как тесто, покорно, любовно

Подчинялось могучему беспрекословно.

Говорил он с огнем, говорил он с водой,

И наречье земли понял нарт молодой.

Он впервые постиг кузнеца ремесло.

Все, что в камне таилось, Дебета влекло,

Извлекал из камней все, что людям потребно,

Ибо в их естество проникал он волшебно.

Он из камня щиты мастерил и кольчуги,

Он искусством прославился в нартской округе

И такого умения даже достиг,

Что из гладких камней делал вкусный шашлык!

На скалистой вершине он кузню поставил.

На земле он впервые железо расплавил,

Он впервые стал каменный уголь сжигать,

Сделал кожаный мех, людям стал помогать.

Добывал он руду, прорубая скалу,

И растягивал, точно густую смолу,

Он железо своими большими руками

И, чтоб нарты расправились быстро с врагами,

Делал стрелы, в кольчуги людей одевал,

Днем и ночью для войска оружье ковал.

Смельчаки восхваляли его мастерство,

И такая гремела молва про него:

Есть в мечах его сила! Возьми что попало, -

Всё резрежут они, как курдючное сало!

Метким стрелам его не преграда - скала,

Не пройдут сквозь кольчугу ни меч, ни стрела!

Он готовил на северном склоне оружье,

Потрясая и громом, и звоном окружье,

А потом, протянув через горы, на юге

Закалял в Черном море мечи и кольчуги.

Не пугала стрелу безграничная даль,

Превращал он железо обычное в сталь.

Для воителей много он выковал стрел,

Скакуна Гемуду он в кольчугу одел,

И кольчугу чудесную эту рассечь

Не могли ни стрела супостата, ни меч,

Ну, а стрелы, которые делал Дебет,

Пробивали насквозь даже горный хребет,

И, надменно с громадою каменной споря,

Достигали просторного Черного моря.

От кузнечного, нужного всем ремесла

Сила нартского войска росла и росла.

Чем хитрее кузнец, тем храбрее боец.

Вот каков был Дебет, первый нартский кузнец:

Он деянья помог совершить боевые,

Из руды раздобыл он железо впервые,

Он железную силу дал нашему телу,

Научил он потомков кузнечному делу.

Был прославлен Карашауай, великан.

Был отцом его доблестный нарт Алауган.

Мать младенца была рождена эмегеной.

Ледники были пищей его неизменной.

Он, трехдневный, погнался за белым маралом,

Но по росту казался он трехгодовалым.

Мальчугана скрывали от матери жадной, -

Чтоб не съела, томима алчбою нещадной.

А как только он вырос и силой своей

Эмегеновой дочери стал он сильней,

Посмотрел на него Алауган: юный воин

Впрямь ли сыном его величаться достоин?

Он увидел, что сын - богатырь и храбрец,

И почувствовал сильным себя и отец.

Мальчугана Карашауаем тогда

Он назвал и сказал: "Вот тебе Гемуда.

Если нартом ты станешь, - поскачешь на нем,

Познакомься с бесстрашным и верным конем".

Поклялись конь и юноша клятвою чести:

"Если жить, - так вдвоем. Умереть, - значит, вместе!"

Перешли они реки, ущелья, низины,

Поднялись на вершины, спустились в долины.

Если конь ненароком вздыхал среди луга,

Не выдерживала никакая подпруга.

Попросил удалец, чьей отваге - хвала,

Чтобы кожу сама Сатанай закляла, -

Получилась подпруга булата прочнее!

Скромный юноша бурку надел победнее,

Гемуда еле ходит: скакун-то хромой! -

Опустив свои уши, плетется домой...

Все смеялись над всадником и над конем:

О их мощи не ведали в крае родном.

Но устроило скачки Схуртука-селенье, -

И хромой Гемуда всех привел в удивленье...

Хочет в скачках участвовать всадник забитый,

Но с собой не берут его нарты-джигиты.

Наконец Ёрюзмек разрешил: "Будь смелей,

Да не падай, смотри, под копыта коней".

И Карашауай, средь ущелий и скал,

Всех поздней поскакал, всех быстрей прискакал.

На коня его ставку не делал никто.

Крикнул некто: "Вручить ему дар? Ни за что!

Не достоин такой богатырского счастья:

В наших скачках он даже не принял участья!"

Тут Карашауай вспыхнул жарче огня.

На руках он обидчика поднял коня,

Опустил его около клеветника,

Перед этим помяв ему крепко бока,

И сказал: "И коня и награду возьми!" -

И ушел он, безвестный, обижен людьми.

Был он сыном воителя и великанши,

Но сильнейшим никто не считал его раньше.

Он с приветом и лаской встречал бедняка.

На богатых и сильных смотрел свысока.

У Карашауая был сладок язык,

Богатырь злоязычных прощать не привык.

Он седло от отца получил с малолетства

Да хромого коня Гемуду - друга детства.

Он не знал, что такое сомненье и страх,

Не боялся преград в чужедальних краях.

Ёрюзмеку сказал он такие слова:

"Ты возьми и меня, о похода глава".

"Для похода ты мал, - отвечал Ёрюзмек, -

Не под силу тебе смелый нартский набег.

Наш поход - это вихрь, что летит напролом.

По три дня мы без сна и без пищи живем".

А Карашауай: "Не страшусь я невзгод,

Разреши мне отправиться с вами в поход".

Не берут его нарты: "Сам будешь не рад,

Оставайся-ка дома", - ему говорят.

"Пусть идет, - согласился вожатый седой, -

А помехой нам будет - отправим домой".

Нарты скачут в поход урагана быстрей,

И трясется земля под ногами коней.

У людей на виду Гемуда отстает,

Но, отстав, - он стремится, как сокол, в полет

И отряд догоняет опять, хромоногий.

Долго скачут по длинной и узкой дороге.

Впереди - горный лес, позади - перевал.

На поляне устроили краткий привал.

"Табуны мы угоним", - решает отряд,

А Карашауаю остаться велят:

"Возвратимся мы скоро, нам дров заготовь", -

Так сказав, сели в седла и двинулись вновь.

А Карашауай, богатырь крепкостанный,

Стал валить да волочь дерева-великаны,

Кош построил, и дров наломал, и костер

Он развел посреди вечереющих гор,

И пошел на охоту. Вернулся усталый,

А добычей охотника были маралы.

Снял он шкуры, чтоб крыша простерлась над кошем,

Он решил угостить нартов мясом хорошим.

Без коней возвращается поздно отряд.

"Эй, приятель, да чей это кош?" - говорят.

"Здесь людей было много, а нынче их нет", -

Слышат нарты Карашауая ответ.

"А куда эти люди ушли? Отвечай!"

Говорит любопытным Карашауай:

"Я сказал им, что нартами принят я в слуги,

И они от меня разбежались в испуге".

Нарты юноше верят в своем простодушье,

И маралов едят с наслаждением туши,

И, отведав навара, ложатся на отдых,

Вспоминают, бахвалясь, о прежних походах.

Не могло даже в голову нартам прийти,

Что Карашауай - их опора в пути!

Как проснулись - отправились в путь раным-рано,

Чтобы коша хозяев не встретить нежданно.

Перед ними открылась поляна другая.

Ускакали, оставив Карашауая.

Повторил юный всадник свой подвиг вчерашний,

Ибо не было нарта скромней и бесстрашней.

За холмами закатное солнце горит.

Возвращения старших ждет юный джигит.

Прискакали - коней не сумели угнать.

Видят кош, видят шкуры маралов опять.

Удивляются нарты: "Вот чудо так чудо!

Этот кош, эти шкуры маралов - откуда?"

А джигит: "Помогла ваша слава нам снова!"

Вновь польстило отряду обманное слово.

Многократно проделывал так, - наконец

Удаль нартов решил испытать удалец.

Кош построил, на ужин зажарил он мясо

И взмолился к судьбе: "Сделай с этого часа,

Чтобы холод настал, леденя все живое!"

И туманы покрыли пространство земное,

Ураган зашумел, потемнел небосвод,

И замерзла земля, облаченная в лед.

Тускло-тускло мерцает во тьме огонек.

Нарты скачут, угнав небольшой табунок.

Еле живы, качает, шатает их вьюга,

И, сбиваясь с тропы, нарты давят друг друга.

На беспомощных смотрит с насмешкой джигит.

"Гей, сюда! Гей, сюда!" - верховым он кричит.

Нарты крепко примерзли к подушкам седельным,

Слезть не могут с коней в этом вое метельном.

Расстегнул их безвестный соратник подпруги,

В теплый кош, что возник средь туманов и вьюги,

Вместе с седлами нартов занес, и отменно

Накормил их, и дал скакунам вдоволь сена.

Нарты ожили, пищи отведав горячей, -

Не спросили про кош, смущены неудачей.

А Карашауай говорит: "Неужели

Есть враги на земле, что и вас одолели?

Почему вы так жалко вернулись с похода, -

Иль помехою может вам стать непогода?"

Нартам стыдно, молчат, осрамился отряд,

И Карашауаю в глаза не глядят.

А джигит поутру говорит: "Ёрюзмек,

Вместе с вами пойти я желаю в набег.

Поскачу, посмотрю я, каков белый свет".

"Хорошо!" - нартский вождь произносит в ответ,

Вижу сам, что скучаешь, но будь осторожен".

Был скакун Гемуда в это время стреножен.

Стал седлать его всадник в назначенный день,

Но, видать, Гемуде с места тронуться лень.

Мяса нет на нем; кости виднеются; уши

Обвисают; хромает... В своем простодушье

Нарты были обмануты хитрым конем.

Рассуждали: "Как всадник поедет на нем?"

Ёрюзмеку сказал Сосурук свое слово:

"Отдадим молодому джигиту рябого".

Всадник сел на рябого, а на поводу

Он повел свою клячу - хромца Гемуду.

Но хромца отпустил он, отстав от отряда.

Оказалось: и высь Гемуде не преграда,

Он взлетел, как орел, канул в облачной сини,

И собрал он коней, что паслись на равнине,

И погнал их, и пыль заклубилась густая,

Тех, что были получше, - изранил, кусая.

Так пригнал он к Карашауаю коней

И джнгиту сказал: "Поступи поумней.

Ты возьми тех, кто ранен, Карашауай,

А коней невредимых ты партам отдай.

Ты о раненых скажешь: "Их волки подрали".

Начинай же: построить загон не пора ли?"

Оградил он огромный загон, и без счета

Он загнал всех коней, крепко запер ворота.

Он сподвижникам-нартам навстречу помчался:

"Посмотрите, какой мне табун повстречался!"

Прискакали - табун увидали в загоне.

Удивились: "Отличные, ценные кони!"

Приходило ли нартам на ум, что табун

Угнан тем, кто, казалось, неопытен, юн,

Кто, однако, воистину был смельчаком?

Пожелали забрать весь табун целиком.

Но джигит попросил Ёрюзмека: "Дана

Пусть мне будет хоть малая часть табуна".

Нарты даже и слушать его не хотят:

"Часть получишь свою, как вернемся назад".

Не понравилось юноше грубое слово.

Оседлал свою клячу и сел на хромого,

В лес помчался, - таков был джигита ответ.

С удивленьем глядели воители вслед.

Под копытами сухо трещали чинары,

Как бурьян; топора раздавались удары.

Он построил загон и ворвался в табун:

Был как ветер его хромоногий скакун!

Перебрасывал всадник коней, как овец,

Брал себе только раненых юный храбрец,

Оставляя соратникам крепких, здоровых.

Удивил этот юноша нартов суровых,

Смотрят всадники, - что он еще сотворит?

А Карашауай храбрецам говорит:

"Разделил я табун: вам - здоровых коней,

А израненных - мне, станут долей моей.

Кто из вас недоволен таким дележом?"

Не дождавшись ответа, взмахнул он бичом,

Поскакал, словно вихрь, на хромом скакуне,

С табуном своим скрылся в степной стороне.

Кто он? Нарты не знали о нем ничего.

"Не узнав, отпустить мы не можем его!"

За джигитом посланцев отправили дважды, -

Без ответа вернулся к соратникам каждый.

Поскакал за неведомым сам Ёрюзмек

И, догнав, закричал: "Кто ты есть, человек?

Мы, все нарты, хотим твое имя узнать.

Я Агунду отдам тебе, - будешь мне зять!"

Отвечает Карашауай главарю:

"Да послушают нарты, что я говорю.

Алауган, сын Дебета, - отец мой почтенный,

Мать моя - великанша и дочь эмегены.

На горе Минги-тау я рос в ледяной

Неприступной пещере зимой и весной,

Я провел свое детство поверх облаков,

И не грудь я сосал, а сосцы ледников.

Если нартам угодно, то долю мою

От всего табуна вам теперь отдаю".

Так сказав, он в степной удалился предел,

Как орел, на своем Гемуде он взлетел.

Ёрюзмек с удивленьем смотрел ему вслед,

Поразил его юноши гордый ответ.

"Отчего ты волнуешься, мать? Не пойму!

Я-то знаю, где Бзоу, пойду я к нему!"

Говорит Сатаней: "Я лишилась покоя,

Дай мне слово сказать, о дитя дорогое!

Нас кругом засмеют, никогда не простят:

Мол, как только родился на свет нартский брат,

Для себя стал искать боевого коня,

Ибо жадной его оказалась родня...

Эй, пойдите туда, где прозрачные воды,

Скакуна приведите нам нартской породы!"

Верховые направились быстро в табун -

И назад, и предстал пред Сасрыквою вскоре

Под богатым седлом быстроногий скакун.

"Чоу!" - крикнул Сасрыква с отвагой во взоре,

И, подпрыгнув, проворно вскочил он в седло,

Но ни шагу скакун, стал дышать тяжело,

В землю ноги мгновенно вошли по колено.

"Хайт! Соседи меня засмеют, несомненно:

Мол, родившись едва, не прожив даже дня,

Младший нарт загубил боевого коня!"

Так воскликнув, на землю сошел он с досадой.

"Дорогое дитя мое, сердце порадуй,

Если вправду решил ты коня отыскать,

Так возьми ты уздечку, пусть все убедятся,

Что обычные кони тебе не годятся, -

Лишь единственный в мире Сасрыкве под стать!

Позовешь - и услышишь ответное ржанье", -

Так сказала ему Сатаней на прощанье.

Молвил мальчик: "Пойду к своему скакуну".

Взял уздечку и на руку сразу повесил.

Он пришел и в горах разбудил тишину.

"Бзоу! - крикнул Сасрыква, беспечен и весел. -

Что я слышу: не любишь ты, губишь людей?

Не поверю, что конь мой - такой лиходей!.. "

Подошел к нему Бзоу, покорный, счастливый,

И, заржав, прикоснулся к наезднику гривой.

Обуздал его мальчик, повел скакуна.

Сатаней его встретила, счастья полна.

"На, возьми", - говорит, улыбаясь светло,

И железное сыну вручает седло.

Мальчуган оседлал скакуна боевого,

А Гуаша сказала коню свое слово:

"Бзоу, Бзоу, до балки железной расти!"

Бзоу начал расти, вширь и ввысь растянулся

И со ржанием балки железной коснулся.

"Будешь ты знаменит, будешь всюду в чести,

Только сталью литою питайся отныне!"

И дала ему сталь, и скакун молодой

С хрустом, лязгом насытился сталью литой,

И Сасрыква повел скакуна по долине.

Нарты сытно позавтракали поутру,

Перед крепостью начали битву-игру.

"Посмотрите, малыш ростом ниже травинки

За уздечку ведет скакуна по тропинке!"

"Чей ты сын, мальчуган? Из какой ты земли?"

"Нарты, нарты мои, что за странные речи!

Разве сразу меня вы признать не могли?

Я - ваш брат, младший брат; с вами радуюсь встрече!"

"Эй, не важничай, мальчик, малыш-коротыш,

Эй, не умничай: с нартами ты говоришь!

Мы-то знаем прекрасно, каков младший брат:

Самый младший из нартов - высок да усат!"

"Все ж я младший ваш брат, хоть не славлюсь усами,

В том, что младший я нарт, убедитесь вы сами...

Бзоу, милый мой конь, подожди меня здесь,

Дело есть у меня: ненавижу я спесь!"

К нартской коновязи мальчуган подошел.

Но какой из коней для Сасрыквы тяжел?

Он схватил одного и подбросил, как мяч,

И над домом коня полететь он заставил,

И, кругом обежав, быстроног и горяч,

Он коня подхватил и на место поставил.

Одного за другим младший сын Сатаней

Стал бросать девяносто и девять коней,

Через крепость подбрасывал до облаков,

Девяносто и девять проделал кругов,

Девяносто и девять коней мощнотелых,

Девяносто и девять подбрасывал раз,

Девяносто и девять воителей смелых,

Нартов, славных мужей, удивил и потряс.

Бзоу в это мгновенье, у всех на виду,

Так заржал, роя землю в волненье нежданном,

Будто с неба схватить он задумал звезду!

Из ноздрей его пар поднимался туманом.

"Вы не верите мне? Что ж, готов я опять

Удаль нарта свою показать, доказать.

Не смотрите на то, что годами я молод!" -

Так сказал и на Бзоу вскочил мальчуган.

Вместо плети железный служил ему молот.

Конь, как ястреб, взлетел, полетел сквозь туман,

Конь, как ястреб, исчез: нет, не в поле исчез -

Он исчез в неоглядном просторе небес.

Он хотел, чтоб настигла наездника смерть,

Чтоб разбился малыш о небесную твердь,

Но, как только Сасрыква достиг вышины,

Переполз он под брюхо коня со спины.

Бзоу вниз устремился, как бурный поток,

Чтоб о землю разбился отважный седок,

Но Сасрыква опять у него на спине,

Над землей пролетает верхом на коне!

Конь задумал разбить седока о закат,

Но смотрите, каков нартский брат, младший брат:

Оказался Сасрыква на левом боку!

Конь задумал разбить седока о восход,

Но смотрите, как скачет Сасрыква вперед!

Оказался наездник на правом боку!

Бзоу вновь его к выси взметнул голубой,

Чтоб ударился он о нее головой, -

Поднял молот Сасрыква, пылая, как жар,

И по темени Бзоу нанес он удар.

Полетели от молота искры вокруг,

Пред конем закружилась вселенная вдруг,

А в глазах у коня - мрак тяжелый, густой,

И скатился он с неба падучей звездой.

Он слетел на Эльбрус, на вершину горы,

Распластался и брюхом припал он к вершине.

Раздвоился Эльбрус-великан с той поры,

Седловина возникла - осталась поныне.

Стал на отдых Сасрыква на миг на горе,

И ударил он молотом Бзоу, и снова

Устремил он в полет скакуна молодого,

И скакун опустился на нартском дворе.

А Сасрыква сошел как ни в чем не бывало,

Оказалось, пока прискакал с перевала,

Вырос мальчик на локоть и целый вершок.

Нарты смотрят - вот это прыжок так прыжок!

Удивляются, шепчутся старшие братья,

Вникнуть в дело хотят, - не хватает понятья.

"Где находишься ты, наша добрая мать?

Кто пред нами? Скажи, мы не можем понять.

Нет ошибки, - и в этом легко убедиться, -

Нечто нартское в нем, и твоя в нем частица.

Наш отец - дряхлый, слабый, незрячий старик.

Целый век возле печи он греться привык.

От него-то не мог этот мальчик родиться!

Знаем - с матерью так говорить не годится,

Но стыда пусть не ведает нартов семья.

Ты прости, но скажи: кто он? Родом откуда?

Чей же сын этот мальчик, не мальчик, а чудо?"

"О великие нарты, мои сыновья,

Ради вас умереть буду счастлива я!

Нарты, вам за него не придется стыдиться:

Мальчик - истинный нарт, вы могли убедиться!

Не уступит он вам, если вас не затмит.

Будет силой и доблестью он знаменит.

Вы достойным себя мальчугана сочтете.

Не из плоти людской, а из каменной плоти

Сотворенный, теперь он живет на земле.

Образ мальчика высечен был на скале,

Что стоит над речною кубанскою далью.

Он кормился из миски расплавленной сталью,

А потом поднесли ему жар горновой...

Этот мальчик, сыны мои, - нарт боевой!"

Могучие витязи в давнишние дни,

Великими нартами их нарекли в старину,

Абхазами были они,

Абхазов они населяли страну.

Они были статны, стройны,

Отважные, рослые эти сыны.

От матери были одной рождены.

Когда они, голову локтем своим подпирая,

Лежали на ложе простом,

То кошка могла бы большая,

Со вздыбленным, пышным хвостом,

Пройти меж рукою и станом свободно.

Так были они сложены благородно:

Тонки были в поясе, в бедрах крепки,

В плечах широки.

Увидев их, очи закрыл бы ты сразу,

Невольно боясь, чтобы не было сглазу.

Воспитаны были Елхвызами эти сыны

Все, кроме Сасрыквы, из камня рожденного сына.

У честных Елхвызов и нартов все было едино:

И радость и горе делили друзья.

Такой была нартов семья:

Прекрасная мать Сатаней,

Родившая богатырей.

Сто братьев с единственной Гундой-сестрой,

Чья прелесть блистала зарей.

Был старшим воинственный Сит,

Был младшим Сасрыква, из камня рожденный, -

Его не страшили, молва говорит,

Свинец раскаленный, булат закаленный.

С открытой душой

За правду боролись отважные братья,

Повсюду карая неправду и зло,

Откуда б оно ни пришло,

Без всякого лицеприятья.

Не шли они в бой напоказ,

Они воевали для славы, для чести,

С обеих сторон охраняли Кавказ

От злобы и мести.

Гора иль долина, полночная тьма или рань -

Не делали нарты различья.

Исполнены были величья,

И там они жили, где Бзыбь и Кубань

Текли, то светлы, то суровы.

У них были кони и овцы, быки и коровы,

И нартскою меткой отмечены были стада.

Врагов человечества нарты карали всегда,

Владык, притеснявших и грабивших бедных людей.

Противен был нартам злодей,

Что алчно смотрел на богатство народа,

И скот угонял, и терзал стариков и детей, -

Была ненавистна им эта порода.

Все знали, какая у нарта природа:

Со злыми он злой, а с хорошим - хорош,

Со взрослыми - взрослый, с младенцем - ребенок.

Охотно ты с ним разговор поведешь,

В беседе остер он и тонок.

Известно, что витязи нартской земли

Любили свои табуны и стада,

Что каждое стадо отдельно пасли,

Что зорко животных они берегли,

Чтоб не было им никакого вреда.

Коней охранял, их броня и защита,

Пастух Уахсит, сын отважного Сита.

Мужи, не жалея труда,

Особенно зорко следили за стадом овечьим,

Чья шерсть одеяньем была человечьим.

Мы скажем о Куне, о нарте совсем молодом -

Следил он за мелким рогатым скотом.

Быков охранял Кятаван, а коров - Атлагуца.

Мы нартов других упомянем потом,

Пусть мирно стада их пасутся!

У нартов, длиною с их каменный дом,

Была из железа скамья.

На это сиденье семья

Садилась, довольная честным трудом,

Всегда старшинство соблюдая:

Сит - первый, Сасрыква - на самом конце,

А солнце сияло на чистом крыльце.

У нартов стояла витая

Железная коновязь: к ней

Привязывали богатырских коней -

Сто веток - и сто скакунов.

У нартских сынов

Стрела не летела впустую ни разу,

Мишень подчинялась их зоркому глазу;

Но младший, Сасрыква, в те давние дни

Из лучников метких был самым умелым:

Куда он приказывал стрелам,

Туда и летели они.

На голову матери птичье яйцо

Сасрыква, бывало, поставит,

Посмотрит он матери милой в лицо,

Стрелу поточнее направит

И вышибет это яйцо, не задев волоска.

Да, более меткого в мире не знали стрелка!

Охота доставила витязям славу,

Она им была не в забаву,

Не знали привычки они за собой

С пустыми руками вернуться домой,

Прельстить их нельзя было мелкою дичью:

Бывало, породу помилуют птичью,

И зайца, и даже лису,

Но зубров, оленей - большую добычу -

Всегда настигали в лесу!

Сестру свою Гунду, коль верить рассказам людей,

Кормили охотники мозгом костей.

Вели с великанами нарты войну.

Ужасное бедствие ту постигало страну,

В которую, быстрой добившись победы,

Врывались враги-людоеды.

Они отбирали добро и стада

И жен и детей угоняли всегда,

В рабов превращали свободных людей

И ели, как лакомство, мясо детей.

Но храбрые нарты, с отвагой нагрянув,

Громили убийц-великанов,

Преграду при этом сломав не одну,

Несли они гибель злодейскому роду!

Рабам, что в живых оставались в плену,

Они возвращали покой и свободу,

Они возвращали родную страну.

Наверно, за это с почтеньем и лаской

О нартах в стране вспоминают абхазской.

Хотите вы знать, как у нартов возникла свирель

И песнь, о которой не знали досель?

У нартов был брат Кятаван.

Охотником был он отважным и метким стрелком.

Долины прошел он пешком,

И брал он легко, быстроногий,

Вершин высочайших отроги.

Был многим охотник знаком,

Но слава его лишь тогда загремела,

Тогда лишь высокий обрел он удел,

Когда он впервые запел.

Вот так началось это дело.

Случилось, что нарт Кятаван

Пошел на охоту в погожий денек,

Сказал, что вернется в назначенный срок,

Стреляя, забрел он в глухие края,

Где дичи была благодать,

Но в ногу ужалила нарта змея,

Он стал умирать.

С трудом до реки он дополз, чуть живой,

Он к дереву жаркой прильнул головой.

Дрожа, обжигая кору,

Пылая в недужном жару,

Услышал он - голос звенит за листвой:

"Скажи, Кятаван, что с тобой?

Ты лучшим из нартов считался всегда,

Ужели теперь ты погибнешь бесславно?

Взгляни-ка сюда:

Огромные бревна уносит вода,

Тебя же поднимет подавно!

Садись на бревно, для воды не тяжел,

Домой поплыви ты дорогой речною".

Тот голос в сознание нарта привел:

"Да что это вправду со мною?

Пора мне вернуться давно!"

И в реку свалил он бревно.

И сам на бревне он уселся с ружьем за спиною,

А рядом сложил он убитую дичь.

Звенел в его сердце таинственный клич,

И вот на бревне по реке

Поплыл он, поплыл понемногу,

Все время во влажном держа холодке

Распухшую ногу.

Почуяли братья тревогу,

Стоят и глядят: не покажется ль брат?

В назначенный срок не пришел он назад!

Один из них вышел тогда на дорогу,

А нарт Кятаван по реке на бревне

Уже приближался к родной стороне.

Боясь, что, теченьем влекомо,

Бревно уплывет мимо дома,

На помощь позвал он, от боли совсем ослабев,

И голос протяжный звучал, как напев:

"Уа, рарира, райда, раша!"

Услышала крик Сатаней:

"Эй, кто-то плывет,

Да это же брат вас на помощь зовет,

О дети, спасите его поскорей!"

Тут нарты к реке побежали стремглав.

Бревно повернулось, лежало уже на мели.

"Скажи, Кятаван, что с тобой?" - закричав,

Пошли и на берег пловца понесли.

Увидели: весь он распух.

"Скажи, Кятаван, что с тобою?"

"Пришла моя смерть, я ужален змеею,

И гаснет мой дух".

Домой понесли они брата в печали,

Потом человека послали

За мудрой седой Аиргав:

Старуха людей исцелила немало,

Она от болезни любой врачевала.

Недуг Кятавана узнав,

Старуха присела к больному

И свой заговор повела по-чужому.

Страдал Кятаван. От недуга совсем ослабел он.

Слова повторял он, которые пел он,

Когда его вниз уносила вода:

"Уа, рарира, райда, раша!"

Вполголоса братья ему подпевали тогда,

Они полагали,

Что песня от боли спасет, от вреда,

От горькой печали,

И вторили брату, желая развеять болезнь:

"Уа, рарира, райда, раша!"

С тех пор среди нартов рожденная песнь

В народе жива.

Поэтому нет у абхаза

Ни песни, ни сказа,

В которых не слышатся эти слова:

"Уа, рарира, райда, раша!"

Узнайте о том, как тростник-ачарпын

Стал музыкой нартских вершин и долин.

В горах Кятаван находился со стадом.

Жарой истомленный дневной,

На камне прилег он с овечками рядом,

Сморил его зной.

Когда погрузился он в дрему,

Во сне головою поник,

Рассыпались овцы по лугу большому,

Ломая тростник:

То был ачарпын, только здесь он и рос!

Тут кто-то над спящим слова произнес:

"Эгей, Кятаван, что с тобой, нартский брат?

Заснул, головою не вертишь,

Не жди ты, пока твои овцы съедят

Все то, чем себя обессмертишь!"

Вскочил Кятаван, посмотрел на овец:

Ломают, едят ачарпын.

Все заросли съедены были вконец,

Остался лишь корень один.

Вбежал он в средину, овец разгоняя,

Он срезал тот корень пастушьим ножом

И долго стоял, озираясь кругом,

Что дальше с ним делать, не зная.

Внезапно схватил этот корень баран,

Но дернул рукой Кятаван,

Чтоб корень барану тому не достался.

На корне зубов отпечаток остался,

Когда он сломался,

И сдавленным верхний конец оказался.

Подул в этот полый тростник ветерок -

Пройти не сумел он, хотя и пытался,

Но чудпые звуки оттуда извлек:

Пленительный голос раздался.

Был нарт Кятаван поражен.

Ножом понадрезав с обеих сторон,

Он дупул в ту дудку, что стала свирелью;

Пастух заиграл в первый раз,

И песня его разлилась по ущелью.

С тех пор на свирели играет абхаз,

И песня о нартах великих звучит величаво,

И в мире бессмертна их слава.

Она не стареет и не молодеет,

Ахахаира гушадза.

Но кто ее любящим сердцем владеет?

Ахахаира гушадза.

Кого же во сне она видит глубоком?

Ахахаира гушадза.

Могу ль с отважным сойтись ненароком,

Ахахаира гушадза?

Когда наши кони примчатся друг к другу,

Ахахаира гушадза?

Когда же ударится меч о кольчугу,

Ахахаира гушадза?

Когда к мертвецам он отправится в гости,

Ахахаира гушадза?

Чтоб тлели со всеми и череп и кости,

Ахахаира гушадза?

Она не стареет, не ведает тягот,

Ахахаира гушадза,

А я, горемыка, состарился на год,

Ахахаира гушадза!

Взлети на скалу - ничего не добудешь,

Ахахаира гушадза!

Красавицу спящую ты не разбудишь,

Ахахаира гушадза!

Не скажешь ты ей даже слово привета,

Ахахаира гушадза,

Напрасно пришел - и уйдешь без ответа,

Ахахаира гушадза!

Зато к черепам на дороге суровой,

Ахахаира гушадза,

Прибавится новый, прибавится новый,

Ахахаира гушадза!