КНИГА ПЕРВАЯ Великая жалость

…Но есть и другая жалость – истинная, которая требует действий, а не сентиментальных переживаний; она знает, чего хочет, и полна решимости, страдая и сострадая, сделать все, что в человеческих, силах и даже свыше их. Если ты готов идти до конца, до самого горького конца, если запасешься великим терпением – лишь тогда ты сумеешь действительно помочь людям. Только тогда, когда принесешь в жертву самого себя, только тогда!..

Стефан Цвейг


Глава 1 Капитан Вокулёра

Сир Робер де Бодрикур пребывал в тяжелом раздумье. Голова гудела с похмелья, клонило ко сну. И тем не менее он не лежал, нет, он сидел в своем высоком кресле и думал.

До, сих пор сир Робер был вполне доволен судьбой. Ему неизменно везло. Впрочем, он сам был не промах и для этого везения многое создал своими руками. Сын небогатого служилого дворянина, он сделал прекрасную карьеру. Вот уже четырнадцать лет, как он занимает две доходные должности: бальи[1] Шомона и капитана[2] Вокулёра. Еще совсем молодым человеком он женился на богатой вдове, а когда та благополучно скончалась, не растерялся и предложил руку и сердце еще более богатой сеньоре, опять вдове. Новая его супруга, госпожа Аларда де Шамбле, была стара и некрасива. Но это не беспокоило доблестного капитана. Мало ли молоденьких и хорошеньких крестьянок в его округе? И пусть хоть одна из них осмелилась бы отказать могущественному бальи!

Бодрикур слыл честным и нелицеприятным судьей. Играя роль доброго отца народа, он разбирал крестьянские тяжбы, взыскивая за это изрядную мзду, и вешал разбойников, когда те попадались под руку. При этом, однако, он умел ладить с хищными сеньорами окрестных мест, покрывал их темные делишки и всегда имел долю в добыче.

А эта война? Страдало подлое мужичье, а сир Робер и отсюда извлекал тысячи выгод. Когда представлялась возможность, он совершал лихие набеги, разорял деревни, захватывал крестьянские пожитки, угонял скот.

Дело известное, на войне как на войне: разве бальи не был обязан наказать мужиков, сочувствующих противнику?

Правда, сира Робера обвиняли, что он не слишком разбирался, где его противник. Поговаривали, будто иногда он сражался за своих, а иногда и против. Но на подобные обвинения капитан Вокулёра всегда мог ответить, что в этой войне и сам дьявол не отличил бы чужих от своих.

Да, у него было много друзей среди врагов и врагов среди друзей, он не мог этого отрицать. Но он по мере сил ладил и с теми и с другими. А дураком и теленком он не был никогда, нет, он никогда не бежал от своей выгоды!

Однако – увы! – всему на свете бывает конец. Пришел конец и его капитанству. А еще несколько дней, и – прощай, старый бальяж…

Бодрикур невольно вздохнул.

Прямо удивительно, как одни события цепляются за другие! И как трудно иногда предвидеть, чем обернется для тебя удача!

Все началось, когда он, сир Робер, только лишь утвердился в своих должностях.

Король Карл VI впал в безумие, а его супруга, королева Изабо, предалась любовным утехам.

Франция вновь возвращалась к временам безвластья. Провинции отпадали от центра, никто никого не желал слушать и признавать.

Вот когда пошла потеха!.. Знай грабь да набивай карман!..

Сиятельные господа подавали пример. Герцоги Бургундский и Орлеанский, братья короля, разоряли целые княжества и, претендуя на первую роль в королевстве, поедом ели друг друга. Бургундцы зарезали герцога Орлеанского, а сторонники орлеанской партии, заполучив безумного короля, вступили в Париж.

«Арманьяки»,[3] как окрестило победителей население столицы, недолго торжествовали. Разгневанный герцог Бургундский намекнул английскому королю, что наступает время, удобное для возобновления войны.

Английский король Генрих V и сам это видел.

В ночь на 13 августа 1415 года его войска высадились в устье Сены.

То, что последовало, было подобно смерчу или урагану.

О, Бодрикур хорошо помнил эти дни…

Точно лавина затопила север Франции. Разграбленные города почти не оказывали сопротивления В октябре при Азенкуре войско Карла VI было разбито наголову и цвет французского рыцарства оказался в плену у англичан.

Со времени Креси и Пуатье, о которых помнили лишь глубокие старцы, Франция не знала столь тяжких поражений.

Азенкур открыл дорогу на Париж.

Взбешенные арманьяки попытались исправить дело убийством Жана Бургундского. Но это лишь ухудшило положение. Сын покойного, герцог Филипп Добрый, провозглашая себя мстителем за отца, заключил союз с Генрихом V. Французская королева, подкупленная союзниками, приняла их сторону. Сумасшедшего Карла VI взяли в шоры и заставили подписать тяжелый и позорный договор в Труа.

Карл VI признавал своим преемником Генриха V Английского.

Дофин[4] Карл, которого считали виновным в убийстве Жана Бургундского, устранялся от прав наследования.

Королева Изабо, идя навстречу требованиям союзников, заявила, что юный принц Карл не сын французского короля…

Вскоре после этого оба соперника – Генрих V и Карл VI – неожиданно умерли. Но договор остался договором. Новый английский король, Генрих VI, еще нежился в колыбели, а регент герцог Бедфордский продолжал завоевывать для него второе королевство.

Англичане, поддерживаемые бургундцами, медленно продвигались на юг. Народ, как умел, сопротивлялся проклятым годонам.[5] Завоеватели отвечали расправами…

Впрочем, до всего этого сиру Роберу не было ровно никакого дела. Плевать ему на голытьбу, на ее бедствия и героизм. Сам-то он до поры до времени с выгодой пользовался сложившейся обстановкой и ловил жирную рыбку в мутной водичке.

Однако к лету 1428 года положение круто изменилось.

Англичане, занявшие весь северо-восток страны, дошли до города Орлеана – ключевой крепости на Луаре. Вся Шампань, а вместе с ней и Шомонский бальяж оказались под их властью. Вокулёр, лежавший на восточной границе Франции, был окружен врагом.

Сир Робер, по чести говоря, не считал годонов и бургундцев своими врагами. С ними он вел постоянно кое-какие дела, заканчивавшиеся всегда успешно.

Новые хозяева Шампани также не желали зла обходительному капитану. Но у них были свои кандидаты на доходные места.

С сиром Робером, офицером французской службы, поступили по-своему благородно. Его не судили, не убили и даже не бросили в тюрьму. Ему просто указали, что в течение августа сего года он должен передать свой пост английскому ставленнику сиру Антуану де Вержи.

Только и всего.

Мало того, когда Бодрикур заявил, что в столь короткий срок не сможет сдать все дела, согласились и на это. Он и по сей день исполнял должность капитана Вокулёра.

Исполнял!.. Одно это слово приводило благородного Бодрикура в неописуемую ярость.

Проклятие!.. Он полтора десятка лет сидит на своем месте, он прирос к нему, знает все ходы и выходы. И вдруг – пожалуйста, получай: убирайся на все четыре стороны!.. Нет, так просто он не уйдет!

Он будет тянуть, пока возможно.

Тянуть и надеяться.

На что? На чудо?..

А хотя бы и так! Разве не может произойти новых изменений? Ведь дофин Карл, хоть и рохля, не пожелал подчиниться англичанам, а провозгласил себя королем! Пусть сегодня этого «буржского короля» признает лишь часть южной Франции, что будет завтра – никому не известно. А уж если говорить о чуде…

У него, у Бодрикура, как раз есть кое-что на примете…

Месяцев восемь назад один его подданный из деревушки Бюре, что в полулье от Вокулёра, привел к нему молоденькую девчонку. Крестьяночка выглядела лет на шестнадцать, была ладно сложена и недурна собой.

Таких сир Робер обычно не пропускал.

Но эта его неприятно поразила.

Она, видите ли, без тени смущения заявила, что призвана спасти Францию! Она стала требовать, чтобы капитан отправил ее с конвоем к королю, которого девочка называла дофином и которому якобы должна была сказать нечто важное. Она пророчествовала и утверждала, что действует по велению божью.

Бодрикур не любил самозванных пророков. Девка была явно не в своем уме. Что оставалось делать?

Бросить ее для прочищения мозгов на несколько дней в холодную?

Сир Робер был в благодушном настроении. Ему почему-то стало жаль девчонку. Он подозвал ее провожатого, Дюрана Лассуа, и приказал отвести юную «святую» домой.

– Передай ее отцу, – добавил заботливый капитан, – чтобы он надавал ей пощечин. Да, да, хороших пощечин, и в изрядном количестве!

Вскоре Бодрикур забыл об этом происшествии и никогда бы о нем не вспомнил, если бы вдруг в эти горестные дни упрямая крестьянка не явилась снова. Она была в том же рваном платьишке и с тем же спокойно-упрямым выражением лица.

На этот раз она проявила большую настойчивость.

Жанна – так звали крестьянку – утверждала, что господь повелевает ей идти к королю, возглавить армию, снять осаду с Орлеана и короновать Карла в Реймсе как законного повелителя Франции.

И тогда-то Бодрикура вдруг осенило.

Уж не якорь ли это спасения, посланный судьбой?

А что, если девчонка и вправду божья избранница? Быть может, она знает, что говорит? Почему не попытать счастья?..

Если она поможет королю, тогда ему, Бодрикуру, успех обеспечен. Черт с ними, с англичанами и бургундцами! Тогда он опять бальи и капитан, а то, глядишь, и некто поважнее.

Если же от девки проку не будет – ну что ж, в этом не его вина.

Так или иначе, король увидит, что капитан Вокулёра озабочен его делами, и при случае не забудет этого. А кто знает, как еще может все обернуться?..

Да, это неплохая мысль. Она стоила, чтобы над ней подумать.

И капитан Бодрикур на этот раз не упоминал о пощечинах. Он ласково поговорил с Жанной и предложил ей подождать.

Вскоре, однако, ему пришлось пожалеть о своем поступке. «Святая» не давала ему покоя. Почти каждый день она приходила и требовала, чтобы отъезд был ускорен.

– Если бы мне пришлось ползти на коленях, я все равно добралась бы до места, – упрямо твердила она капитану, пугавшему ее трудностями пути.

Вот и сегодня она здесь.

И опять тот же бесконечный и так хорошо знакомый разговор: господь бог, голоса святых, спасение Франции…

Бодрикур, которому и без того хочется спать, не пытается сдерживать зевоту.

– Я должна идти, хотя с большей бы радостью осталась у матушки и занималась домашними делами. Но мне суждено не это. Я обязана выполнить свой долг…

Сир Робер не слушает Жанну. Он окидывает ее несколько раз ленивым взглядом.

А ведь, ей-богу, в девчонке что-то есть! Сколько энергии, сколько страсти!.. Упругие девичьи формы так и пышут здоровьем и силой… Красивое, живое лицо, густые волосы… Если бы ее приодеть немного… Или если раздеть совсем…

И опять обычное овладевает им.

– Крошка Жаннетта, – перебивает он ее внезапно, – все это прекрасно! Я вижу: ты умница и ведешь отменные речи. Но, как ты думаешь, не сделать ли нам с тобой для начала славного ребеночка?..

В первый момент Жанна не понимает. Она молча смотрит на Бодрикура. Потом ее брови взлетают кверху, а рука застывает в протестующем жесте.

Такое капитану не раз приходилось видеть.

Но вот что странно и необычно: девушка совсем не проявляет боязни. Ей не страшно, что этот громадный человек может сейчас подняться и сломать ее. Она абсолютно спокойна, как будто наверняка знает, что этого не произойдет.

– Нет, дорогой сир Робер, – говорит она решительно, – об этом и не помышляйте. Господь не допустит ничего подобного. Чтобы иметь силу, я должна остаться чистой и незапятнанной перед богом и людьми.

И сир Робер сразу скисает.

Черт возьми, а ведь девка права! Брюхатой она и гроша стоить не будет…

Сир Робер не отличался чрезмерным благочестием. Он не страшился господнего гнева. Но он всегда умел хорошо соблюдать свои материальные интересы.

– Когда же ты хотела бы отправляться? – спрашивает капитан после долгой паузы, не зная, как окончить затянувшийся прием.

– Ехать сейчас, – отвечает Жанна, – было бы лучше, нежели завтра. Но выехать завтра будет лучше, чем откладывать отъезд на более позднее время.

Глава 2 Великая жалость

В основе всего была жалость. Жалость породило горе. Горе принесла война.

Войну Жанна знала с тех пор, как помнила себя. Война была повсеместной, постоянной, неотвратимой как рок. Подобно чуме или моровой язве опустошала она города и села, распахивала поля под кладбища, сеяла ужас и смерть.

Первое из воспоминаний детства – зарево. Кругом темно, а на горизонте за лесом – багрово-красная полоса, врезанная в черноту неба. Такого Жанна еще не видела никогда. Она была восхищена и захлопала в ладоши. На нее сердито прикрикнули. Мать, державшая ее на коленях, прижала крепче к груди. Уже засыпая, девочка заметила хмурое и необычно напряженное лицо отца. Он смотрел туда же, за лес, но почему-то совсем не радовался.

А наутро было очень, очень хорошо. Солнышко светило ярко, щебетали птицы, и все были сонные, но веселые. Отец говорил, что удалось избежать большой опасности. Сражение произошло далеко за рекой, у деревни Максэ. Банда сеньора де Саарбрука, захватив добычу и пленных, прошла стороной, освещая свой путь подожженными крестьянскими посевами…

Жанна помнила, что жили они тогда не у себя. Крестьяне Домреми, под угрозой смерти и разграбления, перебрались на остров, лежавший посередине Мааса, против их деревни. Здесь, на острове, стоял полуразвалившийся замок сеньоров де Бурлемон. Замок давно был необитаем. Крестьяне использовали его как убежище.

Жанне очень нравилась эта «островная крепость». Вместе с другими девчонками и мальчишками она обследовала здесь каждый камень, каждый закоулок. Особенно интересно было взбираться по разрушенным ступеням на самый верх большой дозорной башни. В просветы между зубцами были видны все окрестности Домреми. Маас казался широкой серебристой лентой, вьющейся причудливым зигзагом. За мостом темнела деревня Гре, примыкавшая к Домреми, расходились дороги на Вокулёр и Невшатель, а дальше необозримо тянулись луга, поля и леса.

Вот он, дубовый лес Шеню, начинающийся у самой деревни. Его очень любила Жанна. Если всмотреться повнимательней, можно различить совсем узенькую полоску на опушке леса. Это Смородинный ручей, вода которого так холодна и приятна на вкус, а рядом с ним огромный старый бук, вокруг которого феи любят кружить свои хороводы.

Жанна подолгу разглядывала все эти знакомые места. Сверху и издалека они выглядели совсем иначе. Иногда ей казалось, что это необычная, сказочная страна, а сама она – королева этой страны.

И как страшно было из этой чудной страны грез спускаться вниз, в мрачное подземелье замка!.. Жанна слышала от старших, что здесь, под низкими сырыми сводами, сеньоры де Бурлемон когда-то держали пленников. Дети с опаской трогали ржавые цепи, осматривали груду белых костей, сваленных в углу, Крохотные окошки даже в яркий солнечный день давали лишь тусклое подобие света. Говорили, что когда весной Маас разливался, вода достигала этих щелей и наполовину затапливала смрадные камеры подземелья.

Это было царство кошмара и смерти. Ужас душил Жанну, слезы подступали к горлу… Но она не плакала, так как знала, что достаточно подняться наверх, и все будет совсем, совсем другим.

Эти свои ранние впечатления маленькая крестьянка из Домреми прочно хранила в памяти и в сердце.

Позднее она поняла, что так бывает и в жизни: после сказочного взлета, после солнца и счастья наступает падение и давящий ужас мрака. Но она не боялась этого. Она хорошо знала, что мрак не может убить света, что солнце все равно выйдет из тьмы, что сила человеческого духа – это чудесная страна, возвышающаяся над подземными камерами царства лжи, несправедливости и тяжелого гнета.

Прямая угроза миновала. Беглецы покидали «островную крепость» и возвращались в деревню. Перебралась в свой старый дом и семья крестьянина Жака Дарк.[6]

За дни отсутствия здесь ничего не изменилось, Маленькая Жанна с любопытством ощупывала покосившиеся стены, ударяла кулачком в бычий пузырь, затягивавший окна. В приходской церкви еще не возобновилась служба. Можно было потихоньку проникнуть в храм, пробраться к алтарю и разглядывать темные лики святых, изображенные на стенах. Жанна очень любила это занятие. Ее детская фантазия усиленно работала. Ее неизменным героем был святой Михаил, бравый рыцарь в блестящих доспехах, пронзавший мечом страшного дракона. О, если бы такой рыцарь стал на защиту ее деревни, плохо пришлось бы лотарингским бандитам!..

Вместе с друзьями Жанна бежала проведать лес Шеню, помечтать у Смородинного ручья и узнать, не вернулись ли феи к своему любимому буку.

Но феи не возвращались. Зато сколько кругом было грибов и ягод!..

Долго гулять Жаннетте не довелось. Вся ее семья трудилась с утра до ночи. Работы дома и в поле было пропасть. Старшие брат и сестра Жанны давно уже помогали родителям. Теперь пришел и ее черед. Но девочка не унывала. Всякое дело спорилось в ее проворных руках. Она пряла и ткала, шила, стирала и убирала дом, пасла овец и ухаживала за коровой. Добрая мать, Забиллэ, обучила Жанну нескольким молитвам. Единственно, чему ее не научили, – это читать и писать. Некому было, да и некогда. Взрослые сами не знали грамоты. Предел мечтаний честного Жака Дарк не шел дальше самого скромного благополучия семьи: чтобы все были сыты и кое-как одеты.

С некоторых пор Жаннетта стала внимательнее присматриваться к окружавшей ее жизни. Она заметила одно странное обстоятельство. Все ее друзья-ребятишки были и одинаковы и неодинаковы. Все они играли в горелки, работали и разбивали друг другу носы. Но было нечто такое, что различало их так же, как и их родителей. Почему-то одни работали больше, а другие меньше, и тот, кто больше работал, чаще оказывался голодным.

Жанна поняла причину этого, когда немного подросла.

Маас разделял Домреми на две части. Крестьяне, жившие, как и Жанна, по эту сторону реки, считались подданными государства, лично свободными людьми. Они обрабатывали свои наделы и платили налоги королю. По ту сторону Мааса, на южном берегу, обитали крепостные крестьяне, сервы, принадлежавшие наследникам сеньоров де Бурлемон. Их положение было совсем иным. Сеньор был полным их господином. Они выполняли тяжелые барщины, несли многочисленные оброки. Они не имели ни свободы передвижений, ни права вступать в брак по своей воле, да и своими жалкими пожитками они не всегда могли распорядиться.

Жанна была глубоко возмущена и опечалена. Почему господь допускает такое? Разве не созданы все люди равными и одинаковыми по образу и подобию его?..

И все же не это было самым страшным. И свободные и крепостные уравнивались произволом алчных господ. Сеньоры мало считались с королевским правом. Феодальная война, беспрерывно кипевшая во Франции, одинаково била и сервов и лично свободных вилланов. Разве задумывался сир де Саарбрук, чьи посевы он выжигает и топчет, крепостных или свободных? Разве интересовало могущественного герцога Бургундского, свободных или крепостных грабят его лихие капитаны во время разбойничьих рейдов?

Теперь, когда в стране исчезла центральная власть, сеньоры чувствовали себя полными хозяевами не только в своих поместьях. Они вербовали шайки отчаянных головорезов. Они не боялись ни бога, ни дьявола, грабили, насиловали и убивали. Особенно измывались над простым народом мелкие сеньоры Лотарингии, на границе с которой была расположена деревня Домреми.

Жанна слышала много страшных былей, передаваемых из уст в уста. Она не могла забыть одной истории, которую как-то вечером поведал нищий странник, заночевавший в доме Жака Дарка.

Возле города Мо жил некий рыцарь, по имени Ворю. Этот сеньор имел укрепленный замок и отличался диким нравом. Жадность его была непомерна. Он разорял и пускал по миру своих крестьян. Но доходы рыцаря уменьшались, а жадность росла. И пришла ему в голову пагубная мысль. Собрал он вассалов и дворню, вооружил их и двинул на большую дорогу. Холопы Ворю хватали каждого прохожего, обирали до нитки и бросали в подземелье замка. Здесь, применяя изощренные пытки, сеньор заставлял пленников выкупать свою жизнь. Если же к назначенному дню выкуп не уплачивался, Ворю собственноручно вешал заложников на большом вязе, стоявшем перед замком. Ветви дерева постоянно сгибались под тяжестью страшных плодов…

И вот однажды захватил Ворю крестьянина из соседней деревни. Бедняка подвергли лютым мучениям и заставили дать весть жене. Хозяйство крестьянина было запущено, жена – беременна. С большим трудом, прибегнув к помощи родственников и знакомых, крестьянка собрала деньги и отправилась в логово Ворю. Сеньору-разбойнику надоело ждать. Не рассчитывая на выкуп, он вздернул мужика. Однако, когда крестьянка явилась, Ворю не посовестился взять деньги и взамен вручил ей холодный труп… Горе несчастной было безгранично. Плача, проклинала она злодея. Взбешенный Ворю приказал заткнуть ей рот и голой привязать к дереву, с которого только что сняли ее мужа. От боли и ужаса у крестьянки начались преждевременные роды… Ночью и мать и ребенка сожрали голодные волки, рыскавшие возле замка Ворю…

Да, властительные сеньоры и храбрые рыцари мало думали о войне с годонами.

Но зато десять шкур драли они со своих мужиков.

Чем больше ослабевала страна, тем сильнее увеличивались их жадность и жестокость.

И крестьяне невольно обращали взоры на короля.

Король казался заступником и отцом.

Сильный монарх воплощал единое государство, а единое государство ослабляло произвол господ.

Мудрено ли, что несчастный селянин, равно страдавший от хозяев иноземных и хозяев своих, все надежды возлагал на бога и государя?

Все чаще беглецы с севера и запада Франции проходили через Домреми. Останавливались они на ночлег и в доме отца Жанны. Девочка относилась к ним с большой заботливостью. Она кормила путников и предоставляла им свою постель, сама же спала на чердаке. От этих случайных гостей крестьяне узнавали новости о событиях в стране.

А новости были скверные.

Английский король в союзе с Бургундским герцогом завоевал многие провинции и города.

Годоны отличались свирепостью и коварством. Много горя видел от них простой народ.

Долгие месяцы осаждали проклятые годоны славный город Руан. Другие города Нормандии давно были в их руках, а гордый Руан стоял непоколебимо, сохраняя верность французскому королю. Генрих V угрожал, требовал, обещал, но каждый раз безуспешно. Годоны обложили город. Осажденные израсходовали все запасы провизии. После лошадей и ослов были съедены кошки, собаки и даже крысы. Женщины Руана предложили, взяв с собой стариков и детей, уйти из города. Этим они избавили бы защитников от лишних ртов, а сами нашли бы пищу и приют в соседних деревнях…

И вот под покровом ночи двенадцать тысяч безоружных женщин, стариков и детей вышли из города. Но англичане не пропустили их через свои ряды. В течение нескольких недель несчастные, терзаемые муками голода и зимней стужей, находились между осаждающими и стенами города. Большинство их погибло…

В конце концов Руан сдался. День своей победы Генрих V отметил жестокой резней…

Французского короля Карла VI покинули все его слуги. Король был безумен и подчинялся предателям: злой королеве Изабо и негодным советникам. А хитрый Генрих V, король англичан, поддерживал феодальную вольницу и использовал ее в своих целях.

Вскоре Жанна узнала, что ненавистный ей жестокий Генрих V умер. «Туда ему и дорога!» – говорили жители Домреми. Но почти одновременно умер и французский король. Годоны и не помышляли об отказе от своих замыслов. Англичане прогнали принца Карла за Луару, и, хотя он провозгласил себя королем, в глазах населения он по-прежнему оставался лишь наследником престола, дофином. Для того чтобы стать законным главой государства, Карлу нужно было пройти обряд помазания на царство в городе Реймсе, церковной столице Франции, где короновались все французские монархи. Но Реймс, находившийся на севере, был прочно отрезан врагами. У Карла не было ни сил, ни энергии, чтобы туда пробиться.

Девочке было жаль юного дофина. Он представлялся ей добрым и прекрасным принцем волшебной сказки, преследуемым жестокой мачехой, со всех сторон окруженным опасностями и коварными врагами. А ведь его враги – это враги всего народа, враги милой Франции!

Война упрямо вторгалась в жизнь. Она проникала даже в детские игры, а игры, в свою очередь, перерастали в настоящие битвы.

Деревня Максэ, расположенная к востоку от Домреми, принадлежала герцогу Лотарингскому. Жители Максэ считали себя сторонниками Филиппа Бургундского, с которым их герцог имел союзный договор.

Однажды несколько мальчишек из Домреми, бегавших в школу в Максэ, вернулись домой с окровавленными физиономиями: их поколотили парни из Максэ, назвавшие их арманьяками. Без отмщения этого оставить было нельзя…

Юные «арманьяки», устроив засаду за Маасом, дали «проклятым бургундцам» такую взбучку, что те едва унесли ноги.

«Война» разгоралась и грозила увечьями. Занятия в школе прекратились. В дело вмешались взрослые…

Неизвестно, чем закончилась бы эта история, если бы не произошли события, быстро примирившие местных «арманьяков» и «бургундцев».

Шел 1425 год. Англичане заняли бальяж Шомон и подошли к кастелянству Вокулёр.

Теперь ночное зарево не было диковинкой для жителей Домреми. Вновь «островная крепость» стала обиталищем испуганных женщин и детей. Крестьяне прятали на день своих лошадей и коров, а ночью отводили их на пастбища. Дежурные ни на час не покидали бойниц дозорной башни. Тревожно звучал колокол…

Капитан Бодрикур сражался с сеньорами де Вержи. Обе стороны усердно жгли и разоряли деревни, забирали хлеб, вино, домашний скарб, резали и угоняли скот. Десятки бургундских и английских банд, вмешиваясь в эту борьбу, добирали и добивали то, что еще оставалось и дышало после поединка главных противников. Обрушилась беда и на родную деревню Жанны…

«Островная крепость» спасла жизнь многим из обитателей Домреми, но не спасла их имущества. Когда бандиты ушли, они увели за собой скот и унесли все, что смогли разыскать в крестьянских домишках.

Плач и стон стояли над Маасом. Десяткам семей грозила неотвратимая голодная смерть…

И тогда пришла жалость…

Жанна давно уже была не такой, как все дети.

Она больше не играла, не водила хороводов, не смеялась с подругами. Ее видели неизменно задумчивой и молчаливой. Часто и подолгу она бывала в церкви. Она старалась помочь всякому, чем могла: ходила за ранеными и больными, заботилась о неимущих. Девчонки и знакомые парни иногда подтрунивали над ней, а еще чаще удивлялись. Но никто не имел понятия о том, что творилось в ее душе.

А душа Жанны горела неугасимым огнем.

Ее сердце кровоточило.

Ей было безумно жаль всех: и родителей, и односельчан, и соотечественников из дальних провинций, и одинокого дофина.

И всего больше жалела она милую измученную Францию.

Широко раскрытыми глазами смотрела девочка на жизнь, такую страшную и такую желанную. Она чувствовала неизъяснимую потребность сделать что-то большое, важное для блага всех. А было ей тогда от роду тринадцать лет…

Жанне казалось, что она слышит голоса, призывавшие к подвигу. Ей представлялись образы, неясные, но дорогие сердцу. Она хорошо знала эти образы и голоса. Они принадлежали тем, на кого ей всегда велели уповать, кого она видела на изображениях, о ком слышала в рассказах и молитвах.

Это был прежде всего прекрасный рыцарь, попиравший дракона, – святой Михаил; с ним вместе являлись святые Екатерина и Маргарита, покровительницы несчастных и угнетенных. Все они говорили от имени бога…

Да, Жанна была не такой, как другие. Она глубже чувствовала и больше стремилась отдать. И ее ли вина была в том, что она росла темной и суеверной, как все средневековые люди, что ее высокие стремления и порывы облекались в религиозные одежды? В те времена, когда церковь безраздельно господствовала над человеком, иначе быть не могло.

Но голоса, которые слышала девушка, действительно раздавались: это были вопли измученных людей, стоны страдающей родины, зов ее собственного большого и чуткого сердца.

Именно поэтому она так вслушивалась в эти голоса и следовала неуклонно всем их предначертаниям.

Франция пробуждалась. Простые люди видели, что сеньоры им не помогут. Нужно было брать спасение отчизны в свои руки.

В Бовези и Нормандии действовали партизаны. Имена Робина Кревена, Жанена Гале или простого крестьянина Ле Руа – бесстрашных вождей летучих отрядов – были широко известны в стране. Патриотические заговоры и партизанские группы создавались повсюду. Иногда во главе их оказывались женщины.

Девушка из Домреми с жадностью слушала эти вести. Вот он, правильный путь! Милой Франции можно оказать услугу лишь на поле брани! Нужно идти туда, где тяжелее всего!

Жанна ощущала в себе необъятные силы. Она верила, что может помочь своему народу.

В деревне стала известна легенда о том, что Францию погубит женщина, но спасет девушка. Девушка придет из Лотарингии, из седого леса Шеню…

Где родилась эта легенда? Откуда возникли в ней уточняющие подробности? Этого никто не знал. Но Жанну это не интересовало. Она сразу встрепенулась.

Еще бы! Разве не ясно, о чем идет речь? Женщина, погубившая Францию, – да ведь это королева Изабо, продавшая страну врагу и отринувшая собственного сына – наследника престола! А девушка? Девушка с лотарингской границы, из седого дубового леса?..

Сердце Жанны лихорадочно стучало.

Разве не ей господь подает свои знаки? Не она ли слышит призывы ангельских голосов? Не у нее ли в душе зародилась великая жалость?

Да, несомненно, это ее жребий. Родина ждет ее. И она придет!

Она выполнит свой долг до конца!

Но как это сделать? Как ей, бедной неграмотной крестьянке, преодолеть все преграды, стоящие на пути к встрече с родиной?..

Тот, кто упорно ищет, – находит. Вскоре девушке представился случай испытать судьбу.

Жак Дарк, человек честный и работящий, пользовался почетом и уважением среди односельчан. Его неоднократно избирали старостой. Теперь община уполномочила его вести тяжбу в Вокулёре. Кряхтя, запряг старик лошадку и покатил в город. Здесь ему пришлось иметь дело с самим сиром Робером де Бодрикуром. Капитан был не горд в отношениях с простыми людьми и охотно принимал их в своем замке. Замок сира Робера, равно как и его владелец, поразили воображение крестьянина. Когда он вернулся домой, то только и разговору было, что о визите к благородному правителю Вокулёра. Между прочим, Жак упомянул, что капитан стоит за партию дофина и поддерживает с ним постоянный контакт.

Жанна внимательно прислушивалась к беседе старших.

Вот откуда следует начинать!

Надо немедленно идти к Бодрикуру и просить, чтобы он переправил ее в королевский замок!

Зная, что родители не одобрят этой затеи, Жанна и словом о ней не обмолвилась. Она попросила разрешения навестить семью Лассуа, проживавшую в деревне Бюре на пути из Домреми в Вокулёр. Отец согласился. Жанна, полная надежд и решимости, отправилась в путь.

Дюран Лассуа состоял в весьма отдаленном родстве с семьей Дарк. Но так как он был на шестнадцать лет старше Жанны, она величала его дядей… Дядя очень любил свою названую племянницу. Зная его доброту и порядочность, Жанна доверяла ему во всем. Однако когда честный Дюран услышал столь необычные признания и просьбу сопровождать девушку в Вокулёр, он пришел в замешательство. И было отчего! Такая блажная идея могла смутить кого угодно!..

Но Жанна быстро предупредила все возражения. Она напомнила легенду о девушке из леса Шеню. Она обладала более сильной волей, чем ее «дядя», и прежде нежели добряк успел опомниться, он уже прочно связал себя согласием и обещанием.

…Увы! План, так хорошо задуманный и начатый, потерпел неудачу…

…Провал первой попытки глубоко опечалил Жанну. Дюран Лассуа, как мог, старался утешить девушку. Впрочем, внешне Жанна оставалась совершенно спокойной. Ее решимость не была поколеблена. Она свято верила в свою звезду.

Но в тайне неудачная миссия Жанны не сохранилась.

По возвращении в деревню она поняла, что слухи делают свое дело. На нее указывали пальцами и смеялись. Да и на расспросы родителей девушка не могла отвечать молчанием. Жанна не знала лжи. Волей-неволей пришлось объясниться.

Отец пришел в ярость. Высокие идеи Жанны были ему непонятны. Его воображение рисовало страшные картины. Он представлял, что дочь хочет спутаться с солдатами и превратиться в публичную девку.

– Если это действительно так, – кипятился отец, – и если братья тебя не убьют, то я утоплю тебя своими руками!

Мать вела себя сдержаннее. Но и она была потрясена. Впрочем, она знала, что нужно делать. Девчонка подросла, превратилась в девушку, вот и лезет дурь в голову! Пора подобрать ей хорошего жениха да выдать замуж. Пойдут дети, появятся новые обязанности, пустая блажь пройдет. И жених-то ведь есть на примете. Один хороший работящий парень, сын честных родителей, давно уже пялил глаза на Жаннетту, да не знал, как подступиться.

О замужестве Жанна и слышать не хотела. Ее тихое «нет» было столь решительным, что оставалось лишь развести руками.

Однако мать не отступила. Слишком дорого было ей счастье родного дитяти, чтобы пускать его на волю волн. Не хочет девка добром – нужно действовать силой, а там стерпится – слюбится. Отец поддержал Забиллэ. Поговорили с родителями жениха. Все согласовали. И тогда совместными усилиями заставили робкого парня подать в суд на Жанну: дескать, она дала ему слово, была помолвлена, а теперь бьет отбой. Парень взял грех на душу и сделал так, как ему было велено.

Родители потирали руки. Суд находился в Туле, за много миль от Вокулёрского округа. Туда Жанна, разумеется, не пойдет, выступать на суде не станет, и тогда ей просто судебным распоряжением предпишут вступить в брак.

Но плохо знали старики свою дочь. Жанна готовила себя к куда более трудным делам, – что значили для нее несколько суток пути по незнакомой местности! Она и глазом не моргнула, когда отец отказался дать лошадь. Она пошла пешком, выступала в суде и выиграла дело!

Что оставалось предпринять? Взялся было отец за веревку, но, взглянув в глаза дочери, только вздохнул и вышел из комнаты…

В то время, когда происходили эти события, семья Жака Дарка временно жила в городе Невшателе.

Сир Антуан де Вержи, правитель Шампани, 22 июня 1428 года получил от регента приказание подготовить кастелянство Вокулёр к приему англичан.

Сир де Вержи прекрасно понимал, что означает слово «подготовить». Он стал собирать свои разрозненные банды и вскоре составил отряд в тысячу копий.

Население Домреми и Гре, не полагаясь более на прочность «островной крепости», решило укрыться в стенах Невшателя, захватив с собой стада и самое ценное из вещей.

Когда две недели спустя крестьяне вернулись, деревни не было: бедняков встречали груды дымящихся развалин…

Благородный сир де Вержи и его головорезы, видя, что от них успели уйти, в бессильной ярости уничтожили все, что осталось. Поля, дома, сады, церковь – все было вытоптано, сожжено, разрушено… Не уцелела даже «островная крепость»: о ней напоминали лишь груды камней…

Перед таким горем померкло все остальное. Никто не приставал к Жанне с замужеством. Никто не удерживал ее больше.

В это время девушка узнала, что началась осада Орлеана. Решимость Жанны еще сильнее окрепла.

Нет, ждать долее нельзя ни минуты! Что не удалось с первого раза, должно обязательно выйти теперь!

Когда Жанна попросила отца, чтобы он отпустил ее к дяде Лассуа, старик только рукой махнул. Тщетно старалась девушка осушить слезы матери прощальными поцелуями: она и сама чувствовала, что больше сюда никогда не вернется.

Так она вторично очутилась в Вокулёре…

Глава 3 Путешествие

Для себя капитан де Бодрикур все решил с первой же минуты. Однако он продолжал медлить. Проходили дни, недели, а он все еще не давал разрешения на отъезд Жанны.

Прежде всего он понимал, что снаряжение девушки и эскорта – а путь предстоял немалый – влетит в копеечку. Раскошеливаться ради сомнительного дела сир Робер не хотел. Он не надеялся, что король возместит его затраты. Он предпочитал, чтобы девчонка пообтерлась в Вокулёре. Пусть она поговорит, познакомит со своими планами побольше народу, и тогда, быть может, средства на путешествие удастся собрать с других…

Кроме того, капитана беспокоил еще один деликатный момент. Девка явно корчила из себя небесную избранницу. Она толковала об ангельских голосах, о божественной воле и еще о многом в том же роде. А кто в состоянии поручиться, что она не врет? Может быть, все это дьявольское наваждение? Может быть, в ней сидит бес, который и устраивает все эти штучки? Посылать королю чертовку не хотелось. Это могло обернуться всевозможными неприятностями. А капитан вовсе не желал конфликтов с церковью.

После некоторых размышлений сир Робер нашел простой выход. Он отправился собственной персоной к Леруайе, квартирному хозяину Жанны, захватив с собой местного священника. В присутствии капитана поп окропил девушку святой водой и произнес очистительную молитву. Жанна перенесла обряд спокойно и не пыталась спастись бегством. Это доказывало, что беса в ней нет. Успокоенный Бодрикур хлопнул девушку по спине и ушел, заметив, что теперь ее мечта ближе к осуществлению, чем когда бы то ни было.

Жанна горько заплакала, и добрая Катерина, жена Леруайе, не могла ее долго успокоить.

Значит, ей не верят? В ней сомневаются? О глупые себялюбивые люди! Неужели они не могут понять, что все ее действия движимы только одним чувством – священной любовью к родине? Как можно тратить время на недостойные и бессмысленные затеи, если с каждым часом положение под Орлеаном ухудшается?!

В тот момент бедная девушка и не подозревала, что легче совершить бессмертный подвиг, нежели разорвать оковы, которыми опутывает человека «святая мать» – церковь.

Время показало, что Бодрикур не ошибся.


Вид на деревню Домреми со стороны Маиса. Акварель К. Пансе, № 19 г.


Дом Жанны д'Арк в Домреми.


Комната Жанны.


С каждым днем количество почитателей Жанны росло. Девушка умела находить нужный язык с людьми. Она была общительной и охотно беседовала на улице, в церкви, в приемной капитана со всеми, кому была дорога судьба милой Франции. Глубокая убежденность Жанны невольно передавалась ее слушателям. Многие понимали, что в этот тяжелый час, когда королевская армия разлагалась, когда царствовала грубая сила грабителя, а иноземец становился на горло разоренной стране, спасти положение был в силах только самый беззаветный героизм. Далеко был Вокулёр от Орлеана, но люди чувствовали, что исход борьбы решится именно там, в сердце отчизны.

Разве мог пожалеть бедняк последнюю полушку на общее дело? Жанне было ясно, что за людьми и деньгами дело не станет.

И правда, вскоре маленький домик Леруайе стал местом паломничества. Приходили разные люди. В числе их оказалось даже несколько представителей военного сословия.

Однажды, когда Жанна и Катерина сидели за прялками, в дверь постучали, и на пороге появился статный рыцарь. Он отвесил женщинам иронический поклон.

Это был Жан из Меца, несший службу у Бодрикура.

Первый взгляд, брошенный на девушку, поразил Жана.

Как она молода! Совсем девчонка! Ей бы играть в куклы да развлекаться со своими подругами. Неужели правда все то, что о ней говорят?

И первая фраза воина была столь же насмешлива, как и его поклон:

– Что вы делаете здесь, моя милочка? Не думаете ли вы, что короля нужно изгнать из его королевства, а нам всем превратиться в англичан?

Эта шутка не смутила Жанну. Девушка посмотрела прямо в глаза своему собеседнику. Спокойно, без тени жеманства или застенчивости, она поведала Жану из Меца о цели приезда в Вокулёр. Рыцарь все уже знал, но бесхитростный рассказ его тронул. От прежнего шутливого настроения не осталось и следа. Жан из Меца многое повидал и не раз бывал в сражениях. Англичане разорили его родные места. Он всей душой ненавидел захватчиков. Служба в Вокулёре давно ему опостылела: он был честен и хотел служить Франции, а не случайному хозяину. Рыцарь взял девушку за руку. Ее восторженное настроение передалось и ему.

– Я обещаю вам, Жанна, что с божьей помощью приведу вас к королю. Скажите мне, когда вы хотели бы ехать?

Девушка лишь повторила то, что говорила капитану. Каждый день проволочки камнем лежал на ее сердце.

Жан из Меца обещал сделать все, что мог.

Уже прощаясь, он спросил девушку, в какой одежде она думает совершить путешествие? Дороги и леса Франции кишели разбойниками. На его взгляд, ехать в женском платье было бы безрассудно. Жанна с ним согласилась. Мужской костюм гораздо больше подходил для ее роли.


Все сомнения Бодрикура казались разрешенными. Беса в девке обнаружить не удалось, и денег эта затея ему, очевидно, стоить не будет. Кроме того, теперь ежедневно надоедает не только сама «святая», но и десятки ее почитателей, которые просят, молят, требуют.

Хорошо! Он готов покончить с этим.

И сир Робер отправляет курьера в Шинон, временную резиденцию короля.

В сумке курьер везет драгоценное письмо, которое должно, наконец, решить судьбу девушки из Домреми.

Шли дни. Известий из Шинона не поступало. Доехал ли до места курьер? Может быть, его убили по дороге? Может быть, похитили письмо? А может быть, король решил не отвечать капитану? Да мало ли всяких «может быть» ставит разуму тяжелый путь в сто пятьдесят лье, по тропинкам, размытым дождями, по лесам, полным бандитов, по деревням и селеньям, занятым врагом!

Жанна не находит себе места. Она мчится в Бюре, затем обратно в Вокулёр, потом опять в Бюре. Нет! Больше ждать она не в состоянии! Если Капитан Бодрикур отказывает в помощи, придется обойтись без него. Тайно, чтобы не беспокоить и не смущать верящих в нее добрых людей, она одна пойдет искать путь к дофину!

В конце января Жанна решилась… Переодевшись в костюм Дюрана Лассуа, висевший на ней мешком, девушка, сопровождаемая своим добрым родственником, оставила Вокулёр.

Она плохо представляла, куда идет.

Холодный пасмурный день клонился к вечеру. Одежда и обувь промокли раньше, чем путешественники выбрались из города. На душе у Жанны было тяжело и тоскливо. Когда вошли в темный незнакомый лес, девушка поняла причину тоски.

Она поступила как обманщица.

Она обманула всех этих людей, которые отнеслись к ней с таким вниманием, которые были готовы пожертвовать ради нее своим последним грошом!

Как могла она, даже заботясь о других, изменить своей обычной честности?

Раз она так поступила, то проку от путешествия все равно не будет!

Нет, надо запастись терпением и спокойно ждать своего часа.

Он придет, все равно придет!

Дюран Лассуа, промокший и усталый, давно уже потихоньку заглядывал в лицо девушке. Увидев слезы, он обнял ее. Жанна зарыдала и упала на грудь своему верному спутнику. Повернули обратно. Обратный путь казался бесконечным. К воротам Вокулёра подошли в полной темноте. У самых ворог измученных путешественников чуть не сбил с ног всадник, мчавшийся во весь опор на взмыленном коне.

Это был королевский курьер Коле де Вьенн, и вез он долгожданное письмо от короля Карла…

23 февраля 1429 года на главной площади Вокулёра было такое столпотворение, какого не увидишь и в день праздника. Люди различного достатка и возраста, от стариков до малых детей, тесным кольцом окружили группу всадников. Общее внимание привлекал стройный паж, подстриженный в кружок, с совсем еще юным девичьим лицом, уверенно державшийся на своей гнедой коренастой лошадке.

Это была Жанна. Лицо ее выражало сдержанную радость, глубокое внутреннее удовлетворение.

Она добилась своего!

Она едет в Шинон, к милому дофину; ее сопровождают рыцарь Бертран де Пуленжи, Жан из Меца, королевский курьер Коле де Вьенн и еще трое надежных спутников.

Близкие твердили ей, что путешествие будет опасным, что леса и дороги переполнены мародерами.

Жанна знает все это, но не боится. Она выбрала правильный путь и уверена, что невредимой пройдет его до конца.

Добрые люди! Как они обо всем позаботились! Вот стоят они, Анри и Катерина Леруайе, Дюран Лассуа и многие, многие другие, имен которых девушка не знает. Это они купили ей лошадь и заказали мужской костюм, превосходно сшитый по мерке. Это они изготовили и снабдили шпорами прекрасные мягкие сапожки, которые ладно сидят на ноге и позволяют не бояться дождя и грязи. Это они благословляют ее и желают удачи в задуманном деле.

Жанна едва сдерживает слезы. Да поможет им господь! Она всегда будет их помнить. В кровавых битвах с врагом она будет сражаться за свободу и счастье их и еще многих тысяч таких же скромных и безвестных тружеников.

Ну, вот и все!

Надо отправляться.

Жанна передаст Дюрану письмо, написанное под ее диктовку родителям. Маленькая кавалькада, сопровождаемая толпой, трогается к Французским воротам.

У ворот их встречает другая группа всадников.

Это сам капитан де Бодрикур во главе своей свиты. Старый циник не хочет показать, что растроган, и хмурит брови. Он оглядывает с ног до головы юного пажа, морщит лоб и слезает с коня. Подойдя к Жанне, он отстегивает свой меч и протягивает его девушке:

– На, возьми. Этого как раз тебе не хватает!

Жанна с благодарностью смотрит на капитана. Сир Робер, обращаясь к спутникам девушки, берет с них клятву, что они доставят свою подопечную в целости и сохранности. Еще раз взглянув на Жанну, машет рукой.

– Ну ладно, поезжай. И пусть будет то, чему суждено быть!

Первый день путешествия прошел спокойно. Коле де Вьенн знал тропинки, проложенные вдали от населенных мест. Когда приходилось выезжать на дорогу, копыта лошадей обматывали тряпками.

Ехали молча.

На всем пути не было ми одной встречи. Коле отсчитывал пройденные лье и отмечал, какие города и селения удалось благополучно миновать. Вот слева остался Гондрекур, потом Сайи, а справа за Марной должен быть Жуанвиль, самый опасный из городов этого района.

К тому времени, как всадники достигли Марны, начало темнеть. К счастью, на правом берегу должен был находиться монастырь Урбана, настоятелем которого числился родственник Бодрикура. Монастырь обнаружили не сразу. Когда, наконец, через густую сеть ветвей разглядели свет на башне, ночь уже вступала в свои права. Усталые, но счастливые в предвкушении близкого отдыха, стучали путники в ворота обители.

В следующие дни пошло хуже.

Правда, англичан и бандитов по-прежнему не встречали. Но зато много блуждали и, кроме того, никак не могли подыскать подходящего места для ночлега. Ночевать в лесу было и холодно и опасно. После короткого обсуждения решили изменить порядок следования: спать днем и основную часть пути проходить ночью, вечером и утром. Спали прямо на сырой траве, в лучшем случае – на охапке сена. Жанна пользовалась привилегией владелицы единственного одеяла, в которое она заворачивалась поверх своего щегольского костюма, даже не снимая сапог.

Так как шли ночью, часто сбивались с пути. Больше всего неприятностей доставляли реки. До выхода к Луаре пришлось переправляться через Марну, Об, Сену и Йону. Мостов избегали, ибо те всегда находились вблизи городов, занятых врагом. Реки в результате зимних дождей были полноводны. Хорошо еще, если удавалось найти брод; много хуже было, когда приходилось переправляться вплавь…

Жанна стоически переносила эти невзгоды. Хотя все тело у нее ныло, а костюм и сапоги почти не просыхали, она, казалось, не замечала этого.

Мужчины были более привередливы. Они удивлялись хорошему настроению девушки, а иногда оно просто их раздражало. Несколько раз грубыми шутками над «святой» пытались вывести ее из себя и этим разрядить сгущенную атмосферу. Воин из Меца выражал сомнение, сможет ли Жанна выполнить то, что задумала. Оруженосцы пытались ее припугнуть, заявляя, что видят войско англичан. А то, подмигнув друг другу, начинали расхваливать годонов и признаваться в тайной приверженности к ним.

Но Жанна обезоруживала коварных насмешников своей простотой и незлобивостью. Она не верила им и от души смеялась над шутниками, хотевшими ее одурачить.

За шесть бесконечно долгих суток проехали семьдесят пять лье – примерно половину пути. Но оставшаяся часть была несравнимо легче пройденной. Области, занятые врагом, окончились, впереди лежала французская земля. Можно было оставить предосторожности, смело продвигаться по прямым дорогам днем и спокойно спать ночью.

На седьмой день маленький отряд, выйдя к Луаре, вступил в королевский город Жьен. В Жьене пробыли недолго, но успели узнать, что слухи о необыкновенной девушке уже проникли повсюду.

Народ называл ее Девой и ждал от нее чудес. Жители Орлеана просили, чтобы Жанна поскорее пришла к ним на помощь.

Девушка и сама рвалась к осажденному городу, тем более что теперь он казался таким близким.

Однако сейчас нужно было продолжать путь в Шинон. Пришлось ограничиться посылкой доброй вести орлеанцам: Дева не забывает о них, душою она в Орлеане и прибудет туда так скоро, как только сможет.

Переправившись через Луару, путешественники вышли на дорогу, ведущую в Турель. Сытые и отдохнувшие, они пребывали в безмятежном состоянии и не догадывались о том, что сейчас их подстерегает опасность, самая страшная со времени выезда из Вокулёра…

В засаде против поворота дороги находились пятеро. Вскоре к ним подошел шестой. От быстрого бега он запыхался и часто дышал.

– Ну что, видел?

– Они направляются сюда и будут у поворота через пару минут.

– Сколько их?

– Этого я не разглядел, но, по-моему, трое или четверо.

Мародеры переглянулись. Добыча сама шла в руки.

То были солдаты короля Карла, которые мелкий разбой предпочитали службе. И правда, армия разваливалась на глазах, жалованья не платили, и надеяться было не на что. А тут – тысячи возможностей! Вот хотя бы с этой «святой»… Известно, что ее везут к королю. Значит, король даст за нее большой выкуп…

Решение было принято тут же. Напасть внезапно, как только те повернут за угол. Девку связать, спрятать в канаву и придавить камнем. Остальных перебить, за исключением одного, который будет послан в Шпион за деньгами.

Медленно идут минуты. Шесть пар глаз напряженно следят за дорогой. Ага! Вот показались… Один, два, три… Гм… Да их больше, чем нужно, – всего семь человек! И все семь – мужчины! Что-то тут не так…

Всадники приближаются. Их мечи стучат о седла. В руках у двоих – копья. Вот они поравнялись с засадой. Вот один из них, совсем еще мальчишка, поднял голову. Взгляд его встретился с затаенными злыми глазами, следившими из-за кустов. Он обернулся к своим спутникам и что-то сказал. Все тотчас остановились. Рыцари положили руки на крестовины мечей. Один выехал вперед.

– Эй, вы, там! Немедленно выходите!

Разбойники мрачно повиновались.

– Кто вы такие и что здесь делаете?

– Мессир, мы бедные солдаты его величества короля Карла. А здесь, в лесу, мы разыскиваем пропитание.

Рыцарь с сомнением посмотрел на говорившего. Несколько секунд длилось молчание.

– Эта дорога ведет на Сент-Эньян?

– Да, мессир, она проходит через Роморантен и Селль. Сент-Эньян отсюда в полутора-двух днях пути.

Рыцарь кивнул и вернулся к своим. После короткого совещания кавалькада двинулась дальше. Лица всадников были нахмурены, руки по-прежнему лежали на мечах.

Мародеры провожали их взглядами, пока те не скрылись вдали.

– Э-эх, дурачье!.. – протянул один. – Кого испугались! Упустить такую добычу!.. Нужно было действовать быстро и неожиданно – они бы не успели опомниться.

– Ты бы и действовал, – проворчал другой. Остальные молчали.

– А заметили ли вы, – вдруг сказал третий, – заметили ли вы, что этот молодец был того… Я разумею, переодетой бабой?..

Встреча с подозрительной компанией оставила неприятный осадок. Все были задумчивы и нет-нет да оглядывались по сторонам. Невеселыми были мысли Жанны. Она чувствовала сердцем, что избежала опасности. И вместе с тем ей было жаль этих бродяг, голодных, слонявшихся по лесу, нигде не находивших себе места.

Какая нелепость! В то время когда нужно все силы направить против общего врага, французы распадались на банды, охотились друг на друга. Нет! Если дофин поверит ей и пошлет ее к войску, она будет решительно бороться с этим. Она все силы отдаст на то, чтобы армия стала действительно народной, чтобы общие цели и стремления одержали верх над своекорыстием господ и постоянной нуждой простых людей.

Путешествие близилось к концу. Проехали Селль и Сент-Эньян, миновали зеленые склоны Фьербуа. Из Фьербуа девушка отправила письмо к королю, извещая его о скором приезде.

Последний день пути был особенно труден для Жанны. Она сгорала от нетерпения и, увидев на горизонте село или башню, каждый раз спрашивала с надеждой, не это ли, наконец, Шинон?..

…Город выплыл из зелени леса к самому вечеру, когда Жанна, отчаявшись, уже перестала спрашивать. В лучах заходящего солнца путешественники внезапно увидели невысокие белые постройки, над ними – холм и замок, тянущийся к небу причудливым гребнем зубчатых стен со множеством башенок и шпилей.

Жанна только взглянула на своих товарищей и по выражению их лиц поняла все. Цель одиннадцати суток тяжелого пути была достигнута. Шинон ждал их, приветливо улыбаясь последним отблеском яркого весеннего дня.

Глава 4 «Буржский король»

Когда королю доложили, что курьер и двое рыцарей из Вокулёра ожидают приема, он в нерешительности остановился.

Король собирался ужинать. Он только что имел длительную и нудную беседу со своим шамбелланом,[7] сиром де Тремуйлем, и был рад, что извещение об ужине ее прекратило. Слабый и жалкий, стоял он, покачиваясь на своих тонких кривых ногах, не дойдя всего лишь двух шагов до стола, стоял и не знал, что ответить.

В былые времена он, конечно, не стал бы задумываться. Он сразу бы приказал впустить лиц, которых давно и с нетерпением ожидал. Но они с дороги. Они, быть может, голодны. Их следовало бы пригласить к столу, а он – он давно уже никого не приглашает к своему столу… Скудного ужина едва хватит ему и супруге – мадам Марии Анжуйской.

Король делает отрицательный жест – пусть подождут! – и садится спиной к камину в удобное мягкое кресло. Огонь весело потрескивает – слава богу, дровишки пока есть. Полдюжины факелов неровно освещают трапезную. Через боковую дверь входит королева и молча занимает свое место. Сегодня у нее какой-то особенно тусклый вид. Она выглядит потрепанной и старой, несмотря на свои юные годы… Король отворачивается и закрывает глаза. Супруги не обмениваются ни словом…

Входят пажи. Приоткрыв один глаз, король наблюдает за движением тарелок.

Ну, конечно! Два заморенных цыпленка и тощий бараний зад! Кого уж тут приглашать! Они давно обедают и ужинают в одиночестве, мрачные и молчаливые, ловя насмешливые улыбки лакеев.

И что делать, с кого спрашивать, если он должен буквально всем: не только шамбеллану, сиру де Тремуйлю, не только канцлеру, его высокопреосвященству Реньо Шартрскому, но и своим военачальникам и чиновникам, поставщикам провизии и поварам, сапожникам и портным! Он, божьей милостью, король Франции, вынужден надставлять новые рукава к своим старым камзолам и щеголять в рваной обуви! Да, в абсолютно рваной, которую уж, разумеется, не надел бы ни один из его придворных!

Король не может без отвращения вспомнить, что произошло сегодня днем.

Его сапожник, мэтр Жак, принес пару новых башмаков, заказанных месяц назад. Мэтр Жак примерил их королю. Они сидели, как влитые, и были выполнены по последней моде. Король хотел поблагодарить мастера, но не успел этого сделать, ибо тот почтительнейше попросил оплатить заказ. Платить было нечем. Шельма сапожник и бровью не повел. Он поклонился королю, аккуратно снял с его ног новые башмаки, завернул их в тряпку, еще раз поклонился и вышел из комнаты.

Его величество опешил и не сразу понял, что произошло…

Когда понял, едва не задохся от гнева. Хотел было крикнуть, чтобы стража задержала сапожника, но затем раздумал. Слава богу, срама никто не видел. А что возьмешь с наглеца? Ведь он же прав: ему действительно бог знает сколько времени ничего не платят….

И все это происходит потому, что канальи видят полную беспомощность его, короля. Все горе в том, что он не хозяин в своей стране. В ней хозяйничают пожары и разруха, разруха и нужда, нужда и голод. В ней распоряжаются господа феодалы, английские регенты и его светлость герцог Бургундский.

А он, Карл, всего лишь «буржский король»…

Да, он владеет лишь частью южной Франции с городом Буржем, зажатой в тиски между Луарой и английской Гиенью. Даже свои не считают его королем – он не был законно помазан на царство, строго говоря, он продолжает оставаться дофином – наследником престола. Он путешествует по своим замкам, растерянный и слабый, в то время как англичане отбирают его земли.

Конечно, у него еще осталось кое-что. Есть у него поместья, добрые города и богатые налогоплательщики. Но что проку от этого, если все доходные статьи он давно уже передал сиру де Тремуйлю и другим кредиторам, которые опутали его жадными щупальцами и не дают двинуть ни рукой, пи ногой? Что толку, если «Буржское королевство» уменьшается с каждым днем, а полководцы бездействуют и отступают, теряя людей и земли?

Враг захватил почти все, что мог захватить. Как тетиву в гигантском луке, натянул англичанин Луару. Стрела вложена у Орлеана. Падет Орлеан – и смертоносная стрела, пущенная безжалостной и меткой рукой, вонзится ему, Карлу, в самое сердце…

Что же делать? Ждать неизбежной гибели? Или бежать за границу?

Кое-кто утверждает, что еще не все потеряно. Ждут чуда.

Его придворный астролог, мэтр Пьер, вычитал на небе какие-то чудесные знамения. Его добрый Бодрикур из далекой восточной провинции послал ему ясновидящую, на которую возлагает надежды.

Кто она?

Его отец и дед несколько раз обращались к народным пророкам и, как уверяют, не без успеха… Он, Карл, дал согласие, чтобы крестьянку прислали в Шинон. Теперь возвратился его курьер, а с ним какие-то рыцари из Вокулёра.

Ну что ж, скудный ужин окончен, можно их принять.

После темноты свет шести факелов показался очень ярким. Рыцари очутились в большой комнате с потрескавшимися стенами, кое-как завешенными гобеленами и коврами.

За столом, с которого убирали остатки ужина, сидел худощавый человек. Он был одет в скромный черный камзол, на бритой голове покоилась большая черная шляпа. Его лицо производило неприятное впечатление. Широкое у лба, оно резко заострялось книзу. Над толстыми оттопыренными губами нависал огромный нос, похожий на тупой клюв. Маленькие глаза были разного цвета и не мигали. Тонкая шея, казалось, с трудом удерживала огромную, нескладную голову. Во всей его внешности чувствовалось что-то жалкое и одновременно алчное, плотоядное. Он напоминал неоперившегося птенца какой-то хищной птицы.

Король не ответил на приветствия. Он поманил курьера и распечатал письмо. Читал долго, еще дольше сосредоточенно думал, опустив голову на руки. Когда, наконец, он заговорил, голос его оказался слабым и невнятным; рыцари с трудом могли разобрать отдельные слова. Король задал несколько вопросов курьеру и опять погрузился в молчание.

Сир Бертран, набравшись храбрости, выступил на шаг вперед, поклонился монарху и передал просьбу Жанны. Король ничего не ответил. Его сморщившееся лицо выражало явное недоумение. После долгой паузы он подозвал пажа и что-то ему шепнул. Паж объявил, что аудиенция окончена. Рыцарям надлежит завтра днем явиться в королевский совет, где их выслушают. Вопрос о приеме ясновидящей будет решен особо.

Недоуменная мина так и не сошла с королевского лица в этот вечер. Она оставалась даже тогда, когда раздетый своими лакеями, водрузившими на его тощее тело длинную ночную рубашку, Карл VII забрался под темный полог широкого ложа.

Судя по последнему письму Бодрикура и тем ответам, которые он выудил из курьера, дело принимало неожиданный оборот.

Он, король, думал совсем о другом.

Он полагал, что капитан посылает ему обычную пророчицу, ясновидящую, которая будет давать советы. Суеверный Карл, отчаявшись в победе, ждал пророчеств и рассчитывал на них. Он, как и его предки, держал при дворе нескольких магов и предсказателей. Получив первое письмо из Вокулёра, он решил, что дело идет о подобной предсказательнице. Только поэтому и было дано согласие на ее присылку.

И вот вместо пророчицы он получает бешеную девку, рвущуюся к сражениям и переодетую в мужское платье, что уже само по себе является грехом, строго караемым матерью церковью! Эта мужичка заявляет, что во главе воинов спасет Орлеан и приведет его, Карла, в Реймс, для совершения обряда коронации!

Какая невероятная, возмутительная наглость! О чем думал милейший капитан, одобряя подобное дело?

Ему, наследному принцу Валуа, получить корону из рук мужички! Да и вообще все это какой-то дикий бред. Слыханное ли дело, чтобы девчонка возглавляла армию?!

Как в лихорадке вертится король с боку на бок. Ему душно, голова горит. Мадам Мария давно уже почивает, а ему, как видно, не успокоиться до утра.

Перед глазами мелькают обрывки каких-то видений…

Вот мост в Монтеро. О, как часто он его видит!.. Бешено гудит ветер, мельчайшие капельки дождя кружатся в вихре, окутывая все мокрой пеленой. Сир Таннеги, закованный в железо, медленно поднимает секиру. Дядя короля, Жан Бургундский, судорожно вскидывает руку, как бы желая прикрыться… Король видит его испуганные глаза…

Стой, Таннеги!..

Но нет, поздно, секира уже опустилась… Еще и еще… Он не сумел удержать ее! Все кончено. Кровь широким потоком заливает Францию…

Но что, что это?..

Из крови выступает лицо. Оно становится отчетливым. Оно красиво. Но почему в нем столько тупого равнодушия и жестокости? Он узнает его. Это лицо матери, матери-волчицы, отступившейся от сына, продавшей его врагам…

Король мечется и стонет, стараясь сбросить оцепенение.

Картина меняется.

Широкое поле в лучах вечернего солнца, справа – холм, слева – дорога. Как много рыцарей! Как блестят их доспехи! Как ярко горят флажки на копьях! Но почему они неподвижны? Чего ждут?

О боже! Туча закрыла солнце. Это туча из стрел. Им нет конца. Что это за стук и скрежет? Это мечи ударяют о латы! И новый поток, поток бегущих! Остановитесь, куда вы?! Но поток неудержим. В нем перемешалось все: люди, кони, доспехи, кровь. Он ближе и ближе, сейчас он захлестнет и понесет с собой!..

С безумным криком король вскакивает с кровати. От холодного пота рубашка липнет к телу. Страх, физический страх пронизывает все его жалкое существо. Он обречен, он погибнет, спасения нет! Не сегодня-завтра враги возьмут Орлеан и хлынут широким потоком в «Буржское королевство»!.. Надо бежать, бежать немедленно, через несколько дней будет поздно!..

И вдруг слабый, неясный луч надежды, как маленькая искорка, мелькает в мозгу. Карл еще не сознает, что это. Он пытается ухватить мелькнувшую мысль.

Дева… Народ называет ее Девой. Говорят, что женщина погубила Францию, а девушка ее спасет.

Резким движением король раздвигает полог, подходит к окну и прижимает к холодному стеклу свой пылающий лоб…

…Дева!.. А что, если?.. А почему бы не попытать счастья?.. Быть может, это добрый знак свыше? Только невежда и гордец отталкивает спасительную длань. Конечно, может, все это и не так. Может быть, она послана дьяволом.

А может быть…

Нет, сам он этого решить не в состоянии! Сейчас, во всяком случае. Надо созвать совет. Надо спросить мнения богословов. Завтра же с утра он этим займется. Завтра? Сегодня, ибо рассвет уже близок.

Король падает на постель и задергивает полог. Ему становится спокойнее.


Пасмурный день вставал над Шиноном. Рыцари ушли. Они лишь подтвердили то, что было известно. Король отпустил своих советников. Только двое остались с ним: шамбеллан и канцлер.

Сир де Тремуйль тяжело сопел. Его жирное тело едва умещалось в кресле. Его роскошная шуба, подбитая горностаем, казалась ненужной в жарко натопленной комнате. Он, впрочем, любил жару. Лениво играя дорогим кинжалом, привешенным к парчовому поясу, он рассматривал свои короткие пальцы, унизанные перстнями.

Сир де Тремуйль, как и всегда, был преисполнен важности. Это казалось естественным. Разве не он был самым могущественным человеком в государстве? Разве не он захватил почти все королевские замки и поместья, отданные в счет уплаты долга? В его цепких руках находился не только король. Тремуйль держал в денежном плену многих придворных, отсюда шла его прочная власть над людьми.

Он отличался хитростью тяжелодума. Когда-то жадный и грубый бретонец Артур де Ришмон, коннетабль,[8] не выигравший ни одного сражения, вытащил его, Тремуйля, из грязи. Коннетаблю был нужен помощник, чтобы избавиться от очередного королевского любимца. Тремуйль превосходно справился с этой задачей. Однако, устранив соперника де Ришмона, он не желал терпеть чванливого коннетабля. Действуя тайными, по верными средствами, шамбеллан добился того, что король отстранил и прогнал де Ришмона.


С этого момента и началось полновластие сира де Тремуйля. Единственный человек, с которым он снисходительно считался, был монсеньер Реньо де Шартр, архиепископ Реймский, канцлер Карла VII.

С Реймским архиепископом, впрочем, трудно было не считаться. Хотя он был беднее сира де Тремуйля, зато превосходил его тонкостью ума и хитростью.

За плечами прелата было тяжелое прошлое. Трое его братьев погибли при Азенкуре, отец был растерзан восставшими парижанами. Сам Реньо, брошенный повстанцами в тюрьму, лишь случайно уцелел.

На этом его испытания не кончились. Сделавшись канцлером Карла VII, он стал объектом постоянных нападок со стороны коннетабля де Ришмона. Сторонники коннетабля даже захватили архиепископа в плен, и королю пришлось его выкупать на деньги, занятые у де Тремуйля.

Все эти потрясения не прошли даром. Они ожесточили душу прелата, надели прочный панцирь на его совесть, обострили ум и чутье. Оставаясь князем церкви без прихода, он хорошо понимал, что, только ладя с шамбелланом, он может сохранить влияние. Но, уступая для вида де Тремуйлю, монсеньер Реньо почти всегда умел внушить ему мысли и планы, которые тот незаметно принимал и выдавал за свои. Опытными руками направлял архиепископ волю временщика, ожидая того дня, когда можно будет сбросить маску. Удалось бы вернуть богатую Реймскую провинцию, удалось бы помазать на царство короля, а тогда… Тогда были бы и деньги, и почет, и высшая власть!

Известия о Деве взволновали монсеньера Реньо гораздо больше, чем он хотел показать. Замыслы Жанны отвечали самым заветным его мечтам.

Однако архиепископ чувствовал, что здесь ему придется встретить жестокое сопротивление. Он принял бесстрастный вид и, перебирая четки, молча внимал словам шамбеллана.

Шамбеллан между тем говорил развязно и резко. Циничные ругательства срывались с его уст. Под конец даже вся показная важность слетела, и он превратился в грубого горлопана, настоящего рыночного торговца.

Что они, спятили с ума или белены объелись? Какая-то ошалелая деревенская дуреха всех водит за нос! Созывают совет, ищут решения. А решение может быть только одно. Неужели король не понимает, что этот непристойный балаган следует немедленно прекратить? Плохо уже то, что ей разрешили приехать сюда из Вокулёра. Он, де Тремуйль, полагает, что блажную следовало бы затравить собаками или же отдать на потеху солдатам. Во всяком случае, король ни при каких обстоятельствах не должен ее принимать.

Распалившийся временщик имел свои основания возмущаться. Он был доволен настоящим и не стремился к переменам. Мысль о возможных победах королевских войск была ему неприятна. И правда, пока все висело на волоске, король был в его руках, а вместе с королем и его земли и его авторитет. Необходимо было и впредь поддерживать эту политику «равновесия». Чем дольше она продержится, тем лучше. Поэтому-то разговоры о Деве, об Орлеане и коронации приводили Тремуйля в столь сильную ярость.

Король, струхнувший от слов своего любимца, совершенно утонул в кресле и робко скосил глаза на архиепископа. Уловив его взгляд, канцлер заговорил. Его физиономия осветилась приторной улыбкой, когда он кивнул в сторону шамбеллана.

– Да, сир де Тремуйль, конечно, прав, прав, как всегда. Все это возмутительная, неслыханная дерзость. Мало вероятия, чтобы девчонка оказалась святой. Скорее всего, она орудие дьявола. Однако, – тут монсеньер Реньо выразительно помолчал, – однако ее нельзя так просто устранить. Это было бы неблагоразумным шагом и могло бы крайне разгневать господа бога, – монсеньер Реньо перекрестился и поднял глаза к небу, – если бы господь бог был хоть в какой-то мере причастен к ее судьбе. Чем они рискуют, если подвергнут мнимую «святую» проверке? Она будет с легкостью разоблачена. Разве сиру де Тремуйлю не было бы интересно посмотреть на забавный спектакль? Лично он, канцлер, полностью поддерживая мнение шамбеллана, считает все же, что так называемую Деву следует принять во дворце и испытать. А потом, если их предположения подтвердятся, – архиепископ вздохнул, – ее можно было бы отдать и солдатам, как остроумно советует уважаемый сир де Тремуйль.

Король слушал эти слова с искренним удовлетворением, ибо они отвечали его собственным мыслям. Как-никак, а взглянуть на Деву все-таки любопытно. И он действительно в этом случае ничем не рискует…

Шамбеллан сопел сильнее, чем обычно. Он переводил взгляд с канцлера на короля и с короля на канцлера. Он потел и думал.

Аргументы монсеньера выглядели убедительно, много убедительнее, чем его, Тремуйля, ругань. Любопытство короля явно возбуждено. Интересно, чем руководствуется канцлер, делая свое предложение? Впрочем, он ведь не спорит с шамбелланом, он как будто согласен с ним. А что касается забавного представления… Что ж, Тремуйль не возражает. Он даже готов сам его организовать.

– Ваше преосвященство говорит мудрые речи, – подытожил свои мысли де Тремуйль. – Они отвечают и нашим желаниям. Однако чтобы спектакль стал действительно занятным, мы предложим одно предварительное испытание. Пусть мнимая «святая» на приеме сама отыщет короля в толпе придворных и подойдет прямо к нему… – И де Тремуйль, восхищенный своей выдумкой, так захохотал, что чуть не свалился с кресла.

Улыбнулся и король. Монсеньер Реньо секунду помолчал. Последнее предложение шамбеллана ему не понравилось, ибо он не верил в чудеса. Но делать было нечего. Впрочем, при известной сообразительности отличить короля от других было не так уж трудно…

Канцлер поддержал своего соперника и даже похвалил его изобретательность.

Король не скрывал удовлетворения. Путь к решению сложной проблемы был найден. Веселый и успокоенный, Карл милостиво отпустил советников, тем более что его желудок недвусмысленно говорил о приближении обеденного часа.

Глава 5 Испытание

В шинонской гостинице было неуютно и холодно. Печей не топили за неимением дров: все запасы топлива к концу зимы поглотил замок.

Жанна куталась в одеяло, но не могла согреться. Мысли были грустные.

Лотарингские рыцари ничего не добились. Сир Бертран угрюмо молчал. Более экспансивный Жан из Меца чертыхался и клял Карла VII.

Жанну возмущали такие речи. Она запретила хулить своего милого дофина и уверяла, что, претерпев так много, следует подождать еще немножко.

Впрочем, самой ей ждать было труднее, чем остальным…

На следующее утро появились попы. Это были представители духовенства из замка, посланные по распоряжению советников короля. Попы с любопытством и опаской рассматривали Деву. Потом начали забрасывать вопросами.

Жанна интуитивно не доверяла церковникам. Она до самозабвения верила в бога, но испытывала неприязнь к его сребролюбивым служителям.

Сначала девушка наотрез отказалась отвечать. Ей дали понять, что при таком поведении она никогда не увидит короля. Один из попов мягким и вкрадчивым голосом объяснил, что они посланцы Карла VII и имеют целью подготовить ее к приему. Жанна смирилась.

Уходя, соглядатаи в рясах постарались сделать свои лица непроницаемыми. Мысли у всех были одни и те же. Будь их воля, они показали бы этой строптивой мужичке, где раки зимуют… Но они хорошо помнили инструкцию, полученную от его высокопреосвященства, архиепископа Реймского…

Наступил вечер восьмого марта.

В приемном зале главного шинонского дворца зажгли пятьдесят больших факелов. При столь ярком освещении можно было рассмотреть даже закопченную роспись потолка и причудливые узоры на пестрых коврах, развешанных вдоль стен.

А платья придворных выглядели совсем фантастично.

Дамы, разодетые в бархат и парчу, ослепляли своими лебедиными шеями и изысканной прелестью модно-безбровых лиц. Их талии были туго затянуты. Высокие головные уборы, напоминавшие рога или сказочные башни, прятали волосы, создавая впечатление, что головы их обладательниц начисто выбриты.

Кавалеры, напротив, щеголяли длинными локонами. У многих они спадали на воротники роскошных камзолов и шуб, подбитых драгоценными мехами. Черные и цветные трико обтягивали ноги. Покрытые бисером башмаки оканчивались непомерно длинными носами, затруднявшими ходьбу. Округляя локти, играя эфесами разукрашенных камнями кинжалов, кавалеры любезничали с дамами или беседовали друг с другом.

Здесь можно было видеть весь цвет двора, все то, что еще блистало настоящими или поддельными драгоценностями, создавая достойный фон французскому королю.

Единственной темной кляксой на этом ярком фоне был сам король. Его внешность резко контрастировала с роскошной и вычурной обстановкой. Большая голова, выглядевшая еще большей от покрывавшей ее огромной черной шляпы, жалко качалась на непомерно тонкой шее. Простой черный камзол с надставленными рукавами говорил о бедности. Кривые ноги с подагрическими коленями, также обтянутые черным, поминутно вздрагивали.

Подозрительно кося глазами, король переходил от одной группы придворных к другой. Чаще всего он останавливался у середины зала, где собрались лица, привлекавшие всеобщее внимание. Это были главные советники двора: шамбеллан де Тремуйль, сенешал[9] де Гокур, канцлер де Шартр и еще несколько пожилых господ.

Жорж де Тремуйль особенно выделялся роскошью своего костюма и своим важным видом. На его жирном лице застыла самодовольная улыбка. Его необъятное брюхо, туго затянутое в бандаж, выпирало из-под алой бархатной шубы. Молча поглядывая по сторонам с целью определить, какое впечатление производит его особа, он незаметно прислушивался к беседе, которую монсеньер архиепископ вел со знатными послами, прибывшими из Орлеана. Послы, оказывается, приехали, чтобы посмотреть на Деву. Они просят, чтобы ускорили ее отъезд в помощь осажденному городу. Дуралеи! Они сами не знают, чего хотят. Сейчас эти господа увидят веселое зрелище, которое раз навсегда отобьет охоту к подобным авантюрам.

Почтенный шамбеллан рассчитал все тонко. Не случайно потребовал он, чтобы прием был обставлен особенно пышно. Не случайно порекомендовал королю надеть самое ветхое платье. Де Тремуйлю казалось, что он уже видит, как все произойдет.

Вот подлая мужичка входит в зал.

Вот стоит она, ошеломленная, ослепленная, потерявшая дар речи…

Ей надо найти короля, и она после долгих попыток справиться со своим смущением робко подходит к нему, шамбеллану, ибо кто же здесь одет богаче его?

Вот вам и конец забавного спектакля! Де Тремуйль едва удерживается от смеха. Лицо его краснеет с натуги. Ей-богу, он сейчас прыснет!..

Внезапное движение в зале заставляет шамбеллана отвлечься от своих мыслей. Шепот проходит по толпе придворных. Все замирают и с любопытством смотрят на дверь…

Это она!..

На пороге появляется граф де Вандом. Слегка наклонив голову, он проходит вправо, к камину.

Из-за его спины возникает юный паж в черном суконном костюме, с волосами, подстриженными в кружок…

Паж останавливается. Его губы вздрагивают. Его глаза скользят по лицам придворных. Затем уверенно, без тени смущения, быстрым шагом идет он вперед, к центру зала…

Жанна хорошо помнила, как все произошло.

Когда граф де Вандом явился в ее убогую гостиницу и сообщил, что король посылает за нею, она хотя и ждала этого, растерялась до смешного. Однако, подбадриваемая рыцарями, девушка быстро справилась с собой. На улице их ждала возбужденная толпа, проводившая Жанну до ворот замка. Поднимаясь по каменным ступеням вслед за молчаливым графом и стражником, несшим факел, девушка тщетно старалась унять биение сердца. Когда перед ней открылись двери приемного зала, она чуть не зажмурила глаза: так здесь было ярко и необычно.

Боже, какая роскошь, сколько красок и блеска! И какие лица! Все смотрят на нее… Одни – с улыбкой, другие – с холодным любопытством, третьи – с нескрываемой злобой. И ни одного дружелюбного, светлого взгляда!

Но где же он?

Не тот ли, с приторно-сладкими глазами? Нет, тот в рясе.

Или, может быть, этот, самый важный, со злым лицом? Нет, этот слишком толст и стар. Он совсем, совсем не такой!..

Его нигде не видно! Его нет! Эти гордые сеньоры насмеялись над ней, простой деревенской девчонкой!..

Жанна чувствует, как гнев и боль подходят к горлу. Она сжимает кулаки. Сейчас она повернется и убежит отсюда, от всех этих обманщиков в роскошных одеждах и с холодными сердцами.

Но что это?.. Чьи-то немигающие глаза следят за нею, испуганно следят из-за придворных. Чье-то маленькое, худое тело прячется за спинами блестящих господ.

Это он! Нет больше смущения и гнева, нет неловкости и испуга. Девушка не видит придворных. Уверенно идет она вперед и смотрит в эти неподвижные глаза…

Толпа расступается. О, как не похож он на сказочного принца ее мечты! Как некрасив!..

Но он несчастен, жалок и беден. Он единственный в этом зале, кто достоин великой жалости!..

Жанна падает на колено и протягивает к нему свои сильные и добрые руки:

– Здравствуйте, милый дофин! Да пошлет вам бог счастливую и долгую жизнь!

И тогда все разом стало на свои места. Лицо нарядного толстяка изобразило величайшее изумление, потом сделалось еще более злым. Он топнул ногой и ушел.

Зато приторно-сладкий, в рясе, ласково кивнул Жанне и от удовольствия тихо захлопал в ладоши.

Все знатные господа окружили ее и короля.

Но для Жанны их не существовало. Она взяла за руку своего бедного Карла, отвела его в сторону и начала с ним задушевный разговор. Она знала, что юного принца покинула мать, злая мать, оклеветавшая его. И Жанна по-матерински нежно уговаривала Карла, что он не должен ничего бояться. Он единственный законный государь милой Франции. Она, Дева, пришла для того, чтобы выручить город Орлеан и отвести Карла в Реймс. Пусть он верит ей и даст ей войско. Остальное беспокоить его не должно.

Голос девушки звучал сердечно и убеждающе. Король перестал испытывать чувство неловкости. Придворные, следившие за выражением его лица, увидели, как оно просветлело.

Впервые за много-много дней Карл VII улыбался счастливой улыбкой…

Хорошее настроение короля продержалось недолго. Едва он отпустил девушку и придворных, как прежние мысли вновь начали одолевать его слабую голову. Не в силах справиться с ними, он вызвал своих главных советников.

Архиепископ поздравил короля с победой. Теперь очевидно, что девушка послана богом. Духовенство в общем дало о ней хорошие отзывы. Она выдержала трудное испытание. Чего же еще ждать? Можно и удовлетворить ее просьбу, а там, под Орлеаном, все окончательно прояснится.

Канцлера поддержал старый де Гокур. Благородный сенешал не отличался ясностью ума и самостоятельностью мысли, но монсеньер Реньо успел его хорошо подготовить.

Однако сир де Тремуйль не дал восторжествовать союзникам. С величайшей горячностью он начал возражать архиепископу и привел свои основания.

Духовенство представило хорошие, отзывы? Как бы не так! Попы разделились во мнениях и в общем высказали столько же «за», сколько и «против». Ему-то, шамбеллану, хорошо известна причина этого: у него свои отношения с попами и, пожалуй, не менее тесные, чем у монсеньера… Что же касается поведения Жанны на приеме, то само по себе это еще ничего не значит. Все могло быть внушено ей дьяволом с таким же успехом, как и богом. И хороши же они будут, если пошлют дьявольскую девку под Орлеан! Дело короля окажется полностью скомпрометированным, и все пойдет в тартарары, на радость сатане и англичанам!

Архиепископ слушал речи шамбеллана со спокойным и приветливым лицом, но на душе у него скребли кошки. Поглядывая исподтишка на короля, он видел, как тот мрачнеет и ерзает в своем кресле. Жалкий ублюдок! Его каждый мог запугать и внушить ему что угодно. Однако временщик слишком рано радуется. По существу, он еще ровным счетом ничего не доказал.

– Что же может посоветовать сир шамбеллан? – вкрадчиво спросил прелат.

Шамбеллан мог посоветовать все то же, что предлагал вначале: устранить девку – и концы в воду…

– Но ведь если даже принять все соображения сира шамбеллана, еще ничем не доказано, что она орудие дьявола?

На это де Тремуйль мог ответить только сопением.

Тут в разговор вмешался старик де Гокур. Он внес примиряющее предложение. Он рекомендовал перевести Жанну из гостиницы в замок и установить над ней строгий надзор. Если внимательно следить за ней и днем и ночью, тогда ее сношения с дьяволом – коли таковые имеют место – будут неизбежно обнаружены и выявлены.

Король сразу же с этим согласился. Архиепископ также поддержал сенешала. Шамбеллан, разумеется, был не в восторге, но все-таки это была проволочка, а каждая проволочка устраивала его. Перед концом совещания ему в голову пришла новая идея, и, желая испортить настроение архиепископу, он поспешил высказать се вслух:

– Если так, то у нас в запасе есть время. Тогда мы, пожалуй, дадим согласие на проект двух наших священников и пошлем запрос к монсеньеру Жаку Желю. Пусть он, как человек мудрый и благочестивый, выскажет свое мнение об этой крестьянке.

Тремуйль рассчитал верно. В первый раз за сегодняшний день с лица канцлера спало приторное благочестие. Жак Желю, архиепископ Эмбренский, бывший член совета, всегда враждовал с монсеньером Реньо. Обращение к нему, как к третейскому судье, было весьма тонко рассчитанным ходом…

Жизнь Жанны круто изменилась. Ей пришлось оставить неуютную гостиницу и переселиться в замок, в высокую башню Кудрэ, расположенную вблизи королевских покоев.

Башня живо напомнила девушке «островную крепость» и игры детских лет. Здесь, правда, все было грандиознее и величественнее. Однако следы запустения, как и в старом замке Бурлемон, выступали повсюду: и в стершихся каменных ступенях и в широких трещинах стен.

Комната, в которой поместили Жанну, была большой и светлой. Сенешал де Гокур поселил вместе с девушкой двух дам, обязанных неустанно следить за ней днем и ночью. Сын одной из дам, пятнадцатилетний Луи де Конт, по прозвищу «Мюго», был назначен личным пажом Жанны.

Девушка быстро освоилась в новой обстановке. Она легко сходилась с людьми. Обе сожительницы вскоре искренне к ней привязались. Что же касается юного Мюго, то он, покоренный ласковостью Жанны и ее энтузиазмом, был готов следовать за ней хоть на край света.

Внешне свободу девушки ничем не стесняли. В сопровождении пажа или одной из дам она гуляла по замку, часто виделась с королем и разговаривала с ним. Ее огорчало, что пришлось расстаться с верными лотарингцами. Однако и их она иногда встречала на королевских приемах.

Жанну стали навещать придворные. Некоторые из них, видя в девушке восходящую звезду, оставив дворянскую спесь, спешили к ней на поклон. Два раза посетил ее знатный прелат, лицо которого она хорошо помнила. Прелата называли монсеньером. Он был очень обходителен и даже ласков. Тем не менее он внушал Жанне непреодолимую робость.

Одна из встреч, состоявшихся в эти дни, произвела на девушку особенно сильное впечатление.

Жанна беседовала с королем во внутренних покоях замка. Неожиданно дверь отворилась, и в комнату без доклада вошел стройный молодой человек. Он был изысканно одет. Увидев девушку, он направился прямо к ней.

Король представил его Жанне как своего двоюродного брата герцога Алансонского. Дева заметила юному принцу, что он прибыл вовремя, ибо предстоят жаркие дела.

Герцог протянул ей руку.

Девушка правильно угадала его мысли. Он давно мечтает о битвах и явился сюда потому, что узнал о ее плане. Он, герцог Алансонский, ненавидит англичан и имеет с ними давние счеты. Захваченный в плен, он несколько лет пробыл в заточении. Чтобы выкупить его, семье пришлось затратить много усилий и средств.

Принц, однако, не открыл Жанне всех своих мыслей. В опасные сражения его влекла не только жажда мести, но и жажда денег. Алансонское герцогство оставалось под властью англичан, а пока годоны там хозяйничали, герцог был лишен своих главных доходов. Его материальные интересы затрагивала также и судьба Орлеана: он был зятем Карла Орлеанского, все еще томившегося в иноземном плену.

Герцог Жан Алансонский не был выдающимся деятелем. Он не отличался глубиной ума или широтой взглядов, был вспыльчив, тщеславен и завистлив. Однако он с величайшей доверчивостью отнесся к Жанне. Еще более суеверный, чем король, герцог не сомневался, что Дева послана богом. Он оказался первым и почти единственным из представителей знати, искренне поверившим в особую судьбу девушки и в успех ее миссии.

Жанна почувствовала эту искренность. Именно поэтому она отнеслась к «своему прекрасному герцогу» с большой сердечностью и теплотой.

В тот же день Жанна сопровождала короля и герцога Алансонского во время их конной прогулки по долине Вьенны.

Весна уже начала вступать в свои права. Яркая зелень, пробиваясь сквозь влажную почву, чудесным ковром покрывала долину. Справа и слева ширились необъятные просторы лесов. Далекая панорама, сверкавшая в голубой дымке, и пряный весенний воздух опьянили девушку.

Жанна забыла о своих спутниках.

Дав волю коню, вихрем неслась она, ломая кусты, не разбирая дороги.

Вперед!.. Вперед!.. В Орлеан!..

И тут при мысли об осажденном городе девушка почувствовала угрызение совести…

Несчастная! Среди обилия новых впечатлений она, кажется, потеряла память? Она предалась праздности? Где же ее великая жалость? Где священный огонь, пылавший в ее сердце?..

Жанна круто осадила лошадь. Сегодня же, сейчас же она будет просить, нет, умолять короля. Она будет умолять герцога Алансонского. Место Девы в рядах воинов, а не среди блистательных господ. Она должна привести родину к победе…

…Король давно хотел окликнуть Жанну, но герцог удерживал его. Он любовался смелой наездницей. Как грациозно держится она в седле! Как управляет лошадью! Она послана богом для битв и побед. Нет сомнения, это чудо. Неужели его кузен может еще сомневаться?

Когда девушка подъехала, герцог ей улыбнулся.

– Вы прекрасный рыцарь, милая Жаннетта. Ваша деревенская лошадка недостойна такого седока. Разрешите мне преподнести вам моего коня!..

Жанна поблагодарила. Она тут же преклонила колено перед королем и обратилась к нему со своей горячей мольбой. Герцог поддержал ее. Растроганный король обещал ускорить отъезд.

Монсеньер Реньо де Шартр удовлетворенно поглаживал холеные белые руки.

Пока увалень де Тремуйль злился и строил мелкие пакости, он, архиепископ, находил новых союзников. Королева Мария, теща короля, Иоланта Сицилийская, герцог Алансонский, старик де Гокур и многие другие недвусмысленно объявили себя сторонниками этой крестьянки. Из Орлеана граф Дюнуа, побочный сын герцога Карла, слал депеши, требуя Деву…

Испытание дало прекрасные результаты: лица, приставленные к Жанне, клялись, что, кроме благочестия и хорошего поведения, ничего не могли заметить.

Но, самое главное, даже король, этот трусливый ублюдок, как будто занял решительную позицию. Не далее как сегодня он говорил во всеуслышание, что намерен прекратить оттяжки.

Чего же добился самонадеянный индюк шамбеллан?

Ничего, если не считать письма монсеньера Жака Желю. Но это долгожданное письмо, тоже – хе, хе! – оказалось не совсем таким, как рассчитывал де Тремуйль. Монсеньер Жак Желю большой пройдоха. Он достаточно умен, чтобы не дать никому важного козыря. Его письмо составлено в духе «нельзя не сознаться, но нельзя и не признаться».

Эмбренский владыка, правда, предостерегал короля. Он не советовал принимать Жанну и верить ей.

Но, с другой стороны, он не видел оснований полностью ее отвергать. Старый хитрец рекомендовал, чтобы окружающие сначала удостоверились в ее добром поведении и хорошей нравственности.

Итак, шамбеллан не слишком преуспел. Если бы монсеньер Реньо не был крайне осмотрителен, он мог потребовать, чтобы девушку немедленно отправили под Орлеан, и, пожалуй, не встретил бы отказа. Но нет, он так не поступит. Он не покажет своего нетерпения. Если бить, так бить без промаха.

Высокопреосвященный Жак Желю сомневается? Хочет удостоверения в нравственности Жанны и божественности ее жребия? Ему недостаточно проведенного испытания? Пожалуйста! Архиепископ Реймский согласен на большее, чем его просят. Пусть для окончательного решения пошлют девушку в город Пуатье, где находятся крупнейшие богословы королевства.

Святые отцы еще раз проверят ее.

И да будет их приговор окончательным.

С этим предложением было трудно не согласиться. Не возражал против него и сир де Тремуйль, смущенный показной уступчивостью архиепископа.

А между тем монсеньер Реньо прекрасно знал, что делает. Богословы Пуатье были его людьми. Он ни минуты не сомневался в характере их «приговора».

Перед отъездом герцог Алансонский пригласил Жанну в Сомюр, где проживала его семья.

Мать и жена герцога встретили девушку радушно. Они много наслышались о «святой» и ожидали, что она им поможет.

За обедом юная герцогиня говорила без устали. Она очень беспокоилась о будущем мужа. Она поведала Жанне, каких колоссальных денег стоил выкуп. Больше всего она боялась, как бы неосторожный герцог опять не оказался в плену.

– Не беспокойтесь, сударыня, – возразила Жанна. – Я верну вам вашего супруга целым и невредимым. Он останется таким же, – она с улыбкой взглянула на герцога, – а может быть, станет еще и лучше…

Ранним утром Жанну подняли с постели. Она не сразу сообразила, в чем дело. Потом вспомнила: едут! Сонного состояния как не бывало! Попрощавшись с женщинами – с королем она простилась накануне, – девушка вслед за своими спутниками покинула замок.

Равняясь по ведущему, Жанна отпустила поводья и задумалась.

Вскоре она заметила, что едут вовсе не по Орлеанской дороге.

– Наш путь лежит в Орлеан? – неуверенно спросила девушка у рыцаря, скакавшего рядом с ней.

– Нет, в Пуатье, – мрачно ответил тот.

В Пуатье? Жанна ничего не слыхала о Пуатье. И зачем они туда едут? Неужели опять новая проволочка?

Девушка закусила губу. С богом! Она больше ни о чем не будет спрашивать. Нужно иметь терпение. Все равно, рано или поздно, она добьется.

Она будет у цели!

Глава 6 Чистилище

В годы детства приходский священник, отец Фронт, не раз описывал Жанне страшные картины чистилища и ада.

Теперь девушка невольно вспоминала эти рассказы. Жанне казалось, что ее душу, столько дней страстно томящуюся ожиданием, ввергли во мрак чистилища.

Они приходят, эти люди в рясах, приходят ежедневно и задают ей десятки, сотни вопросов, то бессмысленных, то непонятных, но всегда жалящих, сверлящих. Они как будто решили вывернуть ее наизнанку. Чего они хотят? Зачем все это?

О, если ей только удастся отсюда вырваться, надолго запомнит она славный город Пуатье!..

Славный город Пуатье был временной столицей «Буржского королевства».

Здесь осели многие члены парижского парламента, оставшиеся верными королю Карлу. Здесь слонялись оказавшиеся не у дел чины королевской администрации. Сюда съехались профессора богословия, видные теологи, порвавшие с Парижским университетом, который продолжал держать сторону англичан.


Карл VII, король Франции. Современный портрет Ж. Фуке.


Филипп Добрый, герцог Бургундский. Современный портрет.


Все эти господа страдали не только от безделья, но и от безденежья. Они давно не получали жалованья, обнищали и проклинали судьбу, а также годонов, по милости которых очутились в столь плачевном состоянии.

Когда «святые отцы» прочли депешу королевского совета, они понимающе переглянулись.

Некая девушка-крестьянка претендует на то, что она послана богом. Она якобы может спасти страну от англичан.

Гм… Дело, вообще говоря, довольно подозрительное. От него за пол-лье отдает гордыней и ересью.

Кому из них не знакомы случаи подобного рода?

Брат Сегэн, или брат Тюрлюр, или инквизитор Бонна отправили в тюрьму и на костер не одну мнимую святую. Всем хорошо известно, что католическая церковь не допускает, дабы люди общались с богом, минуя ее посредничество. Человек, утверждающий, будто он имеет личные откровения от бога, должен быть заподозрен в ереси. Тем более, если это женщина, да еще и простолюдинка.

Но, по-видимому, здесь случай иного рода.

Из общего тона письма следует, что двор не вполне безразличен к судьбе девушки. Относительно ее святости авторам запроса скорее хочется услышать «да», чем «нет».

И еще одно соображение.

Девушка обещает снять осаду с Орлеана и отвести короля в Реймс…

Это весьма интересно.

Там, в северной Франции, находятся земли, службы и приходы большинства членов парламента, администраторов и отцов, нищавших здесь, в Пуатье. Если бы самозваная святая действительно помогла освободить от годонов северную Францию, то тогда, в сущности, не так уж и важно, кем она послана – богом или дьяволом.

Во всяком случае, следует воздержаться от слишком быстрого и опрометчивого решения. Все они верные королевские слуги. Они думают о нуждах короля, а заодно и о своих собственных. Времени у них более чем достаточно, а королевский совет, разумеется, оплатит их скромные труды.

Что ж, идя навстречу просьбе совета, они не пожалеют сил, учинят подробное дознание и сделают так, чтобы их действиями остались довольны.

И «святые отцы» решили без промедления приступить к своим обязанностям.

Жанну поместили на квартиру к важному чиновнику, мэтру Рабато. Она сразу почувствовала, что находится под бдительным надзором. На ее расспросы не отвечали. Выход из дома был запрещен. Девушке не оставалось ничего другого, как целыми днями горячо взывать к богу, чтобы тот открыл ей смысл происходившего.

Но вот появились попы. Сразу пришло пять человек. У них были постные физиономии и жадные глаза. Когда они смотрели на девушку, ей казалось, что ее раздевают…

Жанна не хотела с ними разговаривать. Они были так отвратительны! И зачем снова повторять то, что уже неоднократно говорилось в Шиноне?..

Но «святые отцы» не собирались ухолить. Они удобно расположились и, казалось, были готовы просидеть весь день и всю ночь. Надо было взять себя в руки и запастись терпением.

И Жанна стала отвечать. Одному, другому, третьему… А они спрашивали и спрашивали, повторяя по нескольку раз одни и те же вопросы. Девушка рассказала им о своей миссии, о путешествии к королю.

Что знала она еще?

Но попам было нужно что-то другое. Они все чего-то добивались.

А некоторые вопросы прямо поражали своей глупостью.

– Ты говоришь, что бог желает помочь французскому народу избавиться от несчастий, опутавших его. Но если это так, то зачем же прибегать к помощи воинов?

Жанна широко раскрыла глаза. Что, этот жирный монах издевается над ней или действительно ничего не смыслит? Он забыл, что идет война? Ведь и ребенок не задал бы такого вопроса!

– О, мессир, – отвечает она, – солдаты будут сражаться, и бог пошлет им победу!

На это возразить было нечего. Ученые доктора казались вполне удовлетворенными. Ничего еретического обнаружить в речах девушки пока что не удалось.

А потом и пошло… День сменял день, а они все приходили и мучили ее. И опять те же вопросы, то же щемящее неотвратимое чувство, что тебя хотят запутать. Жанна потеряла сон, голова ее гудела, временами она переставала понимать, что происходит.

– Мессиры, – взмолилась она наконец, – зачем вы учиняете мне этот допрос? Я не понимаю, чего вы от меня хотите! Ведь вам же известно, что я не читала ваших книг, что я не знаю ни «а», ни «б»!

Как было ей отрадно, когда однажды в стражнике, сопровождавшем попов, Жанна узнала воина, которого раньше встречала в Шиноне. В этом простом человеке она чувствовала своего. Он не мудрствовал и хотел сражаться. Девушка дружески ударила его по плечу.

– Как бы желала я, – заметила она со вздохом, поглядывая на «святых отцов», – иметь вокруг себя несколько человек с такою же доброй волей, как у него.

Шла третья неделя. Ученые мужи расспрашивали Жанну о голосах, добивались подробностей о ее видениях. Они порицали ее за ношение мужской одежды, укоряли за то, что она называла короля дофином.

Жанна старалась объяснить все, как могла. Иногда, однако, ей становилось совсем невтерпеж. Что они все время суются со своими священными книгами, зачем морочат ей голову тем, чего она не знает и не может знать? Их язык был невыносим. Их показная ученость вызывала возмущение. Девушка решила сбить с них ученую спесь одним ударом.

– В книгах господа нашего написано больше, чем в ваших писаниях!

Мэтр Жерар Машэ, королевский духовник, допрашивавший Жанну, едва не поперхнулся. Замолчали и вытянули шеи другие отцы.

Девчонка попалась! Она сама захлопнула ловушку! Теперь, если бы захотеть, с ней можно сделать все, что угодно. Она фактически сама призналась в ереси. Еще бы! Кто, кроме еретиков, отрицает церковные книги, принижает заповеди и каноны! Значит, не традиции церкви, не догма и обряды, а чистый господь бог? Это уже явно отдает дьявольскими учениями, за приверженность к которым полагается костер!..

Мэтр Жерар Машэ выразительно посмотрел на остальных. Это восклицание бедной невежды не следует принимать в расчет. Она слишком наивна и горяча. Братья его понимают?.. Итак, можно продолжать…

Допрашивал брат Сегэн. Это был доминиканец, доктор богословия, человек весьма ученый и набивший руку на разоблачении еретиков. Внешне брат Сегэн не производил благоприятного впечатления. Он был чрезмерно толст и неуклюж. Его дряблые щеки болтались, как мешки. Его маленькие глазка зло и упрямо блестели из-под нависших бровей.

Жанне этот монах показался особенно противным. Прежде чем начать спрашивать, он долго причмокивал оттопыренными губами и что-то глухо бубнил себе под нос. Когда он заговорил, Жанна едва его поняла. Доминиканец изъяснялся на южнофранцузском диалекте и употреблял выражения, которые были совершенно незнакомы пастушке из Домреми.

Брат Сегэн любил поиграть со своей жертвой, как кошка с мышью.

Он начал с вопроса, которым думал сразу смутить бедную крестьянку.

– На каком языке говорили твои голоса?

Жанна чуть не рассмеялась. Этот жирный поп, который и слова правильно произнести не умеет, спрашивает о языке ее голосов!..

– На французском, мессир, и притом, гораздо лучшем, чем ваш!

Брат Сегэн слегка опешил. Его коллеги прятали улыбки. Дерзкая мужичка! Она совершенно забылась, она не видит, с кем говорит! Ну ладно, он ей пропишет!..

– Веришь ли ты в бога?

Жанну взяло за живое. На, чертов поп, получай!

– Верю, мессир, и получше, чем вы!

Браг Сегэн чуть не задохся от ярости. Эх, и дал бы он ей сейчас, да только боязно потерять свое достоинство в глазах остальных. Хорошо же, он посадит ее в лужу, из которой мерзавка не выберется.

– Ты, кажется, просишь поставить тебя во главе войска? Ты называешь себя посланницей божьей и хочешь, чтобы тебе поверили? Но если бог действительно тебя послал, покажи нам знамение, сотвори чудо! Мы не можем советовать королю доверить тебе целую армию лишь на основании твоих слов!

Жанна ответила быстро и решительно.

– Я пришла в Пуатье не для того, чтобы показывать знамения и совершать чудеса. Отправьте меня в Орлеан, и я докажу на деле, для чего я послана.

И сколько к ней ни приставали, она вновь и вновь повторяла эти же слова:

– Отправьте меня в Орлеан, и я докажу на деле, для чего я послана!

По истечении трех недель утомленные богословы решили прекратить допрос. Ничего нового они больше узнать не могли. Их посыльные, вернувшиеся с родины Жанны, представили самые благоприятные отзывы. Девушке оставалось пройти еще одну проверку, на этот раз действительно последнюю…

На квартире у мэтра Рабато с раннего утра опять собралось много народу. Теперь, однако, это были не профессора богословия. Это были женщины разных званий и возрастов, знатные дамы и простые горожанки. Все они шумели и галдели, как на базаре. Когда Жанна явилась к ним, они с величайшим любопытством принялись ее разглядывать.

Оказалось, эти женщины отобраны комиссией богословов для того, чтобы осмотреть Жанну на предмет точного установления се девственности…

«Святые отцы» ставили свой окончательный приговор в зависимость от этого осмотра. Девственность Жанны должна была подтвердить отзывы о ее нравственной непорочности и чистоте. Кроме того, положительный результат экспертизы явился бы одним из доказательств отсутствия плотской связи с дьяволом.

И вот были посланы почтенные матроны и опытные акушерки, чтобы сообща разобраться в этом вопросе…

Жанна не сопротивлялась. После того, что она вытерпела от попов, все остальное не казалось ей страшным.

…Проверка закончилась успешно. Матроны и повитухи были готовы засвидетельствовать под присягой девственность своей пациентки.

Комиссия подводила общий итог.

У отцов, по правде говоря, набралось достаточно материалов, исходя из которых девчонку можно было бы уличить в ереси и заключить под стражу. Некоторые из богословов, раздраженные упрямством и дерзостью Жанны, в особенности почтенный брат Сегэн, не стали бы оспаривать полезность этой меры.

Однако ученые мужи были прежде всего трезвыми политиками. Они с самого начала прекрасно знали, к какому выводу придут. В последние дни были получены дополнительные сведения. Выяснилось, что за девушку хлопочет двоюродный брат короля, герцог Алансонский, что за нее ратует граф Дюнуа, командующий войсками в осажденном Орлеане. Только круглые идиоты не посчитались бы со всем этим.

«Святые отцы» не были идиотами. Даже брат Сегэн не стал возражать против окончательных выводов комиссии. Заключение, отосланное в Шинон, начиналось словами:

«Считаясь с необходимостью короля и королевства, а также с постоянными молитвами несчастного народа, жаждущего мира и справедливости, мы не находим нужным оттолкнуть и отвергнуть Деву…»

Дальше, правда, следовали всевозможные «но» и «однако», различные оговорки и предупреждения, которыми члены комиссии хотели застраховать себя на всякий случай. В общем от послания «святых отцов» сильно отдавало зубовным скрежетом.

И все же это было именно то желанное и долгожданное разрешение, без которого смелый план девушки никогда бы не претворился в жизнь.

Она могла торжествовать, если бы у нее хватило сил для торжества.

Стояли ясные солнечные дни. Шел месяц апрель.

Жанна чувствовала себя, как человек, только что поднявшийся после тяжелой болезни. Физически сильная и закаленная, она с легкостью переносила любые жизненные трудности. Она не уставала от многодневного пути, не раскисала от жары и не простужалась от холода.

Но это чистилище…

Эта смесь лицемерия, злобы и ханжества…

Чуткая душа девушки, ее совесть, ее здравый, неискушенный ум почти не в состоянии были справиться с пережитым. Такое испытание оказалось слишком трудным для нее, простой неграмотной крестьянки с большим сердцем и малым жизненным опытом.

Когда Жанна после долгого затворничества в первый раз вышла на улицу, она была ослеплена. Ее охватило чувство, знакомое по воспоминаниям детства: как будто из смрадного подземелья вдруг поднимаешься на сказочную лучезарную высоту.

Но что это? Здесь можно не только ослепнуть, но и оглохнуть! Сколько людей кругом! И все кричат, громко кричат:

– Дева! Да здравствует наша Дева!

Это простые люди Пуатье, бедные горожане, ремесленники и подмастерья, оборванные матери с детьми, крестьяне из пригородов. Они окружают ее. Они хотят коснуться ее одежды, волос. На глазах у многих слезы…

Жанна узнает, что они давно ждут ее. Они целыми днями дежурили у дома Рабато, но их не пускали внутрь. И вот, наконец, они увидели свою избранницу, ту, на которую весь народ Франции возлагает ныне надежды.

Народ! И снова, как в Домреми и Вокулёре, своей глубокой интуицией девушка постигает простую и мудрую истину, не попы, не знатные господа, не король, а народ, простой народ искренне верит ей и пойдет за нею на все! Да, только эти несчастные, угнетенные, но крепкие духом люди могут спасти страну. И пусть господа ведут интриги – они бессильны перед народом. Пусть попы плетут сети – народ разорвет их. Пока она, Жанна, с народом и народ с ней, ей ничего не страшно. Ее великая жалость, подхваченная и понятая тысячами простых людей, рождает силу, сила сотворит подвиг, подвиг приведет к победе!

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги