Жанна д'Арк

Глава 1 В кольце осады

Тихо скользит Луара между Босом и Солонью.

Приветливо манят зеленые берега. Иву и березу сменяют виноградники. Сколько их тут! Не сочтешь. Благодатный климат, плодородная земля. Недаром так горделиво сверкают своими кровлями веселые замки Луары. Недаром короли так любят устраивать здесь летние резиденции. Здесь и замки и города совсем особенные – таких не встретишь больше ни на окраинах, ни в центре. Здесь все выражает довольство и покой, покой и горделивое сознание своей избранности. Жьен и Сюлли, Жаржо и Шатонеф, Менг и Божанси хороши каждый по-своему.

Но краше всех, без сомнения, древний город Орлеан.

Великолепны памятники Орлеана, прекрасны его дворцы и церкви, прославлен университет, богаты мастерские и склады товаров. Путник, бредущий по дорогам Солоньи, издалека узнает шпиль его собора. А с высот Оливе славный город виден как на ладони. Более чем на три тысячи футов простирается его южная стена вдоль правого берега Луары; глубокие рвы окружают остальные стены. Тридцать четыре башни оберегают его покой. Пять ворот с тяжелыми металлическими решетками и два подземных хода связывают его с внешним миром.

Широка Луара у Орлеана. Но город имеет мост, соединяющий его с левым берегом, где тянется предместье Портеро. Этот мост – гордость орлеанцев. Сложенный из камня, он насчитывает девятнадцать пролетов. Первый и последний пролеты связаны с сушей подъемными настилами. На всем протяжении моста воздвигнуты два многобашенных форта. Один из них – Сент-Антуан – расположен сразу же за шестым пролетом, у острова Рыбачьего; другой – Турель – завершает мост у Портеро. Третье укрепление – форт Огюстен – отстроено на суше.

Да, всякому видно, что Орлеан превосходная крепость.

Попробуй возьми такую, попробуй пренебреги ей.

Как зоркий часовой, сторожит город-крепость всю среднюю Луару вдоль Боса и Солоньи.

Кто владеет Орлеаном, тот хозяин кратчайших дорог и господин реки, тому обеспечен беспрепятственный путь на юг и на север, на запад и восток.

Враг же, имеющий Орлеан в тылу, никогда не может быть застрахован от неожиданного удара.

Все это должны были очень и очень взвесить англичане, когда, покорив север Франции, стали строить планы вторжения в «Буржское королевство».

В начале июля 1428 года в порту Кале высадилось большое войско. Говорили, что оно состоит из трех тысяч бойцов; одних благородных рыцарей насчитывали до четырехсот пятидесяти человек. Войско возглавлял победитель французов при Азенкуре граф Солсбери, кузен английского короля. Под знаменем Солсбери собрались многие капитаны, представители наиболее знатных английских родов. Эта армия еще пополнилась за счет набора в Нормандии, давшего четыреста конных и тысячу двести пеших воинов.

Вскоре она растянулась на большой дороге между Руаном и Парижем. В Париже состоялось тайное совещание, после которого Солсбери объявил, что намерен взять город Анжер, центр графства Анжу.

Но, как вскоре выяснилось, это не отвечало истине.

В начале августа Солсбери вышел к Луаре много восточнее Анжера и приступил к осаде городов и замков, лежавших по обе стороны от Орлеана.

5 сентября годоны были в Жанвиле, всего в полутора переходах от города-крепости. Главнокомандующий отправил герольдов в ратушу Орлеана с предложением сдать город. Горожане ответили отказом.

В сентябре англичане взяли Менг и Божанси, в начале октября – Жаржо и Сюлли; в то же время их передовые отряды оказались на левом берегу реки, в Солоньи и подошли к Портеро.

12 октября зазвучал городской набат. Дозорные со стен увидели приближавшееся войско врага.

Английские капитаны недооценили сметливость орлеанских граждан. Те оказались гораздо более дальновидными, чем полагал Солсбери. Они не поверили заявлению о походе на Анжер.

Когда англичане еще только разворачивали свои силы к югу от Парижа, орлеанцы уже начали подготовку к длительной обороне. Во все соседние области и города были направлены гонцы с просьбой о помощи. На средства, собранные внутри и вне города, закупались зерно, скот, рыба. Эти продукты приготовляли к многомесячному хранению: коптили мясные туши, засаливали сотни бочонков рыбы, сушили и консервировали овощи.

Поджидая страшного врага, город ощетинился, как еж. Все стены были проверены и укреплены. Строили новые брустверы, заменяли настилы, углубляли рвы. В бойницах башен и на гребнях стен появилось семьдесят одно орудие – бомбарды и легкие пушки. Не жалея денег, наняли опытных пушкарей, подлинных мастеров этого нового и опасного дела. Наладили собственное изготовление пороха и каменных ядер. Оставался последний и наиболее сложный вопрос – подготовка людей.

Главное в городе – стены. Их нужно не только укрепить, но и умело защищать. Для обороны стен орлеанцы составили ополчение, в которое вошло до трех тысяч человек.

Но, кроме того, война в открытом поле, вылазки и сражения требуют большой и хорошо обученной армии.

Между тем в городе был лишь маленький королевский гарнизон, возглавляемый наместником, графом Дюнуа. Перед лицом грядущих событий Дюнуа и королевский уполномоченный де Гокур отправились в Шинон и Пуатье раздобывать солдат. Городской совет со своей стороны обратился с призывом ко всем желающим принять участие в борьбе против англичан.

В те годы по стране бродили вооруженные шайки людей, торговавших своими услугами. Эти наемники за подходящее вознаграждение были готовы сражаться на любой стороне. Но договор с ними таил серьезную опасность. Грабители и мародеры, они становились часто страшным бедствием для тех, кому служили. Все это было хорошо известно жителям Орлеана. Однако им не приходилось раздумывать и выбирать: англичане приближались. Кроме того, пока у них было вдосталь продовольствия, пока они держали в своих руках стены и башни, их не страшило мародерство наемников.

И вот в город стали входить искатели приключений во главе со своими удалыми капитанами. Имена некоторых из них, как, например, имя Потона Сентрайля, были хорошо известны и овеяны ореолом непобедимости. Однако воинов-профессионалов все же не хватало. Оставалось ждать Дюнуа и Гокура.

Последним актом подготовки к обороне, проведенным уже буквально на виду англичан, было уничтожение левобережного пригорода. Защитники знали, что враг постарается использовать его как укрытие. Этого нельзя было допустить. И вот 12 октября Портеро разрушили и подожгли. Сотни людей, оставшихся без крова, со слезами смотрели на пламя, пожиравшее их жилища. Но все понимали, что это необходимая мера.

План Солсбери был предельно прост.

Сначала устрашить осажденных артиллерийским огнем, потом, овладев главными предмостными фортами, взять или разрушить мост. Измотав защитников атаками и обстрелом, нащупав слабые места их укреплений, можно было ударить по одному из этих мест и начать общий штурм.

Не теряя времени, годоны приступили к делу.

Заняв сожженное Портеро, они установили тяжелую артиллерию. Началась пальба. С 17 по 20 октября Орлеан бомбардировали почти непрерывно. Обстрел должен был не только напугать осажденных, но и подготовить операцию по выводу из строя моста.

Действительно, едва утром 21 октября затихли орудия, как несколько отрядов пехоты под барабанную дробь и призывные крики командиров двинулись к форту Турель, прикрывавшему мост со стороны Портеро.

Осажденные, предвидя этот маневр, заранее укрепили Турель высокой насыпью – баррикадой.

Англичане пустили в ход осадные лестницы.

Но отряд орлеанцев, засевший в Турели, не дал им восторжествовать. Ядрами и стрелами, кипятком и горячими угольями защитники поливали и осыпали нападающих, отбивая атаку за атакой.

К концу дня англичане, понеся большие потери, были вынуждены отступить. Однако они не отказались от задуманной операции.

Двое ближайших суток были использованы для того, чтобы подвести подкоп под насыпь.

Защитники, обнаружив это, поняли, что оборонять дальше маленький форт бесполезно: как только рухнет насыпь, Турель, лишенная прикрытия, станет прямой мишенью для английских пушек.

С болью покидали мужественные бойцы свое укрепление. Но иного выхода не было. Они отошли по мосту, разрушили два пролета и соорудили новую баррикаду.

Осаждающие заняли Турель и укрепили ее насыпью со стороны города. Своей первой цели они добились: мост был выведен из строя. Орлеан лишался прямой связи с южным берегом Луары.

Сэр Томас Монтегю, граф Солсбери, был в превосходнейшем настроении.

Пока что все шло как надо.

Шаг за шагом осуществлялся его план. Взятие Турели было крупным успехом. Еще две-три такие победы, и надо готовиться к общему штурму.

Сегодня, 24 октября, воскресный день. Молчат орудия, звенят колокола. Светит неяркое осеннее солнце. Можно забыть, что идет война. Но сэр Монтегю никогда этого не забывает. Даже когда все его капитаны пьют и бездельничают, он не должен предаваться праздности. Сытно пообедав и прочитав молитву, граф, вместо того чтобы соснуть часок-другой, напомнил своим офицерам о решении осмотреть захваченный форт. Особенного энтузиазма это не вызвало. Несколько человек все же поднялись. Среди них любимец Солсбери начальник нормандской кавалерии Вильям Гласдель – самый лихой и жестокий из его подчиненных.

…И вот они на башне Турели. Граф Солсбери, чтобы лучше видеть, снимает шлем и отдает пажу. Затем подходит к амбразуре окна.

Открывшаяся картина захватывает его.

Взгляд графа медленно скользит по стенам, крышам, куполам и башням осажденного города.

Вильям Гласдель почтительно следит за выражением лица начальника. Угадывая его мысли, он хочет ему польстить.

– Смотрите, милорд, на ваш Орлеан. Он расстилается перед вами и ждет вас…

В этот момент вспышка огня отвлекает внимание графа. Вспышка быстрая, почти неуловимая, на башне Святой Девы. Раздается звук выстрела. Огромное ядро со свистом ударяет о край амбразуры. Отколовшийся кусок стены падает на графа и сбивает его с ног. Ни крика, ни стона. Кровь на алой накидке почти не различима. Когда потрясенные англичане поднимают сэра Монтегю, они видят страшную картину: камень пробил череп, раздавил глаз и стесал половину лица…

Никто никогда так и не узнал, кем был сделай этот выстрел, единственный выстрел в течение воскресного дня. Говорили, что стражник оставил всего на момент порученную ему пушку. Когда, услыша выстрел, он вернулся, то успел лишь заметить мальчика, испуганно убегавшего в противоположную сторону…

Смерть Солсбери совпала с другим событием, не менее радостным для осажденных. В понедельник, 25 октября, прибыло долгожданное войско из Шинона. Правда, оно оказалось значительно меньшим, чем предполагали: король посылал всего восемьсот наемников – гасконских кавалеристов и итальянских стрелков. Но все это были лихие молодцы, не боявшиеся ни бога, ни дьявола, а кое-кто из их капитанов успел прославиться на всю страну.

Кто не знал, например, Ла Гира, храбреца Ла Гира, командира гасконцев, покрытого шрамами и поседевшего в боях? Боевой товарищ неустрашимого Потона Сентрайля, Ла Гир совершал с ним смелые набеги и отчаянные вылазки, не раз устрашая врага.

Широко были известны если не доблестью, то хоть знатным происхождением такие военачальники, как маршал де Буссак или сенешал де Бурбоннэ.

Большие надежды жители Орлеана возлагали на самого наместника, графа Дюнуа. Его считали незаурядным стратегом и опытным боевым командиром.

В те дни граф Дюнуа еще назывался «монсеньером Батаром».[10] Внебрачный сын Людовика Орлеанского, чье убийство послужило сигналом к борьбе между бургундцами и арманьяками, Жан Батар замещал в Орлеане своего брата, плененного англичанами герцога Карла. Он играл важную роль при дворе, был канцлером Франции и носил титул графа Порсьена и Мортена. Несмотря на молодые годы – ему недавно минуло двадцать шесть, – Дюнуа хорошо знал жизнь. Обладая природным умом, он рано понял, что в смутное время для успеха нужна изворотливость. Он умел лицемерить и сохранять хорошую мину при плохой игре. Его осторожность вошла в поговорку. И, однако, он обладал большой личной храбростью и выдержкой, которые проявлялись каждый раз, как этого требовали обстоятельства.

Сейчас Дюнуа внимательно следил за всем происходившим в лагере противника, сдерживал пыл своих капитанов и терпеливо ждал момента, подходящего для контрудара.

Лишившись главнокомандующего, годоны крепко приуныли. Ни один из их руководителей не рисковал взять на себя инициативу в продолжение боевых действий. Приближалась зима с ее холодами и слякотью. Некогда огромная армия редела с каждым днем: кто был убит, кто дезертировал, стремясь вернуться в родную Англию, а кто, вступив в отряды «вольных стрелков», занялся грабежом окрестных деревень и сел.

Понимая, что без значительных подкреплений Орлеана не взять, английские капитаны отвели большую часть войск на зимние квартиры в близлежащие города. В Турели был оставлен гарнизон численностью в пятьсот бойцов под начальством Вильяма Гласделя.

Многие из французских командиров утверждали, что наступило время, благоприятное для отвоевания моста и укреплений левого берега. Особенно рвался в битву Ла Гир, считавший, что наносить удар всегда следует первому.

Но осторожный Дюнуа в корне пресек все эти порывы.

Немедленное возвращение Турели, полагал он, вряд ли что даст. Пока англичане владеют окрестными городами и замками, одинокий форт у Портеро остается все равно беззащитным. А между тем со дня на день могли прибыть новые силы годонов, и тогда каждый потерянный воин оказался бы невозместимым. Поэтому не следовало рисковать людьми.

Вместо бесполезных атак лучше было бы заняться другим: подготовкой к встрече с ожидаемой армией врага.

Дюнуа был уверен, что на этот раз, имея целью окружить Орлеан, годоны пойдут правым берегом. Следовательно, нужно без промедления уничтожить все пригороды правого берега, подобно тому как раньше уничтожили Портеро.

Этим и занялись орлеанцы в дождливом месяце ноябре.

Чутье не изменило монсеньеру Батару. 30 ноября английские силы под командованием опытного полководца сэра Джона Толбота появились вблизи Турели. Толбот привез артиллерию. Снова начался длительный и жестокий обстрел. А затем войско Толбота, объединившееся с силами графа Сеффолка, вышло на правый берег и начало обходить Орлеан с северо-запада.

Сэр Джон Толбот смотрел на орлеанскую эпопею гораздо более трезво, чем покойный Солсбери.

Он отказался от мысли о штурме.

Он решил действовать иначе.

Надо было взять Орлеан в кольцо крепостей, сжать это кольцо по возможности туже, лишить город всякого подвоза продовольствия и боеприпасов, а затем, обессилив его и подавив, добиться капитуляции.

Конечно, для успеха этого плана нужны были время, средства и резервы. Но время и средства у Толбота имелись, а резервы – полководец наверняка знал это – спешно готовились и в положенное время должны были вступить в строй.

В течение декабря – января англичане создали целую систему осадных укреплений. Они использовали покинутые французами форты, или «бастилии», строили новые крепостцы, возводили насыпи и чинили соединявшие их дороги. К первым числам февраля эта система была наполовину закончена.

Цепь укреплений начиналась насыпью на острове Карла Великого, к западу от Орлеана. Далее на север и северо-восток шли: бастилия Сен-Лоранс, насыпь Круа-Буассе и крепость Лондон. Эти крепости, расположенные на важнейших путях в северную и западную Францию, опоясывали Орлеан дугой, составлявшей почти треть окружности. На левом берегу, кроме Турели, были укреплены насыпь Сен-Приве и форт Огюстен.

Однако на востоке линия охвата разрывалась. Между дорогой на Париж и Луарой к востоку от Орлеана англичане не имели ни одного укрепленного пункта.

Таким образом, окружение не было полным.

Этому много содействовала активность осажденных. Ополченцы и солдаты не желали сидеть в городе сложа руки. Они совершали вылазки и мешали строительным работам англичан, в то время как французская артиллерия поливала огнем недостроенные форты.

Замедленная дуэль тянулась до конца первой недели февраля. А потом произошли события, резко осложнившие положение защитников города.

9 февраля в Орлеан пробрался гонец от графа Клермона, стоявшего во главе овернского дворянства. Когда монсеньер Батар прочел письмо графа, он мысленно возблагодарил небо за свою осмотрительность. Да, как он и предвидел, к городу стягиваются новые силы годонов. По парижской дороге идет отряд в полторы тысячи бойцов, предводительствуемый сэром Джоном Фастольфом, главным камергером английского короля. Фастольф везет огромный обоз с продовольствием, рассчитанным на много месяцев осады. Этот отряд нельзя пропустить. Его нужно уничтожить, а продовольствие забрать.

Как ни был осторожен Дюнуа, он выехал не медля ни минуты на совещание с Клермоном. Вслед за ним под прикрытием темной ночи из города вышло войско в полторы тысячи человек во главе с Ла Гиром, Сентрайлем и Буссаком.

…Это войско через два дня вернулось обратно, уменьшившись почти наполовину.

12 февраля произошло сражение, вписавшее во французскую военную летопись горькие и позорные строки.

В полдень гасконцы Ла Гира и Сентрайля первыми увидели английский обоз, медленно двигавшийся по направлению к Этампу. Годоны, не ожидавшие встречи, были застигнуты врасплох. Передние ряды остановились, задние напирали на них, грозя создать неимоверную сутолоку. Французы имели превосходные позиции и все преимущества внезапного нападения.

Ла Гир уже собирался трубить атаку, предвкушая, как его молодцы опрокинут зазевавшиеся англичан, да вдруг на беду вспомнил, что без разрешения графа Клермона начинать бой запрещено.

К графу, войско которого порядком поотстало, спешно послали гонцов.

Это было досадной проволочкой.

Англичане, оправившись от замешательства, начали перестраивать ряды. Нужно было спешить, не теряя ни минуты. Каковы же были удивление и гнев храбрых гасконцев, когда от графа поступил приказ: ни под каким видом не ввязываться в дело без него!

Возмущенный Ла Гир так сжал рукоятку меча, что та чуть не треснула.

Желторотый птенец Клермон, едва посвященный в рыцари, хочет стяжать себе славу и проваливает все сражение!

И правда, пока французы стояли и ждали, годоны закончили подготовку к встрече. Они устроили ограду из обозных телег, за которой укрылась конница. Перед телегами, остриями к противнику, врыли колья. Между кольями расположились стрелки и выдвинули луки.

Ну можно ли было выдержать такое! А Клермон все не подходил…

Наконец у одного из капитанов терпение истощилось. Он ринулся вперед, его кавалеристы прошли половину расстояния, но тут их почти всех расстреляли английские лучники. Такая же судьба постигла второй отряд, едва сдвинувшийся с места. После этого английская конница вышла из-за прикрытия и ударила по дрогнувшим флангам французов…

…Разгром был полный. Честолюбивый Клермон, испортивший все дело, так и не вступил в сражение. Увидев, что происходит, он повернул обратно. Дюнуа был ранен и едва избежал плена. Только храбрецы Да Гира и Сентрайля своей отвагой спасли армию от уничтожения. Прикрывая бегство, они задержали англичан и заставили их отказаться от преследования.

Все это произошло у деревни Руврэ, близ Арженвиля. И названо было это сражение, столь плачевно окончившееся для французских воинов, «битвой селедок», ибо среди продовольствия, находившегося в обозе, преобладала соленая рыба…

Исход битвы у Руврэ коренным образом изменил соотношение сил. Англичане получили продовольствие и резервы. Французы потеряли престиж и людей. Возмущенные орлеанцы встретили Клермона проклятиями, и он вместе со своими людьми поспешил оставить город. Вслед за ним потянулись и другие капитаны, удиравшие из осажденной крепости, как крысы с тонущего корабля. Ушел Буссак, мотивируя свое бегство земельной тяжбой, ушел Шаванн безо всякой мотивировки, начали складывать пожитки Ла Гир и Сентрайль. Последние, правда, в ответ на мольбы горожан обещали вскоре вернуться, но им мало кто верил.

В марте – первой половине апреля англичане закончили окружение Орлеана. Они возвели ряд новых крепостей и сооружений, которые вместе с построенными раньше опоясали город со всех сторон.

К северо-востоку от крепости Лондон возникли насыпь Руан и бастилия Париж. На востоке, контролируя дорогу на Жьен и охраняя район, как более удобный для переправы, выросла бастилия Сен-Лу. Наконец на левом берегу, против острова Туаль, был укреплен старый форт Жан-ле-Блан, делавший невозможным переправу у Новой башни.

Наступили тяжелые дни. Рыцари, которых орлеанцы поили и кормили в течение многих месяцев, покидали город на произвол судьбы.

Годоны все туже стягивали кольцо осады.

Надеяться было не на кого.

Зажиточные буржуа настолько струсили, что стали на путь предательства. Они вступили в переговоры с герцогом Бургундским, предлагая сдать ему город, если он освободит их от англичан.

Но простые люди Орлеана не обнаруживали склонности к подобной сделке. Они точили копья и закаляли сердца. Они были готовы умереть, но не изменить родине.

Именно в это время до них все чаще стали доходить слухи о Деве.

Слухи эти, только появившись, начали расти и распространяться. Они переходили из дома в дом, с батареи на батарею, от укрепления к укреплению.

– Святая девушка из Лотарингии приехала в Жьен. Она из нашего брата, из бедных людей, не чета предателям господам! Она едет к королю и будет просить, чтобы ей дали солдат. Она явится с войском и снимет осаду. Она поможет нам! Она нас спасет! Да благословит ее господь!

Граф Дюнуа, остававшийся в осажденном городе, быстро понял, какую пользу можно извлечь из народной веры. Он послал своих делегатов к королю в Шинон с просьбой ускорить приезд Девы. Орлеанцы пристально следили за всем, что было связано с ее деятельностью.

Вот она поразила знать, подойдя на приеме к королю… Вот ее везут в Пуатье… Вот в Пуатье она задала перцу попам – что за молодчина!.. Вот она едет в Тур и Блуа, чтобы приступить к формированию войска… Она скоро будет с нами, наша Дева!..

И Орлеан воспрянул духом. Его не страшили больше английские укрепления и солдаты. Он ждал крестьянку Жанну из Домреми и прочно связывал свою судьбу с судьбой отважной девушки.

Глава 2 Меч и знамя

– Я люблю свой меч, – говорила Жанна, – но в сорок раз больше люблю свое знамя.

Меч был предвестником войны и смерти. Белое знамя Жанны символизировало мир и жизнь. Ненавидя захватчиков, пламенно желая стереть их следы с родной земли, Дева взялась за меч. Но знамя было ей в сорок раз дороже. Она не хотела обагрять свой меч в крови. Она стремилась водрузить над Францией знамя Мира. И для установления мира она не жалела сил. Только когда всякая надежда на мир исчезла, Жанна подняла свое сверкающее оружие.

Меч и знамя она обрела в Туре, городе ярмарок и цехов, славном тонкими ремеслами и искусными мастерами.

Из Пуатье в Тур Жанну перевезли в середине апреля. Здесь она встретила многих друзей, в том числе Жана из Меца и Бертрана де Пуленжи. Оба воина прибыли вместе с королевским отрядом, рассчитывая экипироваться и заказать доспехи. Жанне тоже было необходимо боевое облачение. Ей указали мастерскую оружейника, который согласно королевскому приказу сделал ей в короткий срок полный рыцарский костюм.

Когда Жанне показали готовые доспехи, она просияла. Здесь было все: шлем с поднимающимся забралом, панцирь, защищающий грудь и спину, наплечники, налокотники, рукава, перчатки, набедренники, наколенники, ноговицы и ботинки. Латы были белого цвета.

Понадобилась примерка. Это оказалось довольно сложным делом. Девушке пришлось лечь на пол, и несколько человек постепенно водворяли на нее в определенной последовательности отдельные части доспехов, закрепляя их прочными шнурками и ремнями. Потом Жанну подняли и поставили на ноги.

В первый момент ей показалось, что она не может двинуться с места. Лишь с усилиями удалось согнуть колени. На стыках латы страшно скрипели и впивались в тело. Мастер проверил уязвимые места, наметил, где следовало отогнуть или подпилить металл, и предупредил девушку, что все соприкасающиеся детали необходимо смазывать жиром. Рыцари успокоили Жанну, уверяя, что она постепенно привыкнет к доспехам, тем более что ходить в них ей придется мало: это был боевой костюм, предназначенный преимущественно для езды верхом.

Жанне очень понравился изящный полукафтан из белого сукна, сделанный для нее турским портным. Такие полукафтаны командиры надевали поверх лат. Это была открытая спереди одежда, обрамленная красивой вырезной бахромой, спадавшей на руки и бедра.

Рыцари подобрали Жанне лошадь – сильное и выносливое животное, послушное узде и привычное к боевой обстановке.

Оставались меч и знамя. Здесь девушка не хотела ни на кого полагаться и доверилась целиком своему вкусу.

Жанна имела меч, подаренный ей капитаном Вокулёра. Но, зная любовь народа к чудесному, она хотела достать особый клинок, равный по славе Дюрандалю.[11]

Девушка вспомнила, что когда перед прибытием в Шинон она отдыхала в Фьербуа, ей бросилось в глаза обилие старинного оружия, хранившегося в местной часовне. К управителям церкви в Фьербуа было отправлено письмо с просьбой прислать один из мечей, лежавших под алтарем часовни. Через короткое время меч был доставлен. Это оказался древний заржавленный клинок, помеченный пятью крестами. Ржавчину очистили, сделали красивую рукоять и три пары ножен. Говорили, что это тот самый меч, которым знаменитый воитель Карл Мартелл семьсот лет назад поразил арабов в битве при Пуатье…

Знамени Жанна уделила особенно много забот.

В те времена знаменем обладал каждый командир отряда. На знамени обычно изображался герб его владельца. По знаменам солдаты отыскивали в битве своих закованных в железо начальников.

Никто не назначал Жанну командиром. Но она чувствовала, какая ей предстоит роль. Она становилась народным вождем и нуждалась в большом знамени, которое было бы хорошо видно отовсюду на марше и во время сражения. На этом знамени она хотела изобразить свой «герб», простой и ясный, хорошо понятный всем солдатам, крестьянам и горожанам.

Она разыскала художника, шотландского мастера Пауэра, который понял и воплотил се идею. Пауэр изготовил большое белое полотнище, обшитое шелковой бахромой. На одной стороне знамени, усеянной золотыми лилиями, художник изобразил благословляющего господа. Эту эмблему Жанна назвала словом, близким и дорогим всему простому люду: «мир». Символ мира в виде голубки был изображен и на оборотной стороне полотнища.

Знамя прикрепили к высокому древку. Жанна поцеловала его и поклялась никогда с ним не расставаться.

Теперь все было в порядке. Закончили приготовления и спутники девушки. Оставалось собраться и ехать в Блуа, ближайший к Орлеану крупный город, где шло формирование частей, предназначенных для помощи осажденным.

Шумно и людно на узких улицах Блуа. Гонят стада коров, баранов и овец. Провозят и проносят бочонки с порохом, целые штабеля дротиков и пик. Тащат тяжелые пушки и легкие кулеврины. Все это предназначено для обоза будущей орлеанской армии.

Армия комплектовалась медленно, но тщательно. Каждый день под стенами города появлялись новые отряды. Они шли из разных мест. Их вели командиры, многие из которых уже бывали в Орлеане и хорошо знали друг друга. Встретились старые знакомые – Ла Гир, Потон Сентрайль и маршал де Буссак. Всеобщее внимание привлекал блестящий аристократ из рода Лавалей, молодой сеньор Жиль де Ре. Приехали главные советники короля – канцлер Франции, монсеньер Реньо де Шартр и сенешал де Гокур. К ним присоединился герцог Алансонский. Этим знатным господам Карл VII поручил наблюдать за всеми приготовлениями к походу.

Орлеанская армия, состоявшая из наемников, все же резко отличалась от обычных шаек мародеров. В нее влилось много людей, искренне желавших освобождения родной земли. Присутствие их придавало всему войску характер национально-освободительной армии. И душой этой армии стала девушка, принесшая в нее свою белую хоругвь мира.

В Блуа Жанна не была одинока. У нее образовалась маленькая свита, состоявшая из верных и преданных людей, твердо веривших в Деву и готовых биться рядом с нею до последней капли крови.

Кроме обоих лотарингских рыцарей, в эту свиту входили бедный всадник Жан д'Олон, бывший секретарем и оруженосцем Девы, два пажа и два герольда. К ней присоединились также Жан и Пьер, младшие братья Жанны, выехавшие вслед за сестрою из Домреми.

Жанна принимала большое участие в подготовке орлеанской армии. Она знакомилась с людьми, старалась узнать их настроения, делилась с ними своими мыслями и надеждами. Девушка придавала огромное значение воинской дисциплине. Она стремилась внушить капитанам и солдатам, что только при твердом единоначалии, при полном отказе от разудалой жизни наемных банд можно одержать победу. Она заставляла воинов воздерживаться от грубой брани и пьянства, нещадно изгоняла из армии девиц легкого поведения, предостерегала от воровства и грабежей, обычных в лагерной жизни.

Капитаны с удивлением смотрели на небывалого полководца в белых доспехах и покачивали головами. Многое повидали они на своем веку, но такого еще никому не доводилось…

Ну и девка! Подумать только, как она смело действует, как уверена в своих словах и поступках! Она бесстрашно идет одна в общество заядлых рубак и сквернословов, ничего не боится и почти всегда добивается своего! Ее слушают! Ее распоряжения выполняют! Даже такой отпетый богохульник и ругатель, как седовласый Ла Гир, воздерживается в ее присутствии от своих словесных вывертов! Находятся, конечно, отдельные бродяги, которых и ей не прошибить. Кое-кто пытается скабрезничать, кое-кто насмехается над ее военными «познаниями». Но насмешки не задевают девушку, а зубоскалов она быстро ставит на место.

Ну и девка, ну и главнокомандующий! При ней и де Буссак, и де Гокур, и даже сам герцог Алансонский выглядят начальниками второго сорта. Солдаты, кроме нее, никого не желают признавать. Да, с такой – это можно сказать заранее – хлопот и неприятностей не оберешься!..

Жанна диктует письмо. Это очень трудная работа. Девушка то и дело морщит лоб. Секретарь д'Олон быстро строчит пером по пергаменту. Жанна думает и говорит по нескольку слов, а капеллан, брат Паскерель, поправляет ее обороты и придает мысли нужный оттенок.

Это письмо она отошлет годонам. Уже находясь в Пуатье, Жанна продиктовала краткое воззвание к английским военачальникам. Новое письмо будет подробнее и обстоятельнее. Основная его цель – внушить врагу, что мир лучше войны.

Жан д'Олон пишет и пишет. Строка за строкой ровно ложатся на желтоватый пергамент.

«…Король Англии и вы, герцог Бедфордский, что называете себя регентом французского королевства, вы, Вильям де ла Пуль, герцог Сеффолкский; Джон, господин Толбот и вы, Томас, господин Скаль, именуемые лейтенантами герцога Бедфордского…»

Так. Теперь – главное требование…

«…отдайте Деве, посланной царем небесным, ключи всех добрых городов, захваченных и разрушенных вами во Франции… Она готова заключить мир, если вы послушаете ее и заплатите за все, что захватили во Франции…»

Жанна уговаривает стрелков и рыцарей, стоящих под Орлеаном, вернуться в свои края. Что им делать во Франции? Пусть идут домой, к своим делам и заботам, которых у них немало. Пусть идут с миром. А если нет, если они не хотят оставить своего черного дела, то вскоре получат справедливое возмездие…

«…Если вы, король Англии, не сделаете этого, то я, ставшая военным вождем, заставлю волею или неволею удалиться ваших людей из Франции, где бы я их ни встретила; и если они не захотят слушаться, то я повелю всех их умертвить…»

…Да, пусть так и знают! Поднявший меч от меча и погибнет! Но Жанна не хочет их смерти. Она терпеливо объясняет Генриху VI, что овладеть французской короной ему все равно не удастся. Законный наследник престола будет коронован и вступит в Париж. Дело Карла VII – правое дело, дело всего народа. Поэтому оно победит. Поэтому никакие силы не спасут захватчиков, как бы ни было велико их число. И к чему эта война, зачем бессмысленно проливать английскую и французскую кровь, если на юге Европы появились жестокие и беспощадные турки? Не следует ли объединиться и помочь народам юго-восточной Европы против общего врага?

И в заключение еще раз о главном:

«…Дайте мне ответ, хотите ли вы мира в городе Орлеане; и если вы этого не сделаете, то вскоре пожалеете, так как понесете большие потери…»

Жанна отправила письмо с одним из своих герольдов прямо в лагерь англичан. Оно должно было предшествовать появлению французской армии под стенами осажденного города.

К 27 апреля все были в сборе. Продовольствие и вооружение упаковали и погрузили. Можно было трогаться в путь. Но тут возникло новое затруднение: какую избрать дорогу.

От Блуа к Орлеану их вело две. Одна проходила по правому берегу реки, через Бос, другая – по левому, через Солонью. В продолжительности пути разницы почти не было: и там и здесь он занял бы два дневных перехода.

Первая дорога имела то преимущество, что шла прямо к Орлеану, стоявшему на правом берегу Луары. Но зато здесь армии и обозу пришлось бы двигаться на виду у крепостей, занятых англичанами, а затем прорываться через их позиции у самого города.

Дорога через Солонью была безопаснее, ибо проходила по французским владениям, вне поля зрения годонов. Зато перед самым Орлеаном приходилось переправляться на лодках через широкую Луару.

Капитаны, исходя из инструкции Дюнуа, решили избрать более безопасный путь по левому берегу. Было договорено, что огромный обоз, разделенный на части, подтянут в два приема.

Жанна не принимала участия в совете капитанов. Она крайне смутно представляла, где расположен Орлеан и какие к нему ведут дороги. Единственно, чего она твердо требовала: чтобы ее доставили прямо к позициям Толбота. И это ей обещали.

В среду, 27 апреля, копыта коней гулко застучали по блуаскому мосту. Огромная армия растянулась вдоль дороги. За солдатами двигались шестьсот телег с продовольствием и снаряжением, за телегами – четыреста голов скота. Впереди войска гарцевала девушка на белом коне, в белых доспехах, с белым знаменем в руке.

Жанна резко выделялась среди других всадников. Рыцари, как обычно, ехали налегке, на запасных лошадях. Их тяжелые латы везли оруженосцы, а пажи вели боевых коней. Девушка, напротив, была в полном вооружении. Опытные солдаты рекомендовали ей, чтобы привыкнуть к доспехам, не снимать их в течение нескольких дней.

Когда наступили сумерки и армия, прошедшая около восьми лье, расположилась на ночлег, Жанна осталась в латах. Долго не могла заснуть. То мерещилось, что она лежит в тесном гробу, то казалось, что палачи выворачивают ей руки и ноги…

…Когда девушка проснулась, она не сразу поняла, что с ней. Все тело затекло и невероятно ныло. Она была совершенно разбитой и больной. Нет, она не может встать, она никуда больше не поедет, ей все равно…

Жанна крепко стиснула зубы и с помощью верного Мюго поднялась с земли. Умыла лицо и руки в ручье. Взобралась на коня и взяла свое знамя. Никто, кроме юного пажа, не имел понятия о том, что она чувствует.

Она совсем здорова! У нее ничего, не болит! Вперед, вперед, в Орлеан!..

И армия снова двинулась в путь.

Девушка в белых латах мерно покачивалась в седле. Большое полотнище с изображением Мира полыхало над ее головой. Тяжелый меч в алых бархатных ножнах глухо ударял по бедру, одетому сталью.

Глава 3 Встреча

Медленно двигалась армия по неровной дороге, густо заросшей травой и колючим кустарником. Утреннюю прохладу сменил полуденный зной.

Солнце раскалило доспехи Жанны, и она чувствовала себя совсем худо. Страшно хотелось пить. Веки смежала дремота. Знамя пришлось передать пажу, ибо рука поминутно разжималась.

Жанна не заметила, как дорога стала забирать в гору. Передовой отряд вышел на холмы Оливе.

Послышался слабый звон: это дозорные, увидев армию, извещали население города.

Спустившись по зеленому склону, подошли к заставе Буше.

И тут девушка сделала открытие, поразившее ее точно громом: между войсками и городом протекала широкая река…

Полусонное состояние мгновенно оставило Жанну. Она забыла про боль и недомогание. Ее охватили гнев и горькая обида.

Значит, ее все-таки обманули!

Ей обещали, что армию выведут к позициям Толбота, а вместо этого вывели на противоположный берег Луары! Она думала сегодня же получить от англичан ответ на свое письмо, а вместо этого перед ней теперь, быть может, дни ожиданий! Хотела бы она посмотреть, как эти мудрые господа переправят войско и обоз через реку!

К девушке спешил маленький отряд во главе с молодым человеком в богатом платье. Это был граф Дюнуа, сопровождаемый несколькими солдатами. Узнав о приближении армии, граф пожелал лично встретить Деву.

Жанна догадалась, с кем ей предстоит говорить. Поджидая Дюнуа, она гневно поглядывала из-под нахмуренных бровей.

– Так это вы и есть орлеанский Батар?

Дюнуа слегка наклонил голову.

– Да, это я. И я искренно рад вашему приходу. Девушка, казалось, не расслышала приветствия.

Она продолжала с горечью:

– Значит, именно по вашему совету меня провели вдоль этого берега, а не прямо туда, где находятся Толбот и англичане?

Дюнуа принялся объяснять, почему был избран левый берег. Но Жанна ничего не хотела слушать. Она лишь заметила графу, что обманщики сами стали жертвами своего обмана.

И многомудрый полководец, опытный и осторожный стратег, вынужден был признать, что юная крестьянка сказала правду.

Действительно, с того момента, как, выйдя из Бургундских ворот, Дюнуа разглядел огромную армию на марше, он понял, что не все было продумано до конца. Конечно, путь по левому берегу представлялся несравненно более безопасным, чем по правому. Но как теперь перевезти через реку шесть тысяч солдат, около тысячи единиц обоза и сотни коней с оружием и доспехами? Движение через мост исключалось – мост был разрушен, и его левым крылом владели годоны. У осажденных имелось лишь несколько рыбачьих лодок и небольших барж. Чтобы переправить с помощью этих средств такую махину, потребовались бы недели. Переправа должна была проходить на виду у врага. Годоны использовали бы это и, выйдя из своих укреплений, стали бы громить французские войска по частям, по мере того как те переправлялись.

Дюнуа с сомнением качал головой и искоса поглядывал на Жанну. Понимала она все это или не понимала ровным счетом ничего, но факт оставался фактом: девушка была, безусловно, права, она оказалась более разумной, чем добрый десяток видавших виды боевых командиров.

После краткого совещания с господами де Ре, Буссаком и Ла Гиром Дюнуа принял половинчатое решение.

Переправить немедленно следовало лишь обоз и небольшой отряд воинов. Армия должна была остаться на ночлег у заставы Буше, а затем вернуться в Блуа. Оттуда, забрав вторую часть обоза, войско могло вновь подойти к Орлеану, на этот раз по правому берегу…

Что касается Жанны, то Дюнуа категорически настаивал, чтобы она, оставив армию, вместе с ним вошла в город. Он знал, как Деву ожидает народ. Он опасался серьезных волнений, если приедет без нее.

Вначале Жанна отказалась наотрез. Она не могла покинуть армию, после того как вложила в нее всю душу. Она не хотела оставить преданных ей людей во время трудных и опасных переходов. Девушке казалось, что без нее солдаты утратят свой энтузиазм и, превратившись в обычных наемников, разбредутся по сторонам.

Батару пришлось призвать на помощь все свое красноречие. Он убедительно доказывал, что войско будет вне опасности, а она, Дева, нужна Орлеану как воздух. Народ, истомленный долгой осадой, только на нее одну возлагает все свои упования. Неужели она откажет мольбам простых людей и оставит город беззащитным?

Графа поддержали капитаны, а сеньор де Ре дал от лица всех солдат торжественное обещание хранить заповеди Жанны и быстро присоединиться к осажденным.

Скрепя сердце Жанна уступила просьбам.

Лодка беззвучно скользила по узким протокам между островами, среди зарослей ивняка. В лодке сидели Жанна, Дюнуа, Ла Гир и Буссак. В отдалении шла вторая, большая шлюпка, в которой находились оба лотарингских рыцаря, братья Жанны и несколько воинов. Солнце уже спряталось за холмами Оливе. Становилось прохладно.

Без всяких приключений лодки обогнули острова Бурдон и Верхний и пристали у маленького городка Шесси, в нескольких лье к востоку от Орлеана.

Жанна интересовалась судьбой части обоза, оставленной на левом берегу. Дюнуа сказал ей, что завтра утром обоз будет доставлен на нескольких лодках прямо в Орлеан. Это успокоило девушку.

Однако надо было думать о ночлеге. Богатый горожанин Гюи де Кайн, встретивший Жанну и ее спутников у причала, предложил им остановиться в его поместье.

Ночь пролетела быстро.

А с раннего утра поместье Рейи загудело, как улей. Сотни орлеанцев, пробравшиеся с опасностью для жизни через позиции англичан, требовали Деву. Толпа буквально осадила Рейи. Его владелец был уже не рад, что приютил у себя «святую»…

Жанна несколько раз выходила к орлеанским делегатам, говорила с ними и обещала в ближайшие часы вступить в осажденный город. Но толпа не уменьшалась. Уходили одни, прибывали другие, и все кричали и требовали…

Это обеспокоило осторожного Дюнуа. Он понимал, что если здесь творится такое, то что же будет в Орлеане! Решили дождаться вечера, чтобы город несколько успокоился и утих.

В шесть часов пополудни Жанна и ее спутники покинули Рейи. Двигаться нужно было медленно и осторожно. Девушка хорошо запомнила этот день: пятница, 29 апреля.

В Орлеан Жанна прибыла, когда уже смеркалось. В город вступили через Бургундские ворота. Впереди шел паж, несший знамя. Рядом с Жанной скакал Дюнуа. Далее следовали ее братья, маршал и капитаны, лотарингские рыцари, воины и горожане. Вдоль главных улиц от Бургундских ворот двумя шеренгами тянулась стража с зажженными факелами. Между этими шеренгами и проследовал отряд Девы.

Вскоре стройность кавалькады нарушилась. Многотысячная толпа, напиравшая на стражу, прорвала цепь. Жанну оттеснили от остальных всадников. Толкая друг друга, работая локтями и кулаками, люди стремились протиснуться поближе, восторженно смотрели на свою избранницу, что-то кричали. Многие, как и в Пуатье, старались дотронуться до одежды девушки или хотя бы до ее белого коня. Женщины протягивали детей для благословения. Казалось, все забыли обо всем и видели ее одну, думали о ней одной.

Медленно двигалась Жанна сквозь бурлящее море поднятых рук и обнаженных голов. Глаза ее затуманились, с губ не сходила счастливая улыбка. Она никогда в жизни не испытывала такого состояния. Ей было и отрадно и странно наблюдать все это.

Почему они так горячо ее приветствуют?

За что так любят?

Ведь она еще ничего не сделала, ее подвиг впереди…

Быть может, бедняки чувствуют, что она – их дочь, связанная с простым народом неразрывными узами!

Быть может, они догадываются, что весь свой тяжелый путь она совершила только ради них!

А они не отставали, они шли рядом, провожая долгожданную Деву через весь город, от Бургундских до Ренарских ворог. Они не уставали ею восхищаться.

И правда, все казалось чудесным: и ее белые доспехи, и счастливое лицо, и уверенность, с которой она держалась в седле. Как она отличалась от гордых и чванливых господ! Как была проста и бесхитростна! И как находчива!..

Особенно всех поразил инцидент, происшедший неподалеку от западных, Ренарских ворот.

Среди приветственных возгласов вдруг раздался крик ужаса. Толпа отпрянула. Оказалось, от неосторожного движения факельщика загорелось знамя. Огонь быстро распространялся, угрожая пожаром. Скверная штука! Дурное предзнаменование!

Но прежде чем зрители опомнились, угроза миновала. С какой точностью Жанна перехватила стяг! Как умело и ловко погасила пламя!

Своими сильными руками Дева отвела страшную беду от города!

Да, она была чудом, и чудо было призвано спасти Орлеан! Кто теперь мог сомневаться в этом?

Возле Ренарских ворот путь окончился. Здесь находился дом казначея Жака Буше, у которого Жанна должна была стать на квартиру. Девушка еще раз оглянулась на своих бесчисленных провожатых, приветливо махнула рукой и вместе с ближайшими спутниками въехала во двор.

В доме Буше ее ждал обильный и вкусный ужин. Но Жанна, усталая и обессиленная всем пережитым, не могла есть. Она попросила, чтобы с нее сняли доспехи, и вскоре уснула крепким сном.

Жак Буше был одним из богатейших людей в городе. Его роскошные хоромы орлеанцы выбрали специально для Жанны. Здесь все утопало в коврах. Высокие готические окна была затянуты плотными шторами. На стенах мерцали полотна причудливых картин. В поставцах поблескивала дорогая серебряная посуда.

Вся эта роскошь Жанне была ни к чему. Девушка ее попросту не заметила. С таким же успехом добрые граждане могли поместить ее в беднейшей лачуге – она вряд ли уловила бы разницу.

Жанна встала рано, разбуженная шумом на улице. Чуть отдернув штору, посмотрела в окно – и не поверила глазам. Улица была полна пароду. Отталкивая стражников, люди стремились пробиться к дому. Многие были вооружены.

Жанна не знала, что в городе произошло настоящее восстание, начавшееся с вечера и бушевавшее всю ночь. Защитники города не хотели более слушать ни капитанов, ни правителей, которым давно не верили. У них теперь была Дева, и они требовали только Деву. Они желали немедленно во главе с ней идти на приступ английских укреплений.

Жанна проявила большое благоразумие.

Она думала одну думу с народом. Ей был приятен и близок народный энтузиазм. Однако она понимала, что следует воздержаться от немедленных боевых действий.

Пока не прибыла армия из Блуа, защитники города не обладали необходимым превосходством сил. Рисковать нужды не было. Кроме того, девушка надеялась, что англичане ответят на ее мирные предложения.

В течение дня Жанна пыталась выяснить, не было ли известий от Толбота. То, что она узнала, мало ее утешило. Годоны пренебрегли ее письмом и задержали герольда.

Тогда девушка послала в лагерь Сен-Лоранс второго герольда.

Посланец вернулся поздно вечером с печальным известием. Англичане заковали в цепи его товарища и собирались заживо сжечь, как подручного колдуньи.

Жанна попробовала сама договориться с врагом. Она прошла по мосту и взобралась на баррикаду перед фортом Сент-Антуан. Громким голосом призвала Дева английских капитанов. На насыпь Турели вышел сам Вильям Гласдель. Ему было любопытно взглянуть на чародейку.

Жанна потребовала, чтобы англичане вернули герольда и уходили прочь от Орлеана.

Гласдель расхохотался.

– Убирайся сама, потаскуха, и продолжай пасти своих коров, пока тебя не поймали и не сожгли!

Такой ответ, сопровождаемый выкриками и улюлюканьем, глубоко возмутил Жанну. Она не удержалась от слез. Ее, посланницу неба, они называют потаскухой и ведьмой? Они не хотят ее слушать? Что же, тем хуже для них!

– Все равно все вы скоро отсюда уйдете, – сквозь плач прокричала она, – но ты, ты богохульник, – Жанна обращалась к Гласделю, – вряд ли будешь свидетелем этого!..

Несмотря на весь свой героизм, на удивительные качества бесстрашного бойца и вождя, Жанна оставалась женщиной: она злилась, когда поступали ей наперекор, и плакала, когда ей было больно…

Последнюю, столь же безрезультатную попытку договориться Жанна сделала на следующий день. После этого она поняла, что мирные предложения натолкнулись на каменную стену. Враги не хотели мира. Нужно было готовиться к сражениям.

Людское море по-прежнему окружало пристанище Девы. Жак Буше опасался, что народ выломает двери в его доме. Жанна, ожидая прибытия армии из Блуа, старалась как-то отвлечь внимание пылких воителей. Она в сопровождении толп народа осматривала город, проверяла стены, посещала церкви.

В понедельник, 2 мая, девушка решила ознакомиться с расположением крепостей англичан. Она выехала из Ренарских ворот, углубилась в поле и затем обогнула стены города полукругом, вплоть до Бургундских ворот. Это дало возможность хорошо рассмотреть все бастилии, форты и насыпи правого берега и запомнить их расположение.

Во вторник, 3 мая, обстановка особенно накалилась.

Армия все еще не появлялась. Стали распространяться слухи об измене. В народе упорно говорили, что маршал де Буссак сбежал, а монсеньер Реньо де Шартр распустил все наемные отряды. Кое-кто выражал опасение, что армия, благополучно вышедшая из Блуа, была разбита и уничтожена англичанами на пути в Орлеан.

Жанна старалась рассеять сомнения и слухи. Она уговаривала горожан, как малых детей, уверяя, что армия придет невредимой. Мало ли какие могли быть причины задержки! Надо спокойно ждать и охранять стены. Еще день, много – два, и все страхи окончатся.

Девушка не ошиблась. На заре следующего дня дозорные заметили широкую ленту войска, двигавшегося через долину Боса.

Жанна выехала навстречу армии. Вместе с ней были Ла Гир и отряд в пятьсот бойцов. Капитаны опасались, как бы враги не ударили по французским частям, когда те приблизятся к их укреплениям. Этого не произошло. Годоны не пожелали ввязываться в бой с армией, численно их превосходившей. Идея о разумности подхода к Орлеану по правому берегу еще раз практически подтвердилась.

Ну, слава богу, все предварительные операции закончены! Обоз и армия – в Орлеане. Солдаты и капитаны, измучившиеся в пути, могут расположиться на короткий отдых.

Вздохнула с облегчением и Жанна. Вместе с верным д'Олоном, прибывшим с блуаской армией, она отправилась обедать.

Когда убирали скатерть, в комнату вошел Дюнуа. Он любезно поклонился и бросил несколько фраз. Между прочим, он заметил, что англичане тоже ждут подкреплений, которые должен привести сэр Джон Фастольф, триумфатор «дня селедок».

Жанна сразу насторожилась.

– Батар, Батар, – сказала она, – именем бога приказываю сообщить, как только станет известно о движении этого Фастольфа. Если же он прибудет, а мне об этом не доложат, – обещаю отрубить вам голову!

Это была шутка, и Жанна первая расхохоталась. Посмеялся и Дюнуа, не проявивший, впрочем, слишком большой веселости.

Но в грубоватой шутке Девы имелась крупица истины.

Жанна старалась рассеять сомнения горожан, но сомневалась сама. Она никак не могла до конца поверить всем этим господам, даже любезному и обходительному Дюнуа. Ей представлялось, что они ее сторонятся и все время что-то скрывают, чего-то не договаривают. Она гнала эти мысли, но тщетно! Подозрения вновь и вновь возвращались.

Ближайшее время показало, что девушка сомневалась не напрасно.

Глава 4 Заговор

Дюнуа покинул Жанну далеко не в веселом настроении. На душе у него скребли кошки. Ему показалось, будто девушка догадывается о том, что хранилось в тайне…

Против Жанны готовился заговор. И он, Дюнуа, стал одним из участников этого заговора. Вот как это случилось.

Когда некоторые сеньоры из ближайшего окружения Карла VII поддержали Жанну, они считали, что действуют сугубо в своих интересах. Все они либо владели землями в областях, захваченных англичанами, либо стремились к повышению престижа монарха из соображений карьеры. «Святая» девушка казалась им весьма удобным орудием, которым, учитывая всеобщую религиозность и веру в чудеса, не следовало пренебрегать. Они рассчитывали сделать из Жанны своего рода икону, которую можно будет нести впереди народа и этим направлять народ в нужную сторону. Им и в голову не приходило, что неграмотная крестьянка пожелает заявить о своем «я» и будет претендовать на нечто большее, чем роль слепой исполнительницы их воли. Для этих господ, глубоко презиравших простых людей и смотревших на них, как на низменную стихию, Жанна была лишь мелкой фигурой в большой игре, ничтожной пешкой, которую можно двигать туда и сюда по шахматной доске или сбросить, если она окажется бесполезной. Эта мысль, созревшая прежде всего в голове Реймского архиепископа, внушенная и растолкованная им придворным своей партии, привела к посылке Девы в Блуа и Орлеан.

Однако уже первые шаги Жанны заставили архиепископа насторожиться. Ему крайне не понравилось строптивое поведение девушки в Пуатье. То, что он увидел лично в Блуа, и то, о чем получил донесения из Орлеана, совсем расстроило почтенного прелата. Чем дольше он размышлял, тем больше сомневался в правильности своего решения.

По-видимому, надутый бурдюк де Тремуйль был не так уж глуп, когда предлагал сразу уничтожить девку. Он, архиепископ, чересчур поддался соблазну и не учел побочных обстоятельств. Впрочем, учесть их было трудно. Кто мог предполагать, что эта семнадцатилетняя крестьянка, не знающая, по ее выражению, ни «а», ни «б», проявит такую прыть и начнет оспаривать мнения опытных богословов? Кому в голову могло прийти, что она станет вмешиваться в жизнь солдат, устанавливать свои порядки, предъявлять свои требования, добиваться осуществления своих военных планов? А народ? А все эти ополченцы и простые солдаты? Из иконы они превратили ее в политического деятеля, из послушного орудия – в военного вождя, затмившего знатных и достойных сеньоров.

Все это очень скверно. Конечно, свояк свояка видит издалека. Чернь признала в девчонке своего капитана. А куда может повести такой капитан? Хорошо еще, если против годонов. А если?.. Архиепископ в страхе останавливал свою мысль. Он хорошо знал и помнил о французской Жакерии, об английском мятеже, возглавленном простолюдином Тайлером, о проклятом бунте парижан, который едва не стоил ему жизни… Ведь все это было, и было не так уж давно!..

Мурашки пробегали по спине монсеньера Реньо. Нет, лучше уж англичане, чем подобные штучки…

Но даже если не думать о самом худшем, все равно скверно. Каждое сословие должно твердо знать свое место. Каждый должен заниматься своим: духовенство – молиться, сеньоры – воевать и поддерживать трон, народ – платить подати и следовать повелениям своих господ. Теперь же в Орлеане все нарушено. Девка перевернула вверх дном обычный порядок. Податные взялись за оружие и стали командовать. Благородные оттеснены до роли простых наблюдателей. Это к добру не приведет. Все ждут победы. Но победа, полученная из рук черни, – это поражение, поражение самое тяжелое, какое может быть. Этого никак нельзя допускать. Необходимо срочно принять все меры, чтобы разбить замыслы голытьбы.

Меры! Но какие? Устранить девчонку, как предлагал шамбеллан? Конечно, сделать это было бы весьма просто. Наемных убийц достаточно. И, однако, этого делать нельзя. Во всяком случае, теперь. Теперь бы это могло обойтись слишком дорого. Народные страсти разбужены, поднялась огромная волна, и одиночным убийством ее не остановишь. Можно лишь все сорвать, все испортить. Нет, гробить девку не следует, тем более что она все-таки может пригодиться. Но чтобы заставить ее служить дворянскому делу, следует ограничить сферу ее действий. Надо немедленно отстранить ее от всякого вмешательства в ратные дела. Пусть остается идолом. Пусть народ забавляется ею, как святой. Но и только. Этим чернь будет обезврежена, а капитаны и рыцари сделают то, что должны сделать. Тогда победу принесут те, кто и должен принести: благородные дворяне. Тогда монарх примет корону из рук тех, кому и надлежит ее давать: из рук знати. Тогда все останется на своих местах. Стихия войдет в берега, простолюдины согнутся под ярмом, кесарь получит кесарево, а бог – божье.

Представители знати, державшие сторону архиепископа, полностью согласились со всеми его аргументами и выводами, а старик Гокур взял на себя проведение их в жизнь. В период подготовки вторичного выступления армии из Блуа было созвано тайное совещание. Знатные капитаны – сеньор де Ре и другие – договорились о главном. Это и задержало на несколько дней прибытие армии в осажденный город.

Таким образом, орлеанские граждане, подозревавшие архиепископа в измене, по-своему были не так уж и не правы. Они лишь не знали, да и не могли знать существа всего этого черного дела.

Когда Дюнуа и де Буссак, отправившиеся раньше Жанны навстречу войску, повидались с командирами конвоя, им было доложено о происшедшем в Блуа. Решили этим же днем уведомить главных капитанов, находившихся в городе. И вот в то время, как войско располагалось на отдых, а Жанна и д'Олон возвратились к себе на квартиру, благородные сеньоры собрались в доме канцлера Кузино на улице Розы и держали совет.

Заседание было коротким. Совет принял решение немедленно организовать вылазку с целью взятия бастилии Сен-Лу, находившейся против одноименных островов на отшибе от других английских крепостей. Об этом предприятии не известили ни Жанну, ни предводителей городского ополчения. Если удастся быстро и тайно провести задуманное, рассуждали капитаны, это явится залогом дальнейших успехов. Жанна, увидев, что в военных операциях обходятся без нее, смирится со своим положением, а это успокоит чернь.

Все господа были единодушны. Дюнуа придерживался того же мнения, но, в противовес остальным, казался настроенным довольно кисло. Он был более проницателен и умен, чем другие. Он хорошо присмотрелся к Жанне и сомневался, чтобы так легко удалось сбросить ее со счета. В состоянии тяжкого раздумья он отправился к Буше. Разговор с Девой еще больше укрепил его неуверенность. Он все же посоветовал Жанне лечь отдохнуть и ушел с неспокойным сердцем, зная, что как раз в это время рыцари готовятся к сражению.

Так начал оформляться этот заговор. То был заговор патрициев против плебеев, господ против податных, попов и сеньоров против народной героини. Он был закономерен. Люди «голубой крови» и вековых привилегий не желали стать на равную ногу со вчерашними рабами, а вчерашние рабы не могли испытывать любви и признательности к своим угнетателям. Перед этой социальной ненавистью бледнела злоба к внешнему врагу. Знатные были готовы заключить перемирие с годонами, как некогда, в дни Жакерии. Но теперь народ не дал бы им этого сделать. Все эти тысячи тружеников, простые мужики и обремененные налогами горожане, становились подлинными сынами рождающейся французской нации. Разбуженные мощным патриотическим порывом, они не собирались вновь погружаться в дремоту. Порукой тому была их Дева, призванная жизнью и во имя жизни совершить свой бессмертный подвиг.

Глава 5 Сен-Лу

Природа щедро наградила Жанну особым внутренним свойством, восполнявшим ей недостаток знаний. Самой девушке, а равно и всем простым людям, ее окружавшим, свойство это представлялось чудесным, идущим не иначе, как от бога. До предела целеустремленная, всецело отдавшаяся претворению в жизнь своей великой идеи, Жанна остро чувствовала все, что прямо или косвенно этой идеи касалось. Доверчивую и бесхитростную, здесь ее обмануть было невозможно. Она была наделена редкой способностью многое верно предусматривать и предугадывать. Полагали, что она видит на расстоянии, обладает даром пророчества. В действительности девушка в полной мере обладала лишь здравым смыслом, да еще тем своеобразным шестым чувством, которое называют обычно интуицией. Интуитивные побуждения воспринимались экзальтированной и религиозной крестьянкой как веления свыше, как голоса ее любимых святых. Теперь Жанна все чаще и внимательнее прислушивалась к этим голосам…

Вот и сегодня она не могла найти покоя.

Она определенно заметила непонятную ей сдержанность капитанов, старавшихся при встрече избежать ее взгляда. Она ясно чувствовала враждебность со стороны старого Гокура. А этот визит Дюнуа? Эта странная речь о Фастольфе, за которой как бы скрывалось что-то другое, более близкое?..

Мысли путались в голове девушки. Посоветоваться было не с кем. Крайне утомленная утренним походом, она решила прилечь и попытаться уснуть. Д'Олон, измученный не меньше ее, пристроился здесь же на полу. Однако выспаться ему не удалось. Едва он закрыл глаза, как почувствовал, что его будят. Рядом стояла Жанна, отчаянно тормоша его за плечи.

– Вставайте! Я уверена, что идет битва. Я не знаю, где она происходит. То ли бьются с Фастольфом, то ли осаждают укрепления годонов, но я должна быть готова немедленно!

Д'Олон спросонья ничего не мог понять.

Он уловил лишь шум на улице, быстро поднялся и, не говоря ни слова, принялся надевать на Жанну доспехи.

Прибежали хозяйка с дочерью.

Секретарь поручил им докончить облачение девушки, а сам кинулся вниз и крикнул конюхам, чтобы подавали оружие и лошадей. По улице бежали люди. От них д'Олон узнал, что сражение развернулось у бастилии Сен-Лу и что французы терпят большой урон.

Первым, кого увидела Жанна, был ее юный паж. Девушка упрекнула его за бездействие и приказала тотчас же принести знамя, а сама вскочила на коня.

Мюго, чтобы не терять времени, протянул ей знамя прямо из окна. Прежде чем остальные опомнились, она уже мчалась во весь опор к Бургундским воротам.

– Бегите за ней! – взволнованно кричала жена казначея.

…Паж и секретарь, нещадно шпоря коней, нагнали Жанну у самых ворот, где она наводила порядок. Здесь создалась сутолока.

В то время как ополченцы, окружавшие Жанну, стремились выйти из города, встречная толпа воинов бежала с поля боя.

Торопливо проносили раненых.

Жанна заглянула в лицо одному из них и, обернувшись к Мюго, тихо сказала:

– Я не могу без ужаса смотреть на французскую кровь…

Однако тут же, крепко сжав древко знамени, девушка преградила дорогу бегущим:

– Остановитесь! Не показывайте врагам спины! Вперед!

Над городом загудели протяжные звуки набата…

Сражение началось часа два назад.

Капитаны избрали объектом вылазки бастилию Сен-Лу, потому что она находилась подле наиболее удобной переправы с левого берега Луары. Крепость оставалась постоянной угрозой в тылу любого отряда, идущего в Орлеан через Солонью. Вместе с тем, казалось, эту бастилию взять будет легче, чем любое из остальных английских укреплений. Расположенная особняком, в полном отрыве от основных позиций годонов, бастилия Сен-Лу при удачной атаке могла быть захвачена до того, как успели бы прийти ей на помощь. Все это представлялось очевидным, важно было лишь хорошо продумать и организовать наступление.

Этого-то как раз капитаны и не сумели сделать.

Решив действовать втайне от Девы и городского ополчения, Гокур и другие думали осуществить свою идею молниеносно. Поэтому, не позаботившись о резервах, сеньор де Ре, которому поручили провести операцию, двинул свои войска на английскую крепость почти без передышки.

Это обстоятельство оказалось роковым.

Усталые французские пехотинцы не смогли достаточно быстро и незаметно подойти к крепости. Англичане обнаружили их и подняли тревогу.

Французские капитаны не ожидали такой прыти. Вторая атака оказалась столь же безрезультатной. Мало того, теперь наступающие, дезорганизованные и растерянные, опасаясь внезапной вылазки из крепости, стали в беспорядке разбегаться. Тщетны были боевые призывы командиров. Казалось, сейчас повторится «день селедок».

Именно в этот момент, когда бегство отдельных отрядов начало превращаться во всеобщую панику, в воздухе полыхнуло знамя Жанны.

Девушка, ведущая армию из горожан и солдат, была подобна белому ангелу.

Отступавшие остановились.

Англичане, готовившие вылазку, чтобы довершить разгром, спешно закрыли ворота и вновь заняли боевые позиции у стен крепости.

Сердце Жанны усиленно колотилось. Вот оно, ее первое дело! Первая настоящая битва, которую нужно обязательно выиграть!

Кругом бегут вооруженные люди. Издали они кажутся маленькими, как муравьи. Гремят выстрелы.

Страшно ли ей? Нет, девушка не испытывала ни малейшего страха. Только возбуждение было необыкновенно сильным. И еще – твердая уверенность в успехе.

Юный полководец быстро оценил поле боя.

Крепость на холме не имеет высоких стен – лишь двойной частокол. Это хорошо. Значит, если пробраться наверх, взять укрепление будет не так уж сложно.

Так за чем же остановка?

Только смелость, только единый порыв – не раздумывая и не задерживаясь, вперед, вперед, невзирая на стрелы и пули, вперед, ибо нас больше, чем их, ибо правда за нами, ибо нас ведет страстное желание вернуть нашу землю!..

Жанна спешивается. Оглянувшись, она кричит своим людям, зовет их и устремляется вперед, наверх.

Кажется, она заколдована: стрелы падают вокруг нее, ни одна пуля не причиняет ей вреда.

Ее колдовство – в бесстрашии.

Девушка взбирается на каменную гряду. В руках у нее только знамя. И она машет им, машет и кричит все одно и то же слово:

– Вперед!

И тут, на глазах у потрясенных капитанов происходит чудо. Их усталые солдаты, ничего не желавшие слушать, смятенные и гонимые страхом смерти, – они ли это? Пристыженные и воодушевленные, гордые своим семнадцатилетним командиром, они переродились, они больше ничего не боятся, они верят в победу! Еще шаг, еще и еще!.. Вот и последний уступ, за который можно укрыться.

Ну, еще рывок!.. И подъем кончился!

Ага, господа англичане, ваши нервы не выдержали! Где же ваша хваленая стойкость? Вы бросаете луки и пушки, вы поджигаете стены, не надеясь больше их удержать?..

– Вперед!..

Жанна оглядывается, чтобы еще раз подбодрить своих, и вдруг замирает.

Что это там внизу, справа? Нет сомнения, это годоны! Они выходят из Орлеанского леса. Сражение настолько затянулось, что Толбота успели известить и теперь он, собрав войска из западных укреплений, спешит на помощь гарнизону Сен-Лу!

Жанна знает, что со своих позиций осажденные не могут увидеть войск Толбота. Правда, еще миг, и они их увидят. Но этого Дева не допустит.

Решение созревает сразу же.

Жанна отдает приказ:

– Пусть ополченцы, пришедшие из города, немедленно выстроятся против линии годонов и прикроют наступление на Сен-Лу! Скорей! Не теряя ни мгновения!

И несколько сотен людей быстро перестраивают ряды. Теперь их пики и мечи обращены в сторону леса. Новые и новые толпы горожан и солдат присоединяются к ним.

Некоторое время линия Толбота стоит неподвижно.

Прославленный полководец думает.

Он видит пламя, вспыхнувшее на холме Сен-Лу.

Он видит перед собой бесстрашные ряды.

Он все понимает. Увы, он опоздал… Врагов ему не рассеять и крепость не спасти.

Короткий приказ – и армия Толбота поворачивает на северо-запад.

Поле боя принадлежит смелым.

…После трехчасового штурма крепость Сен-Лу была взята. Часть гарнизона спаслась, удрав по восточному склону холма. Сто шестьдесят англичан было убито, сорок – взято в плен. Наступающие потеряли всего лишь нескольких бойцов. К вечеру люди, присланные из Орлеана, сравняли с землей остатки крепости.

Так закончился этот день, 4 мая 1429 года.

Это был большой день, и он по праву принадлежал Жанне. Взятие Сен-Лу стало событием исключительной важности. Англичане потеряли единственную крепость, которой они владели на правом берегу Луары, к востоку от Орлеана.

Это значило, что кольцо осады разорвано.

Это значило, что французы контролировали верхнее течение Луары, что они получали возможность беспрепятственной переправы через реку.

Это предвещало скорое освобождение Турели, а вслед за ней и всего города.

Но главное – взятие Сен-Лу было первой победой французов за многие месяцы осады, после многих поражений, многих дней отчаяния.

И эта победа была одержана вопреки воле господ, силами простых людей, мужеством и сметливостью бесстрашной крестьянки.

Теперь, что бы ни случилось, Жанна получила право называться народной героиней. Она оправдала надежды патриотов.

Начало было положено.

Впереди ждали новые битвы.

Глава 6 Турель

– А все-таки, господа, что ни говорите, эта юная крестьянка открыла нам дорогу на Турель.

Мессир Амбруаз Лоре хитро улыбнулся и посмотрел на своих коллег. Сидевший во главе стола де Гокур скривил губы и хмыкнул. Остальные молчали. Все знали, что де Лоре прав, но к чему было бередить раны?

Они собрались на совет к вечеру 5 мая. Заседание, как обычно, проходило в доме канцлера Кузино. Здесь были Дюнуа и де Буссак, господа де Ре, де Гранвиль, Ла Гир и многие другие.

Совещание началось в похоронной обстановке. Никто не хотел говорить первым. Де Гокур пожурил капитанов за то, что они проморгали вчерашнее сражение и выпустили инициативу из своих рук.

После реплики де Лоре поднялся Дюнуа.

Дюнуа начал с замечания, что сейчас не время для упреков и споров. Что прошло, то прошло. И слава богу, что кончилось так, а не хуже. Необходимо сделать выводы и подумать о будущем.

Мессир де Лоре высказал самое главное: дорога на Турель действительно открыта. Можно ли не использовать это? Он, Дюнуа, которого все знают как воплощение осторожности, считает, что сейчас нужно действовать решительно, ибо случай крайне благоприятен и другой подобный представится не скоро. Необходимо нанести удар по Турели, прежде чем англичане смогут помешать.

Что он даст? При успехе – решающую победу. Ибо, лишившись укреплений на востоке и на юге, потеряв мост и левый берег, годоны окажутся разобщенными и беспомощными. После этого даже приход подкреплений не сможет изменить картину. Им останется либо покинуть западную группу крепостей, либо принять генеральный бой, в котором французы будут располагать значительным превосходством сил.

Но как обеспечить проведение операции?

Для этого главное – отвлечь внимание врага.

Пока в руках англичан остается нижнее течение Луары, они всегда могут осуществить переброску войск с правого берега к Турели. Чтобы не допустить этого, необходимо сковать их силы на правом берегу…

Дюнуа делает паузу и обводит капитанов взглядом. Пока что они не понимают его. Ну ладно, он разъяснит.

Господа знают, как ополчение рвется в бой. Вся эта чернь воображает себя солью земли, мнит себя чуть ли не знатоками военного дела. Вчера они преподнесли урок благородному сословию. Что ж, пусть завтра используют этот урок для себя.

Нужно будет скрыть от народа истинный план операции. Нужно будет предложить нападение на одну из правобережных крепостей – допустим, на бастилию Сен-Лоранс, где сидят основные силы Толбота. Чернь пойдет на эту приманку. Вместе со своей Девой она утром же устремится к указанной крепости!..

Теперь господам понятно? В то время как благородные рыцари начнут сражение за Турель, плебеи оттянут на себя главные силы противника у бастилии Сен-Лоранс. Конечно, англичане поколотят ополченцев и крестьян, а быть может, и всех их перебьют. Туда и дорога этим наглецам! Во всяком случае, они сделают свое дело и отвлекут врага.

Таким образом, будут одновременно разрешены две важные задачи. Благородные рыцари без помех возьмут Турель и обеспечат завершение Орлеанской эпопеи – хвала им и честь! – а подлый народ получит взбучку от годонов, которые заодно утрут нос его обожаемой Деве!

Дюнуа кончил и скромно опустил глаза. Капитаны переглянулись. Воистину это был дьявольский план! Так вот на что способен этот тихоня!..

После долгой паузы выступил Гокур. Он подвел итог.

Совещание оказалось весьма плодотворным. Идея Дюнуа ни в ком не вызывает сомнений. Нужно будет завтра же ее осуществить. Детали кампании обсудят на месте. Теперь же главное – держать языки на привязи и не допустить, чтобы чернь пронюхала что-либо о решении совета.

Капитаны поднялись, собираясь расходиться. Вдруг к председателю подскочил Ла Гир.

– А Дева?.. Мы же забыли пригласить Деву!

Дружный хохот был ответом на эти слова. Седовласый храбрец бывает наивен до глупости. Нашел время вспоминать о Деве!

Но Дюнуа неожиданно поддержал Ла Гира. В данном случае в предложении храброго капитана не было ничего наивного. Господа не учли, что народ должен быть извещен о походе на Сен-Лоранс. Кому же его известить, как не этой крестьянке? Ее следует позвать. Разумеется, об истинном смысле операции, о Турели, ей не будет сказано ни слова.

С этим все согласились.

Факелы тускло освещали большой зал дома Кузино. Капитаны сидели неподвижно, как изваяния. Жанна быстрыми, нервными шагами прохаживалась вдоль комнаты. Лицо ее было хмуро и напряженно. Она старалась разобраться во всем, что здесь услышала.

Нет, напрасно эти господа тратили свое красноречие! Они ничего ей не объяснили. Девушка никак не может понять, что это – глупость их или притворство.

Они заявили ей, что завтра, с раннего утра, следует начать штурм бастилии Сен-Лоранс в Оржериле, где сидят главные силы Толбота. Но что это может дать, если Турель остается у годонов? И потом, почему она должна идти на приступ только с силами ополчения? Неужели капитаны не понимают, что ополченцы при всей их доброй воле одни справиться не смогут? Кстати, а где в это время будут сами господа рыцари? Они предпочитают отдыхать и наблюдать со стороны? Это, конечно, в их вкусе, но при столь серьезном деле подобные «шутки» все же неуместны. Не следует как-никак забывать, что город их содержит, отказывая себе в последнем!

Нет, все это вздор, чепуха. Не может она им поверить.

Жанна останавливается, исподлобья оглядывает застывшие фигуры и вдруг топает ногой.

– Скажите мне, что вы решили? – сердито кричит она. – Не может быть, чтобы было задумано лишь то, что мне доложено. Я уверена, речь шла о гораздо большем!

Дюнуа пытается вывернуться:

– Не сердитесь, Жанна. Нельзя сказать все в один миг. Вы не дослушали нас. Мы действительно решили то, что было вам передано. Впрочем, – продолжал он небрежно, – если бы неприятель с левого берега попытался прийти на помощь укреплению Сен-Лоранс, мы бы, в свою очередь, могли перейти реку и что-либо предпринять возле форта Огюстен или Турели…

Жанна слушает, и именно та часть фразы, которую хитрый дипломат пытается смазать, привлекает все ее внимание.

Ага!.. Кажется, она начинает понимать! Здесь была задумана двойная игра… Но нет, господа! Даже ребенку ясно, что нужно действовать не против бастилии Сен-Лоранс, а против Турели! Туда мы и направим основной удар. А вы, любители шуток и загадок, вместе со своим главным затейником можете отправляться куда угодно: либо к форту Сен-Лоранс, либо еще подальше!

Лицо Жанны просветлело. На улыбку Дюнуа она отвечает улыбкой. Совет хочет знать ее мнение?

Да, теперь ей все разъяснили. Она вполне поняла существо плана. Ей кажется, что лучшее решение, во всяком случае, касательно Турели трудно придумать. Но не считают ли господа капитаны, что уже очень поздно и, учитывая предстоящее утром, сейчас следовало бы отправляться спать?

В действительности, однако, если кто и думал о сне, то только не Жанна. Она спешила оставить совет, ибо новость была слишком важной. Нужно было срочно разыскать начальников городских отрядов. Девушка знала, где их найти. Она обошла башенные караулы, чтобы в первую очередь известить дежурных.

У башни святого Самсона, где находился арсенал, Жанна встретила рослого мужчину, закутанного в черный плащ. Хотя было очень темно, девушка узнала его и радостно хлопнула по плечу.

– Здорово, друг!

Прохожий вздрогнул, повернул голову и приветливо улыбнулся. Это был мастер артиллерии, веселый пушкарь Жан Монтеклер. Он славился своей меткостью и сноровкой. Англичане как огня боялись этого шутника. И правда, он причинял им много неприятностей. Иногда в самом разгаре боя Монтеклер представлялся смертельно раненным и падал у лафета. Обрадованные враги с гиканьем и ревом кидались к месту возможного прорыва. И тут неожиданно «мертвый оживал» и потчевал их такими гостинцами, что оставалось лишь косточки собирать…

Жан Монтеклер сразу почувствовал симпатию к своей тезке. Дева с обычной для нее проницательностью предугадала важную роль артиллерии, бывшей в то время новинкой. Мастера Жана она полюбила как великого искусника и хорошего человека. Сейчас девушка была особенно рада неожиданной встрече. Не вдаваясь в подробности, она сказала:

– Завтра на рассвете будь со своими у Бургундских ворот.

– У Бургундских?

– Да. И постарайся известить всех командиров ополчения.

Мастер Жан почесал в затылке.

– Дело касается Турели?

Девушка утвердительно кивнула.

Теперь, наконец, можно было спокойно отправляться домой, чтобы поспать те немногие часы, которые оставались до рассвета.

Рано утром 6 мая Жанна скакала к Бургундским воротам. Взору ее представилась странная картина.

Вся улица была запружена шумной толпой. Ополченцы, яростно потрясая копьями и арбалетами, что-то кричали. У ворот прохаживались молчаливые стражники в стальных доспехах. Тут же, опираясь на меч, с брезгливой миной на лице стоял сам де Гокур. Ворота были заперты. Жанна спросила, что происходит.

– Да вот его светлость не изволит дать приказ, чтобы открыли ворота. Нас хотят задержать, как мышей в мышеловке. Очевидно, пропуск будет дан только господам-рыцарям.

Девушку обуяла ярость.

– Вы очень злой человек! – бросает Жанна в лицо сенешалу. – Почему вы не пускаете этих людей? Знайте: они все равно выйдут и сделают свое дело так же хорошо, как и в прошлый раз!

Возбужденные словами Жанны, ополченцы бросаются на стражников. Гокур прижат к стене. Еще момент – и все будет кончено…

Чувствуя, что ему несдобровать, старик громким голосом приказывает открыть ворота. Стирая пот с лица, он оборачивается к нажимающим на него людям:

– Ступайте за мной! Я сам буду вашим капитаном!

– Как же, больно нужен ты нам! – ворчит оборванный подмастерье, с досадой опуская занесенный было кулак.

Много времени отняла переправа.

Выйдя к реке у Новой башни, ополченцы и стрелки занялись подгоном лодок. Весь наличный «флот» мог взять сравнительно небольшую партию воинов. Опасаясь внезапного нападения со стороны левобережных фортов, переправу проводили двумя этапами. Сначала людей перевозили на остров Туаль. Лодки пришлось не раз гонять туда и обратно. Затем, когда все собрались на острове, плоскодонки поставили в узкой протоке борт к борту до самого берега. По этому самодельному мосту войско перебралось в Солонью.

Едва ступив на землю, Жанна развернула знамя.

– Вперед!

У форта Жан-ле-Блан стерегла неожиданность: штурмовать было некого. Англичане, считая невозможным оборонять всю линию левобережных укреплений, догадавшись о планах противника, оставили форт и перешли в укрепление Сент-Огюстен, прикрывавшее мост и Турель.

Жанна с несколькими воинами прошла вперед, чтобы как следует рассмотреть позиции англичан.

Форт Огюстен, ярко освещенный солнцем, был виден в деталях. Англичане создали его в пределах прежнего монастыря августинцев. Использовав прочные монастырские строения, годоны окружили их рвами и насыпями. Гарнизон крепости теперь значительно усилился за счет людей, пришедших из форта Жан-ле-Блан.

А за насыпями Сент-Огюстена возвышались, уходя в голубое небо, широкие башни Турели.

Жанна сразу пришла к выводу, что ее вчерашняя мысль оказалась верной. Ни ополченцы, ни рыцари порознь не смогли бы взять таких укреплений. Необходимо было действовать всем сообща. Очень нужна была артиллерия. Между тем рыцари не появлялись, и мастер Жан также почему-то запаздывал.

Девушка решила вернуться в город, чтобы подогнать нерасторопных.

В Орлеане ее встретили плохо. Благородные капитаны были взбешены. Многие из них стояли на том, что раз чернь распорядилась по-своему, то ее следует проучить, лишив всякой поддержки. По адресу Девы раздавалась грубая ругань.

Но Жанну мало беспокоили эти выпады. Она знала, что солдаты и простые рыцари все равно пойдут за ней. Поэтому она держалась уверенно.

К девушке подошел Дюнуа. Он казался подавленным.

– Что вы наделали, Жанна! – тихо сказал он. – Теперь весь наш план провалился и мы сами не можем выйти из города.

– Почему?

– Да потому, что англичане из крепости Сен-Лоранс – а там их главные силы, – едва увидев, что мы отправились к Турели, начнут штурмовать Орлеан!

Жанна подумала мгновение и вдруг расхохоталась. Дюнуа удивленно поднял брови.

– Пустяки! Волков бояться – в лес не ходить. Годоны бастилии Сен-Лоранс не шелохнутся.

– Откуда такая уверенность?

– Очень просто. Если вы боитесь годонов, то, поверьте, они боятся нас еще больше. Враги не знают всех наших сил. Они не рискнут оставить правобережные крепости, опасаясь, что мы их займем, едва они выйдут.

Мысль была предельно проста и… верна. Дюнуа не мог не признать этого. Он ничего не ответил. Его брала досада, что опять – в который раз! – он попадает в глупое положение.

Между тем хмурые капитаны собирали и строили войска.

Мастер Монтеклер, которого девушка принялась было распекать, объяснил причину задержки. Хотя встал он чуть свет и другие пушкари также почти не спали, однако при царившей неразберихе понадобилось много времени и сил, чтобы снять и подготовить орудия, собрать и погрузить на телеги ядра и порох. Люди взмокли от пота. Впрочем, сейчас все готово и можно приступать к переправе.

Девушка подъехала к Ла Гиру.

– Мы с вами пойдем в авангарде. Остальные, – она обернулась, – пусть следуют за монсеньером Батаром.

Между тем события на левом берегу приняли неожиданный оборот.

Солдаты, возглавляемые де Гокуром, не найдя ничего соблазнительного в покинутой крепости, стали тяготиться бездействием.

А время шло. Наступил полдень. Дева и подкрепление не прибывали. Старый Гокур ехидничал, поддразнивая горожан. Наконец, потеряв терпение, солдаты и ополченцы своими силами начали штурм форта Огюстен.

Это была большая ошибка.

Годоны быстро убедились в малочисленности французов.

Когда неорганизованная толпа хлынула по дороге к форту, ее подпустили на выстрел из лука, а затем, выйдя из укреплений, стали осыпать стрелами.

Трудно сказать, чем бы закончилось это, если бы вдруг у переправы не появились Ла Гир и Жанна во главе небольшого отряда воинов.

Жанна увидела бегущих, еще находясь на острове Туаль. Она сразу все поняла. Она почти не сомневалась, что Гокур по злобе к ней допустил преждевременную атаку.

Переправа, как и утром, затягивается.

Солдаты на острове весьма малочисленны. Однако надо рискнуть. Только смелый и неожиданный удар может спасти положение.

Жанна смотрит на Ла Гира. Храбрый капитан кивает головой. Маленький отряд через мост из лодок переходит на берег.

Жанна останавливает бегущих.

– Вперед! За мной, кто любит меня!

И вот она мчится впереди. Рядом с ней – Ла Гир.

Годоны в недоумении останавливаются.

Что произошло? Откуда этот шквал? Почему зайцы превратились во львов? О!.. Снова эта ведьма! Она летит вихрем со знаменем наперевес! Вероятно, за ней большие силы!..

И, недолго думая, годоны показали тыл. Им и в голову не пришло, что отряд, перед которым они отступают, намного меньше их войска и вполовину хуже вооружен.

Только перед самым фортом англичане остановились.

Год дэм! Так, чего доброго, враг у них на плечах ввалится в крепость и овладеет ею! Снова посыпались стрелы.

Но Жанна с теми ничтожными силами, которыми располагала, и не рассчитывала взять форт с налета. Важно было лишь продержаться до прихода подкрепления. Все чаще и чаще оглядывалась девушка на переправу. Наконец она различила черную массу рыцарей, над которой трепетало знамя Дюнуа. За рыцарями тянулась артиллерия.

Славу богу! Еще одно испытание осталось позади!

Форт Огюстен был взят, когда солнце садилось.

Мастер Монтеклер несколькими удачными выстрелами расчистил путь осаждающим. Жанна взобралась на насыпь одной из первых и установила там свое знамя. В проходах между рвами завязались жестокие схватки. Но судьба форта была решена. Годоны не могли долго противостоять бешеному натиску наступающих. Силы были слишком неравными. Захватив двор, ополченцы и рыцари стали штурмовать монастырские здания. Англичане пытались прорваться и уйти в Турель. Это удалось немногим. Большинство было перебито, остальные взяты в плен.

А с наступлением темноты над бывшим монастырем вспыхнул гигантский костер. Это по приказанию Жанны ополченцы подожгли крепость, чтобы остановить грабеж, которому предавались упоенные победой солдаты.

К ночи, оставив лошадей и оруженосцев в Портеро, капитаны вернулись в город. Ополченцы и стрелки, напротив, пожелали ночевать на отвоеванной территории.

Жанна колебалась. Ей очень хотелось остаться с солдатами, чтобы завтра с раннего утра приступив к штурму Турели.

Но она безумно устала. Во время наступления она поранила ногу; рана напоминала о себе, требуя перевязки и покоя. Девушка решила, что ее силы завтра днем будут нужнее, чем эта ночь, проведенная без сна на позициях. К тому же, зная повадки господ капитанов, она боялась, что утром, по примеру сегодняшнего, ей все равно пришлось бы возвращаться в Орлеан, подгонять тех, кто предпочитал почивать на лаврах.

Предчувствие не обмануло Жанну. В то время когда она заканчивала скромный ужин, в дверь постучали. Вошел дворянин, не пожелавший назвать своего имени. Он заявил, что прислан по поручению совета.

– Капитаны уверены, что только милостью божией одержана эта победа. Но теперь англичане знают о малочисленности французских войск. Поскольку город полон продовольствия, армия сможет отлично продержаться, дожидаясь помощи от короля. Поэтому совет считает излишним предпринимать наступление в ближайшее время.

Жанна остолбенела. Кусок застрял у нее в горле.

Прошло некоторое время, прежде чем девушка обрела дар речи.

Так вот оно что! Господа хотят все загубить! По злобе на то, что Жанна разоблачила их преступный план и вырвала из их рук руководство, они готовы пойти на измену, на страшное преступление перед страной и народом!

И аргументы-то каковы! Малочисленность французских войск! Но ведь французская армия вместе с силами горожан превышает годонов по крайней мере в два раза! Да, «город полон продовольствия»; значит, это продовольствие нужно все сожрать, значит, город нужно разорить, а бедняков пустить по миру? Прекрасная идея! Господа хотят «дожидаться помощи от короля». Но это чепуха! Какую помощь пришлет дофин, если здесь сейчас собрано все, что можно было собрать?! Зато через день-другой подойдут войска Фастольфа, и тогда все изменится. Тогда прощай Турель, прощай победа! Уж не этого ли ждут и желают господа капитаны?

Жанна берет себя в руки. Голос ее звучит спокойно и уверенно.

– Пойдите и скажите тем, кто вас послал: у них был свой совет, а у меня свой. Капитаны полагают, что вчерашняя победа одержана лишь божией милостью? Так пусть они не сомневаются: эта милость продлится и впредь. А все попытки сорвать наступление не приведут ни к чему.

Ночь была суматошной.

Казалось, половина города страдала бессонницей. Не смущаясь темноты, люди сновали по улицам, перетаскивали продовольствие, фураж, боеприпасы. Башня святого Самсона раскрыла свои недра. Чего здесь только не было: снаряды и охапки стрел, ящики со свинцовыми пулями и бочонками пороха, пики, секиры, боевые палицы, фашины, пушки, луки, арбалеты и осадные лестницы. Все это волокли к пристани. Лодки, беспрестанно курсируя от одного берега к другому, перевозили тяжелые грузы.

А раннее утро принесло известие, поразившее громом: весь труд оказался напрасным. Благородные капитаны извещали, что наступление отменяется.

Что было делать? Куда идти? Горожане знали одно лишь место, где можно было получить совет, утешение, облегчение в горе: дом казначея Буше. Там жила Дева. Только Дева могла разрушить козни капитанов.

И люди пошли к Деве…

Жанна успокоила прибывших. То, что она наметила, будет выполнено. Штурм начнется сейчас же. Без промедления. Капитаны? Ну, это им не удастся!

Напрасно хозяйка умоляла девушку позавтракать, напрасно соблазняла ее только что принесенной свежей рыбой.

Жанна рассмеялась:

– Сохраните ее к вечеру. Я приведу с собой голодного годона, и он получит свою долю.

Уже спускаясь с лестницы, она прибавила:

– Вечером мы вернемся через мост.

Девушка еще раз окидывает взглядом поле боя. Шагов на сто – сто пятьдесят ровная местность без единого кустика, без бугорка. Потом ров. За ним – высокая насыпь. За насыпью – деревянный настил. И только за настилом – Турель…

Прежде чем подойти к крепости, наступающие должны преодолеть три этапа.

Сначала – до спуска в ров. В это время осажденные простреливают равнину огнем своих батарей.

Второй этап – ров. Здесь еще хуже. Враг бьет на близком расстоянии, как по мишени.

Наконец – насыпь. Это труднее всего. Насыпь очень крутая. Нужно поставить лестницы и взобраться наверх. А в это время тебя будут осыпать стрелами и камнями, поливать кипятком, растопленной смолой и кипящим маслом…

Вид на Орлеан со стороны Оливе в 1428–1429 годы. Реставрация Ж Лиши.

Вид на Париж с высот Монмартра в 1429 году. Реставрация Гофбауера.

Военные костюмы XV века. Капитан.

Военные костюмы XV века. Пеший боец.

Да, это потруднее, чем Сен-Лу или Огюстен. Турель внушает трепет, кажется неприступной. Орлеанцы хорошо помнят, что прямыми атаками англичане взять ее не смогли.

И все же взять ее можно!

Наступающие подавляют числом. Необходимы лишь смелость и слаженность действий. До тех пор, пока вперед вырываются отдельные отряды, а остальные, большинство, стоят и ждут, толку не будет. Надо, чтобы все ударили дружно и одновременно. Кроме того, надо, чтобы люди поняли сложность положения Турели. Ведь крепость находится меж двух огней: между наступающими и городом. В Орлеане осталась часть ополчения и почти вся артиллерия. Орлеанцы внимательно следят за левым берегом. Как только начнется общий штурм, они ударят с противоположной стороны. Этого двойного удара годоны наверняка не выдержат.

Но Жанну смущает поведение капитанов.

Она высказала им свои мысли. Она ждет, что каждый поднимет свои отряды. Но они молчат и бездействуют. Они ведут себя еще хуже, чем вчера. Между ними и ею – пропасть…

Девушка обходит ряды, пытается вселить бодрость в солдат. Она уговаривает рыцарей и начальников городских сил. Ее слушают, ее понимают.

Но нужно показать пример.

Нужно воодушевить этих людей, нужно наглядно убедить их, что стрелы и пули для храбрых не так уж страшны. Жанна берет на плечо осадную лестницу.

– Кто меня любит, за мной!

Она не оглядывается, но чувствует, что за ней идут, потом бегут.

– Вперед!

Вот и ров. Вот и насыпь. Еще одно усилие…

Приставив лестницу, Жанна опускает ногу на первую ступеньку.

В этот момент стрела вонзается ей в тело, угодив точно в цель между правым наплечником и панцирем.

От резкого толчка девушка теряет равновесие и падает на руки подбежавших солдат.

…Она лежит на траве. Рядом валяются латы. Над ней – верный Мюго, Паскерель и д'Олон. Кругом солдаты, рыцари, ополченцы. Она горько плачет, плачет навзрыд, по-женски. От боли? Нет, хотя очень больно: стрела вошла в плечо на пол-ладони. Девушка плачет от досады, от огорчения, от страха, что сорван штурм, сорван из-за нее.

И как произошло все это? Ведь еще минута, и французы были бы наверху! Задние ряды тотчас бы подтянулись, а из Орлеана ударили пушки! И тогда конец годонам!

Но после того, как она упала, наступление захлебнулось. Ее вынесли из боя, а солдаты и рыцари побежали прочь от Турели.

И вот теперь, лежа здесь, она слышит, что говорят. Кто-то из капитанов рассказывает, как ободрились англичане. Еще бы! Они считают ее ведьмой, а ведь известно, что ведьма, потерявшая часть крови, теряет и свою силу.

Такого Жанна не может слушать. Она опирается на левую руку и садится. Слезы высыхают. Схватив торчащий обломок стрелы и морщась от боли, она быстрым рывком выдергивает его из раны. Кто-то из солдат предлагает заговорить кровь. Но Жанна отказывается. Бывалые воины приготовляют тампон из чистой тряпки, пропитывают его смесью сала и оливкового масла и накладывают на рану. Кровь удается остановить. Тогда плечо тщательно перевязывают.

И вот она уже на ногах. Она приказывает надеть на себя латы и шлем. Она должна немедленно вернуться в строй. Наступление будет продолжено!

Капитаны не верят глазам. Гокур жадно глотает воздух, как рыба, выброшенная на сушу. Дюнуа силится улыбнуться. Ла Гир одобрительно кивает головой.

К девушке подходит монсеньер Батар. Он просит ее внимания на несколько минут.

Сегодня она проявила величайший героизм – он поздравляет ее от всего сердца. Все ей восхищены. Все поражены ее мужеством, выносливостью, презрением к смерти.

Но не достаточно ли для одного раза?

Пусть она обратит взор на положение солнца: через два-три часа начнутся сумерки. А она едва держится на ногах, люди устали и проголодались, – нельзя забывать, что многие из них провели ночь без сна. Поэтому он, Дюнуа, отдал распоряжение трубить отход.

Надо отвести людей в Орлеан и дать им отдых. Штурм можно будет продолжить завтра, послезавтра или в иной подходящий день. Во всяком случае, утро вечера мудренее.

Пока Дюнуа говорит, Жанна вслушивается и действительно слышит звук рога. Да, трубят отход! Мучения, страдания, кровь, пролитая в этот день, бесполезны. Мертвые не отомщены! Дело не сделано!

Нет, лучше она погибнет, но этого не допустит! Все готово, люди прониклись стремлением завершить начатое, и они завершат, что бы ни говорили монсеньер Батар и другие господа!

Ничего не ответив Дюнуа, Жанна кидается к трубачу и хватает его за руку.

– Остановись! Подожди! Мне нужно сказать два слова людям!

Потом оборачивается к рядам усталых воинов.

– Во имя божие, вы скоро войдете в крепость! Еще одно усилие! Не бойтесь ничего: англичане вас не одолеют. Смотрите! Они выбились из сил! У них на исходе порох и ядра! Их орудия молчат! Их пули не долетают до вас!

Она говорит, а сама думает о словах Дюнуа. О, во многом он прав, девушка знает это. Конечно, люди измучились. Конечно, они голодны. Но отдыхать они будут завтра. А сейчас нужно торопиться!

Жалость все же подступает к горлу. Девушка заканчивает свою маленькую речь тихим голосом:

– А теперь отдохните немного. Время еще не ушло. Съешьте и выпейте чего-нибудь…

И снова начался приступ. Люди шли вперед молча. Сопротивление англичан к вечеру действительно ослабело. У них кончались боеприпасы. Выстрелы делались изредка, неуверенными руками.

До рва добрались беспрепятственно. Остановились. У врагов было мало пуль и ядер, но у них могли оказаться в избытке камни и горячая смола.

Надо преодолеть последние препятствия. Путь должно указать знамя Девы.

Из рядов выходит рыцарь. Это д'Олон. Он быстро спускается в ров. За ним следует солдат, несущий знамя.

Жанна оборачивается к бойцам:

– Следите за знаменем и скажите, когда полотнище коснется насыпи!

Тысячи глаз напряженно следят за двумя отважными.

– Жанна! Полотнище коснулось насыпи!

– Тогда без страха вперед! Все это принадлежит вам!

…Будто поток сорвался с горы. Людская лавина, орущая и неудержимая, захлестнула ров.

Сотни людей облепили насыпь.

Что это?.. Ни камней, ни смолы! Годоны не выдержали! Они покинули насыпь и в беспорядке устремились к настилу. Многие с ужасом указывали на Деву, фигура которой резко выделялась на гребне вала.

– Чародейка жива! Хотя она потеряла кровь, ее волшебная сила сохранилась!

В этот момент со стороны города раздался залп. Орлеан приветствовал наступавших…

Со своего высокого наблюдательного пункта Жанна видела все. Это уже не было сражением – это было побоище. Полный и окончательный разгром.

Пока годоны, отстреливаясь, отходили к настилу, чтобы уйти в Турель, орлеанцы устремились к крепости со стороны города. Через разрушенные пролеты были переброшены бревна, и по ним сотни ополченцев перебрались на захваченную англичанами часть моста.

Горожане подожгли барку, нагруженную маслом, смолой и паклей. Этот пылающий снаряд был подведен по течению реки точно под настил, соединявший берег с Турелью.

Прежде чем англичане поняли, в чем дело, доски и стропила моста загорелись.

Тут годонов охватила паника. Бросая оружие и топча друг друга, они неслись по горящему мосту. Многих настигали стрелы и пули, другие гибли в пламени или срывались в воду.

Несколько капитанов прикрывали бегство. Среди них был и знаменитый Вильям Гласдель, человек простого происхождения, завоевавший свой высокий чин жестокостью и отвагой. В его руке трепетало старое боевое знамя – свидетель минувших побед.

Жанне хорошо была видна площадка перед мостом.

Она не могла оторвать взгляда от жуткой картины, от суровых лиц людей, обреченных на страшную смерть. Девушку волновали противоречивые чувства…

Пропустив последних беглецов, английские капитаны вступили на мост. Они шли, гордо подняв головы, в сплошном море огня. Гласдель замыкал шествие…

Жанна громко закричала:

– Гласдель, остановись! Ты осыпал меня оскорблениями, но мне жаль тебя и твоих людей! Сдавайтесь, пока не поздно, иначе вы все погибли!

Гласдель обернулся и с ненавистью посмотрел на Деву.

В этот момент стропила догорели и настил рухнул. Гласдель и другие капитаны нашли свою смерть на дне Луары.

Битва кончилась в шесть часов вечера, задолго до наступления сумерек.

Шестьсот англичан, которым удалось прорваться к Турели, встретили здесь мужественных орлеанцев, перебравшихся через восстановленные пролеты моста. Завязалась рукопашная схватка. Она была недолгой. Четыреста годонов пали, остальные сдались на милость горожан.

В десять часов при свете факелов Жанна, как и предсказывала утром, возвращалась в город через мост. Следом за девушкой шли капитаны. За ними двигались рыцари, стрелки, ополченцы и пленные.

Жанна плыла как во сне.

Она не могла ни переживать, ни радоваться. Все эти часы девушка держалась лишь невероятным усилием воли. Теперь силы иссякли. Голова горела, нога ныла, раненое плечо безумно болело.

Что происходит кругом? Что-то кричат, кого-то приветствуют… Тысячи счастливых, сияющих лиц, на глазах слезы…

И еще:

«Донн-донн, донн-донн, донн-донн…» Почему звонят во всех церквах? Что за праздник сегодня?..

Ее привезли к Буше, раздели и уложили в постель. Старый врач развязал рану и нахмурился. Все плечо и грудь распухли и посинели. Тщательно промазав лекарством рваные края раны, старик сделал новую перевязку. Потом позвал хозяев и сказал, что девушке нужен полный покой. Лучше бы несколько дней не вставать. Латы, во всяком случае, надевать нельзя ни под каким видом.

Жанна всего этого не слыхала. Она погрузилась в сон, похожий на смерть, поглощавший, как черная бездонная пропасть.

И лишь где-то в самой глубине сознания легким пульсом чуть-чуть отдавали равномерные непрекращающиеся толчки: «Донн-донн, донн-донн, донн-донн…»

Это были колокола, не смолкавшие в славном городе Орлеане в течение всей ночи с 7 на 8 мая.

Глава 7 Орлеанская дева

Колокольный звон был хорошо слышен и в лагере Толбота, в бастилии Сен-Лоранс в Оржериле.

Невеселым был совет английских капитанов. Последние дни дозорные не покидали вышек. Сам Толбот почти непрерывно вел наблюдения.

Несколько раз, сжав перила до того, что ногти ломались о дерево, он едва не отдал команду о построении войск и выводе их из крепости для подмоги бойцам Турели.

Но этой команды он так и не отдал.

Толбот был достаточно умен и опытен.

Он приблизительно представлял силы врага.

Он знал, что Турели ему все равно не спасти, а остатки его армии неизбежно погибнут.

И он надеялся лишь на чудо или на внезапный приход Фастольфа. Но чуда не произошло. Фастольф тоже не явился. Все закончилось так, как и должно было закончиться.

И теперь на ночном совете стоял один-единственный вопрос: что делать дальше?

Ответ предрешили события двух последних дней. Осада Орлеана кончилась. Осаждающие превратились в осажденных. Если бы завтра французы попытались с последними правобережными укреплениями проделать то же, что проделали с левым берегом, английская армия была бы уничтожена.

Значит, надо уходить.

И Толбот решил уходить.

Колокольный звон продолжался и на следующее утро. Он не прекратился в течение всего дня 8 мая. Этому воскресному дню предстояло стать днем великого праздника.

Рано утром дозорные с городских башен отметили небывалое событие. Англичане вышли из своих крепостей и начали строиться в полки. Над каждым полком развевалось знамя. Все это имело весьма торжественный и зловещий вид.

Горожане всполошились. По улицам вновь побежали вооруженные люди. Уж не собираются ли годоны штурмовать город?

Кое-кто, ожидая сражения, потирал руки. Эта схватка обещала быть легкой, не то что борьба за Турель! Здесь, в чистом поле, обладая численным превосходством, капитаны рассчитывали нанести англичанам урон и захватить богатых пленников.

Маршал Буссак первым вывел свои отряды из города. Вслед за ним вышли и другие капитаны.

Наконец появилась Жанна.

Девушка была бледна, но держалась уверенно. Вместо лат на ней была легкая кольчуга.

Солдаты тотчас же бросились к своему обожаемому полководцу. На нее смотрели, как на оракула.

Один из рыцарей спросил, можно ли им сражаться в воскресенье?

Жанна улыбнулась.

– Еще неизвестно, будет ли нужда в сражении.

Эти слова многим показались загадочными.

Но загадочного в них ничего не было. Ясно представляя себе обстановку, Жанна почти не сомневалась, что годоны не вступят в бой. Где им теперь решиться! Они думают лишь о том, чтобы уйти.

И пусть уходят.

Пусть кровопролитное сражение не омрачит этого радостного дня.

И она пояснила свои мысли:

– Вам не следует начинать боевых действий. Не нападайте на англичан, но если нападут они – защищайтесь с отвагой. Не бойтесь ничего, и вы снова одержите победу.

Священники пропели псалмы. Войска годонов продолжали стоять. Вдруг Жанна заметила среди них движение.

– Следите за годонами! – крикнула она дозорным. – И скажите, стоят они к нам лицом или спиной?

Ей ответили, что годоны повернулись спиной и уходят прочь.

Простояв около часа, чтобы отступление не слишком походило на бегство, англичане развернулись походным строем и пошли на запад. Ла Гир и де Лоре с сотней всадников бросились за ними, проследить, какой дорогой они движутся.

Англичане шли по дороге в Менг.

– Господу неугодно, чтобы сегодня сражались, – сказала Жанна. – Вы схватитесь с ними в следующий раз.

Солдаты, крестьяне и горожане толпами хлынули в укрепления, брошенные англичанами.

И все же оказалось, что уход годонов был постыдным бегством. Они оставили весь свой нехитрый скарб, пушки, ядра, осадные приспособления. Они трусливо покинули раненых и больных товарищей, не захватив с собой и пленных французов.

Пленных освободили, пушки и ядра доставили в город, а укрепления разрушили.

По улицам Орлеана шли торжественные процессии, в храмах служили благодарственные молебны.

Отныне Орлеан свободен.

В войне наступал решительный перелом.

В этот же день французские капитаны собрались в доме канцлера Кузино на свой последний совет. Здесь были все: Дюнуа и Гокур, Буссак и Кулан, Гранвиль и де Лоре, Ла Гир, Сентрайль и множество других.

Забыли, как обычно, пригласить лишь Жанну.

Капитаны были в приподнятом настроении. Как-никак они оказались победителями! Они сняли осаду с Орлеана! Они изгнали англичан!

Де Гокур предложил составить адрес-реляцию французскому королю, дабы известить его о победе. Это предложение было встречено с восторгом. Текст адреса поручили редактировать Дюнуа. В его составлении приняли живейшее участие почти все капитаны.

Адрес сообщал Карлу VII о трудах и днях доблестных командиров, об их бессонных ночах и ратных заботах.

Адрес излагал существо и основные этапы победы, показывал роль в ней отдельных капитанов, особенно оттенив значение деятельности Дюнуа и Гокура.

Адрес пояснял, что победа была столь блестящей и полной лишь потому, что операции проводились по детально разработанному плану, составленному советом согласно предложению высокочтимого монсеньера Батара.

В адресе не забыли отметить, что основным условием, обеспечившим победу, была воля божия, неизменно благосклонная к судьбам французов.

Адрес заканчивался изъявлением верноподданнических чувств господ капитанов к возлюбленному монарху. Капитаны обещали и впредь не щадить сил своих для блага престола и преуспевания благородного сословия.

Адрес был, несомненно, превосходным.

Эту мысль высказали все.

Но тут вдруг раздался робкий голос, принадлежавший отнюдь не робкому человеку. Капитан Ла Гир спрашивал:

– Быть может, следовало бы упомянуть и о Деве?

У всех присутствующих вытянулись физиономии. Лицо почтенного де Гокура, напротив, сморщилось, как печеное яблоко.

– Тоже выскочил, молодец!

Но монсеньер Батар, бывший воплощением рыцарственности и благородства, заметил, что, конечно, можно упомянуть и о Деве.

И о Деве упомянули.

Была предложена формулировка:

«В сражениях принимала участие и Дева»…

Монсеньер Батар, в целях торжества справедливости предложил уточнить эту формулировку:

«В некоторых сражениях принимала участие и Дева»…

Это предложение было одобрено и утверждено. Заседание совета объявили закрытым. Перед уходом господин де Лоре подошел к славному Дюнуа, отличавшемуся превосходной памятью.

– Монсеньер, вы не можете сказать, сколько всего дней продолжалась осада Орлеана?

– Как же, мессир, могу: всего двести дней, то есть год без пяти месяцев и трех суток.

– А на какой день после прибытия Девы осада была снята?

Дюнуа удивленно посмотрел на капитана:

– На девятый.

Де Лоре язвительно поблагодарил. Больше вопросов у него не имелось.

Но история и память простых людей внесли корректив в реляцию благородных капитанов.

День 8 мая сделался первым национальным праздником французского народа.

В городе Орлеане славный юбилей стали отмечать ежегодно. Отмечают его и в наши дни. И героем этого юбилея, главным действующим лицом народного праздника оказался не Дюнуа, не де Гокур и не Карл VII. Им стала простая крестьянка Жанна, своей жалостью, отвагой, находчивостью и кровью спасшая родину в дни тяжелых испытаний.

И она вошла в века как Орлеанская дева.

Глава 8 Кампания на Луаре

Орлеанская победа всколыхнула всю Францию. Не было города, деревни, глухого местечка, куда не проникла бы радостная весть. Население областей, занятых англичанами и бургундцами, ликовало не менее остальных французов. Шепотом передавали подробности, делились надеждами и чаяниями, тайно готовились к борьбе.

Французский народ поднимал голову.

События под Орлеаном разрушили молву о непобедимости врага.

Их, этих кровожадных годонов, перед которыми не могли устоять отборные рыцарские части, разбила и прогнала прочь простая крестьянка Жанна!

Их били в хвост и в гриву, топили и жгли, рубили мечами, кололи пиками и сотнями брали в плен незнакомые с военным делом мужики, бедные ремесленники и подмастерья!

Значит, нечего падать духом. Надо усилить сопротивление. Надо идти вперед.

И вновь ожила партизанская борьба. Ее размах ошеломил союзников. Мало того, что «лесные братья» контролировали дороги, громили зазевавшиеся отряды, захватывали обозы с продовольствием; кое-где, например в Нормандии, они успешно овладевали замками, городами и даже целыми районами.

Движение разрасталось вглубь и вширь.

Чтобы закрепить победу и подготовить экспедицию на север – на Реймс и Париж, следовало прежде всего обезопасить среднее течение Луары, ликвидировать укрепления и гарнизоны англичан, разбросанные вдоль обоих берегов реки еще со времени покойного Солсбери. Нужно было очистить города Менг, Божанси, Жаржо, расположенные к западу и востоку от Орлеана. Представлялось также желательным предупредить приход давно ожидаемого войска Джона Фастольфа и не допустить объединения всех вражеских отрядов, вожди которых, несомненно, помышляли о реванше.

Жанна решила немедля отправиться к королю, чтобы добиться новой армии.

Встреча состоялась близ Тура. Внешне она казалась сердечной. Карл VII снял шляпу перед молодой крестьянкой, обнял Жанну и расцеловал ее. Но деньги на содержание армии дать отказался. Его величество кое-как находил еще средства для подарков своим фаворитам, но совершенно не располагал ими для государственных и военных нужд…

Впрочем, благодаря орлеанцам Жанна в деньгах и не нуждалась. Она переехала в город Селль-Берри, где начался сбор военных отрядов. Вскоре девушка убедилась, что создать новую армию будет не так уж сложно.

Тысячи людей ждали сигнала.

И как только сигнал был дан, все они потянулись по различным дорогам и без дорог, по дремучим лесам и полноводным рекам – со всех концов многострадального Французского королевства.

Шли крестьяне, покинув оскуделую землю и развалившиеся лачуги.

Шли ремесленники, забросив ржавые инструменты и опустевшие мастерские.

Тащились на хромых клячах полунищие дворяне, заложив остатки имущества, чтобы купить панцирь и меч.

Все они направлялись к Деве.

К концу мая их собралось до двенадцати тысяч.

Новая армия была поистине народной. Она знала, за что ей предстояло бороться. Воины Девы не собирались тянуть и медлить по примеру благородных господ. Они были заинтересованы в быстром и решительном успехе.

В этой армии, построенной на началах строгой дисциплины, установились все лучшие традиции, которые Жанна еще в апреле старалась привить своим первым отрядам в Блуа.

Номинально армию возглавил герцог Алансонский. Но этот недалекий и суеверный вельможа во всем полагался на Деву, веря в ее святость и ее счастье.

11 июня освободительная армия покинула лагерь и двинулась по направлению к Жаржо, главной из крепостей англичан, остававшихся на средней Луаре.

Когда капитан города граф Сеффолк узнал, какими силами располагают осаждающие, он сразу приуныл.

В этих условиях о победе нечего было и помышлять. Трудно было надеяться и на то, чтобы город продержался до прихода подкреплений. Правда, Дева предложила англичанам оставить крепость и уходить. Это предложение было соблазнительным. Но гордый Сеффолк не удостоил мужичку ответом. Он уже подумывал о другом.

Что, если попросить у французов отсрочку? Он, Сеффолк, торжественно пообещает сдать город по истечении двух недель. Он заявит, что необходимо выработать и обсудить условия капитуляции – на все это нужно время. А кто осмелится не поверить его рыцарскому слову? Граф хорошо знал французских капитанов и их любовь к проволочкам.

Если бы Сеффолку удалось выговорить эти две недели, крепость была бы спасена. Фастольф, который уже вышел из Парижа, успел бы подойти, и французам пришлось бы тотчас снимать осаду, а то и сложить головы здесь, под Жаржо.

Но замыслам Сеффолка не суждено было осуществиться. Их сорвала неутомимая Дева.

Развернув знамя, Жанна быстро спустилась в ров. Ее окружали бывшие ремесленники и крестьяне. Дабы поднять боевой дух пехотинцев и рыцарей, девушка заставила герцога Алансонского следовать за собой. Но бедный герцог ни разу не бывал в подобных переделках. Храбро принимавший любое решение и мастерски державшийся на коне, он никогда не штурмовал крепостей в пешем строю, да еще в первых рядах. Он ощущал, как дрожит каждый мускул его тела.

– Вперед, милый герцог, вперед!..

Колени герцога подгибались. В ушах у него звенело. Перед глазами шли радужные круги…

Оглянувшись, Жанна с удивлением заметила, что доблестный принц не поспевает за ней.

– О милый герцог, вы боитесь? Неужели вы забыли, что я обещала вашей супруге привезти вас живым и здоровым?

Подобные утешения не действовали на принца. Он уже ничего не слышал и плохо соображал. Он чувствовал себя все хуже и едва передвигал ноги.

Убедившись, что от ее «прекрасного герцога» проку не будет, девушка крикнула во весь голос:

– Удалитесь, мой герцог, удалитесь немедленно; не рискуйте своей драгоценной особой без нужды; не ждите, чтобы вас убили!

Герцог воспрянул духом и юркнул в сторону. Несколько человек, несших осадные лестницы, обогнали его и заслонили собой.

Жанна была у стены.

В это время сверху раздался крик. По приказу графа Сеффолка английский герольд извещал, что его господин хочет говорить с французским главнокомандующим. Благородный Сеффолк, видя в перспективе неизбежную гибель, соглашался очистить крепость и принять условия Девы.

Слишком поздно!

Глашатая никто не слушал. Десяток лестниц был прислонен к стене.

Жанна быстро взбиралась наверх и была почти у цели, когда камень, брошенный с башни, ударил ее по голове. Девушка пошатнулась и упала в ров…

Единодушный крик ужаса пронесся над рядами осаждающих. Их героиня, их Дева убита!..

Но нет. Не так-то легко убить бесстрашную! Шлем предохранил ее, ослабив силу удара.

Возбужденная близкой победой, она вскочила и подняла над головой поникшее было знамя.

– Вперед, друзья, не отставайте! Англичане в ваших руках!

Годоны сновали туда и сюда, тщетно стараясь прорваться к мосту, который вывел бы их на правый берег. Французы гнались за ними по пятам, рубили их и кололи, а тех, кто был одет побогаче, захватывали в плен.

Вот рыцарь в блестящих латах пробился, наконец, к мосту. Это сам Сеффолк. Проклиная судьбу и несбывшиеся надежды, граф думает улизнуть.

Французский всадник нагоняет его, хватает коня за узду и предлагает графу немедленно сдаться.

Карта Сеффолка бита. Мутным взором оглядывается он вокруг себя. Нет, не уйти! Сзади нажимают другие. Мост оцеплен.

Какое унижение!.. Ему, благородному аристократу, одному из столпов английского престола, сдаться в плен какому-то прощелыге!

– Вы дворянин? – спрашивает Сеффолк.

– Да.

– Рыцарь?

– Нет.

Граф Сеффолк быстро посвящает француза в рыцари, после чего сдается ему с более легким сердцем.

Битва при Жаржо продолжалась три с половиной часа. Она стоила французам около двадцати воинов.

Англичане потеряли пятьсот человек, не считая взятых в плен. Среди знатных пленников наряду с Сеффолком оказался и его брат Джон Пуль. Другой брат незадачливого полководца утонул в реке.

Джон Фастольф, узнав об участи Жаржо, изменил маршрут.

Теперь вся средняя Луара к востоку от Орлеана была свободна от англичан.

В последующие дни армия освобождения взяла менгский мост, соединявший берега Луары, и двинулась к Божанси.

В полдень 15 июня, когда войско Жанны стояло под Божанси, произошло знаменательное событие: прибыли два бретонских дворянина, сообщившие, что к осаждающим хочет присоединить свои силы сам господин коннетабль.

Артур де Ришмон, коннетабль Франции, был одним из наиболее мрачных персонажей этой мрачной эпохи.

Сын герцога Бретанского, де Ришмон получил от Карла VII меч коннетабля в 1424 году. Грубый и жадный вымогатель, черствый эгоист, не останавливающийся перед преступлением даже ради мелкой цели, де Ришмон был достойным соперником господина де Тремуйля, которого он приблизил к особе монарха и который затем вышвырнул его пинком из королевских покоев.

Оказавшись против своей воли в оппозиции ко двору, де Ришмон сохранил, однако, свой высокий титул, а также надежду когда-нибудь как следует отмстить шамбеллану. Как и большинство крупных феодалов, он действовал на свой страх и риск, поддерживая то арманьяков, то бургундцев.

Орлеанские события заинтересовали де Ришмона. Он понял, что былые успехи годонов пошли под уклон. Коннетабль решил сделать пробный шаг к примирению с Карлом VII. Это и привело его вместе с отборным рыцарским войском под Божанси.

Неожиданное прибытие опального коннетабля поставило капитанов в весьма затруднительное положение. Многие из них были должниками господина де Тремуйля. Они хорошо знали о настроениях, господствовавших при дворе. Однако перспектива получения свежих рыцарских сил накануне штурма казалась также весьма заманчивой. Кроме того, благородного коннетабля можно было противопоставить Деве и всему ее сброду.

Герцог Алансонский поначалу пришел в ярость и заявил посланцам, что если де Ришмон отважится подойти, то королевские войска и Дева вступят с ним в сражение.

Постепенно, впрочем, под давлением уговоров окружавших принц успокоился. Жанна также старалась его разубедить.

– Следует помогать друг другу, – сказала она. Герцог, как обычно, послушал девушку и, сопровождаемый ею, выехал навстречу коннетаблю.

Вскоре они увидели отряд всадников, впереди которого находился маленький смуглый человек с толстыми губами и угрюмым выражением лица.

Не уделив ни малейшего внимания герцогу, де Ришмон прямо обратился к Деве:

– Жанна, мне сказали, что вы хотите сражаться против меня. Я не знаю, являетесь ли вы посланницей божьей. Если да, то мне нечего бояться, ибо я исполняю божью волю. Если же вы посланы дьяволом, то я опасаюсь вас еще меньше.

Говоривший эти слова действительно не боялся дьявола и усердно исполнял «божью волю». По его распоряжениям в разных местах и в разное время было сожжено немало людей, обвиненных в колдовстве и ереси.

Жанна ответила коннетаблю сдержанно и просто:

– Монсеньер, вы явились сюда не по моей воле, но раз уж вы пришли, то добро пожаловать!

Условия капитуляции Божанси были мягкие. С англичан взяли слово, что они в течение десяти дней не станут браться за оружие, после чего им дали уйти, захватив с собой лошадей и часть личного имущества. Начальник гарнизона и капитан города были оставлены в качестве заложников.

И все же оказалось, что годоны слишком поторопились со сдачей. Едва гарнизон Божанси успел удалиться, как французский дозорный сообщил, что видит огромную армию, идущую с северо-востока, от деревни Патэ.

Это был Джон Фастольф, легендарный Джон Фастольф, о котором столько говорили и которого так опасались, но которого, однако, до сих пор так и не смогли обнаружить.

Теперь, наконец, он появился собственной персоной, шествуя бок о бок с храбрым Толботом и ведя сборную армию по крайней мере в пять тысяч человек.

Кампанию на Луаре закончила битва при Патэ, одно из самых кровопролитных сражений и, несомненно, одна из самых блестящих побед французского оружия в этой войне.

На первый взгляд результаты битвы при Патэ кажутся либо чудом, либо величайшей несуразицей.

Действительно, несмотря на то, что в битве со стороны англичан участвовало около пяти тысяч бойцов, а со стороны французов – едва полторы тысячи;

несмотря на то, что руководили англичанами такие испытанные в боях капитаны, как Толбот, Скаль, Фалькомбридж и Фастольф, которым довелось выиграть не одно сражение;

несмотря на то, что английские полководцы имели прекрасную позицию, хорошо продумали порядок битвы и начали ее проведение по плану, который не раз давал блестящий эффект;

несмотря на то, что большинство французских капитанов явно трусило и было готово вместе со своими людьми увильнуть от решительных действий;

– битва закончилась полным разгромом и уничтожением английской армии, причем убито было две с половиной тысячи человек, взято в плен до полуторa тысяч и спаслось бегством около тысячи; а со стороны французов убитыми и ранеными оказалось… всего несколько воинов!!!

Результаты эти вопреки видимой парадоксальности их были вполне закономерны.

Это было одно из проявлений великого перелома, намеченного орлеанской битвой.

Это был яркий показатель полной деморализации захватчиков, полного неверия их в собственные силы, жгучего страха перед освободительной армией и Орлеанской девой.

Это было непреложным доказательством того, что народ Франции взял судьбу отчизны в свои руки, перестав верить в мудрость господ капитанов и надеяться на молитвы попов.

Не следует забывать и того, что все материальные преимущества отныне были также на стороне французов.

Хотя с их стороны в битве участвовало менее двух тысяч, но на марше находилось до десяти тысяч бойцов, готовых по мере надобности занять свое место в рядах сражающихся.

Эта огромная армия стараниями орлеанцев и жителей других городов была хорошо снабжена, вооружена, имела все необходимое для победы. Она находилась у себя дома, в то время как англичане плохо снабжались продовольствием, испытывали недостаток в артиллерии и сражались на чужой земле, горевшей под их ногами.

Короче говоря, теперь со всей отчетливостью начинали действовать те материальные и моральные условия, которые в совокупности должны были определить дальнейший ход войны и которые были целиком на стороне французов.

И огромная заслуга во всем этом приходилась на долю Жанны из Домреми.

Сражение при Патэ, хотя девушка лично в нем и не принимала участия, было второй ее великой победой после орлеанской битвы.

Накануне сражения в лагере англичан царила подавленность.

– Нас всего горсть против французов, – говорил Фастольф Толботу. – Если нам не повезет, будет потеряно все, что с таким трудом и в столь большой промежуток времени покойный король Генрих завоевал во Франции.

А в это же время в лагере французов происходил такой диалог:

– Будем ли мы сражаться, Жанна? – спрашивал герцог Алансонский.

– Есть ли у вас добрые шпоры? – ответила девушка вопросом на вопрос.

Герцог не на шутку струхнул. Он подумал о шпорах, понадобившихся французам в «день селедок»…

– Что вы говорите, Жанна? Неужели нам придется удирать?

Девушка улыбнулась.

– Нет, нам придется преследовать годонов. И вы будете вынуждены сильно шпорить коня, чтобы догнать их.

Сражение произошло в субботу, 18 июня, во второй половине дня. Ход его был крайне несложен.

Английская армия растянулась широкой лентой между Божанси и Жанвилем.

Авангард, состоявший из отборных войск и возглавляемый Джоном Толботом, первым узнал о приближении французов. Толбот приказал своим людям спешиться и занял удобную позицию на опушке леса, неподалеку от Патэ. Годоны начали готовиться к бою.

Но французы через своих разведчиков еще раньше определили местонахождение англичан. На этот раз они не стали мешкать. Прежде чем англичане сумели врыть колья и расположить между ними лучников, воины Потона Сентрайля, Дюнуа и де Буссака набросились на них, как ураган, смяли их и искрошили в куски.

Сам Толбот едва успел вскочить на коня и тут же был захвачен в плен.

Джон Фастольф, возглавлявший основные силы, готовился присоединиться к авангарду. Увидев жестокое сражение, доблестный полководец повернул коня и вместе со своей свитой кинулся прочь от Патэ.

Это вызвало общую панику. Годонов охватил ужас. Побросав знамена и оружие, они побежали кто куда. Французам оставалось лишь преследовать их, убивать и захватывать в плен.

Преследованием занялись молодцы Потона и Ла Гира.

Основные силы французов так и не были введены в бой.

Жанну на этот раз, несмотря на ее сопротивление, удержали в резерве. Герцог Алансонский после Жаржо опасался за жизнь отважной девушки, которой пока что очень дорожил.

Когда Жанна прибыла на поле боя, резня еще продолжалась. С глубоким возмущением смотрела девушка, как благородные рыцари убивали безоружных и молящих о милосердии людей, бедняков, которые не могли рассчитывать на выкуп. Остановить бойню было невозможно. Это оказалось не под силу даже Деве. Это была одна из «славных» боевых традиций, основная привилегия рыцарской войны…

Вот одному несчастному удалось незаметно проникнуть в группу хорошо одетых англичан, которых отбирали для плена. Бедняга чувствовал себя спасенным. Но вдруг конвоир обратил внимание на костюм пехотинца и так ударил его древком пики, что тот свалился замертво…

Жанна быстро спешилась, подбежала к англичанину и постаралась оказать ему посильную помощь. Девушка тихо плакала. Она не могла примириться с лютой и бессмысленной злобой, которую приходилось видеть повсеместно, с жестокостью, неизменно обращавшейся на головы простых и бедных людей, тех, о ком всегда болело ее сердце…

Трофеи битвы при Патэ выглядели весьма внушительно. Оружие, знамена, кони – всему этому не было числа. Казалось, английской армии больше не существует. Весь цвет ее рыцарства был в руках у французов. Господа Толбот, де Скаль, Ричард Спенсер, Фиц Вальтер, лорд Фалькомбридж и многие другие капитаны должны были разделить участь своих полутора тысяч подчиненных и ждать выкупа. Только Джон Фастольф, первым бежавший с поля боя и проявивший невероятную прыть, успел исчезнуть ради того, чтобы на родине потерять все свои отличия и ордена, а в истории покрыть себя несмываемым пятном позора.

Тщеславный герцог Алансонский не мог отказать себе в удовольствии побеседовать с главным пленником – неустрашимым Толботом.

– Предполагали ли вы сегодня утром, – ядовито спросил герцог, – что события могут для вас обернуться подобным образом?

Англичанину не хотелось разговаривать. Он мрачно посмотрел на принца и лишь процедил сквозь зубы:

– Военная фортуна изменчива.

Впрочем, что же еще мог он сказать?..

Победа при Патэ имела почти такой же широкий отклик в стране, как и орлеанская битва.

Снова колокола зазвонили во всех соборах и церквах, снова благословляли Деву, принесшую счастье Франции.

Теперь даже некоторые крупные феодалы, до этого с презрением относившиеся к «буржскому королю», начали колебаться.

Могущественный герцог Бретанский, один из наиболее сильных властителей, долго ведший двойную игру, склонялся на сторону арманьяков.

Сам Филипп Бургундский, все больше и больше разочаровываясь в англичанах, серьезно подумывал о перемирии с Карлом VII.

Кое-кто из феодалов пытался вступить в переговоры непосредственно с Девой.

Под влиянием всех этих событий даже придворная канцелярия заговорила новым языком.

Теперь в королевских сообщениях о победе имя Жанны стояло на первом месте. О других капитанах объявляли лишь мимоходом, а имя благородного коннетабля не было упомянуто вовсе.

Рыцари де Ришмона действительно почти не приняли участия в последнем деле. Коннетабль, потеряв надежду на немедленное примирение с королем, решил покинуть ряды французских войск и возвратиться в свои владения. Перед уходом, однако, жадный бретонец попытался осуществить давно задуманную затею.

Коннетабль недаром присматривался к Жанне, не зря беседовал с ней. Он видел, что девушка становится большим человеком, что она приобретает цену, увеличивающуюся после каждой новой победы. А де Ришмон смотрел на людей преимущественно с точки зрения того, сколько они могут стоить в переводе на золото. Этот вельможа набил руку на похищениях. В свое время он захватил монсеньера Реймского архиепископа и получил за него от короля большую сумму. Теперь подобный же трюк он собирался проделать и с Жанной.

Уже все было подготовлено. Был выделен особый человек, специалист своего дела, некий Андрю де Бомон, которому надлежало провести похищение.

Дело сорвалось в последний момент. Андрю де Бомон испугался, что его разорвут солдаты Девы. Он предпочел претерпеть ярость своего господина, но сохранить жизнь.

И вот Жанна снова предстала перед своим милым дофином.

Король принял Деву в замке Сен-Бенуа на Луаре.

Как много изменилось со времени их первой встречи! Казалось, целая вечность разделяла события, между которыми в действительности было всего лишь три с половиной месяца.

Тогда она пришла бедной девчонкой, на которую смотрели, как на дурочку или одержимую. Тогда ее не хотели принимать, над ней издевались, ей не верили.

Сегодня она явилась овеянная славой, боготворимая всею страной, доказавшая на деле правоту своих планов. Сегодня она – народная героиня, непобедимый полководец, спасительница отчизны. Попробуй-ка теперь посмейся над ней, попробуй усомнись в ее словах! То-то все они нынче поразевали рты, то-то ломают шапки и кланяются так низко, как самой знатной особе!

И правда, такой было не грех поклониться.

В ней вряд ли сейчас узнал бы кто маленького усталого пажа в вылинялом черном камзоле и рваных сапогах, явившегося на прием в Шиноне.

Перед смущенными придворными легким и грациозным шагом проходил загорелый юноша, одетый с изысканным вкусом.

Черное шелковое трико плотно облегало стройную фигуру Жанны. Ее бархатные полусапожки, зашнурованные с наружной стороны ноги, были самого модного покроя. Короткий парчовый камзол, голубой с золотым шитьем, был стянут у талии узким поясом, на котором висел небольшой кинжал в малиновых ножнах. Плащ золотистого сукна падал свободными складками, обнаруживая голубую, под цвет камзола, переливающуюся атласную подкладку.

Да, было отчего разинуть рот!

Но при всех этих невероятных переменах, при всем потрясающем внешнем контрасте нового со старым было одно, что оставалось абсолютно неизменным.

Это была чистая душа девушки с ее высокими и светлыми стремлениями, с ее любовью к справедливости, с ее верой в победу.

И пришла она сюда не за тем, чтобы упиваться своим триумфом или хлопотать о награде, не с целью получить выгодную придворную должность или добиться расположения монарха.

Она пришла лишь для того, чтобы напомнить королю, что ее миссия еще не закончена.

Она пришла поторопить своего Карла, ибо тяжелые предчувствия камнем давили ее сердце.

Король обнял девушку и сказал ей:

– Я печалюсь, Жанна, о испытанных вами страданиях.

Но, боже, каким тоном были произнесены эти слова! Сколько недоверия и холода было в них!

Острая боль пронзила душу Жанны. Непрошеные слезы затуманили ее взор.

Но она не дала воли своим чувствам. Она помнила о том главном, ради чего пришла сюда. И, опустившись на колени перед Карлом, она сказала:

– О мой дофин! Вы не должны больше медлить. Теперь вам нужно идти в Реймс, чтобы короноваться и стать законным монархом.

Девушка вздохнула и тихо прибавила:

– Поспешите, мой милый дофин, ибо время уходит и никогда больше не будет столь благоприятного момента. Поспешите, ибо жить мне осталось недолго, а впереди еще так много дела!

Глава 9 Свет и тени

События мая – июня 1429 года привели к маленькой революции при дворе Карла VII.

Когда первый шок миновал, советники престола крепко призадумались. А думать было над чем. Надлежало решить, как расценивать настоящее и что предпринимать в ближайшем будущем.

Все происшедшее у Орлеана и на средней Луаре казалось невероятным.

Как? Несмотря на подробные инструкции свыше, несмотря на решимость старого де Гокура и тождество мнений капитанов, девчонка из Домреми все-таки всех оттеснила, согнула в бараний рог, овладела волей солдат и рыцарей, стала победительницей, народной героиней! И в какие сроки!

Господа советники не могли понять, то ли все капитаны потеряли головы, то ли Жанна действительно оказалась божьей посланницей. В первом они сомневались, во второе не верили. Но что же тогда?..

По-видимому, несмотря на все предосторожности, случилось самое худшее. Пешка, став во главе других пешек, превратилась в ферзя. Единство Девы с чернью оказалось сильнее, чем единство благородных. Хотели придворные или нет, а победу все-таки одержали низы.

Необходимы были срочные меры. Но какие? Решить это казалось нелегко.

Как обычно, наиболее здравые мысли высказал его высокопреосвященство, монсеньер архиепископ Реймский.

В прежнее время находили целесообразным устранить крестьянку или, во всяком случае, не предавать широкой огласке ее дела и успехи. Теперь – это должен был понять даже непримиримый де Тремуйль – о подобном помышлять не приходилось. Нельзя было дольше замалчивать Деву, ибо о ней складывались легенды, о ней говорили и писали уже не только во Франции, но и в других странах.

И пусть говорят. Пусть пишут. Это даже хорошо.

Важно лишь, как будут говорить и писать.

Раз уж всему свету известно, что победы одержаны благодаря Деве, значит нужно изо всей мочи доказывать, что Дева действительно послана богом, ибо бог благоволит к Франции.

Но пускай все знают, что девчонка только орудие. Ни один человек не должен помышлять о том, что дело в ее способностях, смекалке, бесстрашии, силе воли. Подобные черты не могут быть присущи выходцам из низов. Надо всячески разъяснять, что сама Дева – ничтожество, пустое место. Все исходит из мудрости божьей, ибо господь избрал Деву исполнительницей своей воли. И поэтому во всех ее действиях проявляется лишь божественная эманация, божественная благодать.

Все дело в чуде. А чудо совершено богом.

Значит, голытьба, мужики, горожане – все должны пасть ниц перед богом и его волеизъявительницей – святой матерью церковью.

Это окончательно собьет чернь, запутает ее, отвлечет от опасных мудрствований, смирит и успокоит.

И еще одно.

Раз все зло в союзе Девы с чернью, с той средой, из которой она вышла, значит, необходимо этот союз нарушить, значит, ее нужно во что бы то ни стало из этой среды извлечь.

Господь благоволит к Франции.

К Франции – но какой?

Конечно, благородной, дворянской.

Это все должны чувствовать и понимать.

А для этого божью посланницу, неграмотную крестьянку Жанну нужно возвысить, облагородить, довести до уровня той среды, ради которой господь бог посылает победы.

Разумеется, достойные сеньоры никогда не примут Жанну в свой круг. Конечно, среди дворянства она останется белой вороной. Но так и должно быть. Важно лишь, что подобная мера раз и навсегда оторвет «святую» от людей, опасных для спокойствия государства.

Все это были мудрые мысли.

За ними последовали дела.

Двор и церковь обладали достаточными средствами. К их услугам были королевская канцелярия и многочисленная духовная братия. Попы и монахи, странствующие проповедники, компиляторы старых хроник и сказители, питавшиеся от щедрот клира, – все они были верными слугами и старательными исполнителями.

И вот, как по мановению волшебного жезла, рассказы о подвигах Жанны стали обрастать невероятными, чудесными подробностями. Оказалось, что об орлеанской эпопее, о спасении Франции Девой пророчествовали в далеком прошлом. Старинный хронист Бэда, волшебник Мерлин и множество других авторитетов уже несколько веков назад якобы всё определили и предсказали!..

Всевозможные фальшивки, устные и письменные, грубые и сфабрикованные со знанием дела, наводнили Францию.

Взялись за перья и прославленные столпы схоластической «науки». Эмбренский архиепископ, монсеньер Жак Желю, еще недавно сомневавшийся в Деве, и знаменитый парижский богослов Жан Жерсон, поддерживавший арманьяков, составили обстоятельные ученые трактаты в духе, навеянном пожеланиями двора.

Эти и многие другие «труды», вне зависимости от их объема, авторитетности и формы, были пронизаны одной и той же идеей. Они устанавливали, что ни народ, ни солдаты, ни Дева не были повинны в чудесных победах. Все это было исключительно делом рук божьих.

Одновременно Жанной занялись и по другой линии.

Для того чтобы оторвать девушку от простонародья и по крайней мере внешне поднять до уровня знати, было необходимо наделить ее определенными атрибутами, отвечающими ее новому положению.

Теперь Жанна имела свой постоянный штат, несколько комплектов вооружения и конюшню. Ее одевали придворные портные.

Вскоре после орлеанской победы король присвоил Жанне герб, что означало возведение в личное дворянство. Герб носил символический характер. На щите был изображен меч с пятью крестами, сопровождаемый двумя цветками лилии и поддерживающий корону. Всякому, кто смотрел на эту эмблему, становилось ясно, что обладательница ее является опорой трона: мечом Карла Мартелла она укрепляла власть Карла Валуа!

Жанна с удовольствием пользовалась услугами придворных мастеров. Она сама выбирала материи и покрой костюма – девушка любила изящное и красивое. Что же касается герба, то, ко всеобщему изумлению, Жанна от него отказалась. Ей были слишком дороги ее старые эмблемы, изображенные на знамени. Это знамя стало известным всему народу, с ним она одерживала победы и с ним не хотела расставаться никогда. Личное же дворянство ее не трогало.

С этим пришлось пока примириться. Новый герб взяли для себя братья Жанны, а вопрос об анноблировании был отложен.[12]

Главное все же было сделано.

И теперь его высокопреосвященство мог испытывать чувство полного удовлетворения.

Да, он претерпел много тяжелых минут, многое был вынужден передумать и переоценить, но в конечном итоге оказался прав, не ступив на путь, предложенный де Тремуйлем! При правильном подходе девчонка окупит все причиненные ею беспокойства и принесет политический барыш. И не только политический…

Досужие наблюдатели, видевшие в эти дни юного царедворца в нарядном костюме и с уверенными манерами, могли о многом задуматься.

Какой сказочный взлет! Почти невероятный!

Даже самый богатый буржуа не смел и мечтать о том, чтобы занять подобное место при особе монарха. Для податных столь блестящий путь был заказан. А эта бедная крестьянка, вчера еще пасшая коров на далекой окраине, – подумать только, как она вознеслась сегодня!

Воистину, пути господни неисповедимы!

Как счастлива она, должно быть!

Никогда еще не складывалось более ошибочного предположения.

Девушка была глубоко несчастной. Именно теперь к ней впервые начали приходить мысли о смерти, к ней, семнадцатилетней, полной сил и здоровья!

Свет часто мерк перед ее глазами. Сумрачные тени обволакивали рассудок. И мрачные предчувствия появлялись именно в те часы, когда внешне все обстояло более чем благополучно.

Среди тяжелых и полных лишений лагерных будней, в час штурма или кровопролитной атаки, раненая или безмерно уставшая, Жанна никогда не впадала в уныние. Напротив, она умела воодушевить и подбодрить каждого. Полное бесстрашие девушки, презрение к опасности и непоколебимая вера в удачу были главным ее оружием, источником силы, которой она подчиняла сердца и волю товарищей по борьбе.

Но как только она попадала в общество знатных капитанов или ко двору, в обстановку суетной праздности, в сферу действия попов и аристократов, положение резко менялось.

Жанна чувствовала себя покинутой и бесконечно одинокой маленькой девочкой, заплутавшейся в густом и темном лесу. Все было чужим, неприятным, колючим. Она видела здесь чванливость и лицемерие, оспаривающие первенство друг у друга. Она прекрасно понимала, что ее презирают и ненавидят, что ей завидуют и желают всяческого зла.

Девушку не могли обмануть признаки показного внимания и вежливые поклоны, так же как придворных не обманывал ее дорогой и изящный костюм.

Как часто надменные вельможи обращались к ней с ехидными вопросами, рассчитанными на то, чтобы высмеять и ославить ее! Как часто толсторожие служители церкви упрекали ее в самонадеянности и гордыне, в идолопоклонстве, к которому она якобы приучала боготворивший ее народ! Все они приставали, чтобы Жанна явила «чудо», как будто было мало чудесной победы при Орлеане! Все они лезли грязными лапами в ее душу, требуя, чтобы она познакомила их со своими святыми, как будто эти стяжатели и развратники могли понять ее светлые чувства и помыслы!

При этом – девушка не сомневалась – многие по-прежнему считали ее еретичкой и колдуньей.

Нет, они не могли простить ей ни ее происхождения, ни ее триумфа! Они были ненавидящими и ненавистными. Ей было душно с ними.

Правда, внешне Жанна старалась ничем себя не выдать. Она всегда держалась просто и непринужденно, с уверенностью высказывала свои мысли, не проявляла и тени робости.

Это было необходимо. Этого требовала ее миссия.

И для полного завершения этой миссии надлежало привести дофина Карла в Реймс и сделать его законным монархом.

Коронация закрепит победу. Почва уйдет из-под ног захватчиков.

А потом?..

Потом… Если бы она могла ответить на этот вопрос! Если бы она знала!..

Тени сгущались. Будущее молчало.

Ясно было одно: ближайшая дорога ведет в Реймс, и свернуть с этой дороги она не может.

Глава 10 Дорога на север

Идея немедленного движения на Реймс и коронации Карла VII была встречена при дворе весьма прохладно.

Взятие Турели. Картина Ленепвена.

Въезд Жанны в Орлеан. Проект витража.

Главный кредитор и советник короля господин де Тремуйль был прямо враждебен этому плану. Северный поход не приумножил бы его богатств и поместий: все его владения сосредоточивались на юго-западе страны, в Пуату. Зато возвращение Шампани и Иль-де-Франса резко увеличило бы престиж и богатства других господ, в настоящем зависимых от шамбеллана. Да и сам монарх, почувствовав свою силу после миропомазания, вряд ли остался бы тем робким и послушным теленком, каким был до сих пор.

И еще одно обстоятельство личного свойства леденило душу Тремуйля.

Согласно регламенту во время коронации меч короля должен был держать коннетабль. Если бы произошло примирение Карла VII со страшным де Ришмоном, песенка доблестного шамбеллана была бы спета. Он прекрасно понимал, что мстительный и жестокий бретонец не простил и никогда не простит ему того, что было в прошлом.

С де Тремуйлем отчасти был солидарен герцог Алансонский. Юный принц вовсе не стремился к увеличению власти своего царственного кузена. Его в гораздо большей мере волновала судьба собственного герцогства, которое все еще оставалось неотвоеванным. Поэтому герцог Алансонский возглавил тех сеньоров, которые предлагали идти не на северо-восток, а на северо-запад, в Нормандию и прилегающие к ней районы.

Не были заинтересованы в реймской экспедиции и такие вельможи, как Дюнуа или де Гокур.

Робкий и нерешительный Карл VII, вопреки явным преимуществам, которые принесла бы ему коронация, также продолжал колебаться.

Двор в целом не отказывался от войны, но предпочитал войну медленную, обстоятельную, при которой каждый из сеньоров мог бы реализовать свои притязания, монарх не слишком бы усилился, а народ не слишком бы себя проявил.

Лишь один из числа ведущих царедворцев, а именно монсеньер Реньо де Шартр, в этом вопросе абсолютно не соглашался с большинством.

Реймский поход давно был его золотой мечтой – золотой в прямом смысле слова. Богатейший землевладелец, господин канцлер выглядел бедным как церковная крыса. Могущественный советник престола, он оказывался вынужденным на многое смотреть глазами невежественного временщика, которого глубоко презирал.

И все это лишь потому, что Реймс был отрезан англичанами, потому что он, архиепископ, в течение пятнадцати лет не получил ни гроша в виде оброков или доходов со своей епархии.

Как человек рассудительный и осторожный, монсеньер Реньо обычно не был склонен к чересчур поспешным действиям – в этом он не отличался от многих придворных.

Но именно теперь он вдруг с поразительной отчетливостью понял, что вопрос стоит так: сейчас или никогда!

Он давно уже предвидел то, над чем не задумывались другие. Английские регенты, крайне расстроенные ходом войны, могли в целях усиления своего престижа переправить во Францию ребенка-короля, Генриха VI, и короновать его в Реймсе французской короной.

Если бы это им удалось, Карл VII получил бы тяжелый моральный удар, а он, архиепископ, навсегда должен был бы расстаться с надеждой на богатство и верховную власть.

Монсеньер Реньо ясно видел все это и готов был пойти на многое, лишь бы обеспечить и ускорить спасительный поход. Он юлил перед де Тремуйлем, соблазняя его материальными выгодами и обещая устранить коннетабля. Он нажимал на робкого монарха и уговаривал порознь членов государственного совета.

И, однако, все это повисло бы в воздухе, если бы господин канцлер не имел союзника более сильного, чем придворные клики и королевский любимец.

Этим союзником была Дева.

За Девой стоял народ.

После Жаржо и Патэ освободительная армия не рассеялась. Напротив, она росла с каждым днем, подобно ручью, превращающемуся в бурную реку.

На сборном пункте в городе Жьене к концу июня оказалось до тридцати тысяч человек.

Эти люди знали, на что идут.

Они видели впереди утомительный и опасный путь, много сотен лье по стране, опустошенной врагом, сквозь голод, пожары и засады, преодолевая коварство и ложь.

Они не надеялись на высокое жалованье и военные награды.

Они ничего не ожидали от тощей королевской казны.

Народные бойцы, простые люди Франции горели желанием довершить то, что было так успешно начато.

В их представлении освобожденная родина была немыслима без законного монарха.

Их чаяния совпадали с мыслями Девы. Миссия Девы была их миссией.

И этот мощный поток своей неудержимой лавиной должен был захлестнуть все стоявшее на его пути.

Разве мог устоять перед ним господин де Тремуйль или герцог Алансонский?..

Так единство Девы с народом, единство, которое лукавый прелат столь упорно и тщетно пытался разрушить, на этот раз волею истории было призвано сыграть ему на руку.

Реймский поход должен был стать одной из наиболее важных операций в ходе войны. Помимо того, что он бил англичан самим фактом коронации Карла VII, его правильное проведение сулило победителям серьезные стратегические выгоды.

После кампании на Луаре во Франции оставались лишь небольшие английские силы, группировавшиеся преимущественно в Нормандии. Двигаясь вдоль Шампани, французы в случае успеха могли отсечь Нормандию от владений герцога Бургундского. Изолировав Бургундца и быстро перегруппировав войска у Реймса, можно было идти прямо на Париж почти с полной гарантией победы. Возвращение же столицы предопределило бы скорый исход войны.

Конечно, поход был связан со многими трудностями. Некогда цветущая и богатая Шампань в ходе войны была обескровлена. Грозил постоянный недостаток продовольствия и фуража. В городах, через которые лежал путь французов, сидели гарнизоны врага.

Но имелись и факты – о них хорошо знали при дворе, – которые сулили успех.

Население Шампани не испытывало приверженности ни к англичанам, ни к бургундцам. Многотысячные массы простых людей – крестьян и горожан – ждали освободительную армию с нетерпением и готовы были оказать ей поддержку. Среди патрициев, богатых предпринимателей и купцов, экономически связанных с южной Францией, имелось также много тайных приверженцев Карла VII. Правда, все они, опасаясь за свои доходные места и богатства, сильно колебались, боясь дразнить каждую из воюющих сторон. Однако превосходящие силы французов и обещания сохранить в неприкосновенности все их привилегии должны были подействовать вразумляюще на этих господ и заставить их нарушить клятвы, данные английскому регенту и бургундскому герцогу.

В конце концов король, уступая силе обстоятельств, согласился начать поход. Чтобы парализовать упорство де Тремуйля, его поставили во главе армии. По предписанию Жанны в города Шампани были разосланы письма, объявлявшие о цели похода.

27 июня передовые отряды покинули Жьен и двинулись в направлении на северо-восток.

Путь от Жьена до Реймса занял всего двадцать дней.

Первая непредвиденная задержка произошла у Оксерра. Городские старшины, остававшиеся верными герцогу Бургундскому, не желали впустить королевскую армию в пределы крепостных стен. Жанна предложила штурмовать город. Но господин де Тремуйль нашел другой способ уладить дело. Он договорился с «отцами города» о «перемирии», согласно которому французы обязались не заходить в Оксерр. Эта сделка стала горожанам в десять тысяч золотых экю, которые тут же утонули в бездонном кармане находчивого шамбеллана.

Сир де Тремуйль удовлетворенно поглаживал свое толстое брюхо. Поход явно начинал ему нравиться!..

Впрочем, будь на то его воля, получив столь жирный куш, он не стал бы дольше испытывать судьбу и двинул бы восвояси.

Но сие от него не зависело.

Армия освобождения продолжала идти вперед.

У Труа пришлось снова остановиться. На этот раз дело оборачивалось серьезно, и стоянка грозила затянуться надолго.

Город Труа был памятен арманьякам. Именно здесь когда-то заключили позорный договор с англичанами, лишавший престола нынешнего короля. Именно здесь подлая королева Изабо отреклась от сына…

С тех пор Труа неизменно оставался в руках врагов. Это был большой ремесленный центр, создавший свои богатства на производстве шерстяных тканей. Могущественная корпорация суконщиков крепко держала руку английских и бургундских хозяев. Без английского сырья и бургундских ярмарок туго пришлось бы предпринимателям и купцам Труа. Поэтому неожиданный приход Карла VII поставил их перед весьма сложной проблемой.

Между тем миновать Труа французы не могли. Они не рисковали обойти город и оставить его в тылу своих войск.

Утром 5 июля, находясь на подступах к Труа, король отправил письма к членам городского совета. Было отослано и письмо Жанны, в котором она уговаривала магистрат изъявить покорность законному монарху и открыть ворота.

В большом зале ратуши было душно. Сегодня, вопреки обычному, здесь собрались все городские старшины. Почтенные патриции соперничали друг с другом роскошью массивных перстней и парчовых шуб, подбитых дорогими мехами.

Один за другим выступали мэтр Жиль Легюизе, брат местного епископа, господа Геннекен, Жувенен и многие другие.

Мнения старшин не расходились. Дело было ясное. Они не станут сдавать город. С 1420 года они хранят верность бургундцам и англичанам. Если они ее нарушат, их ожидает жестокая месть и, главное, полный финансовый крах. И что, собственно, нужно этому так называемому «дофину»? Разве он не может пройти стороной? Пусть себе убирается подобру-поздорову. Город силен своими укреплениями, полон продовольствия и готов выдержать многомесячную осаду. Следует лишь немедленно просить солдат у герцога Бургундского и отписать другим городам Шампани, чтобы добиться единства действий. А дофину надо ответить дипломатично – сослаться на то, что им, горожанам, нет выбора:

«…Несмотря на все наши желания и добрую волю, мы вынуждены считаться с воинами, находящимися в городе, которые гораздо сильнее нас…»

Тут кто-то из советников обратил внимание на письмо Девы. Письмо было прочтено и вызвало дружный хохот.

– В этом письме, – заметил мэтр Геннекен, – нет ни смысла, ни склада. Это просто насмешка над нами.

– Что вы хотите, – возразил пожилой патриций, – всему свету известно, что безумная девка одержима бесами.

Мэтр Легюизе смачно хихикнул.

– Дело здесь не в безумии. Просто глупая курица вздумала разыгрывать петуха.

Все снова покатились со смеху. Письмо Жанны решили не удостаивать ответом. Его порвали и бросили в огонь.

В пятницу, 8 июля, король созвал экстренное заседание. Были приглашены принцы крови, постоянные советники и военные вожди. Господа были настроены мрачно. Они нарисовали весьма безотрадную картину.

Вот уже четыре дня, как они болтаются перед Труа. Их встретили пулями и ядрами. О том, чтобы взять город миром, нечего и думать. Штурмовать? Но это безумие. Городские стены с ходу не преодолеешь. Осаждать? Но при своих ресурсах город выстоит не одну неделю. Кроме того, Труа завязал переписку с Шалоном и Реймсом – составилась настоящая коалиция. Если эти города будут действовать в содружестве, если годоны или бургундцы подтянут свежие силы, – тогда арманьяков ждет гибель. А пока что армия голодает, надеяться не на что. Надо, смирив гордыню, заворачивать обратно в Жьен. Не согласятся с этим сейчас – станут каяться после, да будет поздно…

Вдруг раздался стук в дверь.

На пороге появилась Жанна, бледная и спокойная. Она пришла сюда, повинуясь внутреннему голосу. Сердце подсказало девушке, что здесь решается судьба похода. И она одна, зная настроения воинов, могла дать достойный ответ господам тихоходам.

Подойдя к королю, Жанна преклонила колено.

– Милый дофин, не поддавайтесь печали. Вы вступите в город не позднее чем по истечении трех дней.

Советники были поражены. Камень спал с души Реймского архиепископа. Вот она, неожиданная спасительница! Вот слова, которые нужно было произнести!

– Жанна, – ласково сказал он, – мы подождали бы и дольше, ну, допустим, неделю, если бы могли верить, что произойдет так, как вы говорите!

Девушка посмотрела прямо в глаза прелату.

– Неделю?.. Вы будете там завтра!..

Когда капитан де Планси, явившись в ратушу, сообщил старшинам о последних событиях, они не поверили.

Господин Легюизе и еще несколько человек поднялись на городскую стену, чтобы своими глазами убедиться в происходящем.

Увы, капитан не обманул их. Арманьяки решили штурмовать Труа. Вот они носятся туда и сюда, тащат фашины и бревна, готовят артиллерию. Безумцы!..

Но сколько их, однако! Все темным-темно от лат и кольчуг! Их тысячи!

А это кто, впереди у рва, под белым знаменем? Ба, это и есть их пресловутая Дева! Смотрите, она распоряжается, указывает командирам на слабые места стен, сама сбрасывает в ров фашины!

Вот вам и курица!..

Теперь мэтру Легюизе уже совсем не до смеха. Он косится на своих спутников. Они стоят понурые и молча поглядывают друг на друга. Все думают об одном и том же…

…Штурма города господа старшины допустить не могли. Они были очень храбрыми, пока надеялись, что арманьяков можно образумить. Но они прекрасно знали, что вся городская чернь, все ремесленники, подмастерья и наемные чесальщики шерсти не на их стороне. Со дня на день они ожидали восстания. Если городская беднота объединится со штурмующими, то не спасет никакой гарнизон. Тогда всем им крышка, тем более что разъяренные арманьяки после взятия города обязательно вспомнят старую измену.

Нет уж, лучше пожертвовать выгодой, чем расстаться с жизнью. К черту герцога Бургундского, если он не присылает помощи! К черту регента Бедфорда, если он молчит и выжидает! Они-то, патриции Труа, больше выжидать не могут.

Спустившись со стены, мэтр Легюизе приказал, чтобы капитаны срочно явились в ратушу.

Жанне не пришлось штурмовать город.

Он был сдан королю на условиях свободного выхода гарнизона и сохранения за богатыми буржуа всех их привилегий.

В своем предсказании девушка ошиблась всего лишь на несколько часов: рано утром в воскресенье, 10 июля, сопровождаемая стрелками и крестьянами, она первой вошла в освобожденный город.

Жанна скакала по улицам Труа. Она только что расставила караулы у застав и вдоль главных улиц, по которым должен был шествовать королевский кортеж. Вдруг ее внимание привлекли громкие крики и вопли. Шум несся со стороны Шалонских ворот, где перед уходом из города собирались отряды англичан и бургундцев. По договору о капитуляции они получили разрешение взять с собой оружие и имущество. Каково же было удивление девушки, когда она увидела большую толпу связанных французов, которых вражеские солдаты палками и алебардами гнали к воротам. Оказалось, что офицеры гарнизона решили забрать с собой пленных французских воинов, рассматривая их как свою собственность…

При виде Жанны пленники, простирая к ней руки, умоляли спасти их.

В великом гневе Жанна потребовала от капитанов, чтобы те оставили свою добычу.

Но годоны и бургундцы не желали ее слушать.

– Это коварство и хитрость! – кричали они. – Мы не допустим нарушения договора!

Девушка схватилась за меч.

– Наши люди останутся здесь, а вы или откажетесь от них, или также не выйдете отсюда!

Она приказала закрыть ворота и немедленно отправить гонца к королю.

Карл VII только вздохнул. Он не хотел нарушения «рыцарского» договора, но и опасался перечить Жанне. С тоскою в сердце он приказал казначею уплатить выкуп за пленных французов.

Девчонка становилась невыносимой!

Она вмешивалась не в свои дела, проявляла излишнюю сердобольность и понапрасну растрясала тощий королевский бюджет!

Но пока она все еще была необходима, и эти неприятности приходилось терпеть.

Мужественное поведение Жанны под Труа и капитуляция города оказались решающими для судьбы всего реймского похода.

До этого городские старшины Шалона думали сопротивляться освободительной армии. Готовясь к длительной осаде, они написали в Реймс, приглашая его магистрат последовать их примеру.

После падения Труа шалонцы изменили намерения. Бороться было бессмысленно и опасно. Видя настроение народа и чувствуя, что им все равно не устоять, старшины преподнесли королю Карлу ключи от города, а вместе с ними и свою полную покорность.

14 июля армия вступила в Шалон. 16 июля утром она была уже всего в четырех лье от Реймса.

Здесь, в старом замке Сен-Со, Карл VII принял депутацию реймских горожан, которая пригласила его войти в пределы города.

На исходе дня Жанна, находившаяся в передовом отряде, увидела силуэт красивого готического собора.

Путь был окончен.

По спущенному мосту, через Южные ворота, армия освобождения, приветствуемая толпами народа, вошла в церковную столицу Франции.

Глава 11 Свершение

Всю ночь жители Реймса готовили город к торжественной церемонии: тщательно убирали мостовую, чистили фасады домов, украшали окна гирляндами из цветов и листьев.

Улица Парвис, ведущая к собору, приняла праздничный вид.

Архиепископ Реймский и главные советники короля также почти не спали: слишком много надо было продумать и предусмотреть. Регламент коронации включал в себя целый ряд процедур, выполнение которых в данных условиях было крайне затруднено.

Французские монархи из поколения в поколение венчались драгоценной «короной Карла Великого». Эта корона, равно как знаменитый каролингский меч и золотой скипетр, хранившиеся в сокровищнице Сен-Дени, были у англичан.

Пришлось довольствоваться тем, что оказалось под руками.

В ризнице Реймского собора нашли золоченый венец, могущий сойти за корону. Подобрали и другие регалии, которым при известной фантазии и мастерстве удалось придать нужный облик.

Рано утром в воскресенье, 17 июля, четверо вельмож во главе с маршалом де Буссаком отправились в аббатство Сен-Реми. Их встретил настоятель в парадном облачении, несший ковчежец в виде голубки с заключенной в нем ампулой. В ампуле находилось миро – священная жидкость. Этим миром, согласно преданию, был некогда помазан первый франкский король – «святой» Хлодвиг.

Ампулу доставили архиепископу Реймскому.

Ровно в девять часов приступили к исполнению обряда.

Процессия медленно двигалась по улице Парвис. Навстречу ей плыли мягкие и сильные звуки органной музыки. Жанна, широко раскрыв глаза, смотрела на чудо архитектуры, представившееся ее взору. Издали собор казался кружевным и невесомым. Только теперь девушка поняла, до чего он огромен. Но эта громада не подавляла. Стрельчатые арки порталов, мощные башни и острый шпиль, увенчанный ангелом, стремились ввысь, в самое небо, словно отрывая зрителя от земли. Душа Жанны пела.

Подхваченная невидимыми крыльями, неслась она вслед за ангелом шпиля туда, в необъятную голубизну, к солнцу…

Давно не испытывала девушка такого подъема.

Словно в далеком детстве, всходила она на дозорную башню старого замка Бурлемон, становилась королевой лучезарной страны грез, маленькой феей волшебной сказки…

Но это была не сказка. Грезы сбылись.

И сегодня Жанна явилась подлинной героиней народного торжества.

Ради нее люди надели праздничные одежды. Ради нее звучит музыка. Все сердца тянутся к ней. Ее великая миссия близка к завершению.

Если девушку поразил внешний вид собора, то, оказавшись внутри, она забыла обо всем остальном.

Такой величественной красоты ей никогда не приходилось видеть.

Высокие своды храма поддерживали пучки стройных колонн. Мягкий свет струился сквозь многочисленные окна с цветными стеклами. Одни эти стекла можно было рассматривать несколько часов подряд. Среди причудливых орнаментов и арабесок Жанна различила некоторые знакомые ей с детства образы. Вот он, святой Михаил, ее главный покровитель… Вот святые Екатерина и Маргарита… А сколько их здесь еще! Всех не сочтешь…

Подойдя к помосту главного алтаря, девушка поняла, откуда шла основная масса света. Прямо против алтаря, наверху, было огромное круглое окно в раме из сложно переплетенных узоров. Это окно, много превосходившее размерами все другие, напоминало чудесный цветок, фантастическую ромашку с разноцветными лепестками. Естественный свет дополнялся бесчисленными золотыми точками восковых свечей, помещенных в больших ажурных канделябрах, стоявших на полу и привешенных к каменным сводам.

Приподнятое настроение Жанны не оставляло ее. Этому содействовало все: странная, сказочная обстановка, необычное освещение, торжественная музыка, многотысячная толпа, заполнявшая пространство храма.

Жанна думала о чуде.

О чуде, которое совершила она, простая, неграмотная девчонка.

Она вспоминала весь свой путь, всю свою маленькую, но до предела насыщенную жизнь. Как трудно ей было! Какие невероятные усилия пришлось затратить, чтобы преодолеть злую волю сильных мира сего! Ей казалось, что если бы все предстояло начинать снова, она бы не смогла. Любые силы, любое напряжение имеют свой предел.

А может быть, и смогла бы.

Потому что ее чудо – в любви к родине, любви к своему народу.

Потому что ее чудо – весь народ, борющийся за свою независимость.

Потому что любовь к родине и народ непобедимы.

Карл Валуа подошел к главному алтарю. Вопреки обычному, колени его не дрожали и спина не горбилась. Король был преисполнен достоинства: он понимал значение всего происходившего.

Громким голосом назвал он имена и титулы двенадцати пэров Франции.

Из шести светских пэров на призыв не ответил ни один. Из шести духовных откликнулись трое.

Отсутствующие были заменены принцами крови и главными советниками престола.

Вместо коннетабля королевский меч поручили держать сиру Шарлю д'Альбрэ, сводному брату господина де Тремуйля.

Стоя перед алтарем, король четко произнес формулу присяги. Он торжественно клялся охранять привилегии церкви, не перегружать народ поборами и налогами, править справедливо и милосердно.

Затем принесли золоченое рыцарское вооружение, и герцог Алансонский облачил монарха. Поверх доспехов он набросил мантию ярко-синего цвета, подбитую горностаем и усыпанную золотыми лилиями.

Карл VII преклонил колени, и архиепископ помазал ему лоб миром.

Вновь заиграл орган. Хор невидимых певчих подхватил мелодию.

Монсеньер Реньо де Шартр священнодействовал медленно, со знанием дела. Стоя на помосте перед склоненным королем, он был хорошо виден тысячам зрителей, заполнивших церковь. Его драгоценная ряса сверкала в косых лучах света. Его высокая митра подчеркивала спокойное благообразие застывшей маски лица.

Уверенным движением архиепископ снял с парчовой подушки венец и поднял его над головой короля.

Одиннадцать пэров, окружавшие алтарь, как по команде, скрестили руки, чтобы поддержать корону.

Громче и громче звучало пение.

Бледные губы прелата беззвучно шевелились, повторяя слова молитвы.

Он был упоен. Он переживал момент величайшего торжества. Самый важный момент в своей жизни.

Сейчас он наденет корону на этого ублюдка, и ублюдок станет законным повелителем Франции. Повелителем? Разве он способен повелевать! Нет, Карл Валуа как был, так и останется жалким статистом. Истинным государем окажется он, монсеньер Реньо, первый канцлер королевства, первый архиепископ, герцог и пэр. Кто сможет теперь с ним тягаться? Уж не надутый ли временщик? Нет, господину де Тремуйлю скоро придется читать отходную. Кто же?.. Де Гокур?.. Дюнуа?.. Де Трев?.. Нет, господа, всем вам отныне плясать под одну дудку. Единственный опасный соперник – де Ришмон – в опале. А все эти мелкие сошки, беззубые советники, придворные льстецы, разумеется, в счет не идут.

Архиепископ придерживает корону. Глаза его скользят по лицам вельмож, стоящих близ алтаря. Тонкая улыбка прорезает чуть заметными морщинами углы губ.

Нет, у него не будет соперника. Нет ему равного. И недаром здесь, в этом храме, лишь он один стоит, гордо подняв голову. Все остальные, в том числе и монарх, поникли, склонились перед его фортуной.

Но вдруг улыбка сбегает с лица прелата. Его взгляд останавливается на молодом рыцаре, держащем белое знамя Голова рыцаря высоко поднята.

Это Дева.

Вот он, соперник!

Что соперник. Враг!

Враг страшный, непримиримый, враг постоянный.

На какую-тo долю секунды мысль архиепископа замирает. Потом он чувствует как со дна души поднимается глухая волна ненависти. Она растет и ширится, захватывает целиком.

Когда-то он, архиепископ, сделал ставку на Жанну. Ставка оказалась верной. Но, боже, скольких мучений, скольких тяжелых потерь она стоила! Какой это был страшный риск! Буквально хождение по острию ножа!

И теперь девчонка мнит себя героиней.

Она рвется вперед, хочет затмить его, первого человека в королевстве!

И – самое страшное – за ней стоит сила.

На нее смотрит весь народ.

Нет, не он, пэр к герцог, сегодня в центре всеобщего внимания.

Напрасно он и господа придворные старались ее приручить. Напрасно приблизили к особе монарха. Сколько волка ни корми…

Но довольно. Теперь конец! Хватит сомнений и колебаний! Она сделала все, что могла сделать. Он выжал ее до предела. Теперь ей пора оставить сцену. Пускай уходит. Пускай убирается к черту! И чем скорей, тем лучше. Он обеспечит ей дорогу. Ему поможет весь двор. Его союзником будет королевский любимец. Нет, отходную де Тремуйлю читать пока рано. Он пригодится для важного дела.

Жанна, чувствуя, что на нее кто-то упорно смотрит, поворачивает голову. Ее глаза встречаются с ненавидящим взглядом прелата.

Вся церемония заняла около пяти часов.

К концу ее зрители устали и едва держались на ногах. Свечи в канделябрах догорели. Одуряющий аромат ладана, смешанный с запахом сгоревшего воска, туманил головы.

Жанна давно рассталась со знаменем. Передав его пажу, она спустилась с помоста. От ее душевного подъема не осталось и следа.

Вдруг зазвучали фанфары.

Хор грянул здравицу в честь короля.

Карл Валуа выпрямился, поднял голову, увенчанную короной, и, подметая пол горностаевой мантией, отошел от алтаря.

Тогда Жанна опустилась перед ним на колени.

– Милый король, – сказала она, – теперь я до конца исполнила свою миссию. Во славу родины я сняла осаду с Орлеана и привела вас сюда для совершения таинства миропомазания. Отныне вы будете законно владеть Французским королевством.

Она сочла своим долгом это сказать. Голос ее звучал неровно и глухо. Ее глаза были полны слез.

Сразу после коронации монарх занялся награждением своих верных вассалов.

Монсеньер архиепископ Реймский был отмечен величайшими почестями и утвержден во владении обширными землями.

Господин де Тремуйль был возведен в графское достоинство.

Господин де Ре был назначен маршалом Франции.

Поместья, должности, титулы сыпались из монарших уст, как из рога изобилия. Правда, многие должности пока что нельзя было реализовать, а поместья нужно было отвоевывать, но теперь всякий знал, что за этим дело не станет.

Счастливый венценосец не забыл никого из придворных.

Вспомнил он и о Деве.

Желая быть милостивым и благодарным, король спросил у Жанны, что бы она хотела получить в награду за свои труды. Если у нее есть несколько просьб, она может все их высказать.

Но у девушки оказалась только одна просьба.

Она хотела, чтобы король освободил от податей ее родные места, многократно разоренные врагом деревни Гре и Домреми.

Желание Девы было исполнено.

Ну и пировали же в этот день в городе Реймсе! Монсеньер архиепископ дал королю и его свите торжественный обед в своем дворце. А что творилось на улице!

Повсюду были расставлены столы, скамейки, чурбаны, ящики. Под навесами и под открытым небом, в кухнях и на кострах, на противнях, сковородах и вертелах жарились дюжины быков, сотни баранов, тысячи кур и кроликов.

Городская казна, несмотря на тяжкие охи и вздохи старшин и богатых буржуа, оказалась вынужденной отпустить средства на всю эту снедь.

По освещенному веками обычаю, день коронации был днем дарового стола.

Раз в жизни голодные бедняки Реймса имели возможность наесться до отвала. Они хорошо знали, что все не съеденное сегодня завтра будет отобрано городской стражей – и это удесятеряло их старания.

Однако что за еда без питья? Известно, сухой кусок глотку дерет!

Это было также предусмотрено. Отовсюду катили бочки и бочонки, несли кувшины и кружки. Из архиепископского дворца выволокли большого бронзового оленя, доверху наполненного бургундским. На груди оленя был приделан кран, и каждый мог цедить благородный напиток в потребных количествах.

Веселье длилось до позднего вечера. Мало кто из горожан в эту ночь спал в своей постели. Наевшиеся и упившиеся до полного изнеможения, они сваливались тут же под скамейками и столами.

Да, надолго должны были запомнить граждане Реймса славный день коронации, 17 июля 1429 года!..

Во время обеда у архиепископа Жанна старалась держаться весело и непринужденно. Это ей плохо удавалось. Она не могла забыть взгляд, случайно пойманный в церкви. Он точно подтвердил все прежние наблюдения и догадки. И сейчас, за столом, Жанна снова видела эти глаза, но изменившиеся, холодные и сладкие – как обычно.

Впрочем, захмелевшие придворные не обращали внимания на девушку. Поэтому, когда герольд тихо сказал, что ее ожидает отец, она смогла незаметно покинуть трапезу. Отец!.. В первый момент Жанна не поверила ушам. Он так был зол, чуть ли ее не проклял. Она уехала из дому, не простившись с ним, вопреки его воле. И вот все-таки он здесь…

Жанна старалась представить суровый облик отца, его тихий, глухой голос. Он был неразговорчив, бедный Жак Дарк. Он был очень строг и часто учил своих детей уму-разуму с помощью тумака или веревки. Но его молчаливую любовь и скрытую заботу девушка ощущала неизменно. Как ей недоставало этого сегодня!..

Недаром почти весь день в церкви и потом, во дворце, Жанна думала о прошлом, о своей деревне, о лесе Шеню, о дереве фей. Недаром, когда король спросил о ее желании, она снова вспомнила родные места. Как ей хотелось сейчас бросить все и уйти с отцом туда, к себе, к ласковой матери, к простым людям, друзьям и подругам детства!..

Девушка не чуяла ног под собой.

Долго искать не пришлось. Жак Дарк остановился тут же, на улице Парвис, в старой гостинице «Полосатый осел». К великой радости, Жанна увидела рядом с ним своего неутомимого наперсника, «дядю» Дюрана Лассуа.

Медленно тянулась беседа. Торопиться было некуда: впереди ждала целая ночь. Постепенно Жанна вытянула из отца все, что хотела услышать: о матери, о подругах, о деревне.

Жак Дарк был очень обрадован, узнав, что благодаря заботам дочки с его односельчан снимут подати. Как это кстати! Восстановление деревни влетело в копеечку и задолженность перед королевским приказчиком была очень велика – крестьяне не представляли, чем будут ее погашать.

Старик разговорился. Он рассказал, как все кругом были поражены подвигами Жанны. Земляки гордились ею. Гордился своей дочкой и он, Жак Дарк, хотя мало кому признавался в этом.

Отец не скрывал, что, когда увидел девушку на коронации в блестящих латах и нарядном одеянии, стоявшей рядом с королем и самыми знатными господами, он слегка приуныл. Он испугался, не зазналась ли его Жаннетта, и захочет ли она разговаривать с ним. Он очень рад, что девушка осталась той же, что была когда-то: простой, честной и скромной. И об этом он намеревался рассказать по возвращении в деревню.

Дюран Лассуа во все глаза смотрел на героиню и о чем-то думал. Наконец, уже под утро, когда беседа стала замирать, он не выдержал и задал вопрос, давно вертевшийся на языке.

– Жаннетта, детка, скажи мне по совести, неужели же ты ничего не боишься?

Жанна долго молчала.

Потом ответила тихо, но внятно:

– Я не боюсь ничего, кроме предательства.

В предрассветной мгле девушка еще раз отчетливо увидела глаза монсеньера архиепископа Реймского.