Жанр исторической робинзонады: эволюция образов прошлого, настоящего и будущего в период 2007-2012 гг.

§ 1. Генезис жанра

Жанр робинзонады зародился на рубеже XVII–XVIII веков и окончательно оформился как таковой в 1719 г., с выходом в свет романа Даниэля Дефо «Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо, моряка из Йорка, прожившего двадцать восемь лет в полном одиночестве на необитаемом острове у берегов Америки близ устьев реки Ориноко, куда он был выброшен кораблекрушением, во время которого весь экипаж корабля кроме него погиб; с изложением его неожиданного освобождения пиратами, написанные им самим», на многие годы вперед определившего характерные черты жанра.

Роман Дефо естественным образом вобрал в себя как черты путевых очерков и записок конца XVII-начала XVIII вв., так и черты чисто литературных источников. Среди первых К. Атарова [1. С.10] выделяет «Новое кругосветное путешествие» (1697), «Путешествия и описания» (1699) и «Путешествие в Новую Голландию» (1703) Уильяма Дампьера; путевые дневники тихоокеанских путешествий Вудса Роджерса, в которых описана история Александра Селькирка (1712), а также брошюру «Превратности судьбы, или Удивительные приключения А. Селькирка, написанные им самим» (А. Елистратова выделяет также Френсиса Дрейка, Вальтера Ролея и Ричарда Гаклюйта [2. С.47]). Среди вторых позднейшими исследователями выделялись роман Генри Невиля «Остров Пайнса, или Четвертый остров близ неизвестного австралийского материка, недавно открытый Генрихом Корнелиусом фон Слоттен» (1668); роман арабского писателя XII в. Ибн-Туфайля «Живой, сын Бодрствующего», вышедший в Оксфорде на латыни в 1671 г., а затем три раза переиздававшийся на английском до 1711 г.; роман Афры Бен «Оруноко, или Царственный раб» (1688), повлиявший на образ Пятницы; аллегорический роман Джона Беньяна «Путь паломника» (1678); аллегорические повести и притчи, восходящие к пуританской демократической литературе XVII в., где, по выражению А. Елистратовой, «духовное развитие человека передавалось с помощью предельно простых, житейски конкретных подробностей, полных вместе с тем скрытого, глубоко значительного нравственного смысла» [2. С.47].

Подобный синтез образовал новую разновидность авантюрно-приключенческого романа, названную позднее робинзонадой — по имени главного героя романа Дефо. Унаследованными от жанров-предшественников чертами нового жанра явились:

— сюжет и фабула, подразумевающие выпадение главного героя из привычной ему среды и изоляцию в другой, весьма непривычной (но не вполне незнакомой) среде.

— повествовательная структура, выполненная в виде сочетания мемуаров и дневника. Точки зрения персонажа и автора идентичны, а, точнее, точка зрения персонажа является единственной, поскольку автор от текста полностью абстрагирован.

— совмещение хроникального и ретроспективного аспектов повествования.

— придание произведению максимальной достоверности, правдоподобия. «Даже в „Робинзоне Крузо“, — как подчеркивал М. Соколянский, — где роль гиперболизации весьма велика, все необычайное облачено в одежды достоверности и возможности» [3. С.92]. В нем нет ничего сверхъестественного. Сама фантастика «загримирована под реальность, а невероятное изображено с реалистической достоверностью»[3. С.98].

Среди основных способов достижения иллюзии правдоподобия К. Н. Атаровой выделялись:

— прием самоустранения автора;

— введение в текст «документальных» подтверждений рассказа — описей, реестров и пр.;

— подробнейшая детализация;

— полное отсутствие литературности (простота);

— «эстетическая преднамеренность» текста, выраженная в складности речи Робинзона, в соразмерности различных частей романа, в самой аллегоричности событий и семантической связности повествования;

— а также «умение лгать и лгать убедительно» [1. С.12].

Кроме этого, новаторство Дефо, как отмечает, например, Л. Романчук, заключалось в том, что в качестве героя впервые в европейской литературе был выбран «самый обыкновенный, наделенный однако хозяйской жилкой завоевания жизни» [4] человек. «Такой герой появился в литературе впервые, так же как впервые была описана каждодневная трудовая деятельность». [4]

По этим причинам, как справедливо отмечает А. Чамеев, «как бы разнообразны и многочисленны ни были источники „Робинзона Крузо“, и по форме, и по содержанию роман представлял собой явление глубоко новаторское. Творчески усвоив опыт предшественников, опираясь на собственный журналистский опыт, Дефо создал оригинальное художественное произведение, органически сочетавшее в себе авантюрное начало с мнимой документальностью, традиции мемуарного жанра с чертами философской притчи» [5. С.41].

Практически все эти черты позднее были вобраны в себя жанром исторической робинзонады в неизменном либо частично измененном виде. Для изоляции главного героя от привычной среды исторической робинзонаде послужил прием, возникший в результате развития концепции путешествий во времени. Принято считать, что эта концепция возникла в 1895 году с выходом в свет романа Герберта Уэллса «Аргонавты Хроноса», ныне широко известного под названием «Машина времени».

Однако сами путешествия во времени имеют в литературе более давнюю историю. Еще в 1870-х годах в Австрии вышел в свет роман известного чешского прозаика Святоплука Чеха «Новое эпохальное путешествие пана Броучека, на этот раз в XV век», герой которого невероятным образом переносится из современного автору мира во времена Гуситских войн. Роман представлял собой едкую сатиру на мещанство, равнодушное к национальным проблемам и к судьбам родной страны, и главный герой — скромный пражский обыватель пан Броучек — совершенно закономерно не нашел себе применения в прошлом.

Затем, незадолго до «Машины времени», в 1889 году, в Северо-Американских Соединенных Штатах был издан роман Марка Твена «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура», не только ставший классикой мировой фантастики, но и открывший тему преобразования жизни в прошлом при помощи знаний и технологий будущего, впоследствии ставшую одной из основополагающих особенностей исторической робинзонады. В отличие от пана Броучека, твеновский герой остро принял к сердцу все социальные проблемы мира, в котором очутился, и начал активно его переделывать. Однако вскоре выяснилось, что построить фабрики и железные дороги, вооружить армию винтовками и динамитом гораздо проще, чем изменить социальную психологию людей, привнести в их умы современные автору идеи и ценности. Социальный прогресс не зависит от технического и не может быть ускорен искусственно — эта мысль стала одной из основных идей не только фантастики, но и общественной мысли XX века. (См. об этом, например, у Владислава Гончарова: [6]).

Таким образом, прием перемещения в прошлое открыл перед робинзонадой новые горизонты. Благодаря синтезу робинзонады и перемещения в прошлое, роль дикой природы в исторической робинзонаде могла быть отведена человеческому обществу. Герои исторической робинзонады, подобно тому, как Робинзон перестраивал в соответствии со своими нуждами природную среду, вслед за героем Марка Твена начали предпринимать попытки перестройки не только окружающей природной среды, но и нового для них социума.

На протяжении XX века модели для перестройки социума не отличались разнообразием. Герои исторических робинзонад, написанных по схеме «Янки при дворе короля Артура» в СССР, неизменно использовали достижения технического прогресса для демонстрации людям прошлого преимуществ коммунистического общественного строя. (см. например, роман Виктора Гончарова «Век гигантов» (1925), [7]). Отметим здесь важный момент: по сути, герои этих робинзонад, в отличие от героя Марка Твена, строившего в прошлом свое настоящее, строили в прошлом свое будущее (такое, каким его видели). Настоящее героя Марка Твена являлось для него вершиной мыслимого прогресса; для героев советских исторических робинзонад эту роль играло их вероятное будущее. Герои советских исторических робинзонад воспринимали свое настоящее и будущее исключительно положительно, поэтому им, в отличие от их современных коллег, совершенно не присущи эскапистские настроения.

Говоря об образах настоящего и будущего главных героев исторических робинзонад, нельзя забывать и об образе прошлого. Дело в том, что герой Марка Твена был перенесен вовсе не в реальную Англию VI века, а в ее легендарный образ, сложившийся в массовом сознании современников Марка Твена под влиянием многочисленных рыцарских романов, повествующих о легендарном короле Артуре. Пародируя каноны рыцарских романов, Марк Твен положил начало еще одной традиции, бытующей и по сей день. Прошлое, в которое переносятся герои исторических робинзонад, на деле является образом — набором стереотипов, присущих (согласно картине мира массового читателя) определенным историческим эпохам и, как и подобает фолк-хистори, соответствующим действительности в лучшем случае отчасти. «Узнаваемость» прошлого — еще один способ создания характерной для робинзонады иллюзии достоверности происходящего.

Итак, к концу XX века историческая робинзонада приобрела следующие определяющие жанр черты:

— шаблон, подразумевающий выпадение главного героя из современности и долговременную его изоляцию в прошлом (при этом в последнее время герой часто оказывается способен в любой момент прервать изоляцию, но не делает этого, оставаясь в прошлом по собственной воле);

— точка зрения главного героя является единственной, поскольку автор, как правило, полностью абстрагирован от текста (точнее, главный герой и есть воплощение автора и выразитель его идей и взглядов, причем эти взгляды также должны быть узнаваемы и разделяемы массовым читателем);

— главный герой перестраивает окружающую среду (прошлое) в соответствии со своей (точнее, автора и вместе с ним — массового читателя) точкой зрения на то, как она должна быть организована для комфортного (как в материальном, так и в духовном смысле) существования;

— прошлое, настоящее и будущее главного героя описывается при помощи стандартных, однозначно опознаваемых массовым читателем наборов стереотипов, что укрепляет достоверность, правдоподобие произведения в глазах массового читателя;

— образ главного героя — это образ простого, ничем не выдающегося современника читателя и автора, однозначно узнаваемого массовым читателем как таковой; при этом образ героя всегда положителен.

§ 2. Характерные особенности жанра в современной массовой литературе

Говоря о массовой литературе, нельзя забывать о том, что массовая литература является органической частью современной социальной среды, и поэтому неизбежно впитывает в себя ее свойства, подчиняется внешним законам, обусловленным нелитературными факторами.

Наряду с этим, как справедливо отмечено, например, в магистерской диссертации М. В. Журихиной, защищённой на кафедре русской литературы XX и XXI веков Уральского Федерального Университета в 2011 году и опубликованной на интернет-ресурсе «Центр консервативных исследований»: «массовая литература … в силу своей специфики стремится к выражению сознания читателя, а точнее, читательской группы, нежели к выражению сознания автора (так как автор становится просто скриптором, который улавливает социальный заказ и грамотно его выполняет), подстраивается под изменившуюся окружающую среду». [38]

Таким образом, массовая литература является отражением картины мира массового читателя. Но в то же время массовая литература, подобно любому широко распространенному и востребованному явлению массовой культуры, является также и и средством формирования картины мира массового читателя.

В силу специфической, кризисной ситуации современного мира, нестабильности экономической, социальной и политической систем нам кажется необходимым изучить трансформацию в сознании читателя таких образов прошлого, настоящего и будущего. Исследование динамики развития такого стремительно набирающего популярность жанра массовой литературы, как историческая робинзонада, позволяет судить о том, что кризис не миновал и картину мира массового читателя.

Как же выглядят основные жанровые черты исторической робинзонады в настоящий момент?

Оставшись неизменными по сути с конца XX века, основные жанровые черты исторической робинзонады изменились к настоящему моменту следующим образом.

Шаблон, подразумевающий выпадение главного героя из современности и долговременную его изоляцию в прошлом, сделался гораздо разнообразнее и вместе с тем предельно упростился. Если в массовой литературе советского периода способ переноса главного героя в прошлое чаще всего имел научно-фантастический характер (возможность переноса в прошлое, как правило, обосновывалась развитием научно-технического прогресса и имела подобие теоретической базы, зачастую довольно подробно описанной), то в настоящее время весьма разнообразные способы переноса описываются предельно просто. Средством переноса может быть не только гипотетическая машина времени, но и удар шаровой молнии (см., например, роман И. Кузьмичева «Первые шаги» (2009) [8]), автокатастрофа (см., например, произведения Ю. Корчевского «Пушкарь» (2008) [9] и Е. Горелик «Не женское дело» (2008) [10]), шаг сквозь ничем не примечательную дверь (см., например, роман Е. Лукина «Слепые поводыри» (2000) [11]) или любое иное событие либо даже отсутствие оного. Здесь нельзя не отметить характерную деталь: если еще пять лет назад герои исторических робинзонад почти всегда сталкивались с прошлым неожиданно для себя и испытывали при данном столкновении шок, то в последнее время герой все чаще и чаще оказывается подготовлен к встрече с прошлым… произведениями «о попаданцах», прочитанными им во множестве. Например, герой романа К. Костинова, задумавшись о натурализации в прошлом, размышляет так: «Обратимся за опытом к коллегам-попаданцам. В истории таковые неизвестны, значит, вспомним все книги с таким или похожим сюжетом. Должна же быть польза от всей той прочитанной макулатуры с мечами и магией!», после чего следует детальный разбор типовых для исторической робинзонады ситуаций и попытки применить каждую из них к герою. [23, стр. 32]. (Само появление и дальнейшая эволюция расхожего термина «попаданец» также весьма примечательны; история этого термина будет подробно рассмотрена далее в этой главе.)

Точка зрения главного героя как воплощения автора и (или) выразителя его идей и взглядов, узнаваемых и разделяемых массовым читателем, сделалась с начала 1990-х значительно разнообразнее. Современная массовая литература, освобожденная от идеологических рамок, может допускать любую предпочитаемую автором модель. Однако этой возможностью авторы исторических робинзонад чаще всего пренебрегают. На практике цель главного героя неизменно сводится к повышению собственного материального благосостояния и положения в данном обществе прошлого, для чего он и использует приобретенные в будущем навыки и знания. Робинзон XXI века либо совсем не стремится к глобальным социальным преобразованиям и, с точки зрения повышения личного благосостояния и положения в обществе, старается по возможности сохранить монополию на технические достижения будущего, либо внедряет их дозированно и в процессе преобразует «под себя» всю страну, в прошлом которой оказался, или даже весь мир. И то и другое, на наш взгляд, достаточно точно характеризует точку зрения на то, как надлежит реорганизовать окружающую среду для максимально комфортного существования, узнаваемую, разделяемую и одобряемую массовым читателем.

Изменились наборы стереотипов, используемые при описании прошлого, настоящего и будущего. Для Робинзона Крузо и янки, оказавшегося при дворе короля Артура, настоящее являлось воплощением вершины прогресса (не лишенным, однако, отдельных недостатков), а видения будущего они были совершенно лишены. Стереотипы исторических робинзонад советской массовой литературы определялись государственной идеологией. В полном соответствии с ней, будущее главных героев имело образ вершины прогресса, достижение которой — лишь дело времени, настоящее изображалось как необходимый этап пути, определенно и однозначно ведущего к этой вершине, а прошлое — как точка, из которой этот путь, благодаря главному герою, выступающему в роли «проводника», может быть начат и завершен с минимальными затратами сил и времени (ср., например, образы настоящего и будущего у Л. Лагина («Голубой человек», 1966) [12], или В. Мелентьева («33-е марта», 1957) [13]). Таким образом, герои советских исторических робинзонад пытались вести человека прошлого в свое будущее.

Стереотип непросвещенности человека прошлого по сравнению с современниками читателя был широко распространен в советской фантастике уже к 1960-м гг. Ярким примером может послужить повесть М. Сергеева «Машина времени Кольки Спиридонова» [14], впервые изданная в 1961 г., герой которой, советский школьник, попав к людям каменного века, считает своим естественным долгом руководство ими. В то же время, представители будущего в советской детской фантастике неизменно оказывались вправе учить и воспитывать представителей настоящего, будучи более развитыми во всех отношениях. В качестве наглядного примера можно привести своеобразный роман воспитания А. Светова «Веточкины путешествуют в будущее», написанный в 1962 г. и вышедший в свет в 1963 г. [39]

В настоящий момент может показаться странным тот факт, что большая часть приводимых в пример произведений советского периода относятся к детской литературе. Однако нельзя забывать о том, что путешествия во времени в фантастической литературе СССР были целиком отданы на откуп литературе для детей и юношества. Советская фантастика не поощряла серьезные утопии и антиутопии, и превалирующим направлением была научно-производственная, познавательная фантастика «ближнего прицела». Эта тенденция обозначилась уже на Первом съезде писателей, состоявшемся в 1934 году, где одной из самых обсуждаемых тем была тема литературы для подростков и молодежи, к коей, безусловно, относится и фантастика во всех ее проявлениях. Задавая тон дискуссии, известный детский писатель Самуил Яковлевич Маршак говорил: «Ребятам нужна художественно-научная, географическая, историческая, биологическая, техническая книжка, дающая не разрозненные сведения, а художественный комплекс фактов». [36] Именно это Маршак называл фантастикой, разделяя вообще детскую литературу на следующие поджанры: «историческая, географическая, сказочная, научно-фантастическая книга». Продолжая выступление, Маршак еще больше дробит жанр, вводя термины «сказка о животных», «советская сказка» и тому подобные. От собственно фантастики не осталось почти ничего. На основе доклада С. Я. Маршака можно сделать вывод, что фантастике после съезда осталось лишь одно поле деятельности — научно-техническое просвещение подростков и воспитание их в духе единственно верной утопической идеи — коммунизма. (Подробнее об этом см., например, в цикле статей А. Первушина «10 мифов о советской фантастике» (2006–2008) — в частности, [37]).

В современных исторических робинзонадах соотношение образов трех эпох изменилось самым кардинальным образом. Образа будущего в современных произведениях этого жанра нет. Это позволяет однозначно отличить современную историческую робинзонаду от произведений, написанных в жанре альтернативной истории, которые предполагают, как минимум, наличие образа желаемого альтернативного будущего или подменяющего его образа альтернативного настоящего, значительно улучшенного по сравнению с образом реального настоящего благодаря вмешательству главного героя. Герой исторической робинзонады, если и изменяет как-либо ход истории, то лишь в той мере, в какой Робинзон изменял свой остров, строя на нем хижину и засевая его участки семенами злаков; любые изменения истории направлены исключительно на достижение благосостояния и духовного комфорта героя. Важность этого факта нельзя недооценивать: как справедливо отмечено М. А. Черняк, воплощаемая в массовой литературе художественная идея «взывает к подсознательным человеческим инстинктам, видит в искусстве компенсацию неудовлетворенных желаний и комплексов [выделено мной — Д. С.]» [22, с. 16].

Образ настоящего главного героя в исторической робинзонаде отрицателен. В частности, главный герой цикла произведений Е. Красницкого «Отрок» характеризуется как «человек, родившийся при сталинском тоталитаризме, росший при хрущевском волюнтаризме, мужавший в брежневском застое и переживший в зрелые годы горбачевскую перестройку и ельцинские кунштюки с приватизацией и развалом Советского Союза» (см. [15. С. 370]). Нельзя не отметить характерную деталь: смена эпох на протяжении жизни главного героя описывается посредством перечня узнаваемых расхожих штампов, каждый из которых имеет вполне определенную негативную (и при том индивидуальную) эмоциональную окраску. Настоящее, однозначно опознаваемое как Россия конца XX — начала XXI вв. является для главного героя крайне враждебной средой, не позволяющей ему самореализоваться и получить признание общества (в материальном или нематериальном виде). Весьма характерна в этом отношении аннотация издательства к первому роману А. Величко из шеститомного сериала «Кавказский принц»: «Что может ждать в России начала двадцать первого века бывшего заслуженного изобретателя, бывшего ведущего инженера, а ныне мотомеханика предпенсионного возраста? Ничего, кроме нищенской пенсии» (см. [24]). Жизнь же главного героя описывается при помощи того же приема, который был употреблен Е. Красницким: «Когда Сталин лежал в Мавзолее, а народ уже почти перестал задумываться, что же теперь будет, в семье механизатора и учительницы в деревне Григорьково Калининской области родился сын. Когда этот сын — то есть я — начал ходить, Сталина из Мавзолея вынесли, а народ снова принялся чесать репу — вот теперь точно что-то будет!

Когда я уходил в армию, водка стоила два восемьдесят семь, а Леонид Ильич был мужчиной в расцвете сил. Когда же вернулся, наш национальный напиток шел уже по три шестьдесят две, а генсек бормотал из телевизора про сиськи-масиськи и сосиски сраные… Через весьма непродолжительное время они именно такими и стали.

Когда я начинал трудовую деятельность, статус инженера был еще достаточно высок, а когда впереди, на расстоянии всего нескольких лет, замаячила пенсия, мое звание заслуженного изобретателя официально находилось всего на полступеньки выше статуса „бомж“». [24, стр 11]

Окружающая среда настоящего зачастую направлена не только на нивелирование личности главного героя, но и на его физическое уничтожение, и только перенос в прошлое спасает его от неизбежной гибели (см., например, завязку первого романа Е. Красницкого из цикла «Отрок» [16. С. 5–6]).

Образ прошлого, как правило, также не предоставляет герою исключительно благоприятных условий для самореализации, но тем не менее самореализация в прошлом становится возможной в силу его меньшей деградации по сравнению с настоящим (Пример из размышлений главного героя цикла «Отрок» Е. Красницкого: «Похоже, сэр Майкл [обращение главного героя к самому себе. — Д. С.], зря Вы на Антипа грешили, насчет скупки краденого. Торговая стража барыге так подчиняться не стала бы, это Вам не менты конца ХХ века, пусть даже стражники и не княжьи люди, а нанятые купцами» [16. С.304]. Этот лейтмотив сравнения прошлого с настоящим — и вовсе не в пользу последнего — повторяется на протяжении всего текста.). Таким образом, историческая робинзонада представляет собой хронику самореализации главного героя в более благоприятной (менее «испорченной») среде прошлого. При этом, какие бы духовные качества ни приписывались главному герою, признаками успешной самореализации неизменно выступают «честно заслуженное» повышение личного благосостояния и положения в обществе, которые, в свою очередь, обеспечивают герою стабильный духовный комфорт. Прекрасной иллюстрацией могут послужить аннотации ко второму и последующим романам из сериала А. Величко «Кавказский принц»: «Что может сделать великий князь и цесаревич для предотвращения поражения России в Русско-японской войне? Ну, например, попытаться убедить царя вовсе не ввязываться в эту авантюру. Однако этим занимались многие помимо наследника, и результат известен. Или добиться дополнительного финансирования флота? Не факт, что получится, еще более не факт, что поможет, да и денег в казне все равно нет. Может быть, поставить во главе армии толковых генералов? Но где их взять, да и нет у цесаревича таких полномочий. Зато у него есть недавно приобретенный друг, бывший советский инженер дядя Жора, который уже два года живет в России начала двадцатого века. А значит, еще не все потеряно!» ([25] и далее: [26], [27], [28], [29]). По сути, герой бежит от современного общества, в котором не может преуспеть, в общество прошлого, где и преуспевает, предоставляя читателю возможность последовать за ним хотя бы в воображении. Не случайно герой произведений А. Величко, дядя Жора, имеет возможность в любой момент вернуться в собственное время, но не пользуется ею, предпочитая собственный «остров» в океане истории. Герой же романа К. Костинова «Сектант» [23] обретает в прошлом — ни много ни мало — смысл всей своей жизни, которого не только не имел в настоящем, но даже не задумывался о его наличии или отсутствии.

Удовлетворению эскапистской потребности массового читателя в большой степени служит максимальная достоверность, правдоподобность произведения исследуемого жанра. И одной логики действия для этого недостаточно. Поэтому современная историческая робинзонада представляет собой очень подробную хронику обогащения главного героя и повышения его статуса в социальной иерархии. Этот прием был с успехом использован Даниэлем Дефо: величайшая точность и практичность описания хозяйственной деятельности Робинзона Крузо отмечалась многими исследователями. «Сама монотонность и деловитость этих перечислений, — пишет К. Атарова, — создает иллюзию достоверности — вроде бы, зачем так скучно выдумывать? Однако в детальности сухих и скупых описаний есть свое обаяние, своя поэтичность и своя художественная новизна» [1. С.20]. Подобно «Робинзону Крузо», все жизнеописание главного героя исторической робинзонады — по сути своей опоэтизированная модель буржуазного производства и создания капитала (иных моделей взаимодействия героя с новой для него средой в современных исторических робинзонадах нами отмечено не было; различия лишь в масштабе деятельности героя). Значительный объем отводится детальным описаниям применения героем навыков и знаний, принесенных из будущего. Не менее значительный объем отводится и подробному описанию окружающей героя среды. Прием, открытый Д. Дефо, настолько полюбился авторам современной исторической робинзонады, что породил в среде самих авторов и их читателей неологизм «заклепкометрия», означающий злоупотребление подробностями — описанием технических деталей (например, скрупулезным перечислением заклепок на броненосце или пуговиц на мундире). Стремление к исключительной — зачастую гипертрофированной точности, подробности в мелочах, не случайно. Историческая робинзонада требует максимальной правдоподобности тескта: чем она выше, тем легче читателю отождестивить себя с героем, вживаться в новую среду, преодолевать трудности и переносить неудачи.

Самоотождествлению массового читателя с главным героем исторической робинзонады способствует и то, что образ главного героя — это образ простого, ничем не выдающегося современника читателя и автора, однозначно узнаваемого массовым читателем как таковой. Этому служат краткие (но емкие из-за своей узнаваемости) описания характерных черт быта главного героя, его повседневных мыслей и забот, как правило, приводимые в начале произведения, при первом знакомстве читателя с героем. В этом отношении весьма характерно начало первого романа из цикла «Пушкарь» (2008, [9]) Ю. Корчевского:

«Дежурство мое почти заканчивалось, беспокойное, надо сказать. Слава богу, завтра ухожу в отпуск. Куда отправлюсь, еще не решил, но то, что дома оставаться не хочу, — это несомненно.

В ординаторскую урологического отделения вошла Людочка — как всегда в накрахмаленном халатике и таком же чепчике, вся какая-то свежая и чистая, лучащаяся каким-то светом, — я всегда удивлялся, нестарый, с собственной точки зрения, мужик, после суточного дежурства выгляжу помятым — отросшая щетина, синева под глазами, помятый костюм.

— Доктор, в приемный покой вызывают, скорая кого-то привезла!

Господи, да уже шесть утра, чего же пару часов-то погодить не могли! Ладно, спустился и с бодрым видом зашел в приемное.

На кушетке лежал „браток“, бритый, откормленный, как бычок, и с золотой цепочкой толщиной с большой палец вокруг необъятной шеи. Лицо бледно-серое, видно, хреновато „братану“.

— Доктор, помоги! В долгу не останусь!

Да, как же, при своих бы остаться. Начал осмотр. Язык суховат, обложен, живот при ощупывании болезнен в области правой почки. Похоже на почечную колику. Назначил анализы и пошел к себе в ординаторскую урологического отделения. Урология в нашем городишке маленькая, оснащена не бог весть как — спонсоров-то богатых нет, не Москва, чай.

Пока „братку“ сделают анализы, надо записать истории болезни тяжелых больных, находящихся под наблюдением, — воз и маленькая тележка».

Как видим, первые же несколько абзацев романа отсылают читателя к целому ряду привычных стереотипов-слагаемых образа настоящего: главный герой — простой врач из бедной, плохо оснащенной провинциальной больницы, совершенно справедливо опасающийся пациента-стереотипного бандита, загруженный работой и мечтающий о близком отпуске. Герои каждого из трех исследованных авторов также являются яркими примерами средних, ничем не примечательных современников читателя, что и показано ниже, в разделах главы 2, посвященных творчеству каждого из авторов.

Герою исторической робинзонады, как и читателю, не позволяют самореализоваться и притом остаться честным человеком неприглядные реалии современной России (вернее, их узнаваемые благодаря общему информационному фону последних 20 лет стереотипы): разгул преступности и вседозволенности, засилье поп-искусства в худших его проявлениях, коррумпированные власти и т. п. Героя, а вместе с ним и читателя, окружают обнищавшие деятели науки (лишней в современной, капиталистической России), вороватые и бессовестные бизнесмены, продажные и циничные политики — все стереотипы, сделавшиеся в последние десять лет настолько расхожими, что для их узнавания не требуется детального описания — достаточно лишь нескольких штрихов. Этот узнаваемый образ настоящего, в котором невозможна самореализация «честным» путем (еще один расхожий стереотип), при полном отсутствии образа будущего, с первых же страниц вызывает у читателя сочувствие главному герою и стремление бежать вместе с ним в иную, более «благоприятную» эпоху. Поскольку надежд на будущее нет (так как нет самого образа будущего), историческая робинзонада внушает надежду на прошлое. Иллюзия же правдоподобности преуспеяния героя в прошлом, упомянутая выше, значительно укрепляет эту надежду. Таким образом, герой исторической робинзонады — по сути своей эскапист, чье бегство от реальности завершается удачей. Именно эта удача, на наш взгляд, и делает историческую робинзонаду столь популярной среди склонного (как отмечалось многими исследователями; см, например: [17 С. 159]) к эскапизму массового читателя.

§ 3. Оценка востребованности жанра исторической робинзонады массовой читательской аудиторией

Востребованность жанра исторической робинзонады читательской аудиторией весьма высока. Это мнение основано на следующих факторах.

1. Популярность обсуждений тех или иных аспектов исторических робинзонад в сети Интернет растет. Историческая робинзонада превратилась в своего рода ролевую игру (см., например, дискуссию «Если вы перенесетесь на 150 лет в прошлое, сможете ли вы доказать, что вы на самом деле из будущего?» в популярной конференции iXBT.com: http://forum.ixbt.com/topic.cgi?id=15:64914#0). Не ограничиваясь обсуждениями, читатели принимают активное участие в создании продолжений исторических робинзонад, взаимодействуя с авторами при помощи сети Интернет. Читатели выступают в роли критиков, а также проверяют фрагменты создаваемых произведений на логичность и соответствие историческим, научным и технологическим реалиям (см., например, форум официального ресурса Е. Красницкого — http://krasnickij.ru/forum/, где творческому взаимодействию автора с читателями посвящены целые разделы, или обсуждение произведений А. Величко и К. Костинова в авторских разделах сетевого журнала «Самиздат»: http://samlib.ru/w/welichko_a_f/ и http://samlib.ru/k/kostin_k_k/, соответственно).

2. Если ранее жанр робинзонады не нуждался в дальнейшей классификации, то за последние 10 лет в нем выделяется множества разновидностей робинзонад, оформление их как отдельных жанров массовой литературы. Единой классификации в настоящее время не выработано (это, как нам представляется, дело будущего). Например, крупнейший и старейший в России книжный интернет-магазин OZON.ru не выделяет историческую робинзонаду из исторической фантастики, к которой относит также жанры криптоистории, альтернативной истории и исторической авантюры, в которой действуют пришельцы из современного мира. Одна из крупнейших сетевых библиотек «Либрусек» (http://lib.rus.ec/), получившая сетевую премию РОТОР как лучшая электронная библиотека 2009 года, относит произведения всех упомянутых жанров к альтернативной истории — так же, как и другая популярная сетевая библиотека — «Книжное братство „Флибуста“» (http://www.flibusta.net/). Крупнейший в России и СНГ ежемесячный журнал «Мир Фантастики», посвященный фантастической литературе, выделяет из робинзонад хронооперу, альтернативно-историческую фантастику, альтернативную историю как науку, криптоисторию и альтернативную географию, включающую в себя, помимо прочего, робинзонады в полностью вымышленных мирах. (На наш взгляд, эти классификации не отличаются стройностью и далеки от достаточности, однако служат наглядными примерами развития жанровой структуры современной массовой литературы).

3. Примечательно появление в обиходе обобщенного наименования «попаданцы», означающего персонажей современных робинзонад, попадающих в иную среду обитания. Интересно то, что ярко выраженная поначалу ироническая окраска этого определения с течением времени изменилась и сделалась нейтральной. Термин «попаданцы» в короткий срок сделался столь же узнаваемым массовым читателем, как некогда — термин «прогрессоры», введенный А. и Б. Стругацкими для обозначения представителей высокоразвитых цивилизаций, планомерно содействующих историческому прогрессу цивилизаций, находящихся на более низком уровне общественного развития. К настоящему времени популярность термина возросла настолько, что некоторые авторы используют его в названиях своих произведений (наиболее характерны в этом отношении названия произведений Г. Романова, изданных издательством «ЭКСМО» в 2011–2012 гг.: «Самодержавный попаданец», «Попаданец на троне», «Попаданцы против ЧК» и др.). Это же обстоятельство как нельзя лучше свидетельствует и о приобретении термином нейтральной окраски, т. к. названные произведения отнюдь не являются юмористическими. Кроме этого, к настоящему моменту лексикон читательского сообщества обогатился рядом других (хотя и менее распространенных) неологизмов, порожденных исторической робинзонадой.

§ 4. Выводы: литературная формула исторической робинзонады и ее связь с современной социокультурной ситуацией

Закономерная повторяемость основных черт жанра исторической робинзонады, показанная в данной главе, позволяет утверждать, что к настоящему времени жанр обрел индивидуальную литературную формулу, Эта формула может быть кратко описана как: «самореализация обыкновенного человека, отвергнутого настоящим и не имеющего будущего, в прошлом».

Характерность данной формулы для современной социокультурной ситуации подтверждается высокой популярностью исторической робинзонады у читательской аудитории и у молодых авторов, все чаще и чаще обращающихся к данному жанру. И те и другие с готовностью воспринимают эту формулу, согласно которой надежды на достойную жизнь герою (а вместе с ним и читателю) предоставляет только образ прошлого — сурового, но справедливого, согласно описывающим его стереотипам, времени.

Бытование этой формулы в современной массовой литературе на протяжении периода с 2007 по 2012 г. подробно рассматривается в следующей главе на материале произведений Е. Красницкого, А. Величко и К. Костинова.