Железная маска Шлиссельбурга

ПРОЛОГ

Шлиссельбургская крепость

28 сентября 2020 года

— Говорим о высоких технологиях, о дерзком научном рывке, будущих достижениях? Мистификация, право слово! Или словесный понос — когда врать легко и уже не стыдно! Чтобы в том убедиться — достаточно посмотреть на эти два чудных сооружения, — пожилой мужчина, с полностью седой головой, задумчиво посмотрел на листы зеленого профиля. На металле белой краской были выведены латинские буквы WC.

— Впрочем, похоже на обычный русский юмор — назвать ватерклозетом дощатую будку. Как сказал киногерой «Бриллиантовой руки» Лелик — типа сортир, обозначенный на карте буквами эм и же. Наши знают, что это такое, а вот иностранцы прямо охреневают от отечественного сервиса.

Слова оказались пророческими. Две пожилых женщины, в длинных бежевых плащах, полы которых внизу были уже замазаны чем-то подозрительным коричневых оттенков, оживленно переговаривались между собой на языке «Туманного Альбиона». И с такой экспрессивностью, с выразительными жестами, гневной скороговоркой — куда только подевалась хваленая британская невозмутимость, воспетая писателями.

— Или в дырку ногой леди попали, или когда приседали, на собственную одежду наступили. Грех смеяться над убогими. У нас ведь никогда в центр мишени не попадают, что на стрельбище, что здесь. Осталось только им посочувствовать, но молча, не выражая эмоций. А то смертельно обидятся! Эх, за державу обидно…

Мужчина огорченно взмахнул рукою, деликатно отвернулся от расстроенных англичанок. И в который раз принялся рассматривать старинную крепость, что за долгие века настолько повидала всякого, что таким конфузом ее нельзя было бы удивить, будь эти камни живыми.

Они бы могли многое рассказать любому историку — Орешек поставили новгородцы, остров в истоке Невы надежно закрывал дорогу вражеским кораблям в Ладожское озеро. Во времена Смуты русской твердыней овладели шведы, переименовав ее в Нотебург. Не прошло и века, как победоносная армия царя Петра I, после жесточайшего штурма, вернула России древнее наследие «Господина Великого Новгорода». Будущий император повелел называть ее впредь Шлиссельбургом — «Ключ-город». С этого времени почти два с половиной века крепость не знала вражеских осад, до страшного 1941 года. Советские солдаты пятьсот дней обороняли твердыню, невзирая на жестокие обстрелы, превратившие ее в руины, что до сих пор служили напоминанием о той ужасной войне.

— Не зря съездил, все посмотрел на месте, и многое прояснилось, — мужчина пожал плечами, чуть скривившись от боли. И шагнул вперед, опираясь на трость и заметно прихрамывая. Осенняя дождливая погода обостряет болезни — спину и ребра иной раз сводило приступом радикулита, да надрывно болели ноги, пробитые когда-то полудюжиной осколков взорвавшегося рядом ВОГа.

Дело прошлое — в 1995 году пришлось повоевать в Чечне, вот и осталась памятка на все оставшиеся годы. Впрочем, Иван Антонович Никритин на жизнь никогда не жаловался — и так прожил достаточно, в следующем году ровно семьдесят лет исполнится. Обычная биография для советского человека — учился в педагогическом институте, что на берегу ледяной Ангары, но вместо труда учителя истории в сельской школе, где-нибудь в сибирской глухомани, его ожидала совсем иная участь. По партийной разнарядке (было и такое в далекие годы, что ныне называют «эпохой застоя) он, по окончании института, пошел служить в органы МВД следователем.

Биография ведь вполне подходящая, а отделы кадров в советские времена всегда уделяли анкетам повышенное внимание. По окончании восьмилетки пошел работать на строительство ГЭС, одновременно учась в ШРМ — окончить «десятилетку» было для него очень важной целью. Все же тянулся всей душой юный тогда Никритин к труду Ушинского и Макаренко. Потом служба в армии, что на рубеже 1960-70-х годов считалось делом почетным — девушки на «откосивших» смотрели с презрением.

Погранвойска отличная школа жизни, особенно на южной границе в Туркестане. Служил честно и добросовестно, как всегда решал в жизни любое дело — так что вернулся старшиной, к тому же награжденным медалью, которая у пограничников шутливо называлась «стой, кто идет», но все «дембеля смотрели на нее с нескрываемым уважением. Еще бы — на слуху были рассказы о боях на Даманском и у озера Жаланашколь. Так что на прежней работе его встретили с должным почетом. Да и он сам еще два года трудился, пока строительство бетонного гиганта, перекрывшего Ангару на всю ширь, не закончилось. Приняли его в ряды КПСС, на представителей пролетариата не действовали тогда пресловутые «квоты», на пиджаке «засеребрился» еще один металлический кружок на синей колодке — медаль «За трудовое отличие». Вот только молодой коммунист не пошел учиться в политех, направился прямиком в «пед», на исторический факультет, куда поступил без проблем, сдав на «отлично» профильный экзамен.

Четыре года учебы Иван Антонович вспоминал как самое лучшее время в своей жизни. И самым добрым словом отзывался о профессорах — маленьком шубутном корейце, знатоке истории Дальнего Востока; о его коллеге, ветеране Великой отечественной войны, что всю жизнь изучал золотодобычу в Сибири. Да и о многих других преподавателях говорил всегда исключительно восторженно, даже о «немке», чтоизводила «шпреханьем». Дипломная работа, посвященная трагической судьбе малолетнего императора Ивана Антоновича, поначалу вызвала удивление профессуры, ведь строилась она исключительно на дореволюционных источниках. Почти полгода, два студенческих лета и одни зимние каникулы, Никритин провел в архивах в Москве и Ленинграде, получив туда направление. И «накопал» материала, который позволил ему сделать вывод, что убийство несчастного узника, которого называли «железной маской Русской Бастилии» было жестокой мистификацией императрицы Екатерины. А не названной этой властной женщиной «шлиссельбургской нелепой» подпоручика Мировича. Одного заговорщика, согласно официальной трактовке данных событий.

Вот только отработать на кафедре истории СССР пришлось ему всего полгода — по воле партийных чиновников направили Никритина на укрепление кадров МВД. А деятельность что историка, что следователя, во многом похожи — один распутывает дела прошлого, другой настоящего…

— Разгулялась погодка, вовремя успел приехать, — пробормотал Никритин, подойдя к немым свидетелям ожесточенных боев на острове. «Сорокапятки» задрали к полуразрушенной крепостной стене тонкие стволики, словно собирались окончательно превратить ее в руины, только «задумались» — маловат то калибр для столь серьезного дела.

— Немощен, — усмехнулся Иван Антонович и оглянулся — накрытое зеленой пленкой место каземата убитого императора хорошо рассматривалось. «Каменный мешок», где восемь лет томился «безымянный узник» решено было восстановить. Вот только дело это долгих лет, учитывая финансирование музеев властью по «остаточному принципу». А так как разворовывание казны есть самое увлекательное занятие российского чиновничества, многочисленного и прожорливого, то процесс затянется на десятилетия.

За три четверти века с того дня, когда отгремели последние залпы мировой войны, с трудом отремонтировали две башни из пяти, на фасадной, парадной так сказать, стороне от пристани. Восстановили две тюрьмы — одну в цитадели, «секретный дом», а другую через засыпанный канал напротив — «государственную». В ней содержались в многолетнем заключении декабристы, мятежные поляки, народовольцы и прочие враги царей. Сейчас там действуют музеи, и посетители могут полюбоваться через «скворечники» в заслонках на камеры, где из всего убранства лишь железные стол и табурет, да пристегнутая к стене кровать. И окно с решеткой для дневного света — с нынешними узилищами не сопоставить, современные зэки в «Черном лебеде» как на приличном курорте, в сравнении с сидевшими тут «вечниками», то есть осужденными к вечной каторге террористами и революционерами. По крайней мере, их не лишают общения между собой, и в каждой камере, выражаясь соответственно, есть «параша».

Все остальные крепостные сооружения разрушены и пребывают в самом жалком состоянии. На церкви проросли деревья, от казематов и казарм остались живописные руины, единственный бастион кроме слез ничего вызывать не может. Печальное зрелище!

— Вовремя я приехал сюда. Переправу на остров вскоре закроют — ладожские осенние шторма не шутка…

Никритин поморщился, прижав ладонь к груди. Сердце заныло — сразу напомнив о перенесенном недавнем инфаркте, третьим в жизни. Ничего тут не поделаешь — реалии службы были таковы, сплошная нервотрепка. И хоть почти двадцать лет на пенсии, но эта болячка постоянно дает о себе знать. А болезнь сердца — и что?!

Приходится с этим жить и терпеть!

Однако купировать приступ нужно, и Никритин потянулся дрожащими пальцами в карман за небольшим баллончиком, что носил постоянно с собою. И вот в этот самый момент его стукнуло по-настоящему — в глазах потемнело, в груди запылал огонь неистовой силы, а в голове промелькнула последняя мысль:

«Это все, конец. Не успел тайну обнародовать!»