Железный замок

На третий день, после того, как ополченцы нажаловались на то, что их ограбили, кто-то наверху, наконец-таки, позаботился о том, чтобы покормить пушечное мясо и подогнал к окопам Вольных полевую кухню. Работала она без перерыва и, пусть однообразно, пусть немного, пусть из плохих продуктов, которые интенданты выдавали по остаточному принципу, но обеспечивала едой всю ораву Вольных.

Сапёры колдовали с опорами моста, готовясь в любой момент разнести его в пыль и щебень.

Лио становился всё более оживленным, Табас видел, как с каждым днём по мосту проходило и проезжало всё больше беженцев – покинувших дома в чём были. Некоторые из них рассказывали, что их поселения обстреливали какие-то чудовищные пушки, не оставляющие камня на камне. Этих людей вычисляли прямо на мосту и сразу же куда-то уводили молодчики в серой форме. Так же поступали с теми, кто рассказывал о неисчислимых ордах дикарей. Как догадался Табас, под прикрытием военной полиции в городе работала полиция тайная.

Несмотря на то, что ситуация с едой и водой выровнялась, напряжение нарастало.

Во-первых, оказался правдой слух о дизентерии. Больных, а их было немало, как у Вольных, так и в гвардии, тут же забирали из их частей и селили отдельно. Табас часто видел издалека этот огороженный колючей проволокой участок соснового леса с армейскими палатками и болезненно тощими людьми.

Судя по слухам, лечили солдат из рук вон плохо, потому что катастрофически не хватало врачей и медикаментов, так что, фактически, людей отводили туда умирать от поноса. Беженцев стало просто некуда девать – их лагерь быстро переполнился, поэтому мужчин сразу же, не глядя на здоровье и возраст, забирали в ополчение, а женщин и детей отправляли дальше на север. Иными словами, на все четыре стороны, поскольку в дорогу им не выдавали ни еды, ни воды, ни каких-либо инструкций касательно того, куда именно идти и что там делать. Перед глазами Табаса прошло столько семейных драм и горьких расставаний, что он сбился со счёта и, в конце концов, просто перестал обращать на них внимание.

Также нарастала неприязнь между ополчением, остатками Гвардии и Вольными. Гвардейцы, вернувшие себе былой лоск и гордыню, хоть и смотрели свысока, но на рожон не лезли, в отличие от ополченцев, которые ограбили и избили практически каждого Вольного, вышедшего из-за реки. Наёмники этого не простили, и поэтому по ночам то и дело вспыхивали короткие кровавые драки: то Вольные ходили в гости к ополченцам, то они сами наносили ответные визиты. Жертв пока не было, поэтому комендатура и военная полиция смотрели на эти стычки сквозь пальцы – у них и без того было дел по горло.

Атмосфера в городке, куда на всех парах катилась война, была хуже некуда. В дефиците находилось абсолютно всё, кроме ярких пропагандистских листовок, которые наёмники приловчились использовать в качестве туалетной бумаги и бодрых речей по радио, которым никакого рационального применения найти не удалось.

Драки становились всё более жестокими, и Табас не был уверен, что все эти люди, запертые в Лио, как пауки в банке, были мотивированы стрелять в дикарей больше, чем друг в друга.

«Домой бы…» - мечтал Табас и присматривал себе удобную возможность как-нибудь незаметно улизнуть, однако возможности такой ему, к сожалению, не представлялось.

- Скоро начнётся, - неожиданно сказал Ибар, стоявший рядом с Табасом. Светало, первые лучи солнца – красные, длинные – протянулись из-за горизонта, освещая клубящийся туман и пробиваясь в редкие промежутки между деревьями. Свежо. Где-то далеко в лесу надрывается одинокая птичка.

Двум наёмникам выпала очередь дежурить два часа на рассвете, охраняя окопы, не столько от возможных лазутчиков-дикарей, сколько от вооруженных дубинами обиженных ополченцев. Табас всё это время инстинктивно держался рядом с напарником, чувствуя, что тот, если прямо сейчас и не знает, как спастись, то обязательно что-нибудь придумает.

- И что делать? – Табас искренне надеялся услышать уверенный ответ, желательно, подкреплённый чётким и понятным планом действий.

- Ждать, - Ибар отвернулся и снова умолк, глядя на то, как восходит солнце.

Старый солдат оказался прав, уже днём Вольные услышали доносившуюся из леса стрельбу, а к вечеру по окопам пополз слух, что разведчики обнаружили и уничтожили в лесу крупную группу дикарей.

Вольный теперь уже полк замер, приготовившись к бою.

Поток беженцев уменьшился и вскоре полностью иссяк. Люди выглядели замученными и напуганными, но счастливыми из-за того, что сумели вырваться в самый последний момент и обмануть смерть.

Сержанты ходили по протянувшимся в обе стороны от заминированного моста окопам, как сторожевые псы, и лаяли на тех, кто по какой-то причине им не понравился, щедро раздавали пинки и зуботычины. Солдаты, спрятавшись на дно окопов, забивали тряпичные патронные сумки боеприпасами и гранатами, заряжали магазины, чистили оружие и боролись с подступавшим страхом.

Начало темнеть, солнце опускалось, сделав редкий лес на противоположном берегу темным и мрачным.

- Хотите? – спросил Ари, сидевший на дне окопа рядом с Табасом и Ибаром, которые приготовились к бою и коротали время, дремав, пока сержанта не было рядом.

- Что? – Ибар приоткрыл один глаз и взглянул на сослуживца, быстрым движением отправившего в рот какой-то коричневый комочек.

- Жвачка. Будете? – снова спросил Ари, глаза которого нездорово заблестели.

- Нет, - фыркнув, отвернулся Табас, а Ибар молча взял одну, но положил в нагрудный карман.

- Ну и дурак, - хихикнул Ари. - Сейчас попрут. И я посмотрю, как ты тут сраться будешь со страху, - он снова захихикал, как-то тонко, истерично, отчего Табасу захотелось двинуть сослуживцу прикладом в лицо.

Время тянулось, как жвачка во рту чавкавшего и хихикавшего Ари. Ожидание боя переносилось намного тяжелее самого боя и когда в лесу раздались автоматные очереди, Табас встрепенулся и тут же подхватил оружие, чувствуя возбуждение, почти граничащее с радостью от осознания, того, что тягомотина закончилась и можно заняться делом.

- Готовимся! – заорал сержант. - Примкнуть магазины! Огонь по команде!

Солдаты поднялись и, оперевшись на бруствер окопа, прильнули к прицелам. Звуки перестрелки приближались и, в конце концов, из леса на противоположном берегу реки вышли гвардейцы. Отходили они организованно: прикрывая огнём отстающих, вынося раненых и стараясь сдержать наседавших дикарей как можно дольше.

Где-то за спинами Вольных, почти в самом городе, кашлянули миномёты. Мины просвистели в воздухе над головами и взорвались глубоко в лесу. Табас до рези в глазах всматривался, но так и не увидел ни дикарей, ни результатов попадания – только пошатнувшиеся деревья, вспышки да снопы дыма.

Гвардейцы переходили реку вброд примерно в двухстах метрах от моста, отстреливаясь, перекрикиваясь друг с другом.

- Огонь по зелёнке! – закричал сержант, только что получивший по рации команду от разведчиков.

Траншея взорвалась выстрелами. Вольные били неприцельно, одиночными, практически работая по площадям, стараясь затормозить наступление невидимых пока дикарей. Вокруг завоняло порохом. Табас тоже нажал на спуск несколько раз – автомат задёргался, выплёвывая пули.

Подавляющий огонь сработал: гвардейцы вброд, по пояс в воде, перебрались на другую сторону реки и вовсю драпали в сторону окопов – прямо на ряды «колючки».

Табас выстрелил ещё пару раз в сторону леса и отвлекся на разведчиков, которые, матерясь на все лады, пытались прорваться сквозь проволоку и несли потери от огня дикарей с того берега. Взмыленные, перемазанные в земле, траве и глине, местами окровавленные, они отчаянно ругались и орудовали штык-ножами, прикрепленными к текстолитовым ножнам, быстро и споро перекусывая стальные нити.

Очередной миномётный залп заставил Табаса пригнуться – прошуршавшие над головами мины накрыли «зелёнку».

Взрывы забросали реку древесными обломками: листьями, обломанными ветками и щепой. Они медленно поплыли вниз по течению в коричневой вязкой воде. Разведчики продолжали прорываться, не обращая внимания на то, что дикари, понявшие, что добыча ускользает, начали с удвоенным рвением палить в гвардейцев, всё ещё оставаясь невидимыми.

- Огонь плотнее, черти! Не жалеть патронов! – закричали одновременно рация и сержант, стоявший рядом - рассматривавший в бинокль то, как гвардейцы уничтожают заграждения, воздвигнутые с таким трудом. Табас засмотрелся на одного из разведчиков и увидел, как его настигла дикарская пуля. Молодой бородач рухнул мешком на землю, сжимая раненое бедро, из которого хлестала на землю кровь, и закричал. К нему подбежали сослуживцы и, подхватив на руки, потащили к своим, за колючку, царапаясь, разрывая одежду и кожу.

- А тебе что, особое приглашение? – прорычал кто-то рядом с Табасом, и юноша, не успевший даже испугаться, поймал ухом мощный удар, опрокинувший его на дно окопа, повесивший перед глазами темную пелену и зазвеневший в голове комариным писком.

Когда молодой наёмник, шатаясь и пытаясь сфокусировать взгляд на каком-нибудь объекте, поднялся, шкафообразный серж поднял его, взяв за грудки и бросил на бруствер, крича:

- Команда была «огонь», боец!

Табас послушно нажал на спуск, всё еще не придя толком в себя и даже не удосужившись убедиться в том, что ствол автомата направлен в правильную сторону.

Проморгавшись как следует и разобравшись, что к чему, он увидел, как разведчики спрыгивают в окоп к Вольным. Миномёты дали ещё один залп, накрывший лес. В этот раз Табас даже не обратил на свистевшие над головой мины внимания, поскольку после могучего удара сержанта в башке у него всё ещё громко звенело.

Юноша пытался устоять на ногах, но не сумел: голова кружилась, его повело, и наёмник упал на дно окопа, борясь с подступающей тошнотой.

«Хоть бы не сотрясение», - подумал он, глядя вверх на темнеющее небо. Солнце уже почти зашло, однако дикарей, Табас был уверен в этом, темнота не остановит. К гвардейцам подбежал санитар, громко спрашивая где раненые, а остального вытягивавший шею Табас не рассмотрел, поскольку спасённая группа разведчиков оказалась далековато от него.

Солнце скрылось за горизонтом, его лучи освещали теперь только небо над позициями Вольных, а на земле тени, вытянувшиеся во время заката, наконец, слились в одну и приготовились встречать ночь.

- Идут! – резкий вскрик где-то справа заставил Табаса подскочить так, будто глина под ним превратилась в раскаленную лаву. Посмотрев в прицел, молодой наёмник разглядел, как из леса, который только что обстреливала артиллерия, выскакивали черные силуэты.

- Огонь! Огонь, черти! – заорал сержант и, подавая пример бойцам, выпустил в противника первую очередь.

Табас поймал в прицел первого дикаря и нажал на спуск, посылая на противоположный берег реки три свинцовых гостинца.

«Есть», - удовлетворенно подумал он, увидев, как голова дикаря раскололась на куски и расплескала в стороны что-то черное. Однако не время было упиваться победами – врагов было ещё множество.

Дикари высыпали из леса, как муравьи из-под потревоженного трухлявого древесного ствола. Они бежали, крича что-то на своём наречии, иногда припадая на колено и стреляя в сторону окопов из своих ружей и винтовок. Но пули не могли заставить солдат даже голов пригнуть, поскольку мощи дикарского оружия не хватало для того, чтобы достать Вольных. Пули в большинстве своём просто не долетали до позиций, а если и долетали, то убить могли лишь случайно, поскольку кривые и ржавые от отсутствия ухода стволы смотрели куда угодно, только не в цель.

Первый залп Вольных проредил атакующих: многие из них остались лежать, так и не сумев добраться до воды, однако на смену одному выбывшему из строя дикарю из леса выскакивал десяток бойцов – фанатичных, полных решимости встретить свою смерть на бегу, поймав грудью на вдохе её свинцовых посланников.

За спинами Вольных снова дала залп артиллерия. Снаряды, едва не срывая с голов кепки, промчались в воздухе и ударили по пространству между лесом и рекой. Табасу даже не пришлось использовать прицел для того, чтобы увидеть разрушительную мощь «бога войны» и содрогнуться. Дикари наступали, сбившись в толпу, и попадания пришлись в самый её центр. Десяток легких снарядов расцвели на берегу реки огненными цветами, разметав тела дикарей, срывая с них одежду и прошивая осколками, превращавшими плоть в кровавое месиво, где уже не разобрать, в каком месте заканчивается один труп и начинается другой.

Старавшийся сохранять хладнокровие Табас выщёлкивал дикарей аккуратными одиночными выстрелами и короткими очередями. Впрочем, с тем же успехом он мог просто направить ствол в сторону противоположного берега, зажать спуск и не беспокоиться – нападающих было столько, что ни одна пуля не пропала бы даром.

- У них раке...! – закричал сержант, но раздавшийся с того берега резкий свист и шипение не дали ему договорить.

Самодельные ракетницы были, безусловно, кривыми, собирались на коленке и частенько убивали не противника а стрелков, взрываясь у них в руках, но их было много – тут враги не были стеснены в средствах. Водопроводная труба, взрывчатка, примитивный двигатель – и готово.

Табас успел на одних рефлексах навести винтовку на сидевшего на колене жителя пустыни с трубой и нажать на спуск, вышибив тому мозги, однако житель пустыни всё-таки успел запустить ракету, которая, засвистев, поднялась по спирали в воздух и взорвалась где-то над головами атакующих.

Проблема была в том, что гранатомётчик был не один, и в сторону окопов Вольных практически параллельно с первым выстрелом полетел, шипя и свистя, ещё добрый десяток снарядов. Половина из них взорвалась на подлете или упала, но другая достигла цели и взорвалась над позициями или прямо на позициях Вольного полка, осыпав сидевших внутри солдат градом разрезанных гвоздей, монет и прочего мелкого металлического сора, разившего не хуже пуль.

Одна из ракет взорвалась совсем рядом, Табаса засыпало щепками и кусками глины, запахло горелым порохом, но молодой наёмник, колоссальным усилием воли загнавший панику глубоко в подсознание, продолжал отстреливать дикарей, отдавая предпочтение ракетным расчетам.

А их число, казалось, только увеличивалось. Снова залп артиллерии, ударивший в ту же точку и снова собравший там богатый и кровавый урожай, снова залп со стороны дикарей, накрывший окопы Вольных.

- Санита-ар! – надсадно орал кто-то над самым ухом. - Санита-ар! Рука! Рука-а-а! – невидимый наёмник перешёл с воплей на громкие всхлипывания.

Заработал пулемёт, замаскированный метрах в тридцати справа от Табаса. Его трассирующая очередь, сопровождаемая громким и басовитым «Тук-тук-тук», прошлась по рядам атакующих, пули крупного калибра разрывали дикарей на части, однако даже вид собратьев, потерявших целостность, не остановил жителей пустынь – они продолжали переть на позиции Вольных с решимостью и отрешённостью зомби.

Пока Табас был занят отстрелом ракетчиков, дикари сумели форсировать реку и уже вплотную подходили к траншеям. Над головами солдат засвистели пули, заставлявшие их прятаться.

- Перезарядка! – заорал во всю глотку Табас, ныряя в окоп, вытащил и отбросил в сторону пустой магазин и примкнул ещё один – уже третий за этот бой и последний из тех, что были у него в наличии. Собравшийся подниматься Табас поднял голову и отчетливо увидел в красных вспышках, разгоравшихся на концах автоматных стволов, как Ари, занявшему позицию в двух метрах от него, снесло пол-головы зарядом дроби. Верхушка черепа исчезла, а тело рухнуло на дно, прямо под ноги Табасу, изредка подергивая конечностями. Тут-то молодого наёмника и проняло. Близость смерти сломала барьеры воли, воздвигнутые на пути страха, и паника затопила сознание Табаса. Он рухнул на дно и завыл, перекрикивая и команды озверевшего сержанта, и выстрелы, и взрывы дикарских ракет. Всё его существо превратилось в громкий стон и жаждало только одного – чтобы этот бой поскорее кончился.

- Вставай! – неведомая сила легко, как пушинку, подняла Табаса на ноги и швырнула на бруствер, едва не вышибив дух. Оскалившийся Ибар, на зубах которого плясали красные блики от вспышек, всучил струсившему бойцу винтовку и заехал по морде.

- Смотри как надо! – заорал он и короткой очередью прошил грудь щуплого дикаря с ружьём, уже изготовившегося к выстрелу. Табас видел, как пули изрешетили его тело и вышли с обратной стороны. - Смотри! Праздник, а? – и только сейчас до Табаса дошло, что его напарник улыбался. - Стреляй!

И Табас стрелял. Стрелял много, отключив сознание насовсем, насильно превратив себя в деталь автомата – ничего не чувствующую, не знающую вообще, что такое страх. Стрелял, как в последний раз, периодически ныряя в окоп для того, чтобы взять у покойного Ари новый магазин…

Всё закончилось так же быстро, как и началось.

Табас отправил на тот свет очередного дикаря и повёл стволом правее, дабы найти еще одну жертву, но не смог никого поймать в прицел. Пусто.

Вокруг мгновенно воцарилась тишина – необыкновенная и сюрреалистичная. Табас тряхнул головой на тот случай, если он вдруг оглох, но, прислушавшись, понял, что с его ушами всё в порядке. Постепенно сквозь покров тишины стали пробиваться стоны раненых, треск пламени, пожиравшего брёвна, которыми были укреплены стены окопа, ещё звуки… Табас взглянул налево, рассматривая поле боя и выискивая противника, но ничего, кроме изувеченных тел, не увидел. Дикари закончились.

Больше из леса не вышел никто.

- Отличная работа, парни! – просипел сержант сорванным голосом.

Табас сел на дно окопа и обхватил винтовку дрожащими руками. Только откинувшись на теплые бревна, он понял, что бой не занял и десяти минут. Постепенно его начало колотить от страха, будто в лихорадке. Табас обхватил руками трясущуюся голову и еле сдерживал нервное напряжение, готовое вырваться наружу в виде крика.

«Всё в порядке», - Успокаивал он себя.

«В этот раз пронесло».

Атака не была полномасштабной.

7.

Ибар сидел на бруствере окопа и смотрел вдаль, туда, где над горизонтом висела желтоватая дымка, заслонявшая собой небесную голубизну. Табас торчал рядом и делал вид, что оказался тут случайно и вовсе не старается держаться поблизости от Ибара.

Вот уже неделю Вольным не давали расслабиться. Оборону Дома Адмет прощупывали по всей длине. Первая атака, обернувшаяся для дикарей кровавой баней, стала отличным уроком – теперь жители пустынь не бросались на пули, пытаясь прорвать фронт грубой силой, а действовали умнее и хитрее. По ночам на противоположном берегу реки, укутанном тьмой и выглядевшем как огромное враждебное чудовище, вспыхивали огни залпов, после чего на позиции Вольных летела очередная ракета. Обычно эти кривые детища пустынных инженеров до окопов не долетали, но периодически случались и разрывы, уносившие с собой жизни одного-двух невезучих наёмников.

Нередки были и перестрелки. Под покровом темноты разведчики дикарей – не виденные раньше Табасом громилы в пятнистой военной форме и жёлтых беретах - пересекали реку для того, чтобы устроить разведку боем и разузнать, где у Вольных находятся укрепленные точки, в каких местах установлены пулемёты и так далее. В свете грядущего генерального наступления эта информация была бесценной. Табас не мог выспаться уже который день: его то и дело будили близкие разрывы и выстрелы. Горячий ветер с юга приносил с собой удушливый запах тухлятины: тела дикарей никто и не думал убирать, и Табас потихоньку сходил с ума от жары, отсутствия воды и ужасного сладкого запаха смерти, что стелился по окопам и пропитывал всё вокруг.

Случаи дизентерии участились – болел уже каждый десятый, к тому же из-за ночных перестрелок появилось много раненых и увечных. Их сперва хотели отправлять в лагерь беженцев на лечение, однако тамошний доктор – седой и тощий старичок - отказал и, потрясая хлипким кулаком, завопил:

- Вы что мне, всех перезаражать хотите? Сами лечите своих уголовников!

Солдат с малейшим подозрением на дизентерию забирали вооруженные ополченцы, очень часто с мордобоем, потому что никто не хотел уходить. Люди боялись пить и есть, гадить ходили кто куда – лишь бы не подхватить чертову болячку, грозившую угробить весь Вольный полк без боя.

К счастью, на участке Табаса и Ибара больше боёв не было, однако, как обмолвился обожжённый наёмник, радоваться не стоило, ибо при генеральном штурме на их позиции, как находящиеся ближе всего от моста, обрушится вся мощь дикарской армии.

- И это будут не дохляки типа тех, кто на том берегу догнивает, - сплюнул Ибар, старавшийся дышать ртом, - а другие ребята, покруче. Разведчиков помнишь? Вот, вроде них. Элита. Я с ними уже сталкивался полтора года назад, рядом с Виерой.

- А где это? – поинтересовался Табас, глядевший в прицел, как огромные жирные чёрные птицы, слетевшиеся на пиршество, кружатся над местом побоища. «Скорей бы они их всех сожрали, сил никаких нет», - с досадой подумал молодой наёмник.

- Далеко к югу. Его уже, наверное, занесло весь. Город такой был. Тоже Адметовский. Крупный.

Табас не знал ни о какой Виере, и слова Ибара его заинтересовали.

- Никогда не слышал о таком, - он вопросительно посмотрел на своего напарника.

- Да это дело давнее, - отмахнулся Ибар. - Его песком начало заносить лет пятнадцать назад, ты тогда ещё пешком под стол ходил.

Табас кивнул, а сам попытался вспомнить уроки географии. Нет, совершенно точно он не помнил крупного города с названием Виера. Пятнадцать лет… Это на сколько же продвинулась пустыня, что о крупных городах не осталось даже памяти?..

Солнце, стоявшее в зените, нещадно палило. Казалось, ещё чуть- чуть, и оно прожжёт армейский тент, которым были накрыты окопы, – старый, истончившийся, выцветший, зато дававший слабую спасительную тень.

Табас, которому повезло с утра напиться кипяченой воды, чувствовал, как по его лицу стекают ручейки пота. Он был весь мокрый, как будто только что вылез из реки. Да, искупаться было бы неплохо…

- А что в них такого крутого? – лениво спросил Табас, на глазах которого на противоположном берегу огромный стервятник с лысой шеей вырвал из тела мёртвого дикаря здоровенный кусок мяса. Наёмник еле подавил рвотный позыв и желание выстрелить в мерзкую птицу, разнести на мелкие куски её тело: крупное, жирное, лоснящееся от обилия корма.

- Ну, если в двух словах, то те, с кем ты успел повоевать – это так, шушера. Типа тех ополченцев. Деревенские, необученные, бывшие гражданские. А у чумазых ведь есть и города. Вернее, были, пока их песком не засыпало. Вот у городских подготовка получше. Да и поумнее они. Техника, опять же, кое-какая осталась.

- Техника? – удивился Табас, в представлении которого житель пустыни, пользующийся чем-нибудь сложнее ружья, – готовый цирковой номер.

- Ничего особенно серьёзного, - махнул рукой превший от жары Ибар. - За полвека войны Адметовцы сожгли всё, что у них было, так что теперь у чумазых либо трофеи, либо самоделки. Типа систем залпового огня, сваренных из труб в кузове какого-нибудь грузовика. Или джипов с пулемётами. Ерунда, короче. Но их много, так что они могут дать нам прокашляться.

Установилось молчание. Воздух над рекой подрагивал от испарений. Марево искажало всё, что Табас видел на том берегу: пока измученный наёмник не встряхнул головой, отгоняя стойкое ощущение, что у него галлюцинации. А может – мелькнула пугающая мысль - он уже сошёл с ума от пережитого? Не надорвалась ли психика мальчика-тихони, которого жизнь взяла за загривок и как котёнка окунула головой в дерьмо, да поглубже? Табас вспомнил, как раньше вид крови в кино заставлял его внутренне содрогаться. В кино! Где вместо крови - томатный сок. Где не видно, как в людях - настоящих, не актёрах, - появляются огромные кровоточащие дыры. Как с хрустом раскалываются черепа, выплескивая наружу то, что ещё секунду назад было личностью, а теперь – только кусок красно-серого студня, дрожащий на обжигающем песке под ненавистным жёлтым шаром раскалённого солнца.

Да если бы тогда тому самому Табасу, тепличному мальчику, воспитанному старым безработным учёным-книгочеем, показали, как заряд дроби действует на человеческий череп или как пулемёт выкашивает ряды наступающих, перепиливая их тела пополам, и как они потом сутки напролёт гниют и воняют, пожираемые омерзительными птицами, похоже, единственными, кто по-настоящему получает выгоду от этой войны, – он бы совершенно точно сошёл с ума, не в силах стерпеть этих чудовищных картин, кажущихся нереальными из-за горячего марева, поднимающегося над рекой.

А было ли это вообще? Армстронг, с его домами, складывающимися в широкие просторные улицы, с магазинами, кинотеатрами, барами и кафе, в которые люди ходят без оружия и едят мороженое. И есть ли вообще в этом мире мороженое? Сейчас Табас не был в этом уверен. Вся прошлая жизнь ему казалась сном, чем-то далёким, подёрнутым туманом, нечётким и дрожащим, как жуткая, но привычная и реальная картина противоположного берега.

Жил ли он вообще раньше? И существовала ли вообще его мать? Или это какое-то сверхсущество, желая провернуть над слабым человеком безумный эксперимент, вложило ему в череп воспоминания о событиях, которые никогда и не происходили вовсе?

Табас почувствовал, что снова с головой проваливается в пучину бреда. Проклятый песок. Это всё он виноват.

Когда Табас пришёл в себя, оказалось, что Ибар всё это время говорил с ним.

- Обойти они нас не могут, я видел карту. Ниже по течению река слишком широкая и глубокая, выше – берега слишком крутые и высокие, не переправиться. Броды нормальные только тут, да ещё и мост... Наши его пока не взрывают, приманивают чумазых. А те не дураки, потому что понимают это и ищут возможность обхода. Но всё равно ломанутся в ловушку, потому что мост для них – это первоочередная цель. Слишком вкусная добыча. Даже заминированный. Попрут… - уверенно кивнул Ибар. – Скоро попрут, точно тебе говорю.

- А чего им переть? – перешёл Табас на шёпот, вспомнив о своём бегстве с Лори из его города. Молодой наёмник быстро огляделся, не подслушивает ли его кто-нибудь, и продолжил: - Они ж нас накроют и всё!..

В этот самый момент Табас с удивлением понял, что отдалённая перспектива попасть под огонь «тумбочек» прославленного «первого артиллерийского», ныне пребывающего чёрт знает в чьих руках, его не пугает. Ну, то есть, разумеется, умирать было страшно, и предстоящий бой, в ходе которого его наверняка убьют, не вызывал никаких приятных эмоций, но сейчас, в этот самый момент, когда нужно было что-то решать и бороться за жизнь, Табас ощутил какое-то непонятное отупение вперемешку с равнодушием.

Он устал, ему жарко, ужасно хочется пить и спать, а смерть – она ещё когда случится.

Ибар нахмурился, отвернулся и посоветовал Табасу помалкивать об увиденном.

- Ты вот знаешь, куда делись те, кто много трепался? – спросил он.

- Нет, - Табас подался вперёд в предвкушении страшной истории, которая обязательно будет рассказана вполголоса и очень плохо закончится для её героев.

- Ну вот и я не знаю.

Табас фыркнул от разочарования. Что ни говори, а ответ был более чем красноречив, и наёмник, опустившись на дно окопа, вытер лицо пропылённым рукавом и помахал ладонями, стараясь хоть как-то освежиться.

Скукой маяться не давали, опасаясь того, что недостаточно замученные солдаты станут причиной бунта. Сержанты и офицеры были прекрасно научены горьким опытом. Они знали, что люди на взводе и не получится постоянно отговариваться тем, что Вольные-де при подписании контракта были предупреждены, что обязуются безропотно нести службу в любых условиях, в том числе тяжёлых. Озлобленные и уставшие солдаты плохо понимали приказы и на жестокость могли ответить такой же жестокостью, когда терпение закончится.

Вольные носились туда-сюда с языками на плечах и в рекордные сроки сумели вырыть ещё одну линию окопов, а за ней – ещё, плюс соединительные ходы, блиндажи, укреплённые точки для пулемётов, запасные ходы и тупиковые ответвления. Даже туалеты укрепили так, что в них можно было вести бой – командующий обороной, решивший лично проинспектировать позиции, был особенно впечатлён бойницами и полочками для запасных магазинов. И само собой, после таких трудов было явно не до восстания.

Жаркий день клонился ко второй половине, когда измученный Табас увидел прямо перед собой красный затылок сержанта. Тот расхаживал с непокрытой головой, и короткие, торчавшие ёжиком волосы не мешали разглядеть красную кожу, что местами вспухла пузырями, а где-то уже облезла, свернувшись в жёлто-белые рулончики, которые так и тянуло оторвать.

Кажется, сержант на кого-то орал, но измотанный земляными работами Табас этого уже не слышал, поскольку пребывал в каком-то изумлённом состоянии. Всё вокруг казалось ему удивительным, как будто он попал в другой мир и должен был как следует насмотреться и начувствоваться перед тем, как отправиться обратно.

С тем же самым изумлением, не слыша воплей сержанта, распекавшего подчинённых, Табас посмотрел на собственные руки, которые были покрыты слоем коричневой пыли. Он отчётливо видел каждую крупинку, всматривался в узор на ладони, будто бы выискивая какую-то закономерность в том, как распределилась грязь, и, переведя наконец взгляд на лопатку – самую обычную пехотную лопатку с засаленным коротким черенком, услышал, как в его голове что-то явственно щёлкнуло.

Воспаленный мозг, вопреки хозяину, провёл причинно-следственную связь между затылком и лопаткой. Сам, оставляя личности наёмника роль стороннего наблюдателя. Перехватив лопату двумя руками, так, чтобы острие было направлено прямо в красный затылок, Табас медленно, как во сне, поднял импровизированное оружие, с удивлением думая: а что же будет дальше? Ударит или нет?

Стоявшие рядом наёмники увидели, что Табас готовится проломить сержанту череп, подобрались и быстро обменялись взглядами друг с другом, без слов определяя, кто что будет делать в случае, если юноша таки снесёт сержу голову. Всё было решено и распределено в доли секунды, Табасу осталось лишь сыграть свою роль.

И в тот самый момент, когда он уже был готов напрячь мышцы, ставшие вдруг чужими, одеревеневшими и плотными, как осмолённые канаты, что-то сбило его с ног и опрокинуло лицом на землю. Табас уткнулся носом в горячую глину, ещё не высохшую на солнце, и едва не сбил сержанта с ног. Мир прояснился, в нём появились звуки и запахи, тело вновь вернулось под контроль.

- Охренел, боец?! – пошатнувшийся было сержант повернулся к лежавшему на земле подчинённому, равнодушно глядевшему в его разъяренное лицо.

- Солнечный удар, - голос раздавался рядом с Табасом, за его спиной, вне поля зрения, хрипло-знакомый. - Серж, разрешите привести в чувство?

Яростная морда начала мало-помалу разглаживаться.

- Разрешаю, - и серж тут же, забыв про то, что случилось секунду назад, продолжил орать. - …Сидишь тут, шары раскатал, а мы вкалываем, как экскаваторы!..

Ибар помог Табасу подняться и насильно затащил под тент. Там он бросил напарника на землю и посмотрел на него так, что по коже наёмника-салаги побежали мурашки.

- Я не…

- Ах ты!.. – Ибар с силой пнул напарника. Голенище сапога смягчило удар, но это особенно помогло – он едва не сломал Табасу ногу. Он взвыл и, всхлипывая, откатился, стараясь сбежать, ощущая какой-то иррациональный животный страх, вырывавшийся наружу в виде истеричного хихиканья.

Подкованная железом подошва сапога ударила молодого наёмника в грудь и вдавила в деревянную стенку окопа, Табас отчетливо ощутил, как ему в лопатку упёрся какой-то твёрдый сучок.

- Заткнись! – процедил сквозь зубы наёмник. - Хватит! – рыкнул он чуть погромче, когда увидел, что его напарник готов снова зайтись в приступе хихиканья. Ибар усилил нажим, буквально выдавливая из груди Табаса весь воздух, и стоял, глядя на то, как тот корчится в бесплодной попытке вдохнуть.

Табас, чувствовавший в груди ужасную боль и пытавшийся безуспешно продавить в лёгкие хоть немного воздуха, едва не потерял рассудок. Он отчаянно засучил руками и ногами по пыли, инстинктивно ухватил ступню Ибара, силясь оттолкнуть его и совершить, наконец, спасительный вдох, но ничего не помогало. Силы уходили, в глазах потемнело, казалось, ещё немного и конец. Только когда Табас ослабил хватку, поняв, что теряет сознание, напарник убрал ногу.

Табас поспешно завалился вбок, кашляя от боли в груди и судорожно вдыхая воздух, казавшийся таким сладким. В мире снова появились краски и звуки, в ушах всё ещё гулко стучал пульс.

- Ты успокоился? – спросил оскалившийся Ибар.

- Ты чуть не убил меня! – вскрикнул Табас срывающимся голосом.

- А ты чуть не убил сержа, – обожжённый наёмник наклонился и взглянул на напарника сверху вниз.

- Тебе-то что? – пробурчал юноша, отводя взгляд.

- Да то, что ты, идиот сраный, не подумал о том, что в случае бунта нам первым придёт конец. Так хоть какие-то шансы выжить есть, - Ибар ронял слова тяжело, как камни, и под их весом голова Табаса всё сильнее опускалась. - А ты чуть их все не просрал. Терпи! – сказал он так, что Табасу стало ужасно стыдно за своё помутнение. - Не веди себя, как чмо.

И Табас не вёл.

Все следующие дни – долгие и жаркие, и ночи – расцветавшие взрывами и трассерами, к счастью, достаточно далёкими для того, чтобы перевернуться на другой бок и заснуть, Табас терпел и искренне старался никого не убить.

Однако в Вольном полку хватало и менее уравновешенных людей. Короткая перестрелка с больным дизентерией, не желавшим уходить в лагерь к заражённым, показательный расстрел двух дезертиров, каких-то слишком уж помятых, заросших, худых и нескладных, – всё это наводило жуть своей будничностью. Солдаты из расстрельной команды, десять минут торчавшие на солнцепеке, совсем размякли от жары и вполголоса – Табас слышал – говорили о том, как хорошо было бы поскорее уже прикончить своих бывших сослуживцев и уйти под тент.

Да, гражданский Табас гарантированно сошёл бы с ума от всего этого, но Табас военный, ощутивший на своей шкуре многое из того, чего никто ощутить не хотел бы, держался, даже в мыслях не допуская слабости. Он настойчиво отгонял от себя возникавшие то и дело в мозгу манящие картины родного города и ждал.

Мысль, что он, вполне возможно, ожидает собственную гибель, беспощадно изгонялась из сознания.

8.

В предрассветный час, когда солнце уже окрасило верхушки редких перистых облаков алым цветом, а Гефест завис над горизонтом, постепенно становясь темнее, будто был огромным раскаленным железным шаром, выкатившимся из кузницы и теперь остывавшим, с территории, занятой дикарями, южный ветер принёс далекие, как будто почудившиеся, гулкие «Тум-м-м». Следом за ними небо прорезали, оставляя после себя белые полосы взбудораженного направляющими воздуха, «тумбочки» Первого Артиллерийского.

Ибар, не спавший в этот поздний час и изучавший противоположный берег красными глазами, под которыми пролегли огромные тени, увидел направлявшуюся к позициям Вольного полка смерть и преобразился.

От усталости не осталось и следа – движения его были упруги, а голос зычен, решителен и бодр.

- Подъем! – заорал он, спрыгивая в окоп. - Подъем! Бомбят! Вставай! – он встряхнул мирно сопевшего Табаса, дремавшего в пыли на дне окопа, так, что едва не вытряс из него душу. - Подъем! – и побежал куда-то дальше.

Едва продрав глаза и выглянув из окопа, Табас застыл от леденящего душу осознания того, что именно сейчас произойдёт. Ибар кричал где-то рядом, поднимая спящих солдат, а его напарник боролся с мощным инстинктом самосохранения, что кричал на всех частотах: беги!

Вылезай из окопа, бросив всё, что может замедлить, и беги на север. Туда, где не стреляют. Подальше от линии обороны, которую скоро накроет залп огромных «тумбочек», что смешает землю, бревна и человеческую плоть в однородную горелую кашу.

Туда, где сидят за рядами колючей проволоки ополченцы, не столько защищающие свои дома, сколько присматривающие за Вольными через прорези прицелов, чтобы не сбежали раньше времени, не ослабив орду дикарей как можно сильнее ценой собственных жизней, давным-давно проданных за ежедневный паёк и сумму на банковском счёте.

Со стороны эти размышления не были заметны - всё выглядело так, будто Табас стоял и смотрел остановившимся взглядом на то, как белые линии тяжелых снарядов разрезают светлеющее предрассветное небо на ломти. А на самом деле внутри наёмника бушевал целый шквал эмоций, главенствующей из которых был страх, который оставшись без присмотра, мог обернуться безумной паникой. Опомнившись, Табас сорвался с места и побежал вслед за своим напарником, который точно знал, как выжить. Побежал так, будто за ним гнался оживший ночной кошмар.

- …А мы рванём вперед, - голос Ибара заставил наёмника отвлечься от собственных переживаний. Помятый и пропылённый, с головой, замотанной в грязные бинты, обожжённый что-то втолковывал сержанту, а тот – вот чудо – не перебивал, не пытался орать, а молча слушал и кивал. Что-то в его образе было категорически неправильно. Какая-то деталь всё переиначивала и ломала. В первое мгновение Табас подумал, что непривычно видеть сержанта, слушающего солдата с уважением, не перебивая, но присмотревшись, молодой наёмник разглядел-таки, в чём было дело. В утренней полутьме глаза сержанта выглядели двумя чёрными провалами: зрачки были неестественно расширены, почти полностью скрывая радужную оболочку, а внутри – было видно даже на некотором отдалении – плескался целый океан ужаса, грозивший затопить всё вокруг.

Словно огромные воронки, ведущие в ничто, они притягивали взгляд, и Табасу стоило огромного труда отвернуться, лишь потому, что он почувствовал: ещё немного - и он сам сойдет с ума, и никакой Ибар ему уже не поможет.

- Прямо на пули? – прохрипел серж. За спинами наёмников послышались какие-то крики – это просыпались и разбегались по своим позициям обречённые ополченцы. В городе натужно взвыла сирена тревоги.

- Да! – раздражённо рявкнул Ибар. - Не пойдём туда – накроют! Всех! Никого не останется! Понял? – оскалившийся обожжённый наёмник, фигура которого излучала что-то звериное, нечеловеческое, был больше похож на командира, чем сержант, стоявший ссутулясь, с бессильно опущенными огромными руками.

- Понял…

- Так командуй! – заорал Ибар, и серж подчинился. Табас увидел, как его правая рука дёрнулась – тот чуть было не козырнул своему солдату. Видимо, ощущение того, что Ибар сейчас был лучшим руководителем из возможных, посетило не только его.

- Взвод! – заорал серж, возвращая себе уверенный вид. - Слушай мою команду!..

Однако услышать её никто не успел. С пугающе знакомым свистящим шорохом разрываемого воздуха над головами Вольных пронеслись «тумбочки», и через пару мгновений содрогнулась сама земля.

Взрыв был не таким оглушительным, как тот, что Табасу уже удалось пережить, но всё-таки его звук прокатился вибрирующей волной по всему телу, ибо ощущался не только ушами.

Солдат рядом – беззубый щуплый коротышка с лицом мошенника и тюремными татуировками – завопил как резаный от ужаса, а сержант, чьё лицо снова наливалось краснотой спелых яблок, заорал, отдавая какие-то приказания.

Высунувший голову из окопа Табас увидел, как дальняя от них окраина города медленно опадала обратно на землю в виде горящих обломков разного размера. Грибы разрывов на глазах таяли в воздухе, оставляя после себя жар, копоть и столбы жирного чёрного дыма, заволакивавшие небо на севере.

- Перелёт! – Ибар поднялся с земли, отплёвываясь. - Сейчас недолёт будет! А потом накроют! Серж! Не спать! – заорал он командиру, снова впавшему в ступор при виде последствий взрыва «тумбочек».

- Укрыться! – прорычал очнувшийся сержант так, что его было слышно, наверное, даже в штабе, и Табас с похвальной поспешностью нырнул обратно. Ни один приказ до этого не находил такого искреннего одобрения в душе молодого наёмника. Он рухнул на сухую глину, накрыв голову ладонями, и ждал. Минуты между залпами затянулись и казались бесконечными. Табас, сперва зажмурившийся, позже открыл глаза и осмотрелся. По бокам от него лежали Вольные – в своей запылённой желто-коричневой форме почти неотличимые от песка и комьев глины. Напряжённо зажимавшие ладонями уши, закрывавшие головы, шевелившие губами, то ли в ругани, то ли в мольбе.

Снова глухой, будто уходящий в землю «Тум-м-м», и звук летящих снарядов, с каждой секундой становящийся всё громче и отчетливее.

Его не хочется воспринимать, но он проникает в уши даже сквозь плотно прижатые ладони, ощущается всем телом, нагоняет напряжение, заставляет нервы натянуться так, что на них можно играть. Табас снова почувствовал, что рассудок готов покинуть его – всё его существо хотело забыться, не слышать приближавшуюся летучую смерть. Вжаться в засохшую глину, притереться к каждой её неровности до боли в груди, стать водой и просочиться под неё – в спасительную темноту. Табас хотел бы накрыться землей, как одеялом в далеком детстве, чтобы не было так холодно и страшно, но одеяло, к сожалению, осталось в другой жизни. Поэтому приходилось терпеть.

Вторым залпом накрыло другой берег, и в окопах наёмников начался настоящий кошмар.

Шарахнуло так, что земля подпрыгнула вместе со всем, что на ней было, и снова грохнулась на место. Сверху на Табаса посыпались брёвна и песок – укрепление не выдержало проверки на прочность и развалилось, едва не раздавив онемевшего от ужаса наёмника своим весом. В ушах не было ничего, кроме звона, мало что понимал в происходящем - и, возможно, это спасло его психику, и без того балансировавшую на грани помешательства.

Табас перекатился, присел и, обхватив руками голову, такую чужую, огромную, звенящую, похожую на воздушный шар, тупо уставился на Ибара, который уже стоял на ногах, помогая подняться сержанту. Бинты на его голове размотались и висели на плечах, впервые демонстрируя Табасу сплошной ожог, местами покрытый пылью и отвратительными фиолетовыми буграми.

Ибар что-то громко орал сержу прямо на ухо, но тот мог лишь пялиться в пространство с открытым ртом, из которого стекала поблескивавшая капелька слюны, да раскачиваться из стороны в сторону, сжав башку огромными волосатыми ручищами так, будто боялся, что она отвалится.

Серж потихоньку приходил в себя, а Ибар одним прыжком подскочил к сидевшему на земле Табасу, что-то крикнул и больно пнул молодого напарника по голени. Боль отрезвила, звон в ушах, хоть и медленно, но затихал, и Табас, спохватившись, поднялся на ноги, едва не упав снова из-за того, что перед глазами всё поплыло.

- Впер-р-рёд! – проревел Ибар и первым полез вон из окопа. Солдаты, кое-как очухавшиеся – контуженные, все сплошь покрытые коричневым налётом пыли - полезли за ним. Табас выбросил из окопа автомат, выбрался сам и увидел, как на противоположном берегу оседают и рассеиваются огромные столбы плотной чёрной пыли, а от леса, всю прошлую неделю угощавшего позиции Вольных ракетами, не осталось практически ничего. Берег был изрыт огромными дымящимися воронками, в которые прямо на глазах Табаса опадали изломанные и горящие куски деревьев. Река была усеяна плывущими по ней обломками и помутнела от огромного количества земли, песка и пыли.

Ибар припустил вперед, схватив свой автомат одной рукой за цевьё, остальные солдаты, видимо, не очень хорошо соображавшие, что вообще происходит, побежали следом, прямо в облако раскаленной пыли, поднятое взрывами.

Следом за взводом Табаса в атаку начали подниматься и остальные бойцы Вольного полка – было слышно, как тамошние солдаты взревели что-то для собственного воодушевления, и обернувшийся наёмник увидел, как из окопов одновременно вылезают сотни человек, бегут за ними, размахивая руками и что-то крича…

Первым препятствием оказалась колючая проволока. Их собственная, установленная как препятствие для дикарей, она обернулась против хозяев.

Ибар, на ходу закинувший винтовку на плечо и сорвавший с пояса ножны, принялся с ходу прорубаться через проклятый железный плющ. Табаса едва не сбил с ног какой-то здоровяк с безумным взглядом, не сумевший вовремя затормозить. Он с размаху впечатался в «колючку» и заорал, повиснув на заграждении. Табас бросился было его вытаскивать и распутывать, но почувствовал – не услышал, а именно почувствовал подошвами, – как на том берегу снова раздалось ужасающее «Тум-м-м».

Разум молодого наёмника отключился, на его место пришла паника. Сзади, толкая в спину прямо на колючую проволоку, на него напирали ещё солдаты, кричавшие от страха и ярости. Табас изо всех сил орудовал ножом, пытаясь перекусить ненавистные железные нити, но понимал, что отчаянно, безнадёжно опаздывает. Каждая секунда, потраченная на проволоку, приближала его смерть в огненном вихре.

И тогда Табас сделал вещь, на которую не был способен раньше. Решение показалось ему таким простым и естественным, что противиться ему было просто невозможно, тем более что перед ним забрезжил шанс выбраться живым.

Юноша, схватив винтовку, со всей силы шарахнул по голове запутавшегося в проволоке кричащего здоровяка и полез за заграждение, карабкаясь прямо по его безвольно болтавшемуся телу. Металлические колючки с боков нещадно драли одежду Табаса, впивались в его плоть, но это было уже неважно. «Выбрался! Выбрался!» - крутилось в голове.

Спрыгнув на землю, Табас кубарем покатился вниз по песчаному склону, усеянному острыми речными камнями. Едва не потеряв винтовку и лишь чудом не свернув шею, он сумел остановить падение и, не давая себе ни мгновения передышки, ринулся вперед, в воду, не глядя под ноги и видя лишь то, как белые линии, протянувшиеся с позиций захваченного первого артиллерийского, приближаются с неумолимой быстротой.

Следом за ним прямо по телу здоровяка-недотёпы начали карабкаться другие солдаты. За этот проход развернулась настоящая драка – жить хотели все.

Реку – грязную и полную обломков, Табас проскочил за полминуты, невзирая на течение. Уже приближаясь к берегу, он почувствовал, что от дымящихся воронок исходит ужасный жар и запах гари. Свист приближавшихся снарядов резал уши и подгонял лучше, чем все сержанты мира вместе взятые. Рядом, на расстоянии вытянутой руки, мчался Ибар – забежав вперед, обгоняя всех Вольных, сумевших выбраться из окопов.

Едва добравшись до первой воронки – дымящейся и горячей, словно сковорода в аду, Табас нырнул внутрь и сжался в предвкушении взрыва. Прямо на него сверху посыпались другие солдаты – и юноша очень быстро пожалел, что добежал до укрытия одним из первых. Его едва не раздавило массой копошившихся тел, но, с другой стороны, он наконец-то получил то самое покрывало, о котором мечтал ещё несколько минут назад. Сейчас мысль о том, чтобы поставить между собой и осколками от взрывов «тумбочек» несколько сослуживцев, не казалась ему ужасной.

Царапины саднили и кровоточили, человеческие тела – живые, горячие и влажные от пота, кричавшие и барахтавшиеся - давили сверху, грозя расплющить своим весом и задушить, но Табас не обращал на них никакого внимания: прижавшись к обжигавшей жирной земле, вонявшей костром, он с ужасом ждал разрывов, которые были гораздо страшнее.

И он дождался.

Земля больно ударила Табаса в грудь, попытавшись вытолкнуть из воронки, и он вцепился исцарапанными о колючку пальцами глубоко в рыхлую коричневую почву, боясь взлететь. Наёмники издали один ужасный в своей синхронности вопль – будто запел какой-то инфернальный хор. Взрывная волна пронеслась над рекой огненным смерчем, в котором горело всё: куски брёвен, обрывки ткани, даже сама земля, выброшенная из пылающих воронок, где всё спекалось и сплавлялось воедино под действием жара и давления, как в мартеновской печи.

По земле пробарабанил чудовищный горящий град из крупных и мелких обломков, впивавшихся в израненную землю и лежавших на ней людей, которым не повезло с поисками убежища.

Над Табасом кто-то громко заорал, следом за этим раздался надсадный крик «Убили! Убили!», и всё стихло.

Тишина, пришедшая после разрыва, показалась оглушительной. Табас сначала подумал, что его контузило, но, прислушавшись, различил сдавленное хриплое дыхание его сослуживцев и отдалённые ругательства. Тут же, стоило уйти страху, он в полной мере ощутил, как на него давят разгоряченные от бега тела, не давая ни пошевелиться, ни вздохнуть.

Запаниковав, Табас принялся извиваться всем телом и орать, чтобы его выпустили, но не помогало – масса тел ворочалась, барахталась бестолково, словно ожившее желе, но не пускала.

- Вста-ать! – рык, прозвучавший рядом, принадлежал Ибару. - Сейчас ещё будет залп! Встать! Бего-ом!

И, будто по волшебству, ком плоти начал расплетаться: масса распадалась на отдельные тела, оглушённые, контуженные, безмозглые, сейчас практически неодушевленные, которые вылезали из окопа и бежали вперёд, к лесу.

Времени переводить дух не было, и Табас потрусил следом, чувствуя ступнями, что первый артиллерийский снова дал залп…

Только добежав до спасительного леса и услышав, как снаряды обрушились на многострадальные позиции Дома Адмет, Табас позволил себе оглянуться. Линия обороны больше не существовала. Часть городка обратилась в горящие руины, а часть просто не была видна из-за пелены дыма и пыли. Лагерь беженцев, позиции ополчения, центр города, в котором находился штаб, – всё это либо горело, либо поднималось в небо в виде непроницаемо-черного дыма, либо было покрыто облаком пыли. Кроме огня и дыма в городе не было заметно никакого движения. Не бегали по улицам ополченцы, не ездил транспорт, гражданские не путались под ногами, пытаясь выжить. Лио был мёртв.

Похоже, в нём теперь не осталось ничего, кроме огня, пыли и крови.

- Сержант! – зычно закричал Ибар. - Где сержант?

- Убили… - с трудом ответил ему какой-то Вольный, устало привалившийся к дереву – в разорванной одежде, покрытый чьей-то кровью и вязкой черной грязью.

Табас, также упавший на землю, приподнялся на локтях и оглядел тех, кто сумел выбраться. Казалось, что лесок буквально кишел Вольными, но это было лишь первое впечатление. Очень многих не хватало. По обе стороны от Табаса стояли и лежали на земле группки по пять-десять человек. Табас попытался посчитать, то и дело сбиваясь, и, в конце концов, бросил это занятие, поняв, что цифра получается очень уж удручающая. Навскидку человек пятьсот Вольных осталось там – в пыльном раскалённом аду. И ничто не даст знать о том, что они когда-то жили – всё испарилось. Не уцелело ни куска мяса, ни обрывка ткани – даже хоронить нечего.

Табас попытался вспомнить, как звали сержанта с красным затылком, которого он едва не убил, но так и не смог.

Лежал на земле, чувствуя спиной древесные корни, вдыхал пропитанный гарью воздух, смотрел, как Ибар пинками разгоняет солдат, организовывая на ровном месте линию обороны, и командует оставшимися в живых сержантами и даже, о чудо, офицерами, и вспоминал.

В конце концов, разозлившись на себя, он стукнул кулаком по земле и, оскалившись, выкрикнул что-то злое и обидное, поймав на себе пару удивленных взглядов.

Какая разница, как звали сержанта? Что это даст? Все они одинаковые. Огромные, тупые, хитрые и злые, с красными затылками и именами, больше похожими на собачьи клички. Все эти Роби, Бобби, Диззи и прочие «–и», пусть катятся в ад.

- В ад! – сказал Табас вслух, глядя на сидевшего рядом бойца с разбитым лбом и изорванными в клочья колючей проволокой руками, и, поднявшись, решительно направился к Ибару для того, чтобы поделиться с ним этой мыслью, казавшейся ему такой новой, свежей и очень-очень важной.

Тот, однако, мысль не оценил и хорошенько закатал Табасу в лоб, отчего тот опрокинулся на землю и зарыдал.

- Не хочу-у! – орал он, царапая и кусая землю. Его тело будто сводило судорогой, заставляя корчиться. - Не-е-ет!

Ближайший боец, стоявший на ногах, навёл на него винтовку и вопросительно взглянул на Ибара, но тот отрицательно покачал головой и, покопавшись в карманах, извлек на свет плоскую темно-зеленую коробочку размером с портсигар. В два счёта он скрутил скулившего Табаса, уселся сверху и, достав из аптечки небольшой шприц, со словами «Для себя берёг» всадил толстую иглу Табасу в плечо прямо сквозь одежду.

Сразу же после укола сознание прояснилось.

Стало легко, захотелось смеяться. Ибар ослабил хватку, и Табас поднялся на ноги, казалось, вообще не напрягая мышцы, как в воде.

Ещё одна серия взрывов в центре Лио, прекрасно видимая отсюда, уже не воспринималась, как что-то ужасное, наоборот. Табас стоял и смотрел, как на руинах городка вспыхивали исполинские черно-оранжевые шары, разбрасывавшие вокруг себя горящие камни, железо и землю, как идёт к нему взрывная волна, как согревает она его своим теплом и щекочет уставшую кожу пылинками, как проходит сквозь всё тело звуковой волной, заставляя дрожать и вибрировать все внутренности. А солдаты вокруг – вот дурачьё – прячутся от этого, разлеглись на земле, как какие-нибудь бродячие собаки: такие же грязные, измученные, серые.

Табас засмеялся, глядя на них, как ему казалось, звонко и радостно. Ему было невдомёк, что на самом деле он представлял собой жуткое зрелище – будто мертвец выбрался из могилы и хохочет, видя, как сотни людей превращаются в пыль и пепел под обстрелом.

Ещё час длился обстрел, пока от Лио и его защитников не остались одни только воспоминания. Лишь мост через реку уцелел – разве что был засыпан всяким сором, который принесла с собой взрывная волна. В этом зрелище: целый, совершенно нетронутый мост, который должен был быть взорван, и воронки на месте города, который должен был быть сохранён и защищён, – Табасу виделся какой-то знак.

Знамение. Символ. Что-то, о чём следовало говорить в стихах, о чём нужно было писать гимны и марши.

Табас притопывал ногой и старался согнать в кучу мысли. Каждая из них звучала достаточно весомо и пронзительно для того, чтобы стать строкой, но, вот беда, никак не стыковалась с остальными.

- Обстрел кончился, - сказал Ибар и крикнул так, чтобы его все слышали. - Двигаем обратно! Сейчас пехота пойдёт!

И лес снова ожил. Измученные люди вставали на ноги, отряхивались, подхватывали оружие и трусцой бежали обратно, едва не ломая ноги в остывших воронках, с разгона бросаясь в вязкую от грязи и обломков воду, вдыхая гарь и чёрный дым. Сил уже ни у кого не осталось: солдаты двигались неизвестно за счёт каких внутренних резервов, исключительно потому, что были обучены превозмогать и ставить командирское «надо» выше собственных возможностей.

После выхода из реки Ибар разрешил сбавить темп: он понимал, что обессилевшие люди больше не смогут поддерживать такую скорость даже минуту. Раненые, контуженные, находившиеся на грани нервного срыва, чудом избежавшие гибели и ставшие свидетелями напрасной и неизбежной смерти нескольких тысяч человек, большинство из них желало упасть на землю, закрыть глаза и ни о чём вообще не думать.

Заграждение из колючки было уничтожено взрывной волной. Опалённые столбы с перепутавшейся проволокой лежали на земле – безобидные, поверженные. Табас перешагивал через этот стальной колючий плющ, переступал неизвестные комья вещества рядом с ним и старался не думать, из чего они состоят. Чудодейственное лекарство Ибара переставало действовать. Мир буквально на глазах тускнел, настроение портилось, ноги наливались свинцовой неподъемной тяжестью.

В детстве Табас разглядывал в отцовской библиотеке книгу, в которой рассказывалось про Гефест. Картинки там были черно-белые, тусклые – фотографии, сделанные во время экспедиций на спутник несколько тысяч лет назад, когда люди ещё летали в космос.

Эти фото очень пугали маленького Табаса. Камни, скалы, пыль и кратеры. Множество старых ран, оставленных метеоритами на шкуре Гефеста. Ими была покрыта вся поверхность: большие, маленькие, средние, - они пересекались между собой, накладывались друг на друга и делали ландшафт спутника Кроноса зловещим. Казалось, что именно тут живут призраки и ужасные существа, которыми детское воображение населяло тёмные комнаты и пространство под кроватью.

Место, где раньше находился Лио, выглядело теперь почти также: огромные рытвины, присыпанные выброшенной землёй и глиной, лишь кое-где из-под земли виднелись медленно тлеющие руины. От старых улиц и домов не осталось и следа: Вольные как будто попали в совершенно другое место. И запах… Как же тут воняло! Солдаты подтягивались к хмурому Ибару, пытавшемуся понять, как пройти, не переломав ноги, по этому хаосу. Устало останавливались и молча собирались в кучу, пока Ибар не махнул рукой, выбрав, наконец, направление.

- В колонну по двое! – прохрипел он, и Табас подивился тому, как горят глаза его напарника. В них как будто всё ещё бушевало пламя взрывов. - Идём по гребням! В воронки соваться, только если начнут стрелять! Пошли! – и первым зашагал по израненной земле, на которой ещё несколько минут назад стоял город.

Сапоги по щиколотку утопали в жирной рыхлой земле, Табас то и дело спотыкался о покорёженные обломки зданий, арматуру и непонятные комья, весь покрылся потом от жара, исходившего от земли. Его сил хватало лишь на то, чтобы кое-как двигать ногами, да смотреть вниз, чтобы не скатиться в очередную воронку.

Следом за ним и Ибаром в цепочку выстроились остальные выжившие – тяжело дышавшие, ссутулившиеся, точно так же глядевшие себе под ноги, еле живые. Из всей их компании один только Ибар выглядел более-менее нормально. Его движения были четки и наполнены силой, а взгляд не замутнен усталостью и последствиями контузии. Похоже, что он был единственным, кто чувствовал себя на своём месте.

Да, в этой мысли явно что-то было. Ибар тянул людей за собой – своей звериной силой и уверенностью. Даже сержанты не оспаривали его право командовать и просто выполняли приказы, ничем, в сущности, не отличаясь от собственных солдат.

Позади колонны, протянувшейся по дымящейся земле, вырастал хвост из отставших – потерявших силы от кровопотери или контузии. Кто-то оставался для того, чтобы подтянуть раненых, но большинство Вольных просто проходили мимо, равнодушно скользя взглядом по сослуживцам, будто те были уже мертвыми, не стоившими никакого внимания, телами.

Глядевшему на это Табасу стало ужасно стыдно и обидно. Вплоть до злых слёз. Он хотел помочь всем этим людям: отцовское воспитание и некоторый идеализм не смогли вытравить ни сержанты в учебке, ни сами Вольные, состоявшие на девяносто процентов из ублюдков и преступников, и теперь к физическим страданиям прибавились ещё и муки совести.

- Ибар, - он впервые заговорил с тех пор, как получил по морде и схлопотал укол наркотика. - Ибар, надо помочь раненым!..

Обожжённый развернулся так резко, что Табас едва не отшатнулся. Глаза Ибара буквально пылали, а оскаленные зубы говорили о том, что он пребывает в натуральном бешенстве.

- А нам кто поможет? – пророкотал он, словно пробуждающийся вулкан. Не повышая голоса, но давая понять, что Табасу лучше засунуть свою идею поглубже. - Они уже трупы. Топай! – и, обернувшись, сказал уже спокойнее, неизвестно что имея в виду: - Уже скоро.

9.

Колонна наёмников двигалась по лесу, стараясь ускользнуть от дикарей, наступавших им на пятки. Люди выглядели призраками – серыми, безликими, неотличимыми друг от друга. Табас уже давно позабыл лица тех, с кем сражался бок о бок.

Лес был каким-то странным. Сквозь листву не пробивалось яркое солнце, и пространство под деревьями выглядело серым и зловещим, наполненным чёрными тенями. Стоило подуть легкому ветерку – и они тут же начинали шевелиться, как будто разбегались по темным углам застигнутые врасплох мелкие зверьки или насекомые. Повсюду валялись обломки техники Дома Адмет – обгоревшие, цвета ржавчины, продырявленные во многих местах корпуса танков, боевых машин пехоты, гвардейских джипов и багги. Внутрь Табас боялся смотреть даже украдкой, дабы не увидеть лишнего – такого, от чего будет кричать по ночам и просыпаться в холодном поту.

Узкую тропу, вилявшую между тёмными деревьями, перекрывала огромная башня танка, отброшенная взрывом.

«Это же как должно было рвануть?» - с удивлением подумал Табас, глядя на почерневший остов грозной машины, стоявший метрах в двадцати.

- Боекомплект, - ответил на незаданный вопрос Ибар. Он снова был рядом: с головой, замотанной в чистые бинты, и винтовкой на плече, подобравшийся, сильный, яростно желавший выжить и убраться подальше из этого чертового леса.

Обойти башню оказалось невозможно – из-за огромных, громоздившихся тут и там стальных терриконов с тропы нельзя было ступить и шагу. Сгоревшие бронированные монстры полностью заблокировали путь. Они возвышались по обе стороны от тропы в несколько этажей – сплошные углы и ромбы, черные и рыжие, с рваными отверстиями пробоин и торчавшими в разные стороны стволами орудий. Похоже, инстинкт Ибара дал сбой и он завёл колонну в тупик.

- Что будем делать? – спросил Табас, когда осмотрелся.

- Я не знаю. Ари! Что думаешь? – обгоревший наёмник повернулся к старому знакомому – чёрному от загара и жилистому, как бегун-марафонец, но тот лишь улыбнулся и кивнул на стоявшего спиной к нему человека – огромного, коротко стриженного, с красным затылком, на котором сворачивалась бело-желтыми рулончиками потрескавшаяся кожа.

- Пусть серж решает. Он тут командир.

Ибар оскалился: то ли улыбнулся, то ли собирался отчитать бойца, сморозившего глупость.

- Да какой из него нахрен командир? Он же мёртвый.

Серж, услышавший, что говорят о нём, повернулся и, кивнув, ответил каким-то тусклым голосом:

- Да. Мёртвый я.

Волосы на затылке Табаса зашевелились от ужаса.

Он увидел, что лицо сержа было нездорового серо-желтого цвета – страшное, перекошенное, незнакомое, но это пугало не так, как глаза. Зрачки снова, как в день обстрела, были двумя огромными провалами в безумие. Из них на Табаса изливался какой-то потусторонний, нечеловеческий ужас, что-то совершенно нереальное, непредставимое, грозившее затянуть и утащить с собой в пучину, где нет ни света, ни материи, и живут лишь отборные ночные кошмары.

Перепуганный Табас отвёл глаза и снова взглянул на Ари, от которого во внезапно наступившей темноте осталась видна одна только белозубая улыбка.

- Да и я тоже мёртвый. Забыл что ли? – и захохотал, не двигаясь, одним ртом, одними своими белыми крупными зубами.

Табас отшатнулся. Он понял, почему не мог рассмотреть лицо Ари. Темнота ни при чём – лица просто не существовало. Мёртвый сослуживец крепко стоял на ногах и заливисто хохотал, но у него не было головы выше рта. Её снёс дикарь из дробовика – Табас видел это совсем недавно и хорошо помнил, как Ари упал на дно окопа, как вытекала кровь из остатков его черепа.

- Ты тут, похоже, единственный живой остался.

Серые тени, из которых раньше состояла колонна, окружили Табаса. Они тянули к нему руки, скалили мёртвые жёлтые гнилые зубы и спрашивали, почему он бросил их.

«Почему не помог?» - завывали они, но не немыми ртами, а мысленно, думая оглушительно громко. - «Мог ведь остановиться. Мог, но не стал. И теперь мы лежим там, не зарытые».

Молодой наёмник, едва не сходя с ума от ужаса, пятился назад, пока не уткнулся спиной в ледяной металл сгоревшей танковой башни.

- Не подходите! – завизжал Табас, поднимая автомат и передёргивая затвор. - Я выстрелю! Назад!

Сзади что-то скрипнуло и тяжело упало. Табас обернулся и увидел танкиста, что высунулся из башенного люка и глухо застонал. У него не было левой руки, плеча и половины головы – их превратил в пепел луч кумулятивной плазмы. На уцелевшей части башки нелепо болтался кусок шлемофона.

- Пошли с нами, - танкист оскалил правую половину лица, серую, облезшую, запечённую в башне, словно в духовке. - Тоже мёртвым будешь. Нам хорошо тут.

Костлявая рука без половины пальцев схватила Табаса за плечо и потянула в башню, за собой, а тени навалились сзади всей гурьбой и толкали вперёд, к чёрному провалу люка – холодные, покалеченные, осклизлые тела с пустыми глазницами, в которых успели похозяйничать чёрные жирные птицы.

Молодой наёмник закричал так, как никогда раньше. Схватив тонкую мёртвую руку танкиста, он провёл боевой приём, но, к счастью, вовремя услышал громкий женский вскрик.

Сидя на белоснежных простынях постели, Табас выкручивал руку собственной матери.

Он сразу же разжал ладони, и хрупкая женщина с тёмными крашеными волосами, отшатнувшись, уставилась на него с нескрываемым страхом. От её дыхания пахло спиртным.

В полутёмной крошечной комнатке было ужасно душно из-за того, что она не была предназначена для размещения стольких людей. Табас, устроившийся на своей старой металлической койке, его мать на раскладном диване и Ибар, которому постелили на полу. Воздуха почти не было, несмотря на приоткрытое окно, сквозь которое было видно лишь растущее рядом с домом дерево. Его ветви колыхались под теплым летним ветром и заставляли разбегаться по комнате маленькие черные тени, порождённые листьями и ярким белым светом уличного фонаря. Табас вспомнил сон, где тени точно так же разбегались по кладбищу военной техники, и вздрогнул от внезапного ощущения нереальности происходящего. Проснулся ли он? Вдруг эта комната – такая знакомая и родная – тоже уловка подсознания? Где он на самом деле?

Мать включила ночник, и наваждение тут же исчезло. Тёплый желтый свет заполнил тесную каморку, бедно меблированную и захламлённую. Оранжевые обои с абстрактным рисунком, цветы на пыльном подоконнике, шкаф с книгами, съевший целую кучу жизненного пространства, огромная, почти во всю стену, географическая карта Кроноса. В углу маленький стол с двумя табуретками, на которых была навалена целая куча вещей. На небольшом столе грязная сковорода и тарелки. Под ногами – Ибар.

- Прости… - пробормотал Табас, почувствовавший острый стыд.

- Да ничего… - ответила мать, пряча глаза и стараясь не показать, насколько болит у неё выкрученная рука.

В свете ночника стало вдруг особенно заметно, что она постарела: морщины, мешки под глазами, седина в тёмных волосах. Выглядит значительно старше своих лет. Сорок пять, но из-за неухоженности можно дать все шестьдесят. Однако всё ещё стройная – со спины вполне можно принять за ровесницу Табаса.

- И чего ты у себя там на вахте навидался?.. Каждую ночь кричишь, - заворчала она, косясь на сына. Мама была свято уверена, что весь год Табас провёл вместе с группой геологов, искавших новые месторождения углеводородов.

- Да ничего страшного он там не мог навидаться, - подал вдруг голос проснувшийся Ибар. Он заворочался, зашуршал постельным бельём, перевернулся на другой бок и сказал Табасу, подмигивая: - Что, тоже пустыня снится? Сам засыпаю иногда, а потом подскакиваю: а укрыл ли я машины брезентом?..

- Ага, - поддержал игру молодой теперь уже не наёмник, а гражданский человек, сумевший всё-таки добраться до родного города. - Снилось, что бур повело. На железо напоролись.

Ибар очень натурально изобразил смешок:

- Ну, тут и я бы закричал.

Вообще, обожжённый солдат, стоило ему добраться до цивилизации, разительным образом изменился. Ушло из его образа что-то зверское - то, что помогло вывести остатки Вольного полка и убраться подальше от развалившейся линии фронта. Даже говорить Ибар стал иначе – если было надо, мог прямо-таки соловьём разливаться, что, безусловно, очень помогало в подобные моменты, когда нужно было соврать, не моргнув и глазом.

Мать вроде как поверила и успокоилась. Она посмеялась, выключила ночник, скрипя пружинами, улеглась поудобнее и вскоре задышала ровно.

Табасу же не спалось: за несколько часов простыни стали горячими, лежать на них было неприятно, и поэтому он ворочался, устраиваясь то так то эдак, переворачивал подушку, нежась на прохладной стороне, пробовал считать баранов, но только взмок и окончательно растерял остатки сна. За окном стало светлее – либо скакало напряжение у фонаря, либо начинался рассвет.

Табас бесшумно поднялся и, обувшись в старые тапки, которые постоянно были влажными из-за того, что ноги в них всё время потели, вышел в длинный обшарпанный коридор.

Какой-никакой, а родной дом, в котором он жил с десяти лет: после того, как университет отца закрыли и им пришлось продать квартиру и переехать сюда – в старую пятиэтажную коммуналку, выстроенную из грязного красного кирпича.

Облупившиеся стены, когда-то выкрашенные темно-зеленой краской, куча коробок, стоящих возле комнаты Табаса и матери, старые отцовские книги, двери к соседям… Впрочем, о них лучше даже не вспоминать.

Табас прошёл на грязную кухню, глубоко вдохнул запах варёной капусты, попил из крана водички, пытаясь побороть жажду после вчерашних посиделок с матерью и Ибаром. Пригибаясь, чтобы не задеть головой влажное бельё, висевшее на верёвках, уселся на старый, почерневший от времени и вытертый чужими задницами деревянный табурет возле окна. Подоконник был засыпан серым пеплом и местами пожелтел от никотина. Снаружи и правда светало. Небо слегка порозовело. Табас перевел взгляд вниз и с высоты третьего этажа воззрился на знакомый двор.

«Нереально. Этого не может быть».

Бывший наёмник никак не мог принять, что мир, окружающий его - все эти улицы, дома, люди, кафе и бары, транспорт, деревья, белые занавески и белая же посуда – реален. Что он не спит на дне окопа, укрывшись драным брезентом, и не проснется с минуты на минуту от криков сержанта. Что не пойдут в атаку дикари и не прилетит к нему ракета, распылив тело на мелкие капли и кусочки плоти, которые даже собрать и отослать матери никто не удосужится.

Позади кто-то прошёл в туалет, но Табас не обратил на это никакого внимания, чересчур занятый своими мыслями. Зашумела вода, подошедший сзади человек спросил хорошо знакомым хриплым голосом Ибара:

- Не спится?

Табас ответил не сразу, рассматривая пустые бутылки из тёмного стекла, валявшиеся возле скамейки у подъезда: они тоже казались ему порождением другого мира. Просто так пойти в магазин и купить пива? Не по карточкам, не у перекупщика с крысиным лицом за бешеные деньги, не боясь получить от сержанта по морде за пьянство? Невозможно.

- Угу. Не спится, - пробурчал он, наконец.

- Куда поедем? – поинтересовался напарник, интересуясь, в каком месте они сегодня будут безуспешно искать работу.

- Можно на север прокатиться, там склады.

- Ага. Хорошо, - Ибар зевнул и отправился обратно, но Табас остановил его:

- Слушай… - обожжённый солдат остановился. - А почему ты именно со мной пошёл?

- Ты единственный хотел добраться до Армстронга, а мне до чёртиков надоела пустыня. Да и привык я к тебе, - усмехнулся наёмник.

- А остальных тогда зачем спасал и тащил? Ведь куда проще было бы всех бросить и выбираться одному.

- Нет. Тут ты неправ, - в голосе появились нотки, характерные для того самого Ибара – из окопов. Звероподобного, говорящего рублеными фразами. На миг Табасу почудилось, что на него повеяло горячим воздухом с запахом песка. - У большой группы больше шансов.

- Ты хотел сказать, - усмехнулся Табас, не отрываясь от окна, прилипнув взглядом к дурацким пустым бутылкам, - что чем больше людей между тобой и противником, тем лучше?

- Точно, - в голосе Ибара не было ни тени сарказма или иронии. Чуть слышно прошлёпали босые ноги по деревянному полу, скрипнула закрывающаяся дверь.

Табас понял, что ему тоже пора спать, и вскоре снова провалился в сон на остывшей за время его отсутствия постели.

- Что у тебя с деньгами, мам? – спросил он во время завтрака. От сковородки с огромной яичницей вкусно пахло, и Табас с Ибаром, разделив её на три части, быстро и жадно ели. После окопной жратвы даже самая простая домашняя еда казалась деликатесом.

- Пока нормально, - пожала плечами женщина. - Долги отдала, на квартплату отложила – уже хорошо. Вода подорожала – ужас просто.

Табас кивнул. Денег он с собой привёз не слишком много: зарплата наёмника оказалась мизерной, куда больше он выручил с продажи автомата. Правда при этом его едва не кинули местные бандиты, но Ибар был рядом. И он, в отличие от напарника-салаги, хорошо знал, как себя вести с подобными людьми.

- Куда сегодня поедете? – спросила мать, лениво ковыряя горячую, ещё скворчащую яичницу. После вчерашних возлияний у неё под глазами пролегли тёмные круги.

- На север. Там склады, - повторил Табас почти дословно то, что говорил Ибару ранним утром.

- Ага… - женщина склонила над сковородкой голову, и у Табаса, увидевшего в её волосах тонкие ниточки седины, защемило сердце. Снова промелькнула мысль о том, как она постарела за то время, что он бегал по пустыне, то за дикарями, то от них.

Быстро собравшись, бывшие наёмники, а ныне безработные, вышли из дома – в непривычную для них мирную жизнь и городскую суету. Даже несмотря на то, что людей и транспорта на улицах стало явно меньше, чем год назад, Табас всё равно никак не мог привыкнуть к шуму вокруг. Создавалось ощущение, что все встречные пялятся на него – презрительно, с усмешками рассматривая наёмника, который в гражданской одежде чувствовал себя неуютно.

Городские улицы были залиты ярким солнечным светом. На тротуарах росли раскидистые деревья, названий которых Табас не знал. Пятиэтажные дома, раньше казавшиеся такими низкими в сравнении с высотками центра города и Железным Замком, теперь выглядели настоящими великанами. Да уж, редко Табасу в последние полтора года приходилось видеть дома выше двух этажей.

Мужчины уселись на старый троллейбус, который едва не терял запчасти на ходу, и уставились в окна. Улицы были почти пусты: рабочий день в Армстронге начинался с семи часов, а вышли из дому они в девять, когда был самый что ни на есть мёртвый час. Пока старая консервная банка тащилась, натужно свистя изношенным мотором и останавливаясь из-за того, что рога слетали с проводов, Табас рассматривал город – родной и, в то же время, незнакомый.

- О! – оживился он, толкнув Ибара. - Смотри!

Они проезжали мимо длинного пятиэтажного каменного здания, верхние этажи которого были заколочены досками, а нижние заняты разными мелкими магазинами, торгующими всякой всячиной.

- А? Что? – Ибар вынырнул из собственных мыслей.

- Университет, в котором раньше мой отец работал.

Ибар молча проводил громадину взглядом.

- Закрытый?

- Конечно, - кивнул Табас. - Его давно уже прикрыли. Мы с семьёй раньше жили рядом, в двухкомнатной квартире, её нам от университета выдали... А потом, когда отца сократили, переехали в тот клоповник, где живём сейчас, - постепенно улыбка превратилась в грустную усмешку.

- А кем был твой отец? – Ибар провожал взглядом яркие вывески и красивых девушек, гулявших по городу в коротких юбках.

- Учёным. Историком.

- Вот как? – непритворно удивился Ибар.

- Да, - кивнул Табас. - Он и меня многому научил. Жаль, что не сумел показать, как надо зарабатывать деньги. Так что теперь я знаю почти всё о Земле, прошлом Армстронга и Железном замке, но не могу починить розетку или сделать так, чтоб кран не капал.

- Земля?.. – переспросил Ибар. - В смысле, метан, этан и всё такое?

Троллейбус резко остановился, сидевшие мужчины дёрнулись. Из кабины водителя выкатилась громко ругавшаяся круглая пожилая женщина с короткой стрижкой, одетая в яркий оранжевый жилет. Она добежала до кормы своего железного коня и снова принялась орудовать рогами, которые никак не хотели держаться на проводах.

- Нет, - Табас покачал головой, наблюдая за женщиной-водителем. - Земля – это планета, на которой люди жили до Кроноса.

- А-а, - протянул Ибар. - Что-то такое слышал, да. Но я думал, что это религиозные бредни. Про богов и всё такое.

- Нет, религия тут ни при чем, - ответил Табас, втайне от себя самого обрадовавшийся, что сумел заинтересовать напарника. - Это факты. Просто домыслов много появилось за десять тысяч лет. Тут тебе и Боги-Капитаны, и прочие культы. На деле всё было намного проще.

- Ну, ты-то точно знаешь, - сказал Ибар с неприкрытой иронией. - И как там было-то? На самом деле?

Табас, пропустив мимо ушей насмешку, принялся рассказывать всё, что знал, не отводя взгляда от матерившейся женщины в жилете.

- Люди изначально жили на Земле. Это планета такая. Я не помню, честно говоря, где она находится, но вроде как звезду мы увидеть можем.

- А, ну вот… - непонятно выразился Ибар. - Я служил с одним фанатиком. Он говорил, мол, всё сущее создали Боги-Капитаны десять тысяч лет назад.

- Ну… - Табас замялся, ибо его точка зрения на этот вопрос была несколько экстравагантной.

- Хм?

- В чём-то он прав.

- Да ну? – удивился напарник.

- Нет, не подумай, я не фанатик. Он прав не в том смысле, что они там у себя руками махали и создавали из ничего людей и прочее. Всё было иначе. Просто те люди, которые жили на Земле, отправили сюда, на Кронос, свои космические корабли.

- Зачем? – удивился Ибар.

Этот вопрос поставил Табаса в тупик. Он даже присмотрелся к напарнику, ожидая подвоха, но обожжённый был совершенно серьёзен и ждал ответа.

- Ну… - Табас попытался придумать как можно более вескую причину и, в конце концов, сдался - Не знаю. Просто там люди жили и мечтали заселять другие миры. Может, тоже какая-то религия.

Это объяснение Ибара удовлетворило, и он продолжил слушать, время от времени кивая. Водитель вернулась на своё место и громко хлопнула дверью, ведущей в кабину. Троллейбус взвыл старым двигателем и тронулся.

- Ну так вот, - продолжил Табас, - этих самых космических кораблей было очень много. Кстати, они должны были лететь не только к нам - отец рассказывал, что были и другие миссии, на другие планеты. До их прилёта на Кроносе жизни вообще не было – одни только камни и песок. Пустыня. Вот, получается, что капитаны жизнь к нам и завезли. Людей, животных, растения. Расплавили ледники, создали с нуля экосистему. Так что, - подытожил Табас, - в какой-то мере, они действительно принесли всё живое. Каждый живой организм, будь то человек, растение или микроб, произошёл с Земли.

- Да уж, - покачал головой впечатленный рассказом Ибар. - А мне казалось, что культисты - чокнутые.

- Они просто понимают всё буквально. Кстати, самое интересное, - продолжил Табас, которому не терпелось рассказать главное, - корабли, на которых они летели - это Железные Замки. Почти все столицы Домов построены вокруг старых космических кораблей. Представляешь?..

- Ничего себе!.. – на мгновение Табасу почудилась фальшь в реакции Ибара, но молодой человек был слишком горд тем, что много знал, и поэтому продолжил:

- Ага. Ты бывал вообще в столицах?

- Только в Адмет и в Циолковском… Ну, вот теперь ещё и Армстронг.

- А замки видел? Похожие, права?

Ибар задумался.

- Да похожи, похожи, - заулыбался Табас, - они же все стандартные.

- Ну да… - осторожно согласился Ибар. - А я думал, что это одна из Стандартных Конструкций.

- Ну, в чём-то да. Отличие в том, что Стандартные Конструкции – это то, что мы производили тут, по чертежам, привезённым с Земли. А корабли были построены на самой Земле. И названия городов образовались как раз от названий кораблей. Представляешь? – Табас распалялся всё сильнее и не замечал, что утомил собеседника своей болтовнёй.

- Кру-уто… - протянул Ибар, старательно делавший вид, что ему очень интересно. - Слушай! – он поднял голову, в его глазах засветился настоящий, а не наигранный интерес. - Так это получается, Капитаны, ну, в смысле, наши Капитаны, которые Главы Семей и прочее, так называют себя потому, что они потомки тех самых капитанов кораблей?

- Ага, - кивнул довольный Табас. - Ну, кто-то на самом деле прямые потомки тех Капитанов, которых на Земле назначили, а кто-то просто так себя называет потому, что принято.

- А я-то думал, чего они… А сейчас Железные Замки летать не могут?

- Нет, - помотал головой Табас. - Они же были разработаны только для того, чтобы долететь и приземлиться, на повторный взлёт ни один из них не был рассчитан. Так что теперь Железные Замки это просто крепости, дворцы Капитанов и жильё для приближённых.

- Жаль, было бы неплохо…

Табас ожидал, что Ибар расскажет, какое применение он придумал для Железных Замков, но напарник молчал.

- Что было бы неплохо? – спросил Табас, когда молчание затянулось настолько, что грозило продлиться до самого конца пути.

- На Землю слетать. Посмотреть, как у них там.

Табас удивился этим словам – он ожидал услышать от Ибара предложение об использовании Железных Замков в качестве бомбардировщиков, но уж никак не изъявление желания полететь на другую планету.

- Ну, у нас с тобой этого и так бы не получилось. Ещё когда на Кроносе была своя космическая программа, мы не могли выбраться за пределы системы.

- Системы?.. – уточнил Ибар.

- Ну да, системы планет. Солнце, Кронос и остальные.

- А-а, - закивал обожжённый. – Да, помню что-то. А почему не могли?

- Ну, во-первых, просто не было смысла. Экономически невыгодно. Сейчас постройка одного такого корабля может разорить к чёртовой матери весь мир. Да и если построят и запустят, что везти обратно? Камни, песок и лёд? Тут этого добра и так хватает… А во-вторых, корабли только лететь будут сотни лет. А на Кроносе за это время пройдёт ещё больше. Так что если они и прилетят обратно с каким-нибудь грузом, то не будет уже никого, кто мог бы их встретить. Когда отец мне рассказывал про первых колонистов, то говорил, что у них на корабле и на Земле время по разному шло, - последние слова Табас произносил неуверенно, поскольку сам сомневался в этом вопросе, и Ибар почуял слабину.

- Ай, да брось заливать! – торжествующе осклабился он. - А я сижу и уши развесил. Тьфу ты. Историк, тоже мне, - наёмник хлопнул Табаса по плечу.

Табас обиделся:

- За что купил – за то и продаю.

- Ладно, чёрт с ним со временем, которое идёт по-разному, но как они сотни лет летели-то? – улыбался Ибар, будто говоря: «Можешь втирать мне что угодно, я не поверю». – Они бы померли за это время. Или боги-капитаны жили вечно?

- Заморозили их, - надулся Табас. - У них там было что-то вроде огромного холодильника. А когда сюда прилетели, то оттаяли.

Ибар улыбнулся:

- Ладно-ладно. Верю. Хорошо, что ты выжил. Было бы обидно, если б такие мозги по песку разбрызгали.

Табас вспомнил обстрел и помрачнел.

- Нам скоро выходить.

Троллейбус высадил мужчин возле серой бетонной стены. Её верхушка была увита колючей проволокой, а сами панели темнели пыльными разводами. Деревья здесь больше не росли: от них остались лишь сухие пни. Да и просто ухоженной эту часть города нельзя было назвать – промышленный район Армстронга уже давно пустовал. Большинство производств закрыли, и серые заброшенные цеха щурились узкими окошками из-за заборов. Лишь из ворот, к которым направлялся Табас – высоких, когда-то выкрашенных в зелёный цвет, а сейчас ржавых - выезжали иногда машины. На входе стояла деревянная будка, в которой играла музыка и сидел старый охранник с красным сморщенным лицом, одетый в застиранную чёрную форму и берет с незнакомой кокардой. Ибар, увидевший его, презрительно поморщился.

- Куда? – гавкнул сторож, заметив, что мужчины хотят пройти.

- На работу, - уверенно ответил Ибар и решительно прошёл за ворота. Охранник снова скрылся в будке, словно его и не было.

Табас только усмехнулся, глядя на то, как его напарник отшил бездельника в форме.

Когда он был на этих складах в прошлый раз, тут бурлила жизнь. Все боксы были заняты, везде сновали многотонные грузовики, а мужики в грязных спецовках разгружали и загружали их. Громко играло радио, ходили, задрав нос, люди в деловых костюмах, решались какие-то вопросы. Кого-то принимали на работу, а кого-то наоборот с позором увольняли, что-то постоянно привозили и увозили, да надрывался рядом с будкой охраны охрипший от постоянного лая сторожевой пёс.

Сейчас же здесь было непривычно пусто. Больше половины боксов стояли заброшенными. Их распахнутые настежь ворота открывали вид на разруху, царившую внутри: мусор, бумага, тряпки, грязные разводы на белом кирпиче стен.

Грузовиков было только три – яркие тяжеловозы с кучей наклеек из разных городов Дома Армстронг. Они стояли у высоких рамп, и грузчики, одетые в промасленные и вытертые синие комбинезоны, носили на руках и катили на рохлях ящики и деревянные поддоны, обвязанные верёвками. Раньше, насколько помнил Табас, их обматывали полиэтиленом, но сейчас от него, видимо, пришлось отказаться из-за того, что метан, этан и продукты переработки стали редки и очень дороги. Наверное, транспорта в городе стало меньше по той же причине: содержать и заправлять личную машину мог себе позволить далеко не каждый.

- Привет! – Табас вышел вперёд и поздоровался с грузчиками, которые уставились на двух подошедших мужчин с подозрением – во многом благодаря голове Ибара, замотанной в бинты.

- И тебе, - кивнул смуглый бородатый мужичонка в толстых очках, подпиравший стену и медленно затягивавшийся сигаретой. - Ищете чего?

- Ищем, - кивнул Табас. - Работу. Есть тут места?

- Ну, места-то есть… - криво усмехнулся собеседник, затушивший сигарету о подошву тяжёлого коричневого ботинка. - Но ненадолго. Месяц-два ещё протянем, и всё.

- А что потом? – удивился Табас.

- А всё потом, - мужичонка сплюнул желтой от никотина слюной на землю. - Остатки базы закрывают, и каюк.

- Ну, это потом будет, - подал голос Ибар. - Закроют, тогда и посмотрим. С кем поговорить можно?

- А хоть и со мной. Поднимайтесь на рампу.

Мужчины поднялись по гулко отзывавшейся на каждый шаг железной лестнице и отправились внутрь помещения следом за мужичком. Внутри склада было на удивление пусто, лишь кое-где стояли коробки и паллеты с товаром. Пол был усыпан пеплом, окурками, кусками картона и бумажными листами, в которых Табас узнал старые накладные. Грузчиков было не так много – все те пять человек, которых видел Табас, подходя к рампе, да плюс ещё трое, сейчас сидевших и игравших в карты.

Начальник провёл гостей в свой кабинет – тесную каморку со старым письменным столом, заваленным всяким хламом вперемешку с «бычками». На стене висел календарь десятилетней давности с неумело отретушированной до нереальной гладкости фотографией бегущих по полю лошадей.

- Работа есть, и она простая, - мужичок сел за стол и воззрился на гостей. - Брать в одном месте и нести в другое. За каждую машину будете получать по десятке.

- Сколько? – не сдержал удивлённого возгласа Табас. Сумма была удручающе мала.

- И как часто машины приходят? – уточнил Ибар, сохранявший спокойный вид.

- В день по одной-две на всю базу.

- Двадцать крон? – возмущённо спросил Табас. - Да этого только на хлеб и хватит!

- Да, - кивнул начальник, глядя на них большими из-за линз глазами, - но это лучше, чем не получать ничего вообще и сидеть без хлеба. Работа непыльная. На фуру у бригады уходит пара часов от силы. В остальное время можете делать что хотите. И вообще, я никого не заставляю. Если не хотите работать – дверь позади вас.

- Когда можно приступить? – деловито спросил Ибар, осаживая взглядом вспыхнувшего напарника.

- Послезавтра можете прийти. Машины обычно приезжают с утра. К семи давайте, не ошибётесь.

- Договорились, - Ибар пожал руку новоявленному начальнику и вместе с напарником покинул ангар.

- Двадцать крон… - сокрушался Табас, чувствуя жуткую досаду от того, что ему придётся работать за такие гроши. Солнце начало припекать, стало жарко.

- Это и правда лучше, чем ничего, - пожал плечами Ибар.

- Я тут в шестнадцать лет за пару часов полтинник зарабатывал. И это даже тогда считалось очень мало.

- Мы ещё не всё обошли, - пожал плечами Ибар. - Полтора дня ещё есть. Поищем. Двадцатка тут, двадцатка там, вот и насобираем на жизнь. Хотя это не дело, конечно…

Остаток дня бывшие наёмники провели в поисках, но так ничего и не нашли. Из всех предприятий функционировали единицы - жизненно важные для города, но там уже давно все рабочие места были заняты, даже несмотря на урезанную зарплату и необходимость вкалывать сверх положенной нормы - вылететь на улицу никто не хотел. Кадровики и начальники раздраженно отмахивались от посетителей, кое-где на дверях предприятий висели листки бумаги с надписью «Набор сотрудников не ведём!».

- Раньше тут не так было? – спросил Ибар уже вечером, когда солнце начало клониться к закату. Мужчины стояли на остановке и ждали, когда приползёт троллейбус. Мимо изредка проходили люди – мужчины и женщины, в которых за версту можно было определить таких же неудачливых соискателей, - да проезжали грузовики. Общественный транспорт в рабочее время практически останавливался, поэтому Табас заранее предупредил напарника, что придётся подождать.

- Да, совсем по-другому. Раньше тут жизнь била ключом, - юноша с досадой осматривал окружавшие его серые заборы, будто спрашивая, что с ними произошло. - А теперь – пустота. Всего-то год прошёл…

- За этот год пустыня продвинулась почти на сотню километров. Дикари – даже дальше. Дом Адмет, который совсем недавно был богатым и влиятельным, обнищал, превратился в чёрт знает что и вынужден бросать своих людей на произвол судьбы.

- И что?.. – Табас не понимал, к чему клонит его напарник.

- Год это большой срок, и события, в которых мы принимали участие, влияют на весь мир, даже на самые отдалённые его уголки. А уж на Дом Армстронг, который с Домом Адмет практически граничит…

Табас задумался.

- Да уж… - сказал он мрачно. - Не хочется думать, что со временем Армстронг превратится в разваливающийся Адмет, а потом в пустыню…

- Всё к тому и идёт, - глухо сказал Ибар, и Табасу на миг снова почудился тот самый зверь, что лучше всего умел выживать посреди песка, порохового дыма и летающего металла.

Какое-то время стояли молча.

- Когда домой приедем, покажу тебе кое-что, - нарушил молчание Ибар.

- Что именно? – напарник заинтриговал Табаса.

- Увидишь. Сказал же – когда домой приедем. А пока… Слушай, а может съездим к Железному Замку? – спросил вдруг Ибар. - Никогда не видел их вблизи.

- Заинтересовался? – Табасу польстило, что его рассказ всё-таки запал напарнику в душу.

- Ага. Ну так что?

- Да не вопрос. Поехали.

Путь обратно занял не так много времени. К счастью, ибо у Табаса едва хватило выдержки.

Постепенно троллейбус наполнялся возвращавшимися с работы людьми. Уставшие мужчины и женщины с рюкзаками и пакетами набивались в салон, утрамбовываясь до тех пор, пока места не оставалось совсем. Табас, стоявший в неудобной позе и зажатый между двух вспотевших полных пожилых женщин, чуть не терял сознание от духоты и обливался потом. Его, в отличие от Ибара, никто не стеснялся толкать, да ещё и покрикивать периодически.

Несмотря на то, что троллейбус и без того еле ехал, он всё равно останавливался на всех остановках для того, чтобы очередная порция пассажиров, крича: «Ну подвиньтесь ещё немножко! В конец салона пройдите!», чуть ли не с разбега врезалась в сплошную массу влажной от пота и раздражённой плоти. Кричали истеричные тётки, плоско хохмил какой-то мужчина, пот стекал со лба на нос и капал прямо на фиолетовую шевелюру женщины, установившей свою тележку Табасу на ноги. Дорога обернулась сплошным кошмаром – Табас молил всех известных ему богов, включая Капитанов, чтобы всё это поскорее кончилось. В голове промелькнуло неприятное воспоминание, испортившее и без того плохое настроение – эта давка очень напоминала момент, когда он лежал на дне воронки, придавленный телами сослуживцев.

- О! Наша! Пошли! – почти прорыдал Табас, испытав ни с чем не сравнимое облегчение при виде нужной остановки. Мокрый юноша сразу же отчаянно заработал локтями, пробираясь к выходу. Позади на него сыпались проклятья, но до них уже не было никакого дела: Табас рвался к выходу с тем же отчаянием, с каким извивался, пытаясь сделать вдох там, в воронке, на далёкой войне.

Свежий воздух показался потрясающе приятным. Он охлаждал раскаленную кожу, и Табас пил его, как воду – жадно и ненасытно.

Где-то с десять секунд Табас стоял, пытаясь отдышаться, и слушал ругань со стороны дверей, в которые старались втиснуться новые пассажиры. В конце концов, в салоне нашлось ещё немного места, двери с шипением закрылись, и ненавистная консервная банка укатила прочь.

- Скотовозка… - с ненавистью выплюнул Табас вслед троллейбусу. Ибар, такой же мокрый, лишь пожал плечами, ничего не говоря. - Пошли.

Центральные улицы Армстронга оказались намного более оживлёнными и ухоженными, сколько Табас ни присматривался, но так и не смог заметить какие-нибудь разительные перемены в их облике. Чистые бульвары и проспекты с аккуратно подстриженными деревьями, создающими на вымощенных плиткой тротуарах приятную тень. Тут было много людей – хорошо одетых и довольных жизнью. Много улыбок и солнечного света, зелени и цветов в клумбах, ярких красок, дорогих машин, витрин с одеждой и украшениями по ценам, заставлявших не верить собственным глазам. Над головами возвышались на десятки этажей дома безупречно белого цвета с зеркальными окнами, построенные в незапамятные времена. Каждое из этих зданий было в своём роде идеалом. Вершиной инженерной мысли другой планеты.

- Таким домам почти ничего не страшно, - рассказывал Табас, пока Ибар пялился вверх, не в силах привыкнуть к такой высоте. - Не споткнись, кстати, - улыбнулся он, не удержавшись от колкости, и продолжил: - Кстати, этим домам лет почти столько же, сколько жизни на Кроносе.

- Да иди ты! – недоверчиво посмотрел на него Ибар.

- Ага. Я же говорю – это шедевры. Все Стандартные Конструкции спроектированы с огромным запасом прочности и феноменальной надёжностью. Да и строили тогда не люди.

- А кто? – саркастично ухмыльнулся напарник.

- Машины. Роботы, я имею в виду, - после этой фразы Табас поднял ладони, как бы защищаясь, и пояснил: - Да-да, я знаю, что звучит как очередная бредятина.

- Да нет, это как раз нормально. Я слышал про такие. Они ещё где-то есть. Кажется, у какого-то из Домов есть танки без экипажей. И самолёты, вроде.

- Самолёты? – настала пора удивляться Табасу. - Так сейчас же, вроде, никто не летает.

- Как ты там говорил? За что купил – за то и продаю, - пожал плечами Ибар и снова поднял голову вверх, рассматривая высотные дома.

Все проспекты Армстронга расходились из одной точки правительственного квартала - с площади Пионеров. Площадь представляла собой огромную и сложную транспортную развязку. Над ней висела переплетённая в самых изощрённых комбинациях паутина толстых проводов и кабелей, питающих троллейбусы, а в центре, освещённый ярким солнцем, играющим на плавных изгибах и пускающий зайчики от начищенных поверхностей, стоял памятник Первопроходцам. Три могучие фигуры в громоздких скафандрах, держащие в руках шлемы. В середине – первый Капитан корабля «Армстронг», основатель города и Дома. Широкоплечий, с красивыми мужественными чертами лица и массивной челюстью. По правую руку от него находился ещё один мужчина – более интеллигентный, с бородкой и непонятной штуковиной в руках. Табас помнил, что это какой-то учёный, тоже большая шишка в Экспедиции. А слева от Капитана, ближе, чем бородатый учёный, почти впритирку, располагалась изящная даже в скафандре женщина с длинными волосами. Жена Капитана, первая во всех смыслах леди Армстронга.

По площади тут и там сновали троллейбусы и машины, будто и не было в мире дефицита топлива, а за ними, за площадью и статуей, возвышалась стена, из-за которой на несколько сотен метров вздымалась угловатая серая громадина Железного Замка.

Он впечатлял. Массивное основание и сужение ближе к верху превращало корабль в высокотехнологичную пирамиду. Серый металл корпуса, плавные изгибы, чередующиеся с острыми гранями и углами. Трубы, уступы и контрфорсы, какие-то металлические выступы, похожие издалека на горгулий, провалы люков, переделанных в балконы, и ни одного, даже самого маленького, окна. Было видно, что некоторые части замка повреждены – там металл заменял обыкновенный кирпич, бетон или белый материал, которым были покрыты высотные здания центра. Эти заплатки не выглядели уродливо, наоборот, добавляли Замку брутальности и смотрелись как шрам на лице старого солдата.

- А что там? – спросил Ибар, ткнув пальцем в одну из «заплаток».

- Изначально город строился из частей корабля. Разбирались ненужные модули, и уже из этого материала делали то, что необходимо, - пояснил Табас.

- Круто, - обожжённый наёмник рассматривал Замок, задирая голову, видимо, пытаясь представить, как эта многотонная громадина приземляется на Кронос. - Пройдёмся вокруг?..

Мужчины тронулись с места и прогулочным шагом, никуда не торопясь, побрели влево – к подземному переходу, из которого доносилось гитарное бренчанье и голос уличного музыканта.

Табас, пытавшийся узнать песню, поначалу не заметил перемен в настроении окружающих людей.

Улыбки исчезали с лиц, люди были чем-то обеспокоены – многие из них смотрели на часы, словно куда-то опаздывая.

- Что происходит? – спросил он вслух, ни к кому конкретно не обращаясь.

- Не знаю, - ответил Ибар, останавливаясь. – А на что это похоже?

Люди оставляли свои дела: вот отошёл от ларька с газетами продавец, девушка заперла разноцветную будку с крупной надписью «Мороженое», другие прохожие сворачивали к витрине магазина бытовой техники, где были выставлены телевизоры. Там уже собралась порядочная толпа, и происходящее на экранах нельзя было разглядеть. Люди приближались, вставали на цыпочки, вытягивали шеи и, разочарованно качая головами, отходили в сторону, к другому пункту сбора – новенькому металлическому столбу, на котором висели четыре рупора, направленные во все стороны.

Он находился совсем рядом, и вскоре наёмники, сами того не желая, оказались посреди множества жителей Армстронга, тянувшихся к вожделенному столбу, как сектанты к объекту поклонения.

Насторожившийся Табас хотел сказать Ибару, что ему всё это не нравится и нужно отойти, но заиграла бравурная музыка, заставившая его вздрогнуть от неожиданности. Она была слишком насыщенной, пафосной и неуклюжей – как раз такой, как надо для пропагандистской передачи. Люди замерли, устремив странные взгляды на серые глотки рупоров. Улицы замерли, никто больше никуда не шёл, все разговоры мгновенно стихли.

- Смотри! – сказал Ибар, указывая на другую сторону улицы. Там, на белой стене высотного дома, был смонтирован огромный экран, где на чёрном фоне алели буквы «Внимание!»

- Эй! Потише! – прикрикнул на них кто-то из группы молодых спортивных парней, одетых в камуфляж с красными повязками.

Табас был в замешательстве – до этого он не видел ничего подобного.

- Дорогие соотечественники! – разнёсся, отдаваясь гулким эхом по замершим городским улицам, зычный мужской голос. Табас, приподнявшись на цыпочки, посмотрел на экран вдалеке и увидел диктора – пожилого мужчину в костюме. В его чёрных волосах пролегли седые ниточки, а мужественное лицо вызывало симпатию. - Вас приветствует служба новостей Армстронга. Сегодня стало известно, что Дом Адмет, окончательно и бесповоротно разгромленный на южном фронте, вместо того, чтобы спасать своих мирных жителей, поспешно перебрасывает свежие силы на север, к нашим с вами границам.

Диктор говорил с искренней горечью, но Табаса было не обмануть. Во время службы он наслушался достаточно пропагандистских речей для того, чтобы не верить впредь ни одной.

- Эй! Не видно же! – шикнул кто-то за спиной, и наёмник, обернувшись, увидел низенькую старуху, которая знаками показывала ему встать как положено и не вытягивать голову. На старуху тоже зашикали, боясь пропустить хоть малейшее слово, сказанное диктором.

- Становится ясно, что на наш Дом в скором времени будет совершено вероломное нападение. Уже не вызывает сомнений тот факт, что Дом Адмет готовится к войне. Они сами не скрывают своих намерений.

Картинка на экране сменилась – теперь показывали бесконечные железнодорожные составы с платформами, на которых стояло нечто угловатое, укрытое брезентом, вздымавшее ввысь стволы орудий, высовывавшихся из-под ткани. Из окон пассажирских вагонов торчали головы бородачей в песочных кепках – гвардейцы, как понял по блестящим латунным кокардам Табас. Один состав, второй, третий, самолёты, пехота на марше. Постепенно изображение становилось всё более контрастным, появился странный красный оттенок, который с каждой секундой прибавлял в насыщенности, внушая неприязнь к показывавшимся картинам. Заиграла какая-то музыка, так же, как и оттенок, постепенно усиливавшаяся.

Мрачная, монотонная, наводящая жуть. Сам голос и слова, которые он произносил, были под стать общей атмосфере и очень метко били по эмоциям. Мозгом Табас понимал, что его дурят, кормят ядовитой гадостью, специально пробуждают в нём отчаяние и страхи, но ничего не мог с собой поделать и с каким-то непонятным ему самому мазохизмом хотел смотреть и ужасаться ещё и ещё.

- Захват сопредельной территории стал для наших бывших союзников выходом из безвыходной ситуации. Как животные, цепляющиеся за жизнь, они готовы рвать глотки тем, кто живёт лучше, чем они. Вместо того, чтобы принять протянутую им руку помощи, Капитан Дома Адмет вцепился в неё, как бешеный пёс.

Табас заметил, что стиль речи постепенно менялся – от сухого и информативного к эмоциональному и агрессивному. Юноша посмотрел на Ибара, хмуро внимавшего голосу диктора, и на миг ему показалось, что напарник верит в этот фарс. Захотелось стряхнуть с себя это наваждение, во весь голос закричать, опровергая всё, что лилось липким потоком из динамиков и экранов, но чувство самосохранения подсказывало, что это будет самое глупое самоубийство в истории.

Всё это – неисчислимые колонны войск Дома Адмет, голос и музыка, прямо-таки запихивали внутрь человека нужный настрой.

Замершие люди, молча ловившие каждое слово, были сейчас едины, как никогда до этого. Полное растворение. Все, начиная от богатого бизнесмена, шедшего к машине, и заканчивая дворником в оранжевом жилете и продавщицей мороженого, были одной семьёй, сплотившейся вокруг общей напасти и забывшей на короткое время обо всех социальных и материальных барьерах. Кругом были братья и сестры. И их глаза горели ненавистью, слезились от осознания коварства врага и надеялись, что сейчас диктор их спасёт и скажет, что всё не так уж и плохо.

И он дал им это.

Ведущий замолк на полуслове. Музыка также замерла, сменившись спустя миг такой же громкой, но уже приятной уху, лёгкой, возвышенной, полной надежды. Как будто наступил рассвет после долгой тёмной ночи, полной ужасов.

- Но нам есть, чем ответить безумным ордам! Мы не допустим очередного удара в спину! Шпионы-террористы, которых к нам засылали под видом беженцев, будут выловлены все до единого, а вероломное нападение обернётся для Адмет морем крови их собственных солдат. На страже границ стоят верные сыны Дома Армстронг, готовые отдать жизни за Его Превосходительство и наших с вами родных и близких! Плечом к плечу…

Экран показывал новые колонны – теперь уже со знаками различия Дома Армстронг. По дорогам катили сотни танков, пылила пехота, сплошь состоявшая из улыбчивых здоровых парней с правильными чертами лица.

- Наши храбрые сыны готовы отразить любой удар и закончить войну на территории агрессора! Армия готова пройти победоносным маршем по территории противника, а ядерные стрелы сотрут в радиоактивный пепел любой намёк на сопротивление! Судьба вражеских полчищ заранее предрешена! – и всё в подобном ключе. Музыка заставляла трепетать, голос давал надежду. Многие не скрывали слёз, а диктор, не сбавляя темп, распалялся всё сильнее и закончил выступление уже не осмысленными предложениями, вовсе нет: он выкрикивал лозунги, каждый из которых находил в душе Табаса живой отклик. Находил вопреки мозгу, кричавшему, что это всё неправда, и безуспешно пытавшемуся взять тело под контроль.

Наёмник еле сдерживался от того, чтобы не повторять лозунги за диктором, как это делали все вокруг, был опьянён чувством единства со своим народом. Ещё немного – и он полюбил бы Его Превосходительство всей душой и со всех ног побежал бы на вербовочный пункт.

- Храбрость и Воля! – выкрикнул диктор, и музыка, ещё недавно бывшая просто фоном, плавно перешла в первые аккорды гимна Дома Армстронг.

Недавние молодчики, что смотрели на Табаса и Ибара с неприязнью, несколько раз громко проорали последнюю фразу диктора и нестройно запели, заражая своим энтузиазмом остальных:

- До-ом, в котором живет воля…

- Ура-а! – неожиданно громко прокричал над самым ухом Табаса обожжённый напарник и, когда наёмник обернулся, процедил тихо сквозь зубы:

- Пошли отсюда. И живее.

Ибар подхватил Табаса под локоть и повёл с площади прочь. Чем больше проходило времени, тем осмысленнее становилось выражение лиц людей. Они трясли головой, будто пытаясь отделаться от наваждения, и шли дальше по своим делам, словно и не стояли только что, плача и надеясь на то, что ведущий их утешит, скажет, что всё хорошо и бояться не надо.

- Ты вообще что-нибудь слышал про то, что Адмет собираются нападать на Армстронг? – вполголоса спросил Табас спустя пять минут быстрой ходьбы. Мужчинам хотелось убраться подальше с улицы, которая только что была полностью заполнена сумасшедшими.

- Нет. Но, думаю, до нас бы слухи и не дошли.

- Резонно…

- Меня больше беспокоит то, что Армстронг так громко бряцает оружием, - пробурчал Ибар, обращаясь, скорей, к себе.

- Да, меня тоже это напугало. Ядерные ракеты… Да уж, - Табас поёжился. Ему стало страшно от осознания того, что вскоре Армстронг может развязать ядерную войну. – Должно быть, дела идут плохо. Если вот так вот, на всю страну говорят, что готовы запускать ракеты…

- …То они сами боятся, - продолжил Ибар за своего напарника. - Это значит лишь то, что армия Армстронга вовсе не так огромна и страшна, как на видео. Это крик слабого.

- Глупо всё это как-то… И почему Адмет не хотят союза? Им бы помогли остановить дикарей. Думаю, регенты нашего Капитана понимают угрозу и поддержали бы Адмет войсками и прочим... – задумчиво сказал Табас.

- А вот об этом я хотел поговорить с тобой, когда мы окажемся дома, - сказал Ибар с усмешкой глядя на молодого напарника. - Терпение.

Добрались уже затемно. Идея снова лезть в переполненный общественный транспорт показалась самоубийственной, и потому обратный путь мужчины прошли пешком. Армстронг оказался на удивление маленьким. От центра до дома - всего полтора часа неспешной ходьбы. Табас вспоминал, как он ещё в детстве бродил по этим улицам, втайне от матери убежав из двора, где ему было разрешено гулять, в большой мир. Тогда всё вокруг казалось огромным и безопасным, даже с учётом постоянных сплетен о том, что в городе снова среди бела дня кого-то убили.

Сегодняшняя сцена в центре города как будто заставила Табаса прозреть. Взгляд молодого наёмника цеплялся за новые детали. Раньше он не замечал развешенных всюду маленьких красных флажков, пёстрых плакатов с могучими мужчинами в форме, крикливых лозунгов, восхвалявших Капитана, армию и Дом Армстронг в целом, а также не обращал внимания на тройки молодчиков с красными повязками. Наверное, это произошло потому, что взгляд Табаса был «замылен», и, наконец-то, вырвавшийся из ада наёмник видел не реальность, а ту самую картинку, к которой привык за то время, пока здесь жил.

Как оказалось, город сильно изменился - прежде всего, в плане атмосферы. Табас теперь не чувствовал себя здесь как дома. Появился непонятный страх, что кто-то узнает о том, что он, пусть и за деньги, служил на стороне ненавидимого теперь Дома Адмет. В каждом взгляде Табасу виделись подозрения и неприязнь.

- Знаешь, - сказал Ибар, когда они уже подходили к дому, - я, наверное, завтра ещё с тобой похожу, и если ничего не попадётся, то завербуюсь в армию.

- А разве так можно? – удивился Табас. - У нас в армию берут только с гражданством. Да и на медкомиссиях, я слышал, пристают к каждой мелочи. Без обид, - поспешно добавил он, глядя на то, как нахмурился напарник. - Так что вряд ли получится.

- Ай, да брось, - только отмахнулся Ибар, раздосадованный упоминанием о своих шрамах. - Наёмники есть везде.

- Везде есть, а в Армстронге нет, - сдержанно улыбнулся Табас в ответ.

- Не надо ля-ля, - уверенно сказал Ибар. - Я даже сейчас, не зная о вашем городе совершенно ничего, могу сказать, что меня возьмут. У вас аховая ситуация в армии – это раз, - начал Ибар загибать пальцы. - Скоро, похоже, начнётся война – это два. Ну и, наёмники действительно есть в любом Доме – это три. Пропаганда – это одно, а реальное положение дел – совсем другое.. Конечно, тот мужик из телевизора скажет, что армия Армстронга – это лучшие из лучших, добровольцы-защитники, а армия Адмет – сплошь наёмное отребье, воюющее за деньги.

Табас молчал.

- И платить они будут готовы очень и очень много. Без обид, но десятка за машину при двух машинах в день – это нам только на проезд туда-сюда. Мы вон за сегодня на разъезды потратили четыре кроны. Так что всё это несерьёзно.

- Ты ведь и не собирался жить мирной жизнью, верно?.. – спросил Табас, чувствуя себя обманутым.

- Ага, - кивнул Ибар, ухмыльнувшись. - А что делать? Люди всегда воевали и всегда будут воевать, попомни мои слова. Даже когда Адмет исчезнет с карты, а Армстронг занесёт песком, выжившие продолжат рвать друг другу глотки. Да, я не историк, как ты. Но я неплохо знаю людей. И моё знание говорит, что без куска хлеба я не останусь.

Табас лишь нахмурился, ничего не сказав в ответ.

Мать встретила мужчин многочисленными вопросами. Прямо с порога затараторила, выпытывая всё произошедшее за день, засуетилась, быстро накрыла на стол и, усевшись напротив, слушала рассказ Табаса, время от времени кивая и задавая вопросы немного заплетавшимся языком. От неё сильно пахло спиртным – видимо, успела выпить, пока сына не было дома. Табаса это ужасно раздражало: раньше мать вообще не пила, но за тот год, пока он носился по пескам, похоже, успела пристраститься.

- И сколько обещают там?

- Пятьдесят за машину, - почему-то соврал Табас, уставившись в тарелку с супом.

Ибар лишь кашлянул.

После еды мать ушла на кухню, а Ибар подошел к стене, на которой висела карта Кроноса, и подозвал Табаса к себе.

- Вот о чём я хотел с тобой поговорить. Смотри, - обожжённый солдат кивком указал на карту.

Табас осмотрел её, но не заметил ничего особенного. Пресное море у ледяной шапки северного полушария, образованное из растопленных ледников, хорошо знакомые изгибы горных хребтов южнее, крупные проплешины Каменных Долин и солончаков, территория дома Армстронг, раскрашенная в красный цвет, и большая коричневая полоса пустыни у экватора – территория, которая никогда не была освоена.