Сидевший впереди Айтер вполголоса возмущался тем, что армия оказалась не такой красивой и могучей, как показывали в новостях и патриотических передачах.
- «Как никогда сильна», - говорил он, передразнивая дикторов. - «Готова отразить…» Тьфу! Посмотри на них! – он указывал Ибару на очередного парня из деревни - худющего от недоедания и тяжёлой работы, рябого, с кривыми костями и формой на три размера больше. - Что это такое? Привезти бы сюда Его Превосходительство вместе с министрами и дикторами да ткнуть носом в то, что творится. Они ещё называют это армией! Гляди, а у тех даже оружия нет!
Он так ворчал с того самого момента, как машина встала в пробку, и Табас успел уже порядочно устать от этого брюзжания.
Пятёрка бойцов отдыхала. Делать было решительно нечего. Нем доставал Мокки, подозревая его в девственности, санитар краснел, бледнел, посылал напарника подальше, но признавать очевидное, похоже, не собирался. Руба и Хутта таращились в окно, а Прут спал, порой всхрапывая так, что Табас дёргался.
Дорога до Митоми заняла двое суток, в течение которых члены отряда смогли по несколько раз выспаться, наговориться, рассказать все известные анекдоты и заскучать. Нем, устав приставать к Мокки, громко зевнул.
- Тоска…
- Ничего, скоро повеселимся, - мрачно пошутил Табас.
- Повеселишься тут, ага. Пока с этой шайкой голодранцев до Митоми доберёмся, я состарюсь.
- Это не голодранцы, - сказал Мокки и продолжил, изменив голос. - Это Великая и Непобедимая Армия Дома Армстронг, которой суждено СОКРУШИТЬ вероломные орды южных варваров именем Его Превосходительства Капитана!..
Со всех сторон послышались смешки, даже Ибар улыбнулся.
- Я могу так делать весь день, - довольно сказал Мокки.
- Так почему ты здесь? Устроился бы на радио, горя б не знал, - спросил у него Нем.
- Не берут, - пожал плечами санитар, смешно приподняв белобрысые брови. - А было бы хорошо. Сидишь себе в тепле, говоришь что надо, получаешь деньгу. Работа мечты. Рот открыл – инструмент к работе готов, рот закрыл – рабочее место убрано.
- Да уж, здорово, - посмеялся здоровяк. - А ещё круче было бы быть Капитаном. Вообще ничего делать не надо, даже голову включать. Ходишь по Железному Замку, ни хрена не понимаешь, что происходит вокруг, пристаёшь к служанкам. Одеваешь штаны только раз в месяц для того, чтобы выйти в люди и покивать, пока регенты речь читают. Даже если в процессе обделаться, никто ничего не скажет – ты же Капитан, наследник тех самых Богов-Капитанов, носитель их генов и всё прочее.
- Ну и что, это по-твоему жизнь? – Айтер посмотрел на Нема в зеркало заднего вида, но тот лишь пожал плечами.
- Ну, он же живёт как-то.
Ближе к городу движение разделял на две полосы регулировщик в форме – пеших сгоняли на обочину и правую полосу, для машин отвели левую. Однако радость водителя была преждевременной: затор никуда не делся, из-за лошадей колонна двигалась очень медленно.
Добрались до Митоми только к вечеру.
Ещё за несколько десятков километров стала слышна канонада.
- Что это? – захлопал глазами Мокки.
- Артиллерия, - равнодушно ответил ему Ибар.
- Так что же… Началось? – растерянно спросил санитар.
- Нет. Но готов поспорить, что скоро начнётся.
Митоми оказался небольшим городком, расположенном на берегу пересыхающей реки. Совсем как Лио, что по планировке, что по архитектуре, что по духу и атмосфере предчувствия скорого конца. Население сбежало, остались только военные, которых расквартировали в жилых домах и полевом лагере.
При въезде обнаружился пропылённый с головы до пяток патруль военной автоинспекции, который охранял поднятый шлагбаум. Судя по виду, люди торчали тут не первые сутки, и им было уже просто наплевать на то, кто въезжает в город.
Со стороны границы доносились звуки выстрелов и взрывов. Где-то поблизости по позициям Дома Адмет лениво работала артиллерия. Из-за кордона также стреляли, но снаряды ложились, в-основном не долетая до домов.
По улицам шаталось несметное количество людей в форме – военными их назвать язык не поворачивался. Вся эта серо-зелёная масса бродила без дела, искала где бы украсть еды, скрывалась от собственных офицеров, воровала друг у друга разные вещи, мародерствовала и хулиганила. Периодически из-за реки прилетала пара-тройка шальных мин, что убивали или ранили несколько человек, вокруг которых тут же возникала суета. Самыми адекватными посреди этого хаоса были дружинники, которые поддерживали хоть какое-то подобие порядка.
- Вот уж не думал, что скажу спасибо добровольцам, - улыбнулся Руба, которого теперь все иначе как Рыбой не называли.
Тут они были действительно при деле и, пусть так же, как и остальные солдаты, дрались и грабили, но были самыми дисциплинированными и подчинялись своим командирам.
Припарковались на небольшом пятачке земли, где раньше, судя по деревянным воротам, было футбольное поле. Из машины никто не выходил, опасаясь стычек с солдатнёй и лишнего внимания. На город опустилась тьма – кромешная, плотная, как пуховое одеяло, озаряемая только редким светом костров. Пальба не прекращалась, и над рекой то и дело взлетали сияющие пунктиры трассеров.
- Анархия какая-то… - пробубнил Ибар себе под нос. Буквально в двух шагах от них работала батарея легких полковых пушек. Куда они стреляли было непонятно, но добить до позиций противника они никак не могли.
Закопчённые артиллеристы, играли в карты и полировали задницами снарядные ящики, время от времени вскакивая с криками:
- А давайте ещё разок!
- Да, давай! Сейчас мы им!..
После чего заряжали орудия, куда-то наводились, громко и пыльно жахали и снова усаживались. Периодически к ним подходили солдаты, выпрашивая ящики, используемые ими в качестве дров, и тогда самый толстый из артиллеристов – наверняка, командир, почёсывая волосатый живот, важно спрашивал «А вы нам что?», после чего получал подношение и выдавал требуемое.
- Долго нам ещё тут торчать? – не выдержал Айтер.
- Сколько надо, столько и будем, - пробурчал Ибар. - Рекогносцировку проведём с утра. Ночью шариться не нужно – пристрелят свои же.
- Тогда я покемарю, - зевнул Прут.
- Всё бы тебе дрыхнуть. И куда только лезет? – сказал ему невидимый в темноте Нем.
- А я про запас. Жалко что ли?
- Да нет, завидно.
- Ну, значит завидуй. А я на боковую. Как раз палить перестали…
Табас прислушался и с удивлением обнаружил, что канонада и впрямь прекратилась.
- Табас! – позвал Ибар.
- Да?
- Поспи, - обожжённый посмотрел на своего напарника через зеркало заднего вида. - Пригодится.
- Э… Хорошо, - Табас не чувствовал усталости, но пожал плечами и, устроившись в кресле поудобнее, закрыл глаза, дав себе чёткую установку подремать максимум полтора часа и проснуться…
…от взрыва, сотрясшего машину так, что она едва не перевернулась.
- А?! – вскрикнул Нем.
- Что такое? – спросил резко севший прямо Прут.
Табас выглянул в окно, тут же запотевшее от его дыхания, и увидел, как ещё один снаряд из-за реки, с грохотом и снопом пламени попал прямиком в чёрную громадину здания, выделявшуюся на фоне красноватого отсвета Гефеста. Во все стороны полетел битый кирпич и стекло, машина снова вздрогнула.
Разрывы слышались отовсюду: то тут то там в темноте сверкали вспышки – яркие, раскалённые, как вспышки ламп дневного света. Похоже, что вялая артиллерийская дуэль переросла в нечто большее.
- Поехали отсюда! – паникующий Айтер толкнул водителя, но его остановил рык Ибара.
- Отставить!.. – рявкнул обожжённый и, убедившись, что все смотрят на него, приказал: - Выйти из машины! Разобрать вещи! Быстро! – снова он превратился в того Ибара, который выживал в пустыне. Старый солдат оказался в бою и, наконец-то, был на своём месте.
Отряд, толкаясь, высыпался из дверей. В городке уже что-то горело, везде рвались снаряды.
Прямо под ногами валялся уродливый чёрный ком, который Табас со злостью пнул и отшатнулся в ужасе – ком застонал.
Артиллеристы, ещё совсем недавно наслаждавшиеся жизнью и травившие байки, бегали туда-сюда, выискивая укрытие. Мужик с волосатым пузом орал на них, требуя прекратить панику и стрелять в ответ.
Город загорелся – над крышами поднималось красное зарево.
Солдаты носились, ничего не понимая, глядя на всё безумными глазами. Искали своих командиров, прятались в складках местности и были готовы смотаться подальше прямо сейчас, но не могли - из-за страха перед падавшими на головы снарядами и минами.
- Всё наперекосяк! – прорычал Ибар. - Надо выбраться отсюда! Бегом отсюда! За мной! – подавая пример, наёмник помчался первым в сторону окраин.
- Так а… Почему не на машине? – спросил опешивший Айтер.
- Будет затор, не пройдём! Бегом-бегом-бегом отсюда, быстрей!
Табас, сгибавшийся под тяжестью рюкзака, понял, чего добивался обожжённый: для начала нужно было уйти подальше от батареи, которую должны были накрыть в ближайшую минуту. Водитель потрусил следом за Табасом, постоянно спрашивая дрожащим голосом:
- Что, началось? Началось? Началось, а? Мужики? Началось что ли?
- Да, началось! – рявкнул на него раздражённый Табас и залепил одну за другой две ободряющие пощёчины. - Началось!
- Так может, я поеду отсюда, а? – шофёр пригнулся, когда над головой просвистел снаряд, с грохотом проломивший крышу здания за несколько сотен метров. - Может, поеду?
- Куда, дурак? Машина не пройдёт!
Но у перепуганного шофёра были свои соображения: он остановился, а Табасу некогда было его уговаривать - Ибар мчался по обезумевшим горящим улицам, заполненным паникующими людьми, так быстро, как только мог, и отряд едва за ним поспевал.
- Я поехал! – бросил напоследок водитель и исчез за спинами множества солдат Армстронга.
Рядом что-то ахнуло: видимо, волосатый командир батареи всё-таки обуздал подчиненных и пальнул в сторону реки.
Ржали и метались напуганные лошади, кричали люди, рычали двигатели, взрывались, падая, мины и снаряды – улицы Митоми превратились в пылающий ад. Из-за поворота выскочил истерично сигналивший БТР, промчавшийся рядом с Табасом, напугав и обдав вонючим выхлопом.
- Псих! – юноша погрозил ему кулаком вслед и понял, что не так уж далёк от истины. У него на глазах многотонная махина, не разбиравшая дороги, пошла юзом и вылетела на тротуар, заставляя находившихся там людей отпрыгивать в стороны. Повезло не всем: под колёсами обезумевшего БТР с истошными воплями исчезли двое бойцов, после чего «коробочку» занесло. Со всего маху она врезалась в стену дома и затихла, а едва не размазанные по асфальту солдаты принялись стрелять в неё длинными очередями, выбивая искры из брони.
«Безумие. Кровавое безумие».
- Куда ты нас ведёшь? – спросил у Ибара тяжело дышавший Айтер, по усам которого стекали капельки пота.
- Городу конец, - ответил тот. - Спрячемся в лесу, дождёмся, когда его захватят, переоденемся и будем пробираться на территорию Адмет. Далее – по плану.
Ближе к выезду из Митоми направление движения людского потока стало меняться: всё больше попадалось солдат, бредущих обратно в город, и вскоре Табас понял, что произошло.
Дорогу перекрывала импровизированная баррикада, которой не было ещё несколько часов назад. Сверху на ней стояли вооружённые дружинники с мрачными мордами. Один из них размахивал флагом Дома Армстронг и кричал, не переставая, какую-то белиберду.
- Братья! Братья, настал час защитить Дом и Его Превосходительство от орды южных варваров! Сейчас или никогда, братья! К оружию! К оружию!
- Вот видишь, Мокки, не у тебя одного талант, - усмехнулся Нем.
- Смотрите! – Айтер ткнул пальцем в сторону баррикады, к которой вплотную подошла группа бойцов – в рваной форме, окровавленных, безоружных. Они попытались что-то сказать дружиннику и залезть на баррикаду, но лицо оратора мгновенно сменило выражение с воодушевлённого на разъяренное. Хмырь с красной повязкой заорал что-то в ответ и сапогом столкнул раненого солдата обратно на землю, а его соратники наставили на толпу автоматы.
- Назад, братья! Враг наступает! Война началась! Покажем им силу Дома Адмет! Его Превосходительству нужен каждый из вас!.. – продолжил дружинник.
- Если нужен, то чего ж ты сам не слезаешь? – еле слышно процедил Руба.
- Что будем делать? – спросил Айтер, останавливаясь.
- На убой точно не пойдём! – оскалился Ибар. - Приготовиться к стрельбе!
- Ты сдурел? – вскрикнул Мокки. - Это же свои!
- С каких пор для тебя дружинники своими стали? – спросил Руба, глядя на санитара исподлобья. - Ибар, плохая идея. Они тут повсюду. Готов спорить на деньги, что эти крысы окружили Митоми и держат под прицелом все входы и выходы.
Обожжённый задумался.
- Чёрт! – выругался он, наконец, и бросил сквозь сжатые зубы: - Возвращаемся.
- Туда?! – воскликнул Айтер. - Они же сейчас город с землей сровняют!
- Не сровняют, у Адмет слишком мало снарядов для такого.
- Что делать?
- Я думаю! – рявкнул Ибар так, что Айтер отшатнулся и предпочёл заткнуться. – В любом случае, оружие к бою!
Двинулись обратно: осторожничая, стараясь держаться у стен и прислушиваясь к то и дело раздававшемуся свисту над головами. Артиллерия, расположенная в Митоми, молчала: то ли уже была подавлена, то ли бравая армия Армстронга разбежалась в ужасе.
Табас шёл рядом с Ибаром и понимал, что тот совершенно не знает, что делать, лишь напускает на себя уверенный вид для того, чтобы остальные не поддались панике.
- Ложись! – заорал вдруг обожжённый, и уже в полёте Табас услышал сиплое шуршание падающей мины.
Упав на обломки кирпича и закрыв голову руками, юноша взмолился всем известным ему богам, чтобы они отвели от него летучую смерть – и, видимо, кто-то из пантеона Кроноса его услышал. Мины разорвались с перелётом в добрую сотню метров - там, где отряд находился несколько минут назад, и перемололи небольшую группу невезучих солдат Армстронга. Артиллерийский огонь постепенно смещался к окраинам, и Табас прекрасно понимал, что это означает.
- Скоро пойдут, Ибар! – крикнул он, но обожжённый только отмахнулся.
- Сам знаю!
- Что делаем, командир? – Прут бешено вращал глазами. Вид кровоточащего фарша, в который превратились новобранцы недалеко от них, подействовал на него очень сильно.
- Занимаем вон то здание! Идём в подвал, – ткнул пальцем Ибар в кирпичную двухэтажку с окнами, выбитыми взрывом, и самодельной вывеской «Парикмахерская» на первом этаже.
Долго уговаривать бойцов было не нужно – они с радостью побежали к зданию.
Табас ворвался в чёрный проём подвала одним из первых и буквально напоролся животом на ствол автомата, который держал седой мужик в форме, практически невидимый в кромешной темноте подвала.
- Пошли нахрен отсюда! – сказал он, переводя мутный взгляд с Табаса на остальных и дыша в лицо свирепым перегаром. - Это наше место! Нахрен!
За его спиной горела керосиновая лампа, и в её тусклом красном свете было видно сидевших и лежавших вповалку призывников – совсем молодых, с тупыми и забитыми лицами. Среди них было очень много раненых, и под сводами подвала то и дело раздавались стоны и чьё-то бредовое бормотание. Кроме лампы свет давало только зарево над городом, видимое в зарешеченных окошках под потолком. В полутьме копошившаяся масса людей выглядела чёрной и пугающей.
- Я полковник Итерман! – грозно заявил Айтер, выглядывавший из-за спины Табаса. - Немедленно впустите нас!
- А мне класть, полковник ты или генерал! Командиры все сбежали, а нас тут оставили подыхать! Если тебе не повезло – это твои проблемы! – не унимался вояка.
- Да ладно, мужик, тут места всем хватит, - начал было говорить ему Мокки, но солдат внезапно заорал – визгливо, брызгая слюнями.
- Я те сказал, нахрен, значит нахрен! Наше это место, понял?! Наше! И никого мы сюда…
Табас прервал его визгливый монолог на полуслове. Спорить было некогда. Разъяренный тупиковостью ситуации и тем, что старик его только что оплевал, наёмник резким движением ухватил ствол, отвёл его в сторону и сочно залепил крикуну кулаком в пятак.
Хрюкнув, мужик отлетел в сторону, оставив оружие в руке Табаса, а солдатики, сидевшие на полу, потянулись к своим автоматам, но было поздно – остальные члены отряда быстро смекнули, что произошло, и протолкались внутрь с криками:
- Оружие на пол! Руки за голову! Не стрелять!
Новобранцы быстро подчинились: все несколько десятков перепуганных стариков и подростков разом бросили оружие (те, у кого оно было), положили ладони на затылок и уставились в пол, пока люди Айтера бегали по подвалу, создавая шум.
- Ах ты ж старый пидор, - Айтер, не сдержавшись, пнул угрожавшего им старика по рёбрам и сплюнул.
- Ибар! – позвал Табас. - Что дальше? Занимаем оборону?
- Не будет никакой обороны, – помотал головой почти невидимый в темноте наёмник. – Слушай мою команду! Согнать всех в угол, приготовить Адметовские шмотки и документы. Слышишь? – спросил он, приближая своё лицо к лицу Табаса. - Там, на окраине.
Табас, напуганный поведением Ибара, прислушался.
- Стрельба?
- Да, - кивнула замотанная бинтами голова с чёрными провалами глаз и рта. - Началось.
От голоса Ибара стало не по себе, и Табас отшатнулся.
- Адметовские шмотки?.. – спросил лежавший под ногами Айтера сержант, - Ах вы крысы! Шпионы сра… - наниматель не дал ему договорить и заехал как следует по рёбрам.
Переодевались по очереди, замечая полные ненависти взгляды бойцов и старого служаки.
Мокки вызвался оказать раненым первую помощь и получил от Айтера разрешение при условии, что он не будет трогать медикаменты из своей сумки и обойдётся тем, что есть в распоряжении их новых пленных.
В подвале воняло кровью и потом. Связанный неугомонный вояка время от времени начинал костерить «шпионов» на все лады и получал от Айтера очередной удар по почкам.
Время тянулось, а снаружи кипел быстрый и безжалостный бой. Табасу было страшно. Подвал, как ни крути, не бомбоубежище, и какой-нибудь шальной снаряд мог в прямом смысле похоронить экспедицию в самом начале.
- Что мы будем делать с ними? – вполголоса спросил наёмник у Ибара.
- Гвардейцам сдадим, - махнул он рукой. - Посидят в плену, повкалывают на благо Дома Адмет, обустроят захваченные территории. Ничего им не сделается…
Оборона Митоми не продлилась и трёх часов. Судя по доносившимся снаружи звукам, её взломали очень быстро и умело, превратив город в капкан для нескольких тысяч новобранцев, оказавшихся внутри. Пальба, сперва едва слышная, постепенно приближались, и Табас, можно сказать, нутром чуял, как, пожирая метр за метром, шагает по его родной земле чужая армия.
Короткие меткие очереди и неприцельные длинные – можно было даже не глядя сказать, кто как стреляет. Новобранцы Дома Армстронг изначально были обречены.
Хутта, Нем, Руба и Прут расхаживали взад-вперёд между рядами сидевших, уставившись в пол, обезоруженных бойцов, время от времени ругаясь на тех, кто шевелился. Мокки перевязывал раненых и вытаскивал осколки без обезболивания, заставляя людей жутко и громко орать, прижигал раны.
- Тише-тише, - успокаивал он очередного мальчишку. – Терпи, скоро будет не больно.
Табас вздрагивал каждый раз, когда кто-то громко вскрикивал. Находиться в подвале было неприятно во всех отношениях. Красный свет лампы и бледные рассветные лучи, вопли, запах крови и острое сожаление при мысли о том, как легко гвардейцы расколотили армию Армстронга, давили на психику и нагоняли уныние.
Рычание двигателя на улице привлекло внимание Ибара.
- Пожаловали… - тихо сказал он, поднимаясь на ноги и отряхивая задницу – Айтер! Легенду помнишь? – шёпотом, чтобы не услышали новобранцы, спросил обгоревший у своего нанимателя.
- Конечно, - кивнул он. Табас услышал прерывистое дыхание – Айтер дрожал от волнения.
- А вот этого не надо, - Ибар крепко ухватил его за плечи. - Если будешь так себя вести, всажу тебе укол успокоительного и скажу, что ты контужен.
- Я в порядке, - неприязненно повёл плечом наниматель, освобождаясь от хватки своего проводника.
По улице, практически не скрываясь, двигалась колонна гвардейцев, сопровождаемых танком. Собственно, им и не было никакой нужды скрываться или осторожничать – гвардейцы уже чувствовали себя победителями, да и, положа руку на сердце, были таковыми. Контуженных и спятивших от ужаса защитников города приходилось выковыривать из подвалов и развалин домов, сопротивлялись немногие.
Танк рычал уже совсем рядом.
- Наш выход, - сказал Ибар и высунул из подвала палку с намотанным на неё бинтом. - Не стреляйте! – громко закричал он, стараясь переорать шум танкового двигателя. - Свои!
- Выходи с поднятыми руками!
Ибар кивнул в сторону выхода и, все ещё держа палку с бинтом, выбрался из подвала.
Табас пока не видел тех, с кем говорил его напарник – лишь серое небо, полное дыма, в дверном проёме на самом верху лестницы.
- Кто такой? – спросили у Ибара.
- Разведка.
- Документы! – потребовал уже другой голос, самоуверенный и решительный.
Табас поднялся на несколько ступеней вверх и сжал автомат покрепче, приготовившись стрелять. Если легенда не сработает…
Ибар вытащил из кармана красную книжечку, над состариванием которой изрядно потрудился, и протянул человеку, стоявшему напротив. Скрывавшийся в подвале Табас его пока не видел.
- Вся моя группа там, - сказал Ибар, когда ему вернули документы. - И пленные.
- Опять пленные, - выругался собеседник. - Сколько можно? Кто просил вообще?.. Ладно, плевать, давайте их сюда.
Табас вышел первым. Уже светало, небо над разгромленным городом приобретало красноватый оттенок. Повсюду валялись груды битого кирпича и перемолотые стёкла. Из дома напротив валил дым. Недалеко раздалась стрельба и сразу же стихла.
Табас почувствовал гордость, смешанную с горечью: несмотря на то, что армия Армстронга была деморализована и практически не сопротивлялась, находились и те, кто решил обороняться до конца.
Наёмник попробовал представить, кто это мог бы быть. Может, старик, отслуживший в молодости полгода парашютистом, залёг за брошенным пулемётом, или из автоматов палит вразнобой группа зелёных семнадцатилетних салажат, вчерашних школьников.
Однако, гордость гордостью, но подобные стычки, судя по всему, были редкостью и очень быстро заканчивались – практически без потерь со стороны гвардейцев, но с полным уничтожением сопротивлявшихся.
Табас увидел группу, прочёсывавшую развалины Митоми – десять человек, осматривавших подозрительные люки, лазы и тёмные провалы. На глазах наёмника пара бойцов отделилась от остальной группы для того, чтобы забросать гранатами и залить горючей смесью из огнемёта подозрительный подвал.
Напротив Ибара стоял гвардеец в офицерской форме с нашивками лейтенанта – подтянутый, отглаженный, молодой, голубоглазый, с высокомерным лицом. Если сравнивать реальность с выпусками новостей Армстронга, то он был больше похож на солдата Его Превосходительства, чем те несколько десятков людей, которых Прут и Рыба выводили из подвала, подгоняя пинками.
Танк дымил, расходуя сверхдорогое горючее, гвардейцы, увидевшие пленных, на всякий случай растянулись по дороге, дабы не представлять собой легкую мишень.
Новобранцы-пленные выходили из подвала, стараясь не поднимать глаз на офицера, танк и своих врагов. Вытащить раненых никто не удосужился.
- Куда их? – спросил Ибар, отбрасывая палку в сторону. - Там внизу ещё куча «трёхсотых».
- Куда-куда… - раздражённо передразнил лейтенант. - Нахрен их. Что мы, всю эту шоблу кормить должны? Ну-ка, ур-роды! – крикнул он пленным. - Стройся у стены! Компактнее, не растягиваться!
Табас застыл. Чувство было такое, будто его внутренности вытащили и засунули в морозилку.
Пленные послушно выстроились в ряд. Кто-то рядом с Табасом блеял «Не надо», кто-то шепотом молился. Все эти лица – прыщавые, страшные, не обремененные интеллектом и обезображенные ужасом - вдруг преобразились, став, наконец-то, живыми. В глазах появились мысли. Люди завертели головами, осматриваясь вокруг, вспоминая, очевидно, всю свою жизнь и спрашивая самих себя, как они сюда попали и зачем сейчас умрут, не веря и надеясь, что всё это – шутка.
Табас хотел отвернуться, но понимал, что это вызовет подозрения – ненужные, ставящие под угрозу его собственную жизнь, поэтому смотрел расфокусированным взглядом на то, что происходит.
- Эй! Не спать! – голос Ибара вырвал наёмника из прострации. - Приказ слышал? Товьсь!
Бойцы отряда, косясь друг на друга, вскинули автоматы, ухмылявшийся лейтенант поднял оружие, гвардейцы, сидевшие на броне танка, тоже изготовились к стрельбе. Табас одеревеневшими, ничего не чувствовавшими руками, действовавшими отдельно от тела, заученным движением вдавил приклад в плечо.
- Цельсь! – наёмник специально смотрел поверх голов людей, в которых ему предстояло стрелять, и мысленно молил их о прощении.
- Пли! – раздались выстрелы – одиночные и очереди. Люди падали, опрокидываемые пулями на стену. Металл прошивал их тела, раскалывал черепа, дробил кости. Табас глядел на это с удивлением, и только когда все упали, а затвор щёлкнул, обозначая опустевший магазин, понял, что его палец всё ещё давит на спуск, а плечо болит из-за принятой на себя отдачи.
Гвардеец с ранцевым огнемётом встал у чёрного провала дверей в подвал. Полыхнула тугая струя горючей смеси, зашипел и загудел огонь, милосердно скрывший крики, и всё закончилось.
Мокки, наблюдавший за этим с выражением глубочайшего шока на лице, побледнел так, что Табас мысленно приготовился хватать санитара на руки, когда тот упадёт в обморок.
Ибар с равнодушным видом перезарядился и опустил оружие, лейтенант отсалютовал, залез на броню и покатил дальше вместе со своей группой, а Табас, автоматическим движением сменив магазин, двинулся следом за Айтером.
Лица людей были мрачны: первые выстрелы в экспедиции пришлись по своим, и это угнетало. Мокки еле двигал ногами, Прут и Нем вполголоса переговаривались и, судя по характерным резким движениям губ, кого-то ругали. Только Хутта и Руба молчали, но это ничего не значило: на их лицах застыло выражение ненависти, смешанной с изумлением, как будто они спрашивали самих себя, как же так получилось. Айтер вовсю делал вид, что ему наплевать, но он явно играл на публику, причём плохо.
В глазах у Табаса всё плыло, в голове шумело. Движения были рассеянными, как будто больше не осталось сил. Хотелось присесть куда-нибудь – хотя бы на эту кучу оплавленных от жара кирпичей, но надо было идти вперёд. Наёмник не мог даже думать: просто давил мысли, чтобы случайно не осознать в полной мере, какую мерзость он только что сотворил.
Город постепенно заполнялся войсками Адмет: от гвардейцев и так уже было не протолкнуться, а навстречу шли ещё сотни людей, судя по чистой форме, только что переправившихся и не успевших принять участие в штурме. Отряд, вышедший на окраину разгромленного города, остановился у старого русла реки – в том месте, где шоссе, ведущее к Армстронгу, превращалось в мост. Его уже восстановили: поверх взорванных пролётов наспех положили стальные понтоны из Стандартных Конструкций, и с территории Адмет на землю Дома Армстронг полноводной рекой текла чужая армия – новые хозяева.
Гвардейцы выглядели бывалыми ребятами, даже совсем молодые новобранцы производили впечатление крутых парней. Неудивительно, ведь последние несколько десятков лет Дом Адмет с переменным успехом сдерживал натиск дикарей и опыта – боевого, не теоретического - у гвардии было хоть отбавляй. По мосту катилась техника: в основном, джипы, реже – танки. Табас перевёл взгляд дальше, туда, где прямая стрела шоссе уходила за горизонт, и не увидел ничего, кроме бескрайних шеренг и угловатых жёлто-коричневых коробок техники.
- Какая силища… - ошарашено сказал Айтер.
- А ты думал, - с непонятной гордостью ухмыльнулся Ибар. - Но вот то, что мы сегодня сделали, - он повернулся к остальным, уделив особое внимание Мокки, который еле сдерживал истерику и мелко трясся всем телом, - приказываю забыть. Насовсем.
- Забудешь тут… - фыркнул Нем, но Ибар резко перебил его.
- Кто сказал?
- Виноват! – Нем, боявшийся навлечь на себя командирский гнев, встал по стойке смирно. - Есть забыть!
- Уже лучше, - буркнул Ибар сквозь сжатые зубы и опустил голову. - Уже лучше… Идём!
На мосту пришлось изрядно потолкаться ,даже несмотря на то, что гвардейцы видели своих чумазых «коллег» и старались их пропустить.
- Привет, разведка! – кричали им встречные, дружелюбно улыбаясь.
Табас подумал, что его напарник отлично поработал над маскировкой: ни у кого не возникло и тени сомнений в том, что они настоящие солдаты.
- Знаете, что удивительно? – подал голос Мокки, когда отряд миновал мост и отошёл в сторону от бесконечной пешей колонны Адмет. Все повернулись к санитару и посмотрели на него со смесью жалости и участия, боясь неловким словом ухудшить его состояние. - Кто-нибудь видел укрепления в городе или у реки?
- Нет, - отозвался Айтер. - А что?
- Вот и я не видел, - глухим голосом сказал боец, не поднимая глаз. - Как так можно было готовиться? Заранее же было известно, что будет война. Уже несколько месяцев нам мозги компостировали тем, что скоро попрут, что скоро начнётся. Колонны танков показывали. Народу нагнали толпу. Но ни хренашеньки не сделали. Ни одного сраного окопа! – боец начал заводиться, его голос задрожал. Ибар, сверкнув глазами, сделал шаг вперёд.
- Тише!
- Что это вообще такое было? Где эти танки? Где парашютисты? – спрашивал Мокки, глядя на Ибара пустыми, словно выжженными, глазами, в которых застыли слёзы.
- Может, на другом направлении, - попытался успокоить санитара Нем, но получилось только хуже.
- Так вот она – дорога на Армстронг! Какое направление может быть важнее?!
- Заткнись! – Ибар взял Мокки за загривок и, хорошенько встряхнув, заговорил вполголоса. - Твои вопли привлекают к нам внимание. Хочешь сдохнуть сам – пожалуйста, давай я тебя в лес отведу и там шлёпну, а остальных гробить не смей! Хочешь, я тебе расскажу, почему так получилось? А?
Мокки только всхлипывал, глядя на Ибара с ужасом.
- Вся эта хрень, - процедил наёмник, - произошла потому, что армия вашего замечательного Дома не воевала последние шестьдесят лет. Поэтому и солдат у вас готовили к работе дворниками и офицерскими жополизами. Поэтому и командиры ваши хвалёные сбежали. Видел я ваших генералов – в орденах до пупа, клоуны. Ха! Поэтому и вас мне пришлось дрючить, несмотря на крики, что вы типа служили в армии и всё знаете. Ни хрена вы не знаете и не умеете! И две недели назад вы были мясом – таким же самым, как и все в этом городе. И танков никаких в вашей армии нет, и парашютисты давно уже с самолётов не прыгали. Все эти кадры, которыми вам забили голову, – тысячелетней давности. Представляешь? Тысяча лет прошла с тех пор, как существовали эти танковые колонны и жили те самые бравые парашютисты. Всё, что сейчас есть у вашего Дома – это капитан-даун, бесполезное пушечное мясо и дикторы, пичкающие народ древними картинками!..
Люди слушали Ибара, не веря своим ушам, и молчали, исподлобья глядя на обожжённого наёмника, державшего за шкирку перепуганного санитара.
Мокки затих и опустил глаза к земле.
- Ты не мог бы?.. – спросил он, когда Ибар закончил, и в воздухе повисла неловкая пауза. - Я в порядке.
- Надеюсь, - обожжённый наёмник отпустил санитара, и тот тут же одёрнул форму неосознанным раздражённым движением.
- Истерик больше не будет? – Ибар обвёл внимательным взглядом остальных бойцов отряда. Все были спокойны – настолько, насколько в данной ситуации это вообще было возможно.
- Вот и прекрасно. Пошли. Время не ждёт.
17.
Колонна наступавшей армии казалась бесконечной. Тысячи солдат и офицеров, техника, артиллерия, зелёные пузатые полевые кухни, источавшие хорошо знакомый запах каши, бронированные джипы высшего командного состава, штабы батальонов и полков, крытые брезентом грузовики походно-полевых госпиталей, подготовленных к быстрому развёртыванию и приёму раненых, ремонтные части, усатые важные тыловики, перевозившие с места на место казённое имущество – наступление сорвало с места и собрало в единый безукоризненный механизм десятки тысяч человек, из которых реально пойдут в бой от силы двадцать процентов. Настоящие профессионалы, основа и костяк любой армии. Это для того, чтобы их поддержать, все находятся здесь. Стоят незримо за спиной каждого солдата, готовясь лечить, кормить, снабжать боеприпасами, ремонтировать технику, планировать операции и многое другое – теневая работа, пусть не героическая, но жизненно необходимая.
«Война – сложное дело», - думал Табас, скользя равнодушным взглядом по лицам людей, проходивших и проезжавших мимо.
За спинами отряда поначалу работала артиллерия, но вскоре залпы стихли. Это означало лишь то, что в Митоми живых людей больше не осталось. Дорога на Армстронг была практически открыта: знай кати себе, пробивая путь танковым тараном да расстреливая пачками пленных стариков и молокососов.
Табас настойчиво отгонял мысли о матери. Смогла ли она уйти из города, выполнила ли обещание? Не поддалась ли на лай пропагандистских передач, уверявших, что всё в порядке и причин для паники нет? Не решила ли остаться дома, побоявшись уезжать, как жители Дома Адмет, надеявшиеся неизвестно на что?.. Об этом пока лучше было не думать, убедив себя, что у матери нет никаких оснований не выполнить свою часть уговора.
Воздух над трассой дрожал от жары и был жёлтым от песчинок, взметённых в воздух тысячами пар ботинок. Табас, которому надоело таращиться на гвардейцев, уставился на дорогу и отключил мозг, предпочтя двигать ногами, ни о чём не думая и не беспокоясь.
Солнце поднималось выше и припекало всё сильнее: воздух в этих широтах нагревался намного быстрее, чем в Армстронге, и пыли - той самой жёлто-коричневой, принесённой ветрами из пустыни, - было в разы больше. Футболка под бронежилетом быстро взмокла, нос и губы, закрытые легким коричневым шарфом, вспотели. Отряд уже несколько часов двигался по обочине трассы, а армия дома Адмет всё не кончалась.
- Туго придётся Армстронгу, - заявил Ибар во время привала. Отряд расположился в хвойном лесу. В тени было душно и пахло прелью. Люди развалились на земле, скинув рюкзаки, и отдыхали.
- А ты этому рад? – исподлобья посмотрел на него Айтер.
- Нет. Просто констатирую факт. Мне всё равно, что случится с вашим Домом.
- Зато нам не всё равно! – огрызнулся наниматель.
Обожжённый лишь пожал плечами, устраиваясь поудобнее на жёлтых иголках.
Табас подумал, что обожжённый наёмник прав: армия Армстронга в первом же столкновении была разбита в пух и прах. Создавалось впечатление, что Адмет остается только пройти форсированным маршем по трассе и захватить Дом, ставший жертвой собственного былого величия.
- Жрать никто не разрешал! – рык Ибара вырвал Табаса из задумчивости. Обожжённый прикрикнул на Нема, доставшего было пакетик с орехово-медовой смесью.
- Оу! – здоровяк обнажил в улыбке белые зубы и примирительно поднял ладони. - Виноват. Больше не повторится.
Нем не на шутку перепугался: видно, вспомнил недавнее обещание прострелить ему ноги и оставить умирать.
- Даю ещё полчаса, - сказал Ибар, сменив гнев на милость. - Попейте водички, проверьте оружие. Но чистить пока не надо, займёмся этим ближе к отбою. Отдыхайте, - и сам уселся под деревом, опершись спиной на ствол.
Табас обмяк в броне так, чтобы она поддерживала его тело, и максимально расслабил мышцы. Он чувствовал затылком шершавую кору и вязкую смолу, в которую вляпался волосами, вдыхал приятный запах хвои и прелых иголок и, кажется, задремал.
Впрочем, расслабляться долго он сам себе не дал, дёрнулся, подскочив на месте, и тут же стыдливо заозирался: не заметил ли этого кто-нибудь. К его везению, люди были заняты самими собой. Нем зевал с закрытыми глазами, Руба и Хутта о чём-то вполголоса говорили, Мокки рылся в санитарной сумке, а Айтер что-то рассказывал Ибару, чертя на земле какую-то схему.
Покой и умиротворение. Как будто и не было в тридцати метрах от них огромной змеи, протянувшейся на несколько десятков километров. Табас заметил, что сейчас змея, наконец, поредела, да и шли там всё больше не «белые штаны», а всякие вспомогательные части – машины и конные повозки с вещевым имуществом, чумазые техники на грузовиках, повара-писари и прочий персонал, которому по роду занятий было положено топать в тылу. Однако несмотря на то, что людей в форме становилось всё меньше, колонна и не думала прерываться или заканчиваться.
- Встали! – скомандовал Ибар, и отряд, кряхтя и отряхивая задницы от пыли и иголок, поднялся на ноги, снова навьючил на себя рюкзаки и вышел на дорогу.
Сначала Табас подумал, что вслед за частями Гвардии идут семьи офицеров и рядовых – жёны с детьми, престарелые родители - но он понял, что мысль бредовая: кто же потащит с собой семью на передовую?
- Переселенцы, - шепнул Айтер за спиной Табаса, который к нему тут же повернулся. - Торопятся, захваченные земли занимают. Сволочи. Только осторожнее! – предостерёг он Табаса. - Никакой враждебности, мы же им друзья, - наниматель подмигнул и снова отстал на положенные два метра.
Табас смотрел на лица – дружелюбные, улыбающиеся, благодарные. Эти люди видели в отступавшем отряде своих защитников и благодетелей. Тележки с пёстрыми тюками, рюкзаки, старые чемоданы на колёсах – всё, что у них было. Редкие везунчики ехали на машинах и велосипедах, чаще – на повозках. Уставшие от жары и долгой дороги лошади прядали ушами, мотали головами, но упрямо тащили телеги с нехитрым скарбом. Табас слышал обрывки разговоров, а мозг, вопреки логике, пытался сложить из них целую картинку. Это было похоже на мозаику, в которой каждая деталь была от другого комплекта.
- …Марту тоже переселят, она говорила…
- …а мне-то что? Поесть не хочешь, кстати, идти ещё…
- …дикари, говорили, уже в нескольких километрах были от нас…
- …вот, помню, несколько лет назад мы…
- …Иса! Иса! Вот паразит!..
- …в гвардии служил, мы знаешь, как пели в строю? Земля дрожала!..
Уставшие, но радостные, верившие в новую жизнь на новой земле, где не надо будет ковырять бесплодные пыльные клочки земли, терпеть песчаные бури и постоянно бояться дикарей. Благодарные гвардии за то, что они своей кровью завоевали для них будущее. Никто из этих людей, проходивших рядом, на расстоянии вытянутой руки, не задумывался над тем, что будет с местным населением. Это был не самый плохой подход – просто не думать, а всё, увиденное на оккупированных территориях, забыть. Либо возненавидеть подданных Дома Армстронг до такой степени, что люди в них больше не будут заметны. Так даже лучше: можно будет, не напрягая совесть, торговать местными жителями, заставлять их работать на новых хозяев, обращаться, как со скотом – с практической точки зрения, от такого использования людей в хозяйстве одна польза. Девок – в дом, мужиков – в поля, и заживём! Ой, как заживёт Дом Адмет при таком раскладе. Припеваючи. А то, что они сами стали дикарями, пришедшими из пустыни, никто и не заметит. Люди звереют очень быстро и незаметно для самих себя.
Табас стал пропускать мимо ушей посторонние разговоры и улавливал лишь те, что касались обустройства территорий, откушенных у Армстронга.
- …надо будет дом себе подобрать попросторнее. Да побыстрей надо будет, а то опять Ами отхватит самое…
- …всё это дело наживное. Есть, что надеть, что поесть, а остальное…
- …трактор, там. Хотя лучше лошадок, конечно…
- ...да будет тебе платье, будет…
Табас, у которого кровь стучала в висках, то ли от жары, то ли от ненависти, заметил, что сжимает кулаки – крепко-крепко, до боли и кровавых полосок на ладонях. Дом, лошадки, платье… Хотелось снять с плеча автомат, передёрнуть затвор и выпустить весь магазин в эту плотную толпу, с наслаждением слушая крики боли, глядя, как жёлтый воздух прорезают красные брызги и орать что-то о северянах, таких же людях, как и они, о рабстве, зверстве и человеческом достоинстве. Мысли, вертевшиеся в голове, были обрывочными, как разговоры, мутными, как облака пыли, и горячими, как раскалённый воздух. Становилось горько и обидно, особенно потому, что Табас сам несколько часов назад поучаствовал в расчистке жизненного пространства для захватчиков. Да, случившееся могло отойти на второй план, могло немного затереться от времени, но полностью забыть этого Табас не сумеет никогда.
Впереди маячила спина Ибара, скрытая за огромным рюкзаком. Вот уж кто не знает ни сомнений, ни жалости. Идеальный солдат.
Очередной привал обожжённый наёмник объявил после обеда, когда солнце начало жарить так, что непривычные к этому парни из Армстронга взмокли и едва не валились с ног.
Как и в прошлый раз, сошли с дороги в лес, расположились под сенью деревьев, сбросив рюкзаки, достали пакеты со смесью и принялись сосредоточенно жевать. Табас с удивлением обнаружил, что проголодался: умял в десять секунд весь пакетик – жадно, быстро, наслаждаясь вкусом и испытывая сильнейшее искушение распечатать ещё один.
- Ребята! Ребята! – старушечий голос со стороны дороги заставил бойцов напрячься и повернуть головы. К ним, хрустя ветками, направлялась небольшая делегация – две пожилые женщины и согбенная годами старуха в цветном платке. Она размахивала каким-то белым свёртком и семенила вперёд, спотыкаясь о высохшие ветки.
Краем глаза Табас увидел, как Ибар подобрался, будто готовясь к прыжку, и положил руку на автомат.
- Ребята! – женщины добрались до отряда. Люди были напряжены, но старались выглядеть дружелюбно. Лучше всего это получалось у Нема: он заулыбался во все тридцать два зуба, и это дьявольски располагало. Табас постарался взять с него пример, но получилось, наверное, плохо.
- Вот, возьмите! – старуха протянула свёрток ближайшему бойцу, им оказался Рыба. Женщины также последовали её примеру и вручили Пруту и Нему что-то увесистое, завёрнутое в чистые тряпки.
- А мы идём мимо, видим, вы сидите, отдыхаете, - продолжила гостья. - Я-то, хоть и старая, а заметила, что вы там едите что-то, да и говорю: пойдём поможем солдатикам-то! – она тараторила без умолку, мешая другим женщинам вклиниться в разговор. В лесу стало шумно. Бойцы глядели с удивлением, слушая то одну, то другую, путаясь в бесконечном потоке слов, пытались понять, о чём они говорят, но женщины точно так же быстро собрались и ушли, едва не кланяясь.
Нем, похоже, единственный сообразил, что тут происходит, и, не переставая улыбаться, рассыпался в благодарностях.
Он разливался соловьём, сам чуть ли не кланялся в пояс, заставляя старуху смущённо хихикать, прижимал свёрток к груди, говорил, что всё им пригодится, что спасибо им огромное от всей души и прочее, прочее, прочее.
- Мой-то тоже в гвардии сейчас, не знаю, правда, где, - сказала напоследок бабка, тепло, по-матерински улыбавшаяся. - Может, и его кто-то там... Ну, мы пошли! Пошли! – и, повернувшись, засеменила обратно на трассу.
- Чего уставились? – хохотнул Нем, разворачивая свёрток, в котором обнаружилась запечённая в костре картошка – сморщенная, перепачканная пеплом, кусок хлеба, варёные яйца, огромные красные помидоры и вяленое мясо неизвестного происхождения. - В штаны не наложили? Ибар! Можно? – спросил он разрешения у наёмника, и тот кивнул.
Расстелив тряпки и разложив на них припасы, бойцы принялись уплетать подарки. Люди повеселели, а Табасу, хоть он и был голоден, кусок в горло не лез. Люди в толпе переселенцев разом перестали быть для него врагами, обрели лица, характеры и индивидуальность. За свою недавнюю ненависть и желание перестрелять их всех стало ужасно стыдно. Они не были ни в чём виноваты. Простые, в общем-то, люди, желающие жить – ни ангелы, ни демоны.
«А кто виноват?» - спросил Табас сам себя, но так и не смог сходу ответить на этот вопрос.
Всех собак можно было повесить разве что на Капитанов и прочих интриганов-политиков, как это сделал Айтер, но Табас чувствовал, что что-то упускает, и не торопился с выводами.
Кто виноват в том, что одни хорошие люди вдруг взяли оружие и пошли убивать других хороших людей? Причём в промышленных масштабах, как на скотобойне – массово, рационально и экономически эффективно.
И какие люди в этой ситуации лучше: те, которые убивали по необходимости, или те, которые отказали другим хорошим людям в праве на жизнь, чтобы самим не умереть с голоду? Непонятно. Безумие какое-то: как будто лемминги мчатся к обрыву, чтобы расшибиться насмерть о скалы, или муравьи бесконечно бегут по кругу до смерти от истощения. Со стороны выглядело, будто эта война, как и все остальные, безусловно, была порождением разума. Цели кампании были рациональны, а планы перепроверены, как ничто другое в этом мире. Но сейчас Табасу казалось, что за спиной всех циников-правителей, планировщиков из генерального штаба, просчитывавших возможные потери так, будто жизни людей были валютой, экономистов, вычислявших, сколько потребуется оставить коренного населения для работы промышленных предприятий и сельского хозяйства, – словом, за спиной всех тех умных образованных цивилизованных людей - возвышается огромное кровавое божество.
По его коже стекают красные водопады, его тело составлено из миллионов трупов – застреленных, зарезанных, разорванных взрывами, умерших от ран и болезней. И этот бог не имеет разума. Он – чистая стихия, что-то глубоко в человеческой природе, скрытое под образованием, воспитанием и моралью. Он хитёр, потому что может убедить миллионы людей в том, что на другом конце земли живут враги, которых необходимо уничтожать без всякой жалости, как тараканов, и – это главное – он проворачивает всё так, что подобное избиение кажется единственным возможным выходом – логичным, простым, рациональным, выгодным.
Табас встряхнул головой, отгоняя видение ужасного божества и возвращаясь в реальность, где Мокки протягивал ему сморщенную картофелину.
- Да, спасибо, - пробубнил наёмник, принимая картошку и откусывая от неё кусок вместе с кожурой. Пепел придавал еде потрясающий острый привкус, от которого рот сразу же наполнился слюной.
- Зашибись! – похлопал себя по животу Прут и громогласно хохотнул. - Прямо как дома побывал.
- Тебя дома кормили картошкой на костре? – поднял глаза Рыба.
Смуглый здоровяк подвоха не почуял:
- Ага. Я ж не из Армстронга, а деревенский. Мы там, когда в поля уходили, с собой ничего не брали. Накопаем картошки, ополоснём – и в костёр. На ночь домой не уходили, бывало. Неделями там жили.
- Что выращивали? – поинтересовался наниматель, бережно отрывавший кусочки грязной кожуры.
- Да всякое. В основном картошку и кукурузу. Полей много. С водой не было проблем, - Прут помрачнел. - Не то, что сейчас.
- А что теперь с твоей деревней? – спросил Айтер.
- Ну, я же здесь, босс, - ухмыльнулся Прут, вызвав смешки у остальных бойцов. - Ферма разорилась, деревня вымерла.
- Печально, - сказал Мокки, очищая картофелину.
- На самом деле нет, - хохотнул здоровяк. Он всегда умудрялся смеяться чуть громче, чем было нужно. - Там жили одни старые идиоты. Чёрт с ними.
- Идиоты у нас везде, - усмехнулся Хутта, едва ли не впервые подав голос в компании.
- Кончайте базар, - раздражённо прервал разговорившихся бойцов Ибар. - Уши есть даже у деревьев. Забыли, где находитесь?
Люди разом напряглись, опомнились и заозирались, как будто выискивая в кустах лица шпионов. От беспечного настроя не осталось и следа, Табас выругал себя за то, что расслабился. Молодой наёмник остро ощутил, что находится на вражеской территории. Раньше это ощущение почему-то его не посещало, даже когда он шёл на расстоянии вытянутой руки от гвардейцев.
«Вокруг враги», - произносил Табас про себя, обкатывая эти слова на языке, пробуя их до тех пор, пока не ощутил привкус пустынной пыли и горьких трав.
18.
По территории Дома Адмет отряд двигался уже три дня. После того, как экспедиция напоролась на патруль, Айтер специально выбирал нехоженые тропы - подальше от посторонних глаз. Ночевали в лесах, сторонясь человеческого жилья, спали на голой земле, постелив резиновые коврики и укрываясь Адметовскими кителями, костры разводили в ямах.
Ибар установил в качестве дневной нормы тридцать километров, поэтому двигались по двенадцать-четырнадцать часов с небольшими привалами. Леса, степь, карьеры, овраги, холмы, маленькие ручьи с ледяной водой, небольшие фермы, по большей части заброшенные – такова была земля Дома Адмет. Несколько раз на тропах отряд натыкался на небольшие группки жёлтых от пыли переселенцев, видимо, шедших очень давно.
Люди были вымотаны из-за долгих переходов, но роптать боялись – никто не хотел нарваться на гнев проводника.
- Ибар! – позвал Нем. - Помыться бы!
Он стоял на берегу небольшой прозрачной речки с песчаным дном. В воде сновали маленькие рыбки и тянулись по течению длинные водоросли, похожие на зелёные волосы.
Ибар задумался над предложением, посмотрел на часы и солнце, стоявшее в зените.
- Ладно, - кивнул он, наконец, обрадовавшимся бойцам. - На всё про всё даю пятнадцать минут. Потом ещё десять на поесть. И до вечера больше никаких привалов!
Бойцы тут же начали скидывать с себя пропотевшую одежду, но их остановил тихий, но отлично слышный рык Ибара:
- Стоять, дебилы! Часовых кто оставлять будет? Как дети малые, вашу мать!..
- Я останусь, Ибар, - вызвался Табас, поскольку знал, что сумеет помыться во время перекуса, а поесть сможет и на ходу.
- Ещё кто?.. Что, добровольцев совсем нет? – бойцы прятали глаза: смыть липкий пот хотелось всем. - Хутта! Останься.
Табас присел под деревом и наблюдал за тем, как бойцы, повизгивая от удовольствия, скидывают вещи и, сверкая белыми задницами, с наслаждением окунаются в холодную воду.
Раздевшийся Ибар был, пожалуй, самым интересным зрелищем. Как оказалось, у него была обожжена не только голова, грязные бинты с которой наёмник так и не снял: всё тело старого вояки было покрыто уродливыми рубцами и страшными фиолетовыми пятнами. Он осторожно входил в воду, зачёрпывал её ладонями, растирал кожу так, будто в ручье текла кислота, иногда шипел и морщился. Остальные же бойцы мылись быстро и весело, шутя и негромко переговариваясь, - жизнерадостные, как волнистые попугайчики.
- Я тебя подменю, - Нем справился первым, даже успел бельё быстренько постирать и надеть, не дожидаясь, пока оно высохнет.
- Хутту лучше подмени. Я попозже.
- Как скажешь, - улыбнулся Нем и отпустил рыжего молчуна отмываться.
Отдых, еда, разговоры вполголоса. Табас едва сам успел окунуться в ледяной ручей и постирать пропотевшее вонючее бельё. Футболку и просторные белые, ставшие жёлтыми, трусы он, последовав примеру Нема, надел на себя.
- Готов? – крикнул ему Ибар, стоявший рядом с уже готовыми отправляться людьми.
- Погоди! – Табас достал из рюкзака смятый пакет со смесью. - Вот теперь пошли.
Этот день прошёл намного легче. Может быть, потому, что не приходилось продираться сквозь кустарник и карабкаться по склонам оврагов, может, потому, что футболка и трусы очень приятно освежали, а может, Табас просто привык к ритму. Так или иначе, вечер наступил неожиданно быстро. Ибар ещё какое-то время вёл отряд по лесу, но только до тех пор, пока не стемнело настолько, что нельзя было разглядеть собственную руку. Гефест и Той не помогали: они были хорошо видны из-под древесных крон, но освещения это не прибавляло. Развели костёр, кое-как умылись водой из текущего неподалеку мелкого пересыхающего ручейка, перекусили. Айтер нашёл поблизости куст с какими-то крупными красными ягодами и раздал бойцам по горсти, а также поставил вариться в котелке грибы, собранные по дороге.
- Брр, ну и кислятина, - оранжевое в свете костра лицо Мокки скривилось.
- Ешь давай. Всё ж разнообразие, - пробурчал уставший Айтер, то и дело встряхивавший головой, чтобы не уснуть. Экспедиция давалась ему очень тяжело, тяжелее, чем, например, Мокки, часто вполголоса проклинавшему всё и вся за спиной Табаса.
- Ага, и витамины.
- Гадость эти ваши витамины, - пробурчал Прут, но ягоды умял с большим аппетитом.
Ягоды и правда оказались кислыми, но Табасу это даже понравилось, поскольку от орехов и мёда его уже тошнило, хотелось сменить вкусовые ощущения. Горсть оказалась слишком маленькой – молодой наёмник моментально её приговорил и, ощутив в желудке приятное тепло, едва не провалился в сон. Остановила только возможность отведать грибной похлёбки.
- Табас! – Ибар негромко окликнул юношу, и это разом свело всю сонливость на нет. - Распределяю дежурства, не спи. Нем, Хутта! Вы – первые два часа. Я и Прут – следующие два. Айтер и Табас – ещё два часа под утро. Последняя смена – Рыба и Мокки. Всё понятно?
Дополнительных вопросов не поступило.
- Тогда отбой, - Ибар улёгся на грязной пенке и накрылся Адметовской камуфляжной курткой со знаками различия сержанта, остальные бойцы, за исключением, разумеется, Нема и Хутты, сделали то же самое.
Стоило голове Табаса коснуться подложенного под голову свертка с одеждой дикарей, как сознание покинуло его, и юноша незаметно для себя самого провалился в чугунный сон дьявольски уставшего человека.
- Подъём! – хриплый ор над ухом и последовавшие за ним выстрелы вынудили Табаса подпрыгнуть на месте. Костёр едва-едва тлел и тускло освещал лишь небольшой пятачок пространства. Со всех сторон слышалась какая-то непонятная возня. Сопение, хруст веток, вскрики. Над ухом Табаса снова кто-то выстрелил из автомата – неприцельно, желая больше отпугнуть. Молодой наёмник на одних рефлексах откатился в сторону, схватив за ремень своё оружие. Он привалился спиной к дереву и выставил ствол перед собой, но совершенно ничего не видел и не понимал. Спустя полсекунды, наполненные хрипом и звуками борьбы, Табас всё-таки проснулся, перепугался и понял, что ему здесь больше делать нечего. Паникующий наёмник пополз подальше от костра, стараясь двигаться как можно быстрее, обдирая ладони и колени, но не обращая никакого внимания на боль. Он уже хотел было подняться на ноги и побежать подальше – наощупь, но раздавшийся рядом гортанный вскрик «Ещё один!» заставил сердце уйти в пятки и понять, что ему тоже конец.
Табас упал, заорал, зажал спуск и водил дергавшимся раскалённым стволом до тех пор, пока не кончились патроны и кто-то не ударил ему в ухо чем-то твёрдым, заставляя мир вокруг расцвести на мгновение яркой белой вспышкой и снова погаснуть – вместе с сознанием.
Когда Табас снова пришёл в себя – верней, его «пришли» при помощи нашатыря – он испытал дежавю. Всё это он видел раньше, в Армстронге, причём совсем недавно.
Белые стены в коричневую крапинку, железный стол с лампой, сухощавый мужчина в костюме, листающий толстую папку, – на мгновение Табасу показалось, что всё повторилось и его захватили люди Армстронга, но когда следователь поднял глаза, оказалось, что лицо у него было другое, хоть и чем-то похожее на его коллегу.
- Я не играю в игры, молодой человек, поэтому буду говорить просто, - прогнусавил дознаватель простуженным голосом. - Во-первых, если вы согласитесь с нами сотрудничать, то мы сохраним вам жизнь и здоровье. Вам даже заплатят и дадут некоторую свободу. В рамках договора, разумеется.
Табас начал мелко подрагивать всем телом.
- Но это только если вы согласитесь, - продолжал полицейский. – В том случае, если откажетесь, вас будут бить. Очень долго и методично, периодически меняясь, поскольку наши люди будут уставать. Да, пытки в Доме Адмет официально запрещены, но мы с вами прекрасно знаем, что на шпионов эти… Этот гуманизм не распространяется. Так вот, вас будут бить до крови и сломанных костей. В конечном итоге вас покалечат, и вы всё равно нам всё расскажете, но это уже ничем не поможет, поскольку повреждения, скорее всего, будут несовместимы с жизнью. Это только в кино несгибаемые шпионы терпят любую боль и хранят тайны, а в моём кабинете говорят все, - следователь подчеркнул последнее слово так, что у Табаса по коже побежали мурашки, а лоб покрылся ледяной испариной. - Надеюсь, вы будете благоразумны и не станете играть в несгибаемого шпиона. Вы молоды и, наверное, романтичны. Так вот, никакой романтики в боли нет. Не будет ни электрошока, ни иголок под ногти, ни испанских сапог, словом, ничего такого, о чём можно было бы с гордостью рассказать детям и внукам. Только старое доброе некрасивое и будничное избиение до полусмерти. До состояния отбивной. Лично мне всё равно, что с вами будет. Времени у меня достаточно, нет никакого резона торопиться. Так что молчание навредит в первую очередь вам. Вы понимаете, что я говорю?
- Д-да, - зубы Табаса предательски застучали.
- Я вижу, вы напуганы. Это нормально. Поэтому я скажу своё «во-вторых». Я – не садист. Я не хочу причинять вам боль, но мне придётся, если вы откажетесь. Я просто хочу, чтобы моя работа была выполнена. Какой приказ я отдам – зависит целиком и полностью от вас. Вы понимаете?
- Да, - сказал Табас, чувствуя, что с каждым произнесённым словом всё сильнее увязает в паутине, которую плёл этот неприятный следователь.
- Хорошо, - тот кивнул, углубившись в содержимое папки. - Очень многие мои коллеги любят запугивать и хитрить. Я уже говорил, что не играю в игры, у меня другой подход. Прежде всего, потому что я, в отличие от них, рассчитываю на долгое, плодотворное и обоюдно выгодное сотрудничество. А хитрость, страхи и попытки обмануть этому только вредят и вызывают недоверие. Например, ваше дело, - следователь закрыл его и поставил вертикально на стол. - Один из любимых приёмов – это набить папку всяким барахлом – старыми бланками допросов, какими-то фотографиями и справками - и листать на глазах у человека, приговаривая что-то вроде: «ой, какой ужас, ой, как ты попал». Так вот, моя папка – настоящая. И очень толстая. Смотрите, - следователь раскрыл дело и принялся изучать его. - Самое свежее – ордер на арест в Армстронге, выписанный около месяца назад. Дальше копия удостоверения рядового Вольного Легиона, список, в котором вы значитесь пропавшим без вести… А, даже два списка, смотрите, видимо, была путаница. Потом контракт на двухгодичную службу в Вольном Легионе Дома Адмет, подписанный вами, характеристика, написанная сержантом в тренировочном лагере, диплом Вольного с оценками, школьный аттестат, все бумаги, в которых вы фигурировали за время службы – листы наград и взысканий, пайковые, выписки из финансовой службы, счёт матери, на который вы попросили переводить зарплату, информация о матери и отце, подробная, смею вас заверить… Видите, Табас? – следователь, наконец-то, оторвался от папки. - Я честен с вами. И вот, кстати, именно сейчас я подклею в вашу папку ещё несколько документов. Свидетельства лейтенанта гвардии и бойцов его взвода, которые видели, как вы в Митоми расстреливали солдат Армстронга, - дознаватель достал несколько исписанных бумажных страниц и клей-карандаш. После недолгих манипуляций, листы заняли своё место в папке.
- Вот та-ак, - Адметовец закрыл дело и отодвинул его к краю стола. - Что ж, пришло время задавать вопросы. Смотрите, что знаю я, - полицейский откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. - Расскажу без утайки. Мне известно, что вы служили в Вольном Легионе и дезертировали вместе с неким Ибаром. Вернулись к себе домой, искали работу, но вляпались в неприятности – убили несколько безмозглых горилл из ваших… - следователь скривился, - Добровольных Дружин. Вас вытащил некий Айтер Раба, крупный бизнесмен, филантроп, учёный… И мафиози. Он потребовал от вас взамен на освобождение и награду отвести его экспедицию к… И тут на сцену выходите вы, Табас. Куда он вёл экспедицию?
Наёмник молчал, оттягивая момент ответа. Он понимал, что, едва услышав, «я не знаю», сотрудник полиции начнёт его бить, как и говорил: до крови и переломов, поэтому боялся, боялся так, что хотелось закрыть глаза и волшебным образом переместиться домой.
- Ну же, не спите, - ухмыльнулся собеседник. - Отвечайте.
Табас открыл рот и снова закрыл спустя секунду. Его собеседник засмеялся, обнажив жёлтые зубы.
- Это просто смешно. Говорите уже.
- Я не знаю, - выпалил Табас и зажмурился, ожидая, что его тут же начнут избивать.
- Хорошо, - судя по специфическому звуку, Адметовец что-то быстро записал на листке бумаги, лежавшем на металлической столешнице. - Цели экспедиции также вам неизвестны? – он продолжал говорить спокойным голосом, не повышая тона, не угрожая и не вскакивая из-за стола. - Послушайте, у нас так не пойдёт! Я знаю, что вы шли куда-то в пустыню. Далеко за границей Дома Адмет, на территории дикарей. Об этом говорит хотя бы дикарская одежда. Давайте мы поступим так, Табас, - наёмник открыл глаза и взглянул на следователя, который оперся локтями о столешницу. - Я уличил вас в нежелании сотрудничать один раз. Если уличу во второй – пеняйте на себя. К вам будут применены меры. Итак, какова цель экспедиции?
Табас, получивший второй шанс, мгновенно покрылся холодным потом. Его мозг лихорадочно заработал, настойчиво пытаясь вспомнить хоть что-то, свидетельствующее о конечной цели экспедиции, но не мог. Айтер был молчалив и не говорил, наверное, даже с Ибаром.
- Я… Я правда не знаю, - виновато сказал Табас, трясшийся от страха. - Честно. Что-то в пустыне, да, на территории дикарей. У Айтера была карта, и он вёл отряд, сам выбирая направление, а куда, я правда не знаю, - затараторил юноша, отчаянно пытаясь вспомнить хоть какую-нибудь деталь, пусть даже самую мелкую.
- Спокойнее, молодой человек, - собеседник ободряюще улыбнулся. - Постарайтесь вспомнить хоть что-нибудь. Важна каждая мелочь.
Табас подсознательно проникался к этому человеку доверием, хоть и знал, что это глубоко неправильно. Страх был сильнее. Да и, в конце концов, Айтер ему не родной отец, чтобы терпеть боль и увечья.
- Я пытался. Я правда ничего больше не знаю, - виновато покачал головой Табас. - Честно. Айтер ничего не говорил.
- Хорошо, - мужчина снова черкнул что-то на листке бумаги. - Ладно, я вижу, что спрашивать у вас что-либо в принципе бесполезно, - после этих слов Табаса как будто в ледяную воду окунули. Вот и началось! Сейчас дознаватель позовёт громил, которые будут деловито и методично выбивать из него дерьмо! Вот же!..
- Айтер действительно опытный сукин сын. К тому же, молчаливый и хитрый, - следователь потёр глаза и устало вздохнул. - Давайте сделаем так. Напоминаю, что я говорю с вами начистоту!
Табас, уже смирившийся с тем, что дверь сейчас заскрипит и на него посыплются удары, сперва не сообразил, что ему что-то говорят.
- Я хочу, чтобы вы были моим информатором в отряде Айтера. Я знаю, я знаю, - поднял он ладони, - что звучит это не лучшим образом. Могу пообещать, что мы не будем причинять никому вреда, ни Айтеру, ни Ибару, ни остальным его бандитам. Все останутся целы, и ваша совесть будет чиста. Мы просто хотим выяснить, что такое ищет Айтер в пустыне. Дом Адмет сейчас не в самом простом положении, нам пригодится любая помощь, даже небольшая, а Айтер, сдаётся мне, ради мелочи рисковать собственной шкурой не стал бы.
Табас ошарашено молчал, и дознаватель воспринял это как согласие.
- Так вот, от вас не потребуется ничего сверхъестественного: выполняйте услуги по контракту с Айтером, участвуйте в экспедиции, дойдите до конечной точки, и на обратном пути мы с вами выйдем на связь. Либо – если, конечно, возникнет необходимость в срочных действиях, найдём способ дать знать о себе. Это вам понятно?
- Да, - кивнул Табас, ощутивший небывалое облегчение. Напряжение отпускало его, хотелось смеяться, следователь казался самым прекрасным человеком на свете.
- Теперь о том, что вы получите взамен. Во-первых, свободу. Во-вторых, когда Армстронг будет захвачен – а он будет, пусть мы сейчас и испытываем некоторые трудности – ваши родные и близкие будут вне опасности. Мы перевезём их на нашу базу, туда же, где будут жить офицеры оккупационного корпуса. Потом – можете быть свободны. Либо, если захотите, останетесь на службе Дома. Поверьте мне, Табас, это отличные условия.
Табас и без того верил, потрясённый тем, что его не только освободят, но ещё и что-то дадут в будущем. Наёмнику стало стыдно, что он не вспомнил о матери, а этот человек, который ещё пять минут назад однозначно воспринимался как враг, даже предложил о ней позаботиться. Юноша не верил собственному счастью, хоть оно и было несколько замутнено тем, что он практически стал предателем. Впрочем, если разобраться, то кого он предал? Человека с непонятными целями и странным прошлым, который его практически насильно вынудил участвовать в своей экспедиции?..
- Вы согласны, Табас?
- Да, да, согласен, - активно закивал головой Табас, чувствовавший себя идиотом из-за улыбки, так и просившейся на лицо.
- Отлично. Тогда вам придётся провести в одиночной камере пару-тройку дней. Потом мы организуем побег вашей группы. И, Табас, простите меня, разумеется, но я немного подпорчу вам настроение. Если вы откажетесь сотрудничать по какой-либо причине, материалы из моей папки будут опубликованы в Армстронге. И тогда, если вы не попадёте к нам в руки, вас ваши же родственники, зомбированные пропагандой, на части разорвут. Это будет вынужденная мера. Впрочем, я почему-то уверен, что мы сработаемся.
Нажатие на кнопку, мерзко забренчавший звонок, и вскоре дверь позади Табаса открылась, явив огромного мужика в тёмно-серой полицейской форме.
- В камеру!
Табаса отвели по серым бетонным коридорам в одиночку – два на два метра, микроскопическое зарешечённое окно под самым потолком, загаженная дырка в полу и узкая деревянная койка, на которой худой Табас еле разместился.
Когда схлынула первая радость, пришло время подумать.
Да, этот полицейский (или разведчик?) купил Табаса своим подходом, но было ли это так уж плохо? Наёмник не чувствовал себя предателем, хотя почему-то считал, что должен был. Да, Айтер помог его матери, но мог этого и не делать. Он крепко держал юношу в кулаке и фактически заставил его против воли пойти в экспедицию, из которой у него было множество шансов не вернуться. Единственное, что смущало – так это то, что работать придётся на врага своей страны. Врага беспощадного и жестокого, не соблюдавшего никаких конвенций и не признававшего право побеждённых на жизнь.
Однако… Табас перевернулся к стене, от которой веяло холодом, и уставился на серый бетон невидящим взглядом, думая о чём-то своём.
Кто кого первым обрёк на смерть?
Дом Адмет, просивший о помощи, или Дом Армстронг, игравший в милосердие, но втайне желавший ослабить соседа? И кто хуже, Дом Адмет, который, безусловно, напал первым и первым начал геноцид, или Дом Армстронг, у которого руки оказались слишком коротки, а армия слишком слабой для того, чтобы нанести упреждающий удар и самим уничтожить «южных варваров»?
Табас очень давно не видел и не слышал никаких новостей, поэтому его было трудно упрекнуть в зомбированности чьей-нибудь пропагандой. Виноваты были оба Дома – жестокость Адмет, безусловно, не оправдывалась недальновидностью и жестокостью Армстронга. Они были одного поля ягоды, так что таким ли врагом для Табаса был Дом Адмет? Тем более, что юноша уже воевал под их знаменами, в то время, как на его родине людей настойчиво учили видеть в южных соседях злейших врагов.
Вопросы, одни вопросы.
Табас прислушался к собственным ощущениям и понял, что не имеет ничего против работы на Адмет. Шпионажа, если уж быть совсем точным. Почему-то он был уверен, что следователь не обманет, и его мать останется целой и невредимой, а большего, в общем, и не надо. Не было кроме неё в Армстронге людей, которые были бы хоть сколько-нибудь дороги.
Так что пусть все соседи по коммунальной квартире, бывшие одноклассники, прохожие на улице, акулы бизнеса и лично Его Превосходительство катятся в ад. Их судьба Табаса совершенно не волновала.
Или он думал так для того, чтобы успокоить себя? Подстраивал мозг к уже принятому решению, помогая смириться?
Юноша обхватил голову руками и закрыл глаза. Он раскладывал мысли по полочкам ещё долго, но они становились всё более обрывочными, и, в конце концов, Табас уснул.
Три дня, проведённые в камере, пошли молодому наёмнику лишь на пользу. Он выспался, наконец-то, съел что-то помимо осточертевшей ему сладкой смеси. Пускай жидкого супа давали немного и назвать его вкусным можно было, лишь сжав фигу в кармане, он был не сладким, и одно это радовало. Табас размышлял о своей жизни, повторял выученные в школе стихи, отжимался на койке, поставив несколько личных рекордов, и был даже немного разочарован, когда на четвёртую ночь по коридору простучали несколько пар тяжёлых кованых сапог.
- Быстрее, быстрее! – гортанно орал кто-то.
Табас подскочил на койке и, прислушавшись, уловил, как по коридору катится эхо далёких выстрелов – сухие щелчки автоматных очередей он не спутал бы ни с чем. Юноша отпрянул от двери и, подумав, залез под койку.
Он уже успел замерзнуть, когда услышал, что в тюрьме включилась сирена, а рядом с его камерой снова протопали сапоги. Выстрелы раздались совсем рядом, кто-то громко закричал, но тут же умолк.
- Открывай! Открывай! – командовал кто-то рядом, замок в соседней камере противно заскрипел, двери со скрежетом распахнулись.
- Выходи! Дальше!
- Где он? – голос показался Табасу знакомым, однако юноша не был уверен в том, что говорил именно Нем.
- Тут!
В замок его камеры кто-то просунул ключи. Два поворота, дверь распахнули рывком, впуская крики, запах пороха и отвратительные завывания сирены. Табас, лежавший под койкой, увидел две пары ботинок – лёгких тканевых ботинок гвардии Дома Адмет. Позади них пробежало несколько человек в гражданской обуви.
- Вылезай, мы тебя нашли, - Нем хохотнул. - Ты водишь!
Табас выкатился из-под койки и увидел, что в дверях стоят улыбающийся Нем и Ибар без бинтов. Его соратники держали короткие автоматы, у Ибара вся футболка была перепачкана кровью.
- А я уж заждался, - ухмыльнулся Табас, впервые глядя на членов своего отряда не как проводник, а как шпион.
В другом конце коридора что-то громыхнуло, Ибар затолкал Нема в камеру, чуть не сбив Табаса с ног. Кто-то рядом огрызнулся двумя короткими очередями, и всё стихло.
- Выходите! Всё нормально! – в камеру заглянул красный запыхавшийся Мокки. У него под глазом зрел и переливался огромный синяк.
Табас протолкался наружу и оказался в длинном сером коридоре. Здесь было людно: какие-то оборванцы бегали со связками ключей и отпирали камеры, выпуская других оборванцев. Ещё одни – вооруженные пистолетами и короткими автоматами – держали под прицелом проходы. Третьи просто кричали и суетились, привнося хаос.
- Бунт? – спросил Табас.
Ибар кивнул и сунул автомат ему в руки:
- Именно! Пошли! Надо поскорее вырваться!
Осмотревшийся Табас увидел, что весь отряд был в сборе – его освободили самым последним.
- Нельзя оставаться на одном месте! Вперёд! – проревел Ибар, и шайка заключённых, опьяненных свободой и царившим повсюду хаосом, подбадривая себя криками, помчалась вдоль по коридору.
Табас шёл в густой толпе людей, вонявших потом, табаком и какой-то перебродившей дрянью. Всклокоченные, уродливые, злые, вооруженные как попало – заточки из ложек, какие-то дубины, табуретки, словом, всё, что попалось под руку, когда грянуло.
Табас хотел спросить, как начался бунт, подозревая, что его спровоцировал следователь, но воздержался.
Внезапно в коридоре погас свет, и, судя по тёмным окнам, его выключили во всей тюрьме. Люди тут же смешались, сталкиваясь друг с другом, образовалась настоящая душная куча-мала, в которой Табаса чуть не сшибли с ног, но он криками и прикладом организовал вокруг себя немного свободного пространства.
- Отряд! Ко мне! – зарычал Ибар, наёмник протолкался на голос, найдя шишковатый череп напарника на ощупь, и едва не схлопотал в зубы.
- Ещё раз тронешь – убью! – прошипел обожжённый, забрызгав Табаса слюной. - Нам нужно наверх, в допросные!
- А что там? – спросил Мокки.
- Наше снаряжение!
- Откуда ты знаешь? – недоверчиво спросил Нем.
- Меня держали рядом, я по пути видел дверь с надписью «личные вещи заключённых». Если куда-то наши шмотки и отнесли, то точно туда!
- А если нет? – прогремел голосом Прут. - Что тогда?
- Тогда нам всё равно лучше проверить! – рявкнул Ибар, пресекая в корне любую полемику. - Заткнись и топай за мной!..
Тюрьма гудела. Заключённые, освободившиеся из камер, устроили на её территории настоящий кровавый карнавал. Блоки камер превратились в укрепленные крепости, все входы и выходы забаррикадировали хламом – по большей части сорванными со стен койками.
Везде что-то горело, и уродливые тени плясали на бетонных стенах, заставляя пугаться любого движения – было неясно, огонь это или серийный убийца, дорвавшийся, наконец, до любимого хобби.
Сирена, несмотря на отключение электричества, продолжала исправно выть и действовать на нервы.
Где-то шла оживленная перестрелка: наверное, заключенные добивали оставшихся в живых охранников. Повсюду валялись тела в серой форме и серых же робах – застреленные, задушенные, зарезанные, в изорванной одежде, залитой чёрной кровью, идеально сливавшейся с царившей вокруг темнотой.
Отряд взлетел по железной лестнице наверх – на пятый этаж административного блока, ещё не опустошённый нашествием заключённых.
- Тихо! – сказал Ибар, останавливаясь. - Тут может быть охрана! По одному!
Табас пробежал первым, показывая остальным, как надо действовать: протопал по тёмному коридору, застеленному мягкой ковровой дорожкой, и присел за огромным копиром, взяв коридор на прицел.
За ним последовал Ибар: добежал до кулера с водой чуть дальше и, припав на колено, поманил за собой остальных. Таким образом, мелкими перебежками, напряжённо всматриваясь в темноту и опасаясь каждой тени, отряд продвигался по коридору. Табас про себя костерил всех, кроме Ибара - уроков тактики было слишком мало, и поэтому при передвижении люди страшно тупили.
«Дилетанты», - думал он с раздражением. Бойцы передвигались как пингвины и перекрывали линию огня друг другу. В случае перестрелки противнику следовало бы лишь немного подождать, и они просто перебили бы друг друга.
Искомая дверь нашлась в конце коридора – деревянная, с армированным стеклом и надписью «Личные вещи заключённых», запертая на ключ.
Ибар с Прутом в два счёта разнесли её по щепкам прикладами и вскоре уже бегали между стройных рядов металлических шкафчиков, выламывая двери и осматривая содержимое.
Табас вдоволь насмотрелся на чьи-то поношенные вещи, обувь, часы и ювелирные украшения перед тем, как окрик откуда-то из глубины зала заставил его отвлечься.
- Вот оно! Сюда! – кричал Хутта.
Табас добежал до рыжего молчуна, размахивавшего руками, по пути едва не врезавшись в Прута, который пёр по узкому проходу, как носорог.
- Рыба! Твоё! – посмотрев на бирку, пришитую к рюкзаку, заключил Ибар. - Забирай! Ищем дальше!.. Быстрее, черти!
Пяти минут хватило на то, чтобы отыскать все рюкзаки. Особенно плодотворно поработал Прут: Табас видел, что здоровяку хватало лишь ухватиться за хлипкую жестяную дверцу и рвануть её на себя для того, чтобы она после жалобного скрипа оторвалась вместе с петлями.
- Нашего оружия нет! – крикнул Мокки Ибару, но обожжённый лишь отмахнулся.
- Разживёмся! Скажи спасибо, что пистолет где-то добыл! Дай мне сюда бинт! А вы давайте живее надевайте броню и прочие адметовские шмотки, пока не начался штурм! – рявкнул Ибар. Закончив, он помчался вперёд, задавая темп, который даже тренированному Табасу было трудно поддерживать. Прямо на ходу обожжённый распечатал упаковку бинта и умело замотал себе голову.
Снова короткий и сосредоточенный бег по тёмной металлической лестнице, отзывавшейся гулом на каждый шаг – и отряд очутился на улице. Широкая площадка была, очевидно, предназначена для прогулок. Сейчас же на ней горели костры из деревянных столов и лавок, а толпа заключённых деловито пинала нечто хрипящее.
- Дай и я ему!..
- Сдохни, пидор!
- Эй! Это ещё кто?
Несколько десятков голов повернулись в их сторону, отчего Табас почувствовал себя очень неуютно.
- Огонь, идиоты! – рявкнул Ибар и, первым вскинув автомат, выпустил очередь прямо в толпу. Юноша сделал то же самое и, упав на землю, обдирая локти, сам выпалил в заключённых. Короткая очередь срезала несколько человек сразу – Табас видел, как его пули прошивали серую драную одежду и входили в тела.
Отряд рассыпался за секунду: тренировки с Ибаром прошли не зря. Даже Хутта, обычно тормозной, среагировал мгновенно.
Большая часть толпы тут же разбежалась в стороны, но те, кто были поопытней, сами залегли и открыли огонь – пока что неприцельный. Пули жужжали прямо над головой Табаса и вгрызались в бетонную стену за спиной.
Мокки слева громко вскрикнул.
- Прижать огнём! – заорал Ибар, и Табас послушно, как робот, не замечая пуль, поднял голову и принялся одиночными выстрелами давить тех заключённых, что стреляли в них. Остальные также воспряли духом и перестали вжиматься в пыльную землю.
- Огонь! Огонь, черти! Вперёд! – Ибар вскочил и, пригибаясь, побежал куда-то влево.
Заключённых озарял красный свет костра, из-за чего они были как на ладони, и спустя несколько секунд по ним с фланга открыл огонь обожжённый наёмник – невидимый в темноте, но бивший со снайперской точностью. Он успел застрелить троих заключённых прежде, чем остальные запаниковали и, не придумав ничего лучше, принялись отползать и разбегаться в разные стороны. Для Табаса ничего не могло бы быть лучше: он хладнокровно стрелял по чёрным силуэтам – аккуратно, экономя патроны и неизменно попадая. Когда всё закончилось, на счету Табаса было ещё минимум четыре отнятых жизни.
- К воротам! – наёмник вздрогнул, когда Ибар вынырнул из темноты. - Проверьте, что там! – обгоревший ткнул пальцем в сторону человека, которого избивали заключённые. Отряд послушно потрусил вперёд, переступая и перепрыгивая через лежавшие вповалку трупы – результат их пальбы по толпе.
Подобравшись поближе, Табас увидел охранника, верней, то, что от него осталось: кулаки и дубины озлобленных заключённых превратили тело в кровоточащее месиво, которое будет невозможно опознать даже по зубной карте. Он был всё ещё жив – сипло дышал и время от времени кашлял, выплевывая сгустки крови, но это была уже почти агония, счёт его жизни шёл буквально на секунды.
- Поднять! Берём с собой! – скомандовал Ибар, и Табас первым подхватил живого мертвеца, только спустя мгновение задумавшись над тем, зачем он был нужен напарнику. Наёмнику помог Хутта, поддержавший невезучего охранника с другой стороны, и люди быстро, насколько позволяли рюкзаки и полумёртвый человек на плечах, прошли через длинный коридор из колючей проволоки, ведущий к воротам тюрьмы – огромным, высоким, стальным. За ними слышался рёв моторов, топот сапог по бетону и чьи-то гортанные голоса, отдававшие команды.
Ибар сходу принялся долбить в ворота прикладом и кричать:
- Откройте! У нас раненые! Именем Дома Адмет!..
Табас едва сдержал усмешку: вспомнил случай в деревне, когда отморозки из Вольного Легиона творили беспредел, прикрываясь этой фразой. В происходившем ему виделась какая-то злая ирония.
- Раненый! У нас раненый! Открывайте!.. А вы что стоите, как бараны?! –накинулся на своих бойцов Ибар. - Прут, Мокки, прикрывайте спину! Нем, Рыба, Айтер, стучите в эти сраные ворота! Помогайте!..
Однако ни удары, ни крики не действовали: либо люди по ту сторону ворот не слышали стука, либо просто не хотели открывать, опасаясь неизвестно чего.
- Контакт! – заорал Прут, и сразу же выпалил длинной очередью в сторону блоков камер. Оттуда в ответ также полетели пули – кто-то стрелял из пистолета, неизвестно на что надеясь, поскольку на таком расстоянии попасть можно было разве что в небо. Однако многочисленные крики не оставляли сомнений в том, что скоро к этому стволу присоединятся другие, и отряду придётся солоно.
- Давайте же! – надрывал глотку Ибар. - У нас раненый! Он скоро умрёт! Помогите! Именем Дома Адмет!..
Табас, опасавшийся шальной пули, присел на корточки и прикрылся раненым, который уже не дышал – только еле сипел и пускал ртом кровавую пену.
Из блока начали выбегать люди в серых робах. Табас напрягся и приготовился бросать ненужного больше охранника, когда, видимо, час настал, и ворота, скрипя и лязгая, начали открываться, являя удивлённому наёмнику сплошную стену металлических щитов. Спустя секунду, необходимую штурмовикам Адмет на то, чтобы оценить то, что творилось за воротами, в щитах образовалась брешь – небольшая, как раз для того, чтобы прошёл один человек, и обрадованный Табас устремился туда, слыша, как прямо за его спиной обречённо кричат заключённые и стрекочут автоматы.
Пули взбивали землю в нескольких метрах от Табаса.
- Мокки, Прут! Бегом! – крикнул Айтер бойцам, всё ещё стрелявшим с колена и прикрывавшим отход основной группы.
Прут побежал первым, а Мокки, громко выругавшись, последовал за ним.
- Стой! Не бросай ме…
Словно в замедленной съемке Табас увидел, как прерывистая трассирующая линия длинной очереди, прилетевшей из темноты, прочертила на земле пунктир, пошла вверх, лязгнула по щиту штурмовика, выбив искры, и, наконец, последними пулями вошла Мокки в затылок, вылетев наружу вместе с куском его лица. Он упал в пыль, а тело всё ещё продолжало бежать, но уже не скоординированными движениями, а словно марионетка, управляемая пьяным кукловодом. Руки и ноги запутались, санитарная сумка перевесила, Мокки упал на землю, и его тут же поглотила стена щитоносцев, двинувшихся вперёд.
19.
- У кого что? – Ибар организовал короткий привал только ближе к полудню, до этого он заставлял людей всю ночь и утро чуть ли не бегом бежать подальше от тюрьмы. Краснорожие потные бойцы, не в силах даже снять рюкзаки, просто попадали в высокую траву и валялись там, постанывая и тяжело дыша. Хреново было всем, у Табаса пульс стучал в ушах, а вся одежда промокла от пота. В голову закрадывалась предательская мысль, что остаться в тюрьме было бы лучше.
Только оказавшись по ту сторону ворот, Табас понял, для чего им нужен был охранник – Ибар начал звать врача, тем самым нейтрализовав все подозрения и отбив охоту задавать вопросы. Отряд, ставший на одного человека меньше, заботился о раненом так, словно он был их лучшим другом, а затем, когда дюжие санитары преградили путь в операционную, бесшумно растворился в темноте и суете, сопровождавшей штурм тюрьмы.
- Только личная аптечка, - Табас похлопал ладонью по небольшому квадратному подсумку с намалёванным краской красным крестом.
- У всех так, - пожал плечами Айтер. - Никто ничего лишнего не брал.
Прут охарактеризовал ситуацию одним метким словом.
Они сидели в лесу, на берегу небольшого ручья. Солнечные лучи пробивались сквозь листву и ветви старых деревьев, вода весело журчала по камнямешкам, усеивавшим песчаное дно, беспечно насвистывали птицы, радовавшиеся новому дню. Всё вокруг казалось мирным и безмятежным, только люди были мрачны. Первый бой – расстрел своих пленных, первая потеря в отряде – единственный санитар со всеми медикаментами. Экспедиция началась неудачно, это чувствовали все, разве что, говорить вслух не осмеливались.
Расселись полукругом, осмотрели трофеи. Почти все сумели захватить короткие автоматы охранников, лишь Хутте и Айтеру достались пистолеты. Решение Ибара брать с собой оружие под самый распространённый боеприпас оказалось очень дальновидным: хотя бы с патронами проблем не было. Их никто не тронул, они так и лежали в рюкзаках, тускло поблёскивая масляными боками. Это был несомненный плюс.
- Кто же нас теперь лечить будет? – спросил Хутта, до того молчавший.
- А ты не подставляйся, - Айтер посмотрел исподлобья на человека, чьи слова могли вогнать отряд в ещё большее уныние.
- Да. Простите, - он опустил глаза и погрузился в молчание.
- Даю пятнадцать минут на отдых, - сказал Ибар. - И пойдём дальше.
Табас через силу жевал ставшую для него отвратительной энергетическую смесь, мечтая о большущем куске мяса.
Задержка была очень некстати: отряд отклонился от курса, потерял драгоценное время и, кажется, окончательно заблудился. Ибар так и не смог определить, где находилась тюрьма, в которой их держали: на карте никаких исправительных учреждений не значилось, комплекс с небольшим городком обслуги стоял прямо посреди леса, и обожжённый никак не мог сориентироваться. Оставалось уповать лишь на собственную удачу и компас.
- Встали! – скомандовал, наконец, Ибар, отчего Табас, ещё не оправившийся после перехода, испытал острое желание забить его до смерти первой же попавшейся под руку палкой. Захотелось вернуться обратно домой, к матери, но спустя секунду Табас понял, что в Армстронге, наверное, ещё хуже, чем тут – военное положение со всеми его прелестями типа комендантского часа и ускоренного правосудия, нехватка еды и всеобщий патриотический психоз. Если и возвращаться обратно, то во времени. Желательно в детство, когда отец был жив и работал в университете. Когда не надо было терпеть издевательства от соседей по коммуналке, подрабатывать по мелочи тут и там, мечтать о высшем образовании, зная, что получить его никогда не удастся… Да, в детстве было определенно здорово. С отцом, опять-таки, получилось бы поговорить по душам: он был умным мужиком, вот только Табас не успел пообщаться с ним в сознательном возрасте.
Обо всём этом юноша думал, глядя на маячивший впереди перебинтованный затылок Ибара. Лоб покрылся испариной – под кронами деревьев было душно. Сейчас бы на открытое пространство, почувствовать, как разгорячённое лицо охлаждает свежий ветер.
Но, увы, не судьба. Пока что лесу не видно конца и края. Листья покрыты пылью, которая попадает на кожу вместе с крошкой от древесной коры и ужасно зудит. Футболка под бронёй снова мокрая – хоть выжимай, сердце заходится от нехватки воздуха, а идти ещё очень долго, ведь Ибар обещал привал только через несколько часов: хочет оторваться от преследователей и компенсировать потерянное время.
Под ноги лезли сухие ветки и поваленные древесные стволы. Приходилось искать проходы, поскольку часто попадались участки, заросшие кустарниками и высокой травой настолько, что обойти их было намного проще, чем ломиться вперёд с кабаньим упорством. Привычный к пустыне Табас не особенно разбирался в лесном ориентировании, зато Айтер, похоже, в этом деле собаку съел. Он консультировал Ибара, когда тот оказывался в затруднительном положении, и это реально помогало пробираться через лес, практически не теряя скорости.
В пути было совершенно нечего делать – работа ног не требовала участия мозга - и Табас думал о том, что сказал ему следователь Адмет. Если принять то, что он говорил, за правду, то картинка получалась интересная. Табас раньше не воспринимал людей из отряда, как бандитов, хоть это и становилось понятно по некоторым намёкам и недомолвкам. Наёмник почему-то принял на веру сказанное Айтером – служба охраны и всё такое. А ведь бандитские замашки у этих людей явно были. Тот же Прут со сломанным носом отлично подошёл бы для устрашения нерадивых должников, а Нем или Руба с их глазами убийц вполне могли устранять конкурентов рангом повыше. Мокки? Пацан был незаменим в качестве врача – штопать громил Айтера, попавших в переделки. А сам Айтер... Крупный бизнес в Армстронге в любом случае должен был иметь связи с криминальным миром, причём весьма тесные, так что насчёт него сомнений не возникало никаких. Табас выругал себя за наивность и недальновидность. Его настолько поглотили собственные проблемы, что он оказался не в состоянии как следует посмотреть по сторонам и оценить, во что вляпался. Вот и пробирается по пыльному лесу – уставший, завербованный вражеской разведкой и настойчиво желающий вернуться в детство.
Мысли Табаса плавно переключились на его напарника. Айтер однажды обмолвился, что тот - полковник и работает на какую-то из разведок, но вот на какую? Тоже на Дом Адмет? Друг он или враг? Куда вообще идёт отряд? Что Айтер хочет найти в пустыне?
Обилие вопросов вызывало злость и чувство зависимости от Айтера. Очень не хотелось быть пешкой, используемой втёмную. К тому же весьма глупой пешкой, легко поддавшейся вербовке. «Впрочем, не слишком-то я и сопротивлялся», - подумал Табас, уворачиваясь от очередной ветки на уровне лица, которую Ибар отогнул в сторону и отпустил. Она заставила вернуться в реальный мир и сбила настрой на размышления в то самое время, когда Табас, как ему показалось, подошёл к осознанию очень важной вещи, касавшейся его поведения. Юноша сплюнул под ноги с досады и продолжил пялиться на рюкзак Ибара и его перебинтованный затылок, испачканный мелкими кусочками коры и лишайника, опадавшего с деревьев.
- Контакт! – внезапно заорал Нем, и тут же прозвучали первые выстрелы.
Тело Табаса само нырнуло вперёд: он рухнул на землю, обжегшись о крапиву, сбросил лямки рюкзака и перекатился за широкий ствол дерева, по которому прошлась короткая очередь, выбившая щепки и куски коры.
- Левый фланг двое! – указал направление Ибар, и отряд, развернувшись, громыхнул из всех стволов, скашивая очередями ветки. Кто-то закричал. Табас высунулся из укрытия и присоединился к пальбе.
- С фланга! Отжимай их! – заорал обожжённый и, продолжая неприцельно вести огонь по кустам, сам первый побежал вперёд, подавая пример. Табас выбрался из-за дерева и направился вслед за Ибаром, что обходил засаду по длинной дуге и хрустел ветками как лось. С другой стороны тоже слышались автоматные очереди и команды – вражеский командир точно так же приказывал окружить отряд.
Табас мчался, перепрыгивая через сушняк и обжигаясь о высокую крапиву, когда Ибар резко, прямо на бегу, поднял вверх сжатую в кулак ладонь, закричал «Ложись» и отпрыгнул в сторону, прямо в полёте зажимая спуск. Трижды грохнула очередь, рядом с ухом Табаса просвистели пули. Юноша дёрнулся всем телом и также завалился на бок, поливая противника огнём в ответ. Неподалёку в высокой траве он увидел спину убегавшего противника – серая форма, тёмно-зелёный гвардейский бронежилет, бритый затылок, узкие плечи. Наёмник, не раздумывая и практически не целясь, на одних инстинктах, выпустил короткую очередь, что вошла неизвестному противнику в затылок и расплескала его мозги по веткам.
Эффект от огня Табаса и Ибара оказался неожиданным – из травы и кустов поднялись и побежали прочь ещё несколько человек в той же форме, и Табас поддался соблазну расстрелять их.
Автомат дёргается от коротких очередей; попадания по головам, ногам и бронированным спинам опрокидывают людей навзничь, лицом в траву. Кто-то ранен, но не убит – Табас слышит вопли, а обожжённый, стремясь не упустить инициативу, срывается с места и мчится вперёд, поливая пулями особенно подозрительные кусты. Справа и сзади, там, где остались лежать остальные члены отряда, сухих щелчков коротких автоматов тюремной охраны становится всё меньше, а длинных бестолковых громыхающих очередей – больше. Видимо, неизвестные нападающие тоже умеют давить огнём, и Айтеру с остальными приходится туго.
Быстрый бег через лес не должен был закончиться добром – Табас чувствовал это всей кожей. Казалось, что из-за каждого ствола дерева на него смотрел ствол оружия, готовившийся снести Табасу пол-головы. Наёмник вертел головой на 360 градусов в поисках движения, но никого, кроме Ибара, не видел, и это сыграло с ним злую шутку. Снова напарник громко заорал «контакт» и завалился на бок, но Табас замешкался и повторить падение не успел. Метрах в тридцати слева-спереди, посреди высокой травы, полыхнуло и загрохотало. Что-то больно врезалось в грудь, зажгло огромное пылающее солнце тягучей боли, отбросило назад, опрокинув на спину, прямо на какие-то высохшие сучья. Наверное, Табас кричал – нельзя не кричать, когда тебе в грудь стреляют практически в упор и попадают, пусть и в бронепластину, пусть вскользь. Снова пальба практически над ухом, громкие команды, перекошенное лицо Ибара, тут же исчезнувшее, – и всё стихает. Табас валяется на земле, под поясницей ему мешает ветка с острым сучком, впивающимся прямо в кожу, но это ничто в сравнении с тем, что ощущает грудь. Она болит, ужасно болит, каждый вдох отдаётся в рёбрах. Очень хочется задержать дыхание, но это невозможно – и Табас, корчась, снова и снова с сипением вдыхает по маленькой порции ставшего бесценным воздуха.
Над ним нависают какие-то лица, что-то говорят. Требуют не шевелиться, расстёгивают броню, задирают футболку.
- Твою ж мать!
- Пластину посмотри! Пробило?
- Холодное надо приложить!
- Да где ты его тут возьмёшь?
Сменяющие друг друга головы. Сухие ветки и листья, кусочки голубого неба, мелкие, как стёклышки разбитой на асфальте бутылки.
- Да не суетитесь, мудаки! – над Табасом склонилось лицо Ибара, юноша почувствовал укол в плечо и тотчас словно просветлел. Боль отступила, пелена с глаз спала.
- Да вы издеваетесь! – Ибар потрогал место попадания и рявкнул на остальных членов отряда: - Тут же ушиб! Обычный, мать твою, ушиб!
Табас засмеялся, ему показалось, что Ибар сказал что-то очень весёлое.
- А я откуда знал? – закричал в ответ пытавшийся оправдаться Нем. - Лежит, корчится! Под футболкой месиво какое-то!
- Месиво-хуесиво! – передразнил его Ибар. – Какой же ты баран! Я ему только что второй шанс впорол!
- И что?.. – до здоровяка начало доходить, что он накосячил и прощения от обожжённого проводника можно было не ждать.
- Да то, что это уже второй раз, ты, урод! Ладно бы он умирал, так я ж из него ни за что ни про что наркомана сделал! – Ибар вскочил. - Девка-истеричка! Как морды в подворотнях бить, так умный, а серьёзное дело!.. – он, не договорив, сочно двинул Нему в нос. Впервые Табас видел Ибара таким разъярённым, но сейчас это было зрелище не страшное, а очень забавное – как будто юноша смотрел, лёжа, какой-нибудь детский мультик, где главные герои-животные носятся друг за другом с огромными деревянными молотками.
- Зашибись экспедиция! – повернулся Ибар к Айтеру, у которого был разбит лоб. – Прекрасно просто! Ты всё ещё хочешь идти дальше?!
- А ты хочешь повернуть, да? – оскалился наниматель. - Знаешь, у меня стойкое ощущение, что ты специально всё это сделал!
- Да, точно, - подобрался Ибар, резко став пугающе спокойным. - Я завёл нас в ловушку, я убил Мокки и я сделал единственного, кроме меня, нормального бойца в отряде наркоманом!
- Мы пойдём дальше! – отчеканил Айтер. Его люди уставились на Ибара с нескрываемой неприязнью. - Что бы ты ни говорил. Ставки слишком высоки.
- Ставки, - фыркнул обожжённый наёмник. - Это не игра!
- Бла-бла, - отмахнулся Айтер, глядя на окровавленный кусок тряпки, которым он только что пытался остановить кровь, текшую со лба. - Мы идём, Ибар. В противном случае всему миру придёт конец.
- «Миру»… - саркастично повторил Ибар и, повернувшись к напевавшему что-то вполголоса Табасу, помог ему подняться и надеть броню.
- Что стоим? – буркнул он, видя, что остальные члены отряда уставились на него. - Кто нас прикрывает? Подходи и бери голыми руками! Кто тела осмотрит? Давайте, не тормозите! Собрать оружие, пригодится! Живее! Хрен знает, кто к нам ещё двигается!
Бойцы разбежались по кустам обирать трупы, а Ибар глядел на тупо улыбавшегося Табаса, мир которого расцвёл буйными красками.
- Твою ж мать, - впервые в голосе обожжённого напарника Табас услышал извиняющиеся нотки. - Это всё Нем, чтоб ему. Трус. Истеричка. Ничего, всё будет нормально. Только держись, слышишь? Нет… Не слышишь ты ни хрена.
Табас не понимал, что вообще происходит и о чём Ибар говорит; грудь больше не болела, всё тело было лёгким. Юноша чувствовал, что готов сейчас хоть без остановок до пустыни бежать, ещё и посадив кого-нибудь к себе на плечи.
Подошёл Прут с охапкой автоматов – длинных, с громоздкими деревянными прикладами и накладками на цевье. Здоровяк свалил их Ибару под ноги, как дрова. Следом подтянулись Айтер и Хутта с запасными магазинами – пустыми, не снаряженными.
- Ну и говно… - покачал головой Ибар. - Ладно, всё ж не пистолеты. Айтер! Хутта! Берите по два! Остальное оставим. Всем! Хватаем вещи, ноги в руки и валим со всей возможной скоростью. Хутта! Рыба! Давайте в головной дозор. Айтер, Табас и я пойдём в центре, остальные – замыкающие. Всё ясно? Тогда давайте!
Выстроились так, как приказал наёмник, и резво, быстрым шагом, двинулись дальше. Можно было бы перейти на бег, но тогда люди бы очень быстро выдохлись: всё-таки, как ни крути, а с грузом легче быстро идти, чем медленно бежать. К тому же Ибар, похоже, берёг Табаса, который болтался из стороны в сторону как пьяный и изредка хихикал. Тем не менее, юноша прекрасно соображал и, несмотря на дурацкую эйфорию, отметил, что в кои-то веки Ибар выстроил отряд «по книжке» - так, чтобы основной костяк и командование шли в середине и не подвергали себя опасности. В реальном бою шанс получить пулю, находясь в голове колонны, приближался к отметке девяносто девять процентов.
- Кто это был? – спросил Айтер, запыхавшийся и покрасневший от быстрой ходьбы.
- Что-то типа дружинников Армстронга. Помощники полиции. Дети.
- Что? Мы перестреляли детей?..
- А ты предпочёл бы, чтоб против нас выставили гвардию? – огрызнулся Ибар, и Айтер замолчал: продолжил, пыхтя под тяжестью рюкзака и двух автоматов, вышагивать по лесу.
- Надеюсь, нас не успеют окружить… - пробубнил себе под нос обожжённый наёмник.
Табас, полный сил, то и дело порывался убежать вперёд и посмеивался над неуклюжими соратниками – потными, мрачными, хмурыми и уставшими. Они двигались медленно, тащились, словно замученные ездовые животные, таращились на Табаса с неодобрением, а тот порхал, словно рюкзак ничего не весил, перепрыгивал через сучья, ручьи и кочки, легко взбирался на склоны оврагов. Несколько раз он почти догонял головной дозор, но неизменно возвращался и, зажав ладонью рот, смеялся, слушая, как Ибар ворчит на него – прямо как старый дед.
Сопротивления они не встретили. Лес был пуст, но, несмотря на это обожжённый запретил расслабляться и периодически останавливался, чтобы прислушаться: не хрустят ли ветки, не слышны ли где-то человеческие голоса? Табас каждый раз предлагал сбегать на разведку и вернуться назад – он был уверен, что сумеет догнать экспедицию.
Однако заряд бодрости постепенно сходил на нет. Где-то через пару часов пути Табас стал замечать, что идти ему становится всё труднее. Не причинявший ранее неудобств синяк на груди начал болеть - с каждой минутой всё ощутимее. В рюкзак как будто подкладывали камни – понемногу, но с каждым пройденным шагом всё больше и тяжелее. Силы уходили, лоб покрылся испариной, почему-то заложило нос. Испортилось настроение – Табас больше не смеялся, наоборот, был насуплен и сосредоточен, в голову лезли депрессивные мысли. Ноги подкашивались от внезапно навалившейся слабости, компактный автомат стал вдруг жутко неудобным. Очень хотелось присесть и отдохнуть: вперёд толкали только чувство долга и осознание ответственности, но их медленно подтачивали тоска и апатия. Они словно высасывали энергию из ног и ядовито нашёптывали на ухо: «Сядь. Прямо здесь. Сядь и не вставай. Всё бессмысленно, куда бы ни шёл, тебя догонят и убьют. А так хоть отдохнёшь перед смертью».
Но юноша боролся. Настойчиво пёр вперёд, стараясь не отставать. Задыхаясь, обливаясь холодным липким потом, то и дело шмыгая носом, но двигался, стараясь не обращать внимания на апатию.
Ибар частенько косился на него, но ничего не говорил, лишь изредка что-то бубнил в рацию – командовал головным дозором, который постоянно сбивался с направления и уходил куда-то не туда.
Лес то редел, то наоборот становился чаще, густые тёмные ельники, вкусно пахнувшие нагретой смолой и хвоей, сменялись тощими берёзовыми рощицами – молодыми, росшими на песке, ещё не успевшими обзавестись подушкой подлеска. Табас, в начале пути любовавшийся этим древесным разнообразием, сейчас его втихую ненавидел: очень хотелось двигаться по ровной поверхности, а не смотреть внимательно под ноги, опасаясь травы или коварного сучка, норовившего ухватить за ботинок или хлестнуть по лицу.
На дорогу они выбрались неожиданно: лес резко кончился и обернулся небольшим просёлком - узкой колеёй, вившейся между двумя непроницаемыми стенами деревьев. В самом центре дорога заросла высокой непримятой травой – видно, тут давно никто не ездил.
- Стоп! – скомандовал Ибар. – Пойдём вдоль дороги. Потом немного сменим направление, - и прикрикнул на головной дозор: - Да не по самой дороге, идиоты, вдоль! Рядом! Мишенями хотите стать?!
После перестроения двинулись дальше – быстро, но стараясь при этом особо не хрустеть и не выходить на открытое пространство. Айтер, доставший планшет с картой, на ходу смотрел то на неё, то на компас, стараясь вычислить хотя бы приблизительно, где отряд находится и куда идёт.
Спустя несколько минут он помрачнел.
- Что такое? – перемены в лице Айтера не ускользнули от внимания Ибара.
- Смотри, где мы, - вместо долгих объяснений наниматель показал планшет с пометкой.
- Охренеть! – выругался обожжённый. - А это точно?
- Других дорог, ведущих в похожем направлении, просто нет.
- А если эта грунтовка просто не отмечена на карте? Она ж уже почти заброшена.
- Карты составлялись давно, так что эту грунтовка в то время могла быть чуть ли не федеральной трассой, - Айтер покачал головой и закрыл планшет.
- С ума сойти…
- Что случилось? Где мы? – спросил Табас, чувствуя, что эти простые слова заставили его задыхаться от нехватки кислорода.
- Далеко, юноша, очень далеко, - скривился Айтер. - Если вкратце, то эта дорога – практически тупик. Плюс мы отклонились от маршрута. Сильно.
Табас выругался.
- Лучше береги дыхание, - посоветовал Ибар. - Скоро тебе будет очень плохо.
- Подбодрил, - Табас хрипло хохотнул, отчего несколько капель ледяного пота сорвались со лба и потекли по лицу. Омерзительное ощущение.
- Уж как умею… - пожал плечами обожжённый. - Шире шаг. Пока тебя не накрыло, надо успеть пройти как можно дальше.
Однако пройти было не суждено.
- Машина! – прошелестела рация, заставив людей залечь.
Уже валяясь в траве, Табас прислушался и различил шум двигателя.
- Грузовик? – спросил по рации у головного дозора Ибар.
- Да. Военный какой-то. К нам едет.
- Внимание, головняк! – Ибар принял решение мгновенно. - По команде открывайте огонь по кузову! Айтер, Табас, вас тоже касается! Замыкающие!
- Слушаю, - отозвался Нем.
- На вас кабина!
- Принято.
- Отлично, ждём! – Ибар оскалился в предвкушении боя. Табас видел его лицо и горящие глаза, уродливые фиолетовые пальцы, сжимавшие оружие, будто отлитые из металла, слившиеся с оружием, и на миг в голове промелькнула мысль, что он очень не хотел бы стать врагом этого человека.
Звук двигателя приближался, и пропорционально росло напряжение Табаса. Вместе с тем ухудшилось самочувствие – он шмыгал носом, временами дрожал, словно замерзая. Пальцы скользили по пластиковой рукоятке автомата, а голова отказывалась соображать. Ему было страшно: почему-то вмиг проснулись все сомнения, которые начали грызть его, словно сторожевые псы. А вдруг грузовик – приманка и, стоит им обозначить себя, как со всех сторон полетят пули от невидимых стрелков? Что, если в кузове – взрывчатка или топливо? Что, если вдруг на Кронос упадёт метеорит?
Куча всяких «что, если» кружилась над головой, как воронья стая, не давая успокоиться и прививая стойкое предчувствие чего-то плохого.
- Огонь! – коротко вскрикнул Ибар и, приподнявшись на локтях, выпалил в тёмно-зелёный грузовик с кузовом, укрытым брезентовым тентом.
Табас, стараясь преодолеть слабость в конечностях, плавно нажал на спуск и отправил в полёт короткую очередь, ушедшую вверх из-за того, что ствол в слабых руках дёрнулся и задрался. Полсекунды спустя пули головного и тылового дозоров забарабанили по металлическим бортам и кабине. Лопнуло стекло, кто-то в машине тонко заверещал, перекрывая звук двигателя. Грузовик резко повело в сторону. Он взревел мотором и завернул влево: наверное, водитель в панике крутанул баранку, стараясь избежать выстрелов. Так или иначе, это не спасло – машина врубилась в придорожные кусты и заглохла.
- Твою мать! – выругался оскаленный Ибар. - Ну твою же мать! К машине, все! Будьте начеку! – скомандовал он и вышел из укрытия, держа грузовик под прицелом.
Остальные быстро выбрались следом за ним, Табас шёл самым последним, поскольку чувствовал себя отвратительно.
- Нем, Прут, проверьте кабину! – распорядился Ибар, а сам, подойдя к кузову, рявкнул: - А ну выходите! На счёт три! А то стреляю! Раз! Два! Ах ты ж, падаль! Огонь! – крикнул он и резанул короткой очередью по тенту.
Из кузова раздался тонкий вскрик, больше похожий на писк.
- Выходи оттуда! – повторил Ибар.
- Я сейчас… Сейчас! – захныкал кто-то внутри. Тент откинулся в сторону, и на землю спрыгнул какой-то совсем ещё зелёный пацан – лет пятнадцать, не больше. Серая форма висела на нём мешком, а шитый чёрный берет, которому хозяин, видимо, не успел придать форму, выглядел смешно и нелепо, не в последнюю очередь благодаря массивной и разлапистой кокарде. Его правое плечо и предплечье были пробиты пулями в трёх местах и истекали кровью.
Пацан держал хилые руки на виду и смотрел на Ибара огромными синими глазами, полными страха и боли.
- Айтер, займись машиной. Попробуйте вывести её, - обожжённый повернулся к пацану. - Кто такой? Откуда? – спросил Ибар.
- Я помощник полиции. Мы искали беглецов… Ну, вас, - быстро ответил пленник.
- Много вас тут?
На мгновение пацан замялся, не желая, видимо, выдавать секрет, но грозный взгляд Ибара заставил его расколоться:
- Весь батальон подняли. Мы из города, - вероятно, он имел в виду Адмет. - Всех собрали и погрузили. Той ночью ещё.
- Так что, мы рядом с Адмет? – спросил Ибар, доставая свой планшет. - Ну-ка, дорогой друг, покажи, где мы находимся.
Пацан, недолго поискав по карте, ткнул пальцем рядом с тем местом, что недавно показывал Айтер.
- Понятно… - обожжённый убрал карту.
Двери кабины открылись, из них мешком вывалились два трупа, принадлежавшие таким же пацанам. Следом показалась злобная рожа Прута.
- Где патрули? Какие у них маршруты? – спросил Ибар, не обращая внимания на то, что пацан, увидевший тела своих товарищей, побледнел, как накрахмаленная простынь.
- Не знаю, - он задрожал и отвёл взгляд. Наёмник нахмурился.
- И ты думал, я тебе поверю? – он прищурил глаз. - Лучше не шути со мной, пацан. А то узлом завяжу.
- Я не знаю! – почти выкрикнул пленник. Не нужно было учиться пять лет на психолога для того, чтобы понять, что он лжёт. Даже Табас, в голове которого творился полный кавардак, понял это.
- Слушай сюда, - Ибар оскалился и глухо зарычал. - Времени у меня нет. Так что я не буду выпендриваться и просто сломаю тебе руку. Для начала. Где. Патрули? – процедил он таким голосом, что Табасу самому стало страшно. - Говори! Скажешь – отпустим. Ты нам нахрен не сдался, очень скоро мы будем далеко.
Парень недоверчиво насупился, но было заметно, что слова Ибара он принял за чистую монету. Зато Табас понял, что его напарник бесстыдно лжёт, и пацана в ближайшем будущем не ждёт ничего хорошего. С удивлением для самого себя он понял, что не чувствует к пленнику никакого сострадания.
К чёрту. К чёрту всех этих дружинников, помощников полиции, юных стрелков, кадетов, молодых парашютистов и кинологов. Всех, кому государство задурило голову с юных лет, выдало форму с красивыми значками, научило ходить строем и объявило, что на их стороне – Правда.
Пусть Ибар их всех перестреляет, ему, Табасу, будет плевать.
- Ну?! Где?! – рявкнул Ибар, и юнец сбивчиво начал рассказывать, закладывая ему всё, что знал.
- Патрулей много, я точно не знаю, но штук двадцать может. Где-то по десять человек каждый. Весь батальон разбили на отделения и послали прочёсывать эти леса. Где-то тут как раз граница поисков, мы двигались с базы на смену отделению Ювеса.
- То есть, там, южнее, нас не ищут? – обожжённый напрягся и прищурился. Выглядело это жутковато, но Табас понимал, что он больше играет на публику.
- Нет, - сказал парень уверенно.
- Врёшь! – заорал Ибар и направил на пацана автомат. - Врёшь, щенок! В засаду нас хочешь завести?!
- Я правду говорю! – заверещал пленник, дёрнувшись и закрываясь руками от автоматного ствола. Он не удержал равновесие и упал на дорогу, засучив ногами, и таким способом, на заднице, прижимая к себе раненую руку, пополз назад, к грузовику, который Нем и Айтер уже успели завести.
- Точно не врёшь? – спросил Ибар, будто бы смягчаясь. - Не бойся. Ничего тебе не будет, если правду говоришь.
- Не вру… - настороженно сказал пацан, всё ещё опасливо наблюдавший за Ибаром и его ладонью, лежавшей на рукояти автомата.
Машина взревела двигателем и дёрнулась, пацан испуганно обернулся, не желая попасть под колёса, и в тот же миг прозвучали три выстрела. Короткая очередь прошила помощнику полиции грудь и шею. Щуплое тело не было значительной преградой для автоматных пуль - они прошли насквозь, будто и не встретилось ничего на пути.
Табас вздрогнул: он сам отвлёкся на машину, так что смерть пленника стала для него неожиданностью.
- Что там такое? – крикнул Нем, высунувшись из кабины со стороны пассажира.
- Всё нормально! – закричал Ибар, пытаясь переорать рычание двигателя. Машина буксовала, пытаясь выбраться из кустов, из-под колёс летела пыль и мелкие камешки.
- Залезайте в кузов! Айтер, давай в кабину! Прут, сюда!
- Поберегись! – Рыба и Хутта, забравшиеся первыми, выбрасывали трупы подростков-помощников. Они были до неузнаваемости изуродованы пулями – нападение было внезапным и патронов атакующие не жалели. Расколотые головы, пробитые шеи и лица, худые впалые груди, из которых со свистом и красной пеной выходили остатки воздуха – зрелище было то ещё. Табас, состояние которого с каждой минутой ухудшалось, отвернулся, дабы не попрощаться с содержимым желудка.
Пол в кузове был скользким, на нём валялись какие-то подозрительные сгустки, о природе происхождения которых Табас не хотел думать. Зато лавки - три штуки, две у бортов и одна в центре, - наличествовали. Табас сразу, едва сбросив рюкзак, опустился на левую и сумел, наконец, отдышаться. В голове шумело, нос намертво заложило, и предчувствие, что случится что-то плохое, не давало покоя. К тому же начали затекать ноги, которые никак не удавалось удобно пристроить. Ибар уселся рядом, Рыба, Хутта и Прут расположились кто где.