Желтый дьявол. Том 1

1. В шкафу

Армия разбрелась. Кочуют одиночки, кочуют группы бывших отрядов, соединяются случайно под предводительством более отчаянных, идут, жгут, грабят…

Порой встречаются с каким-нибудь отрядом красных или белых. Завязывается бой — или побеждают, или спасаются бегством. Больше последнее. Причина: дезорганизованность бандитов, их состав случайный, шкурнический.

В деревнях и селах крестьянство в панике. Приходят и уходят отряды. Все берут, всем надо. Крестьяне пугливо прячут последние мешки с зерном, зарывают, закапывают в землю. Ночью тщательно закрывают амбары, все двери, калитки. Опасно подойти близко к большим дорогам.

Ильицкий уже пятый день в пути. Осторожно наводит справки о местонахождении Лазо. Никаких сведений.

Под деревней Утесной чуть не столкнулся с шайкой вооруженных бандитов. Сзади — он знал — шел отряд семеновцев. Куда спрятаться? По обледенелым канавкам, местами проваливаясь в воду, Ильицкий дополз до ближайших строений. Оказывается — дом лесничего. Попробовать ли наугад? Другого выхода нет. Ильицкий постучал.

— Кто?

— Свой, откройте.

Дверь открывает пожилой мужчина. Местный лесничий. Семеновцы разграбили его скот, и он сделался очень подозрительным. Меряет Ильицкого взглядом.

— Вы семеновец?

— Нет. Я так… По делу — невнятно бурчит Ильицкий.

— Войдите.

Разговорились. Узнав, что лесничий сочувственно относится к японцам, Ильицкий решает использовать это.

— У меня поручение к князю Кудашеву. Мне нужно во что бы то ни стало этой ночью пробраться до ближайшего японского отряда.

…Тук-тук-тук-тук… кто-то стучит в дверь. Крики, перебранка. Много голосов:

— Отвори, чортова харя!

— Это бандиты, — решает Ильицкий. — Мы их не пустим.

— Возьмите револьвер.

Лесничий схватывает его за руку.

— Бесполезно! Они все равно вломятся и убьют, если будем сопротивляться. Лучше спрячьтесь в этом шкафу, я их угощу, и они уйдут.

Град ударов прикладами в дверь.

— Открывай сукин сын, пока душа твоя цела!

— Сейчас, сейчас!

Ильицкий влезает в шкаф. Приходится согнуться и скорчиться. Лесничий бежит к дверям.

— Войдите, дорогие, войдите!

— То-то — дорогие! А ждать заставляешь! Ну, ставь жратву! живо!

В комнату, стуча винтовками, вваливаются человек десять бандитов. Подозрительно озираются по сторонам, заглядывают в углы, усаживаются за столом. Едят, перебрасываются грубыми шутками, хвастаются друг перед другом своими похождениями.

— А что ты держишь в этом шкафу? — задает вопрос лесничему глава бандитов.

— Да так, дела лесничества, — дрожащим голосом отвечает лесничий. — Бумаги всякие.

— Ну, из-за бумаг таких шкафов не держат. Это ты другому заливай.

— Небось, деньжонки прячешь?

Лесничий бледнеет. А вдруг, вдруг узнают, что в шкафу. Тогда смерть тому, и, конечно, и его расстреляют.

Бандиты замечают волнение лесничего. Обступают его, трясут за плечи.

— Ты чего это?! Ну-ка, открывай шкаф!

У лесничего пульс 90 в минуту. Как быть? Хоть бы самому спастись.

— Хорошо, я сейчас, — шепчет он. — Я сейчас достану ключ. Тут — в сенях.

Бросается к дверям. Бандиты смеются:

— Ишь струсил. А ну-ка посмотрим, что у него там.

Лесничий не возвращается.

— Где это он пропал?

— Э, ребята, чего там ждать! Митька, давай топор!

Большой дубовый шкаф с треском валится на пол. Несколько ударов топором — двери шкафа разбиты и…

Выскользнув в сени, лесничий бросается бежать. Прямо по тропинке в лес. Бежит, спотыкается, зацепляется за пни, кусты, бежит без оглядки вперед, вперед…

— Стой, куда бежишь? — Чья-то рука лесничего за шиворот.

Перед ним японец. Слава богу!

— Братишка! Там у меня твой человек. От штаба. Бандиты расстреляют…

— Где?

— У меня. В доме лесничего.

— Сколько бандитов?

— Человек десять.

— Йес!

Японец побежал вперед, что-то передал второму разведчику. Через пару минут японский отряд, человек в тридцать, мчится к дому лесничего.

…Удивленные бандиты вытаскивают из шкафа Ильицкого.

— Ты кто?

Ильицкий уж не может назваться агентом японцев. Все равно, смерть неминуема. Он поднимает гордо голову и говорит:

— Я — красный.

— Вот как?! Здорово! Говори, откуда?

— Не скажу. Ни слова!

— Говори! — рукоятка револьвера пребольно ударяет Ильицкого в зубы.

— Не скажу!

— Ну, так умри, собака! — и бандит поднимает револьвер и прицеливается.

На момент Ильицкому кажется, что он слышит чьи-то приближающиеся шаги. Может быть, это ему только чудится. Но, может быть, спасение еще возможно. Еще бы выиграть только минутку. Все равно рисковать осталось нечем.

Ильицкий выпрямляется и быстрым сильным движением ударяет бандита в подбородок. Затем, схватив положенный, кем-то, на стол револьвер, он бросается к дверям. Еще секунда — и он во дворе.

Вслед ему — беспорядочная пальба. Ильицкий бежит, но — странно: — ему кажется, что он слышит выстрелы и впереди себя. Споткнувшись о камень, он падает, больно ударяется обо что-то и теряет сознание.

2. Ильицкий — друг японцев

Ильицкий раскрывает глаза. Что это? Вокруг него японские офицеры — о чем-то хлопочут, он на чистенькой койке в большом просторном помещении…

— Где я? — спрашивает он по-английски.

— Вы среди своих, — отвечает один из офицеров. — Скажите, — вы командированы штабом по какому-то делу?..

Ильицкий моментально вспоминает все происшедшее. Но как он очутился у японцев? Однако, раздумывать некогда. Надо немедленно рассказать историю, могущую внушить к нему доверие.

— Да, я командирован к князю Кудашеву.

Японцы вопросительно смотрят на Ильицкого.

— Где мой пиджак — я вам покажу пакет и мои документы.

Ильицкий знает, что он выбежал из дома лесничего без пиджака, теперь он видит, что это дает ему возможность вывернуться.

— Мы вас подобрали без сознания — вот так, как вы есть, — говорит офицер. — Мы не догадались произвести обыск. Я сейчас туда пошлю людей.

— Ради бога. Только скорее — это очень важно. — И Ильицкий делает возможно испуганное выражение лица.

Трагическое приключение Ильицкого в шкафу, рассказанное им самим с некоторыми украшениями, вызывает полное сочувствие к нему со стороны японцев. Те обещают дать документы и деньги для дальнейшего продвижения Ильицкого…

Через полуоткрытую дверь доносится из соседней комнаты чей-то хриплый бас:

— Говори! Говори!..

Там допрос арестованных. Приводят и уводят мужчин и женщин, случайно задержанных или выслеженных японскими агентами.

Слышно, как допрашивающий ударяет кулаком по столу и сердито рявкает:

— Откуда же у вас записка Лазо?

Ильицкий настораживается.

Лазо? Что это значит?! Он подходит к дверям и заглядывает в комнату. У него чуть не вырывается крик изумления.

Там — Ольга.

Первая мысль Ильицкого — броситься к Ольге, защищать ее от человека, посмевшего с ней так обращаться. Но тут же другая мысль: так он погубит и себя и Ольгу.

Он делает знак Ольге. Она, увидев его, ни одним движением не выдает своего удивления. Допрашивающий полковник, заметив присутствие Ильицкого, становится вежливее, но, ничего не добившись от Ольги, приказывает отвести ее.

— Беда с этими шпионами, — будто жалуясь, говорит он Ильицкому. — Никто не хочет говорить, потому все знают, сколько ни расскажешь — смерть неизбежна.

— А не разрешите ли вы мне посмотреть кой-кого из ваших шпионов, — говорит Ильицкий. — Может быть я кого-нибудь узнаю и это вам поможет…

— О, пожалуйста, — говорит полковник. И, позвав ад'ютанта, они направляются через двор к низенькой землянке, приспособленной под тюрьму.

Ильицкий с равнодушным видом обходит арестованных. Задает незначительные вопросы. Улучив минутку, поравнявшись с Ольгой, он шепчет ей:

— Сегодня ночью, — хотя он сам еще не знает своих намерений. Но знает одно — Ольгу нужно спасти и как можно скорее.

Еле заметным движением головы Ольга показывает, что она поняла.

3. Бегство

— Не окажете ли мне содействие в дальнейшем продвижении? — говорит Ильицкий японскому полковнику.

— О, конечно, — любезно отвечает полковник. — Я вам дам документ и пароли.

— Очень вам благодарен.

— Подзалста. Вы когда думаете отправиться?

— Хоть завтра.

— Прекрасно. О-та? обращается он к своему ад‘ютанту. — Дайте мистеру пропуск и пароль.

— Благодарю вас.

— Подзалста. Прошу, — и полковник пожимает его руку.

В час ночи у тюремного барака смена караула.

Стоят двое: один у дверей барака, другой — на другом конце его.

Ильицкий, плотно прижавшись к боковой стене барака, в темноте совершенно невидим. Он ждет, пока удаляется разводящий и старый караул, а вновь прибывший, укутавшись в свои собачьего меха дохи, начинает прогуливаться вдоль барака.

Спустя некоторое время, один из них усаживается около дверей, другой продолжает ходить по другой стороне барака.

Ильицкий, как кошка, подкрадывается к углу барака и, выждав момент, когда караульный проходит мимо него, почти вплотную, бросается на него, схватив крепко за шею.

Неуклюжая доха делает караульного неповоротливым, путается у него в ногах и через секунду, оглушенный ударами Ильицкого, он валится наземь.

Ильицкий быстро одевает доху и папаху караульного, берет его винтовку и равномерной спокойной походкой огибает угол барака, направляясь к второму полудремлющему караульному.

— Са-то, — говорит японец, увидя его и принимая за своего товарища. Но прежде, чем он успевает его разглядеть, он уже тесно прижат в угол, а винтовка его отброшена далеко в снег.

Ильицкий затыкает ему рот его же рукавицей и связывает его по рукам и ногам.

С дверью справиться оказывается легче, чем он ожидал. Она деревянная, и, хотя впереди и повешены внушительные замки, она держится на стареньких заржавелых шарнирах, прибитых гвоздями.

Ильицкий без труда отламывает их штыком.

— Ольга!

— Я! — раздается слабый женский голос.

— Идем скорее.

— А лошади?

— Есть! Я еще днем приготовил. Теперь только быстрее — скоро следующая смена караула.

— Мы не успеем скрыться, — говорит Ольга, поравнявшись с лошадью Ильицкого.

Вдали, на синевато светящемся снегу дороги, видны черные движущиеся точки. Расстояние между ними и беглецами все сокращается.

— Да, нам не удрать. Они слишком быстро спохватились. Хорошо, что сейчас начинается лес, и они упустят нас из виду.

Они сворачивают влево от дороги, но по тропинкам пробраться на лошадях совершенно невозможно. Приходится опять вернуться на дорогу.

— Вот что, — говорит Ильицкий, — они уже близко и сейчас настигнут нас. Слезай с лошади и спрячься тут где- нибудь.

— А ты?

— Я попытаюсь завести их подальше, если это просто солдаты, то я как-нибудь выпутаюсь. У меня есть пароль и пропуск.

— А как же я?

— За тобой я вернусь утром. Тут где-то недалеко должен быть отряд наших…

4. Ночь в могиле

Сквозь узоры листьев — молочно-голубые блики луны. Ни малейшего ветерка.

Спит лес.

В свете луны — пни и кусты — фантастические тени чудовищных существ. Сломанный ветром сук, упавший посреди тропинки — леший, прилегший отдохнуть. Он точно схватился за голову руками и вот сейчас-сейчас кувыркнется, прямо под ноги и дико захохочет: «ха-ха!».

Тихо.

Хруст сучьев под ногами — бежит Ольга.

Куда?

Куда-нибудь. Только поглубже в лес. Спрятаться, выждать до утра.

Топот копыт все ближе и ближе. Вот уже почти рядом.

Ольга слышит, как японцы разговаривают между собой. Слышит, как харканье — гортанные слова команды старшего.

Несколько японцев соскакивают с лошадей и, нагибаясь к тропинке, рассматривают на снегу следы, куда они идут…

Затаив дыхание, Ольга ползет по тропинке. Платье цепляется за сучья, руки мерзнут в обледенелом мху.

А тут, кажется, какая-то яма — углубление. Тут можно будет спрятаться и выждать ухода японцев.

— А-ах! — Рука ее нащупывает под собой что-то мягкое и склизкое, и, инстинктивно отдернув руку, у нее вырывается невольный крик.

Под ней труп. И не один. Вся яма полна трупов. Очевидно, тут недавно было сражение, и могилу не успели зарыть.

Японцы настораживаются. Один что то сказал, — остановились.

Потом они направляются по тропинке в сторону могилы.

Ольга, не теряя ни секунды, лежа, сдвигает на себя сбоку лежащие трупы. От неприятного запаха кружится голова. Тошнит. Как сквозь сон, Ольга слышит, как японцы, подошедшие к яме, о чем-то разговаривают, затем медленно проходят дальше.

— Спасена, — думает Ольга. — Но что теперь делать. Неужели ей придется умереть среди этих уже похороненных?

Ольга не слышит, как японцы, окончив осмотр, садятся на коней и едут обратно. Ей все чудится, что они все еще недалеко, около ямы, и она не смеет делать ни малейшего движения.

Только открытые глаза видят сверху небо. Облака плывут быстро, точно куда-то торопясь, мимо луны, белые такие, пушистые…

Неужели она видит их последний раз? Неужели ей придется задохнуться среди трупов, умереть страшной смертью?..

Она вспоминает свое детство, мать, отца… Потом работу, фронты… И вот ее первая беззаветная любовь — Лазо. Он ее герой, она его подруга, сосватанная с ним в боях и в огне…

Как все это скоро кончилось. И тут вдруг смерть, такая жуткая, нелепая…

— Ох!.. Тяжело давит грудь лежащий на ней труп. Тяжесть подступает к горлу. Трудно дышать.

— Ох! — Она уже не сдерживает слабого вздоха. В глазах мутнеет, луна начинает двоиться, троиться… Много кругом больших светлых лун…

Что это? Точно трупы над ней зашевелились, задвигались…

В паническом ужасе Ольга хочет вскочить на ноги, но ноги уже не подчиняются силе воли. Она чувствует, что уже не уйдет. Она в плену у мертвецов…

Холодные мурашки пробегают по ее телу. В страхе она закрывает глаза…

…Вот, вот опять трупы задвигались, зашевелились. Не может быть, чтобы это была галлюцинация. Вот она чувствует, как с ее ног сползает один труп, затем другой, третий, ударяясь стиснутыми зубами об ее лоб… У Ольги мутится сознание.

Неужели мертвецы ее не выпустят? Нет! нет!!! Вот чьи- то холодные руки трогают ее лицо, охватывают шею, ноги, приподнимают ее…

Она лишается сознания.

Медленно врезываются в мозг первые проблески мысли. Ольга открывает глаза — над ней наклонилось какое-то черное косматое чудовище…

— Пустите! — в ужасе кричит Ольга.

— Не бойтесь! Это я, Кононов…

Знакомый голос. Откуда? Может быть это сон…

— Я, я Ефим. Разве вы меня не узнали?

Не сразу Ольга овладевает своими взвинченными нервами. Наконец, успокоившись, она начинает медленно расспрашивать Ефима.

— Тебя увели, — рассказывает Ефим, — а я остался в штабе японского отряда, там, где нас допрашивали.

— Ночью, проломив доску сарая, в котором я был заперт, я добрался до ближайшей деревни. Там оказывается есть кое-кто из наших.

— Наши! — Ольга радостно схватывает его руку. — А ты не слыхал что-нибудь о Лазо?

— Нет, о Лазо там ничего не знают. Но они обещали помочь нам добраться до него.

— А как ты попал сюда — в могилу?

— Сегодня ночью я отправился на разведку. Я хотел узнать, где находится тюрьма, в которую перевели тебя.

— Ну и…

— По дороге я увидел с той стороны двух всадников и подумал, что это японцы. Я спрятался здесь недалеко от могилы и видел все, но не мог окликнуть тебя раньше ухода японцев.

— Ну, идем скорее, подальше от этого жуткого места.

И Ольга с Ефимом, опять вместе, направляется в деревню.

5. Тайга замолкла

— Кто едет?

— Свой.

— Какой отряд?

Молчание. Потом — мягкий топот лошадей по снегу…

— Стой, стой! Мать твою… стой: тар-р-ах-чок-чок… И раз’езд кидается во мглу предрассветную тумана в погоню, — на скаку стреляя по невидимым всадникам. Только крупы лошадей темнеют в тумане.

Передовой нагибается — прицеливается:

— Чок. — Кажется сшиб… еще…

Лошадь валится, подминая всадника, но тот не растерялся и лежа — в упор наезжающему казаку:

— Трах…

— Ой! — схватывается тот.

На поводу у стрелявшего другая лошадь. Подтянул — рвется, храпит. За гриву — раз и, на седло… И бешеным скачком отрывается от налетевшего раз‘езда и — ныряет в туман.

Ему — несколько выстрелов в спину, в туман наугад…

— Эх! — рыжий, сгиб… проклятые… — Ильицкий думает, смотрит в бинокль на дорогу, туда, вниз, в лощину, между сопками…

— Далеко… ну, едва запел… А ловко его смазал… — продолжает осматривать долину.

Уже солнце взошло. Слепит только что выпавший за неделю снег.

Здесь высоко, хорошо, безопасно…

— Ворочаться ли… — думает Ильицкий, — как быть с Ольгой… она там осталась… как выберется?..

Но бесполезно — лошадь одна… время не ждет — надо скорее доскакать к Лазо… дороги все заняты… по следу разыщут — все равно не добраться.

— Вон, проклятые! — и Ильицкий тихонько осаживает в сосны лошадь, продолжая смотреть.

Внизу, в лощине, на рысях проходит японский кавалерийский отряд; впереди небольшая казачья разведка.

— Тоже Интернационал… — смеется Ильицкий и считает отряд.

— Надо ехать вперед, только вперед и скорее…

А кругом — тишина. Вдали синеют гряды оснеженных сопок, ближе — белым саваном покрытая тайга.

В тайге, под этим белым саваном много лежит товарищей — спят они тихо, неслышно…

С их последними выстрелами смолкла тайга — покрылась саваном.

Тихо… Ни звука кругом.

Только высокая синь неба, да белые сопки.

Мертвая, могильная тишина.

А солнце по прежнему ярко, и больно блестит снег.

Тишина — в долине, тишина там, высоко в горах.

Кругом снег — тишина.

Ильицкий опускает в футляр бинокль, подбирает повод, чуть трогает шенкелями.

— Ну… — и начинает спускаться в долину, — туда, скорее, вперед… все вперед…