Желудь

Глава 1

166, сентябрь, 2

— Жито-то! Жито! — проснувшись рано утром, воскликнул Вернидуб.

— А?! Что?! — ошарашенно крикнул Неждан, начав спросонья размахивать копьем и чуть было не огрев им седого. Тот, к счастью, вовремя отреагировал и упал обратно на солому, пропуская оружие над головой.

— Не чуди!

— А? — спокойнее переспросил парень, протирая глаза.

— Ты махай аккуратнее.

— А чего орешь-то? Я думал, на нас напали.

— Напали? — нервно хохотнул Вернидуб. — Ты засов не двери сам же ставил. Его выбить — грохоту не оберешься.

— Крыша, — кивнул вверх Неждан. — Там же солома. Ежели тихо разобрать…

— Тихо не выйдет, да и сыпаться станет сильно. — покачал головой седой.

— А орал ты чего тогда?

— Мы про жито забыли! Дурьи головы! Совсем забыли!

— А чего с ним?

— Перезрел оно!

— Спокойствие! Только спокойствие! — максимально нейтральным тоном произнес Неждан, больше обращаясь к себе.

Вышли.

Умылись. А парень все ж таки сделал себе умывальник. Из бересты. С деревянным стержнем, утяжеленным керамической шайбой. Чтобы надежнее отверстие запирал.

И зубы почистил как смог.

Сначала пальцем чистил. А как завалили кабана — он щетины с него настриг ножиком. Прокипятил ее. И сделал импровизированную щетку. Ну, точнее кисточку с жесткими волокнами, которой зубы и чистил.

Вернидуб на это все смотрел странно.

Парень ему несколько раз объяснял, зачем это все делает, но понимания это не добавило. И принятия. Равно и желание наравне с ним порой пожевать немного листочков дикой мяты. Просто чтобы во рту стало свежее.

Лишь совсем недавно седой начал умываться по утрам. Попробовал. И ему понравилось. Хотя сопротивлялся долго и упорно уклоняясь.

Позавтракали.

Помыли посуду, положив после миски и палочки на муравейник, чтобы они все непромытые остатки подчистили. Да-да. Палочки. Вернидуб нехотя, но втянулся и тоже стал кушать палочками, а не хватать куски руками.

Это прям невероятно забавно выглядело.

Вот сидит напротив Неждана мужчина немалых лет в одежде, типичной для европейского мира варваров. И кушает из грубо сделанной керамической миски еду вполне себе обычными азиатскими палочками. Прихлебывая жидкую компоненту через край.

Неждана это веселило и немало поднимало настроение.

Не хватало только какой-то осьминожки в миске или летучей мышки. Но тут он поделать ничего не мог. Первые в здешних краях не водились, а последних, даже если и поймаешь[29], вряд ли заставишь есть этого человека. Разве что с лютой голодухи.

— Чаю бы… — тяжело вздохнул парень, когда они завершили трапезничать.

— Что сие?

— Да травка особая, сушеная. Ежели ее кипятком залить да настоять — вкусу и аромату приятная, ну и бодрит еще. Ото сна поднимает. А если крепко заварить — крепит живот.

— И где такая растет? Покажешь?

— Далеко. В Индии али Китае.

— Где?

— Эм… — Неждан задумался. — Китай… это одно из слов для обозначения державы одной. Вроде той, что у ромеев. Она далеко на восход солнца лежит. Месяц и месяцы идти. За Оар, за большой каменный хребет, за три великие реки после. Зовется Хань. Или звалась. Тут ясности у меня нет. А Индия — сие великий полуостров на юге. На Оар ежели выйти и спустится по нему — будет море. Небольшое. Так-то великое озеро, но все его морем кличут, по разному называя. Через него, если переплыть, земли Парфии лежат. И вот за ними Индия и начинается.

— Это у тебя тоже в голове всплывает?

— Так и есть. Словно вспоминаю. Будто знал сие.

— А отчего с Хань ясности нет?

— Человек слаб и несовершенен. — развел руками Неждан.

— Понимаю, — предельно серьезно ответил Вернидуб. — А почему Китай?

— Да кто его знает? Ты так смотришь на меня?

— Ты никогда не покидал здешних мест. Но знаешь так много о далеких странах. Это удивительно.

— Ты же сам сказал, что меня коснулся кто-то из Близнецов.

— Судя по твоей тяге к воде — Велес. Хотя я не могу о том точно сказать. Иногда мне кажется, что оба. Ибо твои речи о справедливости чужды тем, кто имеют с Велесу сродство.

— А так ли это важно? — спросил Неждан. — Кто-то из богов коснулся меня и порой дарует то или иное знание. Это нужно использовать для того, чтобы сделать жизнь наших родичей лучше.

— А вот это уже слова Велеса. — улыбнулся Вернидуб.

С этими словами они дошли до поля и замерли.

— Я так и знал! Прозевали! — воскликнул седой, подойдя ближе и тронув колосок. — Перезрел! Перестоял! Как его жать-то? Он же под серпом осыпаться станет.

— Под каким серпом? — удивленно уточнил Неждан.

— У тебя нет серпа?

— Его же украли эти набежники. А нового я не делал. Мы же с тобой вместе всю крицу с той плавки переделали на железо. Выковав из него сначала топор, потом кузнечные клещи, затем молоток и из остатков — еще один маленький нож. Серпа мы не делали.

— Вот дурни! — ахнул седой.

— Да он нам тут, судя по всему, и не пригодится. — покачал головой Неждан. — И что дальше делать? Так и бросить?

— Зачем? — удивился Вернидуб. — Пошли за корзинками…

Из землянки, где обычно хранился урожай, они достали две небольшие корзинки. Точнее даже не корзинки, а короба, плетенные из листьев рогоза. Плотные такие. Почти без зазоров. Приладили к ним веревки из лыка так, чтобы на шею можно было вешать. Взяли из скребки, какими шкуры мездрили. И пошли к полю.

Подходили с краю.

Аккуратно наклоняли колосья над коробом.

И скребком срезали… или даже скорее срывали. Причем рукой другой держа так, чтобы они сильно не стали колыхаться. А потом плавно отпускали.

И так — шаг за шагом, собирали ячмень.

Осторожно.

Деликатно.

Опасаясь лишний раз потревожить перезрелые колосья.

Ссыпали в корчаги собранный урожай. Как есть. И начинали заново наполнять короба.

Вернидуб почти сразу затянул песенку.

Нудную.

Непривычную для Неждана в плане мелодики. Ибо сложена она была в тонических обычаях. Почти как былина или что-то аналогичное, только сильно попроще.

Поначалу это пение раздражало.

Да и смысла особого в словах парень не мог уловить. Какая-то пустая игра слов. Однако где-то через полчаса стал и сам повторять. Ибо медитативно выходило. Ты словно бы в транс какой-то входил. И как робот методично делал одно и то же.

Не глядючи по сторонам.

Не отвлекаясь.

Не останавливаясь на условные «перекуры».

И это было… немного пугающе. Неждан такое состояние впервые испытал. Осколки старой личности памяти об этом не сохраняли. А он сам там, в будущем, никогда не нуждался в подобного рода вещах.

Пение помогало.

Серьезно.

Категорически.

Он бы уже к обеду с ума начал пялить от такого занятия, если бы не оно…

Поле, несмотря на его совершенный разгром, казалось бесконечным.

И скот-то его топтал.

И всякие прожорливые существа зарились.

Да и они по нему бегали. С той же косулей как вышло? Опять пришлось притоптать.

— Надо поле притоптать, — смешливо фыркнул Неждан, выходя из этого транса.

— Что? — также выныривая из особого состояния психики, спросил седой.

— Да песня одно вспомнилась. Вон, глянул на всю эту поруху и вспомнил. — А потом продекламировал на русском языке четверостишье Нейромонаха Феована. — «Если ребра щекотать. Можно просто хохотать! Даб с веселья утопать. Надо поле притоптать!».

— И что сие значит?

— Чтобы настоящую радость ощутить, в пляс нужно идти. По полю. — улыбнулся Неждан, переводя суть фрагмента на местный язык.

— А также складно, но на нашем сможешь?

— Да кто его знает? Пробовать надо.

— Так ты попробуй. Ежели надо — я подскажу. Очень уж необычно звучит сия песня. У нас так не складывают.

— Солнце высоко. — перевел тему Неждан. — Может, уже хватит на сегодня?

— Как хватит?! Дождь зайдется али ветер сильный — и все. Пропало жито. Нельзя останавливаться.

— Тяжко.

— Тяжко? — удивился Вернидуб, не ожидавший от такого здорового лба такого слова.

— Да мы занимаемся какой-то жуткой тягомотиной! Так сдохнуть можно от скуки! Одно и то же раз за разом. Что дятел.

— Ты ни разу не собирал перезрелые колосья?

— У ромеев же есть жатка. — проигнорировал его вопрос парень. — Считай такой же короб, только больше. И не плетеный, а из теса. Стоит на паре колес. Сзади две ручки за которые ее человек толкает. Ну или лошадь впрягают. Спереди, вот тут, зубцы идут. В них стебли жита или иного зерна попадают. Скользят до колосьев. И обрываются. Стебли, стало быть, остаются на земле, а колосья в коробе.

— А стебли что, бросают?

— Зачем бросают? Скашивают. Да только не серпом, а нормальной косой. Чтобы спина при том не отваливалась. А в отдельных местах у них даже косилки конные есть. — соврал Неждан на голубом глазу. — О! Вот где сила! Или сеялки. Проехал. Зерна сразу под землю упрятал. Да с какой надобно густотой. Птица не склюет. Излишка не просыплешь. Плешей не образуешь. Красота!

— Ты же сам видишь какое поле. Ну где тут на конях что катать? — нахмурился Вернидуб.

— Они для того поля раскорчевывают. Пни убирают. Корни их. И распахивают не сохой, легонько ковыряя, а хорошо, добро. Плугом с отвалом. А, — махнул рукой Неждан. — Что говорить о том? Но никто ничего менять не станет. Ибо впроголодь. Оттого любая ошибка или неудача — смерть. И я никого не хочу винить.

Седой на него посмотрел задумчиво, но ничего не ответил.

Он думал.

Переваривал.

На самом деле ему не сильно нравилось то, что говорил парень. Морока же лишняя.

Вернидуб покачал головой. Его самого много больше интересовало железо. Добрая выделка которого открывало перед всем родами медведей большое будущее. И в Неждане он видел, прежде всего, того, кто сможет это реализовать.

В меру буйный. С ясным умом. Упорный и трудолюбивый. И ведун сильный.

Он должен был справиться.

Вся же эта возня с посевами… Седой от этих излишне неуместных мыслей парня только отмахивался. Потом. Все потом. Нехватка железа испытывалась чудовищная. Буквально во всем. А он посевами голову морочит…

Они тем временем продолжали трудиться.

Неждан больше не возмущался. Просто делал и все. Молча. Зло, можно даже сказать.

Вернидуб хотел было уже что-то ему сказать, что так с жито нельзя. Что к нему нужно с любовью и радостью. Вон какое уродилось. Однако не стал. Было видно, насколько противен ему этот труд. Не труд вообще, а именно такой — монотонный. Он это еще на перековке криц приметил.

Но Неждан держался.

Стиснул зубы и держался…

Вечером после ужина они опять молчали.

Парень был погружен в свои мысли и выглядел особенно мрачно. Как никогда. Ходил словно дождевая туча.

— Почто ты опять себя поедом ешь? — наконец спросил Вернидуб.

— Это — не жизнь. — медленно произнес он. — До отупения тяжелый труд без просвета и надежды. Лучше сдохнуть, чем так.

— Дурное не говори! — нахмурился ведун.

— Нас роксоланы и обирают только потому, что смирились. Что не пытаемся. Вон — даже в простом. Ты же бывал в Ольвии. А я слышал, что кто-то и в Феодосию ходил, а иные и далее — на Дунай и за него. Порой доходили до самого Рима. И что же? Неужели с тех земель ничего толкового не несли к себе?

— Отчего же? Несли.

— Что? Я, признаться, не понимаю, как можно было прозевать жатку. Многократно же дело ускорится. Мы бы все это поле меньше чем за день собрали. И оставалось бы только скосить солому да подсушить.

— Видать, не примечали.

— А зря… все полезное надобно примечать, да к своим тащить. Ибо мир чудесен в своем многообразии. Ведь небеса открывают каждому свое. Знаешь, откуда те палочки, которыми мы едим? Из земель Хань.

— Серьезно? — ахнул седой.

— Да. Удивлен?

— Изрядно. Но неплохо.

— Таких полезных мелочей много по миру рассыпано. Да и не мелочей. Главное — не на блеск смотреть, а на суть. Пытаясь разобраться в том, как всякая всячина устроена.

— Ты хоть понимаешь, какой это труд — очищать пашню от пней, камней да корней? — вкрадчиво спросил Вернидуб.

— Понимаю. Одному — почти непосильное дело.

— Вот. Да и за ради чего такое нам? Через несколько лет все равно — расчищать новое, а это бросать, чтобы быльем поросло.

— В том и дело, что бросать не надо.

— Так родить перестает.

— Это если жито сеять. А надо разное.

— Какая же в том разнится? Все одно — сеять.

— А отчего земля отдыхает? Разве в то время на ней ничего не растет? — улыбнулся Неждан. — Сила в том, чтобы правильно меняя посадки держать землю доброй, как и урожаи. Здесь и жито, и горох, и озимое что потребуется, и овощи какие. Хотя какой в этом смысл? — махнул рукой Неждан и повернулся на другой бок.

Вернидуб не стал его более донимать расспросами.

Задумался.

Ибо слова о том, что земля отдыхает через смену того, что на ней родится, его задели и удивительным образом заинтересовали. Заставляя перебирать в памяти всякие случаи из минувших дней в поисках подтверждения или опровержения этих слов.

Ночью несколько раз рычал пес.

Он с ними в полуземлянке спал. Вернидубу то не понравилось. Он считал, что ему самое место на улице. Но парень решил иначе. Для него, в силу острого чувства одиночества, Мухтар стал что младший брат. Член семьи — не меньше.

Вот и услышали оба его рык. Но лишь утром вышли посмотреть, обнаружив на опушке много новых волчьих следов.

— Плохо, — тихо констатировал парень.

— Очень плохо, — согласился с ним ведун. — Видать, где-то тут стая обосновалась. И ей корма не вдоволь. Вот и лезет к дыму.

— И что делать предлагаешь?

— Ночью из жилища не выходить. Скота у нас нет, не зарежут. В остальном перебедуем как-нибудь.

— Нет. — твердо произнес Неждан.

— Что «нет»?

— Это — не их земля. Я не собираюсь от них прятаться!

— Хочешь против стаи выйти? — как на дурного глянув, поинтересовался Вернидуб.

— Не собираюсь я за ними бегать. Не дурной же.

— А что тогда?

— Ловушек поставлю.

— Промышлять ими все же вздумал? Не только ведь волки попадутся.

— Какой же это промысел? Защита. Не мы к ним пришли. Но терпеть их рядом я не намерен…

Глава 2

166, сентябрь, 9

Спина болела немилосердно.

Видимо, эта уборка ячменя Неждана доконала. Да и работал он не так, как Вернидуб, привыкший к такому делу. А потому каждые пять-десять минут немного разминавшийся.

Так что — иди, пойми, что с ним произошло.

Не то продуло.

Не то сводить начало от перенапряжения.

Неясно.

Сам парень разобраться не мог. Просто старался теперь спину утеплять, пользуясь образовавшимся запасом тряпок. Да и Вернидуб тут ему был не помощник, ибо в лекарском деле плохо ведал. Разве что по просьбе Неждана спину ему немного массировал. С непривычки плохо, но и оно помогало.

Медленно.

Слабо.

Но отпускало. С каждым днем облегчая и облегчая состояние.

Только понять было нельзя — из-за лечения это или оттого, что парень эти несколько дней мало нагружал себя. Не бездельничая, конечно, но и не особенно напрягаясь. Так — текучку всякую делал да с ловушками возился, но без фанатизма. Отчего злился, так как своей расслабленностью и неспешностью начинал напоминать местных.

И тут — купец со товарищи и рядом попутчиков на своей «посудине». Среди которых нашелся один из старейшин клана — Гостяту.

Неждан, быть может, и постарался бы укрыться с глаз долой. Ему не сильно-то и хотелось со всей этой братией общаться. Не сейчас, во всяком случае. Но он просто прозевал тот момент, когда можно было спрятаться.

— Эй! Хозяин! — крикнули с реки.

Парень обернулся и поморщился. А потом пробормотал:

— Принесла нелегкая…

— Экий ты гостеприимный, — смешливо фыркнул Вернидуб, выходя из-за плетенки, каковой они уже обнесли навес. Не полностью, но значительно. Все ж таки сидеть на виду у всех плохая идея. Да и зимой легче будет. Особенно если успеют глиной обмазать, чтобы не продувало сильно.

Неждан промолчал.

Лишь встал и пошел прятать железный инструмент, пока есть возможность. В то время как седой вышел навстречу гостям.

— Вернидуб! — выкрикнул Гостята с лодки. — Ты ли это?

— Волею небес. Ты, что ли, теперь за данью ходишь?

— Приходится. Ростила-то захворал.

— А что с ним?

— По прошлому лету колено ушиб. Сейчас совсем тяжко — едва ходит.

— А что Красный лист? — спросил Вернидуб, имея в виду своего коллегу по ремеслу из местного клана.

— Боги молчат, — лишь развел руками Гостята. — Да он никогда и не был силен в лекарском деле.

— Вы торг торговать али по какому иному делу?

— Можно и торг, ежели есть чем. А так — вот, — показал рукой он на видного мужчину рядом, — показать, что осталось после набежников тех.

Неждан к тому времени вышел из-за плетеной изгороди и смотрел, внимательно изучая и гостей, и лодку. Хотя, справедливости ради, это плавательное средство стоило бы назвать кораблем… хм… корабликом.

Метров пятнадцать длиной и около пяти шириной. Осадкой какой не ясно, но вряд ли больше метра. Посредине, чуть сместившись к носу — мачта с убранным прямым парусом. Спереди еще одна, сильно заваленная вперед, отчего напоминающая бушприт. Тоже с прямым парусом, только маленьким. На носу и корме настил с разрывом по центру, то есть, полной палубы не имелось.

Память услужливо намекала на то, что перед Нежданом какой-то мелкий вариант торгового корабля римлян. Предположительно. Во всяком случае он где-то видел изображения и даже макеты чего-то подобного.

На борту люди как люди.

Большинство одеты очень просто и без изысков. Не по местному обычаю, да. Вызывая у парня ассоциации с какой-то скифской модой… ну или что-то в том же духе. Он в этом пока не разбирался. Гостила, что из старейшин клана, выглядел ожидаемо. Как и Вернидуб до ранения, и Борята и иные. Разве что имел крашенную шерстяную рубаху и несколько бронзовых аксессуаров.

Еще просматривался явно старший по кораблю. Вон — внимательно изучал и навес, и прочее. Видать, из местных обычаев это выбивалось кардинально — такого не ставили. Так вот, он имел вполне римский облик. Не ранний, да. Но вполне укладывался в понимание парнем римского костюма I–II веков с периферии.

Ну и тот самый уважаемый мужчина, которому показывали последствия набега. Налицо — вроде как местный. Только чернявый да одет иначе. Явно богаче. В цветные ткани иного покроя. Главной же особенностью заключалась в том, что на его поясе покоился меч. Обычная римская спата, как мог судить Неждан. Хотя он сам на римлянина не походил, скорее на скифа, сармата или еще кого из того же культурного пула.

— Неждан, поди сюда, — позвал его Вернидуб.

— Это, что ли, молодой ведун? — спросил Гостила, разглядывая парня странным взглядом, в котором читались смешанные чувства, но какие — неясно, ибо слабые.

— Так и есть. Он. Молодой, а сильный. Многое ему уже открылось.

— А с каким богом он сродственен?

— Не могу сказать, — развел руками Вернидуб. — Порою кажется, будто оба Близнеца ему благоволят.

— Оба Близнеца?! Это правда? — переспросил он у Неждана с нескрываемым удивлением.

— Сам пока не разобрался. — ответил парень и постарался сменить тему. — Ежели торгом торговать, то чего гость взять хочет, а чего дать?

— Смотря то, что есть у тебя. — выступив вперед, произнес тот, кто по ромейской моде одет был.

— Шкура лося есть, две бобровые и одна от косули, а еще две заячьи и одна лисья.

— Охотой промышляешь? — нахмурился человек с мечом. И, на удивление, его речь оказалась чище, чем у торгового гостя.

— Охотой — это ежели по лесу бегать и самому искать. А коли прибрать тех, кто сам к тебе лезет, то какая же это охота?

— Не играй словами! — повысил голос визави, положив руку на рукоять меча.

— Ты — рука твоего господина. Твои дела — его дела. Он взял под свою руку эти земли и оберегает их, за что мы ему отдаем десятую долю урожая. Так ли это?

— Так, — с важностью кивнул он.

— Неизвестные люди разорили земли, что взял твой господин под свою защиту. Увели жителей и скот. Потоптали поля, оставляя выживших голодать. Плюнув на власть нашего господина и величие. А теперь ты, рука и воля его, вопрошаешь меня об охоте?

— Следи за языком! — еще громче произнес визави, которому совсем не понравилось, куда парень клонит.

— Прошу прощения, — покорно кивнул Неждан. — Сейчас я все покажу.

После чего развернулся и пошел к навесу. Взял там все шкуры и вынеся к гостям, положил их на траве.

— Это все, что мне удалось добыть.

— Ты промышлял охотой. — вынес вердикт тот, с мечом. — А с нее доля в четверо больше, чем десятая часть.

— Забирай. — прямо глядя ему в глаза, произнес Неждан. — Твое право — право твоего господина. Я не могу его оспаривать. Но видит Небо, если твой поступок будет не по-справедливости, вы навсегда лишитесь фарна[30]. И ты, и твой господин.

— Что ты несешь?! — рявкнул это человек, выдвинул на треть клинок меча…

И ситуация зазвенела, как натянутый нерв.

Разумеется, просто поднять лапки и молча сдохнуть Неждан не собирался. Он рассчитывал спровоцировать этого сармата на атаку. А потом — ходу. Заскочить под плетень навеса. Накинуть сбрую с дротиками и пулями. И устроить им тут небольшую войнушку. Благо, что ни у кого из этой братии доспехов надето не было, равно как и стрелкового вооружения в руках не наблюдалось…

Может быть так и произошло бы, но этот спокойный, полный решительности взгляд сбил с толку сармата. Никогда прежде он не видел ничего такого в здешних местах. Сильные эмоции — да. Страх там, ужас, ярость, ненависть и подобные им — сколько угодно. Но не вот такое спокойное хладнокровие. Так что, немного подумав, он секунд через десять напряженного молчания, задвинул меч в ножны. И произнес:

— Мне нравится твоя смелость, молодой ведун.

— Мне отобрать из этих шкур лучшие на долю для господина? — осторожно спросил Гостила.

— Нет. Этот молодой ведун прав. Мой господин взял эти земли и живущих на них людей под свою руку. Брать же дань с тех из них, кто не был им защищен, не справедливо. Семья его потеряла зерно и скот. Мое слово — три лета он в праве вести любой промысел, не давая долю с него.

Неждан поклонился, неглубоко, но с почтением. Он совершенно не ожидал, что сармат поступит таким образом. Меж тем, после небольшой паузы тот добавил:

— Это лето первое. А теперь, если желаете, торгуйте.

С чем он и отошел назад.

— Как ты шкуры выделывал? — спросил оживившийся ромей.

— Снимал. Растягивал. Выскабливал, убирая остатки ненужного. Потом пропитывал жиром, что с животных брал. И сушил под навесом, ежедневно разминая. Вон на том суку, — указал он рукой. — Вишь — верх гладкий. Я его жиром смазывал и, прижимая внутренней стороной, тягал шкуру туда-сюда. А потом, как она подсыхала, сворачивал трубой, мехом наружу. Да дымом костра изнутри ее коптил. Не сильно.

Ромей кивнул.

Отдал несколько распоряжений на странном языке, явно не латинском. После чего парочка ребят из команды скинули этакий трап. Просто тес с небольшими поперечными насечками, по которым шла обмотка толстой веревкой. И, придержав оный, позволили своему старшему сойти на сухой берег.

Он подошел.

Взял первую попавшуюся шкурку. Осмотрел ее. Помял, одобрительно хмыкая. Взял следующую… Когда же закончил, произнес:

— Кто учил тебя их выделывать?

— Знание о том само всплыло в моей памяти. Словно я знал сие ранее.

— Он или его отец ранее не промышляли охотой? — спросил сармат у Гостилы.

— В здешних краях так шкуры не выделывают, — возразил ромей. — Да ты и сам погляди.

Сармат поймал то, что ему метнули. Внимательно осмотрел и вынес свой вердикт:

— Ты прав. Хорошая работа. Они у него все такие?

— Да.

— Ежели продолжишь промыслом жить, то долю давать станешь меньшую. Втрое от десятой части, а не в четверо. Но только если все твои шкурки будут такими, али лучше. Понял?

— А ежели иным промыслом займусь?

— Как займешься, так и поговорим…

За эти шкуры удалось выторговать шесть римских фунтов[31] соли и две корзины репы. А также неполную пригоршню медных монет, какие бытовали в рамках самой Римской империи в те годы и использовались для розничной торговли в городах. Иных же медных предметов на обмен у купца и не имелось, так что пришлось так поступать. И эти-то медяшки случайно оказались. Репу же тот вообще вез для питания экипажа и немало удивился интересом к ней…

Во время торга Неждан выбрал стратегию, при которой пытался продать не столько сам товар, сколько перспективы. Разумеется, не в лоб, а активно «закидывая удочки». То есть, расспрашивая о том, почем ромей будет брать тот или иной товар. Пока, наконец, не дошел до самого для купца неожиданного.

— А сахар почем брать возьмешь?

— А что такое сахар? — переспросил купец.

— Сладкий песок, что с растений берется.

Торговый гость подозрительно прищурился.

Сахар в Римской империи не производили[32]. Он поступал из Аравии или Индии. Что, среди прочего, стало причиной широкого употребления в I–III веках нашей эры так называемого свинцового сахара[33]. Иными словами — сахар в Римской империи ценился очень высоко, будучи строго импортным товаром. Оттого и стоил весьма и весьма солидно — на вес золотом. Относясь к той же категории товаров из комплекса для статусного потребления, каковыми позже, в Новое время, являлись специи.

— Можешь его показать?

— Я только прицениваюсь.

— Он у тебя есть?

— Понимаю твое желание меня ограбить. — улыбнулся Неждан максимально жизнерадостно. — Но с лесными духами ты без меня не договоришься, а его могут дать только они. Приезжай на будущий год. Я добуду тебе немного на пробу.

— Сколько?

— Посмотрим. Может горсть, а может и половину корчаги.

— Если сахар тот будет добрый, — встрял сармат, — то три доли из десяти ты положишь нашему господину. А ежели дурной — четыре.

— По истечении трех лет, включая это.

— Да, — нехотя кивнул он.

— А ты сам в чем нуждаешься? — подался вперед купец. — Соль?

— Соль, без сомнения. Но меня еще и иное кое-что интересует, — произнес Неждан, переходя к следующей стадии торга. От которой его собеседник и сармат, внимательно слушавший, немало напряглись. Ибо было видно — парень слишком много знает о том, о чем знать не мог.

Торг закончился.

Парень распрощался со всеми и удалился к костру, сославшись на том, что спину лечить надобно. Огнем.

— Я Неждана не узнаю, — произнес Гостята, обращаясь к Вернидубу. — Слышал я от Боряты, что с ним дивное случилось. Но чтобы так.

— Близнецы сильны, — усмехнулся седой. — Великий ведун растет.

— Перун яростен. Перун не торгуется. — возразил Гостята.

— Перун лишь выглянул ненадолго, уступив в низких делах тому, кому они близки. — максимально серьезно произнес Вернидуб…

Глава 3

166, сентябрь, 11

— Одного не пойму, — начал сложный разговор Вернидуб, который уже пару дней не решался к нему подступить. — Я видел приготовленные тобой дротики и копье. Ты и правда на них напасть хотел?

— Да. — не задумываясь ответил парень.

— Ты хоть представляешь, чем бы это закончилось?!

— Смертью.

— В том-то и дело, что смертью! Безумец! Ты, дурень, сначала свою голову сложил бы, а потом до роксоланов и языгов эта выходка дошла бы. И они пошли бы карать тех, кто сие допустил! Знаешь, сколько наших погибнет, если они ратью пойдут?

— А сколько они выставят воинов? — равнодушно спросил Неждан.

— Ты совсем сдурел, да? — осторожно поинтересовался Вернидуб.

— Сколько они выставят? Сюда. В наши леса.

— Какое это вообще имеет значение?

— Сотню? Две?

— А этого мало?

— Я один, ежели подготовлюсь, смогу взять на себя минимум десяток.

— Ой ли! — фыркнул Вернидуб. — Ври, да не завирайся!

— К ночи они всяко к берегу прибиваться станут. Плаваю я ладно. К какому не пристанут — все одно до них доберусь. И как у костра сядут — покидаю в них дротики да пули. Из темноты. Мыслишь, десяток не приберу?

— Так и они с луками придут.

— Толку-то с них в ночи? Вышел из-за дерева во тьме. Метнул дротик в освещенных костром людей. Укрылся за деревом. И под его тенью отошел. Выждал, обходя их издали. Вышел снова из-за другого дерева с иной стороны. Метнул еще один дротик. И по новой. Али по ночи бросятся в наших лесах удачу искать?

— Может ты и прав, десяток так приберешь. Но они до жилищ дорвутся наших. Мыслишь, что сотворят?

— Ежели ко мне десяток юных молодцов присоединится, то мы в ночи разом их дротиками али пулями станем накрывать, отчего и сотню, и две можно уработать… — медленно произнес Неждан, не отвлекаясь от своего строгания деревянной заготовки.

— Даже если перебьешь их — новые придут. У них много воинов в доброй броне и при хорошем оружии.

— А у нас много леса и может быть изрядно дротиков. — пожал плечами Неждан.

— Экий ты упрямый. — покачал головой Вернидуб, но уже не так уверенно.

— Конными они не придут, — продолжал парень. — В здешних местах им не пройти. Разве что по поймам рек, но там не везде проходы есть. И болота, и заросли всякие. Да и какой смысл? Где им тут на конях разгуляться? Значит, явятся на лодках. А их можно сжечь. Ежели что, то и даже с людьми — прямо на ходу.

— Это еще как?

— Если из дерева горючий дух брать, то можно делать маленькие горшочки и заполнять их ею. Затыкать тряпицами, да перед броском оные поджигать. Разбившись, такой горшочек выплеснет весь дух горючий на дерево и сможет его зажечь. С одного не загорится или нет — неясно. Но ежели несколько кинуть — почти верное дело.

Ведун ничего не ответил.

— Что молчишь?

— Откуда в тебе такая злоба к ним?

— Мы чужие им. Они грабят нас. Ежели роксоланы относились бы к нам, как к своим, то и злобы моей не было бы.

— А чего им к нам, как к своим относится? — удивился седой. — Мы же, как ты, верно, сказываешь, чужие им.

— Вот то-то и оно. Чужие. — кивнул парень. — Так почто нам под ними ходить? Отчего сами не живем? Зачем им дать платить? Из-за чего промыслами не заниматься добре? Они ведь все обдирают! Вон, ты седмицы две назад рассказывал, что кузнец у вас завелся. Несколько лет пожил да поковал, а потом набег. И какая случайность — прямо на его дом. Мыслишь, это здраво?

— Даже если ты прав, — задумчиво произнес Вернидуб, — даже если мы можем отбиться с твоими придумками, то соль мы откуда брать будем? А иное? Они же пресекут всякий торг с нами.

— Ежели идти вверх по Великой реке, то можно найти путь с волоком в другую большую реку, что впадает в море на севере. Там тоже есть соль. Торг вести сложнее. Но ежели менять железо на соль — сдюжим.

— Нам и самим то железо надобно.

— Когда я найду помощников, то оно будет. Это не так сложно.

— На то немало сил требует. Каждый нож тяжелым потом обойдется.

— Есть у меня кое-какие мысли, как это все улучить и ускорить. — ровно сказал Неждан.

— Вспомнилось?

— Именно так. Видимо, кто-то подсказывает… нашептывает. Я ведь те монеты медные взял не просто так.

— Я заметил. — кивнул Вернидуб. — Мы все удивились твоему интересу. Для чего они тебе?

— Чтобы добыть немного грома из дуба[34] и с его помощью сделать липкое железо, которое другое к себе притягивает. С его помощью можно будет руду обожженную очищать, отбрасывая песок и прочее. Она богаче с того станет. Что позволит очень сильно уменьшить трату угля на плавке. Да и с переработкой криц я кое-что придумал. Нужно только белую глину найти…

Произнес Неждан и замолчал, сосредоточившись на строгании. Его же собеседнику нужно было услышанное осмыслить, поэтому он тоже взял некоторую паузу.

Так-то с магнитом парень был не уверен. Просто где-то попадалась статья, описывающая такой способ добычи электроэнергии. Вот он и решил попробовать. Картофеля-то и лимона под рукой не наблюдалось.

Долго сидели в тишине.

Вернидуб косился на парня и думал.

— А это что ты задумал? — наконец, спросил седой, кивнув на деревяшку. — Ты ведь давно ее заготовил и сушил в тени. Ради чего?

— На сырость и зиму-то, обувка.

— Чего? — удивился седой.

— В какой обуви мы ходим зимой? Лапти на пару онучей. А ежели оттепель или иная сырость? Поршни брать? Так они тоже промокают. От восхода до полудня — пару раз точно воду пустят. А сырые ноги по холоду — верная дорога к хворям.

— Дерево тоже промокает. — заметил Вернидуб.

— Есть одна тонкость… — улыбнулся Неждан и начал рассказывать…

Решая эту весьма нетривиальную проблему с обувью для межсезонья и зимы, парень решил сделать ставку на деревянные башмаки. На кломпы. Брал мягкую породу, чтобы легче обрабатывал. В данном случае — липу. В том числе и потому, что она однородная весьма. Сушил. Грубо обтесывал топором. Потом острагивал ножиком, формирую внешнюю геометрию.

Следом собирался взять каменное долото и осторожно выбрать полость под ногу. Частью. Сколько достанет. А потом уже в ход пойдут угольки и банально прожигание. Муторно и долго, но вполне реально.

Для защиты же от промокания Неждан планировал пропитать полученные башмаки льняным маслом. Вареным. Его ведь требовалось совсем немного. Промазал. Подержал на солнышке, чтобы оно превратилось в полимер[35]. Потом еще. И еще. На горячую, разумеется.

Носить эту жуть он планировал, набивая соломой и подвязывая к ноге обычным лыковым хомутком. Ну и на обмотки одевая. А зимой — на две.

Главная беда — семена льна. Но они нашлись — несколько «хвостов» еще его родитель высадил. Вон — росли по дальним углам. Давить масло, правда, муторно придется. Считай на камне другим камнем растирать семена над керамической емкостью. А потом пытаться это все отжать вручную через тряпку.

Но ему много и не надо.

Им.

Для Вернидуба он также собирался сделать что-то подобное. Ну и про запас. Особенно если удастся найти еще семян льна…

— … и ты постоянно так рискуешь, — произнес, покачав головой Вернидуб, когда парень завершил свой рассказ. — Столько всего ведаешь уже, и готов в драку вступить из-за мелочи.

— Это — не мелочи. — нахохлился Неждан.

— Прыгать на кабана было, конечно, очень здраво. — улыбнулся седой, резко изменив контекст. Он-то прекрасно понял, что парень имеет в виду нарастающий его конфликт с роксоланами. — Ты ведь дуриком помереть мог.

— Мог, — нехотя согласился Неждан.

— А ведь я не ведал про особенности льняного масла. Что, ежели его сварить, оно особым становится и может защитить дерево от воды. И про поршни липовые не слышал. Да и никто в округе о том не ведал.

— И что с того?

— Беречься тебе надо. Беречься.

— Если честно, то я не вижу в этом смысла особого.

— Но почему? — немало удивился седой.

— Вот принес я много всяких знаний. И что дальше? Они вам нужны? Не думаю. Ты же видел взгляд Гостяты. — мрачно произнес парень.

— Твой отец с Гостятой и повздорил. Али не помнишь?

— Мне без разницы вся эта мышиная возня. Мне важно то, что я для него враг.

— Не говори глупостей!

— Тот сармат. Как его звали?

— Арак.

— Тот Арак ему ближе, чем я. Но я Гостяту не осуждаю. От дружбы с Араком он уважаем. Сдает своих. Тех, кто промыслом живет, подсказывает. Услуживает. А до него иные.

— Я сказывал, что будет, ежели так не делать, — возразил Вернидуб.

— А я сказывал, что будет, ежели дух иметь да за свое стоять! — рыкнул Неждан. — Я вам тут не нужен. Только всю воду мучу. Начну железо делать. И что? Сами же и сдадите. Али забыл, как о прошлом кузнеце сказывал?

— Там другая ситуация была.

— Разве? — усмехнулся парень. — Он стал мастером добрым. Его сарматы и приняли. А потом с торга продали. Главное, чтобы у нас доброго железа было в обрез, как и соли, и иного. Чтобы держать нас за глотку. И не давать ни вздохнуть, ни пернуть. Али не видишь того?

— Ты что туча дождевая, — покачал головой седой. — Грозовая.

— Предлагаешь мне, как дитю малому, радоваться пустому? Нет. Видно, рано я пришел. Надо уходить. Смертью или еще как. Мне тут не место.

— Не дури!

— А что не дури?

— Арак же сказал — это лето и два будущих брать с тебя дани не станет. А потом по шкурам и сахару не в четверо, а в трое от обычного.

— Ежели добро делать стану, то придет Арак и скажет — пошутил я. А если стану ругаться, так просто заберет все. Али нет?

— Небеса не дадут.

— Небеса останавливают зло, только вручая копье в руки тех, против кого оно обращено. Под лежачий камень вода не течет. Для Арака и прочих — мы что скот, разве что говорящий. Они нам оставляют столько, чтобы не сдохли. Остальное так или иначе вытягивают.

— Дурной у тебя нрав. Ой, дурной. — покачал головой Вернидуб.

— А какой он должен быть? Гостята мой враг. Арак — тоже. Как я должен мыслить о своих будущих летах? Что они станут вокруг меня песни петь да танцы танцевать?

— Гостята не враг тебе.

— Чего они с отцом не поделили?

— Не ведаю.

— Но слышал.

— Слышал, что, перепив меда, подрались из-за чего-то. Но кто там прав, и из-за чего была драка — не ведаю. Да и тебе надобно выслушать обе стороны, а не только отца стороны держаться.

— Почему?

— Потому что Гостята дядя тебе. Родич.

— Хорош родич, — нахмурился парень. — Хотя я слова отца не помню. И судил по его поступкам, ибо сказано: по делам их узнаете их. — выдал он на-автомате один из основополагающих христианских принципов.

— Он видел, что Арак ярился, и старался сгладить это.

— Он ограбить меня хотел помочь.

— Арак был в своем праве. Он мог взять в четверо от десятой части всего, добытого охотой.

— Мясо я ему с удовольствием бы вручил. Из отхожего места. Тщательно переваренное. Прямо корчагой бы черпал. Щедро. От души.

— Мясо по традиции не берут, только шкуры.

— Мы по кругу одно и то же обсуждаем который уже раз?

— Несчетно.

— Как ты видишь, убедить меня ты не в силах. Посему мыслю, по весне я соберу свои пожитки, провожу тебя, а потом и сам куда-нибудь отправлюсь.

— Ой дурень… — покачал головой Вернидуб. — В рабство захотел? И это хорошо еще, если в рабы решат продать, а то убьют и поминай как звали.

— Ты ведь в Ольвию по юности ходил.

— Ходил. Сообща с родичами. Нас там два раза по десятку было. И у всех — копья с костяными наконечниками да ножи. И то — чудом ушли.

— Отчего же?

— Зажали нас. Хитрости выманили в переулок по темноте, да придавили. Когда проход в три шага шириной, а на тебя надвигаются добрые воины в железе кованом да с большими щитами, много не навоюешь. Повздорили мы с нанимателем. Заплатить стали требовать после очередного пустого обещания. Ну он и решил это прекратить по-своему.

— И как ушли?

— Чудом… лишь чудом.

— Каким же?

— У Борза нашего полюбовница там нашлась. Вот она в одном доме и жила, у которого нас прижали. Увидела. И дверь отворила. Мы через что и утекли. И ее прихватили, иначе бы сгубили.

— Жива она еще?

— Куда там? — махнул Вернидуб. — Погоня стрелы пускала. Вот одна ее и настигла.

— А наших много ушло?

— Едва десяток.

Неждан промолчал.

— Думаешь? Правильно. Подумай. Повезет — в рабы попадешь. А ежели нет — сразу примучают. И хорошо, если без пыток обойдется.

— Я везучий. Прорвусь. Да и чего тебе тревожится? Я тебе уже показал и еще покажу, как железо делать. Пользуйся.

— Гостята тебе не враг, — с нажимом произнес седой.

— Ты полагаешь, что, если несколько раз повторишь одни и те же слова, они станут более убедительными? К тому же я не боюсь смерти. Судя по твоим рассказам — один раз я уже умер. В тот день, когда пришли набежники.

— Давай ты не будешь спешить?

— А чего тянуть?

— Я обещаю, по весне пойду к Гостяте и найду способ вас примирить.

— Он должен мне жизнь отца и матери, сестер и весь скот угнанный набежниками. Ибо если бы не он — нас бы сюда не отселили.

— Если бы не он, ты бы и ведуном не стал.

— Как будто я этого у кого-то просил, — скривился Неждан.

— В твоих речах я слышу Перуна. — серьезно произнес Вернидуб. — Не отдавайся ему всецело. Его путь — путь войны… крови… бесконечной крови без конца и края.

— Именно поэтому я и хочу уйти. Живите в покое, как привыкли.

— Ты был дан богами этому роду. Здесь и сейчас. Мыслишь, боги не ведали, что творили, породив великого ведуна шутки ради?

Неждан промолчал.

— Просто доверься мне. Обещаю — я договорюсь.

Парень повернулся. Внимательно посмотрел в глаза Вернидубу. И, после, наверное, минуты игры «в гляделки».

Кивнул.

И, возвращаясь к строганию башмака из липы, едва заметно усмехнулся краешком рта. Вербовка агента влияния потихоньку продвигалась. Хотя и не без проблем. Но ничего, до весны еще было время. А отступать без боя Иван-Неждан не собирался…

Глава 4

166, сентябрь, 18

Неждан взялся за брусья.

Чуть подпрыгнул, выходя на них в стойку.

И начал работать.

Спокойно и осторожно. Это тело еще не было готово к серьезным нагрузкам. Поэтому парень опасался получить по неосторожности травму. Вот и берегся. Ну и разогревался вдумчиво и основательно…

Изначально, в самом начале лета, тело Неждана совсем никуда не годилось. Да, оно оказалось достаточно выносливое и способное к рутинному, неспешному труду с невысокой физической нагрузкой. Но при этом имело слаборазвитую мышечную массу и никакую растяжку. Из-за чего парень себя чувствовал деревянной немощью.

Так что, решив вопрос с питанием и немного освоившись, Неждан начал тренировки. Разумеется, с достаточно умеренных нагрузок. Простые растяжки да формирование функциональных навыков. В первую очередь жизненно важных в текущих реалиях, таких как метание дротиков да пуль. Перед чем он выполнял разогревающий комплекс, который сам по себе его немало утомлял.

Шло тяжело.

Слишком уж он был физически слабым на старте.

Но незаметно пролетали неделя за неделей и сытное питание с большим количеством белков и сахаров[36] начали сказываться. Вкупе с тренировками.

Тело начало натурально оживать.

Он уже стал добавлять пробежки и небольшие заплывы, очень тщательно следя при этом за водой. Чтобы не нахлебаться. На дворе ведь не XXI век, и, ежели ты поймал какую-нибудь дизентерию, мало не покажется. Но плавание ему было нужно просто как один из компонентов мягкого укрепления плечевого пояса и позвоночника. Слишком слабых. Слишком не развитых.

Начал отжиматься. Пытаться.

Потом сделал себе турник.

Для начала привел в порядок обычную ветку подходящего диаметра, растущую на нужной высоте. А позже сделал специальный спортивный снаряд, вкопав две крепкие жерди с Y-образной вилкой на конце, куда и привязал перекладину. Укрепив эти стойки дополнительно подпорками, чтобы поменьше качались.

Ну и, наконец, поставил брусья, изготовив их по такому же принципу, что и турник.

Тренировки вел ежедневно, но на разные группы мышц. Понемногу. И соотнося с трудовыми физическими нагрузками. Просто для того, чтобы не получить какие-то ненужные проблемы. По чуть-чуть. Стараясь прислушиваться к телу и его ощущениям.

Продолжая при этом метать дротики и пули.

Каждый день.

Пусть недолго, но без выходных. Исключая совсем уж ненастные дни. Наблюдая за тем, как на глазах улучшаются его результаты. Может и не в плане силы или дальности, но в твердости руки и навыках уж точно…

— И охота тебе этим заниматься? Поспал бы лучше. — подходя с кувшином кипяченой воды, произнес Вернидуб.

Неждан усмехнулся.

Седой был в своем репертуаре. Возможно, в нем сказывался возраст, возможно, местный менталитет, а то и все это разом. Впрочем, несмотря на ворчание, он сам почти всегда присоединялся. Так и сейчас. Поставил воду на траву в сторонке. Подошел к турнику. И повис на нем. Это он любил больше всего, говоря, что в спине потом легче.

Неждан же его подначивал подтягиваться.

Иногда он велся, иногда нет.

Но эта игра шла всегда.

— Ну же, ну же! Давай! — кричал ему парень.

Седой же висел колбаской, наслаждаясь тем, как его спина растягивается.

— Если тебе тяжело, то давай я немного тебя подсажу, чтобы подтянулся уже.

— Да зачем это вообще делать?! — в сердцах воскликнул Вернидуб, спрыгивая с турника на землю.

— Представь, поскользнулся ты у обрыва и, падая, схватился за корень. Сколько ты сможешь подтянуться, вися на нем?

— Для чего мне это делать больше одного раза? — удивился он.

— Шуткую я, — хохотнул Неждан. — Эти упражнения надобны для укрепления спины и отчасти рук.

— Это все хорошо, но ты не ответил — какая в том суть. Ну, укрепил я спину, а для чего?

— От мяса на спине очень многое зависит в бою.

— В бою? — ахнул Вернидуб. — Ты не забыл, что ты — ведун?

— А разве ведуну воином быть нельзя?

— Каждому свое!

— Не соглашусь с тобой. — расплылся в улыбке парень.

— Отчего же?

— Вот скажи, должен ли быть ведун убедителен?

— А как иначе? Ежели он неубедителен, то совсем беда.

— Вот! — назидательно поднял палец Неждан. — А всем известно, что добрым словом и топором убеждать намного сподручнее, чем одними лишь добрым словом.

Вернидуб хотел было возразить, но тут зарычал пес. Негромко, но отчетливо. И, повернувшись в ту сторону, куда животинка глядела, заметили троицу. Они стояли на опушке и явно мялись, не решаясь подойти.

Их можно было понять.

Вон, гости на кораблике тоже не сильно-то и рвались на берег. Несмотря на определенную позу сармата и Гостяты. А все потому, что местечко это выглядело странно на вкус местных обитателей.

Вот полуземлянка. На первый взгляд ничего такого. Обычная. Но над ней нависает довольно длинный и высокий навес, крытый соломой. Который еще и в значительной степени имеет легкие плетеные стенки.

Кто так делает здесь?

Правильно, никто.

Как следы горна и сыродутной печи? Вон в стороне стояли. Причем горн практически целый. А туалет класса сортир, пусть и с плетеными стенками? Маленькая такая странная будочка-плетенка с односкатной соломенной крышей. Что это? А учебный полигон с мишенями? А турник с брусьями?

Иными словами — и место странное, и люди, и занимались эти самые персонажи чем-то непонятным. А о том, что здесь поселились ведуны, видимо, уже по округе разнеслось эхом. Вот и робели.

Осознав это, Неждан даже захотел черепа животных на кольях по периметру расставить. И вообще, какой-нибудь сказочной жути развести. Просто что-то незваные люди ходили пореже и вели себя осторожнее.

Да и у воды надо что-то сделать.

Может, из колоды какой голову змеи, словно выглядывающей из жижи? Или еще чего.

Ну а что?

Раз стал ведуном — грех не пользоваться. Репутация сама себя не создаст.

Вернидуб же тем временем махнул рукой этим гостям, приглашая. И те осторожно подошли.

— Доброго дня вам, — поклонился старший, говоря понятно, но явно на другом языке.

— И вам доброго, — максимально благожелательно ответил седой. — Кто вы? И что вас привело к нам?

— Родичей мы своих потеряли. Дурнем ушли да пропали. Вот и подошли узнать, не видели ли вы их?

— А что за родичи? — вышел вперед Неждан, перехватывая разговор.

— Трое. Один постарше, трое помоложе — как ты примерно.

— Одеты как были? Что-то приметное у них было? Может цвет волос али шрам какой?

— Да одеты как все. Ничего примечательного, — пожал плечами их старший. — А у вас тут много людей, разве ходит?

— Хватает. Места глухие, а то сюда, то туда кто-то бегает. Даже вон — Арак наведывался из роксоланов.

При этом имени лица собеседников скисли и натурально посерели. Видимо, знали, ценили, любили этого персонажа.

— Тоже из вас всю кровь пьет?

— Хуже гнуса, — процедил старший.

— У вас кто рыбалкой али охотой промышляет?

— Уже нет.

— А ранее?

— Бывало, но все либо перевелись, либо бросили то занятие.

— Отчего же? Арак тот сказывал, что за промысел нужно платить в четверо от десятины. Это не так много.

— Так-то оно так, только этот кровопивец сам сказывает, сколько ты добыл. Поначалу прибирает немного. А потом, ежели год неудачный, то может обвинить в воровстве и забрать промысловика в рабство. Для оплаты. Чтобы отработал.

— Кто-то возвращался?

— Он тех промысловиков продает как скотину. Больше их никто не видел. Сказывают, что на рудники ромеем, али эллинам в Боспор.

Неждан выразительно взглянул на Вернидуба, но промолчал и задал гостям новый вопрос:

— А набеги? Набеги на промысловых людей случались?

— Не ведаю. Но обычно, ежели таковые идет, то их стараются прибрать прежде всего.

— А ты мне об этом отчего не сказывал? — спросил Неждан у седого, не сдержавшись.

— Так укрыли бы мы тебя.

— Укрыли? — скривился парень.

— К тому же он тебе дал два лета еще.

— Ты веришь его словам?

— Так вы видели наших? — вклинился старший из гостей, видя, как явно разгорается ругань на ровном месте.

— Точно не сказать, — ответил Неждан, продолжая также раздраженно глядеть на Вернидуба и не поворачиваясь к гостям. — Но, быть может, видели. Трое ребят похожих заходили. Но были совсем недолго. Глянули, что тут живут и пошли дальше.

— А куда пошли?

— Да вдоль реки. Там хорошо след от стада виден. Видать, осматривать оставленные поселения. Туда же и Борята со своими ходил. Да и, мыслю, не только он.

Слова эти заставили их нахмуриться и посереть лицом. Судя по всему, поняли — сгинули те трое. И концов уже не найти. Впрочем, в бочку лезть не стали и оказались настроены вполне мирно. Более того, сами предложили разделить трапезу…

— А это вы чем занимались? — спросил старший в троице, указывая на турник с брусьями.

— Упражняюсь в делах ратных.

— Так? — удивился младший из гостей.

— То нехитрая снасть для укрепления тела.

— А там что? — поинтересовался средний, указав в сторону полигона.

— Там я учусь метать копья и камни.

— Но зачем? — спросил старший.

— Моих родителей и сестер похитили. Мой скот угнали. Мое имущество унесли. Я хочу мести.

— Справедливо, — кивнул старший. — Но ты ведун.

— Оттого и жажду крови. Те, кто ходили в набег этот, должны умереть. От моей руки или волею богов — мне без разницы.

— Слышали мы, что они издалека. И много их было. Опасно идти на такую месть в одиночку. Поймают и убьют. Так и сгинешь без всякого проку.

— Если бы я не надеялся, то не готовился, — развел руками Неждан.

— И ты его не отговариваешь?

— Отговариваю, — охотно кивнул Вернидуб. — Но он уперт как молодой баран. Да и сродство бога в нем играет. Впрочем, я надеюсь, удастся отвратить его от этого пути.

— А сродство с кем у него?

— С обоими Близнецами. Оттого он порой речью одного сказывает, а порой другого.

— А так бывает?

— Сам удивлен. — развел руками Вернидуб.

— Вы далеко живете отсюда? — поинтересовался Неждан, меняя тему.

— Два дня пешком, ежели через лес напрямик. Но так мало кто ходит. А ежели по берегам идти, то добрую неделю пробираться.

— Отчего же через лес не ходят?

— Волки. Много волков. Они уже которую зиму проказничают. Мы по лесу только втроем и ходим, не менее. И посохи берем потолще да покрепче, чтобы ежели что отгонять серых. И костры обязательно разводим.

— Слушайте, — подал вперед Неждан. — А хотите добро расторговаться на будущий год?

— Чем же?

— Да хотя бы теми же шкурами.

— Если Арак или кто иной прознает, то обложит особой данью. А что будет дальше мы уже сказывали. Никто из наших не желает такого.

— А как он прознает? Неужто кто-то из своих болтать попусту станет?

— Так, шкуры-то увидит. Ежели в одежде прибавились, то не беда. А ежели на торг пошли — не пропустит. Да и болтунов хватает, особливо тех, что благоволения хотят.

— А мы поступим хитрее, — улыбнулся Неждан. — Про меня эти кровопийцы уже знают, что промыслом живу. Оттого спрос так и так будет. Но я могу брать на себя ваши шкуры и торговать ими.

— И какой с того тебе интерес?

— Так доля с выручки. Сколько с ним наторгую — после поделим. Половина — моя. Главное — выделывать их добро, как я покажу. Во и выйдет складно. И вам охота с мясом без опаски. И мне прибыток.

— А своим мы что сказывать станем, когда мясо принесем?

— Так и скажите, что я охотой промышляю. А вы у меня мясо взяли за подмогу в делах разных. Мало ли какие дела будут у ведуна?

— Ежели вскроется — головы не сносить, — хмуро произнес старший.

— А я и не неволю. Но если пожелаете мяса прибыток да половину выручки со шкур, то вы знаете к кому идти. Но не спешите. Поговорите с теми, кто за языком следит и о своих печется, а не роксаланам прислуживает. И если надумаете — приходите.

— Велес, — улыбнулся Вернидуб. — Слышите его голос?

— Да, — с некоторой задержкой ответил старший. — А как Перун сказывает?

— Лучше вам это не видеть. — максимально серьезно ответил седой. — Он с копьем на кабана бросился, как Перун заговорил. И вам скажу жесткое у этого лесного порося мясо. Вари — не вари — с трудом жуется.

Старший усмехнулся, с куда большим интересом разглядывая парня…

Разговор дальше не пошел. Эти трое крепко задумались. И, завершив трапезу, удалились. Вероятно, поспешили к своим — поговорить да обсудить все. А может и дальше по следам стада двинулись. Парень за ними не следил.

— Такое ведь и твоему роду можно предложить, и моему, — тихо произнес Вернидуб, глядючи в спину уходящим гостям, которые уже вот-вот должны были скрыться в лесу.

— И можно, и нужно. Только найти надо кого-то, кто не готов, как Гостята, роксоланов в задницу целовать. И у кого язык своей жизнью не живет, а под твердой рукой рассудка.

— Что ты к Гостяте привязался? — фыркнул Вернидуб. — Он и сам бы с радостью тому Араку глотку перегрыз. Да ведает чем-то закончится.

— Ой ли?

— Его родителей в рабство за промысел и угнали.

— А чем они промышляли?

— Рыбой.

— Слушай, а чем с нее платить? Кожей?

— Какой кожей? — удивился седой. — Отродясь такого не было. Ты еще скажи чешуей. — хохотнул он. — Нет. С рыбного промысла берут просто половину всего, что вырастил на поле.

— Так и почто угнали? Взяли бы все.

— Роксолан, что приходил за данью, объявил, что родитель Гостяты и сам ловит, и жена его ловит, и дети все. И с каждого — плата положена. Отчего задолжали их семья много господину своему. Вот и увел всех в рабство. Сам Гостята чудом ушел.

— И что, старейшины ничего не сказали?

— Дочь отец Гостяты тому роксолану не отдал. А она ему глянулась. Вот он и осерчал. А что они скажут?

— А чего не отдал?

— Так не в жены, а так — для утех. Кто такому рад будет?

— Мда. А чего на будущий год он Гостяту чего не взял?

— Оттого и не взял, что сестра сына ему родила. Вот и простил на радостях. И благоволил. Через что он старейшиной и стал.

— Только не говори, что отец мой ему в том пенять начал во хмелю, — холодно усмехнулся Неждан.

— А я и не говорю, — потупился Вернидуб.

— Да неужели? Ты же сказывал — не знаешь?

— Гостята похваляться стал, как он молодец. А отец твой зло уязвил его, напомнив, через что тот все получил. Грубо. Вот и подрались. А когда отец твой его поколотил, тот в бешенстве и приговорил вас к наказанию. Угрожая, что ежели кто вякнет — родичей сестры натравит.

— Ты погляди на него! — покачал головой парень. — Какова какашка!

— Не вини его за то. То — хмель. А потом уже не отступить было.

— Что у пьяного на языке, то у трезвого на уме, — развел руками Неждан. — Видел я его взгляд. Конечно, во хмелю.

— Ты так спокойно это говоришь. Неужто утих жар в груди, что ранее Перуна в тебе пробуждал?

Неждан лишь улыбнулся.

Страшно так.

Многозначительно.

Лично его мало беспокоил конфликт его местного родителя с этим персонажем. Но репутация сама себя не сделает. И прощать ТАКОЕ было никак нельзя. Тем более, что Гостята никаким боком не вписывался в тот образ будущего, который себе нарисовал парень и которому шел.

Этот скрипач был не нужен.

Хуже того.

Вреден и опасен. А потому подлежал… хм… нейтрализации при первом удобном случае.

Вернидуб все понял.

Сначала хотел было что-то сказать, но не стал. Только усмехнулся, ибо увидел в этих словах и улыбке ярость Велеса, которая выглядела куда опаснее того буйства, что обычно являл Перун. Холодная такая. Словно ядовитый змей, ползущий по влажной траве в ночи…

Глава 5

166, сентябрь, 25

Неждан кинул кости на доску.

Удовлетворенно хмыкнул.

И не сильно задумываясь походил, передвинув две фишки.

Вернидуб нахмурился.

Взял кости.

Долго их трусил в ладошках, время от времени останавливаясь и что-то шепча. Подносил к уху, вроде как слушая. Снова трусил. И так по кругу. Кидая никогда не раньше, чем через пару минут. В прошлой жизни Неждан бы психанул. Но тут спешить им было некуда и, чтобы хоть немного отвлечься от достаточно изнурительного труда, играли.

В нарды[37].

Поначалу Неждан хотел сделать шахматы, но отложил как идею до лучших времен. Да, фигуры можно вполне заменить значками на плоских фишках. Не беда. Но правила… да и сама игра… она совершенно не подходила моменту.

Кроме того — кости.

Они вносили элемент случайности, делая партии разнообразнее. Именно из-за этого Вернидуб и шептал что-то им перед броском. Надеялся на содействие удачи или какого-то там еще божества.

Неждан же тащил партию за партией на голом навыке. Сначала пытался захватить плацдармы. Потом блокировал что мог у себя, ограничивая ходы своего противника. Ну и так далее…

— Интересная игра, — проиграв в который раз, произнес Вернидуб.

— А тебе не становится скучно? Ты ведь постоянно проигрываешь.

— Видишь — три костяшки, — указал он с улыбкой на свои фишки, которые называл костяшками. — Я почти успел.

— То же верно. — максимально жизнерадостно произнес Неждан. — Мне нравится, что ты не унываешь.

— Откуда ты знаешь эту игры?

— Ты не устал задавать такие вопросы? — еще сильнее расплылся в улыбке парень.

— А еще какие-нибудь ведаешь?

— Много разных.

— Покажешь?

— Зачем? Мы ведь не часто играем.

— Это сейчас. Зимой темнеет рано. А при такой вот лучине, — кивнул он на нее, — или свете из печи можно вполне время коротать. И не только нам. Так-то и с семьей, и даже в гостях у кого-то. Людям должно понравится.

— На самом деле я ее сделал, чтобы подурачиться. — серьезно произнес парень. — У нас масса дел. И у них.

— У людей и так мало радостей. Мы хотя бы едим от пуза. Да еще и рыбы, а порой и мяса. Что немало. А они? Им нужна какая-то отрада… отдушина. Почему не эта игра? А лучше игры.

— Мы живем в совершенной нищете. — покачал головой Неждан. — Все мы. Это увядание. Это смерть.

— Все так, — охотно согласился Вернидуб. — Но разве боги не ради нашего спасения послали тебя? Вложив притом в твою голову знания об этой игре?..

Парень задумался.

Его крайне неприятно кольнула формулировка, которой воспользовался визави. Да, он и сам потихоньку эту тему разгонял. Но осторожно. А тут — нате на лопате. Кого посылают боги в таких случаях? Обычно пророков.

«Ну спасибо!» — недовольно и раздраженно подумал он.

Ведуном ему быть казалось удобным. Что-то делай, как-то живи — и нормально. А любые странности и чудачества списывай на богов. Мало ли что они тебе там сказали? Если вреда окружающим это явно не несет — никому и дела не будет.

Тут же…

Такую ответственность ему брать на себя не хотелось. Тем более в ситуации, когда он не обладал возможностью оправдать надежды. И ресурсами. И людьми. Во всяком случае — пока.

Но был ли у него выбор?

Ой не факт…

Впрочем, корень бед упирался в другое. Где-то там, далеко на юге, потихоньку развивалось христианство. То есть, та конфессия, к которой, чисто гипотетически относился он сам. Но установить с ее адептами связь было не только затруднительно, но бессмысленно. Ведь это христианство было ранним со своей спецификой. Включая изрядный радикализм и фанатизм своих последователей, как всегда и бывает с молодыми религиями.

Да и все эти тезы про любовь, гуманизм, непротивление злу и так далее выглядели предельно неуместно. Ему и его наследникам ближайшие века будет нужно драться насмерть, отстаивая место под солнцем. Для чего совсем иная философия требовалась.

Принципиальная иная.

Отчего Неждана, то есть, Ивана коробило и выкручивало винтом. Ему ведь нужно было для этого местную религию как-то кодифицировать и откорректировать. Причем сделать это взвешенно, рационально и здраво, все продумав наперед. А значит, создать в будущем очень неприятного противника христианству…

— Ты чего? — осторожно спросил Вернидуб, глядя, как парень ушел в себя и посерел лицом. — Дурно стало?

— Задумался.

— О чем же? — прищурился седой.

— С одной стороны, ты прав. — тихо произнес Неждан. — Эта игра способствует развитию тактического и стратегического мышления. А оно в жизни очень нужно и полезно.

— Чему? — нахмурился ведун.

— Тактика учит расставлять и управлять воинами на поле боя. А стратегия — выстраивать поход так, чтобы завершить его благополучно. — произнес парень, адаптируя определение по местные реалии.

— Так это игра для воинов? — удивился седой.

— Для тех, кто ведет воинов. — кивнул Неждан, уточнив. — Но умение все правильно расставить и уместно применить сложно переоценить даже в самой обычной жизни. Так что, с одной стороны, подобная игра будет заметно помогать нашим людям, укрепляя их разумность.

— А с другой стороны?

— В любом деле важна умеренность. Например, ежели ты будешь слишком много есть, станешь жирным и поразишься массой хворей. Хотя, казалось бы, кушать от пуза хорошо. Так и тут. Увлекутся. И вместо труда станут бездельничать.

— Не переживай. С голодом не договоришься. Али мыслишь, все бросят и как потерявшие рассудок станут играть?

— Труд их тяжел. У наших родичей все излишки, так или иначе, отбирают. Ради чего им стараться и рваться? В этом кроется большая опасность. Могут делать самое необходимое, но ни вздох больше. Нам же нужно иное. Чтобы старались и стремились. Иначе ничего не получится. На лени нам поля не вспахать и не засеять.

— Игра сия дана богами. Оттого и боги установят правила игры в нее, — чуть подумав, произнес Вернидуб. — Не ведаю, что они тебе сказали. Но мыслю, можно приговорить конкретные дни, дабы в остальные трудились.

— И то верно. — сказал Неждан, кидая кости в свою очередь…

Сегодня они и сами отдыхали. Просто отвлекались от забот насущных, которые порядочно их достали.

Приближались холода, а доброй одежды у них не имелось. Все, что было — набежники забрали. Вот и «забегали». Собрали все «хвосты» льня, немногочисленные. Прошли по окрестному лесу, по местам, где Неждан примечал заросли доброй крапивы да конопли.

Заготавливали это сырье.

Ну и обрабатывали.

Днем ходили, утром и вечером стучали камешками да деревянными колотушками, разбивая стебли. Да пытаясь вытащить волокна.

Мороки — вагон.

А впереди — чесание да прядение. Увлекательный процесс, которым оба толком-то и не владеют. Для Вернидуба это женское дело. Видеть видел, но не лез. Для Неждана вообще… хм… инопланетное. Он ни разу даже не догадался посетить мастер-классы по таким навыкам да ремеслам. Максимум смотрел какие-то ролики да читал.

Отчего они оба чувствовали себя предельно не в своей тарелке. Но обстоятельства заставляли их шевелиться.

Да, можно было пустить в дело шкуры. Но жалко. Да и пока не попадалось им достаточного количества пушных зверьков в ловушки. И неясно — попадется ли к началу холодов. Так что они решили действовать наверняка. Ну и ковыляли по этому пути, как две хромые утки.

Сгорая от стыда.

Скрипя зубами.

И при первой же возможности отвлекаясь на что угодно. Благо, что не так уж много было всяких интересных вещей. Разве что игра эта да ловушки, которые они обходили два раза в сутки.

Пока самым ценным «уловом» оказались два волка. Один сдох на кольях в небольшой яме. А второй удавился в петле, сунув не туда морду. С тех пор остальные волки, если верить следам, держались в стороне.

Жрать туши те не стали.

Неждан опасался паразитов. Хотя убедить Вернидуба оказалось непросто. Для него волки имели какое-то сакральное значение. И он их хотел именно сожрать.

Чуть не подрались.

В итоге сговорились, что в реку их туши бросать Неждан не станет, а поможет седому их сжечь…

— Тихо, — шепотом произнес Неждан и прислушался.

Вернидуб молчал и тоже слушал.

— Что там?

— Показалось… Наверное, показалось.

— Что именно? Я ничего не слышал.

— Да словно шаги такие, грузные, медленные, как у зомби. — ляпнул Неждан.

— У кого? — не понял седой.

— Не важно. — отмахнулся парень.

— Важно. Ты прямо напугался.

— Я просто устал, вот и мерещиться всякое.

— Что именно тебе померещилось?

Парень едва заметно поморщился.

Ведун очень трепетно относился к таким вот вещам. И если раньше мог принять такую отмашку и уход от темы, то теперь нет. Видимо, действительно его принимал за посланца богов.

А ему что делать? Не говорить же в самом деле, что померещился звук, многократно слышанный Нежданом там, в XXI веке и в фильмах, и в прочем художественном контенте. Не поймет. Поэтому немного помедлив и поняв, что седой не собирался отступать, Неждан тяжело вздохнул и произнес:

— Зомби — это восставший мертвец.

— Боже… — прошептал ведун и чуть отпрянул. — А отчего они восстают?

— Повинуясь чьей-то воле. — выдал парень наиболее очевидный для него вариант.

— Чьей?

— Чародея. Некоторые из них умеют тайным словом поднимать павших, которые после им служат.

— Прям вот как живые восстают?

— По-разному. Зависит от силы чародея и слова, да и состояния трупа. Иные от живых не отличишь, а другие — что гниющий труп. Самые дурные зомби и зовутся. Медленные, но сильные и живучие. Самые толковые — вампиры. С виду как люди, но ничего окромя крови вкушать не могут.

— Неужто боги такую заразу попускают?

Парень лишь развел руками.

Ну а что он скажет? Не придумал еще…

Нужно ли говорить, что интерес к нардам Вернидуб в этот вечер потерял напрочь. Да и не спал вовсе. Встретив рассвет уткнувшись красными глазами в дверь. Слушая. И крепко сжимая копье.

А уж как дивно он вел себя наружи.

Да и выходил…

О!

Но Неждан не смеялся. Да и вообще держал лицо максимально серьезным. От греха подальше. Тем более, что все попытки что-то объяснить и упокоить только подливали масла в огонь.

— Спокойствие! Только спокойствие!

— Что?!

— Сколько раз тебе уже говорить? Из порубленных на части тел мертвецы не восстают. А для мясного голема, по слухам, нужно не менее ста покойников. Свежих.

— Мясного чего?

— Голема. Искусственного человека выдающихся размеров. Но в наших краях всей этой мерзости нет. Да и чародеев почитай в мире нет. А те, что имеются, иным промышляют.

Ведун, разумеется, не поверил.

Точнее, согласился с таким утверждением, но с тех пор чаще прислушивался, косясь на воду. Да и на следы на земле постоянно посматривал. А уж какие дивные ритуалы он устраивал по вечерам теперь, перед тем как уснуть…

— Слушай, ты все слишком сложно делаешь! — в какой-то момент на нервах воскликнул Неждан.

— А? Что?

— Дабы оградить себя от злых сил, вроде такой мерзости неживой, достаточно вокруг жилища неразрывный круг провести. Взывая шепотом властелину грома — он этих мертвяков на дух не выносит.

— По земле?

— Да. Палочкой проведи и все. Нежити довольно. Пока сам не пригласишь — не войдет.

Ну он и побежал проводить.

Парень же уже все проклял, что такую дурость ляпнул. Слишком уж все буквально и серьезно местные воспринимали…

Глава 6

166, октября, 2

Тихо потрескивал костер.

Нодья в два бревна.

Время от времени фыркая и шипя от капелек жира. Над огнем на достаточном удалении висели ряды тонких ломтиков рыбы. И сохли до тех пор, пока не превратятся в совершенно каменные сухарики.

Заготовка припасов на зиму шла своим чередом.

Без соли.

Так-то она имелась, но не в таком количестве, чтобы тратить ее на всякие соленья. Вон — грибы тоже приходилось сушить. И прочие дары леса.

Очень для этого не хватало классической русской печи, но Неждан лишь вздыхал, представляя объем работ, который нужно провести для ее изготовления. А главное, непонятно было где ее ставить? В полуземлянке, в которой она займет больше половину площади? Или где? Так что он только воздыхал о печи, пользуясь кострами.

С ними, впрочем, получилось смешно и странно.

Он назвал его по привычке — нодьей. Отчего Вернидуб немало удивился. Сообщив, что похожим словом их дальние соседи называют любой костер. И у них он ничего подобного не встречал. Так что пришлось на ходу «рожать» новый термин и называть этот, весьма специфический тип костров «ночником». Ну а что? Горит долго, не требуя участия человека? Горит. А что еще нужно для ночных костров на биваке?

Но Вернидуб запомнил.

Его почему-то зацепило это слово. Так что пришлось Неждану оправдываться в более широком плане, дабы подтвердить его версию и успокоить. Показав ему несколько иных необычных костров, ссылаясь на то, что в голове они у него все так назывались. И конструкцию «ленивой» «финской свечи»[38], и дакотский костер[39], дающий максимальный маскирующий эффект, и костер с «отражателем[40]» и так далее. Выдав на-гора массу всяких конструкций и тупо перегрузив собеседника.

И тот отстал.

Вообще, въедливость и внимательность Вернидуба становилась порой очень душной и проблемной. Он порой тянул информацию из парня клещами, хватаясь за любую оговорку.

А сколько новых слов он у него «подцепил»!

О!

Иногда Неждану казалось, что словарный запас этого ведуна увеличился едва ли не вдвое…

Сейчас он сидел чуть в стороне и мездрил кожу.

Рыбью кожу.

С недавних пор парень решил попробовать и ее снимать. Во всяком случае с крупных экземпляров.

Чешую, кстати, не выбрасывали, а промывали с золой, чтобы обезжирить. А потом, просушив, складировали в корчагах как заготовку для клея. Не самого хорошего, но все же. Да и плавательные пузыри собирали.

В общем — дело шло.

Обрастая не только навыками, но и оснасткой с инструментами. Те же рамки для пялец пришлось изготовить хитрые с зажимами на растяжках. Разных размеров. Иначе приходилось долго морочиться. Или нож для снятия рыбьей кожи из кости делать. Такой — обмылком по форме, чтобы не порвать и не прорезать ее. Тонкая же. Как и терку для отделения чешуи…

Промысел мало по малу укреплялся и расширялся. Живности, которую удавалось брать в лесу на ловушки, это тоже касалось. Хотя ее поступало куда меньше.

А еще были птицы.

Много птиц.

На удивление. Видимо, практика охоты на них была совсем не распространенной. Вот Неждан и пытался развернуться вширь на этом поприще. Делая ставку на… бумеранг.

Да-да.

Обычный бумеранг.

Нормальный такой охотничий бумеранг. То есть, несколько искривленную охотничью палку с профилем самолетного крыла. Такие не возвращались, зато позволяли метнуть их далеко и сильно. Сохраняя энергию даже лучше, чем пули пращи или дротики атлатля.

В группы из нескольких птиц таким было «пулять» милое дело.

Не всегда удавалось попасть.

Навык сказывался.

Сильно.

Очень сильно.

Но все равно, за каждый выход на охоту удавалось снимать стабильно одну-две птички. Или больше.

Собственно, про эту метательную штуку Неждан вспомнил, когда Вернидуб кинул какую-то кривулю в птиц, попытавшихся налететь на сушившееся мясо. Сразу в голове всплыли некогда виденные материалы о том, что в каменном веке бумеранг был распространен очень широко — на всех материках. И в той же Северной Америке вполне дожил до колонизации ее европейцами, которые еще видели, как местные индейцы охотились с его помощью.

По мелким животным Неждан тоже его кидал.

Их.

Потому что таскал с собой несколько максимально одинаковых бумерангов в колчане их бересты…

— Крикнул кто-то, — встрепенулся Неждан.

— У косого дуба, — уточнил Вернидуб, который уже крутил головой, пытаясь уловить направление звука.

Пару секунд промедлили.

Переглянулись.

И бросились к воинскому снаряжению своему. Копью да разгрузке с дротиками и пулями для доведенного атлатля.

Неждан же и бумеранги схватил. Подцепил колчан с ними словно спортивную сумку на лямках. Рассудив, что таким, если по человеку засветить — мало не покажется. Хотя и не убьет…

Встали, укрывшись за плетеной стенкой навеса. И стали ждать, поглядывая в щели на просвет.

Минута.

Пять минут.

Десять.

Ничего.

— Может, показалось? — прошептал Вернидуб.

— Сразу и тебе, и мне?

Седой хмыкнул, принимая довод.

Еще подождали.

И опять ничего.

— Ушли, наверное.

— Мое чутье прямо зудит, — возразил Неждан. — Как будто кто-то за нами наблюдает. С опушки.

— А точнее?

— Видишь вон ту большую березу?

— Которая изгибается крепко стволом?

— Да. Справа от нее кусты. Листья на них еще не облетели. И мне кажется, что за нами наблюдают оттуда.

— И как это проверить?

— Ну…

Неждан осторожно положил копье.

Взял бумеранг.

И, отойдя чуть от плетеной стены, запустил эту метательную палку. Он уже приловчился за время выходов на охоту кидать ее по-разному. И прямо, и по дуге. Вот и запустил ее так, чтобы от кустов его было не видно.

Несколько секунд полета.

И крики!

— Хороша твоя чуйка, — усмехнулся Вернидуб.

— Надо бы еще один запустить.

— Не надо. Я голос узнал. — сказал он и вышел из укрытия с улыбкой на лице. Начав при этом вполне приветливо махать руками.

Несколько секунд спустя из-за кустов появилось четверо.

— Кто это?

— Вон тот, что лоб трет — это Красный лист. Ведун вашего рода. Ты, видно, ему и попал по самой любопытной части тела. С ним рядом — мой племянник. Дальше — брат. Ну и Серая векша — ведун из Быстрых медведей.

— Это где такие живут?

— Да по Великой реке между вами и нами.

— А как они тут оказались?

— Сейчас и узнаем. Мыслю — меня проведать пришли…

Где-то через минуту гости подошли.

— Доброго вам денька, — жизнерадостно произнес Вернидуб. — Не ушиблись?

— А что сие было? — спросил Серая векша, показывая бумеранг.

— О! Это великая вещь! — начал нагонять пыли в глаза седой…

Так, слово за слово, прошли к костру и сели кушать. Заодно болтая. В основном ни о чем. Хотя гости, не стесняясь, глазели по сторонам и кое-что спрашивали.

— А вы чего пришли? — наконец, спросил Вернидуб.

— Борята сказал, что ты спасся. Да еще и ученика взял. Вот мы и решили проведать вас. — ответил Серая векша. — Я с ними у Красного листа гостил.

— Ну как же, как же, — хохотнул Вернидуб. — Яблоки поспели[41]. И уже бражка с них должна была дозреть.

— Вечно ты все высмеиваешь, — фыркнул брат, но беззлобно.

— Травами мы обменивались, — вполне серьезно произнес Красный лист. — Сам же о том отменно ведаешь. Каждую осень. И те, кто до нас был, также поступали.

— И бражки не было?

— Почему не было?

— Ну, будет вам! — усмехнулся брат. — Ты как сбежал? Борята сказал, что ранен был.

— А Гостята вам ничего не сказывал? — поинтересовался Неждан.

— Только то, что жив-здоров.

— И все?

— Он сам не свой какой-то вернулся.

Вернидуб же, не желая развитие этой темы, представил парня, как ведуна, которого тронули оба Близнеца. И что именно он его выходил, спася от горячечной раны. Да про смерть в воде пояснил.

Ранее он Неждану о том не говорил, а тут вывалил гуртом.

В его понимании парень умер, но был возвращен к жизни Близнецами. Через что изменен. И он словно Мара теперь — одной ногой в мире живых, а другой — в мире мертвых.

— Ты ничего не путаешь?

— Вы когда там в лесу что-то крикнули, мы укрылись и стали ждать. Долго. Я уже думал — показалось. Но он — нет. Он вас учуял. И даже указал куст, за которым вы сидели.

— Дух учуял? — ахнул Красный лист.

— Мыслю, что так.

Неждан нахмурился.

Он хотел было уже вмешаться и объяснить, что, кроме его чуйки, были достаточно веские основания. Однако сдержался.

Эти люди жили в своем мире — рационально-магическом.

Для них боги, духи и прочие волшебные существа были также натуральны и естественны, как волк или дуб. Часть реальности. И то, что их не видно — не беда. Суслика вон, тоже часто не видать, а он есть.

Переубеждать их в этом — гиблое дело.

И не получится.

А если получится — хуже станет.

Так-то они вон — вдумчиво обсасывали косточки теории, которая за эти месяца сложилась в голове Вернидуба. Вполне, надо сказать, стройной. И даже в чем-то логичной. Для них. Неждану же требовалось это все выслушать и не заржать. Ну не мог он пока серьезно воспринимать всю местную мифологию.

— А кто сильнее в нем? — поинтересовался Красный лист.

— Не знаю. Они словно сообща стоят за его спиной. Подменяясь по случаю и помогая друг другу.

— А такое возможно?

— Арак с него при мне и Гостяте снял дань всякую, включая промысловую, на это лето и два будущих. Он его гласом Перуна заставил отступить. Что непросто. Ой, как непросто. А потом Неждан предложил нашим соседям промыслами тайно заняться. А шкуры ему, за половину выручки. Дескать, это он добыл. С него ведь не взять. Это, как я мыслю, глас Велеса. Вот так у него все и чередуется — то одним лицом выглянет, то другим.

— А эти, соседи, согласились?

— Ушли, обещая подумать. — пожал плечами Вернидуб. — Но, мыслю, не откажутся. Вот и нам надо бы тем же промышлять. И не только тем.

Он встал. Сходил и принес им кожу. Протянул и спросил:

— Ведаете, что сие?

— Кожа. — произнес Серая векша.

— А чья?

— Странная какая-то… — покачал Красный лист.

— То рыбья.

— О!

— А так можно?..

Сам Неждан практически в разговоре не участвовал.

Просто сидел и слушал.

Лишь изредка встревал, поправляя Вернидуба там, где он что-то совсем не так понял. Но не сильно. В остальном же — наблюдал. Ему безумно интересно было посмотреть на то, как местные реагируют на те или иные его идеи. Со стороны. Заодно и не рискуя сильно. Ведь всегда можно было сказать, что Вернидуб не так понял его.

Он смотрел и думал о том, что сейчас, в сущности, идет вербовка в партию его сторонников. Причем таких людей, которые имеют вес среди местных. Во всяком случае — к ним прислушиваются.

Брат Вернидуба, к примеру, был ведуном-травником. Лекарем. Да и сын у него подвязался как ученик. Серая векша ведал делами скотьими. Красный лист гадал, то есть, был волхвом. Хотя немного и травами занимался. Ну и алкоголем: приглядывал за варением пива, настаиванием браги и заведение медов. Сам Вернидуб же… внезапно, оказался ведуном, тронутым Перуном. Который отвечал за целый спектр задач. Среди которых, например, значилось плодородие в широком смысле этого слова. Так что седой занимался и приглядом за землей, и помощью в подборе пар, и даже травки от слабости мужской мог посоветовать.

Так-то да — каждый жил в своем роду.

Однако это не мешало им постоянно болтаться по округе, оказывая помощь за некое вознаграждение. Отчего и репутацию имели, и известность. Составляя своеобразный клуб по интересам. Маленький, но значимый. Ежели все они скажут «фи» — мало кто решится против выступить…

— Еще бы Боряту перетянуть с ребятами, — беззвучно произнес ближе к вечеру Неждан, когда все уже укладывались спать. В землянке. Перед тем долго изучая печь…

Глава 7

166, октябрь, 16

Шел мелкий, противный дождик.

Зябкий.

Как порой и бывает нередко в разгар осени.

Крупные капли сбегали с крыши навеса и громким стуком ударялись по деревяшкам, подложенным под них на земле. Чтобы влажный грунт не разбивали.

Журчал ручей в обводной канавке.

Под навесом же стояла благодать. Сверху не лило, да и снизу не заливало. А от небольшой каменной печки в центре шло тепло. Ветер же из-за частичного перекрытия плетеными стенами в метра два почти что и не гулял. Особенно снизу, так как до колена удалось эту плетенку обмазать глиной, замешанной с соломой.

Неждан и Вернидуб трудились.

Без всякой спешки и суеты, перерабатывая те растительные волокна, которые удалось заготовить к этому моменту. Чесали их.

Скучно и нудно, но очень важно.

Уже бывало зябко на улице, и медлить с изготовлением одежды стало совершенно невозможно. С мехом же ситуация продвигалась плохо. В ловушки попадалась в основном всякая мелочь и то нечасто, а основной прибыток с охоты приносили птицы.

Почти все ловушки, которые расставил в лесу Неждан, были ориентированы на хищного зверя. Но из-за дождей волчьи ямы постоянно стояли заполненными водой и часто теряли маскировку. А иные ловушки либо переставали работать как надо, либо давали массу фальшивых реакций.

Вот и выходило, что хоть какой-то прибыток с охоты на зверя давали лишь немногочисленные и довольно примитивные мелкие ловушки. Да и те часто отказывали.

Дожди же всю округу превратили в натуральную кашу.

Грунт раскис так, что к той же реке, если не по заранее положенным плахам, не пройти. По колено или глубже уходили ноги в жижу. Холодную жижу. Из-за чего приходилось ходить в некотором подобии болотоходов. Привязывая к деревянным башмакам плетеные площадки, чтобы увеличить площадь опоры. Жили они недолго, но позволяли бродить по всему этому «миру дождя».

— Эх… баньку бы сейчас. — тяжело вздохнув, произнес Неждан.

— Что?

— Баньку, говорю. А… — осекся он, увидев взгляд визави. — Ясно. Нет. Не хочу рассказывать. Лень. Да и толку никакого.

— Отчего же никакого?

— Ее не поставить. До весны поздней уж точно. Хотя я бы и на будущее лето не загадывал.

— А что сие, баня?

— Баня это… хм… вроде небольшого такого жилища с печью, в котором очень крепко топят, чтобы от жара было едва терпимо. И моются. То и полезно, и приятно. Но делать ту баню — морока из морок. Да и без горячей воды она лишена смысла. А значит, хитрую печь ставить… — махнул рукой Неждан.

— Неужто так хороша?

— Не пересказать.

— А ты почем знаешь? Ты же в ней, чай не мылся ни разу.

Парень не стал отвечать. Да и что тут ответить?

— Отчего же молчишь?

— Когда твои друзья-товарищи приходили, я много слушал и думал. — попытался сменить тему Неждан. — Разве можно иметь сродство сразу с двумя богами?

— Я и сам никогда о таком не слышал. Но в тебе я вижу то одного бога лик, то другого. Больше Велеса, конечно. В ремесла ты вон как уходишь — со страстью и умом, да к воде тянешься. Но и Перун проступает. Твои поступки порой не спутаешь ни с чем. У меня самого поначалу голова кружилась от такого, и я чудил.

— Тоже на лося али кабана бросался?

— И на лося, и на иных. Ярость свою учился долгие лета держать в кулаке.

— Ты еще скажи, что оружия стараешься в руки не брать.

— Так и есть. — кивнул седой. — Как беру, просыпается что-то внутри. Ты меня с этими дротиками да копьем прямо всего взбаламутил. Покой ушел. А нутро Перуна лезет наружу. Годы сказываются. Иначе бы в тягость было.

— А может есть другой какой бог, какому подходит мое сродство?

— Какой? — очень серьезно спросил Вернидуб.

— Тебе виднее. Ты же в них разбираешься?

— Нет, не вижу иного, — покачал он головой. — Бабы[42] небесные с мужами сродство не держат. Да и нет в тебе ничего от них. Что Заря, что Мара лишь за руку ведут. Хотя порой ведуньи Мары в травах ладно понимают. Ведунов Даждьбога мне не ведомо. Даже и не слышал, чтобы когда-то где-то бывали. А если бы и нашлись, то иные совсем были. Остаются только Велес да Перун.

— А Див с Макошью?

— Макошь тоже баба небесная. Ты ей без интереса.

— А Див?

— Он далек. Слишком далек. Кликай — не кликай — не отзовется. Видать, голосок у человека слабоват.

— А его ведуны бывали?

— Он не лезет в дела смертных. Всем ведают дети его. Они, стало быть, и есть его ведуны.

— Странно, — покачал головой Неждан, продолжая вычесывать волокна крапивы. — Я не чувствую никакого внутреннего противоречия и беспокойства. Не понимаю, как эти два бога могут во мне уживаться. Они же совершенно разные. Словно день и ночь.

— Уживаться? В тебе?! Нет! — хохотнул Вернидуб. — Сродство, это когда ты начинаешь их чувствовать, слышать. Те воспоминания, о которых ты сказываешь — очень высокое сродство. Никогда о таком не слышал. Бывало, проскочит что-то одно-другое и не всегда по делу, ибо не столько слышишь, сколько чувствуешь. Вроде показалось так, а на деле — иначе. Ты же… — покачал он головой.

— Что?

— Мы тех, кто слышит именно голоса, опасаемся. Слаб человек. Ясно слышать голос бога для всякого тяжко. Оттого такие и ума лишаются. Порой даже в совершенных тварей обращаются.

— Ты мыслишь, такова моя судьба?

— Ты… нет. Ты словно не испытываешь трудности. Оттого и радуюсь. Видно, Близнецы потому вместе за дело и взялись, чтобы огородить тебя. Пока один сказывает, другой тебя поддерживает.

— Хм. А вдруг я ведун Дива? Первый.

— Быть такого не может. Сварог не лезет в дела земные.

— Ты же сказываешь, что сродство удивительно сильное. Может дело в силе голоса? Сам подумай. Ежели Перун крикнет и Див — кто громче окажется?

— Ну, не знаю, — покачал он головой.

— А как узнать?

— Сам должен почувствовать.

— Неужели у вас нет способа выяснить это? А ну, человек обманывает и никакой не ведун.

— Кому такое в голову взбредет? — серьезно спросил Вернидуб. — За такое после строго накажут.

— И все же.

— Хочешь, я тебе погадаю?

— А это даст ответ?

— Нет, — ответил седой, улыбнувшись. — Гадание всегда сопряжено с загадкой. Да и чем тебе не нравится такое сродство? Радоваться надо! Представь, что за твоей спиной стоят сразу оба Близнеца — один по правое плечо, второй по левое. И ежели надобно — подсказывают да помогают.

— В жертву такого, как я, тоже вдвое интереснее принести. Не так ли?

— У всего своя цена, — развел руками Вернидуб.

Парень же нахохлился, не прекращая работы. Как и седой.

Помолчали.

Тишина стала давящей. Вон, даже Мухтар на них стал поглядывать. Обычно много болтают, а тут затихли.

— Ты тяготишься этого? — наконец нарушил тишину Вернидуб.

— Нет. Меня гнетет неопределенность. — покачал головой парень. — Кто я? Зачем я тут? Что мне нужно делать?

— О как! — крякнул ведун. — Не ожидал.

— Старые как мир вопросы, — вяло улыбнулся Неждан.

— Только они не стоят и выеденного яйца. Ты человек, которому надобно просто жить достойно. Как и всем прочим. Вот и все.

— Кому много дано, с того и много спросится, — покачал головой парень. — Так что, нет. Ты сам говоришь — редчайшая ситуация. Мыслишь, оба бога просто так озоруют? Неужто им заняться больше нечем, как только за мною бегать?

— Твоя правда, — нехотя кивнул Вернидуб. — А сам-то что думаешь? Чувствуешь?

— Будто я пришел, чтобы медведей в кулак собирать. Оттого и просыпается во мне злоба на Гостяту. Ты знаешь, я не злой. И драки с теми дурными хотел избежать до конца. Но…

— Тяжкое дело, — перебил его седой.

— Объединять всех медведей?

— Да. И дело не в том, что они не хотят. Нет. Просто ежели мы тем займемся, мыслишь, роксоланы спокойно смотреть будут?

— Я говорил — если у меня десяток-другой молодых, смелых ребят, я и сотню остановлю.

— А три? А пять?

— Думаешь, они столько выставят?

— Они много с кого дань берут. Если нам спустят и остальные туда же ринутся на нас глядючи. Так что, мыслю, ежели мы дернемся — нас придут карать со всей решимостью. И если в первое лето отобьемся, то на следующее — уже нет.

— Крепость нам нужно ставить. Крепость. С оградой крепкой. Где-то в глубине земель. Чтобы, придя туда, они оказывали в лесах среди врагов.

— Крепость он ставить хочет… — тихо произнес Вернидуб. — Эко на что замахнулся!

— У нас просто нету иного пути. Крепость ставить, дружину собирать да раса[43] выбирать.

— Не будет единства, — покачал головой седой. — Не выберут. Нет среди нас такого, кто всех старейшин медведей устроит.

— И не получиться их уговорить?

— Гостяту ты видел. Он неплохой человек. И хотя прислуживает роксоланам, все же заботится о своем роде. Как может. Но если начнутся уговоры, он только себя расом увидеть захочет. Мыслишь, что каждый иной старейшина пожелает иного?

— И что делать?

— Рас — это слишком сильно. Нужно князя[44] кликать.

— А делали так?

— В былые годы. Старики рассказывали о том, что им говорили их старики, будто давным-давно у нас и князья имелись, и рас свой.

— У медведей?

— И у медведей, и у волков, и у прочих. Но то — дела старинные. Нам бы сейчас хотя бы одного князя кликнуть да дружину собрать.

Неждан молча кивнул.

В принципе — разумно. Осталось понять, кто этим князем будет. И получится ли с ним нормально сотрудничать.

Но главное — иное.

Главное — Вернидуб хоть и с тревогой, но благостно идею воспринял. Да и прочие ведуны, как позже пояснил, поддержат, если все по уму делать. Ну и старейшины особо бухтеть не должны, ведь князь в эти годы просто военный вождь. И власти вне кампании не имел.

Неждан сидел — работал и думал.

Спокойно.

Прикидывая расклады.

А седой ведун внимательно, исподволь наблюдал за ним. За каждым его движением или ужимкой. Ради чего даже замедлился в работе.

— Ты словно считаешь что-то, — тихо произнес он, после вновь затянувшейся паузы.

— Да. Верно. Пытаюсь понять, сколько железа и трудов надобно сделать, чтобы дружину добро снарядить. Та же броня кольчатая многие дни и недели труда сожжет. Отчего даже десяток ратников в нее не одеть за год. Если же князь соберет пять десятков… я своими силами и за десять лет их в броню не облачу. А там ведь копья, дротики, топоры боевые, ножи… столько всего делать.

— Добро, — кивнул с каким-то хитрым прищуром Вернидуб. — Мыслишь себя уже помощником тому князю?

— Странные вопросы ты задаешь, — буркнул Неждан. — Слышал я, у эллинов были в ходу брони из лена клееные. Делают быстро. Ежели высадить больше льна, то за один-два сезона и сотню оснастить можно. А ежели костяными пластинами их обшить — много крепче окажутся. Но тут надобно коровьи кости большие искать да иных крупных животных. И щиты еще надобно выделывать клееные. Как у ромеев. И шлемы… ох… шлемы самая беда…

Вернидуб широко улыбнулся.

— Но и их из кости можно сделать. Увязывая. Если быстро. Кость ту большую колоть на куски. И пластинки вырезать с них. Много мороки, но не в пример быстрее и проще, чем из железа. А его лучше поначалу на оружие, а то совсем без него кисло будет.

— А кто за все это платить будет? — вкрадчиво спросил седой.

— Да какая разница? В таком деле о шкурных делах думать — пустое. Проиграем — конец. Победим — князь, мыслю, найдет способ отблагодарить, ежели он не хворый на голову окажется.

— И то верно, — хмыкнул Вернидуб, продолжая с каким-то странным прищуром смотреть на парня. Пристально и задумчиво…

Глава 8

166, октябрь, 30

— Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город. — почти что нараспев произнес Неждан цитату из Булгакова, смотря при этом куда-то вдаль.

— Что? — переспросил Вернидуб, так как говорил это парень по-русски. Осколок старой личности стал работать гибче и не переводить на местный язык все подряд. А подключаться только тогда, когда это требовалось.

— Пропал Ершалаим — великий город, как будто и не существовал на свете. — продолжил он.

— О чем ты говоришь? Я не понимаю.

Неждан хмыкнул и рукой указал туда, где виднелась лодка на реке. Долбленка вроде той, на которой летом приходил Борята с ребятами. Только меньше. Прямо ощутимо. И пассажиров там имелось всего трое.

— Гости… — как-то растерянно произнес Вернидуб. — Может, не к нам идут?

— Как давно твои друзья-товарищи нас покинули?

— А они тут при чем?

— Есть у меня подозрение, что они начали уже молоть языком неосмотрительно. И нас с тобой решили ликвидировать.

— Что сделать? Ликви что?

— Ликвидировать. То есть, убить. Чтобы воду не мутили.

— Не спеши. Мы не знаем, кто это. Я пока не вижу. Далеко. Да и неясно — к нам ли они.

— А к кому? Здесь дальше по реке пока все поселения разорены.

— И все же. Мы не знаем.

— Я предлагаю готовиться к встрече. Копье оно в любых переговорах верный аргумент.

— Ты мыслишь драться придется?

— Я мыслю, что после наших разговоров нужно сохранять собранность и настороженность всегда. Если сторонники роксоланов узнают они и своими силами попытаются нас убить. И не посмотрят на то, что мы и родичи, и ведуны. Ибо мы угрожаем их власти и их благополучию.

— Пожалуй, ты прав, — нехотя кивнул Вернидуб.

И они отправились к навесу.

— Так… они пристанут вон туда, — указал Неждан на удобный проход в рогозе.

— А если туда? — показал Вернидуб на место в стороне.

— Там настила нет. А ну как там топь? Не угадаешь. Вряд ли они полезут.

— Могут не разглядеть настил.

— Могут. Особенно если прижмутся к рогозу, чтобы в глаза не бросаться.

— А зачем? Мы же их заметили.

— А если они иначе решили? Далеко. Люди что точки. Мало ли?

— Ну…

— В любом случае они пойдут оттуда. Поэтому я предлагаю нам встать вот так. И по очереди выходить да метать дротики. То один отсюда выступить и кинет его, сразу уходя. То другой отсюда.

— А если они сами чего метать будут? Может у них лук со стрелами есть? Это, — постучал он по плетенке, — не защитит.

— Тоже верно. Давай-ка вот эти плахи сюда поставим. Да-да. Вот так. Они должны остановить и стрелу, и брошенное копье. И не видно их…

Тем временем гости, медленно выгребая против течения, достигли поселения ведунов. Чуть помедлили и решительно вильнули к берегу, прибиваясь именно там, где подумал Неждан. Просто потому, что удобнее. Да, не мосток. Но его подобие имелось. И дальше бревна лежали до «большой земли».

Вышли.

И замерли, осматриваясь.

Старший даже рукой притормозил своих спутников.

— Оружие в лодку положите, — скомандовал он.

Те переглянулись, но, пожав плечами, подчинились.

— Мы пришли с миром! — громко произнес он.

— Борята? Ты? — крикнул Вернидуб.

— Я, — уже с улыбкой ответил гость, медленно проходя вперед.

Парой секунд спустя в дверном проеме показался Вернидуб в снаряжении. За спиной на лямках рамка от поняги, к которой крепился берестяной колчан с легкими дротиками, а также подсумок с чем-то тяжелым и бугристым, вроде камней. За поясом кривая палка тяжелого бумеранга. Маленький нож на подвеске. В левой руке копье. В правой — атлатль с наложенным на него дротиком.

Хотя, конечно, гости не поняли много в этом обвесе. Но подсознательно почувствовали — опасно все это.

Следом вышел Неждан в таком же снаряжении.

— А что это у вас в правых руках? — указал старший на атлатли.

— Металки для малых копий. — ответил седой. — С них же можно и камни метать, ежели придется.

— Это против нас? — неподдельно удивился Борята.

— Мы опасаемся нового набега. Вот и осторожничаем.

С этими словами он ловко закинул дротик с атлатля в колчан. Демонстративно. Неждан сделал то же самое.

Эти трое удивленно переглянулись и пожали плечами.

— Милости просим к костру, — на правах старшего произнес Вернидуб. — Заодно поведаете, чего это вы приплыли. Чай не просто так?

— Не просто, — согласился Борята…

Прошли.

Сели чинно.

Стали кушать, говоря только о пустом. Этакий вежливый small talk: о погоде, о женщинах, о бобрах и так далее. Просто бормотание для того, чтобы был какой-то социальный контакт. И только потом, завершив вкушать тушеных карасей с корнями рогоза, завели разговор по делу.

— Что вас привело? — поинтересовался Неждан.

— Тех набежников перебили. Встретили на волоке и перебили. — произнес Борята, выдавая, что знает о намерении парня мстить… о котором тот говорил только тем соседям-балтам. Видимо, «сарафанное радио» тут работало лучше, чем он ожидал.

— Кто их перебил? Роксоланы?

— Да.

— А что с теми, кого они в полон гнали?

— А что с ними стало? Роксоланы дальше погнали. Уже к себе.

— Скоты… — процедил Неждан.

— Что? Скот? Скот они тоже угнали.

— Я говорю — что роксоланы — скоты. — холодно процедил Неждан. — Хотя, пожалуй, ни одна корова так мерзко не поступит. Они ведь их погнали продавать? Разве они были в своем праве?

— Это право сильного, — тихо произнес Вернидуб.

— То есть, если дочь или сына какого роксолана угонят в рабство, то он догонит набежников, отобьет ее, а потом сам дальше дочь в рабство поведет?

— Мы для них чужие.

— Они обложили нас данью ЗА ЗАЩИТУ. Это — несоблюдение договора. Нет защиты — нет дани.

— Если бы так можно было сделать, — буркнул помрачневший Борята.

Неждан встал.

Взял атлатль. Вложил в него дротик. И с подшага метнул в довольно удаленную цель — корзина там стояла у реки, набитая корнями рогоза, которые они еще не утащили на просушку.

Раз.

И дротик туда вошел почти по самый хвостик.

Потом он повернулся к Боряте с его ребятам и произнес:

— А теперь представьте, что к стоянке роксоланов, которые в темноте у костра собрались, вышло десятка два наших. Кинули так по дротику. И сразу отступили за деревья.

— Они, как и мы, в лесу ставят людей. Али забыл?

— Это я шумно по лесу хожу. А вы? Вы разве таких не приметите и не примети в ножи?

— Почему не примем? Примем. Но ты понимаешь, чем это закончится?

— Кровью.

— Реками крови. — поправил его Борята. — И ради чего?

— Роксоланы знали, где ждать тех набежников. Не так ли? Стояли там несколько дней, так?

— Так. Мы приметили там кострище — более седмицы огонь жгли, а то и больше.

— Откуда они знали, где их ждать? Волоки ведь есть разные. Тем более что лодками они скованы не были. И могли пройти вообще где угодно. Откуда им вообще было известно, что там кто-то пойдет?

— К чему ты клонишь? — нахмурился Борята.

— К тому, что они сами этот набег и начали. Подбили на него прямо или исподволь людей, а потом их перебили, заодно избавившись от рисковых и лихих. Тех, кто мог бы против них восстать.

Все промолчали.

Но не шокировано. Было видно, что парень озвучил то, о чем обычно молчали.

— Там были тела только набежников?

— Да. Судя по следам, оставленных ранее, все они там легли.

— А как вы их отличали? Сколько дней прошло с того боя? Тела или зверьем обглоданы, или попортились от тлена.

— Так и есть. Все обглодано и тлеет. Вонь страшная.

— И почему вы решили, что это именно набежники?

— Остатки одежды. Да шрамы кое-где видно от инициации. В наших родах так не поступают.

— То есть, вы уверены, что там не наши мужи переодетые?

— Да. — кивнул Борята.

— Твари… вот твари…

— Поясни по-людски? Видишь, тебя не вполне понимают, не привыкли еще. — вмешался Вернидуб.

— Им самим нас грабить открыто не с руки. Они же дань за защиту берут. Ежели начнут так чудить, то вместо дани получат восстание. А вот если подзуживать тех или иных соседей, через своих людишек, самое то. Желательно выбирать отчаявшихся от голода или грядущего голода. Тем более что потом их можно встречать на возврате, выполняя свои обязательства по защите. И получится как в присказке одной: и овцы целы, и волки сыты, и пастуху светлая память.

— Мудрено как-то… — покачал головой Борята.

— Сколько сейчас рабыня в Феодосии стоит?

— Много, — нахмурился Вернидуб.

— Я видел десятка три баб и девиц. В основном последних. Мыслю, что этот… хм… улов разом принесет нашим лицемерным защитникам больше богатства, чем дань с нас за несколько лет. А ведь они и тех, кто у нас промыслом живет, тоже угоняют в рабы. Обратите внимание — так они поступают и с нами, и со всеми нашими соседями.

— Слишком сложно. Роксоланы не любят такую возню. — покачал головой Борята.

— Нас чего тогда не подбивают? — спросил его спутник.

— Зубры ходили на медведей по моей юности. — встрял Вернидуб. — Тоже в полон девиц увели. И тоже все погибли. А три лета назад у нас, среди Боровых медведей, шли разговоры о том, чтобы сходить в такой набег. Но сорвалось.

— Отчего же? — поинтересовался Борята.

— Хворь напала на тех, кто собирался идти. Вот я и присоветовал им не ходить, дескать, знак недобрый.

Неждан усмехнулся, понимая, настрой ведуна и то, что это его проказа была. Борята же со спутниками своими переглянулся, думая совсем об ином.

Хмуро.

Мрачно.

— Если бы меня взяли с собой, я бы глянул и сказал, что там случилось. — продолжил Неждан. — Но да ладно. Что было, то прошло. Значит, наших погнали на юг?

— Да.

— К Танаису[45] или в Таврию?

— В Таврию пеший ход труден. — покачал головой Борята. — Нет. В Танаис почти наверняка пошли. Оттуда их ромеи уже и вывезут.

— Прям натурально ромеи?

— Да кто же их знает? Но с земель ромеев…

Доказательств особых Боряте не потребовалось.

Вон — посерел лицом, и взгляд стал такой, что не пересказать. Ночью увидишь, выходя из туалета — сразу вернешься, поняв, что есть еще… хм… ягоды в ягодицах и не только ягоды.

Да и остальные тоже — помрачнели.

Неждан же продолжал вещать. Уточняя по ходу дела отдельные детали…

— Ты все верно сказываешь, — кивнул Борята. — Ни слова единого не убрать. Однако если мы решимся, то это война.

— Мне казалось, что ты не боишься умереть, — максимально ровно произнес Неждан, глядя ему прямо в глаза.

— Не боюсь, но и стремлюсь этот день приблизить, — усмехнулся он. — Да и наших все одно — много поляжет. Все вокруг в разорении окажется.

— А и не надо войну. Зачем нам война?

— Они не простят, если мы огрызаться станем.

— Хм. Я предлагаю ловить эту щуку на живца.

— В каком смысле?

— Я так и так под ударом. Арак знает о том, что я ладно шкуры выделываю. Думаю, еще год-другой они продержатся. А потом попробуют меня взять. Скорее всего, через набег. Особливо, если от моих промыслов люди вокруг легче жить станут.

— Вполне возможно, — кивнул Борята.

— Мы можем их встретить. Если у нас будет пять-десять подготовленных человек — разложим. Вон — ты видел, как дротик летает. А у меня есть и иные уловки да хитрости. Самое важное — перебить, не давая уйти никому болтливому. Притом взять живым кого-то из старших, чтобы он рассказал — куда они идут и какой дорогой.

— Чтобы выйти на росколанов и сразиться с ними?

— Да. Точно так же. В ночи подойти к лагерю и забросать дротиками. Здесь тоже можно взять пленников да поговорить, чтобы понять кто и как это все организует. И также важно не выпустить птичку. То есть, потом добить всех. Чтобы никто лишнего не болтал.

— А роксоланам что скажем, ежели спрашивать станут?

— Что видать те расстроили саму Лесную деву.

— Кого? — удивился Борята. Вернидуб же сохранил покерфейс, хотя парень был абсолютно уверен — он ничего про Лесную деву не слышал. Просто слушал внимательно и не встревал со всякого рода опровержениями. Вероятно, подобное поведение было каким-то компонентом профессиональной этики.

— Это вечно молодая дева, что благоволит лишь охотникам. Сказывают, будто дочь она Велеса и Мары. Отчего нрав склочный и мрачный. Волков может наслать, медведя-шатуна или даже волколаков.

— Кого?

— Волков, медведей…

— Волколаки — это кто? — перебил его Борята.

— Оборотни. Люди, которых коснулось влияние Лесной девы. Они могут по своей воле принимать облик волка, сохраняя разумность, но не речь.

Эти все трое напряглись. Да и Вернидуб вон — ушки на макушке держал, внимательно слушая. Неждан же добавил:

— Оборотней много разных. Не только волколаки. Есть еще лисы — кицунэ. Да и иные. Впрочем, они крайне малочисленный, очень редко встречаются и стараются себя не выдавать. Ибо мало кто терпит такого соседства.

— Лесная дева… волколаки… кицунэ… — покачал головой Борята и чуть встряхнулся, давая понять, что ему все это совсем не по душе. — Жуть какая.

— Он вам еще про восставших мертвяков не рассказывал, — максимально мило улыбнулся Вернидуб. — Я ночь не спал после. Тем более что один из них тут недалеко бродил.

— Я же говорил, что мне показалось. — нахмурился Неждан.

— Конечно, понимаю. — кивнул тот. — Говорил. Для моего успокоения.

— Здесь нет поблизости восставших мертвецов, поднятых чародеем. — твердо и буквально по слогам произнес он.

— Сейчас нет?

— И сейчас, и тогда. Это редкость редкая. Проще оборотня встретить, чем их.

— А что же ты тогда почувствовал?

— Да кто его знает? — пожал плечами парень. — Может, дух какой рыскал в поисках чего. В них же при поднятии как раз дух загоняют. Вот. Но порой опытные чародеи сами духи бесплотные подчиняют своей воле и отправляют в дальние дали с поручениями.

— В роду Арака есть колдун, — тихо и как-то глухо произнес Борята.

— Так уже и колдун? — усмехнулся Вернидуб.

Неждан же устало потер лицо.

Начиналось.

Теперь главное, не сболтнуть лишнего и больше слушать, мотая на ус. Местные сами все что нужно придумают и должным образом напугают друг друга…

Надо ли говорить, что из всей компании ближайшей ночью спал только Неждан? Эти кадры умудрились так друг друга накрутить, что так всю ночь с копьями в руках и просидели у костра. Прислушиваясь и приглядываясь к теням во тьме.

Пытались заснуть, но получалось плохо — вскакивали от малейшего шороха.

Слабые, неокрепшие и непривычные к подобной фэнтезийной дичи умы местных жителей страдали самым натуральным образом. Заодно бога нового, судя по всему, Неждан ввел в местный пантеон. Артемида, Диана, Медейна и прочее, прочее, прочее. В некоторой адаптации. Да и Маре новый функционал удалось навесить, связав ту нежить с ее волей, без которой не поднять мертвеца…

Глава 9

166, ноябрь, 6

Неждан медленно переступал, двигаясь по кругу с Борятой.

Лицом к лицу.

Друг напротив друга.

С палками в руках, имитирующие копья.

Старший в местном «клубе» Перуна был опытным «оператором копья», пережив за свою жизнь несколько десятков стычек. Да и на охоту, как оказалось, хаживал. Тайком. И никто, даже такие старейшины как Гостята, не рисковали лишний раз разевать рот. Принимая за чистую монету его слова о том, что он снова нашел свежий труп. Вот такой он везучий.

Впрочем, он и сам не увлекался. Только когда совсем доставало сидеть на голой ячменной каше.

Неждан же, хоть и выглядел весьма юно, но тоже был не лыком шит. До лаборатории, куда он попал после ранения, жизнь его помотала. И определенный, довольно специфический опыт у него за спиной имелся. Да и позже, во время изучения старины, уделял несколько лет разного рода тренировкам. Работая с частными тренерами и наставниками: копьем, ружьем со штыком и так далее. Самые исторически популярные вещи для улучшения восприятия. Поэтому в шагистике и комбинаторике он у визави выигрывал всухую…

Выпад.

В живот.

Короткий сбив с подшагом.

Отчего Борята, невольно увлекаясь за копьем, провалился вперед, сильно теряя в равновесии. И почти сразу удар по основанию шеи оборотной стороной древка. Не сильный, но достаточный для доведения ситуации.

Мгновение.

И тот растягивается на высохшей траве.

— Да сколько можно! — в сердцах выкрикивает он.

Бьет раздраженно рукой о землю.

Вскакивает.

И снова принимает стойку.

— Нападай! — решительно требует он.

Неждан почти сразу это и делает, имитируя удар в грудь.

Борята резко отступает правой ногой назад, пропуская удар. То есть, пытается повторить прием, виденный у парня. Но тот чуть довернул копье и ткнул им старшего в «клубе» Перуна в бок над бедром. И, если бы работал острым наконечником, то пробил бы ему и почки, и печень, да и кишки бы все выпустил, рассеченные.

— Ах! Зараза! — охнул Боряна, отступая и хватаясь за бок. Удар оказался не сильный, но неприятным, можно даже сказать болезненным. Даром что тупым торцом.

Неждан же встал перед ним с равнодушно-спокойным состоянием в ожидании продолжения. Из-за чего Борята вновь невольно стал накручивать себя, оправдывая ситуацию тем, что за спиной парня стоят боги. И какие!

Ну а как иначе?

Правильно, никак. В глазах у любого местного такой щегол как Неждан попросту не являлся противником для Боряты. Ни по опыту, ни по возрасту. А тут оно вон как выходило…

Вообще, эти трое остались, чтобы получше разобраться с дротиками и пращей, а также палкой-металкой для них, ну и с бумерангом. Все это было в новинку и чрезвычайно увлекало. Да и перспективы немалые открывало. Однако, в процессе, они увлекли Неждана в забавы на копьях. Вместо которых взяли палки и начали парня учить. Но что-то пошло не так… сразу причем.

Хотя, конечно, больше двух часов в сутки они занятиям не уделяли. Потому как Неждан на правах хозяина сразу стал привлекать их к помощи. Прежде всего в изготовлении одежды. Зима ведь близко.

Им явно не хотелось, но вошли в положение, понимая всю пагубность ситуации. Все же оставлять двух ведунов без теплой одежды — плохая идея. Холодно не тетка и косит всех, кто не подготовился. Вот и сели они волокна чесать да нити пясти. Благо, что умели мало-мало все. Хоть и не практиковали из-за того, что обычно этим женщины занимались.

Взялись впятером.

И дело пошло.

Прям хорошо.

В день они спокойно по полкило нити выдавали. Да, далекой от идеала, но оно и не требовалось.

А потом — ткачество.

Опять же хитрить и мудрить не стали.

Взяли четыре жерди и связали их в рамку. На одной из ни нарезали насечек, привязав туда нити основы и растянув их грузиками. К боковым жердям прицепили небольшие рогульки, чтобы на них отводить ремизку, которую к нитям цепляли отдельными петельками.

И все.

Просто как мычание.

Ставишь вертикально и ткешь, просовывая между нитями челнок. По сути, обычную катушку, просто не толстую как бочонок, а вытянутую.

На все ушло меньше светового дня.

«Слепили».

Зарядили, нарезав и навязав ниток на верхнюю жердь.

А потом начали ткать.

Челнок ниток один, челнок ниток другой, челнок третий. Сменяясь. Чтобы спина не отваливалась и внимание не рассеивалась. Остальные в свободное время другими вещами занимались. Те же челноки наматывали или по хозяйству что-нибудь делали.

Такой подход позволил очень сильно увеличить темп работы.

В глазах местных.

Буквально за несколько дней наткали ткани для теплой куртки и Неждану, и Вернидубу. Да с некоторым запасом. И простой — полотняного плетения на подкладку, и саржу — на верхний слой — покрышку, для чего пришлось увеличить количество ремизок до трех штук.

Саржа делалась очень просто.

Вначале поднималась первая и вторая ремизка. Под следующую нитку — вторая и третья. Потом третья и первая. Ну и по кругу. Из-за чего формировался такая «елочка» узора, а сама ткань получала повышенную эластичность и стойкость к истиранию…

Дальше требовалось шить. И тут Неждан крепко задумался.

Здешний обычай был какой?

Летом носили рубашку. Прямо на голое тело. Длинную. Самого разного материала, но, чаще растительного. Максимально просто кроя. Без использования даже ластовиц и клиньев.

С наступлением же холодов не делали ничего лучше, чем надеть сверху еще одну рубаху. А если совсем плохо — две. Через что формируя многослойный композит. С дополнительным утеплением с помощью, если, конечно, оно требовалось. Кстати, плащи здесь очень широко бытовали. В том числе и такие кондовые, толстые, выполняя, по сути, функцию этакий эрзац пальто.

Вот и все[46].

Шубы же не практиковались. Просто в силу того, что этого особенно не требовалось. Ведь и зимы стояли мягкие, и лазить особенно по лесам было не нужно. Разве что в лес за хворостом бегать. Но его старались по теплому периоду заготавливать, чтобы не выковыривать потом из-под снега…

Неждан поначалу хотел поступить так же.

Ну а что? Работает же.

Но, поразмыслив, решил делать сразу хорошо. Переходя, так сказать, на следующий уровень развития.

Одна беда — кроить и шить он не умел. Как и все остальные в собравшейся компании. Нет, заштопать дырку или там приладить портянку при нужде — пожалуйста. Но что-то большее они никогда даже и не пытались. Это было женской функцией в местном обществе, и мужчины занимались этим только от особой нужды.

Делать раскройку?

Никто не знал как.

Поэтому кусок ткани прикладывали к телу и отмечали угольками. Подрезали. Остро отточенным ножом на липовом брусочке. Потом еще. И еще. Пытаясь состыковать и подогнать все чисто визуально, то есть, на глазок.

Потом сшивание покрышки и подкладки по отдельности и между собой. Костяной иглой, которую пришло по случаю делать.

Далее набивка и простежка.

Ну и, наконец, отделка с установкой накладных карманов и предельно простой фурнитуры из петель для шнуровки…

Неждан сшил стеганую куртку с длинными руками, стоячим воротником и подолом до середины бедра. Сверху грубая конопляная саржа, снизу подкладка из более мягкого крапивного полотна. Внутри — набивка конопляными волокнами. Получив на выходе вполне добротный гамбезон.

Тепленько.

Уютненько.

И карманы есть.

Карманы!

Как же давно он о них мечтал. А уж как местные на них смотрели, когда поняли для чего они…

— А такие рубахи где носят? — спросил Вернидуб, когда Неждан проводил очередную примерку уже почти готовой стеганой куртки.

— Нигде. Сам удумал. Да и какая это рубаха? Гамбезон же. Куртка стеганная. Как она еще называется? Тегиляй? Или как еще? Если хлопком набивали, то можно было бы сказать ватник. А так… даже не знаю. Стеганка?

— Натурально сам придумал? Али подсказывал кто? — поинтересовался ведун.

— От них никуда не деваться, — улыбнулся парень, максимально искренне солгав. — Пока ткали, я вспомнил о такой куртке, будто всю жизнь знал. И вон как славно выходит.

— Жарковато. — покачал головой Борята.

— Так, ты шнуровку распусти.

— С рубахами сподручнее.

— Тут другое дело. Видишь, какая она упругая и толстая тут? — потыкал он пальцем в валик.

— Да. Только совсем неясно для чего. Вон — рядом же тонко. Тепло же станет уходить через ту узость.

— Это немного для другого, — улыбнулся Неждан. — Представь, что поверх этой одежды надета броня кольчатая.

— Эко ты хватил! Где же ты ее возьмешь?

— Представил?

— Ну… да, представил.

— Сама она крепкая, но гибкая. Если же под ней же вот такая упругая и тугая одежда, то от ударов, стрел и прочего сообща они будут защищать намного лучше, чем по отдельности.

Борята на него глянул подозрительно.

— Что смотришь? Думаешь не так?

— Неужто ты умыслил кольчатую броню себе делать?

— Пока не знаю.

— А можешь?

— А чего тут мочь? Бери да делай. Только инструменты сначала надо сработать, да оснастку, да другого много всякого… — задумчиво произнес Неждан.

— Неужели правда можешь?

— Ты же видел и топор, и молоток, и клещи, и ножик. Мыслишь тонкие прутики ковать да завивать их сильно труднее? Даже если потом пробивать да заклепывать. Дольше — да. Нуднее — безусловно. Но работа простая. Любой из нас ее может делать, если руку набьет.

— Так уж и каждый?

— Если добрую оснастку сделать, то только совсем дурной и безруки не осилит. Но кольчуга — это дело дальнее. Ныне металл на иное надобен. Даже самая простая это десятка два топоров, которые нашим ой как нужны. Поэтому, возможно, я буду делать иную броню.

— Какую же? На всякую надобен металл.

— Можно из ткани клеить, как древние эллины. Можно из костяных пластинок собирать на основе или шнурках. В любом случае — время нужно и рабочие руки. Вряд ли этой зимой сподоблюсь. А эту стеганку поношу. Обвыкнусь. И погляжу, где что не ладно вышло. Может, даже переделаю.

— Ему такую же хочешь делать? — указал Борята на Вернидуба.

— А отчего же нет? И вам бы сделал, коли имелось под рукой больше конопли с крапивой да время для того.

— Дело ладное. Надо бы баб тем озадачить и пошить их, — серьезно произнес Борята.

— Про карманы только не забудь, — улыбнулся Вернидуб. — Их ведь можно пришить и к рубахам.

— И к штанам тоже можно, — заметил Неждан и задумался.

— Что? Что-то еще «вспомнил»?

— Да. Можно штаны интересным образом шить. Вот тут — шире. И с боков врезать карман, уходящий внутрь. Глубокий. — начал он рассказывать про обычные армейские галифе, которые бытовали в первой половине XX века. — В них и тяжелые вещи можно положить. А чтобы штаны сами не спадали надобно использовать подтяжки. Это просто кожаные или плетеные полосы. Одевают их вот так, — показал он рукой на себе, — и крепятся на пуговицах здесь и здесь.

— Вернусь — точно бабу озадачу, — покивал старший в этом «клубе» Перуна. — Да и обувкой твоей деревянной. На нее даже смотреть больно. Кажется, будто ноги в кровь собьешь. А оно вон как выходит…

— Две обмотки спасают. — улыбнулся Неждан. — Только вы про масло льняное не забудьте. Его варить надобно, да пропитывать им слой за слоем, давая просохнуть. И лучше в тепле, чтобы поглубже впитывалось.

— Да понял я, понял. — вернул улыбку Борята. — Ты уже сколько раз рассказывал?

— Повторение — мать учения. — назидательно произнес парень. — Кстати, может, еще разок поработаем копьями? Хочу посмотреть, как стеганке буду двигаться.

— Не надоело? — усмехнулся Борята.

— Тяжело в учении, легко в бою! — вновь выдал обыденный для него афоризм Неждан.

Борята не был уверен в правоте этих, но и отказываться не стал. И уже несколько минут спустя Неждан медленно переступал, двигаясь по кругу с Борятой.

Лицом к лицу.

Друг напротив друга.

С палками в руках, имитирующие копья…

Глава 10

166, ноябрь, 22

— Падал прошлогодний снег. — беззвучно прошептал Неждан, глядя на первые снежинки, медленно опускавшиеся на землю. Где и таяли, едва ее коснувшись.

Несколько секунд поборолся с тем, чтобы высунуть язык и попробовать их на вкус. Но не решился. Мало ли какая птица пролетать в этот момент будет?

Вздохнул.

И вновь уставился вдаль — туда, к излучине, где почти уже скрылись из вида Борята с его ребятами. Они бы еще остались, но погода подкачала. А ну как морозы ударят? Но и на том спасибо. Почти месяц тут прожили, крепко подсобив с одеждой и иными делами. Формально они этого делать не могли. Однако в связи с явно грядущими потрясениями — плюнули. Заодно и себе кое-что приобрели, увозя с собой не только комплект разгрузки с дротиками, пулями, атлатлем и пращей, но и бумеранг, а также простенькую оснастку для работы с кремнем…

— Да уж… — тихо произнес Неждан, снова вздохнув тоскливо.

— Ты, поди, опять чем-то недоволен? — фыркнул смешливо Вернидуб. — Ну что за человек? Никакой в тебе радости! Точно жениться тебе надобно. Добрая девица мигом все печали из головы выгонит.

— Забив ее новым? — усмехнулся мрачно Неждан. — Один человек как-то другому с восторгом рассказывал о том, что, заведя коня, стал столько всего успевать. И сена накосить, и коня на водопой сводить, и конюшню почистить. Удивляясь, как он все это без коня успевал раньше.

— Ерничаешь? — фыркнул седой.

— А почему бы и нет? Зачем мне эти малолетки? Утехи ради? Я хочу жену с умом да с пониманием. Чтобы не обузой, а поддержкой была. А ты — жениться. На ком? Да и когда? Сам же видишь — на носу война.

— Так война — самое время. А что не на ком — это ты зря. Я уж подыщу.

— На свой вкус?

— Я умею подбирать, будь спокоен. Вижу — кому что надобно.

— А чего мне переживать? Найдешь, ежели не ту, то я жениться несогласен. Так что, — развел руками парень, — девице только пустая тревога приключится да злость на меня. Отказа никто не любит.

— А мы и не будем ей сказывать. Я так тебе покажу. Сам подумаешь.

— Но коли так, по рукам. Ты покажешь, а я погляжу. Дальше уже и решать будем. — ответил Неждан, и они ударили по рукам.

— А вздыхал-то ты чего? — чуть наклонился к нему, спросил Вернидуб.

— Да надобно в леса сызнова идти и камни искать. Я их в ручьях да перекатах брал в прошлый раз. В воде, стало быть. А сейчас в нее зябко лезть. Вон какая морозная. Как бы не захворать.

— И то верно. Зябко стало, — охотно согласился ведун. — А зачем они тебе понадобились, камни эти?

— Я мыслю, что просто куковать всю зиму — впустую ее тратить. Без инструмента же особо не развернешься. У нас дельный камень весь ушел. Ни наконечника, ни скребка не сделать нового. Представь. Копье по неосторожности возьмет, да и обломится. А зима долгая. Как жить будем?

— Вот умеешь ты видеть во всем плохое, — фыркнул Вернидуб. — А если не обломится?

— А если да? Или тебе хочется остаться с голым задом посреди зимы?

— Так уж и с голым?

— Копье — это наше основное оружие для ближнего круга. Чем, кроме как с копьем, сходиться с супостатом али зверем диким? На кулачках?

— А у нас иного разве нет? Вон всего сколько удумал. Копье же, ежели чего, из кости укрепим.

— Камень… кость… Эх… Мы словно первобытные дикари. — покачал головой Неждан. — Железо надобно. Много железа. Куда ни гляну — везде беда и его нехватка. Вот я и сижу — думаю, как поступить. Все ж таки направиться за камнями, запас их сделав, а потом заняться заготовкой руды или сразу за рудой пойти?

— А не дурость то? Чего в зиму?

— Отчего же?

— Как же железо в зиму добывать?

— Так, наоборот — лучше. — улыбнулся Неждан. — Из-за морозного воздуха тяга станет добрее. Да и дрова по снегу таскать проще.

— По пояс в снегу? — удивился Вернидуб.

— На лыжах же.

— На чем?

— Потом покажу. Просто поверь — будет легче. Вдвоем да на лыжах мы волоком по снегу бревна станем легко таскать. Куда проще, чем сейчас. Мы ведь как делаем? Тащим напрямки — сюда. А там сможем к реке вытаскивать замерзшей. И дальше по ней, ровной, уже сюда. Не нужно будет по оврагам и прочим буеракам лазить.

— Ну… хм… и все же, что такое лыжи?

— Да тесанные такие доски. В меру широкие и не очень длинные с немного загнутыми носами. Вся суть в том, что, стоя на них, ты в снег не проваливаешься. Да и вообще — вещь они славная. На них зимой по ладному снегу можно пробежать много больше, чем летом по земле.

— Я видел такие.

— И где же?

— Да у тех, кто в набег на нас приходили. Бывал я у них не раз. Мы же так-то не воюем. Хотя такие набеги встречаются.

— А вы чего их не используете?

— Лыжи-то? А зачем? Зимой в лес хода особого нет. Зачем? Хворост из-под снега разве что собирать. Но это уже от отчаяния. А больше зачем?

— Охота?

— И много у нас охотников? — усмехнулся Вернидуб.

— И то верно. Но разве никто втихую это не делает?

— Делает. Но втихую — это так, чтобы никто не узнал. Посему никаких лыж заводить не станет. Без надобности это.

— А по рекам зимой в гости к соседям ходить?

— Опасно, — покачал головой Вернидуб. — Полыней много. Реки не крепко схватываются. Да и оттепели бывают. Подтает, а потом снегом засыпает. С виду — крепко. Ступишь — не держит.

— Климатический оптимум… — тяжело вздохнул Неждан, произнеся эти слова по-русски.

— Что?

— Не обращай внимания. — отмахнулся он. — Тебе самому что ближе к сердцу? Камни сначала собирать, а потом руду или сразу руду?

— Руду. Если уголь получится по зиме добыть — лучше железом заниматься. Как летом будущим сложится — никто не знает. И каждый кусочек железа может оказаться бесценным. Отвлекаться нам сейчас на камни — пустое.

— Хорошо, — кивнул парень.

Деревянными башмаками расчистил немного земли. И взяв палочку, начал прикидывать сколько нужны той руды.

— А что ты такое делаешь?

— Считаю, — буркнул Неждан. — Вот смотри. В корчагу влезает полсотни килограмм руды. Примерно. — указал парень на число. — Хотя тут лучше считать нам в римских либрах. Они сколько? Хм… Эм… Пусть будет три либры в килограмме[47]. Округлено. Тогда получает полторы сотни… — продолжал он черкать на земле палочкой, время от времени что-то подтирая и поясняя.

Вернидуб пялился же то на него, то на эти записи натурально выпученными глазами. Слушать слушал. И… уплывал. Он и считать нормально не умел. Только до десяти. А тут — такое…

— Содержание железа в лимоните… хм… сколько же там? Ты, случаем не помнишь? — спросил Неждан у седого.

Тот молча и весьма энергично замотал головой. Судя по всему, он и о лимоните первый раз слышал.

— От двадцати до сорока процентов… кажется, — задумчиво произнес парень. — Но в кричном горне редко больше десяти получается взять. Хм…

— Ты сейчас с кем разговариваешь? — осторожно спросил Вернидуб.

— А? — откликнулся Неждан, словно выплывая из своих мыслей.

— Ты сейчас со мной говорил?

— А тут разве есть кто-то еще? — оглянулся он. — Что-то не так?

— У тебя взгляд стал странный и ты словно куда-то провалился. Знаки какие-то на земле начал черкать. Да говорить будто с кем-то иным про совершенно непонятные вещи.

Парень замер, внимательно глядя ему в глаза.

Отвлекся.

Увлекся.

И вот, снова создал ненужный мистический прецедент. Вон — судя по виду и взгляду седого, тому какая-то чертовщина почудилась снова.

— Тебе эти знаки непонятны, что ли? — после затянувшейся паузы, спросил Неждан, прекрасно зная ответ. Но перевести тему требовалось.

— Первый раз их вижу. Что у ромеев, что у эллинов ничего похожего даже не примечал. Хотя они любят знаки всякие малевать везде.

— Это — цифры. Один, два… — начал перечислять их парень, рисуя.

Вернидуб задал уточняющий вопрос.

И понеслось.

Следующие часа три они провели, чиркая всякое на земле. Знакомясь с числами, цифрами и базовыми операциями арифметики.

Ведун, разумеется, почти ничего не запомнил. Но проникся. Особой нужды лично он в подобном счете не испытывал, однако, житейского опыта хватило, чтобы оценить пользу.

Огромную.

Просто невероятную бытовую пользу. Пусть и не частую, и не всем. Во всяком случае для ведунов — вещь бесценная. И весьма нехитрая. Вон — ему показали разок, он взял, да и запомнил… кое-что.

— А слова так тоже можно рисовать?

— Конечно, — кивнул Неждан. — И музыку можно. Но я того не разумею.

— Музыку?

— Разумеется. — произнес он, после чего нарисовал пять горизонтальных линий со значками нот. Ну, тех, что вспомнил. — Это октавы, — потыкал он палочкой. — Это ноты. Там еще какие-то ключи нужны. Но вообще — я об этом почти ничего не понимаю.

— Ха! Не понимаешь?

— Совершенно. — максимально серьезно ответил Неждан. — До, ре, ми, фа, соль, ля, си. Семь нот. Но как их использовать?.. — развел он руками. — Ладно. Мы отвлеклись.

— О нет! Это все очень интересно!

— Думаешь?

— Запись счета и слов — великое дело! Только черкать на земле… как-то… странно. А ежели я хочу записать свой счет и передать его кому али сохранить?

— Так в чем беда? Бери бересту, да черкай по ней. По внутренней стороне. Али по какой дощечке. Ну или камню. Хм. Да даже можно из глины табличку сделать — плоскую такую. Повялить. Записать. Потом высушить и обжечь. На века будет. Что на камне.

— Так просто?

— А чтобы временные записи делать, — словно не услышав его, продолжил Неждан, — можно дощечку сделать да покрыть ее толстым слоем пчелиного воска. Ну и палочкой по нему чиркать. Когда же не надо — затирать. И сызнова.

— Я видел, как эллины записывали свои слова так. — кивнул Вернидуб. — А еще макали во что-то перьями гусиными да ими писали.

— И так можно. — кивнул Неждан. — Тушью или чернилами по бересте, пергаменту, ну, коже то есть, папирусу или даже бумаге.

— О папирусе и бумаге не слышал.

— Не беда. — улыбнулся парень. — Надо будет — покажу и расскажу. Сейчас это все лишено смысла.

— Отчего же?

— Кто, что и для кого будет писать? — еще шире улыбнулся парень. — И как? Мне не известно письма для нас. Тоже письмо ромеев без доделок не пригодно, из-за того у них иная речь, как и у эллинов.

— Записи очень пригодятся по травам, посевам и прочим важным делам. — предельно серьезно произнес Вернидуб. — Всяким, может и нет, но нам, ведунам — очень нужно. Как и счет уметь вести нужно.

— Слово о богах бы еще записать…

И они продолжили болтать, так никуда и не отправившись в тот день. Слишком уж Вернидуб оказался возбужден и увлечен. Да и сам Иван-Неждан.

Сначала ему захотелось просто сделать все привычным манером. Но довольно скоро он обнаружил сильное отличие состава звуков. Из-за чего обычная графика русского языка требовала серьезной доработки.

А еще немного подумав, уткнулся в практику использования. Бумаги с хорошими чернилами еще очень нескоро будет в достатке. Поэтому многие века большинству придется писать на бересте, дереве, камне, глине и так далее. Поэтому сильно мудрить с формой было не желательно.

Из этого же дефицита носителей проистекала и другая проблема. Места-то мало. Посему запись звука двумя и более буквами выглядела чистой воды расточительством. Да чего уж там? Вредительством.

Вот он и думал. С легким ужасом осознавая, что в текущей ситуации может вводить все что угодно.

Вообще.

Даже китайские или египетские иероглифы…

Наступающая же зима весьма располагала к такого рода размышлениям. Короткий световой день. Продолжительное сидение в полуземлянке у горящего огонька.

Не в нарды же время коротать?

— О чем задумался? — спросил Вернидуб Неждана уже вечером, когда они завалились спать.

Парень промолчал.

— Кого ты хочешь обхитрить? Вишь, как дышишь. Не спутать. Не спится, что ли?

— Не спиться. Думки будоражат, — нехотя произнес Неждан. — А тебе?

— Тоже. Все никак не могу успокоиться. Лежу и представляю, что держу в руках то… ту… про что мне так страстно рассказывал?

— Про книгу?

— Да. Точно. Закрываю глаза. И вижу, как держу в руках книгу. А там — все травы описаны. Отчего ни заболей — всякое лечение найдется. Ежели такая у всех ведунов будет… эх…

— Ты как вздохнул тяжко.

— Мать у меня померла совсем молодой. Сначала кашлять начала. Потом гореть. Так и сгинула. А ведун, что в травах ведал, был далеко. Некому подсказать и помочь в ту годину оказалось.

— Всем, мыслишь такую книгу дать? А как же сродство?

— Оно для того, чтобы чувствовать траву. А тут ведь не чувствовать, советам следовать. Мыслю я: любой ведун, ежели бы имел такую книгу, смог бы великую пользу людям приносить. А уж к Перуну его сродство или к Заре — не так и важно.

Неждан улыбнулся.

И промолчал.

А что тут сказать? Накрутил мозги этому уже немолодому человеку. Снова. Вон — заснуть не может.

— Слушай, давай про каких тварей гадких поговорим? Про чудовищ или там мертвецов восставших?

— Сдурел?! Нашел, о чем болтать перед сном! — в сердцах воскликнул Вернидуб.

— Так отвлечет же от книг.

— Спать давай! Отвлекальщик. — буркнул седой и замолчал. Его психика как-то особо сложно все эти страшилки воспринимала.

— Да ты что? Не робей! Я о далеких тварях. Морских. Или еще каких. Ты что-нибудь слышал про Ктулху? А про Йог-Сотота?

— НЕНАДО! — воскликнул ведун. — Веришь? Не уймешься — прокляну! Слабость живота нашлю! Чтобы не только у языка твоего недержание было…

Парень недовольно поджал губы.

Седой мог пусть и не словами, а делам проклясть дай боже. Он рассказывал, как уже неоднократно своих недругов травил слабительными составами…