Жемчуг богов

ГЛАВА 1

Эпоха Недремлющего (Э. Н.), день 1, 14 ч. 33 м.

Последний налет авиации мятежников был вчера вечером, а летчики, как известно, народ не то чтобы капризный, а просто цену себе знают. День отлетал — на другой подавай все радости жизни. Пилот — это тебе не окопная лошадка, которую где запряжешь, там и поедешь…

Капрал Бенито, командир расчета самоходного зенитного ракетно-артиллерийского комплекса, роздал картишки на раскаленную крышку люка и собирался уже глянуть, какими козырями облагодетельствовал самого себя, как внезапный вой сирены заставил его одновременно сплюнуть, швырнуть карты в лицо рядовому Кордасу из соседнего расчета и начать сосредоточенно материться, тщательно подбирая слова к данному конкретному случаю. Суть тирады бравого капрала состояла в том, что после пальбы в воздух во время вчерашнего налета изведено две трети штатного боезапаса, а поскольку сегодня никак нельзя было ожидать продолжения, ни одному ослу чином не ниже подполковника не пришло в голову приказать обозным крысам доставить сегодня утром 156 снарядов калибра 76 мм, 6800 бронебойно-разрывных патронов (12,6 мм) и, наконец, шестнадцать реактивных самонаводящихся снарядов, калибр которых никого не интересует, потому что стартуют они со стандартной балки и в воздухе липнут ко всему, что шевелится.

Впрочем, количество боеприпасов большого значения не имело. За последний год на Вальпо было около полусотни налетов, а сбить удалось не больше пяти воздушных целей, и те, большей частью, из наследства президента Уэсты — поршневые двухмоторные. Впрочем, и город от действий вражеской авиации пострадал не слишком сильно. С невысокого плоскогорья, охватившего полукольцом тесное нагромождение кварталов, был прекрасно виден и золотой шпиль Консулата, за которым высились пирамиды правительственных зданий, и небоскребы деловых кварталов, торчащие частоколом возле порта. Только над Пончо, заводским районом, еще подымались два или три столба черного дыма от недотушенных со вчерашнего вечера пожаров.

Сирена смолкла так же внезапно, как заорала, и капрал решил, что служба радарного слежения, осознав свою ошибку, скоро в полном составе прибежит извиняться за беспокойство, прихватив с собой канистру со спиртом, сэкономленным на протирке аппаратуры. Так уже бывало пару раз, причем последний эпизод, имевший место недели три назад, закончился хорошим мордобоем, поддержанным морскими пехотинцами, которых вообще непонятно зачем держат в столице.

Но минуты шли, а из пятнистого кунга РЛС никто не вылезал, да и сама решетка локатора вдруг остановила вращение. Можно было возобновлять игру, а беседу со щупачами отложить до ночи, когда господа офицеры отбудут ночевать в город.

— Командиры расчетов к командиру батареи! — раздался над позицией хриплый голос репродуктора, и капрал, еще раз смачно сплюнув, двинулся к штабному блиндажу, над которым маскировочная сеть была натянута аж в три слоя.

Расчет провожал сочувственными взглядами своего командира, разъяренного тем, что его оторвали от игры, когда на кону было уже сорок два полновесных эверийских фунта. Внутри капрал пробыл не более минуты, а когда вышел, от внимания подчиненных не ускользнуло, что бледность на его лице проступает даже сквозь густой загар.

— А ну, по местам, придурки, — сказал он ледяным голосом, и расчет почуял неладное. — Наземная цель. Азимут 67, угол минус 2.

Через шесть секунд 76-миллиметровый черный зрачок смерти уставился на корпуса электростанции. Капрал прильнул к прицелу, высматривая то, что должен был разглядеть прежде, чем начиненная тротилом болванка устремится к цели. Сквозь мощную оптику он отчетливо видел, как зашатались, а потом упали железные ворота, солдаты национальной гвардии с золотыми галунами и аксельбантами, морские пехотинцы в синих беретах и полицейские в фуражках с белым околышем — все смешались в одной обезумевшей толпе. Они распихивали друг друга прикладами, а тех, кто падал, просто затаптывали. Вдруг сзади на них накатилась невидимая волна, превращая людскую свалку в кровавое месиво. И тут капрал увидел…

— Огонь!

Почти одновременно рявкнуло еще несколько орудий, но капрал не оторвался от прицела. Искаженный, расплывающийся, окруженный каким-то багровым сиянием человеческий силуэт невообразимо громадного размера двигался вслед за теми, кто уцелел, разбрасывая во все стороны огненные шары, которые, взрываясь, крушили все вокруг.

На мгновение все утонуло в пламени разрывов. Призрак, демон, монстр, дерьмо ходячее — оно исчезло, рассеялось, растворилось. Вдруг настала такая тишина, что едва слышное тиканье наручных часов отдавалось в голове гулким эхом. А потом слева от перекрестья прицела возникла яркая вспышка багрового огня. А за ней последовала тьма.

Э. Н., день 1, 21 ч. 40 м.

— Никаких исчерпывающих объяснений я дать не могу. В моих силах только исчерпывающее изложение фактов. — Пьетро Сатори, пожизненный консул, глава коллегии национальной обороны, вынужден был докладывать стоя, поскольку его именное кресло по указанию первого консула только что вынесли из Палаты Директории. Момент был ответственный хотя бы потому, что если после заседания кресло не внесут обратно, то из палаты вперед ногами вынесут самого консула, поскольку назначение — пожизненно, и другой формы отставки конституцией не предусмотрено.

— Мы слушаем тебя, Пьетро, — произнес первый консул и благожелательно кивнул.

Сатори выдержал должную паузу и начал, стараясь не выдать некоторого волнения:

— Господа! Сегодня в 14 часов 35 минут наши радиолокационные станции зафиксировали над Удоросо некий объект, летящий в сторону Гидальго со скоростью шестисот миль в час. С авиабазы Удоросо-16 были подняты три истребителя-перехватчика, и в 14-50 они вступили с целью в визуальный контакт. При первой же атаке на всех трех самолетах отказала система наведения, после чего два истребителя сначала потеряли управление, а потом взорвались в воздухе. Пилот третьего успел передать в эфир фразу «Вот так хрен!», после чего самолет скрылся в неизвестном направлении. Сам же объект, увеличив скорость до полутора тысяч миль в час, сменил курс и через тридцать минут оказался в зоне поражения противовоздушных комплексов Вальпо. Сразу же после объявления воздушной тревоги объект с экранов радаров исчез, причем в момент исчезновения не зафиксировано ни смены курса, ни изменения высоты полета. Пока еще неизвестно, стоит ли связывать первое событие со вторым, но у них много общего: связь по времени, безусловная опасность и, я не побоюсь этого слова, необъяснимость… Уже через несколько минут после исчезновения неопознанного летающего объекта на ТЭЦ-4 произошел взрыв, разрушивший до основания цех ремонта оборудования, причем грохота никто не слышал, а стены и практически все, что было внутри, рассыпалось в пыль. Именно в пыль! На место происшествия были немедленно высланы отряды полиции, национальной гвардии и морской пехоты общей численностью 1400 человек. Как только войска и полиция заняли территорию ТЭЦ и прилегающие к ней кварталы, произошел второй взрыв. На этот раз в пыль разнесло второй энергоблок, и началось паническое бегство рабочих за ограждение… — Пожизненный консул вынул из кармана белый платочек и вытер испарину со лба. — Прочая информация основана на показаниях тех немногих, кто уцелел в этой мясорубке. Прошу учесть, что давались они людьми, находящимися в состоянии стресса, и за ее достоверность никто поручиться не может.

— А может быть, у вас и на радаре психи сидят. Нажрались наркоты и умом поехали, — заметил Алексио Поло, глава финансовой коллегии, и у консула Сатори возникло желание немедленно пристрелить этого толстяка. Но, увы, при входе на заседания директории у всех пожизненных консулов, даже у первого, изымалось личное оружие. Подавив в себе это здоровое желание, докладчик, выдержав короткую паузу, продолжал, как ни в чем не бывало:

— Так вот. Из тысячи четырехсот солдат и карабинеров, принимавших участие в событиях, в живых осталось 72 человека. Во что превратились остальные, лучше не смотреть. Погибло также не менее четырехсот рабочих и служащих электростанции. Картина происшествия, повторяю, если верить показаниям уцелевших, выглядела так: по территории ТЭЦ шел человек, покрытый, как рыба чешуей, металлическими пластинами и в каске с заостренным верхом. В одной руке у него было что-то вроде булавы, в другой — статуэтка…

— И было у него три ноги и рога на голове, — вставила свое веское слово Тесса Беручо, глава коллегии национальной культуры.

Раздался сухой и почти подобострастный смешок первого консула, который широкими улыбками поддержали почти все члены директории. Конечно… Тесса — это процентов тридцать частных взносов на содержание вооруженных сил, Тесса — это окно через Корран для вывоза «белого золота», Тесса — это канал поставки оружия и боеприпасов из Хунну. На всякий случай, прежде чем продолжить доклад, Пьетро тоже улыбнулся.

— К нему подошли два охранника для выяснения, но тут же свалились замертво, а потом статуэтка, которую нес этот тип, выросла до размеров огромного монумента и он упал на колени перед ней, и раскинул руки, как бы приглашая остальных сделать то же самое. Народ начал разбегаться, но тут-то и рассыпался один из производственных корпусов. В 16-10 полковник Хакси связался со мной по прямому каналу и сообщил, что по территории бродит какой-то монстр, рушит здания, убивает взглядом всех подряд, и у вверенных ему подразделений все оружие вышло из строя. В тот момент, еще не понимая всей серьезности происходящего, я приказал нескольким зенитным батареям открыть огонь по неопознанному объекту в районе ТЭЦ-4. Удалось произвести один залп, после которого стрелявшие орудия тут же были уничтожены вместе с расчетами.

— Как уничтожены? — поинтересовался первый консул.

— Они расплавились. Если кто-то не верит, может сходить посмотреть: девять воронок, залитых стальным расплавом — все, что от них осталось! — Теперь уже никто не смеялся, но вся серьезность происходящего едва ли еще дошла до консулов. — Капитан Меринг, командир роты иностранного легиона, видел все в стереотрубу с расстояния в две мили. Он утверждает, что когда началось бегство, статуя топнула ногой, и возникла взрывная волна, которая раздавила толпу. А чтобы развеять ваш скептицизм — вот фотографии с места побоища через час после того, как…

Он обошел всех собравшихся и лично вручил каждому по фотографии. Немая сцена длилась несколько минут — господа консулы рассматривали кучу раздавленных тел в створе выломанных ворот.

— И что это могло быть, по вашему мнению? — Первой вышла из оцепенения Тесса Беручо.

— Я рассказал все. Возможно, это какое-то новое оружие, которое врагу подкинули эверийцы, а может быть, черт из Пекла. Не знаю. Но учтите, меры принимать надо немедленно. В городе назревает паника, а в армии назревает бардак. Только за последние два часа расстреляно полторы сотни дезертиров, почти все расчеты ЗРК покинули позиции и скрылись, кто куда. Необходимо сделать заявле…

Здание тряхнуло, а через мгновение по стенам пробежалась едва заметная вибрация.

— А куда оно потом делось? — испуганно спросил кто-то из консулов, но вопрос явно запоздал.

Все, как загипнотизированные, смотрели на входную дверь, из-за которой, сотрясая все здание, раздавались шаги Командора. Послышалась автоматная очередь, но тут же прервалась коротким вскриком. А потом дверь не распахнулась, не выломалась, а просто растаяла в лучах багрового сияния. Он стоял перед ними, в точности такой же, как описывали свидетели: чешуйчатые латы, островерхий шлем, широкоскулое лицо, в одной руке — статуэтка, изображающая юношу, облаченного в длинную мантию, в другой — сверкающий жезл. Бронзовый юноша соскользнул с его ладони, опустился на пол, начал расти и через пару секунд вышиб головой потолок, который почему-то не обрушился вниз, а вылетел наружу, обнажив сумеречное небо. Чешуйчатый монстр повернулся спиной к окаменевшим консулам и медленно опустился на колени перед изваянием, мыча что-то совершенно неразборчивое.

Первым очнулся Пьетро Сатори. Он сделал шаг вперед и тоже упал на колени в трех метрах от блестящей чешуйчатой спины и склонил голову, не надеясь, впрочем, на сколько-нибудь благоприятный исход. Поза страуса. Лучше уж смотреть на этот стертый паркет, чем видеть то, от чего не может быть спасения. И еще напоследок можно подумать о чем-нибудь приятном, например о полутора миллиардах фунтов в «Дженти-капитале» или о милой татуировочке на попке Лозиты, танцовщицы из ночного клуба «Консул», вход только для членов…

Перед глазами вдруг оказался жезл, зажатый в волосатой руке чудовища. Пьетро долю мгновения глядел на него и вдруг сообразил, что надо делать. Он склонился чуть ниже и приложился к жезлу губами, а когда железка скрылась из виду, скосил глаза влево, и увидел, что рядом в точно такой же позе замерла Тесса Беручо и губы ее тянутся к тому же сувениру дьявола. Пьетро рискнул оглянуться — сзади стояли на коленях еще несколько консулов, а все остальные были мертвы.

Э. Н., день 5, 17 ч. 22 м.

— …ты стоишь — «ит кочваца», он стоит — «эт кочвацэ», мы стоим — «уви кочваюци», вы стоите — «ути кочваюца», они стоят — «эты кочваюцэ». Язык сломаешь! — Тика выбил трубку об край пенька, на котором лежали бумажные листы, с записями краткого ватахско-эверийского словаря, составленного лично Мартином Шукшей в свободное от руководства народом время. — Табак у них неплохой, а вот жизнь у них дерьмовая. Замкнутость ведет к деградации, контакты с внешним миром обогащают. Зеро, как убедить этих дикарей, что цивилизация — это концентрация всех благ, которые наварило человечество за всю свою многострадальную историю.

— Никак, — отозвался Зеро, занятый плетением корзины. — К тому же дегенератов здесь, по-моему, нет вообще, в отличие от цивилизованного общества.

— Это только по-твоему, а по-моему — все они тут со сдвигом. Вот вчера вечером несу это я графин с водой, чтоб, значит, ночью к ручью не бегать, если пить захочется, а навстречу мне идет краснорожий из тех, что нас стерегли, графин у меня отобрал, воду понюхал и вылил. А потом потащил меня к их водопою и показывает, дескать, эта вода пить нельзя, эта вода только умываться, а пить вода другой ручей. Отвел меня — шагов тридцать подальше, а там и вправду другой ручей, точно такой же, но из него, видите ли, можно пить вода, а из того нельзя.

— А мы здесь, точно, выглядим абсолютными кретинами. Может быть, для них из того ручья напиться, все равно, что для нас из — унитаза.

Тика достал из нагрудного кармана бумажник, а из бумажника — крохотное зеркальце, и начал внимательно рассматривать фрагменты собственного лица.

— Ищешь признаки кретинизма? — поинтересовался Валлахо, желая веселой шуткой разнообразить угрюмый быт и суровую правду жизни.

— Сам ты кретин! — почему-то шепотом отозвался Тика. — Не слышишь что ли: по-эверийски кто-то треплется.

— А почему просто не посмотреть?

— Тихо…

"… а мне, кстати, даже любопытно. Провести остаток жизни, что у дикарей, что в Гардарике — для меня почти одно и то же.

— Доктор, если мне и придется оставить вас здесь, то только в виде трупа.

— Дженти Савел, я, конечно, не буду утверждать, что мне абсолютно все равно, когда умереть — сейчас или несколько позже…"

Пленников провели мимо, и Тика, убрав зеркальце, посмотрел им вслед.

— Это же элементарно: пока они считают, что здесь их никто не понимает, у них одни разговоры, а в присутствии еще кого-то — совсем другие.

— Это же Савел.

— Сам вижу. Нас подставил, скотина. Хорошо хоть сам влип.

— А с ним кто?

— А с ним доктор Лола Гобит. Не знаю точно, чем она на самом деле занимается, но шишка большая. Пока в ее конторе зверскую медкомиссию не пройдешь, на службу в Департамент устроиться — дохлый номер, и любой, кто на повышение идет, проходит экспертизу в Центре доктора Гобит. Специалистка по мозгам… А где ты научился корзины плести? — вдруг поинтересовался Тика.

— Детско-юношеский клуб «Лесные братья». А что?

— Да ничего… Вот и будешь теперь их плести всю оставшуюся жизнь.

Вся оставшаяся жизнь действительно рисовалась совершенно беспросветной, хотя бы потому, что ватахи за всю свою историю так и не изобрели холодного пива и контрастного душа, а ватахские женщины смотрели на пришельцев, как на заблудившихся в городе обезьян. Третий день они здесь, а дети так и продолжают показывать на них пальцами с безопасного расстояния, а одна девочка лет пяти вчера, пробегая мимо Зеро, показала ему язык, и сказала на общедоступном наречии: «Бе-е-е-е-е…»

Вождь-шаман-император уже двое суток пленников не беспокоил, видимо, был занят разговорами с духами и прочими важными государственными делами. Явной охраны к ним тоже приставлено не было, но когда Зеро однажды сделал вид, что собирается прогуляться до реки, которая протекала в полумиле от резиденции вождя, через несколько минут рядом обнаружилась троица ватахов, которые как бы невзначай, шли тем же курсом. Итак, надежд на избавление не было и не предвиделось. Оставалось вплотную заняться народными промыслами, земледелием и этнологией. Добыть завтра же бумаги (наверняка у них где-нибудь завалялось) и завтра же начать уникальное исследование: на что намекает ватахская девушка, если прогуливается в красных тапочках возле жилища ватахского юноши, и что означает, если ватахский юноша возвращается с поля битвы в белых тапочках. «Эты кочваюцэ», они стоят, понимаешь… А Бакса надо придушить! Подставил, так подставил, сдал со всеми потрохами. Интересно, хобби у него такое или это просто работа… А теперь он здесь, и Мартину, надо думать, наплевать, на кого Савел работал. Кстати, а почему эту парочку не пристрелили, как только они нарушили границу неприкасаемых владений?

— Что с Баксом делать будем? — спросил он Тику, который сосредоточенно набивал очередную трубку, и, усердно шевеля губами, повторял ватахские слова.

— С ним и без нас что-нибудь сделают. — Казалось, Тику этот вопрос вообще не занимает. — Не думаю, что Мартину требуется больше двух собеседников… Кстати, Красный Беркут человечинку до сих пор жалует. Я сегодня с утра пораньше за угол заглянул. Там у храма, оказывается, есть запасной выход, а возле него плита лежит. Любой музей за ту плиту, не глядя, отвалил бы штук пятьсот, если не больше. Жертвенный камень, залитый свеженькой кровью. Может, и нас для него откармливают.

— А ты, оказывается, мрачный тип. — Зеро вдруг почувствовал какое-то беспокойство, хоть и не было для того видимых причин, ну совсем никаких…

— Нет, я просто ценный кадр. Главное в любом положении — наладить контакты, обзавестись связями, оценить ситуацию, а потом вести себя соответственно. Так что, бросил бы ты свою корзину, здесь этим никого не удивишь, а учил бы язык — нет сейчас для нас более полезного занятия. Или ты все еще надеешься, что все это не надолго? Надейся, надейся! Корзины плети. Каждому ватаху-урдику — по корзинке лично в руки! Может быть, тогда в этих джунглях грибы-подберезовики заведутся. — Тика нервничал, Тика что-то чуял.

Зеро не успел ответить, как из ворот храма в сопровождении дюжины пернатых бойцов вышли два жреца и направились непосредственно к пленникам.

— Накаркал. — Зеро почувствовал, как недобрый холодок ползет вверх по позвонкам, хотя мало ли чего могло понадобиться этим ребятам, может, просто решили табачку стрельнуть.

Жрецы прошли мимо, даже не посмотрев на бледнолицых, но какой-то уж очень неопрятный ватах, замыкающий процессию, показал пришельцам оттопыренный мизинец и небрежно бросил: «Койцэ!».

— Пошли. — Тика легонько хлопнул Зеро по плечу. — Он сказал нам следовать за ними и помалкивать, пока нас о чем-нибудь не спросят или просто не позволят говорить.

— Когда он успел столько наболтать? — поинтересовался Зеро, с некоторым сожалением глядя на незавершенную корзину.

— Я же говорил, у них каждое слово имеет массу значений, а иногда — по нескольку одновременно. — Заметив, что замыкающий ватах оглянулся, Тика умолк и торопливым шагом бросился вдогонку.

Савел шел впереди по колено в алом тумане, за ним семенил Тика, гордо подпирая низкое черное небо бело-голубым флагом Конфедерации, а старушка почему-то была полупрозрачной и все время озиралась по сторонам, как будто повсюду было не одно и то же. Сколько времени прошло с тех пор, как их затолкали в черный дверной проем, увенчанный барельефом Беркута, Красного Беркута, Великого Ватаху — мгновение или вечность. Какая разница… «Ват» — хищная птица, «ху» — красный, красное, красная, красные, "а" — просто для связки слов… Тика лучше знает, но он занят. Шуточное ли дело — нести знамя сверхдержавы… Интересно, зачем оно ему. Может быть, заключив союз с Красным Беркутом, Конфедерация подчинит себе вселенную и установит повсеместное торжество здравого смысла и свободного предпринимательства, а потом приведет мир к торжеству демократии… Может быть. Все может быть. Путь к Ватаху освещает небесное светило — Яйцо, из которого вылупился Красный Беркут… Но если Яйцо еще существует, значит Ватаху пока что у него внутри, значит, освещай — не освещай, а придется дожидаться, пока птенец не вырвется на волю. А старушка, похоже, ослепла. Не видит ни хрена, ни красного тумана, ни Яйца — светилы небесного. А то чего бы ей оглядываться — равнение на знамя!

Савел провалился в туман по грудь, а потом и совсем исчез, но шаги его не смолкли, они продолжали шаркать где-то внизу. Кстати, а где Тика со знаменем? Тика — шут с ним, а вот знамя жалко. Трудно жить, не имея впереди другого ориентира, кроме Яйца, которое вот-вот треснет. А может быть, сначала появился Ватаху, а потом уже Яйцо? Это многое объясняет и наполняет смыслом движение вперед — и Красный Беркут где-то есть, и Яйцо путь освещает. Но и в этом случае нет полной ясности: если Беркут уже есть, зачем тогда Яйцо…

Спокойно, Зеро… Главное, не забывать, что все это — бред, галлюцинация, перекресток пути колдуна и пути воина. Алый туман под ногами — это всего лишь язык Беркута, дорога, которая ведет в бездну его клюва, уже давно поглотившего все вопросы и все ответы. Они, четверо бледнолицых — что-то вроде рвотного для утробы священной птицы. Они войдут в эти бездонные недра, и оттуда исторгнется ответ, которого ждут. Колдун, который сидит сейчас по правую руку от Мартина, все поймет и скажет, что делать, как усмирить обезумевших духов Каркуситантхи и заставить пещеру забрать Посланца обратно. Чушь какая! Может, помолиться Единому-Всемогущему. Нет, от души не получится, а без души смысла нет — не поможет. Вот и старушки не стало, чтоб ее… Нет, вот она, совсем прозрачная, как будто из стекла. Любопытно было бы узнать, а если по ней стукнуть, она разобьется? А ну-ка! В Лолу стремительно полетел скомканный носовой платок, но доктор мастерски поймала его зубами, проглотила и исчезла совсем, мерзко ухмыльнувшись на прощание. Ноги потеряли зыбкую опору, и Зеро полетел вниз, туда, где возле небольшой речушки горел костер, и над ним дымился котелок. Уха. Запах, не то чтобы забытый, а просто не было повода вспомнить. Куда делись все эти годы? Может быть, Красный Беркут сожрал?

У костра сидел он сам, тот, который был лет двадцать назад, и прочие «Лесные Братья», причем половина из них — сестры. Давняя поездка в северный Хэлс, в заповедную зону… Квота на посещение — десять тысяч в год, не более пяти дней каждому, стоимость путевки 5 000 фунтов, но те, кто помогает строить кормушки для лосей — вне лимита и бесплатно. Вот уха сварится, можно будет притушить костер, закопать картошечку в раскаленные угли, и начнется самое интересное, то самое, для чего все это затевалось…

— Здесь совсем не то, что там. — Малыш Брокки указывает рукой в ту сторону, где расположен далекий мегаполис. — И даже совсем не то, что на восточном побережье. В Бонди-Хоме люди вкалывают, в Новой Александрии — развлекаются, и только здесь… Только здесь остались немногие, которые живут.

Через несколько лет он там и поселился. Выдержал конкурс — триста двадцать претендентов на одну вакансию, и с тех пор ни ногой оттуда. Сейчас, наверное, уже старший смотритель…

— Когда белка прыгает с ветки мне на плечо и начинает тыкаться мордочкой прямо в ухо, как будто хочет поделиться со мной своими тайнами, я начинаю больше ценить себя. Если зверек мне доверяет, значит, я не совсем уж плохая… — Это Лина, умница-красавица. Ее не станет года через два — выбросилась из окна, наглотавшись галлюцигенов.

— У каждого из нас есть предназначение. Только выполнив его, человек может умереть счастливым. — А это говорит он сам, Зеро Валлахо. Нет, не он, а тот, кем он был лет двадцать назад. Точнее, тот, кем он был лет двадцать назад в северном Хэлсе. Здравствуй, мальчик. Здравствуй и прощай!

Тощий колдун смотрел в упор на его зрачок, оттянув веко костлявыми длинными пальцами. Заметив, что бледнолицый реагирует на внешние раздражители, он что-то буркнул вождю-шаману-императору, который, поджав под себя ноги, сидел на каменном постаментике, словно памятник самому себе. Зеро чувствовал спиной сквозь мокрую от пота рубаху шероховатости каменного столба, а еще — что его запястья связаны там, за этим самым столбом. Руки и ноги затекли. Стоило пошевелиться, как в них вонзались тысячи крохотных иголок, но хуже всего было странное чувство неудовлетворенности — не голод, не жажда, не то ощущение досады, когда не получаешь то, на что рассчитываешь, не сожаление о напрасно потерянном времени — хуже, гораздо хуже… Пустота. Бесконечная вереница дней, полных событий и людей, крохотных радостей и мелких неприятностей, скоротечных надежд и мелких разочарований, ничего не значащих слов и якобы многозначительного молчания — пустота, холодная и ребристая, как тот камень за спиной.

Зеро заставил себя оглядеться, желая найти зацепку, точку опоры, чтобы выкарабкаться из той беспросветности, в которую проклятые колдуны погрузили его сознание. И Тика, и Савел, и даже эта старуха, которая наверняка пьет на завтрак кровь юных девственниц (иначе, откуда в ее возрасте такая осанка, столько бодрости и зубов) — все были в том же положении, что и он сам. А может быть (даже, скорее всего), в таком же состоянии. Нет, на них смотреть тоже не хотелось…

— Красный Беркут дал нам знак! — Вождь, казалось, обращается вовсе не к ним, а к холодным камням за их спинами. — Вам надлежит исполнить его волю.

— Мартин, я тебя умоляю, ну что ты несешь! — очнулся Тика. — Ну что тебе стоит объяснить толком, в чем дело… И прикажи нас развязать. Чтоб тебя Красный Беркут клювом да по темечку!

— Вы свободны. — Мартин, казалось, и не слышал его, а если и слышал, то не счел сказанное достойным своего слуха и величия текущего момента. И не было здесь никакого Мартина. На гладко обтесанном камне сидел, поджав под себя ноги, Седуватахучепанипарду — Сын Красного Беркута Поразивший Серебристого Барса. Одно слово — имя, титул, воинское звание, место под небом, судьба и предназначение.

Зеро почувствовал, что нет никаких веревок, стягивающих запястья. Нет, и не было. Все, что он чувствовал мгновение назад, оказалось продолжением иллюзии, которая его поглотила, как только позади остался порог жилища идолов, святилища Красного Беркута…

— Вы свободны, — повторил вождь совершенно бесстрастным голосом. — Вы свободны в землях ватаху-урду, вы свободны за пределами этих земель, но отныне вы не свободны друг от друга, от пути, который вскоре изберете, и от цели, которую сами себе поставите.

— Мы можем уйти? — Доктор Гобит первой обрела контроль над собой и уже поднялась с колен. А может быть, ей вообще удалось избежать транса или хотя бы какой-то частью сознания удержаться за реальность. То-то она была там, на алом языке беркута, такой полупрозрачной, такой расплывчатой.

— Вы должны уйти. Но вы можете и не уходить. Вы уже принесены в жертву Красному Беркуту, и только Великий Ватаху отныне властен над вашей жизнью и судьбой…

Э. Н., 6 день, 6 ч. 45 м.

— Четыре — скверное число. Нет в нем никакой магии и никакого тайного смысла. То ли дело — три или семь, или двенадцать, или даже тринадцать. — Вовсе не казалось, что Савел чем-то очень уж озабочен, или что-то доставляет ему неудобства.

Посредине поляны высился гигантский папоротник. Четыре небольших рюкзачка, приткнувшись друг к другу, лежали под раскидистыми ветвями — прожиточный минимум на ближайшие несколько дней… Ватахи-провожатые исчезли, как только сдернули черные повязки с глаз недавних пленников — ни шороха, ни шелеста — как будто где стояли — там и растаяли.

Зеро решил, что уже пора — никогда раньше не приходилось никого убивать, но теперь ему вдруг показалось, что иного выхода нет. Вновь оказаться на борту подводного крейсера Гардарики не было никакого желания, а если Савел умрет, они с Тикой будут чисты перед родиной и Департаментом. Если повезет, можно будет закончить работу, получить свое, согласно подписанным соглашениям и обрести, наконец, покой и волю. А про чудище в пещере Савел лихо придумал — сказка для ватахов младшего, среднего и старшего возраста. Но это ему не поможет… Зеро нащупал в кармане костяную заточку, которую нашел на площади перед храмом — она-то и натолкнула его на мысль…

Останется только выбраться хотя бы к Хавли — а там пусть кто угодно задерживает… Вот только одно непонятно: как Роза сюда угодила. Савел врет, что ее сюда привезли, чтобы в пещеру слазила за дочкой команданте, а она с монстром сразилась, и тот ее по стенкам размазал, а потом появилась мать Сандры и отправилась в лобовую атаку — чушь какая. Интересно, что он теперь скажет, когда не перед ватахами надо будет объясняться. Хотя нет, не успеет он ничего сказать, и не надо, чтобы успел, а то еще вывернется…

Зеро приблизился к Савелу почти вплотную. Еще пара шагов — и все. Может быть, Тика сообразит помочь. Вы его подержите — я его зарежу! Ха!

Выхватить заточку одним резким движением не удалось — карман оказался тесноват. Когда треснула ткань, и орудие убийства все-таки вырвалось на волю, навстречу подбородку уже летел кулак советника Бакса. Бывшего советника… Папоротник перед глазами повалился набок, а почти все поле зрения занял ботинок, большой, коричневый, с высокой шнуровкой.

— Я же говорил, что четыре — скверное число… — Бакс присел перед ним на корточки и подул на сбитые костяшки. — Зеро, дружище, это бесполезно… Даже если пушкой разживешься — не советую…

— Советник хренов… — Зеро ощупал подбородок — челюсть была не месте.

Рядом оказался Тика и помог ему подняться, но Зеро, постояв пару секунд, вновь опустился на траву — голова гудела, а спешить было некуда. Ни картой, ни компасом, ни оружием ватахи их не снабдили, а искать дорогу обратно было бесполезно: даже пройдя в трех шагах от резиденции Мартина-Седуватахучепанипарду, они бы ничего не заметили без позволения хозяев… Иллюзии, иллюзии… А если и то, что происходит здесь и сейчас — тоже иллюзия? Хотя нет — челюсть-то болит…

— Я полагаю, нам хотя бы на некоторое время стоит забыть все взаимные претензии и просто постараться выбраться отсюда как можно быстрей. — Тика мгновенно вошел в роль дипломата. — Совершенно ясно, что всем нам, кроме, может быть, доктора Гобит, нельзя показываться на глаза нашему дорогому начальству. А тебе, Савел, должно быть известно, что все уважающие себя спецслужбы уничтожают засветившихся агентов, и тут на заслуги никто не смотрит. Засветился — под нож. У нас у всех только один выход…

— Тика, замолчи. — Бакс уселся рядом с поверженным Зеро и обхватил голову руками. — Бред… Тика, ты бредишь. Ты прекрасно знаешь, что и вы с Валлахо теперь можете вернуться под крылышко дженти Гресса, и мне, если выберусь отсюда к своим, ничего не будет, кроме почета и вознаграждения за труды… Особенно если доктора доставлю. — Он взглянул на Лолу, и та слегка попятилась. — Да, доктор Гобит, вам есть чего бояться. Мне очень хочется вас придушить, но я сдержусь. Сейчас все это не имеет значения… Хотим мы этого или не хотим, но сейчас мы — одна команда, и Красный Беркут позаботится о том, чтобы мы сделали все, как надо.

— И ты веришь в эту чушь? — не сдержался Зеро, хотя челюсть еле двигалась, а перед глазами продолжали плясать электрические разряды.

— Верю ли я? — Бакс все еще сидел рядом, не меняя позы. — Да я просто боюсь не верить. Не знаю, что тебе там привиделось, а мне показали достаточно, чтобы я поверил. Пусть не в Беркута, а хотя бы в то, что в этом что-то есть. И еще я видел того кретина из Бездны. Мне хватило. Меня мои страхи никогда не подводили… Однажды мне предложили службу в Департаменте, и я побоялся отказаться. Потом гардарикцы меня подловили на пустяшной интрижке… На ерунде. Ну, перевели бы меня в курьеры года на два — и все. Нет — побоялся светиться, биографию пачкать. Зато теперь два оклада — один в фунтах, другой — в гривнах, один — на карманные расходы, другой — на черный день, если раньше не подвесят… Так что, верю я или нет — это никого волновать не должно. Все равно вы все со мной пойдете. А если кто артачиться будет… — Он вытащил из бокового кармана черный пистолет и приставил ствол ко лбу старого приятеля Зеро Валлахо, специалиста по спасению цивилизации от природы и природы от цивилизации, независимого эксперта в изгнании.

— Дженти Зеро! — вдруг спохватилась доктор Гобит, до этого стоявшая в стороне, почти безучастно взирая на происходящее. — Пока этот молодой человек нас всех не перестрелял, мне хотелось бы вернуть вам то, что мне не принадлежит.

И она протянула Зеро его носовой платок, несколько пожеванный, но еще довольно чистый.

ОТРАЖЕНИЕ ПЕРВОЕ

Безумная воительница была красива, сильна и расторопна. Он даже на мгновение пожалел о том, что она воительница, что она безумна, и что пришлось ее убить. Но воля владыки священна — он должен убивать непокорных и одаривать тех, кто преклонит колени. Значит, стоит захотеть, и воля исполнится, ведь его воля по эту сторону Источника — это воля Родонагрона-бессмертного. Недремлющий пожелал, чтобы кончился этот проклятый каменный коридор, и сразу же перед глазами распахнулось небо. Может быть, для начала завоевать небо именем владыки? Нет — там нет ни пищи, ни воинов, ни просящих, а значит, некого привести к покорности, некого облагодетельствовать Дарами и заставить петь Славу владыке…

Но внизу обнаружилась только зелень непроходимого леса, и это повергло Недремлющего в уныние — в Варлагоре был только один лес, тот, в котором находился Притвор Видящих, место недоступное и непокорное бессмертному. Но лес должен когда-то кончиться!

Показалась прямая серая лента дороги и сверкающая извилистая лента реки, и там, где они пересекались, теснилось нагромождение нелепых низкорослых строений. По тропам, разделяющим горбатые крыши, ползали разноцветные жуки, размером куда больше крохотных человеческих фигурок, которые теснились возле домов. Может быть, здесь жуки главнее людей… Значит, сначала нужно покорить жуков, а потом уже всех остальных. Недремлющий попытался представить, как жук будет кланяться изваянию владыки, и не смог. Нет, жуков лучше сразу уничтожить — тому, кто не годен для поклона, вообще незачем жить. Он направил жезл туда, где у скрещения нескольких троп скопились многочисленные жуки, и огненные вспышки начали разламывать хрупкие панцири. Надо было спуститься пониже, чтобы рассмотреть врагов, пока не все они уничтожены, но прямо на него, рассекая небо, летело несколько серебряных стрел, и дымный след тянулся за каждой из них. Одна была уже рядом, и Недремлющий метнулся в сторону, пропуская ее мимо себя. Но стрела продолжала преследовать его по воле невидимого хозяина.

Он истребил их взглядом — одну за другой, только последняя превратилась в огненный шар слишком близко, и пламя опалило ему лицо. Бронзовые латы раскалились, и нестерпимая боль охватила все тело. Жезл едва не выпал из руки, но он лишь стиснул обожженные пальцы. Надо только сказать себе, что нет, ни боли, ни серебряных стрел, разящих огнем, и их не станет. Когда он открыл глаза, раны уже затянулись, и панцирь остыл, и огненные стрелы исчезли. Теперь прямо на него летели две серебряные птицы, готовые растерзать врага своими могучими клювами. Но ничто не может повергнуть в ужас посланца владыки, окрыленного его волей, наделенного его могуществом! Жезл озарился сиянием, и птицы, объятые пламенем, оставляя за собой полосы черного дыма, потянулись к земле…

Но странное скопление лачуг, населенное цветными жуками, уже исчезло из виду. Внизу вновь расстелились бескрайние и бесполезные заросли, в которых могли скрываться другие серебряные птицы, несущие огненные стрелы. До них он еще доберется. Когда-нибудь, и это будет скоро, он сокрушит всех, кто попробует воспротивиться власти владыки, истребит всех, кто посмеет не преклонить колен перед его величием.

Вода! Под ним была вода. Никогда раньше он не видел столько воды — и она отныне принадлежит владыке! Но стоит вернуться — найти того, кто считает себя хозяином этих вод и этих земель. Найти и уничтожить во славу Родонагрона-бессмертного!

Берег возник неожиданно, и он едва успел изменить направление полета — вдоль полосы прибоя, повторяя все ее изгибы. И показалось то, что было достойно величия владыки: две огромных башни, из которых поднимался серый дым жертвенного огня. Вокруг было множество построек, больших и малых, а еще дальше виднелись иные святилища — башни и пирамиды.

Осталось только выяснить, стоят ли возле жертвенников изображения владыки, а если нет — воздвигнуть их немедля и тут же принести человеческие жертвы, как это бывает каждый раз, когда тланы и тигеты вторгаются в долину Ирольна. Может быть, здесь тоже живут потомки Ольдора-непокорного…

Он опустился возле широкой башни в форме срезанного конуса, из которой поднимались медленные клубы пара, и неторопливо двинулся по твердой серой тропе к огромному зданию без окон. Из-за грязно-зеленой стены раздавался какой-то лязг вперемешку со скрежетом и рычанием, от которого слегка вибрировала земля под ногами. Несомненно, там происходил обряд — но какой… Сверху раздался громогласный звон, и грохот начал постепенно стихать. Из ворот здания начали выходить люди в серых одеждах, и многие, подходя ближе к нему, пялились на сверкающие доспехи, показывали на него пальцами и смеялись. Что это — смех радости или насмешка?

Два жреца в белых одеждах, украшенных золотом, направились прямо к нему, и один из них, непочтительно постучав кулаком о нагрудник, начал что-то кричать. Ну что ж, теперь все ясно: этим людям неведомо величие Родонагрона-бессмертного, они поклоняются лживым идолам, и значит, не достойны жизни. Жезл озарился сиянием, оба жреца упали замертво, и он перешагнул через их тела, неся на вытянутой руке образ владыки. Невежественная толпа начала медленно отступать — страх перед владыкой уже овладел ими, но почтения к бессмертному не читалось в их глазах. Настало время научить их обрядам истинной веры — поклонам и пению Славы!

Изваяние выросло, вознеся голову выше проклятого капища, и Недремлющий опустился перед ним на колени, ожидая, что все немедленно последуют его примеру. Но толпа продолжала пятиться, а некоторые уже обратились в бегство, ища спасения за стенами. Вскоре площадь опустела.

Что ж, если они ищут спасения у своих идолов, ничто не спасет их от гнева бессмертного… Жезл вновь ожил, от него отделилось несколько огненных шаров, устремившихся вслед за беглецами. Шары ударились в стены, и стены начали рассыпаться. Вскоре на месте капища стояло облако пыли, которое медленно оседало, погребая под собой непокорных. Теперь лишь тот, кто сам придет и преклонит колени перед изваянием, останется жив и получит Дары.

Недремлющий поднял свободную ладонь, и на ней образовалась горсть манны — первый Дар этому миру. Первый покорившийся получит первый Дар…

Внезапно из-за угла другого капища, еще не разрушенного, с рычаньем выехала повозка, не запряженная волами, за ней — другая, а потом — еще несколько. Из них начали вылезать жрецы ложной веры, и у каждого в руках было по ритуальному посоху или жезлу. Что ж, пусть покажут, на что способны их идолы…

Грянул гром, но молнии были невидимы. Они вонзались в панцирь, разрывали плоть и доставляли боль, боль, боль… Пора. Главное — не уронить Жезл, покуда с врагами не будет покончено. Пусть погибнут все разом под пятой владыки!

И небесная пята тут же обрушилась на неразумных жрецов, не ведающих, что творят. Площадь покрылась раздавленными телами, а из-за ограждения уже ломились новые полчища врагов. Грохот раздался вновь, но невидимые молнии теперь летели мимо или отскакивали от панциря, который волею владыки стал непробиваем.

Когда-нибудь он расскажет владыке, сколько славных побед одержано именем Родонагрона-бессмертного, сколько яростных врагов повержено во славу его! Неразумные жрецы высыпали на площадь перед статуей, но, увидев груды тел, опешили и перестали метать молнии. Но никто из них не упал на колени перед священным изваянием —они попятились, они обратились в бегство. Непокорные трусы! Никто не будет сожалеть о вашей смерти! И тела ваши достанутся псам! И память о вас иссякнет, едва смерть настигнет вас!

Небесная пята опустилась вновь.

Враг был могуч, но теперь он повержен. Оставшимся в живых должно быть ясно, кто здесь сильнее — их беспомощные идолы или бессмертный владыка. Если покорные не придут до заката, все капища и все жилища будут разрушены. А пока стоит сделать изваяние еще величественней — чтобы его могли видеть с самых дальних окраин это земли, погрязшей в невежестве. Пусть, для начала, хотя бы страх ведет их к истине.

Раздался свист рассекаемого воздуха, и через долю мгновения статую разнесло на мелкие осколки. А потом пламя вспыхнуло прямо под ногами. Плоть, охваченная пламенем, обратилась в боль. Боль стонущей змеей обвила дрожащий от гнева Жезл и вознеслась над морем огня, посылая возмездие тем, кто посмел нанести предательский удар посланнику бессмертного владыки…

Теперь Жезл стал частью его самого, или он стал частью Жезла. Воля владыки, заключенная в сверкающем металле, медленно возрождала его разрушенную плоть. Сначала он стал бесформенной тенью, потом тень обрела неясные очертания, а когда небесный серп Сели вышел на жатву, озарив тяжелым светом руины мерзкого капища, Недремлющий поднялся во плоти над прахом своей победы. Он воспарил над горбатыми крышами и медленно полетел к центру этого нелепого и непомерно огромного нагромождения строений.

И он увидел. Многочисленные колонны поддерживали высокий свод, увенчанный высоким золотым шпилем. Это было так похоже на дворец Проклятой, который он однажды видел, когда верхом на верном Каббиборе мчался впереди войск владыки над долиной Ирольна. Ветер владыки перед самой границей Велизора столкнулся с каким-то из ветров басилеи, или сразу с несколькими — этого он не успел понять, потому что полет закончился падением, и только прикосновение Жезла владыки не позволило боли забрать у него жизнь. Тогда возможность увидеть логово врага едва не закончилось гибелью, но это не значит, что теперь он должен отступить…

Хватило одного взгляда, чтобы многочисленные жрецы, охранявшие вход, упали замертво, не успев воспользоваться своими посохами, несущими боль. И когда он плыл над белокаменной лестницей, ведущей в святилище ложных владык, уже никто не посмел преградить ему путь.

ГЛАВА 2

246-я зарубка на Лампе, ночь после заката

Местное солнце казалось бледным и плоским. Глядя на него, можно было поверить, что оно намертво прибито к небесной тверди и вращается вместе с ней, вокруг тверди земной. Зато луна выглядела гораздо весомей и значительней, чем в небе над Хавли или в любом другом месте по ту сторону Источника. Лопо наблюдал за ее неторопливым скольжением по черному бархату, и крупные редкие звезды, мерцающие рядом с ней, больше походили на муляжи, подвешенные к театральному заднику.

Сандра спала, положив голову ему на плечо. Спала по-настоящему, хотя совершенно спокойно могла бы обходиться здесь без сна и без пищи, без воды и без курева, без мыла и без духов… Все это у нее было, но, как говорится, не пьянства ради, а чтобы не отвыкнуть. Порой казалось, что ко всем своим человеческим привычкам, чувствам и потребностям она относится, как музейный хранитель к экспонатам, вещам бесполезным, но дорогим как память.

Они расположились на просторном ковре, который висел над черепичной крышей. В доме в последнее время стало слишком людно, а расширять резиденцию Сандра категорически не хотела — и дом, и сад, и ограда были для нее чем-то вроде памятника минувшему, невозвратному, оставшемуся в иной реальности.

Сам-то он потребности во сне еще не утратил. Безымянная говорила, что это случится позже, когда его плоть постепенно растворится в пространстве или будет кем-то уничтожена. Он не умрет, потому что Того Света для него здесь не предусмотрено, а туда, где всегда пожалуйста, дорожка заказана…

Внизу лениво гавкнул Бимбо, послышались шаги и беспокойные голоса. Лопо осторожно освободил руку из-под головы Сандры, которая что-то недовольно буркнула, и перекатился к краю ковра — посмотреть, что стряслось.

На пороге с факелом в руке стоял Чуткий Олень и всматривался в темноту за оградой. Маленький Тамир-Феан, обхватив руками лохматую шею собаки, смотрел туда же, видимо, просто радуясь неожиданному приключению. Бимбо негромко рычал, демонстрируя клыки неведомому пришельцу, но чувствовалось, что пес больше недоволен тем, что его побеспокоили среди ночи, чем озабочен необходимостью задержать нарушителя границ хозяйских владений.

— Что там? — спросил Лопо достаточно громко, чтобы его услышали внизу, но так, чтобы не разбудить Сандру.

— Похоже, опять паломники… — Чуткий Олень вернул факел в гнездо слева от входа, взял мальчишку за руку, а собаку за ошейник. — До утра подождут… Все равно, ночью не решатся подойти. Пока молиться будут, жертву принесут…

Если Чуткий Олень говорит, что ничего страшного, значит, так оно и есть — он чует, он видит… Лопо вернулся к созерцанию балаганного звездного неба, о которое, казалось, можно было расшибить лоб, если подняться слишком высоко. А если попробовать? Может быть, там есть ответы, которые сейчас ищет Сандра, проводя дни напролет в библиотеке за чтением манускриптов, которые сама же и восстановила по памяти, или сотворила после бесед с Безымянной и паломниками, приходящими поклониться воскресшей Еге — Хранительнице Тепла Дарующей Мир и Покой и т. п. — и так полчаса, не разгибаясь…

Сандру приняли за древнюю богиню, на Сандру возлагают надежды, ей возносят мольбы, ее просят об исцелении, за нее готовы отдать жизнь, причем, не только свою… Горы только на первый взгляда казались совершенно безлюдными…

Паломники шли с юга, из-за бывшей границы местной вселенной, которую разрушила Сандра своим появлением. Нет, не Сандра — Ега-Хранительница… Временами казалось, что никакой Сандры уже давно нет, а эта милая женщина, которая рядом посапывает в подушку — и впрямь местная богиня. Значит, полковник Лопо да Пальпа спит с богиней на ковре-самолете, который парит над уютным домиком, утопающим в кустах роз и жасмина, а по желанию хозяйки в саду расцветает сирень, хотя за оградой лютует стужа. Чудненькая сказочка для младшего комсостава освободительной армии… Кстати, наверное, зря паломников оставили на морозе, не ровен час — замерзнут… Лопо скатился с ковра. Через мгновение он уже стоял у калитки и закутывался в тулуп, постоянно висевший на яблоне, которая сейчас, по желанию Сандры, была в цвету. Помня предупреждения Безымянной, он в последнее время старался не пользоваться фокусами с переодеванием, которые, как и полеты Лопо-ветра, приближали час развоплощения его плоти и способствовали постепенной потере памяти.

Шаг за калитку казался шагом из мира покоя и постоянства в царство стихий. Морозный ветер мгновенно вцепился в лицо и забрался под воротник. В прежней жизни Лопо лишь однажды сталкивался с морозом — во время учебного десанта на Лабра-Ойми, где он командовал взводом соискателей капитанского звания. Но тогда на нем был белый меховой комбинезон, ботинки с электроподогревом и шлем с прозрачным забралом. Форма одежды как-то незаметно сама по себе сменилась на желаемую, и Лопо почувствовал себя лучше.

Перед глазами мелькали мелкие снежинки, и он не сразу разглядел при лунном свете два темных человеческих силуэта, отбросивших на снег длинные тени. Из-за спины выскочил Бимбо, явно недовольный тем, что кто-то без него вышел встречать пришельцев, но Лопо успел схватить его за ошейник.

— О, белая обезьяна, несущая на плечах вместо головы большой блестящий глаз, который все видит даже при свете бледной Сели! О, ходячее око Еги-Хранительницы, вернувшейся в мир волею Вершителя! О, тот, кто изнутри отворил калитку в ее благоухающий сад! О, молчаливый страж ее опочивальни! О, закатная тень ее величия! О, рассветная тень ее великодушия! — Начинало казаться, что уже никогда не иссякнет набор титулов, которыми старик-паломник, бухнувшись на колени, начал награждать бывшего полковника. — Мы пришли поклониться тому благословенному месту, где вновь на землю ступила нога нашей богини, той самой, которой поклонялись предки наших предков. И мы…

Паломник замолчал на полуслове и вдруг повалился набок. Он упал бы, но напарник, все это время стоявший сзади, подхватил его.

— Он не ел шесть дней. — Второй был гораздо моложе, его древнеромейская речь звучала правильней, и, судя по всему, он не был настроен на славословие в адрес богини, которая его еще ничем не облагодетельствовала. — Если его не посадить возле очага, он умрет.

Лопо подхватил старика под правую руку, и они понесли его в дом. Как ни странно, второй странник принял это как должное. Он даже не смотрел на белую обезьяну с глазом вместо головы, стража опочивальни и т. д. Осунувшееся бледное лицо, впалые щеки, глубоко посаженные черные глаза, недельная щетина — похоже, и он еле держался на ногах… И тут Лопо показалось, что он где-то уже видел этого человека. Едва они оказались в благоухающем царстве роз, Лопо чуть было не выпустил свою ношу — он вспомнил: рядом с ним шел тот самый колдун, который загнал его когда-то в тесный глиняный горшок, заставил его пережить муки небытия… Пусть только попробует раскрыть рот для своих заклинаний…

— Лоподапал! — На пороге, прижав руки к груди, стояла Безымянная. — Лоподапал, не наказывай этого человека. Он не ведал, что творил…

— Ты говорила, что не можешь читать мои мысли. — Лопо ощутил, как вверх по пищеводу начинает подниматься праведный гнев, смешанный с опасением, что его вот-вот загонят обратно в кувшин, и просидит он там, словно сказочный джинн, тысячу лет по местному исчислению.

— Достаточно видеть твое лицо, Лоподапал…

— И оставь свою привычку, чуть что, хвататься за кобуру! — заметила Сандра, спустившаяся с небес. Богиня стояла на мраморном крыльце, закутанная в простыню, под которой явно ничего не было, кроме загорелого упругого тела. Сейчас она говорила по-сиарски, а это был верный признак, что богиня разгневана, но желает скрыть это от местной братии. — Если захочешь на ком-нибудь сорваться, используй меня. Мне все равно ничего не будет…

Внимание повелительницы отвлек на себя Бимбо, который, обнюхав паломников, мгновенно потерял к ним всякий интерес и просто растворился в воздухе. Теперь он возник прямо перед Сандрой, посмотрел на нее, удивленно склонив голову набок, а потом ткнулся мордой в ее колени и возлег возле ее ступней.

— Радость моя… — Лопо хотел было высказать встречные претензии по поводу того, что богиня уже много дней безвылазно сидит в своем особняке, в то время как полмира мается под пятой бессмертного тирана, что хватит уже собирать местные сплетни и сдувать пыль с книжных переплетов — все равно ничего нового…

Сандра глазами приказала ему замолчать. Она присела на ступеньки и теперь смотрела лишь на старика-паломника, так и лежавшего на дорожке, посыпанной мелким гравием, между двумя розовыми кустами, белым и голубым…

Чтобы сотворить дом, не требовалось знания архитектуры — любой предмет нужно было лишь мысленно наделить необходимыми свойствами, постараться зрительно представить его, и вскоре он возникал. Чтобы получить свежеподжаренную хлебную горбушку или любое другое изысканное блюдо, ей достаточно было вообразить соответствующий вкус… Собака так и осталась фантомом, живым, осязаемым, имеющим характер и привычки, но все-таки фантомом… Если Сандра на какое-то время забывала о нем, Бимбо исчезал, но через некоторое время появлялся вновь, чтобы напомнить о себе.

А когда приходилось заниматься целительством, ей становилось как-то не по себе. В Кембсфорде иностранные студенты были освобождены от курса военно-прикладных дисциплин, но Сандра старалась посещать занятия по медицинской подготовке, а еще раньше, в Сано-Иво, монашки научили ее пользоваться лечебными травами и обрабатывать раны растительными мазями. Можно было, конечно, просто желать здоровья немощному-больному-увечному, но это почему-то почти не действовало, даже если тот самолично прикасался к Лампе. В свое время Сандра пролистала от корки до корки толстенный анатомический атлас и двухтомную медицинскую энциклопедию, и теперь, слава Единому, эти книги тоже оказались в библиотеке… Когда окружающее пространство вздрагивает даже от тени твоего желания, надо запретить себе творить то, чего не знаешь или знаешь, но поверхностно.

— Ему уже лучше. — Безымянная первой уловила перемену в состоянии пациента, и через несколько секунд, подтверждая ее слова, веки старика едва заметно дрогнули. — Гет-странник, отнеси его в дом. — Она чуть склонилась перед Сандрой. — Если, конечно, Ега-Хранительница позволит…

— Позволит. — Сандра уже прикрыла глаза, она мысленно слилась с Лампой, восстанавливая силы.

Старик поднялся сам, но вместо того, чтобы двинуться вперед, стоял и заворожено смотрел на свою богиню, которой поклонялись многие поколения его предков, а ему довелось увидеть воочию. Он даже сделал попытку упасть на колени, но его ноги еще плохо сгибались.

— О, Ега-Хранительница, вернувшаяся в мир… — начал он свое приветствие, которое, наверное, репетировал всю дорогу.

— Утром, — прервала его богиня. — Утром поговорим.

Сандра исчезла вместе с простыней, Бимбо вновь растворился в воздухе, Гет с помощью подоспевшего Чуткого Оленя повел-таки старика в дом. Лопо решил, что и ему самое время вернуться на ковер-самолет сны досматривать, но когда он, подпрыгнув, уцепился за свисающие кисточки, оказалось, что Сандры на месте нет. Значит, кроме библиотеки, ей быть негде…

Она действительно сидела за письменным столом и смотрела на Лампу сквозь дым сигареты.

— Не помешал? — Лопо присел на подлокотник ее кресла.

— Пока нет. — Она искоса глянула на него. — Ты бы просто не смог войти…

— …если бы ты была против. Так?

— Почти. — Она поманила пальцем второе кресло, и оно послушно придвинулось. — Пересядь, а то мебель сломаешь.

— Ты раньше дом спалишь. — Он затоптал дымящийся на ковре столбик пепла по правую руку от Сандры и послушно разместился в указанном месте. — Ты действительно решила устроиться здесь богиней?

— Богинями не рождаются… — уклончиво ответила она, продолжая безмолвный диалог с Лампой. — Раз уж нас занесло сюда, надо же что-то делать.

— Выбираться отсюда надо. А если повезет, и остальных бессмертных прихватить. Пусть хоть напоследок вкусят простые радости жизни. — Он умолк, подозревая, что она его не слушает, а бродит где-то в дебрях собственного воображения.

— Главное — терпение. — Она как бы очнулась и теперь смотрела на него снисходительно, чуть ли не покровительственно.

— У тебя-то оно откуда — терпение! Куда подевалось твое вечное шило в заднице?

— Ну кто же так с богинями разговаривает…

— Я знаю одного бывшего военнослужащего, который с богинями спит.

— Все-таки наглости у некоторых господ офицеров больше, чем галантности, — заявила она после короткой паузы. — А если серьезно… Ты понимаешь, милый… Здесь исполняются все мои желания, в том числе те, которые скрыты так глубоко, что я сама о них никогда не догадывалась. Ты пойми — здесь не только кресла бегают, и волы летают… Сама я тоже меняюсь, и это не зависит от моей воли… Есть желания, которые не осознаешь. Сейчас перед тобой сидит вовсе не та взбалмошная девица, которая увязалась за тобой прогуляться по пещере… Перед тобой сидит воплощенный идеал, плод воображения Сандры дю Гальмаро, само совершенство с ее точки зрения. И я, кстати, умею много такого, о чем она лишь мечтала…

— Например?

— Например, любить.

Э. Н., 6 день, 13 ч. 23 м.

— Пока не появится кардинал де Стефано, нам всем лучше молчать. А когда он будет здесь, нам и тогда стоит помолчать еще некоторое время. — Генерал Раус говорил с дипломатичной твердостью, а пара штабных офицеров за его спиной волками смотрели на Гресса Вико, который выглядел несколько растерянным.

С тех пор, как начали крепнуть связи между Гальмаро и Конфедерацией, неприязнь в обществе и армии к союзникам нарастала с каждым годом, и вот теперь, когда произошла непонятная и страшная катастрофа, в которой, несомненно, были виновны проклятые эверийцы, здание гостиницы в Хавли, где обосновались оставшиеся в живых «Цепные Псы», находилась чуть ли не на осадном положении. Сиарские офицеры с нетерпением ждали приказа вышвырнуть Вико за дверь, под ноги стоящей во дворе полуроты гвардейцев, и поставить его к стенке. Но генерал медлил. Прежде, чем на что-то решиться, надо было разобраться в ситуации, которая с каждым часом становилась все нелепее и страшнее.

Глава самой могущественной в мире организации, пожалуй, впервые в жизни был близок к состоянию подавленности и ощущал себя то ли подопытным кроликом, то ли быком, утыканным бандерильями. Все, что произошло за последние сутки, в принципе, не поддавалось какому-либо разумному объяснению, и значит, к предложению генерала Рауса следовало подойти со всей серьезностью. Других предложений просто не было.

Когда на волю вырвался смерч, который разметал выставленный возле пещеры заслон из «Псов» и сиарских гвардейцев, выворачивая наизнанку бронетехнику, это еще можно было списать на стихийное бедствие. Вико тогда поблагодарил судьбу за то, что, во-первых, Гальмаро, не дожидаясь начала операции, срочно отбыл в Лос-Гальмаро выступать на митинге, посвященном очередной годовщине какой-то там победы, а во-вторых, что сам он отправился в Хавли, чтобы пару часов вздремнуть в человеческих условиях, пока не сообщат о первых результатах.

После того, как со стороны Каркуситантхи раздался грохот и вой, от которого можно было оглохнуть или просто свихнуться, никто до утра так и не посмел приблизиться к пещере, даже героические сиарцы-маси, которые накануне прочесали пещеру вдоль и поперек. С дремлющими духами пещеры они как-то могли поладить, а вот бодрствующие, да еще и разгневанные вселяли в них такой же ужас, как и во всех нормальных людей. Правда, премьер-лейтенант Кале с двумя взводами «Псов», которые в тот момент тоже находились в Хавли, порывался немедленно разобраться с духами на месте, но Вико сам приказал ему ждать. Он живо представил, как то самое марево, которое однажды поглотило беглецов, вырывается на волю, и это заставило его вспомнить об осторожности.

Потом вдруг замолчало радио. Умолк даже спецканал связи с Башней. Рыжая радисточка провела бессонную ночь, тщательно прощупывая эфир, но, кроме шороха помех, прорывался только «Голос Вальпо», который к утру тоже замолчал. Все попытки связаться с Эвери натыкались на гробовое молчание.

Уже в сумерках в восьми милях от Хавли задержали сумасшедшего летчика, который катапультировался с истребителя ВВС директории. Пленный полночи нес на допросе какой-то бред про бородатого мужика, разящего молниями. Приступы истерики переходили в апатию ко всему происходящему, а к утру он впал в кому.

Но самое странное произошло рано утром, когда прямо посреди площади перед гостиницей на последней капле горючего шлепнулся вертолет сопровождения команданте, из которого выскочил, как разъяренный павиан, злой и бледный капитан Муар. Убедившись, что команданте нет в Хавли, он начал кричать, чтобы его машину немедленно заправили, и что он отправляется на поиски, а если выяснится, что проклятые эверийцы имеют отношение еще и к пропаже команданте, он всем тут горло перегрызет и плевать ему на союзнические обязательства. Оказалось, что через пару часов после вылета вертолет команданте исчез из виду, а сам капитан Муар в тот же момент обнаружил, будто «то, что впереди — то и сзади». Так ничего толком не объяснив, как только в баки залили топливо, капитан отбыл.

— И где вы намерены добыть вашего кардинала? — Вико старался не показать своего состояния, хотя знал, что остальные чувствуют себя не лучше, кроме, может быть, «Псов», которым все равно.

— Он в скиту у отшельника Иора. Это восемнадцать миль отсюда.

— Отправьте за ним вертолет.

— Здесь командую я! — Генерал решил, что пора поставить на место зарвавшегося иностранца, который в последнее время чувствовал себя в Сиаре чуть ли не хозяином. — Вломиться в скит на вертолете — все равно, что в церковь — на лошади.

— Мало ли…

— Нельзя.

Вот так. Нельзя — и все тут. В конце концов, что этот кардинал сможет объяснить… Просто генерала одолела беспочвенная фантазия, которой Вико никак не ожидал от столь разумного человека как Раус… Но и сам он чувствовал, что теряется окончательно, а значит, кардинал с ясновидящим через сутки — это несколько лучше, чем ничего и никогда…

— Может быть, он уже в пути, — добавил вдруг Раус. — Не он, так отшельник что-нибудь знает.

— Вы верите в юродивых, генерал? — поинтересовался Вико, чтобы поддержать беседу.

— Блаженные часто несут всякую околесицу, но зато никогда не ошибаются.

Вдруг проснулся радиоприемник, выдавший, после набора хрипов, легкий бодренький мотивчик и писклявый голосок вперемешку с постельным придыханием.

— Что это? — Вико даже вздрогнул от неожиданности.

— "Не трахай меня без любви". Последний шлягер Лизы Денди, дженти Гресс, — сообщила рыженькая радистка. — В среднем диапазоне, частота «Музыкального канала Лос-Карнавала».

— Это с прифронтовой полосы, — сообщил генерал Раус, решив, что стоит на какое-то время смягчить тон. — Концерт в шестой десантной бригаде. Прямая трансляция.

— Как занесло сюда эту чертову куклу? — В свое время Вико сам подсунул Лизу президенту, но сам на дух не переносил ни ее вида, ни ее голоса.

— Вентура постарался. Три благотворительных концерта в боевых подразделениях и один на стадионе в Лос-Гальмаро. Согласно программе сотрудничества в области культуры… — Генерал знал, что Вико должен быть в курсе, и вопрос задан не потому, что нужен ответ, а просто ему захотелось назвать Лизу чертовой куклой…

— Идет сообщение по спецканалу! — бодро доложила радистка, оглянувшись на шефа.

— Что? — Вико даже слегка привстал со стула. Вызов по спецканалу мог прийти только из штаб-квартиры Департамента в Бонди-Хоме, из Башни и с борта линейного крейсера «Фаланга», осуществлявшего морскую блокаду Вальпо…

— Простите, генерал… — Вико постарался высказаться как можно более дипломатично. — При сеансах спецсвязи могут присутствовать только сотрудники Департамента.

— Мы в Сиаре, — напомнил ему Раус, всем своим видом давая понять, что выходить на воздух не собирается.

— Что ж, как хотите… — Заместитель шефа Департамента имел достаточно полномочий, чтобы позволить себе быть сговорчивым, если этого требовала обстановка. — Матильда, приступайте к дешифровке.

Рыжая радистка улыбнулась, выражая признательность за то, что шеф помнит ее имя, и набрала на клавиатуре дешифратора нужный код. Из щели печатающего устройства медленно, сантиметр за сантиметром, начал выползать лист с сообщением, и только присутствие Рауса мешало Вико подойти поближе и прочесть хотя бы первые строки…

"Капитан-командор Эд Орди, борт л/к «Фаланга» —президенту Конфедерации, в штаб ВМФ, руководству ДБ. 10.09.2979 в 14-19 обнаружились неисправности в навигационной системе корабля. С 16-07 по 16-46 в различных районах Вальпо произошли сильные взрывы, разрушена ТЭЦ-4 и отдельные участки укрепрайона. 11.09.2979 в 7-12 системами слежения на высоте 1,2 мили зафиксирован неопознанный летающий объект. В 7-23 объект приблизился к кораблю на расстояние 2,7 мили, после чего начались деформации корпуса, пожар в машинном отделении, вышел из строя зенитно-ракетный комплекс. Стрельба на поражение из артсистем результатов не дала. В 7-29 зафиксировано столкновение объекта с ракетой, выпущенной из подводного положения неизвестной субмариной (предположительно — ВМФ Гардарики), после чего объект исчез из поля зрения.

Реактор остановлен, команда в 8-40, согласно моему приказу, покинула корабль. Спасательный борт направить в квадрат ТМ-134-876. Я остался на борту один — контролировать систему самоуничтожения. До взрыва 4 минуты. Прощайте все. Служу Конфедерации!"

Генерал Раус делал вид, что терпеливо дожидается, пока Вико закончит читать. В какой-то момент ему показалось, что эвериец вот-вот скомкает послание и немедленно его проглотит, только чтобы не делиться полезной информацией… Но Вико прочел бумагу и даже несколько поспешно передал ее генералу.

За окном, на башне ратуши, которая чудом пережила несколько войн и революций, ударили часы — один, два, три…

На девятом ударе Вико и генерал, не сговариваясь, поднялись со стульев, чтобы почтить память капитан-командора — в этот момент взрыв добил раненый корабль, гордость эверийского флота…

— У него не было родственников? — спросил Раус.

— У Эда? — Вико посмотрел на собеседника с некоторым недоумением. — Вас это действительно интересует?

— Нет. Не особенно. — Генерал одернул мундир и бросился в атаку: — Зато меня интересует другое! Та дрянь, которая разнесла ваш крейсер, наверняка вылезла из пещеры. И еще я хотел бы спросить: кто ответит за все это!? Пока вас тут не было, мы жили спокойно, мирно воевали и никого не трогали. А теперь? Допрыгались! Доигрались со спичками! Я Сезара предупреждал, что добром это не кончится, а теперь и сам команданте пропал! Вы все подстроили?! — Он выхватил пистолет и тут же засунул его обратно в кобуру.

В комнату вошел премьер-лейтенант Кале с двумя фельдфебелями — видимо, рыженькая Матильда, умница, незаметно нажала кнопку вызова караула.

— Вон! — рявкнул на них Вико, и караул исчез, незаметно для себя выполнив свою задачу: генерал слегка успокоился. — А теперь поговорим спокойно и серьезно… Я понимаю вашу обеспокоенность сложившейся ситуацией, но нам всем следует понять, что даже если и придется определять меру ответственности каждой из сторон, то не сейчас, а только после разрешения проблемы. Все решения по пещере были согласованы лично с команданте Гальмаро, поэтому не надо винить во всех ваших бедах Конфедерацию. Я не отрицаю, что в Сиар нас привели конкретные интересы, но согласитесь — если бы мы вызвались помочь вашему Движению просто так, это вызвало бы гораздо больше непонимания лично у команданте, не говоря уже о прочих поборниках свободы и процветания вашей славной страны. Прежде всего надо понять, что нам надо успокоиться, разобраться в том, что случилось, совместными усилиями принять должные меры… А конфликтовать не стоит — мы, вероятно, какое-то время друг от друга никуда не денемся…

Похоже, ему удалось-таки длинной и проникновенной речью загипнотизировать собеседника, так и державшего руку на кобуре. Надолго ли? Все же, в его обвинениях была доля истины — да, имели место некоторые оплошности, не до конца продуманные решения, но и ставки были слишком велики, чтобы отступать. Раусу этого, конечно, не понять — он не политик, он генерал, и этим все сказано… А то, что Гальмаро пропал — это очень своевременно: отношения со старичком в последнее время стали портиться, да и сам он сильно сдал — борьба за свободу и процветание не способствует душевному и физическому здоровью…

— …объединить усилия. Уверен, что вся эта мистическая чушь имеет какое-то человеческое объяснение, надо только его найти. У нас здесь целая научная лаборатория, которая, к сожалению, осталась без руководителя, но ее потенциал по-прежнему достаточен для решения самых сложных проблем.

— Все? — поинтересовался генерал, отгоняя от себя белым носовым платком назойливую муху, которую, наверняка, впустил в помещение премьер-лейтенант, когда ввалился без стука. — А теперь слушайте меня… В вашем распоряжении остается эта гостиница и два прилегающих к ней здания. Немедленно прикажите своим людям разместиться в этих помещениях и носа оттуда не высовывать до особого распоряжения. Действие всех договоров между Республикой Сиар и Конфедерацией Эвери приостанавливается до тех пор, пока не найдется команданте. Из страны я вас пока не выдворяю, но лишь потому, что уверен: команданте найдется. И уж он-то решит, что с вами делать дальше.

Закончив речь, он повернулся к своим офицерам и приказал им выйти и ждать внизу.

— Вико, к сожалению, я могу помочь вам только советом… — В голосе генерала уже не звучало угрожающих интонаций. — В сложившейся ситуации я не могу гарантировать безопасность вам и вашим людям. Вам лучше куда-нибудь убраться до тех пор, пока мы не восстановим связь с команданте…

— Генерал… — Вико сделал паузу, собираясь с мыслями. — Неординарная ситуация требует неординарных решений. Я намерен сегодня же ночью отправиться в Вальпо, чтобы все выяснить на месте. Но мне требуется ваша помощь.

— Никакой помощи! Я уже и так достаточно вам помог…

— По нашим сведениям, вы выдаете лицам, исполняющим ваши распоряжения, документ, обязывающий всех военнослужащих и гражданских лиц оказывать предъявителю всяческое содействие.

— Подделайте. — Раус еще раз помог советом.

— У нас нет образца…

Генерал извлек из нагрудного кармана своего белого френча купюру достоинством в одну песетос, перо и, склонившись над столом, написал несколько строк поперек портрета президента Уэсты. Сделав дело, он тщательно пристроил фуражку к голове и вышел, не попрощавшись.

За окном послышался негромкий рокот мотора и металлический лязг.

— Матильда, посмотри, что там такое… — приказал Вико, разглядывая бумажку, оставленную генералом. Оказывается, в Сиаре за одну песетос можно было купить себе жизнь.

Радистка рыжей молнией метнулась к окну и чуть ли не легла на подоконник, вывалившись наружу почти по пояс.

— Шеф, там драндулет какой-то приехал, с открытым верхом. В нем какой-то поп, наверное, кардинал, о котором тут говорили, а с ним оборванец — это, скорее всего, тот самый отшельник, который ясновидец…

— Матильда! Местные власти запретили нам высовывать носы… — мрачно пошутил Вико. — Я простил только посмотреть.

Матильда втянулась обратно и замерла у окна в ожидании дальнейших распоряжений.

— Что они делают?

— Разговаривают, дженти Гресс.

— Микрофон в окно, телефоны мне.

Через несколько секунд все было исполнено. Матильда оказалась расторопной девушкой.

— …ни в коем случае. Иор не может вещать, не сотворив молитвы святому Огиесу-пустыннику, а это полчаса, не меньше. Правда, начал он уже в пути, так что, может быть, скоро закончит во славу Единого-Всемогущего.

— Отец Стефан, дорога каждая минута. Я должен знать, что случилось. Команданте пропал, эверийцы наглеют, кругом чертовщина…

— Не упоминайте всуе ни имя Божие, ни имени Лукавого.

— Как же вы его уговорили ехать на машине?

— А я и не уговаривал. Он сам сказал: как угодно лишь бы быстро. Да, прикажите кому-нибудь вернуть автомобиль владельцу. Его, по моей просьбе, реквизировали у хозяина крокодиловой фермы.

— А он что — давать не хотел?

— Ну, знаете, всю жизнь среди крокодилов…

— Сам он крокодил! Сегодня же к стенке.

— Насколько я помню, к стенке — это по части уважаемого Сальдо Вентуры… Оставьте его. Эта машина — музейный экспонат, ей почти полсотни лет. Человек ее отреставрировал с целью продажи в Национальный музей Коррана.

— Значит, он не просто шпион, а еще и контрабандист.

— Ну, я прошу… Сейчас не до этого. Давайте смиренно подождем, пока нам явится слово блаженного Иора. Кстати, он просил, чтобы его выслушали все, кто окажется поблизости, а не только господа высшие офицеры.

— Кроме, разумеется, эверийцев.

— Он сказал — все.

— Нет. Они под домашним арестом до выяснения.

— Тихо, генерал. Кажется, блаженный Иор сейчас будет говорить.

— Может быть, пройдемте куда-нибудь, хоть в церковь.

— Нет, блаженный Иор может только под открытым небом. Собирайте людей, и побыстрее. И пусть машину отгонят — он не любит.

Раздался оглушительный рев мотора, и потянуло бензиновой гарью — видимо, завели драндулет… Вико сорвал с головы наушники, подошел к окну и, слегка подвинув занавеску, осторожно посмотрел, вниз.

Блаженный оказался худосочным юношей в застиранном армейском комбинезоне, который висел на нем мешком. Был он небрит, нечесан и чем-то походил на обитателя трущоб Карантинного порта.

Топот многочисленных сапог раздался одновременно с нескольких сторон — бойцы освободительной армии рысцой выбегали на площадь из тесных улочек, образуя кольцо вокруг блаженного, причем все молча снимали береты и замирали в почтительном ожидании, заставляя Вико лишний раз подумать о загадочности сиарской души. Как только движение войск прекратилось, кардинал неожиданно сильным раскатистым баритоном затянул «Отче Наш Всемогущий», и толпа довольно стройно подхватила почин своего пастыря. Когда закончили петь, Вико поспешно натянул наушники.

— Братья и сестры… — обратился блаженный к притихшей публике.

— Здесь только братья, — поправил его кардинал.

— Папочка, не мешай, — поставил его на место блаженный.

— Братья и сестры! Может и не беда пришла к нам, а спасение, так что, когда я уйду, вы, на всякий случай, покайтесь, исповедуйтесь, причаститесь и больше не грешите. Беду еще можно пережить, а вот спасение — никогда. Явилась к нам плоть и кровь, могучая и неистребимая ни оружием, ни молитвами. Мир содрогнулся и укрылся ото всего, чего коснулся взор пришельца, а заодно и от нас. Уходите в джунгли, стройте хижины, сейте маис, ловите кабанов и утиц, только Красного Беркута не трогайте. А когда срок придет, посланец Бездны удалится восвояси с подарочком для господина своего, которому он кланяется и иного счастья не знает. Если придется перед идолом склониться, кланяйтесь, только пальцы, средний и указательный, скрестите — он не заметит. А растолкует слова мои тот, кто слышит меня лучше, чем видит, хоть и уши свои заткнул. Только вам толкования его ни к чему — пусть себе самому толкует…

И все. Блаженный умолк, оглядел толпу и пошел восвояси. Людская масса раздвигалась перед ним, но он, как будто, ее уже не замечал, следуя своей дорогой в сторону скита.

Э. Н., 6 день, 21 ч. 47 м.

— Матильда, в каком ты звании? — Вико запалил керосиновую лампу и приблизил ее к лицу радисточки, дремавшей на одном из чемоданов с походной канцелярией. Это были первые слова, которые он произнес с тех пор, как блаженный Иор покинул площадь.

— Младший регистратор, — отозвалась Матильда, стремительно поборов сон.

— Что для младшего регистратора означает приказ начальства?

— То же, что и для премьер-советника — руководство к немедленному действию.

— А если я прикажу тебе раздеться? Прямо сейчас.

— Это приказ?

— Нет, это вопрос.

— Разденусь. Хотя я предпочитаю летчиков.

— А потом?

— Напишу докладную президенту.

— Дойдет?

— Наверное, нет.

Некоторое время они смотрели друг на друга, она — с некоторым испугом, а он — со сдержанным интересом.

— Матильда, мне нужна сиарская форма, желательно гвардейского офицера. Можешь привести?

Она вдруг совершенно не по уставу прыснула в ладошку.

— Офицера или форму? — Она с трудом подавила вздох облегчения.

— Офицера в форме.

— А потом?

— Только привести.

— Есть, шеф! — Она подошла к полке и сняла с нее небольшой коричневый саквояж. — Только мне надо переодеться.

— Прости, девочка, выйти мне некуда, так что я отвернусь…

ОТРАЖЕНИЕ ВТОРОЕ

Он пел! Он сам не сразу заметил, как из его гортани вырываются звуки. Он пел Славу Родонагрону! Конечно не так, как Просители, стройно и громко, но все-таки… Статуя получилась на славу — и чем выше реял его восторг, тем величественней и лучезарней был лик владыки.

Местные вожди, те, что вовремя упали на колени и потому были еще живы, исправно отбивали поклоны, а те, кто сбивался с ритма, получал молнией по загривку — не топор палача, но плеть наставника.

Он услышал, что поет не один. Среброволосая дама с обнаженными плечами, та, что второй преклонила колени, подпевала ему, и глаза ее лучились радостью, и светлые слезы умиления блестели на ее щеках. Прикосновение к Жезлу сделало свое дело… Она пела, и мелкие морщины на ее лице разглаживались, она пела, и лицо ее наливалось здоровым румянцем. Первая женщина, преклонившая колени, будет женщиной посланца владыки — он подарит ей молодость и продлит ее жизнь до тех пор, пока она не надоест ему.

Прочие припавшие к стопам тоже пытались что-то мычать, но смысл Славы был им непонятен… Недремлющий умолк, умолкли и все остальные. Умолкли, но не посмели подняться с колен, и это было хорошим знаком. Он приблизился к Среброволосой и небрежно, как это всегда делал владыка, дал ей знак подняться.

— Наконец-то мы дождались посланца Родонагрона-бессмертного! — сказала она, трепетно сложив ладони на груди. — И пусть содрогнутся враги.

Строка из Славы, произнесенная Среброволосой, трепет вождей, стоящих на коленях, несметные когорты поверженных воинов — он немало сделал сегодня во славу владыки. Настало время предаться неге, получить свою долю покоя, как это делал владыка после творения Даров, исцеления увечных и редких полетов в те пределы, где на пути вставало безжалостное Ничто.

Он разорвал на ее груди черное платье, усыпанное блестками, подхватил ее расслабленное тело, и они вместе поднялись над подобием велизорского дворца, наполовину обращенным в руины. Рядом, подминая под себя соседние здания, уже поднималась Твердыня, точно такая же, как в Варлагоре, только больше — нельзя, чтобы здесь, в этом странном месте, были здания больше Твердыни. Где-то внизу в панике разбегались люди, но он решил пока не трогать их… Все равно, спасти их отныне могла лишь покорность, и только невежество могло их погубить.

Еще мгновение, и они оказались внутри Твердыни, в галерее, ведущей к опочивальне, точно такой же, как у владыки — нет, пусть она будет просторнее, и пусть чуткие львы всю ночь охраняют его покой, пока не настанет время для новых подвигов.

Львы действительно дремали у входа, но львы были неживыми. Он попробовал заставить одного из них пошевелить лапой и раскрыть пасть. Зверь исполнил все в точности, но, как только Недремлющий отвлекся, снова замер в неподвижности.

— Они слишком глупы и пока не умеют слушаться тебя, владыка. — Среброволосая взяла его за руку и прижалась щекой к его плечу.

Владыка! Она назвала его владыкой. Наверное, так и надо… Но нет — не сейчас. Родонагрон-бессмертный, наверняка, призвал Видящих, чтобы те присмотрели за посланцем. Каждый его шаг известен владыке, и если допустить ошибку, рано или поздно последует возмездие — за малую вину не воздать великими подвигами.

— Я посланец. Владыка там… — Он ткнул пальцем куда-то в сторону неба и распахнул взглядом створки двери, украшенные золотым орнаментом из сплетающихся цветов и змей.

Шкуры, которыми было устлано широкое ложе, оказались жестковаты, и он повелел им сделаться мягче. Среброволосая сама сорвала с себя обрывки одежд, а его латы начали шелушиться, опадать на мраморный пол, как зимний панцирь цимбала, словно прошлогодняя змеиная кожа…

— Пусть владыка там, но ведь ты повелитель здесь. У тебя еще остались могущественные враги, но нет той силы, которая могла бы с тобой совладать. — Ее слова ласкали его слух, как ее руки ласкали его тело, но упоминание о могущественных врагах доставило легкое беспокойство. А он уже решил, что с врагами покончено, а если кто-то из них уцелел, то они уже не посмеют открыто противиться его воле, и будут наравне с преданными слугами трижды в день припадать к стопам изваяния Родонагрона. Новые враги обнаружатся, когда он найдет здесь Видящих и вынудит их открывать ему тайны людей и предметов. А может быть, Среброволосая умеет смотреть сквозь стены и читать мысли смертных.

— Что ты видишь? Где мои враги? — спросил он, нахмурив брови и зажав молнию в руке.

— Огромный железный дворец, полный огненной силы, плывет по водам. На нем — тысячи воинов, полных злобы и коварства, и каждый хочет причинить тебе боль.

Она видела! Она была в его власти и не посмела бы солгать. Враг был, несомненно, опасен, если смог заставить железо плыть в водах, но сила Родонагрона-бессмертного, дарованная ему, посланцу, карающему персту, милосердному повелителю, безгранична.

Не поднимаясь с ложа, он облачился в латы, а потом взвился вверх, пронзая многочисленные своды. А Среброволосая, обессиленная и счастливая, осталась в его опочивальне, точно такой же, как у бессмертного владыки Варлагора.

Жезл то и дело раскалялся в руке, едва ему начиналось казаться, что в темных водах происходит какое-то движение. Ночь была на исходе, но темнота все еще мешала хоть что-то разглядеть внизу, кроме пенных завихрений на вершинах волн. Он пытался осветить пространство молниями, но это отнимало силы. Он вдруг вспомнил, что говорил владыка, прежде чем столкнул его в бурлящие воды Источника: «Как только преодолеешь холодный огонь, лети вперед, не замечая препятствий сквозь тьму подземелья и сквозь каменную твердь — там ничто не остановит тебя. И потом, когда встретишься с небом, продолжай лететь — быстрей и дальше. Чем больше стадий ты одолеешь, тем обширнее будут наши новые владения, тем дальше отступит Ничто. А когда народы покорятся твоему слову и моему имени, воздвигни Твердыню подальше от границ… Чем ближе Ничто, тем труднее будет пользоваться силой, которую я дам тебе…»

Но даже если Ничто совсем близко, враг не должен ускользнуть! Солнце упорно не желало подниматься, навлекая на себя гнев посланца. Нельзя быть повелителем и при этом позволять светилу себя дожидаться, но силы таяли, и их стоило приберечь для битвы с плавучим дворцом, наделенным огненной силой.

Он вернулся назад, завис над Твердыней, под сводами которой ждала его Среброволосая, первой среди местных варваров оценившая мощь владыки, его мудрость и милосердие. Можно было спуститься под своды Твердыни и дождаться рассвета в ее объятиях, но Недремлющий не желал терять ни единого мгновения. Как только небо рассечет первый солнечный луч, он бросится на поиски вражеской цитадели, которая скрывается среди волн, устрашившись его могущества.

Недремлющий задремал, продолжая парить над Твердыней. Ему явились видения, радостные и величественные… Он — сила, он — власть, он — символ веры, он — грозный судия, он — милостивый повелитель. Мощь врагов сломлена его мощью! Здесь множество смертных, и когда они осознают величие владыки, именно он, Недремлющий, поведет великие армии, которые, наконец-то, покорят Ирольн и сметут крепости Велизора. Родонагрон будет единым владыкой в двух мирах, а потом они найдут путь, чтобы двинуться дальше. Владыка и тень владыки, и тень будет всюду впереди своего хозяина.

Недремлющий проснулся. Светило уже поднялось над великими водами, оно слепило, оно мешало смотреть туда, где в искрящихся волнах скрывался враг, но все равно — судьба его предрешена, если, конечно, Среброволосая не обманула его… Но если это так, то он сначала обратит ее в дряхлую старуху, а потом сдерет с нее кожу — так поступал владыка с женщинами, которыми оставался недоволен… Внизу уже вновь катились волны, и на этот раз плавучая железная крепость не скрылась от его взора. Она действительно была огромна, она была больше Твердыни, и только поэтому ее следовало уничтожить. Он ударил по плавучей цитадели невидимой пятой, железная стена прогнулась, башни начали рушиться, и множество смертных, подобно муравьям, ищущим спасения от вепря, разрывающего муравейник, заметались по лестницам и галереям, а иные полетели в воду, издавая беспомощный писк.

Прежде чем нанести второй удар, он хотел полюбоваться раненым врагом, который еще пытался достать его огненными плевками. Достаточно было лишь видеть источник опасности, достаточно было не хотеть, чтобы огонь врага достиг цели, и невидимые стрелы, со свистом рассекавшие воздух, распадались в пыль, превращались в пустоту, едва покинув жерла. Оставалось только нанести еще один удар, который станет смертельным… Завершив созерцание победы, Недремлющий на мгновение задумался о том, как лучше добить плавучую цитадель — залить ее огнем, раздавить небесной пятой или просто заставить исчезнуть…

Он даже не заметил, как его не стало — вспышка боли, всполох безумного огня, и темнота небытия стремительно последовали друг за другом, и Жезл, погружаясь в пучину, вновь начал медленно, по крупицам воссоздавать плоть своего хозяина, подчиняясь его последней воле.

ГЛАВА 3

Э. Н., 6 день, 22 ч.15 м.

Она лежала на широкой разоренной кровати, не решаясь пошевелиться. Сил хватало лишь на то, чтобы время от времени открывать глаза и разглядывать высокий серый потолок, изъеденный бессмысленным варварским орнаментом, и стараться при этом ни о чем не думать. Можно было только смотреть на факел, горящий под высоким потолком необычайно ровным и ярким пламенем. Джинн (а как его еще назвать…) улетел на разборку с эверийским крейсером, и почему-то задерживался…

То, что произошло, не поддавалось никакому разумному объяснению, а значит, и не стоило утруждать себя бесполезными размышлениями, пока ясность не образуется сама по себе. Непонятно, что этот монстр нашел в ней, хоть и молодящейся, неплохо для своего возраста сохранившейся, но все-таки пятидесятилетней особе. Непонятно и все остальное, но вовсе не обязательно понимать все, чтобы извлечь из ситуации максимально возможную пользу…

Тесса сделала над собой усилие, повернулась набок, и в поле ее зрения попала та часть кровати, где на взлохмаченных синих одеялах валялось разодранное в клочья платье, прочие предметы туалета, украшения (тысяч на восемьсот, не меньше) и сумочка из крокодиловой кожи, которую она прижимала к груди всю дорогу от Консулата до этой жуткой нелепой спальни, где ей пришлось, в общем-то, неплохо провести время, если не считать того страху, которого успела за это же время натерпеться.

Итак… Это чудовище в человеческом обличии может все, что захочет. Оно может разрушить и может построить, может убить… Нет, воскрешать мертвых — это у него вряд ли получится. Чего оно хочет? Первое: чтобы все подряд кланялись статуе и пели дурацкую песенку на древнеромейском языке (Молодчина, Тесса, что не изменяешь традициям аристократических семейств: знание языка предков — признак породы). Второе: чтобы ему никто не перечил, а наоборот, любая тварь старалась бы ловить на лету его малейшие желания (Фантазия у него небогатая, так что, и это не создаст неразрешимых проблем). Третье: оно жаждет борьбы во славу некоего владыки и крови его врагов (Весьма полезное стремление, если направить его в нужное русло).

Теперь было бы неплохо узнать, что делается снаружи… Но джинн (или как его там…) может обидеться, не застав ее на месте после возвращения с поля битвы, а этого допускать не стоит — пусть придет с победой и найдет отдохновение в объятиях своей возлюбленной.

Сумочка! Мечта всех модниц Старого и Нового Света. Кожа розового аллигатора, инкрустированная черным жемчугом! Там, под косметичкой и бумажником, лежал мобильный телефон, о котором она не вспомнила сразу лишь потому, что ей редко приходилось пользоваться этой игрушкой — обычно, вне офиса ее старались не беспокоить, а сама она считала ниже своего достоинства звонить кому-либо первой, будь ты хоть член Директории. Но времена изменились, и Тесса попыталась дотянуться до золотого замочка, который открывался лишь от ее прикосновения.

Она не узнала свою руку. Не было вздувшихся вен на тыльной стороне ладони и морщинок у запястья. Если бы не знакомые часики в виде лодочки на узком золотом браслете с бриллиантами, она бы никогда не поверила, что это ее рука — не рука, а крыло лебедя из одноименного балета. Длинные заостренные ногти, залитые перламутром, ее только портили — такую руку не надо было украшать, она сама что угодно украсила бы…

Сумочка распахнулась, и первым оттуда выпало зеркальце в платиновой виньетке. Тесса торопливо схватила его и жадно уставилась на свое отражение. Тесса Норма! Мисс Новый Свет-2947! Звезда подиума! Мусорщики вывозят контейнерами увядшие цветы и невскрытые конверты! А вскоре она поймала бюстгальтером золотую рыбку, богатого аристократа, владельца заводов, машин, пароходов… Сезар Беручо был уже не молод, но протянул достаточно, чтобы Тесса успела освоиться в Свете, нашла свое место в большой политике и в делах корпорации. Когда это было… Из зеркального овала на нее смотрела Тесса образца 47-го, и глаза, расширившиеся от недоумения, делали это лицо еще прекраснее. Ну что ж… Оказалось, что джинн — и впрямь джинн, и плевать на то, что это противоречит сложившемуся мировоззрению!

До свидания со своим отражением она хотела звонить в генштаб или в управление полиции, чтобы потребовать сводку о том, что стряслось за то время, пока она была занята… Кстати, чем? Назовем это взятием ситуации под контроль. Но теперь ее потянуло поделиться последними новостями с какой-нибудь подружкой. Где б ее еще взять, какую-нибудь…

Тесса набрала номер своего офиса, и, когда ей уже надоело слушать длинные гудки…

— Коллегия национальной культуры. Приемная. — Хоби, секретарь-референт все-таки оказался на месте, и это было приятной неожиданностью.

— Хоби…

— О, дона Тесса! Какое счастье! Мы только что звонили дону Пьетро Сатори и он, знаете, очень, ну просто очень нас перепугал. Представляете, дона Тесса, этот выскочка заявил, что мы вас больше не увидим никогда, и бросил трубку. А когда мы попытались перезвонить ему, какой-то фельдфебель от канцелярии, представьте, послал меня лично в задницу, а когда я спросил, в какую, он ответил: в вонючую, а потом тоже бросил трубку. Дона Тесса, где вы? Скажите, и я сразу же направлю к вам отряд службы безопасности, тут такое творится, такое творится. Представляете, кругом шастают толпы дезертиров, в городе паника, тихая, но паника. Все хотят бежать, и побежали бы, если бы знали, куда бежать…

— Хоби, заткнись.

Хоби заткнулся и начал неровно дышать в трубку, но Тесса, решив, что он не в том состоянии духа, чтобы сыграть роль подружки для невинного щебета, дала отбой и тут же набрала код спецсвязи с бункером генерального штаба.

— Шестая ложа. Дежурный офицер. — Голос в трубке прозвучал буднично и спокойно.

— Я хочу говорить с доном Пьетро. — Она тоже постаралась говорить спокойно и буднично.

— Простите, это кто? — Некоторая пауза говорила о том, что состояние духа у офицера не такое уж и безмятежное.

— Тесса Беручо. — То, что ее не узнали по голосу, было возмутительно. — Если у вас, офицер, что-то с ушами, то могли бы посмотреть на определитель.

— Простите, дона Тесса. Одну минуту, дона Тесса… — Послышались торопливые удаляющиеся шаги, и она оказалась наедине со слабым треском атмосферных помех.

До нее вдруг дошло, что голос Тессы-47 отличается от голоса Тессы-79, отсюда и проблема… А когда ее увидят… Джинн (теперь уж точно) уволок ее в самый разгар дурацкой церемонии поклонения, и вряд ли кто-то из присутствовавших успел разглядеть произошедшую в ней перемену. К тому же, неизвестно, когда именно это случилось — там или здесь, а может быть, ничего и не было, и она просто бредит, крыша поехала от избытка впечатлений.

— Алло, — ожил телефон. Пьетро слушал.

— Рассказывай.

— Что у вас с голосом?

— Пьетро, можешь со мной на «ты»… Я теперь такая милашка.

— Значит, мне не показалось…

Тесса облегченно вздохнула — можно было не доказывать, что она есть она и более никто. Дон Пьетро Сатори все видел… Недаром о нем байка ходят про глазик сбоку — уши бантиком…

— Где оно? — раздалось в трубке.

— Полетать ушло. Я попросила его кое-что сделать и на обратном пути заглянуть в супермаркет за анчоусами.

— А без шуток.

— Без шуток скучно, Пьетро. Ты получил сообщение, что эверийский крейсер взорвался или утонул?

— Информация проверяется, — уклончиво ответил он.

— Значит, скоро получишь, — сказала она, тщательно проговаривая каждое слово. Если все получится, то именно она станет первым лицом в государстве, а если удастся совсем приручить чудовище, то и весь мир будет ей пятки лизать, если она позволит…

— У меня, кстати, тоже на лысине пушок пробивается. Скоро совсем обрасту, — вдруг сообщил Пьетро. — А по-каковски оно вопило там в Консулате?

— На древнеромейском. Надо знать язык предков. — Она охотно пустилась в объяснения. — Славил своего повелителя, какого-то бессмертного, от которого происходят все блага мира, единственно достойного истинного величия и безусловного поклонения. Так что, многого ему не надо — только бы все подряд кланялись истукану, которого он приволок, и доносили на тех, кто кланяться не хочет. Все контакты с нашим гостем, естественно, через меня.

— А я, между прочим, первым на колени упал, — напомнил ей Пьетро.

— А вот если б он тебя первого…

— Дона Тесса! — Он не дал ей договорить. — Я жду ваших приказаний, дона Тесса.

Она устроилась поудобнее, откинулась на подушку, обтянутую синим шелком, и закинула ноги на спинку кровати, украшенную резными уродцами.

— Первое: немедленно пришли мне мой гардероб. В новостройку возле Консулата. Второе: пусть кто-нибудь из церковных иерархов выступит по всем информационным каналам с сообщением, что явился посланец Единого, принес не мир, но меч, обращенный против любого, кто сопротивляется законной власти, и теперь за малейшее неповиновение — смерть от руки посланца. Первым консулом с неограниченными полномочиями назначается Тесса Беручо, всем сохранять спокойствие…

— Дона Тесса…

— Не перебивай меня! Кстати, ты не забыл, что я позволила тебе говорить мне «ты». Это твоя пожизненная привилегия и не смей…

— Тесса, я только хотел сказать, что пришло донесение о взрыве эверийского крейсера. Подожди минуту, я только распоряжусь, чтобы дивизион береговой охраны…

— Потом распорядишься, а пока слушай сюда…

Э. Н., 6 день, 23 ч. 52 м.

Вико смотрел из-за портьеры, как сиарский лейтенант поднимает бокал, поглаживая по попке рыженькую Матильду. Молодец, девчонка… Без лишних инструкций смекнула, что надо делать. Лейтенант был той же комплекции, что и шеф Департамента, вот только звание подкачало. Староват Гресс Вико для лейтенантских погон, да и вообще для подобных затей… Ладно, вот сейчас сиарец выпьет свою текилу с тем, что доктор прописал, отключится до позднего утра, а там вспомнит только, как познакомились, как пришли, как наливал, как пил, а о бурной ночи и тридцати трех удовольствиях Матильда ему сама расскажет. А куда одежда подевалась — да сам в порыве страсти в окно выкинул. Уйдет в чем попало, и никогда никому не расскажет о своей конфузии.

Хлоп! Готово.

— Шеф, только я раздевать его не буду. Не хватит моих дамских сил. — Матильда гордо смотрела на жертву своих чар. — Может, парней позвать.

— Я сам. — Вико вышел из-за портьеры. — И организуй к утру стол с объедками и пустой тарой. И сама хлебни чего-нибудь покрепче. Для запаха…

Матильда все-таки попыталась помочь ему стянуть с лейтенанта форму, но Вико отправил ее ночевать, приказав до утра ничего не сообщать премьер-лейтенанту и прочим сотрудникам Департамента, пребывающим под домашним арестом.

Собственно, зачем он все это делает… И что именно он собирается делать… В любом случае надо добраться до Вальпо, связаться с агентурой, все выяснить на месте и дальше действовать по ситуации… Он достал из ящика письменного стола бланк сиарского офицерского удостоверения и сам себе выписал документ на имя Геро Виктори, лейтенанта национальной гвардии, резервиста-добровольца, ветерана шести сражений.

Кстати!

— Матильда!

Она, разумеется, не ушла спать, а устроилась в приемной на секретарском месте.

— Матильда, я вынужден вас покинуть прямо сейчас. У меня дела государственной важности… Передайте премьер-лейтенанту и сотрудникам миссии мой приказ: завтра ближе к вечеру уходить в джунгли, там сидеть тихо, в эфире отслеживать частоту 5678, скажем, с 22-х до 23-х ежедневно. И еще… Надо срочно выяснить, где дислоцируется шестая десантная бригада и завтра же забрать оттуда Лизу Денди. Ведь мы не можем допустить, чтобы звезда национального масштаба подвергалась опасности. Все.

Он потрепал ее за щечку и вышел. Приемная, где когда-то резался сам с собой в шашки администратор захудалой гостиницы, прогнившая лестница, освещенная тусклым фонарем, безлюдная по случаю абсолютной темноты улица, а метров через пятьсот — пустырь, на котором скопилась бронетехника, по случаю неясности обстановки оставленная без присмотра. Гресс Вико, заместитель главы Департамента Безопасности Конфедерации, не спеша, бежал из-под домашнего ареста.

Э. Н., 7 день, 19 ч. 23 м.

Еще вчера в полдень они вышли на древнюю дорогу, подобную той, по которой ватахи вели их к резиденции Мартина. Только здесь через каждые сто-двести шагов приходилось перебираться через завалы, а порой деревья, разворотив каменные плиты, росли прямо посреди пути. Вечером дорога вывела их на безымянную возвышенность, и они увидели, как два одинаковых солнца, падают за горизонт по разные стороны неба. А через полчаса, на спуске, возле широкой каменной террасы, где когда-то стояло некое строение, останки которого какой-то силой были сметены вниз и теперь громоздились на склоне бесформенной кучей обломков, Зеро обнаружил на поваленном стволе свой носовой платок, выброшенный им еще на подъеме. Платок был тот самый, он насквозь пропитался соленым потом, и, высохнув, просто ломался в руках. Оказалось, что они спускаются там же, где поднимались, хотя никуда не сворачивали. Бакс тогда вытащил пушку и начал кричать, что они его морочат, но фокус не пройдет, и плевать ему на все эти гипнотические штучки, и он, чуть что, сразу прикажет доктора связать, заткнуть ей рот, а Зеро с Тикой на себе ее попрут.

Пришлось возвращаться. Уже в сумерках миновали вершину, а когда начался спуск, платочек, сохранивший некоторые остатки былой белизны, как семафор, возник на их пути, нанизанный на острый сучок. Бакс угрожающе застонал, но сил идти еще куда-то не было ни у него, ни у остальных.

Уже совсем стемнело, когда послышался отдаленный рокот вертолета. Савел тут же вылил в костер все запасы питьевой воды из пластмассовой канистры, которой их предусмотрительно снабдили ватахи. Теперь можно было отойти в сторону метров на двести, и поминай, как звали, но никто не сделал попытки скрыться. Даже доктору, которая всем своим видом демонстрировала спокойствие и равнодушие к происходящему, не хотелось оставаться наедине с джунглями. И постепенно всем, кроме Бакса, становилось все равно, куда именно они выйдут, и что будет потом.

— Советник Бакс, по-моему, вы слишком нервничаете и в результате не отдаете себе отчета в некоторых своих действиях. — Голос Лолы в темноте прозвучал буднично, как будто она сидела не на бревне посреди диких джунглей, а в своем кабинете, и перед ней был не тип с пистолетом, а пациент, нуждающийся в помощи психоаналитика.

— Отчет, говоришь… — Савел все еще топтался там, где был костер. — Будет тебе отчет, когда до места доберемся. Там тебе все припомнят, крыса.

— Однако, совершенно очевидно, что костер вы погасили уже после того, как вертолет пролетел. Если бы они нас хотели обнаружить…

— Доктор, пусть он делает, что хочет. Воду жалко, конечно, но здесь полно синего папоротника, если его корней пожевать, то и пить не захочется. А можно до ручья сбегать, когда поднимались, мы ручей проходили, я запомнил, под дорогу течет, отсюда треть мили, не больше. — Тика поднялся с бревна. — Савел, ну давай Зеро костер разожжет, а я пока за водой сбегаю, все равно они уже улетели, да и кто нас тут искать будет, там у них такое творится, что всем на нас наплевать.

— Помолчи. — Бакс сделал паузу, видимо, прислушиваясь, не верещит ли где-то двигатель. — Делайте что хотите, только чтобы все на виду…

Тика тихонько хихикнул, имея в виду, что в такой темноте быть на виду весьма затруднительно, протянул Зеро зажигалку, схватил опустевшую канистру и, жужжа тусклым фонариком-"жучком", пошел по воду.

Савел никак не отреагировал на его отбытие, и это было вполне понятно — Тика из всей компании интересовал его меньше всех, и потеря бывшего коллеги никак не отразилась бы на решении той сверхзадачи, которая намертво застряла где-то в подкорке головного мозга. Ему вдруг захотелось одиночества, хотя бы на несколько минут, только бы никто не мельтешил перед глазами и не утруждал его слух дурацкими речами о здравом смысле и прочих пережитках приземленного сознания. Рядом лежали древние руины, и его вдруг потянуло туда, где найдется холодный камень, к которому можно приложить разгоряченную голову.

— Доктор, вы можете мне объяснить, что с ним твориться? — Зеро запалил мелкие прутики и ломал ветки с сухого дерева, на котором, по-прежнему с безучастным видом, сидела старушка Лола. — Он настолько на себя не похож…

— А вы, дженти Зеро, тоже были на себя совершенно не похожи, когда пытались проколоть его бамбуковой палкой? — Лола даже не посмотрела на него. — Время идет, люди меняются.

— Не бамбуковой, а костяной, — поправил ее Зеро. — Послушайте… Нас здесь четверо при одном пистолете, и если бы этот пистолет был у меня, это лично вам, доктор, сильно облегчило бы жизнь.

— Союзников ищете… По-моему, Тика — куда более естественная кандидатура.

— Тика и в обычной обстановке всегда себе на уме, и с тех пор, как мы оказались у ватахов, он что-то скрывает. Не знаю, почему, но я в этом уверен. Улыбается как-то загадочно.

— А я, значит, ничего не скрываю…

— Я ничего не скрываю. Мне скрывать нечего.

Лола усмехнулась, и в этот момент костер как раз разгорелся, осветив ее лицо, казавшееся восковой маской.

— Хорошо, Зеро… Мне, конечно, нужен союзник, и в этой роли вы меня устраиваете больше, чем все остальные вместе взятые… Значит, о советнике Баксе: он был направлен в пещеру, как вы уже знаете, и перед этим подвергся психо-кодированию. Первый уровень — непосредственно задание, второй, более глубокий — нацеленность на безусловное выполнение приказа. То, что произошло потом, вызвало стресс, который снял кодирование первого уровня, но второй остался в неприкосновенности. И как раз в этот момент он получил новое задание от какой-то вооруженной особы, которая, неизвестно как, оказалась там же. И теперь любое сомнение в том, что он сможет меня доставить в указанное место, вызывает у него такой душевный дискомфорт, что у него начинает развиваться паранойя, а два солнца, которые мы сегодня видели, могут процесс ускорить. Кстати, когда они появились, в первый момент я задумалась, а не поставить ли мне себе самой какой-нибудь диагноз. — Она внимательно, насколько это позволял свет еще не разгоревшегося костра, следила за выражением лица собеседника, и оно говорило о его абсолютной бесхитростности, что само по себе вызывало подозрения… — А теперь встречный вопрос: что вы искали в пещере?

— Я — ничего, — честно ответил Зеро.

— Хорошо… Спросим по другому: какого черта там понадобилось Департаменту, и на кой ему понадобились вы?

— А вы разве не знаете… — удивился Зеро, но, заметив, как стремительно тает интерес Лолы к этому разговору, поспешил ответить: — Тартаррин. Туда собирались выбрасывать отработанный тартаррин в промышленных масштабах. А я должен был разрекламировать эту идею в глазах мировой общественности. Я думал, вы знаете.

— В такие подробности меня никто не посвящал. У вас своя работа, у меня — своя. У Бакса вон — тоже работа. — Она посмотрела туда, где меж руинами покачивалась тень советника. — А теперь, раз уж мы союзники, давайте делиться впечатлениями, пока время есть.

— О чем?

— О том, что сегодня стряслось. Уверяю вас, два солнца на небе — это не коллективный бред и не массовая галлюцинация, уж я-то в этом кое-что понимаю. Итак?

Итак… Не было у Зеро иллюзий насчет того, что нашел он в лице старушки верного товарища и надежного союзника. Человек, способный на элементарные человеческие чувства, не смог бы заниматься тем, что творила доктор Гобит, выполняя служебные обязанности, хотя, сам-то он чем лучше…

— У меня есть соображения, доктор Гобит… — Зеро бросил в костер еще несколько веток. — Но они, боюсь, покажутся вам абсолютно нелепыми.

— Я внимательно слушаю. — В ее голосе прозвучали нотки нетерпения.

— Похоже, мы случайно открыли дверь — то ли в иное измерение, то ли в преисподнюю, то ли еще куда-то. — Зеро не отличался большой впечатлительностью, но когда он произнес вслух то, о чем и думать боялся, по спине пробежал холодок. — И оттуда вылезло нечто, которому никакой закон не писан, в том числе закон природы. Не для него писаны и физические формулы — он не от мира сего и может творить все, что заблагорассудится. А то, что мы никак не можем пробиться на северо-запад, тоже объяснимо… Мир защищается от вторжения, мир отгородился от пришельца. И мы попали с ним в одну мышеловку.

— Что ж… В этой версии есть логика. Но мне кажется, у вас было маловато информации, чтобы сочинить такую теорию. — Лола ему не доверяла, как, впрочем, и он не доверял Лоле. У них начинали складываться нормальные союзнические отношения.

— Кое-что мне приснилось…

Сначала послышался далекий рокот вертолета, а потом частый топот — Тика возвращался, видимо, так и не добравшись до ручья. Некоторое время вещали кусты, гремела пустая канистра, мелькал тусклый свет «жучка», а потом все стихло — Тика затаился, решив сначала посмотреть со стороны…

Рокот приближался. Через минуту луч прожектора уже пробежал по руинам и нащупал поляну, где горел костер. Зеро, прикрывая глаза от света, нырнул за бревно, и это спасло его. Выстрел прогремел не с вертолета, а со стороны руин, где бродил Савел. Первая пуля срезала сучок в метре от Лолы, которая так и не сдвинулась с места, а потом Бакс открыл огонь по вертолету. В ответ раздалось несколько автоматных очередей, с шипением распушилась в небе осветительная ракета. Машина зависла в метре от земли, распахнулась дверца, и на землю соскользнули две тени.

Они шли в сторону костра, пригнувшись, то и дело ныряя в ложбинки, а прожектор уткнулся лучом в Лолу, которая, казалось, отключилась от окружающей действительности.

— Доктор, эй! — позвал Зеро из-за бревна. Он хотел было затащить ее в укрытие, но она, не поворачивая головы, сказала:

— Спокойно. Кто бы это ни был, главное — доверие. Самое безопасное — не давать повода…

Двое в камуфляже пропали из виду и возникли вновь уже совсем близко, в сотне шагов. Зеро вдруг пожалел о том, что у него больше нет беленького носового платочка, чтобы продемонстрировать свое миролюбие. Когда двое в униформе приблизились вплотную, он начал медленно, с поднятыми руками, подниматься из-за укрытия. Автоматный ствол уперся ему в грудь, и в этот момент нестерпимо зачесалось левое ухо. К чему бы это… Он сделал попытку почесаться, и это было ошибкой. Через мгновение приклад на большой скорости врезался в его многострадальную челюсть, и все…

Э. Н., 8 день, 6 ч. 22 м.

Когда Зеро очнулся, солнце уже поднималось. Одно. И там, где положено. Голова гудела, но челюсть, как ни странно, была цела, демонстрируя завидную прочность. Тика сидел на том же бревне и что-то оживленно обсуждал с сиарским офицером, тыкая пальцем в карту, разложенную на коленях.

— С добрым утром. — Старушка сидела рядом на складном стульчике. — Я же говорила, не стоило…

— Угу. — Зеро приподнялся на локте и только теперь ощутил, что лежит на надувном матраце. — Кто это?

— Нам повезло. Эти парни знают Тику, да и нас с вами видели при исполнении…

— Кто это? — Здоровье вновь не позволяло ему быть многословным.

— Подразделение личной охраны команданте Гальмаро. Капитан Муар, очень милый юноша…

— И что дальше?

— А дальше… — Лола склонилась над его ухом на расстояние доверительной беседы. — Тика успел рассказать им все, как есть. Почти все.

— И?

— Как ни странно, он во все поверил. Впрочем, он потерял своего команданте, а наша версия дает ему возможность думать, что с Гальмаро все в порядке, и пьет он сейчас свой утренний чай в собственном кабинете.

— Объясните.

— Гальмаро отбыл в Лос-Гальмаро сразу после того, как началась операция по освобождению его дочки. Когда выскочил монстр, территория вокруг пещеры отгородилась от остального мира. Вертолет команданте успел проскочить границу, а охрана запоздала.

— А сейчас куда? — Рот открывался с трудом, но Зеро старался поддерживать беседу.

— Капитан рвется в Вальпо. Там, говорит, гнездо скверны, потому что все радиостанции мира вдруг замолчали, а радио Вальпо вещает в прежнем режиме, и половину эфирного времени у них теперь занимают какие-то дурацкие песни на ромейском языке.

— Полетим?

— А куда деваться от Красного Беркута. Вот только советник Бакс пропал.

— Ну и черт с ним.

Зеро сделал попытку встать, и, как ни странно, это ему удалось. Видимо, тяготы и лишения закалили-таки его дух… Тика, прервав на полуслове беседу с офицером, тут же пошел на сближение:

— Зеро, дружище, у нас все отлично! Кстати, ты заметил, что когда мы вместе, нам везет, просто удивительно везет. Через час вылетаем. Я показал капитану на карте, где у нас есть аварийные склады Департамента, и, как минимум, два из них — у нас на пути. Там есть все, что нам надо — и горючее, и продовольствие, и оружие, и боеприпасы. А Вальпо — это все-таки лучше, чем джунгли, это все-таки цивилизация, хоть и гнилая, но все-таки… — Подтекст этой речи был очевиден, Тика по-прежнему думал о том, как добраться до банковского вклада дорогого друга Зеро, который, разумеется, не оставит своего товарища Тику наедине с нуждой, когда все их приключения кончатся. Тика еще не верит, что нет уже никакого Старого Света, никаких банков, а что будет дальше — Красный Беркут его знает.

— Капитан не будет против, если я поищу Бакса? — Он спросил об этом у Лолы, но сделал это достаточно громко, чтобы офицер мог его услышать.

— А зачем он нужен?! — тут же возмутился Тика. — Если он жив, то он опасен, если мертв — тем лучше. Мало мы от него натерпелись?

— Капитан, я пройдусь? — На этот раз Зеро говорил уже громче.

Сиарец сложил карту, показал на свой подбородок и начал деловой разговор с вопроса о здоровье:

— Как ваш зуб? Нитчего, в Эвери ест кхороший врач для зуба. Будь как новый. — Капитан, судя по всему, от души ему сочувствовал.

— Зеро, он мертв, — заявила вдруг старушка. — Помните, что я ночью сказала? Не выполнить задание для него хуже, чем умереть. Он уже был бы здесь…

— Простите, доктор, но когда-то он был славным парнем…

Они нашли Бакса через полчаса. Он стоял на коленях, обхватив руками каменный столб, торчащий из земли у самого края террасы. Пули, выпущенные с вертолета, не задели его. Он сам разбил себе голову о камень. Изображение беркута, высеченное в сером базальте, залитое его кровью, стало воистину красным.

252-я зарубка на Лампе, вечер

На склонах, окружающих особняк богини, за несколько недель вырос целый поселок. Паломники приходили сюда уже семьями, а порой и целыми родами. На крохотных террасках горяне воздвигали свои хибары из плоских камней, прикрывая их сверху воловьими шкурами. Рассвет все мужчины встречали молитвой, которая продолжалась не меньше часа, то же самое происходило на закате. Если день был солнечный, Тунграх, тот самый вархат, который пришел с Гетом, каждый раз подходил к калитке и смиренно ждал, когда Чуткий Олень вынесет ему фавр, а потом, когда горяне становились на колени спиной к своим жилищам и начинали ритмично раскачиваться в такт собственному пению, ловил им солнечный блик. Те, на кого падал луч, отраженный фавром, мгновенно сбрасывал с себя одежды, чтобы благодать фавра коснулась кожи, даровала силы и удачу.

Сама богиня почти каждый день куда-то улетала. Иногда она рассказывала, где была и что делала, а порой молчала, даже если Лопо настаивал. Впрочем, дни шли, и чем дальше, тем реже бывший полковник позволял себе спорить с богиней. Сам он почти никогда не выходил за изгородь… Однажды Безымянная, взяв его за руку (ну прямо как цыганка), сказала, что видит: плоть его истончилась, и если он хоть раз еще обернется ветром, то возврата уже не будет.

Возврата не будет… А что будет? Лопо вдруг почувствовал, что время, проводимое за чтением книг, истончает его дух, и постепенно нарастает равнодушие к собственной телесной оболочке. В конце концов, какая разница, что будет, если возвращение невозможно. Нет, здесь он не найдет себе достойного применения… Надо все-таки попытаться нырнуть обратно в бурлящие воды Источника, насладиться последней надеждой, а потом действительно стать ветром. Говорят, у ветров долгая жизнь и короткая память…

Сандры не было уже больше суток, но он не беспокоился. Этот мир не мог ее убить, и даже желание смерти оставалось для нее чуть ли не единственным невыполнимым под этими плоскими небесами. Но все равно, прежде чем на что-то решиться, стоило дождаться возвращения богини. Надо было хотя бы попрощаться — на всякий случай…

— Лоподапал, мне пришла весть. — Безымянная вошла в библиотеку неслышно. Впрочем, он слишком глубоко был погружен в свои мысли, чтоб прислушиваться.

— Говори, — разрешил Лопо, отложив в сторону второй том «Мифов и легенд обеих Лемурид». Книга была на языке Эвери, и он все равно понимал едва треть.

— Недремлющий ушел за Источник.

— Что?

— Недремлющий ушел за Источник. — В общении между собой Видящим вообще не требовались слова, и это порождало у них предельную краткость речи. — Мы слишком далеко от Притвора, и я почти не слышу голосов братьев. Но эту весть они послали, собравшись вместе вокруг каменного кольца. Это важная весть.

— Кто такой Недремлющий? — Лопо еще не понял сути сообщения, но в нем было что-то волнующее, вероятно, словосочетание «ушел за Источник».

— Недремлющий — это слуга Родонагрона-бессмертного. Во врата Твердыни могут войти лишь женщины, на которых падает взор владыки, вожди племен, если он призывает их к себе, воины перед походами на Ирольн, чтобы прикоснуться к Жезлу. Недремлющий — единственный из смертных, кому было дозволено спать на коврах при входе в Твердыню…

— Стоп! — Лопо взлетел к потолку, но, решив, что теперь-то здоровье ему пригодится, осторожно опустил себя в кресло. — Значит, выход все-таки есть!

— Да, но никто, кроме владыки, не знает его. А мысли владыки не доступны Видящим, как и твои…

— Если бы он знал об этом один, он знал бы об этом всегда. — Мысль лежала на поверхности, и было странно, что она не пришла в голову никому из Видящих. — Ключ был спрятан здесь, в царстве Еги. Кто-то нашел и доставил его Родонагрону!

Безымянная задумалась. Соображение, высказанное Лоподапалом, было небезупречно, но имело смысл.

— Леденящий Каббиборой — только он мог это сделать. — Она вспомнила, как ветер подбросил им Тамир-Феана, которого владыка распорядился убить. — И еще — Исса…

— Но ведь Исса убит.

— Иссу часто убивают.

Раздался грохот, и дом мелко задрожал. Сверху посыпалась штукатурка, а потом частично обвалился потолок. Сквозь брешь упала Лампа, мгновенно запрыгнув на стол, где было ее законное место, а вслед за ней с неба свалилась Ега-Хранительница. Нет, богиня не могла быть в таком виде. Это была Сандра, та самая Сандра, только что пережившая побоище в Хавли, только гораздо живописнее: одежда изодрана в клочья, волосы — как будто их только что обмазали гашеной известью, а под левым глазом расцветал красно-зеленый синячище, достойный пьяного биндюжника после получки.

— Лопо, выйди! — потребовала Сандра, поднимаясь с пола. — Все уйдите. На пару минут уйдите — я себя в порядок приведу.

Безымянная вышла, а Лопо счел достаточным отвернуться.

— Ну, ничего… — бормотала Сандра. — Ему тоже досталось на орехи! Вороном прикинулся… Да хоть бакланом!

— Откуда ты такая? — поинтересовался Лопо, не оборачиваясь.

— В гости ходила! К владыке Варлагора. Пусть теперь заново свою Твердыню поганую строит, хрен моржовый…

ОТРАЖЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Пляши, ветер, пляши! Потешь владыку, стань огнем, превратись в пепел, поднимись из праха и снова пляши! Владыка хочет увидеть невиданное. Владыка хочет — это закон. Владыка хочет — это истина. Владыка хочет — это все… Владыка сегодня весел. Скоро, совсем скоро, не позже, чем через сотню лет, вернется посланец и поведает о великом царстве, где никто не смеет поднять головы, проходя мимо изваяния Родонагрона-бессмертного. И это произойдет там, где прошли первые мгновения его жизни, из которых он ничего не помнит, кроме вечного чувства досады, боли и унижений.

Каббиборой распался на сотню танцовщиц, и вьющиеся тела были почти как настоящие. Нет — лучше настоящих! За последние столетия он не видел здесь ни одного женского тела, в котором не было бы изъяна, но ветер помнил всех, о ком владыка высказывался благосклонно. И как только запомнил… Сам владыка забыл, а ветер помнит, собака!

Каббиборой метнулся под лавку, поджав хвост, и завыл оттуда, жалобно и протяжно. Желание владыки — закон даже для самого владыки. Родонагрон велел ветру убираться, и тот с готовностью растворился в небе.

Просящие у подножья Твердыни пели Славу многотысячным нестройным хором. Сегодня они особенно старались, и скопилось их больше обычного. Да, они уже дюжину дней и ночей не получали Даров и, видно, решили, что он разгневан. Разгневан? Нет — он просто забыл о них с того дня, когда Источник пропустил Недремлющего. Он забыл обо всем, кроме предвкушения вестей от посланца, сладких и волнующих.

Стены мелко затряслись, зазвенела на столе бронзовая посуда, а единственный стеклянный бокал на высокой витой ножке, который владыка сотворил во сне несколько столетий назад и с тех пор, как ни пытался, не мог повторить… Единственный стеклянный бокал упал на бок и неотвратимо покатился к краю стола. Мгновенная растерянность помешала Родонагрону подхватить свое сокровище в дюйме от пола, и на мгновение звон стекла, рассыпающегося на крохотные осколки, заглушил все прочие звуки.

В окно влетела большая белая птица неизвестной породы, распахнула клюв и захохотала. Нет, это была не Эленга, ее он узнал бы в любом виде… Эленга знала, что в Варлагоре она бессильна против владыки, и Родонагрон знал, что и он, явившись в Велизор, не смог бы нанести ущерба басилее… Может быть, это очередная шутка Каббибороя? Нет, ветер знает, когда стоит остановиться…

Но кто бы там ни был, никто не смеет явиться в стены Твердыни, если нет на то воли владыки. Никто! Он швырнул в птицу огненный шар, и опаленные перья, все, что осталось от наглой твари, разлетелись по углам.

Твердыню перестало сотрясать, но вместо птицы посреди зала стояла белокурая смуглая девица, в короткой белой накидке странного покроя, прожженной в нескольких местах. Она была хороша! Таких он еще не видел, а если и видел, то это было так давно, что памяти не хватало… Но в ней было что-то пугающее, что-то недоступное пониманию. Он протянул руку, и тут же в глазах у него потемнело. Удар был нанесен стремительно и хлестко, и сила, заложенная в нем, могла сокрушить целое войско. Владыка призвал к себе Жезл, откатившийся в дальний угол, и в тот же миг на него обрушился потолок. Вся Твердыня заходила ходуном, и он почувствовал, что не сможет остановить разрушение.

Значит, вот она какая, эта бессмертная, коварно проникшая в его владения! Что ж, он вылечит ее от невежества! Здесь, в Варлагоре, сила на его стороне, и сейчас она в этом убедится…

Упавшие на него плиты перекрытий разлетелись в стороны, словно игральные кости, и он воспарил над руинами. Толпы Просящих с воплями разбегались в разные стороны, а Твердыня продолжала разваливаться. Тысячи лет стояла, никто ее не трогал, и вот — на тебе. Новенькая, видимо, слишком глупа, чтобы понять простую вещь: бессмертный не может победить бессмертного, пробовали уже…

Она уже мчалась на него, размахивая разящим лучом. Но он ее видел, а значит, был неуязвим. Луч столкнулся с невидимой силой Жезла и осыпался мелкими искрами. Если бы они долетели до земли, то обрушились бы прямо на толпу Просящих, которым страшно было оставаться в опасной близости от побоища, но еще страшнее было удалиться слишком далеко от Твердыни. Да, конечно, они не воины и не Милосердные Слуги, им вовсе не полагается сражаться с врагами владыки или хранить его покой, но все-таки… Да и бежать было поздно — огненный дождь все равно настигнет любого… Но искры, повинуясь воле повелительницы, взмыли вверх, разлетелись по небу и обрушились на Родонагрона с разных сторон. Теперь он не мог уследить за каждым ударом, и все силы уходили на то, чтобы удержать плоть от распада и не пустить в нее боль.

Родонагрон выпал на землю золотистым дождем, впитался в почву, и просочился обратно множеством струек невесомого тумана. Его глаза остались лежать на земле, и он видел, как заметалась мерзкая дрянь, которая осмелилась напасть на него. Не нравится?! Да, неизвестность пугает… Туман собрался в кулак и разогнался для удара, который не мог не достичь цели. Белокурая дрянь была повергнута. Теперь она, подобно раненой птице, беспорядочно размахивая руками, летела вниз, и можно было пронзить ее черной молнией, которая надолго отлучает бессмертных от жизни. Он уже занес руку, сжимающую Жезл, но тут какая-то сила сначала подбросила его вверх, а потом обрушила на развалины Твердыни, вгоняя в темные недра земли…

ГЛАВА 4

252-я зарубка на Лампе, середина дня

— Да чтоб тебя приподняло и стукнуло! — Сначала она крикнула, а потом уже сообразила, что в самом неподходящем месте выпустила на волю родную речь. Сейчас вон те в медных шлемах бросятся к ней с бердышами наперевес, и придется ей открывать пальбу, а значит, конец конспирации. Да и вообще неизвестно, удастся ли скрыться — тут кругом голая степь…

Впрочем, толпе было не до чьих-то криков, толпа была занята созерцанием небесного сражения и собственных страхов. Но и Дине сейчас было наплевать на толпу горлопанов, которые только и знали, что вопить целыми днями: «Бессмертный владыка, мы милости хочем твоей. Пошли нам дары, чтоб мы дальше могли тебя славить…» Первые дни она думала, что некий Родонагрон — обычное божество местного значения, факт существования которого сомнителен, тем более что никаких даров с неба уже который день не сыпалось. Но вовсе не это имело сейчас значение… Теперь она знала главное: если ей удалось уцелеть, значит, и Сандра вполне может быть жива.

Огромная белая птица начала кружиться над Твердыней, и Дина вдруг почувствовала, что вот-вот произойдет то, ради чего она и полезла в эту яму, игнорируя здравый смысл, служебный долг и даже приказав заткнуться инстинкту самосохранения. И вот теперь, когда в небе происходило сражение, она узнала Сандру в одной из воюющих сторон. Сначала владыка отмахивался от Сандры, как от назойливой мухи, но, получив несколько ударов, пришел в ярость, и когда ее девочка, уронив голову на плечо, начала падать…

— Да чтоб тебя приподняло и стукнуло! — Ее ужалило изнутри чувство собственной беспомощности, но противника Сандры вдруг действительно приподняло и стукнуло. И как стукнуло! Он на огромной скорости врезался в руины собственной крепости, сокрушив последнюю уцелевшую стену. Землю под ногами тряхнуло так, что нищие, толпившиеся вокруг в нерешительности, попадали, кто с воплями, а кто и замертво. Те, кто упал рядом с ней и при этом не лишился сознания, начали на четвереньках расползаться в разные стороны. В левой руке, высоко поднятой над головой, был тот самый металлический цилиндр, который она подобрала в пещере, ключ к вратам Бездны. По нему пробегали разноцветные искры, они вонзались в ладонь, и несли ощущение силы, покоя и уверенности. Она точно помнила, что закопала его вместе с униформой и большей частью оружия еще тогда, в первую ночь… Но все-таки он был здесь, в ее руке, и это следовало принимать как данность. Нет, в этот момент до нее еще не дошло, что происходит — было только осознание собственного могущества и сладкое чувство выполненного долга. Какого долга?

Сандра исчезла. Нищие, кто мог, уже бежали врассыпную, несколько десятков медноголовых таращились на Дину, столпившись в трех сотнях шагов, но, заметив, что она их увидела, тоже бросились наутек, побросав свои уродливые алебарды.

Все… Нет, надо было еще раз проверить свойства волшебной палочки.

Она еще раз взглянула на дымящиеся руины, которые вдруг начали шевелиться. Похоже, хозяин их так и не угомонился.

— Провались ты! — она сказала это негромко, но твердо, и в то же мгновение на месте развалин образовалась огромная яма, которая поглотила бесформенное нагромождение камней. Из глубины вырвался вопль и, отразившись от неба, многократным эхом прокатился над Варлагором. А потом наступили тишина и покой…

Да, ломать — не строить. Дина присела на брошенный кем-то мешок. Гнев и боевой азарт сменились растерянностью, и было совершенно непонятно, что же делать дальше, и надо ли вообще что-то делать. Логика, инструмент разума, забилась в самые дальние закоулки сознания, и выкурить ее оттуда не представлялось возможным. Инструмент разума первым понял, что попал куда-то не туда, и самоустранился. Можно было поддаться эмоциям и немедленно отправиться в том направлении, куда предположительно удалилась Сандра, но Сандра могла скрыться куда угодно…

Дина вдруг представила полковника Ушата, окажись тот на ее месте. Он бы, конечно, тут же превратился бы в огнедышащего дракона, провел бы силовую операцию против предполагаемого противника, объявив Варлагор зоной национальных интересов Соборной Гардарики. Где она теперь, Гардарика, вместе со своими национальными интересами…

Серая форменная накидка, брошенная кем-то из побирушек, зашевелилась, из-под нее показалось чумазое детское личико. Было совершенно непонятно, мальчик это или девочка — даже взрослые попрошайки одевались совершенно одинаково…

— А теперь ты у нас владыкой будешь? — В голосе не было испуга, просто девочке было интересно…

— Не знаю. — Дина действительно не знала. Ничего не знала…

— А тогда дай мне что-нибудь… А то тот владыка давно не давал, я голодная…

Дина почувствовала лишь тепло в ладони — цилиндр слегка нагрелся, а между ней и девочкой вдруг появился небольшой столик, накрытый белой скатертью, на котором расположился пирог с грибами, только что из печи… А ведь за все дни, что она здесь находится, у нее ни разу не возникало чувства голода, оно появилось только сейчас, когда вдруг стало что поесть.

Пирог сам поделился на небольшие кусочки, и девочка, с некоторой опаской поглядывая на щедрую хозяйку, протянула к столу ручонку, но прежде чем она коснулась пирога, рядом возник висящий в воздухе кувшин с водой, кусок мыла и полотенце. Впрочем, мыло почти сразу же исчезло — едва ли маленькая нищенка могла знать, что это такое.

— А владыка тоже хороший, — сказала вдруг девочка, прожевав очередной кусок. — Он манну сладкую давал и вещи всякие…

— Как тебя зовут?

— По всякому: кто замарашкой, кто мелочью пузатой, а кто просто — не лезь под ноги…

— А имя у тебя есть?

— Не… Мы не из тигетов, это у тигетов-воинов имена, и у тланов имена, а нам, Просящим, имена ни к чему. Только можно я пойду, а то владыка проснется и обидится, что я не его Дары кушала, а твои. Пойду, да?

Девочка, пятясь, сделала несколько шагов, а потом вдруг повернулась и припустила прочь, в ту сторону, где за холмом виднелись какие-то невыразительные бараки. Из ямы послышались зловещие стоны. Владыка просыпался. Владыка воскресал.

Э. Н., 8 день, 19 ч. 10 м.

Въезд в городок перекрывала длинная жердь, изображающая шлагбаум, на обочине стоял тяжелый танк, а несколько солдат выгружали с грузовика мешки с песком. Было совершенно непонятно, зачем нужны такие предосторожности со стороны, противоположной от линии фронта.

Вико, то есть лейтенант Геро Виктори, резервист-доброволец, младший инспектор инженерного корпуса, направленный с целью определить оптимальные варианты продвижения бронетехники на участке Форт-Мажор — Удоросо, остановил свой «доди» перед заграждением. На него никто не обратил внимания, но и убрать с дороги жердь тоже никто не догадался.

— Эй, капрал! — рявкнул Вико, разглядев старшего по званию. — Документы проверять будем?

Документы были лучше настоящих, и было даже слегка обидно, что, проехав пятьсот с лишним миль, от Хавли, так ни разу и не пришлось их кому-нибудь предъявить — дорога как будто вымерла.

— Проезжайте, лейтенант, на выезде проверят, — отозвался упитанный капрал, едва взглянув на него. — Только дальше поселка ехать не советую.

— А в чем дело?

— С той стороны толпа психов перебежала. Обратно не уходят и нам не сдаются. Пока не перебьем, гарнизон на осадном положении.

Похоже, и здесь начинали твориться странности, но пока никто не понял, что к чему…

По всему было видно, что Форт-Мажор лишь недавно принял освободителей. Городок, облепивший с трех сторон крепость времен конкисты, частично лежал в руинах, а на отдельных уцелевших домах до сих пор висели самодельные плакатики — «Виват Гальмаро!», «Долой директорию!», «Я свой», «У меня ничего нет»… Мирное население, кто во что горазд, демонстрировало лояльное отношение к новой власти, но, судя по обилию патрулей на улицах, власть населению пока не очень-то доверяла.

Хозяин придорожного кафе оказался человеком понимающим, и не стал задавать вопросов, зачем господину офицеру, уважаемому клиенту, понадобилась гражданская одежда. Три бумажки по тысяче песетос и пять эверийских фунтов дали ему повод не только порыться в своем гардеробе, но и подробно рассказать, как добраться до нужного заведения, где можно купить бутылочку настоящего корранского шипучего вина, и сколько может стоить молчание патрульного офицера (а то, знаете ли, здесь, в прифронтовой полосе, с этим, знаете ли, строго…). Приказ команданте номер две тысячи какой-то: солдатам и офицерам Освободительной армии категорически запрещалось в военной форме посещать публичные дома и прочие заведения с сомнительной репутацией, чтобы не наносить ущерба авторитету вооруженных сил и не пятнать честь мундира. С другой стороны, переодеваться в «гражданку», не имея на руках отпускного удостоверения, тоже считалось нарушением дисциплины, но за это полагался выговор, а за пятнание чести — на полгода в штрафную роту, разжалование или, в лучшем случае, пятнадцать суток ареста по месту несения службы.

Документами Вико запасся на все случаи жизни. Правда, разгуливать с гражданским паспортом там, где он уже засветился с офицерским удостоверением, было опасно, но зато гражданские лица имели относительную свободу перемещений через условную линию фронта, если идешь по дороге, не вызываешь подозрений и можешь толково объяснить, кто такой, куда и зачем…

Конечно, можно было перейти на территорию, подконтрольную войскам директории, не прибегая ни к каким ухищрениям — вероятность нарваться где-нибудь в зарослях на дозор была невелика, но рисковать все-таки не стоило. Дозоры с обеих сторон имели приказ стрелять без предупреждения, а документы проверять только у трупов…

— Ну как, лейтенант, нашел, кому предъявить документики? — Голос прозвучал неожиданно и почти у самого уха.

Вико поставил на стойку свой стакан с яблочным соком и медленно оглянулся. Позади него в двух шагах стоял тот самый капрал, который встретился ему у шлагбаума. Капрал успел где-то неслабо набраться, и искал себе собеседника. Чувствовалось, что офицера инженерного корпуса, к тому же, явного резервиста, он и за офицера-то не считает, а вот за это следовало наказывать…

Удар локтем без замаха не заметила ни жертва, ни прочие посетители заведения. Вико с удовольствием отметил, что навыков не утратил, а капрал тем временем со сдавленным стоном начал оседать на пол. Но Вико не дал ему свалиться и помог прислониться к стойке.

— Если захочешь еще раз ко мне обратиться, то постарайся быть повежливей. — «Лейтенант» отвесил капралу еще и подзатыльник. — Или по уставу! Я таких, как ты, при Кондо-ди-Дьеро…

Поступить иначе означало поступить неестественно, а вызывать лишние подозрения не хотелось… Но уже прозвучали ключевые слова «Кондо-ди-Дьеро», и капрал, постарался встать навытяжку перед заслуженным ветераном. Разогнуться ему, правда, не удалось, и он лишь прохрипел:

— Прошу извинить… Это все эти психи. Капитан трогать не приказал, вот я и злюсь.

— Какие еще психи? — «Лейтенант» пока не принял извинений, и это ставило капрала в положение должника.

— Да эти, которые с той стороны. Сдались они час назад. Вот и получается — то клади мешки, то убирай мешки, то рой окопы, то заваливай, а то свалится кто… — Чувствовалось, что капрала понесло, и это было кстати. — Они еще сегодня днем поперли. Мы думали, в атаку пошли, но ребята, которые видели, сказали, что по ним своя же артиллерия жарила. Наши заслоны они обошли, а орава здоровенная, рыл двести, а то и больше, и круговую заняли. Ну, понятно, им чин чином сдаться предложили, перейти на сторону свободы и процветания, а они кричат, что никаким идолам кланяться не будут и баста. Наши-то решили, будто те команданте нашего, Сезара, идолом обзывают, ну и вальнули по ним «листопадом». Может, половину перебили, может, больше, а только они все равно отстреливаются… Ну, дело к ночи, пошел к ним капитан Маркос, никто не посылал, сам вызвался… Думали, конец ему — шлепнут, как только высунется, так нет… Вернулся, и эти все сдались. А в чем дело-то оказалось: в Удоросо сегодня утром приперли какого-то идола и приказали всем, и военным, и гражданским ему кланяться и петь какую-то тарабарщину. Всем листки раздали, чтоб по бумажке, значит… Ну, у них, известное дело, больше наемники воюют, им плевать, что делать, лишь бы платили. Это мы-то тут за свободу и процветание, а они-то за деньги… Армейским там даже дополнительную плату пообещали, но чтоб строго — утром и вечером по полчаса в свободное от военных действий время. А эти, которые к нам свалили, не захотели. Мы, говорят, люди верующие в Единого-Всемогущего, а этот идол поганый — от Лукавого. В общем, тех, кто уцелел, мы пока в крепость определили… Так что, у директории совсем, видать, крыша съехала, что хотят, то и воротят. Я не поверил, но пленные, то есть, перебежчики так и говорят, что идол этот, хоть и железный, а шевелится и глазами лупает, когда ему петь начинают…

Спиртного здесь в открытую не подавали, но у капрала с собой было. Плоскую стальную фляжку с маисовым самогоном он достал из нагрудного кармана и поставил перед собой на стойку. По мере ее опустошения рассказ терял связность, зато обрастал подробностями.

— …еще прошлой ночью к зенитной батарее черная лиса вышла с двумя хвостами и говорит человеческим голосом, дескать, гонится за мной красный беркут, когтями машет, а защитить меня, бедолагу, некому. Спасите, говорит, меня, а я добром за добро отплачу. Бойцы с перепугу палить по ней начали, а она стоит, дрянь такая, хвостами размахивает, и пули сквозь нее летят, как через тень отца Телмаха. Убежала все-таки. Ну, ребята думают, сейчас красный беркут прилетит, спросит, не пробегала ли лися с двумя хвостами… А еще, только тс-с-с, вчера радио заглохло. Командование еще молчит, но все знают, ха! и тоже молчат… А все после того, как над нами аггел-сокрушитель пролетел. Так что теперь уж точно — директории амба. Мне парни с радарной станции сказали. Он сперва то ли три, то ли два ихних истребителя завалил, а потом над Удоросо отбомбился. Так взрывы здесь слыхать было, кто угодно подтвердит. — Он схватил за плечо какого-то пожилого гражданина, который по неосторожности оказался рядом. — Эй, дед, подтверди!

— Угу, — подтвердил гражданин и был немедленно отпущен.

— Вот ты — инженер, а зачем было меня под дых локтем-то, а? — Капрал явно осмелел. — Я вот тебе не вру, а тебе со мной поговорить впадлу, старший по званию. Я, может, тоже кровь проливал за свободу и процветание.

Он схватил «лейтенанта» за погоны и начал трясти. Вико уже собирался его отключить, быстро и безболезненно, но в дверях показались солдаты с синими повязками на рукавах.

— Эй, придурки! — рявкнул начальник патруля через головы посетителей и начал проталкиваться вперед. — А ну, разбежались!

У Вико хватило выдержки, чтобы дождаться, когда офицер достигнет цели и лично заедет зарвавшемуся капралу по почкам. Два солдата не дали нарушителю воинской дисциплины упасть, а офицер взял со стойки флягу и понюхал пробочку на цепочке.

— Лейтенант, — обратился он уже к Вико, — вам разве не известен приказ команданте номер семьсот двенадцать, запрещающий офицерам и нижним чинам употребление спиртных напитков в зоне военных действий в случае объявления второй степени готовности?

Вместо ответа Вико дыхнул на собеседника.

— Прошу прощения, лейтенант.

За последние полчаса перед ним извинялись уже второй раз, а это означало, что он ведет себя правильно.

Капрала увели, да и публика сильно поредела после визита патруля. Было несколько странно, что «лейтенанта инженерного корпуса» не потащили в комендатуру для выяснения и даже, в который уже раз, не потребовали документы… Этому могло быть только одно сносное объяснение: им всем сейчас не до командированных из тыла, их всех что-то волнует, беспокоит и пугает… А значит, все то, что рассказал стремительно захмелевший капрал, могло оказаться правдой. Или почти все.

Допив свой сок, Вико решил, что ему необходимо хотя бы два-три дня, чтобы выяснить обстановку, прежде чем двигаться дальше…

Э. Н., 8 день, 19 ч. 10 м.

У города вырос горб. Консулат рядом с выросшим до небес серым уродливым сооружением казался игрушечным домиком, жилищем гномов, на котором успел посидеть медведь.

Пьетро Сатори перебрался вместе со штабом в портовый укрепрайон, который был отстроен года два назад и большей частью своей огневой мощи был обращен в сторону суши. Уже тогда было ясно, что война проиграна, и рано или поздно начнется эвакуация, которой нужно будет обеспечить надежное прикрытие. Наблюдательный пункт располагался в бетонном капонире, увенчавшем прибрежную гору Маро-Дьерро, и отсюда был виден почти весь город. Работы по восстановлению и реконструкции шли ударными темпами, и после взрыва эверийского крейсера в Вальпо не осталось ни одного человека, который бы сомневался в их необходимости. Два литейных цеха работали в три смены, и статуи владыки росли, как грибы после дождя, украшая перекрестки, площади и парадные подъезды учреждений. Тесса вчера заявила, что любой дом, возле которого нет изваяния, подвержен риску быть разрушенным, причем, без предупреждения. Сам Посланец после возвращения с последней боевой операции так ни разу и не покинул свою резиденцию — болел, наверное. Вся информация о его дальнейших планах поступала только от Тессы, но и она явно темнила, а ее советы по поводу путей умиротворения Посланца и использования его ни с чем не сравнимой мощи на общее благо все больше походили на приказы.

Зазвенел аппарат спецсвязи. Началось…

— Пьетро, я его уговорила! — Казалось, голос ее еще помолодел. — Ты меня слышишь?

— Да, конечно, Тесса… — Разговаривать с ней ему вовсе не хотелось, а что делать…

— Так вот! Сегодня он отдыхает, и завтра отдыхает, зато послезавтра он начнет громить позиции противника везде, где обнаружит.

— А как он отличит наши позиции от позиций противника? — поинтересовался Пьетро.

— А я полечу с ним!

— А ты как отличишь?

Тесса умолкла, Тесса задумалась… Она тоже с тех пор, как монстр утащил ее к себе домой, не показывалась — то ли дружок не выпускал, то ли сама стеснялась. Но телефонные разговоры давали повод считать, что после омоложения она поглупела соответственно возрасту. Чтобы пробиться в ряды консулов, мало было богатства, влияния и связей, а она в свое время сделала это так легко и естественно, что многие и не заметили ее появления среди равных, искренне считая, что Тесса была всегда… Злопамятная, коварная и непреклонная, расчетливая — но всего в меру. Она умела поставить себя так, что любой, кто оказывал ей услуги, был еще и благодарен за внимание к его персоне. Теперь Тесса шла напролом, только непонятно, куда и зачем…

— Ну, тогда отправь с ним кого-нибудь из генералов.

— У меня здесь никто толком не знает древнеромейского. И как прикажешь с ним объясняться.

— Прикажу, и объяснишься! — Тесса бросила трубку, и через пару секунд что-то невидимое снаружи шарахнуло о стенку так, что в ней образовался пролом метр на полтора, и кусок бетона с торчащими в разные стороны обрывками арматуры шлепнулся прямо у ног Пьетро.

Вновь раздался телефонный звонок.

— Ты живой? — поинтересовалась Тесса, и тут же послышалось, как она разгрызает арахис в шоколаде — еще вчера потребовала доставить пару килограммов.

— Слушаю, дона Тесса. — Пьетро старался сохранить спокойствие.

— Не дона Тесса, а просто Тесса! Забыл?

— Нет, Тесса.

— В общем, я решила: Сиар объявляется империей. Я, разумеется — императрица, за всеми консулами, которые уцелели, пожизненно сохраняются их посты, а государственная религия — культ Родонагрона-бессмертного и Недремлющий — пророк его. Уяснил?

— А если кто-то будет против?

— Не доводи меня!

— Хорошо, Тесса…

— Завтра на обед пришли мне две утки по-хуннски, большой бисквитный торт и фруктов. А церемонию коронации проведем через пару дней… С тебя — губернаторская корона из Национального музея, и все консулы при параде. И надо будет обеспечить трансляцию церемонии по радио и телевиденью. Детали пусть кто-нибудь продумает, завтра утром изложишь.

— Может, тот, кто придумает, тот и изложит…

— Нет! Ты не понимаешь! Я императрица, небесное создание, жена пророка, воплощенная сила и красота. Я не могу разговаривать с кем попало. Лучше б ты просто радовался, что я именно тебя выбрала… Это большая власть, Пьетро! Ты и раньше-то не ценил толком то, что имел. Но ничего! Ты все поймешь, а куда тебе деваться… — Голос сменился короткими гудками, и новоявленный посредник между властью и народом едва сдержал себя, чтобы не грохнуть трубкой об пол.

Тесса и впрямь свихнулась, окончательно и бесповоротно. И не добраться до нее теперь… Даже если сбросить на нее фугас тонн на пять, пока ее ручное чудище будет в отлете, это только осложнит положение. Монстр может огорчиться и начать крошить все подряд. Тесса, помнится, говорила, будто он способен сотворить что угодно, только образец покажи… Тогда какого черта таскать ей завтрак, обед и ужин! Пусть этот кудесник все ей и готовит… Созидатель… Вот крушить у него получается. За один день пятнадцать тысяч народу уложил, не считая экипажа эверийского крейсера. Две утки по-хуннски! Будет так жрать — растолстеет, и конец карьере…

— Дон Пьетро, бумаги ждут уже второй час. — Секретарша еще не привыкла к смене обстановки и казарменному положению, и поэтому была слегка на взводе. Она вывалила на стол несколько папок и удалилась с чувством выполненного долга.

Бумаги… Наверняка, девять из десяти теперь годятся только на растопку камина… Пройдет еще несколько дней, и деньги, даже полновесные эверийские фунты тоже потеряют всякую ценность, поскольку нет никакой Конфедерации, которая обеспечивает эту валюту своей военной и экономической мощью. Даже Коррана нет — в сотне милях от границы выясняется, что едешь обратно, и никакая сила не сокрушит это барьер уже потому, что никто его не видит…

Так… Фронтовая сводка. Потери (свои — точно, противника — приблизительно), отчеты о последних операциях (перестрелки, карательные акции, сокращение линии фронта), данные по дезертирам (тревожно, но могло быть и хуже). Что еще? Ага! Личное послание настоятеля кафедрального собора архиепископа Лео дю Массо. Читаем:

"Конклав Иерархов Сиарской Церкви Господа Единого и Всемогущего рассмотрел на внеочередном заседании обращение Верховной Директории Республики Сиар о признании пришельца посланцем Господа, организации массовых поклонений и внесении изменений в тексты служб. С прискорбием должен Вас уведомить, что ни в Писании, ни в Книгах Пророков, ни в Откровениях святого Иво нет указаний на данное событие, и по сему Конклав вынужден ответить категорическим и решительным отказом. Мы, иерархи Церкви, признаем также, что не можем утверждать, будто пришелец является посланцем Лукавого, поскольку тот прикрывался бы личиной милосердия, не творил бы откровенного зла, не прибегал бы к истреблению плоти, пока не овладел бы душами. Происходящее мы рассматриваем как явление не от мира сего и объяснения ему не находим. Возможно, это предвестье Конца Времен, хотя большинство иерархов склоняется к мысли, что сроки еще не настали.

Конклав считает, что не будет большой беды в том, что сиарцы, в надежде дожить до лучших времен, когда наваждение сгинет, поклонятся идолу — лишь бы сердца их были устремлены к Господу Единому. Анафеме будут подвергнуты лишь те, кто попытается использовать происходящее на собственное благо и во вред общественному, а также те, кто будет потворствовать гонениям на Церковь и тем самым противопоставит себя Господу.

Конклав просит Вас принять все возможные меры к сохранению церковных зданий и святынь, поскольку пришелец уйдет, а Церковь останется, и всем гонителям ее придется ответить перед Господом.

Теперь о Вашей просьбе подыскать людей, знающих древнеромейский язык, кои могли бы установить контакт с пришельцем помимо вероотступницы Тессы Беручо: такие люди есть, но решение о том, согласятся ли они сотрудничать с Вами, предпримут ли самостоятельные действия, или останутся в стороне, должно быть принято ими добровольно. Мы сообщили некоторым из них о Вашем предложении, и если кто-то из них его примет, то обратится непосредственно в военную коллегию.

С уважением. Лео дю Массо, архиепископ Вальпо и Гидальго."

Пьетро скомкал послание и швырнул его под ноги дежурному офицеру, который, не отрываясь, смотрел в стереотрубу на новую резиденцию Тессы и ее хахаля. Надо было давать распоряжения — о подготовке церемонии коронации, по поводу меню императрицы и ее гардероба, о подготовке военной операции с участием явления «не от мира сего», и еще, чтоб дыру в стене заделали…

Э. Н., 10 день, 23 ч. 10 м.

— Капитан, а вы сами-то когда-нибудь были в Вальпо? — Тика задал вопрос внезапно после почти часового всеобщего молчания. Не выдержал, бедолага… — Я к тому, что нам, пока есть время, надо бы определить место посадки и прикинуть, что дальше делать. А вы молчите, как будто и так все ясно и все решено. А мы?! В конце концов, это же я показал, где можно найти горючее, и имею право хотя бы знать… Мне вот, например, до сих пор не понятно, почему доктор так настаивала лететь именно сюда. Ну не проще ли было остаться там…

— Где вы его такой откопали? — Капитан Муар склонился над ухом Зеро, но говорил достаточно громко, чтобы Тика мог расслышать.

— Скорее, это он меня откопал. — Зеро вспомнил историю о том, как его завербовали. Польстился из чистого любопытства и временных финансовых трудностей неизвестно на что, и на тебе: летит в город, оккупированный потусторонней силой, с целью ее низвержения по воле Красного Беркута в компании врача-садиста и шпиона-болтуна, не считая службы безопасности вождя сиарского народа в количестве пяти человек…

— Долго еще лететь? — спросил Зеро у капитана. Не то, чтобы он слишком уж торопился к черту в зубы, но, как писал какой-то классик, не боль страшит, а ожиданье боли…

— К ночи выброшу вас на свалка.

— Где?

— На свалка. — Капитан действительно в совершенстве владел ломаным эверийским, от услуг Тики, в качестве переводчика, категорически отказывался и вообще старался быть немногословным.

Когда их подобрали, Тика на радостях выложил капитану историю о том, как они угодили в плен к ватахам (отошли от лагеря, извините, пописать), о монстре из пещеры (доктор Гобит лучше знает, она все видела), о Красном Беркуте и странном ритуале, который им устроили на прощанье (мистика, конечно, но в этом что-то есть), и о том, что клочок суши, на котором им посчастливилось оказаться, отгородился от остального мира, и пока монстра не загнать обратно, не видать им ни Эвери, ни команданте.

То ли капитан был суеверен, то ли мифология аборигенов успела пустить корни среди потомков конкистерос, но он почему-то уверовал в миссию, направленную лично Красным Беркутом для восстановления мировой гармонии, больше, чем сами миссионеры.

Вертолет летел в десяти метрах от земли, чтобы радары не засекли, и приближение городской свалки сиарской столицы Зеро ощутил исключительно по запаху.

— Только не туда, где пищевые отходы! — тут же запротестовал Тика. — Мы там задохнемся или провоняем так, что кто угодно поймет, откуда мы такие вылезли. Давайте чуть севернее — там кладбище автомобилей, лучше туда… — Все-таки, Тика держал в голове массу самой разнообразной и, на первый взгляд, совершенно бесполезной информации, ну откуда ему, спрашивается, знать, где тут дерьмо, а где железо…

Зеро подавил приступ подозрительности, но лишний раз отметил про себя, что всякое доверие должно иметь границы. Прожектор нащупал горы покореженного металла, и вертолет завис над выгнутым дугой двухэтажным автобусом. Капитан лично сбросил вниз веревочную лестницу и бесстрастно потребовал, чтобы все посторонние покинули борт. Первой начала спускаться Лола. Ветер с моря раскачивал лестницу, а доктор не имела достаточной массы, чтобы служить отвесом. Лестницу раскачивало, с доктора сорвало платок, и теперь казалось, что там внизу катается на качелях какая-то ведьма, а ее невнятные крики звучали, как заклинания. Зеро пришлось отправиться вниз раньше, чем старушка обрела твердую почву под ногами. Его веса, при оружии и двух вещевых мешках хватило, чтобы прекратить колебания маятника. А как только Тика ступил на проржавевшую крышу автобуса, прожектор погас, и вертолет стремительно удалился, оставив их среди вони, которую сюда доносило ветром, и темноты.

— И куда же они? — Тика явно не ожидал такого продолжения, помня, как рвался бравый капитан разобраться со всей чертовщиной, попадись только.

— Куда-куда… — передразнил его Зеро. — Сражаться за свободу и процветание. У них свой фуршет, а у нас — свой. Посвети лучше… — Он сунул Тике один фонарик и, заткнув за ремень другой, полез вниз — его почему-то заинтересовало, сохранились ли в автобусе сиденья, на которых можно будет переночевать. Куда-то идти в темноте среди нагромождений железного лома было совершенно немыслимо.

Верхний салон был совершенно разорен, но там обнаружились признаки того, что свалка отнюдь не безлюдна. Об этом говорили многочисленные человеческие какашки, несколько раздавленных бычков и пустых бутылок. Зато внизу сохранилось заднее сидение, и даже обшивка была ободрана лишь местами.

— Тика, — позвал Зеро, — спускай доктора!

— Я и сама могу. — Лола тут же повисла на руках, вцепившись в какую-то скобу, неизвестно зачем пристроенную под самой крышей, начала нащупывать ступней точку опоры. Во дает, старушка!

— Осторожно, в дерьмо не вляпайтесь, — посоветовал Зеро и сделал шаг в сторону, решив, что уж если доктор отказалась от помощи, пусть сама…

Она справилась. Причем самым удивительным было то, что ее вполне цивильная одежда, серый брючный костюм, который в равной степени годился и для прогулок на природе, и для светских приемов средней торжественности, за все время их странствий не потерял окончательно своего первоначального вида.

Когда сверху, чертыхаясь, сполз Тика, Зеро уже занял единственное спальнее место, положив под голову один из вещмешков, и погасил фонарь, предоставив остальным устраиваться, как хотят.

В темноте старушка, которую Тика, согласно этикету, пропустил вперед, споткнулась обо что-то железное, и оно с грохотом упало.

— Кто там шатается?! — раздался голос из темноты. Это был не Тика и уж конечно не Лола…

Зеро мгновенно вскочил и начал обшаривать лучом фонарика внутренности временного жилища. Лола, которую он впервые видел испуганной, стояла, ухватившись за поручень, словно матерая безбилетница, застуканная контролером. Тика, вцепившийся в автомат, как в палочку-выручалочку, в салон предусмотрительно не вошел… Жилище оказалось обитаемым. Хозяин выглядывал из водительской кабины, загораживаясь рукой от света. Был он нечесан и длиннобород, лет пятидесяти, в нижнем белье армейского образца, но без оружия.

— Ну? Кого нелегкая принесла? — повторил он свой вопрос.

— Сам-то ты кто?! — взвизгнул Тика и передернул затвор.

— Лучо Барбос, доктор философии и права, — как ни в чем ни бывало, представился обитатель свалки.

— Лола Гобит, доктор медицины, — первой отозвалась старушка. — А это Зеро и Тика. Они со мной, коллега.

— Примус, свечи и еда — на полке, — он показал, где, — вода в канистре. Отсюда ни ногой — все равно далеко не уйдете… Меня раньше девяти не беспокоить. — Он захлопнул за собой дверь, и почти сразу же из кабины донеслось мирное посапывание.

Э. Н., 11 день, 7 ч. 45 м.

Утром их разбудила компания каких-то бродяг во главе с бритоголовым амбалом, явно бывшим спортсменом, в камуфляжных штанах и с голым торсом. На бычьей шее болталась массивная золотая цепь, а левую руку выше локтя украшала цветная татуировка, изображающая удава, обвивающего танцующую красотку.

Амбал вошел в автобус и, не обращая внимания на непрошеных гостей, учтиво постучался в водительскую кабину.

— Профессор, все в порядке?

Оттуда донеслось что-то вроде «Угу», и компания тут же удалилась.

Вскоре вышел и сам хозяин — белый смокинг, буковая трость с серебряным набалдашником, галстук-бабочка… Все это было похоже на галлюцинацию.

— Прошу прощения, но не мог себе отказать… — Доктор Барбос, похоже, был слегка смущен. — С тех пор, как пять лет назад отменили суды присяжных, у меня не было повода надеть этот костюм.

Первой, как всегда, опомнилась старушка Лола, пожелав ему доброго утра, и подтолкнув Тику к примусу. Зеро достал пачку крекеров из армейского набора, и вскоре они уже сидели за откидным столиком, пили чай и беседовали.

— …и главное в сложившейся ситуации — не делать ничего бессмысленного. К сожалению, общество не смогло предоставить мне такой возможности. Но это, как раз, вполне нормально. Любое общество, от человеческого стада до аристократической олигархии, основано на условностях, возведенных в абсолют. Я, к сожалению, понял это слишком поздно, когда большая часть жизни, увы, осталась позади. — Доктор Барбос взял крекер, посмотрел на него оценивающе и вновь положил на салфетку. — Вот уже восемь лет как я оставил кафедру, и теперь абсолютно свободен и в мыслях, и в поступках.

— Но ведь здесь наверняка полно всякого отребья, — заметил Тика. — При таком соседстве, вы не можете чувствовать себя в безопасности. И ведь даже отшельнику надо что-то кушать…

— Вы знаете, свалка, на самом деле, это золотое дно, к которому государство почему-то уже давно потеряло всякий интерес. Я просто помог, как вы их назвали, отребью наладить бизнес и обеспечил им правовую защиту. Старые связи, знание законодательства и человеческой психологии — этого оказалось достаточно, чтобы завоевать солидный авторитет среди местных обитателей. Кстати, здесь обнаружились серьезные и предприимчивые люди, зачастую, весьма образованные…

— А как же государство, налоги, полиция? — Зеро чувствовал, как в нем пробуждается профессиональный интерес к мусорному бизнесу.

— Вы, наверное, совершенно не имеете представления об экономике Северного Сиара. Здесь никто не платит налогов. Государство — это группа наиболее состоятельных и влиятельных людей, так называемая директория, государственный бюджет состоит из их добровольных взносов и пожертвований. А их личное богатство складывается из контроля над предприятиями или целыми отраслями, бюрократической деятельности, из прибыли от экспорта наркотиков и прочих доходов. А чтобы открыть свое дело, нужно лишь найти покровителя из числа консулов и договориться с ним об условиях. Просто, удобно, без волокиты. Система, кстати, замечательная и работает великолепно. Если бы не повстанцы на юге, страна давно стала бы одной из самых развитых и процветающих в мире…

Зеро откинулся на спинку сиденья, и взгляд его упал на круглое отверстие в стекле, окруженное паутиной трещин. Там, за окном, стоял солдат в каске, бронежилете и черной маске с вырезами для глаз. Лола, сидевшая напротив, не мигая, смотрела в противоположную сторону, где стекло было выставлено напрочь… Зеро оглянулся и увидел еще несколько точно таких же бойцов, уже взявших на прицел участников чаепития. Тика схватился было за автомат, но профессор дружески похлопал его по плечу и с улыбкой предостерег:

— Ну что вы, молодой человек, вам ведь еще жить да жить… Прошу прощения, но я должен вас покинуть. Дела, знаете. И прошу понять меня правильно: я очень дорожу тем образом жизни, который избрал, и чтобы обезопасить его от всяческих посягательств извне, нужно следовать некоторым условностям.

Он надел шляпу, такую же непорочно белую, как и весь костюм, неторопливо поднялся из-за стола, вышел на улицу и прошел сквозь шеренгу, коротким кивком поприветствовав офицера.

— Выходить по одному! Руки за голову! — Коротко и ясно, хотя могли бы и без мегафона обойтись, и так все было бы все прекрасно слышно.

Из водительской кабины раздался телефонный звонок.

ОТРАЖЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Смертные вошли в его покои. Много смертных. Среброволосая просила, и он позволил. Мальчики в черных одеяниях с белыми поддевками в пять рядов построились перед статуей владыки и запели Славу! Запели звонко и красиво. Хор Просящих у стен Твердыни Варлагора показался бы невнятным гомоном по сравнению с этим пением. Вступили могучие голоса мужей, стоящих позади мальчиков. Слышал бы это владыка! Слышали бы это тигеты и тланы, слышали бы это их рабы, приходящие за Дарами! Тот, кто так поет, достоин быть воином. Скоро каждый из них получит меч и доспехи из рук посланца, и они будут охранять вход в Твердыню, услаждая пением слух посланца…

— Тебе нравится, Недремлющий? — Среброволосая стояла рядом и глаза ее сияли радостью и гордостью.

— Хорошо поют. — Похвала посланца — это похвала владыки, а владыка был скуп на похвалы.

— Сейчас сюда войдут вожди народов, чтобы приветствовать тебя и поклониться владыке в твоем святилище. — Оказывается, Среброволосая знала не только о том, что есть, но и о том, что будет… Родство с Видящими?

Вожди входили по одному, припадая сначала к стопам владыки, потом — к стопам посланца, и становились слева от Среброволосой. Их было девять, тех, кто успел поклониться владыке. Тех, кто не успел, было больше, и они мертвы.

— А народы вождей, которых убил мой взгляд — покорны ли они?

— Народы оказались мудрее мертвых вождей, — успокоила его Среброволосая. Это были красивые и верные слова.

Слава не смолкала. Раб, стоявший позади поющих мужей, приник ко Всевидящему Оку, сквозь которое церемонию, по словам Среброволосой, видело множество смертных, сидящих в своих домах. Сидящих?! А вдруг они и вправду сидят, глядя на образ владыки! А он, посланец, не видит их, а значит, не может покарать… У раба, направившего на него Око, вдруг подломились ноги, и он упал, не издав ни звука. Щелчок пальцев, и там осталась лишь горстка пепла. Но зачем портить столь славное зрелище… Еще щелчок, и там ничего нет, а может быть, и не было никогда.

— Зачем ты это сделал, мой повелитель? — Вопрос был задан бесстрастно, но ему показалось, что Среброволосая чем-то недовольна.

— Ты чем-то недовольна? — Если вопрос возник, он должен быть произнесен. Кому некого бояться, тому нечего скрывать.

— Я просто спросила, мой повелитель…

Все-таки, жители этого царства —странные люди — ну зачем спрашивать, если не нужен ответ… Мужи, стоящие вдоль западной стены, извлекли чудные звуки из своих странных дудок и лир, и музыка вплелась в несмолкающий хор Славы. Как только он соберется назад, чтобы припасть к стопам владыки и осчастливить его вестями о покоренном царстве, надо будет прихватить с собой и певчих, и лирников, и дударей, и еще воинов. Может быть, тогда покорится владыке долина Ирольна, падут стены Велизора, и Проклятая будет прикована невидимыми цепями к невидимым пределам, к бестелесному Ничто.

— Сейчас внесут корону, мой повелитель… — Среброволосая опустилась на колени. — Начальник воителей, благородный Пьетро вручит ее тебе, мой повелитель. Возложи ее на мою голову, мой повелитель…

— А мне корону? — спросил Недремлющий. Ему вдруг показалось, что во всем происходящем есть что-то неправильное — как будто его хотят обделить.

— У тебя же есть Жезл, мой повелитель. Жезл — это сила и власть, а корона — лишь символ силы и власти.

Она была права. Странным образом у нее всегда находились ответы всем его сомнениям, она знала, кто враг, а кто хранит верность, где лучше устроить места для поклонений и откуда грозит опасность…

В широком дверном проеме показался еще один из вождей, несущий впереди себя на вытянутых руках корону. Это был тот, кто первым преклонил колени, тот, на чьей голове начали пробиваться волосы после прикосновения к Жезлу. Что ж, это достойный муж, хоть и не знает истинной речи, и лишь варварское бормотанье пока доступно ему… Недремлющий помнил, что сам еще совсем недавно мог лишь слушать и молчать. Но если это начальник воинов, то ему не пристало так одеваться — черный костюм повторял форму тела, был расшит золотыми узорами, и на плечах его тоже блестело золото.

Несущий корону, как положено, упал на колени пред ликом владыки, а когда поднялся, на нем блестела чешуйчатая броня, над головой возвышался шлем, украшенный синими перьями, а с пояса свисали ножны, отягощенные длинным мечем. Это Дар! И прежде чем отдать корону, он должен возблагодарить посланца. Догадается? Если догадается, значит будет жить.

Почему владыка избрал его, Недремлющего, почему именно ему вручил Жезл, принесенный леденящим Каббибороем? Верность — вот ответ! И здесь должны быть смертные, достойные звания верных слуг… Верные Слуги! Покой владыки охраняют Милосердные Слуги, а у него будут Верные Слуги! Верность — большее достоинство, чем милосердие… А доспехи лучше сделать кольчатые с бронзовой пластиной на груди… Перья на шлеме пусть будут не синими, а красными, как кровь поверженных врагов, а на лбу у каждого пусть будет выжжен ворон, расправивший крылья.

Начальник воинов, облаченный в доспехи, протянул посланцу корону и начал что-то бормотать, слегка склонив голову.

— Он благодарит тебя и владыку за Дар, врученный ему, клянется в верности и клянется быть беспощадным к врагам и к тем, кто не склонит головы и не преклонит колен… — Среброволосая растолковала слова первого из Верных Слуг.

— Скажи ему, что его имя отныне — Верный… — Недремлющий принял корну из его рук, почти не глядя, нахлобучил ее на голову Среброволосой (пусть будет так, если ей хочется), и стремительно удалился в личные покои, куда никто, кроме него, не имел доступа, Да и самому посланцу приходилось проходить туда сквозь стену, преодолевая холодное сопротивление камня. Завтра Твердыню увенчает летучая колесница, которая сможет поднять в небо и вождей, и воинов. Завтра произойдет решающая битва с теми, кто, затаив злобу, еще не покорился владыке Варлагора, у кого еще припрятаны серебряные стрелы с огненными хвостами, разящие насмерть, если подставить им спину…

ГЛАВА 5

Э. Н., 11 день, 17 ч. 32 м.

— Полегче, скотина! — Пьетро отпихнул ногой слесаря, который пытался зубилом срубить заклепку с бронзового нагрудника.

На самом деле, как выяснилось, никакой заклепки не было, а был лишь пупырышек на поверхности монолитной бронзы. Доспехи, в которые залетный истукан заковал его и певчих, обслуживавших церемонию, снять без хирургического вмешательства было невозможно. Шлем плавно переходил в стальную кольчугу, которая сливалась в одно целое с юбочкой из узких медных пластин, прикрывающих бедра. Бронзовый нагрудник с выбитой на нем птичкой, отдаленно напоминавшей ворона, составлял единое целое с шипастым поясом, который стягивал талию так, что было трудно дышать.

Когда пришелец удалился к себе, Пьетро всю свою волю употребил на то, чтобы сдержаться и не заехать латной рукавицей по смазливому личику доны Тессы, императрицы всея Сиара. Она стояла на ступеньках, ведущих к трону, как на подиуме. Она показывала себя и ждала всеобщего восхищения. Аплодисменты и восторженные возгласы прозвучали вяло, но она, видимо, сочла, что для первого раза достаточно, и, помахав всем ручкой, тоже удалилась…

Слесарь извлек из недр своего чемоданчика дрель и начал приспосабливать к ней фрезу.

— С детства ненавижу бормашины, — поморщился консул.

— Дон Пьетро, можете повесить меня за ноги, можете — за шею, за что угодно, но по-другому этого не снять. — Слесарь начал искать глазами розетку.

Вошел дежурный офицер и доложил, что глава коллегии национальной безопасности просит аудиенции. Подождет. Сначала надо избавиться от панциря, а потом уже все остальное.

Фреза взвизгнула, вгрызлась в нагрудник, и на пол полетели искры.

— Стоп! — вдруг приказал консул. — Надо снять все это так, чтобы потом можно было надеть.

— Тогда лягте на бок, и руку поднять надо.

Не прошло и получаса, как Пьетро удалось-таки избавиться от железа, под которым обнаружился генеральский мундир, обмазанный какой-то розовой слизью. Слесарь, загрузив доспехи на тележку для подвоза боеприпасов, с грохотом удалился, а пожизненный консул Империи Сиар, предводитель Верных Слуг Недремлющего, посланца владыки Варлагора Родонагрона-бессмертного (именно так и никак иначе, теперь звучали его полные титул, звание и должность) отправился переодеваться. Мундир, скорее всего, больше не пригодится — посланец, или как его там, наверняка захочет видеть предводителя Верных Слуг только в доспехах. Значит, пора восстанавливать физическую форму или скрыться куда-нибудь подальше — в джунгли, в пустыню Ата-Аки, на острова, куда угодно…

Едва он успел натянуть на себя полевую униформу, как в дверь постучали.

— Что надо?!

— Дон Пьетро, там дон Салазар. Он настаивает на немедленной встрече. — Секретарь-адъютант умолк в ожидании ответа.

— Пусть подождет. — Пьетро вдруг поймал себя на том, что начал относиться к коллегам-консулам несколько свысока. Новое звание, новая иерархия. Все-таки, третье лицо в государстве…

Салазар де Карпелитто, старейший член директории и один из самых влиятельных. У него было самое ценное — агентурная сеть, информация и связи за границей. Но сейчас, когда заграницы не стало, интриги потеряли смысл, а любая информация, не связанная с пришельцем, стремительно обесценивалась, Салазару пришлось уйти в тень. Вот и сидел бы там, пока не позовут, и молчал бы, пока не спросят… Тесса, конечно, имеет какие-то виды на прочих уцелевших консулов и, наверняка, ведет с ними переговоры. Скверно, что спецсвязь — такая хитрая штука, что прослушать переговоры практически невозможно, сигнал кодируется, у каждого абонента собственный код, и тот каждую неделю меняется автоматически… Вот! Только у Салазара могли совершенно случайно оказаться ключи ко всем кодам, и в этом случае он действительно может быть полезен.

Сам пришелец, судя по всему, немногословен, и цели у него довольно убогие. Он, похоже, и сам не понимает, какими силами владеет… Надо сделать так, чтобы до Тессы дошло, насколько ненадежно ее положение. Судя по всему, пришелец вспыльчив и непредсказуем. А ведь ему достаточно лишь однажды подумать о ней плохо, и ее просто не станет.

В дверь вновь осторожно постучали. Значит, у коллеги что-то срочное, что-то важное, иначе бы он так не рвался. Но почему сейчас, после коронации, после этого скверного спектакля… Не самое удачное время для важных переговоров. Мундир жалко — в Корране заказывал. Где сейчас этот Корран… А может, не выбрасывать? Почистят, погладят… Но розовая слизь, которыми были изнутри смазаны доспехи, вызывала острое чувство брезгливости…

Стук снова повторился.

— Иду.

Идти никуда не хотелось. Хотелось проснуться и забыть об этом кошмаре, который он предпочел бы считать сном. Раз, два, три — вперед!

Салазар вовсе не выглядел взволнованным, он стоял возле дежурного офицера, приникшего к окулярам стереотрубы, и норовил заглянуть туда же.

— …только одним глазком, и все. Я такой же консул, как и твой начальник, вот он придет и сразу же разрешит… А вот и он. Салют, Пьетро! Я тебя уже заждался. Люди у тебя какие-то неразговорчивые, как будто боятся чего-то. Понятно, времена тяжелые, есть чего бояться, но не меня же, старика. Есть у меня один боец невидимого фронта, так он, когда стоит в наружном наблюдении, все время изюм трескает. Прямо из кармана достает и ест, по изюминке в рот закидывает. Вот он сейчас возле Консулата патрулирует, а мне любопытно…

— С чем пожаловал? — прервал его Пьетро, раздраженно и неприветливо.

— Пьетро, голубчик… Ну, неужели ты думаешь, что я стал бы беспокоить тебя по пустякам. Тебя-то ладно, а вот свои старые кости мучить — уж это бы ни за что. И ничего мне от тебя не надо… Даром не надо! Но ведь консул консулу глаза не выдавит, консул консулу — нужный человек, даже сейчас… Товар — деньги — товар — снова деньги, но уже плюс тридцать процентов. Давай-ка удалимся куда-нибудь, чтоб не пришлось потом кому-нибудь уши отстричь. — Салазар кивнул на дежурного офицера, продолжавшего пялиться в окуляры, и секретаршу, зашедшую как бы невзначай с зеленой папкой в руках. — Или попросим отсюда всех, кто ниже рангом.

Пьетро указал глазами на дверь, и все, кто ниже рангом, удалились.

— Давай-ка присядем. — Карпелитто, не дожидаясь приглашения, плюхнулся в кресло. — Разговор будет недолгий, но ответственный. Ты не находишь, что все мы вляпались в дерьмо, причем, ты больше всех остальных, не считая покойников…

— И Тессы, — добавил Пьетро.

— А мы, оказывается, многое понимаем одинаково, хоть тебе едва за сорок, а мне под семьдесят, хоть твоя лысина заросла, а моя на месте. — Салазар похлопал себя по сверкающему темечку. — До Тессы почему-то не дошло, что не она играет пришельцем, а пришелец пользуется ей как игрушкой… Игрушки часто надоедают детям.

— Дон Салазар, ты либо пьян, либо впал, наконец-то, в маразм, либо просто свихнулся. — Пьетро все-таки решил поставить собеседника на место. — Если ты хочешь втянуть меня в заговор, то лучше сразу уйди. Нам с тобой не по пути.

— По пути, по пути! — заверил его Карпелитто. — Со мной или без меня, но ты будешь пытаться подгадить этой выскочке Тессе. Я уже давно требовал, чтобы баб в Консулат не пускали. Не послушали — и на тебе! Но Тессу прихлопнуть ничего не стоит, у меня есть возможности, да и у тебя, я думаю, найдется пара бомбовозов… Вопрос не в том, как от Тессы избавиться, а в том, как бы гостя отсюда попросить. У меня, понимаешь, вилла на островах Джути, внучки уже там, почти все капиталы переведены, а он, гад, границы перекрыл. И пока он здесь, нам отсюда не выбраться.

— Дон Салазар… Я бы хотел с тобой согласиться, но не могу. Когда он рвал на части эверийский крейсер, какая-то шальная ракета разнесла его в пыль, так ему меньше суток понадобилось, чтобы оклематься. Его не убьешь, скорее он всех передавит, а Вальпо сравняет с землей. Нет, лучше уж искать свое место при новой власти.

— Мы ничем не рискуем, мой славный Пьетро. Абсолютно ничем! На нас даже донести никто не сможет. Этот монстр никого, кроме Тессы, пока не слушает, а уж она-то точно ничего не узнает. А когда узнает, будет уже поздно, если доживет… А теперь слушай меня внимательно и не перебивай. — Салазар наклонился поближе к Пьетро и заговорил вполголоса: — Мои ребята утром взяли одну троицу… Эверийцы. Двое, бойкая старушенция и приблудный эксперт-эколог, рассказали ровно столько, чтобы не угодить на прием к дядюшке Сань-Ло, а вот третий, профессиональный шпион, выложил все, что знал, и даже то, о чем его никто не спрашивал. Но моих парней не проведешь, они знают: кто охотно раскалывается, тому всегда есть что скрывать… Но об этом чуть позже. Это на десерт. Так вот, мой дорогой Пьетро, мне удалось совершенно точно узнать, откуда и при каких обстоятельствах оно вылезло, и чья это работа…

Пьетро внутренне напрягся, но сохранил на лице подчеркнуто равнодушное выражение.

— Я и тебе скажу, но, разумеется, не бесплатно. — Консул Карпелитто сделал паузу, как бы раздумывая, какую назначить цену. — Я бы на твоем месте не торопился отказываться… Ну, хорошо, у меня тут три документика… Первый я тебе дарю. — Он извлек из своей легендарной серой кожаной папки несколько листов и передал собеседнику. — На вот, почитай для затравки.

«Отчет о результатах допросов Лолы Гобит (63 года, гражданка Конфедерации Эвери, сотрудник ДБ КЭ)… прибыла с целью осуществления медицинского контроля в составе спецгруппы по изучению аномального явления в пещере Каркуситантха……лично наблюдала, как два исследователя погибли при столкновении с неким объектом……паника в районе Хавли……эвакуация остатков группы на вертолете сорвалась из-за потери ориентации в девяноста километрах к северо-западу от Хавли. Там также наблюдались странные атмосферные явления…»

— Лучше расскажи сам. — Пьетро бросил бумаги на стол. — У меня еще со школы отвращение к чтенью.

И он рассказал. Подробно и обстоятельно — все, что удалось выжать из Лолы, а заодно и показания Зеро Валлахо, работавшего по договору с Движением за Свободу и Процветание. Значит, все дело в этом проклятом тартаррине… Не повезло им, а заодно, и всем остальным… Может, Гальмаро телеграмму послать с соболезнованием… Да нет, он, похоже, улизнул из зоны бедствия. Наш пострел везде поспел…

— Ну и что? — Вопрос был вполне законный. Полученная информация ничего не меняла… Ни-че-го!

— Согласен дружище, показания этих двоих нам возможностей не прибавляет. — Салазар постучал коготками по подлокотнику кресла. — Но у меня еще есть протокол допроса Тики ван Дебби и сам Тика. Он кое-что пронюхал, и скрывал это даже от ближайших друзей. Но нельзя не поделиться самым сокровенным с дядюшкой Сань-Ло… Он только щипчики свои разложит на подносике, так и этого порой хватает — правда, одна только правда, ничего, кроме правды… Я понял тебя, Пьетро. Ты, конечно, согласен, что джинна надо отправить обратно в бутылку, но понимаешь, что для этого нужен кусок тартаррина. Маленький такой кусочек. Недостающее звено… Так вот, я знаю, где он есть. Но прежде чем делиться с тобой этой ценной информацией, я хочу получить некие гарантии…

Э. Н., 12 день, 6ч. 24 м.

Вико покинул кафе рано утром, переодевшись в серый костюм местного покроя. Не было больше лейтенанта Геро Виктори, был вольный коммивояжер Геро Виктори, один из тех, что с переменным успехом маркитанили по обе стороны линии фронта. Торговцев трогали редко, разве что, кто под горячую руку попадется, а они, в свою очередь, могли добыть все, что угодно, от контрабандной парфюмерии до ручных гранатометов. Оставалось только отодрать армейский номер с «Доди» и двигаться дальше. Сначала все шло удачно — и вышел он незаметно, и машина завелась сполоборота, и ночные патрули под утро рассосались. Но на выезде из поселка обнаружился тяжелый танк, стоящий поперек дороги. Пришлось доставать последний козырь, желтую бумажку с портретом президента Уэсты… Господа офицеры тут же взяли под козырек, послали за тягачом, чтобы оттащить не вовремя заглохшую сорокатонную махину, предложили устроить артподготовку, чтобы отвлечь внимание противника. Вот только бумажку заветную отобрали и сожгли. Генерал не предупредил, что данный документ — вещь одноразового использования…

Желтую ассигнацию достоинством в одну песетос с портретом президента Уэсты выпустили лет тридцать назад. Национальная валюта Сиара переживала краткий период относительной стабильности, и коллегия национальных финансов решилась на деноминацию — один к десяти тысячам. Деньги успели напечатать, но тут грянул мятеж капитана Гальмаро, за год охвативший четверть территории страны, и начался очередной финансовый обвал. Новые деньги пустили в обращение, но достоинством от сотни и выше, а мелочь так и осталась валяться в мешках на дне хранилища Сиарского банка.

Лет через десять руководство Движения за Свободу и Независимость решило поправить финансовое положение организации, и в Вальпо просочилась группа коммандос лейтенанта Рауса. Операция по изъятию финансовых средств заняла считанные минуты и наделала много шума. Когда грузовик с денежными мешками мчался по улицам Вальпо, здание банка лежало в руинах, по всему городу выли бестолковые сирены, а консул, ведавший коллегией национальных финансов, громко хохотал в телефонную трубку, когда ему докладывали о происшествии.

Вскрыли мешки только к вечеру следующего дня, когда погоня безнадежно отстала. Ночью вертолет, прилетевший за деньгами, снижался у побережья, и костер, на который ориентировался пилот, угрюмые коммандос подкармливали ассигнациями. Но один из нескольких сотен мешочков с деньгами лейтенант Раус оставил себе на память… Теперь такая банкнота стала безнадежной мечтой нумизмата, а с автографом генерала Рауса обладала поистине магическими свойствами.

Ближе к полудню Вико уже бросил машину, в миле от Удоросо, возле нагромождения обгоревших автомобилей, сваленных у обочины. Судя по всему, свалка была свежая, она еще хранила душный запах паленой резины. Еще через час рейсовый автобус (два фунта или семь тысяч песетос за стоячее место) вез его в сторону Вальпо.

Через каждые пятьдесят миль возле дороги высилась статуя, изображающая заносчивого юношу с простертой вперед рукой. Бронзовая ладонь была обращена вниз, и юноша как бы гладил по темечку любого, кто встанет перед ним на колени. Возле каждого изваяния автобус останавливался, и граждане пассажиры с непроницаемыми лицами выходили на поклон, а заодно и перекурить.

— …нет, это все бредятина. Скоро все кончится…

— …а мне даже нравится, все-таки живое божество…

— …говорят, у нас теперь империя. По радио сказали после утренней Славы…

— …главное, чтобы пиво не подорожало…

— …может, хоть он на мятежников управу найдет…

— …а у меня огород есть, а родственников за границей нет, значит, я самый, что ни на есть гражданин…

Обрывки фраз складывались в странную картину. Люди по разному воспринимали явление пришельца, но практически все были уверены, что это всерьез и надолго, что надо приспосабливаться, и кто знает, может быть, все не так уж плохо…

— Теща моя на рынок за чесноком поехала. Ну, приспичило ей на машине за чесноком… Так как раз попала в самую мясорубку. Машину вот только жалко, всего семь лет проездил… Так я что говорю: это он и пролетал, который повелитель, император Недремлющий. У меня брат троюродный возле электростанции живет, так нету ее больше, электростанции-то, половина Вальпо без света сидит… Так что лучше не артачиться. Сказано кланяться — будем кланяться, сказано петь — будем петь. Зато все ясно… — Парень в точно таком же костюме, как у Вико, испуганно замолк, почувствовав, что кто-то смотрит ему в затылок. Он оглянулся, но Вико уже спрашивал, который час, у симпатичной особы средних лет.

Автобус был древний, явно из списанного армейского имущества, и быстрее тридцати миль в час не разгонялся даже там, где на дороге не было крупных колдобин. Счастливые обладатели сидячих мест дремали, не обращая внимания на тряску. Джунгли, обступавшие дорогу первые пять часов пути, сменились лысыми холмами, воздух слегка посвежел…

…трясло не автобус, трясло дорогу. Надо было остановиться, потому что за поворотом ничего не было, но не было и самого поворота. Шоссе летело по прямой, пренебрегая сопротивлением воздуха, и по нему катились волны — длинные, покатые асфальтовые волны. Вико высунулся из окна, чтобы посмотреть, какой формы у автобуса колеса, но выяснилось, что колес нет совсем, зато вровень с задним бампером бежит репортер «Эвери-TV» из программы «Свежачок».

— Дженти Гресс! Прокомментируйте, пожалуйста, последние события в Сиаре! Правда ли, что вас соблазнила дочь Сезара дю Гальмаро?! — Репортер хищно облизнулся и сунул ему под нос микрофон. Захотелось шмякнуть наглеца лицом об асфальт, а потом популярно объяснить, кто здесь задает вопросы, но общественным мнением, в отличие от сопротивления воздуха, пренебрегать не стоило.

— Мы держим ситуацию под контролем, а значит, гражданам Конфедерации не о чем беспокоиться. Это наша работа, и ничто не помешает нам выполнить ее быстро, качественно, профессионально… — Еще десяток стандартных фраз, и репортер, схватившись за горло, падает на колени, хрипит и безнадежно отстает.

Теперь можно расслабиться и, не спеша, подумать о том, что скрывается за поворотом, которого нет. До выяснения данного вопроса общение с прессой нежелательно…

За бортом вновь раздался топот. На этот раз бежали два офицера связи, причем один — совершенно бесшумно.

— Дженти Гресс! Дженти Индо просил вас утвердить план спецоперации по спасению Лизы Денди!

Вико, не глядя, расписался на подсунутой ему бумажке, и господа офицеры растворились в воздухе.

— Все-таки вы на редкость самоуверенный тип! — За рулем сидела Лола, и от нее пахло мумием. — Вы ведь сами себе не сможете толком объяснить, зачем было ввязываться в эту авантюру. На это есть агентурная сеть и спецподразделения, а вам сидеть бы в Центральном Офисе и время от времени накручивать хвосты подчиненным.

Автобус вновь подпрыгнул и слегка замедлил ход — у обочины стоял оркестр президентской гвардии, исполняющий гимн Конфедерации. Лола, бросив руль, дирижировала, пока музыканты вместе с музыкой не исчезли в тумане.

— Вот и ответ! — начал Вико свою гневную отповедь. — Я как гражданин Конфедерации, отбросив все сомнения…

— Да бросьте вы! — Лола прервала его решительно, но благодушно. — Все дело в том, что, во-первых, вы просто привыкли добиваться своего, а во-вторых, привыкли к тому, что одно ваше слово может привести в движение огромные ресурсы. Это привычка, не более. Вам кажется, что, действуя в одиночку, можно добиться желаемого результата столь же легко и уверенно. С одной стороны, это заблуждение может стоить вам жизни, а с другой, вполне может способствовать успеху.

Государственный гимн преследовал их по пятам, а за поворотом, по-прежнему, ничего не было…

— Всем выйти из автобуса! Досмотр, проверка документов.

Вико все-таки заснул, привалившись к тюкам, сложенным возле кабины водителя. Автобус стоял возле стелы, установленной в честь борцов за независимость. Каменная баба, Родина-мать, поднимала кверху сложенные лодочкой ладони, в которых, по идее, должен был гореть вечный огонь. Но огонь не горел из-за режима экономии энергоресурсов, а площадку и караульное помещение освещало несколько тусклых фонарей. Напротив Родины-матери возвышалась свежая статуя нового божества, такая же, как и везде, только на бронзовой поверхности в темноте были видны редкие сполохи бледного багрового пламени.

Пассажиры покидали автобус и становились в одну шеренгу, независимо от роста, пола и возраста. Вико оказался между парнем, недавно потерявшим тещу и автомобиль, и девицей легкого поведения, ехавшей в Вальпо на заработки. Худосочный капрал роздал всем по листу бумаги с текстом, и вскоре, по команде, грянул нестройный хор. Слава, если ее не повторять десяток раз подряд, оказалась довольно короткой, а повторять команды не поступило. Вместо этого два солдата вытащили на улицу стол, а офицер, усевшись за него и разложив канцелярские принадлежности, обратился ко всем с краткой речью:

— С сегодняшнего дня мы с вами живем не в Республике Сиар. С сегодняшнего дня мы с вами — подданные императрицы Сиара Тессы Первой, Заступницы. Всем сдать старые документы и получить новые. Имперское удостоверение личности заполните сами, все печати уже стоят…

259-я зарубка на Лампе, вечер

— Исса, только Исса. У нас, если не могут ответить на вопрос, так и говорят: Исса его знает. — Безымянная расположилась на ковре в ногах у Еги-Хранительницы, сидящей в своем кресле. Казалось, что она и впрямь уверовала в то, что Сандра и есть та самая древняя богиня…

— Расскажи об Иссе. — Сандра старалась быть немногословной, как и полагалось высшему существу.

— Об Иссе может поведать лишь сам Исса. Все остальное — легенды.

— Расскажи легенды.

Однажды Оден-Судия, Веол-Воитель и Ега-Хранительница возвращались с охоты, неся в свой чертог богатую добычу. Но когда они приблизились к хрустальным воротам, на их пути оказался человек, стоящий на коленях. «О, Могучие, — обратился он к богам, — никто не сравнится с вами в силе и мудрости, но если моя мольба достигнет ваших высоких ушей и будет исполнена, ваша доброта встанет вровень с вашей мудростью и силой». «Этот дерзкий человек сомневается в нашей доброте! — возмутился Веол-Воитель и вынул из колчана молнию. — Он достоин смерти от моей руки!». «Ты вправе его убить, — согласилась с ним Ега, — но ведь и я вправе его выслушать». «Если ты, Веол, убьешь его, Ега не сможет его выслушать, — заметил Оден-Судия, — но если Ега его выслушает, ничто не помешает его смерти». Боги согласились с Оденом, и человеку было позволено говорить.

«Мы, смертные, вкушаем плоды земли, которые нам дозволено вкушать, мы охотимся на зверей и птиц, чтобы утолить свой голод. Но вы, Могучие, удачливее людей в охоте. Ваши стрелы не знают промаха, ваши сети не бывают пусты. Скоро последний зверь станет вашей добычей, и тогда людей настигнет голодная смерть, а вам, Могучим, останется великая печаль. И уже некому будет вознести мольбу или принести жертву».

Ега выслушала человека, а Веол убил его, потому что исполнению воли богов не могли воспрепятствовать даже сами боги. Но когда они вновь собирались покинуть свой чертог, Оден гнал перед собой Винторогую Лань, Серого Лиса и Косматого Иссу. «Вот на кого мы отныне будем охотиться, — сказал Оден прочим богам. — Они рождены в нашем чертоге, а значит, за его порогом их нельзя убить так, чтобы они не появились снова. Смертным останется их пища, а нам останется наша игра!»

Прошли века, явился Родонагрон, древние боги покинули мир, но Винторогая Лань, Лис, которого с некоторых пор стали называть Седым, и Исса, прозванный Пожирателем Людей, остались, и теперь бессмертные порой охотятся на них, коротая отпущенную им вечность…

— Ты видела их? — Сандра покинула кресло и присела на корточках рядом с Безымянной.

— Седой Лис и Винторогая Лань не покидают Велизора, и нам, Видящим, путь туда закрыт. А тех, кто видел Иссу, больше нет в живых. Вчера пришла весть из Притвора, что Исса появился в Бертолийских горах, и уже многие гонцы, несущие вести из Ирольна, стали его добычей…

Безымянная смотрела на Сандру с какой-то неясной тревогой. Нет, она, конечно, волновалась не за Егу-Хранительницу, скорее всего, ее беспокоили намерения богини. Вертикальная складка над переносицей на ее совсем еще юном лице смотрелась, как что-то совершенно чужеродное, и по ней медленно стекала тяжелая капелька пота. Ее глаза с бликами от Лампы в черных провалах зрачков, казалось, способны были вместить всю ту вечность, которую Сандре предстояло прожить в этом тесном и почти безрадостном мире…

— Глядя на тебя, Хранительница, я начинаю понимать, почему древние боги покинули мир… — Безымянная посмотрела в окно, за которым висела низкая Сели, и попыталась подняться.

Сандра взяла ее за руку, но тут же отпустила. Запястье оказалось холодным, почти ледяным, а от ее дыхания исходил жар. Безымянную явно настигла какая-то болезнь, и было удивительно, как она могла во время их беседы скрывать свое состояние.

— Почему ты не сказала мне?

— Видящие не должны обращаться с просьбами к бессмертным. Нельзя, чтобы мы были чем-то обязаны… Отвечая на вопросы, мы не можем лгать, но мы можем и не отвечать… А если вопрос задал бессмертный, которому мы чем-то обязаны, нельзя не ответить… Нельзя. Мне нужно вернуться… Если приложить горячий лоб к холодному камню… Мне нужно передать… Братья… — У нее начинался бред, она уже не видела Сандры, сидящей рядом.

Распахнулась дверь, и на пороге возник Гет. Он держался обеими руками за дверные косяки, и было видно, что ноги уже почти не держат его.

— Мор пришел в дома… — Он говорил с трудом, и было видно, сколько сил стоило ему подняться по лестнице. — Это Родонагрон… Он мстит за свою боль…

Лампа, стоящая на столе, вспыхнула яростным светом, на мгновение волны теплого пламени поглотили все окружающее пространство, обратились в искрящиеся облака, нависшие над долиной и над соседними склонами. А потом множество крохотных искр разлетелось по окрестностям, неся исцеление каждому, кого они коснулись.

— Я ни о чем не просила тебя, Хранительница. — Безымянная оправилась первой и уже успела подняться.

— Да, ты меня ни о чем не просила, Безымянная… — согласилась с ней Сандра.

Гет, который так и не позволил себе упасть, сделал несколько шагов к обессиленной богине, еще не совсем поверив в свое исцеление. Он склонился перед ней, желая что-то сказать, но не посмел. Лишь снова оказавшись в дверях, он оглянулся и, сделав над собой усилие, произнес:

— Вот поэтому басилея Эленга почти никогда не покидает Велизора. Владыка Родонагрон знает, что не сможет уничтожить ее саму… Но он может убить тех, кто ей дорог, и разбудить ее боль.

Гет ушел, ушла и Безымянная. Через некоторое время послышались приветственные крики толпы, собравшейся у ограды. Горяне пришли возблагодарить Егу-Хранительницу за избавление от мора, который успел взять лишь немногих…

Лопо… А где Лопо? Еще вчера Чуткий Олень сообщил ей, что Лоподапал покинул усадьбу и направился на север, не сказав, когда вернется, и что ему там надо… Ей захотелось, чтобы он немедленно вернулся. Ощущение одиночества стало на мгновение почти нестерпимым, но только на мгновение. Пусть она не богиня, но ее воля должна исполняться, даже если это кому-нибудь не нравится…

Лопо влетел в окно, сокрушив по пути раму и усыпав ковер осколками стекла.

— Что? Встань передо мной, как лист перед травой? — Он сидел в кресле, вдавленный в него недавним ускорением, и смотрел на Сандру, как на врага номер один.

— Я просто за тебя беспокоилась, — постаралась оправдаться она, подумав, что не будь она богиней, положил бы он ее на колено попой кверху и всыпал бы за беспокойство так, что мало не покажется.

— Эх, не будь ты богиней…

— Знаю. — Она вдруг развеселилась. Все-таки, в ее положении были и положительные стороны. — Родонагрон прилетал разборки устраивать, вот я и подумала…

— Индюк тоже думал! — Лопо уже осознал, что гнев его неуместен, но легче от этого не становилось. — Переодень меня, а заодно и помой.

Вопрос, кто в доме хозяин, уже давно натолкнулся на неразрешимые противоречия и был отложен, видимо, навсегда, но когда Лопо чувствовал, что может покомандовать, то непременно такой возможностью пользовался, кадровый военный все-таки…

Кресло под ним превратилось в корыто, и Лопо с ужасом заметил, что оно повторяет форму ванны для купания младенцев, но как только он открыл рот, чтобы выразить свое крайнее недовольство, сверху обрушились потоки воды, уже смешанной с мыльной пеной. Экзекуция продолжалась всего несколько секунд, и когда он вновь ощутил себя сидящим в том же кресле, одетым в полосатую пижаму и обутым в мягкие домашние тапочки, устраивать акцию протеста было уже поздно.

— С легким паром, любимый… — Сандра ему подмигнула и придвинулась поближе вместе со своим креслом. — Я, правда, волновалась… И мне непонятно, почему ты опять вздумал летать. Сам же знаешь, что так от тебя скоро ничего не останется…

— Скоро — это понятие относительное. Я тут недавно допросил с пристрастием Чуткого Оленя, так он мне и выложил, что те ребята, которые с Эленгой пришли, еще лет триста-четыреста не теряли формы, хоть и летали напропалую. А мне и сотни лет хватит, если не выберемся отсюда…

— А как же я? — Внезапный приступ тоски накатил и схлынул, оставив соленый привкус во рту.

— За сотню лет тебе все на этом свете надоест, в том числе и мое присутствие… — Ему вовсе не хотелось, чтобы это пророчество сбылось, но куда деваться от неизбежности…

— Я вовсе не хочу проторчать здесь вечность. И ты это прекрасно знаешь.

Он знал. А еще он знал, что может ожидать его там, по другую сторону Источника… Но военный трибунал представлялся ему теперь чем-то близким, родным и, главное, понятным. Именно на такую судьбу он когда-то и рассчитывал.

— И я не хочу здесь оставаться не только потому, что мне здесь надоело или может надоесть… Ты ведь знаешь, что Родонагрон отправил кого-то за Источник. А если местные ребята, оказавшись там, имеют ту же силу, что я получила здесь? Ты представляешь, что там сейчас творится?!

Некоторое время они молчали, глядя друг на друга, пока не услышали, что в дверь кто-то скребется и поскуливает. Бимбо надоело ждать и просить разрешения войти. Хозяйке было плохо, и он должен быть рядом. Он навалился на дверь, пролетел мимо озадаченного друга хозяйки, успев даже недовольно рыкнуть на него, и через мгновение лежал у ее ног, положив голову на лапы.

— Иногда мне кажется, что если я буду знать тебя лучше, чем сейчас, я смогу сделать так, чтобы ты остался собой. Вот Бимбо… Он мне просто приснился вместе с этим домом и садом. А ведь он настоящий. Почти… — Сандра рассеяно выхватила из воздуха дымящуюся сигарету, но Бимбо посмотрел на нее неодобрительно, и она тут же смяла ее в хрустальной пепельнице.

— Ладно… Давай я доложу о результатах своей самовольной отлучки. — Лопо нашел в себе силы улыбнуться. — Есть новости.

Он поманил к себе пальцем сваленную на ковре пятнистую униформу, из которой Сандра вытряхнула его перед водными процедурами. Форма не пожелала реагировать на зов, и ему пришлось подойти к ней самому. Из поясной сумки он достал скомканное сине-зеленое полотнище, перечеркнутое косым белым крестом.

— Что это? — удивилась Сандра. Находка действительно выглядела очень странно.

— Это флаг с парусника. Правда, половину своего корабля команда уже пустила на дрова.

— Откуда здесь парусник?!

— Тебе же объясняли, что, попав сюда, ты раздвинула границы. И за пределами мир жил своей жизнью — безо всяких там бессмертных. Этим ребятам не повезло, они угодили в царство Сандры, и пока ты здесь, им тоже дорожка обратно заказана…

ОТРАЖЕНИЕ ПЯТОЕ

Надежды больше не было. Холод и цинга уже скосили почти половину команды, и двадцать шесть холмиков, сложенных из прибрежной гальки, укрывали их тела. Остальные с трудом передвигались по береговой полосе в надежде добыть зазевавшегося тюленя.

— Капитан, может быть, стоит заранее приготовить ямы, — предложил боцман Сарго, глядя вслед матросам, уходящим на охоту.

— Незачем. Плохая примета. — Капитан Марлаани, обросший клочковатой бородой, поднял воротник своего тулупа на верблюжьем меху и втянул голову в плечи. — Если они пойдут обратно с добычей, то не смогут тащить на себе мертвецов.

Побережье Харварлаора с давних пор считалось нечистым местом, и мало кто рисковал приближаться к нему, но Танваалронг посулил сказочную плату, и лишь гораздо позже стало ясно, что он оплатил собственную смерть. Его легкие оказались слабы для морозного и сырого воздуха этих мест, и он умер одним из первых. Ему еще повезло… Если бы он смог пережить хотя бы десяток матросов, смерть его была бы более долгой и мучительной… Харварлаор, место, где сходит с ума магнитная стрелка, а выпущенные из пушек ядра порой возвращаются, словно изогнутый винтом кривой метательный нож. Харварлаор, этот проклятый остров, сыграл с ними злую шутку, подпустив «Эрдосского Тигра» к своим берегам, а потом отрезав обратный путь. От «Тигра» теперь остался лишь скелет — все остальное пошло на дрова. Но все равно, прогреть голую узкую расселину между двумя скалами, где они по ночам скрывались от ветра, было невозможно… Двадцать шесть человек погибло, остальные истощены и лишились половины зубов, так что, даже если сегодня будет добыт тюлень, отварное мясо придется резать на мелкие кусочки и глотать их целиком.

— Капитан! — Боцман схватил его за плечо и слегка потряс. — Капитан. У нас еще осталось два непочатых бочонка рому. Есть идея, капитан… Нам все равно подыхать, так давайте сделаем это весело и с удовольствием!

— Ну? — Предложение, на первый взгляд, показалось интересным.

— Там на брата получается по три ковша. Хватит, чтобы всем упиться вдрызг. Запалим останки «Тигра», погреемся, выпьем, поорем и отрубимся большой дружной кучей. Никто и не заметит, как замерзнет!

Капитан задумался, одновременно пытаясь перекрыть ледяному ветру путь под воротник. Если надежды на спасение нет, то это, пожалуй, действительно лучший выход. Он не мог заподозрить боцмана Сарго в малодушии или слабости только за то, что тот первым понял простую вещь: если судьба уподобилась чугунному заду, не стоит ей противиться, если не знаешь как…

— Парни вернутся с охоты, тогда решим. — Торопиться было незачем, особенно туда, откуда уже не выбраться.

Некоторое время тишину нарушал лишь унылый вой ветра и шелест гальки в волнах прибоя. Сегодня волны заползали на берег особенно далеко, а некоторые накатывались на могилу Танваалронга, которая высилась ближе других к воде. Танваалронг… В таком немощном теле был скрыт могучий дух и неистребимая жажда понять то, что не поддается пониманию. Аристократ до мозга костей, хотя кого сейчас интересует аристократизм… Сейчас за деньги можно выкупить у любого отпрыска знатных родов всех его предков оптом и в розницу, и не слишком дорого обойдется. Но Танваалронг — совсем другое дело… Его замок в Панэрдоссе продолжает блистать роскошью, а все потому, что предки вовремя поймали ветер перемен и, подобно состоятельным простолюдинам, начали вкладывать деньги в мануфактуры и торговлю. Но, увы, ни знатность, ни богатство не стоят ни гроша, когда человек остается наедине со стихиями и с той чертовщиной, которая творится в этом проклятом месте…

— Капитан! — Теперь из-за спины был слышен голос второго штурмана. — Флаг пропал!

Марлаани оглянулся на остов корабля, выбросившегося на берег, словно раненый кит. Мачты по-прежнему гордо подпирали низкое серое небо, но сине-зеленого знамени Эрдосса и впрямь не было на месте.

— Ветром сорвало. — Капитан был склонен искать всему естественное объяснение.

— Да нет! Я сам крепил к фалу, — возразил второй шкипер, переминаясь с ноги на ногу. — Да и фал на месте. Я еще вчера заметил, но уже темно было. Думал — почудилось…

— Боцман!

— Я!

— Проверь-ка — в бочонках рому не убавилось?

— Нет, я только что смотрел.

— Странно.

Вновь наступило тягостное молчание. Молчание обреченных. Хорошо, когда обреченные находят в себе силы молчать…

— Где саквояж Танваалронга? — Капитан вдруг подумал о том, что там могут оказаться записи, которые подскажут, как отсюда выбраться. Нелепая, но все-таки надежда.

— Валяется в общей куче. — Второй шкипер был хозяйственным человеком и даже сейчас, когда смерть дышала в затылок, мог сказать, что где лежит. — Думайте, что хотите, а флаг кто-то на портянки порезал, не иначе…

— Найду — вздерну, — пообещал капитан, прекрасно понимая, что тем самым только облегчит смерть осквернителю национальной святыни.

Показалось, что на мгновение солнце нашло лазейку в плотных облаках. Одинокий луч пробежал по свинцовым волнам и прибрежным скалам. Капитан Марлаани поднял глаза к небу и тут же начал их протирать, желая, чтобы наваждение немедленно сгинуло. Вдоль берега, рассекая морозный воздух, на малой высоте летела срамная девка в исподнем и держала на вытянутой руке пылающий светильник.

— Чур, меня! — запричитал за спиной второй шкипер. — Уйди от глаз моих, от ушей моих, от рук, от ног моих. Сгинь-пропади, сгинь-пропади, сгинь-пропади!

Стало ясно, что видение не ему одному мозолит глаза, а двум психам не может привидеться одно и то же.

— Эй, шкипер, что ты видишь?

— Бабу с фонарем, — без запинки ответил шкипер и продолжил: — Сгинь-пропади, сгинь…

Теперь она не летела, а просто шла по берегу по колено в прибое. Марлаани стало вдвойне холодней от одного вида того, как ледяные волны омывают ее загорелые ноги. Может, ее светильник греет — вон, как полыхает… Она помахала им рукой и исчезла.

— А-а-а-а-а-а! — Второй шкипер оказался очень впечатлительным человеком. Он свалился бы, разбив себе голову о камни, оглушенный собственным криком, если бы боцман не оказался начеку.

Рядом со скелетом корабля стоял дом, неказистый, но просторный, а из двух печных труб валил густой дым, какой бывает только при горении черного ломкого камня. Капитан и боцман сделали несколько осторожных шагов навстречу новому диву, но вскоре оба ощутили то, что заставило их двигаться быстрее. Из распахнутого окна вытекал пар, а вместе с ним доносились запахи свежеиспеченного хлеба и жареного мяса…

ГЛАВА 6

Э. Н., 15 день, 19 ч. 30 м.

Потолок был мокрым, и с него капало. Откуда там бралась вода, было совершенно непонятно, поскольку сезон дождей ощутимо запаздывал, а помещение было явно не подвальным, хотя и достаточно мрачным. Все, как в фильмах о жизни в недоразвитых странах, пребывающих в средневековой дикости и далеких от идеалов демократии — стены из грубо отесанных каменных блоков, крохотное окошко под потолком, несколько охапок сена в углу, деревянная параша — в другом. Обстановку разнообразили лишь три салонных стула, принесенных из приемной начальника тюрьмы. Шпионы — это вам не уголовники какие-нибудь…

— Доктор, как вы думаете, почему нас всех держат в одной камере? — Тика делал вид, что спокоен, как будто уже не первый раз гостил в сиарской тюрьме. — Доктор, я задал вопрос и надеюсь услышать ответ.

Лола сидела на стуле, обитом зеленым гобеленом, и, казалось, была целиком погружена в свой внутренний мир.

— Доктор!

— Тика, вы мне мешаете сосредоточиться. — Она даже головы не повернула в его сторону. — Я думаю, что буду врать на завтрашнем допросе, а вы могли бы говорить потише, здесь прекрасная акустика.

— Доктор, почему они держат нас в одной камере? — Тика повторил вопрос громким шепотом, в основном, чтобы позлить старушку.

— Хотите одиночества — дайте по морде надзирателю. Правда, там, в номерах «люкс», говорят, воды по колено. — Лола совсем не разозлилась, а в голосе ее звучала нескрываемая издевка.

Тика звучно плюнул на пол и с размаху повалился на сено. Такое невнимание к собственной персоне трудно было пережить. Хотелось или повеситься, или напиться, но ни веревки, ни спиртных напитков в пределах досягаемости не было. Но самым прискорбным было вовсе не это. Еще недавно он владел тайной, которая могла открыть для него любые двери, и мать-Конфедерация, шепни он ей на ушко такое дело, приняла бы и обласкала своего блудного сына. А все оттого, что мозги заклинило… От него хотели правды, а он не успел за отпущенные двадцать секунд придумать ничего такого, что удовлетворило бы палача, и было похоже на ту самую правду. Пришлось колоться, а то маленькие изящные щипчики были уже занесены… Бр-р-р-р! А тайна-то, всего ничего — четыре слова: у ватахов есть… Ни Зеро, ни доктор, ни Савел, мир праху его, — никто не обратил внимания на набалдашник посоха вождя-шамана-императора, долбаного Мартина… И только Тика заметил, что не серебро это было и не платина… Раз пять или шесть ему доводилось видеть тартарриновые стержни, но он сразу узнал тот характерный голубоватый блеск, который так и норовит оторваться от поверхности металла. Значит под землями ватахов — залежи тартаррина, и от него получает заряд бодрости вся их, так называемая, магия, мастерство иллюзий, залог неуязвимости. Обладание тайной подогревало надежду на светлое будущее, но все кончилось так же внезапно, как и началось. Щипчики в руках мосластого хунна лишь несколько раз щелкнули возле уха, а все, что могло за этим последовать, дорисовало богатое воображение.

В замке загремели ключи, взвизгнули ржавые петли. Дежурный надзиратель, судя по всему, был человеком вовсе не злым. По крайней мере, Зеро, влетевший в камеру головой вперед, воткнулся в сено, а не в каменную стенку.

— Что новенького, дженти Зеро? — спросила Лола, не меняя позы.

— Спрашивали, как пройти к резиденции Седуватахучепанипарду. — Зеро перевернулся с живота на спину. — Чем дальше, тем меньше я понимаю, чего они от нас добиваются.

— Добиваются… — словно эхо повторила Лола. — Судя по всему, они как-то приручили нашего гостя. Или им кажется, что приручили. Не зря они допытывались о расположении баз мятежников. Хотят растоптать их чудесной силой пришельца, или как его там… Но интерес к ватахам… Может быть, Тика наболтал чего-нибудь?

— А что я мог им сказать?! — немедленно возмутился Тика. — Мы все видели одно и то же! Доктор, оставьте ваши дурацкие подозрения. Что, крайнего нашли?! Ну, уж нет, я за всех отдуваться не намерен. Зеро, ну скажи ей, пусть оставит меня в покое, а то, чуть что — и сразу Тика!

— Тика… — вновь отозвалось эхо, и Лола при этом не раскрывала рта. — Тика… Скоро, очень скоро придет время насладиться покоем…

Тика умолк на полуслове и замер с открытым ртом. В этот миг сквозь решетку на пол упал солнечный луч, и Лола достала из кармана хрустальный брелок, который не отобрали при обыске, видимо, не сочтя его ни ценным, ни колюще-режущим предметом. Солнечные блики засверкали на его гранях, а голос продолжал звучать, вкрадчивый и уверенный одновременно…

— Веки наполняются тяжестью… Глаза закрываются… По телу расходится приятное тепло… Вам никогда еще не было так хорошо и спокойно…

Тика заснул, так и не сменив позы. Он продолжал сидеть, только руки обмякли и ладонями вверх упали на колени.

— Доктор, и зачем вы это сделали? — Зеро беспокоило не состояние Тики, а то, что в любой момент он сам может оказаться в таком же положении.

— Сначала я хотела, чтобы он замолчал. Просто замолчал… — Она подошла вплотную к жертве гипноза и подтолкнула его челюсть так, чтобы рот закрылся. — Но теперь надо пользоваться ситуацией… Он мне все расскажет, даже то, чего не знает…

Лицо ее приобрело хищное выражение, в глазах появился холодный блеск.

— Дженти Тика, вы меня слышите? — Вопрос был чисто ритуальный — Лола прекрасно знала, что он слышит.

— Да.

— Как вы себя чувствуете, дженти Тика?

— Хорошо.

— Что вы видите, дженти Тика?

— Я стою на вершине, и ни одна зараза не может меня достать.

— Как вы достигли вершины, дженти Тика?

— Я отобрал у Мартина посох.

— Может быть, хватит… — осторожно вмешался Зеро, озадаченный тем, как легко доктор загнала Тику в глубокий транс. Зеро, не вмешивайтесь! — оборвала его Лола плотоядным шепотом. — Должны же мы знать, что у него на уме.

У Зеро мелькнула мысль о том, что неплохо бы выяснить, что на уме у Лолы, но он не высказал ее вслух, а просто отошел в сторону, насколько позволяли габариты камеры.

Между Лолой и Тикой, тем временем, завязалась оживленная беседа.

— Зачем тебе посох Седуватахучепанипарду?

— В нем сила! В нем такая сила, что может спасти мир, а может и погубить его. Сила эта стоит денег, но никакие деньги не стоят этой силы… Я бы и продавать не стал, если бы это все было моим. Чужими вещами торговать выгодно: ничего не вкладываешь, а денежки идут. Главное, чтобы никто не пронюхал раньше времени…

— Кто может это купить?

— А кто знает, что с этим делать, тот и купил бы. Нам всем повезло, что ватахи так и остались в первобытной дикости и сами не знают, чем владеют. А их земля бесценна, потому что в ней то, что дорого и Конфедерации, и Гардарике, и ромеям… Но император Хунну, Сяо Цу хрен знает который, не моргнув, отдаст полцарства, потому что у него этого нет, а те, у кого этого нет, все скоро окажутся в глубокой заднице…

— Что такое «это»?

— Это… — Тика вдруг громко захохотал, и Лола даже забеспокоилась, не примчатся ли надзиратели, удивленные странными звуками. — Это… Никто не допер — один Тика догадался! Вот, например, в Гардарике… Там тоже есть такое дикое племя — алтаки называются… Та же магия, та же мистика, и поклоняются они птице Феникс… Не Красный Беркут, но тоже с перьями. А на Бандоро-Ико… Рокосов выкурили с плато Ичунга когда? Только в конце прошлого века. И тут магия замешана! У колонистов крыша едет, и они истребляют друг друга, думая, что бьют краснокожих. А чем кончилось? И там и здесь что откопали? То-то и оно! А на ватахов — ноль внимания… О! — Тика постучал пальцем себе по лбу. — Если знаешь, где лежит, значит, вещь почти твоя! Да, кстати, что это значит? А это ничего не значит… Эй, щипцы не надо! Не надо щипцы! Хрен косоглазый! А-а-а-а-а-а! — Тику пробила крупная дрожь, он повалился на бок и начал кататься по каменному полу.

— Зеро, держите его! — Лола отскочила в сторону, и отгородилась стулом от обезумевшего пациента. А когда Зеро навалился на него сверху, оглушительно гаркнула: — Спать!!!

Тика немедленно обмяк, но Зеро так и продолжал прижимать его к полу, пока не убедился, что тот действительно уснул.

— Я сделала ошибку. Что-то заставило его подумать, будто он на допросе. А что делать… — Доктор Гобит прислушалась к дыханию пациента. — Часов через пять проснется бодрым и отдохнувшим. Только перетащите его на мягкое.

— Забота о пациенте? — Зеро захотелось ее придушить, но он решил пока не принимать это желание всерьез.

— Зеро, только не надо пытаться меня убедить, будто у вас есть теплые чувства к этому болтуну и прохвосту.

Зеро не стал пытаться. Да и не успел бы.

За дверью раздались размеренные хлопки. Дверь со скрежетом отворилась, и на пороге обнаружился совершенно лысый старичок в стильном сером костюме. Он аплодировал и улыбался, он смотрел на Лолу с восхищением, а два надзирателя за его спиной держали наготове дубинки и пистолеты.

— Браво, доктор, браво… — Посетитель, не переставая аплодировать, вошел в камеру. — Я, пожалуй, выгоню взашей почтенного Сань-Ло, если вы согласитесь занять его должность. Жалованье, конечно, небольшое по эверийским меркам, но у нас скромные возможности, а у вас, боюсь, нет выбора.

— Вы неплохо говорите по-эверийски, — сделала ему комплимент Лола. На всякий случай.

— О-о! У меня была эверийская бабушка, а сам я во времена незабвенного президента Уэсты был атташе по культуре в Бонди-Хоме. Славное было времечко… — Он осторожно присел на свободный стул. — Ничего, что я без приглашения?

— Это мы у вас в гостях, — заметила Лола.

— Да, я ведь забыл представиться… Салазар де Карпелитто. Я тут, знаете ли, отвечаю за национальную безопасность. Дело хлопотное, особенно в последнее время, а выгоды никакой. Но что поделаешь — работа есть работа. Итак, доктор Гобит, если не ошибаюсь… — Старичок демонстративно не замечал Зеро, сидящего на корточках возле Тики. — По поводу места Сань-Ло я, конечно, пошутил, но вчера я внимательно изучил ваше досье… Да-да, у нас на вас есть досье, причем, довольно подробное… Мы посоветовались со знающими людьми и сочли, что вы можете быть полезны законному правительству Сиара, а заодно, и всему остальному человечеству. И это отнюдь не преувеличение…

— Дженти Салазар, — прервала его Лола. — Я думаю, если у вас ко мне что-то серьезное, то нам лучше поговорить без свидетелей.

— Об этом можете не беспокоиться, — заверил ее консул. — Мои парни не понимают ни слова, дженти Тика, насколько я могу судить, спит сном праведника, а дженти Зеро уже ничего никому не расскажет. Итак! Мы готовы предоставить вам работу по специальности, причем, в случае успеха, наша благодарность будет безгранична в пределах разумного. Вы только что продемонстрировали свои способности, а ведь достичь такого успеха без соответствующего оборудования и предварительной обработки клиента чертовски трудно. Да, доктор, в моем ведомстве ведутся исследования, подобные вашим, но, конечно, мы продвинулись не так далеко. Так вот: вам будут созданы все условия для работы, а пациент — всего один. Но какой! Правда, мы пока не нашли способа до него добраться, но скоро найдем, очень скоро…

Э. Н., 15 день 22 ч. 22 м.

Лола, конечно, на все согласилась, и, возможно, даже не без удовольствия. Она ушла вместе с мерзким старикашкой, даже не оглянувшись на бывших сокамерников. Удивляться этому не стоило — наоборот, Зеро показалось бы странным, если бы она отказалась или начала капризничать и ставить условия. Значит, каждый выбирается самостоятельно… Ай да Лола! Ай да доктор медицины! Мышь белая!

Значит, дженти Зеро уже ничего никому не расскажет… Шуточки у вас, господин консул… Шуточки… Теперь в любой момент можно было ожидать, что в камеру вломятся бравые ребята с удавками, и прощай, молодость. Захотелось напоследок пнуть Тику, который продолжал мирно посапывать на каменном полу, еще не зная об очередной перемене судьбы. Кстати, о здоровом сне… Спящего, наверное, задушить гораздо проще, и все происходит более быстро и безболезненно. В таком случае, лучшее, что он может сделать — это завалиться рядом с Тикой и постараться уснуть. Уснуть! И видеть сны… И знать, что так расстанешься навек с томлением души и зудом плоти. Во чреве жизни — это ли не цель? Тьфу на вас!

Зеро повалился на сено (а может быть, это была солома), уверенный в том, что уснуть все равно не удастся…

На плече сидел Красный Беркут собственной персоной. Птица была тяжеленная, и временами расправляла крылья, видимо, для того, чтобы не потерять равновесия. В такие моменты красные перья лезли в глаза и закрывали весь вид. А посмотреть было на что. Дорога под ногами была под стать ватахскому шоссе, только новенькая, и никаких тебе джунглей. Вокруг были мирные пашни, мельницы, черепичные крыши. Черно-бурые коровки позвякивали бубенцами, не обращая никакого внимания ни на Зеро, облаченного в серый балахон пилигрима, ни на легендарную птицу, которая здесь должна была повергнуть в изумление даже скотину. Кстати, здесь — это где?

Синий указатель сообщал, что до Ромы 10 000 000 фунтов КЭ и ни пенсом меньше, а другой, точно такой же, направлял свою стрелку в противоположную сторону. Значит, куда ни двигай, всюду одно и то же… Значит, выхода нет, и даже за его отсутствие надо платить. Эх, Беркут, Беркут, толку от тебя по четвергам…

Идти дальше не хотелось, но стоило замедлить шаг, как Беркут сдавливал когтями плечо, разевал клюв и угрожающе шипел прямо в ухо.

Спокойно, птичка, спокойно… Никто и не думает отклоняться от намеченного маршрута, если не возникнут непредвиденные обстоятельства. Обстоятельства! Где вы?

Мирные пастбища как-то незаметно перетекли в раскаленную пустыню, а на горизонте замаячил воздушный замок. Указатели парами стояли через каждую сотню шагов, но обозначенное на них расстояние в фунтах не уменьшалось и не увеличивалось. С каждым шагом нарастало ощущение неправильности всего, что происходит вокруг. В конце концов, все дороги и так ведут в Рому, но все остальные, кроме этой, туда приводят…

Чьи-то следы тянулись по склону бархана и скрывались за его гребнем. Не давая птице опомниться, Зеро бросился туда, пока ветер не заровнял отпечатки босых ступней, но тут же провалился по колено, и Красный беркут, вонзив когти в его плечо, поднялся в небо. Внезапный приступ ужаса не позволил посмотреть вниз, и только боль мешала страху овладеть всем его существом.

— Отпусти!!!

Когти тотчас же разжались. Беркут не успел подняться слишком высоко, и Зеро лишь воткнулся по пояс в песок. Оказалось, что Беркуту лишь надо было сказать, чтобы отстал… Давно надо было. Свобода! Иди куда хочешь!

Он попытался сделать шаг, но сухая трясина уже намертво держала его в своих объятиях, и с каждым движением он проваливался все глубже и глубже…

— …же ты, наконец! Эй, проснись! — Тика тряс его за плечо, держа свободной рукой керосиновый фонарь, единственный, кроме стульев, предмет роскоши в этой камере. — Зеро! Там что-то твориться. Слышишь?

Сначала надо было проснуться, а потом уже прислушиваться, но автоматная очередь, раскатившаяся эхом по коридорам, вернула его к действительности.

— Вот. Уже совсем рядом.

— Ну и что? — Реальность все-таки выглядела более привлекательной, чем недавний сон, и Зеро резким движением принял сидячее положение. — Пусть стреляют. Мы-то здесь при чем…

Перестрелка приближалась стремительно, и вскоре стали слышны отрывистые команды, вопли раненых и топот. А потом дверь в камеру слетела с петель и с грохотом повалилась на пол, пропуская вовнутрь облако едкого дыма. Четверо в пятнистых комбинезонах и черных масках с прорезями для глаз ворвались в помещение, подхватили узников под руки и, чуть ли не волоком, потащили с собой по коридорам, винтовым лестницам, пиная прутья от разбитых решеток и спотыкаясь о неподвижные тела надзирателей.

Э. Н., 16 день, 9 ч. 17 м.

— Повелитель, твои подданные уже сыты! — Тесса повторяла это уже не первый раз, но Недремлющий, казалось, не слышал ее, продолжая медленно ходить по периметру кронверка Твердыни, выбрасывая вниз из своих бездонных горстей желтоватую кашицу, пахнущую жареными орехами и кислым молоком.

Каждое утро несколько бульдозеров с ревом сгребали плоды трудов пришельца, а потом десятка три большегрузных самосвалов развозили все это по свиноводческим фермам. Оставлять горы рассыпчатой кашицы возле стен Твердыни было нельзя — во-первых, через трое суток она скисала, распространяя на несколько миль с подветренной стороны запах тухлятины, а во-вторых, Недремлющий мог обидеться на то, что неблагодарные смертные не принимают его даров, и начать в гневе рушить города и строить дворцы. Ломать у него получалось гораздо лучше, чем строить, и теперь все свое время, свободное от «кормления» народа и сна, он пытался довести до ума возведенное им сооружение — рихтовал кривые стены, наращивал башенки, замазывал взглядом возникающие то там, то здесь трещины…

— Повелитель!

— Молчи. — Коротко и ясно. Пришелец вообще был немногословен, и рот открывал, в основном, для приема пищи. Стол в трапезной был теперь накрыт постоянно, а кухня при ресторане Консулата перешла на трехсменный режим работы. Недремлющий нашел себе развлечение — он дегустировал новые яства, и это отвлекало его от активных действий по дальнейшему уничтожению врагов бессмертного владыки, который все равно далеко.

Но покорное население он упорно продолжал кормить манной, считая это одной из главных своих обязанностей как наместника Родонагрона-бессмертного в царстве с варварским названием Сиар.

— Пить! — приказал он кому-то невидимому, и тут же в его руке возник слегка скособоченный бронзовый кубок до краев наполненный густым красным вином.

Он наливал себе после каждого обхода, и терпкая жидкость просто вливалась в его бездонную гортань, в которой по-прежнему не было языка. Когда Недремлющий пел Славу или что-то говорил, его рот не утруждал себя артикуляцией, он просто открывался и исторгал звуки.

— Повелитель! — Обращаться в третий раз было рискованно, но проклятый истукан мог удалиться, так ни слова и не сказав. — Повелитель, твои рабы полны усердия, а воины — храбрости, но если они будут чаще видеть тебя и больше знать о твоих свершениях, их усердие и храбрость удесятерятся…

Недремлющий слушал, продолжая методично бросать горсти кашицы в проемы между зубьями кронверка, и казалось, что он вновь, в который уже раз, не слышит ее.

— …и пусть каждый пятый погибнет, зато уцелевшие будут соблюдать ритуалы с большим рвением. Здесь много людей, и среди них много лишних. Надо искоренить даже память о прежних владыках, тех, что плавали по водам в железном дворце…

Она замолкла на полуслове, ощутив на себе взгляд пришельца. Недремлющий бросил свое занятие и неподвижно смотрел на нее. Смотрел так, что у нее все похолодело внутри, особенно когда по его надбровным дугам пробежали искорки. Сейчас он сдерживал багровый огонь, который разгорался в нем вслед за гневом, страхом, болью, смятением. Казалось, еще несколько мгновений, и по Вальпо прокатится еще одна волна разрушений, а от нее, Тессы-Заступницы, императрицы Сиара, не останется и мокрого места…

— Повелитель! Ты слишком велик! Здесь нет ничего такого, что было бы достойно твоего гнева. — Главное — не сорваться на крик, главное — не напугать всемогущего собеседника. Вспышка гнева должна либо погаснуть, либо…

— Мое величие ничтожно перед величием Родонагрона-бессмертного. — Он отвернулся о Тессы и поклонился стоящей рядом статуе владыки.

— Твое величие здесь равно его величию там! — Эти слова были страшной крамолой, но Тесса решилась… Это были те самые слова, желанные и страшные, которые Недремлющий произнес однажды во сне, точнее, они сами вырвались из его гортани. — Вот видишь! Я это сказала, а гнев владыки не настиг меня. Лишь твой гнев и твое слово имеют здесь силу, и ты здесь владыка, а не Родонагрон.

Она смотрела на него с восторгом и почтением, она упала перед ним на колени, она ждала… Сейчас свершится! Либо он растопчет ее, либо начнет разрушать статуи владыки, воздвигать на их месте свои, а ей дарует бессмертие или хотя бы продлит жизнь настолько, что ей хватит. И она тоже станет объектом поклонения для многих поколений сиарцев…

— Я не трону тебя, — вторгся в ее мысли трубный голос Недремлющего. — Я не трону тебя. Я подожду, когда ты сама умрешь. И если смерть твоя не будет слишком страшна, то, возможно…

Он швырнул вниз последнюю горсть манны и исчез, скорее всего, переместившись в трапезную, где с утра благоухал на подносе поросенок, запеченный с черносливом, маринованные устрицы, тазик салата «Император» и еще несколько десятков самых изысканных блюд…

Только оставшись в одиночестве, Тесса осознала, что минуту назад была на волосок от смерти. «И приняла она смерть от руки бессмертного!» Красиво, но не прельщает. Что ж, ей дано время, а значит, можно будет сделать еще попытку, и возможно, не одну…

Она неторопливо поднялась по широкой лестнице на каменное возвышение, где стояло кресло, ее кресло, доставленное сюда из зала Директории, села в него, распахнув разрез своего платья и скинув перламутровую туфельку с левой ноги. Отсюда открывался вид на город, где продолжалась муравьиная возня, плелись интриги и, наверняка, зрела смута. Но сейчас над столицей империи нависла ее розовая пятка, желание которой было превыше всего для всех остальных частей упругого тела императрицы.

Э. Н., 16 день, 16 ч. 15 м.

— Как прикажите доложить? — Дворецкий смотрел на него без должностного подобострастия, но это было вполне естественно, если гость лично ему не известен и еще не представился.

Вико протянул визитку, и присел на один из стульев, выстроившихся в длинный ряд вдоль стены, зная, что в таких домах слугам полагается передвигаться медленно и степенно.

Салазар де Карпелитто в свое время сам вышел на агентурную сеть Конфедерации и предложил свои услуги. По его утверждениям, он хотел немногого: когда все кончится, остаться на свободе и при деньгах, которые подкопил на старость… Каким образом ему удавалось добывать сведения о банковских счетах членов Директории, недвижимости, закупленной ими же в Старом Свете через подставных лиц, о респектабельных фирмах в Альби, Роме и конунгатах, управляемых из Вальпо, как он получал информацию, которую каждый консул хранил в строжайшем секрете, в особенности, от других членов директории — все это было не вполне понятно, но полученная от него информация раз за разом подтверждалась. Видимо, дон Салазар всерьез думал о будущем, своем и своих многочисленных родственников.

— Их высокопревосходительство изволили сказать, что не знают никакого Геро Виктори. Не изволите ли уйти… — На этот раз дворецкий смотрел на него с нескрываемым злорадством. Видимо, любая возможность отшить посетителя вместо того, чтобы услужливо кланяться, принимая трость или шляпу, доставляла ему профессиональное удовольствие.

Собственно, Вико ожидал подобного исхода, но церемонию нужно было соблюсти, чтобы не привлекать внимания внешней охраны, сквозь которую он прошел, показав бляху третьего отдела коллегии национальной безопасности. В Вальпо с этой начищенной медяшкой можно было пройти куда угодно, правда, безо всякой уверенности, что выйдешь обратно…

От короткого резкого тычка под ребро дворецкий согнулся пополам, пытаясь кричать, но напрасно — после таких ударов не кричат. Вико обрушил левый кулак на подставленный бритый затылок, а правой рукой подхватил обмякшее тело. Теперь есть не более двух минут на переодевание дворецкого в костюм коммивояжера Виктори, а самого коммивояжера — в дворецкого. Посетитель останется сидеть на стуле, привалившись к спинке и свесив подбородок, готовый к долгому ожиданию аудиенции, а дворецкий отправится вверх по мраморной лестнице с докладом к хозяину особняка, чуть ли не самого изящного в аристократическом квартале.

Консул стоял за конторкой в шелковом хуннском халате, прижимая левой рукой к себе черного карликового пуделя.

— Присаживайтесь, коллега, — сказал дон Салазар, едва взглянув на посетителя. — Чем обязан?

Вико даже слегка вздрогнул от неожиданности… Он был почти уверен, что никаких «хвостов» за ним не было, и что здесь его не ждут.

— Вы напрасно думаете, что Северный Сиар — проходной двор для любого типа с фальшивыми документами. — Консул отпустил пуделя и аккуратно положил перо на конторку. — Вас засекли еще в Удоросо, и когда все кончится, поставьте свечку в кафедральном соборе, поблагодарите Единого, что это были мои люди.

— Насколько я знаю, мы уже давно договорились, как будут оплачены ваши услуги… — Вико решил сразу поставить на место зарвавшегося агента, но тут же получил достойный отпор:

— Я вам не таксист и не бармен, дженти Гресс. Я не оказываю услуг и ни на кого не работаю. Только на себя! И хотя я не знаю, какой мне резон в нынешней ситуации продолжать с вами сотрудничать, заметьте, я не приказал схватить вас, дорогуша, хотя возможностей для этого было сотни. Вы гуляли тут, как у себя дома, хотя и дома-то, насколько я знаю, без охраны в общественных местах не появляетесь. — На его лысине выступила капелька пота, и он смахнул его рукавом халата. — Итак, сначала ужин или сразу поговорим?

— Прикажите оказать помощь вашему дворецкому, а то он очнется через пару минут с острой болью селезенке…

Э. Н., 16 день, 19 ч. 50 м.

— …а если мы решим эту проблему, тогда наш договор может вновь обрести смысл. Я хочу своевременно покинуть Сиар, но пока это, с позволения сказать, явление здесь торчит, не видать мне моего имущества за рубежом, как, впрочем, и вам своего любимого президента, отца мировой демократии… — Салазар опрокинул рюмку текилы и выжидательно посмотрел на Вико, который не притронулся к выпивке. — А вот то, что вы спиртного не переносите, это для меня новость. Надо будет досье дополнить интересным фактом…

— Я думаю, дон Салазар, мое досье вам больше не пригодится. — Вико отодвинул от себя пустую тарелку и взялся за бокал с соком. — А проблема у нас действительно общая, и нам стоит обменяться соображениями…

— Э-э, нет! У вас, может быть, соображения, а у меня есть почти готовый план. Но это не значит, что я буду посвящать в него первого встречного. Мой план дорогого стоит, хотя бы потому, что он, в принципе, реален и кое-что уже сделано.

— Вам надо, чтобы я подтвердил наши обязательства? — Вико придал своему лицу выражение легкого недоумения. — Подтверждаю. Что еще?

— Я думаю, нам стоит пересмотреть некоторые принципиальные аспекты договора… Вашего влияния на уважаемого дженти Индо вполне хватит, чтобы заставить его коренным образом пересмотреть политику Конфедерации по отношению к многострадальному Сиару. Что вам стоит отказаться от поддержки этого бандита и самозванца Гальмаро и оказать содействие третьей силе, основу которой составит интеллектуальная элита страны, группа высших офицеров, церковь и широкие слои мелких собственников…

— Разумеется, под вашим руководством.

— Разумеется. — Дон Салазар широко улыбнулся, обнажив свежевставленные зубы. — Разумеется, мои э-э… пожелания вступят в силу, если мой план осуществится. Согласитесь, из меня получился бы куда более удобный и предсказуемый партнер, чем этот вечный бунтовщик Гальмаро… Со своей стороны, я мог бы гарантировать, что плантации, на которых выращивают дурь, будут уничтожены, если, конечно, средства, конфискованные у моих коллег по директории, будут вложены в развитие экономики Сиара. Пройдет всего несколько лет, и Сиар превратится в развитое демократическое государство…

Консул вещал, не переставая жевать и ухитряясь при этом сохранять значительный вид. При свете канделябров в нем можно было даже заподозрить истинного аристократа — если бы он только жевал. На самом деле, Вико прекрасно знал биографию собеседника. Досье на Салазара де Карпелитто, пухлая синяя папка, среди трех десятков подобных лежала в личном архиве зама шефа Департамента, просто шефа — рядом с личным делом команданте. Служащий таможни в порту Гидальго, содержатель притона в том же порту, потом — неведомо откуда свалившееся богатство, доки, склады, суконная фабрика. Политикой занялся при Уэсте, избран в законодательное собрание, после убийства президента исчез лет на пять, а потом — мгновенный взлет, кресло в зале директории с правом создания коллегии на вольную тему. Так в Сиаре возникла коллегия национальной безопасности, кормившаяся из тугого кошелька своего создателя и приносящая ему же немалые доходы. Новое ведомство занималось не только организацией контрабанды зелья и формированием рынка, но и довольно эффективно искореняло крамолу внутри страны. Если бы восстание Гальмаро не было стихийным, его подавили бы в зародыше, поскольку все, что говорилось вслух, достигало внимательного уха дона Салазара…

— …и, судя по вашему молчанию, вы готовы принять мои предложения. Так что, к делу! Вы знаете, дженти Гресс, что ваша старушка находится у меня?

— Какая старушка? — Вико сразу понял, какая.

— Доктор Гобит. Доктор Лола Гобит. — Дон Салазар довольно потер ладони о подлокотники кресла. — Мои парни захватили ее на свалке вместе с двумя вашими шпионами. Как их там… Валлахо и Дебби. Правда этих двоих у меня украли, я подозреваю, что это ловкий парень Пьетро постарался, но из них все, что можно, уже выжали, так что пусть развлечется, бедолага…

— Пьетро?

— Пьетро Сатори, главнокомандующий. К сожалению, со мной он договориться не смог, так что все равно скоро шею себе свернет. Так. Я, кажется, отвлекся. К делу, к делу, к делу! Ваша старушка с нами уже сотрудничает. Вы знаете, она утверждает, что при определенных обстоятельствах сможет подчинить себе волю этого ужасного существа. Видели бы вы, как оно одним взглядом перебило полтора десятка консулов прямо в зале директории…

— Да, Лола может подчинить себе чью угодно волю, — согласился Вико, — но, повторяю, не кому-нибудь, а себе. Мало вам Тессы-Заступницы, хотите получить Лолу-Вершительницу Судеб?

Дон Салазар озадаченно схватился за подбородок, прекратив, наконец, пережевывать пищу.

— Дженти Гресс… В конце концов, это ваш сотрудник. Я, например, стараюсь не держать в своем аппарате людей с подобными амбициями. Преданность, профессионализм и знание своего места… Вы же прекрасно понимаете, что никто не может чувствовать себя в безопасности даже за спиной этого чудища. Впрочем, чувствовать может, но это ошибка. Ваша Лола далеко не дура. Представьте, после нашей первой же беседы она раскусила, что я имею некие связи с вашим Департаментом, и, надо сказать, более охотно пошла на контакт. Она, несомненно, хочет вернуться в Эвери. Для нее наш потусторонний приятель — лишь очередной объект для опытов.

— Возможно-возможно… — Вико знал, что невозможно. Вико знал, что доктор Гобит получала колоссальное удовольствие от той власти, которую получала над своими подопытными. Если Лоле удастся овладеть волей монстра, то она долго не наиграется, и какие желания возникнут в ее седенькой головке, не предскажут ни гадалки с рынка, ни солидные аналитические центры. С доной Тессой хотя бы все ясно. Пока. — А теперь скажите, где вы возьмете тартаррин, чтобы открыть выход.

— Есть несколько вариантов. — Карпелитто почему-то перешел на шепот. — Во-первых, я надеюсь, что у вас в заначке что-нибудь найдется, во-вторых, где-то в территориальных водах Сиара скрывается подводный крейсер Гардарики, на борту которого ваш зонд с тартарриновым энергоблоком, а в-третьих, ваш сотрудник, некто Тика ван Дебби, утверждает, что одно из местных племен живет на тартарриновой жиле. И если эта информация подтвердится, у вас будет очень веская причина в случае нашего общего успеха отказаться от поддержки Гальмаро и принять мои предложения в полном объеме. Сезар не допустит вас к тартаррину, он сам в него вцепится мертвой хваткой, и тогда вполне сможет обойтись без Конфедерации. Тем более, у меня есть косвенные данные о его контактах со спецслужбами Гардарики…

ОТРАЖЕНИЕ ШЕСТОЕ

— Светлая, Данан не придет сегодня петь тебе Песнь Начала. — Начальник дворцовой стражи, против обыкновения, не припал к ступеням трона, а остановился в центре зала и там преклонил колени. — Данан умер, Светлая, и новый лирник стоит у твоих дверей, дожидаясь твоего зова.

Давно ожидаемая весть пришла внезапно. Прошло не меньше семидесяти зим с тех пор, как Данан, еще юноша, впервые переступил порог покоев басилеи, и его лира впервые зазвучала у ее ложа. Итак, старый лирник покинул ее, так и не спев Песнь об Отмщении Иссе. Завтра его прах будет развеян по полям Велизора, а душа обретет ясность и покой по ту сторону неба.

— Пусть принесут тело, — сказала она, и Шор удалился, стремительно и неторопливо.

Прикосновение к короне и воля басилеи могли продлить жизнь смертного, заставить отступить недуг и даже ненадолго вернуть к жизни уже умершего, если душа не успела отлететь слишком далеко. Данан споет ей в последний раз, а потом они расстанутся навсегда, поскольку ей не дано последовать за ним. А может быть, он уже знает, что там, за пределами жизни. Хотя нет — если знает, то уже не вернется.

Шестеро стражников внесли тело лирника. Носилки были наскоро связаны из копий и щитов, прикрытых синим полотнищем. Они сложили свою скорбную ношу у подножья трона и удалились, повинуясь безмолвной команде басилеи. Мгновенно сорвались со своих мест ветра, притаившиеся под сводом, и вылетели в окна. Только Шор задержался на несколько мгновений, чтобы вложить лиру в восковые руки мертвеца.

Ей не терпелось дождаться, когда же, наконец, все удалятся, и в этом было что-то непривычное… Она не привыкла торопиться. Ей некуда было спешить. Вечность. Бессмертие. Пустота.

Корона задрожала на голове, всполохи синего пламени взметнулись под потолок и, вырвавшись из высоких окон, затрепетали на низких серых облаках, которые она не стала сегодня разогнать, давая понять жителям Велизора, что их басилея предается скорби. Если бы она и в самом деле могла скорбеть, если бы…

По безжизненному телу пробежала мелкая дрожь, скрюченные пальцы оторвались от впалой груди и через мгновение бессильно упали обратно.

— Светлая, позволь мне не входить в это тело. Я не хочу. — Голос звучал, но звука не было.

— Данан?

— Да, Светлая…

Тишина.

— Данан?

— Да, Светлая…

— Где ты?

— Я здесь, Светлая… — Над мертвым телом мелькнуло холодное свечение и тут же погасло. — Ты звала меня, и я явился. Я могу остаться рядом, но не заставляй меня входить в мертвую плоть.

— Но я хочу, чтобы ты спел мне, Данан. Как, не имея рук, ты заставишь звучать лиру…

— Песнь, которую я сложил, не достойна твоего слуха, Светлая.

— Тогда спой мне еще раз Песнь Начала. Теперь ты споешь ее иначе, ведь ты уже заешь…

— Нет! Светлая, я ничего не знаю. Небо закрыто для меня, как и для всех, кто умер в Велизоре за последнюю тысячу лет. Души умерших становятся пылью на своде небес. Дальше путь закрыт. Придет время, и это небо станет серым от пыли, потому что люди смертны. И никто не откроет ворота белокаменного Акрона, пока ты здесь, Светлая, пока ты не вернешься туда, откуда явилась. И я тоже погружусь в сон, стану пылинкой, обращусь в ожиданье, которое никогда не кончится… Прости мне мою дерзость, Светлая, но это правда. Их не счесть… Нас не счесть… Будь же добра к своим мертвым, как была добра к живым… — Голос удалялся, и вскоре затих совсем.

Тело продолжало лежать неподвижно, сложив на груди длинные восковые пальцы. Серые облака опустились еще ниже, и лохмотья тумана уже вползали в окна. Вечность продолжалась.

ГЛАВА 7

Э. Н., 17 день, 6 ч. 20 м.

Cознание возвращалось, но в минуты просветления взгляд упирался в кромешную тьму, а потом перед глазами вновь начинала вращаться роза с капельками росы на лепестках. Страна грез звала ее к себе, но не в гости, а навсегда. Нужно было лишь сделать шаг, чуть-чуть проползти вперед, но руки и ноги были опутаны тьмой так, что невозможно было пошевелиться. Роза… Роза… Роза… Она решила, что достаточно сильна, чтобы быть милосердной, и когда странный человек с лицом, искаженным страхом, встретился ей среди последних завихрений холодного огня… Она улыбнулась ему, а надо было ударить еще один раз — последний. Надо было столкнуть его обратно в бездну, из которой он поднимался, становясь сильней с каждым мгновением, но когда она поняла это, было уже поздно. Поздно… Не проспать бы. Роза… Роза… Роза…

Раздался какой-то слабый, едва уловимый звук, как будто кто-то пересыпал песок с ладони на ладонь. Но есть ли смысл открывать глаза, если все равно темно. Еще совсем недавно она ни на что не променяла бы мгновение грез у «Хранителей Радости», и теперь знала, что может сама, без помощи Лолы, навсегда переселиться туда, где хрустальные дворцы поднимаются из лазурных вод… Лола! Она вдруг ясно увидела Лолу, но не ту, которая вела ее к вратам радости, юную и прекрасную, а настоящую Лолу, старушонку с пронзительным и холодным взглядом, от которого все леденело внутри.

Так… Теперь все сначала. Надо вспомнить, что же произошло на самом деле. Надо вспомнить… Зеленый луг, голубое небо, белые облака… По ногам тянет влажным холодным воздухом, но волны по травяному ковру бегут поперек ветра, а небо временами меркнет, обнажая черную пустоту. Пятна тусклого света ощупывают тяжелый каменный свод, а Лола — вот она, рядом. Которая из двух? Обе. Но та, молодая и прекрасная, под стать этому небу, прозрачна и бесплотна. Декорация рассыпается, роза увядает…

«Судьба выбирает достойных!»

Что? А! Это Лола напутствует ее в страну вечных грез и высшей радости. Спасибо, Лола. Лола-плесень, Лола-ходячая мумия, Лола-убийца…

«Озари тьму!»

Внутри начинает раскручиваться пружина. Восторг и надежда гонят ее вперед. В сердце нет ни страха, ни сомнений, а впереди уже пылает холодное пламя. Имя: Сандра, рост: 166 см, вес: 52 кг, видеоряд фотоснимков: Сандра в роскошном хуннском халате сидит на крыльце небольшого домика, Сандра за рулем красной спортивной «Сирены», Сандра в университетской аудитории, Сандра на вечеринке, Сандра в униформе с группой бойцов Освободительной армии, Сандра смеется, Сандра в печали, Сандра, Сандра, Сандра… Цель: обнаружить, защитить, доставить. Награда: вечное блаженство среди хрустальных замков и прочего изобилия, мгновенное исполнение всех желаний, прихотей, капризов.

Пока все это пробегает нечеткой строкой где-то на самом дне сознания, но теперь уже понятно, что в твердых и вкрадчивых словах таится обман, такой же, как и голубое небо, сквозь которое проступает каменный свод, как эта бархатная трава, которая не сминается под ступнями, как прекрасное лицо Лолы, розовая маска, прикрывающая сетку морщин, как радость, плата за которую — безумие и смерть.

Значит, судьба выбирает достойных… Увидеть бы эту самую судьбу, которая выбирает.

А вокруг уже разгорается холодное медленное пламя, принимая ее в свои объятия, и неугасимый восторг гонит ее вниз, навстречу победе над всеми обстоятельствами. Еще немного, и она, Роза Валлахо станет полновластной хозяйкой жизни, хотя бы своей собственной. На долю мгновения полет превращается в стремительное падение, и вот пространство переворачивается. Теперь она поднимается вверх, туда, где в изменчивой водяной линзе играют солнечные лучи.

А потом на солнце наползает тень, тяжелая и стремительная. Отвратительный тип в блестящей чешуе сваливается откуда-то сверху, тянет к ней свои грязные лапы. Ключ, который вручила ей Лола (почему ключ?), превращается в меч, сверкающий и беспощадный. Сталь сталкивается со сталью, и от металлического звона содрогаются беломраморные стены колодца. Но сейчас нет силы, которая могла бы соперничать с ней. От доспехов врага отлетают пластины, лицо его искажается ужасом, он отступает, разбрасывая вокруг себя дрожащие шарики крови. Сейчас он скроется, и путь будет свободен.

Неожиданный бросок застает ее врасплох, и перед глазами — лишь стремительный отблеск далекого солнца на бронзовом шлеме. Он проскочил мимо нее и мчится вперед, чтобы затоптать розу, прикончить Лолу, уничтожить вечную радость. А иначе — зачем бы ему туда!

Сил немерено! Враг бежит! Белокурая красотка подождет. Главное — остановить коварного врага, посмевшего ввести ее в заблуждение. Недолгая погоня, и вновь скрестились мечи, рассыпая багровые искры. Но теперь все иначе, все иначе… Воин-Из-Бездны все еще боится ее, и теперь только его страх наполняет ее силой. Стоит лишь на мгновение отступить и… Этот удар рассек бы ее пополам, но воображение противника наделило ее кожу прочностью брони. Ее лишь отбросило в сторону, в лес каменных наростов, где царит абсолютная тьма, и откуда нет выхода. Она уже не могла видеть, как рассыпался на мелкие осколки тот несчастный булыжник, о который она ударилась головой.

Э. Н., 21 день, 15 ч. 52 м.

— Жертва должна быть принесена сегодня до заката солнца. — Верховный жрец Ватахуаменхочепа был непреклонен, зная, что в третий раз вождь не посмеет сказать «нет». Власть традиций была выше власти вождя, и огонь вспыхнул в жертвеннике сам собой именно в ту ночь, когда маси-урду принесли из Каркуситантхи едва живую бледнолицую.

— Ватаху будет недоволен полудохлой жертвой. — Мартин все-таки решил сделать последнюю попытку. — Пусть она сначала окрепнет.

— Ватаху хочет жертвы.

Впрочем, какое дело ему, Седуватахучепанипарду, вождю ватаху-урду, до какой-то пленницы, которая и так едва ли выживет… Ватаху требует жертвы, и не стоит испытывать терпение Красного Беркута.

— Я сам вырву ей сердце. — Следовало постоянно поддерживать свой авторитет среди соплеменников. Если он хоть взглядом, хоть словом покажет жалость к пленнице, в сердца ватаху-урду могут закрасться сомнения. — Пусть приготовят снадобья. Она сама должна взойти к чаше.

Жрец ушел, вполне удовлетворенный, и Мартин остался один в пирамидальном зале среди каменных оскалов и тусклых сальных светильников. Девять стражников не в счет — они не могут говорить с вождем, чтобы тот при случае имел возможность покарать их смертью своей непогрешимой рукой.

Итак, мало им убитого барса… Надо еще прикончить полумертвую бабу, предъявить толпе окровавленное сердце и бросить его в огонь. Понятно, что тогда, шесть лет назад, Ватахуаменхочепа не позволил убить его лишь потому, что был уверен: бледнолицему не одолеть серебристого барса. Или не найти. Но вот он, костяной кинжал, покрытый черной кровяной коростой, лежит среди сосудов и блях из магического серебра. Никто не смеет выносить святыни ватахов из чрева пирамиды, никто не смеет прикоснуться к ним, кроме вождя и верховного жреца, никто не смеет ничего без указания вышестоящего урду, и только попробуй не чувствовать себя свободным и счастливым…

До церемонии оставалось не меньше часа — пока соберутся урду из соседних поселков, пока на жертву подействуют снадобья, делающие последние минуты спокойными и безмятежными… Но почему маси принесли ее сюда? Могли бы и не приносить, могли сами прикончить, могли, наконец, просто оставить, где нашли.

Маси-урду были загадкой даже для ватахов, ближайших родственников. Взять хотя бы Мудрого Енота, который для них все равно, что для ватахов —Красный Беркут… Маси знают о Красном Беркуте все, а ватахи о Мудром Еноте — ничего, маси бродят по всему Сиару, как цыгане, и никто их не трогает, а ватахи не смеют носа высунуть за пределы помеченной территории. Правда, и сюда никто, кроме маси, не суется, магия — это тебе не фунт изюму. Здесь для женщины не быть ведьмой — отклонение от нормы, все равно, что для мужчины не быть воином, а для старика — вовремя умереть…

— Се, она очнулась. — Чепанисотинодати, главный хранитель тела великого вождя, наделенный правом именовать его кратким именем, преданный друг и внимательный воин, уже несколько минут стоял рядом, не решаясь потревожить своего господина.

Все равно, уже поздно… Ему нельзя с ней говорить. Если они перемолвятся хотя бы словом, жертвенный нож должен будет взять кто-нибудь другой, и вождь лишит себя возможности показать народу хладнокровие, верность обычаям и покорность Красному Беркуту.

— Вели принести ее сюда.

— Она и сама может… — В голосе Чепанисотинодати проскользнуло недоумение, но усомниться в мудрости вождя — все равно, что усомниться в его храбрости и силе. — Отрезать ей язык?

— Нет. После…

Хранитель тела удалился выполнять волю вождя, подарив Мартину еще несколько минут одиночества.

Итак, верховный жрец что-то задумал, и воля Красного Беркута здесь не при чем. Маси так и не объяснили, почему они принесли сюда эту полумертвую девицу, впрочем, они никогда ничего не объясняли, они вообще предпочитали молчать, а обычаи ватахов не позволяли задавать вопросом людям Мудрого Енота. Но жрец знает больше, чем говорит. Приносить жертвы — его прямая обязанность, а он настаивает на том, чтобы это сделал именно вождь. Почему? Нет, скорее — зачем… Если Ватахуаменхочепа на чем-то настаивает, последствия могут проявиться завтра, а могут и через год или через десять лет, или в другой жизни…

— Седуватахучепанипарду! — На этот раз хранитель тела, торопливо вошедший в зал, назвал вождя полным именем, а это означало, что он чувствует за собой какую-то вину и готов с благодарностью принять любую кару. — Седуватахучепанипарду, жрецы уже забрали ее в святилище. Оттуда ей путь только к ступеням жертвенника.

Ничего удивительного в новости не было. Верховный жрец предусмотрителен, верховный жрец знает свое дело… Теперь все будет ясно только после того, как свершится обряд, а может быть, наоборот — вопросов только прибавится… Погружаться в мир духов, чтобы там спросить совета, уже поздно. К тому же, духи могут быть на стороне жреца — тот умеет их как следует ублажить. Теперь остается одно: сделать все, чтобы свершилась воля Красного Беркута, а там видно будет…

Когда-то Ватахуаменхочепа думал, что бледнолицый не сможет убить серебристого барса, и просчитался, и тогда Мартин тоже не знал, куда он идет, и зачем ему вручили костяной нож. Ошибившись однажды, жрец и на сей раз может оказаться не прав… В конце концов, тот, в чьих руках окровавленное сердце жертвы, обязан донести его до самого распахнутого клюва Великого Ватаху, а там между ним и Беркутом не будет верховного жреца. Может быть, тогда и откроются замыслы Ватахуаменхочепы и станет ясно, что за чудище выпустила Каркуситантха, и чем это чревато для ватахов и прочих урду, населяющих мир.

Пирамиду вождей и святилище Великого Ватаху соединял подземный ход, но профессиональное чутье на опасность шепнуло ему, что пользоваться им не стоит. Во время недавнего разговора жрец сидел напротив вождя с непроницаемым лицом, но Мартин отметил, что лицо его более непроницаемо, чем следовало, а значит, Ватахуаменхочепа напрягал волю, чтобы скрыть свои чувства. А скрывать ему имело смысл только одно — страх. Пришелец, чужак не просто стал вождем, убив серебристого барса, он все глубже проникал в мир духов и древнюю магию, и вскоре мог стать сильнее верховного жреца. А может быть, это уже произошло, может быть, время упущено, и Ватахуаменхочепа обречен…

Толпа встретила вождя сочувственным безмолвием. Они уже знали. Среди ватаху-урду не нужно было разносить слухов и сплетен, им были бы совершенно ни к чему газеты и телевиденье, потому что все, происходящее за пределами земель Красного Беркута, их не интересовало. Местные новости разносились духами предков, заходящими на огонек, шелестом травы и криками ночных птиц. Только надо было уметь услышать и уловить смысл каждого звука. Ватахи умели. О том, что будет сегодня, многие знали еще вчера. Иначе, зачем им было тащиться сюда из становищ Ульчепангатантха, Чепангаколгоингоскво и других, расположенных отсюда в двух-трех днях неторопливого пути.

Толпа расступалась перед ним и смыкалась за его спиной, а у подножья святилища младшие жрецы уже разбирали барабаны, чтобы заглушить удивленные вопли жертвы, смотрящей на свое вырванное сердце. Великий Ватаху никогда не позволял им умирать мгновенно…

— Ватаху-урду ти скво сеа тантха канчега сатца… — Верховный жрец уже начал выступление перед народом, держа над головой на вытянутых руках жертвенный нож. Как только он закончит, выведут жертву, которая должна тупо улыбаться и бессмысленно озираться по сторонам.

Толпа безмолвствовала, только юные девицы из барака для незамужних едва слышно перешептывались, видимо, возмущаясь, что Красному Беркуту на этот раз достанется не одна из них, а какая-то бледнолицая, да и то, говорят, полуживая. Жрец продолжал говорить о том, что дары Великому Ватаху приносятся не потому, что они ему очень нужны, а чтобы продемонстрировать готовность ватаху-урду все отдать своему Ватаху и подняться по этой лестнице. Каждый сам вырежет себе сердце, если будет на то воля Красного Беркута, и разверзнутся ворота в бесконечность, где каждый наделяется немереной силой, великой храбростью и становится ворсинкой его пера. Речь повторялась один к одному на каждом жертвоприношении, но Седуватахучепанипарду, закончив, наконец, движение сквозь толпу, не заметил ни одного скучающего лица. Они что-то знали. Они ждали чего-то необычного.

— …ватаху-урду перестают быть воинами! Разве воин тот, кто годами не выдергивает стрел из плоти павших врагов! Великий Ватаху лишил нас воинского духа за то, что мы лишь раз в году приносим ему в жертву живое сердце. Вы несете на алтарь зерна маиса, тугуруку, глиняные горшки и прочую чушь, вы несете то, что добывали и делали покорные нам племена, пока бородатые пришельцы не истребили их. Надо чаще, каждый день, отдавать Великому Ватаху живые сердца, и он вернет нам силу предков. Бледнолицые, убившие наших рабов, сами станут рабами, а руки сынов Красного Беркута будут сжимать лишь оружие! Седуватахучепанипарду! — Теперь жрец обращался к вождю, но говорил достаточно громко, чтобы в наступившей тревожной тишине его слышали все. — Седуватахучепанипарду! Ты поразил серебристого барса, вырви же сердце у бледнолицей, окрась ее кровью свое лицо, и тогда оно навсегда станет того цвета, что и у нас, урду, избранных Красным Беркутом для величия. — Он протянул Мартину нож, он которого нестерпимо воняло гнилью, поскольку с него не полагалось смывать кровь предыдущих жертв, и поднял вверх правую руку, растопырив пятерню. Это был знак, чтобы из ворот святилища вывели пленницу.

Все было ясно… Жрец сошел с ума. В последнее время он все чаще отправлялся в страну духов коротким путем — накурившись горькой пыли высушенного серого гриба. Если бы у него осталась хоть капля разума, он бы вспомнил, что ватахи имеют власть над иллюзиями лишь в пределах своих земель, и уже в нескольких стычек «завоеватели» будут истреблены, поскольку обычаи ватаху-воина запрещали отступать или уклоняться от боя, если противник уже нанес удар.

Она вышла из ворот святилища в сопровождении шести младших жрецов, облаченная в алый саван, чтобы на нем не проступили пятна свежей крови. Потом, когда кровь свернется и почернеет, ведьмы-прорицательницы прочтут на саване послание Великого Ватаху и скажут всем урду, доволен ли Красный Беркут жертвой или его кровавая жажда осталась неутоленной.

Мартин-Седуватахучепанипарду уже стоял на верхней ступени жертвенника, сжимая в левой руке вонючий нож, а смертница ступила на нижнюю. Она была воистину бледнолицей. Ее лицо, казалось, не было вообще тронуто загаром, и только слабый румянец проступал на щеках. Странно, но она шла вперед вполне уверенно, хотя ее должно было пошатывать от снадобий, несущих радость и покой. Глаза ее были закрыты, но она не нащупывала ногой каждую ступень, а шла вверх спокойно и уверенно, как будто уже сотни раз поднималась по этой лестнице, и множество ее сердец стали пищей Красного Беркута.

Еще несколько шагов, и снизу донесется барабанный бой — сначала медленно, а потом постепенно учащаясь до ритма биения сердца, и в этот момент надо располосовать ей грудь и…

Она открыла глаза, как только Мартин занес нож для удара. Клинок увяз в пустоте, а сам он, потеряв равновесие, повалился туда, в эти два огромных зрачка, в два бездонных колодца. Как это — он один — и сразу в два… Но падение кончилось, не оставив времени для размышлений. Бархатная тьма сменилась серебряным сиянием, в центре которого медленно вращалась роза, а на лепестке сидела та самая жертва, глаза которой только что поглотили его. Алый саван выглядел, как один из лепестков и, казалось, прирос подолом к цветку…

— И зачем ты хочешь меня убить? — Ни волнения, ни страха — одно лишь милое праздное любопытство, скрашенное едва заметной улыбкой.

— Ты принадлежишь Великому Ватаху. — Мартин решил быть осторожным, Красный Беркут мог просто испытывать его.

— Я никому не принадлежу. — Теперь она улыбнулась одними глазами. — Я принадлежала своим грезам, но теперь это в прошлом. В прошлом, которого нет.

Он все-таки решил попробовать довести дело до конца. Необходимо было увидеться с самим Великим Ватаху, но лишь несущий сердце жертвы мог удостоиться такой аудиенции. Нож снова вонзился в пустоту, а на плечо сзади легла легкая, но твердая рука.

— Смотри! — Она подняла ладонь вверх, продолжая другой рукой сжимать его плечо. Хватка не казалась слишком уж жесткой, но он знал, что вырваться невозможно.

Прямо над головой среди черной пустоты вращалась, переливаясь всеми цветами радуги, огромная жемчужина, из-за нее выглядывала еще одна, а еще дальше нить, унизанная жемчугом, уходила в бесконечность.

Это было ожерелье Сквотантхагани, и Красный Беркут, парящий возле ближней жемчужины, казался воробьем, который пытается утащить в укромное место непомерно большую хлебную корку…

265-я зарубка на Лампе, утро

— Может быть, все-таки хватит! На том свете успеем еще и вечного блаженства вкусить, и в огороде покопаться. — Лопо уже не в первый раз призывал Сандру приступить к активным действиям по возвращению из сказки в быль, но, поскольку собственного плана у него не было, разговоры так и оставались разговорами. — Ты хотя бы объясни, чем ты сейчас занимаешься.

Последние несколько дней Сандра с утра, сразу после купания исчезала, чтобы через мгновение материализоваться в библиотеке, где ее поджидал Гет и разложенные на столах бумаги, испещренные непонятными знаками, похожими на те, что были нацарапаны на камнях в Каркуситантхе. Бумаги были из черного кожаного саквояжа, который Сандра прихватила на месте крушения парусника. Здесь же лежало несколько свитков, а вместо одного из книжных стеллажей к стене прилипла примитивная карта, на которой отсутствовала сетка координат, а очертания материков были искажены до неузнаваемости. Время от времени Сандра стирала с нее пальцем непонятные знаки и на их месте возникали надписи на ромейском языке, странные надписи… Кальмтурхан, Вальпур, Эрдосс…

— Или ты мне все объяснишь, или я сейчас же отправляюсь в Велизор. — Он поднял один из свитков и попытался швырнуть его обратно на стол, так чтобы с грохотом, но бумага, отягощенная свинцовой печатью на веревочке, медленно опустилась на место, не создав никакого шума. — Может быть, с этой Эленгой или как ее там, будет проще договориться, чем с тобой.

— Попробуй. — Она даже не посмотрела в его сторону. — Только вышвырнут тебя обратно, не успеешь через долину перелететь. Там девять ветров постоянно патрулируют. Асы, герои. К Велизору просто так не подступишься. Я уже пробовала.

— Ну, тебе-то ветры нипочем…

— Так они сразу к басилее летят. Жаловаться. А у нее все схвачено. Поражает воздушные цели, не вставая с трона. Попробуй, конечно, но не советую…

— Что с тобой происходит? — Лопо вдруг ощутил себя совершенно одиноким и бесполезным существом, даже не человеком, а именно существом.

Она отвлеклась от своих бумаг и посмотрела на него почти, как раньше…

— Лопо, дорогой, любимый, единственный, у нас все в порядке, но, ты понимаешь, пока я не закончу перевод этой рукописи, я не успокоюсь. А закончу я скоро. Может быть, сегодня к вечеру. Просто там больше половины слов, которых Гет не знает, и знать не может, приходится домысливать. Понимаешь, тут самое удивительное, что эрдоссцы говорят на языке Велизора, но пользуются письменностью точно такой же, как у маси. Именно здесь может быть ключ к нашему возвращению. Поверь, я только об этом и думаю… — Она вновь уткнулась в бумаги, видимо, решив, что сказала достаточно.

Ну вот, оставалось только исчезнуть на неопределенное время, затеряться где-нибудь среди необитаемых вершин или вернуться в Притвор Видящих, или попробовать встретиться с владыкой Варлагора, а может быть, попытаться добраться до Сели, местной луны…

— Дай почитать?

— Что?

— То, что успела перевести.

Она молча сунула ему небольшой томик в черном переплете и снова отключилась от внешних раздражителей.

«…те, кто живет в нищете, озабочены ежедневной добычей хлеба насущного, обладатели богатств заняты их преумножением, и редко у кого возникает мысль о том, что наше земное существование — ничтожная часть жизни. Лорд Кабоаанен как-то на приеме в аристократическом собрании высказал недоумение, узнав о моих планах в очередной раз снарядить экспедицию к Харваралору и лично возглавить ее. Впрочем, салонная болтовня не помешает мне осуществить свой план, как только закончится война Эрдосса за южные провинции…» — Лопо взглянул на обложку, и на ней тут же нарисовалось золотыми буквами: «Дневники, путевые заметки и прочие записи лорда Талваалронга пэра Эрдосса».

Чтение действительно обещало быть занимательным, но Лопо не уловил, какая может быть связь между записями аристократа, проживавшего в каком-то Эрдоссе, и их возвращением в родной Сиар, где одного из них ждал военно-полевой суд, а другую — скупые слезы радости папы-диктатора. Сандра вполголоса переговаривалась с Гетом на странном языке, напоминающем магнитофонную запись, пущенную наоборот. Язык Велизора и письменность маси… Значит, кто-то из местных успел побывать у дикарей, когда здесь еще не забыли письменность. Еще один голос за то, что отсюда можно выбраться…

«…и о тайне острова Харварлаор вспоминают все реже и реже. А ведь минуло немногим более семидесяти лет с тех пор, как произошла катастрофа, унесшая в небытие жизнь нескольких тысяч колонистов Велизора вместе с самим Новым Велизором и прилегающими к нему землями. Бесследно исчезла почти треть территории Харварлаора, и всякий, кто пытался пройти вглубь острова, незаметно для себя вновь оказывался на побережье. При этом сама береговая линия ничуть не изменилась. С тех пор, как Церковь Творца Единого объявила Харварлаор проклятым местом, ни один корабль из Эрдосса не приближался к его берегам…»

А если высадить здесь целую армию или хотя бы роту? Запускать бойцов одного за другим с интервалом в несколько минут, и чтобы разлетались по всем направлениям. Так ведь можно постепенно добраться и до Эрдосса, и до этого, — Лопо взглянул на карту, — Вальпора. И ничего они нам не сделают на своей территории, если, конечно, никто не проникнет на ту сторону Источника… А еще можно запускать сюда специалистов своего дела, чтобы одной силой мысли производили всяческую технику и продукты питания для народа свободного Сиара. Так через полгода в стране начнется процветание, которое никаким эверийцам не снилось, и станет свободный Сиар владыкой двух миров, а все потому, что Каркуситантха…

Стоп! Ему вдруг захотелось удариться головой о стенку, чтобы вытрясти оттуда мысли, которые могли придти на ум какому-нибудь штабному психопату, а не боевому офицеру… Хотя, команданте Гальмаро эти соображения, пожалуй, пришлись бы по душе. Виват Гальмаро! Чтоб тебя… А как бы эверийцы за это ухватились!

Он пролистал несколько страниц и продолжил чтение.

"…этот памятник древней культуры Харварлаора был обнаружен экспедицией Сетараана из Вальпора за тридцать пять лет до катастрофы. Полуразрушенное капище, судя по описанию, принадлежит древнему культу Веола, Еги и Одена. Во всяком случае, рисунки, сделанные самим Сетарааном указывают на явное сходство с храмами древнего Варлагора. Кстати, более трехсот лет назад на острове существовала варлагская колония, которая, согласно некоторым источникам, исчезла примерно при таких же обстоятельствах, как и Новый Велизор.

Согласно верованиям древних варлагцев, Веол, Ега и Оден считались самостоятельными божествами, а не были подмастерьями Творца Единого, как следует из канонов Ортодоксальной Церкви. Веол олицетворял закон, Ега — бытие, а Оден — волю, каждый из них нес, также, ответственность за одну из осей координат трехмерного пространства.

Интересна космогоническая теория, связанная с этим верованием, которая утверждает, что существует бесконечное множество мировых сфер, связанных между собой одной из осей, либо осью воли, либо осью бытия, ось же закона в каждой из сфер — своя. Сооли Маалайя, магистр Эрдосской Академии около сорока лет назад создал математическую модель подобной конструкции мироздания, и многие специалисты утверждают, что его теория требует многих допущений, но, в принципе, никем до сих пор не опровергнута".

На следующей странице обнаружилась карта Харварлаора, на которой земли Велизора, Ирольна и Варлагора обозначались белым пятном, а горные вершины на северной оконечности острова были изображены довольно подробно, и на склоне одной из вершин располагался жирный крестик с надписью: «Капище Трех Идолов».

«В архиве магистрата Кальмтурхана мне удалось обнаружить обгоревший лист пергамента с фрагментом записи ритуального песнопения, которому, по оценкам знатоков, уже более семисот лет. Привожу полностью перевод с древневарлагского, который мне любезно и за небольшую плату сделал бакалавр Риестеен: „Ушла Ега, и Веол нас покинул, и Одена уж нет… Но есть закон, воля и бытие, данные нам ими, прежде чем отомкнули они единым фавром врата иного мира и канули в иную бесконечность. Святыня Харварлаора хранит врата, укрытые от глаз варваров белыми вершинами. Два фавра оставили они посвященным, ибо только так до них могут донестись наши голоса и молитвы. Но мы не будем возносить к ним молитв, ведь у нас есть закон, воля и бытие…“ — Далее текст обрывается».

Фавр! Вот он — ключ к «вратам иного мира». Сандре, похоже, здесь уже нравится, а бывшему полковнику Лопо да Пальпе по возвращении домой светит единственная дорога — до ближайшей стенки… А вот «врата иного мира» — это совсем другое дело. Не стоит останавливаться на достигнутом…

Фавр лежал на столе в комнате Безымянной. И даже после того, как она несколько дней назад вместе с Чутким Оленем отправилась в обратный путь, отказавшись от настойчивых предложений Еги-Хранительницы доставить их на место в считанные минуты, о фавре никто не вспомнил. Даже молитвенный пыл аборигенов несколько поутих — неизбежное следствие благополучия, относительного покоя и открытия охотничьего сезона на горных козлов.

Лопо искоса глянул на Сандру, склонившуюся над свитками, и Гета, смиренно ожидавшего ее вопросов, потом положил томик с переводами на колени и аккуратно выдрал страницу с картой. Теперь оставалось лишь, не спеша, выйти из библиотеки и спуститься в комнату Безымянной…

265-я зарубка на Лампе, день

Мягкое белое облако лежало на дне ущелья, и ему вдруг захотелось разметать его в клочья, а потом погонять по расселинам лоскуты тумана. Лопо внезапно ощутил, что полет — единственное, чего ему будет не хватать, если когда-нибудь удастся возвратиться в прежнюю жизнь. Встречные воздушные потоки норовили вырвать из его бесплотной руки клочок бумаги, но карта уже была не нужна. Цель приближалась, точнее, он с каждой секундой приближался к ней. Вот сейчас кончится ущелье, восходящее к седловине между двумя вершинами, потом — налево, пролететь прямо над скальной грядой, а потом нырнуть в кольцеобразный провал, напоминающий метеоритный кратер. Там, на его дне, и располагается место, помеченное черным крестиком на карте, Капище Трех Идолов, вход в иное пространство, и ключ — вот он, лежит в нагрудном кармане. Правда, карман пришлось слегка расширить и углубить… В конце концов, если невозможно найти выход, нужно довольствоваться входом. В Роме, например, вся центральная часть города утыкана табличками на шести языках: «По газонам не ходить», а господа кадеты и не ходили, они предпочитали лежать на газонах, и хрен придерешься…

Три статуи были видны сквозь провалившийся купол, юноша, девушка и старик возвышались в четыре человеческих роста над каменной чашей, и Ега-Хранительница, действительно, чем-то была похожа на Сандру… Оден-Судия, обросший каменной бородой, был, похоже, главным в этой тройке, и морщины на его лице сплетались в снисходительно-презрительную маску, Ега в коротком одеянии, наподобие ахайского хитона, была просто печальна, и казалось, что из изумрудных глаз вот-вот начнут скатываться редкие густые слезинки, зато Веол-Воитель, положивший ладонь на рукоять боевого топора, был сдержанно-грозен, прямо как команданте Гальмаро на плацу перед строем верных сынов отечества.

Фавр в кармане начал теплеть, когда Лопо, уже пешком, начал приближаться к изваянию Еги. Казалось, древняя богиня вот-вот оживет и скажет что-нибудь теплое, семейное, например: «Где ты шлялся, скотина, ужин уже остыл!»… Фавр уже чуть ли не обжигал грудь сквозь грубое полотно армейского френча, а поверхность чаши подернулась мелкой рябью. Там, где только что незыблемо стояла каменная твердь, теперь бурлила и пенилась вода, готовая поглотить жертву. Жертву? Эта чаша у подножья изваяния, несомненно — жертвенник, а значит, Лопо да Пальпа, военный в семнадцатом поколении, кавалер многих орденов, словом, героическая личность, сейчас принесет себя в жертву неведомым богам, которые на поверку могут оказаться такими же проходимцами, как и он сам… Что ж, красиво жить не запретишь, и каждый борется со скукой в меру своего трудолюбия… Еще несколько шагов, и можно будет перелезть через бортик. А может быть, взлететь, а потом с разгону — и прямо в яблочко. Нет, слишком картинно, тем более что любоваться этим цирковым трюком, судя по всему, некому… Как только Лопо положил ладонь на край чаши, фавр в нагрудном кармане начал биться, словно живое сердце. Вот и все. Остался последний шаг, и прощай, Сандра! Нет, еще никто так далеко не отрывался от погони! Вот он уже стоит на бордюре, и вода пенится у его ног. Еще шаг, и…

— А-а-а-а-а-а! — Чей-то вопль почти оглушил его и заставил оглянуться.

На груде камней, в которую превратился обвалившийся купол, сидело лохматое существо, похожее на огромную обезьяну или, скорее йети, которые, по слухам, обитали на крутых склонах Кондо-ди-Дьеро… Несколько скачков, и существо оказалось почти рядом. Из мохнатых лап выдвинулись когти, похожие на кривые кинжалы, а широкая, от уха до уха, пасть распахнулась, обнажив частокол желтых зубов. Исса! Значит, это и есть тот самый Исса, о котором говорила Безымянная…

Бросок Иссы был неожиданным и стремительным. Огромная черная клякса сорвалась с места, и Лопо едва успел приподняться над чашей. А через мгновение Исса всей массой врезался в каменное дно чаши.

— О-о-о-о-о-о! — Стон Иссы был еще громче, чем его боевой клич.

— Я так и думала, что именно сюда ты и попрешься. — Сандра собственной персоной в своем любимом хуннском халате сидела на плече Еги-Хранительницы. — Может быть, хватит сходить с ума.

Исса уже валялся у ног Одена-Судии, связанный по всем конечностям тонкими стальными тросиками, а чаша вдруг оказалась заколочена крест накрест досками, поверх которых красовалась табличка с надписью по-сиарски — «Объезд». Богиня изволила шутить…

— Лопо, ну, в самом деле, хватит дуться из-за ерунды. — Она изящно спланировала вниз, как бы невзначай распахнув в полете халат. — Если бы я вовремя не заметила, что ты исчез… Мне и подумать об этом страшно.

— Если страшно — не думай. — Лопо вовсе не отказался от своего намерения заглянуть в еще одну вселенную. Гулять, так гулять…

— Ты ничего не понял! Вот смотри. — Она начертила в воздухе два огненных кольца, которые тут же превратились в сферы. — Это три оси — воля, закон и бытие. Наш мир соединен с этим осью бытия, ты в нем есть, а местный закон и чья-то воля местного происхождения нам с тобой нипочем. Но там, куда ты собрался, с миром, из которого пришли мы, нет ничего общего, а уж тем более, общего бытия. Там ты просто перестал бы существовать. Совсем. А это, наверное, хуже нормальной смерти…

— Сумасшедшая! Закон. Бытие. Меня и здесь все равно, что нет. Мне здесь быть незачем. Понимаешь? — Лопо почувствовал, что и гнев и обида медленно, но верно отпускают его, и причиной этого было вовсе не то, что Сандра говорила сейчас, а то, что она вообще появилась здесь. — Ну, проторчим мы здесь еще день, год, вечность… А зачем?

— Тебе со мной плохо?

— Отлично! Только давай обойдемся без…

— Эй, госпожа, развяжи Иссу. Иссе больно. Исса много знает. Исса умный. — Лохматое чудовище перестало кататься по полу в безуспешных попытках разорвать путы. — Отпустите Иссу туда, а я вам за это расскажу что-нибудь. Исса знает…

— Давай дома поговорим, — предложила Сандра, не обращая внимания на вопли лохматого чудовища. — Я там ужин приготовила на две персоны. Без фокусов, из местных продуктов…

ОТРАЖЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Ветренок, только что безмятежно отгонявший мотыльков от сального светильника, вдруг метнулся в потолок, а потом резво спрятался в дымоходе. Кто-то в сумерках приближался к хутору, и было совершенно непонятно, кто бы это мог быть. Соседи захаживали к Заккару редко, а на ночь глядя — никогда. Милосердные всего три дня назад приходили выпить браги, а заодно, приглядеть, на месте ли статуя владыки, и не пропускает ли поклонений хозяин, усердно ли бьют поклоны его домашние и его рабы, обучены ли дети пению Cлавы… Нет, Милосердные не стали бы досаждать Заккару слишком частыми визитами, а то в другой раз он мог бы не выставить им бочонок браги и ведро солонины…

Загремели ворота от частых ударов, в пристрое заворочались и начали перешептываться рабы, с печки из-за занавески выглянул малой и испуганно спрятался обратно…

Заккар досадливо крякнул и, прихватив из короба с оружием булаву, пошел на двор. Так ломиться могли только Милосердные, да и то лишь с великого испугу… А чего им, спрашивается, бояться… Если что — владыка, кого хочешь, прищучит.

— Эй, Заккар, отворяй, не томи! — Голос был знакомый, но хозяин, отодвигая засовы, булаву из рук не выпустил.

— Чего приперлись на ночь глядя? — Заккар распахнул калитку, но сам продолжал стоять, загораживая проход. — Добрые гости днем приходят…

— А ну, посторонись! — рявкнул Сцепа, триарх ближайшего дозора Милосердных, и двое медноголовых занесли на двор третьего. — Буди бабу свою, пусть перевяжет брата Юппа, пока кровью не истек.

Заккар глянул на раненого, и даже теперь, при свете половины Сели, было видно, что перевязки ему уже не помогут.

— Ты мне, что хошь, говори, а он все равно, что мертвый, а мертвому припарки ни к чему. — Заккар склонился над телом, ткнул пальцем грудную клетку. Под посиневшей кожей не было ни одного целого ребра, а все внутренности наверняка были отбиты. — Пусть тут полежит, пока не остынет, а утром закопаем. Я рабам скажу…

— Ну, тогда пусть баба твоя нам мяса зажарит, — не унимался Сцепа. — Нам, Милосердным Слугам бессмертного владыки, — он поклонился в сторону статуи, — голодать не положено.

— Ты в дом заходи, а псам твоим я сюда вынесу. — Никто больше во всей округе не смел так разговаривать с Милосердными, но Заккар знал, что ему, герою двух походов на Ирольн, трижды удостоенному прикосновения к Жезлу, они не посмеют перечить. — Пойдем, расскажешь, что стряслось. У меня как раз свежая брага поспела…

После упоминания о браге триарх заметно повеселел, но его так и не перестала бить мелкая дрожь. Перед тем как войти, он еще пару раз склонился перед статуей, невнятно бормоча Славу, и только после этого почувствовал себя спокойнее.

— …и ты что хочешь, мне тут говори, а я знаю — не то творится, ой не то… Ну ладно, горяне и раньше вниз спускались, ну там кабана подстрелить или нам как-нибудь подгадить, но такое первый раз. А что дальше будет? А, Заккар, может, ты знаешь? — Сцепа понемногу вливал в себя четвертую кружку, но чувствовалось, что хмель не приносил ему желанного облегчения. — Идем дозором, никого не трогаем, и на тебе — идут среди бела дня двое горян и не думают прятаться… Я им, мол, стоять именем владыки, и самострелы чтобы бросили, а они как начнут петь то, что владыка слушать не велит…

— А ты откуда знаешь, что владыка не велит, коли не слышал? — Заккар плеснул в его кружку еще браги.

— А что эти варвары еще могут спеть! Не Славу же… — Сцепа сделал большой глоток и довольно крякнул. — Не повывели их вовремя, а теперь у них какая-то богиня завелась, которая самому владыке не по зубам…

Заккар промолчал, но про себя отметил, что не только горяне осмелели, но и триарх позволяет себе такое, за что совсем недавно отрезал бы себе язык.

— …я ему сам башку снес, поднимаю ее за волосья, чтоб в овраг выбросить, а голова мне и говорит, дескать, скоро и ты, то есть, я, сдохнешь, только узнает Ега, как ее людей обижают. Ну, голова тут же издохла, зато тулово поднялось и брата Юппа схватило. Я знаю, с кем так бывает… Сегор вон, сосед твой, до сих пор живой, хотя его в Ирольне шесть раз насквозь проткнули, а все потому, что Жезла касался владыкиного. Второго-то мы сразу на мелкие куски порубили, чтоб не дергался, и то куски шевелились…

Заккар и сам вспомнил, как ирольнский всадник первым ударом длинной секиры сбил с него наплечник, а вторым раскроил плечо наискосок чуть ли не до сердца. Благо, тогда копейщики вперед пошли, не дали добить. А рана наутро уже совсем заросла…

— …а мы чего в дозор-то пошли. Кто-то слухи гоняет, будто Твердыня провалилась, а сюда какая-то баба идет, по пути кормит всех подряд, увечных исцеляет, а владыка, дескать, поливал ее огнем, а ей хоть бы что. Только я тебе ничего не говорил. За такую вот брехню мы тут любого на кол…

Заккару уже давно хотелось, чтобы гость поскорее отключился, чтобы не слушать его трепотню, но Сцепа никак не унимался.

— Ты мне скажи, друг дорогой, ну разве так можно… Такое! Про! Владыку! Говорить! На кол всех подозрительных! Третьего дня Каббиборой прилетал, так и сказал: кто вякнет, того на кол сразу, и неча владыку беспокоить… — Триарх вдруг придвинулся к Заккару вплотную и дальше говорил уже шепотом. — А еще голова сказала, пока мы ее не растоптали, что с ней, с бабой этой, кочуют все, кого она исцелила, и владыка с ними ничего сделать не может, а ведет она их в горы, и скоро они сюда придут. Заккар, что нам делать-то теперь…

— Спать, — посоветовал Заккар, но было уже поздно — триарх уже упал лицом на стол и захрапел.

Сцепа не проснулся, когда хозяин отволок его в сени и положил на матрац, где не так давно ночевал Гет-странник.

Заккар чувствовал, что этой ночью должно еще что-то произойти, он вышел на двор, чуть было не споткнувшись о теплое еще тело Милосердного. Ветра не было совсем, но тени серых облаков стремительно пролетали над головой, задевая краями ополовиненную Сели, цимбалы в траве то затихали, то взрывались многоголосым свистом, а статуя владыки, казалось, вот-вот оживет и начнет грозить ему пальцем. На юге сверкнула зарница, потом еще одна, и чей-то протяжный вой пронесся под куполом неба. В пристрое снова зашевелились рабы и забившиеся туда Милосердные. Похоже, непрошеные гости уже и там успели поделиться последними новостями…

Заккар присел на лавку возле статуи владыки и подумал, а не спеть ли, на всякий случай, Славу, а потом Песнь Начала, чтобы, заодно, угодить и древним богам, которые, похоже, возвращаются.

Из трубы вылетел ветренок, повис над крышей серебристым облачком, а потом растаял без следа. Значит, приближался кто-то еще, от кого он не надеялся укрыться в дымоходе.

Стук в ворота на этот раз был настолько тих, что Заккар едва расслышал его. Брать на этот раз булаву не было смысла, оставлять ворота запертыми — тоже. Он осторожно отодвинул засов и выглянул наружу.

Женщина в длинном серебряном платье смотрела на него с улыбкой. Значит вот оно… Значит, и досюда добрались… И что теперь делать? Кланяться или погибать с честью… Хотя, Сцепа вроде не говорил, что она кого-то убивает, даже наоборот… Надо же, сплетня, запрещенная для пересказа, живьем пришла.

За спиной что-то звякнуло, и Заккар оглянулся. Там, во дворе, бывший полутруп уже стоял на коленях, повернувшись задом к статуе владыки. Отбивая поклоны, он забыл сбросить с себя шлем, и удары меди о деревянный настил следовали один за другим, постепенно убыстряясь.

ГЛАВА 8

Э. Н., 21 день, 16 ч. 19 м.

Сколько времени прошло с тех пор, как началось это одиночество, хранимое четырьмя стенами, потолком, на который можно было смотреть часами, а можно было и не смотреть вовсе… Час? Месяц? Год? Стоило закрыть глаза, и приходили видения, которые еще совсем недавно могли бы внушить ужас или восторг. Но теперь, когда время перестало существовать, он оставался равнодушен к незрелым плодам собственного воображения. И еще где-то далеко внизу находился пол — иная планета, место невероятное и загадочное, фантазия безумца, бабушкины сказки…

— Зеро. Зеро Валлахо! — Чей-то тонкогубый рот кричал ему прямо в ухо. — Встать!

Им надо — пусть и ставят. Только пусть сначала обмажут гипсом, а то ничего не получится. Организм отрекся ото всего, что происходило вне его, сознание стояло на пороге иной реальности, время остановилось, разум перестал болтать.

— Зеро, встать! — Теперь тот же голос звучал менее уверенно и казался более далеким.

В конце концов, чтобы приказы выполнялись, они должны быть разумны… Например, если бы кто-то приказал ему лечь, никаких проблем с немедленным выполнением не могло бы возникнуть. Хотя, нет… Чтобы лечь, надо сначала обязательно встать или хотя бы приподняться, а это было совершенно невозможно.

Итак, можно делать выводы… Бывший гражданин Конфедерации Эвери (государства ныне не существующего), бывший независимый эксперт, бывший агент ДБ, бывший пленник цивилизованных гардариканцев и диких урду, бывший личный посланник Красного Беркута, Зеро Валлахо отныне свободен…

Твердые цепкие пальцы вонзились в плечи, нащупывая болевые точки, но это уже не имело никакого значения. По зеленому песку катилось фиолетовое солнце, а небо хоть и было привычно голубым, но располагалось оно вовсе не сверху, а где-то сбоку, и порой вообще пропадало из виду, уступая место медленно вращающейся розе с капельками росы на лепестках.

— Зеро… — Это был уже совсем другой голос, и он не был чужд этому миру с фиолетовым солнцем, лежащим у ног, словно мячик для крокета. — Зеро, только не делай вид, что не слышишь.

Роза… Голос, несомненно, принадлежал благоверной, о которой он старался не вспоминать, и предпочел бы не видеть всю оставшуюся жизнь.

— Роза, не мешай. Я занят. — Зеро все-таки решил отозваться, зная, что она все равно не отстанет.

— Если ты думаешь, будто я тебя преследую, то успокойся… — Роза усмехнулась, и в этот момент он ее увидел.

Она взяла в руки фиолетовый раскаленный мячик и швырнула его в сторону неба, где он повис, как положено, за облаками. Это была Роза, и в то же время, не совсем она. Перед ним стояла юная незнакомка, та самая, которую он увидел впервые лет двенадцать назад на студенческой вечеринке, посвященной… Какая разница, чему… Этого он уже не помнил. Точнее, не было смысла вспоминать…

— Тебе привет от Красного Беркута. — Это звучало, как пароль, и Зеро захотелось взвыть раненым вепрем. Вот тебе и свобода… — И еще от Седуватахучепанипарду, или Мартина, если хочешь. Этот парень хотел меня зарезать.

— И как?

— Как видишь. — Роза опять улыбнулась, и только тут Зеро заметил, что она одета, как женщина-ватаху, а в замысловатую прическу вплетено несколько красных перьев. — И еще я была подопытным кроликом у Лолы Гобит. Знаешь ее?

— Кто не знает старушку Лолу… Душевная старушка.

— Собственно, я к тебе явилась, чтобы предупредить. — Она не переставала улыбаться, и в этой улыбке не было ничего от той фальшивой гримасы, которую Зеро наблюдал на ее лице последние несколько лет. — Твоя миссия еще не закончена, так что не расслабляйся. Великий Ватаху тебя из-под земли достанет.

Так. Это уже было больше похоже на Розу. Зеро даже поверил в реальность всего происходящего.

— Роза, а когда ты вернешься домой, ты снова превратишься в серую крыску?

— А я уже дома. В Эвери мне больше делать нечего… И зовут меня теперь, чтоб ты знал, Сквоседуватахучепанипарду…

Видение рассеялось, и боль в плечах стала совсем близкой.

— Зеро Валлахо, встать! — проорал тонкогубый рот обладателя цепких пальцев и серого поношенного мундира.

— Встаю, — сообщил Зеро своему мучителю, и хватка надзирателя ослабла. — Где я?

— Где-где… В суде! Ха-ха-ха-ха! — Тюремщик смеялся громогласно и почти добродушно.

Сообразив, что это была шутка, Зеро сел на кровати и огляделся. На этот раз камера ему досталась куда более цивильная, даже в углу вместо параши возвышался вполне домашний унитаз, стены были неряшливо замазаны грязно-зеленой краской, а пол покрывал голубой линолеум. Возле кровати даже стояли тапочки, но их белый цвет смутил Зеро, и он не стал засовывать в них свои босые ноги.

— А ну вставай, скотина! Щас сюда важный человек придет, а ты валяешься, как негр под пальмой! Думаешь, банан упадет? Ха-ха-ха-ха! — Тюремщик, очевидно, был наемником из Эвери, и шутки его отдавали душком приколов Карантинного порта. — Я тебя, гниду, шесть минут будил, думал — сдох. Запомни, дерьмо, в нашей конторе сдохнуть без команды тебе не дадут, а если команда будет — пикнуть не успеешь!

Наемник снова захохотал, но вдруг резко умолк, заслышав за спиной скрежет дверных петель. Он отвернулся от Зеро, продолжавшего сидеть на койке, что-то протявкал по-сиарски, а потом, резко взяв под козырек, отскочил в сторону, уступая место двум штатским.

— Дженти Зеро, надеюсь, мы не доставили вам излишних неудобств при переводе в наше ведомство… — От посетителя пахло внезапно прерванным банкетом, а на гладко выбритом лице застыла гримаса крайнего неудовольствия.

— Позвольте спросить: в какое ведомство я на этот раз угодил? — Зеро решил быть взаимно вежливым, хоть и сомневался, что его хватит надолго.

— Коллегия национальной обороны Республики Сиар, военная разведка. — Посетитель присел на табуретку, и вид у него действительно был такой, будто он пришел навестить родственника в больничную палату. — Дженти Зеро, вы должны подписать несколько бумаг.

Второй штатский подал ему синюю папку.

— Я не такая уж большая знаменитость, чтобы раздавать автографы. — Зеро прислонился спиной к холодной стене, и подумал, а не слишком ли вызывающе он себя ведет.

— О, вы знаете, это, конечно, пустая формальность, но взаимовыгодное сотрудничество, которого нам с вами не избежать, требует взаимного доверия, и если вы все подпишете, у нас будет гораздо больше оснований доверять вам. Повышаются также ваши шансы на жизнь и свободу…

Теперь и этим от него что-то надо… Бумаги, конечно, придется подписать, а потом, если дадут, то и прочесть. Хотя, последнее вовсе не обязательно — все, что от него требуется, и так расскажут. Интересно, а Тика уже завербовался…

— …и я вовсе не думаю, что у нас прямо сейчас могут возникнуть проблемы. Ваш друг, дженти Тика показался нам вполне разумным человеком и вас он охарактеризовал с самой лучшей стороны.

Помнится, когда они угодили в лапы к десантникам из Гардарики, Тика тоже давал ему рекомендации…

— …собственно, в успехе вашей миссии заинтересованы все, в том числе и ваше прежнее руководство. Я имею в виду дженти Гресса и президента Индо Кучера. Мы бы, разумеется, дали вам возможность отдохнуть после всего, что вам пришлось пережить, но время, к сожалению, не терпит, и ситуация может созреть в любой момент. А в случае неудачи, даже если вы останетесь в живых, вы никогда не сможете вернуться домой, как впрочем, и все иностранцы, которых судьба в этот роковой час занесла в эту глушь.

Значит, Тика и здесь растрепал все. Что-что, а инстинкт самосохранения у этого парня развит хорошо, даже слишком…

Посетитель вложил в его пальцы массивную черную авторучку с золотым пером, и начал подставлять бумаги, одну за другой, указывая полированным ногтем место для подписи. Контракт? Договор? Долговая расписка? Закладная на 10 000 000 фунтов? Согласие на препарирование органов после естественной кончины? Какая разница…

— Сейчас вас переведут в военный госпиталь, и там наши лучшие специалисты за сутки поставят вас на ноги. А потом вам придется вернуться в лагерь ватаху-урду. Вы назначаетесь личным представителем главы коллегии национальной обороны Республики Сиар дона Пьетро Сатори при верховном вожде ватаху-урду Седуватахучепанипарду. Инструкции получите после выздоровления, но должен вас сразу предупредить: малейшее неподчинение или отступление от инструкций будет караться немедленной смертью. Взрывное устройство вам уже вживили.

Зеро тут же ощутил слабую боль в левой стороны груди и обнаружил там зашитый разрез диной сантиметра в три.

— …двойной контроль. Оно может быть приведено в действие с двух пультов, один из которых находится на командном пункте дона Пьетро, а второй — у нашего человека, который будет вас сопровождать. Должен предупредить, что любая попытка извлечь устройство без его отключения тоже приведет к взрыву. Теперь вы понимаете, дженти Зеро, насколько мы заинтересованы в том, чтобы иметь возможность вам безоговорочно доверять…

Конечно, в любом деле нет ничего важнее доверия…

— … разумеется, у вас может возникнуть вопрос, почему мы остановились именно на вашей кандидатуре.

— Может.

— Дело в том, что у нас есть все основания предполагать, что дженти Мартин, верховный вождь, относится к вам с некоторой симпатией, а к дженти Тике, наоборот — с неприязнью, поэтому Тика и будет держать палец на кнопке.

В этот момент в камеру вошел Тика. Без охраны.

— Привет Зеро. Вот мы и снова вместе. Не соскучился? — Тика выглядел вполне счастливым и довольным собой.

— Так значит, ты и есть тот самый «свой человек»…

— Зеро, ведь это же здорово. Так приятно, когда тебя везде считают своим.

Э. Н., 22 день, 12 ч. 43 м.

— Шеф, к сожалению, Пьетро упорно отказывается от сотрудничества с нами, и, в принципе, его можно понять. — Дон Салазар при любом удобном случае старался подчеркнуть, что не перестает признавать, что Вико для него был и остается, если не прямым начальством, то, по крайней мере, заказчиком, важным клиентом. — Но, с другой стороны, он намерен действовать в том же направлении, что и мы. Хотя мне совершенно непонятно, на что он рассчитывает.

— Скорее всего, на то, что вы, Салазар, сунетесь первым в эту мясорубку, и монстр вас раздавит, а он через какое-то время приступит к делу с учетом чужих ошибок. — Вико рассматривал карту Сиара, на которой ломаной серой линией была обозначена граница доступного пространства — длинная кишка шириной от трехсот до пятисот миль, протянувшаяся от Хавли до Вальпо.

— Извините, шеф, но я слишком хорошо знаю Пьетро. Ему не откажешь в рассудительности, но это не его стиль. Он в молодости увлекался автогонками, и теперь остался скорее гонщиком, чем интриганом. Он просто хочет быть первым и будет идти хоть и осторожно, но напролом. — Дон Салазар похлопал себя по лысине. — Вот здесь информации больше, чем во всех ваших электронных досье. Я имею в виду достоверную информацию.

— И что же он рассчитывает получить на финише?

— Дело в том, что он пребывает в довольно распространенном заблуждении, что тот, кто одерживает победу, самолично пожинает ее плоды. У него сейчас парочка ваших сотрудников, и я уверен, что эти ребята раскололись там точно так же, как у меня. Пьетро обязательно будет пытаться выйти на контакт с этим, как его… — Дон Салазар заглянул в свой ежедневник и прочел по слогам: — Седуватахучепанипарду.

— А что будет, если императрица вдруг узнает о кознях одного из консулов…

— Нет, дженти Гресс, это совершенно исключено. Войны компроматов не получится. Тесса просто попросит своего патрона разделаться с обеими сторонами. Сейчас она настолько уверена в своем величии, что не может и мысли допустить, что какой-то заговор против нее вообще возможен, но если эту уверенность раньше времени поколебать… Я жить хочу, да и вы, я думаю, тоже не против.

— Хорошо, давайте еще раз взвесим ситуацию. Итак, кого, вы говорите, дон Пьетро хочет подсунуть этому монстру вместо Тессы?

— Лозиту Топпо, танцовщицу из клуба «Консул». — Дон Салазар извлек из ящика стола пачку фотографий и рассыпал их веером по столу. — Но если учесть, что Тесса принимает все меры, чтобы на глаза ее патрону не попалась ни одна девка, у Пьетро будут трудности.

Вико окинул взглядом снимки, брезгливо взял один и так же брезгливо скинул обратно.

— Мне кажется, у нашей Лизы больше шансов, даже если дон Пьетро успеет первым.

— Ваша Лиза глупа, как пробка. К тому же, если дженти Индо узнает, он будет весьма недоволен.

— Плевать на его недовольство. А Лизе, чтобы сыграть свою роль, великого ума не понадобится. Доктор Гобит внушит ей, что она без ума от клиента, а все остальное произойдет само собой.

Раздался телефонный звонок, и дон Салазар ловко схватил трубку. Чувствовалось, что он давно ждал этого звонка.

— …конечно, конечно. Ну, разумеется, я не против… Нет, не завтра. Сейчас мы спустимся. Да, здесь. — Трубка грохнулась на место, и дон Салазар резко поднялся из-за стола.

Тут же с улицы послышался негромкий хлопок, и осколки оконного стекла со звоном осыпались на подоконник. Дон Салазар с некоторым опозданием упал на пол и откатился за статую владыки Родонагрона, которая стояла посреди кабинета с таким расчетом, чтобы ее было видно из окна. Вико метнулся было ему на помощь, но в этот момент вторая пуля расплющилась о статую и рикошетом ударилась в потолок, разбив вдребезги лепного ангелочка. За окном раздались крики и стрельба, а в кабинет главы коллегии вломилось несколько офицеров.

— Дон Салазар, с вами все в порядке? — испуганно спросил старший по званию, помогая начальству подняться.

— Со мной-то все… — зловеще прошептал старичок. — А вот у вас, полковник, будут проблемы, если через пять минут…

— Есть! — Полковник взял под козырек и тут же вылетел за дверь вместе со всей компанией.

— И часто у вас такое случается? — поинтересовался Вико.

— Не чаще, чем у вас, — съязвил в ответ дон Салазар и вновь уселся на свое рабочее место. — Сейчас отправимся в лабораторию доктора Гобит, только подождем, пока доложат о поимке стрелка. Мне просто любопытно, кто это ухитрился сюда пробраться.

Ждать долго не пришлось. Буквально через пару минут вернулся давешний полковник и доложил:

— Схватили на месте преступления. Желаете сами допросить?

— Желаю. Пока пусть стекло вставят… — Консул обернулся к Вико. — Пойдемте, дженти Гресс, спустимся в подвал, а то здесь дует. Мне, знаете ли, сквозняки не на пользу.

Запасной выход из кабинета располагался, как положено, за книжной полкой. Вниз круто уходили грубые каменные ступени. После кабинета, обставленного в позднеколониальном стиле с элементами модерна, казалось, что они угодили в эпоху мрачного средневековья.

— Здание старое. — Дон Салазар говорил слегка извиняющимся тоном. — Здесь когда-то была колониальная администрация, потом штаб ромейского экспедиционного корпуса, потом музей войны за независимость, а при Уэсте сделали бордель для высших офицеров и государственных чиновников. Но подвалы никто не трогал. Сохранены, так сказать, в первозданном виде. Вот, сейчас направо, там будет каземат, где томилась Сандра Каллери, героиня войны за независимость.

Лестница кончилась, и они вошли в длинный сводчатый коридор. Из-за угла на них с лаем набросился огромный черный пес, которого охранник едва удержал на поводке.

— Почему ваша собака до сих пор не знает начальство в лицо? — сделал замечание охраннику дон Салазар. Тот моментально побледнел, раскрыл было рот для извинений, но было уже поздно — перед консулом совершенно бесшумно открылась тяжелая стальная дверь, и за ней обнаружился роскошный, отделанный разноцветным мрамором вестибюль.

— Присаживайтесь, дженти Гресс. — Консул указал на кресло, расположенное рядом с огромным цветущим кактусом в вазоне из полированной яшмы. — Сейчас приведут. Люблю, знаете ли, сюрпризы…

Двое в серых костюмах катили перед собой кресло, наподобие инвалидного, к которому был прикован пожилой монах. Один из сопровождающих держал в руках помповое ружье, которое, судя по всему, и было орудием преступления.

— Батюшки! — изумился дон Салазар. — Отец Батист. Значит, с утра господ офицеров исповедуем, а днем упражняемся в стрельбе по живым мишеням.

— Я не в вас, дон Салазар… Я в идола поганого. Да и вы бы, сын мой, стыд поимели… Вся страна истукану в ноги валится. Архиепископ боится на улицу нос показать. Тьфу! Давайте, подвешивайте за ноги инока смиренного, бейте шомполами, только я все равно кричать буду: анафема! Всякому, кто поклонится — анафема!

— В шестой люкс его, и смотрите, там — он мне живой нужен, здоровый и злой, как собака, — распорядился дон Салазар, и монаха увезли. — Ну вот, дженти Гресс, мы и оказали неоценимую услугу новым властям. Надо зарабатывать очки, чтобы императрица не подумала, что коллегия национальной безопасности зря кушает свою манну.

— Вы хотите сдать его?

— Именно. Более того, это не просто полезно, это необходимо. Сегодня же вечером отчет о происшествии будет лежать на столе дона Пьетро. У него тут есть несколько агентов. Я их не трогаю — лучше знать, кто именно за тобой шпионит. Это вовсе не значит, что он сразу же настучит об этом императрице, но и рисковать нам ни к чему. Кстати, когда сюда доставят эту вашу Лизу Денди? Признаться, мне и самому любопытно взглянуть…

— Как только доктор Гобит будет готова. А пока пусть маис в джунглях выращивает…

Э. Н., 25 день, 9 ч. 25 м.

— В конце концов, я отвечаю за нее перед команданте и перед вашим президентом! Вы не смеете требовать, чтобы я убирался! — Сальдо Вентура ломился в вертолет, и его не смущало, что на борту красовалась желтая кошка в боксерской стойке, эмблема вооруженных сил директории.

Премьер-лейтенант Кале, одной рукой держась за поручень, а другой придерживая берет, чтобы не сдуло воздушными потоками от винта, двинул Вентуру сапогом в живот и запрыгнул на борт.

— Чао, лягушонок! — Лиза на прощанье помахала пальчиками и отправила Вентуре воздушный поцелуй. — А скоро прилетим? — обратилась она к пилоту, протиснувшись между премьер-лейтенантом и одним из капралов.

— Он не понимает по-эверийски, он — сиарец, — внятно объяснил ей Кале, и она разочарованно фыркнула.

— Послушай, — Лиза опять забыла имя премьер-лейтенанта, — а когда мы вернемся, ты оставишь мне эту форму? Хочу в ней сняться в клипе и появиться на паре приемов.

Среди бойцов спецназа обнаружилась пара искренних поклонников поп-звезды, и они подогнали ей полевую униформу так, что все выпуклости организма были бережно сохранены и не терялись в лишних складках.

— Дарю, — коротко ответил лейтенант, с ужасом думая, что ему придется всю дорогу слушать ее щебет.

— А я попрошу Дода Борди, чтобы сочинил для меня песенку «Цепные Псы — крутые парни». Это будет хит! Все девчонки Бонди-Хома и Новой Александрии будут ваши.

— Nos volvemos encima de fronte.[4] — сообщил пилот, и машина пошла круто вверх.

— Что такое? — забеспокоилась Лиза, прервав свою трель.

— Внизу линия фронта, — перевел премьер-лейтенат.

— Как интересно! — Лиза навалилась грудью на спину капрала, который смотрел вниз поверх пулеметного ствола. Тот озадаченно крякнул, но слегка потеснился.

Внизу ничего, кроме джунглей и нескольких торчащих из них невысоких лысых холмов, не обнаружилась.

— А где линия? — несколько разочарованно спросила Лиза.

— Замаскирована, — разъяснил премьер-лейтенант.

— А почему не стреляют? Я знаю, там, где фронт, все должны стрелять и пускать ракеты.

— У всех ракеты кончились вчера, а новых не завезли. День неудачный.

Все, что происходило вокруг, Лиза Денди воспринимала как массовку в бесконечном сериале, где она — главная героиня, и поэтому ощущение реальной опасности было ей совершенно неведомо. Рядом могло твориться все, что угодно, но согласно законам жанра, главный герой — лицо неприкосновенное. Иначе было бы непонятно, зачем кино…

Лиза переключилась на капрала, у которого ей удалось отвоевать часть места возле пулемета, и во всех подробностях пересказывала сюжет свежего боевика «Заткнись, парень!», который доблестные бойцы спецназа не могли посмотреть по причине длительного отсутствия на родине и крайней занятости.

Премьер-лейтенант, пользуясь передышкой, решил лишний раз проанализировать последние события, но вопросы размножались, как тараканы, а сколько-нибудь вразумительных ответов не было и не предвиделось. Устав спецподразделений ДБ, в отличие от армейского, позволял младшим офицерам и рядовым пытаться, если время позволяет, обжаловать приказы непосредственного начальства перед вышестоящим до их выполнения. Но выше дженти Гресса был только президент, который, по конституции, занимал пост шефа Департамента… Итак, дженти Гресс исчез. Растворился в ночи, передав распоряжения через радистку в звании младшего регистратора… А кто подтвердит, что его не уволокли сиарские гвардейцы? И кто знает, на кого радистка на самом деле работает… Хотя нет —вроде бы сотрудник Департамента, а в ДБ случайных людей не бывает, будь ты хоть премьер-советник, хоть младший регистратор… А радиограмма, хоть и закодирована одним из личных шифров дженти Гресса, если пеленгатор не соврал, была отправлена из самого логова. Нет, все-таки, лучше подстраховаться…

— Капрал Салан!

— Я! — рявкнул Салан, сидевший в штурманском кресле.

— Где мы сейчас?

— До точки высадки пятьсот тридцать миль, пролетаем в сорока милях севернее Удоросо.

— Подбери для посадки место милях в пяти от условленной точки.

— Есть, мэтр премьер-лейтенант! Только этот будет возражать. — Капрал кивнул на пилота.

— Парашют у него есть?

— Не видел.

— Тогда без парашюта.

— О-о-о-о-о! — воскликнула Лиза, когда двое капралов столкнули пилота за борт. — Он разобьется?

— Обязательно, Лиза.

— Как интересно…

266-я зарубка на лампе, конец дня

Мешок, в который затолкали Иссу, подпрыгнул и с грохотом ударился о решетку. На этот раз Сандра соорудила клетку для пленника из легированной стали, а обломки двух предыдущих горяне растащили для хозяйственных нужд.

— Ну, чего ты теперь от него хочешь? — поинтересовался Лопо, глядя на буйство Пожирателя Людей, которое продолжалось уже больше суток. — Сначала разозлила зверушку, а теперь…

— Я разозлила?! — возмутилась Сандра. — А кто у него клок шерсти выдрал? Попытка к бегству, попытка к бегству…

Исса, наконец, разорвал мешок и начал орать:

— Иссе нельзя в клетке! Иссе надо кушать! Хочу старушку!

— Вот когда уймешься, будет тебе кушать, — пообещала Сандра и сотворила банан, очень похожий на настоящий.

Но банан, судя по всему, оказался предметом, Иссе неизвестным, и он продолжал буйствовать.

— Может, закопать его? — предложил Лопо.

— А толку?

Проблема действительно казалась неразрешимой: тварь пожирала людей, а если ее убить — воскреснет и станет еще злее, если заточить — рано или поздно выберется. Не караулить же круглые сутки… Хватало и других забот.

Родонагрон, злой, как черт, за последнюю неделю трижды вторгался в пределы царства Еги, и пока богиня его не вышвырнула, разрушил три поселка горян, а человеческих жертв было немного лишь потому, что Сандра накануне облетела свои владения, и всякому встречному повелела прикоснуться к Лампе — что-то вроде профилактической прививки от безвременной кончины. А еще среди горян кто-то начал распускать слухи, что их Ега — не настоящая, а истинная Хранительница идет сейчас сквозь Варлагор, постепенно разрушая царство Родонагрона-бессмертного. Горяне как-то даже притащили на суд богини двух нестарых еще вархатов, но те ничего вразумительного сказать не могли, и лишь рассыпали угрозы, что, мол, когда придет сюда истинная богиня, самозванка поплатится за все и будет бита кожаным ремнем. Внимательно выслушав их вопли, Сандра легким порывом ветра выдворила обоих в Варлагор, причем, заставила их свалиться с неба в непосредственной близости от Твердыни, распугав многотысячную толпу вконец оголодавших Просящих.

— Может, подарить его владыке Варлагора в знак примирения, — посоветовал Лопо. — Пусть Родонагрон его и стережет.

— Заешь, я давно хотела сказать тебе одну вещь… — Она мгновенно перенесла их обоих в библиотеку, подальше от лишних ушей. — Я закончила перевод дневников Танваалронга… Мы можем вернуться домой. Прямо сейчас.

— ?

— Фавр. Я почти уверена, что он может служить ключом не только к Чаше, но и к Источнику. Вот слушай… — Она поманила пальцем со стеллажа томик в черном переплете, и тот спланировал прямо ей в руки, раскрывшись на нужной странице. — «Согласно одному из апокрифов, фавр, созданный из некого мифического Металла Силы в одном из миров, может служить ключом для перехода в оба сопредельных мира, но с его помощью нельзя вернуться обратно. Такова воля Творца, поскольку Его подмастерья могут счесть, что мир, покинутый ими, несовершенен, и не удержаться от соблазна вернуться назад, дабы улучшить его в меру своего понимания. Но существует некий предел Творения, после которого каждый из миров должен идти к совершенству собственным путем без вмешательства высших сил, в соответствии с данным ему Законом. Разумеется, здесь приведен не сам текст, а его толкование, и вполне возможно, что оно может содержать некоторые неточности…»

Томик улетел на законное место, лениво размахивая страницами. Лампа то вспыхивала, то гасла, повинуясь переменам в настроении хозяйки. Фавр лежал рядом с ней на зеленом сукне, и отблески мерцающего света пробегали по нему молчаливыми волнам…

— Не получается. — Лопо вовсе не хотел, чтобы в рукописи Танваалронга обнаружилось противоречие, но оно вдруг всплыло само собой. — Если они, эти самые подмастерья, могут в любом из миров творить фавры, то каждый из них легко вернется назад…

— Тебя это так волнует? — Сандра посмотрела на него с легким удивлением. — В конце концов, это же сказка, миф… Ладно, не буду утомлять тебя длинными цитатами, но где-то там упоминается, что творение мира начинается с создания фавра. Это возможно только в самом начале, а после того, как образуется пространство, фавров уже не наделаешь.

— Но тогда зачем подмастерья оставили здесь свой фавр? А может быть, он здесь не один. И ведь та штука, которая была аккумулятором с тарелки и стала твоей Лампой — это ведь тоже фавр. А еще есть Корона Эленги, Жезл Родонагрона. Выходит, что они делают фавров гораздо больше, чем требуется…

— Ну и подумаешь… Наверное, подмастерья хитрят, оставляют себе возможность вернуться, посмотреть, что получилось. Может быть, я и не права, но, по-моему, это все не нашего ума дело…

Снаружи раздался страшный рев, от которого задрожали стены, а оконные стекла осыпались мелкими осколками. Сандра исчезла, прихватив с собой Лампу, и Лопо бросился за ней, внезапно поняв, что именно стряслось.

Клетка, в которой совсем недавно томился Пожиратель Людей, лежала в руинах, от одного охранника осталось то, на что лучше не смотреть, а второй исчез совсем. Сандра, наверняка, бросилась в погоню за беглецом, и должна была вот-вот вернуться, таща Иссу на аркане. Только бы ей не пришлось вновь убить его, тогда Исса мог появиться вновь где угодно и когда угодно. Прошла минута, вторая, третья. Из поселка начали подтягиваться горяне, вооруженные, кто трофейной секирой, кто кухонным ножом. Давняя ненависть к Пожирателю Людей, который, случалось, опустошал целые поселки, заставляла их забыть об осторожности. Впрочем, с ними была Ега-Хранительница, которая не даст в обиду, излечит раненых, вдохнет жизнь в умирающих… Увидев обломки клетки, люди небольшими группами разбредались по окрестным перевалам, надеясь там перехватить беглеца, хоть и каждый из них знал, что никакая человеческая сила не сравнится с мощью Иссы.

— Лоподапал, Ега не настигнет Иссу… — Рядом стоял Гет-странник и озабоченно смотрел на седловину, за которой скрылся Пожиратель Людей. — Исса сливается с камнем, Исса становится тенью, Иссу лишь стрелы Эленги могут настигнуть в горах…

— Что это? — спросил Лопо, удивленный странными словами, которые Гет произнес нараспев.

— Песнь об Отмщении Иссе. Данан сочинил, молва донесла…

Гет втянул голову в плечи, зябко поежился и ушел обратно в дом. С тех пор, как Сандра научила его эрдосскому письму, он стал еще более нелюдим и задумчив. Сандра-Ега задерживалась. Видимо, Исса и впрямь слился с камнем, но она не отступит, пока не перетрясет все горы, не выметет каждое ущелье.

— Лоподапал! — Гет вновь оказался рядом, и вид на сей раз у него был взволнованный. — Лоподапал, отправляясь в погоню, Ега-Хранительница взяла с собой свой фавр?

— Нет. — Лопо точно помнил, как она схватила Лампу и исчезла, а фавр оставался лежать на сером сукне.

— Лоподапал, там нет фавра. Он исчез.

ОТРАЖЕНИЕ ВОСЬМОЕ

У ветров долгая жизнь и короткая память. У тех, у других… Но он, лекарь Хаббиб-аб-Бар кое-что помнил из той жизни, которая была там, по другую сторону Источника… Кое-что… Память хранила обрывки фраз, размытые картинки, ощущение несвободы и тесноты тела… Воспоминания порой приходили вместе со снами, но немногие из них удавалось удержать, а еще меньше — понять…

" — Ваше Высокопревосходительство, ваша жизнь имеет слишком большую ценность, и не будет ли мне, скромному лекарю, позволено дать вам совет: останьтесь в крепости, поскольку маси обещали безопасность лишь вашей несчастной дочери, но не вам. К тому же, мы слишком близко к владениям воинственных ватахов, которые вообще ничего не обещали. — Мавр схватил под уздцы коня генерал-губернатора, когда ворота Хавли были уже открыты, и небольшой кортеж готов был отправиться в сторону пещеры с варварским названием, произнося которое, можно сломать язык.

Сандрос Гарже уже выхватил из седельного мешка плеть, чтобы первым ударом сбить тюрбан с головы лекаря, а потом украсить свежим рубцом его гладко выбритую голову. Но Хаббиб сам скинул с себя тюрбан, подставил голову под удар и продолжил:

— Жизни ваших слуг, господин, ничего не стоят, а без вас в Гидальго начнется смута. Вы поклялись на Писании, что в случае излечения дочери резня местных племен прекратится, а вы сами не сделаете ни шагу восточнее Хавли. Если вы нарушите второе обещание, дикари не поверят и первому. Тогда им незачем станет исцелять прекрасную Элен…

Генерал-губернатор все же хлестнул его по черепу, но сразу же после этого развернул коня и, не оглядываясь, поскакал к зданию ратуши…"

Сверкающая поверхность фавра сначала покрылась инеем, а потом обледенела. Каббиборой почти стелился по земле, оставляя на желтой траве след изморози. Пожалуй, не стоило лететь так низко — бессмертная может отыскать его по следу. Впрочем, уже поздно — до Твердыни осталось совсем немного, вот только — цела ли Твердыня? Родонагрону-бессмертному уже дважды пришлось ее восстанавливать, причем, до сих пор было не вполне ясно, кто же во второй раз раскидал огромные булыжники, из которых были сложены неприступные стены…

"Странно, но Сквосархотитантха оказалась не безобразной старухой, как он ожидал. Верховная жрица Мудрого Енота оказалась почти девочкой, и прекрасно говорила по-сиарски.

— Я не верю тебе, Хаббиборо, но сделаю все, о чем ты просишь. Только придется принести в жертву дюжину бледнолицых, чтобы ватахи поверили, будто и та, которую ты хочешь исцелить от беспамятства, — тоже жертва. Иначе они не дадут нам ключа, открывающего Тантху.

— Но нас всего двенадцать. Не надо меня в Тантху. Я много знаю. Я очень нужный! — У лекаря похолодела спина, а дурные предчувствия сменились ледяным ужасом неизбежности. — Хотите, я приведу вам еще солдат или еще кого-нибудь…

— Ты умен и труслив, а все твои спутники, кроме мальчишки, смелы, но глупы. Только ты сможешь найти выход обратно и вытащить дочь повелителя бледнолицых. Вернувшись, она утратит память обо всем, что случилось по ту сторону Тантхи и вспомнит то, что было по эту. Это и будет исцелением.

— А если я не найду пути обратно?

— Рано или поздно найдешь… То, что тебе нужно, там называют фавром. Он откроет тебе выход…"

Выход… Зачем? Чтобы вновь обрести тело, неспособное воспарить над убогой твердью? А может быть, вернуть губернатору исцеленную дочку? Дона Сандроса, наверняка, давно обглодали черви, а вот Эленгу он был бы не прочь вытурить отсюда, но путь в Велизор ему закрыт… Зато есть способ избавиться от Родонагрона… С тех пор, как Эленга за что-то (он уже не мог вспомнить, за что) отвергла его, он претерпел массу унижений от владыки, и теперь появилась надежда обрести свободу. Надо только убедить владыку воспользоваться фавром… Пусть он думает, что там, на дне Чаши, его ожидает могущество, не сравнимое с тем, что он имеет здесь… Могущество, а не гибель!

Впереди — вечность, и он, леденящий Каббиборой, еще успеет избавиться от остальных бессмертных, заберет себе и Жезл, и Корону, и все остальное, что у них там еще… А потом останется лишь найти управу на Видящих, и он станет единственным повелителем всех живущих от южных пределов Велизора до холодных вод на севере. Но сперва надо кое-что проверить… Не стоит доверять бессмертным… Даже если удалось подслушать их разговор, это вовсе не значит, что они говорили правду. Может быть, они хотели обмануть друг друга, а в дураках окажется ни в чем не повинный ветер. А еще Родонагрон может просто отобрать фавр и отправиться к Чаше, не расставшись при этом с Жезлом… Значит, надо его убедить в том, насколько опасно одновременно обладать Жезлом и фавром древней богини… А сделать это могли бы только те, кто не может солгать, те, кто, зная истину, могут лишь утаить ее.

Вдали уже показалась Твердыня, когда он обратился в безветрие, а потом начал неторопливо струиться назад.

— Безымянная, может быть, нам не стоило покидать жилище Еги… — Чуткий Олень сидел прямо на земле, прислонившись спиной к серому валуну. — В Варлагоре нас ждет только смерть. Я чувствую спиной ее дыхание…

— За твоей спиной — лишь мертвый камень. — Безымянная поднесла к его дрожащим губам бронзовый стаканчик со снадобьем, которое должно было либо исцелить, либо сделать смерть легкой и быстрой. После того, как они спустились с гор, на них обрушился снежный вихрь, и вскоре у Чуткого Оленя началась лихорадка. — Спиной можно чувствовать лишь то, что уже позади…

Она хотела сказать еще что-то, но порыв ледяного ветра чуть не сорвал с нее меховую накидку, а огромный булыжник вдруг покрылся инеем. Чуткий Олень, казалось, превратился в изваяние, высеченное из каменный глыбы, а Безымянная прикоснулась к его руке, но та, и впрямь, оказалась ледяной.

— Мало кто может выдержать дыхание леденящего Каббибороя. — Ветер, приняв образ длиннобородого старика в странном тюрбане на голове, уже стоял рядом. — Хочешь, я и на тебя дыхну?

Безымянная ответила молчанием, зная, что ветру от нее что-то надо, иначе бы он не стал разговаривать…

— А где мальчишка? — Каббиборой решил начать издалека. — Или мой подарок вам пришелся не по душе?

— Тамир-Феан остался там, где до него не доберутся твои ледяные лапы. — Она продолжала стоять спиной к ветру, глядя на окоченевшее тело Чуткого Оленя.

— Мои ледяные лапы доберутся до кого угодно и где угодно. — Казалось, Каббиборой вовсе не был разгневан дерзостью собеседницы, в голосе слышалась только легкая обида и удивление, что кто-то из смертных недооценивает его возможности. — Но, если ты помнишь, именно я спас мальчишку. Спас вопреки приказу владыки. Он настолько уверен, что любая его воля тут же выполняется, что не считает нужным проверять…

— Что тебе от меня нужно?

— Вот это уже разговор! — Ветер даже слегка потеплел и перестал гнать на Безымянную снежные хлопья. — Смотри, что у меня есть.

Фавр мелькнул у нее перед глазами и тут же исчез в облаке ледяной пыли.

— Ворюга. — Безымянная решила, что Каббиборою что-то понадобилось от Еги, он хочет предложить в обмен на это что-то украденный фавр, а она должна стать посредником…

— Хочешь, я отдам его тебе? — Ветер изобразил подобие улыбки. — А тебя отдам владыке…

— Твоему владыке ни к чему ни я, ни этот фавр.

— Но он-то об этом не знает. Вот он, фавр, принадлежавший когда-то Еге-Хранительнице, ключ от Чаши, за которой расположен мир, в котором Родонагрон-бессмертный станет еще бессмертнее, а по могуществу своему сравнится с древними богами. Если он поверит, то он уйдет! А разве не этого хотят Видящие? Мне все время казалось, что вы хотите избавить мир от бессмертных. Ты слышишь: я знаю вашу тайну! Я могу становиться тихим и незаметным, и тогда мне слышны разговоры тех, кому есть что скрывать. Но заметь, Безымянная, я об этом знаю, а владыка — нет.

— Видящие не могут лгать…

— А тебе и не надо лгать! Да, стоит ему погрузиться в Чашу, как он исчезнет. Исчезнет навсегда! Даже не умрет, а просто исчезнет, как будто его никогда и не было… Но откуда тебе знать, что это правда? Ты ведь сама не знаешь, где ложь, а где истина. Только кивни, и владыка сам покинет этот мир, и не все ли тебе равно, что с ним будет дальше…

ГЛАВА 9

Э. Н., 31 день, 14 ч. 30 м.

— Я пока не уверена, хочу ли я получить эту роль… — Лиза стояла перед огромным зеркалом в изящной платиновой виньетке и любовалась на себя в костюме гурии. Воздушная ткань прикрывала почти все ее тело, но была достаточно прозрачна, чтобы стороннему наблюдателю не требовалось никакой фантазии… Лиза была прекрасна, просто восхитительна! Если бы она, ко всему прочему, умела держать закрытым свой милый ротик — цены бы ей не было…

— Лиза, я тебя вовсе не уговариваю. Если ты не хочешь, мы легко найдем кого-нибудь еще. — Вико знал, что такого удара ниже пояса Лиза не выдержит…

— Ну, дженти Гресс, вы же знаете, что Индо не любит, когда я в телевизоре прямо натурально трахаюсь. — В ее голосе появились плаксивые интонации, а это означало, что она скоро сдастся.

— Президент в курсе. Он будет недоволен, если ты не согласишься. И еще этим буду недоволен я, а это для тебя гораздо страшнее. — Вико поднялся из кресла и приблизился к Лизе, которая продолжала перемигиваться с собственным отражением. — И помни: наш герой должен быть сражен твоими прелестями.

Лиза наконец-то оторвалась от зеркала, прилегла на стоявшую рядом кушетку и начала вставлять в длинный мундштук длинную сигарету, желая хоть так выразить свой протест. Вико не переносил табачного дыма, и Лиза это прекрасно знала.

— Не забудь потом почистить зубы. — Вико сам поднес ей огонь. — Наш герой, припав к твоим устам, должен ощутить лишь аромат роз.

Он вышел, оставив Лизу наедине с зеркалом, и тут же столкнулся с доном Салазаром и доктором Гобит, которые, казалось, все это время проторчали под дверью.

— Дженти Гресс, до начала мероприятия осталось не больше часа. Пора бы нам доставить дону Лизу на место, а то мы рискуем опоздать. Вы знаете, весь город буквально наводнили шпионы коллегии национальной культуры. Если у Тессы возникнет хоть тень подозрения, она просто отменит визит своего патрона в Консулат. — Карпелитто говорил быстро, как будто боялся не успеть сказать все, что хочется. — В 17-20 по графику завозятся продукты на кухню Консулата, и один из фургонов уже арендовали мои люди. У нас еще пятнадцать минут, не более…

— Доктор Гобит, как вы считаете, Лиза готова сыграть свою роль? — Не дожидаясь ответа, Вико резко распахнул дверь, и на него упала кинозвезда, успевшая прижать ухо к замочной скважине. — Лиза, иди к зеркалу и будь готова, через час нужно быть в съемочном павильоне.

Он аккуратно затолкал перепуганную Лизу обратно, прикрыл за ней дверь и двинулся по коридору, увлекая за собой престарелого консула и Лолу.

— Итак, на чем мы остановились…

— Лиза Денди — замечательный клиент. — Доктор Гобит говорила несколько сбивчиво, чувствовалось, что она с трудом скрывает волнение. — Если б ее ко мне год назад… Самое сложное в нашем деле — оторвать клиента от окружающей реальности и от собственного внутреннего мира. На реальность ей наплевать, а весь ее внутренним мир построен на иллюзиях, домыслах и слухах. Так что программа сработает, если, конечно, Лиза вообще доживет до нужного момента. Только потом ей потребуется очень длительная и дорогостоящая реабилитация…

— Учту, — пообещал Вико, хотя и прекрасно знал, что у Лизы не так уж много шансов уцелеть, даже если план сработает на все сто…

Э. Н., 31 день, 17 ч. 54 м.

Пьетро Сатори говорил по-древнеромейски длинно и высокопарно. Едва ли он понимал более трети слов, которые произносил, но речь, судя по всему, производила на Недремлющего неизгладимое впечатление. Два вечера дон Пьетро угробил на то, чтобы выучить наизусть эту тарабарщину, но успех, похоже, превзошел все ожидания. Во всяком случае, милое личико Тессы то и дело искажалось брезгливой гримаской, которая выдавала плохо срываемое недовольство.

Императрица всея Сиара сделала ошибку, позволив Пьетро говорить, но кто мог подумать, что этот выскочка заговорит на родном языке Недремлющего, и она, божественная Тесса, мгновенно утратит роль единственного посредника между всемогущим пришельцем и муравейником, который он так внезапно разворошил. Но ничего — сегодня же ночью, она лишь шепнет, кому следует, и портовый укрепрайон будет лежать в руинах, а бедолага Пьетро превратится в кусок вонючего мяса или просто исчезнет… Главное — не вспылить прямо сейчас, иначе Недремлющий может подумать, что она, божественная Тесса, не согласна с тем, что величайший из величайших, посланец всемогущего Родонагрона-бессмертного пришел в этот мир, чтобы сразить ложных владык и показать всем ничтожным тварям, что такое истинное могущество и великодушие…

— …и каждый из нас, смиренно преклонив колени пред ликом Родонагрона-бессмертного, понимает, что мы — лишь пыль под ступнями всемогущего посланца, и единственная наша цель, единственный смысл нашей ничтожной жизни — предаваться восторгу оттого, что именно здесь, в Сиаре, произошло явление воплощенной мощи, перед которой то, что мы видели и знали раньше — возня беспомощных насекомых, лепет неразумных младенцев…

Аудитория внимала с должным почтением и трепетом. Тесса накануне заявила, что не хочет делать церемонию проводов Недремлющего на покорение еще не покоренных территорий слишком торжественной и многолюдной — в Бархатном зале Консулата присутствовали лишь уцелевшие консулы и по паре высших чинов из соответствующих коллегий.

— …но остались еще те, кто не поклоняется владыке, кто противится воле повелителя Недремлющего, для кого слово нашей императрицы Тессы Великолепной — пустой звук. Милосердие повелителя Недремлющего оставило достаточно времени для того, чтобы те, кто мог и хотел раскаяться, раскаялись. Прочие должны быть раздавлены могучей пятой повелителя Сиара! Воины Сиара, верные своему повелителю и сиятельной императрице, желают преподнести в дар Могущественнейшему перед началом исторической битвы то, что до сих пор было скрыто от его взора!

Дон Пьетро торжественно вскинул вверх ладонь в белой перчатке и его эполет встопорщился на правом плече, поймав солнечный луч, пробившийся в одно из узких высоких окон. Резные створки входной двери медленно, с достоинством, раскрылись, и собравшиеся вынуждены были расступиться перед ларем на колесиках, который толкали перед собой четыре генерала в черных парадных мундирах при всех орденах и прочих регалиях.

Тесса тут же заподозрила худшее, и вскоре худшее произошло. Когда крышка ларя поднялась, под ней обнаружилась полуголая танцовщица и под раскатистые звуки джазовых вариаций на тему Славы, виляя оголенными бедрами, двинулась к повелителю.

Гром аплодисментов подтвердил, что имеет место заговор, в котором наверняка участвует большинство собравшихся…

— Убей их! — Тесса, забывшись, кричала по-сиарски, и Недремлющий лишь на мгновение скосил на нее глаза, а потом воткнулся взглядом в танцовщицу, которая, раскинув руки, двинулась к нему, не переставая извиваться всем телом. — Убей их всех! Это враги владыки! Это твои враги!

Но и этот вопль повелитель оставил без внимания.

Почти все, кто собрался на церемонии, со сдержанным ужасом подались назад, поближе к спасительному выходу.

— Мой повелитель! — Танцовщица из ларца была уже в двух шагах от Недремлющего и произносила непонятные ей ромейские слова старательно и непринужденно. — Мой повелитель, я принадлежу тебе, как и все остальное в этом мире.

Сделав неосторожный шаг, Лозита споткнулась о ступеньку и чуть не упала, но неведомая сила приподняла ее над полом.

Дон Пьетро, предчувствуя близкую победу, с ехидной ухмылкой косился на императрицу, но тут со стороны служебного входа раздался внеплановый грохот и визг. Дверь распахнулась, и в зал спиной влетел охранник, а вслед за ним показалась красотка в прозрачном одеянии.

— Ах ты дрянь! — закричала она, уставившись на Лозиту. — Это моя роль! А ну, вали отсюда, пока не началось!

Лиза была абсолютно уверена, что находится в съемочном павильоне, и что неведомый продюсер в последний момент решил заменить ее, звезду мирового масштаба, на какую-то местную стерву, которая его подмазала известно чем… Всех прочих, включая Недремлющего, она не удостоила даже взглядом — не стоили они ее взгляда…

— Вали отсюдова, сучка, а то хуже будет! — Лиза, по-прежнему, не обращая внимания на массовку, подбежала к неожиданной сопернице и вцепилась ей в волосы. В ответ Лозита отвесила ей пощечину, и между ними началась перепалка.

— Чтоб ты сдохла!

— Заткнись, дешевка! Тебя здесь не было!

— Ах ты, гадина! Дон Пьетро, уберите ее!

— Я те дам — мало не покажется…

Лиза вопила по-эверийски, а Лозита — по-сиарски, но, казалось, они вполне понимают друг друга. Недремлющий смотрел на происходящее с осторожным интересом, побледневшая Тесса готовилась к прыжку, чтобы самолично разделаться с обеими самозванками, а прочая публика, стараясь не делать резких движений, вела борьбу за выгодную позицию поближе к выходу.

Наконец, когда схватка между двумя претендентками готова была перерасти в кровавую драму, между соперницами возникла невидимая стена. Обе они оказались связанными по рукам и ногам светящимися нитями, а еще через мгновение исчезли. Исчез и Недремлющий. Только что тут стоял, и вдруг исчез…

— Дон Петро, тебе не кажется, что этот раунд закончился вничью. — Дон Салазар, как бы невзначай, оказался рядом с главой военной коллегии. — Может быть, уже настало время пожать протянутую руку…

— Я хотел лишь блага для моей несчастной родины…

— Пьетро, мальчик, эту сказку ты расскажешь кому-нибудь другому. Давай поговорим серьезно… Видишь, наш план сработал и теперь надо лишь довести дело до конца.

— Все равно эта эверийская кукла не сравнится с нашей Лозитой!

— Это ты так считаешь, а нашему повелителю, по-моему, обе приглянулись. Кстати, посмотри на нашу императрицу, мне кажется, с ней что-то случилось.

Тесса продолжала сидеть, не меняя позы, уставившись в одну точку остекленевшим взглядом.

— Дона Тесса! — Пьетро Сатори начал проталкиваться к ней сквозь притихшую толпу, и дон Салазар засеменил вслед за ним. — Дона Тесса, вам плохо?

— А по-моему, ей хорошо. Ей просто здорово. Главное — ей больше ничего не надо… — Дон Салазар почти кричал вслед своему коллеге-консулу, но тот не остановился, пока не дотронулся до неподвижной руки императрицы.

На троне сидел труп, совершенно холодный, обжигающе ледяной, свежемороженый…

— Вот не послушался ты меня, а расхлебывать всем. — Дон Салазар говорил негромко и назидательно. — С нашей Лизой все понятно — у нее мозгов нет, а вот что теперь твоя Лозита выкинет…

— Что надо, то и сделает.

— Это ты так думаешь. Тесса, наша бывшая императрица, так же начинала…

Э. Н., 32 день, 21 ч. 26 м.

Вико попытался пошевелить пальцами, и, как ни странно, ему это удалось. И еще неплохо было бы выяснить: сейчас просто ночь, он ослеп или ему завязали глаза… Впрочем, если сознание вернулось, значит, может вернуться и зрение, и слух, и все остальное… Главное, чтобы память не отшибло.

Истребитель коллегии национальной культуры Республики Сиар настиг-таки двухмоторную этажерку коллегии национальной безопасности, которую дон Салазар отбирал лично из остатков авиационного парка своего ведомства. Самолет не должен был вызывать у потенциального противника ничего, кроме презрения и жалости — кукурузник фермера, стоящего на грани разорения. Но, видимо, пилот истребителя решил пострелять просто так, со скуки… Что было дальше, Вико не мог вспомнить, хоть убей. А может быть, и не было ничего такого, о чем стоило бы вспоминать…

— Дженти Гресс, в вашем возрасте пора бы и остепениться. Лавры Джи Мухомора[5] покоя не дают? — голос в темноте звучал вкрадчиво и приглушенно, но Вико узнал его.

— Что со мной, Мартин?

— Ничего особенного. Пара переломов и легкое сотрясение. Через пару дней будете как новенький.

— А с глазами что?

— Ничего. Просто здесь темно. Снадобья, которые вам прописали, действуют только в темноте.

— Мартин, я ведь не просто так…

— Я все знаю. — Раздался сухой короткий смешок. — Опоздали вы самую малость, дорогой шеф. И не стоило так беспокоиться… Все под контролем Красного Беркута.

— Какого беркута? Мартин, не сходи с ума!

— Весь мир свихнулся, шеф, и чтобы с ним ни стряслось, он это заслужил. Зря вы рисковали… Зря. Впрочем, если Великому Ватаху было угодно сохранить вам жизнь, значит, в этом тоже есть какой-то смысл.

— Если в ближайшие дни…

— Я все знаю. Зеро Валлахо, посланец Красного Беркута, уже здесь. Я, правда, хотел его пристрелить, но Сквоседуватахучепанипарду попросила меня не делать этого.

— Кто?

— Роза Валлахо, ваш бывший подопытный кролик.

— Странно…

— Она прикоснулась к миру, где ее воля стоит над законом, и многие ее грезы стали реальностью. Дженти Гресс, а вот Лолу Гобит вам придется выдать людям Красного Беркута. Великий Ватаху жаждет ее крови. Великому Ватаху нельзя отказывать. Опасно.

— Я должен убрать пришельца.

— Красный Беркут хочет того же. Мы откроем врата Тантхи. Но лишь после того, как доктор Гобит зальет своей кровью жертвенный камень. Так хочет Сквоседуватахучепанипарду, верховная жрица Красного Беркута.

Не было слышно ни шагов, ни скрипа дверных петель, но Мартин исчез. Вико попытался подняться с каменной лежанки, но резкая боль в пояснице заставила его принять прежнее положение.

Итак, они требуют Лолу… Где ж ее взять-то? Радиостанция при падении — вдребезги, да все равно, не успели бы…

Надвигался сон. Сон, а не беспамятство, в котором он пребывал до сих пор. Кстати, надо было спросить, сколько прошло времени…

— Почти сутки, — сказал из темноты женский голос.

— Кто здесь?

Язычок тусклого холодного пламени колыхнулся у нее на ладони. Роза поднесла его к лицу и тут же погасила легким дуновением.

— Мне вдруг захотелось посмотреть на вас. — Она говорила негромко и неторопливо…

— Было бы на что смотреть, Скво…

— …седуватахучепанипарду, — помогла ему Роза. — Не беспокойтесь, дженти Гресс, Великий Ватаху не хочет вашей смерти.

— Смерть — не причина для беспокойства. — Вико приподнялся на локте, стараясь хоть что-то разглядеть в темноте. — И чего же он хочет?

— Хотеть — привилегия смертных. Чего хочу я, того и хочет Великий Ватаху. — В темноте блеснули и погасли два кошачьих глаза. Казалось, серебристый барс на мгновение воплотился в Розу, после смерти настигнув вождя ватаху-урду. — А я хочу, чтобы все осталось так, как есть. А пока гость из Тантхи здесь, я рискую потерять все.

— Что — все?

— Лола не зря уделила мне столько внимания. Я только теперь поняла — почему… Я была чудовищно глупа и романтична, а значит, легко могла поверить во все, что угодно. А вера пробуждает силы, о которых и не подозреваешь. Лола, конечно, чудовище, но я ей признательна. Благодаря ей, я сейчас имею то, о чем и не мечтала. Кем я была… Подержанной дурой, прыщом на трупе мироздания… И еще это нелепое желание быть объектом всеобщего восхищения… А теперь я могу видеть жемчужины ожерелья Сквотантхахани, а в каждой из них заключена бесконечность…

Вико все-таки нашел в себе силы, чтобы сесть, прислонив спину к шершавой влажной каменной стене. Лежать в присутствии сумасшедших, тем более, если у самого есть проблемы со здоровьем, было опасно. Итак, эксперимент доктора Гобит пришел к логическому завершению —у Розы окончательно съехала крыша, и на нее положил глаз столь же безумный вождь…

— Я не сумасшедшая, дженти Гресс. — Судя по интонации, Роза при этом еще и снисходительно улыбалась. — Во всяком случае, я не более безумна, чем средний эвериец. Если хотите, я покажу вам…

— Что?

— Ожерелье…

— Нет!

— Я так и думала… Для тех, кто увидел это хоть однажды, путь назад закрыт. Тем, кто прикоснулся к бесконечности, любое видимое пространство кажется тесным, душным и бессмысленным. Отдыхайте, дженти Гресс. Здоровый сон — залог благополучия…

Тьма подернулась едва заметной серебристой рябью и вывернулась наизнанку. Теперь перед глазами плотной стеной стоял свет, столь же бессмысленный и непроглядный.

271-я зарубка на Лампе, начало дня

Сандра стояла на скальном уступе, закутавшись в овечий тулуп, ее ресницы покрылись налетом инея, и бледность на щеках проступала сквозь загар.

— Простудишься, заболеешь и умрешь, — мрачно пошутил Лопо, глядя сверху на древнее святилище, где мерзли под дырявым каменным сводом беззащитные древние боги.

— Не смеши меня. — Сандра выглядела предельно сосредоточенной и совершенно несчастной. — Хочу мерзнуть и буду. Хочется хоть иногда почувствовать себя человеком. Нормальным.

— Только давай без фокусов. Заберем фавр — и домой.

— А с чего ты взял, что нам надо караулить именно здесь?

— Боевой опыт подсказывает. Был такой предмет в военном училище — логика… Я уже объяснял: тот, у кого фавр, придет сюда. А нам бы…

— Тихо.

— Что такое?

— Исса здесь. Тоже, наверное, военное училище закончил.

Лопо окинул взглядом ущелье и успел заметить, как серая тень мелькнула на крыше строения и скрылась в одном из проломов.

— А ему что здесь надо?

— Тоже, наверное, домой хочет. — Сандра скинула с себя тулуп и растворилась в воздухе, прихватив с собой Лампу.

Вот так всегда. Даже ручкой не помахали на прощанье… Итак, трудами Еги Хранительницы, волею случая, стараниями многих поколений Видящих, благодаря отсутствию в этом мире бюрократической системы и т.д. возможность вернуться домой и предстать-таки перед военно-полевым судом сегодня стала более реальной, чем вчера. А потом можно будет все забыть — и Родонагрона, и Эленгу (хоть бы разок глянуть на нее), И Варлагор, и Ирольн, и Гета-странника, и Безымянную, и вшивых вархатов и вечно поддатых Милосердных Слуг. Главное — никому ничего потом не рассказывать… Забрались во глубь пещеры и там сидели все это время, питаясь земляными червями и кореньями… Откуда коренья? Оттуда же, откуда черви. Сходите и посмотрите, если крыша не съедет… Впрочем, для славного команданте Гальмаро нет разницы, кого к стенке ставить, псих ты или нормальный… Мятежник — к стенке! Можно было бы и тут остаться, но, во-первых, интересно, чем там дело кончилось (Вальпо наверняка уже взяли, крыс, господ консулов, топят в океане), а во-вторых, Сандру надо вытаскивать. Выбраться бы отсюда и исчезнуть, чтобы у нее проблем лишних не было. Если возле пещеры охранение сняли (пора бы уж), нужно будет пробираться в сторону Даунди, а там устроиться на временную работу либо к партизанам, либо к диктатору, как его там… А проблемы — дело наживное, Сандра их себе сколько угодно добудет, хоть в Сиаре, хоть в Варлагоре. Нет, о том, что будет после возвращения, лучше не думать. Лучше вообще ни о чем не думать… Пока.

В скалу врезался внезапный порыв морозного ветра. Уступ, на котором он стоял, с треском раскололся, и волна холодного алого пламени едва не обрушилась на Лопо всей своей смертоносной массой. Он едва успел спрыгнуть вниз, а через долю мгновения раствориться в пространстве, слиться со скалами, снегом и холодным туманом.

Быть ветром легко и приятно — ничто не сковывает движений, сладкое забытье смешивается с восторгом полета, а все, что было раньше, кажется далеким и бессмысленным. Кстати — а что было раньше, и что такое смысл?

« — Солдату совершенно не обязательно задумываться о смысле жизни. Достаточно, чтобы он мог усмотреть смысл в смерти. Разумеется, гораздо лучше, если он и об этом не задумывается, а вероятность собственной гибели осознает как нечто естественное, возможно, даже приятное и перспективное. В этом заключен главный смысл религиозного воспитания и психологической подготовки нижних чинов…»

Что это? Равенни. За окном сверкают серебряные купола кафедрального собора Семи Страстотерпцев, за кафедрой старший претор-наставник Сезар де Аллюро…

Не то… Гаснущее сознание пытается нащупать зацепку в уходящей реальности, найти обратный путь, который с каждым мгновением кажется все более призрачным и далеким.

« — Никто не смеет подвергать сомнению чистоту наших помыслов, мужество и непреклонность сынов и дочерей свободного Сиара! То, что происходит сейчас в нашей многострадальной стране — не революция, не переворот, не гражданская война. Настала пора очищения нации от пороков и предрассудков, подлости и продажности, трусости и безразличия, жестокости и лицемерия…»

Кто говорит? Говорит репродуктор. Голос команданте звучит уверенно и спокойно. Так и надо. Завтра десант на Гидальго. Успех обеспечат только уверенность и спокойствие…

Опять не то. А может быть, нет ничего такого, на что стоило бы оглядываться. Впереди вечность, простор и свобода…

« — Господь Единый и Всемогущий, сотворивший небо и землю, давший тела тварям земным, вдохнувший в них душу! Не оставь детей своих в странствиях, ниспосланных нам промыслом Твоим, укрепи нам сердце верой в Тебя. Дай нам силы не потворствовать страхам, не предаваться унынию, терпеть боль…»

Сандра. Он сжимал ее в своих объятиях, давая ей хоть какую-то опору в этом бесконечном полете, хотя и сам не имел никакой опоры, а со всех сторон зияла бездна…

— Да очнись ты, наконец! — Она хлестала его по щекам, сидя на большом пальце каменной ноги Еги-Хранительницы. — И не смей мне врать, что ты сдох! Не смей!

Сандра заметила, что он очнулся, и начала торопливо втирать слезы в покрасневшие веки.

— Что это было?

— Хороший вопрос. — Ее лицо уже приобрело привычно спокойное и слегка заносчивое выражение. — Приготовься к худшему, дорогой… Судя по всему, нам предстоит прожить вместе вечность.

Пол вокруг Чаши был завален каменной крошкой, свод обвалился больше чем наполовину, а от изваяния Еги осталось только то, что ниже талии. Лопо попытался сесть, но почувствовал, что его сознание вновь тает…

— Куда?! — Сандра схватила его за руку, потянула к себе, и тут вспыхнула Лампа, повинуясь ее безмолвному приказу. — Есть мнение, что еще один такой полет, и мне придется отскребать тебя от всего Варлагора.

— Так что же случилось? — Лопо уже чувствовал себя гораздо лучше.

— Я уже почти справилась… Все-таки Родонагрон был туповат и слишком самоуверен. Я уже почти выбила у него фавр… Знаешь, так — с ноги и влет. Но начисто забыла про Иссу. Я даже не сразу поняла, откуда он взялся… В общем, они все там — и Родонагрон, и Исса, и фавр, и все остальное… — Она достала из воздуха сигарету, и начала щелкать пальцами, пытаясь извлечь огонь.

— Зажигалка сломалась? — До Лопо, наконец, дошло, в каком положении они оказались. Терять было уже нечего, оставалось только шутки шутить…

— Все сломалось… — После очередного щелчка язычок пламени вспыхнул-таки на большом пальце. — Дело даже не в фавре… Не только в фавре. Не стало Родонагрона — не стало и Варлагора, а в Варлагоре — Источник. Теперь и на юге, наверняка, образовалось Ничто, и Варлагор вместе с Просящими и Видящими, тланами и тигетами, со всей прочей ерундой — все это воссоединилось с исторической родиной…

— Ты проверяла?

— Нет еще. Боюсь проверять. А вдруг все так и есть…

— А где Жезл? Он его тоже с собой уволок?

— Не знаю. Думаешь, было время по сторонам смотреть! Меня саму чуть не растоптали.

— Кто?

— Да ты совсем отупел от безделья! Кто, кто! Владыка Родонагрон и его любимый ветер, который фавр упер! Не соображаешь ничего, так молчи! Тупица. А я тоже хороша — нашла, с кем связаться! Освободительная армия! Цвет нации! — Ее начало трясти, побледневшее лицо исказила гримаса ярости и отчаянья. — Плевать мне, где Жезл! Не знаю я никакого Жезла! И тебя знать не желаю, навязался на мою голову!

Стремительно сгустилась тьма, и небо над древним святилищем затянули тучи, больше похожие на клубы черного дыма, горы мелко задрожали, сверху посыпалась каменная крошка, с плеч Одена-Судии скатилась голова и с грохотом ударилась о каменный пол.

— Очнись, бестолочь! — Лопо схватил Сандру за плечи и кричал ей в ухо. — Смотри, что творится. Это все твоя истерика! Уймись, а то горы поломаешь!

Она обмякла, припадок закончился так же внезапно, как начался, и в то же мгновение пришла в норму окружающая действительность.

— Да, ты прав: дура это я… Но ты тоже хорош… — Она с тоской посмотрела на то, что осталось от головы Одена. — А Жезл, наверное, Каббиборой уволок, ворюга. Да, верно… Когда Исса на владыку навалился, у того Жезла не было, а то бы от Иссы мокрого места не осталось…

Наступила тишина, затих даже ветер, гонявший снежную пыль по окрестным склонам, а сквозь пролом в потолке в святилище ворвался солнечный луч.

— Опять фокусы показываешь… — Лопо, наконец, почувствовал себя вполне бодрым и дееспособным. — Не боишься, что Лампа перегорит от частого использования?

— Что? — Она, казалось, и не слушала его. — Нет, это не я. Это само так… Не знаю.

" — Дженти Винс, я вам не собираюсь платить за слухи и сплетни. Мне нужно знать, кто она, если жива — то где находится и чем занимается, если ее уже нет — хотя бы, где ее могила. И еще мне нужна фотография. — Вестибюль общежития для иностранных студентов. Винс (просто Винс, фамилия — не обязательно) частный детектив со связями в спецслужбах и правительственных кругах Конфедерации (на уровне собутыльника младшего референта шестого заместителя), они мирно беседуют, и никто из проходящих мимо не подозревает, что этот коренастый парень в шляпе, жующий потухшую сигару, и длинноногая блондинка, одетая незамысловато, но со вкусом, заключают сделку на 10 000 фунтов, которые лежат у блондинки в сумочке.

— Милашка, ты просто не совсем понимаешь, как добывается подобная информация, и чего это может стоить.

— Я же не прошу доставить ее сюда живьем.

— Насколько я понял, что-либо узнать у себя на родине…

— Если бы я могла спросить у папы, зачем бы я стала обращаться к вам… Может…

— Этих денег вполне хватит, но тебе придется и самой поработать. Я нашел человека в штабном архиве одного солидного ведомства, который располагает всеми необходимыми сведениями, но, видишь ли, детка, чтобы узнать, есть ли у него информация о твоей матушке, я показал ему твою фотографию в полный рост… Он скажет тебе все, что знает, даже подготовит копии всех документов, и все это бесплатно, но только если ты согласишься познакомиться с ним поближе…"

Она стояла в воротах, в самом начале мраморной дорожки, ведущей к чаше. Короткая зеленая юбка и желтая безрукавка, широкополая плетеная шляпа кокетливо сдвинута набок, длинные, до плеч, золотистые волосы — все в точности как на фотографии, которую Сандра увидела на столе в отцовском кабинете в тот день, когда ее впервые доставили в Лос-Гальмаро из Сано-Иво. Фотография исчезла в тот же день.

Дина сделала шаг вперед и в одно мгновение оказалась посреди зала. Теперь она стала старше, прическа упрятана под черный берет с золотым двуглавым орлом, и на ней серо-зеленая пятнистая униформа с орденскими планками на груди — фото из архива Департамента Безопасности КЭ, раздел «Резидентура и командный состав диверсионных групп потенциального противника», было подклеено к копии личного дела…

Еще шаг — и она уже рядом, на расстоянии протянутой руки. Короткий белый хитон, замысловатая прическа, увенчанная сверкающей диадемой, взгляд внимательный и сочувственный, лишь складка на лбу поднимается от переносицы, придавая выражению лица значительность и строгость…

— Доченька… Давай-ка, для начала, вместе соберем игрушки. А то после тебя такой беспорядок.

Первыми зашевелились обломки статуи Еги, начав, один за другим, подниматься над полом, и неторопливо поплыли на свои прежние места, по пути срастаясь по линиям изломов. Когда Ега и прочие изваяния уже стояли в первозданном виде, начали восстанавливаться стены и заделываться проломы в потолке. Мама с дочкой начали знакомство с игры в кубики…

Э. Н., 33 день, 12 ч. 10 м.

— Ты, святой отец, все допытываешься, что да как, а я не знаю, и мне это даже не интересно. Просто, что знаю, то и говорю. Вот и все. — Отшельник Иор сидел на крыльце тростниковой хижины, сжимая обеими руками жбан холодного кислого молока, и наблюдал за игрой солнечных бликов, пробившихся сквозь густые кроны деревьев. От этих важных занятий его отвлекал кардинал де Стефано, обеспокоенный длительным молчанием ясновидца. — Раз уж вы всем конклавом решили верить мне на слово, так и делайте, как решили…

— Никто не сомневается, блаженный Иор, в истинности каждого твоего слова, но, мне кажется, отцы церкви должны знать…

— Достаточно, чтобы отцы церкви верили. На то они и отцы. Вера выше знания — разве не так говорил святой Иво в «Послании к странникам». Не надо искать в Откровении и Благодати научного феномена. К тому же, извини, папочка, но не для того ты ко мне приставлен, чтобы копать, как крот, и стучать, как заяц.

Кардинал, почтительно стоявший напротив Иора, неторопливо перебирал четки и угрюмо, исподлобья, смотрел на блаженного, за которым числилось два десятка предсказаний, около сотни исцелений, знание наизусть всех книг Писания включая апокрифы, из которых он ни одной не прочел, и, главное — свечение мощей Огиеса-Пустынника при всяком его приближении. Ответить хотелось, но, с другой стороны, было боязно раздражать ясновидца, который находился явно не в лучшем расположении духа.

— Ты пойми, папочка, я действительно понятия не имею, почему я такой. Ну да, иногда мне на ум приходят вещи, которых студент-недоучка придумать не может, в силу своего невежества и бескультурия, но не было такого, чтобы являлся мне архангел с опаленными крыльями и давал поручения от имени Единого-Всемогущего. Не было такого, сколько бы там мощи не светились…

Блаженный поднялся с крыльца и молча двинулся в сторону тропинки, ведущей к заброшенной крокодиловой ферме.

— Иор, у тебя через полчаса назначена встреча с генералом Раусом, — попытался задержать его кардинал. — Он сюда придет.

— У меня через десять минут встреча с крокодилом Сезаром, он мне кое-что обещал на ушко шепнуть. — Иор даже не оглянулся. — Скажи генералу, чтоб подождал. Ждите и дождетесь, ищите и обрящете…

Блаженный ушел, три послушника, вооруженные десантными автоматами, не спеша последовали за ним, а кардинал де Стефано, подобрав рясу, уселся на то место, которое только что покинул его собеседник.

После короткого публичного выступления в Хавли перед бойцами Освободительной армии, Иор, казалось, пребывал в полной апатии ко всему, что происходило вокруг. Из Вальпо приходили вести одна тревожнее другой: отродье Каркуситантхи набирало силу, разнесло эверийский крейсер, подавило всякое сопротивление, а в Вальпо, как грибы после дождя, начали размножаться секты поклонников поганого идола — «Орден Багрового Жезла», «Оруженосцы Тессы», «Верные Слуги Родонагрона-бессмертного», «Тени Недремлющего»… Церкви только и осталось перейти на полулегальное положение и призывать паству к спокойствию и смирению, а единственный здравствующий ясновидец только и делал, что вкушал свои лепешки с кислым молоком и молился по расписанию, уединяясь в тростниковой часовенке. Если так и выглядит Конец Света, то воистину неисповедимы Пути Господни и Замыслы Его…

Кардинал заставил себя сосредоточиться на четках. Искушение гнева и уныния покинуло его на пятой молитве, а на седьмой обнаружилось, что за калиткой, рядом с вооруженным послушником, не решаясь побеспокоить святого отца, стоит адъютант генерала Рауса. Иор сказал, пусть подождет, значит, пусть подождет… « Господь Единый и Всемогущий, сотворивший небо и землю, давший тела тварям земным, вдохнувший в них душу! Не оставь детей своих в странствиях, ниспосланных нам промыслом Твоим, укрепи нам сердце верой в Тебя. Дай нам силы не потворствовать страхам, не предаваться унынию, терпеть боль…»

Четыре ангела порхали с цветка на цветок и собирали нектар. Заливались невидимые райские птички, миленькая пастушка, сидя на лужайке, с умилением смотрела на крохотных кудрявых овечек. Чудо? Галлюцинация? Нет. Это просто сон… Господь дарует праведникам светлые сны, вознаграждая их за труды, отгоняя на время дневные невзгоды. Впрочем, есть в этом что-то нехорошее, что-то тревожное — уснуть во время молитвы… И блаженного рядом нет, а кроме него, никто не посмеет потрясти за плечо нерадивого пастыря.

— …извиняемся, Ваше Святейшество… — Кто-то все-таки рискнул попытаться его разбудить, осторожно, с опаской, но все-таки…

— Не Святейшество, а Преосвященство, — поправил кардинал молодого инока, за спиной которого стоял лично генерал Раус и часть его штаба в лице двух полковников и одного капитана.

— Ваше Преосвященство, — на этот раз говорил сам генерал, — мы бы не осмелились, но дело не терпит… Нам нужно срочно услышать блаженного Иора. Сегодня или завтра…

— Я знаю. У меня исповедуются офицеры контрразведки. — Кардинал поднялся, ухватив генерала за рукав. — Но едва ли блаженный Иор нам что-нибудь скажет. Остается уповать на чудо. Молитва и смирение, мирный труд и вера — других путей к спасению я не знаю, и у блаженного Иора они едва ли найдутся.

— И все же…

— Он скоро придет, но, боюсь, и ему нечего сказать. Так что, если кто-то из ваших солдат и офицеров хочет успеть причаститься и исповедоваться, пусть сделают это сегодня.

— Значит, кроме Царствия Небесного или Пекла ждать больше нечего…

— Положитесь на Господа. — Кардинал сложил ладони на груди, и было видно, как дрожат кончики его пальцев. — В Вальпо это чудовище уже почти месяц, и ничего — многие еще живы.

Со стороны пруда, куда удалился блаженный, раздался одинокий выстрел, вспугнувший стаю каких-то невзрачных пташек. Офицеры, стоявшие за спиной генерала Рауса, побежали было ни звук, но по тропинке, ведущей от пруда, уже шли два послушника, из тех, что отправились охранять покой отшельника. Заметив, что на них смотрят, послушники пустились бегом,

— Это… Брат Бонифа застрелился. — Тот, что постарше, бухнулся на колени перед кардиналом, и за его спиной клацнули два автомата. — А блаженный Иор пропал. Я только на минуту отвернулся, а его уже нет. А вот брат Бонифа…

— Что с Иором?! — Генерал схватил парня за рясу и рывком поднял на ноги. — Куда дели?!

— Пропали оне… А брат Бонифа застрелился… Он ближе всех стоял, и не углядел… И я не углядел. Велите меня тоже…

— Семьсот поклонов из положения стоя! Каждому! И приятеля своего закопаете. Без отпевания. В джунглях. Подальше отсюда. — Кардинал объявил приговор и взялся за четки. Последние новости убедили его окончательно в приближении скорого Светопреставления, и теперь уже ничто не должно отвлекать от молитвы…

— Осмелюсь сказать… — раздался голос второго послушника, который только сейчас догадался опуститься на колени. — Вот. Блаженный Иор писал перед тем, как… — Он протянул в зажатом кулаке скомканный клочок бумаги.

"Папочка, помнится, ты третьего дня рассуждал о том, что уйма времени прошла с тех пор, как Господь Единый ниспослал в мир последнее Чудо, что мы все тут погрязли во грехе и поэтому не достойны… А ведь, на самом деле, чудеса происходят сплошь и рядом, только не всякому дано их заметить и оценить. Я пока точно не знаю, что нас всех ожидает, Небеса молчат, но это вовсе не означает, что все кончено, и у нас не осталось никакой надежды.

Господь не только нам дал Закон, он дал его и Самому Себе, а значит, в тех чудесах, которые Он творит, не должно быть ничего сверхъестественного. Мы живем — чудо, умираем — еще одно. Большинство людей продолжают считать смерть трагедией, хотя в Писании ясно сказано: умерший здесь обретает лучший мир или просто получает то, чего заслуживает.

Порою тени великих бедствий нависают над миром, но катастрофе препятствуют, казалось бы, совершенно немыслимые стечения обстоятельств. Каждое из них в отдельности выглядит будничным, простым и вполне объяснимым, но вместе они — Чудо.

Чудо порой состоит уже в том, что кто-то оказался в нужное время в нужном месте и сделал именно то, что должен был сделать, иногда даже не ведая, что творит.

Меня искать не надо — я уже там, где меня нет…"

Э. Н., 33 день, 21 ч. 16 м.

Ну, уж нет… Как только дженти Индо подставит ей свое дряблое ухо, ему все будет известно — и про это дурацкое кино, в котором нет ни сценария, ни банкетов после съемочного дня, и даже камеры не видно. Кретин-супергерой вторые сутки лижется на койке с этой стервой, которая взялась неизвестно откуда, а она, Лиза Денди, звезда мирового экрана, должна смотреть на все это из клетки. Одно клево у них тут получается — спецэффекты. Все натурально. Даже веревки, которые связали ее по рукам и ногам, сами распутались и уползли, что твои змеи. И клетка, похоже, настоящая… Она схватилась за прутья, и с воем отдернула руку. В ладонь вонзилось множество мельчайших шипов, оставив на коже несколько кровоточащих царапин.

— Эй! Ты, придурок! Давай перерыв. Мне доктора надо! Не видишь что ли, что творится! — Лиза показала пальцем за свою окровавленную ладонь, но на нее не обратили никакого внимания. Оргия продолжалась в прежнем ритме, тупо и безмолвно, лишь временами над широкой кроватью поднимался огненный шар и разбивался о высокий потолок, растекаясь по нему волнами пламени. Лиза стянула с себя туфлю и швырнула ее, целясь между прутьями, но промахнулась. Оставалось только ждать, когда закончится съемка эпизода, а потом смачно плюнуть в рожу неведомому продюсеру и лично дженти Грессу, который так коварно злоупотребил ее доверием.

Вдруг что-то с металлическим звоном ударилось о каменный пол, и Лиза едва успела заметить, как тело ее соперницы, дергаясь и извиваясь, приподнялось над кроватью, прилипло к стене почти под потолком и начало медленно сползать вниз, пока светящиеся оковы не обхватили тонкие запястья. Ага! Значит, теперь должен последовать выход главной героини. Дженти Гресс, помнится, говорил, что надо говорить, что на ум придет. Может быть, реплику из «Дымного Цветка»: Пусть я пленница, но я не буду покорно исполнять твои прихоти, мерзавец… Нет, не годится. А вдруг он по роли и не мерзавец вовсе. Как только эпизод отснимут, надо все-таки потребовать, чтобы хоть сказали, о чем кино. Судя по костюмам, это исторический боевик…

Герой-воитель, закованный под самый подбородок в чешуйчатую броню, внезапно оказался возле клетки, и стальные прутья с шипением испарились. Борода, аккуратно завитая в мелкие барашки, пористый нос, густые лохматые брови над прищуренными серыми водянистыми глазами, и глубокая складка, рассекающая низкий лоб от переносицы… Противная рожа. И зубы желтые. Лапы тянет. Вот ведь мерзость какая… Ну, станется с Вико, с дженти Гресса, шефа. На всю катушку станется…

ОТРАЖЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

Раб, даже если он принадлежит великому владыке, все равно остается грязным рабом. Дочь императора, остается дочерью императора, даже если страна лежит в руинах, даже если легионы, еще вчера казавшиеся непобедимыми, уничтожены силой колдовства… Раб остается рабом и не смеет прикасаться к дочери императора…

— Я принадлежу бессмертному владыке Родонагрону! — Гордость не позволяла инфанте отпрянуть от мерзких красных пальцев, которые тянулись к ней, и оторвать взгляда от этих водянистых недобрых прищуренных глаз. Раб всегда остается рабом, и он должен испытывать трепет, слыша имя своего господина. — Ты сокрушил мои войска, твоя магия оказалась сильней наших огненных стрел, серебряных птиц и плавучих крепостей, но самая большая драгоценность в этой стране — я, и владыка будет недоволен, если узнает, что ты посмел прикоснуться ко мне, прежде чем он…

Теперь надо найти в себе силы не поддаваться страху и спокойно принять смерть. Рабы лживы, и этот ничем не лучше других — он, конечно, предпочтет все скрыть от своего господина… Но нет — он сделал шаг назад, и на его ладони возникла статуэтка, маленький идол.

— Путь к владыке закрыт. — Презренное чудовище открывало рот не в такт словам, и голос звучал по-юношески звонко. — Но настанет срок, и все здесь покорится мне. Тогда я найду ключ к Источнику и открою ворота в Варлагор. Но ты — смертная, и можешь не дожить.

Дожить… А стоит ли жить, если пять крепостей лежат в руинах, знать перебита, император улетел на серебряной птице, но едва ли в мире есть сила, которую он мог бы призвать на помощь… Инфанта Лиза, дочь императора — теперь законная добыча победителя, как и все сокровища Вальпора… Но, может быть, тот далекий владыка будет сражен ее красотой, и ему хватит благородства и великодушия, чтобы внять ее мольбам… Но сейчас между ними стоит этот раб, и на устах его ложь, а в глазах — трепет перед именем того, кто правит там, в далеком Варлагоре.

— Ты не знаешь всего, раб… — Комок страха внезапно подкатил к горлу, но она, как и подобает инфанте, не позволила ему вырваться криком. — Ведь ты — всего лишь раб. Тебе об этом давно никто не напоминал?

Пришелец вздрогнул, лицо его побледнело, а статуэтка в руке расплавилась и потекла между пальцев на каменный пол, став лужицей раскаленного металла.

— Признайся! Ты позволил себе надеяться, что око владыки не видит тебя, что от него скрыты твои мысли. — Она сделала шаг вперед, и тот, что называл себя Недремлющим, отступил к кровати и, затравленно озираясь, начал что-то выискивать в складках одеяла.

Понятно… В пылу страсти потерял свою магическую палку, которая, может быть, и вовсе украдена у истинного владельца. Но тогда зачем ему выставлять на всех углах статуи владыки, а не свои… Впрочем, такому вряд ли поклонился бы хоть один житель Вальпора, даже самый ничтожный, даже под страхом мучительной смерти.

Нашел.

Теперь уж точно смерть занесла свой бронзовый клюв…

— Все, что ты делаешь — лишь отражение его воли, а своей воли у тебя не должно быть. — Еще шаг, и могущественный пришелец уже отползает на противоположную сторону кровати.

— Владыка говорил: найди там, за Источником, то, что откроет путь обратно. Отсюда приходили, значит, знают… — монстр хотел еще что-то сказать, но тут взвыла наложница, прикованная к стене магическими цепями. Но крик оборвался на полуслове — стена с громким чавканьем поглотила ее.

Маркграф Гресси, колдун и алхимик, мог бы помочь, но захочет ли он… Еще год назад он предупреждал императора, что бездна Каркуса таит опасность, и сроки приближаются, но так и не взял на себя труда объяснить, что за опасность таится в подземных лабиринтах. Наверно, и замок Хавлис теперь лежит в руинах. Но все равно стоит попробовать…

— Послушай, раб… — Инфанта почувствовала, что имя владыки пока служит ей надежной защитой. — Я хочу увидеть владыку, и думаю, он тоже не откажется увидеть меня. И сам ты не прочь поведать ему о том, что великий Вальпор покорен ему, принимает Дары и приносит жертвы.

Пришелец смотрел на нее исподлобья, втянув голову в плечи, как будто ожидал заслуженного удара плетью. Что ж, он получит то, чего требует его сущность. Раб всегда тоскует по побоям.

— Я укажу тебе место, где спрятан ключ к возвращению, но тот, кто хранит его, возможно, не отдаст его добровольно…

— Рука мертвеца не удержит сокровища…

Ого! Откуда такая изысканная речь? Уж не говорит ли его устами истинный владыка…

— Но рука мертвеца не может указать путь. — Инфанта позволила себе высокомерную улыбку. — Я призову серебряную птицу, и мы полетим вслед за ней.

— Куда? — Казалось, пришелец окончательно растерялся, он даже, как будто, уменьшился в размерах и прижался к спинке кровати. — Владыка…

— Владыка ждет нас. — Главное — не терять твердости в голосе. — Особенно меня…

А теперь можно идти к выходу, спокойно, не оборачиваясь, как будто так и надо. Привычка властвовать — полезная привычка, помогает избавиться от страха и растерянности… И пусть не слышно шагов за спиной — но он, наверняка, движется следом уже потому, что она, инфанта Лиза (а может быть, уже императрица?) до сих пор жива.

Дверь не распахнулась перед ней, и пришлось оглянуться. Взгляд, полный холодного презрения, заставил пришельца, зависшего в двух локтях от серого каменного пола, отпрянуть, и через мгновение путь был свободен…

ГЛАВА 10

Э. Н., 34 день, 7 ч. 00 м.

— Ты отвратительно выглядишь, дорогой. — Роза вовсе не злорадствовала, но в ее голосе не ощущалось ни капли теплоты и сострадания.

— Зато, у тебя вид, как у счастливого манекена в витрине. Демонстрация мод диких племен Южной Лемуриды. — Зеро окинул взглядом свою бывшую благоверную с ног до головы, стараясь сохранить невозмутимое выражение лица. — У вас тут пива нет?

Роза, и впрямь, была как новенькая. Если бы не тот сон, и не узнал бы…

— Это был не сон. — Роза проигнорировала его последний вопрос, но и сам Зеро мгновенно забыл о нем.

— Ты что, мысли читаешь?

— Все твои мысли написаны у тебя на лице. — Роза поправила красное оперение на голове, заглянув в воображаемое зеркало. — Пива у нас не бывает. А тебе пора бы подумать о собственном здоровье.

— Помнится, мое здоровье тебя не очень-то интересовало.

— И, по-моему, тебя это вполне устраивало.

Пауза. Все-таки, крыша у них подтекает… Где-то за спиной падающие капли размеренно отсчитывали затянувшиеся мгновения.

— Мы что — собрались решать семейные проблемы? — вежливо поинтересовался Зеро. — Можно, я тогда сяду куда-нибудь.

— Нельзя. — В ее голосе мелькнула извиняющаяся интонация. — В святилище все, кроме меня, должны стоять, даже вождь.

— Ну, давай выйдем.

— Итак, Зеро Валлахо, гражданин Конфедерации Эвери, задержан на территории, испокон веков принадлежащей ватаху-урду, куда он, по его собственному признанию, был сброшен на парашюте. При себе имел: портативную радиостанцию, крупнокалиберный автоматический пистолет с шестью запасными обоймами, нож армейский, стандартную аптечку, запас продовольствия на трое суток…

— Роза!

— Не Роза, а Сквоседуватахучепанипарду…прибор ночного виденья, две ручных гранаты, фотоаппарат водонепроницаемый полуавтоматический. В любом уважающем себя государстве парашютиста с таким набором ставят к стенке.

— Ты прекрасно знаешь, зачем я здесь! — Вот теперь было от чего испугаться. Роза и раньше-то была не в себе, а теперь, побывав в лапах старушки Лолы…

— Да, я знаю… Кстати, твой шеф тоже прибыл. Но ему меньше повезло.

— Судьба шефа меня мало интересует.

— Напрасно. От него кое-что зависит.

— Сейчас уже ни от кого ничего не зависит. — Зеро поставил ногу на ступеньку, одну из трех, ведущих к базальтовому трону, на котором сидела жрица. — Процесс пошел, и все в руках случая.

— У случая нет рук, дорогой…

— Да какой я тебе дорогой!

— Извини — привычка. — Роза посмотрела мимо собеседника туда, где располагался вход-выход, и Зеро поспешно оглянулся. Ватах, который привел его сюда, исчез, сами собой вспыхнули сальные светильники, бронзовые чашечки с фитильками, в беспорядке расставленные на полу и во впадинах барельефов. В помещении почти не стало светлей, но тени каменного зверья, казалось, начали медленно, но верно оживать.

— Что это? — После всего, что с ним произошло за последние несколько недель, подобные явления уже не вызывали ни удивления, ни испуга. Но все-таки…

— Это для слишком любопытных духов… Так вот, дженти Зеро, чтобы загнать пришельца обратно в Тантху, нужна жертва.

— А я думал, что для этого нужен лишь кусок тартаррина. Роза, ты опять несешь чушь. Какая жертва?!

— Вот именно, Зеро, только не простого тартаррина, а активированного… Ты что-нибудь понимаешь в квантовой механике?

— Нет.

— И я не понимаю, и дженти Гресс в этом смыслит немного, а уж местные жрецы — тем более. Насколько я знаю, для того, чтобы активировать стержень, нужно пару тысяч тонн специального оборудования и масса энергии, а здесь нет ни того, ни другого…

— И что делать?

— Я уже сказала: Красному Беркуту нужна жертва, человеческая жертва.

— Ты предлагаешь мою кандидатуру? — попытался сострить Зеро.

— Ты не годишься. — Жрица всем своим видом показывала, что отныне шуток понимать не собирается. — Великому Ватаху нужна именно Лола, но дженти Гресс, к сожалению, не прихватил ее с собой, а теперь уже поздно. Ты представляешь, чем это нам грозит?

— Значит, мероприятие откладывается?

— Шутить будешь на том свете. Вам, бледнолицым, наверное, ничего не стоит лизать пятки идолу, но не таковы люди Красного Беркута. Если не открыть Тантху, мы, ватаху-урду, соединимся с предками, а вот остальным придется гораздо хуже…

— Зачем Беркуту именно она? — Зеро вспомнил процессию, идущую по колено в розовом тумане навстречу черной бездне распахнутого клюва Великого Ватаху, Тику под знаменем Конфедерации, полупрозрачную хищную старушку…

— Вот у него и спроси.

— Ты — жрица, а я — так, с улицы пришел. — Его передернуло от одной мысли, что, может быть, вновь придется встретиться с Беркутом. — И что теперь?

— Теперь… — Она раскрыла ладони, и на них возникла чаша из серебристого металла с округлым дном, если наполнишь, уже не поставишь — надо пить до дна. — Вот сюда надо налить кровь, потом выплеснуть ее в жертвенный огонь. И только после этого несущий ее войдет в Тантху.

— У старушки, наверное, и не набралось бы столько. — Зеро осторожно взял сосуд.

— Чего не набралось?

— Крови.

Зеро стало слегка не по себе от собственной остроты, но слово — не воробей…

— Кстати, пока не забыла… Если останешься жив и доберешься до дому… Дженти Гресс обещал сделать для тебя свидетельство о моей безвременной кончине. Ты рад?

— Можно подумать, у меня есть выбор.

Внезапный короткий порыв ветра погасил все светильники. С Розой что-то случилось. Лицо ее побледнело, зрачки закатились под веки, пальцы впились в каменные подлокотники, а вокруг головы возникло бледно-алое сияние. Зеро почувствовал, что кто-то вцепился в плечо, и это вывело его из оцепенения. Сам вождь Седуватахучепанипарду, он же Мартин Шукша, чуть ли не волоком тащил его прочь из святилища.

— Поговорили, и хватит, — цедил Мартин сквозь зубы. — А теперь у жрицы встреча с Великим Ватаху.

Снаружи стояла влажная жара. Десятка два ватахов, вооруженных луками и автоматическими винтовками сидели на высоких каменных ступенях, и среди них лично Гресс Вико, одетый в потрепанную полевую униформу. Воины настороженно смотрели в одну сторону, да и сам дженти Гресс выглядел слегка обеспокоенным.

Ощутив, что он свободен от хватки вождя-шамана-императора, Зеро посмотрел туда же и в тот же миг ощутил, как у него холодеет спина.

Молодой человек шел прямо на них медленно, почти степенно, он был бос и полупрозрачен, точь-в-точь, как старушка Лола на языке Красного Беркута. Впрочем, с каждым шагом, он обретал плоть. Застиранный армейский комбинезон, на голове — что-то вроде пиратской повязки, двухдневная щетина на подбородке, в глазах — печаль и сострадание…

Отовсюду сбегаются ватахи: воины, женщины, дети, но никто не смеет приблизиться к нежданному гостю. Вдруг на вершине святилища сам собой вспыхнул жертвенный огонь, а из ворот святилища вышла Сквоседуватахучепанипарду, сжимая в правой руке жертвенный нож, черный от запекшейся крови, а по полу волочился красный форменный саван, перекинутый через ее левое запястье.

— Вообще-то, для церемоний времени нет, так что давайте быстрее. — Гость смотрит на верховную жрицу, и воины, только что заслонившие ее живым щитом, отходят в сторону, рядом остается лишь один из младших жрецов, несущий чашу со снадобьем, дарующим покой.

Присмотревшись, Зеро заметил, что это та самая чаша из серебристого металла, которую он сам рассматривал минуту назад. И тут воины оттеснили его в сторону, освобождая проход к лестнице. Рядом оказался дженти Гресс, но он, казалось, старался не замечать собственного агента…

— Шеф! — Зеро фамильярно дернул его за рукав. — Вам не кажется, что за подобную работу мне стоит прибавить жалованья.

Дженти Гресс лишь отмахнулся от него, как от назойливой мухи, и в это мгновение ударили барабаны.

— Может быть, все-таки выпьешь, а то жалко будет, если снадобье пропадет. — Сквоседуватахучепанипарду поднималась к пылающему алтарю рядом с жертвой, и ее разбирало любопытство, не отвечающее торжественности момента.

— Нет уж, мамочка, обойдусь я без вашего пойла. Ты только ножичком так не размахивай, а то поранишь меня раньше времени. — Неожиданный гость говорил по-эверийски с легким ромейским акцентом. — И тебе со мной вообще говорить не положено, а то жертва не будет считаться.

— Нельзя говорить на языке ватахов, а по-эверийски можно… Кстати, как твое имя, а то мне надо будет представить тебя Великому Ватаху.

Последняя ступенька осталась позади, чаша, в которую надлежало выжать кровь из бьющегося еще сердца, повисла в воздухе, нож занесен над грудью жертвы.

— Иор. Меня зовут Иор. — Идущий на смерть виновато улыбнулся.

286-я зарубка на Лампе, вечер

— …свирепые псы Маргора легли у ее ног и стали лизать ее колени. И тогда могучий Маргор направил на нее тучи диких ос, но те, не тронув ее, обратились в янтарь и обрели вечность. Тогда могучий Маргор призвал на помощь шесть огромных огнедышащих демонов из Пекла…

— А что такое демоны? — спросила девочка, но Тамир-Феан дернул ее за косичку, призывая к порядку.

— Демон — это что-то вроде Иссы, только страшнее, — объяснила Сандра и продолжила: — Но демоны прошли мимо, не заметив ее, и вернулись в подземное царство Аспара. «Кто ты, и зачем пришла сюда?» — гневно спросил Маргор. «Я — Ника, дочь царя Феота. Оракул сказал, что лишь я могу преградить тебе путь. И вот я здесь».

— А почему Маргор сам не убил ее? Зачем псов посылал? — не сдержался юный вождь тигетов, и тут же получил оплеуху от девчонки.

— Потому что он был злой, как Родонагрон, а все злые люди — трусы. — Сандра щелкнула пальцами, и возле одинокого дерева, сотворенного ею накануне, возник шатер. — А теперь вам пора спать. Про Маргора вам завтра Дина дорасскажет.

— А можно мы с ветренком поиграем? — Девочка, которая до сих пор так и не выбрала себе имени, просто хотела оттянуть окончание хорошего дня.

— Ты же знаешь, что он улетел с Гетом и Заккаром…

Дети понуро направились к шатру — знали, что хоть богиня и добрая, но спорить с ней бесполезно.

Видящие поставили свои шатры между Источником и полуразрушенной Твердыней, которую владыка так и не успел полностью восстановить, толпа Просящих обосновалась за чахлой рощицей в пяти милях к северу от бывшей резиденции Родонагрона, по ночам приходя мародерствовать на руины, Милосердные Слуги разбежались кто куда. Изредка на ближних холмах появлялись небольшие группы всадников-тигетов, до которых дошли слухи, что их вождь жив и находится под покровительством самой Еги-Хранительницы. Лопо целыми днями сидел возле Источника и коротал вечность, наблюдая, как из темной глубины поднимаются гроздья воздушных пузырьков…

Фавр исчез, сгинул на дне Чаши вместе с Родонагроном-бессмертным, и теперь оставалось только ждать… «Доченька, у нас достаточно времени, и есть, чем заняться». Сказала и ушла… Не улетела, не переместилась, а именно ушла, прихватив с собой Гета-странника. С Диной ушел и Заккар, пожелавший немедленно узнать секрет ковки «волосатой» стали, которой славился Ирольн… Никто из Видящих за все это время так и не решился приблизиться к Источнику или просто придти в гости, и было совершенно непонятно, почему они вдруг покинули Притвор, который многие сотни лет служил им надежным убежищем. «…и есть, чем заняться». Интересно, что она имела в виду? Ну, приглядеть за девчонкой, потому что она славная и неглупая, а это — редкость среди Просящих. И за Тамир-Феаном нужен глаз да глаз… Построить дворец? Восстановить библиотеку? Нет… Дворец — это признак оседлости, но оставаться здесь навсегда совсем не хочется, а рукописи Танваалронга сохранены в памяти до последней запятой. Вот только неизвестно, не вылетит ли все это из головы по ту сторону Источника, если когда-нибудь удастся вернуться домой. И Лопо молчит. Может быть, он уже…

— Лопо… — Она подошла сзади и тронула его за плечо. — Очнись, я пришла.

— Вижу. — Он даже не оглянулся. — Есть новости?

— Ты лучше скажи, что с тобой на этот раз?

— Меня предчувствие томит… — Он зачерпнул ладонью воду из Источника, и медленно вылил ее обратно. — У меня никогда раньше не было предчувствий. Знаешь почему? А потому что я и так знал все, что будет. Как это: «Пуля в спину или в грудь, пусть не эта, так другая. Ежели меня убьють, ты не жди меня, нагая…» А теперь, представляешь, меня даже убить нельзя… А кого, спрашивается, убить нельзя? Правильно — покойника…

Сандра некоторое время смотрела на него, думая, чему дать волю — жалости или гневу.

— Да ты пьян, как полковник! — Она неожиданно для себя самой столкнула его в Источник и, перевесившись через мраморный бордюр, посмотрела вниз. Ей вдруг показалось, что где-то там, в глубине промелькнул какой-то отсвет…

— Там ничего нет. — Лопо уже стоял рядом, его белый парадный мундир был абсолютно сух, и аксельбанты сверкали фальшивым уставным золотом. — И здесь тоже ничего нет. Хочешь, предскажу будущее? Вижу, что не хочешь, но я все равно… Родонагрона больше нет, а что это значит… Это значит, что скоро здесь начнется резня. Басилея Эленга не любит Видящих, ведь они, как она считает, все минувшие века исправно служили владыке. Сыновья Ольдора вернутся в долину Ирольна, и как ты думаешь, куда они двинутся дальше? Конечно, уничтожать тигетов и тланов, которые разоряли их землю. Горяне начнут утверждать культ древних богов, а ты лучше меня знаешь, как происходит утверждение культов. И еще есть Просящие, которых надо кормить, потому что они только и умеют кланяться, петь Славу и кушать, когда есть что. Но, скорее всего, их перебьют первыми, так что, эта проблема скоро разрешится. Милосердные Слуги могли бы стать профессиональными грабителями, только здесь скоро будет некого грабить. И никто не сможет этому помешать, потому что тирана, на котором держался местный порядок, уже нет, и некому его заменить… Ты не годишься. И мать твоя — тоже. Здесь, чтобы поддерживать мир и порядок, нужен стопроцентный эгоист, деспот и самодур. Но самое паршивое — то, что я все это знаю, и мне на это плевать. Нет больше офицера Лопо да Пальпы, есть что-то размазанное по всему Варлагору и его окрестностям.

У ветра долгая жизнь и короткая память…

«Сандра, девочка… Главное — не терять надежды. Если Родонагрон отправил своего эмиссара в наш мир, это значит, что тот должен неизбежно, рано или поздно, вернуться с докладом, а у него с собой должен быть ключ. Кому-то из нас надо постоянно быть рядом с Источником…» — Сказала и отправилась пешком в Велизор… Может быть, мамочка-мамуля и сама не очень-то верит в то, о чем говорит. Иначе она не рискнула бы покинуть пост…

— Сандра, к нам, кажется, посетители. — Лопо тряхнул головой, избавляясь от остатков хмеля. — Похоже на психическую атаку.

Видящие шли рядами и колоннами, одетые в свои форменные белые балахоны, мужчины были вооружены короткими секирами, а во главе странного воинства верхом на воле-альбиносе двигалась сама Безымянная. Они шли молча, сосредоточенно печатая шаг, слегка задрав вверх подбородки.

— Остановить их? — Сандра почувствовала, что теряется, а Лопо сейчас вряд ли годился в советчики.

— Если их разогнать, мы так и не узнаем, чего им надо… — Лопо уселся на мраморный бордюр. — К тому же, это зрелище мне нравится. Есть в нем что-то родное…

Первые ряды остановились в сотне метров от Источника, и Безымянная первой раскрутила пращу. Осколок белого камня описал высокую дугу и с шипением, без всплеска, погрузился в воды Источника. Строй Видящих мгновенно рассыпался, охватывая Источник полукольцом, и еще несколько белых камней полетело в цель. Вода уже не бурлила, ее уровень падал, обнажая мраморные стенки колодца, и после каждого попадания снизу доносилось что-то похожее на стон.

Лопо обратился в ветер, и, попутно сметая ряды нападавших, бросился к шатру, где спали Тамир-Феан и девочка без имени, но несколько камней, пролетев сквозь его бестелесность, распались на мельчайшие осколки, расползаясь холодной болью по всему его существу. Он упал на землю возле самого шатра и нашел в себе силы оглянуться. Видящие замыкали кольцо вокруг Сандры, и ее голубые молнии поражали в воздухе все меньше камней. И вдруг мощная ударная волна разметала нападавших. Лопо мог бы поклясться, что в воздухе распространяется запах жженой селитры, он сделал попытку преодолеть ползком последние несколько метров, но заметил прямо перед своим носом пару армейских ботинок.

— Ты живой? — Матушка Сандры, как всегда, успела вовремя. — Если жив, то вставай. У нас гости.

Лопо сначала сел на землю и огляделся. Рядом с Диной, которая успела мгновенно переодеться в легкий зеленый сарафанчик, стояла какая-то девица в платье для приемов позднеколониальных времен и со сверкающей короной на голове. Эленга! Басилея Велизора… Она все-таки снизошла… За ее спиной стояло несколько воинов в роскошных доспехах, а в небе гоняли облака несколько молчаливых ветров. Значит, басилея изволили прибыть вместе со свитой…

Возле Источника лежало несколько тел в белых хламидах, а вокруг, на серой вытоптанной земле, были разбросаны сотни белых камней. Видящие, те, кто уцелел, врассыпную убегали в сторону заката, а Сандра сжимала запястье Безымянной, которая, впрочем, не вырывалась, лишь по ее щекам катились крупные редкие слезы.

— И что это было? — поинтересовался Лопо, ни кому конкретно не обращаясь.

— А вот сейчас мы это и будем выяснять. — Дина направилась к пленнице, и весь кортеж последовал за ней.

— Видящие просят твоей милости и снисхождения. — Безымянная уже стояла на коленях перед Сандрой. — Мы разрушили Притвор… Мы разбили Каменное Кольцо, которое долгие века служило нам убежищем. Мы хотели уничтожить Источник.

— Зачем? — спросила Сандра, продолжая сжимать ее запястье, но ответа Лопо не расслышал.

Та же холодная боль пронзила его ступню, и он отпрыгнул в сторону. Белый камушек, осколок Каменного Кольца, оказался у него под ногой. Дальше он предпочел двигаться, не касаясь земли.

— …он сказал нам, что если исчезнет Источник, исчезнут и бессмертные. В залог того, что он не лжет, Каббиборой оставил нам Жезл Родонагрона. Многие поколения Видящих хранили знания, ремесла, искусства — и все ради того дня, когда исчезнут бессмертные, ради Часа Пробуждения. Теперь мы беззащитны…

Краем глаза Лопо заметил, что воины Эленги собирают камни и складывают их в одну кучу. Небольшая пирамида все росла, и на нее, почему-то, было больно смотреть. Внезапно вспомнилось заточение в сосуде из Холодной Глины, и еще — как сотни изучающих глаз там, в Притворе Видящих, смотрят на него, и он, едва помнящий свое имя, стоит перед ними, как беспомощный птенец, только что вылупившийся из яйца…

— … отпусти нас и позволь собрать наши камни, чтобы вновь сложить Кольцо… Я могу открыть тебе многие тайны…

Театр. Детский утренник. Здравствуй, Дедушка Мороз… Чтобы извлечь джина из кувшина, нужно потереть его двенадцать раз с подветренной стороны… А вот построить бы их, дать каждому по лопате, и через какую-нибудь сотню лет здесь будет город-сад. Безымянная лукавит, а что, спрашивается, ей остается делать после такого акта не спровоцированной агрессии. Каббиборой во всем виноват, собака летучая… Нет, Лопо да Пальпа, хоть и полковник, но не даст себя провести. Вот сегодняшняя кампания завершится, и надо будет перед сном попросить Сандру-Егу сотворить парочку небольших фугасиков для усиления обороноспособности.

«Молчи и слушай… — чей-то голос проник в его сознание, подавляя посторонние шумы, — Очень скоро, может быть, прямо сейчас вернется тот остолоп, которого Родонагрон послал воевать на чужбину, ты его особо не трогай, а вот девицу, которая с ним, нужно будет сразу же затолкать обратно, а то у нее фантазия буйная и дурная…» — до Лопо вдруг дошло, почему голос кажется ему странным: он говорил по-сиарски. В последнее время он, даже беседуя с Сандрой, перешел на древнеромейский, и теперь звуки родной речи настораживали и удивляли. «Запоминай, пока время есть: ты — герой-любовник, и, как только гнусный похититель приличных девушек попадется тебе на глаза, хватай его, за что придется и вбивай в землю по пояс, а потом забирай, все, что у него в руках, и ныряйте все туда, откуда вылезли…»

— А ты кто такой? — Лопо поймал себя на том, что говорит вслух, и Дина-Ега, стоявшая рядом, сразу же косо на него посмотрела.

«Тихо, не шуми… Меня зовут Иор, и ты меня знаешь. Ну, кто в Сиаре не знает блаженного Иора… Я, правда, уже умер, но это в нашем деле не имеет никакого значения. Кстати, папочка, кардинал Стефан де Стефано, когда первый раз меня увидел, то же самое спросил. Но давай вернемся к нашим баранам. Если хочешь снова оказаться в рядах Освободительной армии, сначала молчи и слушай, а потом делай, что я сказал, и тоже молчи».

— А тебя еще кто-нибудь слышит? — На этот раз, отвечая, Лопо едва шевелил губами, сохраняя конспирацию, хотя еще и не обнаружил в себе полной веры в явление блаженного, который оказался еще и чудотворцем. Шутка ли — просочиться в мир иной, игнорируя санитарные кордоны…

«Каждый слышит то, что ему положено. — Невидимый собеседник ответил подозрительно уклончиво. — И не важно, веришь ты в мой план или не веришь… Ты все равно сделаешь все, как надо, уже потому, что деться тебе больше некуда…»

— …и третья тайна стоит первых двух, но прежде, чем я открою ее, ответь, ответь мне, Ега-Хранительница Тепла, стоят ли мои слова твоего милосердия.

— Милосердие не имеет цены. — Сандра отпустила руку Безымянной и посмотрела на небо, где беспокойно заметались ветра.

«Пора!» — безмолвный крик блаженного Иора даже слегка запоздал. Воды Источника на мгновение вскипели, а потом откатились куда-то в глубину, а оттуда, подперев низкое серое небо, поднялся столб бледно-голубого холодного пламени.

— Сандра! Он открывается! — Лопо метнулся к ней, но тут заметил, что маленький Тамир-Феан, не в силах побороть любопытство бежит прямо к пробудившемуся Источнику…

— Пусти! Я вождь! Пусти! — Малыш отчаянно вырывался, но в борьбе против ветра, имеющего многолетний боевой опыт, звание вождя могучих тигетов совершенно не помогало. Лопо оттащил его обратно к шатру, прикинув, что тот не успеет добежать обратно, раньше, чем минует опасность.

Трое бессмертных медленно, но с решительным видом, приближались к Источнику. Сандра мгновенно переоделась, в тот самый комбинезон, в котором когда-то странствовала по пещере, и даже Лампа в ее руках приняла первоначальный вид прожектора со сбитой «тарелки». Светлая басилея Эленга облачилась в тонкую кольчугу и верхом на пернатом друге неизвестной породы нарезала круги в сотне метров от земли, готовая в любой момент атаковать. Только Дина не стала добавлять воинственности к своему облику…

«Ну и компания у тебя, приятель. — В голове вновь возник беззвучный голос блаженного Иора. — Представляешь, ни до одной достучаться не могу, каждой кажется, что ее глючит. Вся надежда на тебя. Сейчас оттуда выползет злобный похититель особ королевской крови, разумеется, с добычей. Имей в виду: все должно быть, как в кино, иначе она не поймет. И называй ее инфантой…»

Лопо-ветер стремительно бросился вперед, как только за мраморный парапет уцепилась волосатая рука, унизанная перстнями, и показался островерхий шлем…

Кто-то опередил его. Тысячи мельчайших осколков льда ударили в лицо, а через мгновение обмякшее тело Недремлющего приподнялось над Источником и тут же с грохотом ударилось о землю.

Единственное, что представляло здесь какую-то ценность, уволокли из-под носа. Жезл, отпирающий выход, уволок Каббиборой, но его наверняка уже ловят. Сандра и Эленга вместе со всеми покорными ей ветрами исчезли, и скоро где-нибудь над Бертолийскими горами или долиной Ирольна произойдет воздушный бой. Совершенно непонятно, на что рассчитывает похититель… Разве что ему удастся добраться до храма Древних Богов, и там, зависнув над Чашей, в глубине которой сгинул владыка Родонагрон, он может шантажировать оставшихся бессмертных. Только, опять же, непонятно, чего он может требовать…

Испуганное личико той, которую Иор советовал называть инфантой, показалось знакомым, но не было ни времени, ни желания вспоминать, где они могли встречаться. Итак — герой-сокрушитель злодея встречает прекрасную незнакомку на поле недавней битвы. Кино, да и только!

Ее полупрозрачное промокшее одеяние прилипло к телу, а дрожащие пальцы едва удерживали небольшую чашу из серебристого металла. Похоже, она сама не понимала, как выбралась из воды не сушу.

— Инфанта, ваш враг повержен! — Лопо, на всякий случай, привел в порядок свой парадный мундир и поставил ногу на неподвижное тело Недремлющего.

— Чем я могу отблагодарить своего рыцаря? — Девица немедленно вошла в роль, на ее голове вместо растрепанных косм образовалась высокая прическа, да и одежда слегка подсохла. — Только не проси у меня слишком многого.

— Позволь мне лишь испить из той чаши, которую вы держите в ваших божественных руках («Отлично!» — шепнул Иор), а потом прикажите закопать ее в землю, чтобы я стал единственным, кто удостоился такой чести.

— Твоя речь возвышенна и учтива, — оценила красотка, — Но ответь мне, когда мы сможем вернуться в мой дворец, чтобы я смогла принести моему народу радостную весть о том, что враг повержен, а империя — свободна?

— Скоро сюда прилетят три могущественные феи, которые принесут ключ, открывающий обратный путь. Они же и проводят нас… — Лопо, стараясь не делать резких движений, приблизился к Лизе (узнал-таки эверийскую кинодиву), опустился на одно колено и протянул руку за чашей.

— Но она пуста, — заволновалась инфанта. — И в ней была кровь! Ты хочешь пить кровь? Может быть, ты не тот, за кого себя выдаешь? Назови свое имя!

— Лоподапал, рыцарь Неслабого Образа! — Он решил, что нет никакого смысла утруждать себя фантазиями. — Стоит вам пожелать, прекраснейшая, и эта чаша сама очистится от крови и наполнится прекрасным вином.

Когда Лиза вновь заглянула в емкость, там и вправду не осталось следов запекшейся крови и плескалось нечто распространяющее густой запах хвои.

Что бы там ни было, надо пить, а то обидится… Тем более что здесь умереть нет никакой возможности — ни от пули, ни от яда.

Напиток оказался густым и приторно сладким, он чем-то напоминал саму инфанту…

— Значит, пока мы там за ворьем гоняемся, ты с барышнями любезничаешь! — Сандра возникла внезапно, и Лопо едва не подавился подношением инфанты. — Это кто?

— Сандра познакомься — это инфанта. — Он влил-таки в себя последнюю каплю. — Инфанта, позвольте вам представить фею Сандру, одну из тех, о которых я уже имел честь поведать вашему высочеству.

Сандра только недовольно хмыкнула, но ничего не сказала.

— Она несколько дикая, но в душе — сама доброта и невинность… — Лопо продолжал стоять, преклонив колено. — Не будет ли позволено ей, когда мы прибудем в Сиар, стать вашей фрейлиной? — Теперь уже было не важно, что говорить, лишь бы занять внимание инфанты.

Тем временем подоспела Эленга, в одной руке сжимающая Жезл Недремлющего, а в другой — извивающегося Каббибороя в образе змеи. Траектория полета огромной птицы, на которой она восседала, напоминала боевой разворот фронтового штурмовика над вражескими позициями. Появление неожиданной гостьи явно не ускользнуло от внимания басилеи, и теперь можно было только гадать о ее намерениях.

— Семо соно, тойр имоно семи. Телло соно, тойр имоно телло. Ом циберан эн обэолэми, ове моно ло эт соти вэйло.[6] — Сандра встала между Лопо и пикирующей птицей, и голос ее, казалось, заполнил все пространство между плоской землей и низким тяжелым небом.

Птица исчезла, а Эленга, продолжая сжимать в руках Жезл и змею, уже стояла перед Сандрой на расстоянии вытянутой руки, и взгляд ее был полон печали и надежды.

— Ты можешь не верить, но ничто не мешает тебе испытать судьбу. Сделай шаг, и перед тобой откроется либо смерть, либо жизнь. Здесь у тебя нет ни того, ни другого, и ты это знаешь. Тебе нечего терять, Светлая. Велизору теперь нужнее память о тебе, чем ты сама. — Сандра говорила негромко, но ее слышали все — и Лопо, и инфанта, и Гет с Заккаром, укрывшиеся в недалекой ложбинке, и Дина, прижимающая к себе двух испуганных детей возле поваленного шатра, и воины Велизора, окружившие кучу осколков Каменного Кольца, и даже Видящие, успевшие укрыться за холмами. — Если ты не решишься, твое будущее смешается с прошлым, а прошлое канет в небытие. Ты этого хочешь, Светлая?

— Что это с ними? — вполголоса поинтересовалась инфанта, прижавшись к спине своего верного рыцаря.

— Просто у фей принято так разговаривать друг с другом. Но уверяю вас, как только они окажутся у вас при дворе, к ним вернется способность изъясняться нормальным человеческим языком. — Лопо посторонился, небрежно прихватив за талию инфанту — надо было уступить дорогу Эленге, которая, наконец-то, решилась…

«Только скажи ей: пусть Корону оставит, и ты тоже — выброси, наконец, этот стакан. Попил моей кровушки — и хватит с тебя, — вновь возник голос Иора. — И передавай там приветик папочке, кардиналу Стефану де Стефано, если увидишь…»

Эленга воспарила над Источником и, казалось, уже ничего не видела вокруг себя. Каббиборой, воспользовавшись моментом, вырвался из змеиной оболочки и, поднимая пыльную поземку, растекся по земле, успев напоследок столкнуть корону с головы басилеи Велизора. Но Эленге, похоже, было уже все равно. Воды Источника расступились перед ней, и сама она медленно, с достоинством, погружалась в голубое сияние.

— Да шевелись ты! А то опоздаем. — Сандра сгребла в охапку слегка опешившего Лопо и инфанту, по вполне понятным причинам пребывавшую в нерешительности. — Вперед!

Лопо едва успел отшвырнуть в сторону подарок инфанты, а пространство вокруг уже сжалось до размеров колодца, заполненного сполохами голубого и лилового холодного пламени.

— Стой! — Сандра, швырнула вверх Лампу, а сама метнулась вниз, туда, где Эленга с невозмутимым видом продолжала погружаться грозовые всполохи холодного пламени. — Остановись! Да подожди же ты!

Крик, казалось, обратился в смерч, в котором на мгновение смешались искаженные тела, клочья тумана, ледяные обжигающие искры и вывернувшиеся наизнанку стенки колодца. Когда все кончилось, Лопо обнаружил, что сам он висит вниз головой, нелепо раскинув руки, а Сандра почти у самой поверхности замутненного зеркала, разделяющего миры, одной рукой судорожно вцепилась в фавр, а другой обхватила скальный выступ, торчащий откуда-то из темноты.

— Мама! — Слово угадывалось лишь по шевелению губ, но этого хватило, чтобы до Лопо, наконец-то, дошло, в чем дело.

Дина, которая должна была двигаться вслед за ним, так и не появилась… Ега решила остаться со своими поклонниками? Каббиборой, превратившись в змея, искусил ее речью сладкозвучной? Но не оставаться же здесь из-за этого навсегда…

— Мы кого-то ждем? — Инфанта Лиза, как ни в чем ни бывало, парила рядышком и озиралась по сторонам со сдержанным любопытством. — Особам императорской крови не пристало ждать кого-либо, тем более, что все сословия Вальпора пребывают в ожидании моего счастливого возвращения…

Лопо попытался поднять руку, но она уперлась в непреодолимый барьер, и от легкого толчка он сдвинулся на несколько метров ближе к Сандре. Значит, вернуться и посмотреть, что там делает Дина, уже не получится. Как только Сандра рассталась с лампой, путь назад был отрезан.

— А Эленга где? — Лопо постарался заглушить щебет инфанты.

— В гнезде! — огрызнулась в ответ Сандра. — Дома уже твоя Эленга. Сказала «Бульк!» и удалилась. Ты, кстати, тоже можешь валить — путь свободен…

— Постой… Что-то я тебя не понимаю.

— Я без нее отсюда — никуда. Хочешь — оставайся со мной ждать, а хочешь — отправляйся инфанту провожать до дому. Ну, давай, не задерживайся, глаза не мозоль. — Она попыталась ухватить его за штанину, но ладонь уперлась в невидимую преграду.

— Я полагаю, нам стоит поторопиться. — Инфанта, раскинув руки, словно крылья, парила над головой Лоподапала. — Битва закончилась, и настало время воспользоваться плодами победы.

Лопо ухватил ее за пятку, воспользовавшись тем, что во время последнего возмущения пространства Лиза потеряла туфельки, и рывком низверг ее вниз.

— Сволочь ты, а не рыцарь! Когда мы вернемся, прежде чем воздать тебе посмертные почести, я познакомлю тебя с палачом, прославленным умением радовать публику долгими зрелищами… — Инфанта продолжала гневную речь до тех пор, пока по поверхности зеркала, разделяющего миры, от бесшумного всплеска не побежали ленивые круги.

— И долго ты собираешься тут торчать? — Лопо почувствовал, что предпочел бы немедленно предстать перед военно-полевым судом, чем провести лишнюю минуту в этой дыре на грани двух миров. — Пристрой фавр где-нибудь здесь и вход останется открытым…

— Нет. — Она не дала ему договорить. — Я буду ждать. День, два, вечность… Я полжизни ее искала, понимаешь…

— Ну что ж, наконец-то мы с тобой остались наедине. Теперь ничто и никто не помешает нам посвятить долгие годы неторопливым беседам о смысле жизни и сути бытия, любви и дружбе, добре и зле, не говоря уже о бытовых вопросах и прочей милой чепухе. — Лопо стряхнул с орденских планок невидимую пылинку. — Хорошо, я согласен. Здесь довольно мило, и, главное, вечный покой нам гарантирован, если ты, конечно, не впадешь раньше времени в старческий маразм и не начнешь по вечерам кидаться грязными кастрюлями…

— Иди ты в пень! — Сандра сделала еще одну попытку дотянуться до него, но в итоге лишь провалилась вниз еще на полметра. — Лучше бы ты все-таки…

— Тихо! — Он приложил палец к губам. — Слышишь?

Завихрения холодного пламени вновь пришли в движение, а через несколько мгновений наверху мелькнула какая-то тень.

— Привет, дети мои. Заждались? — Дина улыбалась, как ни в чем не бывало. Она явилась, как запоздалая гостья на банкет, будучи в полной уверенности, что без нее не начнут.

— Ну, и где ты пропадала? — Сандра состроила обиженную гримасу.

— Дочка, ты ведь сама обещала ребенку, что я дорасскажу ей историю про псов Маргора. Нельзя обманывать детей, особенно, когда расстаешься с ними навсегда…

13 сентября 2979 г. 11 ч. 23 м.

— Прощайте, дженти Гресс. Я очень надеюсь, что у вас не возникнет желания повторить экскурсию. — Седуватахучепанипарду приветливо кивнул бывшему шефу, вскользь посмотрел на Зеро и бесшумно растворился в зарослях.

Тропа, которая, по словам Мартина, должна была вывести к наезженной грунтовке, ведущей от Хавли к пещере, едва угадывалась в траве…

— Шеф, пока мы здесь одни, могу я задать нескромный вопрос? — Зеро чувствовал себя совершенно разбитым, но старался говорить бодро и слегка небрежно.

— Только один? — Вико даже не оглянулся, продолжая разглядывать начало тропы, по которой уже несколько недель никто не ходил.

— Пока один… Договор, который я имел неосторожность подписать, остается в силе? — Зеро вдруг вспомнил то ли сон, то ли видение, в котором он шел по бесконечному шоссе с Красным Беркутом на плече, а расстояние до Ромы не менялось, как он ни старался.

— А как бы вам хотелось? — несколько рассеянно поинтересовался Вико.

— Честно говоря, даже не знаю. С одной стороны, работа, вроде как, не совсем закончена, но продолжать что-то не тянет. Слишком много приключений даже за такие деньги… А ведь я еще, по сути, ничего не сделал.

— А по-моему, вы только начали входить во вкус. — Вико ступил на тропу и двинулся вперед, Что теперь делать с Зеро Валлахо, независимым экспертом и тайным агентом, было совершенно неясно — то ли беречь как ценного очевидца, то ли немедленно убирать как опасного свидетеля. — Будем считать, что полученный аванс вы уже отработали.

Дальше шли молча. Зеро то и дело ощупывал нагрудный карман, где хранился здоровенный рубин, который Роза подарила ему на память, потребовав взамен обручальное кольцо. ( «Ты пойми, Зеро, для нас, ватаху-урду, символы имеют очень большое значение. Иногда игнорировать их — означает подвергать себя серьезной опасности. Лучше отдай, и тебе самому будет спокойнее…») Вико шел, не оглядываясь, но чувствовалось, что он постоянно прислушивается к шуму шагов своего спутника. Джунгли продолжали жить обычной жизнью, не обращая никакого внимания на посетителей — где-то голосили макаки, шуршали в траве ящерицы, зеленый рогатый жук размером с ладонь упал Зеро прямо под ноги и пополз навстречу, пренебрегая сопротивлением воздуха и прочими препятствиями. В любую минуту можно было ожидать встречи с каким-нибудь крупным хищников, и в этом случае все зависело только от его аппетита. Ни огнестрельного оружия, ни лука со стрелами им в дорогу не дали… Хотелось спать, но надо было идти… И вовсе не обязательно было поддерживать темп, который задал дженти Гресс. В конце концов, куда идти им обоим объяснили достаточно подробно. Хотя, непонятно, почему их вообще отпустили. В обыкновенный акт милосердия со стороны вождя и жрицы, будь они хоть трижды бывшими соплеменниками, не очень-то верилось. Зеро вспомнил, как Роза лично на глазах у многочисленной публики потрошила блаженного Иора, и ему стало не по себе. Неисповедимы пути Красного Беркута, твари пернатой…

Сутки после жертвоприношения с ними вообще никто не разговаривал. Седуватахучепанипарду вместе со своей скво и всей ротой жрецов с утра куда-то исчезли, а на закате дрожала земля, и духи предков ватаху-урду беспокойными тенями метались вокруг святилища Красного Беркута, приводя в смятение женщин и детей.

— Дженти Гресс, а вам не кажется, что ваш друг Мартин просто решил нас убить чужими руками… Им самим обычай не велит проливать кровь тех, с кем успел поговорить. — Эта мысль казалась совершенно очевидной, и Зеро даже удивился, почему она пришла ему в голову только сейчас.

— Во-первых, Мартин, скорее, ваш друг, даже почти родственник, а во-вторых, не забивайте себе голову глупыми фантазиями… — Вико вдруг остановился, и Зеро чуть было не столкнулся с его спиной.

Поперек тропы лежал труп, покрытый толстым слоем пирующих рыжих муравьев. Из горла, чуть выше бронежилета торчала стрела со знакомым красным опереньем. Еще одно тело висело чуть дальше на стропах парашюта, зацепившегося за ветви гигантского папоротника. Вико наклонился над останками и, не обращая внимания на муравьев, сорвал медальон с шеи убитого.

«Капрал Сандрос Веста. Шестой отдельный десантный батальон специального назначения, Вооруженные силы коллегии национальной культуры Империи Сиар» — гласила надпись, выгравированная на медной бляхе.

— Значит, Тесса тоже интересовалась ватахами… — заметил Вико, передавая Зеро свою находку. — Нам стоит поторопиться.

— На тот свет? — Зеро чувствовал, как испаряется последняя надежда, на благополучное окончание путешествия.

Вико вытащил автомат из-под руки мертвеца, отстегнул магазин и, убедившись, что патроны есть, воткнул его на место.

— Когда бесследно пропала первая карательная экспедиция президента Уэсты против ватахов, в джунгли были брошены еще две моторизованных бригады. Так вот: на них напали вооруженные мертвецы, облепленные рыжими муравьями. Естественно, началась паника, каратели частично перестреляли друг друга, а те, кто уцелел, до конца жизни страдали галлюцинациями. — Вико стряхнул муравья, заблудившегося в волосах на тыльной стороне ладони. — Это предупреждение, но не нам, а тем, кто попытается тронуть ватахов еще когда-нибудь. Мартин хотел, чтобы мы это видели. Кстати, вам тоже не мешало бы вооружиться. Джунгли…

По пути попалось еще несколько тел, которые выглядели не лучше, чем первые два, но теперь, когда на шее висел автомат, Зеро чувствовал себя несколько спокойнее. Вико двигался впереди, словно молчаливый танк, и было даже немного жаль, что отсутствовал Тика со своим непрерывным трепом. Еще час или два. Пусть даже три. И все равно, кто там встретится — сиарские гвардейцы, «Цепные псы», банда мародеров, черти полосатые…

«Большинство думает, что наш Департамент это просто шпионская сеть, опутавшая весь мир, а сотрудники только и делают, что заглядывают в замочные скважины и подкладывают бомбы под неугодных политиков. Конечно, мы и этим занимаемся, у нас есть хорошие парни, которые делают грязную работу, но это все мелочи по сравнению с главным…» Савел Бакс… Он так и остался лежать, заваленный камнями, под древней стелой с изображением Великого Ватаху, окрашенного его кровью…

«Я знаю на островах несколько баз, законсервированных после договора о сокращении. Там есть все, что надо — можно хоть год, хоть три отсидеться, ни одна зараза не найдет… Я понимаю, дженти Зеро, у вас выгодный контракт, но хочу вам по секрету сказать, что слишком уж он выгодный…» Тика, наверное, не теряет времени — продолжает обзаводиться связями и оказывать неоценимые услуги. Чтобы выжить в любой ситуации, необходимо, чтобы все вокруг смирились с твоей необходимостью…

«Дженти Савел уже сообщал нам, что вы человек весьма разумный и обычно адекватно реагируете на любые обстоятельства. Завтра за вами придет субмарина, а через пару недель вы выступите по радио и в мировой информационной сети с разоблачением агрессивных планов правящих кругов Конфедерации». Белокурая «атаманша» имеет дар убеждения. Лучше бы и в самом деле отправили по радио выступать с разоблачением коварных планов…

«Главное в сложившейся ситуации — не делать ничего бессмысленного. К сожалению, общество не смогло предоставить мне такой возможности. Но это, как раз, вполне нормально. Любое общество, от человеческого стада до аристократической олигархии, основано на условностях, возведенных в абсолют. Я, к сожалению, понял это слишком поздно…» Доктор Барбос… Человек, который перепробовал в этой жизни все, и решил, что наилучшим образом может реализовать себя на свалке…

«Сначала я хотела, чтобы он замолчал. Просто замолчал… Но теперь надо пользоваться ситуацией… Он мне все расскажет, даже то, чего не знает…» Лола, наверное, стоит за большим разделочным столом и препарирует мозги обывателя. Занятие, конечно, тоже не из приятных, но, в конце концов, каждый выбирает себе дело по вкусу…

«А все мои вещи, даже если они тебе не мешают, выброси на помойку. Не хочу, чтобы там оставались хоть какие-то мои следы, не хочу даже, чтобы там обо мне помнили. А если тебе когда-нибудь еще придется увидеть Лолу, передай, что я ей благодарна за все, что она для меня сделала, но с удовольствием скормила бы ее кости Великому Ватаху.» Прощание с Розой нельзя было назвать трогательным — как жили, так и распрощались. Тем более что Роза Розе — lupus est[7], как говорится. Той Розы, которую он знал, уже нет, и слава Единому…

— Зеро! — Дженти Гресс говорил вполголоса, но над самым ухом. — Мы пришли.

Впереди чернели обгоревшие стволы, а чуть дальше, нелепо уткнувшись в землю орудийным стволом, замер покореженный танк. Присмотревшись, Зеро заметил еще несколько подбитых машин, а за ними, посреди просторной поляны — какие-то неопрятные постройки, полуразрушенный бункер и несколько сгоревших грузовиков.

— Это Хавли, — пояснил Вико. — Не поселок Хавли, а военная база Хавли. Точнее — то, что от нее осталось.

— Может быть, не стоит высовываться? — Зеро с некоторой опаской посмотрел на руины. — Неизвестно, кто там засел.

— Известно. Только автомат лучше оставить. Безоружному легче внушить доверие…

— Я бы не сказал… — возразил Зеро, но послушно снял автомат с плеча и повесил его на ближайшую ветку.

Вблизи место выглядело еще отвратительней. Между поваленной набок бронемашиной и развороченной минометной позицией обнаружилась едва присыпанная землей братская могила, от которой поднимался густой трупный запах. Возле самого бункера Зеро по колено провалился в черную жижу. Оказалось, что из грубо сваренного стального куба подтекает солярка, постепенно превращая ближайшие окрестности в огнеопасное болото.

— Шеф, может быть, нам не надо лезть в эти руины. — Зеро ухватился за покосившуюся радиомачту и рывком высвободил ногу. — Все равно здесь никого нет.

— Стоять! Руки за голову! — проскрипел невидимый мегафон, и несколько вооруженных людей показались из-за поваленного набок бронетранспортера.

— А теперь, значит, будем внушать доверие… — Зеро поспешил выполнить приказ и с удивлением заметил, что дженти Гресс вовсе не собирается следовать его примеру.

— Премьер-лейтенант! Ко мне! — Вико рявкнул так, что у Зеро чуть уши не заложило.

Бойцы гарнизона-призрака остановились, забросив автоматы за спины, а один из них бодро побежал выполнять приказ, на ходу поправляя каску.

— Мэтр премьер-советник, премьер-лейтенант Кале по вашему приказанию прибыл! — Почему-то на лице лейтенанта присутствовала совершенно неуставная улыбка.

— Доложите обстановку. — Вико сразу же перешел к делу.

— Три часа назад восстановлена связь с Башней. Прикажете вызвать вертолет?

— Прикажу. А сейчас проводите меня к радиостанции.

Премьер-лейтенант взял под козырек и четко, как на плацу, развернулся на сто восемьдесят.

На этот раз «Цепные псы» устроились без особого комфорта. Приказ занять позицию в районе Хавли, поступивший четыре дня назад из Вальпо личным кодом Гресса Вико, застал их врасплох. Накануне Кале по личной инициативе приказал подразделению выдвинуться поближе к территории, контролируемой директорией, полагая, что основные события развернутся именно там. Обратный марш-бросок занял трое суток, так что, командный пункт представлял собой лишь просторный окоп, густо прикрытый маскировочной сетью.

— Дженти Гресс… — На лице рыженькой радистки нарисовалось сначала изумление, потом восторг, и, наконец, должное почтение. — Поздравляю с возвращением, мэтр премьер-советник.

— Здравствуй, Матильда. — Вико слегка кивнул ей и склонился над аппаратурой.

— Мы, кажется, где-то встречались. — Зеро решил воспользоваться моментом, пока шеф был занят переговорами с Башней, а Матильда оказалась рядом с ним. Он узнал ее… «Все мы — служащие Департамента Безопасности, и шлюх у нас не держат». Горничная из Башни превратилась в радистку, прикомандированную к спецподразделению…

— Вам это не кажется, дженти Зеро, — ответила она вполголоса. — Вы в этом вполне уверены. Только мне нечего добавить к нашей предыдущей беседе.

Вот и все. Сказала, как отрезала… Ну и ладно. Скоро, возможно, удастся вернуться в объятия цивилизации, и там порой встречаются женщины, а не только сотрудницы Департамента.

Снаружи послышался топот и какие-то крики, а через пару секунд под маскировочную сеть просунул голову красномордый капрал.

— Мэтр премьер-лейтенант! — Сидящего к нему спиной премьер-советника он, похоже, не заметил. — Там вертолет. С нашими опознавательными знаками.

— Вероятно, это за мной. — Вико продолжал набирать на клавиатуре сообщение, которое тут же отправлялось в эфир, прикидываясь сгустком радиопомех.

— Вряд ли. Они бы не успели. — Премьер-лейтенант не скрывал некоторой растерянности.

— В Башне работают очень предусмотрительные люди. — Вико поставил последнюю точку и отключил кодирующее устройство. — Премьер-лейтенант, вы летите со мной. Мне нужен ваш подробный отчет.

Бело-голубой вертолет, точно такой же, как тот, что впервые доставил в Башню независимого эксперта Зеро Валлахо, сделав круг над руинами, опустился на асфальтовый пятачок возле сгоревшего барака. Два отделения «псов», уже охватили полукольцом место посадки, и пара бойцов перебежками, с оружием наизготовку, начала приближаться к машине. Как только винт остановил вращение, из кабины спрыгнул пилот в сером комбинезоне и, глядя на ход «спецоперации» красноречиво покрутил пальцем у виска.

И тут вперед метнулась рыжая молния. Из-за спины премьер-лейтенанта выскочила Матильда и буквально через несколько секунд оказалась внутри оцепления, а еще через мгновение — в объятиях пилота.

— Дженти Гресс, это, кажется, не за вами. — Зеро не упустил случая съязвить. — Кстати, этот счастливчик, в свое время, и доставил меня в ваше логово.

— Это не спасет его… — Вико слегка задумался. — От трех суток ареста. Кале!

— Я, мэтр премьер-советник!

— Девчонка тоже пусть летит. Я надеюсь, ваши орлы в состоянии сами обеспечить связь.

13 сентября, 15 ч. 41 м.

…и ни в коем случае не выдавать рядовому и младшему командному составу подразделений, участвующих в военных действиях, белое постельное белье и белые носовые платки. Во-первых, все равно изгадят, а во-вторых, чтобы не было соблазна использовать вышеуказанный инвентарь в качестве белых флагов. Освободительная армия не сдается, даже если погибает. Почему глобальная стратегия постоянно вступает в противоречие с глобальной тактикой? Потому что у стратегов мозгов нет, а тактикам они не нужны, и это глобально! Наливай! Перед смертью не надышишься на всю оставшуюся жизнь… Если военные действия ведутся в условиях замкнутого пространства, можно не принимать во внимание действия фронтовой авиации потенциального противника, поскольку летать ей негде. Наличие замкнутого пространства влечет за собой отсутствие воздушного…

— Лопо, очнись! — кричит темнота голосом Сандры дю Гальмаро, которой давно пора бы домой на белые простынки.

— А он вообще жив? — вопрошает темнота, но голос уже другой, хотя и похож. Это Дина, мать ее…

— Спроси об этом завтра. — Сандра сердится, хотя, совершенно непонятно, почему… Никто не может знать, жив он или не очень, пока на то не будет официального медицинского заключения.

Бред… А как его остановить, если нет сил глаза открыть. А если и открыть, что толку — все равно темно. Каркуситантха, ворота Пекла, проходной двор для нераскаявшихся грешников… Увидеть свет и умереть! Нет, лучше прямо сейчас, чтобы не создавать неудобств… Кому?

— Где-то здесь мы «Доди» оставили.

— Какое доди?

— "Доди" — это автомобиль…

…ветер, ветреный, ветряная, ветровое, ветрянка. Если болезнь поражает центральную нервную систему, нужно в течение получаса биться головой о кирпичную стенку. Минус на минус дает плюс. Главное — сперва найти голову, а потом стенку. С первым сложнее — найдешь, да не ту. По судам затаскают, по военно-полевым, преимущественно. Но не это самое страшное. Генерал Раус отмажет, даст возможность искупить… Жаль, что «Звезду Сиара» второй раз не дают. Ничего, обойдемся «Свободой и Сандрой»… Хотя, нет — лучше свободу отдельно, и Сандру отдельно. По отдельности, но одновременно…

— Команданте! Что эти гады с вами сделали! — Мальчишка-лейтенант кричал, как будто его резали. Нет, на мальчишку он уже не похож… Половина лица изъедена зарубцевавшимся ожогом, а левый глаз скрывает пиратская черная повязка. Нет там его, глаза… Хотя, глаз — это не обязательно. Вот, например, есть тут такой полковник Лопо да Пальпа — глаза закрыты, тело — словно тряпка, а он все видит и слышит…

— Как вы сюда попали? — Это Сандра задает идиотские вопросы, как будто и так не ясно… Штрафников туда и бросают, где проще всего сдохнуть. Сообразил Сезар дю Гальмаро, великий полководец… А может, генерал Раус сообразил, что самое гиблое место на этой войне — не там, где в лоб на пулеметы, а здесь, возле этой проклятой дыры, две тонны тротила ей в глотку… Может быть, Дина, мать ее, догадается… Нет, парни ее слушать не станут. Если бы не Сандра, дочка самого команданте дю Гальмаро, Дину, мать ее, пожалуй, сразу бы шлепнули.

Чьи-то пальцы оттянули ему веко, и в глаз ударило солнце, настоящее, яркое, ослепительное…

— Зрачки реагируют.

Реагируют. Только смотреть больно. Больно…

Тело хоть что-то чувствовало, и это было почти блаженством. Лопо да Пальпа — здесь, а Лоподапал — там, среди покосившихся пиков Бертолийских гор… У ветра долгая жизнь, но короткая память…

14 сентября, 17 ч. 40 м.

— Что здесь происходит? Где Хаббиб, мой лекарь? Где я нахожусь, и кто вы такие? — К Элен Гарже, дочке генерал-губернатора Вальпо-и-Гидальго вернулась память, вытеснив из сознания тысячелетие Эленги, басилеи Велизора.

— Не вопи, это мне вопить надо! — Лиза Денди, голодная, усталая и страшно раздосадованная массой неудобств, которые пришлось испытать во время блужданий по каким-то подземным лабиринтам, сидела на капоте «Доди», потому что, по ее мнению, сесть больше было некуда. — Ты посмотри, на кого я похожа. Рожа, как у сучки из метро. Где Вико? Втравил, а сам, значит, в кусты. А этот что — трупа изображает? — Она заметила Лопо, неподвижно лежащего на армейском спальном мешке. — Классно у него получается! Как настоящий. Эй, массовка, пожрать что-нибудь есть?

Вокруг Лизы моментально скопились солдаты, а одноглазый лейтенант стоял на коленях возле изможденного тела, с трудом узнавая своего полковника.

— Нет у нас врача, и бензин кончился. — Лейтенант с черной повязкой на глазу стоял на коленях возле скрюченного тела своего бывшего командира и, казалось, готов был зарыдать. — Да и нельзя ему никуда. В ближайшей комендатуре пристрелят. Во исполнение заочно вынесенного приговора. И лечить не будут, чтоб не мучился…

— Оставьте нас здесь, а сами уходите. — Дина повторяла это уже в третий раз, но лейтенант, казалось, ее не слышал или не хотел слышать. — Мы о нем позаботимся.

— И как? Тут доктора надо, а у нас нет. Штрафникам не положено.

— Если хотите ему помочь, немедленно уходите! — Дина, не спеша, достала из нагрудного кармана банкноту достоинством в одну песетос с портретом президента Уэсты, перечеркнутым замысловатым диагональным росчерком генерала Рауса, и сунула ее лейтенанту под нос. — Уходите в Хавли, и этих двух девиц с собой забирайте. — Она кивнула на Лизу и Элен. — И не дай Бог, если с ними что-то случится. Ответите лично перед команданте Гальмаро. Головой ответите.

— Ответим… А если что с полковником случится, я тебя на том свете достану! — Лейтенант гневно сверкнул единственным глазом. — А вы, дона Сандра, тоже остаетесь?

Сандра смогла только кивнуть, глаза ее были полны слез, и отвечать не было ни сил, ни желания.

— Она даст о себе знать. Через неделю. Передайте Сезару.

— Какому Сезару?

— Команданте Сезару дю Гальмаро.

Лейтенант пожал бесчувственную руку полковника и отправился отдавать распоряжения. Через несколько минут на площадке перед Каркуситантхой не было ни солдат, ни «Доди», ни Лизы с Эленгой.

— Ты куда? — Сандра заметила, что Дина быстрым шагом идет в сторону пещеры.

— Я сейчас. У меня там радиомаяк. Включу, и будем ждать, пока за нами фуру пришлют.

— Фуру?

— Десантный экраноплан. Увидишь.

— И что потом?

— А потом — на наш подводный крейсер, и в Гардарику. У папы погостила — теперь у меня побудешь. Тем более что Лопо твоему здесь все равно не жить, пока мы с Сезаром не договоримся. А на это нужно время…

ОТРАЖЕНИЕ ДЕСЯТОЕ

…и поскольку экспедиция, которую возглавил мой отец, лорд Сааган Танваалронг, не вернулась в условленный срок, я счел своим долгом по достижении мной совершеннолетия отправиться к побережью Харварлаора. Три корабля, построенные по моему заказу на казенных верфях Панэрдосса, я решил назвать именами древних богов, надеясь на их покровительство в этом нелегком и опасном плавании. «Ега-Хранительница», «Оден-Судия» и «Веол-Воитель» отправились в плаванье, как только воды Егерского залива освободились ото льда. Плаванье, слава Творцу, прошло благополучно, и на девяносто третьи сутки нашему взору открылись белоснежные вершины Харварлаора.

Печальная весть ожидала меня на берегу. Капитан Марлаани и еще двадцать два матроса «Эрдосского Тигра» остались в живых благодаря чуду, сотворенному, по их словам Егой-Хранительницей, которую они дважды наблюдали. Но, увы, мой отец, лорд Сааган Танваалронг не дожил до того дня, когда Ега дала обреченным на гибель кров и пищу. Впрочем, боцман Сарго утверждает, что их спасительница не могла быть Егой, поскольку ее милосердия и могущества хватило бы, чтобы дать им новый корабль и открыть путь к берегам Эрдосса. Несчастные двенадцать лет ждали спасения. Я позволил им погрузиться на «Егу-Хранительницу» и вернуться домой. С ними же для погребения в родовом склепе я отправил останки отца.

Было бы бесчестно по отношению к его памяти уйти, не достигнув тех целей, которые он ставил перед своей экспедицией. Собрав отряд из семнадцати храбрецов, я отправился искать путь через горы к легендарным храмам Харварлаора. Капитан Марлаани в последний момент отказался возвращаться в Эрдосс и присоединился к нашему отряду.

После того, как мы преодолели первый перевал, на место нашей ночной стоянки обрушился камнепад, и двое моих спутников так и остались погребенными под огромными булыжниками. Во время второй ночевки на наш лагерь спустилась снежная лавина, и только чудом никто не пострадал. На следующий день два матроса упали в пропасть, споткнувшись на ровном месте, а Ламо Тингор, потомок благородных эллоров, по традиции признававших вассальную зависимость от дома Танваалронгов, бесследно исчез среди бела дня. Ночью порыв ледяного ветра сбросил в бездонную пропасть наши заплечные мешки со всеми запасами пищи. Стало ясно, что какие-то силы противятся нашему продвижению вперед. На шестой день пути капитан Марлаани предложил мне идти дальше вдвоем, а всех остальных отправить обратно, чтобы не подвергать риску их жизни. Большинство наших спутников отказались возвращаться, но я приказал им следовать назад и ожидать нас с капитаном еще два месяца. На девятый день пути мы дошли до храма древних богов. Больше всего меня поразило не величие сооружения, а то, что храм был совершенно цел, вплоть до позолоты на ногтях мраморной Еги. Мой отец, лорд Сааган Танваалронг, во время своего первого посещения Харварлаора видел этот храм и описывал его как величественные руины. Как только мы приступили к обследованию святилища, на нас напали дикари, одетые в звериные шкуры и вооруженные лукам, короткими дротиками и пращами, но первый выстрел из мушкета капитана Марлаани остановил их и заставил пасть на колени перед нами, при этом они, ужасно фальшивя и путая слова, запели Песнь Начала.

Я понял, что поторопился счесть этих людей варварами, поскольку они владели староэрдосской речью, а их старшина, назвавший себя вархатом, именовал меня Оденом-Судией, а капитана Марлаани — Веолом-Воителем. Мы не стали их разубеждать, справедливо полагая, что подобное заблуждение аборигенов поможет нам проникнуть вглубь острова и беспрепятственно вернуться назад. К тому же, у меня были все основания полагать, что подобный поворот событий — не что иное, как покровительство древних богов, и это позволило мне не считать свой обман чем-то постыдным.

Семнадцать дней мы шли через горы в сопровождении семи вархатов. Этот отрезок пути отнял бы у нас гораздо меньше времени, но в каждом селении горян нас ожидал пир, где нас потчевали жареным мясом горных козлов и пьянящим соком каких-то корней. К тому же, дважды в день, утром и вечером, вархаты, стоя на коленях, пели Песнь Начала от первого стиха до последнего, и это тоже отнимало много времени.

По пути вархаты показали нам истинное чудо, которое именовали домом Еги. По их словам, Ега-Хранительница совсем недавно покинула свое жилище. Нам позволили войти за ограду, и оказалось, что стоит войти в сад, и стужа высокогорья уступает место приятной прохладе и благоуханию чудесных цветов. Но когда мы хотели войти в дом, нам преградил дорогу странный зверь, который возник прямо из воздуха. Вархаты сказали, что это бимбо, который не пустит в дом никого до возвращения хозяйки, и будет ждать ее вечно, поскольку бессмертен, как и сама Ега.

Наконец, мы спустились на равнину, которую здесь называют Варлагором, населенную двумя народами — тигетами и тланами. Оба народа похожи друг на друга нравами и обычаями, говорят на одном и том же языке, который, впрочем, не похож ни на один из тех, что мне приходилось слышать. Незадолго до нашего появления у тланов иссякла правящая династия, и они избрали себе предводителя по имени Заккар, который, впрочем, так и продолжает жить в скромном жилище на самой окраине земель, принадлежащих его народу, и занимается кузнечным ремеслом. В его доме нам пришлось задержаться на три дня, поскольку он не желал с нами расставаться до тех пор, пока мы не откроем ему несколько секретов металлургии. К счастью, капитан Марлаани в молодости был подмастерьем цеха кузнецов. Он отковал прямой эрдосский меч тройной закалки и показал предводителю тланов несколько приемов боя, наглядно продемонстрировав, что один воин, вооруженный таким мечом, способен противостоять троим бойцам, имеющим короткие секиры.

Самым удивительным из того, что нам удалось увидеть здесь, было то, что у горна, в котором мастер раздувал пламя, не было мехов. Он просто произносил какие-то заклинания, и ветер сам влетал в поддувало. Что это? Секреты древней магии, которую в Эрдоссе и большинстве других обитаемых земель считают суеверием? Или сговор с какими-то силами, суть которых давно и прочно забыта нами?

К сожалению, мы не имели возможности следовать дальше на юг, где, по словам вархатов, находилась некая Твердыня владыки Родонагрона, который якобы правил Варлагором более четырех тысяч лет и совсем недавно был сокрушен самой Егой-Хранительницей. Продолжив свое путешествие, мы не смогли бы в условленный срок вернуться к моим кораблям.

Вархаты поведали нам, что на юге есть еще три королевства: владения тигетов, которыми правит юный Тамир-Феан и его супруга королева Дина, сама себе давшая имя, тем самым, освободив себя от принадлежности к рабскому сословию Просящих; долина Ирольна, родина гордого и независимого народа, который долгие века воевал против Варлагора, пока не сгинул бессмертный владыка Родонагрон; и, наконец, великолепный Велизор, границы которого охраняют ветра, послушные басилевсу Чаллу, который правит страной по завещанию некой басилеи Эленги, по собственной воле вместе с обеими Егами ушедшей в лучший мир. И еще там, по словам тех же вархатов, находится некий Притвор, где проживает племя так называемых Видящих, которые обладают обширными знаниями, близко знакомы с древними богами, понимают глубинную суть Песни Начала, и даже бессмертный владыка тысячелетиями не мог полностью покорить их.

Все, что говорят вархаты, скорее всего, является отражением местных легенд и верований, которые никак не складываются в общую картину, в их рассказах множество противоречий, но ясно одно: внутренние области Харварлаора — загадочная и удивительная страна с оригинальной культурой и мифологией.

Когда мы уже собирались отправиться в обратный путь, в дом предводителя Заккара пришел человек по имени Гет и прозвищу Странник. Он прямо заявил, что уверен в том, что мы не те, за кого себя выдаем, но не будет об этом сообщать невежественным вархатам, если мы согласимся взять его с собой в Эрдосс. Когда мы его спросили, откуда он знает о существовании Эрдосса, он ответил, что в доме Еги находится саквояж, в котором находятся дневники лорда Танваалронга, и он, Гет-Странник, их читал вместе с Егой-Хранительницей, которая хоть и не Ега, но была больше похожа на нее, чем мы с капитаном Марлаани вместе взятые — на Одена и Веола. Разумеется, мы не хотели подвергнуть свою жизнь опасности и согласились, тем более что и сами хотели пригласить с собой кого-нибудь из аборигенов.

Обратный путь через горы обошелся без особых приключений. Вархаты, которые сопровождали нас, были благодарны нам, за то, что мы принимаем пищу и не пренебрегаем сном. В храме древних богов они устроили последнее песнопение и, по нашей настоятельной просьбе, удалились восвояси.

Неожиданное несчастье на нас обрушилось уже в море, когда белоснежные вершины Харварлаора уже были еле видны с борта «Одена-Судии». Нас настиг неожиданный шквал, который мгновенно опрокинул «Веола-Воителя», и тот вместе со всей командой стремительно погрузился в пучину вод. Матросы спешно бросились убирать паруса, но на палубу вышел Гет-Странник, снял с себя пояс, и, пользуясь им как пращей, метнул навстречу ветру кусок белого камня. В ответ раздался ужасный вопль, от которого мелко задрожал весь такелаж, но ветер мгновенно стих. Позднее Гет сообщил нам, что это был Каббиборой, один из двенадцати ветров, и что он может в любой момент повторить нападение, если его не остановят другие ветра.

Я пишу это послание, чтобы бросить его в море в бутылке, залитой воском — на тот случай, если нам не удастся добраться до берегов Эрдосса.

Я, лорд Лаотан Танваалронг, свое состояние, земли в Эрдоссе и в колониях, замок в Панэрдоссе вместе со всем имуществом, библиотекой и коллекцией древностей, обе суконных и оружейную мануфактуры, торговый дом в Панэрдоссе и фактории в Лупо, Хедане, Эстепе, Суллане и Холм-Эсте — все завещаю вместе с титулом своему племяннику Орвену Танваалронгу, да будет он достойным продолжателем рода…

ЭПИЛОГ

21 сентября, 19 ч. 53 м.

— Лола, голубушка, поторапливайтесь! Обстрел скоро не кончится, а времени у нас в обрез. — Дон Салазар опечатал последний чемодан с драгоценностями. — Все будет выглядеть настолько естественно, что ни одна зараза не отследит, куда подевался старикан Карпелитто. Кстати, и вам я обещаю, что доктор Лола Гобит не будет числиться среди пропавших без вести. Трупа, конечно, не найдут, но уже подготовлены заслуживающие доверия свидетели, которые этот труп видели.

— Мы так не договаривались. — Доктор Гобит прекрасно понимала, что сопротивление бесполезно, но сопротивляться не очень-то и хотелось. — И мне не понятно, зачем я вам нужна в вашем-то положении…

— Во-первых, мы с вами вообще ни о чем не договаривались, а во-вторых, что вы можете знать о моем положении! — Дон Салазар был возмущен и не скрывал этого. — Вы думаете, голубушка, я покорно проследую к месту почетной ссылки? Вот! — Он влет сложил пальцы в двойной кукиш. — Рано меня хоронить, даже заживо — и то рано. Я зафрахтовал океанский лайнер с тремя тысячами беженцев, и все беженцы — мои люди. Через неделю мы будем там, где нас ни одна зараза не найдет, а если и найдет, то не достанет. А вилла на Мраморных островах — это фикция, ширма, это для вашего дженти Гресса.

Сверху донеслись приглушенные раскаты, и по низкому серому потолку бункера пробежала мелкая дрожь.

— Дон Салазар, вам не кажется, что вы рискуете…

— Рискую, а что делать! Этот Гальмаро — сумасшедший, просто псих. Он ведь прекрасно знает, что это наступление ему ничего не даст, кроме лишней головной боли и огромных потерь. Через годик-другой он вошел бы в Вальпо как освободитель без единого выстрела, под ликование обывателей и гром оркестров. Какое замечательное было бы зрелище! Какая была бы славная страница в истории Сиара. Да, я никак не мог рассчитывать на то, что он внезапно сойдет с ума. Кстати, доктор, — он сменил возбужденный тон на доверительный, — мои люди в Лос-Гальмаро сообщили, что ходят слухи, будто идею этого дурацкого штурма ему нашептал дух блаженного Иора при посредничестве кардинала де Стефано и генерала Рауса. Каково!? — Консул вытер испарину с лысины носовым платком и швырнул его на пол. — Нам пора, мое сокровище!

Он схватил Лолу за локоть, и двинулся к выходу, увлекая ее за собой.

В бронированном «Ленд-Форе», уже сидели два пассажира — доктор философии и права Лучо Барбос и свой человек Тика ван Дебби, закованный в наручники. Доктор Барбос поприветствовал Лолу широкой улыбкой и быстренько забился в дальний угол просторного сидения.

— Наконец-то мы едем, дон Салазар. Я могу сказать совершенно честно: хоть жизнь и не имеет смысла, но я ей дорожу, и это моя единственная слабость. Доктор, — теперь он обращался к Лоле, — дон Салазар уже изложил свой замечательный план? Надо сказать, я восхищен! С точки зрения общественных наук, представленных в моем лице, это панацея от всех войн и катаклизмов, которые могут обрушиться на человечество. Доктор, я чувствую себя архангелом, созерцающим Господа перед актом творения…

Машина свернула на широкую автостраду и затерялась в бесконечной веренице автомобилей, которая медленно двигалась в сторону Гидальго, объезжая многочисленные воронки от свежих разрывов.

— А я решительно не понимаю, что здесь творится! — внезапно нарушил молчание Тика. — Ну, вычислили меня — понятно, ну, посылку отобрали — тоже понятно, почему меня сразу не грохнули — не вполне ясно, но приятно… А вот почему столь влиятельный человек, как вы, дон Салазар, удирает в общем потоке, среди всякого сброда, рискуя собственной драгоценной жизнью…

Доктор Барбос внезапно, без замаха, ударил Тику по голове тростью, так, что тот сразу же отключился.

— Дон Салазар, я правильно сделал?

— Лучо, сколько я тебя знаю, ты не разу не промахнулся. Угодил, шельма! — Бывший консул от бывшей коллегии национальной безопасности выдавил из себя несколько сухих смешков. — Только учти на будущее, что этот парень мне нужен не меньше, чем ты.

— Только не надо меня пугать. — Доктор Барбос, казалось, пропустил мимо ушей угрожающие интонации своего патрона. — Я дорог вам именно потому, что мое стремление к сотрудничеству продиктовано не страхом или жаждой наживы, а искренним стремлением к тем же целям, к которым стремитесь вы. Разве не так? А что касается Тики, так я против него ничего не имею, хотя и не понимаю, для чего он здесь. Он свое дело сделал…

— Если священные сосуды покинули святилище — значит, на то была воля Великого Ватаху… — произнес Тика, не приходя в сознание. — Уви кочваюци… Мы стоим!

Автомобильный поток, и вправду, замер. Снаружи послышались многочисленные настойчивые гудки и нервная отрывистая ругань. Дон Салазар поднял трубку радиотелефона, и рявкнул в нее: «Не спать!» Пока невидимый собеседник что-то старательно объяснял, он нервно стучал пальцами по подлокотнику, а когда из трубки послышались короткие гудки, впереди раздались первые разрывы. Столб пламени взметнулся над дорогой, и автомобили в массовом порядке начали расползаться с асфальта. Самые наивные и самонадеянные граждане пытались развернуться, а прочие, скатываясь с обочин, покидали личный транспорт и разбегались, кто куда. Через пять минут мотор «Ленд-Фора» довольно заурчал, и машина, не спеша, двинулась по шоссе, объезжая пылающие покореженные стальные остовы. Шоссе было расчищено миль на десять вперед.

— И все же, дон Салазар, почему мы едем в Гидальго? — поинтересовалась Лола, провожая взглядом армейский грузовик, лежащий на боку поперек дороги. — В Вальпо тоже есть порт.

— Да, в Вальпо есть порт. А в порту есть Пьетро Сатори и дивизия морских пехотинцев, а еще — половина иностранного легиона! — Дон Салазар посмотрел на Лолу, как на ребенка. — И каждый из этих молодцов будет держать оборону, сколько скажут, потому что преждевременный уход с позиций повлечет за собой преждевременное отплытие «Лауры» и «Пахаря»…

— И все же, дон Салазар, будьте-таки любезны сообщить, что вы задумали. Если вы рассчитываете на мое участие в деле, я должна…

— Пусть доктор Барбос расскажет! — Карпелитто протяжно зевнул, заметив, что путь стал относительно свободен. — У меня завтра тяжелый день, и я обязан вздремнуть.

Дон Салазар выловил из-за сидения пуфик, и через минуту уже мирно посапывал.

— Итак, дона Лола, все просто, очень просто… — вполголоса заговорил доктор Барбос. — Времени у нас достаточно, и я начну издалека. Вам, конечно, кажется, будто вы прекрасно знаете, как формируется общественное сознание, что лежит в основе мировой политики, и что может служить для каждого индивида мотивом к действию или бездействию… На этот счет существует масса теорий, концепций и мнений, но, на самом деле, все проще, гораздо проще, чем принято считать: в мире есть страх, желание и воля, в зависимости от их масштабов и личного могущества носителей, они, эти три силы определяют суть всех общественных явлений. Страх, разумеется, имеет две стороны: способность его внушать и способность ему поддаваться; желания делятся на реальные и призрачные, и реальными их делает не разумность самих желаний, а воля их носителя и его способность эту волю реализовать…

— Можно покороче? — Лола смотрела на густеющие за окном сумерки. — Только факты. Теоретическую базу я подведу сама.

— Зря вы так, дона Лола, мы же теперь коллеги, в некотором роде… — Доктор Барбос, ища поддержки, оглянулся на Тику, который продолжал симулировать бессознательное состояние. — Ну, как хотите. Так вот, один наш человек, еще не зная, что он наш, каким-то чудом смог похитить из святилища Красного Беркута священные сосуды ватахов, которые, как выяснилось, сделаны из чистого тартаррина. Вы знаете, что это такое? Я, например, не знаю, но мне объяснили, что мы с этого можем иметь…

— Вас будут иметь, а не вы будете… — заметил Тика, открыв один глаз. — Доктор, это я тартаррин спер, но, чтоб я сдох, не хотел я, даже в мыслях не было. Хрен вам, а не воля, господа хорошие! Сосуды принадлежат Красному Беркуту, и это он к ним ноги приделал. Мои ноги, между прочим…

— Так вот… — Доктор Барбос демонстративно почесался тростью, и Тике пришлось умолкнуть. — Вы что-нибудь слышали о Международной гуманитарной миссии в Даунди? Ну, не важно… Есть такая миссия — несколько госпиталей, школ, Центров распределения гуманитарной помощи и так далее. И все это уже лет пять финансируется доном Салазаром. Создана мощная инфраструктура, полторы тысячи миль дорог, мосты, коммуникации, морской порт, два укрепленных поселка в джунглях, несколько лабораторных корпусов, вооруженная охрана, которая по своим боевым возможностям превосходит вооруженные силы правительства и оппозиции вместе взятые. А теперь, когда у нас есть запасы тартаррина на несколько сотен генераторов, которые очень легко превратить в маленькие бомбочки, каждая из которых способна уничтожить все в радиусе сотни миль, Гуманитарная миссия способна диктовать миру любые условия. Конечно, потребуется несколько впечатляющих демонстраций, но, я уверяю, наша позиция беспроигрышна. И вам предоставляется уникальная возможность оказаться в рядах тех, кто будет диктовать условия, а не среди тех, кому их будут диктовать. К сожалению, обстоятельства вынуждают нас многое делать в спешке, но в принципе это ничего не меняет.

— И какая роль отводится мне? — Лола, казалось, обращалась не к доктору Барбосу, а к спящему дону Салазару.

— Вижу, что какой-то интерес в вас проснулся! — Дон Лучо довольно потер ладони. — Уверен, что вы очень скоро оцените всю грандиозность открывающихся перспектив. Вот, например, в Эвери вы не могли проводить свои исследования так, как вам этого хотелось. Все время приходилось оглядываться на такие условности, как ценность человеческой личности, гражданские права, законы и прочие правила, которые придумывают кабинетные маразматики. У нас вы получите полную свободу действий. Нам нужны люди, но только такие, кто безоговорочно предан нашему делу, которым не мешают общепринятые догмы религии и морали, кто в нужный момент сумеет забыть о страхе и не почувствовать боль. И я уверен, с вашей помощью мы очень быстро создадим огромную невидимую армию, которая будет везде, которая достанет кого угодно, где бы он ни находился. У дона Салазара нет недостатка в средствах, несмотря на некоторые потери, понесенные в результате последних событий, и вы получите все, что вам необходимо. Вы можете вести себя, как капризная девица в постели старого маразматика. Стоит только сказать «да», и любое ваше слово станет законом для нашей организации. Деньги, специалисты, оборудование, подопытные… Но не это главное! ВЫ сможете воплотить ваши идеи в мировом масштабе. Каждому мало-мальски думающему человеку не может не казаться, что в окружающем мире масса изъянов, существование рядом с которыми просто унизительно…

— А в чем состоит цель, ради которой вы собираетесь шантажировать весь мир?

— Ну, зачем же так… Шантажировать. Это не шантаж — это способ реализации воли. А какова цель — не так уж важно. Главное — способность ее достигнуть. А попутно можно избавить мир от нескончаемых противоречий, вызванных тем, что пока нет единой воли, которая, не оглядываясь на условности, вела бы его к процветанию…

25 сентября, 00 ч. 00 м.

— Курс норд-норд-вест, скорость тридцать два узла, предположительно «Генерал Моски», построен в Альби двенадцать лет назад, последние три года плавает под Сиарским флагом, настоящие хозяева неизвестны. — Голос вахтенного офицера в динамике звучал хрипло и невнятно, а это означало, что четвертый помощник, отвечающий за внутреннюю связь, получит крепкий нагоняй, и весь остаток ночи десятка два матросов будут прозванивать кабели.

— Взять параллельный курс. — Капитан-командор Комель расставил пошире ноги, чтобы резкий разворот не застал его врасплох.

«Посадник Никола Хорь», подводный крейсер Соборной Гардарики, начал преследование подозрительного судна, идущего с непомерно большой скоростью и потушенными бортовыми огнями.

— По-моему, они сами себе башку свернут, — заметил старший помощник, поймав в перископ темный силуэт на фоне едва светлеющего неба. — До рифов Морэ-Конкиста не больше сотни миль, а они прут, как на параде.

— Торопятся ребята… — отозвался капитан-командор и отстранил помощника от окуляров. — Не нравятся они мне. Если бы, и вправду, беженцы были, и на палубе была бы толпа, и плыли бы они в другую сторону. А ну-ка! — Он щелкнул пальцами, и кто-то из офицеров подал ему трубку переговорника. — Второй пост! Два предупредительных!

Через несколько секунд вдогонку сиарскому судну отправились две ослепительных белых точки и с громкими хлопками рассыпались на сотни переливающихся огоньков, столкнувшись с темной водой.

— Они увеличивают скорость! Уже тридцать девять! Сорок. Сорок два. — Не смотря на хрипы в динамике, чувствовалось, что вахтенный офицер несколько удивлен.

— На рекорд идут. — Капитан-командор рассматривал цель с некоторым сожалением.

Запел сигнал переговорника инженерного поста.

— Датчики определяют присутствие тартаррина на борту преследуемого судна! — торопливо докладывал инженер-поручик Лунь. — Прикажете вскрыть пакет с инструкциями?

— Потом вскроешь. Я и так знаю, что там написано. «Гарпун» к бою! Нет, два «Гарпуна», чтобы пикнуть не успели. Вахтенный, пиши в журнал: дата, время, координаты, проведены учебные стрельбы тактическими ракетами. Учебная цель поражена. — Капитан-командор оторвался от перископа, потеряв интерес к «Генералу Моски» как к явлению, более не существующему.

Господь не только нам дал Закон, он дал его и Самому Себе, а значит, в тех чудесах, которые Он творит, не должно быть ничего сверхъестественного. Мы живем — чудо, умираем — еще одно. Большинство людей продолжают считать смерть трагедией, хотя в Писании ясно сказано: умерший здесь обретает лучший мир или просто получает то, чего заслуживает.

1 октября, 14 ч. 21 м.

— Кстати, взрывное устройство, которое мы из вас извлекли, вчера вечером сработало. — Вико встретил Зеро на полпути от своего письменного стола до двери кабинета. — Вам повезло, Зеро.

— Значит, кто-то из команды дона Салазара остался жив, — немедленно сделал вывод агент Валлахо. — Шеф, вы меня пригласили, чтобы сообщить об этом?

— Не только. Я поздравляю вас, Зеро. Вы написали великолепный отчет, и нас в нем устраивает практически все. — Дженти Гресс, заняв привычное кресло в своем кабинете, вновь обрел величие и недосягаемость. — Но вряд ли он устроит массового читателя.

— Честно говоря, шеф, я не думал, что в сложившейся ситуации от моей работы, как бы я ее ни сделал, будет практическая польза. — Зеро Валлахо, независимый эксперт, лицензия номер такой-то, продолжал стоять возле стула, на который ему было предложено садиться. — Ватахи больше никого не подпустят к пещере, и здесь не поможет ни войсковая операция, ни искусная дипломатия, ни мои личные связи с верховной жрицей.

— Зеро, я ценю вашу прозорливость… — Вико отодвинул в сторону папку с отчетом и откинулся на спинку кресла. — Но слишком многое поставлено на карту, чтобы Департамент мог так просто отказаться от своих планов.

— Отказаться, значит, не можете… — Зеро извлек из кармана рубин, подаренный ему на прощанье Сквоседуватахучепанипарду. — А понять простую вещь вы можете? Мы ведь почти ничего не сделали, только едва прикоснулись к Тантхе, и от нашего мира едва не отвалился кусок! Мы наблюдали лишь ничтожную часть явления, а на самом деле оно имеет космические масштабы. Да, на первый взгляд, все сложилось крайне удачно, но уверяю вас, шеф, такой опасной игры человечество еще не затевало, и все возможные выгоды меркнут рядом с возможными катастрофами. — Зеро подошел вплотную к столу и положил перед Вико алый кристалл. — Зажмите это в руке и постарайтесь расслабиться.

— Что это?

— Последнее послание Великого Ватаху загнанному в угол человечеству. — Зеро заметил, что шеф пребывает в нерешительности. — Там просто информация, которую можно считать, зажав рубин в кулаке. Как эта штука устроена, я не знаю, но ведь ватахи как-то ухитряются истреблять танковые колонны и активировать тартарриновые болванки, так что не надо ничему удивляться.

Вико уже положил рубин на ладонь и рассматривал его грани, в которых скрывалось какое-то неуловимое движение. Едва заметное свечение смешивалось с размытыми тенями, складываясь в неслышную музыку, которая звала шагнуть за любую из многочисленных граней…

Нахохлившийся ворон сидел, как водится, на могильном камне и молчал, поскольку все, что мог, он уже накаркал. По дороге, пересекающей выжженную солнцем степь, двигалась танковая колонна, утопая в клубах желтой пыли.

— Завтра ничего не случится. — Теперь вместо ворона на камни сидел Седуватахучепанипарду, а у его ног дремал серебристый барс. — Завтра ничего не случится, шеф. Все, что могло, случилось вчера. Мы победили, но наша победа входила в планы врага. Лучше нам никого не трогать, тогда и нас не тронут, может быть. Великий Ватаху рвет нити Ожерелья, ему мало той бесконечности, которую он похитил в Начале Времен. Радость Сквотантхагани становится его тоской. Его тоска превращается в жажду, а жажда утоляется кровью.

Мартин погладил шершавой ладонью могильный камень, и на нем явственно проступила надпись: «Здесь не покоится никто, поскольку и там нет покоя».

— Когда-нибудь каждый из нас сможет в этом убедиться, а пока будем довольствоваться тем, что есть.

В небе образовалась трещина с рваными краями, и из нее густо посыпались крупные комки желтоватой манны. Мартин извлек из воздуха алюминиевую ложку и начал есть с выражением глубокого отчаянья на лице.

— Ну и что? — Вико вновь видел перед собой агента Валлахо, который только что вырвал из его ладони камень и теперь дрожащими руками застегивал пуговицу на нагрудном кармане. — Таких сказок у покойной Лолы Гобит была целая видеотека.

— Это не сказочки, шеф. — Зеро все-таки присел на стул. — Я вас предупредил. Все равно из этой затеи ничего не получится. И тут совершенно ни при чем экономическая целесообразность… Не одно, так другое помешает, а о каком-либо ином продолжении мне и думать страшно. Был у нас один монстр — вылезет десяток, время замедлилось в двенадцать раз — оно вообще остановится. Лучше бы вы меня отпустили… Хотите, аванс верну?

— Зеро, у нас уже больше тридцати стержней, у которых ресурс на исходе. Если мы от них не избавимся, вот тогда будет катастрофа. И запомните: стоит вам только сунуться в прессу со своими фантазиями, прежде чем они будут опубликованы, состоятся ваши похороны! — Вико поднялся, давая понять, что разговор окончен.

Аппарат спецсвязи взорвался оглушительной трелью экстренного вызова. Вико рывком поднял трубку и услышал сухой и уверенный голос самого команданте Гальмаро:

— Прошу простить за беспокойство, только немедленно прикажите своим волкодавам, которых вы приставили к Каркуситантхе, удалиться на безопасное расстояние, а то они костей не соберут. Там тридцать пять тонн тротила, и через полчаса мы заткнем пасть этой проклятой пещере, чтобы ни одна зараза больше оттуда не вылезла. И туда не сунулась. Я приказ подписал, Мудрый Енот лапу приложил, Красный Беркут возражает, но нам на него наплевать. Кстати, действие пункта шестого «Договора о дружбе и сотрудничестве» временно приостанавливается как неосуществимое, а остальные пункты — до ратификации договора законно избранным парламентом. И передайте вашему президенту самые теплые слова признательности за ту неоценимую помощь, которую оказал народ Конфедерации Эвери народу Республики Сиар в его нелегкой борьбе за свободу и процветание…

Порою тени великих бедствий нависают над миром, но катастрофе препятствуют, казалось бы, совершенно немыслимые стечения обстоятельств. Каждое из них в отдельности выглядит будничным, простым и вполне объяснимым, но вместе они — Чудо.

15 октября 17 615 г. От Н/В, 12 ч. 12 м.

— Кто знает свою судьбу, тем и жить-то незачем. — Лопо сидел в инвалидном кресле на просторной веранде и пытался строить непослушными пальцами карточные домики. — Мне кажется, я знаю, что меня ждет, а значит…

— Ты опять начинаешь? — Сандра оторвалась от «Истории алтаков» и заложила страницу купюрой в пять гривен. — Мы же обо всем договорились…

— А что толку договариваться, если от нас ничего не зависит. Если бы я знал, что все так кончится…

— А что кончилось? Ты себя не видел, когда мы вытащили тебя из пещеры. А сейчас ты уже и сидишь, и говоришь, правда, в основном, глупости… Доктор Вук сказал, что двигательные функции восстанавливаются, и я ему верю, потому что сама вижу.

— Конечно… Свежие газеты есть?

— Только местные.

— И что новенького в Сиаре?

Сандра вытянула из вороха газет и журналов, сваленных на высоком комоде, свежий номер «Ведуна».

— Выборы президента и парламента назначены на осень будущего года. К участию в выборах будут допущены частные лица и организации, не замеченные в связях с директорией и не совершившие при прежнем режиме преступлений против народа Сиара. Между Республикой Сиар и Соборной Гардарикой установлены дипломатические отношения, также Временное правительство Республики Сиар признали как законную власть Ромейский Союз, Империя Хунну, Моравская Федерация, Королевство Альби… Тут список на пол-листа. Генерал Раус назначен главой временного правительства. Сальдо Вентура арестован по обвинению в злоупотреблении властью, но за заслуги перед отечеством отпущен на поруки… Словом, у папы пока все хорошо. Беспорядки в Гидальго. «Оруженосцы Тессы» требуют, чтобы им отдали мумию их госпожи с целью ее оживления путем пения Славы Родонагрону-бессмертному дважды в сутки в течение двух месяцев. Взрыв в районе Хавли. То-то у меня вчера все болело… Обитель духов предков. Знаешь, Лопо, теперь многие из моих предков остались без дома, так что, если кто сюда заявится — не удивляйся. Эй, ты спишь?

Он не спал. Он снова стал ветром… Стражи Тантхи, духи умерших жрецов Красного Беркута и Мудрого Енота, не могут его остановить, пока там, в Варлагоре, еще есть хотя бы крохотная часть ветра, зовущегося Лоподапалом. Далеко внизу проносится безлюдная степь на окраине Варлагора, где в чахлых травах затерялись следы того, кто остался… Сосуд Холодной Глины, обитель обжигающего одиночества, тоже не выпустил его целиком из своего узкого горла. Где он теперь, Сосуд Холодной глины? Каждое путешествие не проходило бесследно, вот и сейчас у земли возникло крохотное завихрение, в воздух поднялось несколько рыжих пылинок, возвращая какие-то давние воспоминания…

— Кстати, сегодня утром мне позволили, наконец-то, звонить папе. Ты слышишь?

Он едва заметно кивнул.

— Он сказал, что тебя уже расстреляли, так что можешь жить спокойно. Когда выздоровеешь, обещал оставить тебя военным атташе в Гардарике, если захочешь, конечно…

Только небо над степью было теперь глубоким и ясным, и облака не казались нарисованными кистью из грубой щетины. Промелькнула Твердыня, обращенная в бесформенные руины, и через мгновение показалась роща, где располагался Притвор Видящих…

— А маме присвоили очередное звание и назначили на место полковника Ушата. Здесь, в Гардарике, полковник — это не то, что в Сиаре…

Ладно, видали мы полковников и анфас, и в профиль, и небо в клеточку… Безымянная здесь, но Каменного Кольца больше нет. Ну, конечно… Разобрали с целью метания камней и истребления бессмертных. Услышит или нет? Всего-то и надо-то — разбить Кувшин. Жалко, конечно, вещь ценная, но не будет тебе покоя, Безымянная, пока он цел. Впрочем, спешить особо некуда. Двигательные функции восстанавливаются…

— А еще меня вчера чуть не выпороли. Мать увидела меня с сигаретой, сняла ремень и говорит, мол, когда замуж выйдешь, тогда делай, что хочешь. Ну и порядки у них тут. Вот вернемся в Сиар — там папочке все равно, чем я занимаюсь, лишь бы не плакала… — Когда Лопо погружался в это странное состояние отрешенной полудремы, Сандра не могла молча смотреть на него. Ей казалось, что только ее щебет, не важно о чем, служит ему той ниточкой, цепляясь за которую, он возвращается в сознание.

Теперь нужно стелиться по земле, заглядывать под каждый куст, проникать в щели между булыжниками, из которых сложены приземистые круглые строения. От Холодной Глины веет ледяной болью, как от Каменного Кольца. Это осколки чужого мира, совсем чужого, бесконечности, пронизанной иной нитью бытия… Хочется кричать, но нечем — здесь только глаза, а рот остался дома. Вот он! Мышка пробежала, хвостиком махнула… Нет, до мышки еще надо дорасти. Лопо-ветер, ты здесь так мал и незаметен, что нет смысла таиться, слыша чьи-то шаги. А рядом с Сосудом лежит Жезл Родонагрона… Отдал-таки Каббиборой Видящим свою игрушку. Правильно… Лекаря Хаббиб-аб-Бара убили прежде, чем он попал в Варлагор… Покойник не может стать бессмертным, и Жезл ему ни к чему…

Ого! Сама Безымянная, гонимая странным беспокойством, явилась на склад потустороннего инвентаря. Что-то видит, что-то чует… Идет прямиком к Сосуду, стоящему на гранитном постаменте. Вот сейчас бы пощекотать ее, чтобы уронила свое сокровище.

— А вот еще в газете «Врушка» пишут: «Эверийский общественный деятель Зеро Валлахо, известный как бесстрашный борец за экологическую безопасность, недавно овдовев, решил соединить свою судьбу с некой Элен Гарже, которая, по слухам, провела около восьмидесяти лет в летаргическом сне, что позволило ей прекрасно сохраниться…»

Понятно… Эленга — девочка не промах. Так. Пощекотать не получится. А если пугнуть? Интересно, чего Видящие боятся? Иссу бы сюда, Пожирателя Людей. Видящие — тоже ведь люди… Но Безымянная и так была чем-то напугана. Он, Лоподапал, для нее сейчас — все равно, что мертвый, а живые мертвецов побаиваются, и это вполне естественно.

Он коснулся пальцев Безымянной и оказался в опасной близости от горла сосуда. Но теперь никто не запоет здесь Песнь Начала, вызывая силу, которая однажды загнала его в глиняный плен…

— А вот еще про Сиар, в «Зарубежных Хрониках»: «Конклав Иерархов Сиарской Церкви Господа Единого и Всемогущего рассмотрел вопрос о причислении к лику святых о. Батиста Хугеро — как борца за веру и страстотерпца, и Иора Блаженного (Климент Иорси) — как пророка, ясновидящего и страстотерпца,. Отца Батиста решено признать святым лишь как страстотерпца, поскольку его проповеди во время Наваждения, по мнению Иерархов, можно было расценить как призыв к массовому самоубийству. Кандидатуру Иора решено было отклонить, поскольку Божественная природа его дара не доказана, сам он иностранец по происхождению, а факт его мучительной смерти не подтвержден ни одним заслуживающим доверия свидетелем…»

«Не очень-то и хотелось…» — Над крышей из прессованной сухой травы пронесся ветер, пару раз облетел вокруг дома, но заглянуть вовнутрь не решился. А ведь мог бы и помочь…

Вдруг Сосуд Холодной Глиныначал постанывать в руках Безымянной. Ее пальцы, сведенные судорогой, сдавливали его все сильней и сильней. По Холодной Глине поползли многочисленные трещинки, а через мгновение на земляной пол посыпались осколки…

— "В районе гибели океанского лайнера «Генерал Моски» на шестой день поисков удалось обнаружить одного из пассажиров. Им оказался некий гражданин Конфедерации. Свое имя спасенный назвать отказался. Отказался он и от медицинской помощи, потребовав немедленно доставить его куда угодно, лишь бы на сушу. Он утверждает, что, повинуясь дурному предчувствию, прыгнул за борт, прихватив спасательный круг за час до катастрофы, а значит, пролить свет на причины случившегося не может…"

— А это где пишут? — Лопо уперся руками в подлокотники и попробовал встать.

— Сумасшедший! — Она бросилась к нему, но Лопо остановил ее взглядом.

— Не мешай. Нужно выбирать: либо я просто иду, либо я иду ко всем чертям… Лично я предпочитаю первое. — Он отпустил подлокотники и сделал осторожный шаг.

Дойти до окна и вернуться! Это труднее, чем шастать туда-сюда через невидимую грань, разделяющие миры. Здесь он не может стать ветром, здесь стоимость расстояний оценивается в шагах. Один, два, три — а теперь можно немного постоять, держась за подоконник. Резной заборчик, кустики с непривычно желтой листвой… Бревенчатые хижины, рыжий лес на холмах, за горизонт, возвышаясь над неровностями рельефа, уходит лента монорельсовой дороги… Гардарика, Страна Городов… Только городов что-то не видно. Теперь можно отправляться в обратный путь. Надо только перешагнуть через коричневый плед, лежащий на дощатом полу, и дотянуться до руки, протянутой навстречу.

Чудо порой состоит уже в том, что кто-то оказался в нужное время в нужном месте и сделал именно то, что должен был сделать, иногда даже не ведая, что творит.

Ульяновск, 1999