Жемчужная тропа

4

– Ничего себе, ничего себе, ну ничего себе… – бормотала Кортни, разглядывая то, что осталось от мотоцикла, который еще вчера вечером находился в добром здравии. – Ты только погляди на это, Роджер. Вчера он был в полном порядке. И, подозреваю, сегодня утром… Если такое произошло с мотоциклом, то что же с его хозяином?

Наверное, ей должно быть все равно. Морис Митчелл – всего лишь эпизод в ее жизни, не более того. Но почему-то Кортни так разволновалась по поводу этого «эпизода», что решила немедленно зайти в мотель, у которого горестно лежали останки мотоцикла, и узнать, что же все-таки случилось с его владельцем.

– Я быстро, Роджер, – оправдывалась она перед собой, закрывая свой автодом. – Туда и обратно. Только спрошу, жив ли еще мистер Бабник или он уже на небесах…

Мысль о том, что мистер Бабник отошел в мир иной, не была для Кортни такой уж легкой, хоть она изо всех сил старалась себя в этом убедить. Человек, с которым она совсем недавно сидела в «Роджере», бранилась, беседовала и даже смеялась, просто не может взять и умереть. Не может, и все тут… Хотя, вспоминая о смерти отца, Кортни не была в этом так уж уверена. Смерть не караулит тебя, как брошенный пес, смерть приходит внезапно и навсегда. И ей совсем не хотелось, чтобы это случилось с Морисом Митчеллом, каким бы пройдохой и бабником он ни был.

Кортни буквально влетела в мотель, но там будто все вымерли. Ни шагов, ни голосов. Впрочем, чего она хочет от ночного мотеля в маленьком городке?

Свернувшись в кресле под бесконечной вереницей ключей, спал пожилой мужчина. Очевидно, ему снились хорошие сны, потому что он улыбался краешком выпяченных от сна губ. Бесполезно, подумала Кортни, этот, кажется, ничего не видел и не слышал. Но кроме него должна быть еще хоть одна живая душа в этом сонном царстве…

Превозмогая нарастающее волнение, Кортни двинулась в сторону тусклой вывески с надписью «Бар». Крупный бармен с нависшими над глазами огромными гроздьями бровей удостоил ее оценивающим взглядом.

– А вы кого ищите? – невозмутимо поинтересовался он голосом, отдававшим бетоном.

Интересно, с чего он взял, что я кого-то ищу? – удивилась Кортни. Наверное, у нее был ищущий взгляд или что-то в этом роде. Бармены ведь лучшие знатоки человеческих душ. Мимо них каждый день проходит столько людей, и каждый со своей бедой, с радостью, с воспоминаниями… Правда, этот мотель не похож на то место, в которое люди валят толпами… Или… Или до нее здесь был кто-то, и этот кто-то тоже кого-то искал…

Кортни тяжело сглотнула. Тревожные предчувствия сжимали горло. И почему она так разволновалась? Это ведь всего-навсего Морис Митчелл. Ее случайный и немного странный попутчик. Попутчик на одну ночь…

– Мне… Я… Рядом с мотелем – разбитый мотоцикл. Я, кажется, знаю его владельца… – Она вопросительно посмотрела в непроницаемые глаза бармена.

– И чем я могу вам помочь? – холодно поинтересовался он, словно не догадываясь, что именно интересует ночную посетительницу.

– Я хочу знать, что с его владельцем, – прямо ответила Кортни. От собственной прямоты, от нелепости всей этой ситуации, от страха перед ответом, который она может услышать, Кортни вспыхнула. Слова, только что произнесенные ею, словно обожгли рот, вычертив на языке раскаленные письмена. – Что с ним? – переспросила она, пытаясь избавиться от этого ощущения. – Вы не можете не знать, вы ведь работаете в этом мотеле…

– Да, – спокойно ответил бармен. – В маленьком городке волей-неволей замечаешь все, что происходит вокруг. Я не знаю, что с вашим другом. Сюда приходило четверо довольно серьезно настроенных ребят. И они тоже очень хотели знать, где он. Правда, что с ним, их не очень интересовало. Очевидно, потому, что на его здоровье у них были свои особые планы… Но пока они искали его, он успел скрыться… В одних носках, между прочим… А вот что он собирался делать дальше, мне не известно. Вас устроил мой ответ, мисс?

– О, вполне. – Честно говоря, Кортни не ожидала услышать и сотой доли того, что он сказал. Однако этот суровый молчун оказался совсем неплохим парнем. Кортни признательно улыбнулась. – Спасибо.

– Удачи, мисс, – благожелательно произнес бармен и вновь погрузился в свою бетонную меланхолию.

Кортни вышла из бара и огляделась по сторонам. Интересно, в каком направлений мог скрыться Морис? В одних носках, без своего мотоцикла? Что-то подсказывало ей, что он не мог уйти далеко. Что он прячется от «серьезных ребят» где-то поблизости. И еще что-то подсказывало ей, что она увидит его. Непременно увидит… Или она выдает желаемое за действительное?

Значит, Морис – беглец. Она не ошиблась. Они с этим парнем здорово похожи друг на друга. Кто эти «серьезные ребята», хотела бы она знать? Видно, пройдоха Морис успел кому-то испортить жизнь… И теперь этот кто-то очень хочет испортить жизнь ему. Но кто и почему? Ответ на этот вопрос она могла получить только от Мориса…

Что, если ей подождать его? В конце концов, она все равно собиралась отдохнуть от дороги. Сидеть за рулем всю ночь весьма утомительно… Хотя то, что Морис появится здесь после того, что случилось, сомнительно, Но должен же он вернуться за своим байком? Точнее, за тем, что от него осталось… Скорее всего, Морис не знает, какая участь постигла его мотоцикл…

Кортни продела указательный палец в колечко брелока и покрутила пальцем. Иногда это простое действие помогало ей думать, решиться на что-то. С одной стороны, она не понимала, зачем ей понадобился Морис Митчелл. А с другой… Она очень хотела увидеть его и узнать, что с ним все в порядке. Хотя, как может быть «все в порядке» у человека, который бежит от преследователей? Бежит?.. Металлическое колечко брелока остановило свои обороты и застыло на пальце. Вот оно, ключевое слово найдено. Он в бегах, и именно поэтому она так хочет его увидеть. Все просто: они оказались в одинаковой ситуации. И поэтому она хочет помочь ему. Или хотя бы узнать, что он жив и здоров.

Кортни уже воткнула ключ в замочную скважину, как вдруг откуда-то снизу, из-под земли, раздался зловещий шепот:

– Кортни…

Кортни оцепенела от ужаса. Ей понадобилось какое-то время, чтобы взять себя в руки и вспомнить о словах Мориса насчет того, что у нее – паранойя. Видно, так и есть, подумала Кортни, обливаясь холодным потом. А как еще можно назвать голоса, которые слышатся тебе из-под земли?

– Кортни, – возобновились голоса. – Кортни, я здесь…

Тело Кортни усыпали мурашки. На секунду ей даже показалось, что волосы встают на голове, как в фильмах, когда героя ударяет сильным электрическим разрядом… Успокойся, Кортни, вмешался голос разума. Это просто галлюцинация. Такое бывает, когда сильно устанешь или понервничаешь. А у тебя было и то, и другое. Сейчас ты залезешь в «Роджера», примешь таблетки и уснешь крепким, спокойным сном. Поняла, Кортни?

– Да Кортни же! – из зловещего шепот стал почти сердитым. – Я здесь, внизу…

Уповая на милость Господню, Кортни опустила голову и широко раскрытыми глазами уставилась на асфальт. Естественно, там ничего не было, кроме пухлых здоровых шин автокемпера. Но не машина же, в конце концов, разговаривает с ней? Хотя… Она так часто беседовала с «Роджером», что, может быть, и он научился говорить…

– Ко-о-ортни, – протянул голос – Загляни под колеса. Только не кричи, умоляю…

Рассудок отказался осмыслять происходящее, и Кортни с чувством обреченности опустилась на корточки. Осталось только набраться храбрости и заглянуть под колеса. Главное, чтобы эти колеса ей не улыбнулись…

Она опустила голову. Черные волосы скользнули по асфальту. Неужели именно так сходят с ума? Из-под машины на нее смотрели два влажных, блестящих глаза. И, слава богу, они принадлежали не шинам «Роджера», а Морису Митчеллу.

– Ох, – с облегчением выдохнула она. – Как же ты меня напугал. Я решила, что схожу с ума…

– Тсс… – прошептали глаза. – Говори шепотом. Ты что, ни капли не удивилась, что меня увидела?

– Нет, – прошептала Кортни. – Я думала, что мне слышатся голоса из-под земли.

Глаза довольно хмыкнули.

– Я же говорил – у тебя паранойя.

– Не начинай, Морис…

– Оглядись по сторонам. Только осторожно, не привлекай внимание.

– Никого нет…

– Оглядись…

– И у кого после этого паранойя?

– Кортни…

– Кажется, я просила…

– Ладно, Вулф…

– Хорошо, – сдалась Кортни и осторожно, как просил ее Морис, огляделась по сторонам. Тишь да гладь, нечего было и беспокоиться. – Никого нет, можешь вылезать.

Морис буквально выкатился из-под машины. Кортни, конечно, представляла, что Морис не будет образцом чистоты, когда вылезет из-под «Роджера», но перепачканный парень в синих носках с красными ромбиками невольно вызвал у нее приступ смеха. Она с трудом сдержалась, чтобы не расхохотаться, и то только потому, что представила себя на месте бедняги Мориса.

– Слава богу… – глухо прошептал он. – Я не был до конца уверен, что эти типы убрались отсюда.

– А кто это?

– Не все сразу, моя дорогая. И вообще, я не так уж уверен в том, что тебе нужно все знать…

– Прекрасно, – нахмурилась Кортни. – Тогда какого черта ты делаешь под «Роджером»?

– Глупый вопрос. Конечно же прячусь… Искать меня под твоим «Роджером» никому не придет в голову…

Только и всего? – разочарованно спросила себя Кортни. А она-то думала, что Морис Митчелл пришел к ней за помощью…

– Ладно, не дуйся, – улыбнулся Морис. В уголке его губы виднелась грязь, и от этого его улыбка почему-то показалась Кортни доброй. – Если ты примешь меня, оборванца и беглеца, во второй раз, то я поспорю с шекспировским Гамлетом.

– О чем это ты?

– «О, женщины, вам имя – вероломство»… Этот тип, Гамлет, очень низко ценил женщин. А все из-за эдипова комплекса… Правда, матушка у него была та еще штучка…

Кортни никогда не слышала, чтобы кто-то говорил об эдиповом комплексе Гамлета и уж, тем более, о том, что его мать была «той еще штучкой». Очевидно, у Мориса свои взгляды на классиков. Она улыбнулась. Перепачканный с ног до головы уличный философ не мог не вызвать в ней симпатии.

– Конечно, пущу… – ответила она Морису. – Но, надеюсь, ты будешь со мной откровеннее, чем в прошлый раз…

– Кто бы говорил… – пробормотал Морис, вспоминая, как слова из Кортни приходилось тянуть клещами. – А ты что, собираешь дорожные истории?

– Начну с твоей. Пойдем, оборванец и бродяга… Думаю, нам стоит отъехать подальше от этого места.

Кортни поднялась с корточек и отряхнула волосы. Золотые в свете фонарей крупицы песка прилипли к кончикам волос. Внезапно она поймала на себе взгляд Мориса и почувствовала: еще мгновение, и он передумает. Попрощается и пойдет своей дорогой…

– Кортни… – нерешительно начал он.

– Вулф… Я пошутила насчет откровенности.

– Я не об этом. Мне лучше пойти, потому что я не хочу навлечь на тебя неприятности. Так будет лучше, поверь…

– Брось, – отмахнулась Кортни. – Теперь уже я не оставлю тебя в покое. Это дело чести.

– Ты рассуждаешь, как мужчина…

– А что, я очень похожа на женщину?

Морис шутливо оглядел Кортни с ног до головы. Уходить совсем расхотелось. В конце концов, маловероятно, что его мозговитые друзья вернутся сюда за ним…

– Ну… как тебе сказать… Иногда внутренний мир бывает совсем не похожим на внешнюю оболочку.

– Иногда? – улыбнулась Кортни. – Скорее, зачастую… Ладно, приятель, давай убираться отсюда подобру-поздорову. Кстати, куда девались твои кроссовки?

– Обязательно расскажу, когда залезу в трейлер, тьфу ты, в автодом… С тобой приходится делать слишком много уточнений.

– Ну это не самое страшное в общении со мной.

– Успел заметить…

Не прекращая привычной перебранки, они залезли в «Роджер». Кортни завела мотор и вопросительно посмотрела на Мориса.

– Думаешь, нам стоит отъехать подальше?

– Не знаю… Если бы я догадывался, каким чутьем обладают мои приятели, то меня не занесло бы в этот мотель на окраине Остина…

– Ладно, не будем углубляться в дебри. В конце концов, твои преследователи ищут человека в синих носках с красным ромбиком, а не автокемпер…

– Смеешься? – недовольно покосился на нее Морис, оттирая салфеткой грязь, словно въевшуюся в лицо. – Между прочим, мои кроссовки дали мне время для того, чтобы убежать. Если бы не они, думаю, меня сцапали бы.

– И как же тебя спасли кроссовки?

– Очень просто. Старый трюк с кроссовками в туалете. Я проделывал его в школе, когда меня хотели отмутузить старшеклассники. Забегаешь в туалет, ставишь кроссовки в дальнюю кабинку, не забыв, разумеется, закрыть дверь с внутренней стороны, выбираешься и встаешь на крышку унитаза в первой кабинке. Пока твои преследователи ругаются на кабинку с твоими кроссовками, пинают дверь ногами, не жалея своей обуви, ты тихонько выбираешься и уходишь. Вот и все.

– Да у тебя богатый опыт, – рассмеялась Кортни. – И что, в этот раз ты проделал то же самое?

– Не совсем, – невинно улыбнулся Морис. – Я поставил кроссовки, задвинул щеколду, а сам вылез в окно. Представляю их глупые лица, когда они взломали дверь в кабинку. Идиоты! Ммм… – неожиданно застонал он. Его лицо исказилось от внезапной боли. – Это еще что?

– В чем дело? – озабоченно посмотрела на него Кортни. – Ух ты! – Голубая рубашка Мориса, та самая, которую она отдала ему вечером, была разорвана. Рука, торчащая из разреза, представляла собой не очень-то приятное зрелище: она была поранена, по всей видимости, довольно глубоко, и сейчас из нее сочилась кровь. Слава богу, Кортни была не из тех женщин, которые теряют сознание при виде крови. – Ничего себе… Как же ты раньше не заметил?

– Видимо, зацепился обо что-то, когда прыгал из окна. – Морис задумчиво разглядывал рану. – А не заметил, наверное, потому что единственным чувством, которое я испытывал в тот момент, был страх…

– А ты умеешь бояться?

– Еще как… – Морис улыбнулся, превозмогая саднящую боль. Ему было приятно, что Кортни считает его отчаянным, хотя это было не совсем так. – В детстве я был до безобразия пугливым ребенком. Меня мог испугать любой. Просто рассказать страшную историю или накинуться из-за угла… Сам не знаю, почему я стал таким, каким стал… Наверное, просто перестал задумываться о последствиях…

– Интересно, – пробормотала Кортни. Казалось, она сказала это самой себе, а не Морису.

– Что именно? – поинтересовался он.

– Ты выглядел таким самоуверенным, когда мы с тобой познакомились…

– Думаю, в тебе тоже полно сюрпризов. И в каждом человеке. Все люди играют. У каждого своя маска. Я вот пытаюсь казаться доброжелательным простаком, ты – сильной женщиной, которой не нужен мужчина…

Кортни не дала ему закончить. Всегда просто обсуждать другого, но когда речь заходит о тебе…

– Я никем не пытаюсь казаться, – твердо сказала она. – Я действительно сильная. И мне никто не нужен. Конечно, абсолютного одиночества я тоже не хочу. Как и большинству людей, мне нужен друг. Верный, надежный человек, на которого я смогу положиться, которому я смогу доверять. Найти такого непросто, поверь мне. – Морис понимающе кивнул. – Но мужчина… Мужчина мне действительно не нужен. Большинство из них – либо непроходимые бабники, которые доставляют женщине больше боли, чем наслаждения, или совершенно пустые люди, у которых есть три развлечения: бейсбольные матчи, пиво около телевизора и обсуждение «баб» – только так они могут называть женщин…

– Интересно, к какой категории ты относишь меня? – скептически улыбнулся Морис, заранее зная ответ на свой вопрос.

– А я думала, ты догадливее, мистер Умник, – покосилась на него Кортни. – Конечно же к первой.

– О'кей, – удовлетворенно улыбнулся Морис, хотя ответ совсем не показался ему удовлетворительным. – Значит, я бабник. Вот что мне еще интересно, Кортни… Как ты «отсортировала» женщин? Ведь у тебя должна быть классификация и для них…

– О, разумеется. – Кортни почувствовала иронию, сквозящую в ответе. Пусть съест, этот умник, если думает, что она предвзято относится к мужчинам. – Первый тип: вечно ноющие и канючащие дамочки, которые сызмальства уверены в том, что главное в жизни – найти мужчину, который будет обеспечивать их и их детишек. И действительно, со временем они находят такого мужчину, а потом всю свою жизнь посвящают тому, чтобы удержать его…

Второй тип: они тоже думали, что главное в жизни – найти мужчину, но не преуспели так, как первые. Потому что им либо не удалось найти этого мужчину, либо он ушел от них к другой, более изощренной в этой премудрой науке дамочке. Второй тип – самые жестокие женщины. Ведь теперь они ненавидят мужчин и ненавидят тех женщин, которые добились своей цели. Эти ханжи делают все, чтобы отравить жизнь другим.

Третий тип: вечно кудахтающие клуши, которые вначале носятся со своим мужем, а потом, когда у них появляется ребенок, они начинают носиться и с ним, не давая ему и шагу ступить без прикрытия своего крыла. Самое страшное, когда эти курицы наделены еще и властным характером. Тогда от них, воистину, нет спасу…

Четвертый тип: «роковые женщины». Эти, в большинстве своем, имеют все, что хотят, потому что могут вылепить из мужчины что угодно. От всех остальных они отличаются только тем, что мужчина для них – не цель в жизни, а средство сделать эту жизнь как можно более легкой и интересной. Но зачастую в старости эти женщины остаются одни. Как вариант, выходят замуж и превращаются в пресловутых куриц – и страшно жалеют о том, что с самого начала не вели себя в соответствии со стандартом.

Естественно, из всех правил бывают исключения… Вот только в моем городке их сложно было найти…

– И ты, разумеется, являешься исключением, – криво усмехнулся Морис. Он не знал, что именно причиняет ему дискомфорт – боль в руке или развернутая лекция Кортни о взаимоотношении полов. – Может быть, ты и права, но звучат такие рассуждения в устах молоденькой девушки просто ужасно… Такое ощущение, что ты – старуха, которой уже не к лицу быть романтичной, поэтому она натягивает маску «здорового» скептицизма… Ты рассуждаешь о людях так, как профессиональный жокей о повадках лошадей. Отвратительно…

– Покопайся в себе, и ты поймешь, что частенько думаешь так же, как я. Только не говоришь об этом вслух…

– Я не могу так думать. Я люблю женщин и не делю их на категории, хотя и не всегда мои воспоминания о них радужны… Все люди разные, Кортни… То есть Вулф. Плохие, хорошие, умные, глупые, наивные, циники, ласковые, озлобленные, все вышеперечисленное вместе… Но все они – разные. Нет типов, нет категорий. Они есть только в голове у таких зануд, как ты. У тех, кто стремится классифицировать не только людей, но и все проявления жизни…

– Спасибо за зануду. – Шоколадная звездочка на подбородке дрогнула. Морис понял, что перегнул палку. Она ведь все-таки еще совсем молода, и жизнь изменит ее… – Не знаю, Морис Митчелл, где обитал ты, но в Эластере большинство мужчин и женщин именно такие. И, возможно, в этом нет их вины. Они просто так воспитаны…

– Но тебя же воспитывала одна из этих женщин. – Мориса задели за живое рассуждения Кортни, поэтому он не собирался сдаваться так легко. – И почему же ты – исключение?

– Потому что мой отец не был типичным мужчиной.

– А мать?

– Не хочу говорить на эту тему.

– Извини, что не угодил…

Боль вырвалась ниоткуда и впилась в руку раскаленными когтями. Морис даже прищурился. Это заставило его забыть о споре с Кортни. Да, сейчас он точно вспомнил, где это произошло. Когда он выскакивал из окна, в руку ему что-то вцепилось. Что-то вроде проволоки, только толстой и с очень острым, как будто нарочно заточенным концом… Тогда он не заметил этого, даже не почувствовал боли – страх оказался сильнее… Но сейчас эта боль наконец добралась до него и с лихвой наверстывает упущенное…

Он оторвал глаза от раны и встретился с испуганным взглядом Кортни. Она остановила «Роджер» на обочине дороги, позабыв о своих «категориях» и «типах», и теперь молча смотрела на то, как расползалось кровавое пятно на рубашке Мориса. Морис чувствовал, что ей страшно, но знал, что она ни за что не скажет об этом ему. И даже не побледнеет. Хотя с таким цветом кожи сложно побледнеть. Молочно-белый… нет, пожалуй, молочно-лунный… да, именно так Морис бы его назвал. Лучше уж думать о цвете ее кожи, чем чувствовать, как с каждой минутой тиски боли все сильнее сжимают его руку…

Молчание, проникнутое недоумением и страхом, мертвой петлей повисло в воздухе. Первой нарушила его Кортни.

– Надо бы в больницу, – с сомнением произнесла она. – Но я чувствую, – предупредила она возражения Мориса, – что тебя этот вариант не особенно вдохновляет…

– Да уж… – прошептал Морис, стараясь не смотреть на разрастающееся пятно крови. – В больнице меня обязательно навестят. Только вместо фруктов и конфет принесут… о-ох… В общем, ничего хорошего мне там не светит…

– Думаю, рану стоит промыть, – деловито произнесла Кортни, глуша мотор. – У меня есть кое-какие соображения по поводу того, как тебе помочь. Это хорошо… – Морис не так уж был уверен в том, что это – хорошо. – И что за соображения?

– Увидишь.

Лаконичный и простой ответ. Безусловно, от него Морису должно стать легче…

– Только, пожалуйста, давай обойдемся без народной медицины. Эти эксперименты добром не кончаются… Моя мать…

– Но ты же хочешь, чтобы тебе стало легче?

– Моя мать, – сквозь зубы процедил Морис, не обращая внимания на Кортни, – лечила мне насморк тем, что засовывала в нос тампоны, пропитанные… о-ох… соком алоэ… Какая-то добрая бабушка сказала ей, что это помогает… А потом мой… о-ох… нос раздулся до размеров свиного пятака. И я… о-ох… без конца чихал. У меня началось раздражение, нос был весь красный, и, поверь мне, о-ох, это было хуже, чем насморк…

– Ну хватит, – решительно сказала Кортни. – Будет гораздо хуже, если у тебя начнется гангрена.

– Бога ради, – прошептал Морис, – ты напоминаешь мне мою мать. У нее были очень похожие доводы.

– Но твоя мать не испытывала на себе это лекарство, а я…

– Мне было бы не легче, оттого что и ее нос напоминал бы свиной пятачок…

Дальнейшие пререкания Морис продолжал уже в «жилой» части трейлера, куда Кортни все-таки удалось его утащить. Она деловито колдовала над какой-то стеклянной баночкой с кремом, куда капала из крошечного флакончика прозрачную маслянистую жидкость.

– Пощади меня, Кортни… то есть Вулф… – И какого же черта она заставляет его ломать себя, чтобы назвать ее именно так? – Скажи хотя бы, что ты туда капаешь?

– Всего лишь розмарин, – улыбнулась ему Кортни, и Морис подумал, что вот так же, в точности, улыбались инквизиторы, когда извлекали пыточные орудия перед своими жертвами. – Масло розмарина, – добавила она лекторским тоном, – обеззараживает и заживляет раны. – Так что ничего страшного с тобой не случится…

Ну да, конечно же, не случится… Морис живехонько вспомнил свою маму, стоящую над ним с ватными тампонами и рассказывающую ему, ревущему в три ручья, о полезных свойствах алоэ… Нет, нет… Надо переубедить ее, во что бы то ни стало. Нет ничего хуже этих убежденных в своей правоте лекарей-самоучек.

– Надо просто промыть рану спиртом, – неуверенно начал он. – А дальше она сама заживет и затянется…

– Не волнуйся, это я обязательно сделаю. Но потом – мазь с розмарином…

– Черт бы подрал твой розмарин! – не выдержал Морис. – Я отказываюсь! Отказываюсь, и все тут!

Вихрь черных волос недовольно взметнулся. Кортни оторвалась от баночки и сердито посмотрела на Мориса.

– Слушай, Морис Митчелл, если ты сейчас же не замолчишь, то я брошу тебя здесь одного, а сама уеду… – Жестоко, конечно, но по-другому этого типа не уговоришь… Неужели он не понимает, что она пытается сделать как лучше?

Аргумент был исчерпывающим. Очевидно, Кортни не знает пресловутой истины: «благими намерениями выстлана дорога в ад». Морис сдался на милость победителя. В этом случае она была, безусловно, права: уж лучше быть измазанным этой гадостью со всеми ее последствиями, чем пропадать одному на безлюдной дороге…

– Черт с тобой, – примирительно буркнул он. – Только постарайся сделать так, чтобы я умер быстро и без мучений…

– Постараюсь. – Про себя Кортни облегченно вздохнула. Уговорить Мориса оказалось гораздо сложнее, чем она думала. – Умрешь легко и безболезненно… Лет через семьдесят…

– Утешает… Только если эти парни не оставят меня в покое, а ты каждый раз будешь пичкать меня розмарином, я отдам концы гораздо быстрее, – пробурчал Морис. Однако фраза Кортни насчет «семидесяти лет» была ему приятна. А почему бы и нет? Он доберется до Мексики, купит себе какой-нибудь домик, землю, начнет разводить скот и состарится тихо и благочестиво рядом с маленькой красивой женщиной… Было бы неплохо, если бы она хотя бы самую капельку напоминала Кортни… Романтические фантазии Мориса прервала очередная вспышка боли.

– Ох, черт, – не удержался он. – Дергает…

– Сейчас перестанет.

Морис оторвался от созерцания кровоточащей раны. Кортни уже шла к нему со своими пыточными инструментами: парочкой флакончиков, бинтом, ножницами и… ватными тампонами, при воспоминании о которых у Мориса даже дух захватило.

– Ты уверена, что тебе нужны эти чертовы тампоны? – поинтересовался он у Кортни.

Она только задумчиво кивнула, пропитывая вату каким-то благоухающим лосьоном.

– Сейчас я только промою, – успокоила она его. – А это будет гораздо неприятнее, чем розмарин.

– Не напоминай о розмарине, – взмолился Морис. И тут же замолчал, потому что ее белоснежное лицо, ее темные густые ресницы, ее мягкие волосы, – все это склонилось над ним, порождая какие угодно чувства и ощущения, но только не боль.

И в ту же секунду Морис понял, что в этой девушке, которая по манерам обхождения больше напоминала парня, было то, чего он никогда не получал от своих многочисленных женщин: искренняя, настоящая забота о нем. И забота не потому, что от него хотели получить что-то взамен, а просто потому, что он человек, заслуживающий этой заботы… Заслуживающий того, чтобы его пустили на ночлег, того, чтобы не боялись тех, кто идет за ним по пятам, того, чтобы ему «зализывали» раны, когда ему больно и плохо. Да, он для нее – никто. Не брат, не муж и даже не друг. Но, несмотря на это, она видит в нем человека. Живого человека, которому нужна помощь…

Агатовый шелк ее волос скользил по его щекам, покрытым жесткой щетиной, ее дыхание, чистое, нежное, как лепестки утреннего цветка, порождало в нем желание дышать еще и еще, овал ее лица, молочно-лунный, как матовость лунного камня, согревал его тело невидимыми лучами… Он словно погрузился в ее мир, в тот мир, куда она не пускала никого, но куда была открыта дорога для чистого сердца…

Правда, Морис не так уж был уверен в том, что его сердце – чистое. Ибо в ту минуту, когда волшебные руки Кортни колдовали над его раной, он думал, мечтал только об одном: о поцелуе. О нежном, свежем и невинном поцелуе, который он сорвал бы с ее губ. А потом… Потом он поцеловал бы эту восхитительную шоколадную звездочку, которая красовалась на ее подбородке. А потом белоснежную шею, на которой, бог знает зачем, красуется это украшение в виде зуба… А потом… Мориса захлестнула такая жгучая волна желания, что он с великим трудом сказал себе: «стоп». Потому что – еще секунда, и его губы прикоснулись бы к ее улыбчивым губам, и тогда они перестали бы улыбаться…

– Готово! – Кортни подняла голову.

Расплавленный шелк потек в привычном для него русле – по плечам Кортни. Морис даже не успел опомниться, выйти из мира своих призрачных фантазий, когда она произнесла это «готово». Но, самое удивительное, – Морис не почувствовал боли. Ни на секунду, ни на мгновение. Он был так увлечен своими грезами, что боль… Боль прошла мимо него, не оставив ни единого пятнышка в его сознании. Неужели все кончилось?

Морис оглядел свою руку, потом – довольное лицо Кортни. Действительно, все. Рука перевязана аккуратным бинтом, болит, конечно, но не так сильно. Она почти перестала «дергать», чему Морис был несказанно рад.

– Ну что, болит? – улыбаясь, спросила Кортни, заранее зная ответ. В этом деле она поднаторела тоже благодаря отцу. Он считал, что его дочь должна научиться всему понемножку, и рассказал ей об удивительных свойствах ароматических масел. Правда, Кортни не слишком часто сталкивалась с серьезными ранами, но в детстве, разбивая коленки, отлично знала, что есть средство, которое не только обеззаразит ранку, но и обеспечит скорейшее ее заживление… А по блеску в глазах Мориса она поняла – он чувствует себя гораздо лучше…

– Ты что, колдунья? – поинтересовался Морис, поглядывая на забинтованную руку. – Мне почти не больно. Так, только саднит чуть-чуть…

– А что, похожа? – спросила Кортни. Она взъерошила свои блестящие черные волосы, набросила их на лицо, как длинную черную вуаль, вытянула вперед руки и забормотала: – Духи, явитесь, помогите мне вылечить руку Мориса Митчелла… У-у-у… Он не доверяет свойствам розмарина, так, может быть, поверит действию моих чар…

Морис расхохотался. Это было не страшно, а очень смешно. Короткие перламутровые ноготки Кортни – она не пользовалась лаком для ногтей – были совсем не похожи на когти ведьмы. А ее немного глуховатый голосок казался сейчас почти детским. Ни дать ни взять – проказничающая девочка, насмотревшаяся фильмов ужасов.

– Нет, – честно сознался он. – Ты смешная и красивая. И ни капельки не похожа на ведьму.

– Да? – раздался огорченный голос из-под спутанных волос. – А я-то думала… Ну что ж, на Хэллоуине я никогда не брала первых мест за костюм…

– Не огорчайся, – ухмыльнулся Морис, зная, какая реакция последует за его словами. – Может быть, лет через сорок ты займешь первое место…

– Вот она, черная неблагодарность! – воскликнула Кортни, шутливо воздев руки к потолку автодома. – Ты слышишь, Роджер? Я только что избавила этого человека от страшных мучений, а он…

– А он дьявольски голоден и хочет спать, – закончил за нее Морис. – И оттого немного неуклюже шутит…

Кортни сразу же посерьезнела. Маленькой девочки больше не было. На смену ей пришла трезвомыслящая, рассудительная и – для Мориса это было чудом из чудес! – заботливая девушка.

– Сейчас состряпаю что-нибудь. Если, конечно, тебе действительно нравится моя стряпня…

– Цыпленка по-мексикански я буду помнить всю жизнь. Кстати, это было последнее, что я ел. Что-то мне не везет с едой. Стоит прийти в кафе и заказать что-нибудь, как сразу же появляется агрессивная брюнетка с зубом на кожаном шнурке или четверо ребят с дурными намерениями…

– Да, не везет, так не везет, – поддакнула ему Кортни, пропустив «агрессивную брюнетку» мимо ушей. – А этот зуб, между прочим, мой амулет.

– Он настоящий?

– Угу, – ответила Кортни, распахивая дверцу холодильника. – Настоящий волчий зуб. Мне подарил его один из друзей отца – Джеффри Ферч. Он собственноручно вырвал его у волка… кусачками.

– Чего-чего? – Морис решил, что ослышался. – Кусачками?

– Угу. – Кортни вытащила из холодильника банку зеленого горошка и ломоть копченого мяса. – Кусачками.

– У живого волка? – опешил Морис. – Этот твой Ферч, он что – лесной стоматолог?

– Да нет же, – засмеялась Кортни. – Охотник тащил из леса убитого волка, а Джеффри решил слегка помародерствовать и попросил пару волчьих клыков. Охотник согласился. Только у Джеффри не было с собой ничего, кроме кусачек. Вот и пришлось выдергивать кусачками.

– Жуткая история… – Мориса аж передернуло. – И после этого ты надела его на шею?

– Ну да, – невозмутимо ответила Кортни, шинкуя мясо маленькими кусочками. – Это же амулет… Моя фамилия – Вульф, то есть «волк». Кому, как не мне, носить волчий зуб?

– Ну да, – согласился Морис, обдумывая, стал бы он надевать на шею штуку с такой предысторией. – Наверное… И что же, ты веришь в то, что он тебе поможет?

– Не знаю. – Металлическое лезвие ножа сверкнуло в полумраке трейлера. – Все может быть… Рассудительная часть меня протестует против этой мистики, но другая часть подсказывает, что в этом мире есть место чудесам… Так-то вот, мистер Умник.

Мориса раздражало, что она называет его умником. Уж кто-кто, а она умничала гораздо больше него. Но на этот раз он решил промолчать. Сегодня пусть называет его кем угодно – имеет право. Ведь если бы не она, кто знает, где бы был Морис и как себя чувствовал…

– Так, значит, и рассудительная Кортни иногда позволяет себе удариться в мистику, – пробормотал он.

– Рассудительная Вулф, прошу заметить, – фыркнула Кортни, разбивая яйца о край сковороды.

То, чем она занималась у плиты, почему-то действовало на Мориса успокаивающе. Блестящее лезвие ножа, ритмично поднимающееся и опускающееся, хруст яичной скорлупы – хрясь, хрясь, тоненькие кусочки мяса, аккуратно выложенные на шипящей – пшш – сковороде… Морис почувствовал, что вот-вот заснет, и заставил себя распахнуть смежающиеся веки. Тем более сейчас он может задать вопрос, который его очень интересовал…

– Слушай, а почему тебе так необходимо, чтобы тебя называли Вулф?

– Ну… – Кортни отвернулась от шипящей сковороды и серьезно посмотрела на Мориса. Так смотрят маленькие дети, когда хотят доверить взрослому какой-то секрет. – А ты не будешь смеяться и напоминать мне об этом?

– Не буду, – честно пообещал Морис, хотя именно в этот момент ему очень хотелось рассмеяться. – Честно, не буду.

– Мама часто дарила мне кукол. А я терпеть их не могла. Так вот, одну из этих кукол звали Кортни. Она сама ее так назвала и подарила мне со словами: «Вот это – умница-красавица, с которой надо брать пример. Она хорошо учится и слушается свою маму». Как сейчас помню… – Морис видел, что Кортни было не до шуток. Она как-то собралась, напряглась от этого воспоминания. – И точно, кукла была – само очарование. Голубоглазая, светловолосая, с розовыми щечками, такими блестящими, как будто их специально натерли шерстяной тряпочкой. На ней было белоснежное шелковое платьице, и она все время улыбалась. Для любой другой девочки эта кукла была бы праздником. Но я ее ненавидела. Я знала, с каким намеком ее дарила мне мать. Ее тоже зовут Кортни, и ты должна быть похожа на нее. Быть такой же чудесной, послушной и кисейно-воздушной… – Кортни изо всех сил воткнула лезвие ножа в деревянную доску. Морис даже вздрогнул от неожиданности. – А я не хотела быть такой Кортни. Поэтому решила быть Вулф. Имя Кортни у меня всегда ассоциировалось с этой куколкой. Даже сейчас, спустя много лет…

– Послушай, но ведь Кортни – это не твой двойник. Это просто кукла, которой дали твое имя. Что, если у какой-нибудь девочки из журнала «Плейбой» будет фамилия Вулф… Ты откажешься и от фамилии?

– Пожалуйста, обойдемся без игр в психолога и пациента, – холодно ответила Кортни. – Я прекрасно понимаю, что это неразумно, но такая уж я есть. А что касается фамилии Вулф… Это фамилия отца. И я никогда не откажусь от нее. Ни за что…

– Даже если выйдешь замуж?

– Я не выйду замуж.

– Ну а вдруг найдется парень, не вписывающийся ни в одну из твоих категорий…

– Забудь об этом…

– Уже забыл. – Морис вздохнул и снова уставился на шипящую сковородку. – И немудрено, что забыл. От этого запаха голову потерять можно…

– Только в том случае, если она есть. – Кортни зажгла еще один плафончик и сняла с крючка варежку-прихватку. – Уже готово…

Но ответной реплики не последовало. Кортни обернулась и с удивлением обнаружила, что голодный Морис Митчелл уснул сном праведника, опустив светловолосую голову себе на грудь…