В доме было темно. Я поискала уступ, чтобы забраться на печь к Лизе, но кто-то схватил меня сзади за платье и потянул вниз.
Я обернулась – сзади стоял кузнец.
– Я тебя не трону, но спать ты будешь в моей постели. Или ты пойдёшь сама – или я опять тебя свяжу и положу в кровать силой.
Гнев поднялся во мне волной, аж зубы скрипнули.
«Только тронь меня!», – подумала я. – «Отравлю чем-нибудь, урод!».
Но делать нечего, и я пошла следом за ним. Мне пришлось ложиться в кровать с чужим мне мужиком, да ещё и под одним одеялом. Я насколько могла, отодвинулась от него на край кровати и решила, что уж легко я ему не дамся: или поцарапаю или укушу – если тронет меня – это точно.
При всей своей воинственности, через несколько минут я уснула крепким сном и даже не проснулась, когда кузнец утром встал и ушёл…
Я проснулась очень поздно по меркам деревни. Насколько я знала, в деревнях встают рано, ещё на восходе солнца. Лиза вовсю шуршала на кухне и гремела посудой, но меня не пришла будить. На самотканом коврике, на полу сидел Мишутка и играл со своим деревянным конём.
– Доброе утро, Лиза! Доброе утро, Мишутка! – поздоровалась я.
– Доброе! Я вижу, что у тебя всё хорошо! Ты улыбаешься! Значит, Никита показал себя очень хорошим мужем! – затараторила Лиза.
– Почему ты так решила? – удивилась я.
– При Малхоре ты вообще не улыбалась. Только плакала по ночам, когда он засыпал. А сегодня я не слышала твоего плача ночью, да и сейчас не вижу слёз на твоих щеках.
Я удовлетворилась таким странным объяснением и спросила:
– А где мой так называемый муж?
– Он ушёл со столяром договариваться, чтобы этот человек сделал нам с Мишуткой кровать. Представляешь: у меня будет своя кровать! Как у принцессы! Я себе матрас сама сеном набью.
В этом была такая не поддельная радость, что я смутилась. Может, Лиза всю жизнь живёт в деревни, и не видела кровати, а сейчас ей платят за спектакль, и ей так легко всё даётся. До какой степени всё правдоподобно, что я начинаю сомневаться во всём этом.
– Пойду, умоюсь, – объявила я Лизе.
– Да, пойди. Там на улице у входа кадушка с водой. Никита уже наносил целую.
Я вышла на улицу, было очень светло, и солнце уже хорошо припекало. Двор был широкий, и такой порядок на нём был, что диву давалась.
Я наклонилась к кадушке и…
Чуть не завизжала от неожиданности – на меня оттуда смотрело чужое лицо!
Я потрогала себя. Ещё раз посмотрела на отображение своего лицо в воде, и это меня вогнало в ступор.
Что с моим лицом? Они мне что, сделали пластическую операцию?
Я посмотрела на руки – вроде мои, только какие-то утруженные, как у деревенских женщин. Ладно, отмочим в ванночках, маникюр сделаю, только ногти нужно отрастить.
В этот момент из двери выглянула Лиза и что-то вылила из ведра прямо во двор.
– Лиза, что с моим лицом? – спросила я с испугом.
Лиза нахмурилась, подошла ко мне поближе, посмотрела на меня и ответила:
– Не вижу ничего особенного… А что с твоим лицом? Вроде обычное лицо. Синяк только на щеке, но так это ты ударилась, когда падала. Бабка Манка сказала, что это красоты не испортит, всё пройдёт. На девках и не такое заживает!
– Лиза! Это не моё лицо! – настаивала я.
Лизка остановилась, внимательно посмотрела на меня, потрогала мне лоб.
– Лада, тебя нужно к деду-шаману везти! Ты повредилась умом! Ничего не помнишь! Лицо не твоё! Ты меня пугаешь! Я скажу Никите, пусть везёт тебя, пока ты нас не зарезала, как Авдотья!
– Какая Авдотья? – сказала я и осеклась, потому как Лизка молчала и смотрела на меня с подозрением, нахмурив брови.
Я посмотрела ещё раз в отражение и подумала: «А что, если этот шаман и даёт какие-то зелья, чтобы никто ничего не помнил? Вот я попала!».
– Ладно, Лизонька! Успокойся! Я уже почти всё вспомнила. Только в этой кадушке я не узнала своё лицо. Видно, синяк меня напугал, – соврала я, испугавшись лечения у какого-то шамана.
Лиза ещё раз посмотрела на меня с недоверием, всплеснула руками и пошла в дом.
«Нужно как-то её успокоить и притвориться, что я всё вспомнила. Но как?», – подумала я, умылась и пошла в дом.
Тяжёлые мысли о том, что теперь меня вряд ли кто дома узнает, не давали покоя. Родных нет, подруга за границей, а муж походу сделал всё, чтобы меня не нашли. Ни телефона, никакой связи, да и где я нахожусь даже примерно – не знаю. Если я даже полицейским скажу кто я – моё фото мне не подходит. И меня точно упекут в психушку. Это сделано всё специально, чтобы я не смогла вернуться никогда.
Я зашла в дом, села за стол, и мне себя стало так жалко, аж до слёз.
– Лада, не расстраивайся, синяк почти сошёл. А ты такая красавица, что все вокруг завидуют тебе, – стала утешать меня Лиза.
Она гладила меня по голове, а у меня текли слёзы от бессилия и беспомощности, что у меня нет ни документов, ни денег, и искать меня никто на этом краю жизни не будет.
Я пошла, легла на кровать и разревелась уже в голос. Лиза меня как могла успокаивала, но истерика не проходила, и объяснить я ей ничего не могла, как такое можно рассказать, чтобы тебя не посчитали сумасшедшей. Потом она принесла мне кружку с каким-то отваром.
Я слышала, как заходил кузнец, как он о чём-то разговаривал с Лизой, но я не прислушивалась, мне как-то стало безразлично все вокруг, а потом я провалилась в сон. Видно, всё-таки Лиза какой-то травы мне дала, что я уснула.