Жена по контракту

3 глава

Лана

Распахнула в один миг глаза, попыталась вдохнуть, но закашлялась. Грудь сжало тисками, и такое ощущение, что мне кто-то раскалённый штырь в лёгкие воткнул. Вертит там им, ворочает, как палкой в костре, а в разные стороны летят тлеющие угли, причиняя боль. Что со мной вообще произошло? И где я?

Надо мной белоснежный потолок. До такой степени идеальный, без единой трещины или скола в углу, что стало немного не по себе. Такая пугающая стерильность, и пахнет свежестью, чистотой.

Вспомнить бы ещё, как я тут оказалась.

Но вместо воспоминаний — мутная непроглядная пелена. Напряглась, силясь хоть в какой-то порядок привести строй неясных образов, но легче не стало. Лишь ещё сильнее запуталась.

Кажется, был лес. Даже запах его смогла почувствовать сейчас: пряный аромат смолы и слежалой прошлогодней листвы. Кажется, я бежала от кого-то, пыталась скрыться. От кого? Потом в памяти возникла боль: в поцарапанных руках, исколотых ногах, груди… а ещё ведь была собака. Точно! Большой чёрный пёс с умными глазами, и я, вроде бы, помогала ему. Хоть что-то смогла восстановить, и на том спасибо.

А может быть, собака — лишь плод моего воображения? Ну вот, как у дальнобойщиков: чёрный пёс — предвестник катастрофы. Нет, не может быть — слишком уж реальными были воспоминания о несчастном животном. Даже руки до сих пор саднят после того как корягу с места сдвинула, чтобы освободить страдальца.

Попыталась пошевелиться и даже получилось. Значит, живая! И боль эта глухая — как напоминание, что ещё существую, что не умерла. Хоть какая-то, но радость. Только радость ли?

Прозрачные образы, обрывки мыслей чёрно-белой киноплёнкой перед глазами, а я пыталась понять, зачем пришла в себя. Кому это было нужно? Такая апатия, безразличие вдруг навалились, неверие в собственные силы, а ведь хотела бороться… точно знаю, что хотела. Только какой в этом смысл? Ради кого?

Вдруг пришло ощущение тепла и крепких объятий, в которых чувствовала себя в безопасности. Кто это был? Терпкий аромат одеколона и мягкая ткань, которую я сжимала в кулаке, то ли стараясь удержать мужчину рядом, то ли стремясь оттолкнуть от себя.

Не помню, Господи, совсем ничего не помню. Но, кажется, у него были зелёные глаза. Тёмные волосы ещё… чёрт, голова болит. Чем сильнее напрягалась, тем оглушительнее боль, но я хотела вспомнить.

Вдруг скрипнула дверь, я попыталась посмотреть, кто пришёл, но вспышка боли ударила по глазам, и я зажмурилась, пересчитывая кровавых зайчиков. Будто бы на сварку посмотрела.

Лёгкие шаги всё ближе, и прохладные пальцы коснулись моей руки — нежно, аккуратно. Я вздрогнула, а тихий ласковый голос пропел над ухом:

— Тихо-тихо, дорогая, не волнуйтесь. Я просто укол поставлю, и вы снова заснёте. Нужно спать, поправляться и набираться сил. Тихо-тихо.

— Где я? — спросила и совсем не узнала своего голоса.

— В больнице, милая. Но всё будет хорошо, обязательно. Спите, сон лечит.

Слова убаюкивали, пальцы надавливали на кожу, ощупывали, и я вскрикнула, когда меня коснулось острие иголки. Женщина ещё что-то шептала, но я уже не слышала — проваливалась в сон, стремительно и неотвратимо.

Сквозь марево медикаментозного дурмана прорвались чьи-то громкие голоса. Я слышала их, но не могла понять, откуда они доносятся и о чём спорят. Мужчины, вроде бы. Внутренне сжалась в комок, попыталась разлепить тяжёлые веки, но получилось не с первого раза.

— Она уже неделю тут лежит, — заявил смутно знакомый голос. — Почему до сих пор толком в себя не пришла? Чем вы вообще тут занимаетесь?

Кажется, уже где-то слышала его, да вот только не вспомнить так сразу.

— Арманд, не кипятись, мы делаем всё, что можем.

— Плохо делаете.

Арманд, значит. Имя такое странное… но красивое.

— На всё нужно время, понимаешь? Не бывает так, чтобы по щелчку и всё в порядке. — Этот голос высокий, с нотками истерики, хоть и тщательно скрываемой.

— Но лучше-то ей должно стать. — Невидимый Арманд говорил спокойно, чеканя каждое слова, дробя слоги. И хотелось непроизвольно вытянуться по стойке смирно. — А тут… неделя уже. Это никуда не годится.

Я напряглась, вслушиваясь в разговор, но мужчины замолчали. Плохо, мне нравился голос Арманда — успокаивал. О ком они говорили? Обо мне? Странно… зачем какому-то незнакомцу волноваться о моём здоровье?

Снова открылась дверь, впуская в палату шорохи и запахи, а я с трудом повернула голову. Хотела увидеть, понять, кто это. А ещё очень хотелось, чтобы мне наконец-то объяснили, как я сюда попала и что со мной случилось.

И всё ли в порядке с собакой.

На пороге стоял мужчина. Высокий, крупный, в наброшенном на широкие плечи белом халате, а я моргнула несколько раз, пытаясь понять, тот ли это человек с зелёными глазами, которого видела в мутном мареве. Чёрт, не вспомнить. Мужчина резким нервным движением убрал назад упавшие на лицо тёмные волосы и молчал. Просто стоял в дверях, не шевелясь, и смотрел на меня изучающе.

Я хотела спросить его: кто он такой, почему молчит и смотрит, но не могла выдавить ни звука. Просто лежала, глядя на него, замерев. А он жадно вглядывался в моё лицо, ощупывал внимательно взглядом, а потом резко развернулся и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Странный какой-то.

Так он делал ежедневно. Просто приходил, стоял в дверях пару минут и молчал. То ли тревожить меня не хотел, то ли что-то понять для себя пытался — не разобрать. Иногда я ловила его сосредоточенный взгляд сквозь стеклянную стену, неплотно прикрытую жалюзи. Но он уходил всякий раз, когда я замечала его. Просто исчезал, так и не сказав мне ни слова.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Кто вы? — смогла выдавить, несмотря на боль в груди, когда он в очередной раз появился на моём пороге.

— Я? — вроде как удивился и моргнул, слегка кивая. Будто бы не ожидал, что я вообще умею разговаривать. — Я Арманд.

Значит, всё-таки его голос слышала тогда, в коридоре.

— Чёрт… девочка, ты помнишь что-нибудь?

Девочка… смешно. Когда меня так называли в последний раз? Мама, точно. Это была она.

— Собаку помню. Вы не знаете, с ним всё хорошо?

Лёгкая улыбка тронула уголки губ, и мужчина вдруг расслабился. В один момент сбросил с себя напряжение и стал походить на живого человека, а не каменное изваяние.

— Это ты ему помогла?

А он, похоже, не привык размениваться на “вокруг да около”. Если бы у меня ещё так сильно не болела голова…

— Он… ему лапу зажало. Я должна была помочь, — я выталкивала из себя слова с трудом, но мне хотелось объяснить. — Он так скулил, я не могла. Не смогла бы жить, если бы оставила. Понимаете?

Отчего-то так важно стало объяснить этому странному незнакомцу. Захотелось, сама не понимала, почему.

— Спасибо тебе, — перебил и сделал шаг в палату, но резко остановился, словно сам испугался своего порыва.

Лицо, будто высеченное из камня, напряглось, а тёмные брови сошлись к переносице. Арманд без всяких сомнений боролся с чем-то, сидящим глубоко внутри. Только вот с чем?

— Как… как ты себя чувствуешь? — спросил, откашлявшись, и сложил руки на широкой груди, непроизвольно защищаясь. Или защищая от себя самого? Я вдруг заметила на широком запястье часы, и свет падал на циферблат, преломлялся, отбрасывая солнечных зайчиков на стену.

Красиво.

Проследила за полётом солнечных отблесков, и улыбнулась внезапным воспоминаниям о том времени, когда всегда всё было хорошо.

— Голова болит, и дышать трудно. А так, вроде бы, уже легче.

— Врач сказал, скоро всё будет хорошо. Они тут толковые ребята, клиника хорошая.

— А кто… кто меня сюда привёз? Я спрашиваю постоянно, но со мной, как со слабоумной общаются, ничего не говорят.

И это правда. На все мои попытки что-то выяснить, отмалчивались. Лишь шире улыбались, похлопывая по плечу. Это жутко раздражало, но у меня было слишком мало сил всё это время, чтобы спорить и настаивать. Даже есть не хотелось, хоть и понимала, что нужно. Еда в больнице была вкусной, а медсёстры — настойчивыми, потому ела, конечно. Только мало и без аппетита.

— Какая разница, кто тебя сюда привёз? — нахмурился, взмахивая рукой.

Снова поправил непослушные волосы, а я следила за его плавными движениями, как завороженная.

— Это вы, да? Вы меня сюда привезли? — озвучила терзающую мысль, но Арманд не собирался удовлетворять моё любопытство.

Проклятие какое-то.

— Всего хорошего, — легко улыбнулся и, резко развернувшись на пятках, стремительно вышел из палаты.

— Постойте, пожалуйста! Арманд!

Но дверь уже закрылась, и я осталась в полном одиночестве в пустой палате.

Уставилась в белоснежный потолок, пытаясь упорядочить скачущие галопом мысли.

Кто этот Арманд? Почему он заботится обо мне? Это ведь явно не муниципальная больница: палата отдельная, слишком уютная, чистая, ремонт хороший… что-то здесь не то. И это точно он меня сюда определил. Зачем?

Но сил думать об этом не осталось — на разговор потратила всё без остатка. Вновь вошла медсестра, которая первой ставила мне укол, и ласково улыбнулась, ослепляя белизной халата.

Нет, это точно частная клиника.

Зачем Арманду тратиться? Кто я ему? У меня ведь совсем не осталось денег, чтобы заплатить за всё это… ни копейки. У меня вообще ничего нет, кроме разрушенной жизни.

Странно всё это, очень странно.

Он что-то потребует взамен? Заставит отрабатывать? Я уже ничего не боялась, но очень не хотелось чувствовать себя обязанной. Жутко неприятное чувство, нужно признаться.

После укола снова отключилась, а проснулась уже почти здоровой. Не болело в груди, а голова казалась ясной-ясной, и мысли лёгкие, точно перья.

Попыталась подняться, потому что ужасно надоело чувствовать себя полуживым инвалидом, над которым все кудахчут, но перед глазами слегка потемнело. Всё-таки слишком долго лежала. Сколько я тут? Неделю? Больше? Не знаю. Совсем потеряла счёт времени в круговороте абсолютно одинаковых дней, наполненных запахом лекарств и слабостью.

Осторожно, чтобы не упасть, поднялась на ноги, держась за прохладное стальное изголовье койки. Палата небольшая — из мебели всего лишь кровать да тумбочка. А ещё белоснежная раковина в самом углу, у выхода, к которой меня тянуло, точно магнитом.

Шаг, второй, пятый, и с каждым всё легче и легче. Какое же счастье не лежать пластом, принимая помощь медсестёр, а просто идти. Самой, ни на кого не опираясь. Иногда и этого достаточно, чтобы чувствовать безграничную радость.

Над раковиной висело большое и идеально чистое зеркало, но я боялась в него смотреть. Как выгляжу сейчас? Почему-то меня это жутко волновало, хотя всё время, что лежу здесь, даже не задумывалась о своей внешности. А тут вдруг захотелось быть красивой. Болезнь, наверное, так повлияла.

Всё-таки не удержалась, глянула на себя сквозь глянцевую поверхность и удивилась, что ещё весьма сносно выгляжу. Да, бледная, замученная, но всё-таки не такая страшная, как ожидалось. Только волосы тусклые совсем, висят безжизненными сосульками. Отвратительно. Волосы свои я любила, а тут такой ужас.

Намочила руки тёплой водой, прошлась по волосам, разглаживая, и почти получилось привести себя в приличное состояние. Ладно, перед кем красоваться?



Белая больничная рубашка взамен испачканному платью, в котором я сбежала из дома, сидела на мне, точно мешок, а резиновые сланцы натирали ноги, но я и этому радовалась. Главное, что могу идти сама, а остальное — полная ерунда и совсем ничего не значит.

Коснулась рукой стальной ручки, толкнула дверь и она распахнулась. Вот, хоть погуляю по коридору — не всё время же в палате торчать. Да и очень хотелось поговорить с врачом, выяснить, когда меня выпустят уже отсюда. Несмотря на идеальные условия, больница угнетала, давила белоснежными стенами до удушья. И пусть меня за порогом совсем никто не ждёт, но тут находиться тоже уже невозможно.

Вышла в коридор, опираясь о дверь, посмотрела по сторонам и охнула.

Арманд. Он шёл в мою сторону, глядя под ноги, о чём-то размышляя, не видел меня. А я застыла, не в силах сделать и шага. Просто смотрела, как между нами сокращается расстояние.