Женевский обман

Глава 1

Лимузины и обычные машины подкатывали друг за другом, выплевывали пассажиров на мокрую траву и затем отъезжали на почтительное расстояние. Выстроившись впритык, они образовали вдоль дороги сплошную черную цепь, тянувшуюся насколько хватало глаз, и дождь прибивал к земле клубы пара, вырывавшиеся из пыхтящих в ожидании выхлопных труб.

Между кладбищем и дорогой топталась горстка спец-агентов. Некоторые из них почему-то были в черных очках — несмотря на густую хмарь, приплывшую по Потомаку и прочно зависшую над городом несколько дней назад. От мрачного, неулыбчивого присутствия этих людей Тому Кирку было немного не по себе, хотя все вроде бы было позади. Как-никак два года прошло. Два года с тех пор, как он преступил закон, когда на пару с Арчи Коннолли, надежным информатором по скупке краденого, помог вернуть бесценный шедевр, вместо того чтобы попросту стырить его. Но видимо, двух лет оказалось недостаточно, что-бы избавиться от рефлексов, приобретенных во время жизни в бегах.

Три ряда сидений подковой окружали покрытый флагом гроб, и за ними люди стояли еще в пять рядов. Просто шикарная тусовка для такой-то погоды. Том и Арчи стояли в стороне на пригорочке, под цветущим деревом.

Оттуда со стороны наблюдали они за тем, как разворачивалось тщательно срежиссированное воинское шествие. Упряжка лошадей, везущая кессон со снарядами, медленно поднималась на холм, а за ней следовала одинокая лошадь без всадника. От боков ее клубился пар, в стременах висели перевернутые сапоги — символ утраты. Почетный воинский эскорт нес оружие, вода капала с лакированных козырьков фуражек. За ними восемь офицеров 101-го воздушно-десантного полка несли гроб. Полка, в котором служил дед Тома. И вот последние штрихи — звездно-полосатый красно-сине-белый флаг аккуратно расправлен и ровно натянут.

Среди леса черных зонтов Том разглядел всего несколько знакомых лиц, остальных же, как он подозревал, не узнал бы и сам дед. Что ж, немудрено. Для этой публики похороны — шанс пообщаться с теми, к кому в простой день не подступишься. Рукопожатия, сделки, гарантии — все это делается на похоронах. Смерть для этих людей всего лишь один из способов оживления бизнеса.

Но, как подозревал Том, имелась у них и другая, не корпоративная, а более личная причина для присутствия здесь. Все-таки Трент Клэйтон Джексон Дюваль-третий был значительным человеком, не кем-нибудь, а сенатором, и для них было важно, чтобы проводы его в последний путь прошли достойно. И вовсе не потому, что их как-то особенно волновала его персона, хотя герой войны Дюваль по прозвищу Курок снискал всеобщее уважение, а потому, что все они, словно состояли в некоем негласном сговоре, старались всячески поддерживать подобные традиции, дабы получить потом право на такие же проводы, когда придет и их время.

— А это что еще за птичка? — с усмешкой поинтересовался Арчи, небритый, коротко стрижейный блондин росточком пять футов десять дюймов. Он был крепко сложен и в свои сорок с лишним продолжал свято верить в то, что затеять или уладить любой спор можно только при помощи кулаков. Впрочем, это никак не вязалось с патрицианской элегантностью его одежды — темно-серым костюмом от Андерсона и Шеппарда, белоснежной хрустящей рубашкой от Тернбулла и Эссера и черным шелковым льюиновским галстуком, намекавшим на утонченность натуры его обладателя. Это бросавшееся в глаза очевидное несоответствие многих сбивало с толку, хотя Том знал, что и то и другое было правдой. От залитых дождем прилавков Бермондси-маркет до роскошных аукционных залов на Мейфэр было в общем-то рукой подать, но для Арчи этот путь оказался долог и труден, и его легче было проделывать в таком вот камуфляже, чтобы оставаться неузнанным. Правда, теперь Том подозревал, что Арчи нарочно культивировал в своем облике такую противоречивость, чтобы сбивать с толку людей, — пусть, дескать, мучаются догадками, к какому миру он принадлежит.

— «Мисс Техас», — ответил Том, смекнув, что Арчи наверняка не пропустил мимо глаз платиновую блондинку в первом ряду. — Вернее, бывшая «мисс Техас». Сенатор пошел в гору после того, как встретился с ней во время выборной кампании. Теперь вот оставил ей все.

— Ну, в этом я не сомневаюсь, — усмехнулся Арчи. — Ты посмотри на ее буфера! И как она только ходит, как не падает?

Губы Тома дернулись в усмешке, но он промолчал, пытаясь угадать, зачем ей на самом деле понадобились эти чернющие очки — чтобы спрятать слезы или отсутствие таковых? Капеллан начал заупокойную службу.

— Ты уверен, что не хочешь спуститься поближе? — Арчи держал в руке бригговский зонтик с рукояткой ручной работы. На запястье из-под рукава поблескивал идентификационный браслет.

— Мы и так близко стоим.

— Стоило тащиться в такую даль, чтобы стоять тут на отшибе и смотреть, как небеса мочатся тебе на голову? — буркнул Арчи, недовольно поглядывая на свинцовое небо. — Тебя ведь пригласили официально?

— Из вежливости. Не думали, конечно, что я приду. Мне здесь, знаешь ли, не больно-то рады.

Лошади зацокали копытами и забренчали сбруей, увозя пустой кессон.

— А я думал, он тебя любил.

— Он мне помог, — задумчиво сказал Том. — Взял к себе, когда умерла моя мать, в школу отдал, потом рекомендовал в ЦРУ. А когда я ушел из управления… ну, после этого мы с ним двенадцать лет не разговаривали.

— Тогда скажи мне, что мы здесь делаем, — страдальчески простонал Арчи, ежась и стягивая на шее синий дождевик.

Том затруднялся ответить, потому что, по правде говоря, и сам толком этого не понимал. Его привело сюда что-то вроде чувства долга. А может, он сделал это, потому что так наверняка захотела бы его мать. Она ждала бы от него этого. Настояла бы. Похоже, он делал это больше из уважения к памяти матери, нежели ради того, чтобы воздать дань почтения деду.

— Тебя сюда никто силком не тянул, — сухо заметил Том.

— Да? А где бы я позагорал в такую хорошую погодку? — подмигнул Арчи. — Ишь какой эгоист, совсем о друге не думаешь!

Они стояли в тишине, и ветерок доносил до них бормотание священника и вторивших ему людей. Траурная служба подходила к концу, и вскоре последовало традиционное: «Давайте же помолимся!..»

Когда люди опустили головы, из толпы вышел человек и, украдкой помахав Тому и Арчи, направился к ним вверх по склону, утопая ногами в мокрой траве.

— Мистер Кирк? — бодро проговорил он, не дойдя нескольких шагов. — Мистер Томас Кирк?

На коротком толстом носу этого упитанного коротышки сидели очки в роговой оправе, и он то и дело подталкивал их к переносице. Из-под натянутого, как на бочку, пальто выглядывал дорогой итальянский костюм, не сходившийся на животе и торчавший по бокам, как крылья ракеты.

— Я узнал вас по фотографии, — пропыхтел он, приблизившись. Его жиденькие светлые волосенки липли к вспотевшей голове.

— Что-то не… — начал Том, пытаясь припомнить это обрюзгшее лицо и обработанные отбеливателем зубы.

— Ларри Хьюсон, — объявил незнакомец, тоном и энергично протянутой рукой давая понять, что они должны знать это имя.

Том недоуменно посмотрел на Арчи и пожал плечами.

— Извините, но я что-то не…

— Ну как же, «Огилви, Майерс и Грей» — семейная адвокатская контора Дюваля, — объяснил Хьюсон, едва ли не оскорбленный тем, что пришлось все это объяснять. — Это я послал вам приглашение.

— И что вам нужно? — с вызовом поинтересовался Арчи.

— Познакомьтесь, это Арчи Коннолли, мой деловой партнер, — сказал с улыбкой Том.

Капеллан тем временем отошел от гроба, уступив место старшему унтер-офицеру и семи стрелкам с винтовками, которые вышли вперед и выстроились в шеренгу полубоком. Их темно-синие мундиры промокли на плечах от дождя, капельки воды блестели на начищенных до зеркального блеска мысках сапог.

— Приготовиться! — скомандовал унтер-офицер, и стрелки встали на изготовку.

— У меня к вам очень деликатное дело, — шепнул Хьюсон, подозрительно косясь на Арчи.

— Можете говорить при Арчи, — успокоил его Том.

— Речь идет о завещании вашего деда.

— Целься! — скомандовал унтер-офицер, и солдаты вскинули винтовки.

— О завещании? — удивился Арчи. — А я думал, он все оставил вон той мисс красотке.

— Пли!

Стрелки нажали на курки, и серую хмарь прорезал резкий треск ружейных залпов, приглушенных дождем. Еще дважды прозвучали команды «целься!» и «пли!», и еще дважды кладбищенское безмолвие огласилось ружейными залпами. Хьюсон нетерпеливо ждал, когда умолкнет эхо, чтобы продолжить.

— Сенатор действительно составил завещание в пользу мисс Миллз, — прошептал он с нотками неодобрения в голосе. — И все-таки один небольшой предмет он пожелал оставить вам.

Теперь вперед выступил горнист и протрубил траурную мелодию, вихрем унесшуюся в небеса. Когда стихли последние звуки, из погребальной свиты выступил человек. Аккуратно сложив треугольником флаг, он вручил его капеллану. Капеллан, в свою очередь, подошел к сидевшей в первом ряду семье покойного и осторожно, с почтением отдал флаг вдове сенатора. Та тотчас прижала его к груди — довольно театрально, как показалось Тому.

— Я думаю, эту вещь он получил от вашей матери, — прибавил Хьюсон.

— От моей матери? — Оторвавшись от торжественного зрелища, Том удивленно посмотрел на Хьюсона. Теперь в нем зашевелилось любопытство. — И что же это за вещь?

— Боюсь, я не знаю, — пожал плечами Хьюсон.

А между тем церемония завершилась, и толпа прямо на глазах начала рассасываться. Многие чуть ли не бежали к своим машинам. Остались только те, кто не успел до конца обсудить дела, ради которых сюда явился, но вскоре дежурящие спецагенты и их погнали к бронированным лимузинам.

— Условия завещания вполне определенны и недвусмысленны, — продолжал Хьюсон. — Никто не вправе открыть шкатулку, и мне поручено вручить ее вам лично. Поэтому-то, собственно…

— Том, смотри! — перебил его Арчи, хватая Тома за руку.

Том проследил за его взглядом и увидел на вершине холма женщину в красном пальто — ее силуэт отчетливо выделялся на эфирно-белесом фоне включенных фар машины.

— Потому я и послал вам это приглашение, — повторил Хьюсон заметно громче, когда увидел, что Том отвлекся. — Я взял на себя смелость заказать номер в отеле «Джордж», где мы сможем оформить этот вопрос бумажно.

— А это не?.. — Арчи прищурился, и в голосе его звучала неуверенность.

— Или же я буду рад назначить вам встречу завтра в нашем нью-йоркском офисе, если вас это больше устроит, — проговорил Хьюсон еще более настойчивым тоном, заметив, что его совсем не слушают. — Мистер Кирк!

— Да… — Том помахал в ответ женщине, уже совсем не слушая Хьюсона. — Это она!

Глава 2

Не обращая внимания на разрывающийся мобильник, Аллегра Дамико взяла со стойки порцию двойного эспрессо, бросила бармену сдачу и вышла на улицу, где уже сгущались сумерки. Что толку отвечать на звонок? Быстрее от этого она туда не доберется. К тому же если от нее хотят какой-то пользы после сегодняшнего денька, то пусть подождут — доза кофеина для нее сейчас важнее, чем пунктуальность. Возмущенно пожимая плечами, она шла по виа дель Джезу, потом свернула на корсо[1] Витторио Эмануэле. В стекле витрин отражалась ее фигурка с пластиковым кофейным стаканчиком в руках.

Спортивным сложением она пошла в отца, архитектора, который познакомился с ее матерью в Неаполе, где работал туристическим гидом, а мать была датской студенткой, путешествовавшей автостопом по Европе. В итоге Аллегра умудрилась унаследовать от отца оливковый оттенок кожи и живой темперамент, а от матери — скуластость и вьющиеся волосы цвета светлой соломки — того самого цвета, которого неизменно пытаются добиться богатые домохозяйки, тратящие на виа деи Кондотти сотни евро в поисках заветного флакона. Но самым причудливым образом этот генетический компромисс выразился в цвете ее глаз — один светло-голубой, другой темно-карий.

Оторвавшись от стаканчика с кофе, она вдруг заметила, что клонящийся к закату день и бронзовое небо больше похожи на рассвет. Вздохнув, она ускорила шаг, усмотрев в этом странном, неестественном явлении и в приближавшемся вое сирен некое зловещее предзнаменование.

Предчувствия не обманули ее. Проход на ларго[2] ди Торре Аргентина, огромную квадратную площадь, некогда бывшую частью Кампо Марцио — Марсова поля, был загорожен, дискотечное мигание сине-красных сигнальных огней озаряло стены прилегавших к площади зданий. Перед металлическим ограждением собралась любопытная толпа, пытавшаяся разглядеть, что творится на площади, некоторые держали над головой мобильники, пытаясь хоть что-нибудь сфотографировать. По другую сторону ограждения топтались полицейские, одни орали на собравшихся зевак, призывая отойти подальше и вообще расходиться, а несколько храбрецов даже пытались оттеснить колышущуюся толпу, чтобы освободить выезд на виа деи Честари. Над площадью кружил полицейский вертолет, трескучий рокот пропеллера сливался в пугающий и беспокойный хор с воем сирен и гулом толпы. Из брюха вертолета пространство внизу прочесывал одинокий луч прожектора, он старательно искал какое-то место, которое пока было не видно Аллегре.

Телефон снова зазвонил. На этот раз она ответила.

— Pronto[3]. Да, слушаю… Да, да, извините, я постараюсь прибыть как можно скорее… Да, да, я уже почти здесь… Хорошо, а вы ему тогда передайте, чтобы ждал меня на северо-восточном углу площади не раньше чем через три месяца… Ciao[4].

Аллегра достала из заднего кармана джинсов бейджик и, вдохнув полной грудью, ринулась в толпу, локтями расчищая себе дорогу, виновато тыкая бейджик возмущенным людям в нос. Она предъявила бейджик полицейскому, тот раздвинул барьеры, и толпа, буквально вдавив ее за ограждение, снова сомкнулась у нее за спиной.

Переведя дух и одернув пиджачок, Аллегра пробралась между беспорядочно наставленными полицейскими машинами и направилась к огороженному квадрату раскопанной земли, расположенному в середине площади. Теперь она поняла: искусственное, показавшееся ей странным свечение исходило именно отсюда — от огромных передвижных прожекторов, окаймлявших зону раскопок по периметру.

— Лейтенант Дамико?

На верхней ступеньке дощатой лестницы, ведущей вниз к раскопкам, стоял мужчина. Аллегра кивнула ему и вместо знакомства предъявила бейджик.

— Так вы женщина?!

— Как видите. А это что, плохо?

— Пока я только вижу, что вы опоздали, — сухо ответил он.

При росте шесть футов три дюйма весил он килограммов сто, не меньше, и почти все это сплошь мышцы. Темно-синие брюки, серый пиджак и кричащей расцветки галстук — не иначе как любящие детишки подарили на Рождество. На вид ему было под шестьдесят, некогда квадратное лицо немного обвисло по краям, черные волосы зачесаны назад, чтобы спрятать лысеющую макушку, у вискоз сплошная седина. Густые черные усищи разделены на два неравных по размеру островка кривым шрамом, вьющимся, как тропинка в лесу.

Аллегра сдержалась и спорить не стала. Не о своем опоздании, конечно. Тут спорить бесполезно — опоздала же. И, чего греха таить, опаздывала всегда. Просто так и подмывало спросить, неужели ему не пришло в голову, что если человек опаздывает, то, наверное, у него есть на то причины. И очень хотелось сказать, что он должен быть благодарен, что она вообще сюда явилась. Хотела сказать, но сдержалась, по его манере поняв, что любые отговорки будут ему неинтересны. К тому же обеспокоенность в голосе и нервное подергивание левого глаза свидетельствовали о том, что он был скорее испуган, нежели зол.

— Мне все так говорят.

— Майор Энрико Сальваторе, — представился он, неохотно пожимая ей руку. — Вы уж извините… У нас в ОБОПе женщин мало…

Аллегра чуть не выпучила глаза, но сдержалась. ОБОП, то есть отдел по борьбе с организованной преступностью, был одним из спецотделов финансовой полиции и занимался расследованием дел, связанных с деятельностью организованных преступных группировок. Работали там люди старой закалки, жесткостью своей ничуть не уступавшие тем, кого они ловили.

— Итак, в чем дело? — поинтересовалась Аллегра. Босс так ничего ей и не объяснил. Сказал только, что очень обязан кому-то, и велел мчаться сюда на всех парусах.

— Вы знаете это место? — спросил майор, нервно махнув в сторону раскопок.

— Конечно. — Аллегра недовольно пожала плечами, раздраженная вопросом. Они что, не знают, кого вызвали? — Это Сакра ареа — священная земля.

— Продолжайте.

— Здесь найдены руины четырех древнеримских храмов, раскопанных в двадцатых годах, во времена Муссолини. Время их постройки датируется периодом между четвертым и вторым столетиями до нашей эры. Каждый храм построен по индивидуальному образцу и…

— Отлично, отлично… — Майор поднял руку, попросив ее остановиться, и одобрение, прозвучавшее в его тоне, оставило ощущение, будто она только что успешно сдала какой-то устный экзамен, так и не поняв, правда, зачем. Майор повернулся, чтобы спуститься вниз. — Остальное приберегите для начальства.

Огромное пространство внизу окружали каменные стены с изящными арочными сводами. В ослепительном свете прожекторов бригада криминалистов гуськом на четвереньках пробиралась по этим руинам.

Справа от нее, это Аллегра знала, располагался античный храм Ютурны — пролет мелких каменных ступеней, ведущий к прямоугольной площадке, окаймленной рядом полуразрушенных туфовых коринфских колонн, напоминавших поломанные бурей деревья. В слепящем искусственном свете прожекторов колонны выглядели немного странно, так как совсем не отбрасывали тени. За ним и виднелись развалины круглого храма Фортуны, от которого сохранилось только, шесть туфовых коринфских колонн и часть фундамента, остальные части здания торчали, как обломки зубов.

Но Сальваторе повел ее дальше, к развалинам третьего храма, где среди каменных глыб, извлеченных из земли, бродили бездомные кошки. С холодным пренебрежением они смотрели на незваных гостей и, мяукая, клянчили еду.

Сальваторе привел Аллегру к строительным лесам, покрытым белой пленкой, — такие сооружения обычно воздвигают археологи, чтобы закрыть от постороннего глаза зону раскопок.

— Я постою здесь, пока вы зайдете к полковнику, — сказал Сальваторе у входа в крытый навес, и это прозвучало как приказ.

— К полковнику?

— Да. Полковник Галло. Начальник ОБОПа, — понизив голос, объяснил Сальваторе.

Имя это Аллегра знала. В газетах писали, что в прошлом году Галло перевели на этот пост из итальянской службы внутренней безопасности после того, как его предшественник оказался замешанным в коррупционном скандале Манчини.

— Он вызовет вас, когда сочтет нужным.

— Прекрасно. — Аллегра кивнула, хотя у нее язык чесался спросить, зачем же тогда ее гнали в такой спешке через весь город, чтобы потом просто заставить ждать.

— И вот от этого я бы на вашем месте избавился, — сказал майор, кивнув на стаканчик. — Лучше ему не знать, что вы опоздали из-за того, что вам захотелось попить кофейку.

Аллегра поставила стаканчик на землю и выдавила натужную улыбку. Понятное дело, что Сальваторе тут не виноват. Галло был для майора чем-то вроде луны, влияющей на приливы и отливы его эмоций. Правда, от этого майор раздражал ее ничуть не меньше.

— Ну, теперь довольны?

— Да не то слово.

Поздоровавшись с двумя полицейскими у входа, Сальваторе откинул пленку, и они вошли внутрь.

Сальваторе махнул рукой в сторону осыпающегося выступа античного фронтона, предлагая Аллегре присесть, пока ее не позовут, а сам подошел к небольшой группе людей, стоявших неподалеку полукругом. Все, как один, мужчины, со смиренным вздохом отметила про себя Аллегра. Она демонстративно не стала садиться и считала про себя минуты — одна, три, пять. Ничего. Никто даже не обратил внимания на ее присутствие. Сердито поджав губки, она решила подождать еще несколько минут, а когда и они истекли, громко цокнула языком и деловито направилась к мужчинам. Ну и сколько можно ждать? Понятное дело, вы заняты, но хамить-то зачем? Ей что, заняться нечем, кроме как сидеть тут, пока Галло не соизволит подозвать ее к себе, как дрессирован ную собач ку? К тому же ей хотелось собственными глазами увидеть то, что они так напряженно обсуждали.

Увидев направляющуюся к ним Аллегру, Сальваторе в панике замахал на нее руками. Она не послушалась и даже не замедлила шаг, но очень скоро сама остановилась, мгновенно побледнев, когда увидела то, что они от нее заслоняли.

Полуобнаженный труп мужчины. Руки раскинуты в стороны, как крылья, ноги прижаты друг к другу — в таком виде он был привязан к деревянному кресту стальной проволокой. Аллегра в ужасе отвернулась и сразу же повернулась снова — до такой степени притягивающим было это мрачное зрелище. Словно для какого-то чудовищного дьявольского ритуала, крест был перевернут, а человек распят вниз головой.

Глава 3

— А вы уверены? — Спецагент Брайан Стоукс вышел следом за ней из машины, в тоне его звучало явное недоверие.

— Абсолютно. — Дженнифер Брауни решительно кивнула, дивясь собственной уверенности, не отрывая глаз от спешащего к ним Тома. Даже издалека она заметила, что его каштановые волосы порядком намокли и что он, похоже, очень рад ее видеть — и улыбается, и рукой машет.

— Так вас связывают какие-то дела? — Стоукс прижал зонтик подбородком к плечу и открыл картонную папку. Среднего роста, фунтов ста семидесяти весом, широкий плоский лоб изборожден морщинами, бледные губы стиснуты в озабоченную гримасу — не иначе как родился таким угрюмым, подумала Дженнифер. Лет ему было сорок с небольшим, одет в строгий угольно-черный костюм, галстук, тоже черный, съехал набок, обнаружив отсутствие верхней пуговицы на рубашке.

— Никаких дел, — поспешила уверить она и отвернулась, чтобы скрыть улыбку.

— Тогда откуда вы его знаете?

— Так, пара совместных расследований, вот и все.

Том пробирался к ним, лавируя между могилами, словно яхта по штормовому морю. Уже не в первый раз Дженнифер отметила про себя, что, несмотря на высокий рост и атлетическое сложение, в его манере двигаться было что-то кошачье — изящная плавность в сочетании с пружинистой уверенной силой.

— Говорят, он работал в управлении.

— Сенатор Дюваль состоял в сенатском комитете по делам разведки и дал ему рекомендации, — объяснила Дженнифер, продумывая каждое слово. Директор ФБР Джек Грин в свое время дал ясно понять, что обстоятельства зачисления Тома в ЦРУ и его ухода из управления имеют статус высшей секретности. Кирк сначала работал в группе внедрения в отделе по борьбе с промышленным шпионажем, а когда пять лет спустя отдел закрыли, ушел на вольные хлеба, стал работать сам на себя, но занялся уже не промышленными разработками и секретными пленками, а живописью и ювелиркой.

— И что, хорошо у него получается?

— Лучше всех в этой области. Так по крайней мере говорят.

— А этот парень, который с ним?

— Арчи Коннолли. Его бывший информатор. Теперь деловой партнер и лучший друг, если учесть, что Кирк не имеет привычки заводить друзей.

Стоукс снова заглянул в папку. Идея приехать сюда, конечно же, принадлежала Дженнифер. Это она вычислила Тома и еще в аэропорту Даллеса догадалась, куда он направится. А теперь вот удивлялась сама себе, этому возбуждению, с каким предвкушала встречу, — ведь почти целый год не виделись. К радости, правда, примешивалось волнение, которому она не находила объяснения. Затруднялась найти или просто не хотела. Без объяснений как-то легче.

— То есть встали на честный путь? — В голосе Стоукса проскользнули насмешливые нотки.

— Не думаю, что такой человек, как Том, может избрать честный путь, — размышляла вслух Дженнифер. — Я имею в виду, честный в нашем с вами понимании. Вся проблема в том, что слишком многие из тех, с кем ему приходится сталкиваться, проворачивают черные делишки, прикрываясь маской благопристойности и честности. Так что эти ярлыки — «честный», «нечестный» — не для него. Он просто делает то, что считает правильным.

— А вы в этом уверены? — снова взялся за свое Стоукс, у которого слова Дженнифер всколыхнули недавние сомнения.

Она не стала отвечать — сочла, что молчание убедит его больше, и шагнула навстречу Тому, который уже почти взобрался на пригорок. Но Том радоваться не спешил — стрельнул глазами на Стоукса, потом на нее. Его, конечно, удивило, что она пришла не одна.

— Спецагент Брауни. — Сухо кивнув, Том пожал ей руку, решив с обезьянничать и поздороваться также высокопарно. Выглядел он гораздо лучше, чем при их прошлой встрече, — лицо не такое бледное, синий цвет глаз глубже и взгляд живее.

— Знакомьтесь, это спецагент Стоукс.

Том кивнул Стоуксу. Тот буркнул что-то невнятное в ответ и торопливо оглянулся через плечо, словно боялся, что его заметят в обществе этого человека.

— Пришли выразить соболезнования?

— Нам требуется помощь в одном деле, — неуверенно начала Дженнифер.

— То есть хотите сказать, это не совпадение?

В его ироничном тоне она все-таки уловила какое-то напряжение. Возможно, досаду — из-за того, что она явилась сюда не по зову сердца, а исключительно по делу. А может, ей просто померещилось — из-за чувства неловкости, которое она сама испытывала.

— Мне нужна твоя помощь, — сказала она.

Он уже не улыбался.

— По какой проблеме?

— Может, сядем в машину?.. — Она открыла заднюю дверцу, но Том не шевельнулся. — Мне нужно кое-что тебе показать. Это займет всего несколько минут.

Том колебался, потом пожал плечами и сел с Дженнифер на заднее сиденье. Стоукс сел вперед, за руль.

— Вот. Узнаешь?

Она протянула ему фотографию в полиэтиленовом пакетике для вещдоков. Том разгладил пакетик, чтобы лучше разглядеть фотографию. На ней была изображена сцена Рождества — измученная родами Дева Мария, положив руки на живот, устало смотрит на младенца Христа, лежащего перед ней на соломе, а над ней фигура ангела. И как-то очень нетипично для таких сюжетов — взлохмаченный юнец, изображенный спиной к зрителю, ногой касается Младенца, его лицо обращено к престарелому Иосифу, жест и поза выражают недоверие.

Том оторвался от фотографии и загадочно усмехнулся. Между тем непогода разыгралась вконец, по крыше и лобовому стеклу забарабанил дождь, вскоре переросший в настоящий ливень.

— Где ты это взяла?

— Нет, вы узнаете? — повторил вопрос Стоукс, хотя Дженнифер и так уже по лицу Тома догадалась, что он прекрасно понял, о чем идет речь.

— Караваджо. «Рождество со святым Лаврентием и святым Франциском», — сказал Том, ткнув пальцем на двух других персонажей, устремивших на младенца благоговейные взоры. — Написано в тысяча шестьсот девятом году для часовни Сан-Лоренцо в Палермо, Сицилия. Полотно считается пропавшим с тысяча девятьсот шестьдесят девятого года. Где вы его нашли? — Теперь настала его очередь задать вопрос.

Дженнифер посмотрела на Стоукса — подавленный вздох и легкое пожатие плеч были ей знаком продолжать.

— Агент Стоукс из нашего отделения в Вегасе. Неделю назад ему позвонил Майрон Кицман.

— Владелец казино? — удивился Том.

— Это фото пришло ему по почте.

— На письме был почтовый штемпель Нью-Йорка, — прибавил Стоукс. — Мы проверили конверт на пальчики и ДНК. Ничего не нашли, там все было чисто.

— На обороте фото указан номер мобильника, — продолжала Дженнифер. Том перевернул пакетик, чтобы увидеть номер. — Когда Кицман позвонил по этому номеру, автоответчик зачитал ему сообщение. Зачитал всего один раз, и связь оборвалась.

Стекла в машине начали запотевать. Стоукс включил мотор и обогреватель, и все трое сразу почувствовали дуновение теплого ветерка.

— Что за сообщение?

— Кицман утверждает, что предложение было простым и незатейливым. Полотно за двадцать миллионов долларов. И какой-то другой телефонный номер, по которому он мог связаться, если предложение его заинтересует.

— Перед тем как звонить, Кицман связался с нами, — продолжал излагать Стоукс. — Мы прослушали звонок. Это было еще одно сообщение, где перечислялись условия сделки: в каких купюрах должен быть нал, как должен быть упакован, а также подробности и условия самой встречи.

— А потом вам позвонили, да? — Том повернулся к Дженнифер.

— В списке ФБР Караваджо стоит в первой десятке самых разыскиваемых полотен, поэтому, конечно, они позвонили нам, — объяснила Дженнифер. — Я бросила дело, которое вела, приехала сюда и в аэропорту Даллеса увидела твое имя на плакате для встречающих…

— И подумала, что я мог бы помочь вам провернуть этот обмен?

— Черт! А как вы?.. — Стоукс окинул его подозрительным взглядом.

— Да потому что вы еще никогда не занимались такими делами, — объяснил, пожимая плечами, Том. — Потому что вы не дураки и прекрасно понимаете, что эти люди не станут действовать по вашим схемам. А я… я могу заметить то, чего не заметите вы.

Стоукс и Дженнифер переглянулись и рассмеялись.

— Как хорошо сами все объяснили, — сказал Стоукс, снисходительно усмехаясь.

— На какое время намечена сделка?

— Сегодня вечером в Вегасе. Вестибюль «Амальфи».

— Заведение Кицмана?

— Ага. — Стоукс кивнул.

— Умно придумано. Народу полно. У всех на виду. Масса ходов прикрытия, множество путей для бегства.

— Так ты возьмешься за это? — с надеждой спросила Дженнифер.

В стекло машины постучали. Том опустил его, в окошко заглянул Арчи, вода ручьями стекала с его зонта.

— Уютно устроились! — заметил он, криво усмехнувшись. — Не помешал, а?

— По-моему, вы еще не знакомы, — сказал Том, откинувшись на спинку сиденья, чтобы Дженнифер могла поздороваться с Арчи за руку.

— Да толком-то нет. — Она улыбнулась.

— И что же вам понадобилось от моего парня на этот раз? — поинтересовался Арчи, пристально глядя на нее.

— Отыскалось «Рождество» Караваджо, — ответил за нее Том. — Вот, хотят, чтобы я полетел с ними в Вегас и помог провернуть обмен.

— Ну, это понятно. Какова цена вопроса?

Том испытующе посмотрел на Дженнифер, потом на Стоукса. Тот жалобно пожал плечами.

— Сдается мне, обычный гонорар, — сказал Том с улыбкой. — Шикарно устроились.

— Ну и пошли их тогда подальше, — фыркнул Арчи. — Мы же с тобой завтра вечером встречаемся в Цюрихе с человеком. Уж он-то выведет нас на настоящего клиента. На такого, который платит, не задает вопросов, не подозревает и не ловит тебя на слове каждые пять секунд. — И он смерил Дженнифер и Стоукса укоризненным взглядом.

Том согласно кивнул. В Цюрихе их действительно ждал человек — бывший полицейский, а ныне антиквар, который нуждался в их помощи. Им предстояло вернуть четыре полотна, тянувших на сто восемьдесят миллионов долларов по оценкам за прошлый месяц. В словах Арчи, конечно, был резон.

— Знаю.

Пауза. Том повернулся к Дженнифер.

— Если я откажусь, кто пойдет на встречу?

— Я, надо полагать, — ответила она, пожав плечами. — По крайней мере так планировалось, пока на горизонте случайно не появился ты.

Том долго молчал — посмотрел сначала на Дженнифер, потом на Стоукса, йотом на Арчи.

— Мы можем встретиться с тобой завтра в Цюрихе.

— Том, я тебя умоляю! — запротестовал Арчи. — Хотя чего это я? Мне-то, собственно, какое дело?

— Всего один вечер, — успокоил его Том. — Разговоров больше.

— Ладно, — со вздохом согласился Арчи. — Но мы забыли про Хьюсона.

И Арчи махнул рукой вниз, где у подножия склона маячила одинокая фигура, которая — издалека было видно — с нетерпением ждала их возвращения.

— Нет, все-таки прикольный чувак, что ни говори.

— Ждал он со своим делом, подождет еще денек, — сказал Том, пожав плечами, и с облегчением откинулся на спинку сиденья.

Глава 4

Очень смутно, с трудом Аллегра различила один из мужских голосов. Судмедэксперта, как она догадалась.

— Причина смерти? Ну, это только после вскрытия. Навскидку могу сказать только, что отек мозга. Человек висит вверх ногами, сердце продолжает качать кровь через артерии, и мозг под тяжестью переполняется кровью. Кровоток находит выход через капилляры, что вызывает головную боль, далее следует постепенная потеря сознания и в конечном счете смерть. Смерть от удушья — по той причине, что кислород больше не поступает в мозг. В общем, жуткая кончина.

— И сколько он здесь проторчал? — спросил еще один голос. По его непререкаемой суровости Аллегра йоняла, что это и есть Галло.

— Целый день. Может, даже больше. Ночью было холодно, а холод замедляет процесс разложения.

— И что, до сих пор его никто здесь не нашел? — пробурчал Галло. В голосе его звучали злость и недоверие. И едва заметный южный акцент, над искоренением которого, похоже, работали годами. А как иначе? В Риме, если желаешь продвинуться, козыряй чем хочешь, только не своими провинциальными корнями.

— Выходные. Никто не работает, — объяснил Сальваторе, вроде как извиняясь. — И с улицы не видно.

— Жуткая смерть, — повторил судмедэксперт, качая головой. — Долгая, мучительная. До последнего момента он слышал шаги людей на улице, шум машин и не мог пошевельнуться и позвать на помощь.

— Да мне плевать, как сдох этот ублюдок! — воскликнул Галло. — Не забывайте, кем он был и на кого работал. Мне интересно только, кто его убил, почему именно здесь и почему именно таким образом. Только не надо говорить, что это дело рук сатаниста, которому не спится по ночам.

— На самом деле, полковник, это сделал не сатанист, а христианин, — предварительно кашлянув, вмешалась в разговор Аллегра.

— Что-о? — Галло оглянулся и смерил ее с ног до головы презрительным взглядом.

Крепыш ростом футов шесть, рожа увесистая, загорелая, с ухоженной щетиной. Лет сорока пяти или около того, одет в форму полковника финансовой полиции, волосы с проседью до плеч, то и дело спадают на глаза и нуждаются в постоянном «разгоне». Очки без оправы с пластиковыми дужками. Поправлял он их на носу каждую минуту — судя по всему, прописаны они были совсем недавно и доставляли хозяину массу хлопот, хотя тот и пытался делать вид, что очки ему совсем не мешают.

— Перевернутое распятие, — продолжала Аллегра, не обращая внимания на испуг, отразившийся на лице Сальваторе. — Это из «Деяний Петра».

— Какие еще «Деяния Петра»? Такого раздела нет в Библии! — сердито заметил Галло.

— Конечно, нет. Потому чтоони описаны в апокрифах — текстах., исключенных из Библии церковью, — невозмутимо ответила Аллегра. — Согласно этим текстам, когда римляне приговорили Петра к смерти, он попросил, чтобы его распяли вниз головой — дабы не послужить подражанием пути Христову.

Галло промолчал, только прищурился и откинул волосы назад.

— Ну спасибо, голубушка, за воскресную проповедь…

— Не голубушка — лейтенант Дамико.

— Специалист по древностям, которого вы вызвали, полковник, — поспешил объяснить Сальваторе.

— Так вы из университета? — Прозвучало это скорее как вызов, нежели как вопрос.

— Да, я читала лекции по искусству Древнего мира в «Ла Сапиенса».

— Читала?! — Возмущенный тон и убийственный взгляд в сторону Сальваторе.

— В университете меня отправили в музей виллы Джулия. Там один из экспертов мне ее порекомендовал, — объяснил Сальваторе.

— Сейчас я работаю в ОХН, — поспешила прибавить Аллегра, дав сокращенное название отдела по охране художественного наследия — специального отдела полиции, занимающегося защитой и возвратом украденных художественных ценностей. Галло снова смерил ее испытующим взглядом с ног до головы и пожал плечами.

— Ну, значит, придется поработать по специальности, — изрек начальник, к величайшему облегчению Сальваторе. — Надо полагать, вам известно, кто я такой?

Она кивнула, хотя ее так и подмывало сказать «нет» — ради того только, чтобы увидеть выражение его лица. Словно не замечая еще двух мужчин, Галло ткнул пальцем в своего ближайшего соседа:

— Это доктор Джованни Ла Фабро, судмедэксперт. А это у нас, вернее, был у нас, Адриано Риччи. Боевик. Работал на семью Де Лука.

Аллегра кивнула. Теперь хотя бы стало ясно, что здесь делает ОБОП. Считалось, что семья Де Лука контролирует деятельность одной из самых крутых римских организованных преступных группировок — «Банды делла Мальяна». Галло, видимо, усматривал в деле их след.

Отступив на шаг, он махнул рукой в сторону трупа — представил, так сказать. Даже мертвый Риччи показался Аллегре парнем жирноватым. Голый по пояс, на левом плече татуировка футбольного клуба «Лацио», но все-таки в брюках от костюма в полоску, хотя штанины задрались почти до колен. Запястья и лодыжки кровоточили, исцарапанные проволокой, которой тело было примотано к кресту.

— Зачем же меня вызвали? — внутренне содрогнувшись, спросила Аллегра, в упор глядя на Галло.

— А вот зачем. — Он подвел ее к телу и фонариком осветил лицо трупа.

Она не сразу поняла, на что именно он указывает — до такой степени поразили ее выпученные, налитые кровью глаза Риччи и тускло-багровая кожа с мраморным оттенком, — но потом благодаря лучу фонарика разглядела. Какой-то темный округлый предмет во рту у Риччи.

— Что это? — спросила Аллегра, от недоумения переходя на шепот.

— А вот как раз это вы и должны мне сказать, — отрезал Галло.

— Тогда дайте-ка я взгляну.

Галло выставил веером пальцы, и Ла Фабро вложил в них пинцет. К удивлению и ужасу Аллегры, полковник извлек изо рта трупа непонятный предмет. Извлек, словно драгоценный камень изо лба древнеиндийской статуи, и с выражением омерзения на лице аккуратно поместил его в пакетик для вещдоков.

— Ну вот, теперь шевелите мозгами.

— Я думаю, это какая-то древняя монета, — оживившись, предположил Сальваторе, заглядывая Аллегре через плечо. — Тут, кажется, какие-то знаки отчеканены.

— Древние римляне вкладывали в рот мертвецам бронзовые монеты — символическая плата Харону за перевоз душ через Стикс в подземный мир, — объяснила Аллегра. — Но по-моему, это не то.

— Почему?

— А вы посмотрите. Это же свинец. Слишком мягкий металл для разменной монеты.

— А чеканка? — спросил Галло, не скрывая нетерпения.

Аллегра провела пальцем по рисунку, выгравированному на монете. Две змеи, обвившиеся вокруг сжатого кулака, — очень похоже на печать со средневекового гербового щита.

— Не знаю, — сказала она, виновато пожимая плечами. — Что бы это ни было, но, во-первых, это не древность, а во-вторых, ценности не имеет.

— Очень полезная информация. — Свирепо зыркнув на Сальваторе, Галло повернулся к Аллегре спиной, словно она перестала для него существовать.

— Извините. Я думал, что… — Сальваторе даже начал заикаться.

— Довольно. Пусть его пакуют и выносят, и пусть криминалисты наконец приступают к работе, — распорядился Галло и повернулся к выходу. — А мне найдите какого-нибудь священника. Любого, хоть кардинала. Любого, кто носит сутану и может просветить меня…

— Вряд ли это совпадение, полковник! — крикнула ему вслед Аллегра.

Галло рассерженно обернулся.

— Вы разве не ушли?

— Вряд ли это совпадение. Я имею в виду, что его убили именно здесь.

— Вы о чем, черт возьми?!

— Во времена Древнего Рима это место было частью Марсоза поля — огромный комплекс зданий, включавший в себя термы Агриппы к северу, цирк Фламиния к югу и театр Помпея к западу, — принялась объяснять Аллегра, указывая поочередно в каждом направлении. — Здесьдаже собирался Сенат после того, как в пятьдесят четвертом году до нашей эры после пожара была вновь отстроена Курия. Вон на том самом месте, окруженном галереей, ведущей к театру Помпея.

— Прямо здесь? — Галло недоверчиво озирался по сторонам, пытаясь сопоставить у себя в мозгу развалины, находившиеся у него под ногами, с воображаемым великолепием античного театра.

— Единственным недостатком Марсова поля было то, что оно находилось за границами помериума, то есть официально установленными границами города. В отличие от форума, то есть центра города, здесь было небезопасно.

— Что-то не пойму, куда вы гнете, — сказал, нахмурившись, Галло.

Аллегре ничего не оставалось, как «разжевать»:

— А гну я туда, что Риччи был не первый, кого убили именно здесь. В сорок четвертом году до нашей эры почти на этом самом месте был убит Юлий Цезарь.

Глава 5

Верити Брюс давно, а точнее — почти три года, ждала этого дня. Именно столько времени прошло с тех пор, как в прокуренном венском кафе она увидела обтрепанную фотографию. Она загорелась, от такого предложения ее бросало в дрожь при одной только мысли, что она может упустить этот шанс.

На сделку она решилась сразу, без колебаний, зная, что директор одобрит ее выбор. С членами правления пришлось бы, конечно, повозиться — убеждать, уговаривать, — но ведь это сущий пустяк по сравнению с таким кушем! Что с них взять, с этих олухов! Будь они способны оценить всю грандиозность этой находки — кусали бы себя за уши, жалея, что та не состоялась раньше. И жалели бы о потраченных месяцах бюрократических проволочек, бесконечной круговерти из писем, бумаг, контрактов, банковских уведомлений, денежных переводов, лицензий на экспорт и импорт и многочисленных таможенных деклараций. Но теперь все было позади. Сегодня волокита закончилась.

Она разглядывала свое отражение в огромном зеркале, прикрепленном по ее распоряжению к двери кабинета. Состарилась ли она за эти годы? Наверное, немного. Крохотные морщинки появились вокруг изумрудных глаз и над верхней губой. После сорока пяти годы стали откладывать более ощутимый отпечаток на лице — словно запускали хищные, коварные когти прямо под кожу. Конечно, можно было бы сделать подтяжку — в Лос-Анджелесе подтяжки давным-давно сделали все, кому не лень, — но она не была сторонницей всей этой искусственности. Одно дело красить волосы в собственный ярко-медный цвет, и совсем другое — все эти иголки и скальпели… Иногда все-таки выгоднее иметь натуральную внешность.

К тому же красота никуда не делась, напомнила она себе, завершая макияж. Красота на месте, иначе как объяснить, что шикарный тридцатидвухлетний спичрайтер, с которым она познакомилась на деловом приеме в прошлом месяце, теперь заманивает ее к себе на виллу в Мартас-Виньярд будущей осенью? И ножки у нее по-прежнему роскошные. Всегда были роскошными и, будем надеяться, такими останутся.

— Они готовы и ждут.

В кабинет осторожно заглянула одна из офисных пиар-девочек. Верити затруднялась припомнить ее имя, для нее все эти девочки были на одно лицо — улыбчивые тощие блондинки с мощными сиськами. Такое впечатление, как будто город принимает участие в каком-то всеохватывающем эксперименте по клонированию. И все-таки у этой милашки ножки-то похуже будут, чем у нее.

— Что ж, отлично, — сказала Верити, снимая со спинки стула кожаный пиджачок и натягивая его поверх маленького черного платья от Шанель, купленного в прошлом году в Париже. — Сочетание было совсем нетипичное, зато полностью вписывалось в нестандартный образ, над которым она так тщательно работала годами. На самом деле все было очень просто. Если хочешь ходить по тихим пыльным коридорам академических хранилищ и выглядеть при этом не такой древней, как все эти нетленные шедевры, то сделай так, чтобы тебя заметили. А ради сегодняшнего случая она даже обулась в ярко-красные туфли, так хорошо сочетавшиеся с ее помадой. Да и как тут не позаботиться о внешности? Событие-то неординарное — шутка ли сказать, сделано приобретение на десять миллионов долларов. Приедут журналисты из «Лос-Анджелес таймс», будет фотосъемка.

Небольшая группа из меценатов, экспертов и журналистов, вызванных для освещения столь знаменательного события, уже собралась в зале. Статую, задрапированную в черную ткань, выставили в центре зала, чтобы люди могли ходить вокруг нее, в нетерпеливом предвкушении хмуря брови. Взяв с подноса у входа бокал воды, Верити окунулась в светскую атмосферу трепетных рукопожатий, дружеских чмоканий в щечку, свежих анекдотов и замшелых воспоминаний. Но ни собственных слов, ни чьих-то еще она толком не слышала — из-за растущего возбуждения, превратившегося в сплошное сердцебиение.

Наконец в центр зала выступил директор.

— Дамы и господа, прошу вашего внимания! — громко объявил он. — Дамы и господа! Сегодня настал кульминационный момент замечательного путешествия. — Оторвавшись от маленького листка, по которому читал, он сделал многозначительную паузу. — Путешествия, начавшегося более двух с половиной тысяч лет назад в Древней Греции. И вот на ваших глазах это путешествие подходит к концу здесь, в Малибу. Ибо сегодня я с удовольствием скину покров с нашего последнего приобретения, одного из самых значительных, на мой взгляд, шедевров, оказавшихся на территории Соединенных Штатов с послевоенных времен.

Сдернутое покрывало соскользнуло на пол, и взору собравшихся предстала семифутовая мраморная статуя юноши — левая нога чуть выставлена, опущенные руки прижаты к телу, голова и взгляд устремлены вперед. Среди зрителей пробежал восторженный шепоток. Верити вышла из толпы, чтобы выступить с речью:

— Этот чудом сохранившийся образец древнегреческого скульптурного изображения куроса датируется приблизительно пятьсот сороковым годом до нашей эры, — начала она без всякой бумажки. — Многим из вас, безусловно, известно, что куросы хотя и создавались по образу и подобию Аполлона, однако отображали не какого-то конкретного юношу, а саму идею юности и использовались в Древней Греции как для украшения храмов и святилищ, так и в качестве погребальных монументов. Наши исследования показали, что этот образец был высечен из доломитового мрамора, добытого в античных каменоломнях мыса Вати на острове Тассосе.

Далее в степенной и уверенной манере она продолжила описание статуи и, все больше гордясь собой, поведала об истории своего бесценного открытия. О том, как статуя была обнаружена у одного швейцарского врача, чей дед купил ее в Афинах в конце девятнадцатого века. О многочисленных анализах, обнаруживших на поверхности изваяния тончайший кальцитовый слой, образовавшийся за сотни, если не тысячи лет. О стилистическом сходстве статуи со скульптурным изображением юного Анависа, хранящимся в Национальном музее Афин. Ну и о том, конечно, что этот шедевр призван положить начало выдающейся американской коллекции классических древностей.

Закончив торжественную речь, она кивком одобрила аплодисменты и отошла в сторонку, откуда стала наблюдать за своим «детищем», словно обеспокоенная мать, выгуливающая ребенка на людной детской площадке.

Поначалу все шло отлично — одни любовались статуей, ее изящными линиями и изгибами, другие спешили с поздравлениями к Верити. А потом словно наступила черная полоса — она это почувствовала, когда заметила, как о чем-то возбужденно зашептались некоторые из гостей, с подозрением оглядывая экспонат.

Первым сломал барьер Тьери Норман из Французской академии античного искусства.

— А вы не находите странным, что здесь использован именно тассосский мрамор?

— И как вы объясните полное отсутствие следов краски? — поспешила прибавить Элеанор Грант из Университета Чикаго. — Насколько мне известно, все куросы, за исключением разве что мелосских, должны иметь следы краски.

— Разумеется, мы рассматривали и этот аспект… — начала Верити, вымученно улыбаясь и стараясь не выглядеть так, словно она оправдывается, хотя намеки эти были для нее более чем оскорбительны.

— Простите, Верити, — кашлянув, перебил ее сэр Джон Сайкс, весьма уважаемый оксфордский профессор классической археологии и античного искусства. — Просто что-то здесь не так. Волосы еще можно было бы с натяжкой отнести к раннему шестому столетию до нашей эры, как вы говорите. Но лицо и живот — явно более поздняя работа. И если у коринфской скульптуры еще можно найти похожую мускулатуру бедер, то такие ноги и постамент я видел только в Беотии. И наука это неопровержимо вам подтвердит. С моей точки зрения, эта скульптура очень похожа на стилизацию.

— Ну, знаете ли, сэр Джон, мы с вами могли бы тут сколько угодно спорить… — возмущенно начала Верити, поглядывая на директора и ища в его лице поддержки, но директор благоразумно ретировался.

— На самом деле, сэр Джон, я бы употребила здесь другое слово, — вмешалась в разговор Вивьен Фойл, профессор из Института изящных искусств при Нью-Йоркском университете. И, помолчав, убедившись, что ее слушают все, прибавила: — Свежак.

Слово прозвучало как приговор. Фойл без всяких намеков практически в открытую утверждала, что перед ними подделка, скорее всего выуженная из какой-нибудь захолустной мастерской. В душе у Верити все кипело, но она поняла, что спорить в данном случае бесполезно.

А собравшиеся продолжали забрасывать ее вопросами. Почему у постамента такой странный срез? Возможно ли предположить, что камень искусственно состарен при помощи щавелевой кислоты? И как это получилось, что такой исключительный образец обнаружен только сейчас? И должным ли образом было исследовано происхождение статуи?

Верити почти не слышала их — только шум ярости в ушах. С побелевшим как мрамор лицом она только кивала, улыбалась и пожимала плечами в тех местах, где это казалось ей уместным, и боялась открыть рот, чтобы не выругаться. Пытке этой минут через десять положил конец директор — видимо, заметил, что Верити того и гляди взорвется. Он объявил мероприятие законченным.

— Свежак? Я тебе покажу свежак, старая развалина! — злобно бормотала себе под нос Верити, ворвавшись в кабинет. — Соня!

— Я Синтия, — невозмутимо проворковала пиар-девочка.

— Да какая разница! Срочно свяжи меня по телефону с Фолксом!

— С кем?

— С Фолксом. Эрл Фолкс. Понятно? И мне плевать, где он сейчас находится! Мне плевать, что он сейчас делает! Просто свяжи меня с ним, и все! Достань мне его как хочешь! На самом деле я даже не хочу с ним говорить. Я хочу видеть его. Видеть здесь! Завтра!

Глава 6

Жирных китов прочными сетями игорного бизнеса Кицман отлавливал не впустую — его личный самолет был красноречивым тому подтверждением: белоснежные кожаные сиденья с позолоченной буковкой А на спинках; коврики из леопардовых шкур; полированная обшивка из красного дерева по всей длине салона, напоминавшая интерьер довоенных пароходов, и маленький стеклянный бар, светящийся изнутри голубым неоновым светом. Над дверью в кабину пилота висел фотопортрет самого Кидмана — белоснежная улыбка, роскошный загар, — смотрел он оттуда на всех свысока, снисходительно, словно африканский диктатор, прочно угнездившийся на нефтяной трубе.

Глубоко погруженный в мысли, Том сразу же плюхнулся на сиденье, отказавшись от выпивки, предложенной услужливой стюардессой, у которой подол мини-юбочки заканчивался примерно там же, где и нижняя линия груди. Отвернувшись к иллюминатору, он смотрел вдаль и даже не заметил ни как взлетел самолет, ни как Дженнифер перебралась к нему и села напротив.

— До сих пор носишь? Ну надо же! — сказала она, тряхнув черными кудрями.

Он посмотрел на запястье, где красовался бранкардовский водонепроницаемый «ролекс» 1934 года выпуска. Часы эти он получил как памятный подарок от ФБР в награду за помощь в их самом первом деле с Дженнифер, хотя подозревал, что и выбор часов, и даже сама идея подарка целиком принадлежали не ФБР, а его напарнице.

— А что? Хочешь получить обратно? — спросил он с улыбкой.

Пять футов девять дюймов, стройная и гибкая, матовая смуглая кожа, светло-карие глаза с неизменным живым блеском и неизменный офисный «прикид» — черный брючный костюм и кремовая шелковая блузка. Сама она называла эту одежду «антиблудной»; «блудной» же у нее считалась одежда других женщин-спецагентов, которые предпочитали носить откровенно вызывающие шмотки и потом удивлялись, почему их только используют направо-налево, а по службе не продвигают. На самом деле у женщин в ФБР, не говоря уж о женщинах чернокожих, не было широких возможностей для карьерного роста. Приходилось цепляться за каждое задание. И все-таки Дженнифер сумела пробиться — проделала путь от мелкой сошки из отделения ФБР в Атланте до одной из руководящих должностей в отделе по расследованию преступлений, связанных С искусством. И это не было случайностью.

— Вообще-то нет. Если ты, конечно, не передумал.

— А что, должен?

— Нет, простоты какой-то… рассеянный, что ли.

— Да какое там «рассеянный»! Просто думал о сегодняшнем дне. — Том опять уставился в иллюминатор.

— О дедушке думал?

— О людях, которые были на похоронах. О своей семье. Вернее, о том, что от нее осталось. О том, как мало я, оказывается, знаю о них, а они обо мне.

— Ну, тебя-то, Том, трудно узнать хорошо, — осторожно заметила она.

— Даже тебе трудно? — Он повернулся к ней и улыбнулся с какой-то затаенной надеждой.

— Мне, наверное, труднее, чем другим. — В ее голосе прозвучал оттенок досады.

Том понимал, о чем она, хотя в последние годы они все-таки сблизились. А поначалу их связывала только работа, весьма хрупкие отношения и сплошное недовольство друг другом. И вот из такого малообещающего начала очень медленно и постепенно все-таки развились набирающие силу ростки доверия и дружбы. А уж из той дружбы, из того набухшего бутона, расцвело нечто большее, и эта взаимная симпатия не преминула проявить себя в один незапланированный, случившийся стихийно вечер.

А дальше были годы, были совместные расследования и множество возможностей вернуть к жизни те чувства. Но по какой-то неведомой причине (вы сами-то не пробовали влезть в его шкуру!) Том не проявлял инициативы, а Дженнифер чувствовала себя уязвленной. И все же пережитое оставило отпечаток в сердцах обоих — оно, как осколок боевого снаряда, глубоко засевший под кожей, ворочалось там всякий раз, когда они прикасались к кому-нибудь другому.

— Ну, как поживаешь? — спросил Том, нарочно уводя разговор от своей персоны.

Дженнифер обернулась, взглядом давая Тому понять, чтобы он тоже обернулся. Стоукс дрых, вытянув и раскинув ноги; на столике перед ним стояли две маленькие опустошенные бутылочки из-под виски. Стюардесса с косметичкой в руках удалилась в туалетную кабину.

— Ты разозлился, что я приехала? — вместо ответа спросила Дженнифер.

— Меня расстроило, что ты приехала не одна, — признался он, поражаясь собственной честности.

— Это дело ведет Стоукс, — объяснила она, виновато пожимая плечами. — Как я могла приехать без него?

— Я не об этом. — Он помолчал.

— Тебе надо было предупредить меня о своем приезде.

— Да я сам не знал, пока не сел в самолет, — попытался оправдаться он.

— Позвонить все-таки мог, — настаивала она.

— А ты бы мне позвонила, если б тебе не нужна была моя помощь?

Снова пауза, на этот раз более долгая.

— Может, и не позвонила бы, — призналась она.

Как странно, подумал Том, они не встречались, не назначали свиданий, не виделись почти год, а теперь вот почему-то случился этот неловкий разговор, когда каждый из них предпочитает ходить вокруг да около и боится сказать то, что думает, боится показаться смешным.

Они долго молчали, потом Дженнифер, глядя ему прямо в глаза, спросила:

— Почему ты согласился поехать?

— Ты же сказала, что тебе нужна моя помощь, — ответил он, пожимая плечами.

— Но ты сначала не соглашался, а потом что-то изменилось.

— Почему не соглашался? Я…

— Ты это сделал, потому что я сказала, что сама поеду на сделку, если ты откажешься?

Том добродушно усмехнулся — вспомнил, какой тошнотворно проницательной она иногда бывает.

— Что тебе известно об этом полотне? — Он взял со столика фотографию и стал разглядывать ее через целлофановую пленку.

— Это одно из четырех полотен, которые Караваджо дописывал на Сицилии в тысяча шестьсот девятом году, когда скрывался там от властей, разыскивавших его за убийство, — сообщила Дженнифер. — У нас оно оценено в двадцать миллионов долларов, но могло бы уйти и за большую сумму, даже при сегодняшних ценах.

— А про кражу что известно?

— Произошла шестнадцатого октября тысяча девятьсот шестьдесят девятого года, — шпарила по памяти Дженнифер. — В криминальных хрониках сообщалось, что грабители вырезали ее бритвой из рамы в часовне Сан-Лоренцо в Палермо и скрылись на грузовике. Предположительно грабителей было двое.

— А я бы сказал, трое, — возразил Том. — Полотно-то большое, около шестидесяти квадратных футов. Двое там вряд ли справились бы.

— И тогда считалось, что это дело рук сицилийской мафии? — Фраза прозвучала как вопрос.

— Не знаю. Мне всегда казалось, что там поработали любители, — покачав головой, ответил Том. — Парочка местных воришек, продумавших все, кроме одного, — как они собираются продать картину. Если сейчас она и находится в руках сицилийской мафии, то только потому, что больше никто не отважился купить ее, или же потому, что сицилийцы попросту заграбастали ее себе. Коза ностра не любит, когда люди орудуют на ее поле без разрешения.

— И с тех пор картину больше никто не видел?

— Нет, только ходили всякие слухи. — Том вздохнул. — Что она в свое время всплыла на поверхность в Риме. Что погибла во время неаполитанского землетрясения в тысяча девятьсот восьмидесятом году. А несколько лет назад один осведомитель настучал, что она якобы зарыта в землю в железном ящике, свернутая трубочкой в ковер. Когда это место раскопали, ящик был пуст.

— А ты что думаешь по этому поводу?

— Я считаю, что все это время она была у коза ностры. Может, ходила по рукам среди главарей в качестве переходящего приза или как часть платы за сделки.

— Тогда получается, что за сегодняшним торгом стоит мафия?

— Или мафия, или тот, кто стянул картину у мафии, — согласился Том. — В любом случае тихой встречи не жди. Хорошо еще, если они, почуяв неладное, просто сделают ноги. А в худшем случае откроют пальбу. — Он помолчал и прибавил: — Вот поэтому я и поехал.

— Вообще-то я и сама могу о себе позаботиться, — обиженно заметила Дженнифер. — Я звала тебя не для того, чтобы ты прикрывал мою спину.

— Я еду туда, потому что хорошо знаю ход мыслей этих людей, — возразил Том. — И уж чью спину там придется прикрывать, так это мою.

Глава 7

Начав работать в одиночку, Кайл Фостер взял себе за правило никогда не видеться и даже не разговаривать с нанимателем. Так оно было безопаснее. Для них обоих. Да и зачем видеться-то, если ему нужно только знать имя, иметь фото и получить пятьдесят процентов гонорара на свой счет на Каймановых островах. Ну и зачем, спрашивается, усложнять? Зачем знать человека в лицо или по голосу, когда детали можно получить по электронной почте, не навлекая на себя лишних неприятностей? Все шито-крыто, и наниматель не растреплет, если он, конечно, не женщина. Но бабы в такие дела не лезут. Вернее, если лезут, то редко. Может, надо было все-таки предложить встречу?

На стеклянном столике затрещал «наладонник», оторвав его от мыслей. Спустив ноги на пол, он убавил звук телевизора, чтобы сконцентрироваться на полученном сообщении, не отвлекаясь на сладострастные визги двух телок.

Сначала он увидел фото, и его невыразительная физиономия расплылась в подобии улыбки при виде такой иронии судьбы. Эту личность он знал. Вернее, уже встречался с ней во время прошлого задания. Дальше шло коротенькое сообщение:

Отлично, подумал Кайл, забираясь с ногами на кровать. Он ненавидел ждать, особенно когда мини-бар опустошен, а на обоих порноканалах все уже пересмотрено по десятому кругу.

Открутив на потолке вентиляционную решетку, он достал из тайника оптическую винтовку и начал разбирать. Это была новейшая модификация снайперской винтовки, выпущенная для операций американских спецсил на Ближнем Востоке, и нравилась она ему тем, что имела гораздо большую прицельную дальность, чем карабин М-4, и притом была короче стандартного варианта М-16. Еще ему нравилось, что к ней подходили как общенатовские, так и американские патроны, хотя для такой работенки, как сегодняшняя, он предпочитал пользоваться своими, изготовленными на заказ.

Разложив детали винтовки на чистой простыне, как хирургические инструменты на подносе, он расстелил рядом белое вафельное полотенце и аккуратно завернул их в него, обмотав для прочности изолентой. Хорошенько встряхнув тугой сверток и убедившись, что ничего не гремит, он убрал его в рюкзак.

Затем он допил виски и стал одеваться, застегнув свою верную красную куртку на все пуговицы до самого подбородка. Не такая удобная, конечно, как армейская зеленая, которая осталась у него в платяном шкафу в Шарлотте, аккуратно повешенная на плечики, так что даже через целлофановый чехол можно полюбоваться сверкающим золотистым значком рейнджера. Но та сослужила свою службу. Вряд ли в химчистке заметили пропажу. А приемщик, чей пропуск он забрал себе и подделал… ну, тот уж точно вряд ли что-либо заметит в ближайшее время.

Потом он пригладил перед зеркалом волосы, с трудом узнавая себя в новом обличье без густой бороды. С бородой пришлось распрощаться. В Вегасе ты можешь расхаживать, вырядившись под Элвиса, или с трехметровым питоном-альбиносом на шее, и никто даже не посмотрит в твою сторону. Но с бородой ты не пройдешь и двадцати шагов, потому что люди начнут глазеть на тебя, как на карлика в цирке уродцев.

Вот и пришлось бороду сбрить. А иначе как сольешься с персоналом казино? Как попадешь в нужное место? Как сделаешь нужный выстрел?

Глава 8

— Ну, Кицман дает! По-моему, это уже перебор, — заметил Том, увидев внизу у трапа ожидавший их «хаммер», растянутый до размеров лимузина, с золоченой буковкой А и неоновой рессорной подсветкой. — Сначала самолет, теперь вот это. Чего он добивается?

— Чего, чего! Благосклонности от Невадского комитета по контролю за игорным бизнесом, — сказал Стоукс, протискиваясь мимо Тома к трапу. Махнув присланной ФБР неприметной машинке без каких-либо опознавательных знаков, чтобы следовала за ними, он объяснил: — Один из его управляющих был взят за распространение экстази среди студентов какого-то колледжа во время весенних каникул, вот он и переживает теперь, боится лишиться лицензии.

На белом кожаном сиденье для них был оставлен конверт, три бокала и бутылка «Кристалла» в ведерке со льдом. К удивлению Дженнифер, письмо оказалось адресовано ей. Она напряглась, открывая его, но тут же расслабилась, когда поняла, что внутри.

— Текущая сводка по другому моему делу, — объяснила она, проглядывая письмо и решив, что, наверное, кто-нибудь из машины сопровождения был уполномочен передать его ей.

Кивнув, Стоукс пересел поближе к водителю и достал мобильник.

— Плохие новости? — спросил у Дженнифер Том.

— А когда они были хорошими? — Она грустно усмехнулась, положив листки с напечатанным текстом рядом на сиденье.

— Я могу чем-нибудь помочь?

Она ответила не сразу, сначала посмотрела на него в упор. Служебное предписание запрещало ей обсуждать текущее расследование со штатским, а тем более с Томом, если учесть его сомнительную репутацию. С другой стороны, дело, которое она расследовала, было не совсем обычным, а мнением Тома она всегда дорожила. Да и кто узнает? Уж явно не Стоукс, который отодвинулся подальше и орал по телефону, договариваясь насчет денег с «Лас-Вегас метро».

— Несколько недель назад осведомители слили ребятам с таможни в НорФолкс информацию о грузе автомобильных запчастей из Гамбурга, — начала объяснять она, придвинувшись к Тому и понизив голос. — Когда они открыли контейнер, на первый взгляд все было в порядке, но рентген высветил что-то подозрительное.

— Пироге начинкой? — догадался-Том.

— Точно. Запчасти лежали только сверху и по бокам, а в середине был спрятан контейнер с мебелью.

— С мебелью? — удивился Том.

— Да, «Эйлин Грей». Начиночка тянула на пятнадцать миллионов долларов.

Том присвистнул, как в свое время присвистнула Дженнифер, когда узнала, что ей предстоит разбираться с дорогущим антиквариатом.

— Мебель снова упаковали в контейнер и проследили за доставкой через службу сопровождения груза. Получателем оказался некий итальянец из Куинса, поселившийся там в семидесятые. Когда к нему пришли наши люди, он с порога начал верещать — явно не за тех принял. По-моему, никто никогда так не радовался фэбээровскому значку.

— А за кого он их принял?

— Видишь ли, этот парень уже давно занимался контрабандой антиквариата. Эту мебель он хотел присвоить, вот и решил, что его застукали на крысятничестве.

— А что за антиквариат? — поинтересовался Том.

— Статуи, вазы, блюда, ювелирные украшения, даже фрагменты фресок. По большей части незаконно извлеченные из римских и этрусских могильников. Эти умники покрывали предметы жидким пластиком и раскрашивали, чтобы было похоже на дешевые сувениры. Это у них один из излюбленных приемов. Собственно, как только это обнаружили, то сразу меня и вызвали.

— Моя мать была антикварным дилером, — вздохнув, сказал Том. — Я помню, как она рассказывала про все эти штучки. «Черное гробокопательство» она считала второй древнейшей профессией.

— Ты говоришь о расхитителях гробниц?

— В Италии их называют «томбароли», в Перу — «хуачерос», — объяснил Том. — Мексика, Камбоджа, Китай, Ирак… Дело в том, что, пока есть люди, готовые покупать предметы древности, не задавая лишних вопросов, всегда найдутся другие люди, которые с удовольствием выроют эти предметы из земли. Просто Италия по этой части занимает первое место. Италия, считай, как Святая земля для черных гробокопателей. Там находится более сорока точек, взятых под охрану ЮНЕСКО, и еще останки примерно пяти древних цивилизаций. Твой-то клиент хотя бы назвал тех, кто берет у него товар?

Дженнифер покачала головой.

— Его задачей было гнать товар через таможню. Парня совершенно не волновало, откуда товар пришел и куда уйдет. Но он все-таки назвал нам одно имя. Я так поняла, слабое звено — тот что-то не поделил со своими и решил их сдать. Мы передали информацию итальянцам, и те сказали, что проверят этого человека. — Она нервно постучала пальцами по листкам на сиденье. — Наши, конечно, взяли это дело под контроль, чтобы итальянцы держали нас в курсе, но пока никакого результата.

— А у этой шарашки есть какое-то название?

— Мы пока толком не поняли. Ты слышал что-нибудь о Делийской лиге?

Том задумчиво нахмурился.

— Лига в смысле клуб?

— Когда мы рылись у него в помойке, то нашли два мешка измельченных документов, — объяснила она. — Большая часть оказалась бесполезной ерундой, но наши криминалисты все-таки сумели восстановить один желтый листок — исключительно по цвету. Он был исписан каракулями — парень отрабатывал свою подпись. Ну знаешь, как делают, когда болтают по телефону. Но в углу листка было написано «Делийская лига», а ниже нарисован какой-то знак. Две змеи, обвившиеся вокруг сжатого кулака.

— Мне это ни о чем не говорит, — сказал Том, качая головой.

— А вот ему говорит, потому что, когда мы ему это предъявили, он зарылся у себя и носа не показывает. Даже с адвокатом своим не хочет видеться. Но мы раскопали его кредитную историю, и я думаю, что Делийская лига…

Она притихла, потому что Стоукс закончил орать по телефону и придвинулся к ним.

— Деньги есть. «Лас-Вегас метро» взял этот вопрос на себя.

Они свернули на Лас-Вегас-бульвар, где лыбящийся ковбой с рекламного щита приглашал их на «семидневный уик-энд», а тротуар буквально кишел ночными созданиями — как вампиры, вышедшие на ночную охоту.

Дженнифер оказалась в Лас-Вегасе впервые, и ее потряс этот оазис из стекла и бетона, врезавшийся в пустыню, его лихорадочно бьющееся сердце и сипящие легкие, втягивающие в себя дорогостоящий охлажденный воздух.

Внизу картина была примерно та же — места увеселений проносились за окном машины гигантским калейдоскопом, словно увеличенная фотография карусели. Египетские пирамиды, Англия времен короля Артура, Нью-Йорк, Париж, озеро Комо, Венеция — Дженнифер казалось, будто она путешествует вне времени и пространства, словно эти два измерения сжались до единственной точки во Вселенной.

Но вот ведь странно — несмотря на явно ощутимый отравляющий серный запах дорогущего многомиллионного великолепия, Дженнифер не покидало ощущение: стоит ей только коснуться какой-нибудь из этих сказочных прелестей, и та растает как дым от ее прикосновения. Она понимала, что попала в город гиперреальности, город картонных изваяний, пластиковых деревьев, изобретательского совершенства. В этом городе было все, а сам он был никаким — изо всех сил пытался воссоздать все уголки мира ради того, чтобы обнаружить собственные фальшь и пустоту. Безжизненное, бездушное место — она надеялась, что долго им оставаться здесь не придется.

— Все, приехали, — сказал Стоукс, когда лимузин свернул под арку, увенчанную двумя каменными львами.

Вопреки названию «Амальфи» был выстроен скорее во флорентийском, нежели в неаполитанском архитектурном стиле. Эдакая мощная крепость из песчаника и известняка с карьеров Огайо и Индианы, со стрельчатыми зарешеченными окнами, придающими сооружению еще большую неприступность.

К крытому парадному подъезду их лимузин не поехал, а, свернув налево, двинулся на подземную стоянку.

— Въезд для особо важных птиц, — объяснил Стоукс. — Эти ребята не готовы пройти даже двух шагов от машины до входа — боятся, как бы не обчистили.

Том рассмеялся.

— Правильно. А обчистят их как раз внутри, а не на улице.

Глава 9

И день другой, и место другое, а такое впечатление, будто все то же самое. Так же неожиданно позвонили. Опять бедной Аллегре пришлось слушать в трубке отрывистые приказы и пробираться через полицейские заслоны на улицах и колышущуюся толпу. Опять истеричный вой сирен, кружащий в небе вертолет. Опять съемочные телегруппы, рыскающие вокруг, как гиены, сбежавшиеся на мертвечину. И опять она опоздала.

И все-таки разница улавливалась. Потому что накануне, добираясь до Марсова поля, она наблюдала страх и любопытство, а сегодня и от полицейских заслонов, и от толпы веяло уже гневом и возмущением.

Убрав пропуск в сумку, она перешла на другой конец пьяцца делла Минерва, и теперь ее путьлежал к пьяцца делла Ротонда. Здесь было как-то подозрительно и зловеще тихо по сравнению с «зоопарком», через который ей только что пришлось продираться, — нежное журчание фонтана, гулким эхом отдающееся от массивных каменных стен, приглушенные голоса полицейских и монотонное жужжание их раций, сливающееся в общий трескучий фон, напоминающий звук высоковольтной линии в дождливый день.

И ощущался здесь какой-то порядок, даже дух уважения — потому что полицейские и другие служебные машины не стояли как попало в отличие от вчерашнего вечера, а аккуратно выстроились в ряд вдоль края площади.

Между тем начал накрапывать дождик, серое небо сиротливо ежилось под одеялом густых ватных туч, словно не хотело пробуждаться. Впереди уже виднелся Пантеон — классическое изящество монолитных гранитных колонн, в три ряда украшавших его фронтон, как-то плохо вязалось с неуклюжестью самого непомерно вытянутого здания. Приземистое и приплюснутое, оно производило впечатление метеорита, рухнувшего с неба в самую гущу улочек, да так и оставшегося лежать среди могучих соседних зданий.

Аллегра поднялась по ступенькам фронтона, нагнувшись, пролезла под лентой полицейского ограждения, натянутой между колоннами, и, стуча каблуками по античному мрамору, направилась в глубь ротонды. Но, едва войдя, она остановилась, увидев бледный луч прожектора зависшего над зданием вертолета. Косой столб света, проникавший в здание через круглое отверстие в окованном металлом куполе, падал на алтарь, и капли дождя трепыхались в нем, словно ночные бабочки, слетевшиеся на лампу. Красота этого неожиданного зрелища поразила Аллегру.

— Ну, чего оторопела? Входить-то будешь? — Из-за столба света вышел Сальваторе с еще более недовольным видом, чем вчера.

— Лучше бы вы поздоровались.

— Опять опоздала.

— Ну да, годы тренировки не проходят бесследно.

— Галло не больно-то рад.

— А он вообще не показался мне особо радостным человеком.

Сальваторе смерил ее долгим неморгающим взглядом, в котором читались удивление и легкая зависть перед такой смелостью. Потом, пожав плечами, сказал:

— Ну смотри, как знаешь.

Внутри находилось человек пятнадцать, а то и двадцать. Следователи допрашивали охрану, еще не сдавшую ночную смену, криминалисты в белой униформе фотографировали место и изучали пол вокруг алтаря, огороженного временными щитами. Галло, на этот раз в штатском костюме, сложив за спиной руки, ждал Аллегру у гробницы Рафаэля, словно учитель, приготовившийся задать взбучку провинившемуся ученику. Сальваторе не ошибся — Галло действительно пребывал в мрачном расположении духа. Аллегра даже подумала, не давит ли и на него унылая атмосфера, которую она почувствовала еще по ту сторону заслона.

— Ну спасибо, что явились.

— Ну спасибо, что позвали.

Поджав губы, Галло молчал, словно не мог решить, следует ли считать эти слова оскорбительным вызовом.

— Так откуда, говорите, вы родом? — спросил он, снимая очки и протирая их кончиком галстука.

— Я не говорила, но вообще из Неаполя, — выпалила Аллегра, застигнутая врасплох этим вопросом.

— Единственный ребенок в семье?

Невинный вроде бы вопрос, но куда гнет, ясно — трудный характер, избалованная, эгоистичная, упрямая.

— А вам-то какое дело?

Он снова помолчал, потом кивнул с извиняющимся видом:

— Да, вы правы. Извините.

Стоявший рядом Сальваторе шумно выдохнул. Наверное, впервые в жизни слышит от Галло извинения, подумала Аллегра.

— Я вижу, вы привыкли говорить то, что думаете.

— Ну, в общем, да.

— Между вами и мной есть разница. Вам такие вещи сходят с рук, потому что вы женщина, — с усмешкой заметил Галло. — Если я себе такое позволю, меня назовут хамом.

— Хамом я бы вас все-таки не назвала, — само собой вырвалось у Аллегры.

Улыбку словно стерли с его лица. Сальваторе, кажется, был близок к обмороку.

— Что можете рассказать мне об этом месте? — сухо спросил Галло, жестом предлагая ей пройти за ним к алтарю.

— О чем именно?

— О Пантеоне. Может, есть что-то для меня важное? То, что могло бы связать его со вчерашним местом, где нашли тело Риччи.

Аллегра озадаченно провела рукой по волосам, силясь припомнить что-нибудь из учебников или лекций.

— Пантеон был построен Адрианом примерно в сто двадцать пятом году нашей эры, так что никакой явной связи с Цезарем тут не усматривается, если вы об этом, — сказала она, пожимая плечами. — Начиная с седьмого века он обрел статус храма, но храма языческого, как те, что мы видели вчера.

— Да уж, выводов особых не сделаешь, — усмехнулся Галло, похлопывая себя по карманам пиджака, как будто пытался нащупать пачку сигарет, но вместо нее извлек пакетик с леденцами. Закинув один в рот, он сказал: — Вот, курить бросаю. — Про себя Аллегра отметила, что ей он леденца не предложил.

— Не сделаешь, — согласилась она кивая.

— Тогда что об этом скажете?

По его знаку двое криминалистов оттащили заградительные щиты. На алтаре лежало голое по пояс тело бородатого мужчины. Лежало лицом кверху, в открытых мертвых глазах застыл ужас. Рядом с головой мертвеца были установлены два белесых магазинных манекена — один маленький и согбенный, другой повыше. Склонив над покойником пустые, ничего не выражающие лица, они холодно взирали на него. Оба были без одежды, без волос, хотя по округлостям на груди можно было определить, что манекены женские.

Та манекенша, что повыше, левой рукой держала мертвеца за волосы, а правой сжимала короткий меч. Сам меч торчал из горла жертвы, из очень глубокой раны, едва ли не обезглавившей труп. Кровь из раны, залив алтарь, стекла на пол, образовав липкое озерцо.

Эта тщательно продуманная, прямо-таки постановочная сцена явно отдавала ритуальным характером. И более того: убитый почему-то казался Аллегре до странного знакомым.

— Кто это?

— А вы не узнаете? — Сальваторе был удивлен и наконец-то решился выступить вперед. — Его брат не исчезает с экранов телевизора. Они очень похожи.

— Да? И кто же его брат? — Аллегра нехотя разглядывала искаженное в муке лицо покойника.

— Аннибале Ардженто, — объяснил Сальваторе. — Сицилийский депутат. А трупешник — его брат-близнец Джио, еще известный как Джулио.

— Ганнибал и Юлий, — кивнув, подал голос Галло. — Вот вам и связь с Цезарем.

— А от меня-то вы чего хотите? — перебила его Аллегра, мечтая поскорее унести отсюда ноги.

— Вот это мы нашли у него во рту…

Галло протянул ей прозрачный пакетик для вещдоков. Даже не глядя, она уже знала, что там лежит.

Глава 10

Персональный лифт Кидмана открыл двери перед просторным залом размером никак не меньше теннисного корта. За распахнутыми окнами — буйная тропическая растительность, фонтаны с подсветкой.

На обтянутом черной шелковой драпировкой потолке красовались три роскошные люстры, словно струящееся жидкое стекло. Мебель «Хиспано-Суизо» 1926 года — сплошь мерцающий хром и полированный черный металл.

— Ну наконец-то прибыли. Отлично!

С балкона к ним вышел человек — в одной руке рация, в другой мобильник. Невысокий, жилистый, смугловатая кожа со следами выболевших прыщей, черные волосы сбриты почти под ноль. Каждые несколько секунд он не то что моргал, а прямо-таки морщился и корчился, словно ему что-то попало в глаз.

— Познакомься, Том, это спецагент Карлос Ортиц, — представила Дженнифер. — Я вызвала его на несколько дней нам в помощь.

— Отлично.

По непроницаемому выражению лица Ортица трудно было что-либо сказать — правда, Тому показалось, что он заметил у парня под воротничком татуировку — число «четырнадцать» римскими цифрами. Том даже знал, как это расшифровать. Число это соответствовало букве N — четырнадцатой букве алфавита и начальной букве слова «Norteños», названия коалиции латиноамериканских преступных группировок, орудовавших в Северной Калифорнии. Судя по всему, Ортиц прошел нелегкий путь от бандитских закоулков своей юности до тугого накрахмаленного воротничка рубашки, удавкой сжимавшего шею рядового фэбээровца.

— Будем надеяться, вы хотя бы наполовину окажетесь таким, каким она мне вас расписывала, — усмехнулся Ортиц. Том бросил вопросительный взгляд на Дженнифер, и та смущенно пожала плечами. — Вы получили конверт из Госдепа?

— Да, — кивнула она. — Но об этом позже. Ты лучше скажи, сколько нам ждать.

— Назначено на полночь, так что… меньше часа, — ответил он, глянув на часы — фальшивый «Ролекс-Ойстер» (Том определил это по секундной стрелке, которая не плыла плавно по циферблату, как это полагалось настоящему «ролексу», а нервно дергалась).

— Все уже на местах и готовы, — добавил Стоукс. — Шестеро агентов в игровом зале за столами и автоматами, еще четверо — у главного входа и запасного выхода. Два квартала оцеплены полицией.

— А с деньгами что? — поинтересовался Том.

— Два чемодана в сейфе, — поспешил успокоить его Стоукс. — Непомеченные несерийные купюры — в точности как они просили. Деньги вынесут, когда мы будем готовы.

— Тогда давайте подцепим к вам микрофон.

Ортиц подвел Тома к письменному столу, и только сейчас Том понял, что тот сделан из настоящего автомобиля — сиденья сняты, крыша и один бок машины срезаны, а на их месте красуется мраморная плита.

— У богатых свои причуды, верно? — Ортиц подмигнул Тому.

— Ну да, некоторые люди отличаются особо богатым воображением, — согласился Том.

Ортиц достал из ящика стола крохотный передатчик и, подождав, когда Дженнифер с улыбкой отвернется, помог Тому прикрепить его к внутренней стороне ноги, спрятав микрофон под рубашкой.

— Ну вот, найдет только тот, кто ищет любовь, а не провода, — сострил Ортиц, довольный тем, что все хорошо получилось. Он снова глянул на часы. — Пойдемте. Кицман просил проводить вас к нему до того, как мы спустимся в ифовой зал.

— А почему мы сразу с ним не встретились? — нахмурившись, спросила Дженнифер.

— Ну, он подумал, может, вы захотите сначала осмотреться.

Они вошли в лифт, и он помчал их вниз, остановившись на антресольном этаже рядом со входом в частную художественную галерею «Амальфи».

— Он просил подождать его внутри, — сказал Ортиц, кивнув в сторону двух охранников у входа.

Галерея представляла собой анфиладу залов, где размещалось порядка двадцати картин и несколько скульптур в стиле абстракционизма, установленных на стеклянные постаменты. Коллекция впечатляла, особенно своей дороговизной, и на память как-то сразу приходили недавние газетные заголовки, сообщавшие о том, как отличился Кицман, вбухав на аукционе неслыханные по мировым понятиям деньги за одну из работ Пикассо. Том отыскал ее глазами среди полотен Сезанна, Гогена, Ван Гога, Мане и Матисса.

— Впечатляет, правда? — шепнула Дженнифер, словно угадав его мысли. — Хотя по мне, так все это выглядит как-то немножечко…

— Казенно? — подсказал Том.

— Да, — кивнула она. — Пожалуй, именно казенно.

У Тома тоже было впечатление, что Кицмана интересовали не столько сами картины, сколько их авторы. Для него это были просто трофеи, образчики великих имен, которые он приобретал в угоду собственному тщеславию, — так охотник, любитель крупной дичи, отправляется на сафари, намереваясь раздобыть голову зебры для своей гостиной, на стенах которой уже красуются антилопьи рога и слоновьи бивни.

— Что тебе о нем известно?

— Богат, умен. За тридцать лет прошел путь от владельца закусочной в Нью-Джерси до одного из крупнейших воротил игорного бизнеса.

— Обычно он делает так — покупает какое-нибудь убыточное место и пускает его в оборот или ликвидирует и начинает с нуля, — вмешался в разговор Стоукс. — Помимо «Амальфи» у него еще три игорных заведения в Вегасе, два в Атлантик-Сити и одно в Макао.

— И что, он абсолютно чист? — спросил Том.

— Ну как чист? Как все в этом городе, — усмехнулся Стоукс. — Круг его общения составляет весьма колоритная публика, о которой только и ходят разговоры, но сам он пока ни в чем таком замечен не был.

— Раньше он коллекционировал автомобили, а теперь у него появилась новая страсть — искусство, — прибавила Дженнифер. — В Метрополитен-музее и Гетти он теперь на лучшем счету, слывет одним из крупнейших дарителей.

— Ну и кто из них вам больше нравится? — раздался вдруг голос.

Кицман с сияющей улыбкой, в черных очках и смокинге буквально впорхнул в зал. Сопровождал его, держась почти впритык, смурной ассистент, в одной руке сжимавший чемоданчик, в другой — два золоченых мобильника. По тому, как топорщился на нем пиджак, Том догадался, что помощник вооружен.

Лет пятидесяти пяти или около того, Кицман оказался гораздо ниже ростом, чем ожидал Том. Зато в нем легко узнавался человек с фотографии в самолете, сделанной явно некое количество лет назад. Каштановые волосы поредели и поседели на висках, а четкие линии некогда худого лица теперь расплылись и обмякли, и лишь подбородок сохранил былую твердость. Впрочем, голос и движения оставались неизменно энергичными; передвигался он, как боксер, переваливая вес тела с ноги на ногу, бойко и как-то странно вертел головой, так что казалось, будто ему трудно держать ее в одном положении дольше нескольких секунд. На собственный вопрос он ответил сам:

— Мне Пикассо. И не потому, что я заплатил за него сто тридцать девять миллионов долларов. Просто этот человек был гением. Сам проложил себе путь к всемирной славе. Истинный мечтатель и настоящий художник.

Том улыбнулся, теряясь в догадках, кого именно имеет в виду Кицман — себя или Пикассо.

— Мистер Кицман, познакомьтесь, это…

— Том Кирк, знаю. — Он улыбнулся. — К счастью, ФБР не единственное, кто обладает монополией на информацию. По крайней мере пока. А я, знаете ли, привык интересоваться, кто летит на моем самолете.

Том шагнул к нему навстречу, чтобы пожать руку, но Кицман замахал на него, отстраняясь.

— Стойте там, черт возьми, чтобы я мог вас видеть! — неожиданно резко выкрикнул он.

Тут только Том понял, почему Кицман напялил черные очки и так истошно крутит головой: судя по всему, он был попросту слеп или почти слеп, — а помощника, видимо, таскает за собой для того, чтобы тот направлял его в нужную сторону, когда они передвигались по отелю.

— Пигментозное воспаление сетчатки, — подтвердил его подозрения Кицман. — Вблизи предметы совсем не вижу. Но когда-нибудь даже и это…

Он не закончил фразу, а Том про себя гадал, не этим ли объясняется настойчивая просьба Кицмана встретиться с ними не внизу, а сначала в его частных апартаментах. Похоже, он просто хотел ввести их внутрь своего ужатого слабым зрением маленького мира — мира, где не имело смысла держать в комнатах мебель, которую ты все равно не видишь, но где все же было чем полюбоваться. По крайней мере пока.

— Простите, — сказал Том. Он совсем не знал Кицмана, но извинение было искренним.

— За что? Ведь это не ваша вина. — Кицман пожал плечами. — К тому же это в некотором роде подарок мне. Разве стал бы я собирать свою коллекцию, если бы не знал, что начну слепнуть? Иной раз нам надо почти потерять что-то, чтобы по-настоящему понять, чего оно стоит.

Последовавшую затем долгую паузу нарушил Ортиц, нарочито громко кашлянув.

— Как мы договорились с вашим начальником безопасности, план действий мистера Кирка будет выглядеть так. Мистер Кирк несет деньги вниз в казино и там ждет, когда они сами выйдут на контакт.

— Полотно они вряд ли принесут с собой, — сказала Дженнифер. — Поэтому мы ждем, что они либо назовут место, которое мы сначала проверим, прежде чем отдать деньги, либо покажут нам это место, чтобы там мог состояться обмен.

— И в том и в другом случае мы будем следить за ними, чтобы взять их со всем добром — и с картиной, и с деньгами, — уверенно прибавил Стоукс.

— И еще раз, мистер Кицман, федеральное правительство очень признательно вам за содействие в этом деле. Мы сделаем все возможное, чтобы ваш персонал и клиенты не…

— Бросьте, не стоит благодарности, — отмахнулся Кицман, не дав Дженнифер договорить. — Просто проследите, чтобы никто не пострадал.

Глава 11

Как все-таки забавно, что люди привыкли видеть то, что им хочется видеть, размышлял про себя Фостер. Вот спроси любого, кто носит часы с римской нумерацией, как выглядит у них на циферблате цифра «четыре», и он тебе скажет: «Палочка и галочка». Столько лет они пялились на эти часы, то и дело поглядывали на них, чтобы узнать время, подносили их, дураки, чуть ли не к самому носу, но при этом так ни разу и не заметили, что четверка там выглядит как четыре палочки. Да, на циферблате часов четверка всегда изображается четырьмя палочками, потому что «палочку и галочку» можно легко перепутать с «галочкой и палочкой», то есть IV с VI. Но они этого никогда не замечали. Как не замечали того, что их собственный мозг все это время подшучивал над ними, заставляя видеть то, что им привычно, а вернее сказать, не видеть того, что следовало бы. Конечно, после этого они достойны только жалости.

Вот и сегодня вечером произошло то же самое. Охранник у служебного входа даже не глянул на не совсем подходящую униформу и на подделанный бейджик, а просто пропустил его. Общий вид соответствует, так чего придираться? Вот зачем он, собственно, сбрил бороду. Борода могла сразу вызвать подозрение.

Зато сам он в момент вычислил агентов ФБР, слонявшихся в вестибюле или же как-то неубедительно липнувших к игровым автоматам. Вычислил и по неуютно сидящей гражданской одежде, и по тому, с каким жалким, нерешительным видом они бросали в автомат монеты.

Он остановился перед красной дверью, безымянной красной дверью, не имевшей никакой таблички. Сколько народу ежедневно шмыгало мимо нее по коридору, пользуясь другими дверями и даже не задаваясь вопросом, почему только на ней есть два замка и что такого особо секретного может за ней находиться. Вот это как раз и свойственно, как он заметил, обычным людям — полное отсутствие элементарного человеческого любопытства, какое-то рабское, беспрекословное принятие всего, что подбрасывает тебе жизнь.

Быстренько вскрыв замки, он толкнул дверь и шагнул за порог, очутившись на площадке перед тускло освещенной металлической лестницей. Чтобы никто сюда больше не прошел, он подпер дверь огнетушителем, другой его конец приткнув к нижней ступеньке. Лестница длиной в несколько пролетов вела на технический этаж, расположенный над залами казино.

Помимо всевозможных проводов и кабелей здесь были установлены прозрачные зеркала и вентиляционные отдушины, с помощью которых служба безопасности казино могла незаметно наблюдать за людьми в зале, за персоналом, которому надлежало наблюдать за игроками, а также следить, должным ли образом персонал выполняет свои обязанности.

Использовали технический этаж не часто — видеокамер и приборов биометрического слежения в залах хватало. Но Кицман, будучи человеком старой закалки, настоял на таком вот «подспорье» в виде простой отдушины для подслушивания и подглядывания.

Вот и сегодня технический этаж был необитаем. Фостер выбрал себе удобную позицию, достал из рюкзака сверток, развернул полотенце и начал собирать по частям винтовку. Детали вставали на свои места с приятным щелканьем, перекликавшимся со стуком шарика рулетки внизу. Установив инфракрасный прицел, Фостер на мгновение заколебался, держа в руке глушитель, потом все-таки убрал его в карман, как припасают хорошую сигару для приятного досуга.

Сегодня никаких глушителей. Пусть все услышат выстрел, пусть впадут в панику от этого жесткого, резкого звука, а потом, парализованные страхом, с криками бросятся врассыпную.

Глава 12

Аллегра пережидала непогоду под козырьком здания, с облегчением прихлебывая кофе, который принес ей Сальваторе, и вдыхая свежий воздух — в жуткой, леденящей душу атмосфере, застывшей внутри, она больше находиться не могла.

Гроза теперь бушевала над самой головой — хлестал дождь, небо разверзалось, сверкала молния, и черные тучи снова с грохотом сходились. И точно такая же гроза назревала по ту сторону полицейского заслона. Теплые воды политического скандала собирались в волну, готовую снести и смыть с лица земли средства массовой информации, если те окажутся неспособными объяснить эти чудовищные убийства. Люди Галло, похоже, это тоже понимали.

— Значит, такая же монета? — Галло неожиданно материализовался рядом с ней, прикуривая сигарету.

— А я думала, вы бросили.

— Конечно, бросил.

Аллегра поняла, что не одна испытывает неприятное давящее чувство.

— Да, такая же. — Она кивнула и не стала повторять, что это не монета, а просто свинцовый кружок.

— Значит, и убийца тот же?

— Я не поняла, вы меня спрашиваете или сообщаете?

— Спрашиваю. — Уже знакомая слабая улыбка тронула его губы.

— Схожие моменты имеются, — неуверенно начала рассуждать она, удивленная тем, что Галло вдруг заинтересовался ее мнением. — Свинцовые диски. Выбор места убийства. Языческие храмы. Связь с Цезарем. Но вот…

— Что?

— Но вот сами убийства… Пусть я не специалист, но не вижу последовательности, не вижу связи между ними. Они выглядят по-разному. Ощущение оставляют разное.

— Согласен. Два убийства. Два убийцы. — Галло протянул ей две фотографии с мест преступления, как будто рассчитывал, что они станут подтверждением его слов.

Аллегра бросила на них один только взгляд и вскочила. Было на местах этих преступлений нечто, чего она не замечала раньше, но что теперь, именно на снимках, окаймленных белой рамочкой, прямо-таки бросалось в глаза.

— Где ваша машина?

— Там… — Галло махнул в сторону темно-синего «БМВ».

— Поехали! — Она выскочила под дождь, потом обернулась, увидела, что он не двинулся с места, и нетерпеливым жестом поманила его.

— Куда?

— В палаццо Барберини! — крикнула она, стоя под дождем, уже намочившим ей волосы. — Посмотрите там кое-что.

Вскоре Галло уже выруливал с площади на виа дель Семинарио. Карабинеры расчищали ему дорогу от собравшейся толпы. Аллегра прикрывала лицо от фото и телерепортеров, совавших камеры прямо в стекла машины. На пьяцца Сан-Игнасио Галло прибавил скорость, потом выехал на оживленную виа дель Корсо, где ему пришлось включить сирену. На виа дель Тритоне он свернул направо, и вскоре впереди показалось палаццо, важно возвышавшееся над пьяцца Барберини. Срезав путь по боковой улочке, Галло подрулил к главному входу. Музей был открыт, но проезд к нему преграждала цепь — от настырных вездесущих туристов, которых, судя по всему, не пугал ни дикий скачок евро за последние несколько месяцев, ни взвинтившиеся в связи с этим цены.

— Чертова деревенщина! — ворчал Галло, сигналя без передыху, пока не показался охранник и не пропустил их.

Уже на территории они, шурша колесами по гравию, обогнули фонтан.

— Первый этаж! — крикнула Аллегра, выскакивая из машины и направляясь к сводчатому входу. Не остановилась даже, чтобы, пользуясь случаем, хоть секундочку полюбоваться монументальной лестницей, творением рук самого Бернини, украшавшим вход в Национальный музей старинного искусства, располагавшийся в здании бывшей папской резиденции.

— Полиция! — рявкнул Галло, когда они ворвались в вестибюль и понеслись мимо оторопевшего персонала и туристов, выстроившихся в очередь в кассу.

Аллегра металась из зала в зал, торопливо обводя взглядом полотна на стенах и пытаясь припомнить, где именно должно находиться то, что ей нужно. Филиппо Липпи, Пьероди Козимо… нет, не здесь. Следующий зал. Тинторетто, Бронцино… опять не то. Дальше. Гуэрчино…

— Вот! — наконец крикнула она с победоносным видом, указывая на стену.

Галло в сердцах выругался, шагнув к картине, чтобы получше разглядеть ее.

На огромном полотне был изображен бородатый мужчина, которому отрубает голову женщина. В правой руке она сжимает меч, левой уверенно держит мужчину за волосы. Мужчина обнажен, лицо искажено нечеловеческой мукой, он кричит и корчится от боли, на белую простыню хлещет из раны кровь. Рядом с женщиной стоит старуха, ее морщинистое лицо обращено к жертве. Старуха жадно смотрит на мучения страдальца и держит подол платья своей госпожи, чтобы та не испачкалась в крови.

Галло поднес к картине снимок с места убийства в Пантеоне. Сцена, запечатленная на фотографии, бесспорно, имела целью, как зеркало, отразить композицию картины.

— Один к одному.

— «Юдифь и Олоферн», — задумчиво проговорила Аллегра. — Но догадалась я, только когда увидела эти снимки.

— А Риччи?

— «Распятие святого Петра». Находится в капелле Черази в церкви Санта-Мария дель Пополо, — объяснила Аллегра. — Вот что связывает два ваших убийства, полковник. Убийцы обыгрывают сюжеты с картин Караваджо.

Глава 13

Том настоял, чтобы спуститься в казино чуть раньше назначенного времени, на случай если эти люди уже будут там. Пусть лучше они подумают, что ему не терпится совершить сделку. И пусть видят, что все по-настоящему, что деньги настоящие. Вот они деньги, у него в ногах — двадцать миллионов долларов наличными, аккуратно упакованные в два алюминиевых кейса.

Двадцать миллионов долларов!

Нет, были времена, когда Том, наверное, мог задуматься… Но те времена уже позади, хотя это трудно было утверждать, глядя на то, с какой неохотой вручал ему чемоданы Стоукс, не забыв напомнить, что они находятся на электронном слежении. Да и наивно, наверное, было со стороны Тома ожидать чего-то другого от Стоукса, вынужденного исходить из содержимого досье, а досье это предлагало Стоуксу совсем другую, далеко не ангельскую историю.

Том окинул взглядом огромный мигающий зал и на мгновение потерялся в многоголосом грохоте рулеток, выкриках крупье и циничном кудахтанье безжалостных автоматов. Народу в зале было полно. Если экономический спад, о котором так радостно последние несколько месяцев трубила пресса, и коснулся Вегаса, то по здешнему заведению этого не скажешь. Или тщательно скрывают сей факт, или пресса врет.

Слева от себя он заметил Дженнифер со стаканом кока-колы в руке. Справа Ортиц пристроился вроде как играть у автомата в покер и уже продувал вовсю. Стоукс, как и было условлено, находился в служебном помещении — вместе с начальником службы безопасности казино следил за мониторами и координировал действия других агентов. Прямо перед Томом — стол с рулеткой. Веселая непринужденность, с какой ставила на кон фишки собравшаяся здесь заметно более молодая публика, контрастировала с угрюмой статичностью людей постарше, словно в гипнозе прилипших к игровым автоматам.

Какая-то женщина в футболке с надписью «Люблю Форт-Лодердейл» уселась за автомат прямо рядом с Томом. Табурет жалобно заскрипел под ее весом. Поставив на колени ведерко с четвертаками, она на мгновение склонила голову — вроде как помолилась мысленно — и начала с равномерностью метронома опускать в автомат монетки. Лицо ее было сосредоточенно, глаза неотрывно, с затаенной надеждой следили за вращающимися колесами.

Интересно, знает она, что ее надежда скорее всего не оправдается? — подумал Том. Ведь здесь фортуна пляшет под дудку казино. Вероятность выиграть ничтожно мала — так уж все продумано. Все сделано так, чтобы люди втягивались в это занятие и уже не могли оторваться. Здесь намеренно не держат часов и свет приглушен — чтобы люди теряли чувство времени. Потолки разной высоты, освещение и музыка на разных уровнях — все это устроено специально. И туалетные комнаты под рукой, чтобы до минимума сократить время, проводимое вне зала. И интерьер устроен по принципу лабиринта, чтобы казалось, будто выхода вовсе нет, а есть только игра во всех ее видах и разновидностях. В этом храме фортуны человек обречен с момента, как он шагнул на порог.

Ага, вот! Человек, что сидит спиной к нему за блэкджек-столом. Как-то уж слишком поспешно он отвернулся, глянув на Тома, чтобы считать этот взгляд случайным. Вот, опять посмотрел, только на этот раз не в глаза — значит, знает, что Том на него смотрит. Вот сделал знак крупье и встал из-за стола. Ага! Есть!

— Блэкджек-стол, — сказал Том в микрофон, надеясь, что в этом шуме его никто не услышит. — Блондин в черном…

Невысокий человечек с курчавой светлой шевелюрой и по-крестьянски румяными щеками, перекликавшимися по цвету с носовым платком, торчавшим из кармана черных брюк. И тут Тома будто молнией поразило, когда он заметил белую стойку воротничка у мужчины под горлом.

— Да он священник! — изумленно пробормотал Том, отказываясь верить собственным глазам.

Блондин направлялся к Тому, и тот убедился, что Дженнифер была права, когда предсказывала, что при нем не будет ничего, в чем можно принести холст. Это было бы слишком заметно, слишком непрофессионально, а непрофессионала легко вычислить. Зато на левом плече у него болталась старенькая кожаная сумочка.

Они встретились в середине главного зала. Без единого слова священник сунул руку в сумку и протянул Тому пачку фотографий. Все то же самое — картина «Рождество», но на этот раз более детально, руки и лица крупным планом. На первый взгляд вроде бы не подделка: холст, немного поврежденный временем, но состояние вполне хорошее, на паре снимков заметна вспышка фотокамеры — значит, снимали через стекло.

Ни на одном из фото Том не увидел авторской подписи, но, возможно, это и есть одно из доказательств подлинности. Насколько Тому было известно, Караваджо подписал лишь одну свою работу — «Казнь Иоанна Крестителя». Он поставил там букву М — первую букву своей родовой фамилии, Меризи — прямо на струе крови, хлещущей из шеи Иоанна Крестителя.

— А сама картина где? Близко? — спросил Том.

— Близко, — ответил священник, и даже в этом одном произнесенном слове Том уловил итальянский акцент.

— Мне надо увидеть ее.

— Это деньги?

— Да. Двадцать миллионов долларов. — Том постучал ногой по чемодану. — Непомеченные. Несерийные. Как и просили.

— Bene, bene. Хорошо, — кивнул «падре». Нервные нотки в его голосе удивили Тома. Для профессионала он держался слишком напряженно. Впрочем, двадцать миллионов кого хочешь заставят напрячься.

— Я сначала должен увидеть картину, — повторил Том.

— Ну разумеется, — сказал священник. — Вы на машине?

— А что, картина не здесь?

— Не здесь, но недалеко. Где ваша машина?

— Деньги никуда не поедут, пока я не увижу картину, — предупредил Том.

— Не волнуйтесь, — поспешил успокоить его священник. — Это же нормальная сделка. — Он схватил руку Тома и энергично пожал ее. — У вас деньги, у меня картина. Это же сделка, так ведь?

— Так, — согласился Том.

— Картина вам нужна, правильно?

— Так же, как вам нужны деньги, — ответил Том, немного растерявшись. Странный вопрос поставил его в тупик. Он ведь за картиной и приехал. — Моя машина на подземной стоянке.

— Столько лет прошло. Вы будете первым, кто увидит ее за многие годы. — «Падре» стрельнул глазами куда-то через плечо Тома, продолжая говорить: — Она прекрасна, неизменно прекрасна, несмотря на все, что ей довелось пережить.

У Тома засосало под ложечкой. Он почуял какой-то подвох. Сначала эта легкая нервозность, теперь какие-то подозрительные разговоры. Дело срочное, настоятельное, а этот хмырь разглагольствует, как будто… как будто пытается тянуть время, чтобы где-то в другом месте…

И в этот момент грянул выстрел, перекрывая общий шум игорного зала. Том качнулся, перед глазами все поплыло и застыло, словно в стоп-кадре, — шарик рулетки замер в полете, музыка в зале начала подволакивать, вместо мелодии мычание, и слова громоздятся друг на дружку.

А потом в один миг все вернулось к прежнему ритму, даже еще более быстрому, стало громче и живее — словно время пыталось наверстать упущенное и догнать само себя. Шарик остановился под радостные вопли удачливого игрока. Но вопли эти тут же перекрыл крик ужаса — сначала один, к нему еще два, к ним другие, пока, не собравшись, как перелетные птицы, в стаю, они не переросли в один пронзительный нестройный хор объятых паникой голосов.

Том инстинктивно посмотрел налево. Дженнифер лежала на полу. На ее блузке алым маком расплывалось кровавое пятно.

Глава 14

Шестеро напротив склонили головы, а Антонио Сантос взял ложку и начал разглядывать клейма на ней. Слева папский символ, рядом инициалы NL— Николо Лоренцини, итальянский серебряных дел мастер, живший, если Антонио не изменяет память, в восемнадцатом веке.

— Nos miseri homines et egeni, pro cibis quos nobis ad corporis subsidium benigne es largitus, tibi Deus omnipotens, Pater caelestis, gratias reverenter agimus…[5]— Архиепископ Анчелотти читал молитву перед трапезой нараспев, словно средневековое магическое заклинание. А Сантос вертел в руках ложку, забавляясь собственным искаженным отражением на ее полированной поверхности.

— Simul obsecrantes, ut iis sobries, modeste, atque grate utamur. Per Iesum Christum Dominum nostrum. Amen[6].

— Amen! — оживившись, сказал Сантос, присоединяясь к общему хору голосов, и быстро вернул ложку на место, пока никто не открыл глаза.

Подняв голову, Анчелотти кивнул двум молоденьким священникам, стоявшим наготове у дверей, давая знак подать завтрак.

На нем была черная сутана с амарантово-красным кантом и красными пуговицами, перепоясанная пурпурным поясом с подвешенным к нему пурпурным мешочком. На груди — огромный золотой наперсный крест. Остальные пятеро, сидевшие по обе руки от него, были одеты почти так же, только их кардинальские шапочки, пуговицы и мешочки на поясе были алого цвета.

— Спасибо, что пришел, Антонио, — сказал Анчелотти, троекратным мановением перста дав понять служке, сколько ложек сахара ему положить. — Прошу простить меня за столь короткое письмо.

— Ну что вы, ваша светлость, не стоит извинений, — ответствовал Сантос, великодушно пожав плечами, и прикрыл рукой свой кофе, когда служка собрался добавить в него сливок. — Это я прошу извинить меня за опоздание. Карабинеры чуть ли полгорода перекрыли.

— Надеюсь, ничего серьезного? — поинтересовался Анчелотти, отряхивая с ладоней крошки.

— Мой водитель рассказал мне, что в Пантеоне нашли мертвое тело, — поспешил сообщить кардинал Симоэс, поправляя на носу очки в золотой оправе.

— Эх-хе-хе… — посетовал Анчелотти, шумно слизывая джем с большого пальца. — В непростые времена живем… Джема хотите?

— Нет, благодарю, — отказался Сантос с учтивой улыбкой. — Я никогда не завтракаю.

— Напрасно, напрасно, — укорил его Анчелотти. — Самая важная пища дня утренняя. Позвольте, у всех есть что нужно?

Убедившись, что никто ни в чем не нуждается, он жестом отпустил служек и снова повернулся к Сантосу.

— Надо понимать, вы со всеми здесь знакомы?

Сантос кивнул. Как же не знать? Кардиналы Вилло, Ньюмен, Симоэс, Пизани и Картер. Вся комиссия по надзору. Банк Ватикана.

— Ваши высокопреосвященства… — Он поприветствовал кардиналов учтивым поклоном головы. Их ответные приветствия затерялись в аппетитном хрусте свежеиспеченных круассанов.

— Антонио, мы пригласили тебя сюда как крупнейшего акционера «Банко Розалиа», — начал Анчелотти, прихлебывая кофе.

— Крупнейшего и наиболее влиятельного акционера, — снисходительно прибавил Сантос. — Ведь мы с вами призваны осуществлять помощь в финансировании промысла Господнего.

— О да, промысла Господнего. — Анчелотти сложил ладони как для молитвы, прижав их к губам. — И именно поэтому, я уверен, вы это понимаете, мы с вами должны блюсти особую бдительность.

— Боюсь, я не совсем понимаю, ваша светлость, — хмурясь, сказал Сантос и поставил чашку на стол. — Бдительность в вопросах чего?

— В вопросах репутации католической церкви, разумеется.

— Надеюсь, вы не хотите сказать, что…

— О нет, Антонио, конечно, нет, — поспешил успокоить его Анчелотти. — Но в свете известных событий… Мы должны… э-э… усерднее следить за тем, чтобы нам не задавали щекотливых вопросов.

Сантос понял, что Анчелотти говорит о знаменитом скандале 1980-х, в котором был замешан Банк Ватикана, когда его обвинили в отмывании миллиардов долларов, нажитых мафией на торговле наркотиками. Собственно, тогда и была создана комиссия по надзору.

— Но я не понимаю, какое отношение это…

— Ваши годовые отчеты просрочены почти на месяц, — вступил в разговор кардинал Вилло, и в голосе его прозвучали обвинительные нотки.

— Но я уже объяснял архиепископу Анчелотти, что дело всего лишь за некоторыми незначительными, чисто техническими вопросами, которые аудиторы…

— Мы также наслышаны об имеющихся у вас проблемах с ликвидностью, — прибавил кардинал Картер не менее резким тоном.

— Не говоря уже о проблемах с прозрачностью ваших сделок по недвижимости, — подал голос кардинал Ньюмен.

Сантос вдохнул поглубже. Ну вот, началось изгнание торгующих из храма, печально подумал про себя он. Вместо того чтобы вооружиться международным финансовым законодательством и Библией, будут теперь судить-рядить, выискивать виновных. Тоже мне, комиссия по надзору!

— Да, некоторые банки отвели свои финансовые потоки, но этого следовало ожидать в условиях мирового кризиса. И все же мы располагаем достаточным пространством для маневренности благодаря депозитам и основному капиталу. Что же касается наших сделок с недвижимостью, то здесь имеются небольшие проблемы, как и у всех, но с прозрачностью нашей деятельности за прошлый год дело обстоит более чем…

— Думаю, нам следует провести небольшую ревизию, чтобы освободить себя от волнений, возникающих в свете крайне возросшей нестабильности рынков, — осторожно, без какой бы то ни было резкости в тоне, предложил Анчелотти.

— Какую именно ревизию?

— Возможно, имеет смысл просмотреть ваши последние счета по менеджменту и картину состояния общих банковских счетов, — как ни в чем не бывало пояснил Анчелотти. — Для этого у нас есть специальная команда. Она проведет ревизию в течение нескольких недель. Вы даже не заметите, что это произошло.

Сантос молчал, смекнув, что выбора у него, похоже, нет.

— И когда вы хотите начать проверку?

— Послезавтра вас устроит? Не слишком рано? — Анчелотти непринужденно пожал плечами, но Сантос почувствовал на себе его пристальный взгляд, как если бы архиепископ ждал, какая будет реакция.

— Разумеется, нет. — В улыбке Сантоса не было ни тени колебания. — За оставшееся время я вполне успею подготовить всю документацию.

— Вот и прекрасно. — Анчелотти встал, тем самым давая понять, что встреча окончена, и через стол протянул ему руку. — Я знал, что вы поймете нас правильно. Кстати, в следующем месяце мы ждем выступления ансамбля «Моцарт рецитал» у нас в Санта-Сабине. Ваше присутствие желательно.

— Польщен приглашением, ваша светлость. — Сантос улыбнулся. — Только, пожалуйста, уточните дату. Ваши высокопреосвященства, разрешите откланяться…

Через несколько минут он был уже на улице под дождем. Сердито расслабив ворот сутаны, он откупорил баночку с алкогольным лакричным напитком и сделал два торопливых глотка, потом достал телефон и, дождавшись ответа на звонок, заговорил гневно и торопливо:

— Мы допрыгались, чтоб вас! Анчелотти со своими дрессированными мартышками собирается устроить в банке аудит… Не знаю, что им известно, но явно что-то они знают. А если даже и нет, то в считанные дни все выяснят… В общем, мне надо все подчистить. Если я это сделаю, какая будет моя доля? Нет, недвижимость не надо. Только наличные, какие мне удастся выцепить к концу недели… Сколько?! — Он грязно выругался, чем тотчас привлек к себе укоризненные взгляды двух проходивших мимо монахинь. — Да это что за цифра? — зашептал он в трубку. — Ее же не хватит даже на половину… Подожди, я сейчас перезвоню. — Он переключился на другую линию. — Pronto?

— Все готово, — сообщил грубый голос в трубке.

— Ты уверен? — Сантос укрылся от дождя на первом попавшемся крыльце.

— Я же говорю, все готово, — повторил грубый голос и бросил трубку.

Улыбаясь, Сантос, довольный осенившей его идеей, не спешил переключаться на первую линию. Глотнул еще напитка из алюминиевой баночки, пока идея разрасталась в голове и принимала более четкие очертания. Не блестяще, конечно, но почему бы нет? Ясное дело, придется приложить кое-какие усилия, зато если получится… сербы оторвут это с руками. Ведь подобного рода вещи — это их конек.

— Подайте немного мелочи!..

Перед ним возник нищий — замызганная армейская шинелька, борода лопатой, в руках смятый стаканчик из «Макдоналдса». Сантос оглянулся по сторонам, убедившись, что улица пуста, и одним резким взмахом руки выбил стаканчик из рук попрошайки. Несколько жалких монеток со звоном рассыпались по мостовой. С жалобным стоном бедолага бросился на колени и принялся грязными пальцами собирать свои денежки из водосточной канавы.

— Тебе? Мелочи?! — Сантос злобно сплюнул. — Да мне бы самому кто подал!

Глава 15

Опрокинув табуреты, побросав фишки и недопитые коктейли, посетители казино кинулись врассыпную, толкая и давя друг друга, как перепуганное стадо.

Том пробивался к Дженнифер, и Ортиц, немного отстав от него, тоже. Дженнифер, слава Богу, была жива, только глаза широко раскрыты от шока. Том разорвал на ней блузку и обнаружил кровавую рану ниже левой груди.

— Все будет хорошо, — пробормотал он, склонившись над ней.

Она кивнула, приподняла голову, собираясь что-то сказать, но силы покинули ее.

— Куда она ранена? — Ортиц опустился рядом на колени, но голос его заглушил вой пожарной сирены.

— Вызывай «скорую»! — заорал Том. Сорвав пиджак, он скрутил его валиком и подложил под голову Дженнифер. — Рану зажми! — Рукой Ортица он заткнул рану на груди Дженнифер, потом выхватил из кобуры под мышкой свою «беретту».

— Ты куда, черт бы тебя побрал? — крикнул Ортиц.

— Найду стрелка.

Вскочив на рулеточный стол, Том осмотрелся вокруг и определил место, с которого стреляли. Внимательно изучая пол, он заметил на нем какой-то странный блик. Невольно глянул на потолок и увидел, что там недостает одного зеркального квадратика в обшивке — зияющая чернотой квадратная дыра бросалась в глаза, как гнилой зуб в абсолютно здоровом рту.

— Да он с потолка стрелял! — воскликнул Том.

Спрыгнув на пол, он остановил пробегавшего мимо охранника, явно больше озабоченного спасением собственной шкуры, нежели мыслями об эвакуации людей.

— Технический этаж! — крикнул ему Том. — Как мне туда попасть?

Охранник, на миг опешив при виде пистолета в руке Тома, растерянно указал на двустворчатую дверь в другом конце зала.

— Вон через тот выход, — испуганно пролепетал он.

Сорвав с пояса охранника пластиковую карточку-ключ, Том бросился к указанной двери. Через нее он попал в длинный служебный коридор с лампами дневного света на потолке и множеством одинаковых красных дверей. Навстречу ему двигалась охваченная паникой толпа — по красным спасательным жилетам сотрудников казино и по встревоженному выражению на их лицах Том понял, что объявлена пожарная эвакуация.

Пробираясь сквозь встречную толпу, он старательно искал глазами какие-нибудь подозрительные ботинки или не вполне соответствующую униформу. Ему оставалось преодолеть еще две трети до конца коридора, когда одна из дверей открылась и из нее вышел человек в бейсболке. Том вычислил его сразу — того выдало профессиональное спокойствие. Спокойствие и какое-то отстраненное выражение лица. Он держался так, словно с любопытством участвовал в каком-то социологическом эксперименте, смысл которого ему был не вполне понятен.

Тома он, видимо, тоже заметил сразу, потому что, недовольно поморщившись, развернулся и шмыгнул обратно за дверь, захлопнув ее на замок. Том бросился к двери, подергал ручку, убедился, что заперто, отступил назад и выпустил четыре пули в электронный замок. Дверь рывком распахнулась.

Стараясь ни обо что не задевать, Том осторожно поднимался по железной лестнице на технический этаж. Глаза постепенно привыкали к темноте. Стрелка он не увидел, а услышал, когда тот убегал, грохоча ботинками по металлическим перекрытиям. Том трижды выстрелил вверх на звук, потом еще дважды, пару раз пули высекли в темноте яркую искру, угодив в металлическое перекрытие. Но стрелка они не задели, потому что тот продолжал убегать, резко беря то влево, то вправо.

Том преследовал его, пытаясь вычислить путь беглеца и боясь оказаться не в том отсеке. Потом шаги стрелка у Тома над головой вдруг прекратились, а еще через мгновение тот, видимо, перемахнул с одного помоста на другой и повис, ухватившись за одну из конструкций подвесного потолка под ним. Том снова прицелился, дважды выстрелил и на этот раз не промахнулся, попав стрелку в плечо. Тот заорал от боли, разжал руки и, проломив зеркальный потолок игорного зала, полетел вниз.

Том добрался до пролома и спрыгнул на усыпанный фишками и залитый кровью игорный стол.

— Куда он побежал? — спросил Том у оторопевшего крупье, который вытаращился на него в безмолвном ступоре.

Тот молча указал на выход. Глянув в ту сторону, Том увидел стрелка, уже почти скрывшегося за дверью, успел разглядеть простреленную куртку. Том снова нажал на курок, но пуля просвистела у головы убегавшего преступника и угодила в один из игровых автоматов, коварно расставленных у самого выхода владельцами казино для соблазнения тех, кто все-таки решился отсюда выбраться. А за соседним автоматом как ни в чем не бывало продолжал играть какой-то бородач в бейсболке с надписью «Помни Перл-Харбор». Не замечая ничего вокруг, этот маньяк-игруля с тупой ненавистью таращился на вращающиеся перед ним колеса виртуальной рулетки.

Том бросился догонять убегавшего стрелка. А тот почему-то не пытался слиться с колышущейся толпой, а, наоборот, вроде как поджидал Тома — невозмутимо стоял с перекинутым через руку рюкзаком. Короткий миг, не дольше, они стояли в двадцати шагах друг от друга, смотрели друг другу в глаза, и плывущая толпа раздвигалась вокруг них, словно река, обтекающая два подводных утеса. Держась за раненое плечо, стрелок с каким-то отстраненным любопытством изучал Тома, а тот, направив на него пистолет, пальцем уже нащупывал курок. Но выстрелить ему не дали — кто-то крепко схватил его за локоть и оттащил назад.

Это был Стоукс.

— Я тебя умоляю, только не здесь! С ума сошел? Ты же кого-нибудь ранишь! Могут быть жертвы!

Том раздраженно стряхнул с себя его руку, прицелился и нажал на курок. Но выстрела не последовало — только щелчок пустого барабана. Игриво подмигнув Тому, убийца повернулся и нырнул в бурливое людское море.

Еще мгновение, и он исчез из виду.

Глава 16

— Где люди из прикрытия? Надо же оцепить все по периметру! — орал взбешенный Том.

— Боюсь, уже поздно. — Стоукс беспомощно пожал плечами, кивнув на неуправляемую толпу, которая, парализовав дорожное движение, валила по улице, стремясь как можно скорее унести ноги подальше от злополучного «Амальфи».

Том с досадой смотрел на толпу, ему хотелось, чтобы Стоукс ошибался, но, к сожалению, тот был прав. Еще хуже было то, что киллер переиграл его. Он видел у Тома «беретту», считал выстрелы и ждал, когда у Тома закончатся патроны. И уже тогда стал дразнить его.

Отмахнувшись от мрачных мыслей, Том вспомнил про Дженнифер.

— Как она?

— Врачи со «скорой» занимаются ею, — успокоил Стоукс и потупился. — Очень много крови потеряла.

— Где она?

— Ее подняли на крышу, ждут вертолета.

— Веди меня туда! — распорядился Том.

Они бросились обратно в здание казино и с помощью электронного пропуска, взятого Томом у охранника, поднялись на лифте на последний этаж.

В лифте Том спросил:

— А что со священником?

— Его мы тоже упустили, — угрюмо признался Стоукс. — Как началась вся эта заваруха, он исчез. А вот деньги целы.

— Да плевать мне на ваши деньги! — злобно прошипел Том.

Выскочив из лифта, Том со Стоуксом бегом преодолели два лестничных пролета технического этажа и, распахнув металлическую дверь, выбежали на крышу. Вертолет уже был там — дохнул на них горячей воздушной волной работающего двигателя. Двое врачей только что погрузили в него носилки с Дженнифер. На руке у нее была прикреплена капельница, на лице кислородная маска. Ортиц, обхватив голову, сидел на полу, его рубашка была перепачкана кровью Дженнифер.

— Я поеду с ней! — крикнул Том сквозь оглушительный шум рокочущего мотора.

— Нельзя! — отозвался Стоукс. — Ты единственный, кто знает киллера в лицо. Ты нужен мне здесь.

— Я у тебя не разрешения спрашиваю!

Пригнувшись, Том прыгнул на площадку вертолета и захлопнул за собой дверцу. Рев мотора усилился, и вертолет взмыл в небо.

— Как она? — обратился Том к одному из медиков, когда те подключили Дженнифер к переносному аппарату ЭКГ и на мониторе зеленой линией обозначился ее пульс, сопровождаемый пронзительным пиканьем: бип-бип-бип… Вокруг включились и замигали другие аппараты.

— Вы ей кто?

— Друг.

— Она потеряла много крови… Придется доставить ее в реанимацию.

— Она в сознании?

— Время от времени приходит. Попробуйте поговорить с ней. Не давайте ей отключаться.

Том пробрался вперед, к изголовью носилок. Кожа Дженнифер казалась зеленой от свечения монитора электрокардиографа, веки подрагивали, и Тому даже показалось, что она слабо улыбнулась.

— Держись, Джен! — склонившись, прошептал он ей в самое ухо. — Скоро приедем.

Она слабо кивнула. Том убрал волосы ей с лица, бормоча:

— У тебя все будет в порядке. Я прослежу, чтобы у тебя все было в порядке.

Бип-бип-бип…

Том улыбался ей, чтобы поддержать, и был рад, что она не видит озабоченных лиц врачей, занимавшихся ее раной, из которой по-прежнему сочилась кровь. Она нащупала его руку и вложила в нее какой-то прямоугольный плоский предмет, потом притянула Тома к себе, шевеля под кислородной маской губами.

Он склонился над ней, напрягая слух. Успел услышать только обрывок какого-то слова, потом глаза ее закрылись, рука разжалась, и он сунул прямоугольный предмет в карман.

— Держись, Джен! — крикнул он, тряся ее руку. — Мы почти на месте. У тебя все будет в порядке. Просто слушай меня, слушай мой голос!

Он тряс ее руку, но реакции не было. Сигналы на мониторе ЭКГ стали реже.

— Сделайте что-нибудь! — крикнул Том врачам.

Они смотрели на него, один провел рукой полбу, и на лбу осталась кровь.

— Мы сделали все, что могли.

Далеко внизу светящимся неоновым ковром расстилался город. Отсюда, сверху, Тому хорошо было видно, где он кончается, — граница, за которой начинались пустыня и кромешная тьма.

Он склонился над Дженнифер, почти прижался губами к ее щеке. Сейчас они были одни в этом мире. Только они, жужжание дыхательного аппарата и едва уловимый пульс на электронном мониторе.

— Не уходи, держись! — шептал он.

Ему показалось, что на мгновение дыхание ее участилось, а потом прибор запищал, и на мониторе поползла ровная линия.