Жених напрокат

Глава 8

Я обо всем передумала. Ночь — вре-мя тревог и сомнений. Но утром, стоя под струей горячей воды, я все вижу отчетливо. Намылив голову и вдыхая грейпфрутовый запах шампуня, прихожу к одной-единственной истине: то, что делаем мы с Дексом, — ошибка.

Мы долго целовались вчера вечером; еще дольше он держал меня в объятиях, мы перекинулись всего несколькими словами. Сердце у меня начинало биться, когда я говорила себе, что мы одерживаем своего рода победу, не торопясь в постель. Но утром становится ясно, что мы все равно ошиблись. С самого начала. Я должна остановиться. И остановлюсь. Начну прямо сейчас.

Когда я была маленькой, то перед тем как что-нибудь начать, считала про себя до трех. Вынь палец изо рта. Раз. Два. Три. Старт. Поле свободно. Именно с этого началось избавление от манеры грызть ногти. Я использовала эту тактику против многих нехороших привычек. Теперь, досчитав до трех, избавлюсь от привычки к Дексу. Снова стану его хорошим другом. Все сотру и расставлю по местам.

Медленно считаю, а затем использую технику визуализации, которую Брэндон, по его словам, применял в течение всего бейсбольного сезона. Он представлял удар

Питы по мячу, его звук, пыль, которая поднимается, пока он бежит к черте, — рисовал себе только удачные удары, и эта тактика ни разу его не подвела.

Я делаю то же самое. Думаю о нашей дружбе с Дарси, а не о своих чувствах к Дексу. В голове прокручиваю фильм, который состоит из сцен обо мне и моей подруге. Вижу, как мы, школьницы, сидим на ее кровати, когда остаемся у нее ночевать. Обсуждаем планы на будущее — сколько у нас будет детей и как их будут звать. Вижу десятилетнюю Дарси, которая лежит, опираясь на локти, с пальцем во рту, и объясняет, что если у тебя две девочки, то третий ребенок, для разнообразия, обязательно должен быть мальчиком. Как будто такие вещи можно контролировать.

Вспоминаю нас, обменивающихся записками на занятиях. Ее клочки бумаги, замысловато свернутые наподобие оригами, куда интереснее, чем записки Аннелизы, которая просто констатирует, как скучно ей в классе. Реплики Дарси полны любопытных наблюдений над одноклассниками и язвительных замечаний по поводу учителей. Она придумала небольшую игру для меня: пишет фразы на левой стороне листа, имена на правой, а мне нужно сопоставить цитату и автора. Я смеюсь до упаду, встречая излюбленную фразу мистера Рона «Да ты с огоньком, дружище», потому что он произносит ее каждый раз, когда встречный водитель забывает выключить дальний свет. Забавная фраза. Иногда язвительная, иногда очень искренняя. И от этого она еще смешнее.

Смываю пену с волос и вспоминаю еще кое-что — то, что раньше как-то не выплывало. Вроде того как находишь свою же фотографию, которую не помнишь когда сделали. Мы с Дарси — новенькие, только что перешли в старшую школу и стоим после уроков возле своих шкафчиков. Бекки Цюрих, одна из самых популярных старшеклассниц (агрессивной разновидности), проходит мимо нас со своим новым парнем, Полом Кинсером. У нее крошечный подбородок и слишком тонкие губы, она далеко не красавица, хотя каким-то образом внушает окружающим, и мне в том числе, совершенно обратное. И вот когда Пол и Бекки прошли мимо, я посмотрела на них, потому что они были самыми «звездными» среди старшеклассников, и поразилась — или по крайней мере удивилась. Мне очень хотелось подслушать у них нечто такое, что поможет проникнуть в самую суть дела и понять, что значит быть восемнадцатилетней (такой взрослой!) и крутой. Может быть, я бросила лишь отдельный взгляд в их сторону — а может быть, и смотрела вслед довольно долго.

Во всяком случае, Бекки яростно взглянула на меня — глаза у нее округлились, точно у мультяшки. Она скривила губы, фыркнула, как гиена, и сказала:

— На что ты пялишься?

— Ловит мух, — добавил Пол. Уверена, что общение с Бекки изменило его в худшую сторону — а может быть, он сам вообразил, что такая манера сделает их ближе.

Разумеется, рот у меня был разинут; я его захлопнула и почувствовала себя униженной. Бекки засмеялась, гордая тем, как она пристыдила новенькую. Потом достала розовую губную помаду, накрасила свой вульгарный маленький ротик и напоследок обернулась ко мне — для сравнения,

Дарси возилась с книгами в шкафчике, но, несомненно, поняла, в чем тут дело. Она обернулась и взглянула на эту парочку с отвращением — взгляд, который у нее получался мастерски. Потом передразнила визгливый смех Бекки, неестественно откинув назад шею и поджав губы, так что они превратились в ниточки. Она была ужасна — и выглядела точь-в-точь как Бекки в нашем возрасте.

Я подавила улыбку; Бекки, казалось, совсем ошалела. Потом она пришла в себя, шагнула к Дарси и выдавила: — Ах ты сука!

Дарси была невозмутима, как камень; она взглянула на старшеклассника и сказала:

— Лучше быть просто сукой, чем уродливой сукой. Как считаешь, Пол?

Теперь уже Бекки замерла с вытаращенными глазами и открытым ртом, глядя на своего новоприобретенного врага. И прежде чем она что-нибудь придумала в ответ, Дарси бросила ей еще одно оскорбление:

— Кстати, Бекки, что это за помада? Такая старомодная.

Все, что тогда происходило, я помню очень отчетливо.

Наш шкафчик, украшенный фотографиями Патрика Суэйзи из «Грязных танцев». Отчетливый жирный запах из столовой. Голос Дарси, сильный и уверенный. Конечно, Пол ей не ответил, потому что всем нам было ясно: моя подруга права — из них двоих она красивее. А в старших классах это всегда оставляет за тобой последнее слово, даже если ты новенькая. Бекки и Пол ретировались, а Дарси как ни в чем не бывало заговорила со мной, словно эти двое — полнейшие ничтожества. Так, в общем, оно и было. Просто на то, чтобы это распознать, в четырнадцать лет уходит больше времени.

Выключаю воду, заворачиваюсь в полотенце и вытираю волосы. Позвоню Дексу, как только доберусь до работы. Скажу ему, что пора остановиться. И на этот раз никакого подтекста. Он женится на Дарси, а я — подружка невесты. Мы оба ее любим. Да, у нее есть недостатки. Она избалованная, себялюбивая, властная, но в то же время может быть и верной, и доброй, и невероятно забавной. Она для меня все равно что сестра. „

По пути на работу репетирую свой разговор с Дексом и однажды — в вагоне метро — даже начинаю говорить вслух. Когда я наконец приезжаю, эта речь уже так запечатлена в моей памяти, что звучит как по писаному. Добавляю выразительные паузы в разделы «Образ мыслей» и «Планы на будущее». Я готова.

Когда собираюсь звонить, то замечаю, что от Декса пришло письмо по электронной почте. Открываю в полной уверенности, что он пришел к тому же выводу, что и я.

Письмо озаглавлено «Ты».

Ты потрясающий человек, и я даже не знаю, что является источником тех чувств, которыми ты меня наделяешь. Знаю лишь то, что я целиком и полностью твой и мне нужно время, чтобы остыть, потому что я способен проводить с тобой круглые сутки и не думать ни о чем, кроме тебя. Мне нравится буквально все, что связано с тобой, даже то, как твое лицо отражает все мысли, особенно когда мы вместе — когда волосы у тебя откинуты назад, глаза закрыты, а губы чуть приоткрыты. Вот что я хотел тебе сказать. Письмо удали.

У меня перехватывает дыхание. Никто и никогда такого мне не писал. Перечитываю, вдумываясь в каждое слово. «Мне тоже нравится буквально все, что связано с тобой», — думаю я.

И моя решимость снова пропадает. Как можно что- либо закончить, если прежде я никогда такого не испытывала? Отказаться от того, что ждала всю жизнь? Никто, кроме Декса, не заставлял меня чувствовать такое — а что, если я больше никогда этого не почувствую? Что, если так и будет?

Звонит телефон. Беру трубку, думая, что это Декс, и надеясь, что это не Дарси. Сейчас я не в силах с ней говорить. Не могу даже думать о ней. В мыслях — только то, что я сейчас прочитала.

— Привет, детка.

Итон. Звонит из Англии, где он живет последние два года. Я так рада его слышать. Когда он говорит, то улыбается — иногда кажется, что вот-вот рассмеется. Он остался почти таким же, что и в пятом классе. Все такой же ласковый, и щеки у него по-прежнему розовеют на морозе. Но в голосе что-то новое. Это пришло в старших классах, в период взросления, спустя много времени после того, как моя детская влюбленность в него превратилась в нашу дружбу.

— Привет, Итон.

— Никаких официальных интердиктов на то, чтобы поздравить тебя с днем рождения? — спрашивает он. С тех пор как я поступила на юридический факультет, он обожает ввертывать в разговор всякие термины, часто с усмешкой.

Смеюсь.

— Не беспокойся. Мне всего лишь тридцать.

— Ты меня не убьешь за забывчивость? Нужно было позвонить мне и напомнить. Я чувствую себя полнейшим кретином, особенно если учесть, что предыдущие восемнадцать лет поздравлял тебя вовремя. Вот дурень. Совсем спятил. Легкомысленный, как мальчишка...

— Мое двадцатисемилетие ты тоже пропустил, — перебиваю я.

— Неужели?

— Ну да.

— Едва ли.

— Вы были с...

— Прекрати. Не произноси этого имени. Ты права. Я пропустил твое двадцатисемилетие. Это смягчающее обстоятельство. Совсем забыл о времени. Так как дела? — Он присвистывает. — Не верится, что тебе уже тридцать. А по-моему, все еще четырнадцать. Чувствуешь себя старше? Мудрее? Циничнее? Как прошла памятная ночь? — Он сыплет вопросами в своей бурной манере и даже не ждет ответов.

— Все как прежде. Я та же, что и раньше, — говорю я. — Ничего не изменилось.

— В самом деле? — спрашивает Итон. Он всегда уточняет. Как будто знает, что мне есть что скрывать.

Молчу и думаю. Сказать? Не сказать? Что он обо мне подумает? Что ответит? Мы с Итоном близко дружим еще со школы, хотя и нечасто общаемся. Во всей этой потрясающей истории он мог бы быть хорошим наперсником. Итон знаком со всеми действующими лицами. И еще важнее, знает, что такое нечестность.

Для него все начиналось хорошо. Все считали, что он пойдет в гору; он прошел тестирование, успешно окончил школу, встречался с Эми Чой, которая произносила прощальную речь на нашем выпуске, слишком тихой и робкой для того, чтобы чего-нибудь добиться. Потом Итон уехал в Стэнфорд, после получения диплома начал работать в инвестиционной фирме, несмотря на то, что всегда любил историю искусства и не интересовался финансами. Он неизменно презирал все, что касалось банковского дела. Говорил, что ночное бдение над бумагами — это противоестественно, и что он предпочитает за те же деньги хорошенько выспаться. Потому он променял деловой костюм на шерстяной свитер и провел следующие несколько лет, мотаясь по всему Западному побережью. Фотографировал озера и деревья, всюду заводил друзей, посещал литературные семинары и мастер-классы по живописи и фотографии, время от времени подрабатывал барменом и проводил лето на Аляске, в рыбачьем патруле.

Там Итон встретил Бренди — я отзывалась о ней с долей иронии, пока не поняла, что он действительно ее любит и что это — не простое увлечение. Спустя несколько месяцев после начала их романа Бренди забеременела (противозачаточные таблетки не действуют на одну женщину из ста, и, по ее словам, этой несчастливой женщиной оказалась она). Бренди сказала, что аборт делать не будет, и потому Итон совершил то, что считал единственно правильным: поехал с ней в Сиэтл и там обвенчался. Они разослали безыскусные объявления о свадьбе в виде черно-белых фото с изображением двух стопщиков на обочине. Дарси здорово повеселилась по поводу ее коротеньких облегающих джинсовых шортиков.

— Кто, черт возьми, ловит машину в таком виде? — сказала она.

Впрочем, Итон казался вполне счастливым.

Летом Бренди родила мальчика... милого, крепкого мальчишку-эскимоса с черными, как уголь, глазами. У самой Бренди глаза были голубыми, у Итона тоже; она попросила у него прощения, Итон быстро развелся, и Бренди уехала обратно на Аляску — возможно, разыскивать прежнего возлюбленного.

Думаю, Бренди порядком отравила Итону жизнь и подпортила удовольствие от полудикого существования на лоне природы. А может быть, он просто захотел перемен и уехал в Лондон, где сотрудничал в разных журналах и писал книгу по средневековой архитектуре, которой заинтересовался сразу же, стоило ему ступить на английскую землю. Таково положение дел на данный момент. Он все рассчитывает заранее, всегда готов сделать шаг назад и начать сначала, не склоняется перед трудностями и не надеется понапрасну. Я хотела бы быть похожей на него.

— Так как прошел день рождения? — спрашивает Итон.

Закрываю поплотнее дверь и выпаливаю:

— Дарси устроила для меня вечеринку-сюрприз. Я напилась и... у меня кое-что было с Дексом.

Думаю, так всегда случается, если нет привычки хранить секреты. Не умею молчать. Удивительно, что я до сих пор-то выдержала! Слышу, как в трубке что-то потрескивает, пока мое признание пересекает Атлантический океан. Я в панике; мне очень хочется вернуть свои слова обратно.

— Какого хрена... Нет, ты меня разыгрываешь?

Мое молчание говорит ему, что я серьезно.

— Ох, ччччерт... — Голос у него все еще веселый.

— Что? Что ты имеешь в виду? — Мне действительно нужно понять, осуждает он меня или нет. Хочу знать, что Итон обо мне думает.

— Погоди. Что это значит— «кое-что было»? Ты ведь не переспала с ним?

— Хм. В общем, именно так.

Мне становится легче, когда я слышу его смех, даже несмотря на то что это вовсе не смешно, дело серьезное.

— Ох, дьявол. Как забавно. Вспоминаю ямочку у него на левой щеке.

— Что именно так тебя развеселило?

— Мисс Воплощенная Добродетель трахнулась с женихом своей подруги. Самая настоящая комедия.

Да уж, единственный прикол в жизни, который мне здорово удался.

— Итон!

Он перестает смеяться и спрашивает, не забеременела ли я.

— Нет. Мы предохранялись.

— Так сказать...

— Ну да, — говорю я.

— Значит, ничего серьезного? Просто ошибка. Ну да, хреново. Но люди часто делают глупости, особенно по пьяни. Вспомни меня и Бренди.

— Я об этом как раз подумала. Но все же...

Итон насвистывает и говорит, что Дарси сойдет с ума, если узнает.

В этот момент звонит другой телефон.

— Возьмешь? — спрашивает Итон.

— Нет. Пусть оставит сообщение на автоответчике.

— Точно? Это может быть твой новый дружок.

— Как думаешь, от тебя сейчас много пользы?! — спрашиваю я, хоть и уверена, что он не шутит и на этот раз серьезен. Это не в духе Итона, но никогда не знаешь, когда человек вдруг начнет морализировать. А здесь вокруг одни сплошные вопросы из области морали, особенно если учесть, что с Дарси он тоже дружен. Не так близко, как со

мной, но все же они общаются.

— Прости. Прости. — Он посмеивается. — Хорошо. Позволь еще один важный вопрос.

— Какой?

— Тебе понравилось?

— Итон! Не знаю... Мы были пьяны.

— Значит, не очень?

— Брось, — говорю я, как будто вовсе и не думаю о подробностях. И в то же время некоторые детали случившегося проносятся перед моими глазами — вот я касаюсь спины Декса... Яркое, потрясающее видение. Едва ли из разряда «не очень».

— Ты с ним уже говорила?

Рассказываю ему о поездке в Хэмптонс и о свидании с Маркусом.

— Неплохо. Пойти на свидание с его приятелем. В таком случае, если ты выйдешь за Маркуса, вы, ребята, сможете по-прежнему радоваться жизни.

Пропускаю мимо ушей и продолжаю — говорю о том, что было на остановке, о своем последнем вечере, о сообщении по почте.

— Ого. Черт. И... ты тоже к нему неравнодушна?

— Не знаю, — говорю я, хотя не сомневаюсь, что ответ утвердительный.

— И свадьба на носу?

— Да. Насколько я знаю.

— Насколько ты знаешь?

— Да. Свадьба состоится.

Тишина. Он больше не смеется, так что чувство вины захлестывает меня с новой силой.

— И что ты думаешь?

— Не знаю, насколько далеко ты позволишь этому зайти, — говорит он. — Что ты хочешь получить в итоге? Это просто интрижка, или ты желаешь, чтобы он отменил свадьбу?

Вздрагиваю при слове «интрижка». Точно уж не она, но в то же самое время мне не хотелось бы, чтобы Декс отменил свадьбу. Представить себе не могу, чтобы он пошел на разрыв с Дарси. Я говорю Итону, что не знаю. Не уверена ни в чем.

— Хм... А сам он упоминал о свадьбе?

— Нет. В общем, нет.

— Хм...

— Что значат эти «хм»?

— Они значат, что, по-моему, ему следует отменить всю эту хреновину.

— Из-за меня? — Сердце уходит в пятки, когда я представляю, что на меня ляжет вся ответственность за несостоявшуюся свадьбу Дарси. — Может быть, он просто струсил?

Слышу, как в голосе у меня звучит нотка надежды при упоминании о трусости. Почему мне хочется, чтобы все было так просто? И почему страшно оказаться рядом с Дексом, если уж меня так тронуло его послание, — отчего я все еще хочу, чтобы он женился на Дарси?

— Рейч...

— Итон, я знаю, что ты хочешь мне сказать.

Не уверена, что он собирается сказать именно это, но, судя по его тону, он имеет в виду, что дела могут закончиться плачевно, если я не остановлюсь — если не смогу удержаться. Что будет катастрофа. Что кто-нибудь — например, я — может пострадать. Не хочу это слушать.

— Просто будь осторожна. И... не напивайся. Вот черт!

Слышу, как он снова смеется.

— Ну что?!

— Как подумаю о Дарси... Это было что-то вроде возмездия.

— За что?

— Ну, брось. Только не говори, будто тебе никогда не хотелось ее обставить. В этом есть какая-то высшая справедливость. Все эти годы Дарси тебя просто тиранила.

— О чем ты говоришь? — спрашиваю я, сильно удивленная таким определением нашей дружбы. Конечно, частенько она меня злила и не всегда проявляла чудеса бескорыстия, но я никогда не сказала бы, что она меня тиранила. — Ничего подобного.

— А вот и да.

— Нет. Никогда, — твердо говорю я. Непонятно, кого защищаю — себя или Дарси. Да, дело ведь и тебя касалось, Итон. Но ты об этом не знаешь.

— Ой, ради Бога. Вспомни выпускное тестирование и Нотр-Дам.

Мысленно возвращаюсь к тому дню, когда все мы узнали свои результаты — получили их в запечатанных конвертах. Конечно, мы помалкивали о собственных достижениях, но умирали от желания узнать, что у остальных. Наконец за обедом Дарси сказала:

— Ладно, в чем дело? Давайте признаемся, кто сколько получил. Рейчел?

— Почему я первая? — спросила я. Меня мои оценки устраивали, но не хотелось быть первой.

— Не будь ребенком. Ну же, скажи.

— Тысяча триста баллов.

— Здорово, — сказала она, — поздравляю.

Следующим был Итон. Тысяча четыреста десять. Неудивительно. Сколько было у Аннелизы, я уже не помню — меньше 1100.

— Ну? — Я взглянула на Дарси.

— Тысяча триста пять баллов.

Я была совершенно уверена, что это неправда. Результат тестирования не мог оканчиваться цифрой 5. Итон тоже это знал, потому что толкнул меня под столом и, чтобы спрятать улыбку, вгрызся в сандвич.

Мне было наплевать на ложь саму по себе. Дарси всегда любила приврать. Но то, что, по ее словам, она обошла меня на пять баллов — это было уж слишком. Впрочем, мы не стали ее уличать. Зачем?

Но потом она сказала:

— Может быть, мы обе поступим в Нотр-Дам.

Это снова был тот же удар, что и в пятом классе.

Как и у большинства детей, выросших на Среднем Западе, моей мечтой было поступить в Университет Нотр-Дам. Мы не католики, но с тех самых пор, когда в восемь лет родители взяли меня на футбольный матч с участием команды Нотр-Дам, я хотела туда попасть. Это был именно такой университет, каким я его себе представляла, — мощные каменные здания, аккуратные лужайки, множество традиций. Я хотела быть частью Нотр-Дам, а Дарси никогда не проявляла к нему ни малейшего интереса, и теперь меня обидело то, что она посягает на мою территорию. Но в конце концов, не так уж страшно, что она воспользовалась моей мечтой. Мои способности были выше, результаты тестирования скорее всего лучше, и, кроме того, в Нотр-Дам из нашей школы обычно уходил не один выпускник.

Той весной, как нам показалось, письма шли донельзя медленно. Мы ежедневно в страхе проверяли почтовые ящики. Президент нашего класса, Майк О'Салливан, в семье которого было три поколения с высшим образованием, поступил в университет первым. Я предполагала, что буду следующей, но Дарси получила письмо раньше. Мы были у нее, когда пришла почта, но она не стала при мне открывать конверт. Я ушла домой, надеясь, что ее ожидает разочарование.

Она позвонила через час, в восторге.

— Поверить не могу! Я прошла! Представляешь?

Если честно — нет. Не могла. Я кое-как ее поздравила, но сама была в шоке. Ее новости означали одно из двух: что она заняла мое место или же что мы вместе отправимся в университет и Дарси еще четыре года будет оттеснять меня на задний план. Хоть я и знала, что наверняка потеряла бы подругу, уехав из Индианы, но мне нужно было самоутвердиться — без нее. А если она поступила в Нотр-Дам, все мои планы шли насмарку.

И все же я хотела попасть в университет больше, чем когда-либо. На кону стояла моя гордость. Я ждала, молилась, даже думала звонить в приемную комиссию. После целой недели мучений пришло письмо. Точь-в-точь как у Дарси. Я вбежала в дом; стук

сердца отдавался у меня в ушах, когда я вскрыла конверт и развернула листок, где была начертана моя судьба. «Очень высокий уровень... но...»

Я была опустошена и ни с кем не разговаривала в школе, особенно с Дарси. За завтраком, когда я боролась с подступающими слезами, она сказала, что в любом случае собирается остаться в Индиане. Что она не хочет учиться в университете, который дал мне от ворот поворот. Ее участие расстроило меня еще больше. И тут заговорила Аннелиза:

— Ты заняла место Рейчел, а теперь даже не хочешь туда ехать?

— Ну, это была моя первая мысль... Потом я передумала. Откуда же я знала, что так получится? — сказала она. — Была уверена, что она пройдет. На тестировании я обошла ее всего на несколько баллов.

Итон не выдержал.

— Ты не могла получить тысячу триста пять, Дарси. Результаты за выпускной тест всегда оканчиваются десятками.

— Кто сказал, что я получила тысячу триста пять?

— Ты сама, — одновременно ответили мы с Итоном.

— Ничего подобного. Я получила тысячу триста десять.

— Господи Боже! — воскликнула я, ища поддержки у Аннелизы, но та уже сдалась и пробормотала, будто не помнит, что в точности говорила Дарси.

Все оставшееся время мы спорили, что именно она сказала и почему подала документы в Нотр-Дам, если не хотела туда ехать. Закончилось тем, что мы обе расплакались, и Дарси ушла домой, пожаловавшись школьной медсестре, что у нее колики. Я оправилась от поражения, когда поступила в Университет Дьюка и сказала себе, что вполне довольна результатом. Дьюк был похож на Нотр-Дам — каменные здания, ухоженная территория, престиж. Здесь было так же хорошо, как и в Нотр-Дам, и, может быть, он как нельзя лучше подходил для того, чтобы набираться жизненного опыта за пределами Индианы.

Но и сейчас я удивляюсь, почему в Нотр-Дам отдали предпочтение Дарси, а не мне. Может быть, мужчинам — членам комиссии понравилось ее фото. Может быть, Дарси просто повезло.

В любом случае хорошо, что Итон напомнил мне об Университете Нотр-Дам. Поединок с Бекки Цюрих отходит в моей памяти на второй план. Да, Дарси могла быть хорошей подругой — такой она обычно и была, — но в некоторых ключевых моментах, будь то первая любовь или мечты об университете, она, как правило, оттирала меня. А это уже кое-что.

— Ладно, — говорю я Итону. — Но по-моему, ты немного преувеличиваешь. Я бы не сказала, что она меня тиранит.

— Бог с ним. Ты поняла, что я имею в виду. У вас скрытое соревнование.

— Может быть, — отвечаю я, думая о том, что не очень- то похож на соревнование такой порядок вещей, когда один из участников все время терпит поражение.

— В любом случае держи меня в курсе. Это серьезное дело.

Я обещаю.

— Да, и еще, — говорит он. — Когда соберешься ко мне в гости?

— Скоро.

— Ты всегда так говоришь.

— Знаю. Но сам понимаешь, что творится. На работе ка-кое-то безумие... Я скоро приеду. В этом году обязательно.

— Тогда ладно, — говорит Итон. — Мне тебя здорово не хватает.

— Мне тебя тоже.

— И кроме того, — говорит он, — тебе просто нужно отдохнуть от всех этих дел.

Когда я вешаю трубку, то с удовлетворением замечаю, что Итон не посоветовал мне «остановиться». Он только велел быть осторожной. Так и поступлю. Буду очень осторожной, когда увижу Декстера в следующий раз.