Жак встал, протер глаза и затем, открыв окно, высунул голову на свежий воздух. Было не более восьми часов утра, и свежесть несколько отрезвила воспаленную голову бедного монаха.
Он стал припоминать все происшедшее и обсуждать его. Ну да, конечно, все это было чрезвычайно просто: над ним посмеялись, напоили, а потом отвезли его пьяным в монастырь: вот и все объяснение чудес вчерашнего вечера.
Вдруг горячая струя хлынула по жилам Жака: ему вспомнилась женщина, образ которой вызвал перед ним чародей.
Кто была она? Где она находится? О, кто бы она ни была, какое расстояние ни отделяло бы его от нее, он все равно разыщет ее!
Однако ему некогда было заниматься своими мечтами: ведь он еще занимал самую низшую степень в монастыре, а на таких, как Жак, лежала вся черная работа по обители. Старшие иноки только и делали, что пьянствовали и нагуливали брюшко, а молодые монахи убирали, чистили, таскали воду и исполняли прочие обязанности. Вот и Жаку надлежало взяться за работу.
Он поспешно вышел на двор, где уже хлопотало несколько монахов, но каково же было удивление Жака, когда при виде его иноки не только не ответили на его приветствие, а разбежались в разные стороны, словно от зачумленного.
Жак с испугом смотрел им вслед. Что случилось? Откуда, за что это презрение?
Вдруг под готическим сводом монастырского портала показалась высокая фигура, заставившая Жака вздрогнуть от смутных предчувствий. Ведь лицо этой фигуры было грозно обращено на него лично, а недаром же это был отецкорреджидор, то есть, так сказать «монастырский полицеймейстер», выражаясь светским языком. Корреджидор подошел к растерявшемуся монаху и грозно сказал:
— Брат мой, вы нарушили долг монаха!
— Я?
— И вы будете наказаны за это по заслугам! Наш достопочтенный настоятель отец Григорий приказал, чтобы вас на месяц заперли в монастырскую тюрьму на хлеб и воду, причем каждое утро и вечер подвергать вас бичеванию!
— Но что же ужасного совершил я? — с отчаянием воскликнул Жак.
— Как? И вы еще спрашиваете? Разве вчера вы не напились допьяна?
Жак вместо ответа только поднял взор на корреджидора. Так в этом-то и заключается его страшное преступление? Но если наказывать за злоупотребление дарами Бахуса, то почему же все остальные монахи, сам отец корреджидор и, наконец, сам настоятель ходят на свободе?
Должно быть, корреджидор так и истолковал взгляд Жака; по крайней мере он продолжал в пояснение:
— Но это еще не большая вина. Скверно то, что вы допустили пострадать монастырские интересы! Это непростительно!
— Но в чем же я нарушил интересы монастыря?
— Разве вы вчера ровно ничего не насбирали?
— Как ничего? Наоборот, сбор был довольно удачен.
— Ну, так куда же девался весь сбор?
— Как «куда девался»? Но ведь отец Амвросий отвел в монастырь осла и захватил суму…
— Постыдитесь! Осла привели вы сами вчера ночью! Но, конечно, вы были так пьяны, что еле держались на ногах и не можете теперь вспомнить происшедшее!
— Но это невозможно! Я отлично помню…
— А, так вы еще упорствуете? Ну хорошо же! Пусть сам отец Григорий разберет ваше дело! — и корреджидор повлек растерявшегося монаха к отцу-настоятелю.
О. Григорий встретил Жака чрезвычайно сурово и с места в карьер принялся отчитывать его за потерю монастырской сумы. Жак стал энергично защищаться; он рассказал все происшедшее с ним и в заключение воззвал к самому о. Григорию, который тоже был в таинственном доме и, следовательно…
— В каком таинственном доме? — сурово перебил его настоятель. — Вы бредите? Но ведь я целую неделю не выходил из монастыря? Малый еще не протрезвился и несет с похмелья чушь, — обратился он к корреджидору. — Отведите его в темницу, пусть он там проспит хмель!
Жака тут же повлекли в узилище, кинув ему связку соломы вместо ложа и поставив кружку воды да ломоть хлеба для пропитания на сутки. Воде Жак очень обрадовался: известно, что после неумеренного пьянства на следующий день бывает страшная жажда. Поэтому он первым делом накинулся на воду и залпом опорожнил всю кружку, не обращая внимания на какой-то странный привкус воды. Затем он улегся на солому и принялся мечтать о таинственной красавице, обещанной ему вчерашним чародеем.
Но скоро усталость и остатки хмеля сделали свое дело — Жаком овладела сонливость, и он заснул.
Вдруг в лицо ему ударил яркий свет, заставивший его проснуться. Перед ним с факелом в руках был паж Амедей, под мышкой у него был пакет. Развернув этот пакет и достав оттуда богатое пажеское одеяние, Амедей сказал:
— Да ну же, проснись, друг мой! Ты опять видишь во сне, будто ты монах! Одевайся скорее и проспись!