В Орегоне побережье и дороги окутал туман. С утра они надеялись, что к обеду распогодится, а вечером подумали, что, может, завтра туман рассеется. Но назавтра туман клубился над дорогами, висел над лесами, окутывал фермы. И если бы они не сверялись с картой, где были обозначены деревушки, через которые они проезжали, часто всего каких-нибудь два дома, они бы их и вовсе не заметили. Иногда они час-другой ехали по лесу, не встречая ни одного дома, ни одного автомобиля. Как-то раз они вышли из машины, и звук работающего двигателя как бы разбился о толстые стволы деревьев, но вовсе не пропал, остался рядом, лишь приглушенный туманом. Они выключили двигатель, все стихло: ни треска в кустах, ни птичьего гомона, ни рокота моря.
Они давно проехали последний поселок, до ближайшего оставалось миль тридцать, когда дорожный указатель возвестил, что впереди – бензоколонка. И тут она возникла из тумана: широкая, посыпанная гравием площадка с двумя заправочными колонками, фонарь, поодаль – расплывчатые очертания дома. Он притормозил, остановился на площадке. Они ждали. Он вышел из машины, пошел к дому, дверь открылась, оттуда вышла женщина. Она поздоровалась, взяла сливной шланг, повернула рычаг и начала наполнять бензобак. Она стояла возле машины, держала в правой руке вентиль сливного шланга; левая лежала на бедре. Она видела, что он не сводит с нее глаз.
– Вентиль сломался, мне нужно самой залить бензин. Сейчас я протру вам стекла.
– Вам здесь не слишком одиноко?
Она смотрела на него удивленно и настороженно. Она была уже немолода, в ее настороженности сквозила враждебность женщины, которая слишком часто увлекалась и так же часто разочаровывалась.
– Последний поселок за двадцать миль отсюда, а до следующего тридцать, это ведь… Я имею в виду, не чувствуете ли вы здесь себя одиноко? Вы здесь совсем одна?
Она увидела серьезность, внимательность и нежность в его глазах и улыбнулась. Не желая подпасть под очарование его глаз, улыбнулась она саркастически. Он ответил ей улыбкой, счастливый и смущенный тем, что ему предстояло ей сказать.
– Вы очень красивы.
Она порозовела, это было почти незаметно под густой россыпью веснушек, улыбка тут же пропала. Теперь она смотрела на него серьезно. Красива? Ее красота ушла, и она знала об этом, хотя до сих пор нравилась мужчинам, пробуждала в них желание, но могла и нагнать на них страху. Она изучала его лицо.
– Да уж, здесь одиноко, но я к этому привыкла. Кроме того… – Она запнулась, опустила взгляд на вентиль, потом снова заглянула ему в глаза, залилась краской и, выпрямившись, поведала ему с каким-то детским вызовом самое сокровенное: – Кроме того, не всегда же я буду одна.
Какое-то мгновение она так и стояла, прямая, раскрасневшаяся, глядя ему прямо в глаза. Бак наполнился, она закрыла его, отошла от машины, повесила шланг. Наклонилась, взяла из ведра губку, отвела «дворники» и начала протирать ветровое стекло. Он видел, с каким любопытством она посматривает на его жену, та углубилась в карту, расстелив ее на коленях. Она бросила на женщину с бензоколонки быстрый взгляд, кивнула ей, улыбнулась ему и вновь уткнулась в карту.
Ему было неудобно вот так стоять перед ней в то время, как она моет стекла. Но ему нравилось смотреть на нее, его умиляло, как она ловко работает. На ней не было ни джинсов, ни клетчатой рубашки, ни застиранного голубенького платья, ее крепкое тело обтекал темно-синий комбинезон бензиновой компании, а под ним – белая футболка. Она была крепко сбита, но движения ее были легкими. Она даже казалась грациозной, будто наслаждаясь силой и легкостью своего тела. Лямка комбинезона соскользнула с плеча, она как-то очень женственно поправила ее, и этот жест растрогал его.
Она закончила мыть стекла, он подал ей деньги. Она направилась к дому, чтобы принести сдачу. Он шел следом. Сделав пару шагов по хрустящему гравию, она коснулась его ладони.
– Вам не надо идти со мной. Я вынесу вам сдачу.