Женщина в окне

Глава 6

Сегодня у меня урок французского, а вечером «Дьяволицы». Муж – подонок, жена – «маленькая развалина», любовница, убийство, пропавший труп. Можете представить себе пропавший труп?

Но сначала деловые контакты. Я глотаю пилюли, сажусь за компьютер, двигаю мышью в одну сторону, ввожу пароль. И вхожу в «Агору».

Каждый час в любое время суток там регистрируются по меньшей мере несколько десятков пользователей. Плеяда, разбросанная по всему миру. Некоторых я знаю по имени: Талия с залива Сан-Франциско, Фил из Бостона, адвокат из Манчестера с неадвокатским именем Митзи, боливиец Педро, чей искаженный английский, вероятно, не хуже моего пиджин-французского. Другие идут под никами, включая меня, – в какой-то момент я назвалась Энн-агорафоб, но потом выложила себя другому пользователю как психолога, и сообщение быстро разошлось. Так что теперь я ВрачПришел. Сейчас он вас осмотрит.

Агорафобия в переводе – боязнь открытого пространства, на практике – термин для целого ряда неврозов страха. Впервые документирована в конце 1800-х, затем столетие спустя «описана как независимый объект диагностики», хотя в основном сопутствует неврозу страха. Если пожелаете, можете прочитать об этом в «Руководстве по диагностике и статистике психических расстройств», пятое издание. Кратко «РДС-5». Это заглавие всегда веселило меня – звучит как медиафраншиза. Понравился фильм «Психоз-4»? Сиквел вам тоже придется по душе.

Когда дело касается диагностики, медицинская литература становится почти что художественной. «Агорафобия… распространяется на пребывание вне дома в одиночестве, нахождение в толпе или нахождение в очереди, пребывание на мосту». Я бы много дала, чтобы постоять на мосту. Черт, да ничего не жалко, чтобы потолкаться в очереди. Вот это мне тоже нравится: «Нахождение в центре театрального ряда». Центральные места, не меньше.

Если вас это интересует, читайте со сто тринадцатой страницы до сто тридцать третьей.

Многие из нас – пострадавшие наиболее сильно, борющиеся с посттравматическим расстройством – не выходят из дому, прячась от огромного неприветливого мира. Одни страшатся движущейся толпы, другие – шквала транспорта на дорогах. На меня наводят панику простор неба, бесконечный горизонт, появление на людях, сокрушительный натиск улицы. «РДС-5» расплывчато называет все это открытыми пространствами, опираясь на сто восемьдесят шесть постраничных примечаний.

Как врач, утверждаю, что страждущий ищет окружение, которое он может контролировать. Такова клиническая точка зрения. Как страждущий (это слово подходит), я говорю, что агорафобия скорее не разрушила мою жизнь, а стала ею.

Меня приветствует долгожданная картинка «Агоры». Просматриваю форумы, темы. «Три месяца торчу дома». Понимаю, Кала88, сама почти десять месяцев взаперти. «Агора зависит от настроения?» Больше похоже на социальную фобию, Ранняя Пташка. Или проблемы со щитовидкой. «Никак не могу найти работу». О, Меган, я знаю, каково это, и мне жаль. Благодаря Эду работа мне не нужна, но так не хватает моих пациентов! Я беспокоюсь за них.

Какая-то новенькая написала мне письмо по электронке. Отсылаю ее к руководству по выживанию, которое состряпала весной: «Значит, у вас невроз страха». Полагаю, это звучит мило и непринужденно.

Вопрос: Как мне питаться?

Ответ: «Блю эпрон», «Плэйтед», «Хеллофреш»… В Штатах полно вариантов доставки! Живущие за границей, вероятно, смогут найти аналогичные службы.

Вопрос: Как мне получать лекарства?

Ответ: Сейчас все основные аптеки приходят прямо к вам на порог. Если есть проблемы, попросите вашего врача объяснить ситуацию в местной аптеке.

Вопрос: Как содержать дом в чистоте?

Ответ: Убирайте его! Наймите клининговое агентство или делайте это сами.

Кстати, я не делаю ни того ни другого. Моему дому не помешала бы влажная уборка.

Вопрос: А вынести мусор?

Ответ: Об этом позаботится уборщик, или попросите друга помочь.

Вопрос: Как спастись от скуки?

Ответ: Ну, это сложный вопрос…

И так далее. В целом я довольна документом. Была бы счастлива получить подобное руководство.

На экране появляется чат.

Чувствую, как уголки моих губ тронула улыбка. Салли: двадцать шесть, живет в Перте. На нее напали в этом году в пасхальное воскресенье. Сломанная рука, сильные ушибы глаз и всего лица. Насильник так и не опознан и не задержан. Салли провела четыре месяца дома, в изоляции – в самом изолированном городе мира, но в течение последних десяти недель начала выходить из дому. Ей это на пользу, по ее словам. Помощь психолога, аверсивная терапия[6] и пропранолол. Никаких бета-блокаторов.

К тому же она эмоциональна.

Удачно. Я принимаю аналогичное лекарство, кроме прочих, и время от времени голова просто разрывается от головной боли. «Пропранолол может вызывать мигрень, аритмию сердца, учащение дыхания, депрессию, галлюцинации, сильную кожную реакцию, тошноту, диарею, снижение либидо, бессонницу и сонливость».

– В чем медицина нуждается, так это в увеличении числа побочных эффектов, – сказал мне как-то Эд.

– Спонтанное возгорание, – предположила я.

– Неудержимый понос.

– Медленная мучительная смерть.

Отпиваю вино. Всплывает другой чат: Эндрю, мужчина, с которым я познакомилась на сайте любителей классического кино.

«Серия по произведениям Грэма Грина и „Анжелика“ на этой неделе?»

Я задумываюсь. «Поверженный идол» – мой любимый фильм. Обреченный дворецкий, зловещий бумажный самолетик… И уже пятнадцать лет прошло, как я смотрела «Министерство страха». Старые фильмы – именно они сблизили меня с Эдом.

Но я не объяснила свою ситуацию Эндрю. В итоге: «Недоступна».

Возвращаюсь к Салли.

Возможно, чересчур много. Следует сказать об этом доктору Филдингу. Не знаю, скажу ли.

Я прощаюсь с Салли, и в этот момент звонит по скайпу мой репетитор.

– Бонжур, Ив, – бормочу я себе под нос.

Я отвечаю не сразу, осознавая, что с нетерпением жду встречи с ним. Эти иссиня-черные волосы, этот смуглый румянец на щеках… Эти брови, сходящиеся домиком, когда его озадачивает мое произношение, что бывает нередко.

Если Эндрю опять объявится, проигнорирую его. Может быть, навсегда. Классическое кино – это то, что роднит нас с Эдом. И ни с кем другим.

Переворачиваю стоящие на моем столе песочные часы и наблюдаю, как пульсирует пирамидка из песка, теряя песчинки, утекающие тонкой струйкой. Так много времени утекло… Почти год. Я почти год не выходила из дому.

Ну, практически не выходила. Пять раз за восемь недель я отважилась выйти наружу, в сад. С помощью «секретного оружия», как называет его доктор Филдинг, то есть моего зонта. Вернее, это зонт Эда – хитроумное изобретение компании «Лондон фог». Впрочем, довольно хлипкое. Доктор Филдинг, такой же хлипкий и хитроумный, должен стоять в саду как пугало, когда я толкну дверь, выставив перед собой зонтик. Я напряженно всматриваюсь в купол, в ребра и кожу зонта. Темная клетчатая ткань, четыре черных квадрата на каждом сегменте купола, четыре пересекающиеся белые линии. Четыре квадрата, четыре линии. Четыре черных, четыре белых. Вдохни, сосчитай до четырех. Выдохни, сосчитай до четырех. Четыре. Магическое число.

Я выставляю перед собой зонт как саблю, как щит.

А потом делаю шаг на улицу.

Выдох, два, три, четыре.

Вдох, два, три, четыре.

Нейлон сверкает на солнце. Я спускаюсь на первую ступеньку (ступенек, естественно, четыре) и, чуть поворачивая зонт к небу, украдкой смотрю на ботинки и голени доктора. В моем периферическом зрении мир переливается как вода, которая вот-вот зальет водолазный колокол.

– Помните, у вас есть «секретное оружие», – говорит доктор.

Это никакой не секрет, хочется мне закричать, это чертов зонтик, которым я размахиваю средь бела дня.

Выдох, два, три, четыре, вдох, два, три, четыре – и неожиданно у меня получается. Что-то помогает мне спуститься по ступенькам (выдох, два, три, четыре) и пройти несколько ярдов по лужайке (вдох, два, три, четыре). Пока на меня волной не накатывает паника, застилая мне взор и заглушая голос доктора Филдинга. А потом… лучше об этом не думать.