Женщины Древней Руси

Введение

Кто сколько-нибудь знаком с русской историей X–XV вв. по данным источников или по художественным произведениям, имеет собственное представление о месте и роли в ней женщин. Представления эти в той или иной степени полярны. Воображая начальный период русской государственности, одни мысленно рисуют «теремную затворницу», которая была на подчиненном положении в семье и обладала весьма ограниченными социальными правами. Другие, напротив, видят социально активных личностей в образах отомстившей древлянам за смерть мужа княгини Ольги или новгородской посадницы Марфы Борецкой. Вопрос о том, какими были русские женщины в X–XV вв., весьма важен не только сам по себе, но и для общего представления об отечественной социальной, политической и культурной истории тех шести веков. Ведь, по словам французского социалиста-утописта Ш. Фурье, которые любил цитировать К. Маркс, «общественный прогресс может быть точно измерен по общественному положению прекрасного пола»[1].

Создание целостной картины положения женщины в семье и обществе Древней Руси позволяет глубоко проникнуть в мир средневекового человека, историю семьи, представить общественный, юридический и семейный быт русского общества с X в. до складывания единого Русского государства, проследить постепенную феодализацию быта, изживание доклассовых и догосударственных пережитков или же их трансформацию в новых исторических условиях. Крупные социальные сдвиги, сопровождавшие смену формаций, влекли за собой изменения и в положении женщин. Речь идет не только об усилении классовых различий в положении представительниц различных групп и слоев, но и об изменениях в семейном, правовом, общественном положении всех древнерусских женщин. Вели ли эти изменения к «закабалению», «социальному торможению» женщин, или же с развитием общества представительницы «прекрасного пола» приобретали все более высокий социальный статус, новые права? Были ли женщины, подобные знаменитой Марфе Борецкой, явлением исключительным или же, напротив, распространенным? Какими же были современницы Ярослава Мудрого, Александра Невского, Ивана Калиты, Дмитрия Донского и, наконец, великого князя всея Руси Ивана III?

Ответить на эти и другие вопросы о положении древнерусской женщины в семье и обществе нельзя без изучения и анализа многих источников, как опубликованных, так и рукописных. Для удобства обзора они систематизированы в две большие группы. Первая группа объединяет нормативные акты светского происхождения, смешанной юрисдикции и канонические, содержащие нормы, правила, мерила поведения людей в обществе, а также те источники, которые лишь условно можно отнести к нормативным: в них требования к человеку лишены строгой обязательности, но в то же время являются желательным образцом, идеалом. Светские памятники позволяют с большей определенностью говорить о социально-экономических аспектах проблемы права, а церковные яснее характеризуют нормы морали, нравственности, специфику отношений между супругами.

Среди светских нормативных актов ценнейшими источниками являются документы общерусской, а с XIV–XV вв. общегосударственной юрисдикции, прежде всего Русская Правда и Судебник 1497 г.[2] Правовые нормы этих общерусских законодательных сводов оказали существенное влияние на общественную жизнь Руси и определяли наличие или отсутствие возможности для социальной активности у женщин того времени в зависимости от их социально-классовой принадлежности. Нормы Русской Правды, которые отразили семейно-бытовые отношения периода раннего феодализма, в том числе имущественные права супругов, получили дальнейшее закрепление в законодательных памятниках феодальных республик, а окончательное завершение — в ст. 60 Cудебника 1497 г.

Степень и соотношение взаимодействия общих норм права Русского государства с установлениями, существовавшими в отдельных княжествах и землях, показывает изучение судных грамот Новгорода и Пскова[3]. Договоры Руси с Византией X в., памятники внешнеполитических сношений Новгорода, Галицко-Волынского княжества и других русских земель в XII–XIII вв.[4] дополняют сведения общерусских юридических сводов. Ранние договоры помогают найти истоки некоторых норм, касающихся имущественных отношений в семье, поздние — обнаружить появление новых установлений, касающихся защиты общественных прав женщин различных классов. Для сопоставления с общерусскими законами привлечены некоторые «правды» раннефеодальных обществ Западной Европы, законы пограничного с Русью Великого княжества Литовского, а также «Эклога» — византийский сборник законов[5].

Среди актов смешанной юрисдикции — уставов и уставных грамот XII–XIV вв.[6] — ценным источником является Устав князя Ярослава Владимировича, отразивший борьбу церкви с дофеодальными пережитками в семейно-брачных отношениях, а также утверждение христианской морали, согласованной с нормами феодального законодательства. Эти памятники русского права проливают свет на историю свадебной обрядности, развитие семейных традиций, формы прекращения и расторжения брака, взаимоотношения родителей и детей в древнерусской семье. Примыкающие к этой группе источников анонимные уставы и уставные записи[7] содержат информацию о развитии системы денежной пени за оскорбление женщины, о бракоразводных процессах и развитии норм, отражающих социально-правовой статус женщин (узаконение норм развода по вине не только женщины, но и ее мужа и т. п.).

Широкое хождение на Руси имели Кормчие книги — сборники канонических и юридических памятников, содержащих апостольские и соборные правила. Включенные в них переводные византийские («Прохирон»), южнославянские («Закон Судный людем»), оригинальные древнерусские тексты тоже являются ценными источниками по истории семейного права и быта. Так, «Устав о брацех», часто встречаемый в Кормчих книгах, узаконил запрещение браков между людьми, имеющими кровнородственные связи[8].

Богатый материал по истории семьи дает исследователю покаянная и епитимийная литература — канонические нормативные акты[9]. В них отразились попытки церкви регламентировать жизнь древнерусской семьи: установить приемлемые, с ее точки зрения, нормы поведения (в том числе в отношении к женщине) и определить наказание за отступление от этих норм — епитимью (усиленный пост, молитвы, поклоны, даже отлучение от причастия). Русские епитимийники в виде отдельных сборников почти не встречаются. Чаще всего их можно обнаружить в требниках XIV–XV вв. — памятниках частного богослужения, содержащих «требы», т. е. описания священнодействий и молитв, которые совершались по случаю рождения ребенка, бракосочетания, болезней людей и т. п. Однако сохранность их как книг, бывших в свое время в постоянном (порой повседневном) употреблении, плоха: страницы ветхие, нередко перепутаны и т. п. Да и сами епитимийники не являлись их обязательной составной частью. Ценность же их как источника для составления общей картины развития покаянного права на Руси несомненна, ведь они дают исследователю информацию о двух сторонах древнерусской жизни: официальной, диктовавшейся церковью и формируемым ею «общественным мнением», и реальной, зачастую не совпадавшей с официальной. Ознакомление с десятками требников и иных богослужебных сборников, хранящихся в различных архивах[10], позволило составить представление как о православной концепции семьи и месте в ней женщины, так и о традиционных, дохристианских обычаях и нравах, которые долго сохранялись в семейном быту и шли вразрез с идеями, насаждавшимися церковью.

Кроме памятников канонического права «нормативную информацию» содержат церковно-учительная литература и примыкающие к ней источники: сборники для назидательного чтения Прологи и Минеи, сборники-компиляции типа «Пчел», «Измарагдов», «Цветников», патерики, хранящиеся в большинстве своем в архивах[11]. Входящие в них учительные тексты отражают не столько черты и детали современной их составителям жизни, сколько требования к этой жизни и, следовательно, по цели и назначению своему являются устанавливающими определенные нормы быта, в том числе семейного. Минеи-Четьи и Прологи включают не только краткие жития святых, почитаемых на Руси, но и «слова», поучения традиционного содержания, в том числе «о женах добрых и злых». Последние — ценный источник по истории развития представлений о семье, месте женщины в обществе, истории внедрения христианской нравственности в сферу семейной жизни. Структура «Пчелы» — бытовавшего на Руси примерно с XII в. сборника-компиляции из изречений и афоризмов, выбранных из Священного писания, патриотической литературы, — предполагала наличие системы поучений, касающихся внутрисемейных отношений.

Важным источником для раскрытия темы, несущим некоторую фактически достоверную информацию (например, о деятельности реально существовавших лиц) и в то же время устанавливающим определенные мерила поведения на основе художественно создаваемых идеальных образов, является житийная литература, в том числе входящая в перечисленные выше сборники. Русские патерики («патерик» — в точном переводе «отечник») были подражанием одному из видов греческой житийной литературы и объединяли сказания о жизни и «чудесах» святых отцов, иноков определенного монастыря. В отличие от иноземных прототипов русские патерики подобны альманахам: в них помимо обычных сказаний о жизни «подвижников веры» немало места уделялось жизни самого монастыря. Они включают и выдержки из летописей, и послания игуменов друг к другу и к частным лицам. Так, в одном из наиболее известных патериков — Киево-Печерском — помимо житий и поучений имеются бесценные свидетельства об участии древнерусских княгинь в политической жизни общества, уровне их образованности и т. п.

Поскольку большинство житий подчиняется определенному «чину», канону[12], постольку для большинства исследователей интерес представляли лишь выходившие за рамки агиографического стереотипа всевозможные вставки, сделанные древнерусскими монахами-компиляторами к переводным текстам и характеризующие некоторые черты традиций и повседневности. Но для раскрытия темы книги не менее важно было выявить то общее, что переходило из сборника в сборник: однообразно воспроизводимая по заданному шаблону жизнь «святых женщин» должна была служить образцом для мирян, в том числе для женщин различных классов и сословий. Поэтому некоторые свидетельства житийной литературы, используемые в книге для характеристики средневековых представлений в их официальной, закрепленной и освященной церковью версии о семье и месте в ней женщины, относятся автором именно к нормативным источникам[13].

Вторая группа источников помогает изучить соотношение нормативов и действительного положения древне-русских женщин в семье и обществе, выявить изменения в этом положении. Она объединяет ненормативные источники, свидетельства живой исторической реальности: нарративные, актовые и археолого-эпиграфические памятники.

К первой подгруппе следует отнести главным образом летописные свидетельства[14]. Трудно переоценить значение конкретно-исторического материала русских летописей, относительно точного в хронологическом отношении, для раскрытия роли представительниц класса феодалов на внешнеполитическом поприще, их участия в законодательной и административной деятельности. Правда, определение адекватности летописных повествований исторической реальности затруднено характерной для нарративной традиции средневековья тенденцией к идеализации и стандартному описанию жизни и деятельности знатных женщин. К светским повествовательным памятникам помимо летописных следует отнести и сочинения иностранцев, посетивших Русь в X–XV вв.[15] Их описания дают некоторые сведения о быте людей в средневековую эпоху, о распространенности старых традиций в семейно-брачных отношениях, в свадебной обрядности, что позволяет причислить свидетельства иностранцев, несмотря на их тенденциозность, к необходимым источникам историко-этнографического характера. По происхождению источника к светским нарративным памятникам относятся «Моление» и «Послание» Даниила Заточника[16]. В этих ярких произведениях светской публицистики содержится информация о «злых женах», отражающая современные и известные автору супружеские отношения, возможно даже связанные со вполне конкретными историческими лицами.

Вторая подгруппа включает в себя многочисленные акты феодального землевладения и хозяйства[17]. Хотя актовый материал относится не ко всему исследуемому периоду, а только к XIV–XV вв., необходимость его для освещения социально-экономических аспектов темы и характеристики имущественных отношений в семье и обществе Древней Руси очевидна. Сопоставление актового материала с нормативным позволяет не только определить степень распространенности фактов владения и распоряжения недвижимостью знатными женщинами, но и выделить некоторые основные тенденции, характерные для развития древнерусского права в целом, провести региональные сопоставления, необходимые для всестороннего изучения имущественных прав женщин. Развитие «женского землевладения» отразили помимо актов и писцовые книги, которые позволяют проследить ход открытой экспроприации феодальными вотчинниками «черных» земель Русского Севера и участие крупных земельных собственниц в процессе новгородской колонизации[18].

Третья подгруппа — эпиграфический и сфрагистический материал, дающий дополнительную возможность для изучения реального положения женщины в семье и обществе Древней Руси. Эпиграфические свидетельства — это ценнейший памятник материальной и духовной культуры нашего народа XII–XV вв.: в них отразился повседневный семейный, социальный, юридический быт. Само происхождение такого вида источников, как грамоты на бересте, близких к обычным письменным источникам, обусловливает их репрезентативность для освещения реальной жизни средневековых новгородцев. В новгородских грамотах — а их более 600 — можно встретить документы личной переписки между супругами, взаимные хозяйственные распоряжения, акты брачных сделок; некоторые грамоты XII–XV вв. отражают дееспособность женщин в области наследственного и опекунского права раннего времени[19]. Использованные в работе сфрагистические памятники прошлого (актовые печати), а также киевские и новгородские граффити[20] иллюстрируют административную деятельность древнерусских женщин. Материалы археологических раскопок в Новгороде, Пскове, Старой Рязани, Москве и других городах, фрески и книжные миниатюры XI–XV вв. являются ценнейшими источниками по истории одежды, обуви, украшений женщин — горожанок, крестьянок, знати.

Комплексный подход к письменным источникам X–XV вв. и памятникам материальной культуры Древней Руси открывает возможности для использования при исследовании поставленной проблемы сравнительного метода, который в свою очередь позволяет уточнить, как соотносились с жизнью образцы и нормы поведения, зафиксированные в интересах господствующего класса в юридических памятниках. Однако отрывочность сведений в письменных источниках, пробелы в них, возникающие в результате как плохой сохранности, так и умышленных пропусков, часто не позволяют провести прямое сопоставление нормативных и ненормативных (особенно нарративных) документов. Другой сложностью источниковедческого характера является недостаточная документированность самой темы — истории семьи и положения женщины в ранние эпохи. В большей степени это касается ненормативного материала. Этот пробел могло бы восполнить привлечение фольклорных и лингвистических памятников. Но поскольку фактический материал исторического эпоса причудливо перерабатывался народом в течение веков и позднейшие напластования скрыли от нас некоторые детали исторической действительности X–XV вв., освещение проблемы на основе фольклорного материала является специальной задачей, которую автор перед собой не ставил.

Время открывает все новые «углы зрения», дает возможность по-иному взглянуть на минувшее. И чем выше и значительнее идеи современности, тем больше мы способны увидеть и понять в прошлом. Вот почему изучение памятников отечественной истории X–XV вв. непреходяще. Оно позволяет бесконечно углубляться в богатство того наследия, которое оставило нам средневековье, поднимать новые проблемы «живой истории», и в частности изучить положение женщин в семье и обществе Древней Руси.

Книга начинается с богатого политическими событиями X века, который решительно отграничил последующую феодальную эпоху от догосударственных порядков, и завершается концом XV века, который стал заметным рубежом и в истории России вообще (начало позднего феодализма и создание сословной монархии), и в правовом положении русских женщин, поскольку тогда завершились процессы складывания юридической системы, присущей уже единому Российскому государству.

Книга — результат многолетнего интереса автора к истории русских женщин. Он пробудился еще в студенческие годы под влиянием Владимира Терентьевича Пашуто и Валентина Лаврентьевича Янина, и вспомнить о них при завершении работы над книгой автор считает своим приятным долгом. Глубокую признательность за полезные советы в исследовании темы и отдельных ее сюжетов автор выражает Н. С. Борисову, А. Д. Горскому, И. Грале, В. Б. Кобрину, В. А. Кучкину, Е. Левиной, М. Г. Рабиновичу, О. М. Рапову, А. Н. Сахарову, А. Л. Хорошкевич, Я. Н. Щапову, А. И. Юхту.