Жены и дочери

Глава 6 В гостях у Хемли

Стоит ли сомневаться, что новость об отъезде мисс Гибсон распространилась по дому задолго до ленча? Несчастное выражение лица мистера Кокса вызывало острое раздражение хозяина дома, то и дело метавшего в молодого человека яростные взгляды, открыто осуждая за меланхолию и отсутствие аппетита, которые тот демонстрировал с отчаянным упорством. Молли же, погруженная в собственные мысли и переживания, ничего не заметила, только раз-другой с грустью подумала, что пройдет немало времени, прежде чем снова удастся сесть за стол вместе с отцом.

Когда она поделилась с ним грустными мыслями, пока они вдвоем сидели в гостиной, ожидая прибытия экипажа, доктор только рассмеялся:

– Завтра поеду осматривать миссис Хемли и скорее всего останусь на ленч. Так что долго ждать тебе не придется.

Послышался стук колес подъехавшего экипажа.

– Ах, папа! – воскликнула Молли, хватая отца за руку. – Сейчас, когда пришло время, понимаю, что не хочу никуда уезжать!

– Глупости, детка. Не стоит уступать сантиментам. Скажи лучше, ничего не забыла? Это куда важнее.

Да, она взяла ключи и сумочку, а маленькая шкатулка уже лежала на сиденье возле кучера. Отец посадил дочку в экипаж, закрыл за ней дверь, и мисс Гибсон отправилась в путь в величественном одиночестве, посылая отцу воздушные поцелуи, в то время как, несмотря на презрение к чувствительности, мистер Гибсон стоял у ворот и смотрел вслед, пока экипаж не скрылся за поворотом. Вернувшись в кабинет, он обнаружил, что мистер Кокс, словно в помешательстве, неподвижно стоит у окна и смотрит на пустую дорогу, по которой уехала юная леди. Доктор вывел его из задумчивости резким, почти злобным выговором по поводу случившейся пару дней назад оплошности, когда ему пришлось провести у постели больной девочки, чьи родители совсем выбились из сил от множества бессонных ночей после тяжелого труда днем.

Молли немного поплакала, но, вспомнив, как рассердился бы отец при виде слез, заставила себя успокоиться. Ехать в роскошном экипаже по чистым зеленым улицам, где вдоль дороги росли душистые кусты жимолости и шиповника, было настолько приятно, что пару раз у нее возникло желание попросить возницу остановиться, чтобы сорвать несколько цветков. Молли так не хотелось, чтобы это путешествие длиной семь миль, омраченное лишь двумя обстоятельствами: тем, что клетка на шелке не соответствовала клану и что мисс Роза могла не успеть сшить платье к назначенному сроку, – заканчивалось. Наконец показалась деревня с разбросанными вдоль дороги домишками, со старинной церковью на зеленой лужайке, общественным зданием неподалеку и огромным деревом с окруженным скамейками стволом на полпути между церковными воротами и небольшой гостиницей. Возле ворот были сложены в поленницу дрова. Молли, немного утомленная поездкой, поняла, что это земли Хемли и, значит, поместье совсем близко.

Действительно, не прошло и четверти часа, как экипаж свернул в старинный парк, заросший травой, больше похожий на зревший для сенокоса луг. И вскоре подъехал к возвышавшемуся не далее чем в трех сотнях ярдов от большой дороги солидному особняку из красного кирпича. Лакей к экипажу не прилагался, однако возле двери стоял почтенного вида слуга в полной готовности встретить гостью и проводить в комнату, где в ожидании полулежала хозяйка.

Чтобы оказать Молли теплый прием, миссис Хемли поднялась с софы, даже произнесла короткую приветственную речь, сжимая ладони девушки и внимательно, словно изучая, глядя ей в лицо.

– Думаю, мы станем близкими подругами. Вы мне очень понравились, а я всегда верю первому впечатлению. Поцелуйте меня, дорогая.

Во время процесса «клятвы в вечной дружбе» очень непросто оставаться пассивной, поэтому Молли охотно исполнила просьбу больной.

– Хотела сама за вами поехать, однако жара настолько угнетает, что не хватило сил. Надеюсь, дорога была не слишком утомительной?

– Нет-нет, спасибо, – не стала вдаваться в подробности Молли.

– Ваша комната рядом с моей. Надеюсь, она вам понравится. А если нет, в доме есть спальни просторнее. Пойдемте, я провожу вас.

Миссис Хемли медленно, с трудом поднялась, поплотнее завернулась в тонкую шаль и повела гостью вверх по лестнице. В спальню Молли можно было попасть только из личной гостиной хозяйки, как и в ее собственную. Предоставив девушке самостоятельно осмотреться, хозяйка сказала, что ждет внизу, и закрыла дверь.

Первым делом Молли подошла к окну. Прямо под ним пестрел яркими красками цветник, чуть дальше под легким ветерком перекатывался мягкими волнами луг, а дальше начинался лес. Сквозь стволы старых деревьев, примерно в четверти мили, блестело серебром озеро. С противоположной стороны обзор ограничивался старинными стенами и остроконечными крышами многочисленных хозяйственных построек. Очарование тишины начала лета нарушалось лишь пением птиц и жужжанием пчел. Вслушиваясь в эти умиротворяющие звуки и рассматривая затененные участки пейзажа, Молли глубоко задумалась. К действительности ее вернули спустя некоторое время доносившиеся из соседней комнаты голоса: миссис Хемли что-то говорила служанке. Гостья вспомнила, что надо распаковать дорожный сундучок и разложить немногочисленные вещи в симпатичном старомодном комоде, призванном служить также туалетным столиком. Вся мебель в комнате выглядела хоть и старинной, но прекрасно сохранившейся. Шторы на окнах, похоже, были сшиты из индийской ткани едва ли не прошлого века, судя по выцветшим цветам. Возле кровати лежал лишь узкий коврик, оставляя непокрытым добротный деревянный пол из тщательно обработанных и пригнанных так тесно, что в щели не могла забиться ни одна пылинка, дубовых досок. Предметы современной роскоши полностью отсутствовали: не было ни письменного стола, ни софы, ни трюмо. В одном углу на стене была укреплена небольшая консоль с индийским кувшином, в котором стоял букет сухих цветов и трав, наполняя комнату вместе с растущей за окном вьющейся жимолостью изысканными ароматами, не сравнимыми ни с одними духами. Молли разложила на кровати белое платье (прошлогоднего фасона и размера), приготовившись к новому для нее процессу переодевания к обеду, достала рукоделие, привела в порядок прическу и, открыв дверь в гостиную, увидела, что миссис Хемли лежит на софе.

– Может быть, останемся здесь, дорогая? По-моему, у нас гораздо уютнее, чем внизу. К тому же, так не хочется опять подниматься, чтобы переодеться.

– С удовольствием, – с радостью согласилась Молли.

– О, вижу, вы взяли с собой рукоделие! Какая хорошая девочка, – похвалила ее хозяйка. – А я сейчас редко шью, зато много читаю. Любите читать?

– Все зависит от книги, – честно призналась Молли. – Боюсь, не слишком склонна к «чтению запоем», как называет это папа.

– Но поэзию ведь наверняка любите! – воскликнула миссис Хемли. – Вижу по лицу. Знаете последнее стихотворение миссис Хеманс?[13] Хотите, прочту?

Молли не успела ответить, а хозяйка уже начала читать по памяти, но девушка не столько слушала, сколько смотрела по сторонам. Мебель по стилю вполне соответствовала той, которая стояла в ее комнате: старинная, сделанная из качественных материалов, безупречно чистая. Возраст и чужеземный облик обстановки придавали гостиной живописность и уют. На стенах висели выполненные пастелью портреты. Один из них вполне мог изображать хозяйку дома в первом цветении молодости.

Однако вскоре проникновенные строки дошли и до ее сознания. Девушка отложила рукоделие и принялась слушать с тем самым глубоким вниманием, что было так близко сердцу миссис Хемли. Закончив и услышав восхищенный отзыв Молли, она сказала:

– Ах, когда-нибудь я вам непременно дам почитать стихи Осборна, только, чур, по секрету. Право, мне кажется, они ничуть не хуже произведений миссис Хеманс.

Надо заметить, что в те времена сказать девушке, что чьи-то стихи почти так же хороши, как творения миссис Хеманс, значило не меньше, чем сравнить безвестного поэта с Теннисоном.

– Мистер Осборн Хемли? Ваш сын сочиняет стихи? – с живым интересом спросила Молли.

– Да, и полагаю, его смело можно назвать поэтом. Это очень одаренный, умный молодой человек, который, возможно, получит стипендию и должность в Тринити-колледже. По крайней мере, он занимает не последнее место среди лучших математиков, а также ценится как знаток классической мировой и английской поэзии. Его портрет как раз за вами.

Молли обернулась и увидела рисунок пастелью с изображением двух мальчиков в детских брючках, пиджачках и рубашках с отложными воротниками. Старший сидел и увлеченно читал, а младший стоял рядом, пытаясь привлечь внимание брата к чему-то за окном этой самой гостиной, как было понятно по едва обозначенным предметам мебели.

– Какие замечательные лица! – искренне воскликнула девушка. – Наверное, портрет такой давний, что едва ли можно говорить о сходстве с вами, как будто это совсем другие люди.

– Несомненно, – согласилась миссис Хемли, как только поняла, что Молли имела в виду. – Скажите, дорогая, что вы о них думаете. Интересно сравнить ваше впечатление с настоящими характерами сыновей.

– Нет-нет, я не могу: это неслыханная дерзость. Разве что попытаюсь сказать пару слов о лицах, как они представлены на портрете.

– Ну скажите хотя бы это.

– Старший мальчик – тот, что явно читает, – красив, хотя основательно лицо рассмотреть сложно, потому что голова опущена, а глаза почти не видны. Это, как я понимаю, и есть мистер Осборн Хемли, который сочиняет стихи?

– Да. Сейчас он уже не так красив, но в детстве был само очарование. Роджер не идет с ним ни в какое сравнение.

– Да, второго ребенка трудно назвать красивым. И все-таки лицо очень мне нравится: глаза серьезные, вдумчивые, хотя все остальные черты кажутся скорее веселыми. Вряд ли обладатель такого лица способен отвлечь брата от урока.

– Ах, но это был вовсе не урок! Хорошо помню, что художник, мистер Грин, однажды увидел, как Осборн читает стихи, а Роджер пытается убедить его пойти кататься на телеге для сена. Таков «мотив» картины, если выражаться языком живописи. Роджер не слишком склонен к чтению: во всяком случае, не увлекается поэзией и романами, – но в то же время обожает естествознание, а потому, подобно отцу-сквайру, проводит много времени на воздухе. Ну а если все же остается дома, то читает научные книги. Роджер – юноша спокойный, уравновешенный и приносит нам с мужем глубокое удовлетворение, однако вряд ли его ждет столь же блестящая карьера, как Осборна.

Молли попыталась найти на портрете описанные миссис Хемли черты характеров ее сыновей, потом они поговорили о портретной живописи вообще, и время до того момента, когда колокольчик возвестил, что пора готовиться к обеду, который подавался ровно в шесть, пролетело незаметно.

Миссис Хемли прислала горничную, чем немало смутила и расстроила Молли. «Если они считают меня модницей, то их ждет разочарование. И все-таки жаль, что клетчатое платье еще не готово».

Впервые в жизни посмотрев в зеркало с легкой тревогой, она увидела стройную, довольно высокую девушку с тонкой талией, чуть смуглее сливочного, цветом лица с намеком на легкий румянец, миндалевидными серыми глазами в опушении длинных черных ресниц и копной кудрявых темных волос, связанных на затылке розовой лентой.

«Вряд ли меня можно назвать хорошенькой, – подумала Молли, отвернувшись от собственного отражения. – А впрочем, как знать…» Если бы она улыбнулась, вместо того, чтобы рассматривать себя так мрачно, показав в своей веселой очаровательной улыбке ровные белые зубы и милые ямочки на щеках, сомнений было бы куда меньше.

В гостиную она спустилась как раз вовремя, чтобы осмотреться и немного освоиться. Это была длинная, добрых сорока футов, комната, когда-то давно обитая желтым атласом, обставленная высокими стульями на тонких ножках и раскладными столиками. Ковер – явно ровесник штор – во многих местах протерся, а кое-где даже был стыдливо прикрыт небольшими половичками. И все же благодаря подставкам с растениями, громоздким вазам с цветами, старинному индийскому фарфору и маленьким застекленным шкафчикам-горкам здесь было очень уютно. Пять высоких окон выходили на прелестный цветник – точнее, тот участок сада, которому хозяин придал такой вид: яркие, геометрической формы клумбы сходились в центре солнечных часов.

От созерцания местных красот ее отвлек неожиданно вошедший в гостиную сквайр в утреннем костюме. При виде незнакомки в белом платье мистер Хемли остановился в полном недоумении, потом наконец собрался с мыслями и заговорил:

– О господи! Я совсем забыл. Вы ведь мисс Гибсон, дочка доктора Гибсона, не так ли? Наконец-то приехали к нам? Честное слово, дорогая, очень рад встрече.

Быстро преодолев разделявшее их расстояние, хозяин, стараясь исправить неловкость, с неистовой доброжелательностью принялся трясти руку гостьи, а потом, взглянув на запачканные краги, добавил:

– Однако надо пойти переодеться. Мадам любит порядок в доме. Таков один из ее тонких лондонских обычаев, и она сумела меня перевоспитать. Признаю: традиция хороша, так как вынуждает следить за собой, особенно перед встречей с дамами. Ваш батюшка переодевается к обеду, мисс Гибсон?

Не дожидаясь ответа, сквайр Хемли поспешил прочь, чтобы привести себя в порядок.

Обедали за маленьким столом в огромной гостиной. Здесь было так мало мебели, а территория выглядела настолько обширной и пустой, что Молли с тоской вспомнила уютную столовую в родном доме. Больше того: еще до окончания размеренного, торжественного обеда она с сожалением представила тесноту сдвинутых стульев, поспешность и ту неформальную свободу, с которой каждый старался как можно быстрее покончить с едой, чтобы вернуться к оставленным делам. Она попыталась убедить себя, что к шести часам все работы заканчивались, и при желании люди могли никуда не спешить, а прикинув на глаз расстояние от буфета до стола, пожалела слуг, которым приходилось носить тарелки и блюда. Но все равно обед показался крайне скучным и утомительным, намеренно растянутым по желанию сквайра, хотя и миссис Хемли выглядела уставшей. Ела она еще меньше Молли и, чтобы чем-то заняться, пока не убрали скатерть и на зеркально отполированную поверхность стола не поставили десерт, велела принести веер и бутылочку с нюхательной солью.

До этой минуты сквайр был слишком занят, чтобы говорить о чем-то, помимо непосредственных застольных нужд и пары важнейших событий, нарушивших монотонность его жизни. Сам он любил эту монотонность, но жена терпела с трудом. И вот сейчас, очищая апельсин, он повернулся к Молли и заявил:

– Завтра это придется делать вам, мисс Гибсон.

– Правда? Если хотите, могу почистить уже сегодня, сэр.

– Нет, сегодня вы еще гостья, потому будем следовать этикету, ну а завтра стану называть вас по имени и давать поручения.

– Вот и хорошо, – улыбнулась Молли.

– Я бы тоже хотела обращаться к вам как-то иначе, не «мисс Гибсон», – присоединилась к мужу миссис Хемли.

– Мое имя Молли: конечно, оно старомодное, и крестили меня как Мери, – но папа называет меня только так.

– Замечательно! Храните добрые старые традиции, дорогая.

– А на мой взгляд, «Мери» звучит куда лучше, чем «Молли», – возразила миссис Хемли.

– Дело в том, что Мери звали мою маму и при ее жизни меня назвали Молли, – тихо пояснила девушка, опустив глаза.

– Ах, бедняжка! – воскликнул сквайр, не замечая молчаливого призыва жены сменить тему. – Помню, как все горевали, когда умерла миссис Гибсон. Никто не знал, что она больна: всегда такая свежая и веселая, – и тут вдруг раз – и конец, если можно так выразиться.

– Должно быть, кончина жены стала для вашего отца сильнейшим ударом, – продолжила миссис Хемли, после того как сменить тему не удалось.

– Да-да. Так неожиданно и почти сразу после свадьбы, – вздохнул сквайр.

– После свадьбы прошло почти четыре года, – робко вставила Молли.

– Да разве это срок для пары, которая мечтает провести вместе всю жизнь? Все думали, что Гибсон женится снова.

– Господь с тобой! – остановила сквайра супруга, по выражению и изменившемуся цвету лица гостьи поняв, что мысль эта для нее нова и неприятна, однако мистер Хемли с трудом переключался с одной темы на другую.

– Что же, возможно, не следовало этого говорить, но все действительно так и думали. Сейчас-то уже он вряд ли женится, поэтому разговоры стихли. Ведь вашему батюшке, поди, за сорок?

– Сорок три. Не думаю, что он когда-нибудь думал о новом браке, – добавила Молли, возвращаясь к теме с тем спокойствием, с каким думают о надежно миновавшей опасности.

– Вполне согласна с вами, дорогая! Доктор не производит впечатления человека забывчивого и наверняка верен памяти жены. Не обращайте внимания на слова сквайра.

– Ах, миссис Хемли! Вам бы лучше отправиться к себе, если намерены настраивать нашу гостью против хозяина дома.

Молли вышла из гостиной вместе с миссис Хемли, однако с переменой комнаты мысли ее не изменились. Она продолжала думать об опасности, которой, как ей казалось, избежала, и удивлялась собственной глупости: как можно было ни разу не представить возможности нового брака отца? Молли чувствовала, что крайне невнимательно отвечает на замечания собеседницы, и, посмотрев в окно, неожиданно воскликнула:

– А вот и папа вместе с мистером Хемли!

Действительно, джентльмены шли через цветник из конюшни, и доктор по пути хлыстом сбивал с сапог пыль, чтобы появиться перед миссис Хемли в приличном виде. Он выглядел так привычно, так по-домашнему, что увидеть его во плоти оказалось достаточно, чтобы развеять охвативший сознание девушки призрачный страх новой женитьбы. Сердце наполнилось приятным сознанием, что отец не смог успокоиться, пока собственными глазами не убедится в благополучии дочери. Неважно, что говорил он с Молли мало, да и то исключительно в снисходительно-шутливом тоне. После отъезда мистера Гибсона сквайр принялся учить гостью играть в криббидж, и теперь она с радостью посвятила ему все свое внимание. Во время партии мистер Хемли ни на минуту не умолкал, то комментируя карты, то рассказывая о небольших происшествиях, которые могли ее заинтересовать.

– Итак, вы не знаете моих мальчиков, даже внешне. А могли бы знать, так как оба любили ездить в Холлингфорд, а Роджер к тому же не раз брал книги из библиотеки вашего отца. Мой младший сын склонен к естественным наукам, весь в меня, а Осборн унаследовал таланты матушки. Не удивлюсь, если когда-нибудь он что-нибудь напишет. Не отвлекайтесь, мисс Гибсон: сейчас я мог бы легко вас обмануть.

И так продолжалось до тех пор, пока дворецкий с торжественным видом не положил перед хозяином Библию, и сквайр поспешно, словно застигнутый на месте преступления ребенок, не сгреб карты. Горничные и лакеи выстроились для вечерней молитвы. Окна по-прежнему оставались открытыми, так что треск одинокого коростеля да уханье совы, доносившиеся из леса, сопровождали слова молитвы. На этом день завершился, и все отправились спать.

Вернувшись в свою комнату, Молли облокотилась на подоконник и глубоко вдохнула ночной аромат жимолости. Все, что находилось на некотором расстоянии от окна, утонуло в бархатной тьме, хотя присутствие различных предметов она чувствовала так остро, как будто их видела.

С мыслью, что здесь ей будет очень хорошо, Молли отвернулась от окна и начала готовиться ко сну, однако вскоре на ум пришли слова сквайра о возможности повторной женитьбы отца и отравили умиротворенное настроение. Но на ком он мог жениться? На мисс Эйр? Мисс Браунинг? Мисс Фиби? Мисс Гуденаф? По некотором размышлении все эти кандидатуры были отклонены, однако не получивший ответа вопрос тяготил сознание и время от времени выскакивал из засады, мешая спать.

Миссис Хемли к завтраку не вышла, и Молли оказалась в обществе одного лишь сквайра, что очень ее огорчило. В первое утро он отложил газеты: особенно интересное для него старинное издание партии тори со всеми местными новостями и «Морнинг кроникл», которое он называл горьким лекарством и читал, сопровождая множеством крепких выражений и тяжких вздохов, – но сегодня, однако, в соответствии с правилами хорошего тона, как пояснил впоследствии, старательно нащупывал почву для беседы. Говорить он мог о жене, сыновьях, поместье, ведении хозяйства, арендаторах, о неправильном проведении выборов в графстве. Круг интересов Молли ограничивался отцом, мисс Эйр, садом и пони; в меньшей степени ее интересовали мисс Браунинг, благотворительная школа леди Камнор и заказанное мисс Розе новое платье, однако во рту, как надоедливый попрыгунчик, то и дело вскакивал главный вопрос: на ком, по мнению окружающих, мог жениться отец? Пока, правда, крышка коробки захлопывалась всякий раз, как только самозванец просовывал голову между зубами. Во время завтрака хозяин и гостья держались исключительно вежливо, отчего оба немало устали.

Выйдя из-за стола, сквайр поспешно удалился в кабинет, чтобы углубиться в непрочитанные газеты. Кабинетом в доме называли комнату, где хозяин держал куртки, сапоги, краги, различные палки, трости, любимую лопату, ружье и удочки. Здесь же стояло бюро, а рядом располагалось треугольное кресло, однако книг не было видно. Бо2льшая их часть хранилась в просторной затхлой библиотеке в настолько редко посещаемом крыле дома, что горничная то и дело забывала открывать ставни на окнах, выходивших в заросший кустами участок сада. Сказать по правде, во времена покойного сквайра Стивена – того самого, который провалился на экзаменах в Кембридже, – ставни в библиотеке были установлены во избежание уплаты оконного налога.[14] Когда молодые джентльмены возвращались домой, горничная без малейшего напоминания ежедневно заботилась о комнате: открывала окна, разжигала камины и протирала богато переплетенные тома, представлявшие собой достойную коллекцию стандартной литературы середины прошлого века. Книги, купленные позднее, стояли в небольших шкафах между двумя окнами гостиной и наверху, в личных покоях миссис Хемли. Молли вполне хватило содержимого шкафа главной гостиной. Больше того, она так увлеклась романом Вальтера Скотта, что вздрогнула, словно от выстрела, когда примерно через час после завтрака по гравийной дорожке сквайр подошел к окну и окликнул ее, чтобы узнать, не желает ли гостья прогуляться вместе с ним по окрестностям.

– Вот пожалел вас, увидев, что сидите одна в гостиной. Должно быть, вам, милая, скучно проводить утро в обществе одних книг. Но, видите ли, мадам предпочитает подолгу оставаться в постели, о чем предупреждала вашего отца, да и я тоже.

Молли как раз добралась до середины романа «Ламмермурская невеста» и с радостью дочитала бы его до конца, однако забота сквайра тронула ее. Вдвоем они посетили старомодные теплицы, прошлись по аккуратным лужайкам. Хозяин имения показал гостье огромный огород и не удержался от распоряжений работникам, в то время как Молли следовала за ним по пятам, словно маленькая собачка, но думала вовсе не об уходе за горохом и капустой: все ее мысли занимали Равенсвуд и Люси Эштон. Спустя некоторое время все хозяйство было проверено и, где надо, приведено в должный порядок. Сквайр, наконец вспомнив про спутницу, повел ее в небольшой лесок, отделявший сад от полей. Молли наконец отвлеклась от событий семнадцатого века и, так случилось, что томивший ее вопрос внезапно, прежде чем она смогла его остановить, своевольно сорвался с губ.

– На ком, по вашему мнению, папа мог бы жениться? Тогда, давно, после маминой смерти, что говорили по этому поводу?

Последние слова она произнесла совсем тихо, и сквайр почему-то обернулся и пристально посмотрел в лицо юной спутнице. Оно было бледным, очень серьезным, а серые глаза настойчиво требовали ответа.

Трудно было сказать что-то определенное, ибо никто не знал, с чьим именем можно связать имя мистера Гибсона. Все разговоры ограничивались лишь обсуждением возможностей молодого вдовца с маленьким ребенком.

– Никогда не слышал ни о ком конкретном: его имя не связывали ни с одной леди, просто всем казалось естественным, что он женится снова. Впрочем, ничто не мешает ему сделать это и сейчас. По-моему, еще не поздно, о чем я и сказал Гибсону во время прошлого его визита.

– И что же ответил папа? – с замиранием сердца спросила Молли.

– О! Всего лишь улыбнулся и промолчал. Не стоит принимать слова слишком серьезно, дорогая. Вполне возможно, он никогда больше не женится. Ну а если женится, будет очень хорошо и для него, и для вас!

Молли что-то пробормотала себе под нос, и если даже сквайр слышал ее слова, то предпочел мудро изменить направление разговора.

– Вы только посмотрите! – воскликнул с преувеличенным восторгом хозяин имения, поскольку неожиданно они оказались на берегу озера или большого пруда. Посреди гладкого водного пространства возвышался крошечный островок, поросший деревьями: в центре – темными шотландскими елями, а возле берега – серебристыми плакучими ивами. – Надо будет обязательно отвезти вас туда. Честно говоря, не люблю плавать на лодке в это время года, потому что в прибрежном тростнике еще гнездятся птицы, но ради вас готов отступить от своих принципов. Там живут лысухи и поганки.

– Ах, смотрите, лебедь!

– Да, у нас их две пары, а еще есть цапли: они улетают только в августе, так что должны сейчас быть здесь, но до сих пор я еще ни одной не видел. Подождите! А вон там, на камне, не цапля ли, опустив голову, смотрит в воду?

– Пожалуй, только я ни разу не видела цаплю живьем.

– Они постоянно воюют с грачами, которые поселились вон на тех деревьях, что не годится для таких близких соседей. Если обе цапли на время оставляют гнездо, которое строят, грачи тут же налетают и разрушают. Однажды Роджер показал мне одинокую цаплю, за которой гналась целая стая грачей, и явно не с дружественными намерениями. Мой сын много знает о природе и порой обнаруживает что-нибудь удивительное. Будь он сейчас здесь, то уже не раз покинул бы нас: постоянно смотрит по сторонам и видит двадцать разных предметов там, где я замечаю лишь один. Случается, он вдруг убегает в рощу, потому что на расстоянии пятнадцати ярдов заметил что-то интересное: какое-нибудь растение, которое считает невероятно редким, – хотя я на каждом шагу вижу нечто подобное. А если по пути встретится что-то вроде этого, – сквайр осторожно тронул тростью тонкую паутину, – то он непременно расскажет, что за существо ее сплело, где оно живет: в гнилой хвойной древесине, в коре здорового дерева, глубоко в земле, в траве или где-то еще. Жаль, что в Кембридже не дают дипломов по естествознанию: Роджер наверняка стал бы отличником.

– Мистер Осборн Хемли очень умен, не так ли? – робко осведомилась Молли.

– О да. Осборна можно смело назвать гением, и мы с миссис Хемли ожидаем от него великих деяний и очень гордимся им. Если все пройдет удачно, он получит место в Тринити-колледже. Как я вчера сказал на заседании городского магистрата, мой сын еще завит в Кембридже о себе. Разве это не загадка природы, – сквайр повернул к Молли простое честное лицо, словно собирался сказать нечто необыкновенное, – что я, Хемли из Хемли, который ведет родословную с незапамятных времен (говорят, от семи королевств)… когда, кстати, были эти семь королевств?

– Не знаю, – растерялась Молли.

– Должно быть, еще до Альфреда Великого, потому что он стал первым королем Англии. Так вот, я принадлежу едва ли не к самому старому роду в Англии и при этом сомневаюсь, что кто-то может принять меня за джентльмена: красное лицо, большие руки и ноги, тучная фигура (четырнадцать стоунов; даже в молодости никогда не было меньше двенадцати). И вот Осборн, похожий на мать, которая не отличит прадеда от Адама, да благословит ее Господь. В итоге у парня нежное девичье лицо, субтильное сложение, маленькие – почти как у леди – руки и ноги. Да, он уродился в мадам, а она, как я уже сказал, даже не знает собственного прадеда. А Роджер пошел в меня, и, встретив его на улице, никто не скажет, что этот краснолицый ширококостный коренастый парень – потомок древнего благородного рода. По сравнению с нами все эти Камноры, от которых так млеет весь Холлингфорд, не больше чем перегнивший навоз. Недавно мы разговаривали с мадам о возможности женитьбы Осборна на дочери лорда Холлингфорда – то есть если бы у него была дочь, – и я сказал, что вряд ли согласился бы на этот брак. Осборн, который ведет свой род от семи королевств, получит первоклассное образование, так с какой стати я должен интересоваться, где были Камноры во времена королевы Анны? [15]

Сквайр пошел дальше, продолжая размышлять, надо ли дать согласие на несбыточный брак с несуществующей невестой, и через некоторое время, когда Молли уже забыла, о чем он рассуждал, вдруг воскликнул:

– Нет! Уверен, что смотрел бы выше, так что лорду Холлингфорду повезло иметь одних сыновей.

Закончив прогулку, сквайр со старомодной вежливостью поблагодарил Молли за компанию и сообщил, что к этому времени мадам скорее всего уже встала, оделась и будет рада встретиться с гостьей. Пока Молли шла по тропинке через поле к дому, видневшемуся сквозь деревья, мистер Хемли провожал ее заботливым взглядом,

– Хорошая у Гибсона дочка, – пробормотал, обращаясь к самому себе, сквайр. – Но как встрепенулась, едва услышав о возможности новой женитьбы отца! Надо с ней поосторожнее. Кажется, мысль о мачехе ни разу даже не приходила ей в голову. Еще бы: мачеха для нее – совсем не то, что вторая жена для ее отца!