Жертва любви. Геометрическая фигура

ПРОЛОГ

«Саша был замечательный артист, преданный друг. Но он мог быть и очень сложным человеком. Я снял его в трех фильмах… Хотел снимать еще. Саша должен был сыграть отрицательного героя, который в конце фильма погибает. Но жизнь написала свой финал. Был ли он случайным? Не знаю…

Периодически и со мной случаются депрессии. Сказать, что у Саши что-то не складывалось? Напротив. В Юношеском театре он был одним из ведущих актеров. Снимался в кино. Его смерть — нелепая, трагическая случайность. Жалко. У него осталось двое детей.

Саши уже нет, а три женщины, повенчанные одной любовью, остались. Теперь им абсолютно нечего делить, кроме воспоминаний. Никто из трех жен не сумел изменить Сашину жизнь. Говорят, мужчин надо просто любить. Сашу любили. И прощали. За доброту, за щедрость, за талант.

Что же случилось в ночь на 26 декабря? Убийство? Несчастный случай? На этот вопрос ответит следствие. Вроде бы Сашу нашли на улице лежащим в луже крови, попытались его поднять, но он пробормотал: «Не трогайте, мне спать надо!» Вроде отвели его в милицию, и шел он при этом своими ногами…

В отделении милиции подтвердили: да, человек, по всем приметам похожий на известного артиста, был к ним доставлен. Без документов, нетрезвый, вся одежда в крови и рана на затылке… Он мог просто упасть и удариться головой о цветочную клумбу, их много там, на Мясницкой… А могли еще ударить, избить или ограбить. Ему тут же вызвали «скорую помощь»…

1 января 2000 года Саши не стало. Он умер в больнице Склифосовского, куда был доставлен с черепно-мозговой травмой. Пациенту без документов и с лицом бомжа сделали трепанацию черепа. Несколько дней он пролежал в коме и, не приходя в сознание, скончался. Потом, еще в течение месяца, никем не опознанный и бесхозный труп актера коченел в морге.

ЖУРНАЛИСТ».

Из газет.

По этическим соображениям фамилия актера не названа.

Автор

Глава первая СОСЕД

Допустим, у вас есть деньги. Много денег. Несколько тысяч баксов. Зелененьких таких. С портретами американских мужиков. Про эти баксы куча анекдотов ходит. В основном из серии о «новых русских». Мне больше всего запомнился вот какой. Два «новых русских» впервые приезжают в Штаты. Зашли в супермаркет. Видят, как в кассе добропорядочные американцы мелкой наличностью расплачиваются за покупки. Один наш другого толкает и говорит радостно: «Слышь, Колян! И у них наши деньги, только вместо баксов их почему-то долларами называют!»

Так к чему я о долларах? По какому принципу вы начнете тратить свои доллары, если вам, к примеру, надо купить квартиру? «Смешно! — скажут некоторые. — Как это по какому принципу? Надо знать, сколько денег лежит в кармане и сколько комнат желает ваша дражайшая половина?»

Про половину не будем. Своей половинки я еще не нашла. Вот почему, когда несколько лет назад стала зарабатывать самостоятельно и доходы позволили отделиться (в смысле жилищной проблемы) от собственных родителей, я решила приобрести скромную двухкомнатную квартиру не в центре города, а на окраине. И дом выбирала обязательно крайний. И подъезд — крайний. Чтоб ближе к дороге. Чем незаметней для окружающих можно подойти к собственному дому, тем лучше. Для моей, не требующей широкой рекламы профессии. Никого не должно интересовать, во сколько я пришла домой, в чьем обществе (в конце концов, я свободная взрослая женщина и имею право на личную жизнь), где и кем я работаю, на какие средства живу, кто автор писем, которые я вынимаю из почтового ящика.

По опыту работы частного детектива я прекрасно понимала, что в наших родимых российских домах, где нет консьержей, твое спокойствие будет зависеть прежде всего от соседей. Вот почему, когда агент по недвижимости солидной риэлтерской фирмы, записав мои требования к предстоящей покупке, через несколько дней предложил три варианта на выбор, я, не афишируя разумеется, прежде всего поинтересовалась соседями. В двух случаях мне не понравились именно соседи. Беседы со старушками у подъездных скамеек позволили сделать отрицательный вывод: зачем частному сыщику соседство с оболтусом, состоящим на учете в Инспекции по делам несовершеннолетних (кто не в курсе, напоминаю — это милицейское подразделение, занимающееся профилактикой преступности среди детей и подростков), его матерью-алкашкой, приводящей к себе в отсутствии, да и в присутствии сына себе подобных клиентов? Это в первом случае. Во втором соседка предполагалась одна, дама пожилого возраста, но очень подозрительная, постоянно запирающая дверь общего коридора на десяток замков, реагирующая на каждый шорох, подсматривающая через глазок в своей двери за всем, что делалось в квартире напротив.

И лишь третий вариант показался мне наиболее приемлемым. Девятиэтажка стояла в пяти метрах от дороги, по другую сторону которой начиналась сельская местность. Крайний подъезд. Четвертый этаж, золотая, так сказать, середина. Соседи попались с виду порядочные. Старики еще бодренькие. Жена, Ольга Сергеевна или тетя Оля, как женщина разрешила себя называть в первый день знакомства, будучи на пенсии, продолжала работать вместе со своей дочкой в детском саду через два дома от нас: дочь воспитателем, а мать — кастеляншей. Супруг тети Оли, Юрий Петрович, нигде не работал. Пенсии отставного майора вполне хватало на поддержание скромной жизни его семейства. Помимо дочки Галины был еще зять Антон, вкалывающий рабочим на авиационном заводе, и внучка-первоклассница, Оленька-младшая.

«У нас всегда тихо, — говаривала мне тетя Оля, когда я приехала смотреть квартиру перед покупкой. — Дочка с зятем живут хорошо, дружно. Оленька, внучка, еще маленькая, а Юра у меня тихий…»

Так оно, в принципе, и было. Приобретя квартиру, я еще месяц не въезжала. Делала ремонт. Сама, безо всяких там наемных рабочих. И не потому, что жалела денег. Хотя, купив квартиру, тогда я действительно оказалась на мели. Просто я с детства любила возиться с красками, клеем, кисточками, а самым приятным запахом для меня всегда являлся запах свежепобеленного потолка и стен.

Дядя Юра, единственный из моих соседей, кто целыми днями был дома, в этот месяц часто заходил ко мне. Наблюдая, как я шкуркой сдираю старую, местами уже облупившуюся краску с окон и дверей, как шпатлевкой ровняю шероховатости, мыловарю потолки перед побелкой или развожу клей по своему, особенному рецепту, он все время удивлялся, откуда у юной, интеллигентной, как он выразился, девушки навыки строителя.

Но больше всего его поразило мое умение обращаться с дрелью, отвертками, менять без посторонней помощи выключатели и розетки, ставить люстры.

— Надюша, ты где всему этому училась? — спросил меня как-то дядя Юра, наблюдая, как разводным ключом я откручиваю смеситель в ванне, приготовившись заменить его на новый.

— Учитель хороший был, жизнь называется, — лаконично ответила я, не вдаваясь в дальнейшие подробности.

Заезжала я в субботу по просьбе соседей. «Мебель на четвертый этаж таскать — уж точно мужская работа», — объяснил мне дядя Юра, обещав помочь с разгрузкой. И действительно, позвав на помощь зятя и еще парочку мужичков из подъезда, они вчетвером относительно быстро перетаскали и расставили по местам мою нехитрую, но очень удобную мебель.

Потом вдвоем с зятем они помогли мне мебель собрать, полки книжные и ковры повесить, кухонный гарнитур пару раз передвинуть из угла в угол, более рационально, как мне хотелось.

За помощь я расплатилась, как водится на Руси, бутылкой. Только я, уставшая, но довольная, хотела пойти в ванную принять душ, как в дверь постучали. Тетя Оля стояла на пороге с тарелкой, в которой аппетитно дымились на свежепожаренной картошке две огромные котлеты.

— Надюша, тебе сегодня не до ужина, возьми поешь, — предложила сердобольная соседка.

Как я не отнекивалась, котлеты мне соседка все же вручила. Я проголодалась и ела с большим удовольствием. Соседка, успевшая принести мне хлеба, квашеной капусты и соленых помидоров, присев на краешек табуретки, вдруг попросила меня тихим голосом:

— Надюша, ты моему старику водки больше не давай никогда, ладно?

— Пьет? — неподдельно ужаснулась я, посочувствовав не только горю соседки, но и своему собственному: вляпалась! Что может быть хуже соседа-алкаша?!

— У Юры это после Афгана. Насмотрелся там всякого. Старается держать себя в руках. С пенсии мы ему даем на бутылку, но только на одну. А он меры не знает. Чуть перепьет, в запой ударяется. Тогда неделю-другую его не остановишь. Я больше всего боялась, что в соседях мужик какой-нибудь окажется. А с тобой проблем нет. Только постарайся не давать, как бы слезно Юра ни просил, хорошо? — тетя Оля с надеждой посмотрела на меня.

Пообещать-то я пообещала, но вот слова своего, каюсь, не сдержала. Да и какая сердобольная душа не сжалится над трясущимся от жажды спиртного мужичком, преданно глядящим в твои глаза? Давала, пятерки и десятки на опохмелки давала или, когда в холодильнике початая бутылка водки или коньяка имелась, наливала наркомовские сто граммов натурой.

Выпив, крякнув, закусив корочкой хлеба, если это была водка, или кусочком лимона, когда попадался праздничный коньячок, дядя Юра вмиг становился совершенно другим человеком. Плечи распрямлялись, грудь делалась колесом, голос привычно-командирским.

— Отдам тебе с пенсии, не волнуйся! — твердо обещал дядя Юра, довольно поглаживая себя по животу: хорошо пошла выпивка, в желудке горела.

Я махнула рукой, мол, ладно, чего уж там, прекрасно понимая, что тетя Оля отбирает у него всю пенсию и не говорит, где деньги хранит, чтобы не пропил. В ответ на мои благодеяния дядя Юра четко присматривал за моей квартирой в мое отсутствие, а оно порой длилось сутками — мало ли какие дела мне попадались! Я отдала ему запасные ключи, и дядя Юра исправно поливал цветы, вынимал почту из ящика внизу и аккуратно складывал ее на журнальном столике в зале.

Хуже всего ему было в дни моих длительных отлучек — летнего отдыха на курортах, романтических поездок с любимым на его дачу. В таких случаях, чтобы опохмелиться, дядя Юра вынужден был пускаться на поиски спиртного по сверстникам из соседних подъездов или идти в пивную, что расположилась через три дома от нас, рядом с универсамом.

Возвращаясь, я видела его небритым и трясущимся, согнутым и пахнущим перегаром, отличающимся от бомжей разве что только аккуратной одеждой. Укоризненно покачав головой, я манила его пальцем к себе в квартиру и наливала долгожданную стопочку… Не знаю, может, негоже так делать, но я не могу пройти мимо страдающего душой пожилого мужчины.

Последнее дело требовало моей поездки в Москву дней на десять. Вернувшись поздним вечером, я с удовольствием проспала до десяти утра, отдыхая от напряженной работы. Проснувшись, понежившись в постели положенные с раннего детства пять минут, — я никогда не могла встать с ходу, не поворочавшись под теплым одеялом, не размяв косточки, не помечтав, став уже женщиной: «Мужика бы!» — я вскочила, отправилась в ванную под горячий душ.

Шум воды, музыка включенной магнитолы немедленно были услышаны моим бдительным соседом. Он осторожно постучал в дверь. С мокрыми волосами, еле запахнутым халатом я открыла, ожидая вновь увидеть перед собой трясущегося от жажды выпить алкоголика. Передо мной действительно стоял дядя Юра, но какой дядя Юра! Гладко выбритый, пахнущий «Шипром» — любимым одеколоном советских мужчин шестидесятых годов, с искринкой в улыбающихся глазах. Вот Бог и услышал мои утренние молитвы, мужика послал!

— Здорово! Ты чего передо мной голыми титьками сверкаешь, чай я мужик все же! На вот, держи должок, специально для тебя припас! — сосед протянул мне пятисотрублевую банкноту.

Невольно запахнув полы халата под самую шею, — мне до этого казалось, что сосед никогда не смотрел на меня как на женщину, я с интересом взглянула на… нет, не на старика, а на приятного во всех отношениях пожилого мужчину. Разве мы можем назвать стариком Иосифа Кобзона или Льва Лещенко? А дядя Юра не намного был старше их.

Затащив его в свой коридор и плотно прикрыв дверь за ним, я игриво взяла его обеими руками за грудки:

— А ты еще, оказывается, ничего, Петрович! Тебя отмыть, отгладить, к теплой стенке прислонить — так с тобой еще и приятные дела во всю иметь можно!

Полы моего махрового банного халата, несдерживаемые ничем, распахнулись. Дядя Юра стыдливо отвел взгляд в сторону:

— Надька, бес в тебя сегодня вселился, что ли, не доводи до греха!

Сжалившись над соседом, я, завязав халат на тесемочки, поинтересовалась:

— Деньги-то откуда, дядя Юра? В «Русское лото», чай, выиграл?

— Как же, в этих шулерских играх черта с два выиграешь! Так, работенку одну непыльную нашел… — объяснил сосед.

— Ну, рада за тебя! Это ничего, что такую сумму мне сразу отдал? — я повертела в руках пятисотку. — Может, сотней обойдемся?

— Ничего, пока работа есть, надо с долгами рассчитаться! — заметил дядя Юра. — Ладно, мне уходить скоро, я пошел!

— Спасибо! Счастливо отработать! — пожелала я, закрывая за ним дверь.

Прошла еще пара недель. Сосед встречался абсолютно трезвым, выбритым и деловито спешащим куда-то. В душе я только радовалась успехам дяди Юры — в отличие от большинства русских мне действительно хорошо, когда всем хорошо, и нестерпимо больно, когда кому-то плохо. Но однажды вечером он вновь постучался ко мне.

Открыв и впустив соседа, я поразилась происшедшей в нем перемене. Нет, он не был пьяным или со вчерашнего похмелья. От него по-прежнему несло сладковатым запахом «Шипра», а щеки по крайней мере утром были тщательно выбриты. Но его руки дрожали, плечи опустились, грудь казалось впалой, как у мальчика-подростка, в глазах затаилась тревога.

— Что случилось, дядя Юра? — с ходу спросила я.

Старик — теперь его с полным основанием можно было так назвать — мялся в коридоре.

— Пошли в зал. Садись на диван, в кресло, куда хочешь. Выпить дать?

— Не надо… — тихо ответил сосед. — Я за другим пришел.

Чтобы дядя Юра отказался от спиртного! Нет, у него на самом деле стряслось что-то экстраординарное. Усадив старика в кресло, я устроилась на диване в любимой позе, поджав под себя ноги. Хотя одета я была по случаю стирки в футболку и старую, еще со школьной скамьи, мини-юбку, Юрий Петрович никак не отреагировал на сверкнувшие на миг перед ним мои трусики. Ему сегодня явно было не до прелестей соседки!

— Так что же стряслось, дядя Юра? — в упор посмотрела я на соседа.

— Влип я, Надя, по уши влип, вот что… Убить меня хотят! — прошептал сосед.

— Да брось ты, дядя Юра! Ты кто — «новый русский», мафиози или депутат на худой конец? За что тебя убивать-то? — я расхохоталась в глаза соседу.

— За то, что я сам убить не смог… — прошептал дядя Юра.

— Ничего не понимаю. Рассказывай толком! — потребовала я от старика.

Из сбивчего рассказа соседа я уяснила примерное следующее. На второй или третий день после моего неожиданного отъезда в Москву дядя Юра отправился на свободный поиск дармового стаканчика в район местного пивбара. Заведение это у нас классное. Его даже показали однажды в программе «Время» на первом канале. Расположенный в подвале жилого дома пивбар оформлен в ностальгическом духе прежней советской эпохи. На центральной стене — портреты классиков марксизма-ленинизма, на боковых — красные знамена передовиков социалистического соревнования, прежние государственные флаги Союза и РСФСР. Своеобразный интерьер, ничего не скажешь. Если учесть, что Карл Маркс был истинным знатоком пива, то завсегдатаи бара шли верной дорогой к светлому прошлому.

Охотников выпить на халяву во все времена в пивбаре было предостаточно, а вот спонсоров явно не хватало. Дядя Юра маялся второй день подряд, когда к нему подошла хорошо одетая женщина средних лет. «Что, батя, выпить хочешь?» — по-деловому спросила она. Сосед был уже в таком исступленном состоянии, что только молча кивнул головой. Получив вожделенную бутылку в пакете с шикарной закуской — копченой колбасой, красной рыбой, дядя Юра, выпив стопочку, быстро пришел в форму.

Прекрасно понимая, что долг платежом красен, он спросил у внимательно наблюдавшей за ним дамой, что делать-то надо? Дама обещала платить ежедневно по 200 рублей за непыльную работу — слежку за собственным мужем, сбежавшим от нее из Москвы и укрывшимся в нашем городе, в нашем микрорайоне. Покинутая жена хотела найти разлучницу, к которой якобы приехал ее ненаглядный. Последить так последить, к тому же заказчица не ругала дядю Юру, если он упускал объект слежки где-нибудь в центре города, куда тот ежедневно, как на работу, ездил. Почему «как» — со слов ревнивицы, муж не работал, а жил на украденные у нее сбережения, годами собиравшимися на «черный день».

Каждое утро заказчица принимала у соседа подробный отчет о результатах прошлого дня, расплачивалась и давала «ценные указания», установку на день грядущий. Так продолжалось недели три. Зима между тем окончательно вступила в свои права. Заметив по отчетам «наружки», что беглец возвращается домой в одно и то же время, хозяйка вдруг потребовала от соседа… попугать мужа.

— Он возвращается все время через парк. Там темно. Подойдешь, стукнешь аккуратно по затылку — и проваливай. Получишь сразу пять тысяч! — пообещала заказчица.

Бывший офицер сразу сообразил, что фактически хочет от него заказчица.

— Я после Афгана убивать не могу! — пытался возразить Юрий Петрович. — По горло в крови купался, не могу больше…

— Не можешь сам, найми бомжей! — настаивала женщина. — И не переживай об убийстве. Зима. Скользко. Шел человек, упал случайно, ушибся виском, сознание потерял. Замерз. Умер… Никто никого не убивал.

— Нашел я тут двоих, обещал по пятьсот каждому за такое дело. Согласились вроде. Я уж у хозяйки деньги взял, чтоб с ними рассчитаться…

— Пять тысяч? — деловито перебила я соседа.

— Должен же и я за риск получить! — оправдывался дядя Юра.

— А дальше что? В чем загвоздка? — недоумевала я.

— Вчера показал я бомжам, кого тюкнуть надо. Посмотрели они, пошептались. Потом наотрез отказались. «Петрович, — говорят, — мы не дураки Майдановского мочить».

— Кого, кого? — переспросила я.

— Мужик-то, за которым я следил, артистом известным оказался, Кириллом Майдановским! — убеждал меня сосед.

— Твои подельники, бомжи которые, не ошиблись? Может, похож просто? — все еще сомневалась я. — Майдановский вроде в Москве живет.

— Один из бомжей — сам артист бывший, из нашей Академдрамы. Говорит, он с Майдановским лет двадцать назад в одном фильме играл — «Солнце встает на востоке», помнишь, был такой советский боевик? Майдановский молодым был, как ты сейчас. Он там нашего чекиста играл. Вспомнила? — дядя Юра с надеждой взглянул на меня.

— Допустим. Ну а бомж твой кого изображал? — усмехнулась я.

— Басмача…

— И что, басмач через двадцать лет не захотел расквитаться с чекистом? — я покачала головой.

— У бедных тоже свой кодекс чести есть! — важно произнес сосед.

— Во, во, бомжи мочить отказались, так ты ко мне пришел? Я его тюкать должна теперь, что ли? — я поражалась наглости соседа.

— Надя, Тамарка обещала меня убить, если завтра к утру я не найду ей подходящую девку… — на полном серьезе произнес сосед.

— Девка-то ей зачем теперь понадобилась, что, с ее деньгами настоящего киллера найти не может? — я уже повысила голос.

— Не знаю, зачем ей девка нужна. Тамарка так и сказала: «Приведешь завтра клевую молодую бабу, а то мужики слезливые попадаются, — жить будешь. Не приведешь — сам в парке аккурат подскользнешься…»

— И ты, дядя Юра, в ее угрозы веришь? — недоверчиво улыбалась я.

— А как не верить. Тамарка знаешь, с каким бугаем-охранником постоянно ходит? Он меня одним пальцем… — сосед махнул рукой.

— Хорошо, пойди в милицию, расскажи все, за содействие органам тебя авось от ответственности за соучастие простят, — предложила я.

— Ты что, ментов наших не знаешь? — укоризненно покачал головой Петрович. — Кто мне поверит? А у Тамарки, мне кажется, везде все схвачено.

— И где я тебе до завтра найду девку молодую на роль киллерши?

— Сама сходи! — убедительно предложил дядя Юра.

— Ты за кого меня принимаешь, дядя Юра? — разозлилась я вконец. — Неужели я похожа на профессионального убийцу?

— Надя, не кипятись! — попытался успокоить меня сосед. — Я тебя никогда про работу не спрашивал, верно ведь?

— Верно! — подтвердила я. — Но при чем тут работа моя?

— Думаешь, у меня глаз нет? Ты, как переехала в наш дом, я понял, штучка ты непростая. Живешь скромно, но не бедствуешь. «Десятку» приобрела. На курорты ездишь. Сначала думал, ты в ментах служишь, но мундира у тебя милицейского нет. Потом посчитал, точно в ФСБ. Но им так шикарно не платят, чтобы «десятки» покупать. Тогда понял наконец: на мафию ты работаешь… — сделал вывод зоркий сосед.

— Дядя Юра, ты в Афгане кем служил? — наобум спросила я.

— Спецназ ГРУ… — тихо ответил соседушка.

— Никогда бы не подумала! — честно призналась я. Теперь мне стала понятна наблюдательность соседа.

— И как же ты после самой элитной части до такой жизни дошел, что чуть наемным убийцей не стал? — возмутилась я.

— Ты бы с мое повоевала, в джунглях Анголы от малярии покорчилась, в пустыне Египта за израильскими молодчиками из «Мосад» побегала, в Афгане горла душманам порезала бы, я б на тебя без бутылки посмотрел… — сосед, обидевшись, насупился.

Наступила тягучая пауза. Подумав несколько минут, я спросила соседа:

— Дядя Юра, а мне что делать-то надо?

— Завтра в девять утра пойдешь со мной в условленное место на встречу с Тамаркой. Я тебя с ней познакомлю. Она меня с миром отпустит. Остальное — ваше дело, — оживился сосед.

— Дядя Юра, ты за могилкой моей на кладбище ухаживать будешь? — спросила я напрямик.

— Буду, буду, не сомневайся! — пообещал старик.

— Ладно. До условленного места далеко? Пешком пойдем или поедем?

— Как скажешь, — пожал плечами дядя Юра.

— Ладно, до утра, мне еще стирку заканчивать надо! — я поднялась с дивана, давая соседу понять, что разговор окончен. Заметила, как Петрович успел стрельнуть глазами на мои полуголые ноги. «Приходит в нормальное состояние», — подумалось мне.

Глава вторая ИСПЫТАНИЯ

Старик ушел. Я отправилась в ванную заканчивать стирку. Кто как, а я люблю стирать вечером.

К моменту прихода дяди Юры мне оставалось прополаскать белье второй раз и подсинить. Автоматически занимаясь знакомым с детства процессом, я мысленно анализировала сложившуюся ситуацию.

Что мне известно на сегодняшний день? Тамара, женщина средних лет, охотится за сбежавшим от нее из Москвы в наш город собственным мужем. Факт достоверный? Безусловно. Пойдем дальше. В пивбаре она нанимает первого встречного… чуть не выразилась «бомжа», но мой сосед в страждущем состоянии действительно напоминает обитателя самого дна российского общества. Итак, Тамара нанимает первого встречного прохожего для слежки за беглецом. Есть тут неувязки? Вроде нет. В наш город москвичка приехала лишь с одним телохранителем, которого, по всей вероятности, супруг знает в лицо. В таком случае наем постороннего для слежки легко объясним — он не бросается в глаза, как московский секьюрити.

Сосед выясняет распорядок дня объекта. Затем сообщает хозяйке. За этим следует предложение попугать, а фактически убить супруга. Почему это должен сделать посторонний и непрофессионал, хотя телохранителю это гораздо сподручнее? Объяснение может быть только одно: личность жертвы. Кирилл Майдановский — звезда советского, а затем и российского экрана. Его преждевременная смерть вызовет неизбежный резонанс в прессе. Следствие по делу будет активизировано. В худшем для заказчицы случае найдут лишь конкретных исполнителей бомжей, которые легко повторят заученную роль — шел мужик, остановили, попросили закурить. Тот, вынимая спички, подскользнулся, упал. Ударился, потерял сознание. Мы испугались и скрылись с места происшествия.

Что на них могут повесить в лучшем случае? Статью 125 действующего Уголовного Кодекса — «Заведомое оставление без помощи лица, находящегося в опасном для жизни или здоровья состоянии…», что наказывается штрафом в размере от пятидесяти до ста минимальных размеров оплаты труда или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период до одного месяца, либо обязательными работами на срок от ста двадцати до ста восьмидесяти часов, либо исправительными работами на срок до одного года, либо арестом на срок до трех месяцев… Ничего не скажешь, «суровая» статья!

Но, очевидно, что планы хозяйки неожиданно изменились: Тамара потребовала найти ей женщину для роли киллерши. Отчего так быстро могли поменяться планы? Юрий Петрович упоминал о женщине, к которой ушел муж Тамары. Логически рассуждая, ей потребовалась женщина, с помощью которой хозяйка хочет выйти на свою соперницу. Тамарины планы в отношении соперницы пока неясны, но понятно: с миром ее не отпустят.

Теперь о личности жертвы. Что я навскидку, без энциклопедий помню о Майдановском? Он из актерской семьи. Актерами были дед Игорь Давыдович, отец Лев Игоревич, причем последний — народный артист Союза ССР. Кирилл снимается и играет в театре буквально с пеленок — в фильме «Кров» есть эпизод крещения младенца. Священника играл дед, Игорь Давыдович, а роль младенца исполнил новорожденный внук Кирилл.

Учась в школе, снимался в фильмах-сказках у Роу и Птушко. Подростком играл главные роли в экранизации знаменитых романов Жюля Верна. Студентом ВГИКа исполнил первую крупную роль в кино — мичмана Ванина в фильме «Заря революции». Режиссеры нещадно эксплуатировали его положительный типаж — если считать первой ролью того младенца, то за все время работы в кино у Кирилла Майдановского почти не было отрицательных ролей.

В фильмах последних лет, созданных уже после распада Союза, он практически не снимался. На экранах телевизоров не мелькает даже в рекламе… И эту живую легенду старается убрать собственная жена? Как же надо ненавидеть некогда близкого человека, чтобы решиться на подобный шаг?

С мотивами пока не ясно. Изменил муж, ушел к другой — так это типичное явление в артистической богеме, к которой принадлежит Майдановский. Отпусти с миром — и дело с концом. Сошальский, по-моему, однажды в театре играл в спектакле, где все женские роли исполняли его бывшие жены. И не передрались. А здесь замысливается убийство. За что? И почему Майдановский так тщательно прячет ото всех свою нынешнюю пассию? В чем загвоздка? Однозначного ответа на эти вопросы у меня до знакомства с Тамарой нет…

Непонятна и моя собственная роль в этой темной истории. В качестве кого собирается использовать меня Тамара? Подсадной утки, чтобы, как в той комедии Леонида Гайдая про дожди, что зарядили над Брайтон-Бич, рассекретить место, где скрывается нынешняя любовь Майдановского? Профессиональной киллерши, способной хладнокровно и мастерски убрать сразу двоих: мужа-обидчика и девку-искусительницу?

Резонно ли мне практически бесплатно, по-соседски, выручать незадачливого соседа? Вот какая тавтология получилась. И еще о моей роли. Как-то в дневниках Александра Суворина, известного русского журналиста и издателя, мне встретился показательный эпизод, относящийся к февралю 1880 года. В России — разгул терроризма. Самому либеральному отечественному императору Александру Второму осталось жить чуть больше года. Достоевский, человек, осуждавший терроризм и народников (вспомните его знаменитый роман «Бесы»!), в беседе с Сувориным приводит интересное сравнение. Представьте, говорит Федор Михайлович, что мы с вами стоим у окна магазина Дациаро и рассматриваем там картины. Возле нас встречаются два молодых человека, один из которых шепотом сообщает напарнику: «Бомба заложена, через полчаса — взрыв. Зимний разнесет вдребезги». Как вы поступите — найдете городового и потребуете арестовать подозрительных людей? Отправитесь в Зимний, доложите об услышанном охране государя, чтобы успели эвакуировать императора и его семью? Или сделаете вид, что ничего не слышали и через полчаса вместе со всеми петербуржцами станете притворно возмущаться наглостью террористов?

Как должна поступить я, частный детектив Надежда Фролова, если мне достоверно известно, что кто-то «заказал» популярного актера Кирилла Майдановского и его любовницу? Должна ли я пойти в компетентные органы и сообщить об имеющихся сведениях? Но поверят ли мне? А самое главное, накажут ли неизвестную мне Тамару? За что? Где улики, хотя бы косвенные? Женщина всегда сошлется на пьяные бредни дяди Юры. Доказательств против Тамары у меня практически никаких. Она станет гораздо осторожней, затаится на время, а затем все-таки исполнит свой черный замысел.

Если я сделаю вид, что ничего не знаю. Да, так удобней и спокойней, конечно. А совесть? Симпатичный в принципе сосед завтра может быть найден с пробитой головой где-то на пустыре. А через пару дней умрет и Майдановский. В обеих смертях будет и моя вина.

Получается, дорогая Надежда Александровна, альтернативы на завтрашнее утро у тебя не осталось. Только идти и защищать соседа. Это программа-минимум, как говорили большевики в первой русской революции. А программа-максимум — спасти две человеческие жизни: соседа и самого Кирилла Майдановского. Может, и больше, кто знает, куда тянет свои хищные лапы коварная Тамара. Кстати, мне вообще неизвестно, кто такая Тамара — актриса, как в подавляющем большинстве в артистических семьях, или представитель другой профессии?

Хорошо, но кем мне завтра представляться? Профессиональной киллершей? Такие есть, достаточно вспомнить расследование по одному из самых громких российских убийств — Галины Старовойтовой. По показаниям очевидцев, одной из стрелявших была женщина. Но откуда дядя Юра может найти киллера-профи? Они настолько законспирированы, что анекдотичный случай — «У вас продается славянский шкаф? — Нет, вы ошиблись, шпион живет этажом выше!» — не про них.

Кстати, надо постоянно помнить реплику дяди Юры, что клиентка солидная, у которой «все везде схвачено». Врать не имеет смысла, если заказчица в любой момент сможет перепроверить мои показания. Да, выходит, это не дядя Юра влип в историю, а я. Как древнерусский богатырь на распутье перед камнем: куда ни пойдешь — прямо, налево, направо, — всюду лоб расшибешь. Что же, тогда будем двигаться только прямо!..

Когда в восемь утра дядя Юра вкрадчиво постучал в мою дверь, я встретила его уже наготове, в джинсах, водолазке, спортивном свитере и куртке я мало напоминала светскую даму. Но в подобном наряде мне будет легко размахивать ногами и руками, стрелять по-македонски, водить машину — словом, чувствовать себя в привычной шкуре частного детектива, которому предстоит совершенно непредсказуемая операция.

До условленного места — рощицы за селом, что раскинулось по соседству с городскими кварталами, ходьбы по заснеженной тропке было минут двадцать. Оценивая наспех место встречи, я подивилась хитрости москвички — от городских кварталов туда вела только тропинка. Но с другой стороны было недалеко от обводной дороги, где удобно припарковать машину. Не выполни дядя Юра условие, не приведи «киллершу» — его труп, скорее всего, обнаружили бы только по весне, когда в окрестных рощицах в погожие дни начинают отдыхать горожане.

Пришли мы на нужную полянку минут за десять-пятнадцать до девяти. Я примостилась на поваленном стволе березы, сосед — на пеньке. Дядя Юра нервно закурил свой неизменный «Беломорканал». Я осторожно осмотрелась. Стайка синиц искала корм, не стесняясь нас. Свежевыпавший снег голубел под косыми лучами утреннего солнца. От легкого ветра с деревьев слетали белые облачка снежинок. Внизу раскинулся вдоль Волги город. По нитке железной дороги в сторону низовья проскользнула электричка. Машинально я считала вагоны: один, два, три…

На последнем, десятом, послышался хруст снега под чьими-то ногами. Со стороны обводной дороги, как я и предполагала, поднимались две фигуры. Впереди шла женщина, одетая с головы до ног в собольи меха. Ходьба по свежевыпавшему снегу давалась ей нелегко, полы шубы приходилось поднимать. Сзади, прикрывая хозяйку, шел охранник — дюжий молодой мужик, одетый в кожаную куртку и соболью шапку из меха тех же оттенков, что и у женщины.

Дядя Юра вскочил:

— Вон они, пожаловали!

Тамара и ее секьюрити, завидев нас, ускорили шаг. Выйдя на поляну, женщина критически осмотрела меня, продолжавшую внешне спокойно сидеть на березовом стволе.

— Ты кого мне притащил, старый хрен?! — возмущенно завопила москвичка. — Эта девчонка курицу не зарежет, не говоря о мужике!

— Ну, ты, лахудра в соболях, сама выцвела, так зверье нацепила, думаешь, мужики на меха клюют? Как бы не так! Не нравлюсь — пошла вон, оставь нас в покое! — я смачно сплюнула в сторону.

— Илья, укороти ей язык! — приказала хозяйка охраннику. Тот, молча кивнув головой, двинулся в мою сторону. Подойти близко он не сумел — подкошенный ударом моей ноги, свалился лицом в снег. Подняться не успел — как кошка, я вскочила ему на спину, провела болевой прием, от которого он вскрикнул. Рванувшуюся в мою сторону Тамару я остановила выхваченным из кармана куртки «Макаровым».

— Ладно, ладно! Как там тебя зовут? — на почтительном расстоянии, приподняв обе руки в знак примирения, спросила московская гостья.

— Надеждой! — гордо произнесла я.

— Отпусти юношу, Надя! Он тебя пальцем не тронет! — пообещала хозяйка.

Охранник медленно поднялся, отряхнул снег с брюк и куртки, злобно сверкнув глазами в мою сторону.

— Еще раз взглянешь на меня, как Дзержинский на буржуазию, я тебе пулю как раз в глаз всажу! — твердо пообещала я.

— Илья, брэк! — приказала Тамара. — Спрячь пушку, с тебя станет! — она повернулась в мою сторону.

Нехотя засунув пистолет в карман куртки, я с любопытством взглянула на москвичку: что дальше?

— Дядя Юра! Ты проваливай до дома и забудь о моем существовании. Понял? — грозно произнесла Тамара.

— Взаимно! — сосед мой приподнял кроличью шапчонку, прощаясь с присутствующими. По его лицу чувствовалось нервное облегчение: сосед понял, что угроза для его жизни миновала и никто, самое главное, не посягается на его пять тысяч деревянных, заработанных таким нетрадиционным способом.

— Илья! А ты насобирай-ка камушков или хворосту. Уложи метров в двадцати, на том краю! — она показала взглядом противоположную сторону поляны.

Подвернув шубу, москвичка присела на согретый дядей Юрой пенек, молча наблюдая за возней охранника. Илья, видимо, знал намерения хозяйки, поскольку расставлял камни и ветки веером, в полуметре примерно друг от друга. Закончив, молодой человек вернулся к нам.

— Дай ей свой ствол! — приказала хозяйка.

Илья молча расстегнул куртку, распахнул полы серого пиджака и, вытащив пистолет с глушителем, рукояткой вперед подал мне.

— Тира здесь поблизости нет, придется по-гусарски! Тамара показала на импровизированные мишени. — Пали, не бойся, от него шуму меньше, чем от петарды. Кто услышит, подумает, мальчишки балуются!

Отведя левую руку в сторону, я четырежды выстрелила по камням. Поменяв руки, еще трижды по веткам. Попала все семь раз. Кинула пустое оружие Илье, смотревшему теперь на меня с явным любопытством.

— Неплохо! — скупо похвалила меня москвичка. — Что ж, пойдем в машину!

По другой стороне холма спустились на обочину обводной дороги. Капотом в сторону города на ней приткнулся «БМВ» стального цвета. Илья отключил сигнализацию.

— Садись за руль! — хозяйка показала мне на место водителя, сама села рядышком, а охраннику велела сесть сзади.

— Куда едем? — не подавая виду, спросила я, включая зажигание.

— Гостиница «Олимп», — москвичка назвала конечный пункт нашего маршрута.

Дорога сухая. Аккуратно посыпанный еще ночью песок при небольшом морозце создавал колесам хорошее сцепление с дорогой. Вела машину я быстро, но аккуратно, не лихача и не привлекая излишнего внимания инспекторов ГИБДД.

Подъехали к восьмиэтажной гостинице. Мы с Тамарой вышли, а Илья получил задание поставить «БМВ» на охраняемую стоянку.

— Пойдем сейчас в сауну! — тоном, не терпящим возражений, заявила москвичка.

«Борьба, стрельба, езда, а теперь вдруг купание, — подумала я. — Какие еще испытания выдумает для меня это просто неугомонная женщина?»

Баня — великая вещь! Расслабилась физически я великолепно. Но расслабляться полностью я не могла: приходилось ухо держать настороже. Только в сауне я поняла намерение Тамары: она просто хотела посмотреть на меня в обнаженном виде. Не могла же она заставить меня показать ей стриптиз!

Судя по довольной физиономии клиентши, я поняла, что мои внешние данные ее удовлетворили. Одевшись и приведя в порядок прически и лица, мы поднялись в ее номер на шестом этаже. Тамара заказала в ресторане обед на две персоны, попросив поднять его прямо в номер.

— Второе название Турку? — вдруг огорошила меня вопросом дама среднего возраста.

— Або, — на секунду задумавшись, ответила я.

— 3,086, помноженное на десять в восемнадцатой степени, метров…

— Парсек.

— Улыбка зверя…

— Оскал.

— Шум…

— Гам.

— Наступление…

— Атака.

— Манильская пенька…

— Абака.

— Старинный платок…

— Убрус.

— Совсем неплохо, совсем, — о чем-то задумавшись, произнесла Тамара.

Официант принес заказанный обед. Поблагодарив его, хозяйка подошла к холодильнику:

— Что будешь пить?

— Для дела пью практически все в любых количествах. По американским справочникам, смертельная норма алкоголя для человека в пересчете на водку — два литра. В скобках примечание: кроме жителей России. Так вот, я — жительница России. Поэтому для меня два литра водки — не предел. Потребуется, смогу не пьянеть. Но для души — рюмку, две хорошего коньяку, — заявила я Тамаре.

Понимающе усмехнувшись, она достала бутылку «Наполеона». Плеснула на донышко двух рюмочек. Взяв одну из них в свои длинные пальцы, произнесла, пародируя «народного генерала» Алексея Булдакова:

— Ну, за правду!

Смысл этого тоста дошел до меня только после обеда, когда Тамара, покопавшись во встроенном шкафе-купе, вытащила прибор с небольшим экраном и самописцем.

— На детекторе лжи давно проверялась? — невозмутимо спросила москвичка.

«Господи, спасибо Тебе, что заставил меня говорить правду и только правду, а не разрабатывать самые совершенные легенды», — поблагодарила я мысленно Бога.

Прикрепив датчики к моим рукам и вискам, Тамара замерла перед экраном, включив прибор. Мерное гудение свидетельствовало о его готовности к работе.

— Фамилия, имя, отчество! — свой допрос Тамара начала с элементарщины.

— Фролова Надежда Александровна.

— Возраст?

— 27 лет.

— Пол?

— Женский, — усмехнулась я.

— Образование?

— Высшее.

— Родители?

— Мама Быстрова Екатерина Владимировна, отец — Фролов Александр Николаевич.

— Профессии родителей?

— Мама — учитель русского языка и литературы, отец журналист.

— Александр Фролов, тот самый Фролов, который соратник Листьева, Любимова, который «Открытый урок», «Кремлевские тайны», «Президентская рать» — твой отец?! — в голосе Тамары слышалось неподдельное удивление.

— Они с мамой разошлись, когда я была маленькой, около двух лет. Увидела отца я, уже закончив школу.

— Когда его убили, ты была рядом?

— Да, я охраняла его во время избирательной кампании 1996 года.

— Ладно, пока двинемся дальше.

— Полученная специальность?

— Юрист.

— Цвет глаз?

— Карие.

— Работаешь в ФСБ?

— Нет.

— В МВД?

— Нет.

— В прокуратуре?

— Нет.

— Рост?

— 170 сантиметров.

— Вес?

— 60 килограммов.

— Воинское звание?

— Старший лейтенант юстиции запаса.

— Замужем?

— Нет.

— Есть дети?

— Нет.

— Постоянный любовник?

— Нет.

— Была в США?

— Нет.

— Работаешь в СВР?

— Нет.

— Откуда знаешь «дядю Юру»?

— Сосед по лестничной клетке.

Выключив детектор, Тамара хмыкнула:

— На кого же ты работаешь на самом деле?

— На саму себя. Я — частный детектив. Но за деньги, большие деньги, — подчеркнула я, — выполняю и щекотливые поручения своих клиентов. Мне лучше знать, как эти поручения осуществить с наименьшим риском быть пойманной или разоблаченной.

— Или все, сказанное тобой, чистая правда, или ты великая мошенница, которой удалось обмануть прибор! — заметила Тамара.

Расхохотавшись, я спросила ее:

— Почему не допытывалась, работаю ли я на ФБР или ЦРУ? Представляешь, сюжетик — щупальца американских спецслужб тянутся к горлу таинственной русской незнакомки. Маудер и Скали идут по следу.

— Если ты — Дана Скали, то где твой хитроумный Лис? — в тон мне парировала Тамара.

— Ладно, кончай трепаться, — предложила я. — Давай выпьем кофе и обговорим дело.

— Ладушки, — неожиданно по-детски ответила москвичка. — Сосед твой что-нибудь сказал о характере предстоящей работы?

— Нет, только предупредил, что очень щекотливое поручение для солидной заказчицы, — с ходу вывернулась я, памятуя, что детектор лжи, по счастию, отключен.

— Ты убивала людей? — откровенно спросила меня Тамара.

— Безусловно. В порядке самозащиты. У меня хорошая реакция, я всегда опережаю противника на считанные доли секунды, — честно призналась я.

— А просто так, на заказ, сможешь? — тихо произнесла женщина, глядя мне в глаза.

— Зависит от того, сколько ты мне заплатишь! — как можно циничней заявила я.

— Дорого, очень дорого. Но не бойся, убивать сразу не придется. Слушай меня внимательно…

Задание москвички заключалось в следующем. В нашем городе скрывается от нее бывший муж. Три года назад он стал изменять ей с другой женщиной, которую тщательно прячет от всех. Нанятый ею по случаю пенсионер дядя Юра не смог установить, где прячется разлучница. Моя задача будет войти в доверие к мужику и отыскать логово соперницы. Только после этого Тамара будет решать, убивать одного мужа или вдвоем с соперницей.

— Не проще ли, не входя в контакт с объектом, установить за ним плотное наружное наблюдение, что позволит выявить местонахождение разлучницы? — предложила я.

— Учитывая твой высокий коэффициент интеллектуального развития, прощаю инициати-ву, — погрозила мне пальчиком Тамара. — Но это пока не удалось ни одному частному детективу. Вот почему тебе придется входить с ним в контакт. И в довольно плотный! — хохотнула женщина.

— Ты хочешь, чтобы я соблазнила твоего мужика? — тут только дошло до меня.

— Он уже практически не мой, так что лезь, не бойся! — милостиво благословила меня на адюльтер Тамара.

— Но, если у него есть женщина, жена, пусть гражданская, но жена, то зачем ему кидаться на первую встречную? — удивилась я.

— Сейчас поймешь, — пообещала Тамара, протягивая мне фотографию объекта.

Я внимательно взглянула на снимок. На нем был изображен симпатичный моложавый мужчина, возраст которого выдавали лишь поседевшие волосы. Клиентша внимательно наблюдала за моей реакцией на фотографию.

— Послушай, я где-то определенно видела твоего мужа! — деликатно предположила я.

— Надежда, ты в самом деле не знаешь, кто это? — изумилась Тамара.

— Скорее всего, какой-то артист. Но я давно уже не видела его на экране, — чтобы не выдать свою всестороннюю осведомленность, мне приходилось выдавливать правду по каплям.

— Это — Кирилл Майдановский! — с несомненной гордостью в голосе произнесла его жена.

— И ты хочешь, чтобы я его пришила! — сыграв гнев и возмущение, я вскочила с кресла. — На самоубийцу я еще не похожа. Да власти будут землю рыть, дабы найти киллера. Или твой Илюша меня кокнет после того, как я сделаю свое дело. Зачем мне приключения на задницу?

— Фи, что за вульгарщина, — деланно поморщилась Тамара. — Нет, я тебя не знаю, ты меня не видела, разошлись, как в море корабли! — нагнетала я обстановку, направляясь к двери.

— Постой! — тихо, но твердо произнесла москвичка. — Я заплачу тебе пятьдесят тысяч за его жизнь…

— И мараться не стану за такую мелочевку! — начала я торг.

— Ты не поняла! Пятьдесят тысяч баксов! — пояснила Тамара.

— Сто пятьдесят кусков и ни цента меньше! — заломила я свою цену.

— Сто тысяч и ни центом больше! Столько получает Джулиа Андерсен за одну серию «Секретных материалов», — настаивала на своем хозяйка.

— Хорошо, но если мне удастся найти его курицу, будем считать это уже второй серией. Следовательно, двести кусков за дилогию. По рукам? — я вопросительно взглянула на москвичку.

— Исключительно из-за любви к тебе, — усмехнулась хозяйка.

«Как бы не так, — подумала я. — Можешь ли ты вообще любить, страдать, ненавидеть — словом, чувствовать, если заказываешь убийство собственного мужа? Тебе нужна я, поскольку ты убедилась в моих высоких профессиональных качествах. Вот и вся «любовь»!

— Тогда аванс — пятьдесят тысяч на боч-ку — и я начинаю работать! — потребовала я.

— Такую сумму в гостиничном номере я не держу, сама понимаешь, не глупенькая. Деньги доставят мне завтра к вечеру. Давай встретимся, скажем, в семнадцать часов на Набережной. Там стоит памятник вашему первому секретарю обкома, не помню фамилию, коммунисту, дважды Герою Социалистического Труда. Возле него и встретимся. Машину мою ты уже видела. Номер наверняка запомнила. Я припаркую ее на проезжей части напротив памятника. Подойдешь, в машине и рассчитаемся. Не теряй времени зря. У тебя дома есть персоналка? — спросила Тамара.

— Компьютер? Имеется.

— Тогда возьми дискету, здесь досье на Майдановского. Можешь снять копию. Изучи досканально до завтра. Пригодится. И подумай о легенде. Будешь работать под журналистку. В биографии твоей менять практически ничего не придется, только факультет университета — вместо юридического пусть будет филологический. Дочь мэтра Фролова естественно пошла по стопам отца. Не так ли? — вполне по-человечески улыбнулась Тамара.

Взяв дискету, я положила ее в карман брюк.

— Илья тебя отвезет, — прощаясь, предупредила меня хозяйка.

«Хочет убедиться, действительно ли я соседка дяди Юры?» — мелькнуло у меня в голове, когда я села в поданный к парадному подъезду гостиницы «БМВ».

Глава третья АВАНС ПОЛУЧЕН

Поначалу мы ехали молча. Потом любопытство Ильи пересилило его профессиональную выдержку.

— Где восточным единоборствам училась? — спросил он, когда мы остановились перед очередным светофором.

— С десяти лет в собственной школе. У нас был замечательный учитель. Когда в шестнадцать я получила черный пояс, Иван заявил, что наконец-то хоть одна ученица сумела превзойти его.

— А в стрельбе Ванечка тоже знал толк? — усмехнулся охранник.

— Зря смеешься. Ваня был отставным офицером спецназа, после ранения пришел в школу военруком, представляешь, тридцатилетний подполковник, а не те старые развалины, которые были в соседних школах. Вот он и вел кружок боевой подготовки. Мы все к выпуску умели драться, стрелять, водить автомашину, работать на рации — словом, все премудрости антитеррористического подразделения, — пояснила я. — А ты как попал к этой крале?

— Служил в морской пехоте. Пришел из армии, работы нет. А кормить семью надо. У меня еще двое сестренок-близняшек, им всего десять лет, в школе учатся, и отец один. Мама умерла, когда я служил. Сердце. Вот отец один и тянет. Тамара раньше жила в нашем доме, пока за Майдановского замуж не вышла. С матерью дружила. После дембеля я к ней пошел: помоги, мол. Она и предложила телохранителем. Все же, говорит, не чужой человек за спиной стоять будет. Уверенность какая-то появляется. Платит хорошо и вовремя. На мои деньги мы четверо и кормимся. Отец-то всю жизнь участковым терапевтом мается.

Пока Илья рассказывал мне свою бесхитростную историю, мы подъехали к нашему дому.

Выходя из машины, я уже совершенно по-другому взглянула на московского секьюрити.

Едва сняв верхнюю одежду, я в изнеможении упала на диван в зале и несколько минут пролежала с закрытыми глазами, стараясь расслабиться. Мышцы, а самое главное нервы, перестали напрягаться. Умение за десять-пятнадцать минут привести себя в порядок приходит только с годами упорных тренировок. Зато, очнувшись, я чувствовала себя посвежевшей и готовой к новым испытаниям. Кстати об испытаниях. Еще утром я не могла предположить, что хозяйка решится посмотреть на меня в деле. Хорошо, что не начала сочинять Бог весть что.

Подведем предварительные итоги сегодняшнего дня. В положительном результате — спасение соседа. Каким бы добрым ни прикидывался Илья, прикажи ему хозяйка убить старика, парень бы и глазом не моргнул: доходным местом он, чувствуется, дорожит. Жизнь Юрия Петровича вне опасности. Мавр сделал свое дело, нашел меня, — мавр может уходить.

Теперь поразмыслю над предложениями Тамары. Дорого, очень дорого она собирается заплатить за жизнь бывшего супруга (кстати, почему бывшего? Я ведь еще не заглядывала в паспорт объекта?) и его приятельницы. На простую месть это не похоже. Обыкновенные русские бабы так не мстят. Недавно читала в какой-то газете о сорокапятилетнем мужике, профессиональном каскадере, автогонщике, до смерти боявшегося… бывшей жены. Пятнадцать совместно прожитых лет мужик тот, как говорится, ходил по одной половице, боялся лишний раз кашлянуть, хотя успел стать отцом двоих детей — мальчика и девочки. Чуть что не так, женушка поднимала визг, крик, скандал с битьем посуды и царапаньем мужу лица — он принципиально не мог поднять руку на женщину. В тридцать пять Игнат, кажется, его звали именно так, влюбился в одну молоденькую девушку и совершил дерзкий побег к ней от собственной жены.

Ушел по-английски, не попрощавшись, затолкав в «дипломат» лишь две свежие рубашки и бритву. Как матерый шпион, перебежками, проверяясь у витрин магазинов, он добрался до дома возлюбленной, где и остался ночевать. Каково же было его удивление, когда утром у подъезда его с молодой пассией ждала местная шпана, нанятая сварливой женушкой за двести долларов. Хорошо, что Игнат не был бедным — за триста баксов шпана от них отстала, заодно выдав и заказчицу несовершившейся экзекуции.

Но жизнь Игната не стала лучше после бегства. Вот уже десять лет каскадер как перчатки меняет не только квартиры, но и женщин. Хотя он вовсе не сексуальный маньяк. Просто кому из нас понравится, когда в дом ворвется некая фурия, бывшая жена твоего возлюбленного, станет клянчить деньги на несчастных сироток, размахивать кулаками и кухонным ножом. Первая пассия не выдержала двух лет такой жизни. Остальные не выдерживают и месяца… Может, Тамара такая же фурия? Вот и прячет Майдановский от нее свое сокровище.

Хорошо. Как бы там ни было, но я должна теперь сберечь жизнь известного артиста и его подруги. Следовательно, мне потребуются веские доказательства, которые можно представить следствию, а затем суду, доказательства, выставляющие Тамару заказчицей преступления. Мне нужно прикрытие, и очень серьезное. Передачу денег, конкретный заказ убийства и слежки надо будет фиксировать, представлять аудио-, а лучше всего — видеопленку. Одна я могу засыпаться. Кто его знает, что завтра взбредет Тамаре — от такой стервы любой пакости можно ожидать.

Но к кому обратиться за помощью? Конечно, у меня много друзей в правоохранительных органах родного города, но Тамара с ее деньгами могла приобрести информатора в любой спецслужбе. Выходит, туда мне дорога заказана. Нужен какой-то иной путь. Ход конем, как говорят шахматисты. А что, если попытать счастья у моего недавнего знакомого по предыдущему делу, Анатолия Михайловича Кузнецова?

О, это была романтическая история! Тридцать лет назад юный Толик, курсант разведшколы КГБ, повстречался в увольнительной с прелестной девушкой Тоней. По весне Тоня забеременела, а начинающий разведчик уехал за рубеж. Родилась девочка. Тоня на время — как она считала — сдала ребенка в Дом малютки и уехала на Дальний Восток в поисках любимого (легенду о практике пришлось выдумать Анатолию при расставании). По нелепой случайности девочка попала в чужую семью.

Прошли годы. Девочка, названная приемными родителями Ксенией, давно выросла, превратившись в прелестную молодую женщину, ставшую второй женой известного на всю страну ученого-историка. И только прошлым летом время все расставило по своим местам. Возвратился из-за рубежа боец невидимого фронта генерал службы внешней разведки Анатолий Михайлович Кузнецов. Разыскал свою бывшую возлюбленную, Антонину Васильевну, так нелепо потерявшую дочку. И девочку бывший разведчик обнаружил. Ею оказалась та самая разлучница, что увела мужа-академика у Антонины Васильевны. Все смешалось в благородном семействе: жена превратилась в тещу, дочь обрела двух матерей и одного отца… Анатолий Михайлович вскоре после благополучного завершения всей этой таинственной истории, в которой я принимала самое деятельное участие, женился на Нине Сергеевне, приемной матери его дочери.

С тех пор мы и дружим домами. Я стала крестной матерью своей тезки — родившуюся недавно дочку Ксении назвали Надеждой в мою честь. Поскольку маленькая Надя приходится родной внучкой Анатолию Михайловичу, у меня есть повод навестить родственников. Лишь бы «молодые» были на месте, а не уехали в Москву, где у генерала имелась квартира в престижном доме в центре города.

Если даже за мной и наблюдают, то общение с друзьями не должно вызвать явного подозрения у бдительной Тамары. Решено, еду в гости! Но я забыла про дискету с досье Майдановского. Надо хотя бы бегло его просмотреть.

Включив свой компьютер, я поставила дискету и вошла в файл. Господи, сколько имен, событий, фактов! Чувствуется, что Тамара плотно повязала своего суженого: здесь были не только обычные данные о сыгранных ролях, которые можно получить на сайте «Актеры советского кино» в русской части Интернета, в мельчайших подробностях описывались маршруты заграничных поездок Майдановского, его привычки, вкусы, амурные приключения, друзья, среди которых я нашла немало известных стране и миру политиков, ученых, правозащитников. В досье присутствовало буквально все, вплоть до антропометрических данных и особых примет — родимых пятен и их конфигурации на теле, наличие шрама от операции по удалению аппендикса. Не смогла я найти лишь данных на двух человек — супругу Тамару и нынешнюю спутницу жизни.

Отсутствие сведений о первой легко объяснялось — материалы подбирались по ее заказу, следовательно, фигура заказчицы должна оставаться в тени. Вторую, выходит, действительно тщательно оберегал сам Кирилл.

Ладно, завтра с утра на свежую голову еще раз посмотрю файл. Скопировав его на всякий случай на Жесткий диск своего компьютера, я стала собираться в гости.

Памятуя известную русскую пословицу, что незваный гость хуже татарина, звонить и предупреждать о своем визите я не стала: кто знает, вдруг мой телефон уже прослушивается? Поехала не на своей машине, а на общественном транспорте, сменив по пути несколько трамваев и троллейбусов. Кажется, хвоста не было.

Вот и знакомая пятиэтажка на Заречной улице, где жили Нина Сергеевна и Анатолий Михайлович Кузнецовы. На счастье, они оказались дома. Гостеприимная хозяйка удалилась на кухню организовывать ужин, мы же с Анатолием Михайловичем разговаривали под звуки работающего телевизора в единственной комнате этой маленькой квартирки.

Кратко обрисовав «историю вопроса», ситуацию с Кириллом Майдановским, я попросила совета и помощи.

— Со спецтехникой я, конечно, помогу, — пообещал генерал. — Завтра до обеда ты получишь бижутерию со встроенными в сережки минителекамерами и микрофоном в кольце. Но это полдела. Тебя надо подстраховать. Записывающую аппаратуру придется установить где-то поблизости от места вашей встречи с этой таинственной Тамарой. Радиус действия передающих устройств «бижутерии» до пятисот метров, так что «колпак» заказчица не должна почувствовать.

— Тамара непредсказуема в гораздо большей степени, чем обычная женщина. Вдруг она захочет рассчитаться со мной не у памятника на Набережной, а отъехав для верности куда подальше? — предположила я.

— Нужна машина, готовая последовать за ее «БМВ», но машина обычная, неприметная, которую нельзя принять за слежку. Мой «форд» да еще с московскими номерами сразу засветится, — задумчиво произнес милый генерал.

— Эврика! Анатолий Михайлович, в деле по поиску Вашей дочери участвовал и мой неизменный помощник, кузен Владислав Волков. Летом он приобрел подержанную «Оку»…

— Годится! — обрадовался генерал. — Ни одна уважающая себя спецслужба на такую не сядет. Поэтому «Ока» на хвосте подозрений не вызовет. Кстати, Надя, твой кузен, помнится, будущий юрист и вообще отличный парень. Дай-ка мне его телефон. Тебе самой не стоит сейчас связываться с ним. Я сам обо всем договорюсь.

— Еще, Анатолий Михайлович! Меня беспокоит информационный вакуум вокруг фигуры этой самой Тамары. В досье на Кирилла Майдановского о ней ни звука, а мне очень интересна фигура клиентши. Покажите мне хоть одну женщину, готовую выложить за голову своего мужа сто тысяч баксов? Я не налоговый инспектор, но откуда деньги?

— Ты хочешь, чтобы я попросил московских друзей поинтересоваться ею? — уточнил генерал.

— Я колеблюсь. Если ваши друзья обнаружат свой интерес, мадам может легко связать его с моим появлением. Тогда она отождествит меня со спецслужбой, которая будет ее трясти…

— И постарается возвратить свои сто кусков ценой уже твоей жизни, — закончил мою мысль профессиональный разведчик. — Но мы должны быть на голову выше твоей соперницы. Попрошу московских коллег сработать, скажем, под обычный наезд вполне легальных органов — налоговой инспекции или полиции. Если Тамара беспрепятственно орудует такими суммами, следовательно, она так или иначе связана с миром бизнеса. А где бизнес, там налоговики. Кого-кого, а тебя с налоговиками не спутаешь.

Я с аппетитом поела домашние пельмени, слепленные руками добрейшей Нины Сергеевны, буквально расцветшей за последние полгода. Женщина, почти три десятка лет хранившая тайну удочерения, боявшаяся каждого стука в дверь — как бы не пришли настоящие родители и не забрали ее дочурку, рано оставшаяся без мужа, ушедшего к молодой сопернице, в пору бабьего лета наконец-то нашла свое счастье. Да и какое счастье — ее мужем стал родной отец дочери! Теперь никто и никогда не отберет у нее ни тихого женского счастья любить и быть любимой, ни единственную дочку и двух внуков, ни мужа, героя и генерала.

Домой я возвратилась уже ближе к полуночи, отдохнувшая душой и готовая к новой борьбе…

На следующий день я встретилась в центре города с Анатолием Михайловичем, преподнесшим мне презент — мельхиоровую бижутерию. Набор понравился мне даже не с технической стороны, а как обыкновенное украшение. Серьги и кольцо пришлись мне по душе. А это вселяло уверенность в успехе предстоящего дела.

Без пяти минут семнадцать я поставила свою «десятку» неподалеку от памятника всесильного в советские времена первого секретаря обкома Ивана Шалаева. Заперла «жигуленок», спустилась к Волге. На замерзшей реке, словно нахохлившиеся воробьи, сидели любители зимнего подледного лова. Посмотрев на панораму реки, я решительно направилась по лестнице к верхнему ярусу Набережной, где должна была стоять тамарина «БМВ». В этот зимний вечер прохожих было мало. Лишь двое рабочих в форменных куртках и брюках городского жилищно-коммунального хозяйства лопатами расчищали снег возле памятника коммунистическому вождю. Приглядевшись, я узнала в них… генерала Кузнецова и своего кузена Славу Волкова. Да, очень интересно!

А вот и знакомый «БМВ». Правая задняя дверца открылась при моем приближении. Поправив шубу, я села в машину. В углу с кейсом на коленях устроилась Тамара. Поздоровавшись, я вопросительно посмотрела на хозяйку.

— Считать будешь? — усмехнулась Тамара, поглаживая рукой кожу кейса.

— Чай я русская баба, по пословице живу — деньги счет любят! — в тон ей ответила я.

— Может, еще и машинку для проверки подлинности купюр принесла? — продолжала «долбать» меня москвичка.

— Дай хоть посмотреть, нет ли «куклы», — убеждала я заказчицу: мне во что бы то ни стало надо было заставить ее раскрыть кейс и показать доллары, чтобы запечатлеть их на видео.

— Небось, первый раз в жизни такую сумму наличными видишь? — спросила Тамара, расстегивая кейс.

— Видеть приходилось и крупнее. Но те предназначались не мне, — честно призналась я.

— Купюры по пятьдесят баксов. В пачке по пять тысяч. Всего десять пачек. Арифметика простая, — Тамара пододвинула чемоданчик в мою сторону.

Взяв на выбор одну пачку, я вытащила из нее несколько купюр. Кажется, настоящие.

— Расписку писать? — подковырнула я хозяйку.

— Не передергивай, подруга! — погрозила мне пальцем Тамара. — Лучше послушай меня внимательно. На твое имя забронирован номер-люкс в «Центральной». Утром поселишься в нем. Потом отправишься в ваш местный драмтеатр. Насколько я выяснила, Кирилл официально в вашем городе на постановке какого-то спектакля. Приглашенным режиссером. Ты — корреспондент газеты «Купидон-инфо». Вот служебное удостоверение, паспорт на твое имя с московской пропиской, деньги на представительские расходы. Здесь — досье на руководителей редакции, коллег по работе, краткая справка об истории создания и основной тематике издания, твои визитки, — Тамара протянула мне папку с документами.

— Изучишь до завтра. Срок командировки у тебя неделя. За семь дней тебе придется соблазнить Майдановского, узнать координаты его пассии. Потом убрать хотя бы Кирилла…

— Где мочить-то будем? В сортире? — повторила я ставший знаменитым слоган российского премьер-министра.

— В сортире пусть кавказцев мочат. Ты уберешь Майдановского в постели, — спокойно произнесла Тамара.

— Где? — с неподдельной дрожью в голосе заметила я.

— Да, да, ты не ослышалась. В постели, во время или после любовной игры. Таково мое условие, — жестко подтвердила клиентша. — Яд передам дополнительно. Я долго думала, куда замаскировать видеокамеру и микрофон, ведь по идее на твоем теле ничего из одежды не останется… Догадалась. Возьми набор бижутерии, — Тамара протянула мне упакованные безделушки, исполненные под золото серьги, кулон и кольцо. Хорошо, что я не выдала своего удивления! — В серьгах и кулоне видеокамеры, в кольце — микрофон. Наденешь завтра вечером, когда начнешь соблазнять Майдановского. Я хочу все видеть и все слышать! Поняла?

— Да, ваше высочество! — я галантно склонила голову. — В туалет мне с ними тоже ходить?

— Не ерничай, принцесса! — беззлобно усмехнулась хозяйка. — Надевать их станешь только с Кириллом. Снимешь — они перестанут работать. Техника импортная, для агентов ЦРУ, действуют только на теле, отключаются автоматически при снятии.

— Уважающая себя столичная журналистка не станет всю неделю щеголять в одной и той же бижутерии. И твой актер не колхозник, сразу заподозрит неладное, — возмутилась я.

— Логично. Послезавтра утром я позвоню тебе в номер, назначу встречу, принесу еще чего-нибудь на смену. Ладно. Задание ясно? Еще вопросы есть? — заторопилась Тамара.

— Как мне связаться с вами в непредвиденной ситуации? — нагло улыбнулась я.

— Вот номер моего сотового, — москвичка протянула обыкновенный листок, вырванный из ученической тетради. — Запомнишь, бумагу сожги. Тебя подвезти куда-нибудь?

— Не надо, за углом моя тачка стоит, — отказалась я.

— Тогда счастливо! — Тамара впервые за два дня знакомства протянула мне руку. Обменявшись рукопожатием, мы расстались.

Выйдя из «БМВ», я огляделась. «Рабочих» возле памятника уже не было — они, вероятно, слушали наш разговор в машине. Попетляв на всякий случай вокруг памятника, я подошла к своей «десятке», открыла дверцу, устало опустилась на водительское место. Интересная получается картина. Спецтехника, которой снабдили меня Тамара и Кузнецов, — из одного источника! Выходит, у москвички есть доступ даже к тайнам внешней разведки! Очень колоритная фигура Тамара Майдановская!

Москвичка перестраховалась. Она взяла меня под свой колпак. Надев золотистую бижутерию, я уже не смогу сказать Кириллу ни слова правды. Так что же делать? Как сказать артисту о ситуации, в которую он попал?

— Ладно, поехали! — произнесла я вслух, надеясь, что мои друзья слушают меня.

Поплутав по городским улицам, я подкатила на стоянку к городскому парку. Расчищенные от снега аллеи ярко освещались неоновыми лампами. С катка доносился гвалт детворы и подростков. По лыжной трассе сновали целыми семьями взрослые и дети. Молодые мамаши степенно прогуливались с младенцами в колясках. Стряхнув ладошкой искрящийся снег, я присела на свободную скамейку. А вот и мои помощники. Они по-прежнему были одеты в канареечные костюмы ЖКХ. Прислонив лопаты к дереву, они остановились рядом с моей скамейкой.

— Девушка, не возражаете, если мы тут подымим рядышком? — спросил меня старший.

— Пожалуйста! — милостливо разрешила я.

— Что-то лицо у вас погрустнело? — допытывался пожилой мужчина.

— Загрустишь, пожалуй! — засмеялась я. — Все слышали и видели?

— Так точно, товарищ корреспондент! — улыбнулся и младший «рабочий».

— Птичка, похоже, из одного гнезда с вами, — кивнула я Кузнецову.

— Ничего подобного! Ее игрушки на Западе продаются в любом уважающем себя магазине телерадитоваров. Ее сентенции по поводу ЦРУ — сплошной блеф. Но твое положение действительно осложнилось. Хочешь, завтра утром, пока ты будешь устраиваться в гостинице, я перехвачу Майдановского и все ему объясню? — предложил генерал.

— А если его пасут люди Тамары? Контакт с неизвестным вызовет их подозрения. Нет, мне надо все сделать самой. В те несколько часов, что Тамара разрешила мне не применять прослушку…

— Будь осторожна! Возможно, у тебя не будет и этих нескольких часов. Что мешает им утром посадить «жучка» на одежду Майдановского? — предупредил Кузнецов.

— Резонно! — заметила я.

— Куда деньги спрячешь? — поинтересовался Владислав.

— Не знаю! — я пожала плечами. — В банк надо утром положить.

— В какой еще банк? — возмутился кузен. — Засветиться хочешь с такой суммой?

— В самый надежный, трехлитровый! — улыбнулась я.

— Нет, береженого — Бог бережет. Домой тебе сегодня лучше не ходить. Давайте сделаем так… — предложил Волков.

Анатолий Михайлович одобрил мысли юного «коллеги». Кузнецов сел за руль моей «десятки», я же вместе с кейсом юркнула в малютку «Оку». Приткнувшись в трехстах метрах от моего дома, мы обождали, пока генерал ставил «жигуленок» в гараж. Затем подхватили его и подвезли до дома. Мы же с Владиславом поехали к ним, где небрежно закинули кейс с долларами на антресоли со стеклянными банками, освобождавшимися от солений по ходу зимы.

Владислав и Маша, его юная прелестная жена, недавно стали счастливыми родителями. Конечно, мое появление доставило им немало хлопот. Но ребята считали эти хлопоты приятными. Гостей у них было еще не так много. А показать малыша, крепенького — тьфу, тьфу, нет, не крепенького, слабенького, слабенького, чтобы не сглазить, Артемку, мне, единственной в нашем городе родственнице — родители кузена жили до сих пор в столице солнечного Туркменистана Ашхабаде, а мама и младшие брат с сестрой Маши в глубинном селе на окраине нашей области, — ребятам очень хотелось.

Маша ласково наблюдала, как я тетешкалась в детской с их сыном. Распеленатый, в одной распашонке, трехмесячный малыш нежился в своей кроватке. Взяв в руки погремушку, я пыталась заигрывать с ним. Артемке удалось ухватить погремушку и изо всех сил потрясти ею. Мы с Машей расхохотались.

— У тебя глаза добром горят, когда ты с Артемкой возишься! — улыбнулась Маша.

— Счастливые вы, ребята! — вздохнула я. — Такого пацана заделали.

— Кто тебе мешает? — пожала плечами юная мама.

— Ты Влада любишь? — поинтересовалась я.

— Обижаешь… — она смутилась.

— Вот-вот. Я тоже хочу ребенка от любимого человека. Но таковых покуда не имеется…

— Странно, — Маша пожала плечами. — Ты такая красивая, и нет никого до сих пор.

— Редким мужчинам нравятся такие, как мы с тобой, красивые и умные. Предпочитают в основном красивых, но глупых. Ты дождалась своего принца. Я пока потерплю, — усмехнулась я.

После ужина и традиционной программы «Время» я заснула сразу, спокойная и умиротворенная в этой счастливой семье.

Глава четвертая ВА-БАНК

Утром Слава подбросил меня до дома. Собрав чемоданчик с одеждой и косметикой, я электричкой, останавливающейся в километре от моей берлоги, в селе с ласковым названием Березовая речка, добралась до вокзала. Играя по-крупному, надо входить в образ столичной журналистки от печки, то есть с родной железной дороги.

Выйдя на Привокзальную площадь, я, теперь уже в образе иногородней, «растерянно» огляделась вокруг. Справа от меня народ толпился на троллейбусной и автобусной остановке, куда один за другим подъезжали заляпанные рекламой натруженные транспортные средства. Посреди маленького скверика в центре площади высился скромный памятник железному Феликсу — незабвенному председателю ВЧК по борьбе с контрреволюцией и саботажем Феликсу Эдмундовичу Дзержинскому. Подмигнув своему старшему собрату, я направилась к автостоянке, где рядом со своими тачками сгрудились местные водители, одетые, как на подбор, в кожаные куртки разных фасонов и почти одинаковые ондатровые шапки.

— Куда едем, миледи? — оценивающе смерил меня взглядом пожилой усатый шофер.

— В гостиницу «Центральная», — осторожно произнесла я.

— Нет проблем! 150 деревянных — и мигом домчим! — заломил явно запредельную цену переговорщик: «Центральная» стояла в трех кварталах от вокзала.

— Поцелуй меня в зад, как говорят у них в Штатах! До сумасшествия мне еще далеко! Полтинник — и считай, что тебе явно повезло! — торговаться так торговаться.

— О’кей! Полтинник плюс поцелуй в указанное вами место, миледи! — чопорно согласился пожилой — очередь везти клиента была явно его.

— Едем, старый греховодник, и поглядим, на что ты еще способен! — ухмыльнулась я.

Водитель галантно взял мой чемоданчик, подвел к серой «Волге», спрятал чемоданчик в багажник, распахнул сначала дверцу для меня, только потом сел сам. Я засмеялась.

— Что-нибудь не так? — включая зажигание, спросил водитель.

— Просто анекдот вспомнила. Когда мужчина открывает перед женой дверцу автомобиля? В двух случаях — если жена новая или автомобиль новый.

— Весело с вами! — хохотнул водитель, выруливая к светофору. — Откуда к нам?

— Из столицы. В командировку, — объясняла я согласно своей легенде.

Гостиница «Центральная» приютилась неподалеку от здания областной администрации или, в советское время, обкома партии. В славные достойные времена сюда селили лишь по броне за подписью управляющего делами обкома. Конечно, секретари и заведующие отделами ЦК КПСС, министры, приезжавшие в наш славный волжский город, располагались на государственных дачах, а в обкомовскую гостиницу селили сошек поменьше — инструкторов, референтов, деятелей литературы и искусства.

Нынче отель, явно претендовавший на звание самого звездного из своих городских собратьев, был открыт для всех толстосумов. Подойдя к окошечку с надписью «Дежурный менеджер», я вынула свой новенький паспорт с московской пропиской. Менеджер — девушка примерно моего возраста, посмотрев документ и порывшись в своих бумагах, вернула мне паспорт вместе с анкетой:

— Заполняйте. Вам забронирован и оплачен за неделю вперед «люкс» на третьем этаже.

Что делает уважающая себя женщина после почти суточной тряски в поезде? Правильно, принимает душ и приводит себя в порядок. Когда я наконец вышла из гостиницы, было уже около одиннадцати утра. Дорогу до драматического театра я знала как свои пять пальцев. Но она была знакома Фроловой-детективу, а не Фроловой-журналистке. Вот почему по пути в театр я несколько раз останавливалась и сверяла свой путь с советами случайных прохожих.

Наконец показался утопающий нынче в сугробах современный, из стекла и бетона, Академический драматический театр. Обойдя здание вокруг, я как бы искала служебный вход. Вот и он. Веяние времени — на традиционной металлической вертушке вместо ожидаемой старушки-божьего одуванчика меня встретил высокий и крепкий паренек в камуфляже с эмблемой частного охранного агентства «Виктория» на теплой куртке.

— Вы к кому? — вежливо осведомился он у заблокированной на всякий случай вертушки.

— К вашему главрежу, как там его… — я сделала вид, что напрягаю память.

— Чебышев Вадим Спиридонович, — подсказал мне охранник. — По внутреннему наберите 25. Прикажет пропустить — пожалуйста.

На удачу, главреж оказался на месте и уже через пару минут, сдав шубу в служебный же гардероб, я входила в его просторный и удивительно уютный для хозяина-мужчины кабинет.

— Чем обязаны вниманием столичной прессы, причем такого весьма специфического толка? — представившись и внимательно ознакомившись с моим удостоверением и визиткой, поинтересовался Чебышев.

— Столичный бомонд будоражат слухи о сногсшибательной премьере, которую готовит на вашей сцене секс-символ советского кино и театра семидесятых годов Кирилл Майдановский, — я решила не ходить вокруг да около, а идти напролом, как танк или БТР к своей цели. — Шеф поручил мне на неделю стать тенью Кирилла Львовича, но выдать сенсационный материал.

— С самим Майдановским этот вопрос согласован? — осведомился главный.

— Мне в интервью еще ни одна звезда не отказывала! — с гордостью похвалилась я.

— Майдановский непредсказуем, впрочем, как и все большие мастера. Он может послать вас к чертям собачьим или не отходить от вас сутки напролет, — усмехнулся художественный руководитель театра.

— Кстати, что ставит Кирилл Львович и почему потребовался приезд столичного мэтра? — я вытащила блокнот и авторучку из своей сумочки.

— «Лолиту» Набокова. И этим все сказано. Наша постановка будет первой на провинциальной сцене. До этого только у вас в Москве ее интерпретировал Роман Виктюк. Смотрели? — как само собой разумеющееся спросил Чебышев.

— Конечно, — пробурчала я, а про себя подумала: «Господи! Останови его! Не позволь задавать вопросы о неведомом мне спектакле!»

Бог все-таки есть. Вадим Спиридонович сменил тему разговора:

— Что-то мне ваша фамилия знакома… Постойте, Александр Фролов вам не…

— Это мой отец, — произнесла я тихо и серьезно.

— Теперь понятно, почему вам не отказывают в интервью звезды… Чашечку кофе? До перерыва в репетиции у Майдановского еще минут тридцать.

Еще полчаса мы трепались с главрежем на околотеатральные и телевизионные темы. Наконец Чебышев предложил:

— Пойдемте в репетиционный зал. Кирилл обычно и в перерыв не выходит оттуда, говорит, дабы не потерять кураж. Я представлю вас.

Медленно раскрыв массивную и скрипучую дубовую дверь, Вадим Спиридонович пропустил меня в полумрак малого зала, используемого обычно для репетиций. Несколько секунд я простояла неподвижно, закрыв глаза, чтобы привыкнуть к сумеречному свету. Оглянувшись по сторонам, я заметила, что мы с главным стоим в проходе между рядами, отделяющими партер от амфитеатра. Прожектора, освещавшие почти пустую сцену, были погашены, лишь неяркие дежурные лампочки продолжали гореть под самым потолком. В этом полутемном царстве ярким пятном выделялся лишь желтый кружок света на журнальном столике, стоявшем внизу, у первого ряда.

Настольная лампа освещала открытую папку с листами текста, чашку с непонятным издалека напитком, салфетку с лежащим на ней бутербродом. Силуэт человека почти не был виден, только руки, попеременно подносящие ко рту то чашку, то бутерброд. Мастер завтракал или обедал, что там у артистов сейчас по распорядку?

Чебышев осторожно, почти на цыпочках, стараясь не скрипеть, двинулся к столику. Я замерла на месте. Вероятно, Майдановский был занят своими мыслями, поскольку не среагировал сразу на появление главрежа.

— Какого черта ты меня пугаешь, Вадим? — донеслась до меня строгая, но беззлобная реплика мэтра.

— Не выражайся! Я не один. Со мною дама, — предупредил Чебышев.

— И кого ты снова притащил с собой? Очередную смазливенькую прыщатую плоскодонку, претендующую на великую роль? — теперь недовольно пробурчал мастер. — Я же сказал, играть будет Аля!

— Это не актриса. Журналистка. Из твоей Москвы… — Чебышев не успел договорить.

— Нет, ты хочешь моей преждевременной смерти! Пошли на хрен прессу и сам убирайся вместе с ней! До премьеры совсем чуть-чуть, а ты уже проклятых вонючих писак тащишь… — мне показалось, что Майдановский брызжет слюной от ярости.

— Она очень симпатичная девушка и дочка Саши Фролова, между прочим! — невозмутимо осадил своего товарища главреж.

— А что ты сразу не сказал! — уже удивленно-миролюбиво спросил мэтр. — Где она?

— Стоит в проходе и слушает отборный мат народного артиста! — усмехнулся Чебышев, кивнув, видимо, в мою сторону.

— Вот именно, народного, — подтвердил Майдановский. — А русский народ без этих выражений не обходится. Чего замер? Приглашай!

— Надежда Александровна! — командно-профессионально повысил голос главный. — Спускайтесь к нам!

Через несколько секунд я стояла перед столиком, из-за которого поднималась темная высокая фигура мужчины в свитере и джинсах. Лица не было видно.

— Фролова! — я протянула руку навстречу силуэту.

— Очень приятно! — его сухие губы поцеловали мою ладонь. — Вы уж простите меня за резкие выражения в адрес ваших коллег по перу, они мне все настолько осточертели за эти годы, продажные борзописцы, к вам это не относится, Надя! — тут же поправился мастер. — Сашиной дочке я не могу отказать в интервью. Мы дружили с вашим отцом! — объяснил Майдановский.

«Милый папа! Четыре года, как тебя уже нет на свете, а твоя душа и сегодня помогает мне! Спасибо тебе», — подумала я, а вслух сказала:

— Отец рассказывал мне о ваших встречах, спорах до хрипоты. Я увидела его уже семнадцатилетней, и судьба отмерила нам только шесть лет дружбы, — я тяжело вздохнула.

— Да, каких только фортелей не выкидывает судьба! — согласился со мною мастер. — Вы не спешите? Через десять минут перерыв закончится и надо будет продолжать репетицию. Устраивайтесь где-нибудь поудобнее, смотрите, наблюдайте, запоминайте, анализируйте. А после репетиции я весь в вашем распоряжении. Договорились?

— Конечно, Кирилл Львович! — согласилась я, надеясь, что соглядатаи Тамары не успеют поставить прослушку в репетиционный зал и мы успеем поговорить без свидетелей после окончания репетиции.

Вспыхнули прожектора, осветив почти пустую сцену. На ней стояла только широкая кровать, заправленная грубым одеялом. Из-за кулис показались актеры — совсем юная девушка, почти девочка, на которой из одежды были только белые трусики и такая же майка, и мужчина за сорок, чуть сутулый, одетый в пижамные штаны и белую майку. Они нырнули под одеяло.

Майдановский взял микрофон, начал читать текст:

— «Услышав ее первый утренний зевок, я изобразил спящего, красивым профилем обращенного к ней». Сергей, мне даже на первом ряду не виден твой красивый профиль… Так лучше. «Моя Лолиточка была резвой девчонкой, и, когда она издала тот сдавленный смешок, который я так любил, я понял, что она до этого созерцала меня играющими глазами». Аля! Созерцай! Играй глазами! Тебе же интересно! Ты впервые в жизни проснулась в одной постели со взрослым мужчиной! «Она скатилась на мою сторону, и ее теплые русые кудри пришлись на мою правую ключицу». Сергей! Сними свою майку! Ты со своей женой тоже в майке спишь? Ты же не почувствуешь тепла ее волос сквозь майку! Так. «Я довольно бездарно имитировал пробуждение. Сперва мы лежали тихо! Я тихо гладил ее по волосам, и мы тихо целовались». Аля, у Набокова Лолита совращает в этой сцене Гумбольта, а не наоборот… Поняла? Тебе нравятся его прикосновения к волосам, тебе хочется его губ. Да, это не кино, и нет крупного плана, но не фальшивь, целуй его, в конце концов! Где страсть, это же не первый твой мужчина в самом деле!.. Не слышу, ты что сказала?

— Да противен мне Хромов! Вот вас я хочу целовать, а от него меня тошнит! — возмутилась юная актриса.

— Аля! Я сыграю только премьерные спектакли, а потом тебе так или иначе придется быть с Хромовым! Не дури! Ты профессионал, работай! Сейчас апогей всей сцены…

Актриса встала на колени перед лежащим на спине актером. Стащила с себя майку, оставаясь спиной к зрителям. Наклонившись к партнеру, она что-то прошептала ему на ухо.

— Ты никогда не делал этого, когда был мальчиком? — спросила актриса.

— Никогда… — приглушенно отвечал партнер.

Девушка откинула одеяло, засунув руки в пижаму партнера. Оба начали мерно покачиваться под тихую мелодию.

— Стоп! Хватит на сегодня! Одевайтесь. Плохо. Страсти не вижу. Ты не на манекене лежишь, не на резиновой кукле! Он о тебе мечтает несколько месяцев, он жаждет тебя. Тебе самой интересно! Вспомни Набокова: ты орудуешь жезлом его жизни! А ты играешь так, будто в руках ядовитая змея… — досадливо махнул рукой Майдановский.

Аля, как звали актрису, его реплику слушала, вполоборота повернувшись к режиссеру. Мне отчетливо были видны ее еще по-детски неразвитые груди. «Ну и нравы в театральных коллективах», — подумала я. Девушка между тем соскочила с кровати и, уже совсем нагло повернувшись к режиссеру всеми своими прелестями, нехотя стала напяливать майку.

— Кирилл Львович, может, с вами пройдем эту сцену? — спросила она, подойдя к краю сцены.

— Нет, завтра! Завтра, Алечка, завтра! Сейчас я занят, — отказался Майдановский.

В это время осветители врубили полный свет во всем зале, потушив прожектора, освещавшие сцену. Актеры увидели меня, притаившуюся в правом углу первого ряда.

— По-нят-но! — по слогам произнесла артистка, обиженно вильнула худосочным задом и скрылась за кулисами.

— Сергей! — режиссер обратился к актеру, продолжавшему сидеть на кровати. — Ты что, Альку завести не можешь? Мужик ты или не мужик? Я требую не фальшивить, а жить на сцене…

— Вам хорошо! Через месяц после премьеры в Москву укатите, а я с Алькой взаправду должен по постели кататься?! Моя ж на каждый спектакль ходить будет, а потом дома скандалы устраивать… — сокрушенно махнул рукой Хромов.

— Ладно, свободен, — отпустил актера Майдановский и повернулся в мою сторону. — Садитесь ближе, я на вас наконец-то при свете погляжу.

Я подошла и опустилась в кресло рядом с мэтром. Несколько секунд мы с любопытством разглядывали друг друга. Рядом со мной сидел уставший мужчина лет пятидесяти в черном свитере, белой рубашке без галстука, ворот которой выглядывал из разреза свитера, таких же черных джинсах. Лицо его, тронутое морщинками, улыбалось знакомым по фильмам выражением. Седые волосы не портили красоту лица, а лишь добавляли своеобразный шарм в его облик. Крупные выразительные губы чуть дрожали в улыбке. Руки с длинными пальцами лежали на коленях. Взгляд его удивительно глубоких зеленых глаз, казалось, обволакивал собеседника.

Почему он смотрел на меня так внимательно? Просто изучал! А может, я ему понравилась?

— Вы определенно похожи на Сашу, — наконец нарушил молчание мэтр. — Значит, должны быть счастливы.

— Вы тоже похожи и на отца, и на деда. Только счастливы ли? — в упор посмотрела я на Майдановского.

— Это уже интервью? — уточнил артист.

— Это не интервью. И вообще я не журналистка, Кирилл Львович! — честно призналась я.

— Не понял… — изумился Майдановский. — А кто же вы тогда?

— Киллер, нанятый вашей супругой за сто тысяч долларов, чтобы убить вас… — вполголоса произнесла я.

— И вы не дочь Саши Фролова?! — разочарование явно сквозило в голосе Майдановского.

— Все остальное — абсолютное правда. Я действительно дочка Александра Фролова. Этим я не могу шутить, — очень серьезно прошептала я.

— Тогда рассказывайте все по порядку! — потребовал Кирилл.

По порядку, от стука в дверь моего соседа до вчерашней передачи мне аванса за убийство, я выложила Майдановскому все.

— Вы можете мне не поверить, выгнать — ваше право. Операция сорвется, и тогда уберут нас обоих. Сначала меня — я слишком много знаю, потом, через неделю, месяц, год, но рано или поздно уничтожат и вас. — Я не жалела мрачных красок.

— У вашего отца были особые приметы? — вдруг спросил Кирилл.

— Шрам на левой ноге, чуть ниже бедра, он в детстве, в пионерском лагере, падал, рассек, пришлось зашивать. Родимое пятно размером с советский пятак под правой мышкой…

— Хватит! — прервал меня Майдановский. — Что вы предлагаете?

— Вы актер от Бога. Я не актриса. Сыщик. Обыкновенный частный сыщик. Юрист по образованию. Но я предлагаю вам сыграть пьесу, поставленную вашей супругой, уже в нашей редакции. Я выполняю все ее желания. На неделю становлюсь вашей тенью. Сегодня же вечером соблазняю вас. Выясняю все, что она хочет, вплоть до координат вашей нынешней пассии. Все будем делать по-настоящему, на полном серьезе. Только «убивать» в итоге, разумеется, чисто по-киношному. Лишь тогда мы возьмем Тамару с поличным… — я выдержала паузу. — Рискованно? Безусловно. Но кто не рискует…

— Тот не пьет шампанского! — закончил за меня артист, ударив своей неожиданно крепкой ладонью правой руки мою. Девочка, а ты сумеешь сыграть вот так, сразу, без дублей и дублерш, все чувства?

— Вы же мне подыграете, Кирилл Львович?! — вопросительно-утвердительным тоном спросила я мастера.

— С такой молоденькой партнершей я давненько не играл, — засмеялся Майдановский. — Кровь взыграет и…

— Мастер, — я начала входить в роль, — не люблю, когда меня пытаются обмануть. Аля разве старше меня? — я кивнула в сторону пустой кровати на сцене.

— Аля еще совсем ребенок. Ей только тринадцать лет, она учится в седьмом классе. Хотя внутренне я понимаю Гумберта, но в жизни его принципам не следую. Просто мое режиссерское кредо: любых персонажей должны играть их ровесники. Джульетте должно быть четырнадцать, а не сорок, а Лолите — двенадцать-тринадцать, как в книге, — пояснил Майдановский.

— Позвольте, но мне уже просто как… (я чуть было не сказала «юристу», но вовремя осеклась) журналисту любопытно: ее родители не возражали против участия дочери в столь откровенных сценах? На Западе актриса должна быть не моложе восемнадцати или в откровенных сценах заменяться совершеннолетней дублершей.

— Разумеется, мы взяли письменное согласие ее родителей на участие ребенка в подобных сценах, — подтвердил режиссер.

— Кирилл Львович, вы мне сейчас, пока нас не видит и не слышит Тамара, расскажите о ней, — попросила я Майдановского.

— Я расскажу всю правду о моей супруге только в микрофон и камеру, чтобы она слышала и боялась. Это мой принцип — говорить правду в глаза всем и каждому. Я никого и ничего не боюсь, — отрезал Майдановский.

— Тогда наша программа на сегодня? — я вопросительно посмотрела на мастера.

— Обедаем вместе, сейчас, тут неподалеку есть неплохой ресторанчик «Муза», туда часто заглядывает местный интеллектуальный бомонд. Потом вы отправляетесь к себе в гостиницу, переодеваетесь в вечернее платье. Вечером мы смотрим спектакль в этом театре — вы приехали писать не только обо мне, знать надо и театр, где я сейчас творю, поэтому все вполне естественно. А ночью по обстановке. В «Центральную», мне кажется, ближе, чем до моей хаты! — он опять улыбнулся одними губами.

— Принимается! — удовлетворенно хмыкнула я.

— Тогда пойдемте пригласим Вадима, он мой друг еще со студенческой скамьи. И труппе вас надо представить, а то всех любопытство распирает, с кем это Майдановский кокетничает почти час.

Мы вышли из репетиционного зала и отправились в противоположный конец длинного коридора, где располагались кабинеты театрального начальства.

— Кстати, а что сегодня за спектакль вечером? — поинтересовалась я, когда мы проходили мимо информационного стенда со сведениями о текущем репертуаре, занятости актеров, объявлениями профкома и прочей бюрократической мелочью.

— «Темные аллеи» по циклу рассказов Бунина. Поставил сам Чебышев. Ему будет приятно, если вы изъявите желание посмотреть инсценировку, — пояснил Кирилл.

В кабинете главрежа, куда Майдановский без стука открыл дверь, клубился народ. Человек семь театральных деятелей, профессии которых мне, не считавшей себя театральным завсегдатаем, определить с ходу было трудно.

— С чувством глубокого удовлетворения констатирую, что Надежда Александровна сумела растопить ледяное сердце нашего сурового мастера и вступить с ним в первый профессиональный контакт! — витиевато приветствовал нас главреж.

— С любезной подачи Кирилла Лювовича я узнала, что сегодня вечером на большой стене идут бунинские «Темные аллеи» в вашей постановке. Мне просто очень интересно посмотреть эту вещь, — напросилась я на вечерний спектакль.

— Весьма польщен. Нет ничего проще. Кирилл Львович, надеюсь, вы взяли шефство над нашей московской гостьей? Тогда за пятнадцать минут до начала спектакля встречаемся у меня, а потом вместе идем в директорскую ложу…

Глава пятая ПРИЯТНОЕ С ПОЛЕЗНЫМ

Вернувшись в гостиницу после обеда, чуточку отдохнув и начав прихорашиваться по случаю вечернего выхода в театр, я непроизвольно начала волноваться. Кто-то из великих полководцев сказал: не верьте солдатам, утверждающим, что они не испытывают страх перед сражением. Но мое волнение не назовешь страхом. В каждой профессии есть доля риска. Но, оказывается, по данным ЮНЕСКО, самыми опасными нынче на нашей планете являются профессии летчика-испытателя и космонавта, тут, как говорится, без комментариев, на втором месте в мире по профессиональной смертности идут журналисты — уж слишком много их гибнет в районах конфликтов и от рук наемных убийц. На третьем же месте представители одной из самых мирных профессий — учителя.

В моей профессии сыщика доля риска — сама собой разумеющаяся составная часть. Но одно дело рисковать в скоротечном поединке с противником, против которого у тебя есть болевой прием карате, пистолет с полной обоймой патронов, а другое — рисковать постоянно, несколько дней подряд играя под присмотром бдительного ока соперницы.

Надев длинное вечернее платье из темно-зеленой блестящей ткани, сшитое по последней моде — целомудренно прикрывающее перед, со спины оно имело глубочайший разрез, заканчивающийся в районе бедер, — и поправив прическу, я с инстинктивной дрожью в пальцах распечатала набор золотистой бижутерии и водрузила на места серьги, кулон и кольцо.

С платьем украшения сочетались оригинально. Но теперь ежесекундно я и окружавшие меня люди были в прямом эфире Тамариного «телевидения». Ладно, играть — так играть!

В 18.10, за двадцать минут до начала спектакля, я вошла в знакомый служебный вход театра. Майдановский уже ждал меня с замечательным букетом алых роз в руках. Благосклонно приняв цветы, сняв шубу, подав левую руку мэтру, я прошла вместе с ним в кабинет главрежа.

Поболтав на отвлеченные темы несколько минут, мы направились в зрительный зал. Галантно пропуская меня вперед в дверь, Чебышев наконец-то рассмотрел мою обнаженную спину. Боковым зрением я увидела его вздернутые брови — верный признак шока. Что ж, выходит, я еще в состоянии производить неотразимое впечатление на мужчин среднего возраста.

Спектакль — попурри по рассказам Ивана Бунина «Темные аллеи» — располагал к выполнению моего «боевого задания» — соблазнения столичного мэтра. Вадим Спиридонович инсценировал рассказы в весьма откровенной манере. Декорации во втором действии изображали мастерскую художника. Повсюду висели картины и черновые наброски к ним, в углу стоял мольберт с кистями. Актриса, во всем сером, лицо, закрытое вуалькой, с интересом рассматривала картины юного художника, с восхищением следившего за ней.

— Галя, что с вами сделалось?

— А что?

— Вы и всегда были прелестны, а теперь прелестны просто на удивление!

— Как у вас тут хорошо, таинственно, какой страшно большой диван! И сколько картин вы написали, и все Париж…

Актриса, играющая роль Гали Ганской, порхает от одной картины к другой.

— Хотите рюмочку портвейна или печений? — обращается к ней актер, играющий юного художника.

— Не знаю… — пожимает плечиками актриса.

Актер берет ее правую руку, одетую в белую перчатку:

— Можно поцеловать?

— Но я же в перчатке… — почти шепотом произносит актриса.

Актер медленно снимает ее перчатку и нежно целует начало маленькой ладони.

— Ну, мне пора… — тихо говорит актриса.

— Нет, сперва посидим немного, я вас еще не рассмотрел хорошенько! — настаивает актер.

Он опускается на диван и сажает ее на свои колени.

— Я вам нравлюсь? — загадочно спрашивает актриса.

— Вы вся такая же, как эти фиалки… — актер поднимает вуальку, закрывающую ее лицо, и целует актрису в губы. Его рука скользит по ноге актрисы все выше и выше, гладит ее где-то в глубине юбки, спускает чулок, приподнимает край юбки и целует блестящее в лучах прожектора обнаженное белое тело. Актеры падают на диван, прожектора гаснут…

В антракте, прогуливаясь по театральному фойе под ручку с Майдановским в компании с главрежем, я ловила на себе любопытные взгляды не только мужской половины человечества — к этому привыкаешь, стоит только обнажить плечико, или ноги до начала бедер или спину, как в моем случае, — но женским вниманием до сих пор я была обделена. Мои соплеменницы просто сгорали от любопытства: это кто так запросто прогуливается с самим Майдановским? Теперь я начинала понимать, каково бывает возлюбленным великих — можно нежиться в лучах их славы, а можно и обжечься этими же лучами…

Спектакль закончился потрясающей сценой, взятой, если я не ошибаюсь, из рассказа «Качели». Прожектор освещал качели, каких было много в России в начале XX века — обыкновенная доска, повешенная на веревках. Девушка в синем сарафане с двумя длинными темными косами на спине, в коралловом ожерелье, каталась, встав на дощечку и держась двумя руками за веревку. Юноша в светлом костюме страховал ее внизу.

Девушка остановила качели. Он опустился на одно колено перед ней:

— Ну что? Я говорил!

— О чем вы?

— Вы уже влюблены в меня.

— Может быть… Да, счастливее этого вечера, мне кажется, в моей жизни уже не будет…

— Данте говорил о Беатриче: «В ее глазах — начало любви, а конец — в устах». Итак? — юноша взял ее руку.

Девушка закрыла глаза, наклонясь к нему. Он обнял ее плечи с мягкими волосами, поднял ее лицо:

— Конец в устах…

— Да…

Они поцеловались. Потом юноша спросил у девушки:

— Что ж нам теперь делать? Идти к дедушке и, упав на колени, просить его благословения? Но какой же я муж?

— Нет, нет, только не это.

— Тогда что же?

— Не знаю. Пусть будет только то, что есть… Лучше уж не будет…

Вспыхнул полный свет на сцене и в зрительном зале. Слева и справа из-за кулис на авансцену, на поклон, стали выходить актеры, игравшие пары в этом замечательном спектакле. Зрители несколько минут дружно аплодировали им. Актеры, поклонившись в очередной раз, стали аплодировать, повернувшись лицом к директорской ложе, в которой рядом с нами сидел постановщик спектакля Вадим Чебышев.

— Кирилл, ты проводишь нашу гостью? — спросил главреж, когда мы вышли на улицу.

— Только я хочу пешком! Посмотрите, какой чудесный вечер! — я показала рукой по сторонам.

Шел мягкий пушистый снег. Ветра практически не было, и снежинки, медленно вальсируя, опускались на белое покрывало земли. Под неоновыми лучами ламп на высоких столбах это покрывало искрилось, напоминая россыпи бриллиантов. Вдвоем с Майдановским мы медленно двинулись в сторону моей гостиницы.

— Спасибо вам, Кирилл Львович, за идею посмотреть спектакль! — совершенно искренне поблагодарила я мэтра. — Давно я так не отдыхала душой… Мне особенно запомнилась финальная реплика: «Пусть будет только то, что есть. Лучше уже не будет…»

— Интересно, как вы, Надя, понимаете ее смысл? Жить одним Днем? — загадочно улыбнулся Майдановский.

— А чем плох принцип — жить одним днем? В наше жестокое время, тем более в нашей удивительной стране никогда не знаешь, что с тобою будет не только завтра, а сегодня, сейчас, через несколько минут. Почему я должна ждать чего-то необычного, яркого именно завтра? А если завтра не будет? Я всю жизнь, с раннего детства, с первой школьной любви, жду принца. А вдруг этот принц — вы? — остановившись, я в упор посмотрела на своего спутника.

Самое удивительное заключается в том, что я не играла заданный мне образ, а повторяла вслух свои собственные мысли.

— «Мы выбираем, нас выбирают. Как это часто не совпадает…» Помните, Надя, песня такая была из «Большой перемены», телехит начала семидесятых? — Кирилл вновь увлек меня за собой по заснеженным ночным кварталам.

— Помню. В моей жизни еще ни разу не совпал собственный выбор с его…

Между тем мы подошли к гостинице.

— Подниметесь ко мне? Поужинаем, поговорим? — прекрасно зная, что Майдановский согласится, я произнесла эту фразу с замиранием сердца.

— С удовольствием! — прошептал актер, наклоняясь к моему лицу.

Формальности на входе уладили быстро — у меня был гостиничный пропуск, к которому я присоединила пятьдесят баксов, так что документами моего спутника охранники не поинтересовались. Переодевшись и заказав ужин в номер, я с удовольствием расслабилась в кресле. Через несколько минут официант принес ужин на двоих.

— Хотите вина, Надя? — Кирилл застыл с бутылкой молдавского «Черного монаха».

— За что уважаю мужчин вашего возраста, Кирилл Львович, так это за умение ухаживать. От наших сверстников подобного не дождешься. Наливайте! — милостливо разрешила я.

— Надюша, я могу попросить вас об одолжении? — Майдановский, разлив вино по бокалам, вопросительно взглянул на меня.

— Майдановский просит (голосом я сделала логическое ударение) об одолжении… Это интересно!

— Называйте меня просто Кирилл. Отчество старит, а так не хочется выглядеть стариком… За наше знакомство! — фужер артиста мягко коснулся моего бокала.

— Никогда в жизни не думала, что буду ужинать наедине с великим артистом! — тихо произнесла я.

— Артист я на сцене. А сейчас — обыкновенный пятидесятилетний мужик, которому приятно в компании с такой очаровательной девушкой, — признался мой собеседник, и по его тону я не смогла понять, играет ли он заданную роль или говорит искренне.

— Интересно, вы всем своим поклонницам говорите подобные слова? — усмехнувшись, поинтересовалась я.

— А какие слова произносите вы, Надюша, мужчинам, которые вам нравятся? — ускользнул от прямого ответа Майдановский.

— Обнимите меня…

Кирилл подошел к моему креслу, опустился на колени передо мной. Взяв обе руки своими длинными пальцами, неожиданно приложил их к своим горящим щекам. Потом стал по очереди целовать каждый мой пальчик…

Бывают мужчины, прикосновение губ которых вызывает отвращение, дрожь по всему телу. Поцелуи других оставляют женщин холодными и равнодушными ко всему происходящему. И лишь редкие мужчины способны с ходу, с первого, по сути еще невинного поцелуя, разбудить в нас огонь страсти. Как-то мне попались на глаза отрывки из дневников любовницы знаменитого американского боксера Майкла Тайсона, белой любовницы негритянского спортсмена. Женщина вспоминала, как Тайсон довел ее до оргазма, полтора часа целуя пальчики ее ног.

От прикосновений мягких, чуточку влажных, пахнущих вином губ Майдановского по моему телу действительно прошла волна дрожи. Но то была дрожь желания.

— Ты вся дрожишь… — Его худые, но удивительно сильные руки нежно притягивают мое тело. Левая рука гладит мою обнаженную спину — ключицу, лопатки, проходит по позвоночнику, опускаясь все ниже.

— Я хочу тебя… — шепчу я на ухо склонившемуся передо мной Майдановскому, обвивая руками его спину.

Неожиданно он поднимает меня из кресла на свои сильные длинные руки, несколько секунд держит меня, как младенца, потом несет в спальню.

— Я могу повредить платье, — вдруг улыбается Кирилл, не справившись с ходу с застежкой моего театрального наряда.

Подняв руки, я освобождаюсь от платья, оно падает к моим ногам. Кирилл очень медленно и нежно целует мои губы, шею, грудь, пупок, осторожно спускает колготки и трусики. Тут уже огонь страсти ударяет мне в голову, и я сама расстегиваю пояс его брюк, срываю свитер, рубашку, майку — все, что мешает мне сегодня, сейчас, немедленно обладать этим человеком…

Какими словами описать случившееся между нами чудо? Он целовал меня целиком — от пяточек до виска. Его руки ласкали каждый миллиметр моего тела. Мы слились в объятиях. Мне нравилось сливаться с ним, чувствовать огонь его страсти в своем теле. Губы Кирилла шептали мне слова, которые еще никто и никогда не произносил мне в подобные минуты. Да и было ли у меня такое блаженство раньше, до него?

«Счастливые часов не наблюдают» — только теперь до меня дошел смысл этой пословицы. Не знаю, сколько минут мы принадлежали друг другу. Наконец Кирилл устал и смущенно посмотрел на меня:

— Спасибо, Наденька… — прошептал он, поцеловав самые интимные места моего тела.

— Дурачок… — я растрепала его седые кудри. — Мне удивительно хорошо с… тобой, — чуточку запнувшись, произнесла я. Это было правдой.

— Я тебе нравлюсь? — вдруг спросил Кирилл. — Или ты решила лечь со мной только из любопытства, чтобы потом в своей газете написать, какая у меня волосатая грудь и где — на левой или правой ягодице — родимое пятно?

— Эти подробности — для детей дошкольного возраста. Нашим читателям подавай позабористее — размеры твоего детородного органа и количество совокуплений, которое ты можешь совершить без отдыха! — парировала я. — Но, если честно, мне понравилось с тобой. Удивительно, я не знаю, что ты за человек? Может, подлец, каких свет не видывал. Или трус. Или зануда. Но мне хорошо с тобой — и я ничего не могу с собой поделать. Не думай, это я не из-за материала. Хотя наша газета действительно специфическая и читателей в первую очередь интересует интим. У тебя много было женщин? — Немногие журналистки беседуют на интервью в голом виде. Мне это удалось!

— Много — это сколько? Вот у Пушкина донжуанский список из ста тридцати семи фамилий. И современники считали его ловеласом, бабником. А одна из девиц в США, только ради славы, ради занесения в книгу рекордов Гиннесса в новогодние сутки на рубеже двух тысячелетий готова принять двух тысяч мужиков. Представляешь, чуть больше сорока секунд на каждого! Это много? — Майдановский пожал плечами.

— Выходит, ты уже бросил считать? — усмехнулась я.

— Я же не бухгалтер, чтобы дебет с кредитом сводить. Это пусть сейчас ваш брат, журналист, а после смерти — биографы всех моих баб разыскивают, диссертации защищают, представляешь, тема по психологии — «Роль женского начала в повышении творческой потенции актера (на примере жизни и деятельности народного артиста СССР К. Л. Майдановского). Звучит? — вдохновенно заметил артист.

— Звучит. Весьма цинично звучит — «баб разыскивают». Я тоже твоя… баба выходит?

— Наденька, милая, прости, я не хотел тебя обидеть… его руки вновь потянулись к моим плечам. — Ты — моя женщина. Единственная и неповторимая… — он попытался поцеловать мой упрямый рот.

— Врешь, сволочь, но красиво… — ладошками я уперлась в его грудь, не давая возможность целовать меня. — Ты же завтра забудешь, как зовут меня, или, наоборот, будешь хвастаться в театре молниеносной победой над московской журналисткой!

— Хвастаться не привык. Это вы, женщины, сплетничаете со всеми подряд да на каждом углу. Я же свою боль прячу в сердце. И никого не пускаю туда… — Майдановский, как обиженный ребенок, отвернулся в сторону.

Нет, этот мужик мне определенно нравился! Теперь уже я обвила его руками, скрестив за спиной артиста свои ноги.

— Может, не надо таить все в сердце? Сердце может не выдержать… — я целовала его глаза, синие усталые круги под глазами, мочки ушей, колючие щеки. Мои груди упирались в его волосатую грудь и было щекотно от прикосновения тысяч его уже седых волосков к моей коже.

Повалив его на кровать, я оказалась наверху.

— Ага, тяжело? А каково нам, когда такие тяжелые дядьки топчут нас, как петухи своих курочек?

— Ты легкая, как пушинка… — прошептал мой партнер, соединяясь со мной в единое целое.

Откинувшись спиной на его поднятые ноги, я мечтательно закрыла глаза. То замедляя, то убыстряя движения, Кирилл катал меня на своем теле. Его нежные пальцы обнимали мои груди, касались сосков. Нега желания обладать им, случайно встретившимся на моем пути мужчиной, все сильнее овладевала мной…

— Не торопись, не торопись… Я хочу долго принадлежать тебе… — шептали мои губы…

Когда очередной порыв страсти завершился, я подумала: а как будут выглядеть все наши отношения, снятые видеокамерами в моей бижутерии? Смотрит ли Тамара эти кадры в «прямом эфире» или завтра будет наблюдать в записи? Каково ей наблюдать за изменой мужа? Впрочем, может, это слишком громко сказано про измену и про мужа? Ведь они давно уже не живут как муж и жена.

— Ты сколько раз был женат, Кирилл? — спросила я партнера, закутавшись в простыню — все-таки я не привыкла долго находиться обнаженной под взглядом мужчины. Майдановский, почувствовав это, прикрылся и сам.

— Официально — три. Да я и не разведен до сих пор. Долгая это история, — артист махнул рукой.

— Нам некуда спешить. Пошли пить кофе! — взяв Кирилла за руку, я увлекла его за собой в гостиную.

Мы пили крепкий кофе, курили хорошие сигареты, а Кирилл исповедовался мне на тему любви и брака.

Дед Майдановского Игорь Давыдович принадлежал к старинному дворянскому роду, имевшему польские корни. Однолюб, он всю жизнь прожил с единственной женой — бабушкой Кирилла. Отец — Лев Игоревич после смерти первой жены, матери Кирилла, уже в зрелом возрасте женился вторично на ровеснице сына. По словам Кирилла, он перещеголял своих предков. Впервые будущий мэтр женился еще на студенческой скамье ГИТИСа на своей однокурснице Инессе Егоровой.

— Мы оказались партнерами на съемочной площадке. Играли влюбленных в фильме «От зари до зари». Там есть сцена, где герои — сельчане, между прочим, — встречаются летним вечером на поле, у стога сена. Целуются, конечно. Режиссер Савелий Говоров никак не мог снять эту сцену. Ему не нравилось, как мы целуемся. Дублей пять или шесть отсняли, Савел (как мы его называли за глаза) озверел совсем, ругался матом, потом дал нам одну ночь на репетиции в полевых условиях. Натурные съемки проходили в Тверской области, красота неописуемая. Мы с Инессой всю ночь и репетировали на таком фоне. Дорепетировались до полной близости в злополучном стоге. Зато наутро страсть играли так достоверно, что режиссер ограничился первым дублем.

Как потомственный дворянин и настоящий мужчина, Кирилл в тот же день предложил Инессе стать его женой. Осенью сыграли свадьбу. В положенный срок родился первенец — сын Андрей. Все шло хорошо первые годы. А потом…

— Актерские семьи редко счастливы. Конечно, есть Лазарев и Немоляева, Жариков и Гвоздикова. Но это — единичные исключения из общих правил. Если оба супруга — актеры, то неизбежно возникает профессиональная зависть. Один, как правило, играет лучше другого. Другой начинает чувствовать себя ущербным… А актерский быт? С десяток лет назад, когда фильмов снималось уйма, мы же постоянно были в разъездах. Общих фильмов у нас с Инессой было мало, вот почему семья постепенно стала превращаться в фикцию. Мы разбежались, когда узнали друг о друге… — Майдановский помолчал. — Словом, что оба уже частенько встречались с другими.

— Развод пошел на пользу обоим? — из женского любопытства спросила я.

— Инесса счастлива во втором браке. Ее муж — кинорежиссер Иван Захаров. Снимает любимую супругу во всех своих фильмах. Мы дружим домами… Вернее, дружили. — Актер замолчал.

— А сын? Как относится Андрей к вашим разводам, новым семьям? — ничего не подозревая, спросила я.

— Андрей погиб восемь лет назад. Он заканчивал МГУ, физмат, а перед дипломом, чтобы получить звание лейтенанта запаса, выпускников направляли на трехмесячные военные сборы. Сборы — не армия, мы и подумать не могли ничего дурного. А там элементарное дорожно-транспортное происшествие. Колонна, ехавшая с полигона в лагерь, остановилась. Студенты соскочили ноги размять, а с проселка на шоссе вырвался трактор «Кировец» с пьяным мужиком за рулем. Не тормозя, врезался в армейскую колонну, как раз в тот грузовик, рядом с которым стоял Андрей с друзьями. Четверо их тогда погибло, а пятому ноги отрезало, инвалидом на всю жизнь остался, — Кирилл жадно затянулся сигаретой.

Своей ладошкой я сжала его руки в знак сочувствия.

— У тебя есть еще дети? — осторожно спросила я Кирилла.

— Когда Андрей погиб, я второй раз был женат. На Ольге Исаевой, дочке известного конструктора ракетно-космических систем. С ней мы жили счастливо. Тогда я только понял, что такое крепкий тыл. Она, как японская женщина, ждала меня в любое время суток из театра, со съемочной площадки с теплыми домашними тапочками. Не ругалась, если вместе со мной в дом врывалась толпа друзей. Молча шла на кухню и стряпала закуску. И как стряпала! Пальчики оближешь. Характер — ангельский. Слова поперек никогда не скажет. Одного Бог не дал — здоровья. Мать у нее тоже из ракетчиков. Поговаривают, когда уже была беременна Ольгой, участвовала в испытаниях новых систем. Видимо, Ольга еще в утробе излучения нахваталась. Детей своих у нас не было, поэтому Ольга к Андрею моему относилась по-матерински, хотя была старше его всего на пятнадцать лет. В общем, гибель сына не я один переживал, Олюшка моя наревелась вдосталь. Видимо, от стресса у нее и начался рак крови. Как у Раисы Максимовны, помнишь? Разница вся только в том, что Ольгу мы здесь пытались спасти, наши специалисты не хуже. Не помогло ничего… Так что через восемь месяцев после сына я и подругу верную потерял… — под правым глазом Майдановского в нервном тике забилась жилка.

— Знаешь что, Кирилл, идем-ка спать! — я обняла его за плечи, чмокнула в щеку. — Ты устал и разволновался. Мы сейчас с тобой ляжем, обнимемся, прижмемся друг к другу, как мальчик к девочке, и будем отдыхать.

Кирилл обалдело посмотрел на меня.

— Все-все, не возражай. И больше никакого секса. Только отдых. Сон — лучшее лекарство!

Мы вернулись в спальню, легли под одеяло, я прижалась к великому мастеру, погладила его лицо, поцеловала, как ребенка, в широкий лоб. Через несколько минут я почувствовала мерное дыхание на своем плече. Вскоре уснула и я.

Глава шестая ОТКРОВЕНИЯ

Проснулась я, почувствовав на себе пристальный взгляд своего партнера. Мы лежали в той же самой позе, в какой заснули ночью — моя голова уютно устроилась на плече Майдановского. Видимо, всю ночь он боялся пошевелиться. Глаза артиста светились непонятным огнем.

— Доброе утро! — заметив мои открывшиеся глаза, Кирилл поцеловал меня, прикоснувшись к уголкам губ. — Как ты себя чувствуешь?

Это что-то новенькое! Еще никто из моих сексуальных партнеров не интересовался моим самочувствием следующим утром.

— Хорошо! А ты? — что мне еще оставалось произнести?

— Удивительная штука жизнь, — Кирилл погладил меня по левой щеке. — Еще сутки назад мы не знали друг друга. А теперь спим как влюбленные… Надя, ты выполнишь мою просьбу? — артист вопросительно посмотрел на меня.

— Я польщена. Меня просит сам Майдановский… Кирилл, не сердись, я тебя внимательно слушаю, — я виновато потупила взор.

— Встретимся сегодня вечером? — голос артиста задрожал.

— Конечно, Кирилл, в чем проблема? — я недоуменно пожала плечами.

— Только я хочу пригласить тебя домой… Вернее, у меня, конечно, здесь нет дома. Театр снимает для меня квартиру на окраине, там дешевле. Но для меня это все равно моя крепость. Мне бы очень хотелось, чтобы ты ждала меня вечером дома… — Кирилл нежно целовал мои руки.

— С теплыми тапочками? — прошептала я ему на ухо, целуя его.

— С теплыми… — очень тихо и серьезно ответил Кирилл, целуя мои губы.

— А что тебе приготовить на ужин? Я же еще не знаю твоих вкусов? — виновато улыбнулась я.

— Жареную курицу. Салаты на твое усмотрение. Выпивку я принесу сам. Ты что любишь пить?

— Красные молдавские вина.

— Идет! — Майдановский счастливо улыбался.

За завтраком мы договорились о планах на сегодняшний день. Кирилл оставил мне ключи от квартиры, адрес с подробным описанием — «где эта улица, где этот дом», а я пообещала заскочить на рынок за продуктами, а оттуда — прямиком к нему домой.

Крытый рынок — главная достопримечательность нашего города. Его построили еще до начала Первой мировой войны. Прошел почти век, власть дважды переменилась, а рынок остался рынком, да и товара по сравнению с началом XX века стало не только больше. Он теперь буквально со всего света — и ножки Буша из Соединенных Штатов (знатоки утверждают, что привередливые американцы едят только белое мясо птицы, крылья и потрошки перерабатывают на корм кошкам, а ножки отсылают в Россию с тонким намеком, чтоб побыстрее бегали), и кофе Пеле из Бразилии, на банках которого впору изобразить другие ножки — футбольного короля, ставшего капиталистом, и турецкие лимоны и макаронные изделия, китайская тушенка и много чего другого.

Я — патриотка, поэтому покупать привыкла свое, российское, натуральное, на родимых кормах взрощенное. Вот почему, войдя в помещение рынка, Я сразу направилась в тот конец мясных рядов, где обычно восседают дородные фермерши с куриными тушками со своих подворий. Пройдя несколько точек, я остановилась возле самой опрятной продавщицы, как видно, из поволжских немцев, поселки которых еще остались на левом берегу Волги.

Приценившись к двум самых крупным курам, я стала уже расплачиваться, когда почувствовала, как кто-то тронул меня за плечо.

— Надюша, здравствуй! Не сразу узнала! Давненько не виделись! Отойдем в сторонку, поговорим! — вездесущая Тамара, обещавшая в случае необходимости самой разыскать меня, играла встречу двух старых приятельниц.

Разговаривать внутри рынка практически невозможно. Там постоянно вокруг тебя толпа покупателей, снующая между прилавками, поэтому мы вынуждены были выбраться наружу, к скамейкам, стоявшим на центральной аллее, ведущей от цирка.

— Привет, однако! — Тамара сразу перешла на деловой тон, как только мы оказались на улице и остановились якобы покурить возле одной из занесенных снегом скамеек — женщины сейчас курят без стеснения, это не вызывает повышенного внимания прохожих, а тем более подозрений.

— Молодец, сумела раскрутить мужика в первый же вечер, недооценивала я тебя, каюсь. Только больно долго ты кота за хвост тянешь, могла бы и поживей о личной жизни его выведать, глядишь, и раскололся бы, — слегка пожурила меня Тамара.

— Не гони лошадей, хозяйка! — возразила я. — Не хочу засыпаться в первый вечер. Семь дней срок командировки. Оплачен отель. А результат будет, не переживай!

— Ладно, тебе видней! — миролюбиво согласилась заказчица. — На вот, положишь сегодня где-нибудь в спальне косметичку, подозрений не вызовет. Камера вот с этой стороны, замаскирована под украшение. А то Илья вздыхает, никак тебя голой не увидит! — хохотнула Тамара. — Нужна будешь — найду…

Вновь вернувшись на рынок, я накупила к курам всякой всячины — зелени, корейских жгучих приправ, взяла кураги, орехов, изюма, лимоны, мандарины — словом, два черных пластиковых пакета у меня были забиты до отказа. Тащиться в общественном транспорте с такой ношей я не собиралась, поэтому поспешила к остановке такси и частных «извозчиков», как в нашем городе добрым старым словом именуют владельцев автомашин, занимающихся частным извозом.

Не успела я подойти к краю тротуара, как увидела широко улыбающегося, идущего прямо на меня… кузена Славу Волкова.

— Куда ехать, хозяйка? — покручивая ключами зажигания, как заправский водитель, спросил меня родственник.

Назвав адрес, я молча отдала ему тяжелые пакеты. Сели в трудягу-«Оку». Тронувшись с места, Слава глазами показал мне на «бардачок» машины. Скрытые под шубой, телекамеры изображения не давали, но микрофон мог работать и под толстым слоем меха, вот почему лишние предосторожности не помешают.

В бардачке лежал сложенный вдвое листок бумаги. Четким разборчивым почерком (явно не кузена!) там было написано следующее: «Надя! Ситуация под контролем. Нашли частоту, на которой работает Тамарина техника. Пишем параллельно. На имя Майдановского в Москве зарегистрирована целая фирма. Официально — развлекательный бизнес: казино, ресторан, мотель. Тамара — вице-президент и фактический руководитель фирмы. Налоговики приступили к проверке. При необходимости придет человек, передав привет от меня. Ковальский». Милый конспиратор! Он явно надеялся на мой IQ (Ай-Кью, уровень интеллектуального развития: коваль — украинский и польский перевод слова «кузнец»…).

Прочитав и кивнув головой в знак того, что я все поняла, я благодарно улыбнулась кузену. Нет, определенно, закончу это дело, учредим на троих частно-розыскную фирму, настолько надежные у меня друзья попались!

Расплатившись со Славой, я еле втащила тяжеленные сумки в лифт: Майдановский предупредил меня, что квартира, снимаемая им, на седьмом этаже. Поскольку все девятиэтажки в нашем массиве были однотипные, я ничуть не удивилась, когда, открыв дверь, оказалась практически в такой же двухкомнатной квартире, как у меня самой.

Раздевшись, я, повинуясь двум инстинктам — врожденному женскому и приобретенному детективному, — обошла все комнаты и подсобки. Конечно, посторонних я в квартире не нашла. Обычный интерьер меблированных комнат, которых сейчас много сдается в наем: спальня с простейшим набором — двухспальная кровать, платяной шкаф, тумбочка для белья — да гостиная с мягкой мебелью, телевизором и традиционной «стенкой» вдоль центральной стены. Решив для начала разобраться с продуктами, а уже потом заняться уборкой, я отправилась на кухню.

Чисто женской работы — стряпни и уборки — я не боюсь. Но большей частью у себя дома я занимаюсь этими делами по необходимости, прекрасно зная, что, кроме меня, этого не сделает никто. Сейчас же я работала с хорошим настроением: мне хотелось сделать Майдановскому сюрприз. Он обещал вернуться сегодня к семнадцати часам. Именно к пяти вечера в духовке томились приготовленные по моему фирменному рецепту куры, на журнальном столике в зале стояли приборы, кухонный стол был заставлен вазочками с салатами нескольких видов. Домашние тапочки я поставила на батарею в зале, чтобы к приходу хозяина они успели прогреться.

Кирилл оказался в принципе пунктуальным: он опоздал всего на семь минут. Услышав его звонок, я вышла открывать дверь, одетая по-домашнему, в халатике, предусмотрительно захваченном мною из гостиницы, со скромной прической на голове. Майдановский зашел в коридор, принеся с собой запах морозной улицы. В руках он держал такой же пластиковый пакет, как у меня, и бережно завернутые в несколько слоев газеты цветы.

Приняв все это из рук артиста, я принесла из зала теплые тапочки. Майдановский, снявший ботинки, засмеялся:

— И тапочки теплые, и запах с кухни сногсшибательный, и женщина, встречающая меня, очаровательна.

Вымыв руки, Кирилл принялся помогать мне накрывать стол в зале. Осмотревшись, он вдруг ласково обнял меня прямо на кухне:

— Надюша, как ты устала сегодня, я представляю…

Он откупорил бутылку молдавской «Анастасии», наполнил бокалы:

— У тебя имя удивительно красивое — Надежда! За Надежду и выпьем!

Самая большая радость для женщины, приготовившей обед, видеть, как твой мужчина с аппетитом его поглощает. Кирилл ел, не боясь показаться голодным. На мой вопросительный взгляд он просто объяснил:

— Сегодня некогда было даже перекусить в театральном буфете. Сплошная ругань со спектаклем. А есть казенного не хотелось. Знал, что дома готовишь ты…

Закончив одну курицу, а вторую оставив на завтрак, мы стали пить чай с конфетами самарской фабрики «Россия», вкус которых вызывает просто шок.

— Можешь представить мое состояние после смерти Ольги. За год потерять двух самых близких людей — врагу своему злейшему такого не пожелаю. Ушел в себя, ни с кем не контактировал. Пытался найти успокоение на дне бутылки. Непьющий актер — это редкость. Непьющий от горя — вообще нонсенс. К поминкам по случаю сорокадневного траура на меня уже было страшно смотреть — лицо распухшее, глаза ввалившиеся, щетина многодневная, рубашка нестираная. Слава Богу, собрались родственники, помогли стол накрыть, помянуть усопшую достойно.

Среди родственников с Олюшкиной стороны была ее двоюродная сестра, Тамара Охлобыстина. Такая вот колоритная фамилия. Женщина она представительная, природная блондинка, фигура, лицо — словом, все при ней. Моложе своей кузины на пять лет, а меня — на десять… — Кирилл налил свежего чая. — На поминках, сама знаешь, по нескольку раз за стол садятся, ну, а я — со всеми. К третьему или четвертому, сейчас точно не вспомню, кругу я уже окончательно хорош был. Последний раз, когда самые близкие родственники сели, меня уже на руках вынесли.

Утром очнулся, голова гудит с бодуна, смотрю — лежу в своей постели, раздетый, вещи аккуратно рядом на спинку стула повешены. Чудеса, да и только! Квартира у меня в Москве огромная, четырехкомнатная, от дела доставшаяся, в доме на набережной Москвы-реки, этот дом во многих романах описывают литераторы наши. Одна из первых сталинских высоток. Ну, поднялся, до туалета не дойти — дополз по стеночке, состояние мерзкое, но чувствую, в доме кто-то еще есть.

В зал зашел, где столы были накрыты, — все убрано, по местам расставлено. Из кухни шум доносится. Тащусь туда — там в Олюшкином халате Тамара стоит, завтрак готовит. Молча меня за столик усадила, пару банок пивка холодненького достала, потом кофейком отпоила. К вечеру, когда я совсем оклемался, она мне и заявляет: «Жалко мне тебя в таком состоянии бросать, пропадешь. А тебе жить надо. Мы не юные Ромео и Джульетта, на пылкость чувств не рассчитываем. Но без сантиментов всяких сейчас полстраны живет. Вот и мы давай так жить. Стерпится — слюбится, видно будет…»

Спали мы уже в тот вечер вместе, а через год, когда траур закончился, зарегистрировались, фамилию она свою неблагозвучную сменила. Время-то какое в стране настало? Прихватизация, частный бизнес. Моя Тамара, радиоинженер по специальности, кстати, и уговорила меня бизнесом заняться. Ей мое имя было нужно для бесплатной рекламы. Как же, фирма Майдановского, это звучит. В любые чиновничьи кабинеты двери ногой открывала. Для начального капитала назанимал по старым друзьям десяток тысяч долларов. Тамара развернулась, откуда только хватка буржуазная взялась — ресторан, казино, мотель, магазин, бензоколонка. Прибыль пошла. Я ведь как рассчитывал: прибыль всю в искусство вкладывать, как Савва Морозов Московский Художественный театр построил, так и я хотел собственный театр по последнему слову техники отгрохать, мэра московского на это дело подбил, он мужик увлекающийся, громкие проекты любит. Церетели уже из глины эскизный проект памятника Неизвестному актеру слепил, хотели за счет московского бюджета на площади перед моим театром ставить. Актеров и режиссеров лучших, коллег моих, что без работы сейчас маются, планировал под крышу этого театра собрать, такие бы вещи ставили… — Майдановский замолчал, собираясь с мыслями.

— Так в чем дело? Прекрасное сочетание: жена — бизнесвумен, муж — великий актер, есть деньги и талант, она бы купалась в твоей славе, ты — в ее деньгах? — недоуменно спросила я.

— А дело в том, что при основании нашего ЗАО — закрытого акционерного общества — в уставе хитроумной Тамарой было предусмотрено, что все права на управление и финансовую деятельность учредитель и владелец фирмы, то есть я, передаю своей жене, то есть Тамаре. Формально владея недвижимостью и капиталом на несколько миллионов долларов, я фактически не могу потратить ни цента на свои нужды. Нет, на личные расходы — одежда, еда, автомобиль, охрана — она мне все выделяла, точнее, оплачивала все сама. На большее же — ни-ни!

Вот так знаменитый Майдановский оказался как попугай в золотой клетке своей третьей жены! — он горько усмехнулся.

— Многие мужики на твоем месте были бы рады такой золотой клетке. Я недавно читала в одной из газет историю про бизнесвуменшу из одного украинского города. Приехала та в ночлежку — заботливые городские власти организовали для местных бомжей по типу горьковской — нанять мужиков на поденщину, расширять рынок, которым она владела. Пока договаривалась, обратила внимание на мужичка молодого — черноглазый, с мягкой русой бородкой, вылитый художник или артист, как ты. Оказался погорельцем, во время пожара погибла жена с ребенком. Наверно, это была любовь с первого взгляда, потому что бизнесвуменша «вспомнила», что нуждается в шофере, и увезла черноглазого в свой офис. Спустя месяц, когда бригада бомжей все-таки отработала заказ дамочки, мужики увидели чудо — товарища по несчастью, бывшего разумеется. Ездит он теперь на джипе, одет в кашемировое пальто, курит дорогие сигары, хозяйке мужем приходится, а окружающие его господином называют. Такая вот золотая клеточка! — улыбнулась я.

— Как ты не понимаешь, я же не попугай или свинья, боров вернее, чтоб меня только для рекламы и постели держать.

Я — Артист, Режиссер, Мастер, я творить хочу, нервы тратить, других мастерству учить, аплодисменты срывать. А Тамарка этого не понимала и понять никогда не сможет. Она считает, что артисты играют ради денег. Все — от провинциальных до великих, от драматических до эстрадных. А зачем играть, если денег куры не клюют? — раскрывал жизненное кредо своей супруги Майдановский.

— А что, играют разве за просто так? Играют, чтобы выжить, семью прокормить. Особенно в нашей стране, где вашему брату, актеру, гроши платят, — я пожала плечами.

— Ты что, соглашаешься с Тамарой? — удивленно произнес Кирилл.

— Может, не совсем полностью, но согласна. Это ты сейчас народный, знаменитый, почитаемый, Мэтр, Мастер и все прочее, можешь от ролей непонравившихся отказаться, пьесу на полку забросить, а ставить ту, что тебе приглянулась. А нынешняя молодежь? Они вынуждены ничем не брезговать — ни эпизодами, ни рекламой, ни, прости, даже порнухой. Лишь бы платили. Дома дети плачут и жена в обносках ходит. Вот и вся философия! — я нервно закурила.

Майдановский задумался на несколько секунд.

— Не знаю, может, это чисто женский подход, позиция женщины — хранительницы домашнего очага, считающей — деньги есть и будут, то зачем творчество? Но если так разобраться, то зачем начали писать Лев Толстой, Иван Тургенев — богатейшие ведь люди? А дня не могли прожить без строчки.

— Тамара тебе совсем запрещала играть? — уточнила я.

— Практически. Только на различных юбилеях, концертах, которые по телевидению транслировались, чтобы страна не забыла, дозволяла выступать с монологами, стихами…

— Ты не пытался с женой по душам поговорить? Объяснить свою позицию. Не бревно же она, в конце концов? — предположила я.

— Нет, не бревно. Порой мне кажется, что Тамара — ходячий компьютер. Настолько она просчитывает наперед все свои ходы… Говорил с ней, неоднократно. Она свою линию гнет: зачем тебе это дурацкое творчество, я тебе дам все. А кормить твою интеллигентскую голытьбу не намерена, скажи спасибо, что тебя содержу. Вот и весь разговор.

— Хорошо, но она тебе хоть как женщина нравилась? — из чисто бабского любопытства спросила я.

— Первый год-два совместной жизни — да, было интересно, а потом — надоело. Знаешь, чтобы с женщиной спать с удовольствием, надо много факторов. Прежде всего — уважать ее, не ругаться с ней. А как уважать, если я сразу сущность раскусил: деньги прежде всего. Она же ведь из-за денег и друзей предаст, и мать родную продаст! — горячился Кирилл.

Представляю, как задергалась сейчас Тамара, слушавшая наш «репортаж»!

— Вы не пробовали ребенка завести, может, став матерью, Тамара бы переменилась по отношению к тебе? И потом, на год-два, но все равно Тамара отошла бы от дел фирмы. Ты бы распоряжался сам деньгами. А победителей не судят, — рассуждала я.

— Как же, оторвалась бы Тамарка на пару лет от фирмы… — Майдановский аж сплюнул от злости. — Да она бы через неделю после выхода из роддома уже на работу вышла: с ее деньгами найти кормилицу, няньку даже такому младенцу не проблема. У Тамары уже есть ребенок от первого брака, Ванька, Иван Сергеевич Охлобыстин, ему сейчас девятнадцать лет, в Оксфорде учится. От меня она детей не хотела…

— Ты ей изменял? — в упор поинтересовалась я.

— По твоим понятиям измена — это что такое? У мужика печать в паспорте, а он переспал с другой — это измена? Вот с тобой я, как, изменяю Тамаре? Мы же с ней официально не разведены, — пытался объяснить актер свою позицию. — Постель, секс, — мне кажется, еще не измена. При всех трех женах я с другими женщинами спал. А что тут скрывать? Иногда увидишь симпатичную попку, так сразу хочется ее пощупать. А бабы, они на нас, артистов, очень падки. Я ведь никого силой не заставляю ноги раздвигать. Мне хорошо, ей хорошо — будет чего на старости лет вспомнить. Но, если бы кто мне сказал: брось Олюшку, останься с другой, у которой фигура лучше, — я бы такого просто сумасшедшим посчитал. Потому что Ольгу я любил. Вот так выходит, — пожал плечами актер.

— Тебе бы только дипломатом где-нибудь на переговорах сидеть! — восторженно произнесла я. — Так и не ответил прямо на мой вопрос!

— Сказать почему? — спросил Майдановский.

— Сделай милость, просвети несмышленую! — сыронизировала я.

— Мне с тобой вчера понравилось. Я хочу еще. Так что ж, я буду тебя трахать и шептать на ухо: «О, как Я счастлив, моя дорогая шестьдесят седьмая женщина!»

Я поняла, что больше сегодня ничего интересного из Майдановского мне не выудить. По крайней мере в беседе за столом. Надо вновь применять свое «секретное» женское оружие.

— А что ты будешь шептать мне сегодня на ушко? — кокетливо спросила я.

— Какая ты теплая… Я всех женщин разделяю на холодных и теплых. Холодные — это к которым ни душа, ни все остальное не лежат. К теплым прикасаешься — и поет все внутри…

Кирилл придвинулся ко мне вплотную, осыпая жаркими поцелуями. Его руки ласкали под халатом мои ноги и бедра.

— У тебя очень красивые ноги… А ягодицы — они просто сводят меня с ума. Я хочу сегодня по-другому…

Майдановский повалил меня животом на спинку кресла, содрал домашний халатик, скинул трусики и взял меня сзади. Не скажу, что я занималась сексом в такой позе первый раз в жизни. Нет, врать не стану. Но первый раз мне было больно, обидно и горько за себя, которую трахают как хотят. С Кириллом было приятно! Я чувствовала его настойчивые руки, сжимающие мои груди и гладящие соски, его губы, целующие мою спину — и мне хотелось все сильнее и сильнее принадлежать этому человеку. Он мне нравился как мужчина — и я ничего не могла с этим поделать…

Закончив, обессиленные оба, мы повалились на диван.

— Ты фантазер, однако… — ласково улыбнулась я, проводя ладонью по его мокрой груди.

— Путь к сердцу мужчины лежит не только через его желудок, но и через постель, — с видом знатока произнес мой кумир.

— Какой экзамен я сдала сегодня — на лучшую повариху или лучшую сексуальную партнершу? — кокетливо потянулась я всем своим телом, так что мои груди поднялись и уперлись в плечо сидящего рядом Кирилла.

— Я не хочу, чтобы этот экзамен закончился так быстро, — совершенно серьезно произнес Майдановский.

Мы еще долго занимались сексуальными фантазиями в тот вечер, совершенно забыв, что проделываем это под бдительным взором телекамер. Внутренним женским чутьем я никак не могла понять причину такой активности Майдановского. У меня не завышенная самооценка, прекрасно понимаю, что я, внешне довольно привлекательная женщина, как половой партнер вполне заурядна. Но Кирилл набрасывается на меня с такой жадностью второй вечер подряд, как будто он изголодался по близости с женщиной. Как же тогда гипотеза Тамары о наличии именно в нашем городе девицы-разлучницы, сумевшей увести из-под ее бдительного носа народного артиста?

Ведь существуй на самом деле в нашем городе его любовница, будем называть вещи своими именами, он был бы вполне удовлетворенным в сексуальном плане мужчиной и в его вполне зрелом возрасте не был способен на такие крутые подвиги… Хотя, может, все объясняется гораздо прозаичней — взял и наглотался «Виагры» или еще какого другого возбуждающего средства, чтобы не ударить в грязь лицом перед молодой для него партнершей?

Как бы там ни было на самом деле, я не собиралась делиться своими сомнениями с Тамарой. Кстати, как она среагирует на исповедь своего супружника?

Глава седьмая ПОДОЗРЕНИЯ ОБЩЕСТВЕННОСТИ

— Ах ты, петух ощипанный! Клетку я ему золотую построила! Порхать не давала! Кобель вонючий! Да сейчас бы по бомжатникам слонялся, не встреть меня! Он же после Ольгиной смерти спиваться начал, все сорок дней дно бутылок пересчитывал. А теперь надо же как красиво — летать ему жена не дает, крылья подрезала! — эту страстную тираду Тамара произнесла, приехав на следующий день в гостиницу, — утром мы разошлись каждый по своим делам: Кирилл поехал в театр на репетиции, я возвратилась в «Центральную».

— Театр ему построй, как же! Мало того, что я его кормлю, так, значит, и всю его ораву должна обслуживать? Я что, на дуру похожа, деньги на его собутыльников тратить? Нет, я, конечно, понимаю, праздник какой, день рождения, к примеру, друзья собираются — святое дело. Но не каждый же день?! — продолжала негодовать Тамара.

— Святошей прикидывается, переспать с другой — для него еще не измена! Понятно, на тебя накинулся — так это я тебя подставила. Но он же ведь с каждой юбкой, на более-менее вертлявую задницу одетую, готов трахаться! — женщина вошла в раж, я, честно говоря, не представляла, как можно трахаться с юбкой, а не с тем, что под ней находится.

— Надька, я тебя прошу, я заплачу тебе обещанные сто тысяч баксов, только найди его лахудру! Я умираю просто от любопытства, кого он выбрал! Я знаю, чего он хочет! Думает, меня кто-то из конкурентов кинет, а он свободным останется со своей подстилкой! Сбежал специально из Москвы сюда, в вашу глушь. Как же, здесь он кумир, сам Майдановский пожаловали, спектакли ставит! Но, сволочь, как замаскировался! Думаешь, он без присмотра здесь был? Я же каждый шаг его отслеживала. Театр, детский дом, интернат, — все на людях, один или с детьми. А бабу свою как заколдованную спрятал! — Тамара взволнованно ходила из угла в угол гостиничного номера.

— Ты понимаешь, мне как бабе обидно. Что еще мужику надо? Одет и обут с иголочки, ухожен, сыт, машина, охрана, и все это я ему дала. И ведь я же не пугало огородное, чтобы от меня шарахаться. И моложе его на десять лет. Форму поддерживаю, спортом занимаюсь… Ну, люби ты меня как бабу, мне больше ничего не надо. Думаешь, не обидно было смотреть, как он вчера тебя трахал?! Может ведь, сволочь, не импотент! Не хочет, духовно его видишь ли не устраиваю, талант гублю на корню… Какой к черту талант? Повезло родиться в артистической семье. Вот и считают все по традиции — ах, Майдановский, тот самый, сын Льва, внук Игоря… А таланту на грош, не больше. — Тамара в изнеможении упала на диван.

— Ладно, к черту сантименты. Я тебя прошу: делай что хочешь, хоть десять раз за ночь ему отдавайся, сцену ревности устрой, только узнай, кто у него в вашем городе скрывается! — Тамара закрыла лицо ладонью — она отдыхала от нервного напряжения. — Завтра мне должны яд привезти, так что недолго ему осталось надо мной измываться…

Тамара уехала, оставив меня наедине со своими невеселыми мыслями. Как все-таки удивительно складывается жизнь. Почище бразильских сериалов. И у нас в России богатые тоже плачут. Десятки, сотни актеров, талантливых, когда-то известных, влачат сейчас в нашей стране жалкое существование благодаря шоковой терапии переходного периода. У Майдановского есть все. Сытая размеренная жизнь. А он хочет чего-то большего. Зачем? А Тамара? Неужели она любит Кирилла? Любит и одновременно заказывает ему смерть… Несовместимо.

А в центре всего этого замкнутого круга — я, случайно попавшая в эту ситуацию, спасаю жизнь совершенно незнакомому мне человеку. Играю перед камерами неизвестно какую постановку. Тамара считает, что это триллер. Мне бы хотелось, чтобы это был детектив с обязательной поимкой преступника в конце. Только сумею ли я противостоять хитрым замыслам Тамары? Кто знает, вдруг у нее есть еще дублирующие варианты? Киллеров, убирающих таких известных лиц, как Майдановский, заказчики обычно не оставляют в живых.

К черту, хватит паники, днем мне надо в театр к Кириллу. Выполнять «журналистское» задание — собирать материал о своем герое. Или просто побывать рядом с ним, подышать одним театральным воздухом, посмотреть, как он работает. Мне это интересно.

Репетиция уже была в полном разгаре, когда я тихонько опустилась в кресло где-то в середине зрительного зала. Я смотрела на Кирилла сзади. Но сегодня он не сидел на своем привычном режиссерском месте, а поминутно вскакивал, носился перед сценой, несколько раз забегал туда и вмешивался в ход действия, показывая актерам, как, по его мнению, следует исполнять ту или иную роль.

Видимо, что-то не ладилось в постановке — Кирилл горячился, повышал голос, иногда просто срывался на крик. В сегодняшней сцене были заняты только взрослые актеры, Али, исполнявшей главную роль, нигде не было видно. Может, от этого Майдановский не стеснялся в выражениях. Никогда бы не подумала, что в актерском мире употребляют непарламентскую лексику.

— Ты, балда стоеросовая, к тебе на постой мужик прикатил, так покажи себя, а не ходи зачуханной выдрой!

— Материал собираете? — осторожно спросил меня кто-то, тронув за локоть.

Оглянулась — рядом со мной сидел главреж Вадим Чебышев.

— Откуда такое умение неслышно подкрадываться? Ну и напугали вы меня… — я разыграла испуг.

— Пошли пить кофе, Кирилл еще долго будет над актерами изголяться…

Мы поднялись и, стараясь не шуметь, вышли из зала. Кто из нас хотел пообщаться сильнее? Или это было обоюдное желание?

В кабинете главного призывно пыхтел обыкновенный электрический чайник, стояли наготове баночка растворимого «Нестле-классик», сахарница и две чашечки — чувствовалось, Чебышев заранее подготовился к нашей встрече.

С видом знатока Вадим Спиридонович приготовил кофе. Я не очень люблю растворимый вариант этого божественного напитка, но дареному коню в зубы не смотрят, не так ли?

— Что-то вас не было видно в театре пару дней? — осторожно спросил главреж.

— Обобщала накопленный материал, — туманно ответила я.

— И как вам видится будущая статья? Вы пишете очерк, репортаж или интервью? — Хорошая осведомленность о жанрах для непрофессионала в журналистике!

— Скорее всего очерк. «Майдановский и его женщины» — это рабочее название. Приходится учитывать специфику нашей газеты.

— Вам удалось составить полный донжуанский список мэтра?! — деланно изумился Чебышев.

— Я не следователь прокуратуры и не ревнивая жена, чтобы выискивать всех, с кем спал мой герой! — расхохоталась я. — Мне хочется найти главное в отношениях большого актера с прекрасной половиной человечества. Нашим читателям страшно надоели женские истории Пушкиных. Мужские истории о великих сегодня привлекают больше всего. Что значат женщины в жизни Майдановского? Источник вдохновения? Может быть, они — анчар, древо яда, отравившее его жизнь? (Пусть позлится Тамара у экрана слежения.) Или отдушина, средство для снятия стресса? Или он — грубое животное, которому, извините за натуралистическую грубость, нужна лишь подстилка, — я с любопытством взглянула на главрежа, ожидая его гневной реакции на последние слова.

Но Чебышев был удивительно спокоен:

— Вам не кажется, уважаемая Надежда Александровна, что ваш очерк получится не совсем объективным?

— Отчего, Вадим Спиридонович? — искренне удивилась я.

— Невозможно добиться объективности, получая информацию лишь с одной стороны. Вы же не беседовали с женщинами, которые имели честь попасть в круг увлечений Кирилла, — объяснил Чебышев.

— Интересная мысль, господин главный режиссер, — подметила я. — «Имели честь попасть в увлечения Кирилла» — это уже оценка его взаимоотношений с женщинами. Выходит, Майдановский больше дает своим партнершам, чем получает от них сам? — Я же не могла признаться Чебышеву в знакомстве с последней женой Кирилла и собственных сексуальных контактах с ним!

— Каждый великий человек, а Кирилл относится к их числу, дает тем людям, которые с ним общаются, очень многое. Заряд какой-то энергии, определенную ауру. Майдановский настроен на положительную энергию, он заряжает ею всех окружающих, — делился со мною главный режиссер.

— Вадим Спиридонович, помогите мне! — я состроила невинные глазки, обольстительно глядя на Чебышева. — Вы совершенно правы, очерк получится сухим и односторонним, если я не сумею найти хотя бы одну симпатию актера. Он занят постановкой «Лолиты» уже практически полгода. Не аскет же или импотент Майдановский на самом деле? С кем-то из театра он наверняка спит. Найдите мне эту дамочку…

— Шиш вам, как говорит мой младший сын. Я найду его подругу, вы с ней потолкуете, а потом скандальная публикация типа: «Я отдалась мэтру на пятом ряду амфитеатра». Что подумают о нашей труппе в приличном обществе?

Поставив чашечку с кофе на столик, я коснулась руки Чебышева.

— Вадим Спиридонович, пятый ряд амфитеатра я заменю диваном в дешевом гостиничном номере или где там еще ночует ваш очередной режиссер? — Очередными в театрах называют режиссеров, ставящих спектакли по очереди, в отличие от главного, который делает это, когда захочет.

— Исключительно ради вас, Надюша. Я не сплетник, мне нет дела до чужой личной жизни, со своей бы разобраться. Но у нас в труппе есть одинокие молодые женщины, которые, как бы это по-интеллигентнее выразиться… не прочь удовлетворить свои сексуальные потребности с интересным и известным всей стране мужчиной. Актрисе, играющей Лолиту в дубле, Ирочке Корнеевой, всего двадцать пять лет, внешние данные — просто блеск. Я слышал, она пыталась соблазнить Кирилла… Ничего не получилось! — шепотом, как важную государственную тайну, сообщал мне главреж театральный «секрет Полишинеля».

— Мне с ней можно встретиться?

— Нет проблем. Ирочка сейчас в литературной части, изучает текст новой роли. В этот раз она не в дубле, а в основном составе. Роль пока не главная, но уже близка к этому, — пояснил Чебышев.

— Постановщик нового спектакля, разумеется, вы? — я с усмешкой посмотрела на главрежа.

— Конечно, а что? — удивился Вадим.

— Готова поспорить, что в отличие от своего друга вы не устояли перед Ирочкиными прелестями! — сказала я, хохоча уже в открытую.

Главный покраснел и смущенно отвел глаза в сторону.

— Ладно, ладно, Вадим Спиридонович, в частную жизнь я вторгаюсь! Тем более вы — герой не моего романа. Лучше отведите меня к вашей Ирочке и попросите ее быть откровенной со мною.

Мы отправились в литературную часть. В кабинете завлита — пожилого прокуренного мужчины с пучком седых волос, перевязанным на затылке, как это сейчас модно у мужиков, попыхивая сигаретой, заложив ногу на ногу, так что бедный старичок мог наблюдать во всей красе крутые бедра, выпирающие из ограниченных пределов мини-юбки, восседала молоденькая крашеная блондинка, лицо и фигура которой, пышущие свежестью и здоровьем, могли привлечь любого мужика.

— Познакомьтесь, Ирочка, Виктор Николаевич, а это — Надежда Александровна, журналистка из Москвы. Она хочет с тобой побеседовать. Виктор Николаевич, у меня есть к вам одно деловое предложение. Пойдемте ко мне в кабинет! — Чебышев полуобнял заведующего литературной частью, увлекая его за собой.

— Садитесь! — кивнув на свободное кресло заведующего, вновь затянулась сигаретой Корнеева. — Курите? — она пододвинула пачку.

— Предпочитаю свои, — ответила я, достав из сумочки любимый сорт.

— Так об чем речь пойдет? — без обиняков спросила молоденькая актриса.

— О сексе. Я — корреспондент газеты «Купидон-инфо». Готовлю материал на тему «Театр и секс». Со старшим поколением актеров пообщалась достаточно, хотела бы узнать мнение молодых, — вполне удачно озвучила я свою легенду.

— Старшее поколение — это Кирилл? — усмехнулась Ирочка.

— И он в том числе, — туманно ответила я.

— И как, тебе удалось затащить его в постель? — оценивающе оглядев меня с головы до ног, поинтересовалась Корнеева. — Ты вроде тоже ничего девка.

— Откровенно говоря, нет, — соврала я ради дела.

— Вот и я пыталась. А он — ни в какую! В театре ведь как. Молоденькие актрисы, вроде меня, сразу же после училища карьеру себе вынуждены, сама понимаешь, каким местом делать. Иначе до старости будешь во втором составе и на детских утренниках Бабу-Ягу играть.

А тут такой случай — сам Майдановский к нам пожаловал приглашенным режиссером. И спектакль клевый — «Лолита». Там ведь фривольных сцен — уйма. Я из кожи вон лезла, чтобы эту роль получить. На встрече с труппой, когда Кирилл знакомился, вперед пролезла, на глаза попасться — думаю, он же не даст играть Лолиту сорокалетним. В театре есть две девчушки помоложе меня, но у них фактура не та, — Ирочка горделиво распрямила плечики, отчего грудь под ее блузкой напряглась, вот-вот готовая порвать ткань.

— Ну, этот гад, представляешь, откуда-то из интерната притащил эту пигалицу, пацанку, такую роль играть. А на нас всех наплевал. Еле дублершей стала. Пришлось для этого Чебышеву прямо на столе в его кабинете отдаться. Ладно, попала в дубль, и на том спасибо. А тут случай такой вышел с месяц назад примерно. Грипп был, так одновременно заболели и премьерша эта, Аля, и мой партнер — Сережка Хромов. Вот, думаю, удача, репетировать буду с самим Майдановским. А там, как говорится, дело техники.

Ладно, проходим сцену в мотеле. Это где Гумберт с Лолитой в одной постели лежат. Все натурально, на мне только маечка и трусики, больше нет ничего. А по ходу сцены я должна ему минет не минет, во всяком случае, «с жезлом его жизни» — так по набоковскому тексту — играться. Я маечку скинула, к креслам зрительного зала, к осветителям — спиной, а к Кириллу сосками к лицу, у меня ведь грудь дай Бог каждой, не то что прыщики его премьерши. Пан или пропал! И начала с «жезлом» его по-настоящему играть. Наблюдаю за лицом Майдановского, чувствую, хорошо ему. Я и наяриваю! — Ирина зажгла спичкой потухшую во время рассказа сигарету.

— До финала доходит, Майдановский испугался, руки мои откинул, достаточно, говорит. Я не настаивала — мокрым на сцене, вот смеху, да? Дождалась конца репетиции — и в кабинет к нему шасть, так мол и так, Кирилл Львович, давайте сегодняшнюю сцену еще раз пройдем. Дверь на ключ, блузку расстегнула, юбчонку свою вот эту задрала — на, бери! А он, кобель старый, меня вышиб, представляешь?!

— Как это вышиб? — не поняла я с ходу.

— А вот так! Немедленно оденьтесь, говорит, вы не в моем вкусе. Ну, дурак, каких свет не видывал. Девка себя ему добровольно и бесплатно отдает, так он еще кочевряжится! Нет, не понимаю такого мужика. Ладно, был бы импотентом, но я же сама убедилась, у него все нормально. Я же не навязывалась, ни женить на себе хотела, ни семью ему разбить. Роль поинтересней получить, а за это и аванс отдала бы ему, — усмехнулась несостоявшаяся любовница.

— Нет, мне знаешь, что кажется? — Ира вопросительно посмотрела на меня, как бы ища в моих глазах сочувствия. — Майдановский — педофил!

Слава Богу, я знала, что это далеко не так, а то бы поверила беспощадной логике рассуждений Ирины:

— Посуди сама. От дармового секса отказался? Отказался. Никому из других смазливых актрисочек или технических работниц ничего такого не предлагал? Не предлагал. А сам все детским домам и интернатам спонсорскую помощь оказывает. Свободное время в эти учреждения наведывается. А какие там нравы царят, мы знаем. Голодные девчонки за полтинник, не говоря о сотне, любому мужику, даже самому вшивому, такое сделают… Тем более красавцу Майдановскому…

— Интересные ты вещи порассказала, Ирочка! — улыбнулась я. — А другие мужики в театре, вроде главного, они как, понимающие в отличие от Кирилла?

— За нашими не заржавеет. У нас тут после премьер или еще каких праздников уборщицы потом из всех углов презервативы выметают. Театр есть театр! — откровенничала Корнеева.

— Спасибо за информацию. Фамилию в статье упоминать не стану, — твердо пообещала я.

— А почему? — обиженно возразила актриса. — Давай не только с фамилией, но и со снимками. Меня, голую до пупка, ну, едва прикрытую прозрачной блузкой, чтоб весь товар лицом, на вашу первую полосу да с заголовком крупно: «От этого отказался Майдановский…» Это знаешь, какая реклама?! — Ирина даже всплеснула руками.

— Посоветуюсь со своим главным редактором, — уклонилась я от прямого ответа.

— Я в долгу не останусь. Хочешь — мужика тебе на ночь из наших найду? — Корнеева придвинулась ближе ко мне и перешла на полушепот. — Может, групповуха интересует? Мы с тобой и парочку ребят молоденьких…

Ну и нравы в нашем театре, я такого, честно говоря, не ожидала! Отказавшись от сомнительных увеселений, я пошла искать свою жертву.

Глава восьмая МОЙ СЕДОЙ МАЛЬЧИШКА

Кирилл уже закончил репетицию, но еще не вышел из малого зала. Он сидел недвижим на своем режиссерском месте, с закрытыми глазами. Я тихонько подошла и расположилась в соседнем кресле. Еще с минуту Майдановский не обращал на меня никакого внимания. Только потом повернулся в мою сторону и открыл глаза.

— Тебе плохо? — я встревоженно провела ладонью по его щеке.

— Нет, — инстинктивно поцеловав мою руку, ответил артист. — Так я расслабляюсь. Помнишь четыре истины буддизма? Мир есть страдание. Источник страдания — это человеческие страсти и желания. Освобождение от страстей позволяет перейти в нирвану. Достичь этого особого состояния, слияния с Абсолютом можно, избрав путь спасения…

— Так ты буддист? — искренне изумилась я.

— У меня в роду все христиане, дикая смесь из католиков и православных. Крестили по православным обычаям. А в буддизме просто много интересного. Всякая жизнь, и счастливая, и несчастливая, является страданием и Великой Иллюзией. Посмотри, насколько это философично: счастье или горе — все есть страдание. Кто-то великий крутит ленту, на которой уже записана вся наша земная жизнь. И мы не в силах ее изменить, — как-то скорбно улыбнулся Майдановский.

— Почему не в силах изменить? Путь к спасению лежит внутри самого человека, и от каждого из нас лично зависит, шагать по этому пути или нет. Сделай шаг — и будешь спасен! — я продолжала гладить своими ладонями его уставшее лицо.

Кирилл с интересом посмотрел на меня:

— Но буддизм не призывает к улучшению мира, поскольку мир ничтожен в сравнении с нирваной!

— Да, нельзя переделать мир, но можно переделать себя! Возьмемся за переделку самих себя? — предложила я.

— А стоит ли? — возразил Кирилл. — Само по себе существование человека на земле буддизмом воспринимается как следствие грехов, совершенных в прошлой жизни, дурных страстей, которые как бы тянут человека вниз, к новым воплощениям. Совершенный человек достигает высшего блага: не рождается вовсе!

— А я хочу родиться вновь. Родиться твоей дочкой. Чтобы ты заботился обо мне. Баюкал на своих сильных руках. Гулял со мной по парку. Я бы убегала от тебя, а ты бы догонял. Водил бы меня в школу. Готовил со мной уроки…

— А в один прекрасный день какой-нибудь паршивый юнец увел бы тебя от меня под венец! Господи, уже стихами начал говорить…

Майдановский нежно целовал пальцы моих рук:

— Просто тебе в детстве не хватило отцовской ласки. Как мне не хватало моего Андрея — он ведь жил, разумеется, с матерью, когда мы расстались.

«А ведь Кирилл прав! — подумала я про себя. — Нас потому и тянет друг к другу. Я, не получившая отцовской ласки, и он, не растративший эту ласку, — мы просто дополняем друг друга».

Сумбурные мысли терзали и Кирилла.

— Расскажи мне что-нибудь об отце! — вдруг попросил Кирилл.

— Я осознала, кто мой папа, наверное, только в первом классе. У нас дома был огромный альбом с фотографиями, знаешь, еще от маминых родителей, он постепенно заполнялся и передавался из поколения в поколение. В этом альбоме я разыскала фотографии мамы с отцом. Они прожили года три всего вместе. Так что помнить отца я не могла. На фотках увидела, и в мозгу как просветление: это же тот самый дяденька, что «Новости» ведет на Центральном телевидении — так тогда первый канал назывался. Я к маме пристала. Читать-то научилась: «ведущий — Александр Фролов». Маме делать нечего, пришлось сознаться. С тех пор, с первого класса, я все информационные передачи первого канала смотрю.

В шестом не выдержала, тайком от матери отцу письмо написала, фотографию вложила, адрес телецентра — на конверт: его каждый знает — 127000, Москва, Академика Королева, 12, ЦТ, Александру Фролову. Знаешь, дошло! Ответ от него получила, алименты мне стал присылать.

А уже когда в десятом училась, поехала к отцу в Москву сама. Больше всего боялась, что он меня не узнает в аэропорту — на зимние каникулы полетела, в шубе, шапке, узнать трудно, на всех фотографиях я же в летнем. Но отец узнал, он к самому трапу пробился, стоял в январскую стужу с непокрытой головой и с огромным букетом белых роз в руках. Народ спускается по трапу, на него оглядываются, лицо-то всей стране знакомо, люди у нас любопытные, всем увидеть охота, кого это сам Фролов так встречает?!

Никто ничего понять не может — какая-то длинная пигалица к Фролову на шею бросается, обнимаются, плачут оба… Так мы с отцом первый раз и увиделись по-настоящему. Неделю я у него прожила. С женой его, сыном Игоряшкой — братом моим, значит, — познакомилась.

Мне у них очень понравилось. Я же ведь нормальной полной семьи практически никогда не видела. Мама одна жила, как они со Фроловым разошлись. С Игорем подружились несмотря на разницу в возрасте — он младше меня на шесть лет. Отец меня тогда по всей Москве возил…

«Развела я воспоминания, как в бразильских сериалах. По легенде я москвичка, журналист, надо вовремя остановиться, а то спалюсь, Тамарка ведь слушает наши диалоги!» — Я замолчала.

— А дальше? — вздрогнул внимательно слушавший меня Кирилл.

— Дальше ничего интересного. Закончила школу, университет, пошла по стопам отца. Только и всего, — сократила я рассказ. — Год работала с ним, перед самой его гибелью. Теперь вот в «Купидон-инфо». Газета интересная. Мне нравится… это я вслух, а про себя подумала: «Надо как-то сесть и написать о моем отце. Интересная история получится. Ведь благодаря отцу, точнее, из-за его нелепой преждевременной гибели, в которой есть очень много загадок, я и стала частным детективом. Но я клянусь, что когда-нибудь найду убийц и жестоко отомщу им за отца. Я уже знаю, как назову эту книгу: “Дочь за отца”».

— Мы ведь дружили с Сашей. Часто встречались на всяких презентациях. Он мне рассказывал о тебе, как раз, наверное, когда вы встретились наконец. Саша так гордился тобою. Называл за глаза не иначе как «моя Наденька». Да, смерть забирает лучших…

— У тебя еще есть дела в театре? — я вопросительно посмотрела на Майдановского.

— К черту все дела! Поехали к тебе?! — полувопросительным, полупросящим тоном произнес Майдановский. — Я соскучился по тебе…

Теперь уже его мягкие теплые добрые пальцы притянули мое лицо, а нетерпеливые губы сомкнулись с моими.

— Сумасшедший! — чуть не задохнувшись после долгого поцелуя, я еле вырвалась. — Сейчас кто-нибудь увидит…

— Ты права, поехали! — Кирилл собрал папку с текстом, выключил настольную лампу и повел меня к выходу.

По уже установившейся привычке путь от театра до гостиницы мы преодолели пешком. Морозец был легкий, градусов десять, не больше. Идти под руку с Майдановским было очень приятно. Нет, вовсе не от тщеславия — зимой моего спутника в лицо не узнавали — шапка надвинута на лоб, воротник пальто поднят, — просто очень здорово опираться на чью-то твердую мужскую руку. Кирилл прав: мне не хватало отца в детстве. «И мужа теперь!» — это во мне заговорила уже взрослая женщина.

Но вот наконец и «Центральная». Мы пообедали в ресторане, заказали столик на завтрашний вечер и только потом поднялись в мой номер. Уже с порога, едва заперев за собой дверь, Кирилл крепко прижал меня к себе и принялся жадно целовать.

— Что с тобой сегодня? — я с трудом освободилась из его объятий.

— Не знаю! — честно признался Майдановский. — Ты вот сказала, что завтрашний вечер будет последним, я и ужаснулся. У тебя просто командировка заканчивается, в Москву уезжать надо, но мы же сумеем встретиться в столице, правда?! А у меня такое чувство, будто мы расстаемся навсегда, и больше никогда не будет всего этого — твоих губ, запаха твоих волос, вкуса твоих сосков…

— Ты всем своим партнершам говоришь такие слова? — поинтересовалась я.

— Зачем ты так… — губы актера по-детски задрожали. Он обидчив, как ребенок!

— Верю, верю, что не всем! — продолжала издеваться я. — Ты меня прости за нескромность. Мне это интересно как… журналисту и женщине. Я сегодня узнала, что ты не со всеми подряд спишь. Почему? Ведь Корнеева такая соблазнительная дамочка… Уж если я заметила…

— Белокурая бестия. Как у Ницше. Тебе подробно объяснить или кратко? — спросил Кирилл.

— Ты спешишь? Давай подробно! — предложила я.

— У каждого мужчины есть свой тип женщин, который ему очень нравится. Меня, например, возбуждают такие, как ты: высокие, длинноногие, худые, брюнетки. Это первое…

— Но Корнеева высокая, длинноногая, а какая грудь? — удивилась я.

— Наденька, не перебивай старших, хорошо? — чуть раздраженно заметил Майдановский.

— Прости, мой милый! — я коснулась языком его шеи в знак примирения.

— Так вот, помимо формы, в каждой женщине важно еще содержание. С тобой и в постели, и вне ее можно поговорить о чем угодно. Сегодня ты легко откликнулась на мои мысли о буддизме, например. А Корнеева — это кукла. Знаешь, сейчас в секс-шопах продают таких резиновых дамочек на любой вкус. Ты их надуваешь или наполняешь водой — и трахай, если живой партнерши нет. Ирка и похожа на такую куклу — форма есть, а содержание — ноль. Говорящая только. Знает текст роли и еще с десяток слов, к постели относящихся. Нет, не могу с такими иметь дело, — разъяснял Кирилл свою теорию, а я откровенно смеялась в ответ.

— Ты не согласна со мной? — удивился Кирилл.

— Согласна, но ты знаешь, какой язык у этой Эллочки-людоедки? — продолжала улыбаться я.

— Нет, а что случилось? Я даже не понял сразу, а как ты узнала про Корнееву, ну, что она пыталась затащить меня в свои сети?

— Она рассказала мне до мельчайших подробностей, как соблазняла тебя на сцене, а потом в твоем кабинете. Эту историю наверняка знает уже весь театр.

— Бог им судья, пусть говорят! — актер лениво махнул рукой.

— Они не говорят, а сплетничают. Это — совершенно разные вещи. С подачи Корнеевой они считают тебя ни больше ни меньше как педофилом…

— Что?! — вскричал Майдановский. — Кем?

— Педофилом. Сделать русский перевод? — невозмутимо ответила я.

— Не надо…

— Твоя помощь детским домам, интернатам этого города квалифицируется труппой лишь как легальное прикрытие занятий педофилией. Вот так-то, мой милый мастер! — я потрепала его по щеке.

— И что мне делать? — растерянно произнес Кирилл.

— Клин клином вышибают. Дружеский совет. Уеду в Москву, ты через пару дней трахни Ирочку и другу своему, Чебышеву, при случае вверни, какая у Корнеевой задница притягательная… Все разговоры о твоих извращениях прекратятся мигом! — улыбнулась я.

— И это советуешь ты? — удивился Майдановский.

— А что в этом такого? После меня — хоть потоп. И потом, кто я тебе, чтобы запрещать спать с другими женщинами? — вполне резонно заметила я. — Кто ты мне, чтобы запрещать встречаться с другими мужчинами?

— Всю жизнь я мечтал встретить женщину, после которой не посмею взглянуть ни на кого. Как бы я ни любил Олюшку, я спал с другими, даже при ней. Для меня это было как выпить стакан воды. Ты, наверное, не слышала, в двадцатые годы нашего века была модной такая теория: секс — стакан воды, выпить который способен любой и с любым, долой чувства, ухаживания, естественные физиологические потребности — прежде всего. Казалось бы, благо — понравились друг другу случайно встретившиеся мужчина и женщина, как мы с тобой, например, легли в постель. Чувства угасли — расстались…

— Так ведь это же замечательно! Никаких проблем — ни ревности, ни разводов! — я даже захлопала в ладоши.

— Ты опять перебиваешь старика! — грустно улыбнулся актер.

Нет, определенно он сегодня похож на мальчишку. Взлохмаченного седого пятидесятилетнего мальчишку. Антуан де Сент-Экзюпери как-то обмолвился, что в каждом мужчине до глубокой старости живет мальчишка. И французский писатель был прав: вот он, мой обиженный мальчик!

— Я хочу сказать, Надя, что в первую ночь относился к тебе как к сотням других, перебывавших в моей постели. «Не ты первая, не ты последняя», — думал я. А теперь понимаю: без тебя мне будет трудно… — совсем расчувствовавшись, Кирилл отвернулся, видимо, не желая показывать своей слабости.

— Мне кажется, я старше тебя. И мудрее. Ты сегодня совсем как мальчишка. Это мальчишка уверен, что свет сошелся клином на первой девчонке, отдавшейся ему. Хороший мальчишка, разумеется. А ты хороший и беззащитный. И очень обидчивый… — я поцеловала его руку.

— Ты Куприна читала? — спросил меня Майдановский.

— Разумеется. А что именно? — уточнила я.

— «Гранатовый браслет». Я участвовал в экранизации, играл мужа Веры.

— Читала. И фильм видела. Только он, по-моему, назывался иначе?

— Да, режиссер назвал «Единственная любовь». А зря — у Куприна заголовок точнее. Но Бог с ним, с названием. Я о сути. Помнишь, там один из персонажей, старый генерал, рассказывает собравшимся о любви, говорит, что у каждого в жизни бывает единственная любовь, которая переворачивает его изнутри?

— Припоминаю. Теперь я и тебя в той роли вспомнила, — напрягла я свою память.

— Мне кажется, у меня еще не было такой единственной, все перевертывающей, несмотря на три брака и сотни связей… Мне бы очень хотелось… Прости, я понимаю, это невозможно, — на глазах Майдановского навернулись слезы.

«Неужели он все это играет? — с трепетом думала я. — Если это только игра — он Великий Актер. А если он говорит чистую правду? Но смогу ли я когда-нибудь выяснить это?»

— Ты сегодня не обычный, не как всег-да… — шептала я, целуя его мокрые глаза. — У тебя такое грустное настроение, как будто с кем-то из нас должно что-то случиться… Человек не может быть только веселым. Но ты мне нравишься и таким… Я хочу тебя. Такого…

Я целовала его губы, шею, сосала мочки ушей, медленно расстегивала его рубашку и гладила волосатую грудь. Мои губы спустились ниже и целовали его пупок, а жаждущие руки расстегивали брючный ремень… Наконец Кирилл оттаял и стал неистово сбрасывать мою и свою одежду…

— Мне хочется написать стихи о тебе… — шептал он мне на ухо, массируя руками все мое тело.

— А что ты будешь воспевать? — так же шепотом спрашивала я у человека, еще пять дней назад не знакомого мне вовсе.

— Показать? — на секунду он прекратил свои ласки.

— Покажи… — томно попросила я.

— Чем?

— Губами… — приказала я.

Его губы касались поочередно моих сосков, подмышек, пупка, волосиков внизу живота, двинулись ниже, еще ниже…

— Кирилл… — в экстазе я зарылась руками в его седую шевелюру. Огонь страсти сжигал нас дотла…

Успокоившись, он попросил меня лечь на него.

— Зачем, милый? — удивилась я, выполнив волю мужчины. — Тебе же будет тяжело?

— Мне нравится лежать вот так, обнимая твои бедра, — просто объяснил мастер.

— А если мы оба заснем?

— То обоим будет очень приятно, — закончил фразу Майдановский.

Он затих подо мною, а я долго еще не могла уснуть. Анализировала наши неожиданные отношения, планы Тамары, ее возможные ходы. Со стратегическими планами жены Майдановского мне все стало ясно. Уничтожив Кирилла, она становилась единственной владелицей их фирмы, которая в любом случае досталась бы ее сыну, тому самому Ваньке Охлобыстину, что учится сейчас за границей.

Можно понять, почему с таким рвением Тамара искала нынешнюю женщину Майдановского — ведь он стал всерьез изменять ей года три назад, следовательно, у его новой женщины вполне мог быть уже и ребенок. Маленькое двухлетнее чудо, мальчик или девочка, не важно, важно, что это был бы ребенок Майдановского, наследник…

Тут меня бросило в холодный пот. Выходит, найди я нынешнюю пассию Кирилла, Тамара приказала бы мне или еще кому-нибудь другому убить и ребенка? Господи Боже, сохрани их, если они есть на самом деле!

До чего доводят людей деньги, много денег. Ну, отпустила бы мужа, предложила честно поделить пополам немалое теперь уже состояние. Нет, не может смириться с утратой денег, именно денег, а не мужа, этот компьютер в юбке!

Интересно, сколько лет они уже не живут как муж и жена. У Тамары есть любовники? И вообще, она способна любить, или любовь для нее — только секс? Кирилл сегодня и то расчувствовался, когда объяснял, почему он после меня не может трахнуть Ирочку Корнееву. Значит, чем-то я его зацепила, коль на других не тянет…

А с кем может быть Тамара? Она повсюду таскает своего верного оруженосца Илью, он, как пес, охраняет свою шефиню. Илья? Но он лет на пятнадцать моложе Охлобыстиной. Впрочем, любви все возрасты покорны, я ведь на двадцать три года младше Майдановского…

Нет, скажете вы, мужчины всегда ищут молоденьких. Сталин был старше Надежды Сергеевны Аллилуевой как раз на двадцать три года, одна из жен Чарли Чаплина была младше мужа на тридцать шесть лет, а Бог дал им шестерых детей… Но должно же быть у нас равноправие в конце концов.

В семействе Пугачевой-Киркорова, например, Филечка моложе своей примадонны лет этак на девятнадцать. И ничего, живут. Впрочем, что мне до того, с кем спит Тамара? Лишь бы она не выкинула завтра каких-то фокусов…

Мерное дыхание Майдановского отвлекло меня от моих рассуждений. Спит. Устал, бедняга, — я погладила его лицо и поцеловала в лоб, как ребенка. Нет, любая женщина старше своего мужчины, даже если годится ему в дочери!

Пора спать и мне. Завтра Кирилл просил разбудить его пораньше, часов в семь…

Перед глазами пошли какие-то круги, я погружалась в волшебный мир сновидений. Что снилось двадцатисемилетней женщине, лежащей рядом с известным всей стране актером, волею случая ставшим ее любовником, перед днем, который мог оказаться последним в их жизни?

Взявшись за руки, мы шли с Кириллом по каким-то джунглям. Кругом пели птицы, по деревьям скакали обезьяны, вдали мерцало водное зеркало не то озера, не то моря. На нас не было никакой одежды, но мы не стеснялись самих себя.

Вдруг на поляне впереди нас показались тигры. Я испугалась и инстинктивно прижалась к плечу Кирилла. А он, подняв ладонь, одним этим движением остановил хищников, трусливо вильнувших хвостами и бросившихся наутек.

Благодарная, я целую Кирилла, восхищаясь его мужеством и самообладанием, но, что это, передо мной уже не Кирилл, а кто-то другой, это Илья, он, как змей-искуситель, осыпает поцелуями меня, опускается передо мной на колени и целует мой живот, мой огромный живот… Почему он такой большой? Я что, беременна?

Я ложусь на спину на мокрую от росы траву в этих джунглях (а может, это не джунгли, а рай?), а Илья медленно и осторожно совокупляется со мной, беременной, стараясь не причинить боли, на весу, на своих огромных мускулистых руках. Мне приятно быть с ним…

А из-за кустов за нами наблюдают два лица — ехидное лицо Тамары и бледное от волнения лицо Кирилла. Он протягивает руки, пытаясь дотянуться до нас, оттолкнуть Илью, отбросить его от меня. Но его держит сначала за плечи, потом за живот, а под конец просто за ноги его сварливая жена, та самая, которая наяву хочет убить его.

Вот она подхватила Кирилла на руки и тащит его куда-то. Я хочу увидеть, куда она его несет, но не могу подняться. Илья не пускает меня, он слился со мною, встать сейчас невозможно, так сладко мне, сейчас, сейчас, вот он кончит, и я поднимусь…

Илья кончает в меня, сладкая истома дрожью пронзает мое тело, я поднимаюсь и пытаюсь увидеть, где же Кирилл. Но впереди я вижу лишь огромный костер, в котором горит что-то страшное… Кошмар!

Глава девятая ПОСЛЕДНИЙ АККОРД

Господи, неужели сегодня все закончится?! Эта многодневная игра нервов, когда приходится контролировать каждый свой шаг, зная, что тебя постоянно видит и слышит враг. А ты — слуга, послушный исполнитель, обязанный выполнять все прихоти хозяина. Актер, уйдя за кулисы, когда отшумит гром аплодисментов или потушат софиты на съемочной площадке, мгновенно становится самим собой — веселым или раздражительным, ласковым или занудным. Я же почти неделю живу чужой жизнью, пусть очень похожей на мою, с моим именем, моей биографией, но с одним маленьким нюансом: я — киллер, карающий меч чьей-то прихоти.

Я боюсь не только проговориться сама, но и страшно переживаю за Кирилла — вдруг не выдержит он? Хотя ему легче, все-таки профессиональный актер. Меньше недели жить двойной жизнью — и такая нервная нагрузка. Что же говорить о наших нелегалах из Службы внешней разведки? Надо будет при случае расспросить Анатолия Михайловича, как ему жилось тридцать лет под чужим именем?

Сегодня трудный день. Утром должна прийти Тамара, принести «оружие возмездия» — яд, которым я должна буду отравить Кирилла. Потом надо встретиться с друзьями — успеть подменить яд на новую разработку наших разведчиков, обещанную Кузнецовым. Удастся ли задуманная комбинация? Тамара — тертая баба, ее на мякине не проведешь. Вечером — мое очередное «любовное» свидание с Майдановским, которое по замыслу режиссера этого спектакля Тамары должно стать последним. По крайней мере для ее муженька. А вдруг и для меня тоже?

Начинаю волноваться. Плохо это или хорошо? До известных пределов волнение закономерно. Я же не робот. Но надо собраться в комок, сейчас все зависит только от меня самой.

Таким мыслям я предавалась, лежа на огромной гостиничной кровати. Кирилл ушел рано утром — по его словам, ему надо до репетиции заехать еще домой, он забыл там какие-то тексты или еще что-то. Это хорошо, мне нужен этот день. Я предупредила Майдановского, что срок моей «командировки» заканчивается и наш сегодняшний вечер будет последним. Кирилл встретил это известие внешне спокойно. Хотя он прекрасно понимает, что этим вечером нам предстоит самая важная сцена — финал!

В восемнадцать часов мы должны отправиться на ужин в ресторан. А сейчас надо вставать, идти в ванну, приводить себя в порядок. Я умылась, позавтракала, сделала деловой макияж, когда в дверь моего номера постучали. Пошла открывать. На пороге стояла Тамара, а сзади громоздился ее секьюрити Илья.

— Привет! — Тамара бесцеремонно вошла в номер. — Пташка чистит перышки? — произнесла гостья, снимая пальто, услужливо подхваченное охранником.

— А как же? Сегодня я должна быть самой обаятельной и привлекательной! — мило улыбнулась я, но тон хозяйки мне отчего-то сразу не понравился.

— Конечно, не спорю. Сердце Майдановского ты разбила в переносном смысле. А ночью разобьешь в прямом, — Тамара зловеще хохотнула, вальяжно развалясь на диване. — Илья, покажи девочке, как ей придется замочить партнера.

Илья, усевшийся в кресло, достал из кармана пиджака небольшую коробочку, похожую на те, в которых обычно в ювелирных магазинах кладут кольца, броши и прочие драгоценности. Открыл ее. Там лежали запонки и булавка для галстука, сделаные из золота.

— Когда огонь страсти у вас уляжется, — ехидно улыбнулась клиентша, — достанешь эту коробочку. Вы расстаетесь, вполне логично приподнести любовнику подарок за чудесно проведенные ночи. Пусть возьмет в руки, посмотрит. Брать в руки можно, ничего страшного. Кстати, вот тебе еще и рубашку с галстуком для объекта. Не волнуйся, размер его, все подойдет, — Тамара вытащила из сумочки целлофановый пакет с новой белой рубашкой и галстуком.

— Загорись желанием все сразу примерить. Застегнешь запонки, завяжешь галстук — кстати, ты галстуки завязывать умеешь? — москвичка вопросительно взглянула на меня.

— Показать? — я подошла к Илье, намереваясь стащить с него галстук.

— Ладно, верю! — отмахнулась Тамара. — А когда станешь прикреплять булавку, нечаянно уколешь его вот этим острым кончиком…

Илья осторожно, платком, видимо, чтобы не оставить отпечатков, вынул из ювелирной коробочки булавку и показал мне острый конец.

— Яд накачан внутри. Достаточно мельчайшему количеству попасть под кожу, как начнется сердечный приступ и произойдет инфаркт миокарда. Типичная болезнь артистов и политиков, — давала инструкции Тамара. — Когда он скончается, мы с Ильей заскочим, убедимся в летальном исходе, рассчитаемся с тобой (уж больно мне не нравится этот глагол — рассчитаться!), заберем украшения и уйдем. Ты вызовешь «скорую». Врачи констатируют смерть. Вот и вся технология.

— Внезапная смерть — это всегда уголовное дело, судебно-медицинская экспертиза. Будут же исследования крови. Яд наверняка обнаружат. Подозрение сразу упадет на меня. Зачем мне садиться? — я начала «качать» волнение.

— В крови будет прежде всего алкоголь. Надеюсь, за ужином ты его уговоришь выпить хотя бы пару рюмок коньяка. Яд составлен так, что алкоголь разрушает его в течение часа. Наши органы не страдают оперативностью, чтоб еще теплый труп класть на анатомический стол. В лучшем случае Майдановского начнут вскрывать завтра днем. А это абсолютно безопасно для тебя, — пояснила москвичка.

— Твоими устами да мед бы пить, — с сомнением я покачала головой.

— Ладно, Фома неверующая, я слов на ветер не бросаю. Потренируйся лучше на Илье, у него заколка точно такая, только без начинки, — Тамара кивнула на охранника.

Илья послушно скинул пиджак. Под левой рукой на темнокоричневом ремне висела кобура с оружием. Секьюрити ослабил узел на галстуке, отстегнул булавку, развязал галстук, подал все это мне. Я с некоторой опаской взяла булавку, придирчиво осмотрела ее. Обычная с виду, какими мужчины прикалывают галстук к рубашке, это сейчас писк моды.

Так, надо вспомнить, как любил завязывать галстук отец. Он учил меня этой премудрости в тот год, что я была рядом с ним. Отцу нравилось, когда в наших бесконечных поездках по стране, гостиничных скитаниях я каждое утро завязывала ему галстук, выбирая его в тон костюма и рубашки. Папа доверял моему вкусу.

Нет, с первого захода ничего не получилось — узел какой-то уродливый. Илья усмехнулся, двумя руками осторожно убрал мои руки от своей шеи. При этом в мои пальцы попал маленький катышек бумаги. У меня хватило ума не высказать удивления, а незаметно опустить катышек в карман джинсов, которые были одеты на мне. Интересно, отчего это вдруг преданный пес Тамары решился передавать мне записочки? Из подросткового возраста мы оба вроде вышли… Ладно, уйдут, посмотрим.

Со второго захода узел вышел приличный. Я затянула его потуже, опустила воротник рубашки Ильи, поправила складки. Взяла булавку, повертела со всех сторон, начала прикалывать галстук к рубашке. Ага, колоть надо вот так! Илья инстинктивно дернулся.

— А твой настоящий клиент ночью упадет в твои белы ручки, — пояснила Тамара. — Ты его осторожно до кровати уж дотащишь. Поняла?

Я кивнула головой в знак согласия.

— Спрячь от греха подальше, — москвичка показала глазами на коробочку с «сюрпризом».

Взяв «ювелирные изделия» и пакет с рубашкой, я вышла в спальню — из прикроватной тумбочки их будет удобней доставать вечером. Трех секунд мне было достаточно, чтобы вытащить из левого кармана джинсов катышек бумаги, развернуть его и прочесть только два слова: «Иначе нельзя». Что нельзя и что иначе? О чем пытался предупредить меня Илья? И кто он, охранник Тамары, на самом деле, если хочет вступить в контакт со мной? Ничего не понимаю, но надо быть настороже!

Когда я вернулась в холл, гостья по-прежнему сидела на диване, открыв косметичку и что-то поправляя в своем макияже. Илья стоял у окна, наблюдая за происходящим на улице.

— Все поняла, подруга? — Тамара пристально посмотрела на меня.

— Так точно, гражданин начальник! — довольно плоско пошутила я.

— Вот именно, начальник, товарищ старший лейтенант юстиции! — выражение лица москвички резко изменилось, его буквально перекосила гримаса ненависти.

Тамара собрала косметические принадлежности, подтянула свою сумочку, положила туда косметичку и… вынула оттуда пистолет Макарова.

— Руки за голову! Лицом к стене! И без своих восточных штучек! Пристрелю на месте!

Мне ничего не оставалось делать, как выполнить приказание клиентки. В голове я мгновенно прокручивала возможные причины такой резкой перемены настроения Тамары: в Москве слишком сильно стали трясти ее фирму? Контактов с моими помощниками у меня не было несколько дней, встреча должна состояться только сегодня. Что тогда? Станет ли она стрелять — выстрел из «Макарова» слишком громкий, его сразу услышат в соседних номерах и дежурная по этажу, если она, конечно, на своем рабочем месте. Но я забыла еще про охранника, у Ильи в прошлый раз был глушитель. А вдруг это последнее испытание и Тамара хочет убедиться, что я та, за которую себя выдаю, а не агент спецслужб? Тогда мое спасение в спокойствии. Не надо дергаться…

— На кого работаешь, сволочь? — между тем начинала заводиться Майдановская.

— Тебя какая муха укусила? Я честно отрабатываю твои вшивые бабки, как шлюха сплю с твоим противным потным стариком, а ты меня по стенке размазать собираешься?! — сплюнула я в сердцах.

— Говори, на кого работаешь, падла! Все равно все мозги тебе вышибу! — уже почти кричала Тамара.

— На тебя, дуру, работаю! — невозмутимо отвечала я. — Ты же мне деньги платишь…

— Ты что, стерва, издеваешься надо мной? Да как только я тебя наняла, на второй день в Москве в офис пришли налоговики, стали все перетряхивать. Признавайся, собака, ты их навела? — Тамара перешла почти на визг.

— Вроде умная баба, а глупости говоришь! Ты же меня на детекторе лжи гоняла, сама результатам удивлялась. Мне какая хрен разница, откуда у тебя баксы. Деньги не пахнут! — продолжала я гнуть свою линию.

— Ладно, не хочешь признаваться — твое дело. Илья у меня мастер языки развязывать, похлеще тебя обламывал. Повернись! — тоном ниже приказала Тамара.

Я медленно повернулась к ним, не опуская рук с головы. Тамара продолжала сидеть на диване, а Илья по-прежнему стоял у окна. Лишь кобура оказалась расстегнутой — эту деталь я подметила сразу.

— Даю ультиматум. Признаешься, на кого работаешь, — уходишь целой. Сто тысяч баксов оставляешь себе. Молчишь — кончаем, но не сразу, вначале Илья с тобой наиграется вдосталь, уж в этом удовольствии я ему отказать не могу… Усекла? Минута на размышление. Сегодня какой у нас день? Правильно, пятница, «Поле чудес». Вот и у тебя суперигра. И суперприз — твоя жизнь. Время пошло! — Тамара взглянула на часы.

Краем глаза я видела, как Илья вытащил оружие из кобуры и навинтил на ствол глушитель. Так, это уже серьезно. Тамара решила вернуть свои деньги? Но она не знает, где я спрятала сто тысяч аванса. Если только они не вели меня в тот вечер. Хотя хвоста вроде бы не было. Выходит, в Москве ее сильно прижали, и там есть что-то серьезное, коль она так разволновалась. Хорошо. Я молчу. Они меня тюкают. Кирилл, не дождавшись меня в ресторане, поднимается в номер. Он заходит, а Илья убирает его. Логично? Вполне. А в чем мне, собственно, признаваться? Я даже не знаю, кто на самом деле наезжает на фирму Майдановских под видом налоговиков. Служба внешней разведки? Вряд ли, они внутри страны только иногда используют свой спецназ в горячих точках. ФСБ? Скорее всего, у них с конторой генерала Кузнецова общая колыбель, всегда помогают друг другу. Но я же ведь действительно ни при чем! Умирать-то ни за что обидно. «Иначе нельзя»… А если это предупреждение: терпи — и все будет в порядке?..

— Минута истекла. Твое решение? — Тамара сняла «Макарова» с предохранителя.

— Мне признаваться не в чем. Я все сказала… — тихо и печально произнесла я.

— Что ж, ты сама выбрала свой конец! — злобно проскрипела москвичка, наставив на меня дуло своего пистолета. Раздевайся!

— Не поняла юмора, — откровенно призналась я.

— Брось прикидываться дурой. Скидывай одежду! — повторила Тамара свое приказание, а Илья для большей убедительности наставил на меня и свою пушку.

Пожав плечами — мол, подчиняюсь силе, — я стянула с себя серую водолазку, сняла джинсы, оставшись в бюстгальтере и трусиках.

— Все снимай, бестолочь! — Тамара сделала характерное движение стволом пистолета. Пришлось исполнить приказание в полном объеме.

— Я тебя хотела сразу замочить, да парня жалко — уж очень Илюша мой слюнями исходил, когда видел на экране, как муженек мой тебя трахал. Вот я и подумала — чего такой натуре даром пропадать? Пусть позабавится, а замочить всегда успеем. Заодно и я посмотрю воочию, как ты это умеешь, — изголялась надо мной заказчица.

— Ах ты, сука старая, саму уже никто не трахает, так ты решила оргазм получить, за нами наблюдая! — я инстинктивно сделала шаг к дивану, на котором развалилась Тамара, но, подрубленная подножкой Ильи, упала на ковер.

— Заткни ей пасть и делай свое дело! — приказала Тамара, слегка постучав дулом «Макарова» по моей голове — я валялась ничком как раз у самого дивана.

Сделав из моей же водолазки кляп, Илья грубо затолкал его в рот. Говорить я уже не могла. Только видела, слышала и чувствовала.

— Как ее? — спросил охранник у своей шефини.

— Дурак, мне что, тебя учить? Как хочешь…

Илья, левой рукой схватив меня за волосы, больно поднял на ноги, подтолкнул к креслу, на котором недавно сидел сам, перекинул мое тело через кресло… Господи, ну отчего все насильники любят эту позу?..

Тамара левой рукой приподняла мой подбородок, прислонив дуло «Макарова» прямо к переносице. Понятно. Сопротивление бесполезно. Между тем на мою спину легло что-то тяжелое и холодное. Да это же пушка Ильи! Вот сука! Пальцы его впились в мои бедра, подтягивая задницу до удобного ему положения. Потом прошлись по низу живота, лобку… Странно, насильники обычно так себя не ведут. Он что, возбуждает меня? А может, себя? Мне же не видно его приготовлений… Нет, я ошиблась, Илья в возбуждении не нуждался.

Огромный и горячий пенис Ильи настойчиво впился в мое тело сзади. Его руки уцепились за мои ягодицы. Крякнув не то от натуги, не то от удовольствия, он начал мерно двигать пенисом внутри меня. Я бы сказала, что его движения были очень мягки и осторожны! «Иначе нельзя», — тут же вспомнилось мне. Кто он, Илья?

Тамарка между тем не просто наблюдала за происходящим. Голова моя непроизвольно качалась в такт движениям Ильи, а главная издевательница все настойчивей повторяла:

— На кого работаешь, сука!

Только бы сдуру не нажала на курок! Из-за кляпа я же все равно молчу! Если бы не эта шизофреничка с пистолетом и ее дурацкие вопросы, мне было бы совсем неплохо в компании с ее секьюрити!

Своими внутренностями я чувствовала, что Илья входит в раж. Его движения убыстрялись, наконец он охнул и замер, засунув пенис как можно глубже в меня. Я почувствовала его оргазм и извержение спермы и, к собственному удивлению, сама испытала чувство удовлетворения!

Не знаю, что было написано на моем лице, за которым пристально наблюдала Тамарка, но она женским инстинктом почувствовала, что изнасилование меня не испугало.

— У, кошка проклятая, от любого мужика балдеет! — она замахнулась на меня «Макаровым», собираясь ударить рукояткой по лицу, но одумалась и лишь испугала, — тяжелая сталь проскочила в миллиметре от носа.

Но я зря считала, что мои мучения на этом закончились. Илья от меня уже отпрянул и, вероятно, одевался, а я лежала в прежней позе, но уже откровенно отдыхая.

— Ты чего аппарат спрятал? Меня устыдился, что ли? — гоготнула Тамара. — Подними шлюху, посади в кресло, вынь кляп.

Илья, успевший застегнуть брюки, молча выполнил приказ.

Я обвела языком пересохшие губы.

— Дай ей воды, а то на сухую противно будет! — смысл произнесенной Тамарой фразы дошел до меня чуть позже. Пока что я с жадностю выпила стакан минералки, любезно поданной мне охранником.

— Скажешь, на кого работаешь? — снова взялась за старую песню москвичка.

— На тебя, извращенка! — спокойно ответила я.

— Сейчас ты у меня извращенкой станешь! — злобно крикнула супружница Майдановского. — Раздень его до пояса!

Конечно, я моментально поняла все, что задумала сделать со мной в этот раз Тамарка. Но отступать было поздно. «Иначе нельзя». Дрожащими от волнения руками я взялась за брючный ремень Ильи, расстегнула его, растегнула брюки, ширинку, спустила брюки на ковер.

— Дальше! — приказала Тамара, для вящей убедительности крутанув пистолетом.

Подняв голову, я посмотрела в глаза Ильи. В них мне вдруг почудилось сострадание. Его веки медленно опустились и вновь поднялись. Что он хотел мне сказать? Действуй? Придется. Я опустила ему трусы. Его пенис только-только начал оправляться после первого акта.

— Делай ему минет! — четко озвучила свое желание шефиня.

Я поднялась из кресла, подтолкнула туда Илью. Он уселся, а я встала перед ним на колени и принялась заниматься французской любовью. Тамарка стояла рядом, поигрывая пистолетом, и с вожделением наблюдала за происходящим, требуя от нас полной программы:

— До конца! И проглотишь! А ты не смей вытаскивать, пока она не высосет все! А то и тебя шлепну!

Наконец мои мучения кончились… Сглотнув содержимое извергнувшегося в меня из пениса потока спермы, успокаивая себя задней мыслью, что Илья мужик вроде бы здоровый, а сперма полезна для женского организма, я, сыграв злобу, выплюнула член Ильи и гневно посмотрела на Тамарку:

— Долго издеваться будешь? Может, еще и тебе пососать где-нибудь? — слезы обиды и боли душили меня.

— Ладно, не серчай! Проверку прошла. На меня налоговики насели, всю неделю чего-то вынюхивают, крутят, вот я и решила тебя на всякий случай потрясти, авось расколешься. Такое не все выдерживают. А ты молодец, крутая девка. Илью прости, он мой приказ выполнял, иначе бы я его на самом деле в расход пустила, — уже миролюбивым тоном объяснила свои действия Майдановская.

Я молчала, не соображая, что и сказать. В таких случаях лучше молчать, это произведет лучший эффект на собеседника.

— Илья останется с тобой до вечера. Будет охранять и опекать. Ванну принимать — только с ним, в сортир захочешь — с открытой дверью, вам теперь друг друга стесняться нечего, одеваться станешь — поможет. К шести он проводит тебя в ресторан, передаст с рук на руки Майдановскому. Вечером, когда все закончишь, мы будем рядом — номер на этом же этаже. Дальше — как договорились. И не глупи. С Ильей не шути — не он один тебя прикрывает. В компенсацию за моральный ущерб сними до вечера свою бижутерию. Поняла?

— Да… — безо всякого энтузиазма в голосе произнесла я.

— Тогда до ночи! — уже совершенно успокоенная Тамара хлопнула Илью по плечу, меня — по голой заднице и ушла из номера.

Илья, словно робот, которому не дали команду одеться, продолжал сидеть в кресле в одной рубашке. Впрочем, я была не лучше. До сих пор красовалась перед ним в чем мать родила.

Подойдя к креслу, я с размаху наотмашь отвесила ему две пощечины, потом правой ногой пнула по его мужскому достоинству. Илья поморщился, но не вскрикнул. Более того, он вдруг встал передо мной на колени, обнял меня за ягодицы и поцеловал пониже живота, как бы прося прощения за все случившееся.

Хорошо, посмотрим, что будет дальше. Следуя указанием шефини, я отправилась в туалет, уселась на унитаз, начально оставив дверь открытой. Илья, успев уже натянуть брюки, устроился в коридоре напротив, галантно отведя лицо в сторону. Что ж, и на этом спасибо.

Я сидела долго, мысленно прокручивая создавшуюся ситуацию. Неужели Тамарка меня перехитрила? Мало того, что она вдоволь поиздевалась надо мной, так еще и лишила возможности встретиться с кем-либо из моих помощников. Как же они передадут мне теперь обещанное средство для инсценировки смерти Майдановского? Номер отпадает. Остается только ресторан. Там это сделать проще пареной репы — пригласить меня на танец. Но люди Тамары наверняка станут пасти нас и в ресторане. Любой мой контакт с посторонним вызовет панику в рядах противника и может привести к изменению планов москвички. Нас с Кириллом замочат просто в гостиничном коридоре — и все… Заколдованный круг какой-то получается. Мне стало не по себе от безысходности. Почему-то не было никакой надежды на то, что двум моим преданным мужчинам удастся найти выход в этом лабиринте. Ну, не убивать же мне Майдановского на самом деле?

— Задницу мне сам подотрешь? Это входит в твои обязанности, холуй проклятый? — поднявшись с унитаза и отрывая кусок туалетной бумаги, злобно спросила я у моего персонального сторожа.

Он промолчал, руководствуясь, видимо, моей же теорией — лучше молчать, чем говорить, но я уже завелась:

— Тамарке, небось, жопу вытираешь, а мне брезгуешь? Трахать не брезговал, а как подтереть — что вы, мы это не могем, неэстетично. Убила бы урода…

После всего, что со мной случилось, хорошо бы отмокнуть в ванне. Так ведь этот тип за мной и туда увяжется, коль он у сортира стоит! Господи, прости меня, грешную, что мне с этим гадом сделать?

Я вытащила серьги из ушей, сняла кольцо и цепочку — чувствительная аппаратура вышла бы из строя от влаги. Положив зловещую бижутерию на журнальный столик в зале, я направилась в ванную. Илья увязался за мною. Отключить его что ли? Я повернулась со зверским выражением лица, собираясь уже отпинать секьюрити, как вдруг увидела указательный палец его правой руки, прижатый к губам. Смысл этого жеста — нельзя говорить — известен с детства каждому. Нельзя так нельзя. Но кто он, этот Тамаркин прихвостень, второй раз за сегодняшний день подававший мне непонятные сигналы? «Иначе нельзя»…

Зайдя в ванную комнату, я отдернула занавеску, закрывавшую огромную «джакузи», вставила пробку, открыла краны с водой. Илья, вставший на пороге, вновь начал раздеваться. Это уже становилось интересным!

Аккуратно повесив белье на вешалку, он, чуточку отодвинув меня в сторону, переключил воду на верхний душ. Вода с шумом полилась вниз. Илья, плотно закрыв Дверь ванной, первым залез под струю, подав мне руку. Еще ничего не понимая, я протянула руку навстречу и забралась под теплый душ. Илья деловито задернул занавеску, потом обнял меня, горячо зашептав на ухо:

— Прости меня! Тамарка хотела убить тебя сразу. Это я уговорил проверить в последний раз и так жестко. У тебя весь номер нашпигован прослушкой и телекамерами. Ее и нашими. Даже здесь, сейчас нас снимают…

Он поцеловал мне шею, грудь, плечи, потом снова зашептал на ухо:

— Ночью Кирилла коли спокойно этой булавкой. Я вчера привез ее из Москвы. Там не яд. Он заснет на несколько часов почти без сердцебиения. Потом мы приведем его в чувство.

— Кто ты?! — мне ничего не оставалось, как подыграть Илье, целуя его и шепча теперь в его левое ухо.

— Привет от Ковальского! — услышала я его страстный шепот. Такого я не ожидала!

— Еще! — потребовала я, сама обняв и крепко прижав к себе его мокрое тело.

— Привет от Ковальского! — вновь прошептал Илья, а потом взасос поцеловал мои губы.

Эти слова показались мне музыкой. Сомнений быть не могло. Пароль — «Привет от Ковальского» — придумал сам Анатолий Михайлович. Кроме него и Славы, никто не знал этого словосочетания. Значит, Илья — наш человек, сотрудник какой-то спецслужбы? Выходит так… Фу, гора с плеч…

Мне стало очень легко и спокойно, словно позади не было двух часов кошмара с пистолетом у виска. Теперь я поняла, как стремился предупредить меня от возможных неверных шагов «охранник». Нервное напряжение спадало, я расслаблялась…

Господи, как благодарна была я судьбе, пославшей мне этого молодого человека! Я провела руками по его телу, которое напоминало гору со стекающими ручьями. Если за нами продолжала наблюдать Тамара, мне же как-то надо объяснить резкую перемену отношения к моему насильнику. Остается один выход — мне он понравился как мужчина…

— Илюшенька, золотце мое, ты такой большой и сильный, ты так хорошо драл меня утром. Мне было очень приятно, даже делать тебе минет, честное слово… — одной рукой я отключила воду. — Возьми меня еще раз, как ты хочешь… — призывала я громко, стараясь досадить невидимой Тамаре, наблюдавшей за нами в одном из соседних номеров.

Мужику только скажи «да!»… Илья подхватил меня на руки, вытащил из ванны, ногой распахнул дверь, унес в зал, опустил на ворсистый ковер и мы с ним еще почти час ласкали друг друга, смеясь под объективами невидимых телекамер…

К шести часам вечера я успела сделать все запланированное благодаря помощи Ильи. Пусть старуха беснуется у монитора! Илья искупал меня, вытер махровым полотенцем, как маленькую девочку, помогал одеться, сушил феном мои мокрые волосы, заказал обед в номер, накрыл стол, — словом, был очень галантным кавалером.

Ровно в восемнадцать ноль ноль я спустилась в ресторан. Илья шел сзади, прикрывая от возможных неприятностей. Метрдотель проводил меня к заранее облюбованному столику. Илья, как совершенно посторонний, сел за один из свободных столиков вдалеке от меня.

Вытащив сигарету из пачки, я закурила. Ну и денек сегодня! Правда, по моему внешнему виду не скажешь о бурно проведенном времени: коротко стриженные черные волосы тщательно уложены, макияж сделан мастерский в тон зеленому длинному платью и зеленым же туфлям на высоком каблуке. Прелестная молодая женщина, которой сегодня поздним вечером предстоит убить своего любовника… Б-р-р!

А вот, кстати, и моя жертва! Через весь зал от выхода ко мне шел Майдановский. Сегодня он изменил свой имидж и принял облик вальяжного делового мужчины — на нем ладно сидел темносерый двубортный костюм с модными двумя шлицами, серый же галстук-бабочка оттенял благородство лица. В руках Кирилл держал букет из трех белых гвоздик. Поздоровавшись и поцеловав мне руку, он осведомился:

— Что будем есть и пить?

— Кутить так кутить! Закажем все, что захотим. У тебя денег не хватит — а у меня с собой «теневое состояние», как говорил герой какого-то бразильского сериала Вальдомиро! — нас слушали, так пусть считают, что гонорар за убийство я прячу в номере.

Когда официант, довольный богатыми клиентами, быстро принес заказанное и разлил вино по фужерам, Кирилл поднял свой:

— Ты позволишь мне произнести небольшой спич?

Увидев утвердительный кивок, артист воодушевился:

— Я хочу выпить за тебя, за ту, которая помогла мне вновь поверить в себя как в мужчину. Я уже думал, что все, заканчивается мой мужской век и впереди — тихая старость. А ты ворвалась в мою жизнь — и мне снова захотелось любить, играть, петь, сочинять стихи — словом, быть молодым. Спасибо тебе за это! — он тихонько ударил своим бокалом о мой.

Мы пили, ели и танцевали, ласковые руки Майдановского тихонько обнимали меня… Еще неделю назад я не могла и подумать, что очередное дело восполнит образовавшийся к тому времени вакуум моего мужского общения. Кирилл, а сегодня еще и Илья, фамилию которого я даже не знаю. Мама ужаснулась бы, узнав, чем и с кем занимается ее любимая дочь на работе. Закончу это дело, надо будет обязательно навестить маму…

Взглянув на часы, я заметила, что уже около девяти вечера. Не надо расслабляться, впереди — самая ответственная часть моей работы.

— Ты куда-то торопишься? — спросил меня Майдановский, заметивший, как я взглянула на часы.

— Наверх, в твои объятия! — честно шепнула я ему на ухо.

— За чем же дело стало? — прошептал он мне в ответ и, дождавшись, когда закончится музыка, повел меня к нашему столику. Пока Кирилл рассчитывался с официантом, я оглядывала зал. Ильи уже не было видно. Поужинав, он благоразумно скрылся, передав свою вахту соглядатая, очевидно, другим наблюдателям.

Взяв в гардеробе пальто, Майдановский догнал меня, ждущую его у лифта. На этаже, кроме дежурной, никого не было. Открыли дверь номера, вошли внутрь, закрылись с той стороны Я бросилась на шею Кирилла и вдруг разревелась. Он растерянно гладил меня по голове, целовал в мокрые глаза, потом сел на диван и усадил меня к себе на колени:

— Что случилось, девочка моя? Я никогда не видел тебя плачущей…

— Он еще спрашивает, что случилось! — сквозь всхлипывания возмущалась я. — Да влюбилась я в тебя, жеребца старого, вот оно что! Неужели ты не видишь? Или ты думаешь, я играю, как играешь ты, чурбан бесчувственный! — рыдала я уже по-настоящему.

— Наденька, милая, прекрати плакать, пожалуйста! Я твой, у меня больше нет никого, ни одной женщины…

— Кроме той, которая у тебя в паспорте, — заочно обвинила я Тамару.

— Любят не паспорт, а женщину. А ты у меня одна… — упорно продолжал заверять меня Майдановский.

— Так я тебе и поверила. Торчал тут полгода и ждал, пока я приеду…

— Ждал, пока ты приедешь! — слово в слово за мной повторил Кирилл. — Мне перед отъездом сюда сон приснился, озарение, что я здесь большую любовь встречу. Вот мы и познакомились.

— Знаешь, почему ты мне с ходу понравился? Ты мне отца напоминаешь, а с ним надежно было. Я ведь по сравнению с тобой маленькая-маленькая девочка. Я по натуре буду женой-дочерью. Тебе нужна такая. У тебя нерастраченное чувство любви к детям. Поэтому ты станешь хорошим мужем-отцом, — вытирая слезы, произносила я.

— Так за чем дело стало? Мы созданы друг для друга! — Кирилл улыбнулся по-своему, одними губами.

— Это еще проверить надо! — покачала я головой.

— Сейчас проверим! — глаза Майдановского загорелись.

Приятно, что сегодня я пользуюсь таким успехом у мужчин. Кирилл на самом деле был по-отцовски заботлив. Никто ласковее него не раздевал меня. Он делал это медленно и эстетично. Что ж, сегодня по сюжету наша последняя встреча, мы должны устроить праздник любви друг другу…

Несмотря на полувековой возраст, его кожа сохранила юношескую эластичность. Чем мне нравилась близость с Майдановским, так это длинной прелюдией к каждому совокуплению. Очевидно, сказывались возрастные особенности моего партнера, его надо было разогревать долгим огнем страсти. Меня сводили с ума его долгие ласки, когда тобой овладевает только одна общая мысль: соединиться, соединиться, соединиться!

Мы любили друг друга как хотели и сколько хотели, делая это так неистово, словно нам на самом деле предстояло длительное расставание. Хотя только один Бог знает, что на самом деле нас ждет впереди…

Мы были ненасытны в этот вечер и стремились испить друг друга до дна. Апогеем нашего праздника стала любовь по-французски, только, в отличие от ее утреннего варианта, мы ласкали друг друга, и губы моего партнера нежно проникали туда, куда обычно стремится совершенно другая часть тела…

Наконец мы замерли в изнеможении на кровати, прижавшись друг к другу. Пора…

— Родной мой! Я хочу сделать тебе сюрприз! — прошептала я, глядя в его огромные глаза.

— Отвернуться? — спросил Кирилл.

— Да нет, подарки здесь… — я достала из прикроватной тумбочки пакет с рубашкой и галстуком и коробочку с ювелирным набором.

— Какая прелесть… — прошептал Майдановский, раскрыв коробочку. — У тебя хороший вкус.

Если бы он знал, кто выбирал ему эти украшения и для чего они предназначались!

— Померим прямо сейчас? — предложила я.

— Давай! — охотно согласился Кирилл.

Я помогла надеть ему рубашку, застегнуть запонки. Завязала галстук, надела его, поправила воротник, затянула узел. Кирилл засмеялся.

— Ты чего? — удивилась я.

— Уморительное зрелище — в рубашке, при галстуке, но без трусов… Надо посмотреть в зеркало! — объяснил артист причину своего неожиданного смеха.

— Погоди, надо еще булавку застегнуть! — остановила я Кирилла, взяла коробочку и многозначительно показала ему на оставшееся украшение.

— Понял! — произнес вслух Майдановский и тут же поправился: — С нею ансамбль будет выглядеть законченным.

— Конечно, родной мой… — прошептала я.

Он сел на колени на кровати, повернувшись, чтобы мне было удобней. Я приподняла галстук и, застегивая его, уже отрепетированным утром на Илье движением уколола Кирилла.

Артист вздрогнул, захрипел, повалился на меня. Я осторожно положила его на спину. Судорога прошла по всему телу, Майдановский затих…

Поднявшись с постели, я одела джинсы и водолазку. Через пару минут раздался настойчивый стук в дверь. Пошла открывать. На пороге номера стояли Тамара и Илья. Они молча зашли в зал.

— Прикончила? — спросила Тамара.

— Как договорились, рассчитывайся окончательно! — отвечала я.

— Илья, отдай ей кейс! — бросила Тамара через плечо своему оруженосцу.

Илья передал мне небольшой чемоданчик. Приоткрыв его, я наглядно, чтобы фиксировали телекамеры, показала лежавшие там доллары.

Тамара между тем двинулась в спальню. Это уже чревато. Ведь в руках у нее сумочка, из которой утром она достала пистолет Макарова! Вместе с Ильей мы прошли вслед за хозяйкой.

Тамара несколько секунд молча простояла над «трупом» супруга. Ее губы что-то шептали, но слов нельзя было разобрать. Вдруг она потрогала его лоб, внимательно взглянула в остекленевшие глаза.

— Береженого Бог бережет! — произнесла Тамара странную фразу, открыла сумочку и запустила туда руку. Первым среагировал Илья. Резким движением он выбил сумочку из рук хозяйки:

— Без глупостей, Тамара Васильевна! — на хозяйку в упор смотрел пистолет с глушителем, а ногой Илья пододвинул сумочку к себе. — Руки за голову! Лицом к стене! Обе! Живо!

Послышался шум раскрываемой двери, топот множества ног.

В спальню ворвались одетые в камуфляж и маски спецназовцы. На нас с Тамарой одели наручники и вывели из номера. Последнее, что я видела, — Илья, которого дружески обнимал один из спецназовцев, и несколько человек в белых халатах, бегущих навстречу нам по гостиничному коридору.

ЭПИЛОГ

Проснувшись утром, посмотрела в окно. Тоскливая белесая мгла заволокла все пространство вокруг, не видно не только фабричных труб на горизонте, игрушечной линии железной дороги, по которой, надрывно гудя в млечном облаке густого тумана, настойчиво продирается тяжело стонущий на стыках товарняк, но даже и тополей и берез, растущих под самым окном. Казалось, открой форточку — и комната наполнится этой сыростью, станет влажной твоя теплая постель, не будет видна даже картина, висящая на противоположной стене.

На термометре — ноль. Весна повела генеральное сражение со своей извечной соперницей — зимой. Оседают и уменьшаются на глазах с каждым днем нанесенные февральскими вьюгами сугробы. Днем по асфальту бегут грязные ручьи талой воды, устремляющиеся вниз, к далекой отсюда Волге. Снег покрылся коркой и уже не радует глаз своей белизной. Но ночью нередки еще заморозки, озверевшая старуха-зима еще способна выкинуть любые сюрпризы в виде пурги на восьмое марта, в самый разгар праздника, так тщательно почитаемого на огромных просторах СНГ.

Нет, хватит нежиться в постели! Надо вставать, впереди насыщенный день. Убраться, приготовить праздничный ужин, позаботиться о своей внешности — сегодня в моей жизни событие, которое может стать переломным, — в Академическом драматическом театре премьера. Заранее обещанная сенсация, первая постановка на провинциальной сцене, скандальный роман, потрясающая инсценировка, необычный дуэт в главных ролях — на афишах, расклееных по всему городу, их фамилии выделены одинаково крупно: «Владимир Набоков, “Лолита”. В главных ролях народный артист СССР Кирилл Майдановский — Гумберт и Алевтина Васильева, драматическая студия городского Дворца творчества юных — Лолита».

Да, мы дожили до премьеры! Муки творчества причудливо соединились в жизни Майдановского с муками приговоренного к смерти собственной женушкой человека. Не каждый способен поверить, что ворвавшаяся однажды в твою жизнь очаровательная брюнетка, с ходу признавшаяся, что она — киллер, действительно твой союзник, а не враг. Любой другой убеленный сединами мужчина справедливо бы посчитал, что раскаивающаяся киллерша — дешевый трюк, способ усыпить его бдительность, выведать искомую тайну — имя соперницы. Кирилл поверил, он отдался мне полностью — с его ранимой психикой, издерганными нервами, мучительной тайной, которую он вынужден был хранить от окружающих последние три года.

Не знаю, в какой наш вечер он поверил мне окончательно и бесповоротно — первый, второй, третий? Но поверил и спокойно позволил уколоть его — нет, не тем страшным снадобьем, что припасла для него хладнокровно-расчетливая Тамара, а нашим средством, рожденным в тайных лабораториях «Аквариума» отечественной Службы Внешней Разведки. Мне объяснили — человек должен просто впасть в состояние анабиоза, из которого выводят другим лекарством, условно говоря, противоядием. Я знала: случись что со мной, о Майдановском позаботятся мои друзья, они приведут его в чувство. Все это я честно рассказала Кириллу.

Он согласился на эксперимент — и мастерски сыграл свою смерть под взорами ликовавшей где-то неподалеку в машине у экрана портативного телевизора жены… Я боялась, страшно боялась первый раз в своей практике, когда Тамара ворвалась в гостиничный номер посмотреть на «убиенного» супруга. Нет, не того, что Тамара расчитается со мной выстрелом, а что этот выстрел для контроля она произведет в голову распростертого на кровати мужа…

Ладно, все хорошо, что хорошо кончается. Следствие по делу Тамары Майдановской идет полным ходом. Инкриминируют ей не только 210-ю статью действующего Уголовного Кодекса организация преступного сообщества для совершения тяжких или особо тяжких преступлений. Тщательная проверка деятельности ее фирмы показала, что основным источником дохода являлся вовсе не легальный бизнес вроде прибыльного казино «Сатурн», а подпольная торговля оружием, развернутая Тамарой. С ее легкой руки в одном из подмосковных поселков были созданы подпольные цеха по изготовлению автоматов, гранатометов, бронежилетов — даже видавшие всякое эксперты ФСБ были удивлены, когда увидели арсенал, производимый на Тамарином «заводе». Так что 222-я и 223-я статьи — незаконный сбыт и незаконное изготовление оружия дают от трех до восьми и от двух до шести лет соответственно. Поскольку оружие сбывалось чеченским террористам, прокуратура настроена очень серьезно — по совокупности трех статей обвинение собирается просить от двенадцати по минимуму до двадцати девяти лет или практически пожизненное заключение.

После ареста супруги и своего «воскрешения» Майдановский с головой ушел в работу — постановка «Лолиты» отнимала все его свободное время и силы. Я не мешала ему, отдыхая после невероятно трудного для меня меня дела. Поначалу мне было нелегко изображать фанатку, влюбленную в своего кумира. Потом, к своему ужасу, я убедилась, что перехожу грань между игрой и реальностью. Тогда мне стало страшно — мне предстояло убить человека, ставшего для меня небезразличным. Нет, нет, я прекрасно понимала, этот яд подменит мой добрый старший друг Анатолий Михайлович, но в глубине души все равно таилось сомнение — а так ли надежно сработает предложенное взамен средство? Не перестрахуется ли коварная Тамара?

Сколько нервов было потрачено в последний день, когда Тамара, инстинктивно почувствовавшая опасность, подвергла меня последнему и самому жестокому испытанию?! И если бы не Илья, безымянный офицер-контрразведчик, подлинное имя которого мне даже не сказали после завершения операции — «Еще не время. Илья — наш человек. Это единственное, что знаю даже я», — сказал мне генерал Кузнецов недавно — возможно, это стало бы моим последним делом. А сцена ареста? Заказчица, убедившаяся в «смерти» своего супруга, рассчиталась до конца со мной наличными, постояла у обмягшего тела жертвы и пыталась что-то вынуть из своей сумочки. Не выдержали нервы у ее «охранника» — того самого Ильи, на поверку оказавшегося офицером ФСБ, внедренным в Тамарино окружение, — контрразведка ужа шла по следу ее оружейного промысла. А дальше — как в крутом американском боевике: лицом к стене, руки за голову, ворвавшиеся в номер бойцы антитеррористического подразделения областного управления ФСБ обыскали нас, надели наручники и через час, показавшийся вечностью, — вызов на допрос в кабинет начальника управления, где меня уже ждали местные и московские оперативники и генерал Кузнецов.

Тамара на допросах держалась стойко, все отрицала — в номере появилась случайно, к смерти мужа никакого отношения не имеет, деньги, переданные мне, — ее долг, который она занимала еще в Москве. Ей начали предъявлять вещественные доказательства — видеопленки, передачи мне аванса за убийство Майдановского, сцены наших с ней встреч на Крытом рынке, вручения яда — Тамара замкнулась, перестала давать показания, стала требовать адвоката.

Тогда ей устроили очную ставку со мной. Помню ее удивленно вздернутые брови, когда, войдя в кабинет следователя, она увидела меня, мило беседующую с подполковником. Хороший психолог, заметив мой новый костюм, удачный макияж, обработанные у косметолога руки, тщательно уложенную прическу, чашечку кофе, стоящую передо мной, — она поняла сразу — так не может выглядеть подследственная.

Но давать правдивые показания эта хищница начала только после шока, полученного в разгар нашей очной ставки: в кабинет следователя постучали — и на пороге показался живой и невредимый Кирилл Майдановский.

Тамара переводила взгляд с него на меня, с меня на следователя, потом тихо спросила:

— Это была игра с самого начала?

— Да, с самого первого дня это была операция, начатая Надеждой Александровной при нашей поддержке, — объяснил следователь.

— Но как же детектор лжи… — недоумевала Майдановская.

— Прибор не ошибся, я не лгала. Я не офицер ФСБ, а всего лишь частный сыщик, случайно вышедшая на вас для защиты своего соседа…

Четырнадцатого февраля, в день святого Валентина, почитаемого на Западе как покровителя всех влюбленных, я получила огромный букет красных роз с вложенными туда стихами:

Стихи были подписаны инициалами — К. М. Не скрою, мне было очень приятно получить такие стихи, написанные известным актером. Через несколько дней я получила пригласительный на премьеру. Ее приурочили к Международному женскому дню. Поэтому хватит воспоминаний, пора за работу, до вечера не так уж и далеко.

Театр был полон. Аншлаг. В директорской ложе сидело областное начальство, поэтому мне досталось место на первом так называемом литерном ряду — отсчет рядов партера велся со второго фактически ряда, а на первом всегда сидели почетные гости театра и актеров.

Чтобы быть достаточно подготовленным зрителем, я прочитала роман Набокова. Как профессионала, меня интересовала в произведении прежде всего детективная сторона. Да, да, не удивляйтесь. Если вы еще не поняли, то «Лолита» — типичный детектив. В нем целых три детективных сюжета. Первый лежит на поверхности — половое сношение и иные действия сексуального характера с лицом, не достигшим шестнадцатилетнего возраста — статья 134 Уголовного кодекса РФ. Лишение свободы на срок до четырех лет. Любого читателя волнует, накажут ли Гумберта за его развратные действия в отношении практически падчерицы.

Второй детективный сюжет спрятан глубже — это смерть Шарлотты, на которой вынужден был жениться Гумберт, чтобы оказаться поближе к ее дочери Лолите. Обвинить Гумберта прямо в смерти жены невозможно, против него есть лишь косвенные улики — Шарлотта прочитала дневник мужа, из которого поняла, что супруг — лжец, а женитьба не продиктована высокой любовью к ней. Шарлотта в состоянии аффекта попадает под колеса автомобиля, перебегая улицу. Рядовое дорожно-транспортное происшествие, несчастный случай, полиция не может заподозрить ни в чем безутешного вдовца…

Но безутешный вдовец — это только для полиции. Весь ужас провинциального детектива, на мой взгляд, в том, что смерть несчастной женщины оставила равнодушными всех, даже собственную дочку. Девочка узнает о смерти матери — и продолжает путешествовать по стране с мужчиной, отдаваясь ему по часам, три раза в день.

Наконец, третья жертва — Куильти, убийство которого целиком уже дело рук Гумберта. Но это убийство выглядит как справедливое возмездие. В финале романа главный герой ждет суда в камере предварительного заключения. Детектив да и только. Интересно, а какова будет трактовка режиссера-постановщика, Кирилла Майдановского?

Спектакль начался. На одном дыхании я смотрела постановку, постепенно осознавая, что по версии Майдановского «Лолита» — такое же произведение о любви, как и «Ромео и Джульетта», «Лейли и Меджнун», «Фархад и Ширин». Гумберт Майдановского — не сладострастный растлитель, трижды в день накачивающий своей спермой юное беззащитное существо, он — юный влюбленный, юный своей душой, он любит и любим, поначалу по крайней мере, своей Лолитой. Любви все возрасты покорны — таков лейтмотив сценографической версии романа в исполнении Майдановского. Гумберт-Майдановский восхищается красотой Ло, как лаконично называет он девочку, запахом ее волос, белизной кожи в самых интимных местах. А Лолита, отдаваясь ему и беря его, получает первые уроки не только секса, но и любви, пусть своеобразной, но все-таки любви.

Кирилл и Аля играли великолепно. Чего стоит, например, сцена в последнем действии, когда Гумберт встречается уже с беременной Лолитой?

— Лолита, это может быть бессмысленно и бесполезно, но я должен это сказать. Жизнь весьма коротка. Отсюда до старого автомобиля, который так хорошо тебе знаком, двадцать, двадцать пять шагов расстояния. Это очень небольшая прогулка. Сделай эти двадцать пять шагов. И будем жить-поживать до скончания века.

— Ты хочешь сказать, что дашь нам денег, только если я пересплю с тобой в гостинице? Ты это хочешь сказать? — она приподнялась слегка на диване, на котором лежала с полузакрытыми глазами.

— Нет, нет. Ты меня превратно поняла. Я хочу, чтобы ты покинула своего случайного Дика и эту страшную дыру и переехала ко мне — жить со мной, умереть со мной, все-все со мной.

— Ты ненормальный, — сказала она, по-детски гримасничая.

— Обдумай, Лолита. Никакой разницы не будет. Во всяком случае, даже если ты откажешься, ты все равно получишь свое приданое.

— Ты не шутишь? — спросила Долли.

Гумберт передает ей конверт с деньгами и чеком.

— Погоди-ка, ты нам даешь четыре тысячи монет? — проговорила она с мучительной силой.

Гумберт-Майдановский прикрыл лицо руками, его сотрясали рыдания. Лолита прикоснулась рукой к его кисти.

— Ты совсем уверена, что не поедешь со мной? Нет ли отдаленной надежды на то, что поедешь? Только на это ответь мне, — тихо произнес Гумберт.

— Нет, нет, душка, нет. Нет. Об этом не может быть речи. — Она встала с дивана и пошла провожать Гумберта к выходу. Шаркающей походкой шли сгорбленный старик и прекрасная в своей беременности молодая женщина…

Больше всего меня поразил финал спектакля. Минимум декораций — как сейчас принято в сценографии, — которые изображали тюремную камеру — нары, передняя стенка, окрашенная под бетон, с зарешеченным узким окошком. У окна в арестантской одежде стоит Гумберт. Он поворачивается лицом к зрителям:

— Когда я начал пятьдесят шесть дней тому назад писать «Лолиту», — сначала в лечебнице для психопатов, где проверяли мой рассудок, а затем в сей хорошо отопленной, хоть и порядком похожей на могилу, темнице, — я предполагал, что употреблю полностью мои записки на суде, чтобы спасти не голову мою, а душу. Посредине работы, однако, я увидел, что не могу выставить напоказ живую Лолиту. Я, может быть, воспользуюсь кое-чем из моей повести на закрытых заседаниях, но ее напечатание приходится отложить.

По причинам, которые могут показаться более очевидными, чем они есть на самом деле, я против смертной казни; к этому мнению присоединятся, надеюсь, мои судьи. Если бы я предстал как подсудимый перед самим собой, я бы приговорил себя к тридцати пяти годам за растление и оправдал бы себя в остальном. Но даже так Долли Скиллер, вероятно, переживет меня на много лет. Нижеследующее решение принимается мной со всей законной силой и поддержкой подписанного завещания: я желаю, чтобы эти записки были опубликованы только после смерти Лолиты…

Из глубины сцены в камере появляется Лолита. Повзрослевшая, беременная Лолита. Гумберт остолбенело смотрит на нее.

— Господа судьи! Вы можете глумиться надо мной и грозить очистить зал суда, но пока мне не вставят кляпа и не придушат меня, я буду вопить о своей бедной правде. Неистово хочу, чтобы весь свет узнал, как я люблю свою Лолиту, эту Лолиту, бледную и оскверненную, с чужим ребенком под сердцем, но все еще сероглазую, все еще с сурмянистыми ресницами, все еще русую и миндальную, все еще Карменситу, все еще мою, мою… Все равно, даже если эти ее глаза потускнеют до рыбьей близорукости и сосцы набухнут и потрескаются, а прелестное, молодое, замшевое устьице осквернят и разорвут роды, — даже тогда я все еще буду с ума сходить от нежности при одном виде твоего дорогого, осунувшегося лица, при одном звуке твоего гортанного молодого голоса, моя Лолита…

Произнося монолог, Гумберт подходит к Лолите, становится перед ней на одно колено, целует ее руки, обнимает набухший живот. Лолита в задумчивости гладит своими длинными пальцами его седые пряди…

Под шквал аплодисментов Гумберт-Майдановский поднимается с колен, берет Лолиту-Алю за руку и подводит к краю сцены на поклоны. С обеих сторон сцены выходят остальные актеры, занятые в эпизодических ролях. К сцене подходят благодарные зрители, вручающие цветы в основном Кириллу и Але.

После завершения поклонов в зале раздается голос администратора:

— Журналистов, присутствующих на премьере, просим пройти в малый зал на пресс-конференцию.

В конце-концов я для руководства театра по-прежнему остаюсь московской журналисткой, корреспондентом популярной газеты «Купидон-инфо». Соответствующие корочки лежат в моей сумочке. Пойду послушаю своего кумира.

Достав из сумочки и прикрепив к своему вечернему платью фирменный блэдж с логотипом крупнейшей специализированной газеты страны, я решительно направилась в малый зал. Журналистов собралось вполне достаточно для областного центра — человек двадцать местной пишущей братии, съемочная группа ОРТ, репортеры местных телеканалов — чувствовался интерес к творчеству Майдановского, давно не радовавшего публику большими режиссерскими работами.

«Коллеги» уважительно глядели на мой блэдж — собкора в нашем городе «Купидон-инфо» не имела, следовательно, появление спецкора на премьере также свидетельствовало о внимании центральной прессы к местному театру.

Вопросы сыпались самые разнообразные.

— Ваша постановка — это ответ на «Лолиту» Виктюка?

— В искусстве нет дуэлей. У каждого из нас разный подход к роману и, следовательно, к постановке. Виктюк исследует запретный плод, я же хочу доказать, что Гумберт любит Лолиту и страдает без нее. Только и всего.

— Российский кинематограф не обращался к набоковской «Лолите». Не хотите ли вы восполнить этот пробел?

— Я учту это предложение. Если обстоятельства позволят, фильм по «Лолите» может иметь место.

— Постельные сцены в вашей инсценировке — дань моде или дословная передача содержания произведения?

— Вы предлагаете одеть Лолиту в бронежилет? (Смех среди журналистов.)

— Почему Лолиту сыграла школьница, а не профессиональная актриса?

— В советское время Джульетту играли сорокалетние — пятидесятилетние актрисы. Соответственно, столько же было и Ромео. Самой молодой и талантливой актрисе здешнего театра, которая могла бы сыграть эту роль, уже двадцать пять. Она, кстати, занята в дублирующем составе. А в первом играет талантливая девушка, одного — тринадцатилетнего — возраста с героиней постановки. Профессионализм определяется не специальным образованием или опытом возраста, а талантом. Думаю, вы убедились в мастерстве Алевтины.

— Родители девочки дали согласие на ее участие в этом спектакле?

Майдановский повернулся к Алевтине, сидящей по левую руку от главного режиссера театра Вадима Чебышева, ведущего пресс-конференцию:

— Алевтина Кирилловна, ты ответишь сама?

Я, довольно безразлично слушавшая предыдущую часть пресс-конференции, вздрогнула: Алевтина Кирилловна… Совпадение или?..

Юная девушка, успевшая переодеться в модный кожаный черный строгий костюм, взяла протянутый Чебышевым микрофон.

— Когда папа около года назад предложил мне эту роль, я очень испугалась. В драматической студии нашего городского Дворца творчества юных я уже сыграла много ролей — Снегурочку, Герду, Золушку, но такая сложная и многоплановая — мне досталась впервые. И без папы я просто бы не справилась. Девушка встала со своего кресла, подошла к Майдановскому, обняла его, чмокнула в щеку. — Спасибо, папа!

Надо ли говорить, как засуетились телеоператоры и фоторепортеры! Представляю, какой заголовок придумает для своего репортажа о премьере корреспондент местной «желтой» газеты, называвшейся весьма символично — «Волжский бульвар»: «Отец и дочь в одной постели» или еще хлеще — «Кровосмешение на сцене», «Грехопадение Мастера»!..

А Кирилл между тем хитро посмотрел в мою сторону… Когда пресс-конференция закончилась и ее участники стали спускаться в зал, я встала у прохода, чтобы подождать Кирилла. Его и Алю долго не отпускали взявшие в плотное кольцо «борзописцы», как не всегда справедливо, но для большинства верно называю я своих «коллег». Шедший мимо Чебышев, заметив меня, остановился:

— Добрый вечер! — он поцеловал мне руку. — Давно не было видно в театре.

— Дела, дела… — неопределенно отмахнулась я.

— Их ждете? — главреж показал глазами на героев дня.

— Жду. Более того, собираюсь украсть! — честно выдала я свои планы художественному руководителю театра.

— Только через мой труп, Надежда Александровна! — Чебышев попытался изобразить этюд «Александр Матросов закрывает своим телом амбразуру вражеского ДОТа», загораживая проход. — Конечно, вы имеете на них полное право сегодня, премьера без вас просто бы не состоялась, мы давно бы оплакивали Кирилла, но не губите традиций русского театра, идущих из глубины веков, — обмывать премьеру обязательно! А какой же премьерный банкет без ведущих актеров?

Я не успела ничего возразить. Продираясь сквозь толпу журналистов, к нам спешили Кирилл и Алевтина.

— Познакомьтесь. Аля, моя дочка. А это Надежда Александровна или тетя Надя, та самая, которая спасла твоего отца, — Майдановский взял нас обеих под руки.

— Кирилл, я уже пригласил Надежду на банкет. Наша героиня любезно согласилась! — бессовестно врал главный режиссер, не выпуская инициативы.

— Только на немного. Аля устала, — пояснил Майдановский.

— Завтра воскресенье, в школу не идти! — успокаивал нас всех по пути в театральный буфет Чебышев.

Но Кирилл сдержал свое слово. Через полчаса мы по-английски поднялись из-за стола. В гримерной Майдановский сначала заботливо укутал дочь, затем помог мне одеть кожаный плащ, лишь потом оделся сам. С охапкой букетов мы вышли из театра.

— Пошли на дорогу, тачку ловить! Так, кажется, у вас такси называется? — Кирилл спросил у дочери.

— Ловить никого не станем. «Тачка» ждет нас — я показала рукой в сторону автостоянки.

Подвела к своей «десятке», усадила их на заднее сиденье, только потом заняла свое водительское место.

— Знаете, девочки, я не наелся! Поехали в ресторан! — вдруг предложил Майдановский.

— Папа, с ума сошел! — подала голос Аля. — Поздно уже.

— Золотые слова. Поэтому едем домой, где нас давно уже ждет праздничный ужин! — решительно заявила я, включая зажигание и трогаясь с места.

— Классно водите! — заявила Аля, понаблюдав за мной несколько минут. — А меня научите водить?

— Зачем тебе? — удивился Кирилл.

— Как ты не понимаешь, папа! Актриса должна уметь все делать сама. Вдруг я буду играть в боевике. Нашу разведчицу или их шпионку?

Так, обмениваясь шуточками, мы добрались до моего дома.

— А что мы так далеко от нашего дома остановились? Нам же ведь туда? — недоумевала ничего не понимающая девочка, показывая рукой в сторону их девятиэтажки.

— Тетя Надя пригласила нас с тобой к себе в гости, — постарался объяснить отец.

— Клево! — коротко выразился подросток.

Мы все засмеялись и, поставив «жигуленок» в гараж, что был в ста метрах от дома, поднялись на мой родной четвертый этаж.

На площадке, открыв дверь в общий коридор, стоял и курил сосед, тот самый дядя Юра, с которого и началась вся эта история. Увидев Майдановского рядом со мной, того самого, которого он должен был укокошить пару месяцев назад в нашем парке, сосед поперхнулся дымом.

— Ты чего, дядя Юра? — спросила я, открывая свою дверь и пропустив гостей вперед.

Тот лишь молча указал сигаретой в сторону Майдановского: он мол? Так же молча я покачала головой в знак согласия: он, он.

— Ну и дела! — развел руками старик. — На ночь закрываться?

— Закрывайся, дядя Юра, закрывайся! — разрешила я, входя к себе вслед за гостями.

— Точь-в-точь как наша, да, папа? — Аля посмотрела на отца.

— Да, точная копия, — согласился Майдановский.

Пока гости мыли руки и располагались в зале, я начала накрывать на стол. Аля взялась мне помогать и делала это весьма сноровисто.

— Самостоятельная она у тебя! — одобрительно заметила я Кириллу.

— Жизнь всему научит, — загадочно ответил он.

Вкусы дочери не отличались от отцовских — любимую курицу она ела с нескрываемым аппетитом, сочно намазав горчицей и усиленно заедая солеными огурцами, помидорами и капустой. Вся разница заключалась лишь в напитках: отец запивал дичь вином, а дочь — колой.

Увидев еще и торт на сладкое, девочка восторженно захлопала в ладоши:

— Тетя Надя, вы прелесть!

Наевшись, Аля встала из-за стола и пересела в кресло, поближе к журнальному столику, на котором лежали свежие газеты. Девочка с интересом принялась их перелистывать.

— Пап, смотри, дядя Саша погиб, помнишь, ты рассказывал, как играл с ним в нескольких фильмах? — Алевтина подошла к нам и показала газету с репортажем о трагической гибели в Москве известного актера.

Кирилл взял газету, бегло проглядел материал и фотографии:

— Ударился головой о бордюр при случайном падении… Жаль Саньку… Аля, а ведь твой отец тоже мог погибнуть. Но тетя Надя вовремя оказалась в нужном месте и спасла меня.

Девочка пристально посмотрела на меня, потом вдруг обняла и молча чмокнула в щеку. Мне стало не по себе от нахлынувших чувств.

На часах было уже около полуночи, когда подросток сонно спросила у Майдановского:

— Па, мы сегодня здесь останемся?

Кирилл вопросительно взглянул на меня. Встав и обняв девочку, я прошептала ей на ухо:

— Марш в туалет и ванную, а я пока постелю тебе в спальне…

Через пару минут усталая девочка, вежливо пожелав нам спокойной ночи, легла на моем обычном месте. Выключив свет и плотно закрыв за собой дверь, я вернулась в зал. Кирилл пил чай, уплетая уже второй кусок торта. Налив чаю, я молча потянулась за своим куском торта.

— Выдержка у тебя! — точно подметил Кирилл, доливая чай и себе.

— Сочтешь нужным — расскажешь! — пожала я плечами.

— Счел! — твердо подтвердил Майдановский. — Когда Тамара нанимала тебя убить меня, она ведь что утверждала? Муж к другой перебросился, кобель несчастный и прочие эпитеты. Но другую ни один нанятый ею сыщик обнаружить не мог. Как бы за мной не следил. Даже ты, самый крутой специалист. А все почему? Нет ее, другой-то, в природе. Тамарка всех по себе мерила. Считала, раз муж что-то скрывает, куда-то ездит, все — кралю себе завел, да обязательно еще молодую. Вон она, моя краля, в твоей постели спит.

Года три назад на одной из презентаций, пока Тамарка с устроителем очередной финансовый проект обговаривала, подходит ко мне партнер мой один по кино, Олег Дудин, он все больше секретарей райкомов да председателей колхозов в советский период играл, лицо такое характерное, правильное. Подошел с двумя рюмками коньяку, одну мне протягивает. Думал, за встречу выпить хочет. Ан нет.

— Помнишь, — говорит, — Верочку Васильеву, гримершу из группы Никиты Катукова, мы с тобой у него снимались в «Старинном романсе»?

— Помню, — отвечаю, — симпатичная такая шатеночка была. А что интересуешься?

— Ты с ней спал? — строго так, как на бюро райкома, в роли свои вошел, спрашивает.

— Спал, — плечами пожимаю, — натура тогда подходящая была — лето, Волга, тепло… Да на съемках кто только с кем не спит? Да что случилось, объясни толком?

— Погибла Верочка, под машину попала, зима, скользко, на трамвай спешила, упала, а грузовик не затормозил перед трамвайной остановкой. Насмерть сразу, не мучилась долго, — не чокаясь, за помин Вериной души, выпил Дудин.

Я заодно с ним рюмку опрокинул. Олег официанта подозвал, по второй налить попросил:

— Теперь чокаться будем. За тебя, подлеца, выпьем!

Я рюмку отдернул, чуть в бутылку не полез: мол, выбирай выражения. Он мне и выбрал еще хлеще, с матом:

— Как, — говорит мне шепотом, на ухо, — назвать иначе мужика, который бабе дитё заделал и смотался восвояси, за десять лет не поинтересовавшись даже, как дочка живет?

— Иди ты… — я его куда подальше на три буквы направил. — Мало ли с кем я спал за всю жизнь, что мне теперь, пол-России усыновить? Да и откуда уверенность, что дочка моя?

— Тебе еще доказательства нужны? Так поезжай в С., она там тогда и осталась, десять лет назад. Любил я ее, не как ты, по-настоящему любил, жениться хотел после «Романса», руку и сердце предложил, а Верочка мне отказала, призналась, что тебя дурака любит и уже была с тобой. Я Веру из виду не терял, помогал ей по мере возможности. А вскорости у нее Аля и родилась. Не от меня же. Хочешь убедиться, съезди в С., Аля сейчас в детском доме. Мать от дочери никогда не скрывала, кто ее отец, у нее даже отчество твое. Сейчас ведь просто — сдашь кровь на анализ, свою и ее. Вот и все доказательства, — горько закончил Олег.

Взял с Дудина слово, что никому больше про дочь он трепать не будет, сказал Тамарке, что поехал спонсорскую поддержку детскому дому в провинции оказывать для рекламы нашей фирмы, а у самого сердце екало, когда в эту четырехэтажку входил. Нашел директора, объяснил, Алю Васильеву хочу увидеть, с мамой ее вместе работали. Привели мне ее. Але десять лет тогда всего было. Маленькая, худенькая, как воробышек. Смотрит на меня внимательно, потом вдруг как заплачет, прижмется ко мне: «Папа, папа, я знала, что ты все равно приедешь». Оказывается, у них дома специальный альбом с вырезками обо мне из газет и журналов за десять лет был собран, она отцовскую внешность наизусть выучила.

Конечно, сомнения у меня оставались, покуда анализы не были готовы. Но науку не обманешь. Да и по Альке видно, чем взрослее становится, все больше на меня похожа. Нет, не внешне, от матери ей больше досталось. Привычки мои, ты заметила, как она сегодня курицу ела? Вылитый я. А спит? Она уже заснула, пойдем, посмотрим! — Кирилл встал, увлекая меня к двери спальни.

Тихонько открыв дверь, я увидела безмятежно спящую девочку. Обе руки ее были засунуты под подушку — любимая поза спящего Майдановского, уж я-то успела это заметить.

— Кровь на ДНК мы с ней недавно только сдали, уже после ареста Тамары, я официально теперь могу признавать свое отцовство, менять ей фамилию — словом, все формальности решать. Анализ ведь положительным оказался, как и должно быть. А три года назад куда мне Алевтину везти? К себе в Москву? Представляю, как бы встретила ее Тамара. Родственников по материнской линии Алевтина не знала: Верочка детдомовская была. Мать в детдоме выросла, дочь по материнским стопам. Но, слава Богу, ваш губернатор, одержимый человек, фанат образования, открыл интернат для особо одаренных детей, куда собирает таланты со всей области. Я к нему, ситуацию объяснил не до конца, просто, мол, коллега по работе, нелепая смерть, мы — друзья, необходимо позаботиться о ребенке. Обещал спонсировать ежемесячно интернат. Словом, Алю из детдомовских в более-менее человеческие условия перевели.

А у нее гены мои сработали, артистический талант проклюнулся. Стала с профессионалами заниматься. Так дело потихоньку и подвинулось. Тамаркины соглядатаи, что за мной по всей стране ездили, понять не могли, куда я любимую свою прячу. Вот и вся история… — смущенно улыбнулся Майдановский.

— Выходит, убивать тебя не имело смысла? — вслух рассуждала я.

— Почему? Официально только сейчас мы стали оформлять все необходимые бумаги. Погибни я — не знаю, что стало бы с Алей…

— Ты счастлив? — почему-то спросила я.

— Оттого, что теперь никто не помешает мне быть с дочерью, — да. А во всем остальном — пока просто пустота… — Кирилл своим привычным движением правой руки прошелся по волосам. — И в этой ситуации мне очень нужна ты.

— Зачем? — удивилась я.

— Мы играли целую неделю спектакль для Тамары. Но для меня игра перешла в нечто реальное. Не знаю, за эти дни я… — Майдановский подбирал слова. — Привязался к тебе, что ли. Понимаю, я смешон, ты мне в старшие дочки годишься, разница в возрасте у нас почти четверть века. Но… — Кирилл заглянул в мои глаза. — Выходи за меня замуж, Надюша!

Такого развития событий я просто не ожидала! И обалдело смотрела на человека с лицом, знакомым всей стране.

— Тебе нужна женщина, старше меня, которая станет матерью и для Али. Ну, не могла же я родить ее в четырнадцать лет… — я пыталась найти повод уклониться от прямого ответа.

— Аля никогда ни одну женщину не сможет называть матерью. Но она легко подружится с тобой, женщиной, спасшей от гибели ее отца, — легко разбил мой довод Кирилл.

— Помнишь, в последней серии «Секретных материалов», когда Дана Скали пыталась стать матерью собственной дочери, американские органы опеки и попечительства сочли ее профессию слишком опасной, чтобы иметь детей, — не сдавалась я. — Если уж служба в ФБР «и опасна, и трудна», то что говорить о моей деятельности частного детектива?

— Надюша, а зачем тебе оставаться частным детективом, рисковать жизнью, зарабатывая на хлеб? Тамару осудят, я получу развод и стану перед проблемой: а как управлять делами моей фирмы? Я же в бизнесе ни черта не смыслю! А ты — юрист, тебе легче справиться с этими делами. По крайней мере, с твоим чутьем и хваткой тебя никто не проведет. Мы такое раскрутим! — лицо Майдановского приняло мечтательное выражение. — Собственный театр построим, фильмы снимать станем… А захочешь пострелять — пожалуйста, в тире. Побороться — иди, поддерживай форму…

— Ты загоняешь меня в золотую клетку, из которой едва выпрыгнул сам! — твердо сказала я, обнимая Майдановского за плечи. — А мне еще летать хочется.

— А мне хочется венчаться с тобой в церкви, — прошептал артист, поцеловав меня в губы. — Ни с одной из жен я не венчался, может, оттого все и шло наперекосяк?

— Ты перешел в наступление? — прошептала я, целуя его в ответ.

— А еще я хочу сына или дочку, похожую на тебя… — на ухо, словно боясь, что услышит кто-то чужой, прошептал мой милый артист.

— Ты уверен, что я захочу стать матерью твоих детей? — уже вяло сопротивлялась я.

— Я прошу тебя об этом! — моляще произнес Майдановский, становясь передо мной на колени.

Его нежные руки медленно снимали мою одежду, ласкали меня повсюду — грудь, бедра, ноги. Дрожь желания охватила меня. Последнее, о чем я подумала, прежде чем забыться в порыве страсти с моим артистом, — а не согласиться ли мне на все его предложения? Как вы считаете?