Жестокая тишина

1

Когда они мчались по автостраде в Лос-Анджелес, Пандоре казалось, что все ее тело состоит из отдельных кусочков, плохо пригнанных друг к другу. Одно бедро ныло, другое онемело. Левая лодыжка дрожала в ритм двигателю. Она старалась не смотреть на Уайлдмена, который вел машину. Но когда смотрела, то за рулем ей виделись два человека, два плоских профиля, вибрирующих и как бы сливающихся в единое трехмерное изображение, во что-то реальное.

Она пыталась думать о себе: что она чувствует, как выглядит. Была ли ее собственная сущность более цельной? Два человека пытались убить из-за нее друг друга. Но в этом не было ничего романтического. У нее не было ощущения, что она имеет власть над их судьбами. Двое мужчин, казалось, готовы умереть из-за одной женщины. И что? Где тот героизм, о котором говорят мифы и легенды? А все дело было только в том, что две больные души использовали ее для осуществления собственных неосуществимых желаний. Она была объектом, а не субъектом их желаний. Она смотрела на себя как бы со стороны: вот ее увозит мужчина к следующему этапу судьбы. Это было не дерзкое приключение, это было преднамеренное использование ее. И она позволяет увлечь себя в эту неистовую гонку. Хватит ли у нее смелости остановить машину, выйти, пойти своей дорогой? Хотя почему, собственно, она должна выходить? В конце концов, это ее машина.

Уайлдмен был недоволен и подавлен тем, что ни он, ни Хэммонд не закончили это дело. Это было похоже на неудавшийся трюк. Если бы они работали в кино, он бы переснял эту сцену. То, что он остался жив, не приносило ему ни радости, ни облегчения. Он пытался уверить себя, что у Хэммонда не хватило смелости сделать то, что он должен был сделать. Но он лгал себе. Просто Хэммонд решил его не убивать. Он сделал свой выбор. Хэммонд оставил его с женщиной, которую он хотел. Теперь эта женщина сидит рядом с ним. Однако Уайлдмен не мог не испытывать омерзительного чувства поражения. Дуэль не должна кончаться таким образом. Ну почему, черт побери, он не убил Хэммонда, когда у него была такая возможность, – в номере гостиницы или на берегу океана?! Почему оставил его в живых? Почему позволил ему победить? Уайлдмен понял, что имеет одну слабость. Это не доброта или порядочность. Это страх, вернее, трусость. В сущности он боялся убивать. Все время, с самого начала он испытывал эту слабость, этот вирус в своей натуре. И теперь он позволил Хэммонду принять окончательное решение. Да, это конец. Уайлдмен знал, что больше им не придется вступать в борьбу. И если серьезно подумать, то он не был человеком действия. Он был просто трюкачом.

И опять Хэммонд пытался поймать машину после своей схватки с Уайлдменом. Опять он ждал, чтобы его подобрали, помогли добраться до дома, избитому и хромающему. Хотя на этот раз он знал, что победил. В прошлый раз это была лишь иллюзия победы. Теперь это был факт. Может быть, Уайлдмена не так легко убить. И все равно он не стоил того, чтобы его убивать. Уайлдмен стал казаться Хэммонду плодом его воображения. Дьявол, живший в нем, носивший фамилию Хэммонд, остался стоять у дороги в горах Санта-Моника. С тем же успехом он мог и погибнуть в своей допотопной машине на равнине в Сан-Бернардино. И Дора, стоявшая рядом с ним в платье, которого он прежде не видел, тоже осталась там. У Хэммонда было такое чувство, что он никогда не знал ее, никогда не желал ее. Тринадцать лет совместной жизни казались ему одной случайной ночью, проведенной вместе. Его дом уже не казался ему якорем, это был плавучий остров, на котором он однажды очутился и пробыл недолго, как гость.

Стоя у дороги, Хэммонд смотрел, как солнце освещает волны далекого океана. За горами не было четкой линии горизонта, просто постепенное изменение света. Океан не предназначен для того, чтобы в нем тонуть. Это просто какой-то огромный плавательный бассейн, часть неба, открытый дом, декорация без опор. В течение дня он дает тепло и свет. Вот как сейчас. А когда наступит ночь, его могли бы вести звезды, если бы Хэммонд понимал их язык. Он никогда не изучал астрономию, но знал несколько названий. Орион, Большая Медведица, Малая Медведица, планеты которых даже не видно, названные именами греческих богов, которых никогда не было на свете. Прихоть интеллектуалов. Под его ногами была земля, он сквозь ботинки чувствовал ее поддержку. Теперь это его реальность.

Хэммонд услышал шум мотора и повернул голову. Рядом с ним остановился грузовик, груженый ящиками с фруктами. А ведь он даже не поднимал руки. Водитель был мексиканцем. Он окликнул Хэммонда:

– Вас подвезти?

– Спасибо, – ответил Хэммонд по-испански.

Забираясь на сиденье рядом с водителем, он оступился, чувствуя слабость в ногах и боль во всем теле, и стал подтягиваться, как скалолаз. Он улыбнулся мексиканцу. Грузовик тронулся. Это была реальность. Это была обычная поездка, а не часть какого-то заговора. Больше никаких хитрых ходов. Вся эта история закончена.

Лора вела свой дребезжащий «мустанг» по горной дороге. Раньше она никогда не плакала, но теперь не могла остановиться. Сидя одна в машине, она выла в голос. Ну и что? Она потеряла свою любовь. Это называется предательством. Смысл ее существования исчез, Уайлдмен больше не вернется. Никогда не услышит она в своей темнице звуки его шагов, кончились ее счастливые дни в этой темнице. Она свободна, выброшена в мир, где у нее нет ни места, ни роли, ни дома. Она больше никогда не поднимется в клетку мансарды. Сонные собаки больше не выйдут поприветствовать ее, зеркало не станет на стене больше ее отражать. Она взглянула в зеркало заднего обзора. Пустынная дорога, за ней никто не ехал.

Лора думала, что она могла бы сделать, чтобы все изменить. Что она сделала не так? Что упустила? Какую хитрость она могла бы использовать? Какой ритуальный танец станцевать, чтобы пошел дождь, чтобы что-то случилось, чтобы все изменить? Она могла бы убить Пандору. Да, могла. Стоило бы, следовало бы. Но она была не в состоянии, ей этого не надо, в ее сердце нет места убийству. Она всегда жертва. Как и Хэммонд. Почему он не убил Уайлдмена? Он же поклялся, что сделает это, и она поверила ему. Что заставило его изменить свое решение? Пандора? Может быть, все-таки в душе он надеется вернуть ее? Бедняга Хэммонд. Теперь Дора принадлежит Уайлдмену, а уж тот ее не отпустит. Она станет новой Лорой.

– Так, значит, ты здесь живешь? – Это был риторический вопрос. Пандора бессильно прислонилась к холодному металлу сетки лифта, со скрипом и грохотом поднимающегося наверх. Откуда-то упал луч света, скользнул сквозь широкое грязное окно лифта. Лицо Уайлдмена на секунду осветилось. Пахло ржавчиной.

Пандора думала, что он отвезет ее в гостиницу или в квартиру при гостинице. Лифт с грохотом остановился. Уайлдмен открыл металлические двери. К ним подошли две собаки.

– Ромул и Рем, – представил их Уайлдмен. Пандора оглядела большое неуютное помещение. Хотя здесь было просторно, у нее возникло ощущение, что она оказалась в тюрьме. Казалось, отсюда нельзя уйти. Это странное место напоминало ей центр Нью-Йорка. Здесь не чувствовалось ни солнца, ни океана, ни неба. Это была не Калифорния.

Она опустилась на кожаную софу. Не говоря ни слова, Уайлдмен стал раздеваться. В этой обстановке он казался совсем другим человеком. Только раздевшись догола, он стал напоминать ей человека, которого она знала. Человека, которого она не знала.

– Я хочу, чтобы ты мне кое-что объяснил, – сказала она.

Уайлдмен ожидал и боялся, что она начнет спрашивать о его взаимоотношениях с Хэммондом.

– Расскажи мне, откуда у тебя этот шрам?

– Я хочу принять ванну. Расскажу, пока ты будешь меня мыть.

Пандора смотрела, как он готовит ванну в дальнем углу мансарды. Впервые его нагота была как бы отделена от его сексуальности. Она рассматривала его тело, не испытывая влечения, как будто смотрела на произведение искусства. В нем была красота, однако какая-то отстраненная, абстрактная.

– Я получил этот шрам, когда мне было три недели от роду.

– Три недели?

– У младенцев, обычно до полутора месяцев, встречается иногда болезнь, называемая стенозом привратника желудка. Это резкое сокращение желудочной мышцы. Ребенок не может переваривать пищу. Он проглатывает молоко, а потом вдруг его отрыгивает. Эту болезнь называют еще «фонтанирующая отрыжка». Молоко буквально фонтанирует. Струя может быть больше метра. Ребенку необходимо сделать операцию, чтобы иссечь сведенную мышцу и прекратить эти спазмы. Таким образом я и заполучил этот шрам. Ничего романтического, хотя в сущности это был вопрос жизни и смерти.

Эта домашняя сцена – голый мужчина в ванне, рассказ о детской болезни – заставили Пандору вспомнить о Полетт. Ей ужасно захотелось увидеть ее.

– Можно позвонить?

– Дочери? Телефон там. Он, как всегда, догадался.

– Но сначала я хочу в туалет.

– Давай.

Его мокрый палец указал на унитаз, стоящий рядом с ванной. Пандора почувствовала неловкость: опять эта домашняя интимность, насильственная интимность без секса, как в семье. Где теперь Алек? Необходимо, чтобы его освидетельствовали психиатры. Может случиться так, что его признают невменяемым? Может случиться гак, что его отправят в психиатрическую больницу, какое-нибудь чистенькое заведение за городом, где за ним будут следить люди в белых халатах? В дни посещений они с Полетт будут к нему ездить. Это будет, как ее поездки к себе домой в Нью-Хэмпшир.

Она задрала юбку, спустила трусики и села на унитаз. Казалось, что процесс будет длиться бесконечно.

– Что еще ты хочешь узнать? – спросил Уайлдмен. – Туалетная бумага сзади тебя.

– Я хочу все знать про ту девушку.

– Какую девушку? Лору? – Уайлдмен ожидал этого. Ему не надо было обманывать Пандору тогда, во время обеда, и говорить, что Лора застрелилась.

– Лора? Разве ее так зовут? Я имею в виду ту девушку, которую вы с Алеком знали в Аризоне. Которая погибла.

– Бетти Мей, – сказал Уайлдмен. Откуда она узнала про Бетти Мей? Должно быть, Хэммонд рассказал. Вот идиот! – Твой муж спал с ней.

– А какие у тебя были с ней отношения? – Пандора поднялась, вытерлась туалетной бумагой, натянула трусы и оправила платье. Она смотрела ему прямо в глаза. Деваться было некуда, придется говорить правду.

– Она была моей помощницей. Они хотели друг друга. Я не пытался им помешать. Меня это не касалось. Просто из-за этого я подумал, что ты ему не нужна, что он тебя не стоит.

– Так ты знал об этом все время, с нашей первой встречи? Тогда ты знал и обо мне?

– Нет, нет. Это было совпадение. Ты мне понравилась. Я только потом все узнал. Это совпадение еще больше доказало мне, как сильно я хочу тебя. – Он встал и вылез из ванной. – Ты меня не вытрешь?

Пандора огляделась в поисках полотенца. Она увидела купальный халат, взяла его и обернула им мокрое тело Уайлдмена. Она стала тереть тканью халата его плечи и руки. Тело его казалось мягким и податливым, несмотря на твердую мускулатуру. В этом заключалось какое-то противоречие.

Говорил ли Уайлдмен правду? Может быть, они оба трахали одну и ту же девушку? Может быть, в этом и заключается суть? Не оказалась ли она в той же лодке, что и Бетти Мей, что и та другая женщина, имени которой она не знала, болтающейся между двумя этими мужчинами? Ждет ли ее такая же судьба? Погибнет ли она по какому-то стечению обстоятельств при каком-нибудь несчастном случае, виноватыми в котором будут они оба? Она была мухой, попавшей в паутину желания, паутину, сотканную из тоненьких нитей мужской спермы.

Когда Пандора ласковыми, размеренными движениями растирала его грудь, ей показалось, что он смотрит на что-то позади нее, в другой конец мансарды. Она повернулась, чтобы увидеть, на что он смотрит. В это мгновение ей показалось, что они не одни, что сюда вошла эта женщина. Но никого не было, кроме сонных собак.

Уайлдмен смотрел на Бетти Мей. Девушка нервно улыбалась ему из другого конца комнаты. Она медленно подняла свой белый тяжелый свитер. Когда он коснулся ее груди, она вздрогнула. Он отвел глаза от призрака девушки и сильно прижался мокрым лицом к груди Пандоры. Его трясло.

Лора повернула ключ в двери своей квартиры. Она уже собиралась было войти, как услышала мужской голос, напугавший ее до смерти. Человек был в холле.

– Простите меня, мисс. – Он подошел к ней.

Ему было лет пятьдесят, короткая стрижка, скромная одежда. Лора узнала его: он жил в том же доме. У нее не было ни малейшего желания обсуждать с соседом проблемы уборки лестниц или сбежавшего котенка. Она смотрела, как мужчина вынимает из кармана рубашки фотографию.

– Вам знакома эта девушка?

Лора замерла. Этот мужик не был соседом, это был детектив. Она сразу же поняла, о ком идет речь.

– Нет, по-моему, нет.

– Она живет… – Он осекся. – Она жила в квартире 32а, прямо над вами.

Лора была в нерешительности, глядя на фотографию улыбающейся Бетти Мей. На мужчину она боялась взглянуть.

– Возможно, я ее и видела.

– Думаю, что видели. По крайней мере, думаю, вы знаете человека, с которым она встречалась.

Лора вздрогнула.

– А что с ней случилось?

– Вашего знакомого зовут Уайлдмен. Чарльз Уайлдмен. Он ее знал. Собственно, он-то ее и убил.

«Только не паниковать. Ради Бога, держи себя в руках».

– У вас встревоженный вид. – Теперь в голосе мужчины слышалась угроза.

– Да, я знакома с мистером Уайлдменом. – Лора была слишком напугана, чтобы лгать.

– Вы его хорошо знаете?

– Да нет, встречаемся от случая к случаю.

– Я как-то видел вас с ним около бассейна там, внизу. И мне не показалось, что «от случая к случаю».

– Кто вы?

– Я хочу знать, где живет мистер Уайлдмен, вот и все.

– Я не могу вам этого сказать, – Лора старалась говорить твердо.

Мужчина наклонился прямо к ее лицу, и Лора почувствовала его дыхание.

– Только адрес.

– Вы из полиции.

– Меня зовут Лефевр, – он произнес это, как «Лефевер». – Я отец Бетти Мей.

– Я бы с удовольствием вам помогла, но…

– …вы мне поможете. – Он уперся ладонью в дверь, зажав Лору между собой и дверью.

Лора перепугалась. «Дай ему адрес. Любой адрес. Пусть он только уйдет».

– Он живет на Ранчо Парк-драйв, дом 12570.

– 12570, Ранчо Парк-драйв, – громко повторил мужчина. Теперь он не забудет. – Спасибо. – Голос его звучал хрипло. Он убрал руку и этой же рукой взял из дрожащих пальцев Лоры фотографию. – Спасибо за помощь.

Он повернулся и пошел прочь, как призрак. Лора вошла в квартиру, чувствуя такую слабость, что не могла даже закрыть за собой дверь. Она рухнула на пол и опять разрыдалась. От жалости к себе, от отчаяния, что она совершила преступление.

2

Вернувшись домой, Хэммонд был встречен собственным изображением. Он закрыл входную дверь и уставился на свое отражение в зеркале, стоявшем у подножия лестницы. Большое зеркало из спальни было принесено сюда и поставлено так, что смотрело прямо на дверь. Он удивился, но не испугался. Ему было безразлично, как зеркало попало сюда, принесла ли его Дора или горничная. Главным было то, что Хэммонд в нем увидел, а увидел он согбенного, сломанного бедолагу с двухдневной щетиной на худом лице. Это был образ бродяги, неизлечимого алкоголика. Хэммонд достал темные очки. Изучив свою физиономию, Хэммонд улыбнулся. Он увидел шанс, серьезную и реальную возможность измениться, стать другим человеком, свободным и уверенным в себе. Он глубоко вздохнул, чувствуя прилив бодрости. Этот образ – всего лишь маска. Хэммонд пошел наверх, чтобы уложить свои вещи.

В кабинете царил полумрак. Хэммонд увидел, что жалюзи опущены и закреплены. Играла музыка, очень тихо. Это была лирическая композиция, что-то восточное по стилю и ритму. Это напоминало оркестровую сюиту Дебюсси «Море».

Хэммонд попал в новый реальный мир. Сначала зеркало, теперь эта журчащая музыка. То, что ранее, в его прошлой жизни, показалось бы ему дурным сном, в котором кто-то хочет свести его с ума, теперь все больше вселяло в него надежду на будущее. Спокойный полутемный прямоугольник кабинета был таким же просторным, как и океан без горизонта, который он впервые увидел и почувствовал сегодня в горах Санта-Моники. Внутреннее помещение было как бы продолжением внешнего мира. Это можно использовать при съемках фильма. Чувство покоя и радости росло и обволакивало его здесь, в этой обстановке, которую он так хорошо знал. Это было прекрасно. Хэммонд чувствовал, что стал другим человеком.

Он пошел посмотреть, что за музыка играет. Эта незнакомая пьеса привела его в восторг. На конверте компакт-диска, лежащего у проигрывателя, он прочел, что она называется «Бег реки», а написал ее японский композитор Такемуци; он слышал о нем, но не был знаком с его произведениями. Ну что ж, он нашел нового друга, союзника, советчика.

Разумеется, Хэммонд понимал, что не столько нашел, сколько получил его. Он был благодарен за этот подарок, но как и в тех случаях, когда ловил музыку по приемнику в машине, ему и в голову не пришло кого-то за это благодарить, благодарить за то, что ему прислали по воздуху эту музыку. Это был подарок судьбы, как неожиданно открывшийся прекрасный вид или необыкновенно красивый закат. Это вызывало восторг и удивление.

Хэммонд сел на диван. Он был в плывущей по морю лодке, покачивающейся на волнах в ритме его сердца. Он улыбнулся, приветствуя свой новый мир. Потом заметил и другие перемены. В кабинете, где обычно царил беспорядок, теперь все было расставлено по местам, идеальный порядок, чистота. Казалось, комната приобрела другой вид. Стало больше формы и пространства. Это было похоже на декорации для фильма, съемки которого начнутся завтра. Хэммонд чувствовал приятную усталость, как это обычно бывает после тяжелых, но плодотворных часов подготовки к съемкам. «Я мог бы сделать это и сам, – подумал он. – Может быть, я сам это и сделал».

Он обратил внимание, что рисунки с этим дурацким ящиком исчезли. Они испарились, пропали. Кто их убрал? Ему было все равно. Это не имело значения. Они из его несчастливого прошлого. Все это уже позади, и вскоре улетучатся последние воспоминания. Хэммонд покончил с мистериями.

Влечение Уайлдмена к Пандоре было непреодолимым. Целуя пальцы ее ног один за другим, он был близок к оргазму. Впервые он стал рассматривать ее лоно, не думая о том, чтобы войти туда. Лоно – это наиболее сложная часть женского тела, самая изменчивая часть. В сущности, оно представляло из себя неоформившееся яичко, защищенное волосами. Он рассказал ей, что раньше мужчины думали, что первоначально во влагалище были зубы, как во рту. Но потом грозный Бог убрал их. Была также легенда, что это талисман удачи. И подкова, висящая на дверях конюшни на счастье, является символом женского лона. Когда первая нимфа украла огонь, она спрятала его внутри себя. Притягательность, которое имеет женское лоно для мужчины, желание войти в него, является их внутренней потребностью обрести этот огонь.

Сначала Пандора сопротивлялась его ласкам. Она хотела только одного – позвонить Полетт. Но когда Уайлдмен стал нашептывать ей свои истории, разговаривать с ее телом, она почувствовала, что теряет над собой контроль. Она слушала его слова, чувствовала его поэтическое обожание ее тела. Она чувствовала себя так, словно увеличивается в размерах. Под его руками и губами ее тело меняло форму. Это было не чувственное влечение, а какое-то чистое чувство, абстрактное, но неодолимое, как музыка. Весь внешний мир как бы исчезал, как исчезали все сомнения и страхи, все становилось субъективным, мир был внутри нее.

В этот раз Пандора даже не заметила свою глухоту. Это было так естественно – существование без звуков. Тишина была бесспорным состоянием людей. Оргазм ее был мягким и долгим взрывом. Он затихал медленно, как лепесток увядающего цветка, незаметно опадающий в сонной тишине.

Пандора проснулась, потому что ей приснился странный, непонятный сон. Она лежала на широкой кровати, покрытой каким-то меховым покрывалом. Она была одна в мансарде. Она огляделась и увидела различные предметы, разрозненные, но четкие. Она чувствовала себя, как ребенок, вернувшийся в детскую, наполненную предметами, имеющими свое назначение. Но все эти предметы были ей незнакомы. Их назначение было ей незнакомо. Здесь стоял большой ящик, а что там внутри? Откуда он? Для чего? Пандора напрягла память. Она раньше никогда здесь не была, тем не менее вид этого ящика казался ей странно знакомым. Почему? Каким-то образом это было связано с ее домом. Был ли у нее ящик? Может быть, в гараже? В детской у Полетт? Нет. Нет, это связано с Алеком. Вспомнив, она села на кровати. Прохладный воздух освежил ее кожу. Алек рисовал ящики. Весь пол в его кабинете был устлан эскизами ящиков. Сотни ящиков. Деталь декорации для фильма. Она тогда восприняла это как признак его безумия. Но этот ящик находился здесь, и его присутствие тревожило. Где же Уайлдмен?

При этой неожиданной находке она почувствовала, что страхи ее вернулись. Алек рисовал этот ящик. Так, значит, он его видел? Мег, подожди. Ведь был же какой-то сценарий. Он назывался «Ящик». Он делал к нему эскизы. Пандора вспомнила, что прочитала пару страниц. Очень странная история. Кто-то в ящике. Какая-то женщина. Пандоре стало не по себе.

Надо позвонить Полетт. Вот что нужно сделать в первую очередь. Она вылезла из кровати. Было холодно, и Пандора пошла в ванную комнату и взяла халат Уайлдмена. Завернувшись в него, ощутила влажность материи. Сколько же времени прошло с тех пор, как она вытирала его? Она и представления не имела. Посмотрев на левое запястье, обнаружила, что часов на руке нет. На ней вообще ничего не было. Затем она вспомнила, что перед тем как заняться любовью, он снял с нее часы. Может, он положил их вместе с одеждой? С серебряным платьем, черным бельем. Но она нигде не увидела своих вещей. Где же они? На столике около кожаного диванчика стоял белый телефон. Надо позвонить Полетт.

Снимая трубку, Пандора увидела в зеркале свое отражение. Взглянув на себя, она увидела незнакомую женщину. Поднеся трубку к уху, сообразила, что не помнит номера Уингов. Он был записан в ее книжке. Где же книжка?

Пандора стала искать свою сумочку. Никаких ее признаков. Пока она искала, за ней всюду бродили две собаки. Сумка исчезла вместе с одеждой. Пандору охватил страх. Надо позвонить в справочную, ведь она не знает адрес Уингов. Пандора вернулась к телефону. Когда она сняла трубку, телефон молчал. Она потрясла трубку, но никакого результата. Ее всю передернуло. Пандора почувствовала, как тело ее покрылось испариной. Она была пленницей.

Прежде чем она смогла подумать, что ей делать дальше, одной в этом огромном помещении, Пандора услышала тихий звук. Значит, она не оглохла. Она со страхом обернулась. Крышка ящика медленно открывалась. Пандора окаменела.

Из темной внутренности ящика появился Уайлдмен. Он был обнажен, поднялся и направился к ней. Невольно она отступила. Голос ее дрогнул:

– Я хочу позвонить дочери, а телефон не работает.

– Не сомневаюсь, что с ней все в порядке, – ответил Уайлдмен. – Тебе не нужно ей звонить.

– О чем ты говоришь? Где мои вещи?

– Тебе они не нужны.

– Что ты хочешь сделать? – Пандора задрожала от страха. «Мне нужно избавиться от этого кошмара. О Боже, сделай так, чтобы я проснулась». Но Пандора знала, что это не сон.

– У тебя здесь есть все, что тебе надо. В том числе я.

Пандора побежала, чувствуя под босыми ногами холодный пол. Она бежала очень быстро в ту сторону, где, как она помнила, был лифт. Уайлдмен пошел за ней. Собаки тоже.

Накануне за ужином миссис Лонг объяснила Полетт и Дэвиду смысл перестановки вещей в доме, где поселились злые духи.

– Всюду злые духи – добрые и злые. Чтобы победить злых духов, надо создать равновесие в том, что вас окружает. Природные вещи, такие, как ветер, вода, свет должны быть размещены так, чтобы у злого духа не было места, где бы он мог жить и творить свои черные дела. Мир – это сад. Мы должны за ним ухаживать, иначе сорняки задушат цветы. Необходимо создать равновесие между человеком и природой.

– Вообще-то у нас нет сада. – Полетт не очень ее поняла. Дэвид объяснил ей иносказание миссис Лонг:

– Подумай о своем доме, о том, что дом внутри – тот же сад. Если в твоего отца вселился злой дух, то это потому, что нарушено равновесие вещей внутри дома.

– Значит, мы можем избавиться от этого, если передвинем мебель? Вы это хотите сказать?

– Не только мебель, мы можем создать атмосферу покоя.

– Знаете, мой папа художник-постановщик на киностудии. Он придумывает декорации для фильмов.

– Прекрасная работа, – сказала миссис Лонг. – Значит, он восприимчив к «фунг шуи». Он будет реагировать на изменение равновесия.

Когда Полетт с Дэвидом пришли домой, миссис Уинг сказала Полетт, что приходила ее мама. Разговаривая с мамой позднее. Полетт знала, что нужно сделать, чтобы помочь. У нее все еще был ключ от дома. Они с Дэвидом и миссис Лонг поедут туда завтра утром перед школой и сделают «фунг шуи». Пандора сказала ей, что папа опять ушел. Когда вернется, в доме его будет ждать новое равновесие вещей.

Полетт не очень-то верила всему этому, но Дэвид уверял ее, что это поможет. А Дэвид, ее любовь, знал, что говорит. Ему она верила. Ложась спать. Полетт почувствовала, как улучшается ее настроение. Отвращение, которое она почувствовала тогда к Хэммонду, теперь превратилось в жалость… Это хорошо, ей стало хорошо. Это свидетельство того, что «фунг шуи» уже начал действовать. Он изменил ее. «Не волнуйся, мамочка, – говорила она про себя. – Я тебя защищу».

Перед тем как погасить свет, Полетт включила портативный магнитофон, поставив одну из своих любимых кассет, старые вещи Дона Маклина. Она обожала Маклина и «Американский пирог».

Полетт уже засыпала, когда Дэвид забрался в ее кровать и лег рядом. Через несколько минут он положил руку ей на бедро, чувствуя ее притягательное тепло сквозь ткань тонкой сорочки. Полетт не смотрела на него. Она взяла его руки и положила себе между ног. Он легонько нажал, ощущая что-то мягкое и твердую косточку тоже. Потом, когда она держала в руке его член, чувствуя, как он шевелится в ее ладони, Полетт готова была расплакаться. Они были вместе, и песня Дона Маклина «Винсент» придавала им храбрости. Печальная история любви художника, которого никто не понимал, гения, которого так и не признали и который убил себя под звездным-презвездным небом своей картины, подействовала на них обоих. Захлестнувшая ее волна любви придавала Полетт чувство неуязвимости. Если бы только ее бедный больной отец и несчастная мама могли иметь это чувство.

Хэммонд спал в своем кабинете. Его разбудил звонок в дверь, и он сразу же пошел открывать. Ему было даже приятно, что его разбудили. Новый радостный день. Он накинул халат и спустился вниз, чтобы отворить дверь. Хэммонд чувствовал себя превосходно. Перед тем как открыть дверь, он посмотрел на себя в зеркало. Ему понравился приветливо улыбнувшийся ему человек. Хэммонд понятия не имел, кто пришел, да это и не имело значения. Он даже не стал смотреть в глазок. Пусть для него это будет сюрпризом. Он будет рад любому, кто бы ни пришел в его новую жизнь.

– Мистер Уайлдмен? Меня зовут Лефевр.

Хэммонд смотрел на него с удивлением. Человек вошел в дом. Кто-то ищет Уайлдмена? Странно. Хэммонд только собрался ответить, как почувствовал внезапный удар в грудь. Походный нож Лефевра вонзился Хэммонду прямо в сердце. Последнее, что мелькнуло в его мозгу, – это книга об НЛО на полке в магазине Санта-Моники.

Когда Лефевр сделал свое дело, он не мог видеть свое отражение в большом зеркале: оно все было залито кровью Хэммонда.

3

«Не беги. Не пытайся бежать. Так ты отсюда не выберешься, – твердила себе Пандора. – Он тебя не отпустит. Найди какой-то другой способ. Должен же быть какой-то выход. Успокойся и подумай. Не беспокойся о Полетт. С ней все в порядке, она у Уингов в безопасности. Думай о себе. Пока вообще ни о чем не думай. Просто расслабься, Пандора. Рас-слабь-ся».

Пандора опять легла на кровать, удобно устроилась среди подушек. Уайлдмен уселся в кресло рядом с ней и стал ее слушать.

Она рассказала ему историю о женщине на маскараде в лесу под Парижем. Она рассказала ему, как незнакомец подошел к той женщине и как они вдвоем поехали в гостиницу. Она рассказала ему, что после ночи любви он оказался просто обычным человеком, ищущим приключений, как эта женщина обманулась и как сильно подействовала на нее эта любовь.

Уайлдмену страшно понравился этот рассказ, навевавший на него воспоминания о Париже. Он приносил ей еду и напитки и просил рассказать еще что-нибудь. Пандора жалела, что не прочитала всю книжку Полетт. Теперь ей приходилось самой придумывать различные истории. Она знала, что она не сочинитель, и стала рассказывать ему то, что происходило с ней самой. Но она рассказывала сноп истории, как сказки. Она поведала ему о своих отношениях с Люком и о том, как ее отец узнал об этом. Только в ее рассказе она была прекрасной принцессой, а Люк – бедным дровосеком, который на самом деле был переодетым принцем. Ее отец, естественно, был королем, ревнующим свою дочь. Ее дом в Нью-Хэмпшире превратился в заколдованный замок с сотней комнат. Сама она, рассказчица, превратилась в Шахерезаду, развлекающую своими сказками тирана, чтобы не дать ему исполнить свои злые замыслы.

К своему удивлению, Пандоре понравилась ее новая роль, и она умело ее исполняла. Когда ей надоедало говорить, она засыпала. Она поняла, что может спать спокойно, без кошмарных сновидений.

Уайлдмен любил смотреть, как она спит. Тогда она превращалась в персонаж из своих рассказов. Она одновременно принадлежала ему и была плодом воображения. Когда Пандора спала, он переписывал свой сценарий. То, что сейчас происходило здесь, в мансарде, было более фантастично, чем сцены из его фильма. Его рассказ о человеке, который ловит людей, чтобы их изменить, лишая их возможности общаться с внешним миром, стал не столько «фильмом ужасов», сколько романтической сказочной историей. Его главный мужской персонаж – одновременно злодей и герой – постепенно превращается в юного принца, влюбленного в загадочную женщину, которую он сделал своей пленницей.

Были мгновения, когда Пандора просыпалась и видела, что Уайлдмен спит. Это были моменты искушения. Она чуть было не вернулась к своему первоначальному плану побега. Но когда она направилась в сторону лифта, собаки заворчали, и Уайлдмен проснулся. Нет, подумала она, единственный способ – подождать, когда он уйдет. Не может же он сидеть здесь всю жизнь. А если может? У них рано или поздно должна кончиться еда. Рано или поздно? Когда же?

Пандора придерживалась одного золотого правила: не заниматься с ним любовью. Не позволять ему соблазнить себя. Она, честно говоря, думала, что он применит насилие, но этого не случилось. Были моменты, когда они вместе лежали в кровати и она тосковала по его ласкам. Иногда он дотрагивался до нее, но она тут же отворачивалась. Ее удивляло, почему он не проявляет настойчивости.

Уайлдмен понимал. Она с ним играет. На ее месте он делал бы то же самое. Но он подождет. Он знает ее натуру. Именно это он и любит в ней. Ее характером была ее плоть, ее личностью было ее желание. Поэтому она и была с ним. Она, возможно, будет бороться, но никогда не сбежит. Наступит момент, когда она не захочет уходить. Он обожал ее и целовал ей ноги.

Однажды утром Уайлдмен решил сделать ей подарок. Она открыла глаза – перед ней на кровати стоял маленький самолетик.

– Я прислал его тебе, – сказал он. Она взяла в руки легкую игрушку и внимательно посмотрела на фюзеляж. Ilea Iacta est. Пандора поймала себя на том, что улыбается. Она не боялась. «Интересно, почему бы это должно меня испугать. Несколько дней назад это привело бы меня в ужас. Я знаю, что все еще пленница. Но я больше не боюсь».

Ее страхи и смятение уступили место почти приятному чувству недоумения. Как ребенок, выздоравливающий после болезни, она чувствовала себя спокойно, зная, что болезнь прошла. Приступы глухоты, так долго мучившие ее, загадочным образом исчезли. Она вдруг поняла, что ни разу с тех пор, как поселилась здесь, в его замке, не страдала от приступов глухоты. Как странно!

Прошло четыре дня с тех пор, как Полетт последний раз разговаривала с Пандорой. Она чувствовала, как в ней нарастает страх. Полетт думала, что Хэммонд убил ее маму. Она боялась признаться в своих страхах миссис Уинг. Дэвид же догадывался о них. Он всегда понимал, что с ней происходит, и сказал, что она должна обратиться в полицию. «Расскажи им обо всем», – говорил он. Полетт знала, что Дэвид прав, но ей было стыдно за отца. Она не хотела, чтобы о нем узнали посторонние люди. «Фунг шуи» не сработал. Это ее злило. Пытаясь сдержать слезы, Полетт стала злой и раздражительной. Когда Дэвид однажды ночью хотел поговорить с ней и успокоить, она его ударила и выгнала из комнаты, Она больше не хотела его видеть. Ей хотелось убежать отсюда. Она сама испугалась своей жестокости.

Полетт успокаивалась, слушая запись Маклина. Каждую ночь она слушала и тихо подпевала ему. Она не могла заснуть. Дэвид к ней не приходил. Она напугала его. Однажды Полетт раскрыла пластиковый мешочек, в котором держала все рисунки Хэммонда с изображением ящика, и разложила их на полу своей спальни. Что же здесь все-таки изображено? Она почувствовала дурноту, закружилась голова. Неожиданно музыка перестала действовать на нее успокаивающе.

Полетт поняла, что надо делать. Наконец-то до нее дошло. Избавиться от злого духа, уничтожить его раз и навсегда. Она собрала все рисунки и отнесла их вниз, на кухню. Пока все в доме спали, она включила газ на плите и сожгла все эти бумажки одну за другой в синем пламени. Как только бумажка сгорала, она бросала пепел в пустую кастрюлю, стоящую на плите. Кухня наполнилась дымом. Полетт дышала с трудом, глядя на пляшущие языки пламени. На дым она не обращала внимания. Он означал смерть злого духа. Неожиданно она услышала резкий и громкий звук. Он напугал ее. Наверное, это предсмертный крик злого духа. Но это включилась пожарная сигнализация. Когда на кухне появилась мисс Уинг, Полетт громко плакала: это она сделала.

Дэвид считал, что ей не надо идти в школу, а миссис Уинг хотела вызвать врача. Но Полетт успокоилась и сказала, что в школу пойдет. Она не хотела принимать ни помощи, ни сочувствия. Огонь прибавил ей храбрости, дым был доказательством очищения.

В школьном дворе ее ждали двое полицейских. «Они узнали о пожарной сигнализации!» Полетт перепугалась. Полицейские отвели ее в учительскую и спокойно сообщили, что произошла ужасная вещь: ее отец мертв.

– Как она умерла?

– Она? Не она, он! Твой отец умер.

– Отец? – Полетт никак не могла понять, о чем они толкуют. Это отец был жестоким, злым духом. Умерла мама. Ее мама. Ее отец убил маму.

Полицейские и учительница некоторое время побыли с Полетт. Учительница знала, что в семье Полетт что-то происходит. Когда Полетт спросили, где ее мама, она расплакалась. Теперь она знала правду, но не могла им сказать. Она никому не должна ничего говорить. Она до самой смерти будет защищать свою маму. Они никогда не узнают, что произошло на самом деле. Что именно мама убила папу. Это останется их с мамочкой тайной.

Пандора попросила позволения залезть в ящик, который захватил ее воображение: ей хотелось понять его смысл. Уайлдмен объяснил ей, для чего он, как это действует. Сначала Пандора не поверила в его теорию. Все это было каким-то бредом, вся эта идея. Какое-то безумное наваждение! Но теперь ее чувства к Уайлдмену изменились. Этот человек перестал быть ее мучителем, он ничего не заставлял ее делать насильно. Она не хотела отдаваться ему, и ей этого не приходилось делать. Казалось, его вполне устраивает просто ее общество. Он ничего от нее не требовал, наоборот, делал все, что она пожелает. Она попросила клубники – он оделся и пошел за ней. Его не было больше часа. И все же она не сделала попытки сбежать. Разве не этой возможности она так ждала? Почему тогда не сбежала? Странно. Пандора подумала об этом, только когда он вернулся. Пока его не было, она скучала по нему, хотела, чтобы он опять был рядом с ней. Вместо того чтобы сбежать, она сидела и ждала.

«Я должна залезть в этот ящик, – подумала она. – Ему это понравится, я знаю. Ящик открыт, он ждет. В конце концов меня зовут Пандора».

Уайлдмен вышел из мансарды, когда ему позвонил его агент Джордж Эллиот. Джордж желал с ним встретиться немедленно.

– Работа в данный момент меня не интересует.

– Это не работа. – Голос Джорджа звучал мрачно.

– Ты не можешь сказать мне по телефону? – Уайлдмену не хотелось оставлять Пандору одну. Ей еще может прийти в голову охота сбежать. Хотя она изменилась и хотела быть с ним без всяких усилий, он все еще боялся. После всего, что случилось, Уайлдмен не мог рисковать потерять ее.

Джордж так настаивал на немедленной встрече, что Уайлдмен стал подозревать какую-то ловушку. Может быть, с ним Хэммонд?

– Это личное дело, Чарльз, и очень важное. Уайлдмен сидел в кабинете своего агента. Он чувствовал опасность. Джордж закрыл дверь, чтобы их не могла слышать его секретарша. Со стола он взял какой-то листок. Это был факс, который пришел от парижского адвоката.

«Дорогой мистер Уайлдмен, с глубоким прискорбием сообщаю вам, что ваша сестра Флоренс и ее дочь десять дней назад погибли в автомобильной катастрофе на Лазурном берегу. Я никак не мог с вами связаться. Наконец через профсоюз технических работников кино в Лос-Анджелесе я узнал номер факса вашего агента. Похороны состоялись в прошлое воскресенье…»

Там было еще что-то, но Уайлдмен не мог больше читать.

– Может быть, что-нибудь выпьешь? – спросил Джордж.

– Нет, мне нужно домой.

– Прости, но мне не хотелось говорить об этом по телефону.

– Это должно было случиться, – без всякого выражения произнес Уайлдмен.

– Почему? Она плохо водила машину? Уайлдмен медленно ехал в деловую часть города, не превышая скорости. Это должно было случиться, тем более в автомобильной катастрофе. Это было альтернативным развитием событий, сценарием внутри сценария. Его желание обладать Пандорой стоило жизни Флоренс. Это не простое совпадение. Это месть богов. Они не могли отпустить его от Пандоры. Он уже открыл ящик и должен платить за то, что взял оттуда. И вот плата. Богам даром не нужен Хэммонд. Им не нужны жертвы-мужчины. Им нужны женщины. Сначала Бетти Мей, теперь Флоренс. Герои берут то, что хотят. Но при этом они всегда что-то теряют. Это классическая истина. И с этим нужно жить. Это не имеет ни малейшего отношения к совпадению, удаче или неудаче. Это судьба.

Он представлял лицо Флоренс в огне и дыму горящей машины высоко в горах на Французской Ривьере. Был полдень, и пылающий гроб на колесах заслонил на некоторое время вид на сверкающий под солнцем океан. В машине играет музыка, сопровождающая жертвоприношение Флоренс. Никто не сможет спасти ни ее, ни ее дочь, пока боги не заберут свою жертву. Внизу под горами находится порт – возможно Сен-Тропез это не имеет значения, это может быть и Александрия в Египте или Минос на острове Крит. Синее Средиземное море – это плавательный бассейн для богов Они там развлекаются. Отлично. Отлично, пока он может обладать Пандорой.

Полетт лежала в кровати в своей комнате и слушала Дона Маклина. Теперь у нее часто кружилась голова. Вошла миссис Уинг и сообщила, что к Полетт пришла какая-то дама, которая хочет с ней поговорить.

– Какая дама?

– Подруга твоей мамы.

Миссис Уинг ввела в комнату Лору. Лора улыбнулась, Полетт – нет. Миссис Уинг оставила их вдвоем.

– То, что случилось с твоим папой, – ужасно. Мне очень жаль.

Лора узнала о смерти Хэммонда по радио, когда ехала в машине. Ей пришлось остановиться. Потом несколько дней после этого она ждала, что к ней придет Лефевр, но он так и не появился. Она не видела его ни в доме, ни поблизости. Лора проводила бессонные ночи, ожидая, что он вернется к ней с ножом. Она знала, что ей надо сообщить в полицию. Знала. Она прикрывает убийцу. Но полицейским захочется узнать, откуда ей все известно и почему Лефевр пошел по неправильному адресу. В сущности, она и есть убийца Хэммонда. Но если она признается, то они выйдут на Уайлдмена, а его она хотела защитить больше, чем себя. Ей предстояло жить с этим чувством вины.

– Я знаю, где твоя мама, – сказала она Полетт.

– Знаете? Откуда? – Полетт была взволнована.

– Это не имеет значения. Я могу отвезти тебя к ней.

– Правда? – Сердце Полетт готово было выскочить из груди. – Когда? – Она не могла больше ждать.

– Завтра или послезавтра.

– Почему не сейчас?

– Я же сказала, завтра или послезавтра. Мне нужно все подготовить.

– Но вы же не пойдете в полицию? – Полетт боялась полиции. Полицейские были врагами. Они узнают правду и арестуют маму, чтобы посадить ее в тюрьму.

Полицейские не рассказали Полетт об обстоятельствах убийства Хэммонда, решили, что этого делать не стоит: Полетт еще слишком мала. Они могли бы сказать ей, что не подозревают в убийстве ее мать, хотя Пандору нигде не могли найти; но они не хотели расстраивать девочку больше, чем этого требовали обстоятельства. Всегда больше всего страдают дети. Один из следователей предполагал, что это убийство совершено из ревности, что Хэммонд узнал, что у Пандоры есть любовник, который и совершил это убийство. Это могло бы объяснить ее нынешнее исчезновение. В соответствии с этим предположением двое любовников где-то прячутся. Но что касается этой, а также некоторых других гипотез, то полиция молчала.

– Завтра я тебе позвоню, – сказала Лора Полетт.

– Жаль, что не сегодня.

Полетт позволила Лоре поцеловать себя в щеку при прощании. У нее были какие-то неясные подозрения относительно этой женщины, которую она прежде никогда не видела и о которой не слышала, но которая заявила, что она мамина подруга. Но все равно это было лучше, чем полиция, намного лучше. У Полетт оставалась надежда.

Пандора знала, что по всей видимости полиция ее уже ищет. Но как они смогут ее найти? Никто не знает, где она. Найти ее невозможно. Даже она сама не знает, где она. И тем не менее она, как ни странно, чувствовала себя дома. Это был не такой дом, как дом на Ранчо-парк, не такой, как в Нью-Хэмпшире, но это был новый дом, куда она переехала и который полюбила. Она удивилась этому. Пандора больше ничего не боялась. Она вошла в дом, где царили только чувства, вернее, этот дом как бы вырос вокруг нее. Это чувство дома придавали мансарде не находящиеся там предметы, хотя они теперь стали добрыми свидетелями ее жизни. Доминирующий над всем этим ящик больше не пугал ее, так же, как и мансарда, в которой он находился. Ящик в ящике. Модель самолетика, которым Уайлдмен столь загадочным способом сообщил о своем присутствии. Кожаный диванчик, на котором он распинал ее, чтобы через восторги снять боль. Ванна, символ безгрешности, была тигелем для эксперимента, смывающего его вину. Они уже не были просто предметами. Они были ее обществом.

Пандора больше не считала, что живет в тюрьме, хотя совсем не выходила на улицу. Неужели прошла уже неделя? Это не имело значения. Как долго отсутствовал Алек? Она уже и не помнила. Нет, этот дом был сделан из плоти. Эта мансарда была осознанием. Пандора не употребляла этого слова, «осознание». Слишком старомодное и мнимо интеллектуальное. Но тем не менее оно подходило к этому месту. Состояние осознания. Оно определялось мужским телом и ее реакцией на его ласки, на его прикосновения, на само его присутствие. Именно так она и стала понимать самое себя.

Она попросила Уайлдмена привязать ее к кровати. Ей хотелось, чтобы ее ласкали, а она была бы не в состоянии отвечать на его прикосновения, ей хотелось узнать, что при этом чувствуешь. Она чувствовала приближение какого-то другого оргазма, как будто взрывались все ее железы. Ее с ног до головы била дрожь. Она молча умоляла его войти в нее. Уайлдмен слышал этот молчаливый призыв. Его никогда еще так сильно не желали. Его всего трясло от глубокого, темного страха. Ее власть над ним, когда она лежала вот так, связанная, распятая, беспомощная и полностью в его власти, была полной. Он сделал ее своей любовницей. Она могла попросить его о чем угодно, он бы повиновался. Он боялся собственного оргазма: тогда кончится этот безумный порыв страсти. Желание гораздо более сильное чувство, чем его осуществление.

В эти дни и ночи, что Пандора была с ним, Уайлдмен начал понимать кое-что относительно самого себя. Если раньше он считал, что больше всего на свете хотел заниматься любовью с женщиной, то теперь поняла, что ему нужнее. Он как бы видел свою жизнь в перевернутом виде, а в этой женщине он открыл свою глубочайшую потребность: чтобы его любили, чтобы он любил, всегда. И главным было даже не его желание. Он представил себе Флоренс, она робко улыбалась, легонько касалась его руками, искала его. Ее смерть ничего не изменит. Она бы поняла. Запретное, недостижимое было ее потребностью, не его. Целью было быть любимым, быть желанным, принадлежать.

Если сейчас он кончит, то это будет его последний оргазм. Это будет конец. Если бы она могла ласкать его, обнимать, он бы пропал. Но она не может пошевелиться, и он спасен.

– Возьми меня. – Пандора не знала, произнесла ли она эти слова вслух. «Бога ради, облегчи меня». Чувствуя, что глаза застилают слезы, она смотрела на него. Он отодвинулся. «Не уходи». Его тело покинуло ее. Он вылез из кровати. Она подняла голову и посмотрела на себя, на свою грудь, на волосы внизу живота. Все ее тело ныло от желания. Он уходит. Почему? О Господи, что она такого сделала?!

Уайлдмен знал, что нельзя поддаваться. В первый раз нельзя поддаваться. Если ты коснешься ее, ты ее потеряешь. Обнаженный, он стоял и смотрел на нее. Она извивалась, пытаясь освободиться от веревок, стягивающих ее запястья и ноги. Она просто извивалась, казалось, она рвется на свободу каждой своей косточкой, каждой жилкой. Она бы разорвала связывающие ее веревки, у нее хватило бы для этого сил. Она это знала.

Уайлдмен смотрел на извивающееся, корчащееся тело Пандоры. «Разрежь веревки. Она хочет, чтобы ты разрезал веревки. Нож под рукой. Это совсем не трудно. Не делай этого. Не делай этого!» Он чувствовал ее боль, как свою собственную. Он восхищался необыкновенной силой ее тела, силой дикого животного. Он не мог оторвать от нее завороженного взгляда. Ее бедра вздымались, блестя от пота, губы шевелились. Она говорила, кричала, пела, но все беззвучно.

Страх опять охватил его. Он чувствовал, что больше не может этого вынести. «Отвернись. Немедленно отвернись! Не смотри!» Ее лоно, самый обожаемый кусочек ее плоти, дрожало и пульсировало. Бледные желтые волосы, повлажневшие от страсти, разошлись на две стороны. «Не смотри!» У него кружилась голова. Он был беспомощен! Все его тело сотрясалось. С ее губ стекала пена. Пандора закричала. Чувствуя, что кончает, он зажал себя снизу обеими руками, но ничего не мог остановить. Уайлдмен заплакал. В своем неистовом возбуждении она не видела его слез, а только чувствовала на своих ногах его теплую сперму. Она вздрогнула всем телом и тихо откинулась назад. Она почувствовала свободу. Уайлдмен, дрожа, опустился на колени и приник своим залитым слезами лицом к ее лону. Губы прижались к губам. Он выдохнул слова прощания. Он понял, что потерял ее. Скоро он умрет.

Уайлдмен высушил Пандоре волосы феном, которым когда-то пользовалась Лора. Он поцеловал ее в шею, в нагретую теплым воздухом кожу, уложил ее волосы. Теперь они были черными. Она попросила его покрасить их. Она вспомнила его предложение в «Юджине».

– Если тебе не понравится, они потом вырастут, и можно будет срезать.

– Мне понравится, потому что я этого хотела, мне теперь и платье нравится.

Он подвел ее к зеркалу. Она посмотрела на себя в черном белье. Он выстирал и высушил его тоже.

– Мне нравится, – сказала она. Он обнял ее.

– Если хочешь, можешь уйти. То есть я имею в виду, что ты можешь пойти навестить свою дочь. Ты, должно быть, соскучилась по ней, и она скучает по маме.

Пандора была потрясена. Он отпускал ее. Навестить Полетт.

– Одна?

– Она не моя дочь, – улыбнулся Уайлдмен. – Когда хочешь. Ты свободна. Иди.

Уайлдмен знал, что после того как он привязал ее к кровати, он не может, не имеет права держать ее здесь. Она должна хотеть его просто потому, что она его хочет. Ее свобода – это его свобода. Теперь она это поймет. Он отпустит ее, и она вернется. Он только жалел, что пытался удержать ее силой.

Пандора все еще не понимала, что он сказал. Что это все значит? Она не думала, что он когда-нибудь отпустит ее. Она даже намеревалась спросить его, нельзя ли привести сюда дочь, не для того, чтобы встретиться с ним, ему не надо при этом присутствовать, – но просто пригласить Полетт в этот странный, новый для нее дом, чтобы они могли обменяться поцелуями, поболтать немного.

Пандора жалела, что она вообще вынашивала планы побега, обмана. Когда она поняла, что она не Шахерезада, ей уже больше не понадобились эти женские уловки. Ей нужно было просто стать опять Пандорой. Он хотел держать в своих объятиях женщину, которая открыла ящик. Она хотела, чтобы ее держал в объятиях человек, который знал это о ней и не имел бы ничего против. Этот человек понимал и Пан, и Дору. Ей было трудно понять, что ей больше не нужно ему лгать. Если она что-то захочет, ей стоит только попросить, и он даст ей все. Ему это доставит радость, она это видела. Она могла бы иметь все, что хочет. А больше всего она хотела видеть Полетт. Она подумала про себя, что именно так и влюбляются.

Лора поставила машину на противоположной стороне улицы. Она выключала «дворники». Когда они ехали из Беверли-Хиллз, неожиданно пошел проливной дождь. Утром было слишком жарко и влажно. Лора редко потела, если не считать своих тренировок, когда ее трико промокало буквально насквозь. Она быстро пробежала под дождем вокруг машины и открыла дверцу для Полетт.

Полетт не предупредила миссис Уинг, что Лора заберет ее с собой. Дэвид с матерью куда-то ушли. Полетт оставила записку, что придет попозже, что она с матерью. Она написала: «Не волнуйтесь». Она всегда просила людей не волноваться, хотя сама сходила с ума от беспокойства. Она не стала спрашивать Лору, куда они едут. Полетт взглянула на дом: никогда не была она в подобном здании.

– Что это? Фабрика?

– Да нет, что-то вроде жилого дома.

– Вы хотите сказать, что здесь живут? Но здесь даже нет нормальных стен. Здесь грязно.

Лора вставила ключ в замок. Она молила Бога, чтобы они оказались там. Она не осмелилась заранее позвонить им и предупредить о своем приезде. Теперь из-за сильного дождя она не могла разглядеть, есть ли на стоянке BMW. Лора хотела, чтобы они встретились лицом к лицу с Полетт. Пусть будет сделан выбор. Лора не сомневалась, что для Пандоры дочь значит больше, чем Уайлдмен. Как и для любой матери.

Полетт была ее оружием.

Полетт: Ты убил моего папу! Ты убил моего папу!

Уайлдмен даже не пошевельнулся. Он сохраняет ледяное спокойствие.

Пандора пытается успокоить Полетт.

Пандора: Дорогая, папа не умер.

Уайлдмен (Пандоре): Похоже, что тебе никуда не надо идти. Все уже здесь.

Неожиданно Полетт выхватывает из рук матери пистолет. Лора с ужасом смотрит, как Полетт прицеливается и стреляет в Уайлдмена. Он улыбается, как бы говоря: «Ну, давай». Раздается четыре выстрела. Четыре пули вонзаются в его тело.

Пандора с криком бросается вперед, обнимает корчащееся тело Уайлдмена. Из его ран сочится кровь. Дрожащей рукой он взял ее ладонь и стал целовать ее окровавленные пальцы. Пандора перестает плакать и успокаивается.

Лора кричит. Она бросается вперед. Полетт все еще сжимает в руке пистолет. Она вся напряжена. Она больше не стреляет. Пандора целует Уайлдмена. Между их губ сочится кровь. Уайлдмен сползает с кресла. Он умирает с открытыми глазами.

По мансарде струится дым от выстрела. Он втягивается в открытый ящик, как вдыхаемый сигаретный дым.

ПАВИЛЬОН: МАНСАРДА. ДЕНЬ

В окно стучит проливной дождь. От текущей по стеклу воды все внутри, кажется, дрожит, белый ящик купается в слезах.

Голый Уайлдмен сидит в кресле и смотрит, как Пандора одевается. Она надевает серебряное платье и смотрит на себя в зеркало. Она как бы раздваивается. Она собирается выйти из комнаты. Но что-то как бы зовет ее к нему. Она подходит к Уайлдмену, наклоняется над ним и целует. Она шепчет: «Спасибо»!

Слышится шум поднимающегося лифта. Этот шум смешивается с шумом дождя.

Пандора (с беспокойством). Кто это? Алек? Полиция?

Уайлдмен молча улыбается. Он меняет позу, но не делает попыток прикрыться. Пандора немного успокаивается.

Уайлдмен. Ни то, ни другое.

Пандора. Так ты знаешь, кто это?

Собаки медленно подходят к лифту, сонно помахивая хвостами.

Пандора. Они не лают. Почему они не лают?

Уайлдмен. Они знают, кто пришел.

Пандора не успокоилась. Она открывает сумку и достает пистолет.

Уайлдмен. Тебе он не понадобится. Убери его.

Пандора чувствует страх. Лифт останавливается. Дверь открывается. Слышны шаги. В мансарду возвращаются собаки, сопровождаемые Лорой и Полетт. Полетт поражена. Она видит, что у мамы черные волосы. Она видит в кресле голого мужчину. Она кричит, увидев Уайлдмена.

Полетт. Ты убил моего папу! Ты убил моего папу!

Уайлдмен даже не пошевельнулся. Он сохраняет ледяное спокойствие.

Пандора пытается успокоить Полетт.

Пандора. Дорогая, папа не умер.

Уайлдмен (Пандоре). Похоже, что тебе никуда не надо идти. Все уже здесь.

Неожиданно Полетт выхватывает из рук матери пистолет. Лора с ужасом смотрит, как Полетт прицеливается и стреляет в Уайлдмена. Он улыбается, как бы говоря: «Ну, давай». Раздается четыре выстрела. Четыре пули вонзаются в его тело.

Пандора с криком бросается вперед, обнимает корчащееся тело Уайлдмена. Из его ран сочится кровь. Дрожащей рукой он взял ее ладонь и стал целовать ее окровавленные пальцы. Пандора перестает плакать и успокаивается.

Лора кричит. Она бросается вперед. Полетт все еще сжимает в руке пистолет. Она вся напряжена. Она больше не стреляет. Пандора целует Уайлдмена. Между их губ сочится кровь. Уайлдмен сползает с кресла. Он умирает с открытыми глазами.

По мансарде струится дым от выстрела. Он втягивается в открытый ящик, как вдыхаемый сигаретный дым.