Брат «N», нищий пилигрим, к иноческой братии уставных каноников монастыря св. Елизаветы близ Бриля, что в пределах Зеландских, – со смиренной просьбой поддержать его молитвами вашими.
Возлюбленнейшие во Христе братия! Поскольку связаны мы обетами одного ордена и устава, правильно было бы нам согласно с речением апостола Иакова молиться друг за друга (ср. Иак. 5:16) и веру нашу делами благими украшать, да узы любви блюсти любовью истинной. Подобает же братству вашему знать, что я по просьбе братьев ваших внимательно прочитал книжку о житии святой и многотерпеливой девы Лидвины и, по давнишнему вашему желанию составив одноименную – покороче да стилем попроще, – ныне с любовью шлю вам для чтения. Не досадуйте из-за того, что я медлил, но и не вменяйте дерзости сделанное мною; ибо совет досточтимого приора вашего побудил меня к работе и вдохновил. А что поначалу казалось мне трудным, то с Божией помощью по молитвам вашим достигло, наконец, завершения.
Весь же материал книжки я разбил на две части и каждой части предпослал своё оглавление. Притом многое я по совету некоторых иноков не стал вставлять [в книгу]: то, что, по-видимому, могло бы вызвать у простецов сомнения или смущающие вопросы. Потому я предпочёл выбрать из многого и записать скорее то, что наставляет нравы и ясно показывает читателям [образец] для смиренного подражания. Однако почти всё здесь всяческого изумления достойно и выходит за пределы моего опыта – сие я предаю суждению старших. Впрочем, надеюсь, что мольбы смиренных окажутся угоднее и милее Богу и оной святой деве, чем попытки вникнуть в высочайшее и безрассудно болтать о тайнах Божиих.
Да не беспокоится никто оттого, что порой её имя пишется Лидия, а порой Лидвина, ведь порой то же самое обнаруживается и в других историях о святых: так, соответственно, произносят «Агна» вместо «Агнеты» и «Вальбурга» вместо «Вальбургии». О Лидии мы читаем в Деяниях (Деян. 15:14-15), что Павел обратил её к вере и обрёл пристанище в её доме; ну а наша «Лидия» охотно принимала многих иноков на собеседование о божественных предметах и, наученная святым ангелом, пречасто сообщала тем, кто скорбел сердцем, благодать вышнего утешения.
ЗАКАНЧИВАЕТСЯ ПРОЛОГ
В западной части Голландии располагается город, называемый от протекающего поблизости ручейка (р. Схи – прим. пер.) Схидамом. И прославил его Бог, могучий и дивный во святых Своих, чудесным и неслыханным терпением некоей святой девы. Она заслуженно прозывалась по имени и по существу Лидвиной за многие страдания (lijden, – нид. «страдать». – прим. англ. пер.), ибо, измученная различными недугами, она стала всячески угодна Христу, небесному Жениху своему. Приверженцы мира считали её при жизни убогой и презренной, но Создатель небес счёл её, подобно жемчужине из глубин морских, драгоценной, и стала она в Царстве Небесном вместе со святыми девами превознесенной.
Происходила она от благородного рыцарского рода, но куда славнее стала и просияла, когда благодать Святого Духа нашла на неё. Отца её звали Питером, и хотя по мирскому званию был он славного рода, однако попущением Божиим дошёл до такой нищеты, что во время герцога Вильгельма, сына герцога Альберта, служил в графстве Голландском городским ночным сторожем, зарабатывая на еду и житейские нужды, чтобы надлежащим образом содержать себя и своё семейство. Оный Питер, заработав по общему мирскому обыкновению за несколько лет себе на жизнь, много трудясь в простоте, взял в жёны женщину по имени Петронилла, весьма порядочную и добродетельную, соответствующую ему по имени и благородству. Она по милости Божией процвела многочадием и, боясь Бога, домом своим старалась править благопристойно. Родила она восьмерых сыновей и одну дочь по имени Лидвина, которую иные латинисты величают Лидией, о каковой пойдёт речь в настоящем повествовании, излагающем чудеса, кои Бог совершил чрез неё перед многими свидетелями. Притом, хотя мать стольких чад при рождении каждого претерпевала великие трудности, рожая же сию дочь не испытала почти никакой тягости. Ибо, придя в церковь на Вербное воскресенье, она почувствовала, что подходит время рожать, и, поспешно вернувшись домой, без особенных болей во время чтения Страстей Господних произвела на свет сию дщерь предызбранную в год от Господня воплощения тысяча триста восьмидесятый (Фома, как предполагают, родился тоже ок. 1380 г. – по прим. англ. пер.), в пятнадцатый день до апрельских календ (18 марта), наутро после памятования девы Гертруды (Нивельской, 626-659 гг.), во времена папы Урбана VI, в год понтификата его третий, когда епархию нижнего Утрехта возглавлял достопочтенный предстоятель Флорентий, любезный как духовенству, так и всей пастве.
Итак, сия девочка, родившись пятой в череде детей, была возрождена крещением во Христе и получила от родителей имя Лидвина, или Лидия. Истинная краса среди дочерей человеческих и зерцало целомудрия, она всё же по извечному Божию усмотрению вскоре предалась созерцанию страстей Господних и сообразовалась Распятому множеством ран от телесных болезней.
Когда ж сей девице исполнилось семь или восемь лет, она по вдохновению Божию начала глубоко почитать изваяние Пресвятой Девы Марии, что стояло в схидамской церкви. Оно, как сказывают жители этого города, досталось им довольно чудесным образом: было куплено за ничтожную цену у некоего мастера, что изваял его. Ведь он хотел было отправиться в Антверпен на рынок и продать там изваяние подороже, но едва он, взяв статую, взошёл на корабль, изваяние настолько отяжелело, что двадцать или более мужчин не могли сдвинуть посудину от берега. Изумлённые моряки, увидев сие, решили, что затруднение с отправкой корабля случилось из-за присутствия на нём изваяния, которое желает место обитания своего получить именно здесь. Итак, недолго поразмыслив, ваятель продал статую горожанам, которые из благоговения выделили для неё особый алтарь в церкви. Позднее же многие жители обоих полов, объединившись, учредили некий братский союз в честь Преблаженной и Всеславной Приснодевы Марии. А было это изваяние деревянным и настолько лёгким, что его мог запросто носить один человек.
Сию-то статую девочка, отнеся обед двоим своим братьям, посещавшим школу, и навещала с охотою, заходя в церковь по дороге домой, а при возможности старалась благоговейно почтить её ангельским приветствием. И хотя сие благое и похвальное начинание само по себе было замечательно для её детского возраста, оно было предзнаменованием ещё большей благодати, что пребыла потом на ней от юных лет и до скончания жизни. Когда же мать разбранила её за запоздалое возвращение, сия голубка беззлобно ответила, что заходила в церковь поприветствовать Пресвятую Деву, а та ей в свою очередь улыбалась. Мать же её довольствовалась услышанным и, умиротворённая её благостью, смолкла. Ведь она была любимой и единственной её дочерью, и раз оказалось, что она подобающе служит Богу и воздаёт хвалу Пресвятой Деве, то не стоит препятствовать ей в её благочестии.
Когда ж миновали детские годы и вступила она в пору отрочества, такое обнаружилось в ней тела изящество и духа умельчество, да и прочие дарования, коими Бог её наделил, что едва ей исполнилось двенадцать, многие стали к ней свататься. Хотя отец склонял её к браку, мать отнюдь не давала на то согласия по причине неразумия и малолетства дочери, но всячески отговаривала мужа и просила не беспокоить её. Лидвина же сама тогда неизменно отвечала отцу, что он её к сему никоим образом не сможет принудить; более того, коли она никак иначе не сможет избежать замужества, то так с собою поступит, что никто её не будет в жёны просить. Сего ради она ежедневно молила Господа забрать из сердца её всякую пагубную да плотскую привязанность, чтобы лишь Его одного, Господа и Бога своего, могла любить она в чистоте сердечной и телесной. Сим молитвам её и пожеланиям любящий и милосердный Бог, от вечности избравший её в невесты Себе, незамедлительно внял и дивным деянием Промысла проявил благоволение Своё во многочисленных скорбях телесных согласно речению Святого Слова Своего: «Всякую ветвь, приносящую плод, очищает Отец Мой, чтобы более принесла плода» (ср. Ин. 15:2). Ибо хотя она была землёю доброй (ср. Мф. 13:8), производившей цветы целомудрия, но, чтобы суеты мирские и плотские утехи не нарушили печати девства, Христос оградил её терниями и скорбями тягчайшими, дабы она стала непригодна для супружеского ложа.
Итак, когда пошёл ей пятнадцатый год, тогда, дабы не отправилась она скитаться возле стад товарищей (ср. Песн. 1:6) мирских, во спасение её души врач душ Христос милостиво посетил её и обуздал телесным неким недугом, от которого она позднее частично оправилась. Случилось же в конце пятнадцатого года её жизни под Сретенье так, что пригласили её товарки покататься с ними на коньках, и одна из сотоварок, разогнавшись на льду и не сумев затормозить, обхватила Лидию рукой, отчего она тут же внезапно упала на ледяной выступ и, сильно ударившись, сломала одно рёбрышко в правом боку. От этого перелома пошли у неё многие возрастающие тяготы. Ибо прежде всего в области сломанного ребра у неё вырос жёсткий нарыв, и хотя родители сильно поиздержались на его лечение, всё ж так и не добились чаемого исцеления. Поскольку же никто её не мог вылечить, её часто переносили с места на место да из кровати в кровать в зависимости от осложнений недуга; и, наконец, когда было ей шестнадцать лет, в канун святого Иоанна Крестителя, в то время, как отец подошёл утешить её, она подскочила с того места, где лежала, и рухнула, скорчившись, ему на колени. При сем прыжке нарыв лопнул, и изо рта у неё обильно истёк гной со рвотой, отчего она настолько обессилела, что казалась как бы мёртвой. С тех пор она и начала страдать от постоянных недугов, при которых она, прежде чем вкусила утешений духовных, принимала по настоятельной необходимости [средства] человеческие и телесные, хотя помогали они мало и не устраняли мучений. И вот, в первые три недужные года, чтобы причаститься в пасхальное время, её в церковь водили или носили, а поскольку она не могла ни стоять на ногах, ни ступить, то передвигалась она дома с помощью костыля, а снаружи – на тележке. Также она часто обильно пила из канавы холодную воду, хоть и взбаламученную; либо же, подойдя к очагу, поглощала её – горячую или тёплую – из горшков, однако же сразу извергала её из ослабевшего желудка. Из-за отсутствия человеческого совета и по причине всё более нерассудительного руководства тело её чахло, но тайным действием благодати душа сохранялась в скудельном сосуде для великих заслуг в будущем, дабы исполнилось на ней то, что написано о блаженном Иове: «Вот, сатана, он в руке твоей, только душу его сбереги» (ср. Иов. 2:6).
Некий лекарь из Делфта, коего звали магистр Андреас (В позднейшей, исправленной редакции «Жития» Иоанн Бругман, которому следует здесь автор, говорится, что нижеследующее высказывание принадлежит Годфриду Гаагскому. – прим. англ. пер.), посетив её, сказал её родителям, как бы пророчествуя, что ей никак не вылечить, даже если издержать на то кучу английских ноблей (английская золотая монета, имевшая широчайшее хождение в Европе вплоть до Речи Посполитой и Москвы. – прим. пер.). Также оный усердный магистр, утешая родителей и близких, добавил, что Бог сотворит с нею столько всего сверхъестественного, что он не прочь сам был бы отвесить золота величиною с голову сей девицы, лишь бы она была его дочерью, ибо от такового чада надеялся бы обрести превеликую радость.
И случилось в течение упомянутого трёхлетия, когда больная девица лежала в постели, весьма дивное событие, кое Бог изволил явить к прославлению имени Своего и к познанию достоинств девицы. Двое мужчин в городе, возбудившись духом, затеяли ссору, и один погнался за другим, выхватив меч, чтобы, ударив, ранить его или убить. Тот же, перепугавшись, забежал в дом и в клетушку сей девицы, дабы, спрятавшись там, избежать рук своего преследователя. Немедля за ним последовал другой и спросил у матери её Петрониллы, не заходил ли первый к ней в дом. Коему она, желая спасти ложью своей беглеца, а преследователя удержать от кровопролития, ответила, что не заходил. Но он, не поверив словам матери, зашёл в уголок болящей девицы. А когда задал ей вопрос, не входил ли тот к ней в клетушку, святая девица, возложив надежду на Бога, уверенно ответила: «Да». Мать же, возмутившись сему ответу, дала дочери оплеуху, [крикнув], что, мол, не хватало ей несчастий, так, проболтавшись, она ещё и согрешила предательством. Тогда дочь спокойно ответила матери: «Я сказала истину, понадеявшись, что Истина сокроет прибегающего к ней». Что и получилось по Божию промышлению. Ибо тот, кого искали убить, стоял перед глазами преследователя, а тот его совершенно не видел. В итоге ушёл он, отказавшись от преследования беглеца, не понимая, что произошло там знамение Божие. Увидев сие, мать её заявила, что вера дочери куда как превосходит её собственную веру, а точнее сказать, маловерие; и с тех пор питала к ней ещё большую любовь, а немощи её стала переносить благожелательнее.
После сего недуги её настолько усилились и умножились, что, лишившись всех сил телесных, она оказалась совершенно прикована к постели и на протяжении тридцати трёх лет – до самой смерти своей – не коснулась земли. Питалась же она после первых трёх лет и до девятнадцатого года своей болезни мало и скудно: невероятно, как сей пищи хватало на поддержание жизни в столь болезненном существе. Порой вкушала она кусочек разогретого на огне яблока, иногда – ломтик хлеба с глоточком пенного пива, кое-когда – малость свежего молока. Позднее, однако, она и этого не могла употреблять по причине телесной немощи; несколько лет она в течение недели употребляла полпинты чистого вина без каких-либо примесей, но потом ей несколько лет приходилось смешивать его с водой. Порой также вкушала она немножко из таких лакомств, как сахар, или корица, или мускат, или финик. Но когда она ничего такого больше не могла ни прожевать, ни проглотить, стала вкушать только воду, а именно полпинты воды из Мааса в неделю, которая по чрезвычайной милости Божией обретала для неё такую сладость, что была вкуснее всякого вина, – за что много она Господа благодарила. В то же время она получила от Бога такой дар, что могла по одному лишь вкусу маасской воды различать, почерпнута она в прилив или отлив, когда отпивала из поданной ей чашки (хотя Схидам находится довольно далеко от моря и вода в Маасе обычно пресная, однако во время полнолунного прилива содержание соли несколько увеличивается, что и могла замечать несчастная страдалица, не употреблявшая больше ничего. – прим. англ. пер.). Кроме того, что ещё более удивительно, долгие годы она не употребляла никакой еды и никакого питья телесного и не спала, а принимала лишь Тело Христово – единственное средство от скорбей своих и сладчайшее утешение, что было для неё вкуснее всех яств (Её полное воздержание от пищи было подвергнуто строжайшей проверке городскими властями; впрочем, как замечает Гюисманс, не бывает проверки более придирчивой, чем та, которую в подобных случаях, учиняет любопытство или зависть соседей. – прим. англ. пер.).
На сей деве исполнилось то, что написано о блаженном Иове: «Ночью скорби пронизывают кость мою, и снедающие меня не спят; по множеству их истощается одежда моя» (Вульг. Иов. 30: 17-18). Итак, поскольку искусство лекарей и заботливое кормление не шло впрок, тяготы её ежедневно становились всё горше. И лежала дева на жёстком одре, жалким образом поражённая болезнью и изъеденная червями, что, заведясь в девичьем теле по причине нагноения, снедали плоть её, и однако не исходило от неё никакого смрада. Оные черви были серого цвета и наполнены серой жидкостью, головки у них были чёрные; толщиною они были с кончик веретена, а длиной – в размер малой фаланги человеческого пальца.
Было также в теле сей ученицы Святой Троицы три больших отверстия, из одного из которых, что было в области живота, порою в большом количестве исходили вышеописанные черви. И накладывали на эту рану пластырь из смеси свежей пшеничной муки и мёда, чтобы заведшиеся там черви могли сосать этот состав и другие снадобья, а то иначе они замучили бы её до смерти. Когда же этот пластырь снимали для замены, на нём оставались маленькие серые черви с чёрными головками, причём они не испускали никакого смрада, но видевшие их обоняли сладостный аромат. Ещё у сей девы за долгое время от глубокой язвы так прогнил низ тела, что образовавшееся отверстие приходилось затыкать мягкой накладкой, дабы святые её внутренности совсем не вывалились.
Случилось же в то время так, что знаменитый лекарь герцога Голландского магистр Годфрид Гаагский вместе с герцогиней Маргаритой приехал повидать сию деву, чтобы, исследовав её случай, при возможности прописать болящей целебное средство. Осмотрев же, насколько было возможно и прилично, некоторые утробные внутренности её, извлечённые из тела и положенные в таз, он обнаружил, что вышеописанные черви распространяются из её гниющего спинного мозга, а о нагноении по естеству рассудил, что причина его в том, что Лидвина не ест ничего солёного. Закончив с этим, он увидел, что ничем не может быть ей полезен, и приказал поместить внутренности обратно ей в утробу. Также оный медик сказал, что вскоре ей предстоит водянка. И постигла её водянка примерно за девятнадцать лет до смерти: во время каковой она ни пищи не принимала, ни питья и не спала. А как она вовсе не вкушала еды, то и не извергала никаких естественных выделений.
Около года Господня 1412-го, сия священная былинка Божия, окученная тяпкою продолжительных скорбей при обострении недугов своих изблевала частично лёгкое и печень со многими внутренностями, однако без какого-либо смрада, что подтверждается многими. Ибо кто руками своими касался их, в течение примерно дня обонял сладость, к ним приставшую.
С четырнадцати лет и до двадцати одного года она никоим образом сама не могла ни двинуться, ни повернуться; и лежала она навзничь оное семилетие, да потом до смерти, не в силах двинуть ни единым членом тела своего, за исключением головы да левой руки с плечом. Когда же её порой подвигали или поворачивали в постели, приходилось обвязывать её туловище под мышками платком или мягким бинтом, а иначе она подвергалась опасности развалиться на части.
Множество ещё и других недугов претерпевала дева Христова, жесточайшими отовсюду поражаемая ударами, каковые наносимы были ей не на погибель души, но к вящей заслуге – как блаженному Иову; дабы впоследствии тем восприимчивее и достойнее стала она к утешениям ангельским и небесным, чем в горшем стеснении и заброшенности томилась она на земле. Итак, часто до самой смерти случались у неё непомерные головные боли; чрезвычайно часто до самой смерти – многократные боли зубные; ещё до самой смерти – разнообразные виды лихорадки; до самой смерти – затяжная водянка; в пору чумы было у неё три нарыва, а перед смертью – ещё и огромный камень, из-за которого она и отдала долг смерти. Всё это она терпеливейше переносила в течение весьма долгих лет, дабы дух её во вечности спасение снискал и со Христом среди отрад рая возликовал. Ведь чем обильнее становились её телесные болезни, тем более прибывало ней крепкой, как смерть, любви (ср. Песн. 8:6) к Богу и ближнему. Ибо по обилию любви, побуждаемая внутренним рвением, она дерзала призывать Господа умножить её несчастья и боли. Господь же, вняв молитвам её, когда у неё на теле возникло два нарыва, добавил третий – на подбородке. Наконец, страдала она и всеми обычными недугами, коими доводится болеть людям, кои она благоговейно переносила с дивным и неслыханным терпением из любви ко Христу, памятуя обо всех Его ещё больших страданиях. Едва ли ни хоть какая часть тела её не была измождена каким-нибудь особенным заболеванием. Так, на лбу у неё была трещина, тянувшаяся до переносицы, также и на нижней губе и подбородке – разрыв с запекшейся кровью, из-за какового неудобства она едва могла говорить. На правый глаз она была совершенно слепа, а левый её глаз всё время был так болезнен, что не выносил никакого вещественного света ни днём, ни ночью, и даже испытывал мучения от любого яркого освещения. Поэтому она постоянно лежала впотьмах, и её спальное место со всех сторон был занавешено простым покрывалом, которое редко открывали, чтобы дать повидать её людям. Зато часто видала она ангела света – в утешение премногих мук своих.
Сия роза Христова подолгу претерпевала разные виды лихорадки: часто четырёхдневные, часто трёхдневные и часто каждодневные. Среди таковых терний страдания она совершенно предала тело своё воле Божией – на искупительное распинание; и по Его мановению всё устраивалось ко благу души её, куда лучше, нежели мог бы кто-либо из людей предсказать или придумать. И хотя она терпела трёхдневную лихорадку в течение семнадцать и более лет, но ради спасения и искупления душ она охотно готова была терпеть её до самой смерти. А приступы сей лихорадки были таковы. Сначала она испытывала несказанный жар, за коим следовала несказанная зябкость. Затем снова возвращался вышеописанный жар, после чего – крайний озноб; и таковое чередование длилось почти по полгода. Потом же лихорадка принималась за неё в обратном порядке: сначала был великий и несказанный озноб, а за ним – крепкий жар; что длилось до тех пор, пока бедствие полностью не прекращалось. Когда ж лихорадка прекращалась, Лидвина оказывалась настолько без чувств, что саму себя не помня, она не могла ни слышать, ни говорить. А когда она чувствовала приступ лихорадки, она готовилась к переживанию Страстей Господних, вверив себя и свои страдания Страстям Его, в Ком всякая горечь делается сладкою; Кто часто посредством исступления ума отрывал её от телесных [явлений], при чём она не замечала ни себя, ни иного чего-либо. Пока ж длилось сие лихорадочное состояние, она испускала изо рта некую красную жидкость, а когда её спрашивали, откуда берётся это вещество, коли не вкушает она ни еды, ни питья, она отвечала таким вопросом: «Скажите мне, откуда столько влаги берётся в виноградной лозе, которая в зимнюю пору кажется иссохшей и как бы мёртвой?» Ведь дева Христова весьма укреплялась своим столь немощным телом, будучи поглощена благими размышлениями о Боге, и насыщалась ими куда более, чем кто иной самыми что ни на есть дорогими яствами. И не препятствуй ей присутствие людей и собственные немочи, она была бы не удивлена, коли по обилию благодати Божией с каждым месяцем в её теле прирастало бы плоти на гамбургский чан объёмом.
Также, когда однажды перед заговением люди устроили игрища на улице близ её каморки, она много скорбела о сих суетах. И помолилась она ко Господу, дабы, если будет Его благоволение о ней и если Он сам содеял с нею, то да изволит он показать ей сие знамением: новой болезнью. Господь же, вняв оным молитвам, даровал ей на ногу новую тягостную болячку. И сим недугом она до ближайшей Пасхи мучилась так тяжко, что, познав свою немощность, более не смела прибавления недугов себе. Однако при всех своих повседневных страданиях она говаривала тем, кто по-дружески подсоблял ей, что охотно сносила бы их пускай сорок лет, более того, даже до конца света – ради обращения хоть бы скольких-нибудь грешников или ради избавления душ верных от чистилищных мук. И хотя она страдала от столь тяжких недугов, сознание сохраняла полностью, равно как живой ум и память: так что многим, кто приходил к ней из отдалённых краёв за советом, подавала как в духовных нуждах утешение, так и в телесных – исцеление. Многим женщинам она помогла справиться с затруднениями при родах милостивым состраданием и советом. При сих дарах, уделённых ей свыше, она не надмевалась, но, укрощая сердце своё во смирении, несла все бремена с величайшим терпением в любви и страшилась, как бы после сей жизни на угодить в чистилище. И таковую благодать она обрела у Бога, что святые ангелы считали следы тех, кто посещал её с благочестивыми целями. Посему утешала она посетителей своих, которые иногда жаловались на тяготы пути, говоря, чтобы не скорбели от утомления, ибо воздаст им Бог благой наградою за труды.
Господь и Спаситель наш Иисус Христос восхвалял Иоанна Крестителя, помимо прочих его добродетелей, за грубую одежду и воздержание, добавляя также: «Носящие мягкие одежды находятся в чертогах царских» (Мф. 11:8). Сия же дева не во дворце царском была воспитана, но в доме отцовском, угнетаемая долгими, многообразными и тяжкими недугами, временно была принуждена чрезвычайно немощью своей лежать маленькой пуховой перинке: не для угождения плоти мягкостью, но чтоб малость поддержать хрупкое естество, дабы способно оно было служить духу. Но когда по причине множества ран она не могла более выносить пуховой подстилки (потому что пух, заскорузнув от влаги, вызывал у неё пролежни), перину убрали, и она одно время лежала на голой соломе, а в течение трёх лет покоилась голой спиной на жёсткой доске, взятой из днища бочки. Итак, возлегши на жалкую солому, бедняжка, исполненная язв, сестра Лазарю нищему и убогому, уступила перину свою для сна племяннику и племяннице, кои денно и нощно с равной любовью посменно служили ей в нуждах.
В год Господень 1408-го столь крепкий мороз свирепствовал всю зимнюю пору в мире, что люди пострадали от его продолжительности и свирепости паче обычного, притом он умертвил растения земные и рыб под водою. В сию лютейшую зиму многоболезная служаночка (vernula) Христова, изнурённая ранами, по причине страшного мороза и наготы часто до того окоченевала, что члены её чернели, а слёзы на глазах заледеневали, так что она видеть не могла, если не растопить их, поднеся огонь. Выдержала же она от воздействия мороза великое множество и других тягот, каковые и здоровым едва ли возможно вытерпеть, и если бы Создатель естества сверхъестественным образом не упас её и не предохранил, то несомненно она лишилась бы жизни. И среди всех оных столь многих несчастий и при скоплении собственных нужд она, как благостная матерь и милосердная кормилица, всегда держала в памяти других нищих и у себя отнимала необходимое, дабы им в скудости их помочь. Однако богатые мира сего, что живут в удовольствиях и упиваются во многой роскоши на погибель душам своим, совсем позабыли о ней и не протянули руки помощи нищей больной. Многие, не зная её святости, даже презирали её и, почитая безумной, насмехались над исступлениями ума её. Тогда исполнилось на неё то, что было сказано святым Иовом: «Ведь над простотою праведного насмехаются; и презрен светильник в помыслах богачей» (Вульг. Иов. 12:4-5).
Многим кажется весьма удивительным и почти невероятным, как немощная плоть могла продержаться при таких муках и тягостях, притом всё время не укрепляемая ни пищей, ни питьём, ни даже сном. Но если принять во внимание силу Божию, которая делает невозможное возможным, [то становится понятным, как] дева смогла вынести всё в Укреплявшем её (ср. Флп. 4:13), ибо что было превыше природы (naturam), было устроено (natum) деянием Божиим. Свидетели [сему] суть многие мученики и девы, ввергаемые в пламя, кои благодаря устроению Божию и защите оказались не только долготерпеливы в мучениях, но даже радостны; и более того: под ударами мечей и в огне оставались невредимы. Однако рука Господа не сократилась (Ис. 59:1) и не изнемогла десница Всемогущего на спасение надеющихся на Него, но во всякое время и на всяком месте (Прем. 19:21) близок Господь ко всем любящим и призывающим Его в истине (ср. Пс. 144:18). Итак, подобает признать действие Божества в сей немощной рабе Божией, а тленному человеческому разумению – прекратить сомневаться. Ибо, когда оно полагается на собственные мнения, [обретаемые] доводами от естества, в большинстве случаев изнемогает и слепнет в своём изыскании. Ибо естеству нужно смолкать, когда глаголет Божество, а земному – уступать, когда речь заходит о небесном.
Итак, оная дева, предолго лёжа на одре болезни, не забывала своего Творца, но поминая имя Господне день и ночь (ср. Пс. 1:2), ревностно предавалась святым размышлениям и молениям: а прежде всего во время богослужений и свершения полуденной (summae) мессы. Посему стоит рассказать и любо будет послушать, как мужественно боролась она с сонливостью и победила. Многим людям часто бывает присуще поддаваться сонливости именно во время богослужения – либо по собственной слабости, либо из-за наущения диавола, всегда старающегося противодействовать человеческому спасению и благоговейным молитвам. И вот, когда ученица Христова привыкла чаще молиться, тогда она более обычного стала чувствовать, что во время богослужения её отягчает и искушает дух лености и сонливости; и хотя в то время она обычно весьма мало спала, однако тяжко в глубине души скорбела о такого рода искушении вялостью и не смела ему уступать. Духовник же её, боясь, что грозит ей беда, если она не станет спать, под предлогом сохранения здоровья убеждал её более не сопротивляться сну, но, чтоб какой бы ни наступил праздник, в любою пору и час готовилась она почивать. И вот, однажды в пасхальные торжества, когда попущено было оному искушению тяжко её тревожить, она, памятуя о Боге, с величайшей неукротимостью противостала сонливости согласно написанному: «Противостаньте диаволу, и убежит от вас» (Иак. 4:7). Итак, добившись сей одной победы над сонливостью, она так была укреплена свыше против неё, что с тех пор и до самой смерти не спала и сонливостью не бывала искушаема. Ведь как ангелы святые, противостав первому искушению гордыней, стали утверждены а благодати (а поддавшиеся – низвержены с небес), так и сей победительной деве был дан дар неодолимой крепости во многих бдениях и в страданиях, без меры её поражавших: коими испытана она была, как золото, испытуемое в горниле пламенном (ср. Прем. 3:6).
Отец сей святой девы, вышеупомянутый Питер Янс (Petrus Iohannis), хоть и дошёл до такой бедности, что с большим трудом зарабатывал на жизнь ночным сторожем в городе, всё же был честен и совестлив, и поэтому несмотря на нужду свою не желал проедать милостыню дочери своей, говоря, что грехом это было бы для мужчины. Сего ради желал он и дочку свою любимую убеждал, чтобы преподносимое ей употребляла она ради Бога и расходовала на благочестивые цели.
Итак, в оную вышеупомянутую суровую зиму случилось так, что во время несения своей ночной стражи, окоченели его члены от чрезвычайного мороза, и вернулся он домой с отмороженным большим пальцем на правой ноге. В этом случае проявляется порядочность сего мужа, ибо он предпочёл стерпеть суровый мороз и кормиться трудом сторожа, нежели проедать милостыню нищих. Ибо написано: «Ты будешь есть от трудов рук твоих: блажен ты, и благо тебе!» (Пс. 127:2)
В ту самую пору герцог Вильгельм с госпожой герцогиней Маргаритой и великой свитой прибыл в город Схидам. А узнав о бедности Питера, славнейшего мужа из рыцарского рода, проникся искренним состраданием и ради благоговения перед святостью дочери его приказал ему смело просить сколько он сочтёт достаточным на ежегодные расходы и нужды. На что тот простодушно ответствуя, испросил двенадцать французских крон. Герцог оный, подивившись скромности просящего, приказал выдавать ему ежегодно столько крон, заверив притом, что готов уделять ему вдвое больше, лишь бы только он более не испытывал таковых лишений. И поначалу-то сии деньги исправно выплачивал ему, но потом охладел в дарении, ибо милость человеческая быстро у дарителя быстро истощается, а потому блажен человек, который имеет сокровище на небесах (ср. Мф. 19:21). Питер же, получив милостыню от вышеупомянутого герцога Вильгельма, от оказанного благодеяния не возгордившись, но к Богу с благодарностью обратившись, усердно посещал церковь, прилежал по мере сил благоговейным молитвам и был премного доволен насущным пропитанием и скромным платьем.
Когда же благочестивый оный Питер стал от старости столь немощен, что едва был в силах ходить и от лёгкого толчка падал (почему и приходил часто домой с ушибами), он не прекратил несмотря на ушибы и падения посещений церкви, но, словно всё ещё в юных летах, влекомый благочестивым рвением, посещал храм Божий, даже против воли дочери своей. Ведь святая дщерь беспокоилась об отцовом здоровье, более страшась и беспокоясь об опасностях для него, чем о муках собственной болезни.
Итак, однажды в канун Пятидесятницы вышел он, чтобы послушать вечерню, и встретил диавола в облике знакомого человека (как казалось наружно). Сей, желая обмануть простеца, пригласил его немножко прогуляться вместе за город, а к вечерне, мол, они вернутся вполне вовремя. Когда же он, не зная, что это сатана, уступил его убеждениям, они пошли вдвоём за городские ворота в место, называемое Дамлан. Тут бес, явив подлый обман свой, внезапно кинулся на Питера и, прежде чем он успел что-нибудь увидеть и осознать, поверг его в канаву и исчез. Он начал тонуть, и не было поблизости никого, кто мог бы помочь, но тогда промышлением Божиим некий возчик, знакомец его, вопреки своему обыкновению проезжал той дорогой на телеге с поля, направляясь в город: он-то и увидел, что Питер валяется в канаве и никак не может себе помочь. Проникнувшись жалостью, он немедля извлёк его из грязи и, возложив ушибленного на телегу, благополучно привёз его в город. И тут же внезапно ложная молва донеслась до слуха всех, будто бы Питер утонул и умер. Каковое событие так огорчило дочь его, когда она услыхала о нём, что она потом не могла вспоминать тот вечер без тяжкой скорби о несчастье, постигшем отца её. Ведь лукавый враг рассчитывал, что нанесёт деве огромный урон, если к страданиям от её ран прибавятся страдания её отца. Но Бог, слышащий тех, кто в муках, и скорбных утешающий, обратил в скором времени тяготы отца в покой; скорбь – в радость; нищету – в богатство небесное. Ибо, получив утешение от Пресвятой Девы, он блаженной и скорой кончиной был избавлен от борений сего мира и уловок диавола.
За несколько дней до праздника Непорочного Зачатия Пресвятой Девы Марии благоговейная дева Лидия, дочь Питера, предузнала, что отцу её должно преставиться от сего мира. Ибо же говорила она, что втайне услышала от своего отца о товарищеском договоре, в который вступила с ним Пресвятая Дева Мария, пообещав ему ближе к сему празднику призвать его из сего мира. Что и случилось так, как она предсказывала. Ибо благоверная дева предупредила господина пресвитера Иоанна, приходившего к ней за советом, чтобы в тот день он отправился служить мессу в селение Ауденсхи, дабы назавтра не случилось никакого небрежения на похоронах отца. После этих слов в канун праздника Непорочного Зачатия Пресвятой Девы последовала смерть отца – согласно видению и прежде объявленному пророчеству.
После смерти его, хотя дочь, лишённая земного утешения от отцовского присутствия, о спасении отца ходатайствовала и была в оном удостоверена, зловредные бесы, враги всего доброго, то и дело весьма огорчали её, заверяя, что отца её они заполучили к себе и находится он среди осуждённых. Из-за этого она стала безутешно плакать, словно бы слышанное ею от бесов было правдой. Посему, когда домашние расспросили её, почему она столь горестно рыдает, ответствовала: «Я-то знаю, что дела отца моего обстоят весьма хорошо, а всё-таки бесы говорят, что он осуждён». И вот, как-то раз, когда святой ангел вёл её полюбоваться радостями рая, бесы преградили ей путь и показали, дразнясь и издеваясь, ей некоего беса, принявшего подобие её отца, говоря: «Гляди-ка, гляди, а у нас твой отец!» Тогда она, понимая, что бесы показывают суетное наваждение, а не истину, сказала, что сей не может быть её отцом. И они немедля исчезли, как дым, а дева под руководством ангела радостно продолжила свой путь.
Не подобает умолчать о добропорядочности и терпении Яна Питерса (lohannis Petri), что был дедушкой сей девы и родителем отца её, [но поведать о нём] во славу Божию и к вящей чести благих отпрысков его. Итак, оный Ян Питерс, пользовавшийся доброй славой и ведший похвальную жизнь, после кончины супруги своей прожил более пятидесяти лет во вдовстве, доколе не достиг почти девяноста старческих лет. И таковую он являл сдержанность и воздержание, что после смерти супруги, точно одинокий голубь и приверженец чистоты, никогда не знал женщины. Сверх того, с целью охранения целомудренной жизни он дважды в неделю постился на хлебе и воде, а мясо ел на обед только один раз в неделю, а именно – в воскресенье. Когда умирал он, сатана, злобный кознодей, видя, что не подступиться к нему, поднял в прочих частях дома такой беспорядок, что поразбивались глиняные горшки, однако сливочное масло, что хранилось в одном из глиняных сосудов, не пропало и не пролилось. И не удивительно, что диавол смел строить козни и вредить вернейшему слуге Христову, ведь он Христу постящемуся досаждал искушениями, хоть и отступил от Него побеждённым и посрамлённым, ибо невозможно лживому одолеть Всемогущего. И, как после ухода искусителя святые ангелы приступили ко Христу (ср. Мф. 4:11), так, подобает благочестиво веровать, и душа Яна Питерса, охранена была ангелами и ко Христу, Коему он при жизни служил, после смерти плоти благополучно препровождена.
Сообразным также представляется поместить на этой странице описание кончины благородной жены Петрониллы, матери сей святой девы, и, воздав должное добродетелям её, причесть жену к благородным мужам. Итак, когда прошло восемь лет после начала болезни девы Лидвины, мать её Петрониллу, много ухаживавшую за больной дочерью, тоже постигла болезнь телесная, от которой она, как одна из дщерей Евы, умерла. При приближении же смерти она, сознавая несовершенство своё, сетовала, что прожила жизнь не слишком праведно, но, зная, что возлюбленная дочь её Богу угодна и мила, просила о помощи при смерти своими заслугами и заступничеством. Сама же она, всё помышление и всю надежду свою возложив на Господа, говорила, что охотно желала бы умереть; и настолько она отказалась от своей воли, что не хотела бы дать и малейшему червячку умереть вместо себя. Услыхав сие, святая и верная дочь, уязвленная скорбью и сердечным состраданием к матери, стала увещевать её святыми словами ввериться благости Божией так, чтобы терпеливо перенести бич Божий и смерть, для всех неизбежную. А поэтому со всяческой охотностью пожертвовала ради вспомоществования ей и полностью уступила ей для того всё благие заслуги, следовавшие из свершения добродетелей, трудов и долготерпения. Когда мать услыхала сие и благодарно приняла, она, вверившись Божию милосердию, предала себя в руки Создателя. Оная же дева, оставшись во всём своей матери верной до смерти (ср. Отк. 2:10), и обдумывая, что теперь предстоит делать (ведь она считала, что лишилась почти всех своих прежних благих дел), начала новый подвиг: закуталась в грубую и широкую власяницу, новую скорбь прибавив к старой, дабы добиться милости Божией к себе и ко всякой душе верной. А спустя несколько лет ношения девой власяницы по причине [истечения] водяночных жидкостей из её тела первая власяница, обветшав, совсем испортилась, она опять с мужественным рвением надела новую и затем последовательно ряд других, сменяя их по мере изнашивания, – и так до последней, в коей она и преставилась из сей жизни.
После смерти матери дева, памятуя о материнской любви, дабы выплатить долг дочерней привязанности, не стала закапывать вверенный ей талант в землю, но те немногие серебряные украшения и ещё кое-какую домашнюю утварь, что осталась от матери в её распоряжении, продала ввиду настоятельной необходимости по дешёвке, а вырученные за то деньги так щедро раздала нищим, что, ставши оживительницею убогих, сама дошла до предельной нищеты. Даже то, что она получала от верных в милостыню, с такой радостью передавала нищим, что, казалось, будто не заботилась ни о чём земном. Таким образом за счёт полученных и отложенных на крайние нужды денег она посылала всякого рода нуждающимся хлеб, мясо, сушёную рыбу и сыр да и пива попить в том кувшине, что любящая мать оставила ей; и если что ещё ей доставалось от Бога, она добросовестно то раздавала. А пока близкие разносили сии посылки, она предавалась благоговейным молитвам, благодаря Подателя всех благ, уделявшего ей нечто на пользу нищим.
Как-то раз брат сей девы, который после отца своего тоже стал ночным сторожем, в уголку на возвышении у изголовья её постели неустойчиво поставил зажжённую свечу и вышел вон. Свеча же, упав на соломенную подстилку, сожгла большую часть постели, пока Лидвина, закрыв лицо, предавалась своему обычному молитвословию. Наконец она пришла в себя и, открыв глаза, увидела, что оказалась посреди пожара, а рядом нет никого, кто его потушил бы. Тогда она левой рукою с помощью Божией затушила весь огонь без вреда для себя к удивлению всех, кто, войдя к ней утром, увидел то, что натворило возгорание в постели, а дева при том осталась невредима. Впрочем, в то время периной пользовалась не она, а племянники, данные ей в услужение, ибо сама она, несмотря на болезнь, лежала на соломе.
Преблагоговейная дева по образу прочих христолюбцев имела обыкновение в среду на заговение Великого поста смиренно принимать освящённый пепел из рук своего духовника, который, взяв оный в церкви, приносил его ей с собою, дабы начертать на челе её знак креста (ad signandum). И вот, однажды на Четыредесятницу, когда наступила Пепельная среда, духовник зашёл к ней и спросил, не желала ли она, чтобы он принёс с собой пепла из церкви. Дева же в ответ сказала: «Наверно, было бы хорошо, коли бы вы так сделали. Однако Господь меня снабдил пеплом». Ибо ангел Господень пришёл незадолго до него и пеплом начертал крест на её челе. Но дабы духовник в том убедился, она, взяв руку его, возложила её на пепел, дабы он потрогал его, и духовник явственно почувствовал, что так оно и есть. Сверх того, дабы приобщиться таковой благодати, он, с её позволения, приложился к её челу своим. Ещё ангел Господень научил её, что те, кто принимает освящённый пепел, должны делать это со светом и крестом, то есть принеся на алтарь зажжённую свечу и грошовый крестик в знак приношения себя Богу со светом веры в истинной покорности и самоотвержении.
Некая нищенка, страдающая к тому же падучей, бродя от двери к двери, просила пить. Хотя все в страхе перед её болезнью избегали её и закрывали двери свои, дева милостивая и ни от кого из несчастных не отвращавшаяся, проведав о беде её, приказала – когда побирушка приблизилась к дому – зазвать и ввести к ней. Войдя же к деве, та попросила питья в милостыню. Тогда больная дева, сострадая просящей нищенке, но не имея ничего под рукой получше в даяние, повелела, чтобы та сняла стоящий на полке кувшин и попила. «Возьми, – молвит, – доченька, тот кувшин и испей вина, что там есть». Когда, опустошив оный и всё ещё томясь жаждой, нищенка попросила ещё, дева ответила, что не знает, будет ли в доме ещё какое питьё. Но, чтобы та не ушла грустной и неудовлетворённой, дала ей один грош – купить на него разливного вина.
Потом с приближением вечера стали губы девы сохнуть от жажды. И вот попросила она у отца своего, тогда ещё живого, чтобы поднёс ей малость вина – утолить иссушающую жажду. Когда ж он, ответив на сие «Охотно!», взял вышеупомянутый кувшин, чтобы исполнить просьбу дочери, он сразу наполнился вином, которое появилось там Божиим мановением. Так вот, за ту малость, что она радушно даровала нищей в нужде, Лидвина получила от Бога много большее и лучшее воздаяние. Когда же отец сообщил о сем дочери, она, удивившись, сердечно возблагодарила Бога.
И было сие вино таким ярко-красным и так хорошо смешанным, что не было нужды добавлять в него воды, как она обычно поступала с другими винами. Хватило же сего вина от праздника св. Ремигия аж примерно до праздника Непорочного зачатья Пресвятой Девы Марии. В то время пришла к ней некая порядочная дама по имени Катарина Симонис, которая, испытывая к ней особое благоговение, обычно приносила вино. Она в неведении о тайне богоданного вина, желая предоставить ей лучшего и свежего, с отвращением перед, как ей казалось, чрезвычайно старым тем вином, остатки его целиком выплеснула – и поэтому оным небесным благословением Лидвина более не располагала (хоть и говорила дева вышеназванной Катарине, почитательнице своей, перед тем, как она выплеснула вино, что оно ей вполне подходит и нравится, что она никогда прежде подобного не пробовала).
Сие знамение благодати свершилось с ней в год Господень тысяча четыреста двадцатый, когда она всё ещё потребляла вино – по полпинты в неделю.
Потом, в год Господень 1423-й почил брат сей девы Вильгельм Питерс, оставив после себя некоторые долги, которые дети его заплатить были не в состоянии. Узнав же о том, премилостивая дева, продав оставшиеся в наследство от матери украшения, выручила за них восемь голландских фунтов, поручила их разменять монетами по грошу, что ей было понятнее; и сложила их в кошельке рядом с собой.
И вот, однажды ввечеру позвала она Николая, родственника своего, жившего вместе с ней, и отправила его расплатиться с каждым из братниных займодавцев по известным ей местожительствам. Заплатив же всем, кому, как она знала, причиталось заплатить, она приказала Николаю заглянуть в кошелёк: не осталось ли там чего. Он же с полнейшей уверенностью ответил: «В нём ещё полно денег!» Она немедля приказала ему посчитать их. Считая же, он сказал, что нашёл там прежние восемь фунтов и к тому ещё излишек. Тогда она воспретила ему считать далее и, возблагодарив Бога за чудесный дар Его, постановила в дальнейшем кошелёк оный называть Иисусовым кошельком и что должно из него выдавать нищим по нуждам. И из него она радушно раздавала деньги нуждающимся, когда не имела других. Если же подчас имелись у неё другие деньги – собственные или полученные в милостыню, – она прежде всего давала их, ну а когда других не было, из сего кошелька Иисусова она раздавала деньги так щедро, что мало в нём оставалось. Однако всемогущий Бог по милости Своей устроил так, что на благо нищих в нём всегда хватало, подобно как по слову Илии в доме вдовы не истощалось масло в кувшине (ср. 3 Цар. 17:14). Иногда она также давала кому-нибудь из близких друзей своих посчитать сии деньги, и когда он пересчитывал их во второй или третий раз, всегда обнаруживал, что их прибывало на три или четыре, а то и пять монет. Итак, оплатив из сего кошелька долги брата своего, она раздала из него более чем сорок фунтов (как она поведала некоторым из ближайших друзей своих). И посредством сего чуда Бог явственно наставил ведшего подсчёт, что подобает крепко веровать в дары Божии, творимые ею.
Когда милостивая и милосердная дева Лидвина однажды узнала, что кто-то из нищих давно по скудости своей не едал мяса, и, не имея сама в то время мяса, чтобы дать им, послала в дом одного из друзей своих с просьбой сварить свиного окорока и передать ей. Сама же, получив приготовленное мясо, разделила на части и без промедления отправила вышеупомянутым нищим, о нужде коих знала. Но всемогущий и милосердный Бог, Кто знает сердца всех и ни единого блага не оставляет без награды, быстрым воздаянием ответил на любовь сего благодетеля даже в настоящей жизни. Ибо, войдя в дом свой, он случайно глянул вверх на подвешенные куски мяса и увидел (дивно сказать!), что на том месте, где прежде был окорок, который он пожертвовал, передав деве на окормление нищих, висит другой – лучше и красивее. Услышав о чём, многие воздали благодарение всемогущему Богу и впоследствии были более привержены ей, охотно уделяя деве то из белого мяса, что она просила в пищу нищим.
Подобно тому случилось однажды осенью, что дева купила четверть телёнка и поручила засолить это мясо в четверти бочки; также раздобыла и половину некоей мерки гороху на нужды нищих, желая сим в зимнюю пору поддерживать неких бедняков, размещавшихся у неё доме. Когда же часть вышеупомянутого мяса она послала в 36 бедняцких домов, посыльный, вернувшись к ней, с удивлением молвил, что он раздавал только четверть того, что первоначально было засолено в бочке, и убыло доселе мало. Услыхав же сие, дева, созерцая великую благость Божию и благодаря небесного Промыслителя своего, молвила посыльному: «О сколь велико могущество Господа Бога нашего! О сколь охотно подобает нам подавать милостыню нищим!» А вышеупомянутым мясом и горохом питались даже все, кто жил в доме её. Так велико было благословение Господне на вышеупомянутой снеди, что и после празднования Пасхи от неё осталась почти половина. И всю зиму она приказывала однажды или дважды в неделю наполнить большой котёл горохом и варить, и раздавать [варево] из него вместе с вышеназванным мясом нищим, подражая примеру пророка Елисея, который предписал приготовить похлёбку для сынов пророческих (ср. 4 Цар. 4:38). И редко посылала она кому что-нибудь из этой [снеди], не прибавив монетку маленькую или большую, если, впрочем, у неё самой таковая оказывалась. Притом даже хлеба она не подавала, не прибавив какой-нибудь закуски к нему либо денег, чтобы купить приправы к еде. По любви своей помогала же она милостыней, когда просили её, не только нищим, но даже богатым. Долго рассказывать о каждом случае, как расточала она щедрой рукой всё, что удавалось ей получить, болящим, немощным, мужчинам, женщинам и роженицам.
А насколько угодна была Богу милостыня, показало некое небесное видение, явленной ей в исступлении ума. В коем, когда она была восхищаема в рай, видела там прежде всего составленные столы, покрытые зелёными и шёлковыми скатертями; а затем, как милостыни её словно бы с небес опускаются и становятся на столы те, однако без какой-либо убыли, а лишь с прибавлением. И видела Лидвина, что питьё, которое она обычно раздавала в каменных кувшинах, представлено бывало там же в кувшинах прозрачных наподобие кристалла. Также были выложены там и рыбы сушёные, которые она дала племяннице своей Петронилле. Видела она ещё собрание славных блаженных: каждый из них в свою очередь в зависимости от старшинства подходил в подобающее время к столу, словно чтобы угоститься; также [видела она], что пресвитеры держат, воздев, чаши, а прочие несут соответствующие своему достоинству снаряжения; [увидела] также себя, как она при том присутствует, и прислуживает, и вместе с трапезничающими восседает; [видела], как сидящим и ей подают питьё, и как все были исполнены неизреченной радости и ликования о столь великой любви, ею к ним проявленной. Если же Лидвина когда видела, что на столах не выставляется ничего из её пожертвований, она стояла в страшном смущении, как если бы все внесли свои доли [в общую трапезу], а она ничего не добавила. Посему, как по причине перенесённого смущения, так и ради возвеличения славы милостотворения, иногда ангел-провожатый в некую особую и просторную комнатку провождал её, где подавал ей угощение. Хоть сие угощение и чувствовалось ей неизъяснимым, всё же, насколько она могла описать его словами, являлось неким божественным светом, который её укреплял и упоял. Подчас она даже добивалась мольбами от ангела, чтобы он кого-нибудь из близких и дорогих ей людей вознёс ко вкушению сего, хотя они чувствовали, что нечто такое происходит с ними в сонном видении, да совсем иным, низшим образом, нежели с нею самой.
ЗАКАНЧИВАЕТСЯ ПЕРВАЯ ЧАСТЬ КНИГИ