Жить в эпоху перемен

Охота — святое дело

Как в старом анекдоте, скажете вы, и станет вам любопытно: а что потом-то было? Кто кого в окошко выкидывал? Все верно, имеете полное право поинтересоваться, да и кому скандальчики не интересны?

Поэтому, чтобы не томить вас, отвечу прямо, коротко и не чинясь: а ничего не было. Петька резко посерел, испугался и драпанул сразу, а муж разозлился, но дрожащие руки ко мне не простирал, и голос его звенел стальной брезгливостью:

— Дура. О детях бы подумала.

«Сам дурак!» — вызывающе подумала я в ответ и поехала в Новгород за детьми.

Поехала я на Коле, потому что у меня был хлебный фургон, а у него «Волга». А зачем мне легковая машина? Водить я все равно не умею, да и нельзя мне — задумываюсь. А Коля на меня теперь смотрел, как славянин-язычник на живого Перуна, — могущественна, ослепительна и может сокрушить. (Надо бы найти приличное пособие по мату, подзубрить — свой-то словарный запас у меня небольшой, разговорной практики не хватает, да и произношение подгуляло.)

Ехали мы, стало быть, по Московскому шоссе, светило солнышко, и легкий встречный ветерок навевал, как вы правильно сообразили, душевное спокойствие. Ну, хорошо мне было! Почти как в бронированной камере с замком изнутри: дети еще впереди, а торговля, муж, Малыш и Петька уже позади.

— …Хорошо за городом, правда, Анна Сергеевна? — прорвался в мое безмятежное сознание голос Коли, трещавшего без умолку от самого Питера. — В такую погоду на рыбалку бы или на охоту завалиться! Помню, прошлой весной мы на уток собрались. Лайки у мужиков о-отличные были! Натасканы — класс! Только на уток мы в тот раз не вышли. Сели, закусили, ну, выпили, конечно, по маленькой, не без этого, и домой собрались. Идем по лесу, вдруг из кустов — мама родная! На медведя напоролись, нос к носу! Это с дробью-то, представляете?

Коля вперил напряженный взор в шоссе и ощутимо прибавил скорость. Спасался, видно, от медведя.

— Да ну? — заинтересованно отозвалась я.

— Вот вам и «да ну»! — отрезал Коля. — Хоть бы один жакан у кого завалялся! Да там думать было некогда — все врассыпную. Я с полкилометра пролетел — куда идти? Собаки где-то брешут, а мужиков нету. Два часа кричали, пока собрались. Надо к дому выходить, а собак нету. Брешут где-то. Плюнули, пошли собак искать. Идем на лай, дошли — мать честная!

Он бросил руль и развернулся ко мне всем корпусом. Волосенки его стояли дыбом, глаза ошалело пламенели.

— Медведь в болоте утоп!

— Коленька, — осторожно попросила я, — возьми руль, пожалуйста.

— А? Что? — он очумело покрутил головой, схватился за руль и успел-таки вывернуться из-под носа встречного КамАза. — Утоп медведь в болоте! Но не до конца. Башка наружу торчит, лапами машет, ревет — ужас! Собаки надрываются — ужас! Стали думать, что с медведем делать. Сели, закусили, ну, выпили по одной, а что, Анна Сергеевна, охота — святое дело!

Коля был в раже. Он вдохновенно раскачивался над рулем, как джазовый пианист над клавиатурой, остервенело шуровал ногами по педалям и время от времени метал в меня огненные взгляды.

На спидометр я старалась не смотреть.

— После третьей Толян — это чьи лайки были — говорит: а давайте, мол, моих псов на медведя натаскаем! Собак-то натаскивают на зверях или там на чучелах, а кто же Толяну даст медвежью шкуру для лаек? А тут случай такой! Веревки у нас с собой были. Обвязали мы медведю лапы, за башку-то не ухватишь — откусит, и стали тянуть. Ух и перли мы его, Анна Сергеевна! Ух и перли! Тяжеленный был, сволочь. Доперли до дерева, за все лапы привязали и давай собак науськивать! — Ту голос его перешел в невнятное бормотание, он обмяк, причалил к обочине и обессиленно склонил голову на руль.

— А дальше-то что было? Науськали?

Коля помолчал, поднял голову и, глядя в сторону, горько сказал:

— Науськать-то науськали. И домой вроде все пришли. А вот что мы с медведем сделали? Сдох, наверное, привязанный…

— Потрясающе! — искренне сказала я и робко попросила: — Поехали, а?

Мы тронулись. Коля что-то загрустил и замолчал, слава Богу. Я размышляла. А что, очень может быть! Охота — святое дело. Помню, в первый год, как я вышла замуж, муж собрался на охоту. Выходили они в три утра, а укладывать рюкзак он начал с шести часов вечера. Четыре мешка еды потребовал, прочие припасы. Три килограмма дроби в патроны запихал. Правда, когда он стал грузить седьмую бутылку водки, я засомневалась: не перестреляют ли они там друг друга?

Принесли его на следующий день к вечеру.

— Женщ-щин-на, — велел он, — изжарь дичь. Я есть хочу, — и он задрых так же мертвецки, как был пьян.

Я покопалась в рюкзаке и среди мусора нашла дичь: птичку размером с кулак, но очень тяжелую. Щипать ее пришлось долго, уж очень она была волосатая, так что жаркое поспело как раз к сроку: добытчик продрал глаза.

Есть дичь было нельзя. Все три килограмма дроби обнаружились внутри.

— Гениальный выстрел, — восторгалась я, — потрясающий! Как тебе удалось столько железа в воробья запихать?

— Охота… — туманно ответил Мужчина. — Святое дело.