Живая планета

11. Открытый океан

115. Фитопланктон

Большая часть поверхности нашей планеты покрыта водой. Ее так много, что стоит сравнять все горы, а их обломки сбросить в океан, и земной шар весь уйдет под воду на глубину в несколько километров. Огромные чаши между континентами, вмещающие всю эту воду, по своему рельефу куда разнообразнее, чем суша. Эверест, высочайшая горная вершина Земли, погрузился бы на километр ниже поверхности океана, если бы его опустили в Марианскую впадину — самую глубокую из всех океанских впадин. А подводные хребты столь высоки, что их вершины образуют острова. Мануа-Кеа, высочайший вулкан Гавайев, имеет высоту свыше десяти километров, если измерять его от подошвы на морском дне, а потому может оспаривать у Эвереста его титул.

Моря образовались, когда вскоре после своего рождения Земля начала остывать и горячие водяные пары мало-помалу конденсировались на ее поверхности. Их, кроме того, питали воды, вырывавшиеся из вулканических недр по вертикальным каналам. Вода этих юных морей не была чистой, как дождевая, но содержала значительные количества хлора, брома, иода, бора и азота, а также следы многих более редких элементов. С тех пор в нее добавилось немало и другого. Соли из разрушаемых эрозией пород растворяются реками и уносятся в море. А потому за неисчислимые миллионы лет море становилось все солонее и солонее.

Жизнь впервые появилась в этой химически богатой воде около трех с половиной миллиардов лет назад. Как свидетельствуют окаменелости, первыми живыми организмами были одноклеточные бактерии и водоросли. Очень похожие на них организмы существуют и сейчас. Они лежат в основе всей жизни моря. Собственно говоря, если бы не эти водоросли, моря остались бы безжизненными и суша не была бы заселена. Самые крупные из них имеют в поперечнике около миллиметра, самые мелкие — в пятьдесят раз меньше. Их крохотные тельца заключены в изящные футляры, известковые и кремневые. Формы их причудливы и изумительно разнообразны — тут и шипы, и копья, и расходящиеся лучи, и ажурные решетки. Одни похожи на миниатюрные раковинки, другие — на флакончики, коробочки или пышные шлемы. Существуют они в колоссальных количествах — до двухсот тысяч в одном кубическом метре морской воды. Называют их фитопланктоном, потому что они сами не плавают, а только дрейфуют с волнами. Это греческое слово означает всего лишь «странствующие растения». Но они обращают на службу себе солнечную энергию, чтобы из простых химических веществ, содержащихся в морской воде, создавать сложные молекулы своего тела. Вот так они преобразуют минералы в органическую, растительную ткань.

Вперемешку с фитопланктоном плавают бесчисленные мелкие животные — зоопланктон. В большинстве они такие же одноклеточные, как и дрейфующие водоросли, и отличаются от них в основном лишь отсутствием хлорофилла, а следовательно, и способности к фотосинтезу. И они едят тех, кто этой способностью обладает. Есть там существа и покрупнее, самые разные: прозрачные черви, переливающиеся фосфорическими огнями маленькие медузы, объединенные в одну колонию, точно веревка метровой длины, плоские черви, лентами колышущиеся в воде, крабы-плавунцы и огромное количество всяческих мелких ракообразных. Все они — постоянные члены этого сообщества. А другие только его навещают: личинки крабов, морских звезд, червей и моллюсков, совершенно не похожие на взрослые формы, какими им предстоит стать, это крохотные прозрачные шарики, опоясанные линиями колышущихся ресничек. Все эти существа жадно поедают дрейфующий фитопланктон или друг друга, образуя то, что называют просто планктоном, — своего рода живую похлебку, которой питаются гораздо более крупные животные.

Пожиратели планктона на мелководье могут просто прикрепиться к морскому дну и ждать, чтобы течения, а также приливы и отливы принесли им корм. Актинии и коралловые полипы нащупывают его реснитчатыми щупальцами, морские желуди схватывают перистыми веерами ножек, а асцидии отфильтровывают, прогоняя воду через тело. Но в открытом океане солнечный свет не достигает дна, а потому около него планктона не бывает, и те, кто им питается, не могут прикрепляться ко дну, а должны свободно плавать. Правда, не особенно быстро. Скорость может оказаться напрасной тратой энергии, поскольку наибольший улов приносят сети, которые протаскиваются по воде не быстрее и не медленнее определенных пределов. Если скорость все же увеличить, перед входом в сеть возникает гребень, не пропускающий в нее новые порции воды. Но хотя любители планктона и медлительны, рацион их настолько питателен, что они достигают весьма внушительных размеров.

Скат манта, огромная ромбовидная рыба, бывает в ширину до шести метров от кончика одного плавника до кончика другого. По обеим сторонам ротового отверстия у манты расположены ластоподобные плавники, которыми она загоняет воду в свой огромный прямоугольный рот. Вода выходит затем через жаберные пластинки, которые отфильтровывают планктон. Гигантская акула, дальняя родственница манты, добывает себе такой же корм с помощью точно такого же аппарата. Размерами она далеко превосходит манту: длина ее достигает 12 метров, а весит она около четырех тонн и процеживает за час до тысячи тонн воды. Максимальная скорость гигантской акулы около пяти километров в час, так что вначале полагали, что она просто отдыхает, и наблюдавшим ее людям в голову не приходило, что акула, наоборот, энергично добывает себе корм.

Гигантская акула обитает в наиболее холодных водах планеты. А в тропиках такой же образ жизни ведет еще более внушительная китовая акула, самая большая рыба в мире. Как утверждают, длина китовой акулы превышает восемнадцать метров, а весит она по меньшей мере сорок тонн. Встречается эта великанша редко, но на всех, кто видел, как она мирно пасется в планктоне у поверхности, ее размеры и безобидность производили неизгладимое впечатление. Иногда какое-нибудь судно случайно натыкается на китовую акулу, и огромное изуродованное тело словно повисает у носа, прижатое к нему давлением воды, а едва ход замедляется, медленно отделяется от обшивки и уходит в глубину. Но удивительнейшие встречи с ней выпадают на долю редких счастливчиков-аквалангистов, которые вдруг видят перед собой китовую акулу, да еще и не одну, так как они нередко держатся небольшими группами. Колоссальная рыба не обращает ни малейшего внимания на двуногих наблюдателей, которые оплывают ее необъятное тело или присоединяются к стаям постоянно сопровождающих великаншу рыб, которые вьются возле ее рта в надежде ухватить съедобный комочек, прилипший к ее мелким зубам, или ожидают у заднего прохода очередной порции экскрементов, в которых они тоже находят чем поживиться. Но тут, быть может, все же недовольная появлением нового члена в привычной свите акула наклоняет свое чудовищное тело, взмахивает хвостом и соскальзывает в глубину.

Манты, гигантские и китовые акулы принадлежат к очень древней группе рыб, хрящевым, скелет которых состоит из хрящей, более мягких и упругих, чем кости. Ко времени их возникновения все группы беспозвоночных, обитающих в современных морях, уже сложились. А потому у первых хрящевых рыб разнообразного животного корма было вдоволь. Современные, наиболее распространенные из них — акулы — принадлежат к самым прожорливым и свирепым морским охотникам.

Тем не менее их опасность для человека мы склонны преувеличивать. Хотя, бесспорно, некоторые виды, например белая акула, которая обычно бывает шестиметровой длины, а иногда и вдвое большей, нападают и на человека, и на любое живое существо в море, многие акулы поменьше ищут добычу помельче. У Мальдивских островов двухметровые акулы постоянно шныряют возле рифов и настолько привыкли к подводным пловцам, что в одном месте можно сидеть на дне на пятнадцатиметровой глубине и наблюдать за ними с очень близкого расстояния. Когда они возникают из голубой дали, вы испытываете не страх, а благоговейное изумление перед совершенством их формы. Каждая линия туловища, каждый изгиб плавников идеальны с точки зрения гидродинамики. Ничто не препятствует их ровному скольжению сквозь воду. Но и у них не все отлажено. Пара плавников, расположенная непосредственно за головой, не поворачивается, и акуле нечем тормозить. Поскольку они тяжелее воды, акулы (чему, пожалуй, надо радоваться) не могут парить перед пловцом, испытующе его покусывая, а должны либо сразу пустить в ход всю пасть, либо пронестись мимо. А так как пловец равен им длиной и много крупнее их привычной добычи, мальдивские акулы просто уплывают, утолив только свое любопытство.

Вскоре после образования класса хрящевых рыб параллельно им развилась еще одна группа рыб уже с костным скелетом. Со временем они приобрели два приспособления, облегчающие плавание, которых нет у хрящевых. Во-первых, наполненный воздухом плавательный пузырь внутри тела, придающий рыбе плавучесть и позволяющий без труда держаться на любой удобной глубине, а во-вторых, пары плавников спереди и сзади, которые можно поворачивать почти в любом направлении, что обеспечивает большую маневренность.

Некоторые потомки этих ранних костных рыб также стали питаться планктоном. Но никто из них не достигал размеров, сравнимых с размерами их хрящевых сотрапезниц. Богатства планктона они используют по-иному, образуя гигантские косяки, которые движутся и кормятся как единое координированное целое. С такой точки зрения планктоноядные костные рыбы далеко превзошли даже огромную китовую акулу: их косяки иногда имеют в ширину несколько километров, а составляющие косяк особи так тесно прижаты друг к другу, что средняя его часть может выпирать из воды, точно овальный извивающийся горб. Наиболее характерно это для анчоусов, которые питаются в основном фитопланктоном. Сельди же поедают, кроме того, большое количество зоопланктона. Другие костные рыбы стали охотницами, как акулы, и в наше время в их группу входит около 20 тысяч видов; вместе взятые, они используют все условия жизни и все источники пищи, какие предлагает океан.

Однако рыбы не остались единственными владычицами морей. Около двухсот миллионов лет назад, когда и хрящевые, и костные рыбы вполне развились и расплодились, в море начали возвращаться кое-какие из холоднокровных животных, которые к этому времени успели обзавестись четырьмя ногами и обжить сушу. Первыми обратный путь проделали пресмыкающиеся, точнее — ранние черепахи.

Позже несколько разных морских птиц независимо друг от друга перестали летать и избрали жизнь на воде. Современные пингвины под водой в быстроте и ловкости не уступят никакой рыбе. Впрочем, иначе и быть не могло, поскольку рыба — их корм.

Около полутораста миллионов лет назад на суше появились млекопитающие — теплокровные, покрытые шерстью, и со временем кое-кого из них прельстили богатства моря и они переселились туда. Первыми это проделали полсотни миллионов лет назад предки нынешних китов. В настоящее время существуют две совершенно разные группы китов: зубатые (например, кашалоты, дельфины и белухи) и усатые. У последних с верхней челюсти свисают настоящие частоколы роговых пластин, и они оспаривают у гигантских акул наиболее крупные ингредиенты зоопланктона, такие, как криль.

Несколько миллионов лет спустя в море начала вторгаться другая группа млекопитающих, возможно родственных медведям или выдрам. От них произошли современные моржи, тюлени и морские львы. Никто из них еще не освоил целиком водный образ жизни наподобие китов. Они по-прежнему сохраняют задние ноги, которые у китов исчезли, их черепа не утратили сходства с черепами наземных хищников, а для спаривания и произведения на свет детенышей им приходится каждый год на время покидать море.

Этот уход млекопитающих в море, по-видимому, еще не прекратился. Белый медведь в Арктике почти все время проводит в море — либо на ледяных полях, либо в воде, охотясь на тюленей. Внешне он выглядит вполне сухопутным зверем и очень похож (не считая окраски) на своего близкого родича — бурого медведя, но у него уже развилась способность держать под водой глаза открытыми, а ноздри замыкать и проводить там по две минуты, не выныривая. Быть может, и он вступил на эволюционный путь, который, если не прервется, через пару-другую миллионов лет приведет его потомков к полностью морскому образу жизни.

Вот так за 600 миллионов лет, протекших между появлением первых многоклеточных организмов и нашими днями, море приобрело обширнейшую и разнообразнейшую популяцию животных. В нем обитают члены всех основных групп животного царства. Даже такие сугубо сухопутные существа, как насекомые, и то представлены там водомеркой, молниеносно скользящей по поверхности волн. Подавляющее большинство моллюсков, ракообразных и кольчатых червей все еще живет в воде. Многие крупные группы — морские звезды и морские ежи, медузы и кораллы, кальмары и осьминоги, не говоря уж о рыбах, — извлеченные из нее, погибают очень скоро. Океан был местом рождения жизни, ее детской и все еще остается главной ее резиденцией.

Море, как и суша, обладает большим разнообразием условий, и ко всем ним приспособилось то или иное сообщество животных и растений. Между жизнью в море и на суше можно обнаружить много поразительных параллелей.

Влажному тропическому лесу, где плотность и разнообразие живых существ особенно велики, в море соответствует коралловый риф. Даже внешнее сходство неоспоримо. Заросли кораллов, где одни тянут к свету стволы и ветви, а другие ловят его горизонтальными пластинами, напоминают лесную чащу. Однако сходство это гораздо глубже, чем подозревают многие.

Строят рифы коралловые полипы, и они, конечно, животные, выглядящие как крохотные актинии. Но внутри их тела есть множества желтовато-коричневых гранул — и это уже растения, малюсенькие водоросли, близкие родственницы тех, которые составляют фитопланктон.

Внутри полипа эти водоросли поглощают отходы своего хозяина. Они преобразуют фосфаты и нитраты в белки и с помощью солнечных лучей используют углекислый газ для производства углеводов, выбрасывая при этом кислород, который совершенно необходим полипу для дыхания. Иными словами, от такого сожительства выигрывают оба организма. Помимо водорослей в теле полипов, многие другие существуют независимо на отмерших частях колонии кораллов. В целом три четверти живых тканей в кусте коралла являются растительными.

В основном риф слагается из известняка, который и кораллы, и независимые водоросли столь усердно извлекают из морской воды. Коралловые полипы, главные поставщики известняка, секретируют его непрерывно. Построив себе крохотную защитную камеру, каждый полип выбрасывает тонкие волоконца, из которых возникает новый полип. Он в свою очередь принимается строить себе камеру над тем, кто его породил, а тот, оказавшись погребенным, погибает. Таким образом, коралловая колония представляет собой тонкий внешний живой слой, лежащий на бесконечных ярусах пустых известняковых камер. Но и этот мертвый известняк продолжает служить колонии, обеспечивая ей прочную опору. В этом смысле его можно сравнить с древесиной в стволе растущего дерева. Водоросли в кораллах нуждаются в солнечном свете, а потому кораллы не способны расти ниже пятидесятиметровой глубины. А это — примерное расстояние от балдахина джунглей до земли.

В каменных дебрях и ветвях кораллового рифа живут или только питаются самые разные существа. Рыбы-попугаи острыми, образовавшими подобие клюва зубами отламывают куски кораллов, а затем перетирают их на круглых глоточных зубах в глубине рта, извлекая из порошка полипов. Другие рыбы грабят коралловые колонии с большим изяществом. Ярко-зеленые в оранжевых пятнах спинороги прижимают рот ко входу в камеру полипа и всасывают ее обитателя. Морские звезды впрыскивают туда пищеварительный сок, готовя себе похлебку из полипов.

Другие животные прячутся на рифе или строят там жилища. Усоногие рачки и тридакны просверливают себе убежища в известняке и спокойно лежат в них, отфильтровывая планктон. По переплетению ветвей неустанно ползают бесстебельчатые морские лилии и офиуры, щетинистые черви и беспанцирные моллюски. В укромных пещерках таятся мурены, готовые в любую секунду метнуться наружу и схватить ничего не подозревающую жертву. Стайки маленьких лазурно-голубых помацентровых рыбок порхают, как птицы, между коралловых ветвей, неподвижно повисают, собирая крошки органической пищи из миниатюрных водоворотов, при появлении опасности стремительно шмыгая под защиту каменных ветвей. А там теснятся, словно растения на сучьях тропического дерева, губки, горгонарии, актинии, морские огурцы, асцидии и тридакны.

Как мы видели, разнообразие обитателей влажного тропического леса отчасти объясняется прекрасными окружающими условиями — теплой влажной атмосферой и обильным солнечным светом, — а отчасти — длительной стабильностью, благодаря которой у эволюции хватило времени приспособить виды для заполнения множества специфических ниш. Сверхизобилие жизни на коралловом рифе порождено аналогичными причинами. Волны, постоянно разбиваясь о рифы, колышась между коралловыми выростами, насыщают воду кислородом, а тропическое солнце круглый год щедро льет свой свет. К тому же коралловый риф — даже еще более древняя среда, чем влажный тропический лес. Как свидетельствуют многочисленные окаменелости, уже двести миллионов лет назад существовали рифы, обитатели которых — полипы, морские ежи, офиуры, моллюски и губки — были очень близки к современным видам. С той поры и до наших дней в тех или иных частях тропических морей непременно были коралловые рифы, и вездесущим личинкам в планктоне всегда находилось местечко, где поселиться. Сейчас Большой Барьерный риф у восточного побережья Австралии служит приютом для трех с лишним тысяч видов животных.

Такая плотность популяций порождает свои трудности. Любая трещина, любая ямка, которые могут стать более или менее надежным приютом, вызывают интенсивное соперничество. Креветки одного вида постоянно, ценой значительных усилий выкапывают себе норки и столь же постоянно морские собачки одного вида вселяются в норку вместе с креветкой как в собственное убежище. Каждая пустая раковина занята внутри раком-отшельником, а снаружи — губками, которые питаются крохами, перепадающими им от трапезы рака, и образуют такой плотный покров, что хищники не замечают раковины и не покушаются на хозяина. Карапус, длинный и тонкий как карандаш, прячется внутри тела другого животного. Он пробирается внутрь голотурии, тычась носом в ее анальное отверстие, а когда добивается своего, получает не только убежище от хищников, но и готовый стол: он объедает внутренние органы голотурии, а та услужливо отращивает их снова и снова.

Теснотой, возможно, объясняется и пышность окраски многих обитателей рифа. Тут, как и в любом другом месте, каждая конкретная рыба должна в толчее вокруг как-то распознавать особей своего вида, то есть потенциальных партнеров или соперников. В пестроте же рифа опознавательным знакам необходимо быть особенно яркими, иначе они не воспримутся. Проблема эта обретает особую остроту, когда несколько родственных видов, сходных по форме и размерам, но каждый обладающий собственным источником корма, плавают в одних и тех же водах. Именно таково семейство рыб-бабочек, в котором каждый вид обладает своими особенностями, обычно на редкость красивыми комбинациями глазчатых пятен, полосок, крапин и крапинок, так что, подобно великолепным бабочкам джунглей, каждую можно узнать издали.

Если коралловые рифы — это джунгли моря, то верхний слой океанских вод можно уподобить его саваннам и степям. Там из года в год на обширнейших площадях цветет фитопланктон. Как и у трав, обилие его зависит от времени года, поскольку, подобно всем растениям, фитопланктон нуждается не только в солнечном свете, но также в фосфатах, нитратах и других питательных веществах. Их он получает из экскрементов и трупов бесчисленных существ, обитающих на поверхности. Но в отличие от коровьих лепешек на лугу все вышеперечисленное не остается на пастбище, а медленно и неуклонно опускается вниз, чтобы на дне превратиться в ил, недостижимый для дрейфующих водорослей. Однако с наступлением сезона штормов в разбушевавшемся океане плодородный ил взбалтывается и поднимается вверх. Внезапно фитопланктон получает возможность расти и всемерно ее использует. К тому времени, когда минуют тихие месяцы, водоросли успевают так бурно размножиться, что истощают запасы своего химического питания, и вода вновь обедняется. Фитопланктон погибает в больших количествах и остается скудным до тех пор, пока ежегодные бури вновь не взбудоражат воду.

На этих необъятных лугах пасутся косяки сельдей и анчоусов, сардин и летучих рыб, на которых стаями охотятся прожорливые хищные рыбы — точно так же, как на африканских равнинах стада антилоп обеспечивают поживой львов и гепардов. Некоторые морские охотники вроде макрели размерами почти не превосходят свою добычу. Другие, например двухметровая барракуда, хватают не только рыб, кормящихся планктоном, но и хищников помельче. Крупнее же всех акулы и великолепнейшие океанские бродяги — тунцы. И акулы, и тунцы плавают с редкой быстротой, что, впрочем, неудивительно. Как бы иначе они догоняли свои жертвы? Размеры их вполне сравнимы, форма тела у них похожа, однако тунцы и их родственники меч-рыбы наиболее близки к совершенству.

116. Зоопланктон

117. Актинии

118. Китовая акула

119. Белуха

120. Рыба-бабочка, ищущая корм среди кораллов

121. Скипджеки, пожирающие мальков

Эти несравненные создания бороздят все моря мира. Их существует около тридцати видов, и рыбаки разных национальностей дали им много всяких названий, высоко ценя их не только за вкусное мясо, но и за то, что они сильные и упрямые борцы. Это большеглазый тунец и альбакор, королевская макрель и скипджек, марлин и парусник, пеламида и ваху. Некоторые достигают в длину четырех метров и весят до 650 килограммов. Известен экземпляр меч-рыбы шестиметровой длины, что дает им право считаться самыми крупными из костистых рыб. В гидродинамическом отношении их форма идеальнее, чем даже у акул. Рыло вытянуто, а иногда снабжено длинным острием, словно нос сверхзвукового самолета. Задняя часть тела плавно сужается к хвосту, имеющему форму полумесяца. Поверхность глаз вписывается в контуры тела — они не выступают и не нарушают обтекаемую форму головы. У тунцов и некоторых других рыб есть «корсеты» из измененных чешуй сразу за головой, служащие для создания легкой турбулентности вокруг наиболее широкой части туловища, что снижает сопротивление у заднего его конца. Когда рыба развивает скорость, она убирает плавники в особые впадинки, так что они не препятствуют току воды. Парусник, один из этих изумительных пловцов, держит рекорд скорости среди жителей моря; и были зафиксированы случаи, когда короткие расстояния он покрывал со скоростью 110 километров в час. На это не способен даже гепард, быстрейший из всех бегунов на суше.

Подобные скорости требуют больших затрат энергии, а значит, и обильного снабжения кислородом. Эти рыбы получают его не как другие — расширяя горло и размеренно прокачивая воду сквозь жаберные щели движением жаберных крышек, но держа рот постоянно открытым, так что чем быстрее они плывут, тем мощнее водяные струи омывают большие жабры. Поэтому они вынуждены плавать непрерывно просто для того, чтобы дышать — и всегда быстро. Расход энергии, которую требуют мышцы и молниеносные реакции, еще увеличивается необходимостью сохранять высокую температуру тела для поддержания происходящих в нем химических процессов. Собственно говоря, эти рыбы в отличие от прочих — теплокровные, и температура их тела может быть выше температуры окружающей воды даже на 12°.

Меч-рыбы, как правило, одинокие охотники. Они ныряют в гущу косяка, нанося удары своими длинными рапирами, иногда, как говорят, не только оглушая свои жертвы, но и прокалывая их. Тунцы обычно охотятся стаями. Согласно наблюдениям, их группы порой «пасут» косяк — подгоняют сзади, патрулируют вокруг, чтобы он не рассеивался. Когда тунцы нападают, происходит настоящая бойня. Они мчатся сквозь косяк, с неимоверной точностью и быстротой хватая мелкую рыбешку, сея панику. Рыбы сотнями взметываются в воздух, пытаясь избежать хищных челюстей внизу, точно перепуганные импалы, гигантскими прыжками уносящиеся от охотящихся львов.

В море есть не только свои саванны, но и свои пустыни. У материков дно покрывают огромные пространства песков. По сравнению с водой у поверхности они выглядят почти безжизненными. Течения образуют на поверхности песка извилистые гребни, точно так же, как ветер — барханы в пустынях на суше. Песок не содержит питательных веществ, а оседающие среди песчинок органические частички тут же уносятся течением, которое все время их перебирает и перемещает. Но и здесь, как на песчаных пляжах у берега, некоторые животные нашли для себя подходящую нишу. Садовый угорь зарывает хвост в песок, выделяет слизь, скрепляющую песчинки, после чего вытягивает верхнюю часть тела вертикально и отфильтровывает из воды съедобные частицы. Актинии одного вида, подобно червям сабеллидам, сооружают для себя стоячие трубки из песка. На первый взгляд может показаться, что этим и исчерпываются обитатели пустынного дна. Но это заблуждение. В самом песке живет множество разных животных. У его поверхности лежат, слегка обсыпавшись песчинками для камуфляжа, разные камбалы: морской язык, лиманда, палтусы и прочие. Еще глубже погребли себя моллюски, черви и морские ежи и многие другие беспозвоночные.

Однако для одной части океана найти параллель на суше невозможно. За песчаными пустынями по его краям, под планктоновыми лугами у его поверхности разверзаются черные бездны. До самого последнего времени наши сведения об их обитателях опирались почти исключительно на изуродованные трупы, которые извлекались глубоководными тралами, причем, естественно, что именно попадало в трал, определялось в основном случайностью. Теперь, однако, существует немало аппаратов, спускающихся на несколько километров в глубину моря, и свет прожекторов озарил уголки мира, удаленные от нас по физическим условиям куда больше любых других частей нашей планеты.

Вы спускаетесь, а вода становится все холодней и скоро достигает температуры, близкой к нулю. Ниже шестисот метров солнечные лучи в ее толщу не проникают вовсе. Каждые десять метров спуска увеличивают давление на одну атмосферу, так что на глубине трех километров оно примерно в триста раз превышает давление воздуха на поверхности. Пищи тут действительно очень мало. Опускающиеся сверху трупы падают вниз очень медленно. Чтобы оказаться на трехкилометровой глубине, мертвой креветке может понадобиться неделя. А потому значительная часть погибших животных съедается заметно выше или же успевает совсем разложиться. Тем не менее, хотя исследования этого труднодоступного мира еще только начались, там уже обнаружено свыше двух тысяч видов рыб и примерно столько же беспозвоночных.

Более половины их сами обеспечивают себя светом. Почти во всех случаях батарейками им служат колонии бактерий, которые светятся благодаря химическим процессам, протекающим в их собственных организмах. Рыбы держат такие колонии в специальных кармашках сбоку головы, на боках или на конце плавника. Бактерии светят непрерывно, но их владельцы в определенных случаях предпочитают быть невидимыми. Для этого рыбы заслоняют свои фонарики шторкой из непрозрачной ткани или ограничивают подачу к ним крови.

В средних и глубоких водах океана обладают способностью светиться столько рыб, что она, вероятно, крайне важна. Но пока еще мы мало знаем, каким конкретным целям эта способность служит. Рыбка-фонарик держит своих бактерий в маленьких камерах под глазами. Плавают они стайками и то включают свет, то выключают его, заслоняя камеры экранчиками из кожи. Предположительно такая сигнализация помогает стайке держаться вместе, а самцу — отыскивать самку. При приближении хищника косяк, встревожившись, отключает все фонарики и быстро уплывает, а затем вновь начинает сигналить вспышками где-нибудь в отдалении. У многих рыб осветительная аппаратура расположена в нижней части тела, из чего словно бы следует, что сигнализируют они кому-то на большой глубине. Или же, наоборот, эти огни играют, как ни парадоксально, маскирующую роль. В тех слоях морских глубин, которые получают с поверхности ровно столько света, что на его фоне рыба вырисовывается более темным силуэтом, подсветка снизу может сделать ее невидимой.

Возможно, подобные функции покажутся маловероятными, и, бесспорно, очень многого мы еще не понимаем. Но одно несомненно: свет в черной мгле влечет к себе, и некоторые рыбы с его помощью подманивают добычу поближе. Удильщики на мелководье пользуются для этой цели длинным концом преображенного спинного плавника, который болтается перед их пастью и, завершается тонкой пленкой, своего рода наживкой. У глубоководных удильщиков наживкой служит шарик со светящимися бактериями. Некоторых рыбешек он влечет неотразимо и они подплывают все ближе, пока удильщик не втянет их в пасть.

Необходимость подманивать добычу очень велика, потому что в глубинах моря, хотя видов там и очень много, плотность популяций ничтожна. Следовательно, встречи редки, и использовать их надо всемерно. Возможно, именно этим объясняется, почему у такого числа глубоководных рыб животы способны растягиваться настолько, что вмещают добычу, заметно превосходившую охотника размерами, пока он ее не проглотил. Тем же объясняются и своеобразные половые отношения многих глубоководных удильщиков. На первых порах самец, хотя и несколько меньше самки, ничем существенным от нее не отличается. Если ему удается встретить самку, он прикрепляется зубами к ее туловищу около полового отверстия. Затем он медленно претерпевает процесс дегенерации. Его кровеносная система соединяется с кровеносной системой самки и сердце у него отмирает. В конце концов самец превращается в подобие мешка, вырабатывающего сперму, и будет оплодотворять икру самки до конца ее жизни. Их первую встречу он использовал сполна.

В самые глубокие части океана течения не проникают, и вода там не только черна и холодна, но и совершенно неподвижна. Что не замедлило сказаться на форме рыб. Раз им не приходится плавать против течения, в обилии мышц просто для сохранения своего положения они не нуждаются, а обходятся несколькими даже для плавания. Это придает им характерный хрупкий вид: так как многие почти прозрачны, на ум невольно приходят фантазии венецианских стеклодувов. Живущим же на самом дне неподвижность воды позволяет перемещаться по нему на тоненьких плавниках-ходулях.

Дно в центре океанских впадин по большей части недостижимо для осадков с суши. Единственные минеральные частицы, планирующие туда, — это вулканическая пыль из атмосферы. Давление столь велико, что кости и известковые раковины распадаются. Скелеты тех миниатюрных водорослей, которые использовали для них кремний, более прочны, как и — странно сказать — ушные кости китов, челюсти кальмаров и зубы акул. Однако под таким высоким давлением вода выделяет некоторые растворенные в ней минералы, и дно на этой глубине кое-где усыпано шариками марганца, железа и никеля — маленькими, как виноградины, и большими, величиной с пушечное ядро. Но даже и там прожекторы глубоководных аппаратов обнаружили следы жизни — петляющие ленточки следов в скудном иле, оставленные червями, упорно проедающими в нем путь, чтобы извлечь все съедобные частицы до последней.

Однако значительная часть этого ила, даже та, которая складывалась из трупов или экскрементов животных, обитающих вверху, вообще несъедобна. Органические вещества распались на свои химические слагаемые вроде фосфатов и нитратов, а создать из них вновь органические ткани способны только бактерии и растения. В этих лишенных света глубинах не могут существовать никакие водоросли, а потому удобренный ил не досягаем для фитопланктона до осенних бурь. Впрочем, еще одна сила может привести к тем же результатам. В некоторых местах мощное течение достигает океанского дна на больших глубинах, взметывает ил и возвращает его в круговорот веществ.

Одно такое течение берет начало в Карибском море. Это маленькое тропическое ответвление Атлантического океана относительно неглубоко и заключено между восточным побережьем Центральной Америки и Вест-Индскими островами. Силы, порождаемые вращением Земли и подкрепленные воздействием непрерывных пассатов, оттесняют карибские воды на север и запад между Кубой и полуостровом Юкатан в Мексиканский залив. Оттуда они, словно огромная теплая река восьмидесятикилометровой ширины и полукилометровой глубины, текут, неся с собой богатый груз тропического планктона, через более холодную воду западной части Атлантического океана вдоль восточного побережья Северной Америки. Это Гольфстрим. Через пять тысяч километров он сшибается с другой огромной рекой, текущей по океану из Арктики на юг, — с Лабрадорским течением. Теплый и холодный воздух, которые они несут с собой, смешивается, рождая туманы, которые не рассеиваются круглый год. Под их завесой вода бурлит и кипит.

Именно в этом месте из глубин Атлантики поднимается подводное плато в триста километров шириной и пятьсот — длиной. Оно расположено так близко к поверхности, что солнечные лучи пронизывают воду над ним насквозь, и фитопланктон там благоденствует. Причем в отличие от других областей океана он никогда не истощает запаса питательных веществ, так как течения, омывающие плато со всех сторон, выносят удобренный ил из глубин. В результате тамошняя планктоновая похлебка неисчерпаема и очень богата, и косяки рыб там блаженствуют, как нигде в мире. Это Большие ньюфаундлендские банки.

Непосредственно фитопланктоном питается мойва, небольшая рыба, дальняя родственница сардин. Летом мойва собирается колоссальными стаями у песчаных ньюфаундлендских пляжей, так что вода кажется совсем черной. С наступлением весенних приливов рыбки приближаются к берегу и с высокой водой заплывают на пляжи. Каждая волна выносит их туда тысячами. Едва она швыряет самок на песок, как каждая энергичными извивающимися движениями выкапывает неглубокую борозду и откладывает икру. Самцы, держащиеся рядом, обливают икру молоками, и следующая волна уносит их в море. Но не к новой жизни. Почти все они после нереста гибнут и их белесые трупики накапливаются большими валами на отмелях.

Косяки мойвы приманивают многих других животных. Десятки миллионов трески устраивают там пиршества. Сверху на них опускаются морские птицы. Олуши пикируют на них, разбрызгивая воду, моевки и гагарки плавают между ними, тюлени прорезают бурлящую воду и объедаются серебристыми рыбешками. Но наибольшее впечатление, конечно, производят горбатые киты, проглатывающие одним глотком десятки тысяч мойв.

Пожинать богатый урожай являются на банки и люди. С появлением промышленного рыболовства Большие ньюфаундлендские банки эксплуатировались с нарастающей интенсивностью. Год за годом рыболовы обзаводились новыми средствами обнаруживать косяки: радарами и сонарами, улучшенными сетями, новыми способами получать и увозить все большие и большие уловы. Но даже Большие банки не неистощимы. Нынче современнейшие рыбозаводы, построенные несколько лет назад в расчете на то, что гигантские уловы будут поступать на них из года в год, стоят заброшенные. Уловы сокращаются. Алчность человека поставила под угрозу даже самую богатую и продуктивную часть его планеты.

122. Садовый угорь

123. Самка глубоководного удильщика с двумя самцами-паразитами

124. Мойва и ее икра (Ньюфаундленд)