Живая статуя

Иосаф Арианович Любич-Кошуров Живая статуя (Из украинских сказаний.)

Казак Кочерга ехал к пану Вильчинскому.

Раньше Кочерга служил у другого пана, очень богатого и знатного, но несколько дней тому назад этот пан призвал его к себе и сказал:

Слушай, Кочерга! Я знаю, что все вы у меня тут лежебоки, и вам нечего делать: сейчас, например, ты что делал?

-- Ничего. -- ответил Кочерга.

-- То-то, -- сказал пан и потом продолжал:

-- Леность есть мать всех пороков, и поэтому я подыскал для тебя подходящее занятие у моего друга, пана Вильчинского.

Тут он на минуту умолк, а затем, бросив на Кочергу быстрый взгляд, спросил совершенно неожиданно:

-- Кочерга, ты не боишься ведьм?

-- Насчет ведьм, это, видите, -- сказал Кочерга, сделав шаг вперёд и погладив давно небритый покрытый седыми колючками подбородок, а потом так и оставив руку на подбородке. Его маленькие серые глазки прищурились, и на лице появилось такое выражение, как будто он собирался объяснить пану что-то такое, в чем пан ничего не смыслил (хоть он и пан), а он, Кочерга, все очень хорошо понимал, хоть и простой казак.

Казалось даже, что на этот раз Кочерга очень доволен, что он казак, а не пан, и пан не понимает, а он понимает, и рад, что ему представился случай выказать перед паном свои познания.

Про обычную почтительность при разговоре с паном он, кажется, даже позабыл в эту минуту, и, продолжая поглаживать свой подбородок большим и указательным пальцами, заговорил, чуть-чуть краснея и заикаясь:

-- Это, видите... О, это такая штука!.. Есть ведьмы разные: есть черные, и не потому они чёрные, чтобы были черными, а так называются. Скажем, например, магия: черная и белая... Понимаете?..

При этом он вздернул брови, при чем кожа на лбу у него собралась в длинные морщины, от одного виска до другого. Он умолк и секунду смотрел на пана вопросительно, плотно сжав тонкие бесцветные губы.

-- Потом, -- продолжал он, и сейчас же морщины на лбу у него разгладились, и седые брови, мигнув, опять нависли над глазами, -- потом, например, скажем так... Брови Кочерги еще больше надвинулись над глазами, над переносицей резко обозначились треугольником две короткие морщинки, лицо сразу стало мрачно, и даже самый голос изменился. -- Есть самые ужасные ведьмы, -- произнес он глухо, -- у которых на спине -- черный ремень.

Он минуту помолчал, опять уставившись пану прямо в глаза, и потом добавил все так же мрачно:

-- Во всю спину...

Согнувшись чуть-чуть на бок, он занес руку назад и коротким движением провел у себя оттопыренным большим пальцем вдоль спины.

-- Во всю спину, -- повторил он, снова взглянув на пана.

Он пристально глядел на пана. Он искал в его лице хоть тень недоверия или изумления, хоть что-нибудь.

Ни лицо у пана было точно деревянное; как всегда, бледное, немного с желтизной, с большим гладким лбом, с мутными глазами, полуприкрытыми немного припухшими веками без ресниц, и с бледными губами.

Он даже не глядел на Кочергу.

Кочерга отошел к притолоке и, прислонившись к ней, сказал, сдвинув брови, отвернув лицо в сторону и глядя вниз:

-- Конечно, есть, которые и не верят...

И он усмехнулся немного презрительно, все так же в сторону и все так же смотря вниз.

-- А ты веришь? -- спросил пан.

В ответ на это Кочерга промолчал. Только лицо его стало еще мрачней -- точно на него набежала туча.

Кочерга был стар и упрям, и потому, что он был стар и упрям, пан прощал ему многие вольности, какие не простил бы другим своим слугам.

Теперь пан видел, что Кочерга обиделся на него, но не придал этому значения: Кочерга постоянно ворчал; к этому все привыкли, а пан привык раньше всех, потому что в молодости, когда пану приходилось бывать в походах, Кочерга, в качестве слуги, постоянно находился при его особе.

Он и тогда был уже не молод и такой же ворчун.

-- Ну, вот что, Кочерга, -- сказал пан, -- мы это оставим: ведьмы да ведьмы...Я знаю, что ты ничего не боишься...

-- Чего же их бояться?.. отозвался Кочерга. -- Татарин, например, он может бояться, потому что он нехристь, а я, слава Тебе, Господи, знаю семь молитв...

Он сделал ударение на слове "семь", очевидно, придавая этому числу особый смысл, и значительно взглянул на пана.

Пан кивнул головой.

-- Знаю, знаю, -- проговорил он, -- ты мне рассказывал...

-- И три заклинания, -- добавил Кочерга.

Пан опять кивнул головой.

Поэтому-то, -- сказал он, -- я и хочу послать тебя к Вильчинскому...

Кочерга выпрямил стан и, сразу придав лицу сосредоточенное выражение и сдвинув брови, сказал, кашлянув в руку, уже совсем другим тоном:

-- Слушаю пана.

Видно было, что он, еще не зная, что поручить ему пан, уже решил, что пан поручит ему что-то серьёзное, что можно поручить только ему, а больше никому...

И он сейчас же подумал, что пан только прикидывается, что не верит в ведьм...

Когда он подумал об этом, у него сразу пропало минутное недоброжелательное чувство к пану -- словно что-то отлегло от сердца.

И он почтительно стоял у притолоки, уже не прислоняясь к ней спиной, и внимательно глядел пану в глаза.

-- У Вильчинского, -- начал пан, -- есть старый замок. Теперь в нем никто не живет... (При этих словах Кочерга значительно вздернул брови и поджал губы, а его маленькие глазки так и впились в папа). Замок совсем развалился, но, видишь ли, в нем сохранилась одна зала с колоннами и статуями... Вильчинский хотел было перевезти статуи к себе, да это очень трудно; так ему нужно сторожа в замок, а в сторожа никто не идет...

-- Понимаю, понимаю, -- скороговоркой произнес Кочерга. Собственно, это было не совсем почтительно, -- перебивать пана, но эти слова вырвались у Кочерги точно сами собой, точно помимо его воли.

Впрочем, он сейчас же крякнул и умолк.

-- Люди говорят, -- продолжал пан, -- что в замке есть привидения, что эти статуи оживают и ходят, и поэтому никто не хочет идти в сторожа...

-- Так я и думал, -- опять, точно невольно, вырвалось у Кочерги, и он опять крякнул, как будто этим кряканьем раскаивался, что перебил пана, или произносил осуждение своей поспешности.

-- Но, конечно, -- сказал пан, -- по всему вероятию, это враки, а если в замке что-нибудь и не так, так это там, может быть, прячутся воры...

-- Воры, воры, -- повторил за ним Кочерга и усмехнулся углом рта тонкой улыбкой. -- Хе! знаем мы, какие это воры!.. Эх, пане, пане!..

Он почесал висок и покрутил головой.

-- Но ведь ты не боишься воров? -- спросил его пан.

Кочерга насупил брови.

-- Ничего я не боюсь, -- ответил он.

-- Конечно, чего же бояться, -- сказал пан, -- я дам тебе три пистолета и мушкет...

Он вопросительно взглянул на Кочергу.

Кочерга стоял молча и насупившись.

-- И ты, пожалуйста, не думай читать свои заклинания, -- продолжал пан, -- а в случае чего, прямо бей из пистолета, -- а уж потом читай заклинания.

-- Хорошо, -- глухо сказал Кочерга.

-- Так прямо и стреляй, -- повторил пан, не спуская с него глаз, -- потому что, -- добавил он, немного помолчав, -- кто ж его знает?..

Пан встал с кресла.

-- Так, значит, сегодня же ты и отправишься; оружие я пришлю тебе через дворецкого.

-- Пистолеты? -- спросил Кочерга.

-- Три пистолета о двенадцати картечах и мушкет -- сказал пан и, повернувшись, направился было во внутренние комнаты, но Кочерга остановил его:

-- Пане!

Пан обернулся.

-- Только вы скажите старой пани, -- произнес Кочерга очень серьёзно, -- чтобы распорядились выдать мне кварту святой воды...

-- Зачем?

-- Окропить картечи и пули, -- ответил Кочерга так же серьёзно и строго взглянул в лицо пану, точно предостерегая его, чтобы пан не стал противоречить.

Пан и на самом деле не стал противоречить.