Живём ли мы свой век

Глава первая

Перед дверью кабинета с лаконичной надписью «Профессор» сидят больные и с тайной тревогой за свою судьбу ждут момента, когда дверь откроется и девушка в белом халате скажет: «Следующий». Ожидающих шестеро, все они приехали в Ленинград из разных мест страны к доктору, который, по слухам, каким-то особенным образом радикально излечивает болезни сердца. Больные почти не смотрят друг на друга, не заводят разговоров — каждый занят собой и думает свою собственную невеселую думу. Дума эта о жизни и смерти, гамлетовский вопрос: быть или не быть?

В клинику профессора Чугуева Петра Ильича часто приезжали люди, уже отчаявшиеся получить помощь в своих краях, в своем городе, разуверившиеся в искусстве многих врачей, но ещё сохранившие надежды на чудо, на какого-то именитого учёного.

Профессор на днях прилетел из Америки, где он читал лекции, делал операции, консультировал больных, которых пока ещё нигде в мире лечить не умеют.

Двадцатипятилетний столичный художник Виктор Сойкин — он также ожидал приема — знал о поездке Петра Ильича. Знал он и самого профессора. Их познакомили на выставке Сойкина в Москве; Чугуев, большой любитель живописи, сделал в книге отзывов надпись: «Мне особенно понравились пейзажи молодого художника. Они притягивают взгляд, пробуждают высокие чувства любви к родной природе; чем дольше на них смотришь, тем больше открываешь в них смысла и красоты».

Их друг другу представили. И они долго беседовали. Кто-то из друзей художника обмолвился: «Вы бы, профессор, полечили художника. У него болит сердце». И Чугуев сказал: «Приезжайте ко мне в клинику, мы вас пообследуем, полечим, и вы забудете свою болезнь». Виктор, прощаясь с профессором, пообещал: «Обязательно к вам приеду, как только, не дай бог, хвороба прижмёт меня сильнее».

Хвороба прижала, пришлось приехать.

Сидя перед чугуевским кабинетом, Виктор почти физически ощущал, как всю левую часть груди сдавило, словно железным обручем, жгло за грудиной и как-то пронзительно кололо, словно к сердцу подносили иголки. У него под языком только что растаяла таблетка валидола, и он почувствовал некоторое облегчение, однако обруч хоть и ослабел, но продолжал давить, и вся левая сторона, включая плечо и ключицу, ныла и отдавала то теплом, то холодом.

Виктор терпеливо ожидал своей очереди. Не хотел нарушать заведённых тут отношений между врачом и больными — тех священных правил равенства и гуманности, которые так ценятся попавшими в беду людьми и которые естественным, составным элементом входят в лечебный комплекс всякой больницы и клиники.

Впрочем, как это часто бывает с людьми, оказавшимися в положении просителей, он, может быть, преувеличивал симпатию к нему профессора; может быть, при встрече на выставке профессор лишь из вежливости предлагал ему помощь.

Бросил под язык ещё одну таблетку валидола, прислушался к «ходу» сердца, сидел недвижно. Весь ушедший в себя, он старался никого не замечать. Впрочем, один эпизод привлек его внимание и дополнительной болью отозвался в сердце. Перед дверью вдруг появились женщина и мужчина и шумно и нехорошо как-то засуетились. Женщина подвела своего спутника к двери профессорского кабинета, стянула с его богатырских плеч лисью доху, сняла каракулевую папаху и стала вертеться, отыскивая место, где бы сложить одежду. Она тоже была одета богато, на ней норковая шуба, дорогие украшения. Одежду она сложила возле Сойкина и, не взглянув на него, потянула за руку спутника в кабинет профессора. Дверь за собой не закрыла, и вскоре больные, ожидавшие приема, могли слышать её объяснения:

— Он на средине роли вдруг чувствует усталость, лицо покрывается потом, я сижу в директорской ложе и вижу: с Олегом плохо, он вряд ли допоет свою партию. А ночью пьёт валокордин, плохо спит, капризничает как ребенок!..

— Вы у нас проездом? — спрашивает профессор.

— Гастроли!.. Наш театр гастролирует в Ленинграде. Но нет, он петь не станет. Я не позволю. Профессор! Прошу вас: сделайте что можно.

«Олег Молдаванов! Да уж он ли это?..»

По всей Украине гремела слава оперного певца Молдаванова. Знали его в стране и за границей. В каких только странах он не был. И всюду успех, аплодисменты. Вот он выходит на «бис» и, облаченный в золотую парчу русского царя... Ивана Грозного... Бориса Годунова... величественно кланяется восторженному залу...

А тут... Сидит потухший, растерянный... Его, точно ребёнка, водит за руку жена. В глазах у обоих страх и уныние. «Профессор, это очень опасно?.. Я вернусь на сцену?..» И потом хватает его руку, театрально сжимает в холодных сильных ладонях: «Я хоть и певец, но работа чертовски тяжёлая! В другой раз так намаешься — пять потов сойдёт. В глаза фонари бьют со всех сторон — жарят, словно ты карась и тебя надо подавать к столу».

Профессор приникает к груди со стетоскопом, слушает. Сердце у певца изработалось, частит, аритмия, нервы... в загрудинной области стойко держится боль. Спазм. Нет ли там бляшек? Насколько склерозированы стенки?.. Нужно тщательное обследование. А потом... Наверное, придётся делать загрудинные блокады.

Сестра притворяет дверь кабинета.

Художника и певца поместили в палату номер шесть — почти по Чехову, только в отличие от чеховских героев они ни о чём не говорили: весь первый день лежали, закинув руки за голову, смотрели в потолок. Даже приход супруги Молдаванова не нарушил безмолвия.

На третий день жена певца получила телеграмму из Полтавы о смерти матери и утром же вылетела на похороны.

Певец вручил профессору билеты и попросил бывать на спектаклях его театра, сказать о своих впечатлениях. Вчера давали «Бориса Годунова» — партию Бориса пел дублёр Молдаванова; похоже, Олег Петрович думал о спектакле: как-то там обошлись без него, как пел дублёр?..

Медсестра принесла Молдаванову письмо от жены, с дороги.

За окном глухо, чуть касаясь слуха, шумит город на Неве. Яростный ветер севера треплет на улице крону вековых сосен.

Певец прочитал письмо и оживился. Неожиданно, словно бы сам с собой, заговорил о театре, о своих ролях.

— Яркие люди живут недолго. Все мои герои... то есть те, кого я играю и пою, недотягивали до шестидесяти. По нынешним понятиям, пенсии им бы не видать. А?.. Глупо, а факт! Я как-то раньше не задумывался, Иван Грозный, царь Борис, Сусанин...

Сойкин смело вступил в разговор:

— Есть и другие примеры: Гёте, Павлов, Толстой... Они жили очень долго.

— Да, это верно. У нас в музыкальном мире Верди, маэстро Тосканини... Он в восемьдесят лет дирижировал. Есть, конечно. Однако подвижники, герои — те, кто горел в жизни, жили недолго. Пётр Первый, Ломоносов... Пятьдесят четыре, и конец. Белинский, Гоголь, Некрасов... И того меньше. Этак если поразмыслить... Да нет, не хочется верить, что жизнь так коротка. Наверное, мы что-то делаем не так и сами укорачиваем свой век. Живут же люди по сто пятьдесят и даже того дольше. А где сто пятьдесят, там и двести. Может быть, и триста лет человеку не предел. А?.. Как вы думаете?..

Молдаванов повернулся к Сойкину.

— Сколько вам лет?

— Двадцать пять, — ответил Сойкин.

— И уже сердце?.. Врождённый, что ли, недуг? По наследству достался?..

— Да нет, родился будто бы здоровым. Недавно стало болеть.

— Ну, ну! Вот уж не думал, что у таких молодцов может болеть сердце.

Как раз в эту минуту в палату вошёл Пётр Ильич.

— Хорошо, что вы зашли, профессор, — обрадовался певец. — Вот мы тут рассуждаем с молодым человеком о кратковременности житейского века. А ведь человек по логике вещей должен жить дольше.

— Несомненно! — согласился профессор. — Я даже уверен, что человеку природа назначила жизнь долгую — двести, триста, а может быть, и больше лет. Придет время, человек познает себя, научится управлять эмоциями, предупреждать болезни, и жизнь его значительно удлинится. Значительно!.. В несколько раз!.. Ведь вот я сорок лет стою у операционного стола, сделал не одну тысячу операций и каждому своему пациенту мог бы сказать: «Ты, братец, не щадил свой организм, варварски относился к нему — вот и попал на операционный стол. Впредь будь умнее — не перегружай, не насилуй, не рвись, — береги свой организм, как ты бережешь автомобиль, часы или другую какую-нибудь дорогую вещь».

Пётр Ильич подошёл к окну, устремил взгляд на затихающий к вечеру Ленинград — город, ставший его судьбой, давший ему любимое дело и уважение людей. Сюда ещё молодым врачом он приехал из Сибири и стал работать в клинике выдающегося хирурга и учёного, основателя отечественной онкологии Николая Николаевича Петрова. Здесь оставался и в годы войны — был главным хирургом военного госпиталя, перенёс блокаду...

— Организм человеческий имеет большие резервы выживания, он каждый раз при перегрузках включает свои компенсаторные приспособительные механизмы и на ходу исправляет поломки, залечивает раны — я всегда поражаюсь этой его волшебной способности: исправлять свои собственные поломки и выдерживать перегрузки. Я однажды был на Кировском заводе — меня туда пригласил директор и показал огромный сверхмощный пресс. И сказал: «Он выдерживает десятикратные перегрузки». А я на это заметил: «Наше сердце, между прочим, выдерживает перегрузки двадцатикратные». В самом деле, откуда берется такая поразительная способность! С виду хрупкий, состоящий из тонких волокон, мягких тканей и нежных плёночек орган, а поди ж ты... двадцатикратные перегрузки! И уж тогда только сдает, когда перегрузкам этим нет числа. Вы, может быть, слышали, у конструкторов существует термин: «Рассчитан на дурака», то есть на случай, если какой-то шалопай включит не тот рычаг, повернёт не туда ручку или маховик?.. Хороший конструктор стремится уберечь своё детище от такого невежества — создаёт предохранители, ограничители и так далее. Природа в этом отношении превзошла всех конструкторов; она создала изумительные системы выживания. Эти системы способны не только предохранять, но даже в случае необходимости заменять один орган другим, восстанавливать проходимость кровеносных путей при травмах. Даже при катастрофах, разрушающих у нас внутри целые жизненные регионы, организм способен выстоять, а с течением времени наладить все важнейшие жизненные процессы. Можно же себе представить, как бы повысилась его жизнеспособность, если бы человек в дремучем невежестве своём не создавал бы ему перегрузок, по большей части не вызываемых никакой необходимостью.

Пётр Ильич замолчал, его слова «...в дремучем невежестве своём» одинаково поразили певца и художника своей простотой и точностью. Оба испытывали удовлетворение от того, что нашёлся наконец человек, который защитил их собственный организм от них же самих.

— А что же наука медицинская, много ли она знает о тайнах долголетия? Давно существует геронтология. Есть ли у неё успехи?.. Есть ли энтузиасты, подвижники — может, они что знают?.. — Не удержался от вопросов певец.

Пётр Ильич улыбнулся снисходительно и благодушно, он понял, что пациенты его мало что знали о мудрёной науке геронтологии, а узнать хотели сразу и очень многое. Пётр Ильич не уклонился от ответа...

Первого июня 1889 года в Парижском научном обществе был прочитан доклад, который нашумел на весь мир и надолго привлек к себе внимание как учёных, так и широкой общественности.

Броун-Секар, выдающийся физиолог и преемник знаменитого Клода Бернара, сообщил, что в возрасте семидесяти лет он стал чувствовать упадок сил. После длительного экспериментирования на животных он нашёл способ, с помощью которого можно вернуть себе молодость. Сделал себе шесть инъекций вытяжки из свежих семенников собак и кроликов. В результате почувствовал, что помолодел на тридцать лет. К нему вернулась не только физическая, но и умственная энергия.

Ученый при свидетелях взбежал на лестницу, на которую прежде едва взбирался с двумя-тремя остановками. Он работает сейчас так много, как не работал давно.

Сообщение Броун-Секара вызвало большое волнение во всём цивилизованном мире. Казалось, что найден ключ к разрешению вопроса, над которым многие века ломали головы лучшие умы человечества: как продлить жизнь человека, как вернуть ему утраченную молодость?

Тысячелетия люди стремились постичь тайны старения человека. За триста лет до нашей эры Аристотель в своём труде «О молодости и старости» пытался дать научные объяснения причин старения. Он считал, что старение вызывается постепенным расходованием природного тепла, которое находится в каждом живом существе со дня его рождения. Центром этого тепла является сердце. Кровеносные сосуды разносят тепло по телу и тем дают жизнь всем тканям и органам.

Подобную же мысль на сто лет раньше высказывал Гиппократ. Он также объяснял старение потерей природного тепла.

В течение многих веков учёными всех стран создавались теории старения, в основе которых лежала «жизненная сила», «жизненная энергия», «природный жар», «жизненные раздражители». Они-де, мол, расходуясь, постепенно приводят организм к старости. Уже в двадцатом веке была предложена теория, объясняющая процессы старения медленным снижением обменных процессов в протоплазме клеток и постепенным угасанием жизненной энергии. Типично механистический взгляд. Человек уподоблялся машине. Наукой доказано, что активность, как правило, ведёт к росту и самой живой ткани, и её функциональных возможностей. Если даже в пожилом возрасте человек будет заниматься физическим трудом, у него будут нарастать мышцы, прибывать силы. И наоборот, отсутствие активности ведёт к атрофии.

Старение нельзя рассматривать только как потерю чего-то. Оно может зависеть и от избытка чего-то, например лишнего веса.

Оригинальная гипотеза была выдвинута выдающимся русским учёным-биологом, директором института Пастера в Париже И. Мечниковым. В книге «Этюды оптимизма» он утверждает, что старение вызывается хроническими отравлениями организма особыми ядами — токсинами. Они выделяются бактериями, населяющими толстый кишечник. Отсюда истощение нервной системы, атеросклероз.

Ученый предложил вводить в пищеварительный тракт микробов, которые бы вытеснили гнилостные бактерии и устранили бы возникновение токсинов. Такими микробами он считал болгарскую палочку и другие микробы молочнокислого брожения. Созданная им так называемая «мечниковская простокваша» получила широкое распространение во всём мире.

И ещё он предложил хирургическим путем удалять толстый кишечник. Некоторые хирурги, разделявшие его взгляды, проводили операции по удалению кишечника. Сам Мечников перед смертью (а умер он на 71 году жизни) признался своему лечащему врачу, что слишком поздно начал проводить в жизнь своё учение и поэтому не добился успеха; профилактику старости надо начинать с молодых лет.

В древнеегипетских папирусах и во всей греческой мифологии мы находим многочисленные способы омоложения. Волшебница Медея возвращала старцам молодость тем, что разрезала их на куски и кипятила в котле с волшебными травами. Алхимики средневековья, запершись в своих кабинетах, пытались создать философский камень, который бы не только превращал неблагородные металлы в золото и серебро, но и мог бы служить могущественным эликсиром, продлевающим жизнь и возвращающим молодость. Парацельс предлагал шесть эликсиров для омоложения и продления жизни, но сам умер сорока восьми лет, на собственном примере доказав бесполезность своих снадобий.

Другие утверждали, что дыхание девушек возвращает старикам молодость и продлевает жизнь. Однако чаще переносчиком «внутреннего тепла» к источникам жизнедеятельности считалась кровь.

По преданию, папа Иннокентий VIII для того, чтобы предохранить себя от заболеваний и омолодиться, за один приём выпивал кровь трёх мальчиков.

Незадачливые врачи переливали старцам кровь молодого барана, но опыты оканчивались катастрофой. Противники этого метода острили, что для омоложения необходимы три барана: у одного из них берут кровь, второму её переливают, а третий выполняет всю операцию.

Вера в омолаживающее действие крови господствовала очень долго. Утверждали, что венгерская графиня Баторк принимала ванны из свежей крови словацких крепостных женщин.

Как видим, люди каждый на свой лад ещё издревле искали способы продления жизни. Неудивительно поэтому, что сообщение Броун-Секара вызвало такой большой интерес.

Броун-Секар объявил о своём «открытии» в то самое время, когда в Париже происходила первая промышленная выставка. Участники выставки, разъехавшись по своим странам, разнесли эту весть по всему свету. Ряд учёных повторил эксперимент французского учёного, и многие из них подтвердили эффективное действие «Экстракта Броун-Секара».

Однако вскоре сам Броун-Секар признал, что эффект омолаживающего действия его препарата кратковременен, за ним последовало ещё более быстрое увядание организма. Ученый вдруг стал быстро дряхлеть и через пять лет умер.

В начале двадцатого века в медицинской печати появилось сообщение, которое вновь оживило надежду на возможность омоложения. Австрийский хирург Е. Штейнах провел эксперименты на крысах. Он брал старых самцов крыс и пересаживал им семенники от молодых самцов. Наступали разительные перемены. Крысы оживлялись, становились энергичными, шерсть на них делалась густой, блестящей. Исчезала инертность. Они вступали в драку с молодыми самцами, у них просыпался интерес к самкам, за которыми они начинали энергично ухаживать. От них вновь появилось потомство.

Омолаживающее действие пересаженных гормональных органов продолжалось несколько месяцев; крысы доживали до 36 месяцев, увеличив продолжительность жизни в среднем на 25 процентов.

Еще большую популярность получили попытки омоложения, проводимые в Париже в 1919 году русским хирургом С. Вороновым. Он пересаживал мужчинам семенники человекообразных обезьян, баранов и так далее. Слава об этих операциях возрастала не по дням, а по часам. Воронова буквально осаждали пожилые люди с просьбой произвести операцию. Он делал их много и стал не только популярным, но и богатым человеком. За короткое время хирург опубликовал несколько книг о своих опытах. И если первая из них, проникнутая восторгом и энтузиазмом, полна надежды на то, что найден способ возвращать старикам молодость, то в последующих книгах была сдержанность, а затем и полное разочарование. В конце концов, подводя итоги нескольких лет работы, он с глубоким пессимизмом сообщал, что всё это время шёл по ложному пути.

Позднее Штейнах предложил сравнительно простую операцию — перевязку семявыносящего протока. Цель её заключалась в том, что продукция семенников, полностью задерживаясь в организме, всасывалась и оказывала стимулирующее влияние. Но и здесь вскоре последовало разочарование.

Между тем идеи об омолаживающем действии его последних операций, таких, как перевязка семенников, имеют глубокий смысл и большое общебиологическое значение.

Подобная операция, проведенная на подопытных животных, оказывает положительное действие, в то время как, перенесённая на человека, она может не оказать почти никакого влияния. Всё дело в том, что у животного происходит постепенное физиологическое старение и снижение активности всех функций. На этом фоне стимуляция со стороны семенников может оказать положительное влияние на весь организм и на долгое время оживить и усилить его функции. У человека же, как правило, имеет место преждевременное патологическое старение. Здесь увядание организма идет не за счет постепенного снижения всех функций относительно здоровых органов, а болезненно изменённых органов и тканей. Кроме того, у животных нормальное состояние нервной системы. У человека же все возрастные метаморфозы идут на фоне глубоких патологических изменений всей нервной системы. Этим и объясняется противоречие отдельных сообщений учёных. В то время как одни подтверждали положительное влияние штейнаховской операции, другие начисто отрицали её значение.

Когда Пётр Ильич Чугуев ещё молодым врачом работал в далеком сибирском городке Киренске, к нему в больницу лег сибирский крестьянин семидесяти двух лет с большой запущенной грыжей. Рассказывал, что он никогда ничем не болел, кроме грыжи, которая появилась у него несколько лет назад, после того, как он поднял большое бревно. Грыжа его не очень беспокоила, но его печалило то, что его мужские возможности в последние годы стали резко сдавать, и он это приписывает своей грыже. Между тем после смерти его первой жены он женился на молодой и боялся, что она от него уйдёт.

— Вы уж вырежьте мне эту грыжу. Я думаю, что вся моя слабость из-за нее, проклятой, — убеждал он врача.

Чугуев тогда уже был хорошо знаком с опытами и операциями Штейнаха и ясно представлял, что в данном случае старение организма идет по типу естественной физиологической старости при относительно нормальной нервной системе, поэтому операция может принести определенный эффект. Во время операции, которая проходила вблизи семенного канатика, он перевязал ему семенной проток с одной стороны. Все прошло гладко, и больной выписался из больницы в бодром состоянии. Через год он снова явился в больницу и попросил сделать ему операцию по поводу появившейся грыжи с другой стороны. Он сказал, что после первой операции он почувствовал резкое улучшение здоровья. У него появились новые силы, энергия, возрос интерес ко всему, окрепли его мужские способности.

— Этот год мы прожили с моей молодой супругой как молодожены. Если вы мне сделаете операцию, наверняка буду чувствовать ещё лучше.

На этого сибирского крестьянина, с его нормальной нервной организацией, а следовательно, и нормально протекающей физиологической старостью, операция Штейнаха оказала буквально магическое действие. В то время как попытки провести подобную операцию у городских жителей, у лиц с преждевременным патологическим старением давали относительно небольшой и непродолжительный стимулирующий эффект.

Ныне многие учёные считают, что такой сложный комплексный процесс, как старение, нельзя объяснить одной причиной, например атрофией половых или других эндокринных желез, изменениями в клетках центральной нервной системы, отравлением кишечными токсинами.

Старение может быть нормальным, физиологическим, то есть медленно и постепенно развивающимся процессом, или же, наоборот, оно может наступать неестественно быстро, то есть быть патологическим, преждевременным. Если в первом случае говорят о физиологической старости, заканчивающейся естественной смертью, то во втором — о патологической, преждевременной старости, заканчивающейся преждевременной, неестественной смертью. Поэтому всё внимание учёных в настоящее время направлено на изучение тех условий, которые позволяют человеку жить долго, а также причин, сокращающих его жизнь, причин его раннего старения.

Прочитав своим пациентам эту короткую лекцию, Пётр Ильич обратился к художнику:

— Остается незыблемым и несомненным вывод, к которому пришёл наш русский учёный Илья Мечников: профилактику старости надо начинать с молодых лет. Да, юноша, с молодых лет!