Живой мертвец

III Злодей

Если высшие чины были озабочены настроением императора, то младшим чинам до этого было мало дела. Отбыли мучительные часы парада, пережили немалые страхи – и баста! Большинство едва довело своих людей до казарм, как устремилось по домам, чтобы уснуть хорошенько от трудов и пережитых волнений.

Радостный Башилов говорил всем встречным офицерам: «К вечеру ко мне, сударь! На радостях такой пир устрою!» – и подмигивал товарищам, знавшим его как веселого малого.

Ермолин тоже звал к себе на вечеринку.

– Всего» дураком» отделался, – хвастался он.

– Ты приедешь? – спросил он Брыкова.

Но тот только пожал плечами.

– Пусть он поплачет по брату, – с насмешкой сказал один из офицеров, – все же наследство получит!

Брыков сверкнул на него злыми глазами и поспешил домой. Он жил в небольшом домике на Москве – реке, состоявшем всего из четырех крохотных каморок. Он вошел, торопливо разделся при помощи денщика и, завернувшись в халат, угрюмо сказал солдату:

– Дай трубку и позови Еремея!

Денщик поспешно сунул ему длинный чубук в руки, присел на корточки, приложил зажженную бумажку и потом стал раздувать огонь, отчего его щеки надулись и покраснели.

Брыков нетерпеливо пыхнул ему в лицо дымом и крикнул:

– Ну, ну! Довольно! Зови Еремея!

Денщик бросился из комнаты, словно испуганный заяц.

Брыков сел плотнее в жесткое кресло, стоявшее у окна, и задумался.

Когда человек, зная, что никто за ним не следит, отдается своим мыслям, тогда его лицо без всякого притворства выдает весь его характер, и если бы теперь кто‑либо взглянул на поручика Нижегородского драгунского полка Дмитрия Власьевича Брыкова, то вздрогнул бы от чувства омерзения. Брыков был противен. Его четырехугольная голова с короткими, жесткими волосами, низкий лоб и глубоко ушедшие в орбиты маленькие злые глазки, его выдающиеся скулы, широкий нос и узкие губы – все изобличало в нем низкий и жестокий характер. Он сидел, сдвинув густые брови, и искривил улыбкой тонкие губы, забыв обо всем окружающем.

Вдруг подле него раздался легкий кашель. Брыков вздрогнул, поднял голову и увидел Еремея, дворового человека своего скоропостижно умершего брата.

Этот Еремей был совершенно под стать Брыкову, только его лицо, грубое и зверское, выражало более наглости, нежели лукавства. Он поклонился Брыкову и переминался с ноги на ногу.

Брыков кивнул ему и сказал:

– Посмотри, нет ли кого около!

– Кому быть‑то? – ответил Еремей. – Петр коня чистит, а Федька без задних ног – опять пьян.

Брыков вздохнул с облегчением и, подозвав к себе Еремея, тихо сказал ему:

– Расскажи мне снова, как умер Семен Павлович?

– Чего рассказывать‑то? – сказал Еремей. – Я уже говорил. Как подмешал ему порошка, что вы дали…

– Тсс… – испуганно остановил его Брыков. Еремей пугливо оглянулся и заговорил совсем тихо:

– Он выпил так, к примеру, в обед, а к вечеру и занедужил. Кричит, катается, изо рта пена так и валит. «Лекарь‑то где?». Лекарь далеко! – Он усмехнулся. – Ну, кричал, кричал он и затих. А я, значит, на коня и к вашей чести!..

Наступило молчание.

– А если он не умер? – вдруг спросил Брыков. – Ежели лекарь поспеет? Ты весь порошок засыпал?

– Без остатка. А что до лекаря – не поспеть ему! Где? Десять верст, почитай, Как ни спеши, в десять часов не обернешься.

Брыков кивнул головой и улыбнулся.

– Теперь только за вами вольная, – смело сказал Еремей.

– Дурак! Вольная! Как же я дам ее, коли я не хозяин еще? А пока на тебе… – Брыков встал, прошел в соседнюю комнату, щелкнул немецким замком от денежной шкатулки и вернулся в горницу. – Вот пока что золотой тебе! Пропей!

Еремей с небрежным видом взял монету.

– А вольную все – ж заготовили бы, что ли, – повторил он, – чтобы на случай…

– Дурак! Скотина! Или слов не понимаешь? Все тебе будет. Подожди, когда хозяином стану! – закричал Брыков, а затем, оправившись, сказал уже спокойно: – Завтра возьми воз, Федьку прихвати и к Семену Павловичу на фатеру. Все бери, складывай на воз и сюда вези! Коли Сидор что говорить будет – прямо бей. Я квартальному объявлюсь. Конь там у покойника был, Сокол, серый такой, его приведи тоже, а за остальным второй раз. Теперь иди!

Еремей радостно поклонился и вышел. Последнее поручение порадовало его. Сидор, старый дядька Брыкова, был ненавистен Еремею, и он собирался покуражиться над ним.

– Петр! Снаряди мне коня да иди, помоги одеться. Живо!

«Поеду к Машеньке теперь, – подумал он со злой усмешкой. – Как‑то она сватовство мое примет? Ха, ха, ха! Братец уехал дела устраивать, домик для молодой жены готовить: ан на место его другой женишок. Славно! Что же, Марья Сергеевна, фамилия та же будет, имения те же; чего кобениться? Сергей Ипполитович даже с полным удовольствием согласен, потому почет, покой…»

Последнюю мысль Брыков выразил уже вслух, и удивленный денщик остановился в дверях и смотрел на него, разинув рот.

– Ну, чего глаза, дурак, пучишь! – закричал на него Брыков. – Давай рейтузы да сапоги. Ах, дубина, дубина… бить тебя каждый день надо! – И он дернул суетившегося денщика за вихор. – Ну, давай краги, давай хлыст, веди коня!

Конечно, приказание было мигом исполнено. Тогда Брыков вышел на крыльцо и, ловко вскочив на лошадь, сказал на прощанье:

– Коли Федька очухается, вместе с Еремеем всыпьте ему двадцать плетей. Да смотри – жарче! А то я и тебя!.. – И, погрозив хлыстом, Брыков медленно выехал за ворота.

Петр закрыл за ним ворота и с ненавистью посмотрел ему вслед.

– Что, али не люб? – насмешливо спросил Еремей.

– Аспид, – сказал Петр, покрутив головой, – кровопивец! Хожу я и дрожмя дрожу, потому он двух до меня насмерть забил!..

– В аккурат, – грубо засмеялся Еремей. – Чего же вы‑то в зубы глядите? Ась? Штык при тебе аль нет?

– Что ты, что ты?! – испуганно забормотал Петр. – С нами крестная сила! Какое говоришь!..

– Ха – ха – ха! Испугался!