Сидор Карпович, бывший дядька Семена Брыкова, а потом его дворецкий или мажордом (как называл он себя), встал ни свет ни заря и занялся порядком. Это значило, что, где ворча, где болтая, он обошел пять господских комнат, вошел в кухню и там остался, не зная в доме места теплее и уютнее.
Сидор Карпович был седой, степенный старик с выправкой старого слуги екатерининского времени. В холщовой рубашке с жабо, в желтом нанковом сюртуке, в чулках и башмаках, он время от времени вынимал из кармана тавлинку и с важной миной набивал табаком свой красный нос, нагло свидетельствовавший о единственной слабости старика.
Затем Сидор вышел в прихожую и первым делом ткнул в бок спавшего на конике Павла, казачка и рассыльного, малого шести футов ростом. Тот вскочил как ужаленный и спросонья вытаращил глаза.
– Дрыхнешь! – с укором заговорил Сидор. – Восемь часов, а он дрыхнет! Вставай, ленивец! Вот я ужо…
Павел пришел в себя и обозлился.
– Чего же мне делать‑то, вставши? – сказал он. – На вас глядеть, что ли?
– Так! А чистоту блюсти?
– Да чего ее блюсти‑то? Барина нет, все прибрано.
– А приедет? Ты гляди, рожа‑то у тебя? Опухла ведь вся! Лопнуть хочет! А космы… Поди, поди, умойся, очухайся, а то я тебя как возьму за вихры! – Он погрозился и пошел дальше.
Гостиная с пузатой мебелью красного дерева, с ясно навощенным полом, картинами на стенах и клавикордами действительно блестела чистотою. Дальше были рабочая комната и спальня, затем курительная с низкой турецкой мебелью, с целой стойкой трубок, оружием по стенам и, наконец, столовая; все было в таком порядке, что хоть сейчас вводи хозяйку и хвастайся.
Сидор Карпович остановился в прихожей, торжественно понюхал табаку и прошел в кухню, где Степан Лукьянов разводил уже жаркий огонь.
– Наше вам! – приветствовал он дворецкого. – Как почивать изволили?
– Ничего себе. Спасибо, Лукьяныч! – ответил старик, присаживаясь у стола. – Поснедать бы чего малость, а? Червячка заморить! А? – И он подмигнул повару. – В одночасье!
Скоро перед стариком стояли штоф» Ерофеича», тарелка груздей и кусок жирной грудинки. Старик жадно начал выпивать и закусывать, говоря в то же время:
– Не иначе, как нынче должен барин приехать. Ишь, неделя как нету, а обещал в три дня обернуться. Марья‑то Сергеевна, поди, стосковалась! Ты, Лукьяныч, нынче изготовь к господскому обеду все по правилу. Беспременно будет.
– Сидор Карпыч! – вдруг раздался испуганный оклик, и в кухню влетел Павел.
Дворецкий поднял на него укоризненный взгляд.
– Ну, чего орешь? – спросил он. – Сидор Карпыч! Сам знаю, что Сидор Карпыч! Чего тебе?
– Еремей приехал! – ответил Павел. – Да с телегою.
– Ну, ну! Барин послал и приехал. Зови его сюда!
– Барин, да не наш, а Митрий Власьев! И Федька с ним.
– Ну, Федька, и пусть Федька. Зови их!
Но в эту минуту без всякого зова в кухню вошел Еремей и остановился перед Сидором, не снимая с головы шапки. Старик сурово взглянул на него.
– Чего шапки то не снимешь? – сказал он. – Ишь, словно в кабак ввалился. Зачем барин прислал?
– Было бы перед кем шапку ломать, – ответил Еремей, нагло улыбнувшись. – Довольно! Покланялись!
Старый Сидор даже откинулся от такой наглой речи. А Еремей продолжал:
– А барин прислал за тем, чтобы все, что ни есть в доме, на воз уложить и к себе везти, а тебя, старого пса, на веревку взять да к той же телеге привязать! За тем и приехали! А вы живо! Помогать!
Дворецкий ничего не понял из его речи, но в то же время услышал в комнатах какую‑то возню и грохот.
– Стой! – сказал он сердито. – Что ты там намолол? Пьян, что ли? Какой барин? Куда везти?
– К нашему барину, – ответил Еремей, – к Дмитрию Власьевичу Брыкову, потому как Семен‑то Павлович побывшился…
– Как побывшился? Кто сказал? – закричал старик, вскочив на ноги.
– Хоть бы и я! – усмехнулся Еремей. – А теперь‑то уже и всем ведомо. В государевом приказе есть!
Старик схватился за голову, но через минуту очнулся.
– Так его сюда везут?
– Прикажет барин – и привезут, его воля. А теперь имущество давай!
– Имущество? – грозно сказал старик. – Нет такого права. Доколь не увижу своего барина мертвым, чубука не отдам!
– Сами возьмем! – усмехнулся Еремей и двинулся в комнаты.
Старик бросился за ним, вбежал в комнаты и на мгновение замер. Федька и мужик уже успели очистить гостиную и дружно волокли из кабинета красивый будь.
– Разбойники! – закричал Сидор, бросаясь на них. – Пошли прочь! Павлушка, беги за квартальным! Батюшки, грабят: Степан, Антон!
Однако Еремей ухватил его за ворот сильной рукой и, отбросив в сторону, сказал:
– Нишкни, если не хочешь батогов узнать! Сказано тебе – барский приказ!
– Да я к квартальному!
– Ну, и что будет тогда? – раздался позади него насмешливый голос, и растерявшийся старик увидел перед собой Дмитрия Брыкова и с ним квартального.
– Батюшка, – растерянно пробормотал Сидор, – да что же это?
– А то, – сказал Брыков, – что брат помер и я теперь над тобой барин, а потому, если не хочешь на съезжую, то не шуми!
– Да как же волочить‑то все? Ведь по суду!
– Я тебе покажу суд! Собака!
Старик всплеснул руками и залился беспомощными слезами, а тем временем Федька, Еремей и мужик тащили мебель, обдирали ковры и все валили на воз.
Брыков ходил по разоренным комнатам с квартальным и говорил ему:
– Ты опись‑то давай! Я тебе все сам скажу, да не мешкай!
– Я, ваше благородие, мигом, – подобострастно сказал квартальный.
– Что же это? Разбой! Как есть разбой! – твердил, всхлипывая, старик Сидор и беспомощно разводил руками.
Еще два раза приезжал пустой воз во двор и уезжал полный доверху. Уже темнело, когда Дмитрий Брыков снова сказал старому Сидору:
– Завтра приди ко мне, я тебя на усадьбу пошлю. Барина хоронить будут, а там вернешься и мне отчет дашь! А вы, – обратился он к остальным слугам покойного брата, – все завтра ко мне! Соберите пожитки и без проволочки, чтобы все были налицо!..
Он уехал. Тихие сумерки наполнили воздух, и опустевшие, ободранные комнаты приняли мрачный вид. Слуги покойного Брыкова, угрюмые и унылые, собрались в кухне и говорили вполголоса, в то время как Сидор с тупым видом сидел на табурете и только тяжко вздыхал.
– С чего помер‑то? – спросил конюх Антон.
– Говорят, горячка, – сказал Павел и махнул рукой. – Да не все ли равно? Нет нашего барина!
– Теперь беда!.. – сказал Степан. – К этому живодеру в лапы? Смерть!
– Чтобы я к нему? – воскликнул Павел. – Сбегу! Вот – те Христос, сбегу! Федька говорил: вчера его так‑то драли! Да он заморит!
– Истинно!
Сидор вдруг встрепенулся и глухо произнес:
– Чтобы я, старый дядька покойника, да пошел служить к этому слетку? Да ни в жизнь! Уеду завтра, поклонюсь праху барина – упокойника, и только меня и видели. Умер, сердешный! Собирался жениться и поженился на сырой земле! Барин ты мой милый! – И старик, упав головою на стол, залился горючими слезами верного слуги по своему господину.