Жизнеописание подвижницы и прозорливицы блаженной старицы Евфросинии, Христа ради юродивой княжны Вяземской, фрейлины императрицы Екатерины II

Если воины преданы своему полководцу, ― могут ли они веселиться, когда полководец находится в унижении? Могут ли находить вкус в мирских радостях истинные христиане, превыше всего возлюбившие Христа?

Многие из самых лучших, самых искреннейших христиан приходили к мысли о том, что их любовь к уничиженному и распятому за нас Христу не позволяет им проводить жизнь в мирской славе, богатстве и радостях житейских. И вот, получив все это в удел от Бога, они вольною волею отказываются от всех этих благ, и не только проводят жизнь в убожестве и всяких лишениях, но и сами ищут всевозможных страданий, прикидываются малоумными, чтобы привлечь на себя насмешки, гонения и побои,–все в жажде принять побольше страдания на той земле, которую спас безмерным страданием Своим Христос Спаситель.

И вот сын знатного вельможи (св. Алексий человек Божий) оставляет тайно чертоги отца, молодую жену, родителей, богатство, уходит скитаться и, когда жизнь полная лишений изменила его до неузнаваемости, возвращается в родной город, в образе нищего проводит последние годы жизни в доме своего отца, который приютил его и не узнал в нем дорогого сына.

Так, св. Прокопий Устюжский, раньше богатый купец ―немец ― приняв православие, раздает бедным все имение свое, удаляется в дальнюю страну, где его никто не знает и там юродствует Христа ради.

И все такие подвижники, из любви ко кресту Христову принимавшие на себя лютые скорби, сторицею, по неложному обетованию Христову, примут живот вечный, наследят царство Его, так как оставили они ради Христа отцов, матерей, жен, детей, богатство, славу, родину ― словом все, что дорого для смертного человека на земле.

К таким вольным мученикам принадлежала старица Евфросиния Христа-ради юродивая.

Евфросиния происходила из знатного рода; она была урожденная княжна Вяземская. Образование получила в С.–Петербурге, в Смольном институте, по окончании коего была фрейлиной при дворе Императрицы Екатерины II. В минуты горести и скуки императрицы, Евфросиния с Александром Львовичем Нарышкиным вместе развлекали ее скуку, о чем рассказывала сама старица Евфросиния. Старица была знакома с Суворовым и с семейством князя Юрия Владимировича Долгорукого и с его дочерью, Варварой Юрьевной, была дружна. Имела сходство с девицей Софией Григорьевной Вяземской. Знакома была с княгиней, женой Калужского Губернатора; была также знакома с женой предводителя дворянства-князя Вяземского, Екатериной Григорьевной.

Сколько она жила при дворе ― неизвестно.

Горя любовью к Небесному жениху и желая себя уневестить Ему, три фрейлины единовременно уговорились оставить мир и провести остальную жизнь в подвигах. В то время, как двор имел пребывание в Царском селе (где находятся дворцы императорские, окруженные громадными садами), ― оставили они платья свои на берегу большого и глубокого пруда, чтоб убедить всех, что они утонули купаясь, и тем изгладить из памяти всякое воспоминание о себе. Переодевшись в бедное рубище, пошли они странствовать, добровольно презревши мир со всеми его благами и принявши вольную нищету и юродство, которое святыми отцами Церкви признается за самое высокое подвижничество.

Все мы смертные не лишены желания и питаем надежду быть участниками вечного блаженства, не обращая при этом серьезного внимания на то, что для желающих быть на пути к небу предварительно нужно силою собственной воли заставить себя отрешиться навсегда от всех страстей и земных привязанностей, освободиться от похотей плоти, чтобы предаться влечению духа, попрать все земное, чтобы мудрствовать горнее, извергнуть мир из сердца, чтобы оно было свободно для безпредельной любви к бесконечному Богу.

Такие люди, если и встречаются в жизни нам,– мученикам суеты мирской, ― то действительно кажутся какими то смиренными и по образу жизни своей ненормальными, какой казалось многим и старица Евфросиния, потому что мир по убеждению большинства дарован для пользования и наслаждения его благами, а подобные люди не только не пользуются благами мира и мира не ищут, но их мир ищет, им мир не нужен, но они миру нужны. А между тем, если бы мы знали, то убедились бы в том, что добровольная страдалица–высокого ума и образования; тогда невольно бы приняли во внимание ее прошлое и настоящее. Сама старица рассказывала, что она была у Феодосия Тотемского ― Вологодской губ. и жила в монастыре на скотном дворе и доила коров, а в другом монастыре несколько времени была в просфорне. Потом, когда физические силы ей изменили, старица трудом настолько уже распяла свою плоть, что могла вступить в молитвенный подвиг и пришла в Москву к митрополиту Платону и, поведав ему свою тайну, просила ради богоугодной ее цели скрыть ее от преследования мира под покров всегдашней неизвестности.

Испытав и убедившись в твердости ее жизни, мудрый архипастырь отослал ее с собственноручной запиской к игуменье в Серпуховской Девичий монастырь, где была она принята весьма милостиво. Здесь-то она и начала свой трудный подвиг юродства Христа ради, который и продолжала до самой своей блаженной кончины.

Блаженная старица смиренно претерпела здесь много искушений, подобно блаженной Исидоре и Иоанну блаженному. Старица Евфросиния, оставив Серпуховской монастырь, поселилась вне его, у ограды, в особой тесной хижине. Блаженная старица в своей хижине держала кошек и трех собак. С собаками блаженная старица даже спала на голом полу, а если кто ее спрашивал: «Зачем Вы позволяете собакам спать с собою?», ― то блаженная отвечала: «Я хуже собак». Келью она не чистила, пол был завален остатками пищи животных. На полу стояло небольшое корытце. Когда нужно было кормить животных, старица подходила к корытцу и стучала палкой. Тогда в одну минуту кошечки и собачки подбегали к корытцу и старица ласково приговаривала: «Кушайте, кушайте, дорогие мои!»

Однажды игуменья Евгения Озерова сказала: «Матушка, зачем держите вы животных? Такой ужасный воздух!» Она засмеялась и отвечала: «Это мне заменяет духи, которых так много я употребляла при дворе». В жару келья топилась, а зимой почти нет. Старица носила железные вериги, одевалась в рубашку толстого, неваляного сукна (власяница), ходила босиком и зимой голова ее была стриженая; иногда она обматывала ее тряпицей, надевала шапочку; на шее блаженная старица носила железную цепь и на груди медный крест величиною около четверти. Выходила она из кельи обычно с палкой в руке. По ночам же имела обыкновение ходить вокруг монастыря и петь духовные псалмы. Есть вблизи монастыря часовня, в которую она заходила молиться Богу и убирала иконы цветами, а днем ходила в монастырский бор, где собирала грибы, травы и цветы; к ней приходили больные, она давала им эти травы, говоря: «Пейте и будьте здоровы!». Больные принимали с верой и получали исцеление.

Неоднократно митрополит Филарет приезжал во Владычный монастырь и первым долгом посещал блаженную старицу и в ее келье беседовал с нею, уважая ее как великую подвижницу. Когда митрополит приезжал в монастырь, старица выходила за монастырскую ограду и встречала его, подходила к нему под благословение, целовала ему руку, и он также целовал у нее руку, а когда он уезжал из монастыря, старица провожала его за монастырские ворота.

Старицу Евфросинию уважал весь город Серпухов и окрестности его. Сколько ни старалась скрывать старица свою богоугодную жизнь под покровом буйства ради Христа, но по воле Божией духовная мудрость и подвижническая жизнь ее скоро сделались известны целому городу.

В то время, когда нищие духом и обремененные скорбями и печалями житейскими радуются, что обрели в сей рабе Божией себе утешительницу и крепкую о них к Богу молитвенницу и пользовались ее наставлениями, по наущению исконного врага зависти и злобы воздвигнуто было на рабу Божию, блаженную Евфросинию, гонение со стороны тех, которые, кичась лжеименным разумом, казалось, скорее бы должны были уразуметь истину. Блаженная старица Евфросиния, уступив гонителям, по приглашению владелицы села Колюпанова, Тульской губ. Алексинского уезда, ― Наталии Алексеевны Протопоповой, переселилась к ней на жительство, оставив город Серпухов в начале сороковых годов, не взяв с собою ничего от стяжания, кроме одного образа1.Госпожа Протопопова, желая удержать у себя матушку, как бы некое сокровище скрыть на селе своем, всецело предалась ей и часто называла ее сокровищем. Против своего помещения построила она для старицы «особую горницу со всеми удобствами, внутри оштукатурила, снаружи огородила балясником, окаймила деревьями, но матушка поместила в ней свою корову, сама же приютилась у ней в доме в трехаршинной комнате, между задней и передней девичьими комнатами, и в этой-то тесной каморке ютились с нею куры, индейки с цыплятами, кошки с котятами и две собачки. Поэтому там была страшная, невыносимая духота, так что едва несколько минут можно было там пробыть свежему человеку. Старица же со всяким усердием служила Творцу и восхваляла Господа. И кто исповедует вполне лишения, труды и подвиги ее! Разве один Бог, создавший сердца и разумеющий все дела Свои...

Людям же хотя и желалось подметить нечто из ее духовного и, но не совсем то было доступно. Едва только кто подойдет к двери ее комнаты, как собачки залают, и увидит то, что матушка спит, да храпит. А если кто в комнату взойдет, они до того озлятся, что непременно выгонят, разве только она, по своему усмотрению, остановит их словами: молчите! это наш или наша, и они успокоятся.

Принимая к себе посетителя, матушка с первых же слов начинала высказывать укоризны да жалобы на то, что «замки у ней поломали и все поворовали». Это она говорила иносказательно о любопытных, которые останавливались, подсматривали и как бы обкрадывали ее духовное делание.

Но как ни ограждала она свою храмину, как ни скрывала от взоров людских свое деяние и ведение ― горящий светильник ее и из-под спуда светил любознательности нашей.

Она постоянно была в самоуглублении и молитве; иногда видели ее с устремленными горе глазами и поднятыми вверх руками; поднимая и опуская руки, подобно детям, как бы выпрашивала она чего-нибудь; иногда ударяла себя в грудь руками и испускала тяжелые вздохи. Когда же была она в своей комнате, то большей частью видали ее лежащею на локтях, ― в этом же положении приняла она и смертный час. Из этого можно заключить, какой ее был покой и сон.

Пищи она употребляла весьма мало, может быть, несколько золотников в сутки, потому что приносимые блюда кушаний всегда отдавала своим бессловесным сожителям, и часто случалось видеть, что не псы питались от крупиц ее трапезы, а она питалась от остатков их. Впрочем, не всегда сожители ее пребывали с ней: когда она приобщалась Св. Христовых Таин, то высылала их из своей комнаты на целый день.

Любила она полежать и на воздухе, только не в саду на зелени, но на пометах при конюшне, скотных дворах и тому подобное. Много раз ее находили лежащею в этих местах; в зимнее же время, в лютые морозы, без обуви, только в одном ватном капоте, также лежала она в этих местах.

Отец Павел Просперов2, будучи определен на место по предсказанию старицы Евфросинии, до самой ее кончины имел к ней сыновнее почтение и искреннюю веру, оправданную, как сам свидетельствует, тысячекратными опытами. Он был ее духовным отцом и знал ее жизнь. Он же и погребение ее совершал. Матушка Евфросиния Григорьевна своею подвижническою жизнью, достигла такого нравственного духовного совершенства, что приобрела даже дар прозорливости. Многие приходили к ней за советом. Она провидела мысли, намерения и дела; предвидевши будущее, она предугадывала великие события, общественные и частные, подавала помощь больным, утешала скорбящих, примиряла враждующих, спасала погибающих, приходила к одру умирающих и по ее молитвам они получали исцеление. Отец Павел Просперов рассказывал следующее: когда его жена была еще девицею, она ходила к Преподобному Сергию с товарками и по дороге зашли в город Серпухов. Когда подошли они к монастырю, старица сидела на лавке около ограды, неподалеку от нее стояли молодые парни и бросали в нее кто чем попало. Старица встала и подошла к ним, говоря: «Ну-те бейте меня, плюйте в меня». Те отвернулись от нее и стали отходить. И она отошла. Богомолки, узнавши, что это матушка Евфросиния, подали ей письмо. Старица, прочитав его, ни к кому не обращаясь, сказала: «какая добрая барыня заболела и умерла», что и сбылось. Вскоре после этого барыня эта заболела раком и умерла. Затем старица пригласила к себе на ночлег всех богомолок (их было пятнадцать человек). Принявши всех в свое жилище, она принесла им квасу и хлеба; накормив их, уложила спать в сарайчик, а будущую жену о. Павла и дворовых ― в своей комнате, где они и рассмотрели ее и что у ней. Одежда на ней была одна ― сарафан, он же и рубашка, наподобие стихаря, из толстого неваляного серого сукна, голова стриженая, на шее ожерелье медное, толщиною в палец; кроме того, на шее еще висела такая же цепочка, на которой висел медный крест, величиною около четверти, на ногах, кроме грязи, ничего не было. При входе в комнату в стороне поделаны нашестки, на которых сидело более двенадцати штук кур и индеек, немного дальше стояла кровать с занавеской и покрывалом, как первое, так и второе были грязны. Под покрывалом были только кирпичи; под кроватью стояла корзинка с двумя кошками. У стены стоял стол и на нем образ с горевшей лампадою, а в углу стоял другой стол, накрытый салфеткой, на котором как попало лежали разные съестные припасы, к которым по очереди подходили кошки. Все это они рассмотрели, пока матушка ухаживала и укладывала крестьянок. На дворе у ней были лошадь, корова, а у дверей была привязана огромная собака. От чрезвычайно удушливого воздуха, никто не мог уснуть. Около их села матушка и шепотом читала молитвы. Вдруг в стекло рамы кто-то постучал. Матушка встала подошла к окну и отворила дверцу окна, говоря: «что, нагулялся?». В это время влетел большой ворон и закаркал; матушка принесла горшок каши и рассыпала на коленях. Когда он перестал клевать, то она набрала каши в рот и ворон стал хватать изо рта до тех пор, пока не насытился, потом вспорхнул и вылетел вон. А старица опять стала продолжать чтение молитвы. В полночь пропел петух свою песню, старица перекрестилась со словами: «Во Имя Отца и Сына и Святаго Духа...» встала, подошла к столу, оправила лампаду и уже молилась стоя на коленях до рассвета, затем подняла богомолок, подала им умыться и отпустила их с миром и благословением. Ворон, питаемый матушкой, в годину ее искушений послужил и ей: однажды в келье у нее случился пожар, кто то в отверстие окна, через которое впускала она ворона, бросил пук соломы с огнем и келья загорелась. Старица, тушивши у себя пожар, вся обожглась, так что шесть недель лежала без движения и без всякого призрения; один ворон не оставлял ее, он приносил ей пищу и питие и влагал ей в уста. Об этом происшествии матушка сама рассказывала многим любившим ее, на любовь коих и она отвечала тем же, называя их или сынком, или дочкой.

Жители города Серпухова долго помнили матушку,– как она жила около монастыря и с удивлением рассказывали многим про нее, что в день Крещения Господня по погружении креста в воду, какой бы ни был мороз, она в своем сером крестьянском капотике всем телом опускалась в прорубь (Иордань), а выйдя из воды, переваливаясь с ноги на ногу, пойдет, бывало, к своему месту в мерзлом капотике.

Умерщвляя свою плоть, она, как агнец непорочный, смиренно переносила искушения и гонения, и смирением своим достигла высокого духовного совершенства; нищетою приобрела богатые дарования и была, по Апостолу, всем вся, да спасутся все. Посему, достигши высокого и богатого дара, она не пользовалась своими дарованиями одна для себя, но раздавала и помогала всем верующим и приходящим к ней. Живши в окрестностях города Алексина, всегда нежданная и незваная выезжала она в окрестные места и посещала христолюбивых людей, находившихся в спокойствии или несчастии и скорби, гостила у них по целым суткам и более, иногда и по целым месяцам. Но любимый и самый приятнейший выезд ее был за реку Оку, на Мышинский чугунно-плавильный завод к Алексею Ивановичу Цемш, которого она настолько любила, что ему не было от нее другого названия, как сынок или Алеша. И он всею душою, всем сердцем настолько был предан ей, что ничего не щадил для нее: у себя в саду построил келью со всеми удобствами, в которую она уединялась и проживала там по нескольку месяцев. Однажды матушка Евфросиния пришла в дом Алексея Ивановича Цемш и, подойдя к окну, начала со слезами молиться, смотря на церковь. Семейные, подойдя к ней, спросили ее: «О чем Вы так горько плачете, матушка?».

«Как не плакать! Молитесь и вы со слезами, да помилует Господь Бог Россию. Ведь на Россию идет турка, англичанин, а также император французов!», ― отвечала матушка. Семейные, переговорив между собою о том, что сказала матушка, решили, что она ума лишилась, говоря об императоре французов, тогда как во Франции на престоле король.

Один из семейных подошел к матушке и сказал: «Во Франции, матушка, царствует не император, а король Филипп Людовик!». «Знаешь ты! ― отвечала она, показывая ему пальцем на нос, ― у него еще нос большой!», ― и пошла от них. Следовательно, она за несколько лет предвидела и предсказала Севастопольскую войну, которая последовала в царствование императора Наполеона. Говорят, действительно, что он был с такою точною физиономией, с какой представляла его матушка.

Сын Алексея Ивановича Цемш, Феодор Алексеевич, находясь в С.-Петербурге на службе, познакомился с некоторыми сановными особами, которые, видя его ум и солидность, убедили его поступить на службу в гвардию; поэтому он приехал к отцу испросить на то его согласия и родительского благословения. Отец был согласен отпустить его на службу в гвардию, если матушка Евфросиния благословит его. Приехав в село Колюпаново, где находилась матушка Евфросиния, они зашли к ней; сперва г. Цемш начал беседовать с ней кое о чем, а затем высказал цель своего приезда и стал испрашивать у нее благословения для своего сына на поступление его в военную службу. Матушка обратилась к сыну и сказала: «Теперь я не благословлю тебя! А при новом императоре ты пойдешь!..» Так и сбылось. В Севастопольскую войну, по смерти императора Николая I, сын Цемш, Феодор, находясь на коронной службе, совсем неожиданно для себя поступил в ополчение и был под Севастополем в действии.

Зять г. Цемш ― Иван Алексеевич Кояндр, определившись на службу в Тифлис, собирался в дорогу. Матушка сказала его тестю, г. Цемш: «Зачем он туда едет ― там умрет». Г. Цемш промолчал, и зять уехал. После отъезда зятя в Тифлис, г. Цемш затруднялся и беспокоился о том, как отправить жену (дочь свою) к мужу в Тифлис– беременную и с маленькими детьми. Матушка отклонила ее поездку к мужу подтвердив, что он там умрет холерой! Поездка сама собой не состоялась. Матушка много времени была в отлучке. Приехавши к г. Цемш и переступив через порог, она сказала: «Вот я и приехала ко вдове!» В этот же день при ней получили уведомление о смерти зятя от холеры в Тифлисе.

Однажды, находясь в селе Колюпанове, матушка объявила г-же Протопоповой: «Я видела во сне, что к тебе идет от церкви архиерей ― такой черный, как будто Дмитрий Ростовский». Все бывшие здесь подивились этому и вместе с тем предполагали, не придет ли кто из странников по имени Дмитрий. В то время преосвященным в Туле был Дамаскин и не было никакого слуха о перемене Преосвященного; но года через два в Тулу был назначен Преосвященный Димитрий, который в первую свою поездку по епархии был в селе Колюпанове (не смотря на все неудобства дорог от г. Алексина к селу), где посетил церковь и из церкви пеший посетил больную помещицу Протопопову.

В другой раз матушка Евфросиния с утра спросила г-жу Протопопову:

– Есть ли у тебя кушать? К обеду приедут гости...

Действительно, когда стали накрывать на стол, увидели, что кто-то едет, а когда матушка увидела, то сказала:

–Игуменья едет!

Потом оказалось, что приехала послушница Сезеновского монастыря (из города Лебедяни, Тамбовской губ.), Евфимия.

Матушка встретила ее, обняла, поцеловала и поклонилась в ноги. После этого Евфимия была игуменьей Сезеновского девичьего монастыря и имя ей было Серафима.

Раз с г-жею Пушкиной матушка приехала в село Корыстино к приходской их вдове диаконице просфорне: посидев у ней немного, пошла посмотреть ее хозяйство; за ней пошли барышни и хозяйка. Несколько времени походивши около дома, матушка начала говорить:

«Ах, как у тебя везде все хорошо! Живи, живи тут...»

У этой же вдовы оканчивал курс в семинарии сын, который отлично учился и подавал своей матери лестные надежды, почему барышни стали говорить:

– Матушка! У ней есть сын, который отлично учится и скоро кончит курс; она ждет не дождется, когда он кончит и поступит на место, и тогда она переедет к нему на житье.

Матушка опять все то же говорила:

–У тебя все прекрасно, живи тут, живи!

Подумав, барышни решили, что она или не поняла или не дослышала их слов, и стали громче разъяснять ей свои предположения, но услышали от нее опять то же.

Так и сбылось. Сын вдовы по окончании курса занял хорошее священническое место и к тому же вступил в родство с Преосвященным Евсевием, архиепископом могилевским. Мать его от радости в скором времени, продав кое-что из строений и вещей, поехала к сыну своему на жительство, но застала его в предсмертной болезни, а похоронивши его, возвратилась в свое село и уже жила до самой смерти своими трудами.

О. Павел Просперов рассказывал:

– Жена моя, бывши еще девушкой, попросила однажды своего отца послать за матушкой, на что отец сердито ответил: «Какие у тебя кучера посылать за ней, да и на что она тебе?», ― она замолчала. Случилось после этого быть отцу у господ и, когда он неожиданно встретился с матушкой Евфросинией, которой сказал: «Что вы, матушка, никогда не пожалуете к нам?» ― матушка посмотрела и ответила: «Какие у тебя кучера? да и на что я тебе?»

Помещица Наталия Адриановна Корелова всегда принимала к себе матушку с любовью и уважением, несмотря на укоризны и насмешки своего мужа. Однажды матушка приехала к ней, и все вышли встретить ее и взять под руки, вышел и муж ее и, смотря на предлагаемые ей усердные услуги, подумал про себя: Какая она монахиня! подпоясана веревкой, покрыта тряпкой. Войдя в дом, матушка поклонилась ему до полу и сказала:

– Прости меня, что я подпоясана веревкой, покрыта тряпкой, ведь я не монахиня!

Иногда матушка Евфросиния юродивыми своими поступками предзнаменовывала то или другое событие.

В деревне Свинки прихода села Колюпанова, у г. Маслова жил управляющий со своим семейством более тридцати лет на одном месте и составил себе хорошее состояние. Жена его была женщина прекрасная, во всем опытная и для всех была добрая, за что все ее любили и уважали. Любила ее и матушка Евфросиния и часто посещала ее. Однажды матушка Евфросиния, собираясь к жене управляющего, взяла у человека горшок каши и, спрятав под полу, поехала к ней. Подъезжая к дому управляющего, хозяйка увидела ее и вышла со своими детьми встречать и помочь ей выйти из повозки, и в это самое время у ней из-под полы упал горшок каши на землю и вдребезги разбился, а черепки разлетелись в разные стороны. При виде такого происшествия все засмеялись и удивились, откуда у матушки взялся горшок с кашей. Впоследствии же этот смех сменился печалью и горем. Разбившийся горшок и разлетевшиеся черепки предзнаменовали семейное несчастие. Вскоре после этого происшествия они подпали под гнев своих господ и лишились места, дома и все состояние прожили, а сыновей (их были трое) услали в разные дальние стороны в услужение.

Жена управляющего имением Масловой, проживающей в деревне Свинки близ г. Алексина, рассказывала. Однажды к ней приехала ночевать матушка Евфросиния. Муж ее был в отлучке по делам службы. В 10 ч. вечера она улеглась спать, а жена управляющего все поджидала мужа. В 12 ч. ночи матушка Евфросиния неожиданно для всех вскричала: «Батюшки! Двенадцать волков напали!» Жена управляющего, предполагая, что это она во сне бредит, стала ее будить, но матушка не отвечала ей ничего на это. Как бы не слыхала. В час ночи приехал муж ее, она отворила ему дверь, да и ахнула от удивления: «Да на тебе лица нет! Что с тобой?» ― он был бледен, как полотно. Матушка Евфросиния в это время выглянула из двери и сказала: «Будешь бледен; на него двенадцать волков напали!» Действительно, муж объяснил ей, что по дороге на него напало много волков и даже в сани вскочили.

Здесь очевидна прозорливость старицы, а также нет сомнения и в том, что управляющий по молитвам старицы избавлен от растерзания зверями.

Наконец, к проявлению дара прозорливости блаженной Евфросинии можно отнести и то, что, если она угостит кого редькой или перцем, тот непременно испытает горести и скорби; кого накормит блинами, тот получит уведомление о смерти кого-либо из родных, а кому накажет печь пироги или блины или купить ладана и свечей, у того в дом совсем неожиданно кто-либо из родных умрет. Предвещала она те или другие события словами или поступками только тем, в положение которых входила своими советами, расположениями, больше всего тем, которым помогала своими молитвами.

Старица, живя у г-жи Протопоповой, часто была приглашаема ею на утренний чай или обед. Но старица не выходила из своей комнаты, не смотря на усиленные просьбы, и не давала никакого ответа. Но изредка, и то немного погодя после зова, выходила старица из своей комнаты в столовую и с упреком говорила:

– Вы все пьете и едите, а там душа с телом разлучалась (и при этом называла по имени умирающего).

– А я молилась за него.

– Теперь помолимся о новопреставленном и помянем его. А иногда и еще добавляла: «А также помолимся о благополучном рождении младенца» (называла его по имени) и поздравляла с новорожденным всех присутствующих.

Г-жа Протопопова посылала к священнику отцу Павлу спросить у него: «Кто нынешний день родился или умер?» ― и священник называл те имена умершего или родившегося, которые незадолго перед тем называла старица Евфросиния.

Помещик Александр Петрович Полосков, родной племянник г-жи Протопоповой, обручившись с девицей М. С. Горчаковой, заболел непонятной какою-то болезнью, которая до того усилилась в нем, что он для излечения переехал в город. Пролечив все, что имел, он, однако, облегчения никакого не получил; наконец, и доктора от лечения его отказались и посоветовали ему переехать в деревню, что он и исполнил, переселившись в село Колюпаново к тетке.

Сам Полосков говорил про себя, что его в Калуге какая-то купчиха испортила и окружающие его видали, как он в болезни лез на стену. Здоровье его со дня на день становилось все опаснее, так что родители приехали его оплакать как единственного своего сына, не надеясь уже более увидать его живым. Сестра их, г-жа Протопопова, имея полную веру в матушку и надеясь на исцеление больного по ее молитве, убедила родителей больного, чтобы они попросили матушку помочь их горю своими молитвами. Со слезами и на коленях они обратились к ней с просьбой излечить их сына и как бы в благодарность обещали подарить ей любую корову. Старица, видя неотступную просьбу их, приказала приготовить ванну и положить туда разной травы и листьев березовых, затем посадила в нее больного, который не желал ей повиноваться и укорял ее в сумасбродстве. Продержав больного в ванне часа два или более, уложила в постель уже изнемогшего, и он после этого крепко уснул; сама же пошла к г-же Протопоповой, велела готовиться к свадьбе и варить брагу. На другой день утром матушка разбудила Протопопову, приказала послать за невестой, сама пошла за больным, привела его в дом, велела подкрепить его чаем и пищей, и он стал здоров и весел. Так во вторник родители Полоскова оплакивали своего единственного сына, а в пятницу той же недели совершали и торжествовали бракосочетание его. Только родители его (Полосковы) оказались неблагодарными к своей благодетельнице: обещали дать ей корову и обещания своего не исполнили, за что были наказаны от Бога: в том же году у них пало 16 штук тирольского скота. Было многими замечено, что когда в какой-нибудь местности бывает падеж скота и если кто-нибудь из этой местности даст матушке корову, ― то сейчас же не только в том доме, откуда корова, но и во всей местности падеж скота кончался.

В 1848 году сильная холера повсеместно распространялась и было много смертных случаев, но в приходе села Колюпанова, по молитвам блаженной старицы Евфросинии, даже общая смертность была менее предшествующих и последующих годов о чем свидетельствуют метрические книги прихода села Колюпанова.

Болящая г-жа Протопопова, в доме которой жила блаженная Евфросиния Григорьевна, несколько раз получала облегчение в своих болезнях, странными действиями матушки. Болезнь ее была во всем организме: на одной ноге была ужасная рана, из которой по временам выпадали мелкие кости; малейший стук поражал ей ногу, а матушка иногда палкой ударяла по больной ноге и тем облегчала ее страдания. Но ужаснее и жалостнее всех болезней ее были продолжительные хронические припадки, во время которых бывало придет матушка к больной и бросит свою палку в кровать ее, и больная скажет:

– Сколько нас было здесь? Старуха всех нас разогнала!

Потом она смолкнет и успокоится. Однажды у больной Протопоповой несколько дней сряду лилась кровь горлом (по глубокой тарелке), и она до того ослабела, что едва-едва переводила дыхание, так что все окружающие отчаялись видеть ее живой. Это было в осеннее ненастное время. Старица Евфросиния приказала истопить баню (матушка всегда приказывала, но не просила и не советовала, и ее приказания почти все беспрекословно исполнялись), велела доставить в печку котел с лошадиным пометом и, когда все было готово, пришла в баню, сама вымешала в котле помет руками, легла на лавку и приказала принести к ней больную. Как ее ни отклоняли и ни уговаривали, что больную нельзя к ней нести, во-первых, по слабости здоровья, во-вторых, по ненастной погоде и в-третьих, по удушливости в бане воздуха, матушка настояла на своем требовании. Больная, узнавши требование и желание матушки, сказала, что готова даже с ней умереть и велела нести себя к ней.

Едва только поднесли к бане больную, как матушка запела: «Царю Небесный» ... Больная еще громче стала вторить ей в пении. Когда же стали мыть больную, матушка начала дразнить больную голосом козла:

Бя а!!

Больная Протопопова неистово кричала:

Ой, жарко! уйду! душно!..

И до тех пор продержала ее в бане, пока не вымыла. Матушка запрещала мочить больную ногу, а сама всю смочила ее. После этого она приказала больную отнести в ее спальню, и сама пошла в свою комнату. Но не прошло и десяти минут, как уложили больную в постель, матушка явилась к ней, потребовала чаю, приказала ей встать, и она исполнила, ее приказания,–встала, оделась и села разливать чай сама пила и угощала матушку. После этого здоровье больной поправилось.

Отец Павел Просперов сообщал следующее.

До моего поступления в доме моего тестя, гостила родственница моей жены, которая в это время так сильно заболела, что не могла даже поднять головы. Узнавши, что приехала матушка, больную уговорили пойти к ней, и она едва-едва дошла к ней. Когда все пришли, матушка посмотрела на больную и спросила: «Ты еще здесь?» Больная, показывая, рукою на мою жену, сказала: «С кем же мне оставить ее?»

Матушка положила свою руку на больную и сказала: «Дай Бог тебе здоровья за то, что ты ее не бросаешь!» Больная с этого момента стала здорова и весела, как бы совсем не болела, и обратилась к сестре, говоря: «Сестра, теперь я совсем здорова; ведь матушка точно шубу с меня сняла».

После этого разговора бывшая больная, видя, как ласкала собачку матушка, подумала: «Разве святые спасались с собаками? «Матушка, не говоря ни слова, взяла собачку и выбросила в открытое окно.

Отец Павел Просперов рассказывал, что однажды зимою к нему пришла матушка и легла на диван, приказав ему снять с нее валенки, что он и сделал. «Полежав некоторое время, она собралась идти; я предложил ей свои услуги обуть ее, на что матушка ответила:

– Возьми себе мою обувь, да смотри береги ее! ― а сама пошла босая.

Спустя несколько времени жена моя заболела водяною болезнью, и вся опухла, но более всего опухоль была в ногах, так что не знали, во что обуть ее. Вдруг пришла, мне в голову мысль на ночь надеть матушкины валенки. Утром на другой день опухоль в ногах значительно уменьшилась, а на третий день совершенно прошла, и жена стала совсем здорова, так что эта болезнь больше не повторялась.

Помещица Наталия Адриановна Корелова, бывши беременна, трое суток мучилась родами, так что окружавшие ее в то время доктор и акушерка, пришли в недоумение и не знали, как и чем помочь страдающей, и решили сделать операцию. Был призван и священник для напутствования. Больная посылала за матушкой Евфросинией Григорьевной, но ее нигде не могли найти. Но к общему удивлению всех окружающих вдруг приехала сама матушка и войдя сказала больной: «Что у тебя за народ? Или свадьба какая?»

Выслав всех из спальни, начала растирать страждущей бока и спину деревянным маслом, а затем сказала: «Ну, Христос с тобой, поздравляю с дочкой! Ударят в колокол, и ты родишь!»

Матушка была на отходе ранней обедни, и действительно, как только начали благовестить к поздней, ― г-жа Корелова разрешилась от бремени благополучно рождением дочери Анны, которая и до сего времени жива.

В другое время г-жа Корелова, бывши беременна, спросила матушку: «Кто у меня родится: мальчик или девочка?» Та отвечала: «Кусок мяса». Правда, родился мертвый недоношенный ребенок.

У г-жи Кореловой был резвый и здоровый мальчик Николай, который однажды заболел так, что у него все члены ослабли и он был совершенно без памяти.

Мать и отец сильно были огорчены и не знали, что с ним делать. В этом семейном горе матушка не оставила их своим посещением: она, не прошенная и незваная, посетила их. Не успела она с ними повидаться, как мать больного ребенка стала просить ее полечить сына. Матушка дала какой-то травы и приказала сына напоить ею, а няня при этом подумала про себя: «Что это она Бог знает какой травы дает и велит напоить его!». Матушка обратилась к ней со следующими словами: «Какой бы я травы ни дала, вы должны пить, хотя бы сору с печки», ― и после этого уехала.

Отец больного ребенка не исполнил ее приказания, а пригласил доктора и по рецепту его дал ребенку лекарства, после которого ребенок совершенно омертвел: тело его охладело, дыхание остановилось и только в груди было заметно биение. Родители пришли в ужас. Мать, укорив мужа за то, что он не послушался матушки, послала его просить у нее прощения и помощи.

Матушка сначала не приняла его. Когда же он со слезами и на коленях стал просить прощения и помощи больному, матушка прежде всего сделала выговор за пренебрежение к ее траве и за приглашение доктора, а затем все-таки приказала напоить больного травою, данною ею прежде. По возвращении к себе домой и веруя в слова старицы, отец приказал заварить матушкину траву и дать больному. Едва только успели дать этого настоя больному в рот, как он ожил, а выпивши этой травы еще чашку, совершенно стал здоров, только не мог ходить. Матушка и в этом помогла больному: увидавши, что его носят на руках, она настоятельно приказала поставить его на ноги. Когда же опустили его на ноги, матушка, сделавши на нем крестное знамение, коснулась рукою его головы и как бы отталкивая от себя, сказала ему: «Ну, ступай!"–и он с той минуты начал ходить.

Однажды жена причетника, села Архангельского, расположенного в четырех верстах от села Колюпанова, пришла к матушке Евфросинии просить помощи больной своей матери.

Та ей сказала:

– Что! что! Я тебе дам глухой крапивы, напои больную настоем ее и будет здорова.

Пришедшая подумала: крапивы-то и своей у нас много. Матушка не дала ей много раздумывать, а прервала ее мысль словами: «Не только крапивы, но если бы я дала тебе хворосту или соломы, ты должна ее не думавши принимать. Вот и муж твой (она его не видела) тоже раз усомнился, ― но Бог с ним, он человек добрый!» ...

Странно и чудно то, что матушка на некоторое время приставила себе прислуживать глухонемую, которая понимать и передавать мысли и намерения могла только знаками. Но матушка, бывало, скажет ей:

– «Немая, сделай то и, то!», ― и она делает беспрекословно. Например:

«Немая, подои корову!», ― та берет подойник и идет.

«Немая, топи печь!», ― она принесет дров и затопит печь:

«Позови мне того или другого человека!», ― и она тот же час приведет того, кого приказывала матушка.

Случалось даже и так, что матушка из своей комнаты отдавала приказание немой, которая находится в другой комнате, и та исполняла ее приказание в точности.

Однажды к девушке, которая ходила за матушкой, приехала сестра проведать. Выпрягли лошадь и пустили ее в сад на корм, где находились ульи с пчелами. Лошадь, ходя по саду около ульев, один из них повалила. В этот же момент пчелы из улья налетели на нее и стали жалить и до того изжалили, что хозяева ее отчаялись видеть лошадь живою. Но в это самое время матушка как бы нечаянно подошла к валявшемуся улью бросила в него метлу и что ж? Все пчелы убрались в улей, а лошадь, как бы ничего с ней не было, стала есть корм.

В городе Алексин был падеж скота. Матушка неожиданно для жителей утром взошла в середину стада, проводила до места пастбища, и в то же время падеж скота прекратился.

Как-то матушка посетила город Алексин и, подойдя к бане, которая находилась под бугром, легла на ее крышу и начала кататься по ней, приговаривая:

–"Будешь наказана! будешь наказана!» ... А надо заметить, что в этой бане мяли лен, не соблюдая воскресенья и праздничных дней. Матушка повалялась по крыше и ушла, и баня в тот же день вечером сгорела.

Однажды Алексинская помещица М. С. Пушкина вместе с казначеем одного монастыря поехала в Москву и дорогой завели между собою разговор, как поступать одной с подчиненными, а другой с рабами.

Поступать строго, ― будут роптать.

Обходиться кротко ― избалуешь.

Въехали в г. Серпухов и вспомнили, что матушка здесь. Зашли. Матушка приняла ласково и на прощанье между прочим сказала Пушкиной: «Кротче-то, дочка, лучше!»

Однажды М. С. Пушкина, разговаривая с матушкой, спросила ее: «Матушка, сколько вам лет?» И получила такой ответ:

«Ну, считай, дочка! Я жила в Смольном, а тогда был первый выпуск!» ...

В другой раз г-жа Пушкина во время разговора с матушкой размышляла про себя о том, что при императрице Екатерине II три фрейлины ушли из дворца: одна Саломия ― погребена в Московском мужском Симоновом монастыре; другая–матушка Евфросиния, а третья-то где же?

Матушка на мысль ее ответила: «Марфушка в Суздале, такая чудачка была, ― а теперь чудеса творит».

Блаженной Евфросинии было имя не Евфросиния, а Евдокия. ― Такое имя дано было ей при святом крещении. В Колюпанове к ней пришла однажды 1 марта пожилая девица из Петербурга и поздравила ее со днем Ангела.– Матушка поцеловала ее и сказала: «Если знаешь, то молчи!»... Из этого следует, что подвижница скрывала свое имя.

Вообще много оказано благодеяний городу Алексину и его окрестностям блаженной старицей, вещественных и духовных. Наконец, старица исполнена была благих дел и долгих дней. Перед смертью ее все прихожане села Колюпанова и окрестных мест, а также все, кто знал ее, слыша о близком конце ее жизни, приходили к ней проститься и попросить ее благословения. Матушка со всеми прощалась и благословляла кого чем пришлось: кому крестик, кому образок, книжечку, травки, крапивки, чулки, платок и т. д. Старица позвана была на небо ангелами к жизни нестареемой, в Церковь торжествующих.

За три недели до своей праведной кончины в воскресенье во время обедни матушка вышла на крыльцо, которое было против церкви и вдруг изумительным громким голосом позвала к себе за ней ухаживавшую няню, говоря: «Няня, ты ничего не видишь? Посмотри, вон два ангела в белых одеждах вышли из церкви и зовут меня к себе: «Евфросиньюшка, пора тебе к нам!»

Такие видения были ей к ряду три воскресенья– в одно и то же время, а в четвертое, после литургии и напутствования Святых Христовых Таин, старица отошла ко Господу тихо, безболезненно, скрестив на груди свои исхудалые руки. Лицо усопшей праведницы сияло небесным блаженством, и смерть не посмела наложить свою мрачную печать на святолепный лик праведной старицы. Едва она испустила последний вздох, как несказанное благоухание разлилось по ее комнате. Так тихо и безмятежно испустила она свой дух и предала праведную свою душу в руце Божии 3 июля 1855 года, в день святого блаженного Иоанна, Христа ради юродивого московского чудотворца, в 3 часу пополудни. Жития ее было сто двадцать лет.

Весть о кончине блаженной Евфросинии привлекла в Колюпаново множество народа, не только из окрестных селений, но даже из ближайших городов. Тесным кольцом обступила густая толпа гроб почившей старицы, и стены Казанского храма огласились беспрерывным пением панихид об упокоении ее праведной многострадальной души.

Каждый хотел отдать последний долг усопшей, каждому хотелось прикоснуться, если не к самому телу блаженной старицы, то по крайней мере ко гробу ее.

Гроб почившей старицы буквально весь был уставлен восковыми свечами, прилепленными по бокам усердием многочисленных ее почитателей. Не плачем сопровождаем смерть святых (говорит св. Василий Великий), но в восторженных ликованиях веселимся при гробах их, потому что смерть для праведных ― сон, вернее же сказать ― отшествие их к лучшей жизни.

Так было и здесь: каждый сознательно чувствовал, что хоть старица и умерла, хотя она и отошла к Отцу Небесному, но не унесла с собою любви к живым; хоть она и преставилась телом, но духом осталась на земле с присными ей.

Стой, смотри и поучайся! ― безмолвно вещало окружающим бездыханное тело блаженной старицы Евфросинии. Вчера мои очи видели, уши слышали, уста говорили и тело было в движении, но дух жизни отошел и что теперь перед тобою?..

...Итак, памятуй, друг мой, и живи в страхе, ― ибо вся земная жизнь наша не что иное, как вседневная смерть. Вчера мы были не те, какие сегодня, завтра будет не то, что ныне. На всяк день отъемлется часть нашего жития и в то время, когда мы растем, ― жизнь убывает и умаляется. Ныне умерли брат, сестра твои, а завтра умрешь и ты, ― путь один. Вся земля усеяна костями, как поле пшеницей, и живые не находят места, чтобы ступить, не потревожив ногою праха почивших. Не ищи же услаждения зрению и слуху, ― завтра око смежится и ухо перестанет слышать... Не давай воли рукам и ногам, ― завтра свяжет их рука смерти и тебя самого прикует к одру, с которого уже не встанешь...

Не желай пышных нарядов и светлых жилищ, ― завтра вот в какую облекут тебя одежду и вот какой приготовят тебе дом... Не желай наград и отличий, ― они поместятся на время лишь около гроба твоего, как бы посмеиваясь твоему тщеславию... Не привязывайся к земле и ко всему земному,–завтра коса смерти порешит все эти узы и против воли и желания твоего пойдешь в дальнюю страну иного мира, где все иное и не напомнит тебе ничем твоих земных богатств и сокровищ. Бодрствуй и спеши перенестись туда заблаговременно мыслью и сердцем, чтобы в тот час, в который введут тебя в эту область, не оказаться тебе там, словно в чужом месте, незнакомым с тамошними порядками...

Согласно завещанию покойной старицы, многотрудное тело ее было облечено в монашеское одеяние, а в руки положен кипарисный крест и четки, и положено в простой гроб. Погребение было торжественное. Литургию совершали три священника во главе с настоятелем церкви отцом Павлом Просперовым, а отпевание совершали шесть священников.

7 июля было ее погребение. Она лежала во гробе, как бы живая. По благословению бывшего преосвященного епископа Тульского Димитрия, похоронили тело ее в приделе Казанского храма, в трапезной, к южной стороне под полом.

Стечение народа при погребении было большое, так что церковь не вместила всех молящихся, и большая половина народа находилась вне церкви. При погребении тела блаженной, пожелала быть и больная г-жа Протопопова, но чтобы не было больной беспокойно, ее усадили в кресло ниже правого клироса в придельном храме, а тело покойной старицы Евфросинии поставлено было в настоящем храме, так что больная Протопопова не могла видеть тела покойной: во- первых, по местоположению, во-вторых, по стечению народа. Во время херувимской песни вдруг к общему изумлению и ужасу, больная Протопопова закричала: «Вы ничего не видите, как мать Евфросиния встала из гроба и идет исцелить меня!» ... В это время больная протягивает ногу и, кто около ее стоял, тот слышал треск подколенных жил. Больная встает с кресла и без помощи людской идет ко гробу покойной старицы благодарить ее.

Подойдя ко гробу, она срывает с себя козырек, который носила от болезни глаз, перекидывает через гроб, потом берет руку покойной и крепко, крепко целует говоря:

– Благодарю тебя, мать святая, что ты меня исцелила!

Поблагодаривши, она опять отправилась на свое место (кресло). Это чудо всех предстоящих привело в ужас и трепет, и много лет об этом чуде говорили люди и передали своему потомству для памяти, чтобы в болезнях своих прибегать к старице за помощью с молитвою.

Окрестные жители чтут память старицы Евфросинии, как своей благодетельницы частым служением панихид на ее могиле и нередко рассказывают о помощи ее в болезнях и душевных своих скорбях; об этой помощи некоторые имеют извещение в сонных видениях.

Старица Евфросиния при жизни своей неоднократно предрекала, без обозначения времени, что в Колюпанове на месте ее подвигов будет воздвигнута иноческая обитель для желающих посвятить себя подобно ей на служение Господу; так же указывала определенно и место монастырских зданий, говоря об этом нередко Протопоповой и о. Павлу Просперову, своему духовнику.

«Надо верить в то, что волею любящих Его, Господь сотворит».

На надгробии блаженной старицы сделана надпись по указанию мудрого святителя высокопреосвященного митрополита Московского и Коломенского Филарета:

Евфросиния неведомая.

Скончалась июля 3-го дня 1855 года.

Буяя мира избра Бог, да премудрыя посрамит.

Надпись сия сделана Высокопреосвященным Филаретом, Митрополитом Московским и Коломенским.