Жизнь Будды

С.Ф. Ольденбург Жизнь Будды

Вы услышите [7] повествование о жизни Будды, великого индийского учителя, основавшего первую из трех мировых религий — буддизм; но раньше чем приступить к этому рассказу, я должен объяснить вам, как я понимаю свою задачу: Будда, как и два других основателя мировых религий — Иисус Христос в Палестине и Мухаммед в Аравии, — действительно существовал: он жил в Индии в VI и V веке до Рождества Христова.

Мы имеем много рассказов о жизни Будды, так же как о жизни Христа и Мухаммеда, но мы совершенно не можем сказать, что из этих рассказов передает действительно бывшее, а что есть только предание, ибо все эти рассказы составлены последователями великих учителей, которые передавали в них свои представления, не думая совершенно о том, что мы называем теперь строгой исторической правдой.

И вовсе не потому, чтобы они хотели что-нибудь скрыть или исказить, хотя и это могло произойти у отдельных верующих, а просто потому, что они безусловно верили тому, что слышали, и потому, что та историческая правда, о которой мы теперь так заботимся, не имела для них никакого значения: мы ищем и сомневаемся, а они считали, что знают, и не сомневались.

Ученые делают попытки разобраться в преданиях о мировых учителях и выяснить, какая часть исторической правды в них заключается; работа эта не бесполезная, и некоторые крупицы точных исторических сведений получаются, но только крупицы и не больше — цельный образ Будды, Христа, Мухаммеда получит только тот, кто узнает их такими, какими их представляли и представляют себе буддисты, христиане, мусульмане. И только эти образы для нас важны, потому что на самом деле в жизни и в истории остались только Будда буддистов, Христос христиан, Мухаммед мусульман, они живы и поныне, а те неопределенные тени, которые мы попытаемся очертить при помощи отдельных крупиц того, что считаем историческою правдою, только тени и больше ничего.

И потому тот Будда, о котором я вам расскажу, будет Будда буддистов, и лишь два указания, что он жил в Индии в VI–V в. до Рождества Христова я черпаю не только из буддийских преданий, но и утверждаю на основании современных исторических разысканий.

Чтобы вам понятен был далее мой рассказ, нужно предварительно объяснить одно индийское понятие и одно индийское слово.

Индийцы верят в то, что живые существа постоянно перерождаются, что после каждой смерти наступает новая жизнь, за нею новая смерть, и так без конца. Буддисты полагали, что только Будда открыл тайну, как избегнуть навсегда перерождений, и что его земная жизнь как Будды была его последнею жизнью. Перед тем он пребывал на одном из небес, которое зовется «Радостным», и с этого неба он спустился на землю и здесь родился человеком.

Когда будда готовится стать буддою, он называется бодисатвою, и это индийское слово, которое часто будет нам встречаться, надо запомнить.

Сообщу вам теперь вкратце повествование о жизни Будды, как его преподают буддисты.

Когда бодисатва пребывал на небе в «Радостном» граде Тушита, поднялся «Клич Будды». В мире бывает три великих клича: «Клич Века», «Клич Будды» и «Клич царя Миродержца».

Когда божества сознают, что через сто тысяч лет должен наступить новый «век», они устремляются к людям, рыдая, с распущенными волосами, утирая руками слезы, в красных растерзанных одеждах, и возглашают клич: «Через сто тысяч лет наступит новый век, этот мир уничтожится, великий океан иссякнет, погибнет земля, погибнет царь гор Сумеру, погибнут и боги. О люди, творите милосердие, являйте доброту, удовлетворение и внимание, чтите отцов ваших и матерей, чтите старших в роде вашем». И клич этот называется «Клич Века».

Когда боги сознают, что через тысячу лет на земле родится всеведущий будда, они идут к людям и возглашают клич: «Через тысячу лет явится в мире будда». И клич этот зовется «Клич Будды».

И когда боги сознают, что через тысячу лет родится царь миродержец, они идут к людям и возглашают: «Через тысячу лет явится в мире царь миродержец». И клич этот зовется «Клич Миродержца».

И услышали все боги «Клич Будды», и собрались они и отправились в небесный «Радостный» град и преклонились перед бодисатвою и сказали ему: «Когда ты стремился к десяти совершенствам, ты не думал стать богом или миродержцем, ты стремился лишь ко всеведению для спасения людей, настало ныне время стать буддою, это время настало».

Не ответил им бодисатва и погрузился в размышление относительно пяти великих рассмотрений, которые должен иметь в виду бодисатва перед последним своим перерождением.

Первое великое рассмотрение — рассмотрение времени: во благовремении ли ему родиться среди людей? В век, когда возраст людей превышает сто тысяч лет, неблаговременно родиться будде, ибо живя так долго, люди не понимают, что они подчинены закону рождения, старости и смерти, и потому не могут воспринять учение будды. Когда возраст, достигаемый людьми, менее ста лет, то тоже неблаговременно явление будды, ибо люди тогда вполне греховны и тоже не могут воспринять его учения. Благовременно его проявление, когда возраст людей менее ста тысяч лет и более ста лет. И так как тогда возраст людей достигал ста лет, то бодисатва уразумел, что наступило для него время.

И второе великое рассмотрение было рассмотрение части света, в которой надлежало ему родиться, и уразумел бодисатва, что надлежит ему родиться в Индии.

И третье великое рассмотрение было рассмотрение места рождения, и определил бодисатва, что это будет в средней части Индии в городе Капилавасту.

И четвертое великое рассмотрение было рассмотрение семьи, в которой бодисатве надлежало родиться; он увидел, что наиболее чтимы семьи кшатриев-воинов и решил возродиться в семье кшатриев, Шакиев, от царя Шуддоданы; оттого, когда он стал потом отшельником-муни, его называли Шакия-муни, «отшельник из рода Шакиев».

Пятое великое рассмотрение было рассмотрение того, кто станет его матерью, и он решил, что матерью его будет Махамая, супруга царя Шуддоданы, в течение ста тысяч веков перерождавшаяся, достигая совершенства; и бодисатва увидел вместе с тем, что осталось ей жить десять лунных месяцев и семь дней.

Уяснив себе пять великих рассмотрений, бодисатва сказал: «Настало, боги, для меня время стать буддою» — и отпустил их.

И потом он вступил, окруженный богами, в рощу Веселия — Нандана, ибо роща Веселия всегда есть на небесах. И в этой роще боги напоминают покидающим их для нового перерождения о всем благом, что ими содеяно, и желают им счастия в новой жизни. И теперь боги окружили бодисатву, желая ему блага. Бодисатва покинул небесный «Радостный» град, чтобы возродиться в последний раз на земле от Махамаи, супруги Шакия царя Шуддоданы, в срединной Индии, в городе Капилавасту.

В городе Капилавасту жена царя Шуддоданы увидела чудесный сон: ей приснилось, что боги, стражи четырех стран света, перенесли ее на ложе на горы Гималаи и здесь оставили под тенистым деревом. Явились затем богини, супруги тех богов, и омыли ее в священном озере Анаватапта и одели в небесные одежды, и она вновь возлегла, и вдруг явился белый слон и вошел в ее правый бок.

Наутро царица рассказала свой сон царю; позвал он звездочетов объяснить чудесный сон, и сказали они, что у царицы родится сын, и если он останется в миру, то будет царем миродержцем, царем всей земли, а если станет отшельником, то будет Буддою и учением своим просветит весь мир.

И стала царица ждать рождения сына, и когда пришло время, она захотела отправиться в загородный сад; и здесь, стоя под древом, она родила сына, который чудесным образом вышел из правого ее бока. И много тогда произошло чудес, но главное это было то, что младенец сделал семь шагов и кинул победный клич, возглашая как победитель в борьбе.

Отвезли затем мать и ребенка во дворец. В то время жил мудрый отшельник Асита, понял он из совершавшихся в мире чудес, что родился тот, кому суждено было стать Буддою, радостный поспешил он в город и во дворец и попросил позволения увидеть мальчика-царевича. Царь велел принести сына, и мальчик положил ноги свои на голову отшельника, который преклонился перед младенцем, ибо понял, что перед ним тот, кто будет спасать людей. И просиял Асита от счастия, но тотчас же затем силою провидения он узнал, что не дожить ему до того дня, когда царский сын станет Буддою, и горько заплакал Асита. Спросил его царь, какая причина его слезам, не грозит ли несчастие мальчику? Мудрец ответил, что мальчику ничего не грозит, что он станет Буддою, но Асита плачет потому, что не доживет до этого счастливого дня.

Наступил пятый день, когда, по обычаю, предстояло наречение имени новорожденному. И было устроено великое празднество. Нарекли имя царевичу Сарвартасидда — «Цели вполне достигший», или «Сиддарта», «Цели достигший». И прорицатели сказали, что станет он отшельником и Буддою. Когда царь спросил их, что же побудит царевича стать отшельником, прорицатели ответили: «Четыре встречи: со стариком, больным, мертвецом и монахом». Решил царь во что бы то ни стало уберечь царевича от этих встреч, дабы остался он в миру, и велел он поэтому окружить Сиддарту стражею и не допускать его никогда к старикам, больным, мертвецам или монахам.

По обычаям той страны праздновался праздник начала полевых работ, и сам царь начал пахотьбу и вспахивал сам поле. Понесли на праздник младенца-царевича, и нянюшки посадили его под деревом. Когда празднество было в разгаре, захотелось нянюшкам посмотреть на него вблизи, и оставили они младенца одного под деревом. Младенец, будущий Будда, сидел тихо, скрестил ножки и погрузился в раздумье и созерцание. Долго не возвращались нянюшки, солнце далеко прошло по небу, и тени от всех дерев уже легли по другому, только то дерево, под которым сидел ботисатва, бросало тень по-прежнему и покрывало тенью младенца. Когда прибежали назад нянюшки, они увидели чудо и сказали о нем царю, и царь и народ дивились чуду.

И не одно это чудо совершалось, а много других: так, когда однажды понесли мальчика в храм на поклонение богам, изображения их поднялись и преклонились перед бодисатвою. Когда он стал старше и его повели в школу, то он проявил такие удивительные способности и такие удивительные знания, что учителя дивились тому, как великому чуду.

Мать мальчика после его рождения умерла на седьмой день, и его воспитывала тетка, сестра его матери, и сам царь.

Мальчик вырос и стал юношей, и царь захотел его женить. Перед тем он построил ему три дивных дворца, по одному для каждого времени года, ибо в Индии в то время считали три времени года: лето, время дождей и зиму. Дворцы были полны прислужников и прислужниц и было в них много плясуний, которые услаждали царевича плясками. Дворцы стояли среди садов, в садах были пруды, покрытые лотосами: белыми, голубыми, красными. Бодисатва был одет в тончайшие и драгоценнейшие ткани, драгоценные камни блестели в его головном уборе, на запястьях и кольцах. Над царевичем держали белый зонт, дабы не касались его лучи солнца, капли дождя, зерна пыли.

Когда царь задумал женить сына, он прежде всего подумал о своих родичах Шакиях и стал среди них искать жену бодисатве. И нашел он царевну Гопа — красавицу, умную, добродетельную, которая нравилась царевичу. Но когда царь посватался за нее для своего сына, то отец царевны не хотел согласиться и говорил, что юноша изнежен и не знает ни воинского и никакого другого ремесла, а тот, кто хочет жениться, должен быть в состоянии независимо поддерживать своею работою семью. Когда огорченный царь передал это бодисатве, то тот успокоил отца и сказал ему, что он знает и воинское дело, и ремесла, и искусства и готов состязаться в этом с кем угодно. Послали всюду глашатаев звать людей на состязание с царевичем в воинском деле, в науках, искусствах, ремеслах. И сколько ни состязалось с бодисатвою людей, всех он победил, и все охотно признали себя побежденными, кроме одного — царевича Девадатты, который с этого времени возненавидел ботисатву и стремился его уничтожить, но не смог этого сделать и сам погиб после многих покушений на ботисатву, а потом и на Будду.

Отпраздновали свадьбу победителя царевича, и зажил он счастливо в трех своих дворцах. Но близилось уже время, когда предстояло ботисатве покинуть отчий дом и семью и радости семейной жизни и идти искать одному в пустыне ответ на вопрос о том, как спасти людей от смерти, страданий и перерождений. И вот испытал он четыре встречи, о которых звездочеты предсказали его отцу, царю Шуддодане, при рождении сына.

Захотелось однажды царевичу поехать по садам и рощам, и велел он запрячь колесницу. И когда он ехал и наслаждался деревьями и цветами, он вдруг увидел перед собою старика, седого, беззубого, согбенного, который с трудом двигался, опираясь на посох. Спросил царевич возницу, что это за человек, который не похож на других людей? «Это старик», — ответил возница. «А я тоже буду стариком?» — спросил бодисатва. «И ты будешь стариком и я буду, — ответил возница, — все подвержены старости». «Довольно на сегодня прогулки, — сказал царевич, — вернемся». И когда они вернулись, царевич сел в своем дивном дворце и стал думать. «Горе тому, что рождается, ибо в том, что рождается, проявляется старость». Узнал царь про встречу царевича, смутился, велел певцам и плясуньям увеселять ботисатву и строго приказал следить за тем, чтобы не было новой встречи, дабы не сбылись предсказания звездочетов. А царевич сидел и не слушал пения, не глядел на пляски и думал о юности, о старости, и вся радость юности, которою живут юноши, исчезла в нем.

И опять прошло время и поехал царевич по своим садам и рощам и увидел он больного: страждущего, мучающегося, лежащего, другими поддерживаемого, и спросил царевич возницу: «Кто это?» И возница ответил: «Больной». «А я избегну болезни?» — спросил тогда ботисатва. «Нет, ни ты, ни я и никакое рожденное существо не избегнет болезни». «Вернемся», — сказал царевич. И еще глубже погрузился он в думу и думал о старости и о болезни, и радость силы и здоровья, которая была в нем, исчезла. И ничем не могли отвлечь его от этих трудных мыслей.

В третий раз выехал царевич, увидел он толпу народа и кого-то лежащего, как бы увядшего. «Это кто?» — спросил он. «Это умерший, это тот, кто ни мать, ни отца и никого из близких никогда уже не увидит». Подъехал царевич ближе к покойнику и опять спросил: «А что такое умерший человек?». «Умерший это тот, кого ни мать, ни отец, никто из близких никогда уже не увидит». «А так будет и со мною?». «Да, и с тобою, и тебя не увидят более близкие, когда ты умрешь, и ты их не увидишь». «Вернемся», — сказал царевич.

И опять, в четвертый раз выехал бодисатва, и увидел он человека бритого, в коричнево-красном платье, и спросил возницу: «Кто этот человек, у которого голова не как у других людей, и одежда не как у других людей?». «Это отшельник». «А что такое отшельник?» «Отшельник — человек, живущий благою жизнью, сострадательный ко всем существам, следующий истинному учению».

Возвратился царевич в свой дворец и погрузился в думы. Пробовали развлечь его певцы и плясуньи, но он все сидел в раздумье. Наконец он задремал. Когда это заметили занимавшие его женщины, они тоже расположились ко сну, кто где находился. Светильники, горевшие благоуханными маслами, начали потухать. Проснулся царевич и оглянулся: в громадном, пышном покое было полутемно, всюду лежали разметавшись спящие женщины. И показалось царевичу, что он на кладбище и вокруг него одни трупы. И сердце его преисполнилось горести и отвращения, и почувствовал он, что настало время для полного отречения от прежней жизни, для вступления на путь отшельничества. Пошел он к двери и позвал, и откликнулся его возничий Чанна, и велел он ему оседлать коня.

Тем временем бодисатва сказал себе: «Взгляну еще раз на сына», а сын его только что перед тем родился. Бодисатва открыл дверь в комнату, где спала молодая мать с младенцем.

В ту минуту светильник в комнате погас, но царевич рассмотрел, что мать держит рукою головку сына и потому лица его не видно. Бодисатва тогда подумал: «Если я подниму ее руку, она проснется, и может возникнуть препятствие к моему уходу; когда я стану Буддою, вернусь и увижу сына».

И он вышел из дворца и сел на коня и поехал с ним к городским воротам; весь город был погружен в глубокий сон. Ворота открыло божество города, и бодисатва выехал. И в то же время перед ним предстал Мара-искуситель, бог любви и бог смерти, и воскликнул: «Вернись, через семь дней ты станешь царем Миродержцем и будешь владычествовать над всею землею!» Ответил ему бодисатва: «Не нужна мне власть царя Миродержца, я иду, чтобы стать Буддою». И сказал тогда Мара: «Отныне ни на шаг не отойду от тебя и буду следить за тобою, чтобы знать, когда у тебя явится даже хоть мысль о страсти, недоброжелательстве или о зле». С того времени Мара следовал за ним как тень.

Отъехал царевич далеко от родного города и сошел тогда с коня; и от горя предстоящей с бодисатвою разлуки конь тут же умер. Бодисатва мечом отрезал себе волосы, отдал меч и драгоценности Чанне и велел ему известить родных об уходе своем. По дороге у встречного человека он обменял свое платье на рубище. Таким образом бодисатва стал отшельником и вступил на путь искания истины.

Пошел бодисатва к мудрым учителям и у ног их слушал учение, слушал и вдумывался в него, но ни один учитель не удовлетворил его. «Не приводят они к спасению, к освобождению, к нирване», — думал бодисатва. И стал он тогда в одиночестве предаваться созерцанию, подавляя в себе все желания, все потребности. Остались от него только кости да кожа, и стал он весь черный от голода и изнурения. Всячески скрывался он от людей, чтобы никого не видеть и никто не видел его. А иногда он спал на кладбище среди трупов. Но сколько он ни истязал себя, сколько ни уничтожал свою плоть, не получил бодисатва этими истязаниями просветления, не достиг он высшего разумения.

И вот снова предстал перед ним Мара-искуситель, бог любви и бог смерти, и стал искушать» его: «Ты худ, ты бледен, близка к тебе смерть. Одна только часть жизни в тебе, а тысячу частей смерти. Для живущего жизнь лучше. Живя, ты станешь добрые дела делать». Но отверг бодисатва искусителя, который уже семь лет преследовал его. И послал к нему тогда Мара своих трех дочерей: Вожделение, Неудовлетворенность и Страсть, и явились дочери Мары перед бодисатвою в образе прекрасных девушек и стали искушать его. Но бодисатва молчал и не обратил на них даже внимания.

Все далее и далее размышлял бодисатва и понял он, что не голоданием и самоистязанием достигнет он высшего познания, ибо голод только обессилил его, и сказал он себе: «Приму пищу». И вкусил он рису и похлебки. В то время, когда он подвизался, около него было пять нищих монахов, которые ждали, что самоистязаниями бодисатва достигнет истины. Когда они увидели, что бодисатва вкусил обильной пищи — рису и похлебки, сказали они: «Излишествует монах Гаутама, оставил он искание главного». И ушли от него.

Освободившись от ослабления телесных сил, которое мешало созерцанию и размышлению, бодисатва углубился мыслями в рассуждение о том, где искать спасения, освобождения от страдания. И вспомнил он одно за другим свои прежние существования, и всегда было одно и то же — рождение, счастие или страдание, или и счастие и страдание, а потом неизменно — смерть. И понял бодисатва тогда, что сущность преграды к спасению в существовании и в неведении и в дурных промыслах, дурных словах, дурных делах. И беспокойствие в нем стало сменяться спокойствием, ведение победило неведение и наступило для него прозрение: «Неразрушимо отныне мое освобождение, это мое последнее перерождение, нет для меня другого существования». И стал он тогда прозревшим, просветленным — Буддою.

И у Будды явилась такая мысль: «Я достиг высшего разумения, трудно достигаемого. Люди утешаются страстями и трудно им, увлеченным страстями, понять, что составляет причину этих страстей, и еще труднее понять им успокоение всех действий — нирвану. И стану я их учить, а они не признают меня, и будет в этом мое мучение, будет в этом мое истязание». И начал он склоняться к тому, чтобы отказаться от проповеди истины.

Бог Брахма на небе познал направление мысли Будды и испугался отказа его от проповеди, спустился с неба и предстал перед Вещим и стал умолять его: «Возврати, господи, учение, гибнут люди, не зная его, воймут они учению. Как стоящий на скале, на вершине горы обозревает людей кругом, так и ты, о мудрый, всевидящее око имеющий, взойди на чертог учения и воззри, бесскорбный, на людей, в скорбь погруженных, рождению и старости подчиненных. Встань, герой, одержавший победу, гряди в мир. Возвести, господи, учение, явятся его последователи».

Услышал Будда слова Брахмы и внял им: исполнилось сердце его сострадания ко всем существам и оком прозревшего взглянул он на мир. И обозревая мир оком прозревшего, увидел он существа малострастные, многострастные, с острыми и с нежными чувствами, увидел благочестивых и нечестивых, легко и трудно научаемых, и увидел некоторых живущих и со страхом взирающих на путь в тот мир. Как в пруду лотосов или водяных роз или белых лотосов некоторые лотосы, или водяные розы или белые лотосы родившись и выросши в воде, не выходят из воды, но зреют, погрузясь в воду, иные же стоят на уровне воды, другие же над водою, не касаясь воды, такими Будда увидел и людей, взирая на них оком прозревшего. И сказал он тогда Брахме:

«Отверсты врата бессмертия для них, да уверуют внемлющие учению». И понял тогда Брахма, что Вещий принял подвиг проповеди учения, преклонился перед Вещим и вознесся на небо.

И стал Будда думать о том, кому и как он впервые возвестит закон, и вспомнил он пять нищих, которые ждали его просветления, и, увидев его вкусившим рису и похлебки, ушли, потеряв веру в его искание истины. И решил он в первую свою проповедь сказать им и пошел к ним, ко граду Бенаресу, в Рощу Ланей. Увидели его издали пять нищих отшельников и решили не кланяться ему, как нарушителю обетов и не говорить с ним; но когда Будда подошел, они невольно встали и пошли ему в сретение, один взял от него монашескую чашу и верхнюю одежду, другой предложил ему воду для омовения ног, третий подушку под ноги, четвертый седалище, пятый подсыпал песку под ноги. И начал им проповедовать господь Будда:

— О братие, в две крайности не должен впадать вступивший на Путь. В какие же две? Одна из них в страстях, соединена с наслаждением страстями, низкая, грубая, свойственная человеку не просвещенному. Другая соединена с самоистязанием, скорбная, не святая и связана со тщетою. Будда, отойдя от крайностей, избрал средний путь, дающий прозрение, знание, ведущий к успокоению, высшему разумению, нирване. Прежде всего надо познать четыре святые истины: первая истина — что существование есть страдание, вторая — что источник существования жажда жизни, третья — что уничтожением жажды жизни уничтожается и существование, четвертая истина — что жажда жизни уничтожается вступлением на Путь, который состоит из восьми частей: истинных воззрений, истинных стремлений, правдивой речи, доброго поведения, честного способа добывания средств к существованию, истинного страдания, верной памяти, истинного самоуглубления». И прибавил Будда: «Возникло у меня знание и ведение, незлобие и свобода мысли. Вот мое последнее рождение, не будет вновь бытия».

Возрадовались пять нищих словам Учителя, первой его проповеди закона Будды, и из их Каундинья первый сказал: «О возлюбленный, в твоей близи вступаю на Путь и у тебя прошу посвящения». «Гляди, нищий, — отвечал ему Господь, — закон ясно изложен, исполняй обеты целомудрия, чтобы положить предел величайшей скорби». И стал тогда Каундинья первым монахом общины Будды.

Началась теперь для Будды новая пора его жизни: он сделался Учителем жизни и должен был проповедовать свое учение всем людям. И действительно, до самой смерти своей в течение долгой жизни он учил людей, учил и примером и словом, странствуя по Индии. Жизнь его была простая, постоянно занятая жизнь Учителя: то он жил с учениками-монахами в общежитии, то предпринимал странствования, чтобы проповедь его распространялась шире по стране. Когда он жил в общежитии, то день его обыкновенно располагался так.

Учитель вставал очень рано, совершал омовения и затем перед отправлением в обход за подаянием пребывал один, в размышлении. Затем приготовлялся к выходу и брал монашескую чашу. Он шел то один, то окруженный толпою монахов. И брали миряне чашу его и наполняли ее едою. Тогда Будда принимал пищу, а после того проповедовал народу. После проповеди от возвращался в общежитие, здесь он садился на особо для него приготовленное седалище и ждал, пока все монахи не кончат трапезу. После того он обращался к монахам с увещанием, а они предлагали ему вопросы и просили у него объяснений и советов, а затем расходились каждый к своим занятиям или местам, так как некоторые из них жили в горах, другие в лесу или под деревом. Будда возвращался к себе и короткое время отдыхал. Потом начинал собираться народ, и Будда шел в главный покой, где произносил проповедь. После проповеди он купался, немного времени посвящал созерцанию, а затем опять приходили монахи с вопросами, испрашивая объяснений в делах учения. Часто приходили другие существа беседовать с Буддою, и часто это были боги, которые хотели научиться у него спасающей истине. Так проходили первые две стражи ночи. В третью стражу Будда немного ходил взад и вперед, чтобы расправить утомленные долгим сидением члены, затем он ложился и некоторое время отдыхал; после того он вставал и обдумывал, кто из живых существ на следующий день будет нуждаться в нем и его проповеди. Так проходили его дни и ночи: в великом труде и малом отдыхе.

Часто Будда странствовал, ибо чувствовал, что проповедь его нужна многим, а годы человеческой жизни коротки. Всюду народ собирался и слушал Учителя, и он говорил, сообразуясь с пониманием каждого: с мудрыми и знающими он рассуждал и выслушивал их вопросы и сомнения, с малознающими и не привыкшими думать отвлеченно он говорил обыкновенно притчами общепринятыми и занимательными, а часто рассказывал о своих прежних перерождениях и на примере своих ошибок или, напротив того, правильных поступков показывал, как надо жить честно и хорошо и как, с другой стороны, надо избегать зла, чтобы найти путь к спасению. И все слушали его, и все возрастала община и монахов и мирян.

Из воспоминаний учеников и последователей составились записи проповедей Будды и передались потомству.

Вспомнил однажды Будда про встречи, которые побудили его покинуть отчий дом и стать отшельником, и произнес он проповедь о «Вестниках смерти»:

— Смерть, о монахи, имеет трех вестников. Каких же трех?

Здесь, о монахи, человек грешит делом, словом, помышлением и, согрешив, попадает после смерти в ад и стражи адовы ведут его к богу смерти Яма и говорят: «О царь, этот человек не чтил нИ друзей, ни монахов, никого из людей, накажи его, владыка». И начнет царь Яма испытывать его и спросит его: «Разве ты не видел первого вестника смерти среди людей?» «Не видел, владыка». И скажет ему бог смерти, царь Яма: «Разве не видел ты стариков и старух, согбенных, искривленных, опирающихся на посох, трясущихся, беззубых, плешивых, покрытых морщинами?» «Видел, владыка». «И что же, ты, сознательный, взрослый человек, не подумал — и для меня существует старость, и я не избегну старости? И думая так, неужели ты не сказал себе: сотворю благое делом, словом, помышлением?» И отвечает человек: «Не мог я, владыка, не понимал я». И скажет ему тогда бог Яма: «По недомыслию, человек, ты не творил благого делом, словом, помышлением; истинно, человек, поступят с тобою, согласно недомыслию твоему: не матерью твоею, не отцом твоим, не братом, не сестрою, не друзьями, не советчиками, не родными, не свойственниками, не богами, не монахами, но тобою самим содеян грех и возмездие за него испытаешь ты сам». И о втором вестнике спросит тогда человека бог Яма: «Не видел ты разве больного, страждущего, мучащегося, лежащего так, что другие должны поднимать и укладывать его?» «Видел, владыка». «И что же, ты, сознательный и взрослый человек, не подумал, что и для тебя существует болезнь? Не подумал о том, чтобы творить благое?» «Не мог, владыка, не понимал». И скажет ему царь Яма, что за все он будет отвечать сам, и никто другой. О третьем вестнике спросит человека владыка смерти: «Разве не видел ты людей, умерших день, два, три тому назад, чье тело вздулось, почернело, начал разлагаться?» «Видел, владыка». «И что же, ты, сознательный и взрослый человек, не подумал — и для меня существует смерть, и я не избегну смерти? И подумав так, не стал творить благое?» «Не мог я, владыка, не понимал я». «По недомыслию не делал ты благих дел, и возмездие за грехи твои испытаешь ты сам». И замолкнет царь Яма, и возьмут человека того стражи адовы и ввергнут его в страшные муки адские.

И слушали монахи и миряне слова Учителя и думали о них, думали о жизни, о делах человеческих и о смерти, о которой надо думать непрестанно, но которой не надо бояться никогда.

И Будда понимал, что мысль о смерти особенно мучит и страшит людей, и потому часто говорил он о ней. Однажды, когда он был в городе Шравасти, у одной молодой матери умер ребенок; она не видела никогда смерти и потому не позволила унести ребенка, чтобы сжечь его, и сказала: «Пойду спрошу лекарство для сына».

И стала ходить с трупом ребенка из дому в дом, спрашивая: «Не знаете ли вы лекарства для моего сына?» Но люди говорили ей: «Милая, ты, верно, обезумела, что ходишь и спрашиваешь лекарство для умершего сына?» Она же говорила: «Наверное, я найду человека, который будет знать лекарство для моего сына».

Один мудрый человек увидел ее и подумал: «Она, наверное, родила первого сына и не видела смерти». Сказал он ей: «Сам я не знаю лекарства, но знаю знающего лекарство». «Отец, скажи мне, кто же знает?» «Учитель, милая, знает, поди и спроси его».

Пошла она к Учителю, преклонилась перед ним и спросила: «Знаешь ли ты действительно лекарство для моего сына?» «Да, знаю», — ответил Будда. «Что же надо взять?» «Надо взять щепотку горчичных зерен». «Возьму, господи, но из чьего дома надо взять?» «Из дома того человека, у которого не умерли ни сын, ни дочь, ни кто-либо другой». Она сказала: «Хорошо», преклонилась перед Учителем, взяла мертвого ребенка и вошла в город.

Став у первой же двери, она спросила: «Есть ли в этом доме горчичные зерна? Они лекарство для моего сына». Ей ответили: «Есть». «Так дайте». Когда дали горчичные зерна, она спросила: «Что, в этом доме, не умирал ли сын или дочь, или кто-либо другой?» Ответили: «Милая, что ты говоришь, живущих мало, а мертвых много». «Так берите ваши горчичные зерна, они не лекарство для моего сына». И пошла она дальше, спрашивая в каждом доме горчичных зерен.

И ни в одном доме не могла она взять их и к вечеру начала думать: «Увы, тяжкое это дело, я думала, только мой сын умер, а вот, во всем городе умерших больше, чем живых». И когда она размышляла так, сердце ее, мягкое от нежности к сыну, стало твердым. Пошла она в лес, оставила там труп и предстала затем перед Учителем.

«Что же, — спросил ее Будда, — получила ты хоть одну щепотку горчичных зерен?» «Нет, господи, не получила: во всем городе больше мертвых, чем живых». Сказал Учитель: «Ты думала — только мой сын умер, а вот, это непреложный закон для живых существ: владыка смерти, как поток, вырывает все существа, даже те, чьи намерения не исполнены, и ввергает их в море погибели. Внемли: смерть уносит с собою человека, приверженного к детям своим, стадам своим, преданного наслаждениям, подобно тому, как бурный поток уносит спящую деревню».

И вняла молодая мать слову Учителя, поняла слова учения, вступила на Путь — стала монахиней, а впоследствии известною старицею, учившею других тому, чему ее научил Учитель; многих женщин она привела на Путь, указывая на причину их тяжкой женской доли, учила жить настоящею жизнью, которая не боится смерти.

Будда любил напоминать людям о том, что надо думать о ближнем, надо думать о всем, и бедным и богатым, и людям простым и людям у власти, и однажды он рассказал собравшемуся народу притчу о «Царе и великом барабане»:

— Некий царь сказал однажды: «Велю изготовить великий барабан, такой, что, если в него ударить, будет слышно на несколько дней пути. Кто сможет мне его изготовить?» «Мы не можем», — сказали царские советники.

Пришел тут один из вельмож, преданный государю, который всегда старался помогать неимущим. Он сказал:

«Государь, я смогу сделать такой барабан, но обойдется это очень дорого».

«Хорошо», — сказал царь и велел открыть царскую казну и дать тому человеку все, что он спросит. Вынесли сокровища из дворца, и вельможа велел огласить по всей стране: «Царь, любящий своих подданных, хочет всячески помочь всем, кто беден, пусть все бедные придут ко дворцу».

И потянулись ко дворцу царя со всех концов страны бедные и неимущие. Прошел год, и царь спросил: «Готов барабан?»

«Готов», — отвечал вельможа.

«Отчего же я не слышал его звуков?» — спросил царь.

«Государь, прошу тебя выйти из дворца и поехать по твоему государству. Ты услышишь тогда барабан закона Будды, который звучит во всех странах света».

Царь велел приготовить колесницу и отправился в объезд по стране, и увидел он, как со всех сторон спешит народ, удивился и спросил: «Откуда эти огромные толпы?» И ответил ему тот вельможа:

«Государь, в прошлом году ты велел мне изготовить громадный барабан, звуки которого были бы слышны на несколько дней пути, дабы во всем царстве была слышна слава о твоих добродетелях. Я подумал, что сухое дерево и высохшая кожа не смогут истинно распространить хвалу твоих благодеяний. И вот богатства, которые ты передал мне, я разделил, как пищу и одежду, между бедными и между монахами и брахманами, дабы помочь наиболее нуждающимся в государстве твоем. Все они были созваны оглашением раздачи, и со всех концов страны они теперь сошлись к источнику благостыни, как голодные дети бегут к матери».

Будда чувствовал, что люди увлечены стяжанием и что любовь к деньгам и вещам развращает людей, и когда однажды пришел народ слушать проповедь учения, он рассказал притчу о «Пахаре и куске золота»:

— Однажды Ананда путешествовал со мною по царству Шравасти, и у одного поля мы нашли кучу чистого золота, и я сказал Ананде: «Это лежит ядовитый змей».

И Ананда сказал: «Действительно, это ядовитый змей».

Наши слова услыхал пахарь и пошел посмотреть на то, что мы назвали ядовитым змеем, посмотрел, увидел золото и удивился: «Ведь то, что монах назвал ядовитым змеем, — чистое, прекрасное золото!» Собрал и отнес его домой. Этот человек, который сперва был так беден, что не имел пищи и одежды, стал теперь богачом, облегся в великолепные одежды, вкушал отборные яства. Царские соглядатаи, видя, что он внезапно разбогател, заподозрили его и посадили в тюрьму. Он растратил все свои деньги и не мог освободиться и ему угрожали казнью. Тогда он воскликнул: «Это истинно ядовитый змей, о Ананда, это истинно ядовитый змей, о Будда».

Сторожившие его люди донесли царю о странных словах заключенного, и царь велел позвать его к себе и спросил о смысле сказанного им.

«О царь, — сказал он, — когда я был еще пахарем, я услыхал, как Будда сказал Ананде: «Это сокровище — ядовитый змей». Теперь я понимаю, что сокровище — истинно ядовитый змей.

Иногда Будда любил простым или забавным рассказом дать людям какое-либо наставление. Так, однажды он рассказал им басню о «Болтливой черепахе» по поводу того, что надо уметь молчать:

— На берегу пруда жили два гуся, которые свели дружбу с черепахою. С течением времени пруд начал высыхать, и гуси сказали: «Пруд высыхает, наш друг верно страдает», отправились к черепахе и сказали: «Вода в пруде высохла и тебе тут нечем жить, возьми в рот эту палку посередине, а мы ее схватим по концам и так перенесем тебя в другое место, где много воды. Только смотри, пока держишь палку во рту, не говори».

Взяли и понесли черепаху, полетели с нею над городами и селами. Увидели их мальчишки и стали кричать: «Гуси черепаху несут, гуси черепаху несут!..»

Рассердилась черепаха, крикнула: «Вам какое дело?» Но чтобы крикнуть, она выпустила изо рта палку, упала и разбилась о землю.

В другой раз Будда говорил о том, что надо делать в меру, и рассказал притчу о «Земледельце и соли»:

— Жил земледелец и никогда не видал соли. Однажды он увидел, как какой-то человек ел мясо и овощи и клал в них соль. «Что это такое?» — спросил земледелец. «Это соль, которая дает прекрасный вкус всякой пище».

Тогда земледелец сказал себе: «Если соль дает прекрасный вкус всякой пище, то наверное она сама по себе особенно вкусна». Взял он горсть соли и проглотил ее, и соль остротою своею обожгла ему рот. Тогда он сказал тому человеку: «Как мог ты мне сказать, что у соли прекрасный вкус?»

Тот человек ответил ему: «Надо всегда уметь соразмерять количество, которое берешь. В известном количестве соль имеет прекрасный вкус и сообщает его еде. Зачем ты съел целую пригоршню?»

Будда любил указывать, что дело не в самоистязании, а в самообуздании, и однажды он рассказал рассказ о «Брахмане и монахине»: Жил брахман, который истязал свое тело, носил одежду из самой жесткой ткани и прижигал свое тело в пяти местах. Увидала его монахиня и сказала: «Ты не жжешь того, что должно жечь, а жжешь то, что не надо жечь».

Рассердился брахман и сказал: «Жалкая, бритая женщина, что же ты разумеешь под тем, что надо жечь?»

Монахиня ответила: «Если ты хочешь знать, что надо жечь, жги гнев твоего сердца. Если не сможешь сжечь свое сердце, то оно станет сердцем чистым и искренним. Когда бог запряжен в телегу и телега не двигается, то ударяют по быку, а не по телеге. Тело подобно телеге, а сердце — это бык движущий. Ясно отсюда, что жечь надо сердце. Зачем же жечь тело? Тело как кусок дерева, как мачта корабля, зачем его жечь?»

Но что бы ни проповедовал Будда, он всегда возвращался к тому, что не надо бояться смерти, надо относиться к ней спокойно и равнодушно, даже если это смерть близких людей, и однажды он рассказал о «Пахаре, сын которого умер»:

— Крестьянин и его сын пахали вместе на поле; змея укусила юношу, и он умер; отец не обратил внимания на смерть сына и продолжал работать. Мимо проходил брахман и спросил: «Чей это юноша?» «Мой сын», — ответил крестьянин. «Как же ты не оплакиваешь его?» «Человек, рождаясь, делает уже первый шаг к смерти — скорбь и слезы не помогут умершим», — так ответил отец, и никто из семьи не оплакал умершего; мать сказала: «Жизнь — гостиница, сегодня пришел человек, завтра уйдет»; сестра сказала: «Люди подобны бревнам плота, плывущего по морю, пришла буря, разбила плот, разогнала по морю бревна, и им уже никогда не встретиться — на мгновение люди сходятся и расстаются навсегда»; жена сказала: «Две птички летали вместе целый день и на вечер сели отдохнуть на ту же ветку, утром они вспорхнули: может быть они встретятся вновь, а может быть и нет».

И неустанно и непрестанно проповедовал Учитель, помня о великом учительском долге, ибо тот, кто знает, должен делать все, что может, дабы узнали и другие. И особенно, если человек знает, как надо жить, если он знает, что такое смерть и что такое жизнь.

Так шли долгие годы, и община разрасталась, и проповедь Будды всюду была на радость и назидание людям; но сам Учитель начал уставать и начал чувствовать, что приближается для него час избавления, и пошел он в последнее странствование, из места в место, проповедуя учение. И в одном месте, во время дождей он тяжко заболел, и страдания его были велики, но он сказал себе, что силою воли должен подавить страдания и болезнь, ибо не подготовил он еще учеников к своей смерти. Встал он с одра болезни и сел в размышлении.

Пришел к нему любимый ученик его Ананда и сказал ему о том, какая тревога наполнила его сердце при виде болезни Учителя. «Но, — прибавил Ананда, — меня немного успокоила мысль о том, что ты, Учитель, не уйдешь в нирвану, не сделав распоряжений относительно общины».

Будда ответил ему: «Нет, Ананда, я не думаю делать распоряжений относительно общины, я не считаю, что она связана со мною. Тому, что я знал, я учил, учил всему, не утаивая ничего. Теперь, Ананда, я дряхл и стар, я прошел свой путь, я достиг конца жизни, мне восемьдесят лет. Подобно тому, как обветшалая повозка может везти, только когда ее хорошо скрепят, так и тело Будды только тогда будет поддержано, когда его укрепят, а для этого теперь надо, чтобы оно было в покое, чтобы Будда мог не обращать внимания на внешний мир и, погруженный в созерцание, не касался ничего вещественного. Поэтому, Ананда, будьте вы сами себе светильниками, на себя одних полагайтесь, на других не полагайтесь. Да будет светильником вам учение, к учению прибегайте, ни к чему другому не прибегайте».

При мысли о близкой смерти Учителя его любимый ученик Ананда, горячо к нему привязанный, отошел в сторону и горько плакал. Не видя Ананды, Учитель спросил, где он? Позвали Ананду, и сказал ему Будда: «Не смущайся, не плачь. Не говорил я тебе разве раньше, что в природе вещей лежит, что мы должны расставаться с тем, что нам дороже всего, покидать его, отделять себя от него? Как же возможно, Ананда, когда все, что рождается или является к бытию, носит в себе самом разложение, как же возможно, чтобы существо не разлагалось? Иначе и быть не может. Долгое время, Ананда, ты был со мною мыслями, словами, деяниями любви, добра и нежности, неизменными, постоянными. Благо тебе, Ананда. Стремись и старайся и скоро ты освободишься от неведения».

Ананда скорбел о том, что Учитель умирает в каком-то неизвестном городке, и Учитель рассказал ему в утешение последнюю джатаку про Великого Царя Славы, последний рассказ об одном из прежних перерождений:

Не называй, Ананда, этот город Кушинару ничтожным городком. Некогда здесь был великий город Кушавати, семью стенами был он окружен, и одна стена была из золота, и другая из серебра, и третья из берилла, четвертая из хрусталя, пятая из агата, шестая из коралла, а седьмая из всей драгоценных камней. Из драгоценных камней были ворота, и семь рядов драгоценных пальм окружали великий город.

И царем в нем был тогда я, Великий Царь Славы, и бесчисленные и бесконечные были сокровища мои, и дворец мой построил великий зодчий богов Вишвакарман. И долго наслаждался я своим городом, своими сокровищами, своим дворцом, пока не пришел час моей кончины. И вышел я тогда из дворца моего и пошел в пальмовую рощу, отринув все страсти, всю ненависть, все недоброжелательство. И пришла ко мне в рощу царица и стала увещевать меня, напоминая о всех наслаждениях земли, о власти моей, о богатстве, говоря: «Вспомни об этом всем, пусть проснется в тебе желание, пусть захочешь ты жить».

«О царица, — ответил я ей, — много лет говорила ты мне речи ласковые, нежные, желанные, а сегодня последняя речь твоя ко мне, и та не ласковая, дурная, не желанная». «Что же сказать мне тебе, о царь?»

«Скажи: природа вещей та, что мы должны расставаться со всем, что нам мило и близко, покидать его, оставлять его. Не умирай, царь, полный желаний, ибо печальная кончина того, кто полон желаний, недостойна кончина того, кто полон желаний. Твои все эти города, твоя эта великая столица Кушавати, все это твое. Брось желать, не жажди жизни».

И пока я говорил, царица плакала и проливала слезы, а когда я кончил слова свои, она утерла слезы и сказала мне: «Природа вещей та, что мы должны расставаться со всем, что нам мило и близко, покидать его, оставлять его. Не умирай, о царь, полный желаний, ибо печальна кончина того, кто полон желаний, недостойна кончина того, кто полон желаний. Твои все эти города, твоя эта великая столица Кушавати, все это — твое. Брось желать, не жажди жизни». И тотчас я, который был тогда Великим Царем Славы, скончался в столице своей Кушавати.

И там, где стоял этот великий город, теперь стоит Кушинара. Не называй его поэтому, о Ананда, ничтожныь. городком.

Потом Учитель сказал Ананде: «Быть может, среди вас явится мысль: кончено слово Учителя, нет у нас больше Учителя. Не думайте так: истины, которые я преподал вам, и правила, которые я дал общине, пусть они будут для вас учителем, когда меня не станет.

И еще раз он опросил братию, прося высказать ему все сомнения в Будде, в Истинах, в Пути, если у кого какие были. «Пусть никто из вас, — добавил он, — не упрекнет себя впоследствии, думая: Учитель был с нами и мы не спросили Учителя; пока он был еще с нами». Но все молчали, ибо ни у кого не было сомнений.

И тут Учитель сказал последние слова свои: «Внемлите, братья, говорю вам: все, что составилось, то и разложилось. Бдите, стремитесь к спасению».

После того Будда погрузился в созерцание и, переходя постепенно от одной ступени созерцания к другой, Учитель умер.

Будда умер, но не умерло не только учение его, не умерла и память о нем самом и теперь, через две с половиной тысячи лет во всех странах мира говорят и пишут о великом индийском Учителе и о его жизни, которая для нас пример того, как надо жить, любя и заботясь о всех людях, кто бы они ни были.

Но особенно знаменательно в этой жизни Будды то, что в течение долгих столетий во многих странах Азии, в Западной Европе и у нас в России, где никто не знал о существовании индийского Учителя Будды, рассказ о его жизни уже был хорошо известен, ибо во всех почти странах, у христиан, манихейцев, последователей Зороастра, мусульман, читали и рассказывали житие индийского царевича Йосафа, или Будасфа, которое не что иное, как жизнь Будды.

И когда взрослые и дети читали и читают очаровательные сказки 1001 ночи, то и среди этих сказок находится одна, про «Субботника», благочестивого сына великолепного халифа багдадского Харуна ар-Рашида, где говорится о подвигах молодого царевича-отшельника. Сказка эта опять не что иное, как рассказ о жизни того же Будды. Но этого, однако, не знали ни писавшие рассказ и сказку, ни рассказавшие, ни читавшие их, ибо то, что царевич «Субботник» и Иосаф-Будасф есть бодисатва, т. е. будущий Будда, до этого доискались только ученые, и то лишь лет 70 тому назад, уже в середине XIX века.

Все доброе и прекрасное никогда в жизни не забывается, а жизнь Будды действительно была полна добра и красоты. Учителем жизни Будда был для людей не только учением своим, а и всею своею жизнью.