Жизнь картлийских царей

Предисловие

Хроникой «Жизнь картлийских царей», приписываемой грузинскому историку XI в. Леонти Мровели, начинаются все известные до сих пор списки свода средневековых грузинских хроник «Картлис цховреба»[1], составление которого было начато в XII в. и возобновлено, очевидно, не ранее XIV в., после перерыва в культурной жизни, вызванного монгольским нашествием в Закавказье.

Сюжетная линия «Жизни картлийских царей» в общих чертах сводится к следующему.

Кавказские народы — армяне, картлийцы, раны, моваканы, эры, мегрелы, леки и «кавкасианы» — были детьми одного отца, которого звали Таргамос и который через отца своего Таршиса и деда Иафета восходил к библейскому Ною. Из многочисленного потомства Таргамоса особенно выделились восемь его сыновей (братьев), имена которых выведены из названий наиболее важных этнополитических регионов и племен древнего Кавказа: Гаос, Картлос, Бардос, Мовакан, Эрос, Лек, Кавкас, Эгрос. Такова основа генеалогического древа народов Кавказа, сконструированного автором хроники по образцу известных до него аналогичных схем. В дальнейшем из этого общего «ствола» Мровели выводит ветви побочных генеалогий.

Главным в ряду перечисленных народов и эпонимов Мровели считает армян с их этнархом Гаосом.

Первый совместный подвиг, совершенный братьями, — это победоносная война под предводительством Гаоса против общего угнетателя Неброта.

Особое внимание, естественно, уделено этнарху картлийцев Картлосу и его «потомству». Непосредственно с его именем связаны «родоначальники» пяти древних областей Восточной Грузии — Мцхеты, Гардабани, Кахети, Кухети и Гачиани; в свою очередь, главный из них, «основатель» древнего центра Восточной Грузии Мцхеты — Мцхетос, дал родоначальников трех грузинских политических образований — Уплисцихе, Одзрхе и Джавахети.

Затем следует описание «нашествия хазар». Ядром этого сказания послужили существовавшие в грузинской исторической традиции сведения о походах скифов через Кавказ в Переднюю Азию в VII в. до н. э.[2] и связанное с этим становление этнической карты Северного Кавказа, главным моментом которого автор хроники считает появление здесь овсов и выступление на политическую арену предков современных нахско-дагестанских народов — дурдзуков, леков и т. д.

Вслед за этим начинается рассказ о легендарном нашествии Александра Македонского в Закавказье, в частности в Картли. Местные племена привели Александра в изумление своим образом жизни, и он истребил их, пощадив лишь потомков Картлоса — картлосианов, поставив им в правители (патрикием) некоего «идолопоклонника» Азона. После описания деятельности Азона, которая была направлена на укрепление власти Александра Македонского в Картли, автор переходит к «жизнеописанию первого царя Картли Фарнаваза [родом] Картлосиана», его борьбе против Азона, за восстановление независимости картлийцев. В этой борьбе, завершившейся победой Фарнаваза, возникает союз между Картли и Эгриси (Западная Грузия), т. е. Фарнаваз в данном случае представлен как первый правитель объединенной Грузии.

Завершив рассказ о Фарнавазе, автор приступает к описанию деятельности картлийских царей, преимущественно военной, строительной и административной.

Между преемниками Фарнаваза возникла упорная борьба за власть. Во внутренней смуте Картли этого периода активное участие принимают соседние страны, в частности Персия и Армения, и поэтому в хронике важное место уделено армяно-картлийско-персидским взаимоотношениям. В связи с изложением событий этого периода автор говорит о том большом значении, какое имели для успеха картлийцев их разносторонние связи с населением Северного Кавказа.

Хронист сравнительно обстоятельно останавливается на событиях периода правления в Картли Фарсмана Доблестного (груз. Квели) (середина II в. н. э.) и Амазаспа (середина III в. н. э.), при которых дохристианская Картли достигла наибольшего расцвета.

Важное значение имеют сведения о строительной деятельности картлийцев, которая в хронике, естественно, целиком приписана царям; говорится о широком строительстве городов и храмов на территории Картлн, что свидетельствует об экономическом уровне картлийского общества первых веков н. э. Не случайно авторы того времени называют иберов «хозяевами» чуть ли не всего Закавказья[3]. Из этого становятся понятными те успехи, каких они достигали в привлечении наемников, на содержание которых требовались большие средства.

Завершается хроника сообщением о прибытии в Картли проповедницы христианства Нины (первая четверть III в.).

Таково в главных чертах содержание «Жизни картлийских царей» — хроники, посвященной истории становления Картлийского царства, его борьбе за независимость, этническим связям местного населения, описанию строительства городов, административных учреждений, культовых центров и т.п.

Период написания хроники — XI в. — в истории Грузии отмечен высоким уровнем социально-экономического и культурного развития. Феодальные отношения, пустившие корни в ее центральных областях, постепенно стали проникать и в отдаленные горные периферии[4]. К этому времени в основных чертах уже определились этнический состав грузинской феодальной народности и территория ее расселения, вступает в новую фазу развития этническое самосознание многоплеменного грузинского населения. Сложный процесс этой эволюции и получил своеобразное объяснение в приписываемом Леонти Мровели труде.

В условиях зарождения и развития феодальной формации в Восточной Грузии усилился процесс этнической интеграции отдельных групп некартвельских племен вокруг картлийцев. Принятие христианства в IV в. и впоследствии успешное его распространение в Картли не только способствовали этому процессу, но и свидетельствовали об его интенсивности. Источники дают определенное представление об интеграции в картлийский этнос различных некартвельских элементов, восточных и северных порубежников Картли, и их стягивании к ней.

В VI—VIII вв. Картли (наряду с соседней Арменией и Албанией) оказалась в центре борьбы между Сасанидским Ираном, Восточно-Римской империей (Византией) и Арабским халифатом. В процессе борьбы с восточными Завоевателями в Картли усилилась имевшая место и ранее[5] провизантийская ориентация, в русле которой население Грузии выработало те основные черты культурного и политического самосознания, которые характеризовали его как самостоятельный этнос в течение всего средневекового периода вплоть до укрепления политических связей с Россией в XVII—XVIII вв.[6]

О политическом состоянии Грузии и путях этнической консолидации ее населения ярко свидетельствует сочинение писателя Х в. Георгия Мерчуле, посвященное событиям VIII—IX вв. «Картлией, — поясняет он, — считается обширная страна, именно [вся та], где на грузинском языке служат обедню я совершают всякую молитву»[7]. Таким образом, уже в Х в. было признано языковое и культурное единство Картли, название которой впоследствии оформилось как собирательное для всей территории политически и культурно объединенных на уровне феодальной формации картвельских племен — Сакартвело, «термин национально-культурный, буквально не переводимый на русский язык, но по смыслу означающий национально-культурную Грузию»[8].

В процессе объединения феодальной Грузии принимали участие (порой весьма активное) не только собственно картвельские племена. Важную роль в нем играли различные этнические единицы Кавказа некартвельского происхождения. Движение за объединение Грузии поддерживалось широкими кругами значительной части многоплеменного кавказского населения и потому в известном смысле носило демократический характер[9]. В этом плане обращают на себя внимание вышеприведенные слова Георгия Мерчуле, в которых не говорится о господстве и завоевании как актах, предшествующих распространению грузинского языка. Правда, мы имеем свидетельства и о вооруженных формах обращения картлийцами в христианство ряда кавказских племен[10], но вооруженное миссионерство обычно завершалось лишь поверхностным распространением христианства преимущественно в верхах феодально-родовой аристократии, шедших на сговор с миссионерами исключительно из политических соображений, в то время как основная масса населения не принимала христианства с острия меча. Что же касается частичной интеграции картлийцами родственных населению Северного Кавказа и Дагестана племен, то она имела место в обстановке мирных контактов, сравнительно тесного территориального сожительства. Это некартвельское население порубежных с картлийцами регионов пополняло древнегрузинский этнос, обостряло культурно-политическое самосознание феодальной грузинской народности.

В середине Х в. военно-политическое присутствие Арабского халифата уже не представляло серьезной опасности для народов Закавказья. В XI в. после укрепления грузинской феодальной монархии Грузия выступает на политической арене в качестве активной силы. В это время актуальным становится вопрос сохранения политического и культурного суверенитета в борьбе с великодержавными посягательствами византийцев, проводивших активную политику ромеизации прилегавших к империи народов[11]. Для обоснования политической независимости прежде всего требовалось доказать независимое от законодателей христианской идеологии ромеев право на самостоятельное существование в «христианском мире» и обосновать генетическую причастность к известным народам древности. С этой целью в Х в. в Грузии были пересмотрены прежние версии истории принятия христианства в Картли и создана новая — «Обращение Картли [в христианство]», в которой проводилась идея независимого приобщения грузинских племен к «учению Христа»; возникла также своя генеалогия, согласно которой грузины признавались генетически родственными известным в древности народам Передней Азии[12], Дальнейшее развитие эта идея получила в «Жизни картлийских царей».

Из длительной борьбы за культурно-политическую независимость грузинский этнос вышел обновленным, укрепились внутренние экономические связи, несмотря на неизбежный при феодализме партикуляризм, в условиях Грузии усугублявшийся этнической пестротой населения. С XI в. грузинский язык «сделался единственным языком широких коммуникаций между жителями разных частей Грузии, языком государственным, языком церкви, литературы и искусства. Все это имело своим результатом создание общегрузинской народности, формирование самосознания принадлежности к единой грузинской народности»[13]. Активное участие в объединительном движении Грузни VIII—XI вв. различных народов Кавказа, феодальная верхушка которых часто выступала с собственными политическими претензиями, придало феодальному Грузинскому царству черты общекавказские. Это обстоятельство во многом обусловило создание автором «Жизни картлийских царей» собственной генеалогии грузин, в которой ярко отразилась общекавказская тенденция самосознания феодальной грузинской народности.

Составление предлагаемых нами комментариев было связано с рядом серьезных трудностей. Хронике «Жизнь картлийских царей» посвящены статьи и экскурсы в обобщающих работах по истории Кавказа, в которых интерпретации сведений древнегрузинского источника зачастую носят противоречивый характер. Монографического исследования, посвященного приписываемым Л. Мровели работам, до сих пор нет. Не установлены точные даты жизни и деятельности Л. Мровели. Весьма расплывчато вырисовывается личность этого древнегрузинского историка. Наиболее раннее упоминание о Л. Мровели как авторе первых частей КЦ сохранилось в двух списках данного свода: в «Своде царицы Анны» (XV в.)[14] и в «Своде царицы Мариам», созданном в 1633—1646 гг. Сведения эти представляют стереотипную приписку: «Мученичество Арчила, Жизнь царей и Обращение Картли Ниной описал Леонти Мровели». Об аутентичности данной приписки говорить не приходится: она принадлежит переписчику (или переписчикам), хотя, по мнению большинства ученых, содержит исторически достоверное сведение. У нас есть лишь отрывочные, косвенные и потому малонадежные данные о популярности имени Леонти Мровели в домонгольской Грузии.

После пережитого в XV—XVI вв. глубокого культурно-политического кризиса в передовых кругах грузинского общества стала осознаваться необходимость возрождения и защиты национальных ценностей. В такой обстановке и был проявлен интерес к имени Леонти Мровели, полузабытого деятеля древнегрузинской историографии.

В одной из своих работ, посвященных древнегрузинским рукописям Иверского монастыря, Н. Я. Марр писал, что среди манускриптов XI—XII вв. им было обнаружено имя: «Леонти Архиепископ»[15]. В специальной литературе неоднократно ссылались на данный факт, но, строго говоря, доказать, что этот архиепископ и автор нашей хроники — одно и то же лицо, никому не удалось. Имя Мровели упоминается и в одной из древнегрузинских рукописей, хранящейся в Парижской национальной библиотеке[16].

В 1957 г. в Карельском районе Грузинской ССР был обнаружен крест со следующей надписью: «Я, Леонти Мровели, выстроил сей грот для прибежища образов богов [хранения храмовой утвари. — Г. Ц.] и детей Руисского храма в пору разорения [Грузии] султаном Алп-Арсланом»[17]. Хотя время строительства грота совпадает с периодом нашествия на Грузию сельджукского султана Алп-Арслана — 1065—1072 гг.[18] (к этому времени исследователи и прежде относили деятельность Леонти Мровели), в документе нет даже намека, что это — автор «Жизни картлийских царей».

С. Н. Какабадзе, ссылаясь на наличие в хронике «Жизнь картлийских царей» ряда анахронизмов, а также сведений, почерпнутых якобы непосредственно из «Шах-намэ» Фирдоуси (начало XI в.), писал, «что Леонти Мровели действительно не мог жить ранее XI столетия»[19]. По его мнению, Мровели является автором, жившим на рубеже XI—XII вв. Примерно такого же взгляда придерживался и И. А. Джавахишвили, автор капитальной работы по истории древнегрузинской литературы[20].

Наиболее серьезную попытку представить Леонти Мровели историком VIII в. предпринял в свое время Павле Ингороква. Им было обращено внимание прежде всего на арменофильскую тенденцию древнегрузинского историка, что, действительно, было возможно лишь в условиях еще близких конфессиональных связей грузин и армян в VII—VIII вв. и исключалось в обстановке их окончательного церковного разрыва в X—XI вв. П. Ингороква апеллирует также и к другим историческим, этнографическим и географическим сведениям труда Л. Мровели, в которых представлена обстановка, существовавшая именно в VII—VIII вв.[21]

Попытка П. Ингороква «удревнить» Л. Мровели вызвала критические замечания К. С. Кекелидзе, посвятившего этому вопросу специальную работу[22]. Автор анализирует стилистические и лексические особенности «Жизни картлийских царей», которые наводят на мысль о позднем происхождении ее текста.

В V—X вв., в период становления в Грузии феодальной формации, проходившего в сложных условиях борьбы против иноземного засилия (Иран, Византия, арабы и др.), формировалось культурно-политическое самосознание грузин, основным показателем которого было утверждение своей этнической самобытности. О сложности и остроте данного процесса свидетельствуют литературные памятники этого периода («Мученичество Шушаники», V в.; «Мученичество Евстафия Мцхетели», VI в. «Мученичество Або Тбилели», VIII в. и др.). В такой обстановке оживленного культурного строительства и углубления самосознания должно было происходить накопление грузинами знаний о дохристианском периоде Картли. Судя по уровню развития письменной культуры грузин в раннем средневековье, эти знания не могли не быть письменно оформлены[23]. Поэтому естественно возникает вопрос о вероятности существования не дошедшего до нас какого-то литературного памятника, послужившего прототипом приписываемой Л. Мровели хроники. При этом, как замечает К. С. Кекелидзе, метод составления «Жизни картлийских царей» должен был быть тот же, что и «Обращения Картли Ниной», которое автор списал почти дословно из списка Х в.[24] Лишь случайно сохранившийся древний вариант жизнеописания Нины может свидетельствовать об авторском методе Л. Мровели как историка. Составляя «Жизнь картлийских царей», он, должно быть, покорно следовал несохранившемуся тексту по истории дохристианской Картли. Лишь этим возможно объяснить те культурно-политические нюансы (арменофильство автора хроники, упоминание Эгриси вместо Абхазии и др.), которые для XI в. звучат немыслимым анахронизмом.

Поэтому вполне вероятно, что Леонти Мровели, которому впоследствии было приписано авторство «Жизни картлийских царей», явился своеобразным систематизатором грузинской исторической традиции[25]. Свою работу древнегрузинский автор провел с определенной политической тенденцией, соответствующей требованиям объединительного движения в Грузии XI в. (об этой стороне хроники мы неоднократно говорим в своих комментариях).

Приписываемая Леонти Мровели хроника имеет все типичные особенности древних литературных источников[26] (хронологические несуразицы, слабые указания на социальные отношения и т. п.). Кроме того, древнегрузинский автор (или его источники) наряду с письменными данными широко пользовался устными преданиями и мифологическими сюжетами, по-своему преломляя в них действительные события прошлого. Мровели обращался к описанию соседних с Грузией народов зачастую лишь в связи с освещением истории своей страны. Поэтому мы мало что узнаем о событиях на Северном Кавказе, если они не имели какого-либо отношения к Грузии. Несмотря на это, «Жизнь картлийских царей» является необходимым источником для истории взаимоотношений этих народов, для освещения той важной роли, которую играли в древности предки современных адыгов, осетин, балкарцев, вейнахов, дагестанцев в исторических судьбах Грузии и всего Закавказья.

Начало научному изучению хроники Л. Мровели, как и всего свода «Картлис цховреба», было положено в XVIII в. грузинским царем Вахтангом VI (1675—1737), когда созданная им комиссия «ученых мужей» приступила к «обновлению» ранее имевшихся списков грузинских летописей. В специальном «уведомлении», составленном в довольно туманном стиле, говорилось, что царь Вахтанг созвал ученых мужей, собрал «разрозненные» и «искаженные» переписчиками «в смутные времена» «Жития Картли» и, используя «истории» армян и персов, повелел написать «Картлис цховреба».

В течение последующих более чем ста лет свод грузинских летописей был известен в этом «вахтанговском» варианте. «Уведомление ученых мужей» ввело в заблуждение текстологов «Картлис цховреба», считавших его по преимуществу плодом «вахтанговского сочинительства». Лишь с выявлением новых списков свода, составленных задолго до рождения Вахтанга VI, стало ясно, что большая часть тех «исправлений» и «дополнений», которые вышеназванная комиссия приписывала себе, имелась в предшествующих списках «Картлис цховреба»[27].

После присоединения Грузии к России среди русских ученых, а через них — и в Западной Европе возник интерес к грузинским письменным памятникам. С этого времени приступают к их изучению и публикациям[28]. Первым публикатором и одним из наиболее серьезных интерпретаторов КЦ был член Российской Академии наук Марий Иванович Броссе (1802— 1880)[29].

Публикации грузинских письменных памятников имели большое значение для изучения присоединенного к России края. Открылась возможность судить по собственно грузинским источникам не только о Грузии, но и о сопредельных с нею народах. Но исследовательская деятельность М. И. Броссе и его учеников во многом оказалась зависимой от традиционных взглядов грузинской историографии: упрощенный подход к сведениям летописей, отсутствие сколько-нибудь удовлетворительного сравнительного их анализа. Тем не менее своими трудами М. И. Броссе создал предпосылки для критического пересмотра этой традиции, хотя полное ее преодоление стало возможным лишь значительно позже и связано оно с именами Н. Я. Марра, И. А. Джавахишвили, Е. С. Такайшвили и их учеников.

Первые же публикации грузинских летописей вызвали самые разноречивые суждения о них. Если М. И. Броссе, В. де Сен-Мартен, Д. 3. Бакрадзе и др. рассматривали ранние части КЦ как важный источник для изучения истории грузин и других народов Кавказа, то в противоположность им К. П. Патканов и некоторые другие ориенталисты отказывали им в какой-либо ценности. Эти противоречивые мнения о ранних грузинских источниках следует объяснять методологическими установками источниковедческих исследований того времени. Как справедливо писал С. Н. Какабадзе, «исследователи подходили к вопросу чисто внешне, мало заботясь о внутреннем анализе текстуального материала, как, например, Патканов и Ланглуа, или же подступали к летописям с заранее составленным предубеждением, основанным на ложно понятом представлении о национальном достоинстве»[30].

Особенно развернутую деструктивную критику ранних частей КЦ дал К.П. Патканов[31]. Основная его мысль сводилась к тому, что они являются неудачным «измышлением», что автор грузинской хроники не мог пользоваться какими-либо местными источниками, ибо их в Грузии не было, что подлинной «историей Грузии» является сохранившийся армянский перевод грузинской летописи, а изданный М. И. Броссе свод КЦ будто бы был сочинен самим Вахтангом VI и т. д. Все эти и прочие мысли Патканова уже тогда были подвергнуты критике.

В 1884 г. Д. З. Бакрадзе обнаружил список «Картлис цховреба», составленный в 1636—1646 гг. и получивший название «Списка царицы Мариам». Работа Д.3. Бакрадзе была, по существу, первым научным исследованием, посвященным анализу КЦ[32]. Кроме того, статья Бакрадзе носила программный характер: в ней намечались конкретные пути дальнейшего критического изучения древнегрузинской исторической литературы.

Вскоре был обнаружен новый свод древнегруэинских летописей, так называемое «Обращение Картли» («Мокцевай Картлисай»), составленный не позже середины Х в.[33] и служивший автору (или авторам) ранних частей КЦ в качестве источника, как об этом говорится в самом тексте «Жизни картлийских царей».

В 1913 г. И. А. Джавахишвили выявил еще один, более ранний список КЦ («Список царицы Анны»), а в 1922 г. — третий, «довахтанговский», «список Чалашвили», созданный в XVI в.[34]

Вскоре после публикаций Д. 3. Бакрадзе вышел в свет третий том «Осетинских этюдов» В. Ф. Миллера[35]. В специальном экскурсе, посвященном анализу письменных источников по истории осетинского народа, Миллер писал, что среди сведений, сообщаемых древними авторами о прошлом осетин, на первом месте должны быть поставлены грузинские источники. Миллер дал образцовый для своего времени анализ ранних частей «Картлис цховреба»; именно он впервые сделал «внутренний анализ текстуального материала грузинской хроники», об отсутствии которого у дореволюционных исследователей писал С. Н. Какабадзе. К сожалению, заслуги В. Ф. Миллера в грузинской историографии не были замечены.

Особое недоумение В. Ф. Миллера вызвало голословное утверждение Патканова об отсутствии в Грузии письменных источников, которыми могли пользоваться авторы грузинской хроники. В работе Л. Мровели использованы, как об этом свидетельствует сам летописец, сочинения «греческих» (византийских), древнеармянских, персидских и древнегрузинских авторов, в том числе лучшие по сравнению с дошедшими до нас вариантами анонимного «Обращения Картли».

Правда, Мровели не дает точных ссылок на свои первоисточники, ограничиваясь лишь общими их названиями: «жизнь, т. е. история греков» (ромеев), «жития армян», «жития персов» и т. д. Вообще выбор источников наглядно характеризует мировоззрение Л. Мровели. Это прежде всего присущее грузинскому обществу XI в. представление о единстве происхождения и исторических судеб кавказских народов. Данная идея могла возникнуть в политических условиях Грузии XI в. и была оформлена Леонти Мровели по образцу уже имевшихся у византийцев и армян генеалогических таблиц народов, в основе своей восходящих к библейским сказаниям[36]. Но древнегрузинский историк вышел за традиционные рамки библейской генеалогии, ибо руководствовался политическими нуждами растущего Картлийского царства. Поэтому, сообразуясь с условиями времени, он свободно обращался со своими источниками и возвел к единому «отцу» Торгому (Таргамосу) буквально все аборигенное население Кавказа. Таким образом им устанавливалось единство народов Кавказа, которое мыслилось прежде всего как единство этнополитическое.

Впервые «Картлис цховреба» была переведена на французский язык академиком М. И. Броссе. Это фактически единственное, давно ставшее библиографической редкостью издание, которым до сих пор пользуются исследователи, не владеющие древнегрузинским языком. Существенным недостатком издания М. И. Броссе является то, что оно было осуществлено на основе «послевахтанговских» рукописей, без учета списков XV—XVII вв.

В конце XIX в. М. Джанашвили опубликовал на русском языке «Известия грузинских летописей и историков о Северном Кавказе и России»[37]. Работа Джанашвили сыграла в свое время положительную роль в деле ознакомления широких масс читателей с содержанием древнегрузинских источников. «Известия, извлеченные из грузинских летописей и историков, — писал Л. Лопатинский о труде Джанашвили, — бросают свет на отношение Грузии к народам Северного Кавказа»[38]. Положительную оценку труда Джанашвили дал и В. Ф. Миллер. Однако фрагментарность, слабая комментированность переводов (в значительной степени — пересказов), к тому же осуществленных по критически не проверенному оригиналу, значительно снижали научную ценность работы М. Джанашвили, и исследователи обращались к ней в редких случаях.

Особенно плодотворной работа по изучению ранних частей грузинских исторических памятников, как и вообще всего обширного свода «Картлис цховреба», стала в советское время. Труды С. Г. Каухчишвили, К. С. Кекелидзе, П. Ингороква, С. Н. Джанашиа, Г. А. Меликишвили, Н.А. Бердзенишвили, З. В. Анчабадзе и др. заложили твердую основу для научного изучения древнегрузинских историко-литературных памятников. Определенную работу над древнегрузинскими источниками в связи с изучением исторического прошлого народов Северного Кавказа проделали Е. И. Крупнов[39], Ю. С. Гаглойти[40], В. Б. Виноградов[41] и др.

Таким образом, труды Леонти Мровели прочно заняли подобающее место в источниковедении народов Кавказа. Но, как заметил известный историк Грузии Н. А. Бердзенишвили, к сожалению, отрицательную гиперкритику заменило часто некритическое отношение к Леонти Мровели[42]. Поэтому задача исследователя в данном случае заключается в объективной оценке сочинений древнегрузинского историка.

Особый интерес представляет так называемый древнеармянский перевод КЦ, который также начинается приписываемым Леонти Мровели сочинением, но без упоминания его имени. Одна из рукописей этого перевода — самая древняя из всех известных до сих пор списков КЦ. В 1839 г. историк П. Иоселиани обнаружил древнеармянский перевод КЦ в одной из армянских библиотек Тифлиса и снял с него копию для М. И. Броссе. В 1845 г. М. И. Броссе выявил аналогичный список в библиотеке армянской конгрегации в Венеции. В 1848 г. он же обнаружил в Эчмиадзинской библиотеке другой список древнеармянского перевода КЦ и датировал его 1279—1311 гг. Эта датировка ныне общепризнана. В 1851 г. М. И. Броссе опубликовал этот текст во французском переводе по тифлисскому списку под названием «Chronique Armenieae»[43]. Древнеармянский текст данного произведения впервые напечатан в Венеции в 1884 г. под вольным заголовком «Краткая история Картли, приписываемая историку Джуаншеру». Почти одновременно хроника печаталась, разделенная публикатором Тирояном[44] на главы, в органе армянских колонистов в Венеции «Базмавеп».

Подлинное название армянской рукописи — «История Картли» («Патмутюн Врац»). Мысль добавить к этому названию слово «краткая» была внушена издателю, по-видимому, имеющейся как в оригинальном тексте, так и в древнеармянском переводе припиской после короткого агиографического сочинения об Арчиле: «И была найдена история краткая сия в смутное время и вставлена в книгу, которую называют Картлис цховрепа [цховреба], что есть История Картла [Картли], и нашел ее Джуаншер, написанную до [жития] царя Вахтанга, а до сей поры добавил сам Джуаншер, а что будет с грядущим, он предоставил написать очевидцам, которые случатся [в будущие] времена»[45].

Данная приписка касается не свода КЦ в целом, а лишь одной его части — краткого жизнеописания Арчила. Этого обстоятельства не понял первый издатель древнеармянского текста, вынося слово «краткая» в заголовок в качестве пояснения ко всему древнеармянскому переводу КЦ.

После публикаций ряда списков КЦ «довахтанговского» периода исследователи все реже стали обращаться к «Chronique Armenieae». В сводном тексте КЦ, изданном Г.С. Каухчишвили, она упомянута в качестве использованных различных списков, но, как нам кажется, не совсем достаточно.

В 1953 г. вышла капитальная работа И. В. Абуладзе, посвященная древнеармянскому переводу КЦ. Автор провел сравнительный текстологический анализ древнегрузинского оригинала и его древнеармянского перевода; выделил произведенные древнеармянским переводчиком сокращения и добавления; более или менее точно установил и сведения о личности переводчика, его мировоззрении, в частности обнаружил явно выраженное монофизитство автора древнеармянского текста КЦ, не совместимое с догматами грузинского духовенства; приведены случаи, когда переводчик намеренно опускает те места оригинала, в которых положительно говорится о «православных картлийцах»[46]. Все это, однако, не помешало переводчику воздать искреннюю хвалу видному грузинскому государственному деятелю Давиду Строителю (1089—1125), известному своей веротерпимостью. Данный экскурс, отсутствующий в древнегрузинском оригинале, представляет собой наиболее яркий пассаж в его древнеармянском переводе[47]. Все эти и подобные им мотивы дают право называть древнеармянский перевод КЦ «древнеармянской версией Картлис цховреба», как это в свое время делал Н. Я. Марр.

В работе мы приводим наш перевод наиболее сравнимых отрывков из хроники Леонти Мровели по древнеармянской версии КЦ, пользуясь трудом И. В. Абуладзе.

В древнегрузинской исторической традиции важная роль отводится историку Джуаншеру Джуаншериани, упоминаемому в ранних частях КЦ наряду с Леонти Мровели. Вслед за окончанием «Мученичества царя Арчила» в КЦ имеется приписка: «Книга сия — жизнь [история] картлийцев до [жизнеописания] Вахтанга Горгасала писалась повременно[48], а от царя Вахтанга до сих пор писана Джуаншером Джуаншериани, супругом племянницы святого Арчила»[49]. Как известно, эта приписка принадлежит редактировавшему свод переписчику. По справедливому замечанию К. С. Кекелидзе, она сыграла отрицательную роль в вопросе выяснения творческого наследия как Леонти Мровели, так и самого Джуаншера Джуаншериани. Последнему стали приписывать значительную часть того, что написано, возможно, собственно Леонти Мровели[50].

По мнению К. С. Кекелидзе, «Жизнеописание Вахтанга Горгасала» является неотъемлемой частью «Жизни картлийских царей» и принадлежит Леонти Мровели. Руководствуясь этим соображением, К. С. Кекелидзе расчленил приписываемое Джуаншеру Джуаншериани произведение на две части: на собственно «Жизнеописание Вахтанга Горгасала» до рассказа о первых его преемниках[51] и на следующее за ним повествование вплоть до «Летописи Картли» включительно[52], относя всю эту последнюю часть Джуаншеру Джуаншериани[53].

Гипотеза К. С. Кекелидзе не лишена логики и смысла. Автор приводит следующие аргументы.

Слова приписки о том, что история картлийцев «до [жизнеописания] Вахтанга [Горгасала] писалась повременно», надо понимать в смысле: «до жизнеописания Горгасала включительно». Кроме того, К. С. Кекелидзе приводит доказательства стилистического порядка[54].

Другим аргументом, и с нашей точки зрения наиболее убедительным, свидетельствующим о принадлежности «Жизнеописания Вахтанга Горгасала» и «Жизни картлийских царей» одному лицу (независимо от того, кто он был), К.С. Кекелидзе считает саму проблему, которую поставил перед собой автор последней хроники: «создать жизнеописание царей», т. е. историю Картли до упразднения здесь в 30-х годах VI в. персами царства[55]. «Жизнеописание...» восполняло пробел, существовавший в представлении грузин XI в. о своем прошлом, так как сведения по древней истории Грузии, имевшиеся в «Обращении Картли», были кратки и отрывочны.

Мысль К. С. Кекелидзе, к сожалению, не получила широкого признания, хотя, по мнению исследователей, аргументы его убедительны[56]. Действительно, судя по замыслу Леонти Мровели описать деятельность «картлийских царей», он не мог оставить без внимания такого крупного деятеля раннесредневековой Картли, каким был Вахтанг Горгасал (ум. в 502 г.). Более того, по нашему мнению, именно ввиду особой значимости этой личности впоследствии и была выделена посвященная ему «история» в самостоятельную часть и таким образом значительно расширена за счет включения в повествование незапрограммированных сюжетов и мотивов, что придало ей тот специфический колорит, который, безусловно, отличает «Жизнеописание Вахтанга Горгасала» от «Жизни картлийских царей». Наше возражение К.С. Кекелидзе заключается в том, что Леонти Мровели мог быть автором труда лишь до описания событий, связанных со смертью Горгасала[57] (в этих пределах свода КЦ и собраны нами сведения о народах Кавказа). Нетрудно заметить, что вся остальная часть написана уже по новому плану и с иными политическими и культурными задачами[58].