Жизнь, отданная небу

На торжественном собрании в Кремле я обратила внимание на очень пожилого человека, сидевшего в президиуме. Он был одет в форму старой русской армии: китель черного цвета с красной окантовкой. На груди Георгиевские кресты. На голове нечто вроде клобука с православным крестом посередине.

Несколько позже кто-то мне объяснил, что этот престарелый человек, фамилия его Хруцкий, - единственный оставшийся в живых участник русско-турецкой войны. Возраст его был более чем солидный - стоодиннадцать лет.

На следующий день во время парада в честь двадцатилетия Победы я снова увидела этого ветерана. Он сидел на заботливо кем-то принесенном ему стуле в проходе между гостевыми трибунами. За его спиной стояла пожилая женщина. К слову сказать, позже, будучи в Болгарии, мне довелось убедиться, что здесь этого русского воина чтили как народного героя и знали куда больше, нежели у нас, на его родине. Вскоре ветерана не стало, но до сих пор он представляется мне как человек-символ русского мужества и интернационализма.

Вернувшись из Москвы домой, мы были встречены приехавшими в Киев к своему бывшему командиру друзьями - фронтовыми летчиками. В их числе был замечательный человек - Иван Ильич Бабак. Он в конце войны командовал родным для нас 16-м гвардейским истребительным авиационным полком.

Судьба Ивана Ильича очень примечательна. 14 апреля 1945 года Александр Иванович направил в штаб армии документы на присвоение ему звания дважды Героя Советского Союза. А через день, 16 апреля, Бабак прямо из бани, не успев до конца одеться, вылетел по тревоге на штурмовку вражеской колонны и был подбит зениткой.

На горящем самолете он упал на позицию фашистских артиллеристов и в полубессознательном состоянии, обгоревший, был схвачен гитлеровцами.

- Когда бежал от бани к самолету, ордена свои я не успел нацепить, не до того было, - рассказывал Бабак. - Ну и решил выдать себя за обыкновенного рядового летчика. А они слушают мои байки и смеются. С чего бы им так весело, думаю, меня слушать? И представляешь, Александр Иванович, суют мне под нос альбом с фотографиями наших асов-истребителей. На первом месте, между прочим, там твой портрет красовался. Ну и моя личность там тоже оказалась...

Иван Ильич прогостил у нас пять дней и многое рассказал о своих мытарствах в плену, где за месяц пережил столько, сколько другим и за всю жизнь не довелось. Рассказы его я не могла слушать без слез. В книге Александра Ивановича "Небо войны" описано счастливое избавление Бабака из плена.

Группа наших летчиков случайно оказалась рядом о лагерем для интернированных, где бывшие военнопленные проходили проверку. Неожиданно из-за колючей проволоки кто-то крикнул:

- Ребята, вы, случайно, не покрышкинцы?

Летчики остановились:

- А в чем дело?

- Да тут среди нас есть один летчик. Говорит, что из дивизии Покрышкина.

- Как его фамилия?

- Не знаем Мы его самого сейчас позовем. Увидев Ивана Ильича, летчики помчались к Александру Ивановичу.

- Товарищ командир, Иван Бабак нашелся!

- Где? - спросил Александр Иванович.

- В лагере для интернированных.

- Живо поехали туда!

Избитого и оборванного. Бабака они едва узнали. Пошли все вместе к начальнику лагеря, чтобы удостоверить его личность и попросить отпустить с ними. Однако у них потребовали специальное разрешение на освобождение Бабака из лагеря.

- Наговорить всякого можно. А мы должны точно знать, чем он тут в плену занимался, когда другие воевали.

- Ну вот что, - не выдержал Александр Иванович. - Я не знаю, чем во время войны занимались вы, а этот человек лично сбил тридцать пять самолетов врага! Гвардейским авиационным полком командовал.

Словом, вытащили Бабака из лагеря.

Привезли его в полк. Но в дальнейшем обстоятельства сложились для Ивана Ильича неблагоприятно. Особисты не оставили его в покое. И когда Александр Иванович уехал на учебу в Москву, Бабак вынужден был демобилизоваться. Вернулся к себе на родину под Полтаву к довоенной своей профессии школьного учителя. Проработал много лет, и никто в школе, ни учителя, н.и дети, не знали, что их преподаватель химии, скромный и немногословный Иван Ильич Бабак, - один из лучших, летчиков-истребителей Великой Отечественной войны, лично сбивший 35 самолетов врага.

- Ну, знаешь ли, друг любезный, от такой твоей скромности гордыней и обидой на весь белый свет отдает. Золотую Звезду тебе вручили не для того, чтобы ты ее где-то в шкатулке прятал! Вот тебе дубликат Звезды, у меня еще есть, и будь добр носить ее и пацанов на примере своих подвигов воспитывать.

Несколько позже кинорежиссер Григорий Наумович Чухрай, сам тоже фронтовик, узнав драматическую историю жизни Бабака, сделал его прообразом главного героя своего фильма "Чистое небо". В этой кинокартине почти в полном соответствии с действительными событиями показана судьба Ивана Ильича.

По ассоциации с кинофильмом вспомнился еще один примечательный эпизод. В Москве проходила декада искусств Украинской ССР. Мы с мужем были включены в состав республиканской делегации. Встречались с рабочими и студентами, колхозниками и учеными. Однажды наша группа отправилась в расположенную под Москвой авиационную часть. Здесь с военными летчиками встретились два трижды Героя Советского Союза! Причем Иван Никитович Кожедуб представлял Россию, а Александр Иванович Покрышкин - Украину.

Познакомившись с музеем боевой славы части, отправились на аэродром, где должен был состояться показательный пилотаж для гостей. Пилот в гермошлеме и противоперегрузочном костюме, похожий на космонавта, доложил о готовности к полету. Все стали подходить к нему с напутственными словами. Подошла и я:

- Счастливых взлетов вам и посадок!

Пилот удивленно взглянул на меня:

- Откуда вы знаете это пожелание? Оно в ходу только у летчиков.

- Знаю по той простой причине, что повторяю его своему мужу уже почти четверть века.

- Не скажете, кому именно?

Я указала на Александра Ивановича, и глаза у парня радостно засветились:

- Спасибо вам огромное! Ваше пожелание я буду помнить всегда. Передайте, пожалуйста, товарищу Покрышкину горячий привет от нас, молодых летчиков. Мы учимся у него и восхищаемся им!..

Перед отлетом в Киев пошла купить гостинцев детям. Возвращаюсь в гостиницу, слышу в номере смех, шум. С кем это мой муж резвится? Вхожу, передо мной картина: артисты Д. Гнатюк и А. Мокренко на коленях с распростертыми руками перед Александром Ивановичем!

- Вот, Мария, полюбуйся! Просят взять с собой на самолет. Говорят, срочно нужно быть в Киеве. Как считаешь?

- Наверное, надо помочь.

- Добро. Только с одним условием: всю дорогу петь!

- Согласны. Петь будем по очереди! - раздался бас сидевшего в кресле Андрея Кикотя.

Думаю, этот веселый перелет Москва - Киев помнят все его участники.

В августе 1968 года муж получил новое, еще более высокое назначение. Нам опять предстояло перебираться в Москву. Перед отъездом, как это и положено, Александр Иванович представил первому секретарю ЦК КПСС Петру Ефимовичу Шелесту своего преемника и прилетевшего с ним из Москвы главкома войск ПВО.

Петр Ефимович, обратясь к главкому, сказал:

- Это хорошо, что вы даете нам командующего - дважды Героя Советского Союза, Но такого командующего, как Покрышкин, к нам вряд ли еще назначат. Большое спасибо тебе, Александр Иванович, за честную службу и от меня лично, и от всей Украины.

Такой была партийная опенка десятилетнего периода службы мужа в Киеве.

В главном штабе ПВО

Около четырех лет службы Покрышкина заместителем главкома ПВО страны были до предела заполнены командировками. В этом плане примечательным было уже одно наше возвращение в Москву. Временно, пока дадут квартиру, мы решили пожить на даче за городом. Вечером приехали с аэродрома, выгрузились. А уже утром, оставив меня с детьми сидеть на ящиках и чемоданах, наш отец на три недели улетел в командировку.

Ровно на полгода мы застряли на даче к великой радости нашего пятого "члена семьи" - ирландского сеттера "сплошь голубых кровей". Его прислали нам незадолго до переезда в Москву из Ленинграда на Ту-104, в маленькой корзиночке. Вся собака тогда состояла из ушей и хвостика с мизинец величиной. Попробовали пустить это беспрерывно пищавшее и что-то требовавшее существо на пол, оно тут же расползлось всеми четырьмя лапами в разные стороны и никак не могло собраться опять в одно целое.

Сеттера мы приобрели по рекомендации художника Ю. Н. Ятченко в подарок ко дню рождения Александра Ивановича. Однако "подарок" с появлением на свет задержался. А когда, наконец, прибыл к нам в своей корзиночке, юбиляр оказался в командировке, в Чехословакии. Поездка была неудачной, и глава семьи вернулся домой не в лучшем настроении.

Встретив мужа в прихожей, я незаметно подала знак детям - собаку пока убрать, а папу накормить, памятуя известную французскую поговорку, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок. Это правило оказалось верным и для данного конкретного случая.

Ужин и привычная домашняя обстановка подействовали на нашего папочку. Он уже спокойно взял с полки какую-то книгу и устроился в своем любимом кресле. Момент наступил! Дети передают мне щенка, я сажаю его на плечо мужа и... пес тут же присасывается к его уху!

- Это еще что такое?

- Как что? - говорю я. - Ты только посмотри, какая прелесть!

Животных Александр Иванович очень любил, и они отвечали ему взаимностью. Так и в этот раз совсем еще глупый и беспомощный щенок с первой же минуты и на всю жизнь определил для себя "кто есть кто". И больше никогда не отходил от своего любимого хозяина.

В сопроводительной записке ленинградцы умоляли нас не дать щенку красе и гордости своей породы - какого-нибудь банального имени.

- Лучше бы они вместо просьбы само имя прислали! - воскликнула после целого вечера мучительных и безуспешных поисков клички Светлана.

На следующий день я отправила детей в охотничий клуб. Оттуда они принесли длиннющий перечень собачьих имен. Кого тут только не было! Гобои и Тромбоны, Лорды и Леди, Никки и Чарли... Словом, нам не подходило, Тогда мы обратились к художественной литературе. У Толстого - гончие: Ругай, Карай и прочие, у Чехова - Каштанка, у Тургенева - Муму, у Куприна в "Гамбринусе"... Принялись за зарубежных классиков. В книге Сеттона Томпсона нашли чудный рассказ о щенке по кличке Чинк и уже совсем решились назвать так своего друга человека, как раздался глас нашего папеньки:

- Отставить и, как говорят в Одессе, слушать сюда!

Мы с ребятами бежим к нему. За нами ковыляет на дрожащих лапах все еще безымянный щенок.

- Говори же быстрее, что ты придумал?

- Помните Чингачгука у Фенимора Купера?

- Конечно.

- Как звали его сына - гордость и надежду могикан?

- Ункас!

- Правильно. Вот и будет наш ушастик вождем рыжих сеттеров.

Действительно, потомство Ункаса со временем стало довольно многочисленным: 86 детей, а внуков - не сосчитать!

Как же этот пес любил Александра Ивановича! Конечно, он жаловал своим вниманием всех членов семьи, но по-настоящему признавал только своего дорогого хозяина и был предан ему беззаветно.

В шутку я не раз говорила Александру Ивановичу, что по Ункасу мы могли безошибочно выбирать себе друзей. Он удивительно верно разбирался в людях. Иным оказывал высший знак внимания - клал голову на колени пришедшего. На других лишь взглянув, со вздохом отходил в сторону и ни за что не приближался, как бы его не звали. За все двенадцать лет, что он прожил с нами, он не допустил ни одной бестактности.

Если я принималась за уборку квартиры, Ункас без единого напоминания находил себе такое место, где явно не мешал мне. И сколько бы времени ни продолжалась уборка, терпеливо дожидался ее конца. Любил наблюдать, когда мы собирались в гости. Ложился на пол и внимательно смотрел за нами. Если надевали то, что он уже видел, - продолжал лежать. Но стоило появиться в какой-то обнове, он тут же подходил, тщательно ее оглядывал, обнюхивал и, если вещь ему нравилась, одобрительно лизнув ее, смотрел в глаза: мол, хорошо, все нормально.

Однажды в мое отсутствие (я была в Трускавце) к нам приехал Николай Леонтьевич Трофимов, Герой Советского Союза, любимый ученик и последователь Александра Ивановича. Мне много раз доводилось слышать от мужа о его несравненном хладнокровии и расчетливом мужестве в бою.

Судя по рассказам мужа, на фронте всякое бывало. Иной раз по радио раздавался взволнованный крик кого-нибудь из молодых летчиков: "Справа (или слева) мессы!" "Мессершмитты" слева (или справа)!" Ни количества вражеских самолетов, ни их высоты, ни направления полета. Услышав в наушниках такой вопль, пилот невольно теряет уверенность в себе. Если же гитлеровцев замечал Трофимов, по радио раздавался спокойный, четкий и исчерпывающий доклад, будто Николай Леонтьевич не летел на смертельную схватку с врагом, а прогуливался по весенней лужайке.

Жена Трофимова, Вера Васильевна, тоже была фронтовичкой. Прошла всю войну в танковом корпусе, а затем армии Михаила Ефимовича Катукова. Эти замечательные, скромные и кристально чистые люди не раз бывали у нас.

Николай Леонтьевич однажды привез мне в подарок огромную коробку конфет и положил ее на телефонный столик в прихожей.

Мужчины сидели на кухне, когда услышали, как в прихожей что-то упало на пол, а через несколько секунд в дверях появился Ункас, держа в зубах за ленту коробку конфет. Подошел к Николаю Леонтьевичу и положил коробку ему на колени: привез, мол, угощай!..

Наш близкий друг Борис Андреевич Бабочкин утверждал:

- Человек, не любящий детей и животных, - плохой человек.

Если исходить из этого определения, то Александра Ивановича следует отнести к очень хорошим людям. Он обожал и детей, и животных. Но думается, этого мало, чтобы с достаточной достоверностью судить о личности человека. Я приводила немало примеров, раскрывающих те или иные стороны характера мужа: его моральную чистоту, честность, принципиальность, готовность прийти на помощь другому, даже незнакомому человеку. О его профессиональных качествах военного, наверное, убедительнее слов свидетельствуют заслуженные им награды.

Приведу еще два случая, в какой-то мере дополняющих его духовный портрет. Первый из них произошел в Новосибирске, куда Александр Иванович, будучи в то время заместителем главкома Войск ПВО страны, заехал повидать свою многочисленную родню.

Так как цель его поездки не имела отношения к служебным обязанностям, он не счел возможным обращаться за помощью к местным руководителям. О его приезде никто не знал.

В Новосибирск он прилетел ночью и, не желая никого беспокоить в поздний час, решил до утра отдохнуть в гостинице. Одет был в летную кожаную куртку. И хотя погон и Золотых Звезд под ней не увидишь, по широким голубым лампасам на брюках легко можно было догадаться о его высоком воинском звании.

Тем не менее, обратившись в одну из гостиниц, Александр Иванович получил категорический отказ. Не споря, отправился в другую - то же самое. Тогда муж попросил позвать администратора гостиницы. Спустя некоторое время тот, явно недовольный тем, что его потревожили, вышел:

- Гражданин, в чем дело? Вам же ясно объяснили, что свободных мест в отеле нет.

- Ну и что же мне теперь делать? Может, пойти и заночевать у своего бюста на парапете?

- У какого бюста? - насторожился администратор.

- Да у своего, установленного на родине трижды Героя.

- Господи, Александр Иванович! Как же это я вас сразу не узнал! Ну, конечно, какой разговор! Сейчас же вас поселим в самый лучший номер.

- Меня-то вы поселите. А что делать другим, кому бюсты не установлены?

...Отдыхали мы в Кисловодске. Как-то собрались подняться на "Большое седло". Дойдя до поворота на Красное Солнышко, увидели лежащего на земле мужчину. Многочисленные прохожие равнодушно огибали его, шествуя вверх и вниз по дороге. Александр Иванович тут же подошел к мужчине. Оказалось тяжелый сердечный приступ. Не раздумывая, муж сказал мне:

- Мария, займись пока человеком, помоги ему. Я - за "скорой помощью".

И побежал вниз к ресторану, где был телефон. Вскоре он вернулся уже вместе с врачами, которые увезли больного, а мы продолжили наш путь.

Весной 1969 года мы наконец-то получили квартиру. До этого, как я уже упоминала, больше полугода с мужем жили на подмосковной даче. А дети, студенты МГУ, - у брата Александра Ивановича, хотя в его двухкомнатной квартире и без них проживало пять человек, плюс не умолкающий ни на минуту горлопан-попугай. Переезд в новый дом совпал с днем рождения мужа. Ему исполнилось пятьдесят шесть лет. Но все мы были такие замотанные и уставшие, что накануне начисто забыли об этом. Наконец перебрались: вещи - в узлах, коробках и чемоданах. Еды в доме никакой. Муж с детьми заняты обустройством, я - тоже. И тут вспомнила о Сашином дне рождения. Начала лихорадочно соображать, как бы ухитриться и в комнатах навести хоть видимость порядка, и день рождения мужа отметить. Кажется, нашла выход. Отозвала потихоньку помогавшего нам водителя:

- Димочка, вот тебе деньги. Съезди, пожалуйста, в Елисеевский, купи всего самого вкусного, что там увидишь, на ужин и быстренько возвращайся.

Дима уехал, а спустя час с чувством хорошо выполненного задания привез... двадцать калорийных булочек и пять пакетов молока.

- Я думаю, хватит, Мария Кузьминична. Куда больше-то?

Что было делать? Опять бежать в магазин - уже поздно. Так мы одним разом, благодаря Диминому "размаху", отметили сразу два больших семейных события.

Работа в Главном штабе Войск ПВО страны не приносила морального удовлетворения Александру Ивановичу. О причинах могу только догадываться, так как муж не имел привычки делиться с кем-либо, в том числе и со мной, своими служебными заботами. Думаю, однако, что поводов для его неудовлетворенности было несколько.

Во-первых, по своему складу характера и всему опыту предыдущей службы он привык к самостоятельности, к полной ответственности за порученное дело. Будучи командиром эскадрильи, полка, дивизии, а после войны командуя крупными соединениями Войск ПВО, Александр Иванович мог полностью реализовывать свои незаурядные организаторские способности и принимать самостоятельные решения.

Назначение же на должность заместителя Главнокомандующего Войсками ПВО страны оторвало его от практической работы в частях и соединениях, лишило возможности непосредственно руководить событиями и низвело до положения высокопоставленного инспектора, не решающего каких-либо серьезных вопросов самостоятельно.

Во-вторых, конечно же, тут сыграла немалую роль и личные отношения с непосредственным начальством. Они, что называется, не сложились. Любое приспособленчество мужу претило. А его прямота, принципиальность и независимость суждений явно пришлись "не ко двору". Впрочем, несовместимость характеров мужа и его начальника проявились задолго до перевода Александра Ивановича в Главный штаб Войск ПВО страны.

В то время он заканчивал академию Генштаба. Оставалось только сдать экзамены, когда его вызвал вышестоящий товарищ и заявил:

- Слушай, Александр Иванович, зачем тебе при твоих трех Золотых Звездах нужна еще одна академия? Меня не устраивает нынешний командующий авиацией. Вот я и предлагаю тебе: бросай свою академию и пиши рапорт о назначении на его должность. Только не говори ему пока ничего.

Естественно, пойти на такой вариант Александр Иванович не мог.

- Спасибо за предложение, - ответил он. - Однако вынужден отказаться от него. Первое - если уж меня направили в академию, я обязан ее закончить. Иначе вы же сами сместите меня потом, сославшись на отсутствие диплома. Второе - закулисное подсиживание своих товарищей считаю для себя недопустимым.

Конечно, такой разговор не мог не сказаться на дальнейших взаимоотношениях его участников. Впоследствии товарищи мужа не раз спрашивали у него, почему тот вышестоящий начальник так плохо к нему относится. Муж мало значения придавал этим расспросам: мало ли кто как к кому относится? На службу личные симпатии и антипатии влиять не должны. И вот он оказался в непосредственном подчинении у этого человека.

Об атмосфере, в которой пришлось работать Александру Ивановичу, можно судить и по такому случаю. Он успешно защитил кандидатскую диссертацию. В то время это был первый случай присуждения ученой степени работнику Главного штаба Войск ПВО. Поэтому начальник академии, где проходила защита, обратился в штаб с предложением организовать торжественное вручение Покрышкину диплома кандидата наук: "Что ни говори, а ведь у вас это - первая ласточка. Вернее, первый сокол с ученой степенью появился", - мотивировал он свою инициативу руководству штаба.

- Ну, соколом-то у нас каждый обязан быть, - ответили начальнику академии. - А что касается ученых степеней, то они штатным расписанием у нас не предусмотрены. Так что диссертация - это его личное дело, а посему и кандидатский диплом можете из рук в руки передать. Нечего спектакли устраивать!

Обескураженный начальник академии зашел к мужу в кабинет и сказал:

- Александр Иванович, оттопырь-ка свой карман, я тебе из своего диплом кандидата наук переложу. Да так, чтобы никто не увидел! Почетную грамоту и ту принародно вручают, чтобы человека воодушевить, выразить ему свою признательность. А тут... - и, махнув рукой, расстроенный, уехал.

Забегая вперед, скажу, что материалы диссертации (по единодушному мнению членов ученого совета она вполне "тянула" на докторскую, а диссертанту предлагалось присвоить звание профессора) с авторитетными рекомендациями и отличными характеристиками мне привезли как память, когда Александра Ивановича уже не стало. Более десяти лет они пролежали в Главном штабе ПВО, не представлялись в ВАК.

Три года беспрерывных командировок и явно предвзятого отношения к себе со стороны непосредственного начальства ни удовлетворения, ни радости мужу, естественно, принести не могли. Но он не жаловался, добросовестно выполнял порученное ему дело, мотаясь из конца в конец страны, знакомясь на местах с партийными и советскими органами, и, сам того не ведая, копил багаж для последующей своей работы.

Однажды вечером, это было в пятницу, муж, вернувшись со службы, сказал:

- Все, Мария, из ПВО я ухожу. Мне предлагают должность председателя ЦК ДОСААФ.

Я, честно говоря, растерялась. Как реагировать на это сообщение? Мои сведения о деятельности ДОСААФ были скудными. Знала, что это общественная патриотическая организация, а муж всю свою жизнь отдал армии. Сможет ли он без нее?

- Да не волнуйся ты. Ведь я аэроклуб осоавиахимовский кончал, - шутливо сказал он. - Так что разберусь, что к чему. Думаю, все будет нормально. Давай поедем с тобой на дачу на выходные. По лесу походим и подумаем на природе. Машину я заказал, сейчас подъедет.

На даче мы провели два дня. Погуляли в лесу, сходили на озеро. Наступил воскресный вечер. Пора было возвращаться в Москву. Машина, закрепленная за Александром Ивановичем, почему-то задерживалась. Может быть, что-то по дороге приключилось? Наконец, муж связался по телефону с начальником гаража и сообщил ему о задержке машины. А в ответ услышал:

- Вы меня, пожалуйста, извините, товарищ генерал, но машина к вам вовсе не выезжала. Я получил приказ не высылать вам машину.

- Что за шутки, кто мог отдать такой приказ?

- Товарищ генерал, еще раз извините, но я не могу назвать вам этого человека. Иначе мне грозят большие неприятности по службе.

Из создавшегося положения нас выручил один близкий знакомый, доставив в Москву на своей машине. Случай, конечно же, мелкий, но горький осадок на душе он оставил надолго. Вот так по воле одного из недоброжелателей была подведена черта под двадцатипятилетним периодом безупречной службы мужа в Войсках ПВО страны.

Только месяца через полтора после ухода Александра Ивановича из Главного штаба Войск ПВО позвонил член Военного совета и попросил приехать туда для официального прощания с личным составом.

- Спасибо за приглашение, - ответил муж. - Но вы, насколько я понимаю, со мной уже "попрощались". А с товарищами и сослуживцами я попрощался в индивидуальном порядке. Так что вряд ли есть смысл устраивать эту церемонию.

Замечу, оба закрепленные за Александром Ивановичем водителя и его порученец подали рапорты с просьбой о переводе вместе с их командиром. Они еще долго служили с ним. И многие сослуживцы ро Главному штабу искренне сожалели об уходе мужа, говорили, что с ним очень хорошо и продуктивно работалось.

Маршальские звезды

Наступил первый день работы Александра Ивановича в ЦК ДОСААФ СССР. Проводив его утром, я до вечера не находила себе места: как он там, на новой работе? Ведь он всю свою жизнь провел в солдатском строю, привык к строгой воинской дисциплине. Здесь же многие подчиненные - гражданские люди. Тут, пожалуй, в большей степени нужны убеждения, такт и, конечно же, авторитет, знание дела. А он - новый человек в этой системе. Сможет ли найти нужный тон, установить правильные отношения с подчиненными? Ведь для руководителя так много значат его первые шаги, первые контакты.

К вечеру то и дело поглядывала на часы; половина седьмого, его все нет. А ведь в гражданских организациях рабочий день нормированный. Что его задержало?

Наконец, звонок в дверь. Бегу открывать. Смотрю и глазам своим не верю. Муж стоит на пороге и весело улыбается. Чудеса да и только!

- Мария, все отлично, работы непочатый край и люди в основном замечательные. Тут есть над чем голову поломать и к чему руки приложить. Интереснейшее дело мне поручили, скажу я тебе. Правда, во многом еще нужно разобраться, уяснить для себя.

Ему всегда было хорошо там, где работы невпроворот. Начиная любое дело, он прежде всего досконально изучал его суть, определял главные, ключевые позиции, намечал первоочередные задачи и лишь затем приступал к осуществлению задуманного. Так и на этот раз он с головой ушел в изучение руководящих документов, структуры аппарата оборонного Общества, его текущих и перспективных задач и реальных возможностей.

Теперь, в отличие от прошлых лет, он многим со мной делился и я была в курсе его забот.

- Ты только представь себе, Мария, наша организация (он с первых же дней без каких-либо оговорок причислял себя к ДОСААФ) объединяет в своих рядах десятки миллионов человек - от юных комсомольцев до пенсионеров. Задачи благороднейшие: военно-патриотическое воспитание, техническое обучение и физическая закалка нашей молодежи - достойного резерва для Вооруженных Сил. Масштабы работы колоссальные. Каждого третьего призывника обучаем военной профессии, а материально-техническая база - от царя Гороха. Большинство комитетов на местах ютятся в подвалах. Кадры преподавателей, инструкторов и тренеров засорены людьми случайными. Отсюда и огрехи и в знаниях и в навыках призывников.

А тут еще и примечательный случай произошел. Как-то Александр Иванович прислал за мной "Чайку", чтобы прямо с работы поехать вместе на встречу с ветеранами. Перед поворотом у комплекса зданий ЦК ДОСААФ СССР водитель притормозил, пропуская встречную машину. И тут же сзади послышался скрежет. Резкий толчок отбросил меня на спинку сиденья. Нам "вмазал" самосвал, за рулем которого сидел военный водитель.

Наверное, к "Чайкам" у ГАИ отношение особое. Тут же появилась милиция. Онемевшего солдата вытянули из кабины самосвала и стали составлять протокол. В это время подошел кем-то уже оповещенный Александр Иванович в своем увешанном наградами мундире. Солдат и вовсе оробел, стоит ни жив ни мертв.

- Что же ты, воин, глаза закатываешь? - обратился к виновнику муж. Такой молодой, а слабонервный.

Не дожидаясь ответа, спросил:

- Где на водителя учился?

- В автошколе ДОСААФ, - едва слышно ответил солдат.

- Вот как, - усмехнулся Александр Иванович и обратился к работникам ГАИ. - Не нужно составлять протокол. Отпустите его. Наша вина, что мы его так плохо обучили. Поезжай, солдат.

- Вот видишь, какие у нас проколы, - заключил Александр Иванович вечером за ужином размышления об этом происшествии. - В общем, надо нам перестраиваться. Конечно, сразу всего не решить. Но начинать надо, я думаю, с базы, с ее укрепления.

Будучи сам человеком творческим, он умел подмечать ценные новшества, обобщать их, отбирать лучшее и внедрять его в практику работы. Например, побывав в Чехословакии, он с восторгом рассказывал мне об увиденных там автотренажерах.

- Представляешь, как это здорово: в одной комнате сразу несколько человек отрабатывают навыки практического вождения. Только за счет экономии горючего количество часов подготовки и число курсантов можно увеличить чуть ли не вдвое. Такое надо обязательно внедрить у нас.

А через некоторое время благодаря его стараниям в ДОСААФ были созданы и соответствующие КБ, и производственные предприятия.

Особенно большое внимание Александр Иванович уделял развитию технических и военно-прикладных видов спорта. Их роль в подготовке молодежи к защите Родины он оценивал очень высоко. Александр Иванович считал, что именно эти виды спорта не только развивают в юношах качества мужественного и стойкого бойца, но во многих случаях дают еще и военную специальность или близко подводят к ней.

Перед наиболее ответственными соревнованиями Александр Иванович, как правило, лично встречался со спортсменами, интересовался их настроением и нуждами, напутствовал их. При нем, об этом свидетельствуют официальные данные, заметно возрос уровень выступлений спортсменов-досаафовцев.

По многим техническим и военно-прикладным видам спорта результаты советских команд стали недосягаемыми для соперников. Муж очень гордился этим и искренне радовался за наших ребят, привозивших высшие награды мировых, европейских и международных чемпионатов и первенств. Александр Иванович вновь встречался с ними после их возвращения, благодарил за труд, мастерство и самоотверженность.

Как-то, по-моему это было в 1974 году, муж взял меня с собой на международные соревнования по авиационному спорту в Киев. В них участвовали спортсмены-авиаторы из многих стран, даже из Австралии. И члены сборной ДОСААФ пилотировали так, что Александр Иванович весь светился от радости и гордости за нашу молодежь, бережно хранящую и приумножающую славные традиции советских летчиков-асов. Великолепный приз этих соревнований - кубок знаменитого летчика-россиянина Петра Нестерова остался на Родине.

На том замечательном спортивном празднике присутствовал представитель ЦК КПСС, курировавший деятельность оборонного Общества, Александр Иванович Голяков с супругой Антониной Михайловной. У мужа и Голякова, кроме деловых служебных отношений, установилась и со временем окрепла хорошая, чистая дружба, основанная на глубоком уважении друг друга. Прекрасный человек, внимательный и чуткий к людям, А. И. Голяков для меня является образцом коммуниста и партийного работника. Его теплое участливое отношение к нашей семье не иссякло и после смерти мужа. Будучи очень занятым человеком, он тем не менее и по сегодняшний день поддерживает с нами контакты, интересуется нашими делами и заботами. Я бесконечно благодарна ему за это.

Однако вернусь к спортивным заботам мужа. Помнится, однажды, видя его радость по поводу особенно удачного выступления наших мотогонщиков на чемпионате мира, я сказала Александру Ивановичу:

- Как хорошо ты сумел наладить спортивную работу, столько побед завоевали твои досаафовцы!

- Это заслуга прежде всего наших тренеров и самих спортсменов, а не моя, - ответил муж.

- Да и успехи наши ты преувеличиваешь, - горячо убеждал он меня, словно продолжая те разговоры, которые постоянно вел тогда на службе. - Рекорды это прекрасно. Но ведь главная задача не в том, чтобы подготовить несколько десятков чемпионов. Куда важнее - приобщить к нашим видам спорта десятки миллионов юношей и девушек. Это намного сложнее, чем завоевать несколько золотых медалей. Для этого нужны и база, и хорошие кадры! И еще - умная пропаганда, настоящая реклама!

- База, тренеры - это я понимаю, Саша. Но велик ли прок от рекламы? Может ли она привить любовь к спорту?

- Если хорошая - может, - убежденно говорил он мне. - По крайней мере, способная привлечь к нему внимание молодежи.

Как человек увлеченный, Александр Иванович настойчиво утверждал, что досаафовские виды спорта, как никакие другие, созвучны нашему времени высоких скоростей, мощных моторов, сложных технических устройств. Именно в них он видел спорт двадцатого века! И решительно выступал против того, что досаафовские соревнования никто не видит, кроме самих спортсменов, они проходят, как правило, не на стадионах и кортах, а за городом, в лесу, на закрытых стрельбищах. Наши чемпионы достойны того, чтобы о них говорить в полный голос, это же подлинные герои! Они должны быть кумирами для каждого мальчишки.

Александр Иванович не раз встречался с работниками прессы, знакомил их с задачами ДОСААФ и стоящими перед ним проблемами, призывал шире и глубже вникать в дела военно-патриотической, оборонно-массовой и спортивной работы, ярче освещать ее на страницах газет и журналов, средствами телевидения и радио.

Благодаря настойчивости мужа и его помощников о спортсменах ДОСААФ было создано несколько фильмов. Ежегодно стали проводиться Всесоюзные месячники оборонно-массовой работы, недели пулевой стрельбы, агитперелеты и автопробеги, другие мероприятия, способствовавшие привлечению в ряды оборонного Общества широких масс молодежи.

Постепенно Александр Иванович подобрал сплоченный и работоспособный коллектив подлинных тружеников и энтузиастов. Именно в то время председателями республиканских комитетов ДОСААФ пришли такие уважаемые и авторитетные люди, как Рокас Матеюсович Жальнераускас (Литва), Эдуард Янович Эвин (Латвия), Антон Федосеевич Покальчук (Украина), Ибрагим Сейфуллаевич Ахмедов (Азербайджан), национальный герой Грузии Герой Советского Союза Владимир Николаевич Джанджгава и многие другие. Большинство из них я знала лично, видела, что они работают с огоньком и, как говорится, на совесть.

Александру Ивановичу приходилось решать множество и финансовых вопросов. Хотя, насколько я знаю, оборонное Общество в целом и обходится своими собственными средствами, получаемыми за счет платной подготовки специалистов, издательской деятельности, проведения лотерей и т. д., какую-то часть техники, оборудования и спортивного снаряжения приходится покупать за рубежом, а для этого требуется валюта. И несмотря: на то, что министр финансов СССР В. Ф. Гарбузов; всегда доброжелательно и с пониманием относился к; нуждам ДОСААФ, муж тем не менее, учитывая государственные интересы, искал пути и здесь обходиться собственными силами.

Так был заключен договор с чехословацкой фирмой "Чезет", которая бесплатно поставляла свои мотоциклы для сборной команды ДОСААФ: результаты ее выступлений на международных соревнованиях были лучшей рекламой для их мотоциклов.

Сборная ДОСААФ по мотоболу, в то время сильнейшая в Европе, участвовала в проведении коммерческих матчей за рубежом и являлась солидным поставщиком валюты для нужд оборонного Общества.

Благодаря усилиям Александра Ивановича и в данном случае высокому его авторитету была повышена заработная плата штатным работникам ДОСААФ.

Я уже упоминала, что бесконечные командировки в период службы в Главном штабе ПВО помогли мужу установить многочисленные личные контакты на местах с руководителями партийных и советских органов Теперь эти связи очень ему пригодились. Благодаря им намного легче решались вопросы выделения средств на строительство учебных и спортивных объектов ДОСААФ в республиках, краях и областях. По достоинству оценить это направление работы мужа мне помогла услышанная от одного из работников оборонного Общества фраза: "При Александре Ивановиче ДОСААФ выбрался из полуподвалов и развалюх в современные благоустроенные комплексы. Соответственно изменилась и работа..."

Однако мне кажется, я слишком увлеклась рассказом и оценкой служебных дел мужа, что совсем не входит в мою задачу. Вернусь к событиям семейного плана, о которых могу судить с большей компетентностью.

В феврале 1972 года наша семья "пережила" сразу две свадьбы. Светлана и Саша младший обзавелись собственными семьями. А через год с интервалом в два с половиной месяца мы с Александром Ивановичем стали дважды бабушкой и дедушкой. У нас родились двое внуков. Один - прямой носитель имени деда Саша Покрышкин, другой - Павлик Бородин. Дед Саша души в них.не чаял. А когда на свет появилась еще и Екатерина Александровна Покрышкина, мой муж совсем "растворился" в нежных чувствах. Звал он свою внучку не иначе как Катюшенька-моя дорогушенька.

Наши дети стали полностью самостоятельными и уважаемыми людьми. Саша, благодаря своей нелегкой и романтической профессии океанолога, успел побывать во всех морях и океанах, в том числе и в таинственном Бермудском треугольнике. С их командой там произошел примечательный случай. На ночь были остановлены машины и судно легло в дрейф. Океан отсвечивал под луной гладкой, зеркальной поверхностью. "Бермудский треугольник - самый гладкий треугольник в мире", - шутили ребята.

И вдруг среди ночи - аврал! Забегали все: и матросы, и научные работники. Капитан отдал команду срочно уходить из этого района. Оказалось, что тишь и гладь тут были потому, что судно находилось в самом эпицентре урагана. Когда стали выбираться оттуда, корабль угодил в шторм силой не менее десяти баллов. Выручили крепость судна и мастерство команды. И хотя находились они на великолепном, мощном корабле "Игорь Курчатов", все равно из "треугольника", как выразился сын, еле ноги унесли.

В другой раз в рамках советско-американского сотрудничества нашему сыну и его другу Володе Седову довелось участвовать в океанологической экспедиции США. Американцы должны были взять их на борт своего корабля в японском порту Иокогаме.

Естественно, перед отлетом сына в Японию я затратила немало усилий на его инструктаж и напутствия, забывая о том, что он уже сам взрослый и здравомыслящий человек.

- Сыночек, будь осторожен, ведь ты будешь среди чужих, - внушала я ему. - Могут быть провокационные вопросы и действия.

- Не волнуйся, мамочка, в случае чего я сразу проконсультируюсь с тобой по радио.

- Ты напрасно пытаешься шутить! Могут быть непредвиденные обстоятельства.

Когда он вернулся, я сразу же спросила его:

- Сашенька, ну как, были провокационные вопросы?

- Были! - таинственно заявил он.

Я насторожилась:

- Что я тебе говорила! И какие же?

Он улыбнулся и рассказал, что не успели они с Володей Седовым ступить на палубу корабля, как ему тут же американцами был задан вопрос:

- Это твой отец герой-летчик второй мировой войны?

- Ну и что же?

- Я ответил, да. Они очень обрадовались и все по очереди пожали мне руку. Больше "провокационных" вопросов не было.

Вскоре руководитель американской экспедиции прислал в Сашин научно-исследовательский институт хвалебный отзыв об их участии в экспедиции, в заключение написал, что хотел бы иметь в своем штате таких квалифицированных и знающих сотрудников.

Приятно, что и говорить! Мы с отцом радовались за сына. Умные, порядочные дети - счастье и гордость родителей.

Жена Саши, тоже Светлана, - преподаватель английского языка, отличная мать и хозяйка дома. Правда, ей приходится нелегко. За год не менее шести месяцев ее муж находится в рейсах. Так что когда у меня выдается свободное время, мне есть чем его заполнить.

Муж дочери - главный инженер АЗЛК - Ю. П. Бородин. Работа у него тоже не из легких, ответственности хватает. Производство есть производство с его конвейерами и другими проблемами.

Внучата учатся на отлично. Думаем, что Сашенька будет у нас гуманитарием, а Павлик, как дед Саша, любит математику. О Катюше пока еще рано судить...

Ну вот, память опять заставила меня нарушить хронологию событий. Вернусь в 1972 год, только не к началу его, отмеченному двумя свадьбами, а к концу.

Однажды после делового визита в ЦК партии Александр Иванович заскочил домой пообедать. Как всегда в таких случаях, я без проволочек накрыла на стол. В еде муж не был привередлив. Ему нравилось все, что я готовила, но особенно он любил сибирские пельмени, которые я научилась делать у его матери и сестры Марии, а также пирожки с капустой.

Поев и уже собираясь на работу, муж как бы невзначай обронил:

- Знаешь, Мария, кажется, ты будешь женой маршала. Это было сказано так буднично и неожиданно, что я, не особенно вникнув в смысл, ответила в шутку:

- Что ж, попробую. Авось получится!

И только тут осознала значение происходящего. Радость за мужа захлестнула меня.

- Саша, дорогой ты мой! Я так счастлива за тебя!

- Ты подожди пока радоваться, - сказал он. - Указа еще нет. Пока только кулуарные разговоры.

И уехал на работу.

К вечеру раздались первые звонки с поздравлениями, однако пока муж не вернулся домой, я все еще боялась окончательно поверить в такую радость. Но телефон звонил и звонил. Наконец раздался самый авторитетный звонок - из ЦК партии: Александр Иванович Голяков сердечно поздравил меня со знаменательным событием в жизни мужа. А тут вернулся и он. Выслушав мои поздравления, Александр Иванович взволнованно заговорил:

- Моя родная, спасибо и тебе. Ты всегда была для меня самым верным другом и помощницей. Не будь тебя, я не стал бы тем, кто я есть.

Услышать такие слова от любимого мужа! Какая голова не закружится?

К бесконечным телефонным поздравлениям прибавилась волна поздравительных телеграмм и писем со всех концов нашей страны и даже из-за рубежа. Приведу некоторые из них:

"Москва, летчику Покрышкину. От души поздравляю присвоением Маршала. Дочь летчика Петра Нестерова". Не забыла Маргарита Петровна их встречи в Горьком, куда Александр Иванович летал во время войны за самолетами!

"Поздравляю присвоением высокого воинского звания! Это еще одна ступенька знаменитой кубанской "этажерки" Покрышкина. Будь всегда ведущим, дорогой командир. Здоровья тебе и успехов. Твой послевоенный замполит Б. Василенко".

"...Все содеянное вами в годы Великой Отечественной войны, как никому, дает вам право на присвоение этого высокого воинского звания. Вы его заслужили как никто другой. Маршал Советского Союза А. Василевский".

"Искренне и горячо поздравляю вас, стойкого большевика и скромного человека с присвоением вам высокого звания маршала авиации. Помню наши совместные боевые действия против гитлеровских захватчиков, ваше личное мужество, воинское искусство и организаторские способности. В послевоенные годы вы, не жалея сил, передаете со всей своей энергией знания и огромный боевой опыт молодому поколению. Генерал Армии А. Жадов".

Вложенная в конверт фотография, датированная октябрем 1944 года. На оборотной стороне - текст: "Александр Иванович! Лучшей памятью жизни считаю свою встречу с тобой. Учусь простоте и скромности у тебя. Пусть наша общая фотография будет напоминать тебе общую дружбу в нашем авиационном мире. Память о твоем пребывании в школе сохраню навсегда. Полковник Азаров..."

Я не привела здесь и сотой доли письменных поздравлений, поступивших в декабре 1972 года на имя мужа. Но и по приведенным видно, какой поистине всенародной любовью было окружено его имя, имя национального героя России. Слава - самое коварное испытание для человека. Она губит слабых и окрыляет сильных. Александр Иванович был сильным человеком.

Работая над этими воспоминаниями, я много раз задавалась вопросом: какой же период нашей совместной жизни определить как самый счастливый? Так и не смогла на него ответить. И в молодости, и в зрелом, и в преклонном возрасте я была счастлива со своим мужем, хотя жизнь далеко не всегда преподносила нам розы. Шипов тоже хватало. Но были ли мы счастливы, когда шипов было меньше? Сложный вопрос.

Вспоминается будто бы и не значительный, но почему-то оставшийся в памяти разговор с Димой, молодым солдатом-водителем машины Александра Ивановича:

- Знаете, Мария Кузьминична, что я вам хочу сказать?

- Говори, Дима, я тебя слушаю.

- Да я хотел сказать, что если бы у нас побольше было таких людей, как Александр Иванович, так мы бы уже давно были в коммунизме.

- Это почему же ты так считаешь?

- Да не я один. Так у нас все солдаты говорят. Мы были приглашены в Киев на празднование тридцатилетия освобождения Украины.

Забыть этот праздник невозможно. По-моему, все цветы, растущие в Киеве и его окрестностях, были брошены к ногам ветеранов, проходивших по Крещатику в направлении памятника В. И. Ленину. На торжественном собрании во Дворце съездов я обратила внимание на сидевшего в президиуме незнакомого генерала, который в особо торжественные моменты только вставал, но не аплодировал. Почему так странно ведет себя этот человек?

Присмотрелась внимательнее и узнала в нем героя показанной накануне телепередачи. Это был дважды Герой Советского Союза Василий Степанович Петров, человек-символ несгибаемого мужества русского воина. Лишившись в бою обеих рук, он после лечения добился возвращения в действующую армию. За отличия в боях по удержанию плацдарма на Одере был награжден второй медалью "Золотая Звезда" и после Победы продолжал служить Родине в рядах Советской Армии.

После торжественного собрания состоялся праздничный прием. Александра Ивановича усадили в президиум, а мое место оказалось напротив генерала Петрова, лицом к лицу.

После приема мы с мужем вышли на улицу, остановились в ожидании машины. Смотрим, к нам направляется генерал Петров:

- Александр Иванович, разрешите мне выразить свое глубокое уважение и преклонение перед вашим беспримерным героизмом.

- Что вы, что вы, Василий Степанович! Это я преклоняюсь перед вашим героизмом и мужеством.

Глядя на них, я не могла сдержать слез, мысленно представив себе, что вынесли эти люди во время войны.

Утром следующего дня у нас в номере раздался телефонный звонок. Я подняла трубку и услышала голос Петрова:

- Будьте добры, попросите у маршала разрешения зайти к вам на минутку.

- Василий Степанович, о каком разрешении вы спрашиваете? Александр Иванович будет рад вас видеть.

Спустя несколько минут к нам зашел Петров, затем вперед вышел солдат, держа на подносе его книгу с дарственной надписью. Александр Иванович искренне поблагодарил за подарок и отдарил гостя своей книгой. Пригласили Василия Степановича пообедать с нами, но он не принял приглашения, видимо постеснялся.

И еще об одной встрече, состоявшейся тогда, в день тридцатилетия освобождения Украины.

Александр Иванович с утра уехал на возложение венков. Вдруг звонок в дверь. Открываю и вижу на площадке не бог весть как одетого старичка. В руках у него книга и какой-то сверток.

- Скажите, пожалуйста, я могу видеть Александра Ивановича?

- К сожалению, он уже уехал и вернется не скоро. Я пригласила его войти.

- Вы меня извините, пожалуйста. Мне уже больше восьмидесяти и прийти еще раз я навряд ли смогу. На фронте я не был, но как истинно русский патриот всю войну следил за подвигами Александра Ивановича. Прошу вас передать ему от меня в дар книгу о Суворове, изданную в 1900 году двумя офицерами Генерального штаба, и бюстик Суворова.

Я была поставлена в тупик: человек совершенно незнакомый и, судя по одежде, стесненный в средствах. Сказала ему, что не могу принять такой дар. Но посетитель был настойчив.

- Я столько мечтал преподнести вашему мужу этот подарок. Так что вы, пожалуйста, не отказывайтесь от него.

Что оставалось делать? С благодарностью взяла. На книге оказалась надпись: "Никогда не умрет слава героя Покрышкина в сердцах русских, так же как полководца Суворова". Чуть ниже: "На века вечные потомству русских, на века вечные потомству Покрышкиных". Гудырин А. В. 27-IV-1975 г."

Книга называется "Жизнь Суворова в художественных изображениях". Авторы: М. Б. Стремоухов и П. Н. Симанский. Издана в Москве 18 марта 1900 года. В предисловии - интересное изречение Суворова: "Потомство мое прошу брать мой пример: всякое дело начинать с благословением божьим, до издыхания быть верным государю и Отечеству, убегать роскоши, праздности, корыстолюбия и искать славы через истину и добродетель, которые суть моим символом. Суворов.

22 сентября 1786 г.

Москва".

Больше мы никогда не видели того престарелого гостя. Сердечное ему спасибо.

И помнит мир спасенный...

В разное время Александру Ивановичу неоднократно доводилось бывать по службе в заграничных командировках. Но, как уже не раз отмечалось, муж, как правило, не посвящал меня в свои служебные дела. Излишнего любопытства я не проявляла и мало что знала об этих поездках. Запомнились они, главным образом, по изумительным цветам, которые муж обязательно привозил из каждой командировки. Так я помню великолепные букеты из Чехословакии, Франции, Кубы, Сирии...

О поездке Александра Ивановича на Остров Свободу напоминает книга "1-й съезд Компартии Кубы" с дарственной надписью: "Моему уважаемому и любимому другу маршалу авиации Александру Покрышкину, трижды Герою Советского Союза, наши самые глубокие чувства любви и симпатии. Фидель Кастро".

Саша говорил, что в заключение почти трехчасовой беседы с ним руководитель Республики Куба пригласил его приехать к ним на отдых всей семьей. Однако воспользоваться этим любезным приглашением мы не смогли из-за ухудшегося здоровья мужа.

Еще в период службы в Киеве Александр Иванович в составе правительственной делегации побывал во Франции. На его долю выпало установление контактов с нормандцами. И хотя летчики знаменитого полка "Нормандия - Неман" и Покрышкин воевали на разных участках советско-германского фронта, они многое знали друг о друге и были очень рады личной встрече.

У нас сохранилась памятная запись, сделанная на визитной карточке одного из французских летчиков-фронтовиков Игоря Эйхенбаума: "Многоуважаемый, дорогой и знаменитый Александр Иванович! Летчики полка "Нормандия - Неман" не раз вдохновлялись Вашими беспримерными подвигами и еще смелее били фашистских фрицев. Лично всегда с жадностью читал Ваши статьи обо всем: тактике боев, сознании человека. Теперь все на мир, на дружбу, свято храня память о всех тех, кто отдали вчера жизни для победы и для вечного солнца, для счастья подлинных людей.

От летчиков-ветеранов, семейств погибших, детей и от себя: большое спасибо Вам лично и вашему народу. И. Эйхенбаум. Париж".

Состоялась встреча мужа с Луи Дельфино, который после Луи Тюляна командовал полком "Нормандия - Неман" и воевал вместе с ныне уже покойным близким нашим другом дважды Героем Советского Союза Владимиром Дмитриевичем Лавриненковым. Луи Дельфино сразу же поинтересовался, жив ли и здоров Владимир Дмитриевич. Когда Александр Иванович ответил утвердительно и добавил, что Володя служит вместе с ним, радости Луи не было предела. Он торопливо обшарил свои карманы в поисках подходящего сувенира. Ничего не найдя, сдернул с шеи шарф и попросил передать его Лавриненкову.

Вскоре после визита нашей делегации во Францию в районе города Орла был обнаружен сбитый во время войны советский самолет-истребитель с останками погибшего французского летчика. Установлено это было точно, так как в целой неповрежденной кабине сохранились личные документы пилота.

На церемонию перезахоронения погибшего летчика должны были приехать министр обороны Франции Пьер Месмер и Луи Дельфино. Накануне они направили в Москву запрос с просьбой включить в состав участников церемонии с советской стороны А. И. Покрышкина и В. Д. Лавриненкова. Кандидатура мужа у начальства сомнений не вызвала, а вот по поводу Лавриненкова начались телефонные звонки: почему именно он понадобился французам? Пришлось Александру Ивановичу объяснить кое-кому, что фронтовая дружба - не эфемерное понятие и забывать об этом людям, тем более военным, не к лицу.

Объяснение, видимо, посчитали убедительным, так как мы с Дусей, женой Владимира Дмитриевича, получили от мужей задание подобрать какой-нибудь памятный сувенир для Дельфино. Непростое это дело - подбирать подарок незнакомому человеку, да еще иностранцу. После долгих сомнений остановились на изделии закарпатских резчиков по дереву "Дикие кабаны в камышах". И угодили, что называется, в самое "яблочко"!

Когда наши мужчины вручили Луи Дельфино этот сувенир, он в буквальном смысле подпрыгнул от радости. Оказалось, он сам увлекался резьбой по дереву и наш подарок явился для него сверхприятным сюрпризом.

Сюрприз поджидал и Александра Ивановича - Пьер Месмер торжественно, по поручению своего правительства, вручил ему удостоверение и знак "Заслуженный военный летчик Франции". Надо сказать, что аналогичные звания и знак - "орел с распростертыми крыльями несет в клюве золотой лавровый венок" - получил муж и от поляков.

Не знаю, чем объяснить, что у себя на родине ни Александр Иванович, ни Иван Никитович Кожедуб такого звания удостоены не были. Хотя судя по количеству выданных знаков "Заслуженный военный летчик СССР", более достойных, нежели оба трижды Героя Советского Союза, нашлось немало.

Вдвоем с мужем нам шесть раз доводилось бывать в братских социалистических странах, в том числе - в Болгарии и Венгрии. Провести отпуск в Болгарии нас пригласил Добри Маринович Джуров, в ту пору министр обороны этой страны. С ним Александр Иванович учился в двух академиях. Мы хорошо знали его семью: жену Елену и двух детей. Дочь закончила МГУ, а сын был летчиком.

Нам удалось осмотреть чуть ли не всю Болгарию, начиная с Родоп и кончая Рилским массивом, куда в сопровождении знакомого нам генерала Ханымова поехали специально для осмотра древнего монастыря, превращенного в музей.

День для поездки в Рилский монастырь мы выбрали неудачно: музей был закрыт. Огорченные, остановились на подворье монастыря, разглядывая великолепные фрески XIII века. Генерал Ханымов куда-то отлучился. Увлеченные осмотром церкви, мы не сразу заметили его возвращение. Пришедший вместе с ним человек в темно-синем костюме, весь сияя от радости, прямо-таки бегом устремился к Александру Ивановичу:

- Другарю генерал, вот уж никогда не думал, что мне выпадет счастье увидеть вас! Я тоже бывший летчик, Стоян Стоянов.

Имя это оказалось хорошо известным моему мужу. После свержения монархо-фашистской диктатуры и прихода к власти правительства Отечественного фронта (1944 год) Болгария объявила войну гитлеровской Германии. И Стоян Стоянов сбил наибольшее из всех болгарских летчиков количество вражеских самолетов - двенадцать.

- Но вы еще не все знаете! - воскликнул наш новый знакомый. - Ведь я дрался с фашистами на вашем самолете!

- Почему же не знаю, - возразил муж. - Мне известно, что часть боевой техники мы передали болгарской армии.

- Да нет, я летал на Як-3, подаренном жителями Новосибирска лично вам. На нем даже надпись была.

- Все правильно, был такой подарок. Но я привык к "кобре", не мог от нее отказаться.

- Подарок ваших земляков я сберег, - сообщил Стоян Стоянов. - Этот самолет стоит сейчас в Варненском музее как свидетельство братской дружбы наших народов. А сам я после демобилизации стал директором музея здесь, в Рилах. Пойдемте, дорогие гости!

Открыв музей, Стоян повел нас, показывая собранные здесь экспонаты. Среди них мы увидели и три личные грамоты царя Ивана Грозного болгарскому государю.

Как нам рассказали друзья-болгары, во время шестисотлетнего турецкого ига Рилский монастырь являлся средоточием и хранителем болгарской национальной культуры. Опасаясь народного гнева, турки не решались вторгаться в его владения. И болгары берегли под его защитой самые драгоценные свои святыни, в том числе и грамоты русского царя.

Навсегда остались в нашей памяти поездки в Пловдив, Плевен, Габрово, Толбухин, памятник героям Шипки, храм Александра Невского... А также искреннее радушие, с которым нас всюду встречали.

Забыла упомянуть, что шефство над нами во время этой незабываемой поездки взяли два замечательных человека - национальный герой Болгарии Славчо Трински и Пешо Шиновски, оба - генералы.

Во время второй мировой войны они возглавляли крупные партизанские отряды и наводили ужас на фашистов. За их поимку были назначены огромные суммы денег, но патриоты, опираясь на помощь населения, оставались неуловимыми. Фашисты хватали каждого, на кого падало хотя бы малейшее подозрение в связях с партизанами.

В концлагерь попала жена Пешо Мара, которая должна была вот-вот родить ребенка. Мальчик Пешо там и родился. И это обстоятельство дало фашистам возможность еще более усугубить ее бесконечные пытки. К мучениям матери добавились угрозы убить младенца. Но Мара так и не выдала ни мужа, ни его друзей. Однако ежедневные пытки над ней самой и издевательства над новорожденным привели к психическому срыву.

В Киеве я по просьбе Пешо показала Мару нашим лучшим врачам-специалистам. К сожалению, потрясение оказалось слишком сильным, и Мара рано ушла из жизни, оставив своих дорогих двух Пешо и маленького Янчо, которому не было и 10 лет.

Однако вернусь к нашей поездке по Болгарии. Там мы встретились тогда с отдыхавшими на "Златних Пясцах" с супругами Надеждой Васильевной Поповой и Семеном Ильичом Харламовым, с которым мужу позднее довелось работать в ЦК ДОСААФ. Оба они - фронтовики, Герои Советского Союза. Семен Ильич сбил более двадцати вражеских самолетов. Надежда Васильевна совершила 850 боевых вылетов на По-2.

Прошу извинить за еще одно отступление, но не могу не сказать хотя бы несколько слов об этой замечательной женщине. Я познакомилась с ней еще на фронте. В районе Моздока летчицы из полка Евдокии Бершанской, в котором воевала Надя, нередко прилетали на наш аэродром подскока (так назывались аэродромы, располагавшиеся в непосредственной близости от линии фронта).

Девочки прилетали к вечеру, садились у нас, дозаправляли свои самолеты горючим, пополняли боеприпасы и улетали на передовую. Представляю, как им было страшно. Стоило По-2 появиться над линией фронта (а это, как правило, происходило с наступлением темноты), как гитлеровцы тут же стремились поймать их в лучи прожекторов и открывали яростный прицельный огонь из зениток. Нередко мы со своего аэродрома видели, как только что взлетевшие от нас По-2 огненными факелами круто прочерчивали ночное небо.

И вот однажды (это было уже в конце нашего отпуска) Славчо Трински забрал наших мужчин в Пловдив на встречу с болгарскими летчиками. Нам с Надей было предложено посетить местный краеведческий музей. После его осмотра нас повезли в другой музей, расположенный на месте сражения русско-сербской армии и болгарского ополчения с турецкой армией в начале 1878 года. Это место является священным для каждого болгарина. Здание музея окружено великолепным ухоженным парком, ограда которого сделана из турецких ружей. В церкви, в саркофагах, покоятся останки наших героических предков.

Да, забыла упомянуть, что тот день тоже был понедельником и музей оказался закрытым. Но стоило сопровождавшему нас болгарскому офицеру сказать, что "другарки" приехали из Советского Союза и у них очень ограниченное время, директор тут же сам взял ключи, открыл музей и повел показывать экспозицию. Замечу, что представились мы ему только после осмотра.

Уже в парке, заканчивая осмотр, я спросила:

- Другарю директор, я слышала, что здесь у вас похоронены отец и сын Заимовы.

- А откуда другарка знает, кто такие Заимовы?

- В нашей стране их имена известны многим.

Конечно, мы не могли тогда предугадать, что спустя несколько лет в 1972 году пламенному антифашисту генерал-полковнику болгарской армии Заимову Владимиру Стоянову будет посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

- Владимир Займов был большим другом советского народа и не склонился перед фашистами, - сказал директор музея. - Он до конца боролся против них, и в 1942 году его вместе с сыном расстреляли. Очень рад, что советские другари знают о Займовых. Они похоронены в этом же парке вместе с вашими воинами, на священном для болгар месте. Я покажу вам его.

Мы с Надеждой Васильевной подошли к памятнику Займовым и склонили головы в знак глубокого уважения перед их несгибаемым мужеством. Затем от всего сердца поблагодарили директора музея за память и внимание к славе русской. Он же, тронутый нашим вниманием к болгарской истории, горячо поблагодарил нас.

Думаю, что только так, во взаимном уважении друг к другу и живет нерасторжимая дружба наших народов.

Переполненные впечатлениями и взволнованные до слез, мы с Надей приехали в авиашколу к нашим мужчинам. Здесь состоялся торжественный обед, на котором выступили Александр Иванович, Семен Ильич и Надежда Васильевна. Молодые болгарские летчики никак не хотели с нами расставаться и километра три, если не более, провожали пешком до аэродрома, где нас ожидал самолет.

Несколько позже, когда Александр Иванович уже работал в ЦК ДОСААФ, мы были приглашены в Венгрию, чтобы провести отпуск на Балатоне. Нет нужды описывать природные красоты и достопримечательности этой ухоженной добрыми и трудолюбивыми руками страны. Она очень красива и своеобразна.

В первые дни по приезде мы отправились с друзьями в город Секешфехервар. Здесь, как нам рассказали, жил удивительный человек - Бори Енои. Он был одновременно и художником, и скульптором, и поэтом. Но больше всего он прославился тем, что на протяжении сорока лет строил для своей любимой жены замок любви, в котором теперь открыт музей.

Совсем незадолго до нашего приезда, ненамного пережив своего мужа, ушла из жизни и та, для которой этот замок был построен. Одна из их дочерей теперь содержит его на деньги, получаемые от экскурсий.

Хозяйка и смотрительница замка рассказала нам, что никакого состояния ее отец не имел и без устали работал зимой, чтобы иметь возможность продолжать строительство летом. Здесь все выполнено его руками: балюстрады и портики, великолепные портреты его красавицы-жены, галерея скульптур исторических личностей Венгрии.

Бори Енои очень дорожил своим детищем, но когда в Секешфехервар пришли советские войска и на территории замка разгорелся бой, престарелый хозяин достал из тайника винтовку и вместе с нашими солдатами пошел в атаку на фашистов. Двое советских солдат в этом бою пали смертью храбрых. Хозяин, выбрав самое видное место посреди газона, похоронил их и своими руками соорудили великолепное надгробие.

Отдыхая на Балатоне, однажды вечером мы с мужем сели в лодку и уплыли кататься по озеру. Плавали довольно долго, а когда вернулись, увидели на берегу рядом с нашим переводчиком Йожефом мужчину с женщиной и двоих детей. Они ждали Александра Ивановича. Незнакомцы объяснили, что, узнав из газет о пребывании на Балатоне. Покрышкина, не раздумывая, всей семьей, прихватили имевшуюся у них книгу Александра Ивановича и приехали из города Дунайвароша только ради того, чтобы увидеть прославленного летчика и получить на память его автограф. Меня удивило, что муж, обычно не любивший, как он говорил, "уподобляться кинозвезде", на этот раз с удовольствием сделал памятную надпись на книге. Оставшись с ним наедине, спросила о причине такой перемены точки зрения.

- Так ведь здесь у меня просят автограф не как у какой-то знаменитости, их тут своих хватает. Ко мне обращаются как к представителю великой армии великого народа, который спас мир от фашизма. Здесь я готов с утра до вечера давать автографы.

До последнего удара сердца

Кажется, я уже упоминала о том, что муж за всю войну был подбит дважды: летом и осенью кровавого 1941-го. Больше он не потерял ни одного самолета. А здоровья? Напомню те два случая словами самого Александра Ивановича.

"Утром третьего июля мы получили задание разведать переправы через Прут. Вылетели втроем. Я должен был прикрывать Фигичева и Лукашевича. Над Прутом немцы встретили нас организованным зенитным огнем. Три разорвавшихся рядом с моим самолетом снаряда вывели из строя мотор. На козырьке фонаря появились брызги воды и масла. Двигатель работает с перебоями, не тянет. Самолет вот-вот свалится в Прут. Стрелки приборов показывают максимальную температуру.

Осторожно повернул на восток, к линии фронта. Подо мной - заросшие лесом холмы и ни одной поляны. Но вот показалась вдали большая долина с речкой. Решил садиться там, не выпуская шасси. Подтянул плотнее привязные ремни и сдвинул очки на лоб, чтобы не повредить глаза при ударе. С трудом перевалил через холм в долину и увидел: рядом - дорога, а на ней немецкая колонна. В мою сторону уже бегут солдаты, стреляют...

Говорят, при смертельной опасности, если не терять хладнокровия, рождается единственно правильное решение. Больше рулем поворота, чем креном, разворачиваюсь поперек дороги и речки. Мотор уже на последнем вздохе перетягивает самолет через долину. Над речкой слышу резкий скрежет и удары. В моторе что-то лопнуло, и он умолк. Выключил зажигание, чтобы предотвратить пожар, бросил ненужную теперь ручку управления, руками уперся в приборную доску. Весь напрягся. Истребитель плашмя падает в лес. Удар... и я потерял сознание.

Очнулся. Чувствую, что жив. Очень болит нога, но выяснить, в чем дело, времени нет. Нужно как можно скорее уходить от места падения. С трудом выбрался из самолета. Осмотрел пистолет. Нога болит, но двигаться можно. По солнцу и часам определил направление.

К своим вернулся на четвертый день. Там уже считали меня погибшим. Даже в журнале записали: пропал без вести. А нога распухла, и ходить я уже не мог. Уложили в санчасть..."

Второй случай - более серьезный. Как вспоминал муж, такого с ним не было за всю войну:

"Опять летели на разведку. На этот раз - в район Запорожья. Ведомый у меня - Комлев, молодой неопытный летчик, да еще незадолго перед этим сбитый, не оправился от психологического потрясения.

Уже на обратном пути ведомый оторвался от меня и за ним увязалась пара "мессершмиттов". Надо спасать товарища! Едва успел нагнать их. Дистанция для стрельбы еще большая, но ждать нельзя, и я выпустил по вражеским самолетам эрэсы. Не попал, но напугал ведомого. Он отвернул в сторону.

Нагоняю ведущего, от него к самолету Комлева уже потянулись дымные пулеметные трассы. Тут же открываю огонь и длинной очередью прошиваю "мессера". Он загорелся. И тут по мотору моего "мига" ударила пулеметная очередь. Бросил самолет вправо и вниз. Над моей головой пронесся "мессер". Сгоряча, спасая Комлева, не заметил справа вторую пару врага.

Мотор сразу дал перебои, скорость упала. Три оставшихся "мессершмитта", бросив моего напарника, заходят ко мне в хвост. Об активном бое и думать нечего. Помощи ждать неоткуда. Единственное спасение - тянуть к своим войскам у Малой Токмачки.

Из-за бронеспинки внимательно слежу за "мессерами": надо уловить момент открытия ими огня и резко уйти под трассу. Маневр нельзя делать ни на секунду раньше, а позже - тем более. На первый раз хитрость моя удалась огненная трасса проходит выше, и "мессер" проскакивает вперед. Заходит в атаку второй. Все повторяется. Однако или я чуть запоздал, или вражеский летчик открыл огонь раньше, - пули бьют по бронеспинке. Но самолет жив.

Так раз за разом ухожу от огня противника. И с каждым уходом под трассы теряю высоту. А она так нужна мне, чтобы дотянуть до своих! Перед самой землей мотор заглох. Иду на приземление "на живот". И вдруг снова дробь пуль по бронеспинке, но подныривать под трассу уже нельзя - земля рядом. В самолете раздаются взрывы, и он с перебитым управлением идет к земле. Грохот... удар головой о приборную доску и... темнота.

Очнулся от сильной боли. В полуобморочном состоянии переваливаюсь через борт кабины. Падаю вниз головой на крыло. Замечаю капли крови и чувствую, что правый глаз ничего не видит. Все! Глаз выбит, и мне уже больше не летать. Так обидно и горько стало!.."

На этот раз он добирался до своих неделю. И раненный (стекла разбитых очков попали в надбровную дугу), контуженный, сумел повоевать за это время в рядах пехотинцев, прорывавшихся к своим.

А сколько здоровья отняли у него так называемые благополучные боевые вылеты (их было свыше шестисот пятидесяти). А борьба с рутинерами и бюрократами, когда доходило до исключения его из партии и списков полка? А послевоенная служба? Ведь его постоянное стремление работать так же творчески и инициативно, как он воевал, не всем было по душе. Но Александр Иванович никогда не умел и не хотел жить спокойно. Все это, конечно же, не могло не отразиться на его здоровье.

Первый "сигнал" поступил еще в середине шестидесятых, когда муж служил в Киеве. У него стала болеть спина. Видно, сказались давние падения с самолетом. А в 1978 году врачи положили Александра Ивановича на операцию. Более чем серьезную.

С rex пор я потеряла покой. Болезнь оказалась тяжелой и неизлечимой. Что мне было делать? Как помочь самому дорогому мне человеку? Если бы можно было взять его боль на себя! Увы, оставалось лишь держаться так, чтобы со стороны не было заметно даже тени моего подлинного состояния.

Спустя пять лет Александр Иванович перенес еще одну операцию. Огромного труда стоило мне на этот раз поднять его на ноги, восстановить силы. В конце концов, ему вроде бы стало лучше. Он прислушивался к моим советам, старался поменьше, как говорил, копаться в своем самочувствии и не придавать особого значения болезни, истинную причину которой, кроме лечащих врачей, знала только я. Во всяком случае, надеялась, что это так.

Только потом я стала подозревать, что неспроста муж именно в это время особенно охотно заводил разговор о своих родственниках-долгожителях: его мать прожила восемьдесят шесть лет, бабушка по отцу - девяносто четыре года. Скорее всего, он догадывался обо всем и... старался успокоить меня, прикрыть, насколько было возможно, от надвигающегося несчастья. Это так на него похоже!

Единственное, в чем я никак не могла его убедить, - оставить работу. Он просто не мог жить без нее. После медицинского обследования в 1983 году проработал еще два года с обычной для себя нагрузкой.

Однако подошло время, когда Александр Иванович сам почувствовал, что работать как раньше он уже не может. Очень переживал это, колебался, но, наконец, решился и сам позвонил в отдел административных органов ЦК партии Александру Ивановичу Голякову:

- Как ты смотришь на то, чтобы подыскать мне замену?

Такая постановка вопроса не обрадовала заведующего сектором отдела административных органов ЦК КПСС. Он предложил мужу перейти на сокращенный рабочий день. А если и это окажется ему не под силу, то хотя бы "представительствовать" на своем посту председателя ЦК ДОСААФ:

- Помощников ты себе подобрал и подготовил дельных. С работой они справятся. А ты им своим именем и авторитетом поможешь. Это ведь тоже большое дело - авторитет.

- За теплые слова, конечно спасибо, - поблагодарил муж. - Только зря ты мне все это говоришь. Не хуже меня знаешь, что авторитет не на имени держится, а на делах Так что не бойся меня обидеть, ищи замену.

В тот день, когда он в последний раз приехал из ЦК ДОСААФ, я накрыла на стол. Сели с ним вдвоем, и такая грусть меня охватила, что не сдержалась и расплакалась. Расплакалась от жалости к нему, от того, что ушли молодость и здоровье, похоже, что уходит и жизнь...

- Ну что ты, родная, - сказал он. - Наоборот, радоваться надо. Ведь я так мало уделял тебе внимания Все работа да работа. Всю жизнь не хватало времени. Спасибо тебе, что ты относилась к этому с пониманием. Вот теперь поездим и на экскурсии, до которых ты большая охотница, и порыбачим вволю. Загрузишь меня чем-нибудь по хозяйству.

На том и порешили. Однако бездеятельная, домашняя жизнь оказалась не по нему. Он заскучал. Я старалась не лезть со всякими спасительными идеями, но про себя мучительно искала выход из создавшегося положения. И вот однажды меня осенило:

- Санечка, ты меня извини, но мне кажется, что у тебя за спиной интересная и насыщенная жизнь. Мог бы попробовать написать еще одну книгу.

Смотрю, мой Саша задумался, а через некоторое время начал что-то набрасывать в тетради. И наступил день, когда он поделился своим замыслом.

- Знаешь, Мария, ты - молодец. Спасибо за идею. Я действительно попытаюсь написать книгу о войне.

- Но ведь у тебя уже есть две: "Крылья истребителя" и "Небо войны". Не получится ли так, что ты начнешь повторяться?

- Нет, я уже обдумал. Это будет совершенно другая книга о тех же событиях. Только не перечень воздушных боев, а их анализ, раздумья о развитии бойцовских качеств у летчика-истребителя, росте его боевой выучки, мастерства. Задача, конечно, нелегкая, но опыта у меня, думаю, должно хватить. Я и название своей книги уже придумал: "Познать себя в бою..."

И муж принялся за работу над книгой, день за днем вновь переживая свою боевую молодость. К сожалению, выхода ее в свет он уже не дождался.

Я очень просила его не переутомляться, работать часа по два в день, не больше. Но Александр Иванович был очень увлекающимся человеком. Принявшись за какое-нибудь дело, он остановиться уже не мог и каких-либо ограничений в работе не признавал.

Между тем болезнь постепенно брала свое. Состояние здоровья Александра Ивановича неуклонно ухудшалось. Теперь он больше находился в больнице, чем дома. Но мы все равно были вместе. Не было такого дня, чтобы я оставила его одного. Обычно приходила к нему по два раза в день. Не буду говорить, чего мне стоили эти визиты, но в палату входила всегда веселой и улыбающейся, причесанной и тщательно одетой. К тому времени работа над рукописью новой книги была уже закончена. Она готовилась к выпуску.

Десятого мая 1985 года, сразу же после торжеств в честь 40-летия Великой Победы, по Центральному телевидению был показан новый документальный фильм "Александр Покрышкин". Озвучивал его народный артист СССР В. С. Лановой, знакомый нам всем по двадцатисерийной кинолетописи "Великая Отечественная".

Александр Иванович находился в больнице. Накануне врачи отпустили его на два дня по случаю приема, устроенного Михаилом Сергеевичем Горбачевым для фронтовиков - Героев Советского Союза. Но девятого мая "отпуск" его кончился, и на просмотр телефильма мы приехали к нему в больницу вместе с детьми и ближайшими друзьями. Приехал и режиссер телефильма Д. И. Демин, для которого была интересна первая реакция Александра Ивановича на его работу.

Сотрудники больницы установили в холле телевизор, составили кресла. Получился самый настоящий маленький просмотровый зал. Фильм мужу понравился своей правдивостью.

После просмотра я накрыла в палате стол. Выложила принесенные из дома припасы, поставила цветы и до позднего вечера мы пробыли у него. Александр Иванович был очень рад, что рядом с ним собрались самые близкие ему люди. И все были веселы, хотя многие, пожалуй, понимали, что эта встреча являлась, по сути, прощанием.

И вновь начались мои ежедневные визиты в больницу. В тот период она стала для меня даже не вторым, а первым домом. Прежде чем идти к мужу, непременно заходила к врачам, чтобы ненароком не сказать ему чего-нибудь лишнего. Потом - обязательно к зеркалу, приводила себя в порядок, и лишь затем шла к нему в палату. Подхожу, стучу по привычке и открываю дверь. А он рад мне, улыбается:

- Могла бы и не стучать, я тебя по шагам в коридоре уже узнал.

Чтобы как-то уравновесить себя и не расплакаться, первым делом брала вазы с цветами и шла менять воду. После этого, собравшись с силами, возвращалась и, улыбаясь, начинала рассказывать мужу домашние новости: о детях, внуках, как они учатся и ведут себя, кто из друзей звонил или заезжал, шутила...

Старалась казаться веселой и беспечной. Видевшие меня в эти моменты удивлялись, как мне это удавалось. Не знаю, не уверена, потому что сердце мое рвалось на" части и сжималось от боли.

Я уже упоминала, что редкий день видела мужа без книги. Последней прочитанной им книгой была "Полководец" В. В. Карпова. Читал он ее с особенным вниманием, так как лично был знаком с генералом армии И. Е. Петровым. Очень уважал его за полководческий талант и личные качества. Часто отвлекался и комментировал мне отдельные эпизоды из книги:

- Нет, ты только послушай, Мария, какой же Карпов молодец! Не побоялся поднять такие пласты истории войны. Настоящий фронтовой разведчик. Честь и хвала ему!

Я знала, что дни мужа сочтены и близится час, который отнимет его у меня навсегда. И он наступил...

3 ноября Александра Ивановича должны были выписать домой. Нет, не в связи с улучшением здоровья, а по его и моему желанию. Дома ему было бы лучше. Однако накануне мужу сделали непродуманную и ненужную процедуру, в результате Александр Иванович оказался в шоковом состоянии, из которого вывести его уже не удалось.

Девять дней он был почти без сознания, метался в постели и без конца подавал команды своим летчикам-истребителям на атаку врага. Он и в последний час бредил тем, о чем думал всю жизнь.

* * *

Тринадцатого ноября 1985 года в 11 часов 30 минут я стала вдовой. Прошли годы, но мне все еще кажется, что вот-вот прозвучат три коротких звонка в прихожей - так всегда звонил он, - и я побегу открывать дверь. Он войдет и улыбнется своей необыкновенной улыбкой...

Я жду. И это чувство ожидания, наверное, останется во мне до конца. Каждое утро, просыпаясь, думаю: а может быть, смерть Саши - только страшный сон? Ведь для меня-то он не ушел из жизни!

Кажется, лишь на время он покинул тот самый кабинет, где родилась масса замыслов. Одни из них воплотились в книгах и пособиях и поныне нужных молодым летчикам, всем, кто готовится к армейской службе. Другие - так и остались замыслами. Незаконченная докторская диссертация... 14 папок с материалами по тактике истребительной авиации... Учебник для летчиков... Более 100 схем воздушных боев... 4 разработки новых книг: "Маршрутами "а Берлин", "Один в чужом небе", "Об Александре Клубове" и "Повесть о любви". Все это - дорогая нам память о нем.

Тут же письма из его родного Новосибирска. Там имя Александра Ивановича носят профессионально-техническое училище, где он когда-то учился, Дворец культуры, станция метро, улица... По решению правительства создается музей Покрышкина.

Имя А. И. Покрышкина присвоено Запорожскому авиационному училищу летчиков ДОСААФ, Киевскому высшему инженерному радиотехническому училищу ПВО и океанскому танкеру, приписанному к Новороссийскому порту.

Президиум Верховного Совета Украины удовлетворил ходатайство о присвоении имени Покрышкина образцово-показательной автошколе ДОСААФ в Бучаче (Тернопольская область). В Киеве его именем названа станция метро и одна из улиц.

Ежегодно на приз маршала Покрышкина проводятся соревнования по авторалли, дзюдо и вольной борьбе. Открытая Крымской обсерваторией 6 марта 1975 года в день рождения Александра Ивановича новая малая планета названа "Покрышкин"...

На нашем доме установлена мемориальная доска. А на Новодевичьем кладбище воздвигнут памятник Александру Ивановичу. Его авторы - скульптор Михаил Владимирович Переяславец и архитектор Анатолий Павлович Семенов никогда не встречавшиеся с Покрышкиным, сумели отобразить не только внешнее сходство Александра Ивановича, но и его характер, духовную сущность.

Заодно отвечу и на вопрос, который часто мне задают: "Почему Александр Иванович как национальный герой не захоронен в Кремлевской стене?" Скажу честно: такое предложение было. Но я не могла смириться с кремированием, все существо мое восстало против этого. И вот теперь он там, на Новодевичьем, рядом с памятником, который на века сохранит его незабвенные черты.

В письмах - адреса десятков городов и поселков, где именем мужа названы улицы, школы, пионерские дружины и отряды. Память о нем жива. Он почитаем и любим в народе.