Жизнь побеждает

Где же сейчас эти теоретики и практики бактериологической войны? Почему из Америки все чаще и громче доносятся знакомые, угрожающе попискивающие, но в конце концов не страшные советскому человеку, не страшные, но омерзительные голоса поджигателей новой войны?

Покровская думала: бывают моменты, когда государство не хочет рисковать жизнью ученого, но внутренний долг, опасность, угрожающая родине, подсказывают исследователю необходимость итти на риск. Она работала не в одиночку.- Вместе и рядом с ней во многих институтах сотни исследователей шли к той же цели, которая стояла перед ней.

Покровской казалось, что она должна сама принять решение, что она не вправе ждать. Она думала: «Есть только одна жизнь, которой человек имеет право рисковать, — это твоя собственная жизнь».

Она решила привить себе культуру «АМП».

Опыт начался 8 марта.

У Покровской болела голова: уже несколько дней тянулся грипп. «Еще лучше! — думала она. — Я узнаю, как действует «АМП» в союзе с возбудителем гриппа».

Покровская набрала в шприц жидкость, содержавшую пятьсот миллионов микробов, и ввела ее себе под кожу.

К двенадцати часам ночи на месте укола появилось большое яркокрасное пятно.

«Любопытно, — подумала Покровская: — на этот раз организм сразу «заметил» проникновение инородных существ и ответил сильной местной воспалительной реакцией, пытаясь ограничить их распространение».

На другой день температура у нее поднялась до тридцати восьми и семи десятых. Бой на уничтожение пятисот миллионов микробов «АМП» вступил в решающую стадию.

К вечеру температура упала.

17 марта Покровская сделала себе вторую прививку. И на этот раз все окончилось благополучно.

Когда в Москве Покровская рассказывала о своей работе, она закончила сообщение горячими и искренними словами:

— Я хочу, чтобы вы поняли, что я ни на секунду не чувствовала себя самоубийцей. Честное слово, я не похожа на самоубийцу. Я очень сильно люблю жизнь. Я проделала этот опыт потому, что верила и верю в культуру «АМП». Верила и верю, что коллектив нашего института создал новое оружие против чумы, более действенное и совершенное, чем то, которым мы располагали до сих пор. И «АМП» не обманула меня!

После Покровской выступали другие чумологи.

Слушая товарищей, Покровская чувствовала ярче чем когда-либо раньше, что советская наука наступает сейчас широким фронтом. Кончилось одиночество, бывшее уделом Деминского и людей его поколения. Силы неизмеримо возросли. И какие интересные пути открываются сейчас перед советской наукой! Пока это было только фантазией, но разве может быть настоящая творческая наука без мечты?

Покровская думала: бактериофаг поможет нам вывести не только «ручную» чуму. Почему не попробовать создать ави- рулентные формы возбудителей тифа или дизентерии? Почему не переделать все это обширное царство болезнетворных микробов?

Фантазия? Ну, разумеется, фантазия!

Однако не кажется ли вся эта история поисков хранилищ чумного микроба в природе и путей уничтожения этих хранилищ болезни на необъятных пространствах Земли историей, казалось бы, неосуществимой мечты, но, несмотря на это, победившей и побеждающей в наше время.

«Покоренные микробы» — так назвал одну из своих последних статей замечательный советский ученый, президент Академии наук Украины Даниил Кириллович Заболотный.

Микробы, покоренные и переделываемые советской наукой. Авирулентные живые культуры чумного микроба оказались ключами, которые заводят пружины защитных сил организма. Конечно, это очень грубое, механическое сравнение, но оно в некоторой мере передает картину происходящего.

Надо завести не одну пружину и нужен не один, а, может быть, десятки ключей. Культура микробов «АМП» защитила в опьпе от чумы девяносто лабораторных животных из ста. Но десять погибло! В десяти случаях из ста чума оказалась сильнее брони, противостоящей ей. Значит, это еще не окончательная победа. Путь избран правильно, но в распоряжении ученого нет еще действительно непроницаемой брони.

И ведь не одну разновидность чумного микроба предстоит победить, а все разновидности, существующие на Земле. Есть штаммы океанические и родившиеся на континенте, они отличаются друг от друга некоторыми свойствами! бреда должна была оставить и оставила свой отпечаток. Есть микробы более и менее ядовитые.

Наша наука хотела создать вакцину, которая подготовила бы организм человека к встрече с любой разновидностью чумных микробов, с самым опасным врагом.

И опыты продолжались во многих лабораториях целым коллективом исследователей. Вслед за созданием и проверкой штамма «АМП» наступила очередь тщательного изучения другого авирулентного штамма — «ЕВ», о котором мы уже говорили.

Редакция «Правды» поручила мне написать об этих работах, и я выехал в город, где проводились опыты.

Микробиологический институт помещался в уютном двухэтажном особняке, совсем не похожем на угрюмый каменный чумной форт далекого прошлого нашей науки. Из-за ограды выглядывали, нависали над улицей и тянулись к окнам лабораторий ветви деревьев.

Мне подумалось, что даже в этом, в таком спокойном и доброжелательном внешнем облике института, сказалась новая уверенность, сила нашей науки в борьбе с болезнью.

Нас познакомили с участниками недавнего опыта: Коробковой — пожилой женщиной со спокойным, усталым лицом, Берлиным — человеком со строгими, редко улыбающимися глазами, одетым в гимнастерку, с монгольским орденом на левой стороне груди, и Туманским. После первых вопросов Берлин сказал:

— Вы спрашиваете, думали ли мы об опасности, связанной с опытом. Прежде всего, мы были уверены в хорошем исходе. А потом... мне кажется, что офицер, командующий наступающей частью, редко задается вопросом, останется ли он живым. Все силы его души поглощены главным: удастся ли наступление? А ведь это была тоже важная и необходимая боевая операция... Хирург, работающий в непосредственной близости от фронта, слышит все: частоту дыхания раненого, ответы сестры, шум крови в перерезанной артерии — все, кроме грохота боя. К счастью человека, свободный, творческий труд и чувства, им вызываемые, всегда и везде заглушают все остальные чувства. Это надо учитывать, о каком бы виде труда вы ни думали.

Берлин поднялся и стал медленно ходить по комнате. Ветка протянулась в раскрытое окно. Он остановился и сорвал несколько листков, свернутых, клейких, упругих от соков, переполнявших каждую жилку.

— Главное, что занимает исследователя, это опасность, угрожающая опыту, но зато когда эта опасность исчезает...

Берлин повернулся спиной к окну, стал, опершись руками о подоконник, и, задумавшись, еле заметно улыбался. Мне вспомнились слова Толстого о том, что красивым можно назвать лишь то лицо, которое хорошеет от улыбки. У Берлина лицо не хорошело, а точно освещалось.

— Ну, теперь расспрашивайте, — говорит Туманский.

В апреле 1939 года из Москвы прислали наконец разрешение на производство опыта. Было решено, что прежде всего культуру «ЕВ» введут трем научным работникам — Коробковой, Берлину и Туманскому, — которые последние годы больше всех занимались изучением этого штамма.

Доктор Ящук ввел трем врачам по двести пятьдесят миллионов микробов «ЕВ».

Теперь исследователи отделены от мира. Они находятся в приземистом здании изолятора. В эти комнаты можно входить только в маске и специальной одежде. Если произойдет какая- нибудь случайность и, вопреки опытам, микробы все-таки взбунтуются, «ЕВ» вернется к своему прошлому, чума не должна выйти за пределы изолятора.

Согни людей думают о судьбе отважных экспериментаторов. А в изоляторе царит спокойствие.

Коробкова правит гранки статьи для «Вестника микробиологии», Туманский что-то пишет. Берлин целиком погрузился в свое исследование о методах, применяемых тибетской медициной в борьбе с чумой. В 1930 году он был послан в Монголию и там, наряду с практической работой, начал этот свой труд. Сперва исследование двигалось очень медленно. Впрочем, с каждым днем он чувствовал все большую необходимость довести его до конца. Ламы разъезжали по стране во всеоружии заклинаний и лекарств со странными названиями, вроде «отвара семи драгоценностей». Они становились поперек дороги той светлой, ненавидящей мистику материалистической науке, которую разрабатывали советские ученые. Это было не музейное исследование, а борьба с отжившим, косным, что господствовало еще над сотнями тысяч человеческих умов. Та же великая борьба за человеческие жизни.

Ламы не желали раскрывать своих тайн. Они уезжали, как только Берлин появлялся, или молча сидели в темном углу юрты, не отвечая на вопросы. Исследователь почти отчаялся найти полную и достоверную сводку методов тибетской медицины, когда во время одной из поездок познакомился со старым ученым — философом, о чем говорила высокая философская степень габчжу, и медиком со степенью манрам- ба. Габчжу-манрамба, старик с умными глазами, выслушал и неожиданно согласился помочь. Почему? Может быть, он верил в силы своей древней, столетиями не менявшейся науки, а может быть, настолько любил свой народ, что готов был во имя его блага рискнуть тем, чему служили и он сам, и отец его, и дед, и прадед.

Ученый составил и передал свою «сводку сведений о чуме». G огромным волнением читал Берлин рукопись. Это было путешествие по векам. В ней упоминался «Бодичарьяватар», философское сочинение, написанное в Индии тысячу двести лет назад. В ней народный опыт, то, что увидели люди в течение столетий ясным взглядом наблюдателя, было похоронено и обеспложено вековыми наслоениями мистики. Рукопись представляла собрание некогда живых мыслей, которые были задушены ламами, перестали развиваться и теперь, как все мертвое, мешали народу.

...Рабочий день идет согласно строгому распорядку. В определенные часы появляется знакомый институтский врач. Он следит за пульсом экспериментаторов, измеряет температуру. В такие минуты яснее чувствуешь, что это не просто рабочая комната, а изолятор, и идет не обычный рабочий день, что в эти минуты сотни миллионов ближайших родичей чумного микроба сталкиваются с защитными силами организма.

После ужина в изоляторе гаснет свет и наступает тишина.

Тревожные часы начинаются утром следующего дня: у Туманского сильно болит рука и температура быстро поднимается. Доктор Митин сам вынимает термометр у больного.

— Все в порядке, Виктор Михайлович, — бодро говорит Митин Туманскому:— тридцать семь и одна десятая.

В действительности температура — тридцать восемь. Ту- манский чувствует, как усиливается жар. Впрочем, и сейчас он уверен, что это не «ЕВ» изменила свои свойства, а, по всей вероятности, прививка вызвала приступ туляремии, которой он болел давно.

А за столом Берлин продолжает сражение с рукописью габчжу-манрамбы. Сколько раз приходилось откладывать в сторону это исследование, чтобы отправиться в экспедицию или выполнить другую практическую работу! Все-таки оно подвигалось. Из ги-вана — железной глинистой охры, ман- чена — корней Aconitum napellus, му-сы — серы, ли-ши — гвоздики составлялись «большое желтое лекарство» и другие снадобья, рекомендуемые сводкой габчжу-манрамбы. Они испытывались на лабораторных животных, предварительно зараженных чумой. Снадобья не помогали. В светлой лаборатории мистический туман рассеивался, и ясно обнаруживалось бессилие ламистских медиков.

Входит врач Обухова. Даже по ее голосу можно почувствовать, что положение кажется ей очень серьезным. Туманский успокаивает ее:

— Должен вам сказать, что мне лучше и нет решительно никаких оснований для беспокойства. Жаль только, если все это несколько затемнит результаты опыта.

И действительно, через несколько часов температурная кривая сперва медленно, но затем все резче и решительнее начинает скользить вниз...

«Канонизированная и поэтому утратившая всякую пластичность и прогрессивность теория тибетской медицины...— пишет Берлин, — прививает населению неправильные готовые взгляды и канонизированные незыблемые истины, сбивая этим эмпирические искания с правильного пути и выступая благодаря этому как фактор, тормозящий прогресс науки и практики».

Абрам Львович Берлин.

Не только законченная этими фразами рукопись Берлина, но и Туманский, выздоровевший и теперь спокойно читающий книгу, и Коробкова, и этот опыт, представлявший новый шаг смелой экспериментальной науки, осуждали всю ту мертвечину, которая мешала победному движению настоящей науки.

После окончания карантина врачей, прививших себе культуру микробов «ЕВ», торжественно встретили работники института. Каждый старался пожать руку, сказать что-нибудь приятное, проявить внимание.

Институт решил продолжать опыты. Вакцина «ЕВ» была введена еще пяти товарищам — лаборантам и научным сотрудникам, которые добивались права участвовать в эксперименте. В третьей группе было уже восемь добровольцев.

Так окончился опыт, который происходил в советском научно-исследовательском институте.

В декабре 1939 года, прежде чем опубликовать очерк об опыте, я решил показать рукопись одному из участников эксперимента — Абраму Львовичу Берлину.

День этот, снежный, не по-зимнему теплый, запомнился мне надолго.

Берлин прочитал очерк, сделал несколько замечаний, а потом, как обещал еще при первом знакомстве, стал рассказывать о своей жизни, о борьбе с сыпняком в гражданскую войну, о работе на чумных эпидемиях в Монголии. Совсем незаметно, будто его жизнь была неразрывной частицей другой, большой биографии, он перешел на рассказ о всей истории борьбы нашей науки против чумы.

— И ведь прошло очень немного лет, — говорил он. — Жив Исаев, который поймал первого чумного тарабагана, Суворов и другие участники маньчжурской эпопеи. Пройден очень большой путь, но осуществление идеи заняло, в конце концов, сроки одной человеческой жизни. — Помолчав, Берлин добавил: — Если бы об этой работе написать, можно было бы так и назвать книгу: «История одной идеи», или лучше. «Осуществление идеи»!

Мы условились встретиться и подробно поговорить в другой раз, но сделать этого не удалось, так как через несколько дней советский микробиолог Берлин погиб в результате трудного и опасного лабораторного опыта.

Протгьв смерти

Эта книга была начата до войны. То, чего не успел мне рассказать Абрам Львович Берлин, я пытался восполнить документами, разбросанными по архивам, книгами, беседами с другими чумологами. На фронте часто вспоминалась оставшаяся в Москве незаконченная работа.

Вспоминалась, так как в эти годы становилось особенно ясным, что опыты Покровской, Берлина и других советских ученых-чумологов — одно из первых сражений с фашизмом, что победы, одержанные в лабораториях, — военные победы.

Да это и действительно так!

В дни битвы на Курской дуге далеко в тылу трое добровольцев испытывали на себе новый метод противочумных прививок при помощи живых вакцин. Двоим из них было введено по миллиарду сто миллионов микробных тел, а одному — шестьсот миллионов.

Опыт являлся продолжением целой серии научных работ и одновременно битвой не с возможным, а реальным военным противником, не только с микробами чумы, но и с «людьми», которые пытаются использовать микробы против человека.

Две науки скрестились друг с другом. Пока в нашей стране создавались всё более надежные и могущественные средства против чумы, близ Харбина, в захваченной японцами Маньчжурии, назревала опасность более грозная, чем маньчжурская эпидемия 1911 года.

Здесь, где сама земля хранит память о том, как русская наука спасала — и спасла — огромную страну от опустошительной эпидемии, в стране, где Заболотный впервые доказал возможность полного искоренения чумы, готовился заговор против человечества.

Близ станции Пинфань японцы обнесли большую территорию земляным валом и проволочными заграждениями. Вооруженные караулы Квантунской армии и ток высокого напряжения, пропущенный по проволоке, охраняли подступы к этой территории. За оградой действовал отряд № 731 генерал-лейтенанта медицинской службы Исии Сиро. Посещения отряда командующим Квантунской армией генералом Умедзу, начальником штаба армии генералом Касахара и принцами Такеда и Микоса ясно показывали, какое большое значение придавала императорская ставка работаем отряда.

Гости внимательно осматривали корпуса секретных отделов отряда № 731. Генерал-лейтенант шел среди почетных гостей, почтительно наклонив голову.

— Мы исходим из того бесспорного положения, что наука пошла неверным путем со времен Пастера и Мечникова, — говорил он. — Надо исправить эту ошибку. Соображения так называемого «гуманизма» подменили правильное понимание главного — полезности. Бактерии осуществляли то, что с научной точки зрения нельзя назвать ни хорошим, ни плохим. Тут требуется другое слово: истребляя нищих, неполноценных, отбирая тех, кто имеет действительное биологическое и социальное право на существование, они делали необходимое. Эпидемии спасали Землю от перенаселения, избавляли высшие расы от соревнования с биологически низшими. Эпидемии продолжали естественный отбор в человеческом обществе. Они спасали тюрьмы от тысяч голодных, которые попали бы за решетку; больницы — от сотен тысяч больных; палачей — от непосильной работы. Если бы не природа, а человек создал эпидемии, ему следовало бы поставить памятник!.. Наука пошла неверным путем. Вместо того чтобы использовать болезни для очищения человечества, она попыталась уничтожить их. И она сделала многое, чтобы достигнуть неправильно поставленной цели. Надо, .впрочем, признать, что другие причины способствовали вымиранию больших людских масс. Но это не благодаря науке, а вопреки ей... Существовала опасность, что болезни исчезнут как раз тогда, когда человечество научилось наконец понимать значение и разумность этой силы. Американцы воюют при помощи европейцев — они используют наемные армии. Мы можем поступить разумнее — воевать при помощи армий, численность которых не знает границ, не нуждающихся ни в плате, ни в боеприпасах, ни в питании.

Как бы заканчивая фразу, генерал-лейтенант коротким жестом обвел территорию отряда. На обширном пространстве в строгом казарменном порядке разместились одноэтажные и двухэтажные корпуса. Между дорожками и корпусами простирались зеленые лужайки. Изнутри проволочные заграждения были замаскированы диким виноградом и кустами роз.

— Не означает ли появление таких армий нового этапа в истории цивилизации? — спросил Исии Сиро.

Гости зашли в длинное одноэтажное здание. Служители подали маски, специальную обувь и одежду. В лабораториях сотрудники поднимались со своих мест, молча кланяясь серыми одинаковыми масками, — исполнительные сотрудники, очень похожие друг на друга и совсем не похожие на людей.

Окна были завешены плотными шторами, белый свет ртутных ламп заливал помещения.

Тем приятнее было выйти на улицу, пройти по желтым дорожкам около зеленых лужаек и полюбоваться аккуратно подстриженными кустами роз, хорошо скрывающими проволочные заграждения.

Выйдя из помещения, генерал продолжил свои объяснения:

— Мы работаем с возбудителями чумы, холеры, сибирской язвы, брюшного тифа, паратифа, газовой гангрены. Преимущество нашей методики заключается в том, что исследования ведутся и на животных и на ‘людях. В этом нет ничего принципиально нового. Многие ученые прививали опасные инфекции самим себе. Но поступать так, во-первых, неразумно, а во-вторых, медлительно: для каждого опыта нужен не один объект, а тысячи. Англичане вели опыты на людях в исправительных заведениях Индии, французы — в колониях для прокаженных. Тут объектами служили не единицы, а сотни людей. Но и англичане не довели дела до конца. Это сумели осуществить только мы и наши союзники.

Генерал помолчал, видимо давая гостям время продумать его слова и задать вопросы, если они пожелают. Но все было изложено ясно, и вопросов не последовало.

Указывая рукой на большое кирпичное здание с окнами, забранными решеткой, Исии Сиро продолжал:

— Тут содержатся одновременно сотни подопытных. Есть общие камеры, которые нужны для некоторых экспериментов, и изолированные, одиночные. Нам доставляются лица, осужденные японским и маньчжурским судами на смертную казнь, а также те, кого признано целесообразным уничтожить без суда. Материалом мы располагаем всегда. Опыты ведутся на мужчинах и женщинах, людях всех возрастов, так как мы ставим задачу полного уничтожения жизни в тех районах, против которых ведем или предполагаем вести военные действия. Такая постановка дела дает возможность проводить самые различные работы. На станции Аньда оборудован для отряда специальный полигон. Туда привозятся группы из десяти-двенадцати заключенных. Затем с самолетов сбрасываются бактериологические фарфоровые бомбы или подрываются бактериологические снаряды, заранее установленные на полигоне. Так мы изучаем эффективность отдельных видов бактерий, способы распространения их и убивающую силу... Впрочем, и полигон не дает возможности производить эксперименты в достаточно широких масштабах и в сложных условиях, которые встречаются на реальном театре военных действий. Поэтому наши самолеты по мере необходимости вылетают с территории отряда. Пока мы имеем десять самолетов, но количество их будет увеличено. Летом наш отряд произвел заражение чумой местности в районе города Нимбо в Центральном Китае. Данные разведки позволили установить, что результат был достигнут: в городе вспыхнула чумная эпидемия. На самолетах установлены специальные приборы для распыления бактерий в воздухе. Это важно, чтобы вызвать сразу эпидемию не бубонной, а легочной чумы, действие которой, как известно, гораздо сильнее. Ведутся изыскания по заражению людей массами чумоносящих блох. Эти насекомые разводятся в филиалах отряда, которые расположены в различных пунктах Маньчжурии. В одном из районов Китая после оставления местности нашими войсками с самолетов было проведено заражение территории бактериями сибирской язвы и других эпидемических заболеваний.

Так говорил генерал Исии Сиро, командующий отрядом № 731. Он готовился развернуть свой отряд в армии бактериологической войны и «опыты», которые были проведены в районе Нимбо и других городов Китая, повторить в масштабах целых стран. Но не успел!

Советская Армия наступала достаточно быстро. Она разгромила японских фашистов вместе с их отрядохм № 731, как до этого разгромила гитлеровцев, также готовивших в познан- ском институте бактериологическую войну.

Мы взяли штурмом, с оружием в руках и эту новую, быть может самую опасную для мира крепость чумы. Советская наука подготовила средства обороны, которые, если понадобится, спасут человечество от последователей генерала Исии.

Две науки. Убийцы против советских ученых, испытывающих на себе живые вакцины, идущих на огромнейший риск и умирающих, если нужно, мужественно и честно, как Лебедева, Деминский или Берлин, жизнью и смертью служа родине. Фронт против фронта.

Вот почему мы можем сказать, что победы, одержанные советскими учеными в лабораториях, — это большие победы. Наша наука, наши методы борьбы с болезнями, наши методы научного творчества, наши живые вакцины, как бы впитавшие в себя советское мужество, люди, создавшие эти вакцины, оказались сильнее, чем наука врага, чем те сверхъядовитые штаммы, которые теперь нашли приют за океаном.

Силы жизни вновь оказались сильнее смерти!

Опыты продолжаются

Годы труда. В течение этих лет гитлеровцы дошли до города, где работала Магдалина Петровна Покровская, и были изгнаны оттуда. Началась и кончилась война. И после войны еще напряженнее стала не прерывающаяся ни на день битва советского человека с природой.

Вероятно, за долгие эти годы Покровская ни разу не задерживалась долго на мысли о физической опасности, с которой связан ее труд.

Но можно ли было не думать о другой опасности, угрожавшей не ей, не жизни исследователя, а его делу!

Она работала с различными разновидностями выведенных ею и другими учеными авирулентных форм возбудителя чумы.

А в это время не только из-за границы, но и с кафедр некоторых наших институтов прозвучали голоса, утверждавшие, что таких авирулентных разновидностей не существует, не может существовать.

— В наших ли силах менять наследственное вещество организма! — говорили эти люди. — То, что разводите вы в своих лабораториях, не новые разновидности, а лишь проходящие изменения неизменных и устойчивых микробов. Не в первом, так в пятом, десятом, сотом поколении изменения эти исчезнут, и на агар-агаре вырастут всё те же старые породы микробов, живущих уничтожением. Круг замкнется. Враг был и останется врагом, так же как сжатая пружина неизбежно примет прежнюю форму.

Конечно, не такими обнаженными словами выражалась эта мысль. Она появлялась в броне цитат из очень почтенных книг, в паутине витиеватых, гуттаперчевых формулировок. Но разве менялась от этого сущность дела?

— Человек не может по своей воле переделывать сложившиеся породы животных и растений, — говорили эти люди. — Выводить новые расы микробов и, используя эти авирулентные расы, строить крепость против болезней — значит строить на песке.

Старый спор, вернее сказать — старая война, которая тянется не годы, а десятилетия.

Вспоминается 1926 год. Из Вены, от замечательного ученого, революционера в науке, последователя русской научной мысли Пауля Каммерера, пришло в Москву письмо. Каммерер писал:

«Дорогие товарищи и коллеги!

Вы все, вероятно, знаете о нападках, произведенных на меня доктором Ноблем в «Nature» .(Лондон) от 7 августа 1926 года. Нападки основаны на обследовании вещественного доказательства этих работ — экземпляра жабы-повитухи (Alytes) с брачными мозолями, произведенном в Венском биологическом опытном институте с согласия профессора Пршебрама и моего.

Главный момент обвинения — искусственная, вероятно тушыо, окраска, при помощи которой якобы создавалось ложное впечатление.

Кто еще, кроме меня, заинтересован в том, чтобы произвести такие фальсификации, — об этом можно только отдаленно догадываться. Но несомненно, что почти вся работа моей жизни этим поставлена под сомнение...»

Ну, конечно, не спор, а война, в которой, если не было другого средства сломить противника, его уничтожали. Когда в Москве читали письмо Каммерера, ученого уже не было в живых.

Самоубийство!

Вернее назвать это убийством. Подлое убийство немецкими, английскими и австрийскими фашистами от науки человека, отстаивавшего идею развития в природе.

Вслед за Мичуриным, который доказал возможность переделки организмов и передачи по наследству новообразовав- шихся признаков, Каммерер многочисленными опытами подтвердил истинность этого закона для мира животных.

Кожа огненной саламандры покрыта причудливым сочетанием яркожелтых и черных пятен. Если длительное время воспитывать саламандру в террариуме с желтым грунтом, на глазах исследователя меняется расцветка кожных покровов животного. Желтый цвет преобладает все больше и больше. И новое свойство передается потомству.

— Все живое меняется под влиянием окружающей среды,— доказывал Каммерер, защищая учение Мичурина. — Варьируя условия, в которых обитает живой организм, человек создает в нем новые свойства, новые, не бывшие раньше черты.

И взгляды ученого подтверждались новыми экспериментами: живущий в глубоких пещерах слепой протей в лаборатории Каммерера при попеременном освещении красным и дневным светом образовывал хорошо сформированные глаза. Под влиянием новых условий жизни у жабы-повитухи возникали и передавались по наследству особые образования, так называемые брачные мозоли.

То, что трудно опровергнуть, можно оболгать. Разве не так действовали враги Пастера? В ответ на работы Каммерера в Германии, Австрии, Америке и Англии раздавались всё более громкие и настойчивые голоса:

— Опыты ведутся неправильно, это подделка!

И Пауль Каммерер был изгнан из Венского университета. Профессор Пршебрам и другие честные ученые горячо выступали в защиту Каммерера.

Но немногие друзья не в силах были обеспечить Каммереру лабораторию, кафедру, а главное — сберечь его от клеветы. Ученый путешествует по всему миру, отстаивая правоту своих идей. И когда наконец, после многолетних скитаний, он решает навсегда поселиться в Советском Союзе и готовится к переезду в Москву, ему наносят последний удар.

Когда Вена была взята советскими войсками, нам удалось побывать в Венском университете и Биологическом опытном институте. Мы ходили по лабораториям и думали: не из этого ли стеклянного шкафа ночью выкрали подлинные экспонаты, уничтожили их, заменили поддельными, чтобы затем при свете яркого дня доктору Ноблю можно было бы, не рискуя ошибиться, обнаружить «подделку» и с услужливой’ трибуны лондонской «Nature» объявить об этом всему миру?

Мы искали старых служителей института, помощников Каммерера, расспрашивали их. Они отвечали, понизив голос, оглядываясь на двери, как будто враг еще жив. Да, он и в самом деле еще не мертв.

— Ну, конечно, экспонаты выкрали и заменили поддельными, — говорили работники института. — Кто? Те, кто ненавидел господина Каммерера. Ведь десятки людей держали раньше экспонаты в руках, тщательнейшим образом исследовали их, подтвердили подлинность. Выкрали те, кто хотел убить Каммерера: иезуиты, фашисты — те, кто желал бы убить все рожденное разумом. Для них Каммерер был врагом всегда и стал врагом в сто раз более ненавистным, как только решил переехать в Советский Союз.

Старый спор. Он повторился и тут, в микробиологии, определяя все дальнейшее развитие этой науки. Война между теми, для кого мир неизменен, неподвижен, и теми, для кого наука — путь.в будущее, средство переделки природы.

— Не новые разновидности микробов, а временные изменения, — говорили Покровской и ее друзьям. — Не новые устойчивые свойства, вызванные к жизни человеком, а след, вроде того, какой оставляет повозка на песке: подует ветер — и след' исчезнет.

Могли ли поверить в это Покровская и другие советские чумологи?..

В лаборатории было жарко. Начинающие желтеть листья прижимались к плотно закрытым окнам. Специальная одежда сковывала движения, прорезиненная ткань не пропускала воздуха. Казалось, что тело попало в раскаленную атмосферу сталеплавильного цеха. Но работа захватывала целиком, и уже через несколько минут исследователь попросту забывал о физических неудобствах.

Опыты продолжались. Они проверялись десятки, сотни и тысячи раз.

«Неустойчивые изменения!»

Но ведь Покровская и многие другие советские ученые проверяли свойства, постоянство свойств этих новых разновидностей чумного микроба долгие годы!

Покровская и другие исследователи вводили себе в кровь будто бы неустойчивые, «временные модификации» микробов чумы. И они готовы были, если понадобится,* еще сколько угодно раз повторить опыты на себе. Спокойно повторить, потому что были убеждены в верности пути, избранного советской наукой.

Авирулентные разновидности микробов против вирулентных. Творение рук человека против того, что создано природой.

И, вопреки научной реакции, все яснее и яснее становилось могущество нового пути в борьбе с болезнью. Какая чудесная картина открывается наблюдателю! Препарат за пре

паратом восстанавливают то, что происходит в живом организме.

Под микроскопом можно увидеть, как клетки тела, вакцинированные, подготовленные к сопротивлению живыми авиру-лентными культурами чумного микроба, переходят в атаку.

Действительно чудесная картина, от которой трудно отвести глаза! Лейкоциты уничтожают чумных микробов. А ведь до прививки они были бессильны в борьбе с ними.

Клетки, которые раньше пассивно встречали врага, слишком поздно вступая в борьбу, теперь с первых минут принимают участие в сражении.

В этих и многих других опытах продолжается битва с болезнью, творится история борьбы советской науки со смертью.

эпилог

Зимой 1949 года в Хабаровске состоялся суд над военнослужащими японской армии — организаторами бактериологической войны.

«В лабораториях Познанского бактериологического института, — говорил на процессе прокурор Л. Н. Смирнов, — гитлеровские бактериологи культивировали бактерии чумы и готовились к применению бактериологического оружия против миллионов мирных людей...

Только сокрушающий удар советских вооруженных сил спас тогда человечество от ужасов бактериологической войны... И когда, после разгрома гитлеровской военной машины, войска Советской Армии, верные своему союзническому долгу, стремительным ударом разгромили основную ударную силу преступного японского империализма — Квантунскую армию, они вновь спасли человечество от ужасов бактериологической войны».

На скамье подсудимых рядом с фашистскими генералами — представители фашистской науки. Из двенадцати обвиняемых семь врачей и один химик-биолог.

Они сохранили привычку к научной терминологии. Обвиняемый бактериолог Кадзицука Рюдзи сообгцает о проводившихся под его руководством «экспериментах» по распространению чумных эпидемий.

— Эксперименты дали хорошие результаты, — спокойным голосом заканчивает он свои показания.

Трудно отделаться от впечатления, что перед судьями стоит не человек, а зверь, только внешне оскорбительно похожий на человека.

Когда Клдзицука Рюдзи закончил свои показания, прокурор спросил его:

— Вы врач по специальности?

- Да.

— Значит, вы, врач по специальности, представитель гуманной профессии, считали, что применение десятков миллионов’ чумных блох против мирного населения — это только эксперимент?

...На скамье подсудимых только семь врачей, но в их лице советский народ обвиняет тысячи «ученых» из отрядов №731, № 100, «Эй № 1644» и всю реакционную буржуазную науку, открыто или замаскированно становящуюся на службу смерти.

«Если научная эпидемиология, — говорится в заключении судебно-медицинской экспертизы, оглашенном на процессе, — столетиями изучает и разрабатывает способы прекращения и предупреждения эпидемий, то отряды разрабатывали методы искусственного распространения этих эпидемий».

Заключение экспертизы написано предельно сдержанно и сжато. Но за скупыми этими словами открывается целая цепь подвигов нашей науки. Возникают образы вожаков и героев научной эпидемиологии: Мечникова, Заболотного, Гамалеи, Деминского и многих сотен других исследователей. Воскресает весь огромный, героический труд русских ученых во имя прекращения и предотвращения эпидемий на всей Земле, труд, в котором заключена убежденность советского народа и советской науки, что «жизнь всесильна, и она всегда побеждает».

Может быть, историческое значение этого процесса заключается не только в том, что он показал тупую жестокость врага, его решимость, если понадобится, уничтожить все население Земли, но, главное, в том, что каждому, кто присутствовал на процессе или читал его материалы, должно было стать абсолютно ясным, какая неодолимая сила находится в руках Советской страны — сила науки социализма и армии социализма, спасших человечество от уничтожения.

Еще несколько лет назад подсудимые планировали превращение земного шара в планету, которая будет заселена только крысами и рабами. Идея была выношена и продумана во всех подробностях. Замысел бактериолога Исии Сиро горячо поддержали военные. Бактериологическая война привлекала их прежде всего дешевизной: ведь она позволяла уничтожать население, сохраняя победителю все материальные ценности — здания, заводы, склады, машины, картины, золото. Император Японии Хирохито подписал указ о создании бактериологического отряда на территории Маньчжурии.

Так Исии Сиро получил все возможности для широкого «экспериментирования».

В мире буржуазной науки есть немало ученых, которые до сих пор охотно повторяют «красивые слова» о том, что наука едина, что она подчиняется интересам не класса, а всего человечества и поэтому не зависит от борьбы, идущей за стенами лабораторий, не вмешивается в эту борьбу.

Тем из ученых, которые сами заблуждаются, а не обманывают сознательно, придется задуматься над путем Исии Сиро от обычных опытов в обычной университетской лаборатории до убийства тысяч людей. Над тем, как самые слова «врач», «микробиолог», «эпидемиолог» в фашистской Японии и Германии стали выражать совсем другие, прямо противоположные понятия — «палач», «убийца»; как под влиянием фашистской системы лаборатория бактериолога уродливо разрослась, превратилась в камеру пыток, лагерь уничтожения; как «надклассовая» и «независимая» наука покорно переняла самые страшные, самые позорные черты окружающего капиталистического общества.

Видимо, значение процесса в Хабаровске заключается еще и в том, что он навсегда разбил лживый, часто прикрывающий прямую измену и прямое предательство миф об единой, надклассовой науке.

Опыты велись на людях. Закон об особых отправках — так называемых «Такуи-Ацукаи»—давал японским властям «право» отправлять в бактериологические отряды на смерть не только^ военнопленных и «идейных преступников, связанных с национальным! и коммунистическим движением», но и людей, состав преступления которых «дает основание предполагать, — как откровенно говорит инструкция, — что при передаче дела в суд лицо будет оправдано».

Испытывая силу бактериологического оружия, врачи из отряда № 731 одновременно уничтожали тех, кто казался опасным японскому фашизму.

Имена некоторых из тысяч убитых стали известны во время следствия. Это советский солдат Демченко. Его пытали, но он не ответил ни на один вопрос палачей, не дал никаких сведений о Советском Союзе. Эго старый железнодорожник Сун Чжао-сан, китайский патриот Ван-Ин, член коммунистической партии Китая Чы Де-эн.

Убивая тысячи своих противников, японские фашисты могли убедиться, что если они достигли значительных успехов в поисках средств массового и дешевого уничтожения людей, то выполнить другую задачу — превратить методами своей науки советских людей и патриотов других стран в рабов — они были бессильны.

В отрядах убивали при помощи бомб, наполненных чумоносящими блохами; продуктов, начиненных бактериями; тросточек и самопишущих ручек, снабженных специальными распылителями бактерий. Чумоносящие блохи выращивались на крысах. Как показал суду свидетель Морито, в одном хай- ларском филиале отряда № 731 одновременно содержалось около тринадцати тысяч крыс. В 1945 году интендант отряда Хотта получил приказание от генерала Исии заготовить необходимые корма для содержания трех миллионов крыс.

Мечта о миллионных крысиных отрядах, миллиардах зараженных чумой блох и квадрильонах бактерий начала осуществляться. Оборудование одного лишь четвертого отдела отряда № 731 могло изготовить за несколько дней 30 000 000 миллиардов микробов. Не по вине японских фашистов осуществление плана развертывания бактериологической войны было прервано в самом начале.

Впрочем, они успели полностью испытать свое вооружение, создав в ряде районов очаги эпидемий. И тут оказывается, что, организуя бактериологическую войну, японские милитаристы имели поддержку и вне пределов своей страны.

В дни процесса газеты опубликовали важное свидетельство доктора Кента, старшего врача Администрации помощи и восстановления Объединенных наций (ЮНРРА) и Красного Креста. Доктор Кент сообщал:

«Однажды утром, в декабре 1941 года, японский истребитель, покружившись над незащищенным городом Чэндэ, центром рисовой торговли Среднего Китая, с небольшой высоты сбросил маленькие пакетики ваты и рисовые зерна. Сначала никто не обратил на это особого внимания. Через некоторое время, однако, ог тяжелой заразной болезни внезапно умерло несколько жителей города. За этим последовали многочисленные заболевания. Выяснилось, что в городе свирепствует чума. Вскоре начался крысиный мор. При изучении под микроскопом оказалось, что японцы поместили в вате зараженных чумой блох, и на зернышках риса были обнаружены бациллы чумы. Очаг эпидемии удалось ликвидировать лишь два года спустя, когда во время боев город был сожжен.

Я немедленно уведомил соответствующие власти в Чунцине и в Англии, — пишет Конт, — о варварских действиях японцев. К моему удивлению, никто не обратил на это внимания».

Цепь преступников не обрывается границами Японии. Каждый честный человек захочет узнать и узнает со временем, почему английские власти, имея достоверные сведения о начавшейся бактериологической войне, предпочли сохранять нейтралитет, не сделали ничего, чтобы спасти человечество от опасности уничтожения чумными микробами.

Один из главных виновников бактериологической войны — Исии Сиро — попал в руки американцев. Однако американский штаб оккупационных войск в Японии освободил и полностью оправдал преступника. Начальник отряда № 731 стал хозяином отеля в Токио, и, может быть, в конторке отеля хранились наиболее опасные штаммы микробов, а в подвале мирно жили в ожидании лучших времен самые любимые из той трехмиллионной армии крыс, которая должна была двинуться на мир.

Каждый честный человек захочет узнать, почему американские власти оправдали палача, успевшего убить много тысяч людей и готовившегося к уничтожению сотен миллионов, в том числе миллионов американцев, каким' образом этот преступник спокойно жил на территории, контролируемой американскими оккупационными войсками.

На процессе в Хабаровске прокурор Л. Н. Смирнов заявил: «...Советское обвинение в международном трибунале ⁶ передало американскому главному обвинителю Джозефу Кинану письменные показания Кавасима и Карасава, с достаточной полнотой раскрывавшие преступления японской правящей клики по производству злодейских опытов над живыми людьми при испытании бактериологического оружия. Но, повиди- мому, какие-то влиятельные лица были заинтересованы в том, чтобы воспрепятствовать разоблачению -чудовищных преступлений японской военщины, и документы о деятельности отряда «Тама» и об аналогичных опытах, производившихся в отряде Исии, трибуналу не были представлены».

Процесс в Хабаровске сделал видимыми только несколько звеньев цепи, разоблачил лишь несколько подразделений отряда преступников.

Этот отряд имеет свою вооруженную силу, свой генералитет, своих ученых, своих философов во всем капиталистическом мире.

В XVIII веке англичанин Мальтус доказывал, что не следует препятствовать смерти. Он уговаривал своих соотечественников не спешить уничтожать трущобы Лондона, так как иначе рахит и туберкулез не смогут успешно делать «полезное» дело сокращения численности населения. С тех пор мальтузианская лженаука стала во много раз откровеннее, она охватила самые различные области знания.

Тень смерти ложится на все отрасли буржуазной науки. Ученые осужденного историей класса видят в природе только смерть, только то, что хотят увидеть.

Мальтузианство XX века идет под развернутыми знаменами, на которых написан не стыдливый лозунг ограничения рождаемости, а прямой призыв к уничтожению населения, к убийству всеми способами.

В книге «Путь к спасению» Вильям Фогт, директор охраны природы Панамериканского союза, писал:

«...Врачи сосредоточивают все усилия на одной задаче — спасать людей от смерти... Улучшая постановку медицинской помощи и санитарные условия, они несут ответственность за продление жизни миллионов обнищавших людей».

«...Стабилизация, а затем уменьшение численности населения Европы было бы самым крупным! вкладом в дело всеобщего мира и процветания».

«...самой страшной трагедией для Китая сейчас было бы снижение смертности населения».

«...с точки зрения всего человечества голод в Китае, пожалуй, не только желателен, но и необходим».

Можно привести еще десятки цитат, но в этом нет необходимости: желания людоедов всегда однообразны — убивать любыми средствами.'

Известно, что правящие круги Соединенных Штатов сделали все от них зависящее, чтобы осуществить пожелания людоеда, охраняющего природу Панамериканского союза. Они тратили миллиарды долларов, стремясь увеличить смертность в Китае, организовать там голод, поддержать продажное правительство Чан Кай-ши — вернейшую гарантию нищеты и голода.

Жизнь разрушила эти расчеты.

Победа социализма открывает путь для использования на благо человечеству всех достижений науки. Наука и практика социалистического общества разбивают законы убывающего плодородия, угасания формообразующих процессов, исчерпания мировых энергетических запасов, неизбежности эпидемий и голода.

Доказав в 1911 году, во время чумной эпидемии в Маньчжурии, возможность уничтожения эпидемических очагов и решительной победы над чумой, Заболотный знал, что для осуществления его идей придется выдержать бой не только с чумными микробами и тарабаганами — носителями микробов, но и с враждебной наукой, защищающей, по существу, этих микробов, и с несправедливым: общественным укладом.

В Советской стране президент Академии наук Украины Даниил Кириллович Заболотный увидел сперва отступление, а затем и полную ликвидацию очагов эпидемий, с которыми он боролся всю жизнь.

...Философию Вильяма Фогта генералы империализма кладут в основу своей стратегии. Применение бактериологического оружия становится военной доктриной, о которой открыто говорят деятели генеральных штабов.

В журнале французского генерального штаба публикуется статья «Эскиз мировой стратегии». Автор статьи генерал Шассэн пишет:

«Население земного шара не прекращает повышаться в пропорции, вызывающей большое беспокойство», поэтому надо найти «способ ведения войны, с помощью которого можно было бы убивать население, не трогая зданий».

Еще яснее выражался бывший военный Министр Соединенных Штатов Форрестол. Он доказывал необходимость вести опыты, которые позволят США в будущем «воспользоваться бактериологическим оружием».

Пожелание Форрестола осуществлено. Как сообщают американские газеты, около Вашингтона существует экспериментальная станция по бактериологическому оружию — Кемп Детри к.

Теперь, после хабаровского процесса над японскими военными преступниками, легко представить себе Кемп Детрик — зародыш будущего американского отряда № 731.

Станция находится около американской столицы, и можно предположить, что иногда политические деятели Вашингтона инспектируют Кемп Детрик. Они проходят по лабораториям, и американский двойник генерала Исии неторопливо объясняет высокопоставленным посетителям:

— Постарайтесь представить себе, что эта клетка с подопытными животными представляет собой материк «А», эта — материк «В», эта — страну «С», иначе говоря, представьте себе, что в комнате, герметически отгороженной стеклянными стенками, заключена модель земного шара со всем его населением.

Объясняющий делает знак — включаются приборы; стеклянная камера, изображающая модель земного шара, наполняется невидимым шквалом бактерий. Высокопоставленные посетители наблюдают гибель подопытных животных. Им очень нравится эта картина. Успокоенные, они выходят из станции,, чтобы вернуться в Вашингтон. Модель земного шара все еще стоит перед глазами, и им мерещатся крысиные полки, дифтерийные туманности, бури чумных микробов, бушующие на улицах городов. Им представляется то же самое, о чем мечтал заключенный Ямада в то давнее время, когда он еще был генералом и командовал Квантунской армией.

Им представляется дешевая и, казалось бы, вполне осуществимая бактериологическая война.

Но Ямада давно взят в плен и осужден советским народом. Вдребезги разбиты армии немецкого и японского фашизма вместе с их бактериологическим оружием.

Об этом нельзя забывать.

Фашистская «наука» бесконечно слабее передовой, прогрессивной науки. Вся история человечества подтверждает сталинские слова о том, что «великая энергия рождается лишь для великой цели». Умирающий класс может только уродовать, искажать то, что на благо человечества создали настоящие ученые. Ракеты Циолковского, рожденные мечтой о завоевании далеких миров, капитализм превращает в фау-снаряды; великую мечниковскую и пастеровскую науку о борьбе с микробами он хочет победить палаческими методами Исии Сиро,

Тупые карлики поднимаются против величайших людей и прекраснейших завоеваний человечества. Фашизм пытается вернуть власть злых сил природы, расшифрованных и покоренных человеком*.

Но прошлое вернуть невозможно. Свет сильнее тьмы, и этот свет прогрессивной науки горит ярче с каждым днем и с каждым годом. Для того чтобы вернуть на землю средневековые эпидемии, опустошавшие некогда Европу, надо прежде отбросить человечество на столетия назад, возродить средние века с кострами инквизиции, ненавистью к знанию и рабством, охраняемым силой оружия.

Гитлер пытался сделать это. Мы хорошо помним, чем окончилась его попытка.

Прогрессивная наука имеет свою родину — Советский Союз. Наша армия, наша наука, все силы мира надежно защищают человечество.

Мы строим коммунизм, и с каждым днем нашего труда приближается окончательное решение той великой задачи уничтожения болезней, которая всегда определяла путь русской науки. Пройдут годы, и вслед за чумой, тифом, холерой, оспой исчезнут рахит, туберкулез, малярия. С каждым годом будет удлиняться продолжительность человеческой жизни. Исчезнут детские болезни, которые сейчас в некоторых странах капиталистического мира убивают свыше пятидесяти процентов .всех родившихся детей. Дело уничтожения опорных пунктов болезней, запасов микробов в природе, начатое Заболотным-, Деминским, Павловским, осуществляемое всей могучей системой советского здравоохранения, всеми силами советской науки, будет доведено до конца.

Жизнь побеждает!

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Русские ученые внесли большой вклад в дело изучения чумы и мер борьбы с этой опасной болезнью. Еще в 1784 году, за сто десять лет до открытия возбудителя чумы, наш соотечественник, замечательный ученый Данила Самойлович пытался, пользуясь микроскопом, найти микроб чумы и предсказал его существование. Он доказывал, что чума вызывается каким-то микроскопическим существом, передающимся от больного человека к здоровому.

Другой наш соотечественник, профессор Военно-хирургической академии Эйхвальд, на шестнадцать лет раньше Катазато и Иерсена исследовал под микроскопом мазки крови больного и обнаружил, помимо красных и белых кровяных шариков, «множество мелких образований, похожих на микрококки», которые, по мнению этого исследователя, вызывали чуму.

Данила Самойлович один из первых предложил предохранять от чумных заболеваний путем прививок здоровым людям ослабленного живого инфекта и тем самым намного опередил современных исследователей.

Уже в XIX и в начале XX века, несмотря на малое количество научных учреждений в царской России и плохое оснащение их, работы наших отечественных исследователей (Мечникова, Гамалеи, Заболотного, Деминского, Клодницкого, Минха, Габричевского, Гладина, Казанского и др.) по изучению микробиологии и эпидемиологии чумы занимали одно из первых мест в мировой науке.

После Великой Октябрьской социалистической революции были открыты многочисленные научные учреждения для борьбы с различными болезнями, были созданы исключительные условия для научной работы. Неудивительно, что советские ученые заняли ведущее место в мировой ■науке по вопросам изучения эпидемиологии и микробиологии чумы, а практическое применение научных достижений отечественных ученых освободило нашу родину от возможности возникновения чумных эпидемий.

Особенностью советских исследователей является их самоотверженность, беззаветная преданность своей родине, своему народу.

Там, где дело касалось интересов родины и народа, наши исследователи, не считаясь ни с каким риском, вступали в опасную борьбу и в большинстве случаев одерживали одну победу за другой.

В книге 'А. Шарова ярко изображены отдельные эпизоды работы наших исследователей, изучавших чуму и меры борьбы с этой опасной болезнью. Сейчас, когда во многих капиталистических странах империалисты создают подлый, враждебный человечеству культ всесилия смерти и орудий истребления, особенно уместно вспомнить о том, как русские, советские исследователи готовили победу над чумой — одной из самых страшных сил уничтожения, созданных природой.

Книга А. Шарова «Жизнь побеждает» — по-настоящему хорошее, патриотическое произведение. Мне кажется, она найдет широкий круг читателей среди советского юношества.

Доктор медицинских наук профессор В. Туманский

СОДЕРЖАНИЕ

Две науки . . . 3

ПОИСКИ ВРАГА

В Ветлянке , . . 5

Невидимые течения 14

Первое оружие 16

Путешествие по следам смерти 29

Дома 41

В поисках «того, чего нет» 42

Чумной форт 52

Судьба Владислава Выжникевича 58

ДВЕ ПОБЕДЫ

В Маньчжурию ^g 62

Московский пункт 68

Разгадка маньчжурской чумы 80

В Прикаспии 86

На промыслах 89

Вторая победа 96

БОЙ НА УНИЧТОЖЕНИЕ

Возможность и действительность . , , 110

Еще одно звено 115

«АМП» 120

«ЕВ» 130

Против смерти 138

Опыты продолжаются 142

Эпилог 147

Послесловие. В. Туманский 156

К ЧИТАТЕЛЯМ

Издательство просит отзывы об этой книге присылать по адресу: Москва 47, ул. Горького, 43, Дом детской книги.

ДЛЯ СРЕДНЕГО и СТАРШЕГО ВОЗРАСТА

Ответственный редактор М. Зубков. Художественный редактор Н. Комарова. Технический редактор И. Л е к а н о в а.

Корректоры

С. Локшина и А. Ясиновская.

Сдано в набор 28/II 1950 г. Подписано к печати 9/V 1950 г. Формяат 60 X 84l/^1fi = — 5 бум. л. — 9,13 п. л. (8,43 уч.-изд. л.). 37732 зн. в п еч. л. Тираж 30 000 экз.

А02691. Цена 5 р. 70 к. Заказ № 327.

Фабрика детской книги Детгиза. Москва,

Сущевский вал, 49.